День за днем-3 (гет)

Все следующее утро, пока собираюсь на работу, настраиваю себя на философский лад. С чего я решила, что во всем виноват Андрей? Если путаница в сроках у семейки Егоровых, то может быть проблема в них, а не в Калугине? Пусть Наташа уверена, что добилась своего, но стоит ли отступать без боя, не нанеся ответных ударов? По крайней мере, это укрепит мое самолюбие. А что касается Калугина, то поводов считать, что он переломил свое решение не сближаться со мной, как не было, так и нет. Так же как и доводов, что это не его ребенок, и он не женится, в конце концов, на Егоровой.

Так уговаривая себя, сегодняшний облик сегодня выбираю скорее спокойный, чем яркий. К брюкам — голубая присборенная на груди обтягивающая блузка с тонкими бретельками, поверх нее — темная, с синей каймой, укороченная накидка с полурукавами и завязками под грудью, а волосы зачесаны локонами и скреплены заколками в единую волну. Из бижутерии, в том же стиле — бусы и браслет из сцепленных черно-серебристых колец и колечек, подчеркивающих нечаянно возникшую «морскую» тематику. Осталось только якорь на шею привесить и на дно.

Тем не менее с Калугиным с утра общаться еще не готова, и когда выбираюсь из лифта, неуверенно осматриваюсь, прежде чем прошмыгнуть к себе. Вроде Андрея поблизости не видно и я направляюсь через холл к своему кабинету, невпопад здороваясь со встречными:

— Привет... Здрасьте…

Успокоившись, сворачиваю к секретарской стойке, где топчутся Людмила с Гончаровой, и демонстрирую дамам улыбку:

— Привет Насть, привет Люся.

Гончарова поднимает глаза от писем, которые просматривает:

— Добрый день Маргарита Александровна.

И снова утыкается в бумаги. День? Да вроде утро еще, если и припозднилась, то чуть-чуть. Люся поддакивает:

— Добрый день.

Ну и ладно. Тороплюсь дальше и тут же упираюсь в грудь Калугина. Он преграждает дорогу, не пропуская, хотя в руках журнал и он делает вид, что встал сюда по делу. Лицо Андрея серьезно и он набирает носом воздух:

— Привет, Марго.

Бунт изнутри лезет наружу, перебивая все утренние философские увещевания, и я вызывающе смотрю на него, словно за язык кто тянет:

— Привет. Как дети?

И гордо отправляюсь мимо под укоризненным взглядом. Чем дальше отхожу от Андрея, тем тяжелее становится на душе — ведь я сама, дура, отталкиваю и отдаляю его, направляю прямой дорогой к Егоровой! Но как можно простить измену и предательство? Или это не измена? Он же не муж мне, в конце концов? И еще не известно, чей это ребенок…

Зайдя в кабинет, прикрываю за собой дверь, сдерживаясь, чтобы не посмотреть сквозь щель на Калугиным, который все еще стоит на прежнем месте с мученическими глазами… Ну, не могу я, вот так, просто, переступить через все случившееся! И разлюбить тоже не могу! Привалившись спиной к двери, страдальчески веду головой, с тяжким вздохом:

— О, господи, что же я делаю?!

* * *

Попытка поработать дает лишь относительное облегчение, но идет совсем не на пользу номеру — по пять раз приходится перечитывать тексты и пересчитывать цифры, замершие на экране дисплея, а в памяти все равно ничего не остается уже к следующей странице. Просидев, в бесплодных попытках скреативить около часа, наконец, рожаю мысль совсем неотносящуюся к теме номера и тянусь к кнопке громкой связи:

— Алле, Люсь, это я.

В ответ веселый голос секретарши:

— Я слушаю.

— Ты не могла бы для меня поднять номер посвященный аутотренингу?

— Хэ…За какой месяц?

— Люсь, я не помню какой это месяц.

— А это срочно?

— Да, срочно. Давай!

Отпускаю кнопку и снова поворачиваюсь к экрану. Аутотренинг мне вряд ли поможет, но там были еще и адреса центров психологической поддержки. Вдруг какой-нибудь гуру и правда вправит мне мозги? В дверь стучат, и на пороге появляется Зимовский со свернутым в трубку журналом в руках:

— Не помешаю?

— Да нет, проходи.

Прикрыв дверь, Антон направляется к столу, потом кивает на кресло, стоящее у стены:

— Можно?

Приглашаю, указывая рукой:

— S’il vous plaît.

Зимовский передвигает кресло поближе:

— Merci.

Не редакция, а какой-то петербургский салон дворянского собрания. Антон шутливо продолжает по-французски:

— Comment ça va?

Тут же парирую:

— Сa va comme ça le droit à l’erreur

Смеемся — вот и поговорили. Но Зимовский быстро убирает улыбку:

— Нет, серьезно, как дела Марго?

— Да потихоньку... Ты чего-то хотел?

Положив локти на стол, придвигаюсь к непрошенному посетителю. Зимовский отводит глаза и после небольшой заминки начинает:

— Э-э-э... Слушай, Марго.

Слушаю, слушаю… И жду, что дальше, Он сидит передо мной нога на ногу, сцепив пальцы поверх принесенного журнала:

— Ну… Поскольку мы с тобой сейчас друзья, то буду с тобой предельно откровенен. Впервые за несколько месяцев я вынужден констатировать...

Настороженно еложу, ожидая подвоха. И после паузы:

— Неважно выглядишь.

Неожиданный переход. С другой стороны, не он первый об этом мне говорит. Приподнимаю вопросительно бровь. Улыбка на губах, получается с горчинкой — макияж, прическа, дорогая помада, видимо, уже не помогают. Вздохнув, качаю головой:

— Спасибо, за комплимент.

— Зря, злишься... Я чисто по-дружески.

Вот уже и враги жалеют. Капец. Уныло опускаю голову — а все потому, что на два фронта приходится отбиваться… И никакого крепкого плеча рядом! Антон продолжает:

— Я, конечно, понимаю, что последняя неделя далась нелегко, но...

Он, как фокусник, подхватывает с колен журнал и протягивает его мне:

— Может, он?

Беру в руки. Кто?

— Что, это?

— Ну, как что? «МЖ» за апрель месяц. Там есть пара статей про аутотренинг, про психоаналитиков и всякое такое прочее.

Даже если он стоял возле Люси, разыскать номер так быстро не смог бы. Да и зачем ему это? Но, на всякий случай, интересуюсь, заглядывая в глаза:

— Я не поняла, ты что подслушивал?

Взгляд Антона остается ровным:

— Что, подслушивал?

Похоже, что нет. Удивленно дернув головой, поджимаю губы — то есть он самостоятельно пришел к своему предложению?

— Ты считаешь, что мне нужен психоаналитик?

Теперь уж точно на его лице недоумение:

— Да я не считаю, просто предложил, а там уж сама решай.

Успокоившись, вздыхаю своим мыслям — уже решила.

— Хорошо Антон, спасибо за заботу. В любом случае мне нужен arbaiten.

Зимовский поднимается с кресла, разводит руками, но, видимо, аудиенция не закончена — переходит в торец стола:

— Не вопрос, рад был помочь. А, да, кстати, эту неделю можно особо не напрягаться.

Это о чем? Задрав голову, вопросительно смотрю на Антона снизу вверх, и тот продолжает:

— Вынужден признать: не думал, что твоя идея проканает.

То есть, это он о передышке после удачного выпуска? Удачного, несмотря на все Антошкины завывания и причитания. Усмехнувшись, отворачиваюсь:

— Я помню.

— Да и заметь — я сумел это признать!

Ага. Когда подошла пора подлизаться. А компенсировать положительный порыв решил намеком на мой заморенный вид и необходимость психоаналитика. Снова невесело усмехаюсь:

— Я заметила.

Зимовский смеется:

— Ладно, удачи.

— Тебе, тоже.

Антон выходит в холл, захлопывая за собой дверь, а я, расслабившись, вздыхаю и с легким стоном утыкаюсь лбом в ладонь, прикрывая глаза.

— М-м-м…

Капец! Если уж Зимовский явился с предложением поддержки, значит, о моем плачевном состоянии судачат на кухне с утра до вечера. Встряхнувшись, и отбросив в сторону ворох негативных мыслей, начинаю листать журнал, в поисках адресов и ссылок. Снова стук в дверь и внутрь заглядывает Люся:

— Маргарита Александровна!

Прикрыв дверь, она идет к столу и, встав в торце, понуро опускает голову:

— Этого номера в архиве нет.

Естественно… Я уже вглядываюсь в раскрытый разворот — вот, внизу, адрес центра.

— Спасибо, Люсь, он уже у меня.

Та удивленно склоняется, рассматривая, что у меня в руках:

— Так э... , это как?

Как-как…. Черный ворон принес в клюве. Оторвавшись от журнала, поднимаю на секретаршу прищуренный взгляд:

— Все в порядке, спасибо, иди, работай.

— А...

Люся идет к двери, недоуменно приборматывая на ходу:

— Дурдом, какой-то.

* * *

День идет своим чередом, но есть идея смыться с работы чуть пораньше и успеть к указанному в рекламке времени психосеанса. Чего откладывать?! Вот только не определилась я, пока, с целями и ожиданиями… Чего сама-то, хочу?

Подсказку получаю, когда направляюсь в дамскую комнату, как раз проходя мимо беседки для сплетен — там виднеется Калугин, склонившийся над чайником, и две, с тарелками в руках, жующих коровы неподалеку — Настя с Люсей. До меня доносится их разговор, заставляющий подойти поближе. Людмила возмущается:

— Ты видела, как она вчера прямо на пустом месте на Колю накинулась, чуть лицо не исцарапала?

Это она про кого?

— Все-таки, последний номер подпортил ей нервишки.

Похоже, про меня, только, причем тут Коля, и когда это я его царапала? Настя разговор поддерживает своеобразно:

— Думаешь, это номер?

— Да из-за кого же еще!

— Да мужика ей не хватает! Кошки без кота всегда царапают.

Какой интересный разговор. А Калугин воду пьет и вроде как не причем. Вот не было бы его здесь, высказалась бы я по полной, но сдержусь. Делаю еще шаг вперед, заглядывая внутрь кухни:

— Кхм, спасибо за участие.

Сложив руки на груди, перевожу взгляд с одной на другую, а потом и на третьего.

— Сегодня же займусь поиском кота. Мя-я-я-у!

Мой взгляд перемещается на Люсю:

— Кстати, я вижу, мыши уже поели?

Людмила мнется:

— Э..., м-м-м..., так, мы это...

— Ну, тогда за работу!

Решительно удаляюсь, направляясь к себе. Цель определена — раз все дело в выбросе гормонов на определенного кота, значит нужно устранить либо причину выброса, либо самого кота.

* * *

Из-за пробок, в центр психологии, адрес которого нашелся-таки, в конце статьи о разводах, приезжаю немного припоздав. На рецепшене мне объясняют, в каком из кабинетов происходит действо, и я, найдя нужную комнату, без стука заглядываю туда. Надежда, что без меня не начнут, не оправдывается — немного одутловатый лицом специалист-мужчина сидит на стуле посреди комнаты и уже что-то вещает окружающим дамам, расположившимся на таких же стульях вдоль стен. До меня доносится лишь последнее слово:

— Поверьте…

Ага, сейчас. Спешу и падаю…. Увидев мою физиономию в дверном проеме, он кивает, приглашая зайти, и продолжает:

— Поверьте, огромное количество проблем появляется в нашей жизни только благодаря нам самим.

Это точно. С этим я не спорю. Тихонько прикрыв дверь, остаюсь стоять на входе, не зная, куда двинутся теперь, но психолог сам указывает на свободный стул метра за полтора-два перед собой и я, протиснувшись мимо одной из девиц и повесив сумку на спинку стула, сажусь, нога на ногу, спиной к двери. Гуру продолжает:

— Наша зажатость, наше неумение найти нужные слова, все это лишь маленькая часть из-за которых бывают стрессы, бессонницы, нервные потрясения.

Слушая вступление краем уха, оглядываюсь по сторонам, попутно приводя себя в порядок, поправляя одежду и приглаживая волосы. Надо признаться, местечко так себе, не впечатляет. И публика исключительно бабская. Дядька таращится в мою сторону и неожиданно брякает:

— Девушка, как вас зовут?

Сердце подскакивает от неожиданности. Я что-то делаю не так? Растерявшись, переспрашиваю:

— Меня?

— Да.

Или мозгоклюй решил поэкспериментировать на опоздавшей? Вообще-то, для начала, я хотела бы просто послушать и понять, стоит ли овчинка выделки. Настороженно кошусь на соседок, положив на колени сцепленные в замок руки — говорят это признак закрытости, но демонстрировать что-то иное особого желания нет.

— Меня..., э-э-э... Марго.

Или все-таки есть оно, это желание, если приперлась сюда? Внутренне собравшись, уже более уверенно дергаю плечом:

— Маргарита Реброва.

Психолог кивает и обращается к присутствующим дамам:

— Давайте поприветствуем, опоздавшую Маргариту Реброву.

Значит, все-таки, именно за опоздание решил меня полечить. Мужик начинает хлопать в ладоши и остальные подхватывают. Тем не менее я хоть и смущена таким приемом, но немного осваиваюсь и уже чувствую себя уверенней.

— Вы у нас впервые?

— Нн-ну, да.

Психолог радушен:

— Ну, что, рассказывайте!

Вот так, сходу?

— А что именно?

— Вашу историю.

Мою историю? Она слишком фантастична даже для психолога. Ее только консилиуму психиатров вещать. И про страхи Калугина переспать с бывшим мужиком, я тоже рассказать не могу. Вытянув губы клювиком, качаю отрицательно головой — с какой стати? Ведущий смеется:

— Я вам помогу. Вы же сюда пришли не для того, чтобы похвастаться, как у вас в жизни все замечательно?

То, что не похвастаться, точно. Мы смотрим, друг другу в глаза, и я соглашаюсь:

— Нет, конечно.

— Значит, у вас что-то случилось.

Видимо, придется придумать обычный для баб повод. Например, про гормоны и кота. Вон, как у всех ушки навострились. Пока не знаю, что сказать, поэтому в голосе нет уверенности:

— Ну-у-у, можно сказать и так.

— По работе или на личном фронте?

На наводящие вопросы отвечать легче и я, сглотнув комок в горле, опускаю глаза в пол:

— Ну, скорее последнее.

— Угу... Скажите, Марго, а вы знаете кого-нибудь здесь из присутствующих?

А должна? Оглядываюсь по сторонам:

— А-а-а…, у-у..., н-нет, а что?

Дядька улыбается:

— Почему вы тогда стесняетесь рассказать нам свою историю?

Если я никого здесь не знаю, вовсе не означает, что можно городить все что угодно: материться, плеваться, орать…, и рассказывать мою «историю». Нормы воспитания и инстинкт самосохранения никто не отменял. Молча таращусь вниз, разглядывая ногти и ковыряя на них лак. Психолог продолжает давить:

— Сбросьте камень с души, я же вижу, он на вас давит.

Тяжко вздохнув, решаюсь озвучить более скромный вариант из двух, посетивших меня и кидаю мимолетный взгляд на гуру:

— Ну..., хорошо, я попробую. В общем, есть один человек, которого я очень люблю, но мы не можем быть вместе.

— Почему?

Мой взгляд бродит по потолку и стенам. Потому, что ему нужны гарантии от меня, так, по крайней мере, он говорит… А сам спит с другими бабами, и делает им детей! И еще потому, что скрывает свои похождения, врет, а потом оправдывается, что все получилось случайно. Но главное, потому что он боится! Своих мыслей, своих фантазий, которые уводят его от меня… Причем в неправильном направлении! И, судя по всему, этому не будет конца… А еще потому, что кошки царапаются без кота.

Слова перескакивают с пятого на десятое:

— Ну, там, очень серьезные обстоятельства. Он пытался через них перешагнуть, у него не получается, он запутался, ну и я вот тоже.

— А скажите, извиняюсь, а он вас любит?

— Да, конечно, но там все очень сложно! Я понимаю, что наши отношения зашли в тупик, и я хотела бы с ним порвать.

— Так в чем же дело?

— Ну, я не могу это ему сказать, понимаете? Я когда вижу его, у меня ком в горле.

— Ясно. Ну, что, давайте попробуем поговорить.

Дядька просит всех сесть потеснее, сузив круг, и я оказываюсь совсем близко к нему, в метре, чуть развернув стул так, чтобы не мешать женщине, сидящей сразу за моей спиной. Психолог крутит в руках желтое пластмассовое кольцо, невольно заставляя все время отвлекаться на него, и повторяет:

— Ну, хорошо, давайте попробуем поговорить. Как зовут вашего молодого человека?

— Андрей.

— Замечательно. Давайте, сделаем так: представьте, что я — Андрей.

И что? Положив ногу на ногу и сцепив пальцы на коленях, неуверенно переспрашиваю:

— Что, значит представьте?

Тот, подавшись ко мне, смотрит в глаза и продолжает все яростнее крутить свое кольцо:

— То и значит. Смотрите мне, пожалуйста, в глаза. Если вам трудно, можете их закрыть.

Послушно прикрыв ресницы, нервно сглатываю. Странно, но даже с закрытыми глазами, я словно продолжаю видеть это мелькающее желтое кольцо.

— И так… Я ваш Андрей.

Тут же открываю глаза снова — фигня, мужик как сидел, так и сидит и на Калугина совсем не похож. Не хочу я никого представлять.

— Вы хотите сказать мне что-то очень важное.

Снова прикрываю веки, шевеля губами.

— Но вам что-то мешает. Правильно?

Чуть киваю:

— Правильно.

— А теперь, давайте попробуем. Вы хотите сказать ему о том, что вам пора расстаться.

Кольцо все время отвлекает меня, губы еле открываются и голос какой-то замороженный:

— Да.

— Вы хотите сказать, что вам пора расстаться.

— Да.

Размеренные слова психолога раскачиваются, словно метроном, сливаясь в единый такт с желтым вращающимся пятном:

— Не бойтесь сделать ему больно. Вы сделаете ему только лучше. Потому что боль — это, то состояние, в котором вы сейчас оба находитесь.

Мелькание невыносимо и я прошу:

— Я хочу открыть глаза.

— Пожалуйста.

Открываю и вдруг вижу перед собой усмехающегося Калугина:

— Ну, говори.

Мне что, все приснилось и центр, и тетки, и психолог? Или сплю сейчас? Совсем растерявшись, бормочу:

— Что говорить?

— Ну, что хотела сказать.

Андрюшка сейчас совсем нетакой, как в последнее время… И глаза не бегают, смотрят, словно проникают в душу, обдавая теплом. Все мысли улетают, и все что я могу сейчас произнести, глядя в лицо, так это о своей любви:

— Ты мой родной. Ты мой самый дорогой человек на земле! И я тебя очень люблю. Слышишь? Я очень, очень сильно тебя люблю.

Это не те слова, которые что-то изменят между нами. Мы говорили их друг другу миллион раз. Но произнести другое я не могу, просто не в силах. Как всегда…. Снова закрываю глаза, ощущая круговерть желтого кольца, а потом слышу хлопки в ладоши. Когда размыкаю ресницы — передо мной прежняя комната и чужое улыбающееся лицо. Но разочарования нет — я поняла две вещи, поняла абсолютно точно — во-первых, лучше эмоции выплескивать, выговаривать все, что на душе, не бояться и не копить в себе, занимаясь самоедством, во-вторых, если очень хочется, но нет возможности заполучить целиком и навсегда, почему бы не исполнить свои яркие желания хотя бы частично и на время? Все лучше, чем просто разбежаться. Тем более, если разбежаться не получается.

* * *

Домой возвращаюсь поздно, когда улицы и проспекты уже залиты желтым электрическим светом, а наш Проектируемый проезд 3538 частично тонет во мраке. Возвращаюсь вся в эмоциональном порыве, в жажде деятельности — терапия не удалась, зато выводы многое в моей голове расставили по местам и я уже не так пессимистично гляжу в будущее. Переполненная энергией, быстренько переодеваюсь в джинсы и голубую майку и хватаюсь за тряпку в неуемном желании что-то делать. Например, пока нет Аньки, навести порядок в квартире, раз не выходит навести его с Калугиным. Когда протираю дверцы стенного шкафа в прихожей, скрежещет замок, наружная дверь открывается и внутрь вползает наряженная Сомова, только видок у нее отнюдь нерадостен. Я оборачиваюсь на стук двери и счастливо тянусь навстречу, расплываясь в улыбке:

— Аню-ю-ю-юта.

Мои руки раскрываются для объятий, и подруга в них тонет, убито бормоча:

— Привет.

Бушующий внутри меня положительный заряд бурлит и готов перекинуться на Сомову. Выплескиваюсь со всеми своими эмоциями, тряся в воздухе мочалкой и чистящей жидкостью:

— Подруга моя любимая, как я рада тебя видеть!

Анюта хмурится:

— Ой, тише, тише. Не так громко!

Отложив флакон на ближайшую полку, освобождаю руки, чтобы крепче прижать к себе Сомика:

— Анечка, как же я тебя люблю!

Но та ускользает. Накаченный посещением психолога позитив, кажется, нескончаем, правда заразить им подругу не удается — та угрюмо косится:

— Похоже, ты единственная.

Опять с Борюсиком поссорилась? Стараюсь стать серьезной и сочувствующей:

— Ань, случилось, что-нибудь?

Отмахнувшись, та идет на кухню:

— Да, ничего не случилось. Все в том же самом месте и с теми же самыми людьми.

Она лезет в холодильник, а я присаживаюсь на табурет у стола:

— Борюсик?

Следует вздох и Сомова закрывает холодильник, забирая оттуда яблоко:

— Ой, он самый.

А как же соблазнение и всякие женские штучки? Загораюсь:

— А ты сделала, как мы договаривались?

Сомова снова скрывается за дверцей холодильника:

— Сделала?! Смеешься? Я чуть здесь на шпагат не села!

И?

— А он?

Подруга, почесывая голову, возвращается к столу, без яблока, но с пакетом сока в руках:

— А он? А он ушел, представляешь?

Не очень… Вся наряженная Анька, или вообще в белье, а этот бегемот встает и уходит? Так и сижу, открыв рот и вытаращив глаза:

— Да, ладно!

— Вот, тебе и ладно.

Не понимаю.

— Как же...

Сомова наполняет соком бокал:

— А вот так! Я в ванну на секундочку, вообще, отлучилась.

Она складывает пальцы в узенькую щелочку и, отставив пакет в сторону, обходит вокруг стола, направляясь в гостиную.

— Возвращаюсь, его нет…

У меня в голове все никак не укладывается, и я уныло плетусь за подругой следом:

— Подожди…

— О-ой…

— Подожди, а-э-э… С ума сойти, вообще…

Вот это Ромео! Поджав губы, только растерянно пожимаю плечами. Анюта нравоучительно заканчивает:

— Вот именно, этим сейчас и занимаюсь.

Она садится на диван, поднося стакан к губам, а я, по-прежнему с открытым ртом, плюхаюсь на придиванный модуль, уперев в него руки. Походу психолог дал ответ не на все загадки мужской души. Отвернувшись, недоуменно шепчу, почесывая губу:

— Ничего себе…

Обиженный голос Сомовой возвращает к моим собственным проблемам:

— А у тебя, я смотрю, все пучком, да?

Забираюсь с ногами, усаживаясь по-турецки. Что, все? Но оптимизма в жизни немножко прибавилось, это да. По крайней мере, цели упростились, стали ближе и доступней — сместились от стратегии к тактике. Мне немножко стыдно за свой избыточный оптимизм — подруга в унынии и депрессии, а я тут прыгаю и радуюсь жизни. Виновато веду головой:

— А ты знаешь, я все-таки сходила к психологу.

Анька, стащив с ног туфли и держа их в руках, рассеянно поднимает голову:

— Да? Ну и что?

Рассказывать о таком странно, и я смущенно смеюсь:

— Ну... Ты будешь смеяться, но мне помогло.

— Вот, как раз сейчас смеяться, мне совершено не хочется. Так бы и...

Взмахнув туфлей, Анюта демонстрирует удар по залысине бойфренда. Кто о чем… Возвращаюсь к своему, девичьему: конечно, вся болтовня психогуру была не о том, в стиле Калугина — давай поговорим, поговорим, поговорим. Но зато, какие выводы! Широко распахнув глаза, перебиваю подругу:

— Ань... Ань… Ань, я серьезно! Вот, правда, ты себе не представляешь, вот насколько все удивительно просто!

Перечисляю услышанные мантры:

— Не надо в себе все это таскать. Если ты что-то почувствовала — сразу же берешь и озвучиваешь!

Взмахнув обеими руками, повторяю:

— Неважно, хорошее, плохое. Просто берешь и озвучиваешь! Наша душа, она не библиотека, понимаешь? Там нет полок.

Сомова отворачивается, но на ее лице нет и проблеска поддержки столь глубоким мыслям. Она только морщится, недоверчиво бросая косой взгляд:

— Марго, ты, по-моему, ахинею сейчас несешь, извини, конечно.

Это не я, это психолог несет. Но ведь смысл-то понятен — если очень хочется, заяви об этом, не тушуйся!

— Ань… Ахинею?

Вот мы сейчас и проверим. Спустив ноги с дивана, сую их в тапки и вскакиваю, отправляясь на кухню, за Анькиным мобильником, который лежит поверх ее сумочки:

— Так, ладно.

Сзади слышится тяжкий вздох:

— О-о-о-ох!

Тут же возвращаюсь обратно, залезая к Сомовой на диван и подтягивая под себя ноги. Протягиваю ей телефон:

— На, звони.

Та недовольно тянет:

— Куда-а-а?

— Куда? Кому! Наумычу, куда….

Недовольно морщась, Сомова пхэкает:

— Зачем?

— Так, слушай, скажи, пожалуйста, ты любишь этого человека?

Анюта отвечать не хочет, продолжая корчить кислые рожи:

— Марго, чего ты голову мне морочишь! Я не пойму чего ты хочешь от меня?

— Я хочу узнать, есть у тебя чувства к этому человеку или нет.

Сомова взрывается:

— Ну, есть, конечно, ты ж прекрасно сама знаешь, чего спрашиваешь?

Подавшись вперед, взмахиваю трубкой у нее перед носом:

— А раз есть, возьми это ему и скажи! Ты же наверняка это ему никогда не озвучивала.

По крайней мере, такое признание их примирит, а там уж можно заявить и претензии. Попадаю в точку, Сомова не протестует, но косится:

— Что, прямо позвонить и сказать?

С воодушевлением поддерживаю:

— Конечно! Позвони и скажи!

Анька опять гримасничает, морщится и отказывается:

— Марго, он отсюда убежал, как… Как лисица из курятника.

Но причины же ты не знаешь? Повышаю голос, стараясь перекричать ее:

— Ань, а ты все равно, все равно — возьми и позвони!

Сомова отворачивается, не желая ничего слушать, и я демонстративно роюсь в архиве ее мобильника, в поисках знакомого имени:

— Давай, давай, давай, ничего — корона не упадет, если он тебе, конечно, не безразличен.

Найдя адресата и нажав кнопку вызова, протягиваю трубку подруге:

— На! Я уже набрала, давай.

Послушав секунду, Анюта сообщает:

— Занято.

Не беда.

— Ну, там, есть кнопочка «повтор».

Вся перекосившись, Анька решительно откладывает телефон на стол:

— Нет! Все.

Это называется: нашла коса на камень. Такой вариант поведения психолог не озвучивал. Недоуменно гляжу на подругу — капец, мои установки споткнулись на первом же применении, а что тогда говорить про Калугина и его заморочки?

Просяще тяну:

— Ань!

Сомова елозит по дивану:

— Марго, ты извини меня, спасибо тебе огромное за участие, я очень, очень это ценю, но я не могу...

С несчастным кислым видом, она опускает глаза в пол:

— Мне надо побыть одной.

Но, почему? Почему она не хочет попробовать?! Хуже же не будет.

— Ань.

Расстроившись, гляжу на подругу с жалостью, но та категорична:

— Все! Мне просто… Просто нужно помолчать какое-то время… Все, извини меня, пожалуйста…

Понуро таращусь в точку, пытаясь представить, что вдруг и Калугин меня, вот также, не поймет… Гляжу вслед ковыляющей подруге, несуразной в своем платье. А ведь действительно, не слишком соблазнительный woman-образ, может Егоров и правда сбежал с перепугу? В любом случае Сомова не поверила в действенность психологического метода, посеяв сомнения и у меня.

С возникшим ощущением неудовлетворенности, иссякает и желание продолжать уборку. Да и ужин готовить, кстати, тоже. Чай с бутербродами и на боковую?