День за днем-3 (гет)

Час пробок еще не наступил, так что беру такси и в квартиру вваливаюсь даже с запасом по времени — нужно навести хотя бы видимость порядка. После утренних сборов на работу в нашем бабском общежитии, всегда есть что прибрать и помыть. Как раз, когда протираю бокалы и развешаю их на подставке и раздается обещанный звонок в дверь. Ну, что, продолжим драмкружок? С Верой Михайловной прокатило, будем надеяться, прокатит и на этот раз. Нервно облизнув губы, направляюсь в прихожую:

— Иду, иду.

Понятия не имею, как Маша Васильева вела себя с подругами. Не попасть бы впросак…. Едва дверь распахивается, внутрь врывается розовощекая круглолицая девица:

— Машка!

Так же радостно подыгрываю:

— Оля!

Гостья закрывает дверь и с широкой улыбкой бросается мне в объятия:

— Машуля!

Гася напор, приходится отступать, делая пару шагов назад, но энергии у девицы чрезмерно и она засыпает меня вопросами:

— А ты что, прическу сменила?

— Э-э-э… Да, ну, да.

Неуверенно поднимаю вверх руку, поправляя волосы, но новоявленная подруга уже разворачивает меня на 180 градусов, рассматривая со всех сторон:

— Супер! Хорошо выглядишь.

И продолжает крутить и так, и эдак, а я лишь смеюсь как дура и не знаю, как себя вести с этой болтушкой. Наконец, меня отпускают:

— Я так рада тебя видеть!

Нервно соглашаюсь:

— Я тебя тоже, хэ-хэ.

Девушка с любопытством смотрит по сторонам:

— Классная хата. А что это за подруга? Почему я ее не знаю?

Пулемет с нескончаемой лентой патронов.

— А я …, недавно с ней познакомилась.

— Ну, рассказывай: что, где, когда.

Я? Вообще-то это твоя функция, для того и позвали. Сглатываю, размышляя, стоит ли фантазировать о несуществующих событиях или попытаться уклониться, ограничиваясь неопределенными междометиями. Этой Ольге вроде собеседница и ни к чему — трендит и трендит:

— Мы просто в шоке все были. Хоть бы позвонила кому-нибудь.

— Оль... Давай, я тебе обязательно все расскажу, только попозже. Мне сейчас нужно еще кое-какие дела порешать.

Девушка вдруг устремляет взгляд мимо меня и идет к мебельной стенке словно сомнабула, кидая на ходу:

— Какие дела?

Остановившись возле полки с безделушками, она разглядывает стоящее тут Гошино фото в рамке, а потом с улыбкой берет его в руки:

— Ух, ты, ничего себе, а он здесь откуда?

Кто? Гоша? Мы что с ней тоже… Это самое? Хоть убей не помню… С радостным удивлением девушка поворачивается ко мне лицом, а я продолжаю ошеломленно глазеть на нее, уперев руки в бока и пытаясь вспомнить, где Игорь ее мог снять. Осторожно интересуюсь:

— А ты что, его знаешь?

— Ну, да. Он же мне письмо от тебя приносил!

Глаза лезут на лоб:

— От меня?

Заинтригованная гостья кивает:

— Ну, да. Ты еще просила, чтобы я Пашу побыстрее нашла.

Я просила найти Пашу?

— Я?

— Маш, ты меня пугаешь. Пришел этот парень, принес от тебя письмо.

До меня начинает доходить — нет, я не спал с этой Олей… Гоша, туловище Гоши, приходило к этой мочалке с письмом от Маши! Надо как-то реагировать и я, забрав рамку, торопливо подтверждаю, отведя взгляд в сторону:

— А, ну, да. Да, да... Это, наверно, моя подруга написала, я ее попросила, просто была занята очень.

Отвернувшись, чешу голову. Полная галиматья, там же в письме наверняка почерк Васильевой и подружка может его знать. Но и согласиться в написании не могу — бог его знает, что там еще накарябано, а я не в зуб ногой. Оля неуверенно тянет:

— А-а-а... И она прислала этого чувака?

Напряженно глядя в угол, подтверждаю:

— Ну, да.

Поймать на вранье легче легкого, но других вариантов нет. И тут меня словно кто тянет за язык:

— Его ведь Гоша зовут, да?

И снова дурацкий вопрос. С какой стати Гоша-то? Ладно бы татуировка была с именем, так ведь нет. Подружка загадочно качает головой:

— Нет. Он мне представился по-другому.

Естественно по-другому. Что-то я в конец отупела.

— Да? Ну и черт с ним. А-а… А, ну ты ему сказала, где Паша?

Подружка видимо начинает подозревать, что кто-то из нас не в адеквате, и язвит с улыбкой до ушей:

— Как я могла сказать, если никто не в курсе, где он?

Мои подозрения насчет бесполезности встречи, начинают сбываться, и я не скрываю разочарования:

— Что, вообще, никто?

— Ну, ни я, ни Катька, ни сном, ни духом.

И то хлеб, Катек обзванивать не надо. Ольга таинственно ведет головой:

— Если только Серега, они ведь друзья были.

Это я и сама знаю. Хмуро киваю на фото в рамке:

— Ясно... А он, больше не появлялся?

— Не, а. Принес письмо и свалил. Он что, друг твоей подруги?

— Ну, да, типа того…. Родственник.

— Симпатичный.

А той! Разглядываю с сожалением фотографию, потом опускаю руки вниз:

— Да.

Тут же следует новый вопрос:

— Слушай, а ты Серегу давно видела?

Тут надо быть осторожней — она же может пересечься и с Аксютой, и с Верой Михайловной, и с Павлом. А линии поведения при подобных обсуждениях у меня нет, не придумала еще. Пытаюсь отвлечь и потянуть время:

— Оль давай мы присядем сейчас, я чаю кого-нибудь заварю.

— С удовольствием. А у тебя есть мой любимый?

Мда… Шутливо приподнимаю бровь:

— Напомни.

Ольга радостно хлопает глазами:

— Зеленый..., с жасмином!

У Сомовой, в залежах, полно коробок с пакетиками. Может и с жасмином есть. Так что подыгрываю — фыркнув, отправляюсь на кухню:

— Обижаешь.

— И побыстрее! А то у меня тут дела, время мало.

— Да.

Это хорошо, что мало, меньше вопросов будет. Оставив Ольгу осматриваться в гостиной, ухожу на кухню кипятить чайник. Увы, чаепитие информации не добавляет, и уже вскоре, с прощальными поцелуями, божимся звонить друг дружке почаще и держать в курсе. Но свой номер я ей, все-таки, не даю.

* * *

На работу не возвращаюсь — смысла нет. Пока гостью чаем напоила, пока поговорили, пока то, да се, на улице темнеет. Тем более что приезжает Анька и ей нужно рассказать все новости. Начинаю, когда она еще переодевается в свою майку и штаны, а заканчиваю, когда появляется из своей комнаты, и мы вместе отправляемся на кухню. Пока Анюта, угнездившись на табуретке, разбирает магазинные пакеты и перекладывает купленные яйца в пластиковый контейнер, я, привалившись плечом к стенке, у нее за спиной, перехожу от кульбитов с ведьминским номером к девице «сто вопросов». Наконец, завершаю историю и про Олю:

— Представляешь, а потом она подходит к Гошиной фотографии и говорит: «Я его знаю».

Сомова удивленно оглядывается:

— Да ты, что?!

— Вот и я о том же. То есть, оказывается, Гоша приходил к ней с письмом от меня... То есть от Маши Васильевой и представился чужим именем.

— Вот это да! Ничего себе.

Активно киваю:

— Чувствуешь? Вот и я о том же.

Сомова задумчиво утыкается в яйца, а я продолжаю выстраивать логическую цепочку:

— Я была права стопудово! То есть, фактически, в моем теле приходила сама Васильева с письмом от себя же. Прикинь?

Анюта вновь оглядывается, переваривая информацию, но почему-то упрямится:

— А ты уверена?

Других вариантов не видно, даже самых фантастических.

— Да, конечно! А иначе, откуда он узнал адрес этой Оли? Это же подруга Васильевой.

Сомова зависает, пытаясь скреативить что-то супротивное, но это трудно и она соглашается:

— Да.

И отставляет коробку с яйцами в сторону.

— Слушай, ну, получается, что круг замкнулся?

Я об этом давно говорю, так что особой новизны в этом открытии нет. Прикрыв глаза и поджав губы, лишь киваю:

— Угу.

Обеими руками усиленно тру лоб — только вот, где его искать, Гошу этого? Или Пашу.

— Замкнуться, то замкнулся, только толку то чего?

Вздохнув, иду мимо Сомика к столешнице, взять чашку, но Анюта вдруг срывается с места:

— Подожди.

И бежит в прихожую. Смахнув волос со щеки, остаюсь ждать, бездумно глазея в сторону, полностью поглощенная очередными фантазиями по поиску Шульгина — младшего. Анюта быстро возвращается:

— На вот… Смотри… О!

Она копается в своей сумке и, наконец, извлекает рамку с фотографией Маши и Павла. Странно у Веры Михайловны я такой не видела, но фотка знакомая — новый след? Нахмурившись, беру в руки:

— Откуда это?

Сомова энергично взмахивает рукой:

— Ну как откуда…, из ресторана. Я же тебе говорила.

Ресторан, точно. Интерес сразу падает, и я отворачиваюсь:

— А, ну да! Я ее там видела. Короче Ань, мне кровь из носу нужно найти этого Пашу, ты понимаешь?

Анька вздыхает, качая кудрявой головой:

— Да-а-а… Слушай, мне кажется, что Пашин отец, он что-то знает.

И не тебе одной так кажется, только толку то. Лишь кошусь на подругу:

— Угу. Только этот партизан ничего не скажет.

Сомова, поджав губу, пожимает плечами и я, помахивая скраденной рамкой, задумчиво шлепую мимо подруги:

— Нет, тут надо искать какие-то другие варианты.

Только где их искать?

— Думай, думай голова, думай!

Подняв глаза к потолку, выискиваю подсказку там, но, увы, в голову лезет лишь один рецепт. Анька молча наблюдает за моими мучениями, и я, осененная свыше, тянусь к столу забрать с него мобильник:

— Так, стоп.

— Ты куда звонишь?

Если обиженный Аксюта вредничает из-за взбрыков строптивой девушки, отвергнувшей его руку и сердце, то может быть на этом можно сыграть и поторговаться?

— Сергею.

Открыв крышку, набираю номер. Сомова протестует, повышая голос:

-Зачем?

Затем, что нужно что-то делать! Кончились колебания, хватит! Штык в руки и в атаку.

А влюбленный Аксюта вполне нормальное средство, только его надо правильно приготовить. Качаю головой:

— Ой, мне кажется этот красавец чего-то недоговаривает.

Уперев одну руку в бок, другую, с телефоном, прикладываю к уху. С этим Сомова не спорит:

— Да? Ну, попробуй его расколоть, а я пока с Фионой погуляю.

Оставив меня дожидаться ответа, она шустро идет в прихожую одеваться. Фиона валяется там и совсем на улицу не рвется. Аньке даже приходится использовать командный голос — открыв дверь, Сомова возвращается к собаке и теребит ей пузо:

— Фиона, эй, пошли гулять!

Слушаю длинные гудки, пока за спиной не щелкает замок. Наконец, Сергей откликается, и я прошу его срочно приехать. По важному делу! Домчаться за полчаса в его же интересах. Сергей, конечно, пытается что-то вякнуть про свои дела, но мне на них глубоко плевать — хочу быстрее сжечь за собой мосты и озвучить приманку для бартера — он меня сводит с Пашей, а я, так и быть, соглашаюсь принять его обручальный подарок. В конце концов, вернуть всегда успею.

* * *

За окном совсем ночь. Спустя пять минут после назначенного часа во входную дверь звонят и я, сделав глубокий вдох, решительно иду в прихожую. Гляжу в окошко домофона — ну, что, вот и он, ненаглядный жених Маши Васильевой. Повернув защелку, толкаю створку двери наружу, распахивая ее, и тут же делаю шаг назад, впуская Аксюту. Не желая озвучивать важные решения на пороге, прохожу дальше к кухне, чуть оглядываясь и приглашая следовать за мной:

— Привет.

Довольный Сергей закрывает за собой дверь:

— Привет. Ну, что, я уложился?

Кинув взгляд на наручные часы, отделываюсь усмешкой:

— Ну, почти.

— Тебя не поймешь Машка, то тебя ищи — свищи, то будь как штык через тридцать минут.

Это все от волнения и боязни передумать. Хотя упрек справедлив. Дерганная от внутреннего колотуна, отшучиваюсь:

— Ну, извини, я такая. А что, не нравлюсь?

Сергей лениво упирается локтем в стену на углу кухни:

— Я этого не говорил.

Как то все у нас получается нервно и напряженно, надо расслабиться. Суетливо отворачиваюсь:

— Так… Выпьешь что-нибудь?

Делаю шаг к полкам кухонной стенки, ожидая предложений.

— А что есть повод?

Повод есть — мне глотнуть для храбрости, а если в принципе — то для торжественного антуража. Но можно, для скорости, обойтись и без спиртного… Не знаю, как и подступиться к своему бартерному предложению, но с чего-то надо начинать. Решившись, и забыв закрыть рот, возвращаюсь к Сергею:

— Ну… Я подумала над твоими словами.

— Над какими словами.

Волнуясь, киваю:

— Ну, по поводу выйти замуж.

Сергей сразу собирается, делается серьезным и, оторвавшись от стены, опускает руку вниз:

— И-и-и?

Набрав в легкие воздуха, ставлю точку:

— Я готова.

Он ждет решения и я, глядя прямо в глаза, уверенно начинаю:

— Сергей!

Дальше мой язык деревенеет, и я отвожу глаза, сумбурно заканчивая скороговоркой:

— Я готова стать твоей женой, хэ.

Бросаю осторожный взгляд на жениха и пытаюсь растянуть губы в улыбке. На лице Аксюты неподдельная радость, смешанная с недоверием и он неуверенно переспрашивает:

— Ты что, шутишь, что ли?

Слегка теряюсь, ожидая несколько иной реакции, и потому стараюсь придать голосу решительности. Сделав удивленное лицо, гляжу исподлобья с обидой:

— Что, разве такими вещами шутят?

Какая же, все-таки стерва, аж стыдно…. Но цель оправдывает средства. Ошеломленно качая головой, Аксюта вскидывает вверх руки, явно намереваясь сграбастать Машуню в объятия:

— Слушай, ущипни меня, мне кажется это сон.

Телесные контакты не входят в мои планы, и как только он пытается схватиться за плечи, игриво и чуть согнув колени, уклоняюсь, уводя его руку в сторону:

— Обойдешься.

Понимаю, что все это выглядит для будущей жены странно, и потому отшучиваюсь:

— Обойдешься, зачем мне муж с синяками, хе-хе.

Ускользнув, пытаюсь проскочить мимо, но Сергей успевает поймать за локоть и развернуть к себе:

— Послушай, я не могу поверить просто.

— Сергей.

Неожиданно, он притискивает меня к себе и тянется целоваться. Черт, прыткий какой. Дергаюсь отодвинуться:

— Ну, тише, ну.

Просунув руку между нами, настойчиво выворачиваю локоть, в надежде увеличить дистанцию:

— Да, тише, тише. Ну, задавишь.

Полностью освободиться не удается:

— Я ужасно счастлив просто, Маш.

До сих пор наше общение ограничивалось пионерским расстоянием, и внезапный напор новоявленного жениха серьезно выбивает из намеченного плана действий — больше приходится думать не о полезных разговорах, а о сохранении защитных редутов в обороне. Пока не зажали в угол и не лишили остатков движения, пытаюсь-таки, прошмыгнуть на оперативный простор в гостиную:

— С-с-сергей, поверь я тоже очень рада.

В спину прилетает довесок, от которого вздрагиваю:

— А мама, представляешь, как обрадуется!

Чья? Никаких мам! Я и одного мозгоклюя едва выдержу, а уж двух…. Афишировать новый статус перед Верой Михайловной в мои планы точно не входит — за пару дней, за которые, по моим представлениям, Аксюта расколется и раскроет все свои тайны, мне и его одного будет выше крыши…. А потом адью — не сошлись характерами! Даже подобие улыбки сползает с губ, и я резко оборачиваюсь:

— Так, стоп — машина!

— Что такое?

Категорично мотаю головой, отвергая любых родителей:

— Вот… Вот, маме, пока, мы ничего говорить не будем!

— А почему?

По качану. Уперев руки в бока, отвожу взгляд в сторону, судорожно обдумывая отмазку:

— Ну... Я должна ее подготовить.

Сергей радостно соглашается, озаряясь улыбкой:

— А, да, да, да.

И снова теснится ко мне, явно желая перейти от слов к действию. Блин, только успевай уворачиваться! Почувствовав мужскую руку на шее, тороплюсь переключить внимание на главный вопрос, ради которого «жениха», в общем-то, и позвали:

— Да, Сергей и... И еще у меня к тебе одна просьба...

Он отпускает добычу, возбужденно взмахивая руками:

— Хоть тысячу!

— Да... Я должна поговорить с Пашей.

Просяще заглядываю в глаза — давай, милый не подведи, я-то свою часть нашего бартера выполнила! Его лицо замирает, потом улыбка сползает на нет, и Аксюта отводит глаза, поднимая их к потолку. Пытаюсь додавить:

— Сергей, поверь… Поверь, пожалуйста, это нужно не только мне.

Мужчинка разочарованно чешет затылок, и я проникновенно добавляю:

— Для того, чтобы мы жили с тобой без оглядки, я должна окончательно решить этот вопрос, понимаешь?

По-моему, очень убедительно. Я бы точно поверила. Но по виду Сергея, уставившегося теперь в пол, трудно сказать, какие у него там тараканы. Он задумчиво чешет бровь, но прокомментировать не успевает — слышу, как щелкает входной замок и мы дружно поворачиваем головы в сторону прихожей. На пороге квартиры Сомова с собакой и Анька тихонько командует:

— Фиона.

К нам бежит довольная собаченция, а Анюта, прикрывает наружную дверь, бросая в нашу сторону:

— Всем привет!

Как же она вовремя! Я еще не отошла от нервных объяснений последних минут и потому несу все подряд, не задумываясь:

— Это моя подруга Аня, это Сергей.

Сомова проходит к нам в гостиную:

— Я… Мы знакомы.

Аксюта кивает:

— Да.

— Ну и замечательно… Ань!

— Что?

Сомова не обрадуется, но что делать…. Вздыхаю, решив идти до конца и надеясь, таки, быстро дожать Сергея:

— Фу-у-ух! У нас для тебя новость.

Анютка, изворачиваясь и стаскивая с себя куртку, с любопытством переводит взгляд с одного на другого:

— Новость? Какая?

Аксюта с довольным видом кивает. Ну, что, поехали…

— Мы с Сергеем решили пожениться.

У Сомовой вид, будто ей по темечку, да пыльным мешком:

— Ч-что-о?

* * *

Пока не очухалась, призываю подругу поставить чайник и устроить праздничное чаепитие с пирожными — думаю, этого вполне достаточно и обойдемся без торжественного ужина. Слава богу, делать руками — не болтать, и Анюта быстро погружается в молчаливые хлопоты, накрывая на стол в гостиной. Перемещаю Сергея туда же, на придиванный модуль, а сама режу бутерброды на кухне — проявляю заботу о женихе.

Когда все накрыто и на столе появляются три чашки на блюдцах с фиолетовыми бумажными салфетками, чайник и тарелки с пирожными и едой, Аньку сажаю на диван, между собой и Сергеем, а сама, бросив пиджак на спинку дивана, устраиваюсь с краю, ближе к включенному торшеру. Здесь мне вполне комфортно и я, откинувшись на подушку, нога на ногу, уплетаю красивый бутерброд с салатным листом и ломтиком помидора. Особо говорить не о чем, и потому выделяю двадцать минут на все официальные мероприятия. Но и их Сомику хватает с избытком — кусок не лезет в горло, и она уже второй раз давится, закашлявшись:

— Кхэ...

Сергей галантно протягивает стакан, принесенный с кухни, еще после первого кхеканья:

— Может еще воды, а?

— Кхэ, кхэ... Не надо!

Портит мне, понимаешь, весь романтизм момента. Любезно предлагаю:

— Может по спине долбануть?

— Кхэ... Тем более не надо! Это у меня крошка просто попала… Не в то горло.

— Угу... А я тебе говорила: не надо в два горла хомячить.

Сомова дохает и дохает, а потом косится в мою сторону:

— Очень смешно.

Гляжу поверх Анюты на жениха:

— Сереж, ну ты, наверно, иди.

Тот чуть привстает, потом садится обратно:

— Да, да, конечно. Маш, я поверить не могу до сих пор!

Я тоже.

— Сереж, давай без этого.

Анюта все дохает и дохает.

— Я просто счастлив, Маш.

Нет уж, провожать до дверей не кинусь. На моем лице не дрогнет ни один мускул, и я продолжаю жевать:

— Я тоже очень счастлива. Позвонишь мне утром?

— Да, Маш. Я очень тебя люблю, Маш.

В нашем драмкружке сегодня «Ромео и Джульетта».

— Я тебя тоже

Сомова, пьющая воду, очередной раз фыркает и давится, прикрывая рот ладошкой:

— Кхэ. кхэ…

Аксюта заботливо склоняется к ней:

— Может, все-таки, врача, а?

Анька категорично мотает головой:

— Нет, нет, нет.

Невозмутимо ее поддерживаю:

— Да ладно, мы сами разберемся.

Стоит тебе за порог, все как рукой снимет, сто процентов. Продолжаю поторапливать ошалевшего от счастья Ромео.

— Давай, я жду твоего звонка.

Аксюта покорно встает и идет на выход:

— Все, пока.

— Пока.

У дверей он останавливается и, глядя сквозь полки, поднимает обе руки вверх:

— Спокойной ночи!

— Спокойной.

— Кхэ, кхэ...

Под щелчок замка тянусь за следующим бутербродом, но кашель Сомовой волшебным образом исчезает, а сама она вскакивает, начиная орать:

— Так! Все я сваливаю!

В смысле? Это совершенно не вписывается в задуманный сценарий, и я растерянно поднимаюсь вслед:

— Ань, ты куда?!

— Да, хоть куда! На Кудыкину гору! Вообще, на вокзал поеду сейчас.

Капец, разбуянилась не на шутку. И главное из-за чего?

— Аня!

— Что Аня, что Аня? Ты вообще, обалдела, что ли? У тебя крыша поехала?!

Да ничего страшного же! Я же не по-настоящему. Все быстренько узнаю и прощай любовь, завяли помидоры. Просяще, снизу вверх, гляжу на взбеленившуюся подружку и стараюсь быстрее прожевать кусок:

— Ань, послушай.

— Что, послушай! Не хочу даже слышать ничего! Вообще, как такое можно мужику сказать?!

Она патетически воздевает руку к небу. Блин, подумаешь… Да мужики сами каждой второй обещают жениться и ничего, никто не вешается. Покувыркались и разбежались — цель оправдывает средства. Перебиваю, умоляюще вскидывая руки и пытаясь оправдаться:

— Ань, ну ты пойми, что для меня это реально шанс.

Сомову прямо мотает от избытка эмоций:

— Шанс? Ты что бредишь, что ли? Какой шанс?

— Ань это реальный шанс выйти на Пашу. Ты понимаешь, я же вижу, что он что-то знает!

И торкаю пальцем в сторону двери.

— Да? И для этого обязательно в ЗАГС идти, да?

Да не собираюсь я идти в ЗАГС! Прижав руки к груди, буквально взвиваюсь, переходя в наступление:

— Да хоть на фронт! Ты пойми, что я руку готова дать себе на отсечение, понимаешь, лишь бы Гошу найти! Мне себя надо найти, Аня!

Сомова задирает голову вверх, делая глубокий вдох. Потом вновь начинает топтаться, пыхтя и жалобно сведя брови вместе:

— Так я не пойму, ты, что решила вообще?

А что тут решать? Калугин сказал «нет» и этому я верю больше, чем всем его прежним песням про любовь до гробовой доски. Скептически веду головой из стороны в сторону:

— Ты о чем?

Сомова фыркает:

— Как о чем?! Ты с Калугой остаешься или ты ищешь Гошу?

Как оказалось, самое разумное — одно другому не помеха. С Калугой можно проваландаться до пенсии и так и не прийти ни к чему, а туловище, оно может быть где-то рядом и ждет меня не дождется. Пускаю слезу в голос:

— Ань, ну помоги мне, для начала, Гошу найти.

Сомова усаживается рядом и, поставив локти в колени, утыкает лицо в ладони. Уже прогресс. Еще немножко надавливаю:

— Так ты со мной или как?

Анюта вскидывается:

— Ну, а у меня что, есть выбор, что ли?

Слава богу! Сияя от радости, повисаю у подруги на шее:

— Анька!

И заваливаю ее на диван.

* * *

Анюткин вопрос кто я и чего хочу, все-таки, задевает за живое и заставляет задуматься. Так что же я решила с Калугой? По большому счету ничего, отложила на потом. Мозгом то понимаю, что доверять ему полностью бессмысленно, сколько бы красивых слов не звучало — даже его прошлое и то черный ящик, в который мне так и не дали заглянуть, а уж выудить истину из текущего словесного потока, задача неразрешимая даже для профессионального разведчика. Но и расстаться с Андрюшкой, нет у меня сил, и не будет наверно никогда — он нужен мне днем и ночью, просто знать, что он где-то рядом, что можно потрогать, поговорить, прижаться. А уж ночью иногда приходят такие мысли и фантазии, что хоть под холодный душ нагишом.

Когда Сомова отправляется в ванную с ночной косметикой, я, переодевшись в пижаму, следую за ней, задумчиво елозя щеткой по волосам и расчесывая их ко сну. Очень хочется поговорить о Калугине, и я усаживаюсь на крышку инсталлированного в стену унитаза:

— Ань.

Та, отрываясь от зеркала, оглядывается:

— Что?

Вытянув ноги вдоль стиральной машины и уронив безвольно руки, признаюсь, хоть в нынешних условиях это и нелегко:

— Ты знаешь, я ловлю себя на мысли, что жить без него я не могу.

Сомова опять повернувшись к зеркалу, ухмыляется, ковыряя в ухе. Увы, на самом деле ничего смешного в этом нет, даже наоборот, грустно.

— Ну, я серьезно. Ты знаешь, мне даже иногда не нужно с ним разговаривать. Достаточно одного взгляда, улыбки.

Снова начинаю расчесываться, и Анютка недоуменно оглядывается, замирая и тараща глаза:

— Так я не понимаю, мы Пашу продолжаем искать или нет уже?

— Ищем Пашу по любому.

Потому, что наличие Игорька живым и здоровым, даже если он себя будет сто раз называть Машей, все-таки лучше, чем наезды с ОМОНом и подозрениями в убийстве. Поелозив на стульчаке, меняю позу, подсовывая одну ногу под себя. В том то и дилемма, что пока я женщина мне нужен Андрюшка, нужна его любовь. Ведь я, по большому счету, даже понятия не имею, что там за порогом. Ну, за тем самым, о котором говорил усатый доктор, напутствуя в консультации: «Пора начинать жить!». Отвожу взгляд в сторону:

— Только я боюсь, что от Андрея мне тоже не отказаться.

Одна надежда, что в случае превращения все бабские мысли быстро уйдут в небытие, вслед за туловищем. Сомова опять начинает копаться в ухе:

— Да... Лихо тебя закрутило, подруга.

Уныло соглашаюсь:

— Да не то слово. Аж, желудок сводит.

Понуро опустив глаза вниз, таращусь на расческу:

— Только знаешь, что меня удручает?

Анька хмурится, прерывая увлекательное занятие:

— Что именно?

— Влюбился то он не в Маргариту Реброву.

И после лунного затмения побежит, задрав хвост, на розыски безмозглой Маши-официантки и будет с ней счастлив. А Маргарита Реброва останется в прошлом, со всеми своими комплексами. В голосе Сомовой сарказм:

— Хэ, а в кого интересно?

Могу перечислить:

— В это туловище, в эту рожу, в эти ноги.

— Да? А ноги то здесь причем?

А то я не знаю! Не поднимая глаз, продолжаю нарочито разглядывать щетку для волос:

— Ну, а куда еще мужики смотрят?!

На грудь и задницу? Хмыкнув, Сомова отворачивается:

— Я тебя умоляю, подруга. Между прочим, ноги длинные и красивые не у тебя одной.

Ну, да, наверно…. У нас моделей в редакции, конечно, хватает — болтаются по коридорам регулярно. Опустив голову шкрябаю щеткой по голой стопе, слушаю...

— И влюбился он не в туловище совсем. А влюбился он в тебя, Маргариту Реброву, с твоими вот этими привычками, ужимками и манерой поведения. Ясно?

Ясно. Только почему-то все эти привычки, ужимки и манеры поведения, оказалось, легко поменять на Наташу Егорову или Екатерину Калугину, у которых они совсем другие, зато в наличии ноги, сиськи и все остальное, причем без всякой магии. Поджав губы, киваю, но Анькины слова меня мало убеждают. Положив, со стуком, щетку на крышку стиралки, с тяжким вздохом поднимаю глаза к потолку:

— Но меня ведь нет?!

Сомова начинает придуриваться:

— Да-а-а?

Ее глаза начинают рыскать по углам и потолку:

— А с кем, интересно, я сейчас разговариваю?

Мне не до ее театрально — юмористических способностей и потому, поморщившись, укоряю:

— Сомик, ну, ты прекрасно понимаешь, что я имела в виду!

Взявшись рукой за лодыжку, подтягиваю ногу вверх, к себе на крышку унитаза, потом смахиваю рукой волосы с лица, убирая их за спину. Анька ворчит:

— Угу. Можно подумать, ты не поняла, что я имела в виду.

Поняла, конечно — пытаешься успокоить и принять жизнь сегодняшним днем, как данность… И плыть по течению, не заглядывая дальше следующей недели. Сомова снова утыкается в зеркало, видимо желая еще поковырять в ухе, но вдруг резко оборачивается:

— И знаешь что? Вообще, все в твоих руках! Как повернешь, так и выйдет, ну!

Увы, но в моих руках совершенно пусто. Более-менее реальное мероприятие и то под вопросом — разыскать Пашу. В отличие от всех прочих мистических и фантазийных миражей с Марго, ее любовью и соединением с семейством Калугиных. Откинувшись назад, привалившись спиной и затылком к кафельной стенке, жмурюсь:

— Господи, как же я устала, а?

Рука тянется вверх потереть пальцами лоб и болезненный висок, а потом зарыть лицо в ладони.

— Ну..., не боись, Марго... Прорвемся. В конце концов, вообще книгу напишем и станем богатыми пребогатыми.

— Ну, да... Только зачем в дурдоме деньги?

Ладно, хватит душевных копаний, а то ведь не засну…. И через пять минут мы расходимся спать.