День за днем-3 (гет)

Утром пытаюсь максимально настроиться на деловой лад и отогнать прочь мысли о вчерашнем визите — кровь из носу нужно сконцентрироваться на центральной статье и решить вопрос с обложкой. Угрюмая Сомова оптимизма за завтраком не добавляет — немым укором бродит по квартире, и ее трагизм сказывается на моих сборах — отправляюсь на работу в черно-красной гамме: черный пиджак, темная юбка ниже колен, красная обтягивающая блузка, на голове прилизанная гладь без изысков и вавилонов. Единственное украшение, от которого трудно было удержаться — новые бусы в три тонкие нитки с нанизанными на них разнокалиберными шариками темного стекла. Хотя, в общем-то, тоже в мрачную тему.

Появившись в редакции, забираю у Людмилы почту и, не теряя времени на болтовню, сразу иду к себе. Еще не успеваю дойти до кресла, как за спиной слышится громкий голос Калугина, врывающегося вслед за мной в кабинет, без всякого приглашения:

— Пардон, доброе утро!

В его голосе слышится напряжение и явное желание язвить. Такой тон, даже с французскими изысками, не располагает к дружелюбию — остановившись возле кресла и сняв сумку с плеча, угрюмо разворачиваюсь лицом к месье:

— Скажите, пожалуйста, вас стучаться не учили?

Калугин шумен и развязен:

— Учили.

Он издевательски стучит костяшками пальцев по столу:

— Что, дальше?

Видимо, вчерашний концерт продолжается. Фыркнув, ставлю сумку в кресло, прислонив ее к ручке, и усаживаюсь рядом с ней:

— Это я тебя хочу спросить — дальше, что?

— Ага…, ладно.

Андрей, уперев руки в бедра и опустив голову, делает шаг к окну, что-то там разглядывая:

— Ты мне ничего не хочешь объяснить, нет?

С какой стати? Я тебе что, невеста или жена? Я же не Сомова, чтобы по бывшим с ума сходить. Умерла, так умерла. Окинув взглядом бумаги на столе, тянусь рукой вниз включить компьютер, а потом оглядываюсь на ревнивца:

— Тебе? Нет, ничего.

Отвернувшись к монитору, жду, пока загрузится система и когда на экране выскакивают окошки по логину и паролю, нажимаю «Escape». Процесс идет дальше, и я усаживаюсь поудобней, утыкаясь глазами в письма, которые продолжаю вертеть в руках. Калугин упирается одной рукой в спинку кресла за моей головой, а другой в стол и нависает:

— Хорошо. Как все это называется тогда?

Наверно, ревнивым дебилизмом. Пока я не понимаю, чего он добивается. Что хочет вообще — ясно: чтобы я иссохла от горя и билась головой об пол в страданиях по Андрюше, а он скорбно бы твердил о гарантиях и жалел меня... Пока не нашел бы другую бабу. А вот чего добивается сейчас, придя ко мне в кабинет, сообразить сложно. Опускаю письма вниз, на колени:

— Что, именно?

Калугин суетливо крутит головой, посматривая на дверь:

— Ну, я имею в виду этого, твоего…, как он там, Шепелев, Шевелев… Шепард, ну как он…

Взмахнув рукой, он шлепает ладонью по спинке кресла. Чем больше Андрей психует и косноязычно заявляет о своих правах, от которых сам же и отказался, тем собранней становлюсь я, готовая язвить и отбиваться в ответ. Продолжаю старательно разглядывать верхний конверт в пачке, будто на нем не адрес, а секретное послание, даже язык высовываю от усердия. Наконец, перекладываю письмо под низ и смотрю следующее, даже не пытаясь сконцентрироваться на буквах:

— Как он... Он нормально. Тебя это интересует?

С ехидной улыбкой бросаю взгляд на Андрея, а потом снова утыкаюсь в бумаги.

— Меня интересует…

Калугин замолкает и я, чуть улыбаясь, перекладываю следующий конверт под низ. Сквозь путаность ревнивых мыслей прорывается очередное «озарение»:

— А-а-а, значит, вы все-таки спали, да?

Его так волнует моя личная жизнь? Или то, что кто-то опередил? Да, спали. Хотя намек явно не на сон и я перестаю улыбаться. Похоже, меня собираются обвинить в аморальности и растлении совершеннолетнего мальчика. Вздохнув, медленно поворачиваю голову и гляжу в глаза Калугину:

— Андрей, ночью люди обычно спят или ты какой-то другой смысл в эти слова вкладываешь?

Отложив конверты, тянусь за картинкой с моделью в красном платье, чтобы теперь крутить и мусолить в руках макет. Калугин бычится:

— Другой, Марго, вкладываю. Он знает, кто ты такая?

В границах необходимого. Я же не роюсь в чужом мужском белье, зачем же мне пускать кого-то рыться в женском?

— Конечно, знает, и в отличие от некоторых, умеет это ценить!

С усмешкой откладываю макет обратно на край стола, а потом поправляю волосы. Но Калугина не устраивает моя самоидентификация:

— Ты не поняла, я имею в виду — он знает, что ты Гоша?

Он теперь что, своим «знанием» все время меня за ноздри будет держать? Типа, чтобы ни один мужик не взглянул… Последние слова меня задевают и я, шлепнув ладонью по поверхности стола, вскакиваю, оказываясь лицом к лицу с обвинителем:

— Слушай, Калуга.

Тот, довольный, что нашел мою больную точку, злорадно воет:

— Та-а-а-ак!

Наступаю на него:

— Чего тебе надо? Что ты тут стоишь, трясешься? Я тебе что-то должна?

Он стоит, сунув руки в карманы, довольный собой:

— Ты? Нет.

Язык чешется ответить язвительно, но я сдерживаюсь — он же меня специально провоцирует, а шеф не зря учит все личное на работе отбрасывать:

— А вот ты мне должен! Работу свою выполнять, должен.

Окончательно беру себя в руки:

— Так что иди, готовься к фото сессии.

Придерживая юбку, сажусь в кресло снова. А то приперся вчера — завтра номер в печать, завтра номер в печать….

— Так. И на этот раз кого снимаем?

С усмешкой гляжу на него:

— Шепелева. На обложку!

Отличный оперкот и Калуга ошарашено блеет:

— Классная шутка.

То есть профессионалом на работе Андрей Николаевич становиться не желает?

— Это не шутка, это приказ.

Хватит взбрыков. Смотрю на него исподлобья:

— Так что иди, ставь аппаратуру.

Калугин пытается возражать:

— Марго.

Сказано — приказ! Включив начальника, снова встаю, лицом к лицу:

— У тебя со слухом проблемы?

Все равно пытается оставить последнее слово за собой:

— У меня нет. А вот тебя, когда вчера с ним увидел, смотрелось просто…, э-э-э…, отвратительно!

И демонстрирует рвотный рефлекс. Вот…, слов нет! Его намек сначала на Гошу, а потом на Вадима в постели с Ребровым, настолько прозрачен, что не выдерживаю — обида и возмущение выплескиваются наружу:

— Пошел вон отсюда, говнюк!

— Ты знаешь, что это выглядит отвратительно.

Это ты выглядишь отвратительно злобный засранец! Ору в ответ, теряя самообладание:

— Пошел вон, я сказала!

— М-м-м…, не надо было этого делать.

Я то, как раз, ничего и не делала! В отличие от некоторых, у которых зудит в одно месте и неймется:

— Наташе своей это расскажи!

Калугин, отступая к дверям, поднимает вверх палец:

— Теперь, обязательно!

Во-во, катись, давай! Уж отвратительней, чем ваша парочка вообще трудно себе представить — злобная стерва и слабовольный тюфяк. Вцепившись с силой пальцами в спинку кресла, кричу уже в закрытую дверь:

— Хэ… Пришел сюда, лечить он меня будет. Перед зеркалом себе это втирай!

Отворачиваюсь к окну, нервно откидывая пальцем волосы со лба. Капец! Сомовские субботние бредни о любовных страданиях Калугина, оказались полной чушью. Радиопсихолог хренов — не может отличить ревность, злость и зависть от совсем других чувств.... Самцы вон отгоняют от самок чужих самцов, чтобы гены не смешивать, а этот..., представитель..., придумал гонять меня, не только не думая ни о каких генах, но даже, не желая видеть перед собой женщину.

* * *

Ближе к обеду Вадим приезжает на фотосессию, и я прошу Галочку достойно организовать этот процесс. Немного разделавшись со статьей, отправляюсь в фотостудию — во-первых, проверить, не бузит ли Калуга, во-вторых, попросить Шепелева зайти ко мне и вычитать, что уже готово, а в-третьих, узнать какие у него планы на обед. Застаю парочку в трудовом порыве — Вадим сидит на освещенном постаменте, а вокруг крутится Калугин с фотоаппаратом. По их тону, даже не пойму разговаривают они или пререкаются. Андрей недовольно бурчит:

— Обязательно дружище воспользуюсь твоим советом, как только начну снимать для журнала «Наука и религия». А пока, здесь у нас, ну в гламуре, у нас несколько другая философия, понимаешь?

Подбегаю с улыбкой на лице и вмешиваюсь в их познавательную беседу:

— Извините, не помешаю?

Вадим со своего постамента радостно кивает:

— Нет.

Раздраженный Калугин огрызается, с хмурой физиономией:

— Ну, не знаю как Вадиму, мне ты помешаешь точно.

Вот, блин, никак не угомонится. Сжимаю зубы, чтобы не сказать в ответ что-нибудь аналогичное.

— Почему? Калугин, ты же у нас профессионал?!

Оборачиваюсь к Вадиму и демонстративно тяну руку пригладить ему волосы. Андрей продолжает щелкать, приборматывая:

— Совершенно верно.

Потом подается вперед, делая многозначительную паузу:

— Поэтому профессионалу... , нужно сосредоточиться.

Ладно, не будем напрягать обстановку. Растянув губы в улыбке, оглядываюсь на нервного фотографа:

— Ухожу, ухожу…

— Спасибо.

Вроде процесс идет, но мне нужно убедиться, что он не перерастет в военные действия. Положив руку на плечо Вадиму, наклоняюсь к нему, заглядывая в глаза:

— Ну, как тут у вас, все нормально?

— А что может быть по-другому?

Ну и, слава богу. Вздохнув, с улыбкой, тянусь убрать выбившуюся прядь за ухо:

— Ясно. Заглянешь, потом?

И не дожидаясь новых комментариев от Калугина, стремительно ухожу из студии.

* * *

После обеда, выполнив всю совместную программу, Вадим уезжает по своим делам, а меня, когда поднимаюсь в редакцию, отлавливает Люся — срочно к Наумычу. Постучав, заглядываю в приоткрытую дверь:

— Можно?

Шеф делает знак рукой, подзывая меня присоединиться. Он не один, здесь уже стоит возле стола Калугин, сложив руки на груди. У Егорова в руках пачка фотографий и он перебирает ее с кислой гримасой на лице. Конечно, мне любопытен итог мучений Андрея и я забираю со стола уже просмотренные распечатки. Шеф качает головой:

— Не, не, не… нет, ну, что это такое?

Калугин огрызается:

— Где?

— Вернее, кто это?

— А... Как, кто? Шепелев.

— А, по-моему, это его отец.

Наумыч швыряет снимки на стол:

— Или дед. Вон, смотри ему лет 50, с гаком. Как вообще можно такое снимать?

Шеф разворачивается вместе с креслом спиной к Андрею. Смотрю на блеклую физиономию с разводами под глазами на глянцевой бумаге, и хочется высказать в адрес художественного редактора пару нелицеприятных. Профессионал, блин... Сжимаю с досады зубы так, что скулы играют желваками. А Калугину хоть бы что, издевательски хмыкает:

— Борис Наумыч, я не понимаю, от меня вы что хотите? Я что фоторобот составлял, что ли?

Недовольно бурчу, вставляя свои пять копеек:

— А ощущение один в один! Что это за тени? Как будто у него мешки под глазами.

Егоров косится на листки на столе, согласно кивает, и я добавляю:

— Свет вообще выставлен безобразно!

Укоризненно гляжу на художественного редактора:

— Андрей, где твой уровень?

Сунув руки в карманы, тот выпячивает вперед челюсть:

— А причем тут уровень, если нефотогеничен — не исправишь.

Это Вадим-то нефотогеничен?

— Серьезно?

— Да.

— А тебе про плохого танцора напомнить поговорку?

Калугин издевательски раздвигает сжатые губы в лягушачью усмешку. С таким "профессионалом" и врагов не надо. Возмущение захлестывает меня и я, развернувшись, молча ухожу из кабинета.

* * *

Пылая негодованием стремительно врываюсь к себе в кабинет и спешу к столу, к забытому мобильнику:

— Значит саботаж, да? Ладно, будем создавать антисаботажный комитет.

Тянусь забрать телефон, открываю крышку и начинаю набирать номер Полины… 8-916-… Правда мы уже год как не виделись, и она может послать меня очень далеко и без пересадок, но попытка не пытка…. С ходу вспомнить номер не удается и приходится обращаться за подмогой к записной книжке:

— Черт, как там дальше то?

Супер-пупер художественный редактор, блин! Ха, эта блондиночка, Калуге еще фору даст! Листаю записи… Хуже, если номер без имени. Наконец, добираюсь до буквы П:

— М-м-м… Точно двадцать пять.

Возвратив книжку на стол, добираю номер 196-77 и последние две цифры:

— Двадцать пять.

Поведя головой, отвожу волосы в сторону, прижимая трубу к правому уху… Нет, не так. Тряхнув гривой, меняю руку на левую — может, правой, придется записывать. С той стороны отвечают почти сразу:

— Алло.

— Алло добрый день Полина. А-а-а… Вас беспокоят из редакции "Мужского журнала".

Обхватив себя вокруг талии, начинаю расхаживать по кабинету, от стола к окну, раздумывая, как обставить свою просьбу. Расстались-то мы с ней не слишком хорошо. Возле кресла останавливаюсь, положив руку на спинку кресла:

— Маргарита Реброва.

— Как? Реброва?

— Да, Реброва.

— Не может быть! Неужели кто-то сумел охомутать этого ловеласа?

Гошина слава не меркнет в веках. Хмыкаю:

— Нет, я его сестра, женой он пока не обзавелся.

— Хм, кто бы сомневался…

— Чего уж так резко?

— Да нет, это я так… И что вас интересует, Маргарита?

— Вы, знаете, Гоша отзывался о вас как об очень талантливом фотографе.

На той стороне трубки веселое удивление:

— Как о фотографе?

— Ну, да, а что?

— По-моему, фотографии, как раз, его интересовали в последнюю очередь.

Упрек конечно уместен, но не в данном случае — профессионалки в своем деле Игорю привлекательны особо. Особый шарм — полезное с приятным…. Хоть Дину взять, хоть Оксану, хоть Полину.

— И все-таки, Полина, у меня к вам очень выгодное предложение.

Три часа работы за недельную зарплату.

* * *

Спустя пару часов свожу вместе Вадима с Полиной в нашей студии и, потирая костяшками пальцев подбородок, наблюдаю теперь уже за работой фотографа-женщины. В принципе ее манера не слишком отличается от калугинской, но каждый художник видит образ по-своему и женское восприятие Шепелева мне любопытно. Полина тоже усаживает его на постамент, босиком, но в отличие от Андрея, видимо стремится добиться большего многообразия в позах и конфигурациях, в экспрессии и чувствах — Вадим, то медитирует, то встает в позу каратэ, то сидит с поднятыми вверх руками. В принципе, мне нравится, как идет процесс. Вскоре под софитами становится жарко, и я, стянув с себя пиджак и отложив его в сторону, на скамейку возле «сцены», упираю руки в бедра....

Первая сессия заканчивается, и мы вместе смотрим, что получилось, прокручивая кадры на дисплее фотоаппарата. Неплохо. В принципе уже есть чем удивить, но лучше сделать еще десятка два снимков, по эротичней, для контрольного выстрела. Распахнув пошире ворот на рубашке Вадима, приглаживаю ему волосы — он терпеливо прикрывает глаза и Полина начинает вторую серию вспышек.

Наконец, все закончено, картинки сброшены с карты памяти фотоаппарата на флешку и распечатаны на цветном принтере. Поднимаюсь наверх и, не заходя к себе, с победным видом иду к Калугину бросить всю пачку фотографий прямо ему под нос. Тот придвигает к себе и скептически поднимает брови вверх:

— М-м-м… И что это такое?

Приятно видеть, как он хмурится и встает. Не могу удержаться:

— Шепелев или уже не узнаешь?

Разворачиваюсь, чтобы уйти, чеканя:

— Можешь делать макет статьи!

— А кто снимал?

Оглядываюсь и цежу сквозь зубы, с издевкой:

— Профессионал!

Насладиться триумфом не успеваю к нам с воплем, с вытянутыми вперед руками, врывается Егоров:

— Так, марксисты — ленинисты, все замерли!

Возле Андрея он тормозит, разворачивается и, потирая руки у груди, многозначительно смотрит то на меня, то на Калугина:

— Есть очень важная информация! Герой нашего последнего номера, Вилли Шеппард, приглашает все-е-ех на званый ужин.

И куда это он нас зовет? Насколько я понимаю, в квартиру 48? Склонив голову набок, чуть улыбнувшись, приглаживаю волосы, убирая их назад. Андрей с пренебрежением в лице садится на стол и Наумыч с довольным видом рубит воздух рукой, ставя точку:

— Явка не строго, но обязательна! Все, пошли двигаться.

Шеф собирается исчезнуть также решительно, как примчался, но Калугин его тормозит:

— Борис Наумыч!

Егоров оглядывается:

— Да?

— Я, вообще-то, не могу.

Начальник шутливо закатывает глаза к потолку и выпячивает губу:

— Начина-а-а-а-ается!

— Но, у меня дочка.

Взгляд Егорова падает на принесенные мной распечатки, которые Андрей продолжает держать в руках и он тут же склоняется над ними, ахая:

— Так, а это что такое? А-а-а!

Калугин издает что-то нечленораздельное, но Егоров уже лезет с поздравлениями:

— Во…Ну, молодец. Вот, молодец! Можешь же, если захочешь. Молодец…

Ну, что ж, теперь наш профессионал не отвертится, умыли по полной. С улыбкой заглядываю через плечо шефу, лицезрея, как художественный редактор кисло отворачивается, явно разочарованный похвалой:

— Э-э-э… Стоп, вообще-то это не …

Наумыч перебивает, как всегда, перескакивая, с пятого на десятое:

— Я понял, все, Дочка это святое. Все!

Шеф пристально смотрит на меня:

— Ну, я надеюсь, Марго хотя бы не откажется?

Смущенно усмехаюсь, кивая:

— Ну да, тем более что ужин будет у меня дома.

Егоров заливисто хохочет, закидывая голову назад, а потом приобняв меня за плечи выводит из кабинета. И то, правда… Много чести профессионалу. Надо еще Вадиму позвонить, может что-то прикупить к вечеру. Что и делаю, вернувшись в кабинет. Основной груз закупок, оказывается, повар берет на себя, шеф обеспечивает марксистов алкоголем, ну а с меня — вольное творчество в виде фруктов, зелени и овощей.

* * *

На работе срочных дел нет, задерживаться допоздна как-то без надобности, и уже в семь, полным составом, кучкуемся у меня в квартире на кухне. Готовка проходит на удивление оперативно, и уже через час мы садимся за стол в гостиной, отдохнуть душой и желудком. Вадим поражает народ вегетарианским изыском — каким-то особенным кабачком по-восточному и мы с Анютой раскладываем по тарелкам, на салатные листья, обсыпанные приправами жареные кругляши. Кабачковый рай дополняет хлебница со ржаной нарезкой, миска с помидорным салатом и бутыль с красным вином.

Рассаживаемся согласно участию в поварском процессе — мы с Вадимом напротив друг друга, он — в кресле, в расстегнутой белой рубахе, я на придиванном модуле, нога на ногу, так и не переодевшись, только бросив пиджак на кровать в спальне. И как хозяйка поближе к кухне, наверно, чтобы подавать…, хотя вроде уже все подано. А Анька с Наумычем жмутся на диване. После первых тостов и дружного звяканья вилок, переходим к процессу смакования. Грызя кружок желтого болгарского перца, интересуюсь вкусовыми впечатлениями:

— Ну, что скажете?

Главный гурман «МЖ» в восхищении:

— Здорово. Вот, просто, здорово!

Головы дружно поворачиваются к Вадиму и я, посасывая перчик и улыбаясь повару, вздергиваю подбородок вверх, присоединяясь к похвале. Перчик неожиданно проскальзывает в рот и губы остаются в воздушном поцелуе в адрес кулинара. Егоров качает головой:

— Если бы я не знал, что это кабачок, я бы подумал, что мясо.

Преувеличивает, конечно, но и правда вкусно. Шепелев с довольным видом мотает головой:

— Спасибо, мне очень приятно.

Шеф поднимает бокал:

— Ну, что, как говорят на флоте — пора выпить за кока. За тебя, Вадим!

Полностью поддерживаю:

— За тебя, Вадим.

Не только всколыхнул наше болото, но реально оживил. Необыкновенный мужик, все-таки: и кулинар, и ума палата, а про массаж вообще молчу… Наумыч добавляет:

— Да.

Бокалы звенят, чокаясь, одна Сомова не торопится присоединить свой, продолжая ковыряться в тарелке. Шепелев торопится с ответным словом:

— А я за всех вас.

Наконец, нехотя, Анюта тоже присоединяется, поднимая свою емкость. Я уже делаю маленький глоток вина, но звонок в дверь заставляет оглянуться в сторону прихожей. Наумыч, жуя, тычет пальцем туда же:

— Во! Это соседи запах учуяли, о-хо-хо.

Сомневаюсь, что соседи. Трезвон продолжается, и я вскакиваю с набитым ртом:

— Я открою!

Подойдя к двери, замираю у домофона — оп-па-на. Потом открываю — на площадке с кислой физиономией и поджатыми губами стоит Калугин:

— Добрый вечер.

Вроде же не собирался приходить? Или пришел испортить всем настроение? Стараюсь придать голосу равнодушие:

— Привет.

Жду продолжения, нервно приглаживая волосы и убирая их за спину. Взгляд Андрея неуверенно мечется, да и я не знаю, как поступить — вдруг он и правда внял приглашению Егорова и заявился с голодухи? Кидаю растерянный взгляд сквозь полки на наше застолье, но Калугин, слава богу, наконец, бормочет:

— А прости, на минутку буквально.

Он прикрывает входную дверь и, опустив голову и вздыхая, смотрит на папку у себя в руках:

— Вот... Э-э-э… Новый вариант обложки и несколько вариантов разворотов на любой вкус, так сказать.

Зачем? Знает же про банкет на дому. Наконец наши взгляды встречаются, и я понимаю, что это отговорка. Так может он пришел сказать совсем другое? Из гостиной слышится зов Егорова:

— Марго. Ты там кого на пороге держишь?

Открыв рот, замираю, набирая воздуха в легкие. Значит не в гости? Судорожно откидываю волосы за плечо:

— А-а-а... Да тут Андрей забежал…

И подчеркиваю:

— На минутку!

Пьяненький голос шефа становится еще радостней:

— Андрюш, ну-ка давай сюда! Проходи, мы тут такой китайский деликатес рубаем.

Калугин, склонившись, заглядывает туда, в гостиную, сквозь полки:

— Нет, спасибо Борис Наумыч, я сыт.

— Что, значит, сыт, не сыт…

Он машет зазывно рукой:

— Проходи, что ты как не родной!

Сомова неожиданно поддакивает:

— Не, ну, в самом деле, Андрюш, ну проходи, выпьешь с нами по глотку, а?

Этот «Head & Shoulders» Калугина с Шепелевым в одном флаконе меня немного напрягает, и я, молча, жду, дожевывая салат и слегка крутясь на каблуке. Андрей смотрит на меня, как больная собака:

— Приглашаешь?

Тебя уже Егоров пригласил. Не глядя, равнодушно дергаю плечами и иду в гостиную:

— Да, ради бога.

— Спасибо.

Обойдя полки, уступаю свое место гостю, притуливаясь бочком на широком поручне дивана, ближе к Наумычу. Да и куда мне приткнуться по большому счету? Рядом с Андреем ютится глупо, а с Вадимом, слишком демонстративно и вызывающе. Калугин появляется на пороге гостиной:

— Ну что, еще раз всем добрый день, так сказать, и приятного аппетита.

Сомова снова подает голос, запихивая вилку с чем-то в рот:

— Спасибо.

А потом тычет ею в придиванный модуль:

— Присаживайся!

Но Андрей не спешит:

— Ни-ни-ни, я сыт, я честно…

Тогда зачем остался? Шел бы себе и шел. Егоров командует:

— Садись!

Со вздохом и виноватой улыбкой Андрей усаживается и Егоров возобновляет спектакль перед новым зрителем — трепетно вбирает запахи, восхищенно кивая:

— Это китайский деликатес.

Желание Калугина уйти внезапно исчезает и в голосе даже появляется бравада:

— Ага… То есть, рекомендуете попробовать?

— А как же.

Но Андрей не спешит присоединиться к трапезе:

— Ну-у-у…У меня в последнее время…, с-с-с…, восточными делами напряженка…. Я… Спасибо.

Смотрю на него сбоку, со своего насеста, и не могу сдержать эмоции — вот, чего он приперся спрашивается? Пожрать на халяву? Так ему никто чистую тарелку не предлагает… Или он из моей трескать собирается?

Вадим тянется к бокалу:

— Так, за что выпьем?

Наумыч берет тост на себя и поднимает бокал:

— Я скажу! Как вы знаете, я говорить умею, но не люблю.

Он оглядывается на меня, заставляя улыбнуться, а потом смотрит на Шепелева, склонив голову:

— А выпить я люблю.

Сомова забирает свой бокал со стола и добавляет:

— Но не умеешь.

— Но не умею.

Пока пикируются, Егоров успевает передать мне мой бокал, так что и я теперь не с пустыми руками. Один Калугин остается неохваченным алкоголем, но кажется он и так доволен — улыбается.

— В общем, я буду краток, как…

Шеф замолкает, потом делается серьезным, качая головой:

— Кинжал самурая!

Опустив глаза, он мысленно собирается и вдруг выдает:

— Я предлагаю выпить за этих вот двух молодых талантливейших людей, которые, сделали новый номер журнала.

Я улыбаюсь довольная оценкой нашей работы и благодарно переглядываюсь с Вадимом. Действительно тандем вышел удачным. Калугин, опустив голову, недовольно тихонько бурчит, но мне слышно:

— Мда, все остальные, я так понимаю, бамбук курили…

Более того, некоторые вообще саботировали, всячески срывали и портили окружающим настроение. И это еще мягко сказано. Последние слова Калугина еле слышны и Егоров переспрашивает, подаваясь к Андрею:

— Чего?

Могла бы прокомментировать, но не хочется портить праздник. Андрей прячет свое недовольство и, сцепив руки в замок вскидывает их, демонстрируя солидарность со словами шефа:

— Я говорю тонко подмечено!

— А как ты хотел? Восток — это дело тонкое.

Наумыч поворачивается к Шепелеву:

— Я правильно говорю?

Тот дипломатично качает головой:

— Борис Наумыч, с вами трудно поспорить.

Перекладываю бокал с вином с правой руки в левую и гляжу на Вадима, ожидая восточного продолжения, но шеф торопит с процессом:

— Ну, давайте Андрюш, Ань, ну, давайте, мы выпьем.

Егоров крутит головой, посматривая то на одного, то на другого, а я наблюдаю за Сомовой, которая с кислой физиономией поднимает бокал, чокаясь со своим нынешним бойфрендом. От следующей фразы ее наверно вообще скособочит:

— За Марго и за Вадима.

Шепелев с улыбкой благодарит:

— Спасибо.

Егоров с ним чокается:

— За вас.

— Спасибо.

Калугин тут же оглядывается в мою сторону и с язвительной ухмылкой снова вскидывает руки вверх в дружеской сцепке… Ха, пристыдил он меня! Глядя на Шепелева, нарочно поднимаю вверх бокал, виртуально чокаясь, и посылаю улыбку.

* * *

Я не такая вредная, как наверно думает Андрей, так что и тарелку ему приношу, и бокал — ешь, пей, наслаждайся жизнью… Посиделки посиделками, но мне на моем приступке не разгуляться, есть и пить приходиться, держа посуду на весу или пристраивая на плоский верх спинки дивана. С появлением нового гостя трапеза идет ускоренными темпами не только у меня, так что освободившуюся салатную посуду скоро уношу в раковину. Через полчаса, на столе сиротливо ютятся лишь тарелки с остатками пищи, да три недопитых бокала — четвертый у Шепелева, и он потихоньку пьет из него, а Сомова что-то зависла, забыв поставить свой пустой. Похоже, народ выдохся. Выгибаю спину, потягиваясь и закидывая затекшую левую руку вверх и назад. Пора заканчивать… Калуга, смотрю, тоже заскучал — вертит в руках бутылку, что-то там разглядывая на наклейке. Егоров прижимает руки к груди и снова хвалит повара:

— Божественно, ну просто божественно.

Андрей, приподнимает удивленно брови, потом все же соглашается и кивает, ставя бутылку на стол. Анька вносит дельное предложение:

— Ну, что, может быть по кофейку?

Калугин обрадовано кивает, видимо торопится домой, я тоже не возражаю — пора праздник живота завершать:

— Да.

Но сначала необходимо расчистить стол. Соскакиваю с диванного поручня:

— Кстати, я сейчас посуду быстренько уберу.

Обойдя вокруг придиванного модуля, склоняюсь над столом, забирая тарелки у Наумыча и Андрея. Вадим тоже поднимается со своего места:

— А я тебе помогу.

Хорошо, значит, унесем сразу все. Мы идем на кухню, оставляя гостям вино с бокалами. Пока Вадим занят варкой кофе, навожу антураж, доставая чашки, салфетки, ложки и расставляя все это на извлеченный из глубин кухонной тумбы ярко-красный поднос. Наконец, все готово и мы возвращаемся в гостиную — я с подносом, а Вадим с кофейником.

— А вот и кофе!

Слегка присев, осторожно ставлю поднос на столик и начинаю расставлять чашки. Неожиданно Егоров поднимается с дивана, привлекая всеобщее внимание:

— Ну, так получилось, что нам всем пора.

Как это? Куда? Шепелев тоже не понимает:

— Что, прямо всем сразу?

Голос Егорова тверд:

— Да! Вот у Андрея дочь одна дома.

Ну, с Калугиным понятно и я неуверенно соглашаюсь:

— А-а-а… А Аня?

— А-а-а, Аня… Решила, вот, меня проводить, за что ей огромное спасибо.

Сомова неохотно встает, а Калугин крутит головой, посматривая то на шефа, то на меня. Похоже, уходить ему совсем не хочется и Наумыч специально выпроваживает его на улицу. Может им надо о чем-то переговорить? Непонятно… Но получается странно — то голосуют за кофе, то вдруг некогда. Потирая ладони, гостеприимно предлагаю:

— Ну, может быть, все-таки, по глоточку?

Кошусь на Шепелева — или нам предлагают этот процесс провести tet-a-tet? Андрей, продолжая сидеть, вопросительно поддакивает, с надеждой в голосе:

— По глоточку?

Но шеф решительно выносит приговор:

— Нет!

И подхватив Калугина за локоть, тащит его встать:

— Андрей сейчас хорохориться….

Он вдруг начинает выговаривать нерадивому папаше, резко меняя тон на строгий и грозя пальцем:

— Алиса тебе уже четыре раза звонила!

Что-то я звонков не слышала…. Обхватив себя рукой вокруг талии, весело поглядываю на Вадима — забавно, понял ли он брачную инициативу Егорова, который, похоже, нас уже оженил? Андрей растерянно бормочет:

— Ну и…

Но шеф не дает ему собраться:

— Что, ну и?

Жду, опустив глаза и сложив руки на груди, чем же закончится эта комедия положений. Вадим, засунув руку в карман, присоединяется к проводам:

— Ну, дети это святое.

С любопытством оглядываюсь на него — про детей то мы еще не философствовали! Все про секс и про секс, а ведь в результате бывают и дети. Наумыч святость детей одобряет:

— Конечно! Безусловно! Все, гости дорогие, пора и честь знать!

Калугин, медленно продвигаясь к выходу, ерепенится:

— Борис Наумыч, ну чего вы меня толкаете?

— Я не толкаю, я задаю направление.

Взяв Аньку за руку, ему и ее приходится тащить — Сомова, закатив глаза к потолку, еле плетется. Эх, никто кроме Наумыча и не позаботится о личном счастье брошенной девушки…

Егоров тормозит возле полок:

— Ну, что ж, спасибо вам большое.

Потом игриво добавляет:

— Нескучной вам ночи.

Блин, Шепелев черт те чего про него подумает. И про меня тоже! Виновато кошусь на Вадима, но тот остается с прежней добродушной восточной улыбкой. Калугин тянет шею, выглядывая из-за Егорова:

— Пока.

Но тот не дает расшаркиваться:

— Я уже за всех попрощался. Все, пошли, пошли!

Приобняв Андрея, Наумыч выводит несостоявшегося зятя в прихожую, а мы наблюдаем, как они там переобуваются… Интересно, почему Калугин так сопротивляется, не желая уходить? И вообще, зачем он пришел? Из ревности? Сейчас он не такой злобный, каким был на работе — человечней, мягче, растерянней….

Вадим стоит рядом, уперев руки в бока, в расстегнутой до пупа рубахе, заправленной в брюки, и в шлепанцах, словно хозяин в доме и вдруг смеется, поворачиваясь ко мне:

— Странный он какой-то.

— Кто, Калугин?

Андрей действительно бросает от дверей страдальческие взгляды, но мне он совсем не кажется странным. Шепелев качает головой:

— Нет, Наумыч.

Наумыч? Сразу переключиться с Андрея не получается, но потом доходит, что речь идет о намеках шефа.

— А…, да.

Улыбка получается неуверенной. Отворачиваюсь, поправляя волосы, а потом изображаю хлопотунью — тороплюсь к столу навести порядок.

* * *

Гости расползлись по своим делам, в квартире тишина и полумрак… Оставив на столе вино, два бокала и тарелку с фруктами, забираюсь с ногами на диван. Вадим устраивается рядом по-турецки и я, глядя на него, усаживаюсь так же — будем медитировать вместе, под красное испанское и черный виноград с зелеными яблоками. Надеюсь, фантазии Егорова не пробудили в Вадиме ненужных иллюзий…. А вот горячая ванна для расслабления тела и духа мне бы сейчас не помешала — ручки и ножки утомились, да и в плечах мышечная маета, скопившаяся за долгий день. Вытянув вниз руку, массажирую плечо. Шепелев смотрит прямо перед собой, о чем-то размышляя, потом прерывает молчание:

— Марго.

Не прерывая своего занятия и сопутствующих мыслей о ванне, вздыхаю:

— Что?

В пальцах Вадима виноградинка и он откусывает половинку:

— Тебя что-то гнетет.

Если только Калугин и его трусость. Настороженно кошусь на проницательного гуру:

— С чего ты взял?

Шепелев шумно вздыхает:

— Чувствую.

Правильно чувствуешь. Задолбала меня веселая жизнь — подлянка за подлянкой, с небольшими перерывами, … То в горку, то в ямку…. И любовь меня такая задолбала... То женщина — сказка, то снова мордой в грязь — мужики, дескать, уши не прокалывают. Только рассказывать все это долго и не нужно. Набрав побольше воздуха в легкие, выдыхаю, запустив обе руки в волосы и откидывая их назад:

— Да, нет, я просто устала.

Он тянется ко мне и берет безвольно упавшую руку за запястье:

— Маргарит, ты совершенно не умеешь расслабляться.

Забрав мою руку себе, Вадим начинает разминать ладонь пальцами. Ну, на ступне он продемонстрировал свое искусство, головная боль тогда отступила… А с чем он собирается бороться на этот раз? Гляжу, как он сосредоточен, на своих действиях, и даже не знаю, как реагировать. С другой стороны — он же ничего такого не делает, чтобы нервничать? Хотя, конечно есть ощущение некой интимности, сближения, не спорю — то ножку пощупает, то ладошку. Но ведь все в пределах? Неуверенно качаю головой:

— Вадим, не надо.

Он не останавливается:

— Успокойся. Успокойся, сейчас тебе будет очень приятно.

И это действительно так — теплая волна прокатывает от ладони к плечу, и я прикрываю глаза, непроизвольно постанывая и вызывая у себя смущенную улыбку. Осторожные пальцы перебегают с ладони все выше по руке, потом принимаются за другую ладонь. С закрытыми глазами я вслушиваюсь в себя, в свои ощущения, и очень быстро забываю о времени, о минутах обтекающих нас и уплывающих в темноту за окном. Я слышу скрип, и на пару секунд Вадим оставляет меня, чтобы снова коснуться, теперь уже шеи и плеч — видимо он обошел диван и теперь у меня за спиной. Не меняя позы, положив ладони на колени, опускаю голову вниз — эти манипуляции с мышцами действительно так приятно расслабляют, что сознание пытается оторваться от тела и улететь в сон… Растекаюсь словно кисель и пытаюсь все остановить, чтобы окончательно не впасть в дрему, но с губ срывается какой-то полустон:

— М-м-м… Вадим, перестань.

— Не напрягайся. Просто, плыви.

Если бы еще знать, куда меня отнесет такое сильное течение. Прямо Гольфстрим. Закрыв глаза, откидываю голову назад, и уверенные мужские руки, начинают поглаживать мне шею, концентрируясь на точках с передней стороны, над ключицами и на плечах, надавливая в каких-то особых местах… Кажется, там где-то находятся половинки щитовидные железы… Потом, подхватив ладонью снизу голову и придерживая ее, активно массирует основание шеи у затылка, вызывая пробегающую дрожь вдоль позвоночника и волну тепла вниз.

— Ох, как же хорошо…

Руки уверенно спускаются ниже: на спину, ребра и позвоночник, заставляя исторгать с губ что-то нечленораздельное…. Непроизвольно подаюсь вперед, упираясь руками в столик перед диваном и выгибая спину. Это нечто…

— Ох!

Настойчивые пальцы спускаются еще ниже по позвоночнику — к крестцу и талии. Вадим мнет с двух сторон какие-то две симметричные точки там внизу, где крестец, влево и вправо, выше ягодиц:

— Здесь две точки всех жизненно важных органов.

Наверно так и есть, потому что я как вата, как кукла — хочется лечь и лежать, балдея и ни о чем не думая…. Просто наслаждаясь растительным бытием…

* * *

Я так и делаю, ложась на живот и подкладывая руки под голову. Все, меня нет. Волшебник продолжает массаж спины теперь в ее горизонтальном положении, и обходит диван, подступая с другой стороны. Он разминает и разминает усталые мышцы, отгоняя их напряжение и срывая стоны с губ.

— Сосредоточься на энергии, которая внутри тебя... И дыши. Дыши глубоко. Дыши глубже.

Вадим где-то сбоку, нависнув сверху, и я чувствую, как он давит большими пальцами на позвоночник, обхватив ладонями талию. Некоторые точки сладко болезненны, вот ведь как бывает, и я продолжаю постанывать, иногда морщась.

— О... Капец, Вадим, ну что ты со мной делаешь!?

— Ничего такого, что могло бы причинить тебе вред.

Он упирает то ладони, то кулаки между лопатками, потом у нижних ребер, и мнет, мнет, надавливая вращательными движениями по кругу. Разминается все и вся — мышцы, внутренности, сила воли….

— О-о-о, ну, так же нельзя-я-я-я….

Вадим почти шепчет:

— Кто сказал? Здесь точки надпочечников. Они помогают решить многие женские проблемы.

По направлению вниз, всей массой своего тела он давит и давит, с обеих сторон от позвонков уже ниже талии…, вызывая прилив крови к весьма и весьма интимным частям тела. Хорошо, что мои глаза закрыты, а то бы наверно сгорела от стыда. Пылают и грудь, и живот… Дзен в сексе?

Невозможно открыть глаза, только губы то приоткрываются, то закрываются совсем. Новое болезненное место между позвонками заставляет поморщиться:

— Хэ… Ты знаешь какие-то точки, да?

Его пальцы вновь опускаются ниже, там, где крестец и сзади по бокам:

— Не загружай свой мозг, просто плыви.

Руки быстро возвращаются на плечи и шею, и снова вниз по позвоночнику к крестцу и бокам от него, возле копчика, чуть сдвигая вниз брюки. Я сейчас такой кисель, что даже если он их с меня снимет совсем, наверно и не дернусь.

С моих губ срывается новый стон, и я приподнимаю голову, не открывая глаз:

— О-о-о-ох… О-о-о-х, как хорошо!

Потом бессильно роняю голову на руки… Чувствую, как там, внизу, все уже напряглось, донельзя, готовое разрядиться. Да уж, с таким массажистом и никакого секса не надо, зря гинеколог в женской консультации наговаривал. Над ухом слышится вкрадчивый голос:

— Вот умница. Вот мы почти и доплыли.

Одновременно он мнет где-то между лопатками и возле копчика. Нет, это невозможно…. Не могу сдержать стон…. Накрывает полностью, выгибая в сладкой судороге и вызывая дрожь и сокращения внутренних мышц… Признаюсь, последствия такого массажа просто удивительные… Словно родившись заново, чувствуешь во всем теле свежесть, расслабленность и особую радость жизни. Буквально в каждой клеточке…. Потом мы пьем свежезаваренный китайский чай и мне уже ничего не надо — только спать.