День за днем-3 (гет)

Время продолжить розыски Шульгина и я, разыскав в компьютерных архивах одну из зарубленных Антошей статей, в бытность его главным редактором, быстренько отправляю текст на принтер. Готово! Повесив сумку на плечо, прихватив распечатку, выскакиваю за дверь кабинета, чуть не задев топчущуюся здесь Гончарову. Можно статью оставить и Люсе, но мне хочется вручить ее главному упырю прямо в руки — кручу головой, высматривая поблизости. Рядом раздается Настин призыв:

— Маргарита Александровна!

— Да!

— Скажите, а вы еще долго в издательстве будете?

Вопрос с подтекстом от местной язвы заставляет оглянуться:

— В каком смысле «долго»?

— Ну, в смысле сегодня.

— Не знаю, а что ты хотела?

— Я..., просто смету за прошлый номер закрываю, могла бы через часика полтора, например, ее занести. Вы успеете ее посмотреть?

Если только когда вернусь.

— Не знаю, я ничего не могу обещать, если буду — посмотрю, если нет — оставь Люсе.

— А-а-а… Маргарита Александровна.

Придыхание в голосе настораживает, и я перестаю крутить головой, снова поворачиваясь к Гончаровой. Та заботлива:

— А как вы, вообще там, себя чувствуете?

Где там?

— А что такое?

— Нет…, просто у вас вид какой-то…

Настенька просто так ничего не делает, всегда фигу в кармане держит.

— Какой?

— Озадаченный.

И выжидающе смотрит. Ага, сейчас все выложу! Решительно обрубаю сплетни и домыслы:

— Насть…, если у человека озадаченный вид, значит перед ним стоят какие-то задачи. Если они перед ним не стоят, тогда, вообще, непонятно какого черта он зарплату получает. У тебя работа есть?

Та опускает глазки:

— Ну, да.

— Вот иди и займись.

Заботливая ты наша…

А! Вон и Антон стоит, возле комнаты отдыха, очередные ЦУ дает какой-то новенькой. Подхожу к нему, протягивая распечатки:

— На!

— Что это?

— Статья.

— Ну, ты оперативненько.

Не твое собачье дело. Получи и двигай дальше, выполняй работу. Поморщившись, бурчу:

— Слушай, давай без комментариев, а?

Разворачиваюсь к лифту, но Ззимовский, хмурясь, стопорит:

— А что ты уже все?

Мне отчитаться? Приходится остановиться и переспросить, недоуменно приподняв бровь:

— Что, все?

— Уходишь?

Хочется нагрубить, но сдерживаюсь, вскидывая вверх подбородок:

— А тебе чего?

Тот хмыкает:

— Да, нет ничего, просто рабочий день в разгаре.

Тоже мне, блюститель трудовой дисциплины.

— Слушай, Зима, тебе бы, вот каску и на пулеметную вышку, ты бы там очень оригинально бы смотрелся.

Двери подъехавшего лифта со звоном раскрываются, и я спешу к ним. Вслед обычное ворчание:

— Угу, я бы всадил в тебя с удовольствием пару очередей.

Кто бы сомневался. Оглянувшись и испепелив взглядом вертухая, захожу внутрь кабины и нажимаю кнопку вниз.

* * *

Одев, внизу, в гардеробе, куртку, выхожу на улицу — теперь куда? Улица Щербакова это же где-то в Зеленограде? Быстро шлепаю мимо «Дедлайна», но пересечь Большую Татарскую, чтобы двинуть к метро не успеваю — неподалеку останавливается такси, из которого вылезает пассажир. Так даже лучше! Спешу к открытой двери:

— Свободен?

Получив утвердительный кивок, быстро ныряю на переднее сиденье и, вытащив визитку из кошелька, протягиваю шоферу. Тот без вопросов опять кивает, трогая машину с места. Едем на северо-запад Москвы и дальше, едем почти час, наконец, сворачиваем в распахнутые решетчатые ворота — здесь во дворе припаркована куча машин и проезда нет. Вылезаю наружу, оглядываясь по сторонам — похоже, мне туда, к каменной лестнице на взгорок, мимо трансформаторной будки. Поднявшись на площадку, еще раз смотрю на адрес в визитке — дом 15, видимо, вот этот серый кирпичный дом. Но подъезд красивый, старый — с вылепленными вензелями и вазонами вверху. Подойдя к железной двери, безуспешно пытаюсь ее открыть, но, увы, кодовый замок держит надежно.

Маячить перед подъездом самое тоскливое занятие, минут 15 уже стою и все без толку — никто не выходит и не заходит. Начинаю терять терпение и, еще раз кинув взгляд на часы, пытаюсь нажимать кнопки на домофоне — вдруг тут есть консьержка, которую привлечет мое тырканье или жильцы какие откликнуться… Снова брожу по двору, а зазевавшись, пропускаю момент, когда дверь все же открывается. Пока бегу к ней, замок опять защелкивается, оставляя меня с носом. Капец!

Еще минут через десять какой-то прохожий окликает:

— Кого-то ищете?

Очередной любитель знакомиться на улице? Автоматически отфутболиваю:

— Нет.

Вдруг приходит запоздалая мысль — он же местный! Меня словно подбрасывает, и я тороплюсь к нему:

— То есть, да! Скажите, пожалуйста, вы здесь живете?

— Да я-то, да.

Тычу пальцем в железную дверь:

— А вы, случайно, Павла Шульгина не знаете?

— М-м-м… Шульгина?

Мордатый мужик отрицательно качает головой. Жаль… Ветром треплет волосы, и я поправляю их:

— Да, у его отца еще итальянский ресторан «Кальяри», может, слышали?

— М-м-м…, вы знаете, я здесь на втором этаже живу, а те, кто выше, ну черт его знает…

А, может, видел? Лезу в сумку, скинув ее ручки с плеча на локоть:

— Подождите…, а-а-а… У меня вот есть фотография!

Вытащив из кармашка, протягиваю фотку Васильевой, где она в обнимку с хахалем.

— Взгляните, пожалуйста.

— А-а-а! Пашка, что ли?

Блин, а говорил, не знает! Обрадовано подтверждаю:

— Ну, да, Пашка!

— Хэ… Так он уже здесь не живет.

В смысле? Это же Серегина визитка, зачем она ему, если не живет?!

— Как, не живет?… А, где он?

— Так, переехал.

— А куда?

— Ну, не знаю…

Он машет рукой:

— Загрузились и…, до свидания!

Вот облом, так облом…

— Да? А-а-а…, а-а-а… А, может, знают люди, которые въехали?

— Ну, навряд ли. Там армяне какие-то живут. А они сами, знаете ли, по-русски то, в общем…

Волосы лезут на глаза, и я их снова расправляю… Блин, что еще спросить?

— Жалко… А давно он уехал?

— Н-н-н… Не помню. Полгода назад, может больше.

Мужчина направляется к двери, явно показывая, что разговор окончен, но я еще не готова смириться с поражением:

— Простите, пожалуйста, а как вас зовут?

— Анатолий.

Лезу в сумку за кошельком — там у меня есть визитки:

— Анатолий, вы не могли бы, вот… Если, ну мало ли, вдруг он объявится.

Протягиваю мужчине одну:

— Вот, по этому телефону звякнуть.

— Ну, хорошо, но только он вряд ли объявится.

— Почему?

— Ну, ему Самсонов семьлесят баксов должен, так он, представляете, даже долг не забрал. Явно куда-то торопился.

— Ну, понятно.

Сморщившись, расстроено прошу:

— Ну, все-таки.

— Ну, хорошо, я позвоню, мне несложно.

Посылаю благодарную улыбку:

— Спасибо вам большое.

— Да, не за что.

Этот Анатолий окончательно скрывается за дверью и я, уныло поджав губы, обиженно дергаю ручки сумки, вешая ее на плечо — столько мучений, столько ссор с Андрюшкой и все напрасно!

А потом плетусь в обратную сторону — опять ловить такси. Какая теперь работа…, никакой работы… Сиди, ломай голову, что теперь.

* * *

Когда приезжаю домой, на улице совсем темно. В квартире только собака — Фиона одиноко крутится у входной двери в прихожей и демонстрирует счастье. Хоть кто-то мне рад!

— Ой, привет, Фенуль.

Когда дверь захлопывается, оказываюсь в полном мраке и приходится шарить рукой по стенке в поисках выключателя. Наконец раздается щелчок, зажигая светильник в прихожей. Повесив сумку на крючок, придерживаясь рукой, с зажатыми ключами, за полку, скидываю чоботы, меняя на тапки. Выпущенные из ладони ключи бряцают о полку, и я, шмаркая подошвами, плетусь дальше, не снимая куртки, щелкая по пути выключателями и зажигая везде свет. И в спальне тоже — ночник. Врубив радио, начинаю расстегивать куртку, но громкий Анькин голос из динамика, заставляет замереть:

— Все-таки, согласитесь умение прощать это великое искусство и ему, конечно же, надо учиться! Но высот в этой области, согласитесь, достигли лишь единицы. Ведь если ты умеешь прощать, значит, ты умеешь любить! В этом я убеждена на триста процентов.

Надо же какие откровения. Выбравшись из куртки, бросаю ее на постель, а потом и сама плюхаюсь рядом, желая дослушать Сомовский креатив.

— Вот, мы с вами настолько уникальны, что обижаемся, как правило, на самых близких, самых дорогих нам людей. Потом мучаемся без них, страдаем, но простить… Не-е-е-ет, это никогда. Вот смотрите, мы настолько сильны, чтобы обидеться, и совершенно слабы, чтобы простить.

Но согласитесь…, э-э-э… Прощеные и простившие, пожалуйста, позвоните нам в эфир. Обязательно поговорим с вами на эту тему. Я жду ваших звонков. С вами в эфире Анна Сомова, услышимся с вами после рекламной паузы.

Голос Сомовой становится совсем веселым, она быстро сворачивает речевку и включается музыка. Я то, сначала, подумала, что у Аньки очередная депресня с Егоровым, ан нет, похоже, подруга радуется жизни.

А вот мне точно не до веселья… «Обижаем самых близких». Это про меня и Андрюшку — то он меня пнет, то я его, а ведь как любили друга друга и любим! В памяти всплывает счастливая поездка за город, наши прогулки на природе, катание на лошадях и катере и тот последний шаг -«хочу, чтобы ты стал первым». Тогда мне действительно верилось — соблазнив Андрея и став женщиной, во всех смыслах, Игорь Семенович уйдет, действительно исчезнет — если не из моей памяти, то из нашей жизни точно.

В полутьме переползаю на другую сторону кровати, поджав под себя ногу. Воспоминания вызывают грусть, но зажигать полный свет и прерывать поток мыслей не хочется…

А потом случилось то, что случилось — Андрей отступил, побоялся, а появившийся Сергей, вместе с Кариной, всколыхнули уже забываемый Гошин образ…

Почему любовь теряет яркость, растворяется в буднях, становится обыденной и привычной? Почему она не вызывает прежнего трепета, заваленная кучей текущих проблем? Не знаю…

Душа рвется к общению, и я тянусь за мобильником, брошенным здесь же на постель. Открыв крышку, набираю одним большим пальцем знакомый номер. Забравшись с ногами на кровать, усаживаюсь поудобней. Встряхнув головой, откидываю волосы за спину, и прикладываю трубку к уху:

— Ань, привет… Слушай, чего ты сейчас за попсу гнала?

В трубке счастливый голос:

— Марго это ты, что ли?

Девушка явно не в себе. Может они там, первое апреля отмечают?

— Я, я, кто же еще.

— Привет, а тебе что не понравилось?

Не знаю, но текстовочка слабовата. Особенно концовка.

— Да-а-а… Обо всем и ни о чем.

Анюта неуверенно хихикает:

— Н-н-н-не скажи… Кому надо, тот понял!

Это она про Егорова? Неужто, позвонил?

— Ладно, я не об этом. Слушай, ты не могла бы по дороге в магазин заскочить, у меня из башки совсем вылетело.

— Гм… Марго… М-м-м…, боюсь, я сегодня домой не попаду.

Что-о-о? Сердце испуганно дергается в груди:

— Как не попадешь? А ты, куда уже намылилась-то?!

— Хи-хи… Ну, нарисовались тут кое-какие дела.

— С Наумычем, что ли помирилась?

— Точно… Ну, надеюсь, ты рада за подругу?

Рада то, рада… Только мне то, что теперь делать? Вечер и ночь, один на один с сексуально озабоченным Сергеем? У которого одна мысль на уме, и та ниже пояса? Но, Аньку этим не проймешь, сразу завопит «Я тебя предупреждала».

— Гхм…. Да, я-то рада, только у нас холодильник пустой.

— Ну, так сходи, магазин же за углом.

Да причем тут магазин!? Срываюсь, несмотря на благие намерения промолчать:

— Ань, я сама знаю, где у нас магазин!

— Марго, случилось что-нибудь?

— А нет, не случилось. Ты меня оставляешь один на один с этим упырем?!

— Марго, вообще-то к этому упырю ты полезла сама. А во-вторых, в кои-то веки у меня с Борей все наладилось.

— Ладно, я все поняла, никто не дуется. Пока!

Вот еще один капец… Подперев голову рукой с зажатым телефоном, задумчиво таращусь в угол.

Если только опять сказаться больной? Или смыться из квартиры до утра? В прихожей слышится стук двери, и я поднимаю голову на звук — все, второй вариант отпадает. Бросив мобильник на покрывало, слезаю с кровати, спуская ноги на пол, а затем, надев тапки, неторопливо шлепаю в прихожую. Сергей, стаскивая с себя куртку, улыбается:

— Привет.

Буду отрабатывать первый вариант. Ссутулившись безрадостно бормочу:

— Привет.

— А я весь день на ногах.

Он проходит в гостиную, чуть касаясь рукой моего плеча:

— А что ты грустная такая?

Голос тих и вял:

— Башка болит.

— Сильно?

— Сильно не сильно, какая разница! Болит и все, как кувалдой лупит.

Пройдя к дивану, плюхаюсь на придиваннный модуль и, приложив ладонь к виску, закрываю глаза. Аксюта садится напротив, прямо на столик:

— А таблетки пила?

— Пила.

— Ну, значит…, должно отпустить.

Демонстративно массирую шею и затылок:

— Ну, должно, но не отпускает.

И не отпустит до утра, не надейся! Сергей гладит плечо, потом вдруг тянется чмокнуть в щеку.

Но мне не до нежностей: во-первых, не то настроение, во-вторых, я же помню его изречение «секс лучшее лекарство от болезней». Сморщившись, уворачиваюсь:

— Ну, не надо меня трогать, пожалуйста!

В голосе Сергея сочувствие:

— Маш, ну я ж просто пожалеть тебя хотел.

— И жалеть меня не надо!

— Да, что случилось-то?

Сказала же — голова болит! Прячу лицо в ладонях… Что случилось? Все плохо и без всяких перспектив. И с Андреем, и с поиском Павла, теперь еще и Сомова ушла в загул! Внутри нарастает нервная колготня, подкатывающая обиженными слезами к горлу и вырывающаяся истеричным выплеском:

— Слушай, я же тебе говорю — у меня болит голова!!!

Она и правда начинает болеть, наверно от стресса. В уши врывается обиженный упрек на повышенных тонах:

— И это повод, чтобы на меня орать, да?

Не выдерживаю:

— Андрей, пожалуйста, не трогай меня, а?

Мне и так хреново!

— Андрей?! Какой еще Андрей?

Окрик заставляет очнуться. Капец… Все мои душевные страдания явно не к месту и не в той компании.

— Извини, это я случайно.

— Что, случайно?

Как кролик, неотрывно смотрю в пасть удаву, настороженно контролируя реакцию:

— Оговорилась.

— Оговорка по Фрейду, да?

Наверно. Даже не знаю, как теперь исправить ситуацию. Вернее, есть известный способ, как раз для невесты Маши, но не для Марго, точно. Еложу по дивану, виновато улыбаясь:

— Ну… Ну, можно сказать и так.

Аксюта заводится все сильней:

— А почему Андрей? Почему не Петя, Вася?

Оправдываясь, отвожу взгляд:

— Просто Андрей, это мой коллега по работе.

— Ах, коллега по работе… А я-то думаю!

Он вскакивает со столика, и я испуганно поднимаюсь следом:

— Что ты думаешь?

— А я-то думаю — прикасаться она к себе не дает, в койку ее не затащить… А у нее коллега по работе!

Лучшая защита нападение и я пытаюсь перейти в атаку:

— Слушай, Сергей, что ты себе позволяешь, а?

— Знаешь… Почему же ты меня называешь Сергеем? Может, давай, Андрей так и будет?

Его руки проскальзывают под мои, хватая за талию:

— Может у тебя с Андреем желание проснется, а?

А вот это он зря. Если что и проснется, то только злость! Вся жалость вмиг пропадает, как и чувство вины. Я ему, что — самка, животное для случки? Стараюсь оттолкнуть Аксюту:

— Слушай, убери руки, а!

Но они уже сомкнулись за моей спиной и тянут, прижать плотнее к мужскому телу.

— А я-то думаю: ей звонят, наяривают по телефону какие-то мужики, а потом она по командировкам мотается.

Какие мужики? Продолжаю трепыхаться и, наконец, удается высвободиться, вопя в голос:

— Я реально была в командировке!

— Да? С Андреем, да?

Тоже мне ревнивец. Кричу:

— Слушай, ты смешон, Сережа!

Тот тоже орет:

— Ну, так, посмейся! А чего ж ты не позвонила мне по телефону?!

— Я же тебе сказала, у меня симка глючила!

— А почему же она у тебя здесь не глючит?!

— А я не знаю!

— Зато, я знаю. Почему у тебя голова болит, почему все это происходит!

Да уж не дурак, это точно. Я все еще надеюсь спасти ситуацию, и складываю губы в примирительную улыбку. Увы, звонок стационара, подтверждает худшие упреки Аксюты. Кидаюсь к мебельной стенке схватить трубку первой. Вслед звучит жесткий голос:

— Не бери!

Успеваю схватить первой, отбиваясь от мужских рук:

— Алло.

— Положи трубку, я сказал!

— На каком основании?

Не обращая внимания, возвращаюсь назад к дивану, приложив телефон к уху:

— Да, я слушаю.

Это и правда, Калугин:

— Э-э-э… Маргарит, привет, это я… Ну, я так понимаю что не вовремя, да?

Аксюта продолжает метаться рядом, пытаясь помешать, и приходится взять телефон в другую руку. Он опять орет:

— Положи трубку! Мы не договорили Маша.

В телефоне слышится издевательское:

— О-о-о, Маша… Слушай, ну, многое понятно.

Можно подумать я ему рассказывала что-то другое. Тогда было не понятно, а тут сразу прозрел:

— Да, я тебе уже рассказывала.

— Да, да, конечно, я помню. А я, так смотрю, у вас там уже семейные разборки, да? Сцены.

Не хватает еще выяснять отношения сразу с двумя обиженными мужиками, причем параллельно. Пытаюсь Калугина утихомирить:

— Не надо так говорить.

В другое ухо бьет истеричный вопль:

— Что, Андрюша нарисовался, да?

Оглядываюсь на Аксюту:

— Ты не ори, я не слышу ничего!

Калугин отступает, решив не вмешиваться:

— Маргарит, пожалуйста, перезвони мне, когда сможешь разговаривать, ладно? Давай.

Интересно, что нового он мне придумал сказать… Ответить не успеваю: Сергей вырывает, таки, телефон из моих рук и жмет отбой:

— Положи, я сказал! Мы не договорили с тобой.

Это уже, вообще ни в какие ворота не лезет! Я что его собственность? Или он здесь хозяин? Пру на принцип:

— Слушай, ты чего сделал, а?

— Не надо меня игнорировать.

Закусив удила, уже кричу:

— Дай мне сюда телефон!

Сергей пренебрежительно швыряет трубку на диван:

— На!

Типа беги сучка, звони кобелю? Еле сдерживаю себя, прожигая взглядом:

— Слушай, я тебе что, собака?

— Это ты со мной как с собакой поступаешь! Нагулялась с Пашей, прибежала к Сереже. Нагулялась с Сережей, она побежала к Андрею, так?

Блин, не я к тебе полезла в парке, век бы не видела! Наш ор достигает звукового предела:

— Слушай, а не пошел бы ты!

— Что ты сказала?

— Что, слышал!

— Дрянь!

Хлесткая звучная пощечина почти сбивает с ног и заставляет согнуться. Словно натыкаюсь с размаху на стену, сразу теряя запал, понимание ситуации и все эмоции, которые только что бушевали внутри. Прижимая ладонь к горящей щеке, стою скрючившись, растерянно открыв рот… Пытаюсь осознать и переварить случившееся. Этот гад меня ударил? По-настоящему?

— Ты что, сделал?

Голос Сергея сразу падает до испуганного:

— Маш.

Слезы обиды подступают к глазам, и я бормочу, не в силах взглянуть на Аксюту:

— Ты что, сделал, придурок?!

— Маш, прости меня, пожалуйста.

Я сейчас не в силах ни разговаривать с ним, ни видеть. Новая волна слезливой злости поднимается изнутри, набирая силу:

— Так, быстро свалил…. Отсюда… Одел свои педали и свалил отсюда!

Голос Сергея совсем садится:

— Маш.

Все еще прижимая руку к щеке ору, стараясь не расплакаться:

— Я сказала: свалил отсюда, пока я тебе твой пятак не начистила!

Сергей наклоняется, пытаясь заглянуть мне в лицо… Но, видимо то, что он читает в уже сырых глазах ему не нравится — со вздохом он отправляется в прихожую и через несколько секунд замок щелкает.

Все, мне капец… Со всех сторон… Как автомат раздеваюсь, как автомат жую бутерброд, как автомат запиваю вискарем. В голове одна мысль — катастрофа… И валюсь на постель…

Время продолжить розыски Шульгина и я, разыскав в компьютерных архивах одну из зарубленных Антошей статей, в бытность его главным редактором, быстренько отправляю текст на принтер. Готово! Повесив сумку на плечо, прихватив распечатку, выскакиваю за дверь кабинета, чуть не задев топчущуюся здесь Гончарову. Можно статью оставить и Люсе, но мне хочется вручить ее главному упырю прямо в руки — кручу головой, высматривая поблизости. Рядом раздается Настин призыв:

— Маргарита Александровна!

— Да!

— Скажите, а вы еще долго в издательстве будете?

Вопрос с подтекстом от местной язвы заставляет оглянуться:

— В каком смысле «долго»?

— Ну, в смысле сегодня.

— Не знаю, а что ты хотела?

— Я..., просто смету за прошлый номер закрываю, могла бы через часика полтора, например, ее занести. Вы успеете ее посмотреть?

Если только когда вернусь.

— Не знаю, я ничего не могу обещать, если буду — посмотрю, если нет — оставь Люсе.

— А-а-а… Маргарита Александровна.

Придыхание в голосе настораживает, и я перестаю крутить головой, снова поворачиваясь к Гончаровой. Та заботлива:

— А как вы, вообще там, себя чувствуете?

Где там?

— А что такое?

— Нет…, просто у вас вид какой-то…

Настенька просто так ничего не делает, всегда фигу в кармане держит.

— Какой?

— Озадаченный.

И выжидающе смотрит. Ага, сейчас все выложу! Решительно обрубаю сплетни и домыслы:

— Насть…, если у человека озадаченный вид, значит перед ним стоят какие-то задачи. Если они перед ним не стоят, тогда, вообще, непонятно какого черта он зарплату получает. У тебя работа есть?

Та опускает глазки:

— Ну, да.

— Вот иди и займись.

Заботливая ты наша…

А! Вон и Антон стоит, возле комнаты отдыха, очередные ЦУ дает какой-то новенькой. Подхожу к нему, протягивая распечатки:

— На!

— Что это?

— Статья.

— Ну, ты оперативненько.

Не твое собачье дело. Получи и двигай дальше, выполняй работу. Поморщившись, бурчу:

— Слушай, давай без комментариев, а?

Разворачиваюсь к лифту, но Ззимовский, хмурясь, стопорит:

— А что ты уже все?

Мне отчитаться? Приходится остановиться и переспросить, недоуменно приподняв бровь:

— Что, все?

— Уходишь?

Хочется нагрубить, но сдерживаюсь, вскидывая вверх подбородок:

— А тебе чего?

Тот хмыкает:

— Да, нет ничего, просто рабочий день в разгаре.

Тоже мне, блюститель трудовой дисциплины.

— Слушай, Зима, тебе бы, вот каску и на пулеметную вышку, ты бы там очень оригинально бы смотрелся.

Двери подъехавшего лифта со звоном раскрываются, и я спешу к ним. Вслед обычное ворчание:

— Угу, я бы всадил в тебя с удовольствием пару очередей.

Кто бы сомневался. Оглянувшись и испепелив взглядом вертухая, захожу внутрь кабины и нажимаю кнопку вниз.

* * *

Одев, внизу, в гардеробе, куртку, выхожу на улицу — теперь куда? Улица Щербакова это же где-то в Зеленограде? Быстро шлепаю мимо «Дедлайна», но пересечь Большую Татарскую, чтобы двинуть к метро не успеваю — неподалеку останавливается такси, из которого вылезает пассажир. Так даже лучше! Спешу к открытой двери:

— Свободен?

Получив утвердительный кивок, быстро ныряю на переднее сиденье и, вытащив визитку из кошелька, протягиваю шоферу. Тот без вопросов опять кивает, трогая машину с места. Едем на северо-запад Москвы и дальше, едем почти час, наконец, сворачиваем в распахнутые решетчатые ворота — здесь во дворе припаркована куча машин и проезда нет. Вылезаю наружу, оглядываясь по сторонам — похоже, мне туда, к каменной лестнице на взгорок, мимо трансформаторной будки. Поднявшись на площадку, еще раз смотрю на адрес в визитке — дом 15, видимо, вот этот серый кирпичный дом. Но подъезд красивый, старый — с вылепленными вензелями и вазонами вверху. Подойдя к железной двери, безуспешно пытаюсь ее открыть, но, увы, кодовый замок держит надежно.

Маячить перед подъездом самое тоскливое занятие, минут 15 уже стою и все без толку — никто не выходит и не заходит. Начинаю терять терпение и, еще раз кинув взгляд на часы, пытаюсь нажимать кнопки на домофоне — вдруг тут есть консьержка, которую привлечет мое тырканье или жильцы какие откликнуться… Снова брожу по двору, а зазевавшись, пропускаю момент, когда дверь все же открывается. Пока бегу к ней, замок опять защелкивается, оставляя меня с носом. Капец!

Еще минут через десять какой-то прохожий окликает:

— Кого-то ищете?

Очередной любитель знакомиться на улице? Автоматически отфутболиваю:

— Нет.

Вдруг приходит запоздалая мысль — он же местный! Меня словно подбрасывает, и я тороплюсь к нему:

— То есть, да! Скажите, пожалуйста, вы здесь живете?

— Да я-то, да.

Тычу пальцем в железную дверь:

— А вы, случайно, Павла Шульгина не знаете?

— М-м-м… Шульгина?

Мордатый мужик отрицательно качает головой. Жаль… Ветром треплет волосы, и я поправляю их:

— Да, у его отца еще итальянский ресторан «Кальяри», может, слышали?

— М-м-м…, вы знаете, я здесь на втором этаже живу, а те, кто выше, ну черт его знает…

А, может, видел? Лезу в сумку, скинув ее ручки с плеча на локоть:

— Подождите…, а-а-а… У меня вот есть фотография!

Вытащив из кармашка, протягиваю фотку Васильевой, где она в обнимку с хахалем.

— Взгляните, пожалуйста.

— А-а-а! Пашка, что ли?

Блин, а говорил, не знает! Обрадовано подтверждаю:

— Ну, да, Пашка!

— Хэ… Так он уже здесь не живет.

В смысле? Это же Серегина визитка, зачем она ему, если не живет?!

— Как, не живет?… А, где он?

— Так, переехал.

— А куда?

— Ну, не знаю…

Он машет рукой:

— Загрузились и…, до свидания!

Вот облом, так облом…

— Да? А-а-а…, а-а-а… А, может, знают люди, которые въехали?

— Ну, навряд ли. Там армяне какие-то живут. А они сами, знаете ли, по-русски то, в общем…

Волосы лезут на глаза, и я их снова расправляю… Блин, что еще спросить?

— Жалко… А давно он уехал?

— Н-н-н… Не помню. Полгода назад, может больше.

Мужчина направляется к двери, явно показывая, что разговор окончен, но я еще не готова смириться с поражением:

— Простите, пожалуйста, а как вас зовут?

— Анатолий.

Лезу в сумку за кошельком — там у меня есть визитки:

— Анатолий, вы не могли бы, вот… Если, ну мало ли, вдруг он объявится.

Протягиваю мужчине одну:

— Вот, по этому телефону звякнуть.

— Ну, хорошо, но только он вряд ли объявится.

— Почему?

— Ну, ему Самсонов семьлесят баксов должен, так он, представляете, даже долг не забрал. Явно куда-то торопился.

— Ну, понятно.

Сморщившись, расстроено прошу:

— Ну, все-таки.

— Ну, хорошо, я позвоню, мне несложно.

Посылаю благодарную улыбку:

— Спасибо вам большое.

— Да, не за что.

Этот Анатолий окончательно скрывается за дверью и я, уныло поджав губы, обиженно дергаю ручки сумки, вешая ее на плечо — столько мучений, столько ссор с Андрюшкой и все напрасно!

А потом плетусь в обратную сторону — опять ловить такси. Какая теперь работа…, никакой работы… Сиди, ломай голову, что теперь.

* * *

Когда приезжаю домой, на улице совсем темно. В квартире только собака — Фиона одиноко крутится у входной двери в прихожей и демонстрирует счастье. Хоть кто-то мне рад!

— Ой, привет, Фенуль.

Когда дверь захлопывается, оказываюсь в полном мраке и приходится шарить рукой по стенке в поисках выключателя. Наконец раздается щелчок, зажигая светильник в прихожей. Повесив сумку на крючок, придерживаясь рукой, с зажатыми ключами, за полку, скидываю чоботы, меняя на тапки. Выпущенные из ладони ключи бряцают о полку, и я, шмаркая подошвами, плетусь дальше, не снимая куртки, щелкая по пути выключателями и зажигая везде свет. И в спальне тоже — ночник. Врубив радио, начинаю расстегивать куртку, но громкий Анькин голос из динамика, заставляет замереть:

— Все-таки, согласитесь умение прощать это великое искусство и ему, конечно же, надо учиться! Но высот в этой области, согласитесь, достигли лишь единицы. Ведь если ты умеешь прощать, значит, ты умеешь любить! В этом я убеждена на триста процентов.

Надо же какие откровения. Выбравшись из куртки, бросаю ее на постель, а потом и сама плюхаюсь рядом, желая дослушать Сомовский креатив.

— Вот, мы с вами настолько уникальны, что обижаемся, как правило, на самых близких, самых дорогих нам людей. Потом мучаемся без них, страдаем, но простить… Не-е-е-ет, это никогда. Вот смотрите, мы настолько сильны, чтобы обидеться, и совершенно слабы, чтобы простить.

Но согласитесь…, э-э-э… Прощеные и простившие, пожалуйста, позвоните нам в эфир. Обязательно поговорим с вами на эту тему. Я жду ваших звонков. С вами в эфире Анна Сомова, услышимся с вами после рекламной паузы.

Голос Сомовой становится совсем веселым, она быстро сворачивает речевку и включается музыка. Я то, сначала, подумала, что у Аньки очередная депресня с Егоровым, ан нет, похоже, подруга радуется жизни.

А вот мне точно не до веселья… «Обижаем самых близких». Это про меня и Андрюшку — то он меня пнет, то я его, а ведь как любили друга друга и любим! В памяти всплывает счастливая поездка за город, наши прогулки на природе, катание на лошадях и катере и тот последний шаг -«хочу, чтобы ты стал первым». Тогда мне действительно верилось — соблазнив Андрея и став женщиной, во всех смыслах, Игорь Семенович уйдет, действительно исчезнет — если не из моей памяти, то из нашей жизни точно.

В полутьме переползаю на другую сторону кровати, поджав под себя ногу. Воспоминания вызывают грусть, но зажигать полный свет и прерывать поток мыслей не хочется…

А потом случилось то, что случилось — Андрей отступил, побоялся, а появившийся Сергей, вместе с Кариной, всколыхнули уже забываемый Гошин образ…

Почему любовь теряет яркость, растворяется в буднях, становится обыденной и привычной? Почему она не вызывает прежнего трепета, заваленная кучей текущих проблем? Не знаю…

Душа рвется к общению, и я тянусь за мобильником, брошенным здесь же на постель. Открыв крышку, набираю одним большим пальцем знакомый номер. Забравшись с ногами на кровать, усаживаюсь поудобней. Встряхнув головой, откидываю волосы за спину, и прикладываю трубку к уху:

— Ань, привет… Слушай, чего ты сейчас за попсу гнала?

В трубке счастливый голос:

— Марго это ты, что ли?

Девушка явно не в себе. Может они там, первое апреля отмечают?

— Я, я, кто же еще.

— Привет, а тебе что не понравилось?

Не знаю, но текстовочка слабовата. Особенно концовка.

— Да-а-а… Обо всем и ни о чем.

Анюта неуверенно хихикает:

— Н-н-н-не скажи… Кому надо, тот понял!

Это она про Егорова? Неужто, позвонил?

— Ладно, я не об этом. Слушай, ты не могла бы по дороге в магазин заскочить, у меня из башки совсем вылетело.

— Гм… Марго… М-м-м…, боюсь, я сегодня домой не попаду.

Что-о-о? Сердце испуганно дергается в груди:

— Как не попадешь? А ты, куда уже намылилась-то?!

— Хи-хи… Ну, нарисовались тут кое-какие дела.

— С Наумычем, что ли помирилась?

— Точно… Ну, надеюсь, ты рада за подругу?

Рада то, рада… Только мне то, что теперь делать? Вечер и ночь, один на один с сексуально озабоченным Сергеем? У которого одна мысль на уме, и та ниже пояса? Но, Аньку этим не проймешь, сразу завопит «Я тебя предупреждала».

— Гхм…. Да, я-то рада, только у нас холодильник пустой.

— Ну, так сходи, магазин же за углом.

Да причем тут магазин!? Срываюсь, несмотря на благие намерения промолчать:

— Ань, я сама знаю, где у нас магазин!

— Марго, случилось что-нибудь?

— А нет, не случилось. Ты меня оставляешь один на один с этим упырем?!

— Марго, вообще-то к этому упырю ты полезла сама. А во-вторых, в кои-то веки у меня с Борей все наладилось.

— Ладно, я все поняла, никто не дуется. Пока!

Вот еще один капец… Подперев голову рукой с зажатым телефоном, задумчиво таращусь в угол.

Если только опять сказаться больной? Или смыться из квартиры до утра? В прихожей слышится стук двери, и я поднимаю голову на звук — все, второй вариант отпадает. Бросив мобильник на покрывало, слезаю с кровати, спуская ноги на пол, а затем, надев тапки, неторопливо шлепаю в прихожую. Сергей, стаскивая с себя куртку, улыбается:

— Привет.

Буду отрабатывать первый вариант. Ссутулившись безрадостно бормочу:

— Привет.

— А я весь день на ногах.

Он проходит в гостиную, чуть касаясь рукой моего плеча:

— А что ты грустная такая?

Голос тих и вял:

— Башка болит.

— Сильно?

— Сильно не сильно, какая разница! Болит и все, как кувалдой лупит.

Пройдя к дивану, плюхаюсь на придиваннный модуль и, приложив ладонь к виску, закрываю глаза. Аксюта садится напротив, прямо на столик:

— А таблетки пила?

— Пила.

— Ну, значит…, должно отпустить.

Демонстративно массирую шею и затылок:

— Ну, должно, но не отпускает.

И не отпустит до утра, не надейся! Сергей гладит плечо, потом вдруг тянется чмокнуть в щеку.

Но мне не до нежностей: во-первых, не то настроение, во-вторых, я же помню его изречение «секс лучшее лекарство от болезней». Сморщившись, уворачиваюсь:

— Ну, не надо меня трогать, пожалуйста!

В голосе Сергея сочувствие:

— Маш, ну я ж просто пожалеть тебя хотел.

— И жалеть меня не надо!

— Да, что случилось-то?

Сказала же — голова болит! Прячу лицо в ладонях… Что случилось? Все плохо и без всяких перспектив. И с Андреем, и с поиском Павла, теперь еще и Сомова ушла в загул! Внутри нарастает нервная колготня, подкатывающая обиженными слезами к горлу и вырывающаяся истеричным выплеском:

— Слушай, я же тебе говорю — у меня болит голова!!!

Она и правда начинает болеть, наверно от стресса. В уши врывается обиженный упрек на повышенных тонах:

— И это повод, чтобы на меня орать, да?

Не выдерживаю:

— Андрей, пожалуйста, не трогай меня, а?

Мне и так хреново!

— Андрей?! Какой еще Андрей?

Окрик заставляет очнуться. Капец… Все мои душевные страдания явно не к месту и не в той компании.

— Извини, это я случайно.

— Что, случайно?

Как кролик, неотрывно смотрю в пасть удаву, настороженно контролируя реакцию:

— Оговорилась.

— Оговорка по Фрейду, да?

Наверно. Даже не знаю, как теперь исправить ситуацию. Вернее, есть известный способ, как раз для невесты Маши, но не для Марго, точно. Еложу по дивану, виновато улыбаясь:

— Ну… Ну, можно сказать и так.

Аксюта заводится все сильней:

— А почему Андрей? Почему не Петя, Вася?

Оправдываясь, отвожу взгляд:

— Просто Андрей, это мой коллега по работе.

— Ах, коллега по работе… А я-то думаю!

Он вскакивает со столика, и я испуганно поднимаюсь следом:

— Что ты думаешь?

— А я-то думаю — прикасаться она к себе не дает, в койку ее не затащить… А у нее коллега по работе!

Лучшая защита нападение и я пытаюсь перейти в атаку:

— Слушай, Сергей, что ты себе позволяешь, а?

— Знаешь… Почему же ты меня называешь Сергеем? Может, давай, Андрей так и будет?

Его руки проскальзывают под мои, хватая за талию:

— Может у тебя с Андреем желание проснется, а?

А вот это он зря. Если что и проснется, то только злость! Вся жалость вмиг пропадает, как и чувство вины. Я ему, что — самка, животное для случки? Стараюсь оттолкнуть Аксюту:

— Слушай, убери руки, а!

Но они уже сомкнулись за моей спиной и тянут, прижать плотнее к мужскому телу.

— А я-то думаю: ей звонят, наяривают по телефону какие-то мужики, а потом она по командировкам мотается.

Какие мужики? Продолжаю трепыхаться и, наконец, удается высвободиться, вопя в голос:

— Я реально была в командировке!

— Да? С Андреем, да?

Тоже мне ревнивец. Кричу:

— Слушай, ты смешон, Сережа!

Тот тоже орет:

— Ну, так, посмейся! А чего ж ты не позвонила мне по телефону?!

— Я же тебе сказала, у меня симка глючила!

— А почему же она у тебя здесь не глючит?!

— А я не знаю!

— Зато, я знаю. Почему у тебя голова болит, почему все это происходит!

Да уж не дурак, это точно. Я все еще надеюсь спасти ситуацию, и складываю губы в примирительную улыбку. Увы, звонок стационара, подтверждает худшие упреки Аксюты. Кидаюсь к мебельной стенке схватить трубку первой. Вслед звучит жесткий голос:

— Не бери!

Успеваю схватить первой, отбиваясь от мужских рук:

— Алло.

— Положи трубку, я сказал!

— На каком основании?

Не обращая внимания, возвращаюсь назад к дивану, приложив телефон к уху:

— Да, я слушаю.

Это и правда, Калугин:

— Э-э-э… Маргарит, привет, это я… Ну, я так понимаю что не вовремя, да?

Аксюта продолжает метаться рядом, пытаясь помешать, и приходится взять телефон в другую руку. Он опять орет:

— Положи трубку! Мы не договорили Маша.

В телефоне слышится издевательское:

— О-о-о, Маша… Слушай, ну, многое понятно.

Можно подумать я ему рассказывала что-то другое. Тогда было не понятно, а тут сразу прозрел:

— Да, я тебе уже рассказывала.

— Да, да, конечно, я помню. А я, так смотрю, у вас там уже семейные разборки, да? Сцены.

Не хватает еще выяснять отношения сразу с двумя обиженными мужиками, причем параллельно. Пытаюсь Калугина утихомирить:

— Не надо так говорить.

В другое ухо бьет истеричный вопль:

— Что, Андрюша нарисовался, да?

Оглядываюсь на Аксюту:

— Ты не ори, я не слышу ничего!

Калугин отступает, решив не вмешиваться:

— Маргарит, пожалуйста, перезвони мне, когда сможешь разговаривать, ладно? Давай.

Интересно, что нового он мне придумал сказать… Ответить не успеваю: Сергей вырывает, таки, телефон из моих рук и жмет отбой:

— Положи, я сказал! Мы не договорили с тобой.

Это уже, вообще ни в какие ворота не лезет! Я что его собственность? Или он здесь хозяин? Пру на принцип:

— Слушай, ты чего сделал, а?

— Не надо меня игнорировать.

Закусив удила, уже кричу:

— Дай мне сюда телефон!

Сергей пренебрежительно швыряет трубку на диван:

— На!

Типа беги сучка, звони кобелю? Еле сдерживаю себя, прожигая взглядом:

— Слушай, я тебе что, собака?

— Это ты со мной как с собакой поступаешь! Нагулялась с Пашей, прибежала к Сереже. Нагулялась с Сережей, она побежала к Андрею, так?

Блин, не я к тебе полезла в парке, век бы не видела! Наш ор достигает звукового предела:

— Слушай, а не пошел бы ты!

— Что ты сказала?

— Что, слышал!

— Дрянь!

Хлесткая звучная пощечина почти сбивает с ног и заставляет согнуться. Словно натыкаюсь с размаху на стену, сразу теряя запал, понимание ситуации и все эмоции, которые только что бушевали внутри. Прижимая ладонь к горящей щеке, стою скрючившись, растерянно открыв рот… Пытаюсь осознать и переварить случившееся. Этот гад меня ударил? По-настоящему?

— Ты что, сделал?

Голос Сергея сразу падает до испуганного:

— Маш.

Слезы обиды подступают к глазам, и я бормочу, не в силах взглянуть на Аксюту:

— Ты что, сделал, придурок?!

— Маш, прости меня, пожалуйста.

Я сейчас не в силах ни разговаривать с ним, ни видеть. Новая волна слезливой злости поднимается изнутри, набирая силу:

— Так, быстро свалил…. Отсюда… Одел свои педали и свалил отсюда!

Голос Сергея совсем садится:

— Маш.

Все еще прижимая руку к щеке ору, стараясь не расплакаться:

— Я сказала: свалил отсюда, пока я тебе твой пятак не начистила!

Сергей наклоняется, пытаясь заглянуть мне в лицо… Но, видимо то, что он читает в уже сырых глазах ему не нравится — со вздохом он отправляется в прихожую и через несколько секунд замок щелкает.

Все, мне капец… Со всех сторон… Как автомат раздеваюсь, как автомат жую бутерброд, как автомат запиваю вискарем. В голове одна мысль — катастрофа… И валюсь на постель…