Лучшие друзья (гет)

Даже когда Лили сообщили, что худшее позади и они оба идут на поправку, она подолгу сидела у постели Северуса. Ее волдыри лопались и подсыхали. Средства против оспин у волшебников имелись, но стопроцентного результата не давали; со временем оставшиеся отметины должны были исчезнуть сами. Зелья целители прописали слабенькие, и объяснили, что ускорить лечение нельзя — если, конечно, пациенты не хотят всю жизнь ходить рябыми. Однако Лили подозревала, что все это полная чушь. Разве они не в магическом мире живут?

А выздоровление Северуса затягивалось. Ему продолжали периодически прочищать горло, рот и нос и не разрешали открывать глаза — на веках оставались везикулы, из которых сочилась жидкость, постепенно застывая шелушащейся корочкой. Целители назначили ему мазь для защиты глаз, а в тело втирали какой-то жирный крем. Постепенно из-под волдырей проступала зеленая кожа, изрытая оспинами. Лили понимала, что заживление только началось — но вдруг с такими отметинами не справится даже целебная мазь?

Днем Северус ненадолго просыпался, и тогда Лили держала его за руку и читала вслух конспекты по предметам, которые были у них общими. Раз в день, не чаще, она коротко целовала его; Северус не возражал ни единым жестом. Уже больше трех недель она не слышала голоса своего друга. Те, кто его недолюбливал, называли этот голос гнусавым и плаксивым, но Лили по нему скучала. Неизвестно, каким он будет теперь, ведь в горле у Сева наверняка останутся рубцы. И зрение тоже может пострадать... А пока она радовалась уже тому, что он жив.

* * *

Абраксас Малфой был жив и здоров, но взбешен до крайности — даже несмотря на превосходное воспитание и безупречные манеры.

За последние три недели в их семье околел уже третий домовик. Десять минут назад ушастый любимец его жены имел наглость испустить дух прямо в будуаре, у нее на глазах. А дальше начался такой вой, такие стенания, что Абраксас предпочел из собственной спальни ретироваться в библиотеку, под защиту заглушающих чар.

Сын остался выслушивать матушкины истеричные вопли. Эта болезненная привязанность к женщине, которая даже не была Малфоем по крови, оставалась самой большой слабостью Люциуса. Стоило матери о чем-то попросить, и тот готов был спуститься в преисподнюю, чтобы только исполнить ее каприз.

Абраксас решил воспользоваться случаем и изучить письма с предложениями сватовства для сына — те, что пришли за последний месяц. После свадьбы Люциус заживет своим домом, но Малфоем останется навсегда. А Малфою негоже жениться на первой встречной ведьме из хорошей семьи. Кроме того, впереди у Абраксаса была долгая жизнь; сын с семьей не раз приедет погостить, так что следовало выбрать Люциусу супругу, чье общество не окажется обузой для него самого.

Гринграсс мог и целую груду галлеонов отсыпать в приданое, все равно его девица была слишком невзрачна, чтобы стать матерью наследника Малфоев. Абраксас даже не стал изучать родословную этого семейства — просто отбросил в сторону письмо, чтобы потом написать вежливый отказ.

Какой-то французик сватал Люциусу свою дочку-полувейлу. Колдография впечатляла, что, впрочем, неудивительно при такой-то матери. Абраксас досадливо поморщился — выдавать сына за иностранку ему не хотелось, но за нее предлагали щедрое приданое и двух домовых эльфов. Возможно, имеет смысл представить девушку Люциусу. Если он не устоит перед ее чарами, то так тому и быть.

И последняя кандидатка этого месяца — мисс Нарцисса Блэк. Ее старшая сестра Беллатриса временами вела себя крайне несдержанно. Сделала отличную партию, выйдя замуж за Родольфуса Лестрейнджа — и теперь пренебрегала своим долгом, не торопясь произвести на свет наследника. Возможно, юная Нарцисса такая же безответственная особа. А средняя сестра, Андромеда… вышла замуж за грязнокровку. Блэку придется предложить куда больше золота, если он хочет, чтобы Абраксас серьезно рассмотрел его предложение.

Ну почему все так сложно? Где те прекрасные ведьмы из приличных британских семей, в которых дочерей любили и давали за ними достойное приданое?

Абраксас лениво перелистывал самообновляющийся фолиант, когда по первому этажу Малфой-мэнора прошла дрожь — докатилась откуда-то из глубины дома. Этот Риддл и его люди… убивают домовиков, расстраивают жену. Когда он впервые услышал предложения Риддла, то поддерживать его не стал, предпочтя нейтралитет. Цели тот декларировал достойные, а вот средства Абраксаса категорически не устраивали, как и личность предводителя. Малфои могут быть ценными союзниками, но согласиться на роль подчиненного? Никогда.

И вообще — кто такой Риддл? Что-то Абраксас не слышал о волшебниках, носящих эту фамилию. Имена родителей Риддла были для него пустым звуком — он не помнил, чтобы они появлялись в свете. Но ничего, Малфои щедро платят своим подручным — вот пусть и разведают все о Томе Риддле и о том, откуда он взялся. А когда все узнают о происхождении этого выскочки, метящего в друзья чистокровных, ему станет не до Малфоев. Вот тогда-то Абраксас своего не упустит, постарается отомстить. Разумеется, не сегодня, и даже не на этой неделе, но ему и раньше приходилось годами ждать удобного случая. И тем сладостнее был миг отмщения, когда враги уже и не ждали подвоха.

* * *

К Лили постепенно возвращалась ее обычная внешность. Она все еще была зеленой, по лицу рассыпались оспины, хоть и не так густо, как на правом бедре — странно, Лили была уверена, что не расчесывала это место. И целительница Пай, и целитель Сплин хором убеждали ее, что со временем оспины поблекнут, а возможно, и вовсе исчезнут, и она им верила. Если отойти от зеркала к дальней стене ванной комнаты, то и теперь почти не видно никаких оспин — а ведь до той стены всего несколько шагов.

Вопреки здравому смыслу, Лили не хотелось, чтобы у нее все побыстрее заживало. Днем Северус по большей части бодрствовал, мог разговаривать, хоть и с трудом, и ему разрешили открывать глаза. На вид с ними было все в порядке, но везикулы успели немного повредить роговицу, зрение упало, и Северусу назначили капли, чтобы убрать муть в глазах. Голос у него стал ниже, однако долго говорить он не мог, срывался на кашель — из горла выходили какие-то ошметки.

Они научились мирно работать бок о бок. Лили подкатывала свой столик к кровати Сева, к его столику — так, чтобы места хватало им обоим, — и начинала читать ему вслух учебники и конспекты. Писать у него получалось неплохо, вот только перечитывать написанное он не мог. Они сидели рядышком, пока тому, кто справа, не надоедали постоянные тычки в бок, и тогда менялись местами — Лили вставала, а Сев сдвигался на освободившееся место. Если бы кто-то из них был левшой, стало бы совсем хорошо.

Периодически заходили целители, давали Севу лекарства и помогали со всякими надобностями. Лили пыталась предложить свои услуги, чтобы быстрее все закончить и вернуться к занятиям, но Северус согласился только на помощь с чисткой зубов, и то потому, что в ванную его пока не пускали. Вечно ему всякие пошлости мерещатся!

Преподаватели не слишком их нагружали, а некоторые и вовсе пообещали подтянуть их по своему предмету потом, после выздоровления. К счастью, Лили не пришлось зачитывать Северусу тексты по нумерологии и древним рунам, иначе она бы наверняка села в лужу, особенно если бы ей попались чудные символы неизвестных языков. Ну а профессор Кеттлберн просто попросил прочитать учебник.

По прорицаниям Лили задали описать и истолковать недавний сон. Они ведь уже проходили сновидения, зачем опять к ним возвращаться? Ну какие могут быть сны в больнице у пациента с драконьей оспой? Уж точно не веселые. Лили часто снился Северус. Что он мертв, что умирает, что никогда уже не сможет поправиться от своей ужасной болезни. А она ничем не могла ему помочь, только чувствовала беспросветное отчаяние, когда перед ней вставали очередные жуткие картины.

Лили попробовала выведать, что снилось Северусу, но тот сказал, что ничего — из-за зелий, которые ему до сих пор давали каждую ночь. Она даже попыталась раскрутить его на откровенность, признавшись, что ей приснился Джеймс Поттер — слетел со своей открытки, затащил Лили на метлу и увез к себе. И она застряла внутри, и никто не мог ее найти, потому что людям и в голову не приходило искать нарисованную Лили Эванс у Поттера на метле. Северуса эта история позабавила, но не заставила рассказать свои сны.

Когда Лили впервые показала ему ту самую открытку, он прыснул, задохнулся и больше минуты не мог прийти в себя, однако чувства юмора не потерял. Лили увидела, как он вертит в руках открытку с черным псом, и сказала, что, наверное, эта собака больше всех любит Блэка, но Северус отрицательно покачал головой. Лили называла имя за именем, гадая, кто же любит Блэка больше той собаки, несколько раз поминала Петтигрю, и наконец Сев ответил, что больше всех на свете Сириуса Блэка любит сам Сириус Блэк. Она посмеялась, но про себя подумала, что так оно на самом деле и есть — и грустно, что Блэк такой эгоист.

— Так значит, ты не поможешь, не расскажешь свой сон, Сев? Придется мне тогда писать про Поттера и метлу…

Он наклонил голову и назвал ее «миссис Придурок». Понятно почему — для Лили «Поттер» и «придурок» были практически синонимами. Однако это напомнило ей о другом сне, тоже неприятном, который хотелось забыть. А все Петунья виновата… но надо заглянуть в сонник, про такой сон там наверняка что-нибудь отыщется. Лили соскочила с кровати Сева и метнулась к своему сундуку. «А что, неплохо», — подумала она, читая толкование.

Не то чтобы Северуса интересовало ее домашнее задание по прорицаниям, но объяснить, почему она сбежала после безобидной подколки, все-таки придется — он сидел на постели и недоуменно на нее смотрел. Лили поморщилась. Если описать тот сон без предыстории, то он покажется совсем уж бредовым. К счастью, она и так собиралась рассказать о ссоре с Петуньей, просто забыла. Сестра не отвечала на письма, а мать об их размолвке не упоминала.

Лили вздохнула, взяла брошюру, прихватила подушки со своей и соседней кроватей и отправилась обратно к Севу. Разложила обе подушки поудобнее в изножье его постели, устроилась лицом к своему другу и засунула ноги под одеяло. Северус обрадовался, что Лили вернулась, и ласково погладил ее ступни, которые оказались рядом с его бедрами.

— Сев, помнишь, перед тем как мы сели в поезд, я рассказывала, что поругалась с Петуньей?

Северусу было наплевать на Петунью и ее дела, но за годы дружбы он успел хорошо изучить Лили. Она любила сестру несмотря ни на что, а значит, демонстрировать безразличие ни в коем случае нельзя. Поэтому легким кивком он попросил ее продолжать — пусть говорит, если ей так хочется.

Лили глубоко вздохнула и выпалила:

— Петунья сказала, что ты заделаешь мне ребенка.

Северус недоуменно наморщил лоб:

— Сейчас? Или когда мы поженимся?

— Нам вовсе не обязательно жениться, Сев. — Он возвел взгляд к потолку. — И она имела в виду сейчас — мол, я прямо из школы прибегу домой, плакаться родителям.

Его глаза сузились. Неужели Лили считает, что такое вообще возможно? Но если она верила, что от поцелуев можно забеременеть, то зачем тогда целовалась? Северус прочистил горло, чтобы сказать, что хотел, и не закашляться при этом.

— От поцелуев детей не бывает.

— Я знаю, — раздраженно ответила Лили.

— Почему тогда… — он все-таки закашлялся, скривился, но договорил: — …вы ругались?

— Петунья про меня такие вещи говорила, очень обидные, — Северус провел ладонью по ее ступне, и Лили продолжила: — Оскорбительные. Не знаю, что было больнее — то, что Петунья такое обо мне думала, или то, какими словами она это сказала.

— Может, она… — Северус запнулся, слегка откашлялся — …нарочно затеяла ссору, чтобы от тебя отделаться?

Лили понимала, что Сев не может произнести больше нескольких слов за раз, но что он хотел сказать?

— Нарочно?

— Чтобы ты больше не пыталась.

— Не пыталась — что?

Он вздохнул, прокашлялся и сказал:

— Ты хочешь быть Петунье сестрой.

— Мы и так сестры, — ответила Лили и задумалась, не принести ли Севу пергамент.

— Близкой. Ты — хочешь. Она — нет?

— Но если она ищет ссоры, зачем что-то специально придумывать? Ведь есть же магия? Ты знаешь, как ей не нравится то, что я волшебница.

— Не работает. — Северус прерывисто вдохнул и добавил: — Ты не отталкиваешься.

Лили подумала, что Сев не стал бы так сдержанно и хладнокровно разбираться в мотивах Петуньи, если бы слышал, что она наговорила о нем и о них двоих.

— И поэтому она выбрала такой безумный предлог для ссоры — чтобы я решила, что наши прежние отношения уже никогда не вернуть?

Он кивнул.

— Может, ты и прав. Все случилось просто на ровном месте: ты спал, мама была в ванной, и тут она вдруг начала поливать меня грязью.

Северус пожал плечами, ткнул себя пальцем в грудь и предложил:

— Мне написать Тунье?

— Нет, — ответила Лили. — Она сказала, я вру, что мы только друзья, а если ты попытаешься что-то доказать, то и тебя обвинит во лжи.

«Хорошо», — подумал Северус. Ему не хотелось писать Петунье Эванс, но предложить помощь было нужно, чтобы Лили знала — он поддерживает ее в этой бесполезной затее.

— Наверное, ее слова сильно врезались мне в память — я даже видела сон, как кто-то тайком подлил мне зелье, от которого я забеременела.

Северус скривился от отвращения. Лили вытащила брошюру, которую ей дал Сплин.

— Вот, смотри! Такое зелье и правда есть, — она наклонилась вперед и протянула книжечку ему.

— Я знаю. Ингредиенты, — он высунул язык.

— Про них тут ничего не написано.

Лили упрямо совала ему толстую брошюру, опираясь на его ноги — пришлось взять.

— Мужское семя. И яйцеклетка, хотя… — он кашлянул, — …женщинам не надо. — Северус посмотрел на обложку — судя по названию, в книжке рассказывалось о зачатии детей. — Зачем тебе?

Лили дождаться не могла того дня, когда Северус перестанет разговаривать так односложно. Правда, лучше им тогда выбрать другую тему для обсуждения, не связанную с деторождением. Она непринужденно пожала плечами и сказала:

— Я знала только, как это делают маглы.

Он даже не открыл брошюру — протянул ее обратно и спросил:

— Для нас?

Лили с досадой подумала, как сложно вести с Северусом разговоры на отвлеченные темы, когда у него все мысли только об одном. И нужно что-то отвечать на второе предложение руки и сердца — желательно, поделикатнее, чем на первое… Ну, не совсем предложение, но на том лаконичном языке, на котором изъяснялся сейчас Сев, особой разницы не было.

— Я услышала, что сказала целительница Пай, но мне не хотелось ее подставлять, поэтому пришлось все узнавать окольными путями.

— Пай?

— О том, как тебе было больно, — Лили в упор посмотрела на его закрытый одеялом пах. — Я не поняла некоторые термины.

Он нахмурился.

— Ты ведь до сих пор принимаешь обезболивающее.

Северус молчал — обсуждать эту тему ему не хотелось. Лили наклонилась вперед и попросила:

— Покажи, а?

— Неприлично.

— Почему? Я знаю, что ты весь зеленый. Так и я тоже.

Он покачал головой и шумно прочистил горло.

— Сев, я же уже все видела, когда Блэк оставил тебя без одежды. И мочиться у меня на глазах ты не стеснялся.

— Злой был. И прикрывал.

— Ну пожалуйста!

— Моё. До свадьбы.

Лили поморщилась. Неужели отец с матерью успели провести с Севом профилактическую беседу?

— Мне только посмотреть. А то вдруг не понравится?

— Уже все видела, — он поднял бровь.

— А может, я хочу посмотреть, потому что только об этом и думаю.

Северус в ужасе на нее уставился.

— Да шучу я, — раздраженно сказала Лили. Он продолжал прожигать ее взглядом, и она пнула его по ноге. Это шутка, неужели непонятно?

Он посерьезнел, показал на брошюру и сказал:

— Сначала свадьба. И хороший дом.

Теперь уже Лили нахмурилась с досады на упрямство Сева. Собрала свои материалы и подумала, что напишет о своем сне потом, когда Северус поест, закончит с процедурами и ляжет спать.

* * *

Профессор Абстрактус наконец нашел мастера зелий, который согласился взглянуть на работу Северуса, где рассматривалась возможность отказа от использования в зельеварении животных ингредиентов и редких растений. Этого мастера рекомендовал друг его приятеля — как специалиста, не закосневшего в своих взглядах, в отличие от многих его коллег.

Нумерология была более гибкой наукой, чем зельеварение, где многие считали достойными внимания лишь рецепты, которым было не менее сотни лет. По крайней мере, нечто подобное сказал Дамблдору Слагхорн, когда Абстрактус попытался обратиться напрямую к директору — дескать, что за блажь заменять одни ингредиенты другими, когда существует проверенная временем рецептура.

Теперь же дело затянется — пока письма дойдут до того зельевара в его янковские штаты, пока вернутся обратно… это если Абстрактус прав в своих подозрениях и лабораторные опыты дадут положительный результат. Нужно еще поговорить со Снейпом о правах на публикацию — американец согласился сотрудничать только при условии, что его укажут соавтором, и что ему не придется тратиться на дорогие и редкие ингредиенты.

* * *

Лили засиделась над прорицаниями допоздна. Злость на Северуса так и не прошла, и сна не было ни в одном глазу. А ведь с тех пор как ему вновь разрешили твердую пищу, она не возражала против бутылки пива на обед и ужин. И была уверена, что Северус тоже пойдет ей навстречу — а он отказал в такой мелочи! Ну ладно, когда занятая любительница книг закончит ночной обход, Лили сама посмотрит, что у него и где.

Тот сон, пусть и неприятный, идеально подходил для толкования, потому что мог относиться к разным аспектам ее жизни. Беременность символизировала рост и развитие, а еще новую цель или направление. И правда, когда она, вся зеленая и страшная, вернется в школу после драконьей оспы, перемены будут обязательно. Зелье тоже оказалось к месту. Оно означало отрицательный результат или несчастье, но при этом учебник категорически не рекомендовал пытаться что-то изменить. Понятно почему — если Лили не поедет в Хогвартс, ей только и останется, что вернуться домой и запереться у себя в комнате до конца учебного года. Кроме того, она все-таки гриффиндорка. Как бы ни встретили ее остальные студенты, она их не боится.

Она переписывала задание набело, когда самая ее нелюбимая целительница пришла проведать Северуса. Лили надеялась, что скоро ему перестанут давать такое сильное снотворное. Целители капали ему в глаза, вычищали всякую гадость из дыхательных путей, за задвинутой шторкой мазали все тело жирной мазью, а он продолжал спать мертвым сном.

Целительница вернулась к своей книжке, а Лили закончила писать, убрала вещи на место и высунулась в коридор. Целительница сидела там же, где и всегда. И Лили подошла к Северусу.

В последние дни дыхание у него стало легче, а храп — громче, так что она сразу заметит, если он начнет просыпаться. Лили аккуратно сложила одеяло, чтобы потом вернуть все, как было, и нахмурилась при виде его пижамных штанов. Это что, оно и есть? Раньше такой большой выпуклости Лили не замечала… Может, одеяло скрывало? Или эти штаны ему просто малы? Хотя ей, например, одежду выдали мешковатую.

Нервно прислушиваясь — не раздадутся ли в коридоре шаги, не утихнет ли храп, — Лили развязала и распустила пояс. Сглотнула комок в горле и потянула штаны вниз. Совсем их снять не получилось, для этого пришлось бы приподнимать Севу зад.

Он ничуть не походил на флоббер-червя и был толще волшебной палочки. Лили зачарованно наблюдала, как он поднимается, вырвавшись на свободу. Даже если не обращать внимания на зеленый цвет, он все равно отличался от рисунка в брошюре. И смотрел не в ту сторону… Она нерешительно прижала его рукой. Маслянистая от мази кожа, а сам он мясистый и упругий. И упорно не желающий опускаться. Лили вспомнила, что Северус выпил снотворное и обезболивающее, и надавила сильнее, потому что иначе надеть брюки было совершенно невозможно. Проклятый орган не поддавался — такой же строптивый, как его владелец.

Храп стих. Лили посмотрела Севу в лицо. Что, если он сейчас ее увидит? Сев глубоко вдохнул, выдохнул, не открывая глаз, и четко произнес: «Лили», — этим своим новым, звучным голосом.

Лили затаила дыхание, не зная, чего ожидать — смеха или негодующих воплей. Лицо Северуса оставалось расслабленным, но плоть в ее руке вдруг дернулась. Это еще что такое? Лили подозрительно уставилась вниз; Северус вновь захрапел. Лили решила не выяснять, на что еще способна эта чересчур самостоятельная часть тела — прижала ее к животу, чтобы не мешалась, и как можно лучше натянула штаны. Когда Сев проснется, пусть гадает, почему она так странно развернулась.

* * *

Утром Лили проснулась, чувствуя себя разбитой. Вместо того чтобы быстренько удовлетворить любопытство и успокоиться, она полночи раздумывала и переживала. Та штука у него в штанах не походила на изображение в брошюре. Может, Сев нарочно ее прятал — знал, что она не такая, как у всех? Обнадеживали его слова о детях — по крайней мере, Сев считал, что способен их иметь. И думал о том, где они все будут жить, а не только о брачном свидетельстве за пять галлеонов. После июньского происшествия Лили слышала, как некоторые остряки сравнивают его орган со змеем… но если бы с ним действительно было что-то не так, Мародеры бы уж точно молчать не стали. Не упустили бы такого случая поиздеваться над Севом.

Она убрала с подноса пиво, которое ему принесли на завтрак, и сунула во вторую ничейную тумбочку. В первой места уже не осталось.

Элен снова писала о Поттере и квиддиче, и о Блэке и Петтигрю — по ее словам, те посчитали делом принципа непременно вернуть Поттера в команду. Через пару недель состоится первый матч, Гриффиндор против Слизерина. А еще в письме было продолжение забавной истории о войне полов на Гриффиндоре. Оказывается, теперь за столом их факультета образовалась нейтральная территория, где садились влюбленные парочки. Мэри и Элен регулярно развлекали Лили подобными небылицами. Наверное, в Хогвартсе стало совсем скучно, раз им приходилось выдумывать для нее новости.

После завтрака, когда они с Севом работали над домашним заданием, Лили получила посылку от матери, запечатанный пластиковый контейнер с сэндвичами. Только их приготовила не Петунья, а миссис Эванс, которая и научила Петунью нарезать хлеб и огурцы тонюсенькими ломтиками. К контейнеру прилагалась записка с извинениями — мать опасалась, что к тому времени как Лили получит ее подарок, хлеб уже успеет подмокнуть. А майонез мог испортиться, поэтому сэндвичи с яйцом мать делать не стала.

Что лучше — съесть все сейчас же или наложить чары сохранности?

— Сев, мама прислала сэндвичи. Оставим их к чаю?

У Северуса загорелись глаза, но он спокойно ответил:

— Как хочешь. Чай не буду.

Лили сморщила нос. Раз так, пусть ждет. Она наложила чары, убрала учебники и пергаменты с домашним заданием в сундук и поставила сверху мамин контейнер. И предложила поиграть в слова. Игра теперь стала еще интереснее: Сев плохо различал написанные на пергаменте буквы, а запомнить их ему удавалось не всегда. Особенно если Лили непрерывно болтала о всяких пустяках.

За обедом Северус спросил:

— Второе пиво на потом?

Лили кивнула. Пиво с огуречными сэндвичами? Га-адость. Если бы мамины сэндвичи не были любимым лакомством Сева, Лили бы ни за что не согласилась. Она открывала одну бутылку на пробу… если вот это считалось сладким, то об обычном пиве ей даже думать не хотелось.

Потом они разговаривали и глядели друг другу в глаза, как летом, на каникулах, только прерывались на процедуры и осмотры. Сев сказал, что различает зелень ее глаз на фоне кожи. Лили прижалась к его груди, прислушиваясь к биению сердца — как раньше, когда он был без сознания. Но теперь она смотрела ему в лицо, а не на изножье кровати, и его рука лежала у нее на плече.

Наконец принесли чай, и Лили сходила за сэндвичами. Хорошо, что Северус отличался сдержанностью — совершенно необходимое качество, когда на стол подаются легкие закуски. А вот какой-нибудь неотесанный гриффиндорец в момент бы все заглотил.

Лили открыла контейнер, поставила его на столик и занялась чаем. Вместо того чтобы хватать сэндвичи, Северус сидел и любовался. А как бы они смотрелись, если аккуратно разложить их на тарелочке! Лили с чашкой чая села рядом и выбрала себе сэндвич. Северус взял тот, что с краю. Откусил кусочек и понял — вот оно, совершенство.

Все-таки ее друг чокнутый. Прикрыл глаза и прямо вибрирует — в такой экстаз привели его обычные мамины сэндвичи из белого хлеба, огурцов и сливочного масла с капелькой лимонного сока и соли. А вдруг Северус и жениться хочет, чтобы было кому для него готовить? Пусть не обольщается — Лили не собиралась положить жизнь на то, чтобы научиться резать огурцы так, что через них «Пророк» читать можно.

Сэндвичи были такие восхитительно вкусные, что Северус даже не стал открывать отложенную бутылку, пока они с Лили не подмели все до крошки. Потягивая пиво, он напомнил ей, что сегодня они еще не писали никаких писем. Лили удивилась. Обычно именно ей приходилось заставлять его написать… хоть кому-нибудь.

Однако Сев обвел ее вокруг пальца. Когда Лили отложила перо, он протянул ей уже запечатанный конверт, адресованный ее матери.

— О чем это ты написал маме?

— Поблагодарил, — он раздраженно пожал плечами. О чем же еще он мог написать матери Лили?

Лили не доверяла Северусу. Что, если в письме была какая-нибудь чушь про свадьбу и детей? Или там говорилось, насколько в действительности опасна драконья оспа — подробности, которыми Лили с матерью не поделилась? Судя по толщине конверта, листок в нем был всего один. Ну что ж, Лили всегда может сказать, что в больнице у Северуса начались лихорадка и бред.

* * *

Мадам Помфри хмуро смотрела на письмо Агнессы Пай. Ее что, считают неспособной самостоятельно проводить амбулаторное лечение после драконьей оспы? Целительница Пай явно не понимает, насколько тяжело было обеспечить лекарством студентов во всей школе. Если бы не это, мадам Помфри ни за что не отпустила бы мисс Эванс в Мунго. Вот Снейпа она бы, пожалуй, все равно туда отправила — нет у нее времени на его бесконечные капризы.

А теперь ей полагалось либо еженедельно посылать мисс Эванс и мистера Снейпа камином в Мунго, либо принимать в своих владениях целительницу Пай или ее коллег — до тех пор, пока те не объявят обоих пациентов полностью здоровыми.

От письма веяло плохо скрываемым сарказмом, и мадам Помфри это совсем не нравилось. Медсестра понятия не имела, как противному мальчишке Снейпу удалось одурачить целителей в Мунго — но она-то знала ему цену. Не проходило и недели, чтобы к ней в лазарет не обращались бедные гриффиндорцы, которых исподтишка проклинал этот злобный гаденыш. А теперь уже конец сентября, однако беззащитный Питер Петтигрю и кроткий Ремус Люпин не получили ни царапины.

* * *

Северус выздоравливал медленно, и чтобы их не разлучили, Лили принялась делать вид, что никак не оправится от болезни. Она прилежно училась и не боялась отстать, а Сев… он хоть и мог теперь легко читать крупный шрифт, но бросать тут его одного с лупой и бутылками пива ей совершенно не хотелось. Целителей она не обманула, но они закрывали глаза на ее хитрость — понимали, что ей будет легче вернуться в Хогвартс вместе с товарищем по несчастью.

Профессор Слагхорн наконец-то прислал им домашнее задание. Лили только головой покачала, когда поняла, чего он от них хочет. Но если профессор желал над ними посмеяться, то серьезно просчитался — у Лили был доступ к библиотеке целителей, и ей позволили брать книги с собой в палату, потому что Северусу до сих пор не разрешалось вставать с постели.

Сначала Лили показалось, что она ошиблась с книгами. В них упоминались нужные ингредиенты и зелья, но вот ответов на конкретные вопросы не находилось, хоть плачь. Однако Северус заявил, что все в порядке, и взялся за перо, попутно объясняя ей такие подробности и взаимосвязи, о которых она никогда не слышала и не читала. При этом он не кичился своими знаниями, говорил так, будто все эти тонкости — нечто само собой разумеющееся. И от этого Лили чувствовала себя только хуже. Не помогло и его предположение, что Слагхорн намеренно дал им такое задание, чтобы поставить плохую оценку — Лили точила мысль о том, что без Северуса она оказалась ни на что не способна.

Около трех часов дня для Северуса настало время зелий, капель в глаза и гигиенических процедур, а Лили попыталась самостоятельно ответить на вопрос о побочных эффектах бормотушной браги. В мучительных раздумьях прошло полчаса, но на пергаменте не появилось и двух слов. Это зелье просто заставляет нести околесицу — какие там еще побочные эффекты?

Когда шторка у кровати Северуса отдернулась, и оттуда вышел целитель Сплин, Лили решила проверить свою теорию.

— Да на кой она сдалась, эта бормотушная брага? — изумился Сплин. — Кто будет тратить такие деньги на ингредиенты, чтобы над кем-то подшутить?

Лили подняла бровь. Сплин — и подшутить? А может, он сейчас над ней смеется? Ведь на вопрос он так и не ответил. Она сердито отшвырнула перо.

— Если хочешь, потом допишем, — предложил Северус.

Лили всплеснула руками.

— Да ты посмотри, сколько профессор Слагхорн нам задал! Мы еще даже трети не сделали.

— Скажешь, болела сильно, не успела, — он пожал плечами.

— Это будет ложь.

Северус промолчал, только слегка прочистил горло.

— А может, я просто ничего не соображаю в зельях? Ты же на все вопросы за меня ответил.

— Неправда. Я объясняю, ты понимаешь, — он раскашлялся и с трудом выдавил: — Не списываешь.

Лили подошла к нему, но не стала просить Северуса подвинуться и освободить ей место — она ведь скоро уйдет, зачем его беспокоить. Присела на край кровати и взяла его за руку.

— Без тебя я бы вообще ничего не написала.

— Ты бы справилась, Лили.

— Нет, это Слагхорн бы справился. Стер бы случайно подпись на твоей работе и написал на ней «Лили Эванс».

— Экзамен на «Превосходно» ты сдала сама.

— Да, но теперь у меня такое чувство, будто я ничего не знаю.

Северус вздохнул и тихо сказал:

— Наплюй ты на Слагхорна. Скоро вернемся, начнутся обычные уроки.

— С этого года у нас подготовка к ТРИТОНам. Сидеть будем по отдельности, и зелья варить тоже.

— Ты умеешь варить зелья, — возмущенно напомнил он.

— Но ты же мне не поможешь. Что, если я весь кабинет Слагхорну разнесу?

— Будет знать, как тебя злить.

— Я не шучу, Сев. Возможно, правду говорят про маглорожденных, и настоящих высот мне не достичь.

Он досадливо махнул рукой и спросил:

— А задания по другим предметам?

— Они все несложные. Наверное, остальные профессора подобрали для нас что-нибудь попроще, чтобы не скучали в больнице. А Слагхорн как раз спрашивает по программе.

Северус закатил глаза.

— Нет. Кого учит Слагхорн? Наших же однокурсников. А они сейчас… — он запнулся, словно ему отчего-то было не по себе. И продолжил: — Ничуть не умнее, чем в прошлом году.

Лили с несчастным видом призналась:

— Дело не в них, Сев. Дело в тебе. Все ведь поймут, какой ты гениальный, что только благодаря тебе я чего-то добилась. А кем посчитают меня?

— Ты говоришь вздор, Лили.

— Нет, правда. Получится, что я твоя… твой Петтигрю.

Он поморщился от такого сравнения и напомнил:

— Он безмозглый подхалим. Ты — нет.

— Ты просто подыгрываешь мне, вот и все. Если бы не я, у тебя была бы целая куча друзей. Я же знаю, что слизеринцы считают твоим главным недостатком. Дружбу со мной.

— Никто кроме тебя мне не нужен, Лили.

— И ты готов променять целый факультет на одного человека? Ведь именно на Слизерине твои «настоящие друзья».

Северус на секунду задумался и сказал:

— Firmissima est inter pares amicitia.

У Лили по телу вдруг побежали мурашки от колдовского звучания латинских слов, произнесенных звучным, бархатистым голосом.

— Это значит «самая крепкая дружба — между равными». И если я считаю тебя никчемной, то и себя тоже.

Лили стало грустно. Ее лучшему другу постоянно приходилось выслушивать, какой он бесполезный урод. От собственного отца, Петуньи, преподавателей и студентов Хогвартса… Они никогда и не скрывали своего отношения к нему — и голоса не понижали, и не стеснялись ничуть. А теперь, когда у него все лицо изрыто оспой, разойдутся еще пуще.

Лили придвинулась ближе, обвила Северуса руками. И хотя сегодня она его уже целовала, вновь прижалась к его губам — дольше и крепче, чем обычно.

* * *

Профессор МакГонагалл вызвалась забрать студентов из Мунго. Она часто навещала их и представляла, насколько тяжело болел мистер Снейп. Знала также, что он до сих пор не оправился от болезни, и дело тут не только в зеленой коже и оспинах. Однако если они с мисс Эванс не вернутся в Хогвартс прямо сейчас, то, возможно, им придется остаться на второй год.

МакГонагалл забрала работы, которые они написали, пока болели. Лучше уж она сама все передаст, чем заставлять студентов таскать с собой эту пачку, даже более увесистую, чем их задание на лето. МакГонагалл нахмурилась — некоторые ее коллеги совершенно не знали меры.

Она привела студентов в Хогвартс, выдала им расписание и разрешила разойтись по дортуарам. А сама отправилась к себе в кабинет — после ужина у нее была назначена встреча с четырьмя гриффиндорцами.

Профессор МакГонагалл предложила Мародерам чай с имбирными тритонами. Она намеревалась провести разъяснительную беседу в непринужденной обстановке.

— Джентльмены, поздравляю вас с завершением первого месяца испытательного срока. Мне поступали жалобы на то, что вы нелестно отзываетесь о гриффиндорской команде по квиддичу… Однако каждый имеет право на собственное мнение, главное — вежливо и корректно его высказывать, — она выразительно на них посмотрела.

Парни промолчали. Они уже подходили к декану насчет квиддича. И просили, и возмущались — бесполезно. МакГонагалл во всеуслышание заявила, что менять ничего не будет, а значит, уговаривать ее нет никакого смысла. Да и она явно не за этим их сюда позвала.

— Ваша однокурсница мисс Эванс вернулась в Хогвартс и с завтрашнего дня начнет посещать занятия.

Все четверо выглядели довольными, а Джеймс Поттер горячо предложил:

— Давайте я буду провожать ее на все уроки. И сумку с учебниками носить. Я с радостью, профессор.

Остальные Мародеры не выдержали и расхохотались — так потешно выглядел Сохатый, разве что хвостом не вилял.

— Попробуйте, мистер Поттер. Уверена, она будет вам благодарна. Правда, мисс Эванс здорова и не так уж нуждается в помощи. И запомните, если занятия у вас будут проходить в разных концах замка, это не должно стать поводом для опозданий.

— Может, поэтому Слагхорн всех нас рассадил? — задумчиво проговорил Сириус. — Я-то думал, он просто вредный старый пень. А ведь свободное место рядом с тобой, в уголке… пожалуй, оно для Эванс.

— Мистер Блэк, — повысила голос МакГонагалл.

— Ну конечно! — Поттер широко улыбнулся. — Эванс ведь целый месяц пропустила, да еще и после каникул — наверняка ей понадобится помощь. Зря мы про старину Слагги нехорошо подумали.

— Мистер Снейп вернулся тоже, — продолжила МакГонагалл. Мародеры хотели что-то сказать, но она остановила их взмахом руки: — Я знаю, что до сих пор вы хорошо вели себя — в школе, и мне хотелось бы, чтобы так продолжалось и впредь. Возможно, вам придет в голову взбодрить своего однокурсника, перенесшего драконью оспу, но я настоятельно прошу, чтобы вы при этом не особо усердствовали... если уж совсем не можете держать себя в руках.

Все четверо загалдели, наперебой убеждая ее, что если кто и затеет ссору, то уж точно не они. Это Снейп постоянно к ним цеплялся.

— И тем не менее, джентльмены, — перебила их МакГонагалл, — я решила поговорить с вами, потому что мне кажется, вы плохо представляете себе тяжесть болезни мистера Снейпа и ее последствия. Подробностей я сообщать не буду, чтобы не вводить вас в искушение, но знайте: результаты ваших действий могут оказаться печальней, чем вы думаете — как для него, так и для вас самих. Мы друг друга поняли?

Они покивали и в полной растерянности отправились в гриффиндорскую башню. Поттер попробовал было поторопить остальных, чтобы побыстрее увидеть Эванс, но друзья обсуждали МакГонагалл, и он остался с ними.

— Слышали, как она с нами разговаривала? Как будто мы грязные слизеринцы, — пожаловался Сириус. — Разве мы когда-нибудь нападали со спины? Или били лежачих?

Ремус почесал голову и ответил:

— Вообще-то, Бродяга, для тебя это обычное дело. Помнишь хафлпаффца, два дня назад? Он даже отлить не успел.

— Сам виноват, — вступился за Сириуса Питер. — Ему надо было быстренько застегивать ширинку и сваливать из туалета, как только мы вошли. А он посмотреть на нас захотел, педик сраный.

Джеймс не собирался терять время на разговоры о Снейпе.

— Главное, мы-то знаем, что первыми нападать не будем. И что МакГонагалл следит за каждым нашим шагом. Так что если Нюнчик не станет совать свой сальный нос в наши дела, то пусть живет.

— Не нос, Сохатый. У него теперь здоровенный зеленый сальный хобот, — засмеялся Питер.

— Мерлин! — воскликнул Сириус и тоже засмеялся. Если им хоть немного повезет, Нюниус забьется в какую-нибудь нору у себя в подземельях и будет там сидеть, пока вновь не превратится в обычного сальноволосого урода.