Взгляд Майкрофта (гет)

Майкрофт не любил ситуации, которые невозможно контролировать. Но к сожалению, его нелюбовь ни коим образом не уменьшала количество подобных ситуаций в жизни. Поэтому, когда Гермиона получила документы о Малфое, Забини и сомнительной легитимности последних выборов в Министерстве Магии, и пропала, Майкрофту пришлось просто отложить в сторону все проблемы волшебного мира.

Политическая обстановка очень этому способствовала. Всплеск террористической активности по всему миру, напряжённая ситуация в Египте, выборы в Корее — да, ему было, о чём подумать.

И ещё Шерлок, разумеется. Он держался очень долго, но было очевидно, что рано или поздно он сорвётся. Так и произошло. Сначала он в очередной раз обошёл наблюдение и скрылся, а потом его нашли под дозой в Албании. Майкрофт в компании медика по имени Клод Джефферсон вылетел через час после того, как ему сообщили о случившемся. Шерлок лежал в роскошном номере пятизвёздочного отеля в центре Тираны, и увидев его, Майкрофт почти поверил, что это конец. Но потом грязное, тощее неподвижное тело издало сдавленных хрип, и Майкрофт холодно приказал:

— Займитесь им, мистер Джефферсон, — а сам расположился в кресле в углу, так, чтобы его не было видно из окна.

Клод Джефферсон относился к числу доверенных лиц Майкрофта, поэтому был, собственно, единственным врачом, которого он рискнул бы подпустить к Шерлоку. К сожалению, специалистом по наркотикам он не был. Но, учитывая ситуацию, даже смерть Шерлока была бы более допустимой, нежели раскрытие его инкогнито.

Джефферсон возился пять с половиной часов, прежде чем Шерлок пришёл в себя достаточно, чтобы пробормотать:

— Иди к чёрту, Майки.

— Рад, что ты снова в сознании, дорогой брат, — обронил Майкрофт.

— Ты сорвал мне операцию.

Кричать Шерлок не мог, у него на это не осталось сил. Но он поднял голову с отросшими спутанными волосами и зло оскалился. Майкрофт некоторое время смотрел на него сверху вниз, поднявшись из кресла, произнёс:

— Под вашу ответственность до среды, мистер Джефферсон. Я пришлю агентов, которые обеспечат вашу безопасность, — повернулся и вышел из номера. Ему нечего было сказать Шерлоку.

Только через два дня Джефферсон сообщил, что состояние Шерлока стабилизировалось. Но он не гарантировал, что опасности нет.

Майкрофт, удаляя сообщение не только с телефона, но и из базы данных оператора, подумал, что опасность будет всегда. В этом специфика зависимости. Как бы долго ни длилась ремиссия, потом дело или скука приведут к знакомому результату.

И в этот момент раздался дверной звонок.

* * *

Майкрофт вывел изображение с камеры на экран и увидел, что перед дверью стоит Гермиона в тёплом длинном пальто. Малодушное желание не открыть дверь он проигнорировал. Опустил глаза на календарь и с горечью подумал, что должен был бы предвидеть этот визит. Рождество. Сантименты. Он прикрыл глаза, позволяя себе секунду слабости, а потом пошёл сам открывать дверь, не потрудившись даже надеть пиджак.

Он отпер дверь и, посторонившись, пригласил её входить. Она явно гуляла, притом достаточно долго, и решила навестить его спонтанно. Извинилась за неожиданный визит.

Майкрофт пригласил её в кабинет и в качестве мысленного упражнения даже представил три варианта будущего диалога, которые гарантировали бы ему как минимум недельную отсрочку от неизбежного. Но все три варианта были отметены. Почему не сегодня? Он закрыл и убрал ноутбук, поправил галстук, а Гермиона произнесла неуверенно:

— Кажется, у вас осталась книга по ментальной магии.

Майкрофт хмыкнул. Эта реплика прозвучала на удивление по-детски, наивно, но не раздражающе-глупо. Боже правый, это было почти мило.

— Да, — кивнул он, — полагаю, мне следовало давно ее вам вернуть, — но не предпринял ничего, чтобы достать томик на фарси из сейфа.

Гермиона рассматривала его лицо, и во внимательном взгляде, который сегодня на удивление не сопровождался даже намёком на головную боль, Майкрофт читал удивление. Ей хватало проницательности, чтобы увидеть всё то, что он не стал маскировать — усталость.

— Декабрь был непростой. Двенадцать крупных террористических актов в мире… только за месяц. Слава Богу, это не коснулось Британии, но среди пострадавших были также и наши подданные, а проблема мирового терроризма так велика, что не может считаться проблемой одной страны, — сказал он, умолчав о другой проблеме, которая утомила его сильнее, чем террористы, Египет и Корея вместе взятые.

— Это так серьезно?

— Нас не успеет уничтожить глобальное потепление или обещанный мистером Хокингом метеорит, потому что мы неплохо справляемся с этой задачей сами, — ответил он. Гермиона опустила глаза, и Майкрофт не сомневался в том, какие мысли сейчас возникли в её голове.

— Почему нельзя их остановить? — спросила она тихо.

— Потому что они верят в свои идеалы, потому что их финансируют те, кому выгодна нестабильная политическая ситуация, потому что они находят поддержку то у одних, то у других, причем на самом высоком уровне, — сказал он, сводя до одной фразы многостраничные аналитические доклады.

— Вы занимались этим весь декабрь? — в голосе Гермионы послышалось сочувствие, а ещё — стыд за появление без приглашения и предупреждения. Один ответ… и, выпив чаю за лёгкой необременительной беседой, которая доставит удовольствие им обоим, Гермиона уйдёт. Или даже проще. Один ответ, и Гермиона исчезнет. Майкрофт прекрасно знал, что сказать. В некотором роде, он был специалистом по таким ответам. Но он сказал мягко:

— Увы, даже мои возможности не безграничны, и в отсутствие сна я едва ли мог бы считаться хорошим собеседником. Впрочем, не будем об этом. Сегодня же Рождество.

— Вы терпеть не можете Рождество, — произнесла Гермиона тихо и посмотрела в огонь. А Майкрофт, наоборот, перевёл взгляд на её лицо. Ей шёл румянец от быстрой ходьбы по холоду. И костюм тоже.

— Разумеется, — кивнул Майкрофт.

— Почему?

Можно было соврать. Изобразить Эбенизера Скруджа. Он сказал:

— Семейные праздники были чудовищны. Моей маме необходимо запретить праздновать что-либо, её одной достаточно, чтобы устроить в гостиной локальный Армагеддон. А ведь был еще Шерлок. Чудовищные выходки каждый год. Он начал с того, что устроил короткое замыкание, в год. И закончил тем, что пришел под кайфом и едва не довел маму до сердечного приступа — в шестнадцать. Больше мы не праздновали.

Гермиона посмотрела на него очень понимающим взглядом и сказала:

— Я любила Рождество в детстве, мы с родителями сидели перед камином и… пытались увидеть Санту. В Хогвартсе было просто волшебно. У Уизли — теплый, домашний праздник. А потом он просто закончился... — и спросила осторожно: — Вы скучаете по нему?

Майкрофт почувствовал прикосновение к сознанию, настолько деликатное, что оно отозвалось мурашками по телу. Сморгнув, чтобы избавиться от этого ощущения, он произнёс с намеренно неприятной улыбкой:

— Боюсь, Гермиона, вы приписываете мне чувства и эмоции, на которые я не способен, — и, оборвав сам себя, отвернулся к огню и спросил: — Удобная маска, не правда ли?

Прикосновение к сознанию сделалось ощутимее. Гермиона даже не думала читать его мысли, она просто стремилась разгадать их, и он это чувствовал.

— Не только удобная, но и достоверная. Настолько достоверная, что я не раз и не два почти верила, что она и есть ваше настоящее лицо, — сказала Гермиона.

— Почти? — хмыкнул Майкрофт. На самом деле, учитывая, что она бывала в его сознании, что она меняла его память, о масках вообще можно было не говорить.

— Почти, — очень тихо повторила она.

— Не говорите об этом Шерлоку, пожалуйста, — попросил он насмешливо, — если он заподозрит, что у меня в груди вместо мотора, качающего кровь, располагается живое сердце, он не даст мне покоя.

— Вы не раз казались мне… — Гермиона осеклась, но Майкрофт не стал помогать ей. Он хотел, Боже правый, очень хотел, чтобы она сама это произнесла. Тогда всё будет чуть-чуть не так грязно и омерзительно.

— Машиной, — выдохнула она.

— Могут ли машины мыслить… Да, кажется, мы однажды обсуждали это в Рождество.

В то Рождество было просто жаль. Немного.

— Вы тогда были удивительно живым, Майкрофт. Зато потом я иногда думала о том, могут ли машины… чувствовать.

— Жизнь и смерть Ирэн Адлер были делом государственной важности, — Майкрофт встретился с Гермионой взглядом и уже не думал разрывать контакт. В мозг забились тонкие иголочки боли, но он даже не пытался отмахнуться от них. Эта боль была частью сделки.

Гермиона сделала небольшой шаг вперёд, нарушая допустимую дистанцию, и спросила:

— А дело государственной важности значимее, чем сердце мистера Майкрофта Холмса?

— Что такое одно сердце в сравнении с жизнями и судьбами миллионов подданных Ее Величества? — спросил Майкрофт, ощущая, что на языке начинает горчить, и через силу тоже подошёл ближе.

— Они здесь не причём… — прошептала Гермиона.

Он ощущал себя жалким. Глядя в глаза Гермионы, он поймал себя на мысли о том, что Шерлок никогда на самом деле не мог его серьёзно оскорбить, задеть так, чтобы от боли перехватывало дыхание. И Эвр не могла. Никто, собственно. Кроме него самого.

Иглы пропали, но сознание Майкрофта окружило плотным тяжёлым коконом.

— Гермиона, — произнёс он ровным, не сбившимся голосом, — должен признаться, я испытываю отвращение не только к Рождеству, вообще ко всем подаркам и… увеселениям.

— В таком случае, хорошо, что я не захватила открытку.

— Боже правый, очень хорошо! — кивнул он, и Гермиона очень легко дотронулась до его ладони.

Это не было неприятное прикосновение. Напротив. Возможно, лучшее в жизни. И оно же породило отвращение настолько сильное, что вызывало тошноту.

Есть люди, способные на такое. Майкрофт их знал. Он работал с ними, он контролировал их работу и строго спрашивал за провалы. Но сам он не входил в их число. Слишком высокая ставка, слишком сложные условия. Вот только… он сам сказал: что такое сердце Майкрофта Холмса в сравнении с жизнями и судьбами миллионов подданных Ее Величества?

Перехватив горячую, совсем небольшую руку Гермионы, он осторожно сжал её и произнёс, чувствуя, что горло пережимает:

— Полагаю, мне стоит спросить, — сказал он, и, слава Мерлину, в этот раз слова дались ему непросто, — не имеете ли вы возражений…против того, что наши отношения примут менее формальный характер.

Магия Гермионы вжалась в его сознание, вцепилась когтями. Аромат яблочного шампуня заполнил ноздри. Он знал, какой ответ услышит, а какой — желает услышать. Гермиона тяжело выдохнула:

— Никаких возражений.

Майкрофт наклонился и аккуратно поцеловал её в сухие, шершавые от ветра губы.

Ему повезло от природы. Секс никогда не интересовал его действительно сильно, он никогда не был зависим от этой стороны физиологических потребностей. Сам процесс, очевидно глупый и неловкий, переданный матерью-эволюцией и явно не подходящий существам, обладающим развитым сознанием, не приносил ему особенного удовольствия — разве что действовал как способ снять стресс или отвлечься. В принципе, если бы можно было просто колоть нужные гормоны для достижения тех же целей, это было бы предпочтительнее.

Не в этот раз.

Ощущая губами вкус её губ, Майкрофт в то же время отчётливо чувствовал давление её магии на собственный разум. Казалось, ещё чуть-чуть, и не только она сумеет прочитать, о чём он думает, но и наоборот. Самый сложный в мире раунд игры, в основе которой — откровенность и открытость.

Позднее, в спальне, это действительно произошло. Майкрофт не мог управлять этим, да и Гермиона, как ему показалось, тоже. Но он ярко, до исступления остро ощущал её мысли, почти видел себя её глазами. И — даже больше. Думал её разумом. Чувствовал её эмоциями. И из её сознания на него выплёскивался океан, в котором очень хотелось утонуть.