Человек с Драконьего Камня (гет)

Бой был недолгим: Санса проскользила над стеной Винтерфелла и трижды ударила огнем, а Джон вырвался чуть вперед, словно хотел закрыть собой Арью, и обрушил на часового и на барак под стеной столб огня, рядом с которым, с другой стороны барака, ударила Арья-Вхагар. Можно было садиться, заложив на небольшом пространстве красивый разворот, но Джон заметил на стене расклеванные птицами головы, прежде чем они нашли благородный конец в реке огня, и в крике Вхагар, полном человеческой скорби и жажды мести, он услышал, что Арья тоже узнала казненных: рябой лучник Тим, псарь Фарлен — и кузнец Миккен, выковавший для Арьи Иглу.

Мейгор Жестокий на месте Джона слегка окатил бы пламенем выскочившего во двор Теона, следя за силой и температурой удара, чтобы Теон за свои злодеяния и предательство на всю жизнь остался изуродованным огнем слепцом. Джон был благороден и горяч и спрыгнул на землю со спины дракона, вынув из ножен блеснувший черным меч.

Так вернулось в Вестерос Черное Пламя, клинок королей Таргариенов, острый, прочный и легкий для своего размера. Если Теон и думал, что Джон моложе него и не настолько уж искуснее, с этими мыслями он расстался в первые же секунды поединка: Джон с тех пор рубился с десятками соперников, и над его приемами боя работали великие бойцы прошлого: Бейлор Сломи Копье, Эймон Рыцарь-Дракон, Мейгор Жестокий, даже Эйгон Завоеватель и Висенья приложили руку. Меньше чем за минуту Теон был сбит с ног, меч его отлетел в сторону и чудом не вместе с кистью, а щит был расколот надвое — только поединок на этом не закончился, пусть даже Джон и вспомнил о том, что Теон нужнее как живой заложник, а не казненный предатель. Удары сыпались на Теона как лавина, Джон бил его и повернутым плашмя мечом, словно давая пощечины, и ребром щита, и ногами, вминая в ребра погнутые доспехи...

— Хватит, Джон! — прозвучал над полем боя голос Эйгона, и Джон опустил меч и дал щиту упасть, бросив избитого до бессознательности Теона.

— Я всегда думал, что милосердие — это женское дело, но теперь вижу, что вы вашего пленника, пожалуй, живьем собакам скормите, — ехидно сказал Эйгон, поворачиваясь к Арье и Сансе, а они уже спустились со своих драконов и бежали к Эйгону, и Джону издалека показалось, что, явись сейчас Эйгон во плоти, он бы приобнял ищущих его совета и защиты девочек как своих дочерей, и Арья и Санса уткнулись бы носами в его широкую грудь.

— Что, поцапались с Мейгором? — ответил Эйгон на какие-то неслышные Джону девичьи жалобы, Эйгон говорил громко, пользуясь тем, что он слышим только тем, кому он хочет быть слышным.

На дворе перед казармами уже начали появляться напуганные явлением драконов обитатели Винтерфелла, которые пока не знали, радоваться ли им освобождению от сгоревших в бараке Железнорожденных или готовится к худшим бедам, и вид дочерей лорда Эддарда рядом со зловеще мерцающим призраком Эйгона не добавил ясности.

— Мейгора надо ценить, — наставительно заметил Эйгон, которого мало трогали эмоции туземцев. — Церковники подняли тогда на нас весь Вестерос; против семи лучших бойцов Вестероса Мейгор стоял вместе с простолюдином и пятью случайными рыцарями из толпы. Никто не выстоял бы тогда, кроме него, с его силищей и бешеной яростью — и короны, которые потом лягут на ваши головы, куплены его кровью и муками.

— Винтерфелл снова ваш, — обратился Джон к жителям замка, все выходившим и выходившим во двор у горящих казарм, Джона в таргариенском доспехе они сначала и не узнали. — Если кто-то из захватчиков еще остался здесь, возьмите в руки оружие и проводите меня к ним. А их главаря, отплатившего вам злом за гостеприимство, бросьте в темницу, но оставьте в живых — пусть даже и в еле живых.

Помощь Джона, вероятно, уже была не нужна — караульных на стенах, превращенных в живые факелы, видели все, а остальные Железнорожденные, напуганные таргариенскими призраками, не дерзали ночью покидать барак, где и сгорели в драконьем пламени. Джон так и не дождался ответа и подошел к невестам, не задумываясь о том, почему освобожденные встретили его молчанием — Эйгон уже шутил с Арьей и Сансой, коль скоро разговор зашел о детях и о родах, и вогнал их своей откровенностью в краску.

— Раз Джон подошел, повторю еще раз, — уже серьезнее сказал Эйгон. — Дело не в Мейгоре и уж конечно не в том, что я его отец. Дело в том, что похожих на него людей немало — один вот даже сидит пока на вашем троне. Их мало кто любит, и, может, их не за что любить, но они хотят прежде всего уважения. Тот мрачный обожженный здоровяк, которого вы помиловали в Королевской Гавани...

— Сандор, — подсказала Санса.

— ...карлик Тирион, сын Хранителя Запада, — продолжал Эйгон. — Вам может не нравиться их компания, но покажите им ваше глубокое уважение к тем их качествам, которыми они гордятся сами, и, даже если они не боятся ничего на свете, ваша благосклонность станет единственным, что им будет страшно потерять — а вы приобретете сильного и преданного союзника.

Эйгон хотел еще пояснить, что этот трюк не пройдет с обаятельными людьми, привыкшими ко всеобщему восхищению, и с ними, наоборот, следует действовать пожестче, но в этот момент из горящей казармы вышел призрак стройного и элегантного таргариенского короля, находящегося в том возрасте, в котором при жизни он еще умел скрывать свою болезненную тягу к огню и не бормотать сладострастно на людях «до пепла, до пепла сгорели косточки», как он только что делал, стоя в пламени.

— Наша разведка и оружие устрашения, — с усмешкой сказал Эйгон, но дал пришедшему представиться самому, что тот делать отнюдь не спешил. — Этот временами достойный муж вместе с Мейгором загнал всех Железнорожденных в барак, докучая им по ночам, и чуть не свел с ума их главаря.

— Ваш покорный слуга и данник, — поклонился сестрам изысканный призрак. — Я просто очарован вашей красотой, милые миледи, и сражен блеском ваших глаз, в которых отражается дикая пляска огня. И рад принести вам добрую весть — ваш младший брат находится недалеко отсюда, мне посчастливилось проводить его до добрых людей.

— А Бран? — потребовала Арья, в которой радость за Рикона боролась с тревогой за Брана, чьи увечья не позволяли ему бежать.

— У лорда Брандона могучий дар, я даже не смог укрыться от его взгляда, — поведал король-призрак. — А может, он видел меня не глазами — и он потребовал, чтобы я не чинил ему препятствий в его пути на север. Его сопровождали его лютоволк, его огромный слуга, называющий себя Ходором, и женщина из Одичалого народа, верная лорду Брандону. Мой великий долг перед вашим родом не позволил мне ему перечить...

— Эйрис, — с плохо скрываемой неприязнью сказала Арья, она догадалась о том, кто с ней говорит, на секунду позже Джона, но все же не назвала прозвище Эйриса, чтобы снова не вышло скандала.

— Да, я Безумный Эйрис, — театрально понурив голову, признал призрак. — Верьте мне, добрейшая госпожа: только злая болезнь, помрачившая мой ум, заставила меня нанести вашему роду тяжкую обиду. Я заботился о ваших братьях больше, чем о собственных детях, чтобы загладить свою вину — успокойте же меня в моем горьком посмертии, скажите мне, что я прощен!

— Не раньше, чем мы обнимем нашего брата, — твердо сказала Санса, война закалила ее характер, и она уже больше не боялась показаться невежливой или невеликодушной.

— Я провожу вас, — вызвался Эйрис. — Только оставьте драконов чуть вдалеке от дома, в котором скрывается ваш брат — добрые люди, что заботятся о нем, могут их испугаться.

Эйрис не хитрил и не готовил ловушки, но Эйгон все равно не был доволен тем, как быстро Арья и Санса ему поверили — только молчаливый и мрачный Джон порадовал Эйгона, выступив вперед.

— Я полечу с ними, — сказал Джон, и его взгляд был по-прежнему тверд и холоден. — А потом ты отправишься искать Брана. Младший сын и средний сын — слишком малая цена за лорда и его наследника, Эйрис. Потому второе поручение: замок должен остаться в целости, пока не вернется Король Севера. А Теон не должен покинуть темницу.

— Мне кажется, он довольно щедр, — поддержал Джона Эйгон, который Эйриса не любил. — Ты, Эйрис, потерял его корону, и рос Джон совсем не принцем — по твоей вине.

— Меня уже вознаградила за это судьба, — неожиданно даже для Эйгона ответил Джон и приобнял Арью и Сансу, а Эйгон с удовольствием заключил, что у наследника есть здоровая наглость и неплохой стиль.

Эйрис был не единственным неожиданным гостем, который в эту памятную ночь посетил Винтерфелл, но следующего призрака увидел только Эйгон и, увидев, окликнул.

— Здравия желаю, государь! — браво отрапортовал сэр Дункан, он с величественным и немного высокомерным Эйгоном Завоевателем сначала прикидывался простачком, чтобы не сердить его своей близостью к Эйгону Невероятному и вообще к королевской фамилии. — Вы к живым спускаетесь великие дела вершить, а я за вами в приоткрывшуюся дверь по своей личной надобности шастаю.

За прошедшие годы Эйгон успел хорошо узнать сэра Дункана и не почитал уже его простаком, а видел его мудрость и то, что чистый сердцем и душой Дункан стоит к богам ближе, чем многие великие короли. Но уж такое между ними установилось общение, что Дункан так и играл с Эйгоном роль чуть лукавого простолюдина.

— Ты вовремя, Дунк, — сказал Эйгон. — Возьми-ка с собой моих наследников.

— Это не я вовремя, это они вовремя, — скромно сказал сэр Дункан и обернулся к Джону и его невестам. — Вас многие здесь и не узнают теперь, а я вот отведу к той, для которой вы всегда прежние, какие и есть.

Сэр Дункан повел Джона, Сансу и Арью через главный двор и конюшни, к кухням и дальше на задний двор, куда выкидывали отбросы и где даже зимой стояла вонь. Года полтора назад Санса, никогда не заходившая в такие уголки замка, могла бы и сморщить от этого носик, но теперь из детства у нее осталась только светская выдержка, выручавшая и в бою. Так что сэр Дункан мог быть доволен тем, что его спутники действительно остались прежними, простыми и земными людьми, и зловещая слава драконьих всадников, духовидцев и варгов их не изменила.

— Доброе утро, Нэнси, — ласково сказал Дункан, входя в небольшую каморку, для чего ему пришлось согнуться почти пополам.

— Доброго в этом утре только то, что ты опять ко мне пришел, Дунк, — ответила лежащая навзничь древняя старушка, и Арья первой узнала голос Старой Нэн — может, потому что она, по сравнению с Джоном и Сансой, слушала сказки Старой Нэн совсем недавно, а может, Арья и действительно любила Старую Нэн еще больше, чем они.

— Скоро станет легче, Нэнси, — ответил Дункан, — скоро ты станешь еще и моложе меня. Я потому и болтаю с тобой, чтобы ты это вспомнила, как оно было.

— Да куда мне, — улыбнулась своему Дунку Старая Нэн, глядя в потолок невидящими глазами, а Дункан уже знал, что перед почти слепой Нэн раскрываются сейчас и потолок, и небо. — Присмотри за нашим Уолдером, Дунк.

— Хорошо, Нэнси, — кивнул Дункан. — С ним все хорошо будет, он для лорда Брандона стал ногами, а лорд Брандон стал его головой.

— Бран маленький еще, — покачала головой Старая Нэн и замолчала на несколько минут, улыбаясь мыслям о своих воспитанниках. — А все же горько умирать в плену, Дунк.

— Ты не в плену, няня, — наконец заговорил Джон, шагнув вперед, а призрачный сэр Дункан ловко посторонился и пропустил всех троих. — Винтерфелл свободен.

Лицо Старой Нэн просияло, и Дункан уже ясно видел зрением призрака, как раздвигается над ней крыша ее каморки.

— А я верила, что ты придешь, Джон, что ты первый на защиту встанешь, обо всем другом забудешь, — сказала Старая Нэн, ловя иссохшей рукой крепкую руку Джона. — Тебе больше пристало бы принцем быть, а не этому пиратскому детенышу.

— Теон уже пожалел, что вернулся сюда не с миром, и еще пожалеет, — строго сказала Арья, подходя к няне, но Старую Нэн уже не тревожила судьба Теона, да и злобы в ней никогда и ни к кому не было.

— Да ты прихрамываешь, Арьюшка, — сразу же заметила полуслепая няня. — Ох, горе, горе, пришли тяжелые времена: я смотрю, и Санса уже в доспехе.

— Мераксес не даст меня в обиду, няня, — весело сказала Санса. — И Джон тоже.

— Горе было бы, если бы они были поврозь, — уверенно добавил Дункан, и Старая Нэн мелко покивала в ответ, словно благословляя.

— Мы пойдем теперь, — как-то запросто сказал Дункан и исчез, и Старая Нэн ушла вслед за ним.