Нереальная реальность: Тайна треугольника (джен)

Следующим утром никто не пришёл. Первым проснулся Бойль и тут же принялся всех обеспокоенно расталкивать. Солнце поднялось достаточно высоко, рабочий день раба был в самом разгаре.

— Никого? Они что, решили выходной нам дать? — нервно усмехнулся Билли.

— Или обо всём узнали?

— Не к добру это, — подытожил боцман. Я только тяжело вздохнула.

К счастью, долго гадать о причинах сбоя в графике, нервно меряя шагами клетку, не пришлось. Хотя даже за это время в голове родилось и умерло множество теорий, от «Может, Джек обо всём договорился?» до шокирующего осознания, что аборигены понимают нас и заговор раскрыт. Объявились четверо наших старых знакомых. Мы было успокоено выдохнули, но конвоиры, выстроив нас в колонну, указали на другую тропу — что вела в деревню. Каждый шаг отдавался в голове паникующим «Узнали!». Внутри всё сжалось в комок, постепенно дыхание стало подрагивать сильнее, взгляд рассеянно скакал по зарослям, голову поглотил хаос безумствующих мыслей. В душе зарождалось гнетущее и необъяснимое чувство — точно, как при пересечении Треугольника. Я шагала первая, и за спиной громоздилось беспокойное молчание в предчувствии чего-то недоброго.

Добравшись до поселения, мы направились не к дому вождя, а куда-то в сторону, выше по склону. Деревня вовсе казалась вымершей, даже не дымили костры. За деревьями в гору уходила выложенная камнем дорога, по которой с лёгкостью проехала бы повозка. Вдалеке, в джунглях, где терялся её конец, в небо поднимался плотный белый столб дыма. Я запрокинула голову, чтобы убедиться: нет, вершина вулкана дымила гораздо выше. «Вот мы и дошли до кондиции», — мысленно усмехнулась я, поминая часы «маринования» в едком соке и особый режим питания, как у свиней на откормке. За спиной нервно загудели, точно пираты уловили мои безрадостные догадки. У меня же в голове наливался красками образ богатого пиршества с огромным костром в центре, пиршества, главным угощением на котором станем мы. «Если умирать, то нетривиально». Так ты говорила, подруга? Ну вот, смерть в качестве обеда — куда уж необычнее! Сравнимся с великими путешественниками! Видимо, издержки профессии».

Мы достигли ворот. Больших деревянных ворот, что перекрывали дорогу, но никакой ограды по их сторонам не было. Створки разошлись, впуская на овальную поляну внушительных размеров. В центре пылал гигантский костёр — в точности, как я представляла. Границы площади очерчивали дома на сваях с острыми крышами; на стенах каждого значились непонятные символы. Но главное — здесь была тьма народу! Мужчины, женщины, дети, старики и старухи. Толпа пребывала в каком-то радостном волнении, гудела и покрикивала в предвкушении чего-то долгожданного. Пока нас вели сквозь эту массу народу, я беззастенчиво разглядывала смуглые лица и крепкие фигуры. Большинство глаз глядело с холодной заинтересованностью. Нас встречали молчанием, а провожали криками нараспев, точно заклинаниями. Никто не боялся, никто не проявлял агрессии. Они просто ждали. Только щуплые детишки — единственные обитатели в набедренных повязках — от восторженного любопытства закусывали палец, а затем настойчиво дёргали молчаливых матерей за руку. Ещё интересная деталь — рисунки на теле. Они были у всех взрослых и покрывали не только лица, но и свободные от одежды участки тела. У женщин — красные и зелёные, у мужчин — жёлтые, как у тех туземцев, что сопровождали нас, и коричневые. Одинаковыми были только выкрашенные черным глазницы.

Я так увлеклась этнографией, что повелительный толчок тупой стороной копья в грудь заставил забавно подпрыгнуть от неожиданности. Мы остановились чуть поодаль от костра, напротив выложенного грубым камнем подобия пьедестала. Над ним был подвешен массивный знак, отлитый или покрытый темным золотом: перевёрнутый крест в ромбе. Пока я рассматривала его и строила догадки, толпа справа покорно расступалась: шествовал кто-то важный. Среди людей мелькнула голова вождя. Я мысленно скривилась от воспоминаний, хотелось отвести взгляд, но местные вполне могли это принять за неуважение. Передние ряды наконец разошлись, вождь неспешно двинулся к постаменту. За ним следом вынужденно торопился старик.

— Барто! — Я стартанула с места, высекая фонтаны пыли. Старший помощник в секунду врос в землю, беззвучно хлопая ртом. Двое туземцев позади него остановились, как и вождь. Ветер не успел растворить ликующий вопль, а я уже врезалась в одноглазого пирата с радостными объятиями. Несколько мгновений Барто боялся ко мне прикоснуться, а затем по-отечески обнял в ответ.

— Надо же! Мисс! Живая! — загудел он прямо на ухо. — А я уж думал — всё!

Отстранившись, я выдохнула:

— И я…

Барто вдруг изменился в лице.

— Так это что же, они о тебе говорили?

— Чего?

— «Та, что Видела». Вождь сказал, они вернули девушку, но я и не думал… Что ты видела?

Непонимающе округлились глаза.

— Что? Что я видела? Погодите… Вождь? Сказал? Вы… их понимаете, что ли?

Барто чесанул затылок.

— Вроде. Только вождя. Язык похож на смесь старого испанского и наречия одного из племён на островах: я там в молодости… — Старик поймал на себе взгляд главного и тут же умолк. — Возвращайся, — бросил он мне, — не испытывай их.

За моей спиной тут же вырос суровый воин. Старпом поспешил за вождём, а я смогла лишь провожать его вопросительным взглядом, возвращаясь к остальным пиратам. Предводитель туземцев, облачённый в бордовую церемониальную рясу, поднялся на каменное возвышение и приветственно очертил рукой в воздухе подобие полукруга. Народ что-то прожужжал в ответ. Я пыталась взглядом заговорить с Барто, быть может, разглядеть хоть какой-то намёк на происходящее, но тот словно нарочно избегал меня.

Откуда-то сзади грянули барабаны: «Та-да-там. Там. Там. Та-да-там. Там. Там. Там» — при каждом ударе внутри всё подпрыгивало от зловещего ритма. Толпа умолкла, нас заставили встать на колени, причём меня «попросили» лёгким уколом копья. Чувство плохого предзнаменования внутри разрасталось, как чёрная дыра. Со стороны аборигены слаженно образовали коридор, по которому гордо шествовали местные жрицы — уж в этом я была уверена. Взгляд с любопытством задержался на женщине в голове колонны: длинный плащ из каких-то полупрозрачных растительных волокон заметал следы её босых ног; под ним наготу прикрывал узкий кусок ткани на бёдрах и богато украшенная то ли камнем, то ли ракушками нагрудная повязка. Возраст жрицы было трудно угадать, ибо каждый миллиметр тела, лица покрывали узоры чёрной краски. На длинных сильных руках позвякивали костяные браслеты. Жители острова застыли в благоговейной тишине, оттого моё: «Вот черт!», наверное, прозвучало излишне громко. Я отвернулась, уткнувшись взглядом в утоптанную землю, ибо разглядела уже самое важное: на поясе жрицы поблёскивал кинжал с узким вытянутым лезвием весьма искусной для туземцев работы.

Процессия вышла в центр и приостановилась около нас, точно для оценки. Я фыркнула и глянула на Барто в тщетной надежде получить хоть какой-то намёк, но бывалый пират с молчаливым любопытством пожирал взглядом разрисованных барышень. Я неоднозначно хмыкнула, задев краем глаза ещё двоих пленников, и обернулась к удаляющимся жрицам. И тут же взгляд со скоростью молнии метнулся обратно. Я даже забыла, как дышать. Всё происходящее, жизненно важное или просто объективно существующее, приобрело аморфность, размытость и утратило своё значение, уступило фокус двум устало сгорбившимся фигурам, неуклюже ковыляющим к костру в сопровождении четырёх охранников. Глаза щипало, а я боялась моргнуть.

— Эй, эй, гляди, — зашипели по сторонам, — это ж капитан…

Душа требовала кричать во всё горло, а на деле только медленно отъехала челюсть в беззвучном восклицании. «Это реальность!» — ликующе забилась мысль. Взгляд, как мне казалось, пылающий, точно лазер, намертво застыл на Джеймсе. Этот взгляд и кричал, и рыдал, и смеялся, и молил — чтобы Уитлокк поднял голову, чтобы увидел меня. Но Феникс упорно глядел под ноги и, казалось, в принципе не обращал внимания на весь перформанс. Кто-то из пиратов не удержался от приветственного крика. Джеймс тряхнул головой, повёл глазами куда-то влево, в гущу толпы, и только потом его взгляд обратился к нам. Уитлокк замер. Я почувствовала, будто что-то взорвалось внутри, что-то наподобие склада с фейерверком, из распахнутых глаз неподвластным потоком струились слезы — тихие, спокойные, вызванные не плачем, а нахлынувшим умиротворением. Со стороны зрелище выглядело сомнительно: беззвучно рыдающая на коленях девица потрёпанной наружности, с огромными глазами и раскрытым ртом, но при всём желании я просто не могла двинуться. Я будто провалилась в дыру, где нет ни времени, ни пространства, ни меня самой, а только бурлящий хаос чувств. Прошло секунд пятнадцать, и сработал триггер. Джеймс бросился ко мне, с неистовой силой раскидывая охранников. Я попыталась подняться, но тело всё ещё млело под счастливым наркозом, и вышло что-то забавное и неуклюжее. Впрочем, в моих стараниях не было надобности. Уитлокк подлетел, с лёгкостью подхватывая меня с земли, и заключил в объятья — крепкие и нежные. Как фарфоровую куклу. Наружу пробился смех, и я закрыла рот ладонями, давясь радостью. Вряд ли в те мгновения кого-то из нас заботили не то что вопросы приличия, но даже попытка туземцев устроить важное ритуальное событие. Всё это было вне. Я запрокинула голову, и небо с лёгкой дымкой показалось столь близким, что можно дотянуться рукой. И всё-таки радость была недолгой. Не прошло и минуты, подошвы сапог коснулись земли. Я впервые взглянула Джеймсу в лицо. На губах сверкала улыбка, аж щеки немели.

— Борода, вот, значит, как? — усмехнулась я.

Уитлокк же глядел на меня с волнением владельца той самой фарфоровой куклы, на которой он нашёл глубокую трещину. «Но ведь это неважно, всё неважно, — затараторила я мысленно, — живы, мы живы, это главное, важное, единственное». Случайно на глаза попалась умилённая физиономия старика Барто, а чуть впереди него практически непроницаемое лицо вождя с лёгким оттенком всезнающей улыбки. Джеймс так и не успел мне ничего ответить: явились блюстители порядка и грубо увели его на положенное место.

— А меня, значит, дорогуша, обнять не хочешь? — прозвучало, как шокером ударило. Я резко обернулась направо. Джек испепелял меня ревнивым взглядом, и я не могла ручаться ни за его искренность, ни за наигранность. — Похоже, ты живая. — Кэп склонил голову набок, карие глаза изучали меня сквозь задумчивый прищур.

Я отвела взгляд и пробурчала, пытаясь заткнуть дрожь в голосе:

— Это звучит так часто и удивлённо, будто все ожидали иного.

— У тебя были все шансы, — кивнул Воробей, подчиняясь приказу стать на колени, — после отравленного дротика.

Рука непроизвольно коснулась места укола на шее: «черные вены» всё ещё не сошли. Мозаика начинала собираться: оказалось забавным найти свою уникальность в неспособности отдать концы от убивающего дротика. И, конечно, не свернуть шею тоже умудриться надо было, но это ведь уже и не так впечатляет. Что могло меня спасти? Удача? Выветрившийся яд? Значимость в хитросплетениях нитей судьбы? Или прививка от оспы? Неудавшаяся смерть превратила меня в уникальный для туземцев экземпляр, к которому прикасаться или опасно, или греховно, оттого тот несчастный лишился руки — притом с абсолютной покорностью! Неприкасаемая? Знать бы, в каком смысле: драгоценная или прокажённая?

Не успел клубок мыслей окончательно распутаться, как на меня упала тень. Я неспешно подняла голову. Жрица с кинжалом на поясе и неестественно белыми глазными яблоками стояла на расстоянии вытянутой руки. Она изучала меня, а я беззастенчиво пялилась на её замысловатую причёску из сотен косичек переплетённых всевозможными узлами. Как вдруг жрица подскочила ко мне, я инстинктивно шарахнулась назад. Сильная рука впилась мне в волосы, запрокидывая голову в сторону, чтобы было яснее видно следы от яда. Внутренний голос посоветовал не сопротивляться, лишь несогласно заскрипели зубы. Плавной походкой подоспела ещё одна из религиозной касты и подала небольшую чашу. Обмакнув палец в какую-то грязно-бордовую жижу, главная жрица прочертила на моем лице ось — от середины лба к подбородку. Через несколько секунд, вдоволь налюбовавшись, она плавно разжала пальцы и напоследок, прежде чем развернуться, поднимая плащом облако пыли, пронзила ледяным взглядом: «Вэ-ервиста». Я неприязненно передёрнула плечами. Больше ни к кому из пиратов не было проявлено излишнее внимание.

Жрица, её свита из пяти сложенных девушек и вождь заняли место на верхней ступени, мы — перед ними на коленях. Замолчали барабаны. Народ умолк с тем шорохом, с которым растворяется волна на берегу. Даже неугомонные птицы затихли. Барто, нервно переминающийся с ноги на ногу чуть позади и слева от вождя, поглядывал на нас исподтишка, как провинившийся юнец, но среди нас всех в глазах местного населения и, что важнее, их главаря старший помощник оставался наиболее значимой ввиду своей полезности фигурой.

Вождь говорил мастерски поставленным голосом и звучал уверенно, как и подобает хозяину, даже не напрягая связки, затем поведя рукой, передавал слово толмачу.

— Вождь Игара заявляет, что пришельцы из Мёртвых вод, то есть, мы, разгневали их Бога. К счастью, он не держит зла на демонов, то есть, на нас, признавая их полную подчинённость Тьме. Великие Воины предрекали их появление, и, к счастью, эта мадам, — Барто глазом указал на жрицу, — чьё имя я боюсь покоробить, знает, как избавить всех от страданий. Эту землю необходимо очистить от скверны и ублажить разгневанное Божество, дабы избежать кровавой расправы. — Барто замялся, услышав следующие слова Игары. — Вы… вы будете биться друг с другом до тех пор, пока в живых не останется один, кто будет достойным… стать жертвой их Богу и усмирить его гнев. Порождённое зло искупит само себя. — Старый моряк умолк, отводя взгляд.

— Устроить кровавую расправу, чтобы избежать кровавой расправы! — гневно выплюнул Флойд.

Остальные молчали, периодически обмениваясь взглядами и переваривая вышесказанное. Тем временем вождь Игара ответил пирату и потребовал перевода слово в слово.

— Мы никогда не примем кровь во имя крови. Это черта тех, кто приходит из-за моря, потому что Мёртвые воды отделяют эту землю от владений Тьмы, где демоны изничтожают друг друга оружием, крушащим кости и изрыгающим пламя. Вы принесли это оружие с собой, на эту землю, Мёртвые воды вас не сокрушили. Предзнаменованием вашего явления служила дрожь земли и гнев пробудившегося в огне Бога. Родившиеся во тьме, вы не видите света, оттого кровь ваших сородичей вам привычна, и вы не видите в ней той ценности, что видим мы в каждом жителе этого острова. Великие Воины предрекли, что явятся алчущие погибели, и, если их не остановить, всех постигнет кара. Это не кровь во имя крови.

Я перевела взгляд с Барто далеко за его спину, к вершине «курящего» вулкана.

— Бога, говорите, разгневали? — звонко переспросила я, поднимаясь с колен. — Да вы что здесь, совсем сбрендили?! Принцип работы огнестрельного оружия вам известен, а это, значит, нет? — вскрикнула я, указывая пальцем на гору. — Вы, булинь вам вместо галстука, живете на чёртовом вулкане! И это не божество. Ваш остров, как и тысячи в этом океане, лишь продукт вулканической деятельности многие тысячи лет назад и находится в сейсмически опасной зоне. Прямо здесь, под земной корой, кипит магма, бурлит и плавится смесь металлов и камней, и иногда ей становится тесно, как воде в кастрюле. И тогда она поднимается наверх, крушит породу, и появляются тектонические разломы! Дрожь земли — это предвестник извержения вулкана! Да, этого вашего дымящего бога! Кора треснула, магма идёт к поверхности, и значит, очень скоро вот эта вот гора взорвётся и изрыгнёт потоки лавы под тысячу градусов! И знаете, хоть порубите нас, хоть сотрите на тёрке, это вам нисколько не поможет! Единственный шанс — убираться подальше отсюда как можно скорее, иначе лет эдак через три сотни будут по этому испепелённому местечку водить экскурсии и рассказывать о гибельной недальновидности здешних аборигенов! Ясно?!

В пылу экспрессивной лекции, размахивая руками в попытке наглядно продемонстрировать грядущее событие, я достигла ступеней возвышения, но охрана лишь предупредительно выставила копья. Последние отзвуки моего голоса растаяли, и тут же повисла гробовая неестественная тишина. Барто с растерянно приоткрытым ртом глядел на меня испуганно и недоумевающе, и я поняла, что из всей пламенной речи он едва ли перевёл больше нескольких реплик. Взгляд медленно сместился к Игаре. Вождь глядел сурово, но не озлоблено. Похоже, я слегка перегнула палку, но шанса на искупление мне не дали: с ног сбил резкий и сильный удар по лицу наотмашь. Я рухнула в пыль, губы тут же окрасились кровью. Рывком меня перевернули на спину, и тут же на меня прыгнула рассвирепевшая жрица с оголённым кинжалом. Глаза её были полны фанатичного безумства. Я ткнула её кулаком в лоб, вызвав испуганные крики в толпе. Кинжал царапнул плечо. Подоспели помощницы, ухватив меня за руки. Я уже представила, как клинок входит в сердце, прекращая все треволнения, но жрица вцепилась одной рукой мне в горло. Я инстинктивно открыла рот, вываливая язык наружу. В момент, когда кинжал косо полоснул по щеке, я осознала истинный замысел. Выпучив глаза, впиваясь пальцами в горло так, что хрустела шея, жрица заставляла меня разжать зубы. Я билась в беспомощной истерике в попытке сбросить её с себя, но с каждой секундой меня всё ближе толкало к выбору: задохнуться или лишиться языка. Взгляд в исступлении метался меж разрисованных лиц. Никто не торопился ни мешать, ни помогать. Вождь, быть может, и хотел вступиться, но не имел права. В момент, когда из горла послышался совсем уж нехороший хрип, я услышала:

— Барто! Скажи ему, я добровольно стану жертвой, если он освободит команду!

— Сдурел что ли?!

— Скажи! — грозно крикнул Феникс.

Хватка на моей шее ослабла.

— Игара говорит, это выбор, достойный чести. Он согласен.

Жрица презрительно пнула меня в бок, оставив валяться в пыли и слезах.

— Я тоже! — вклинился Джек Воробей. — Я тоже готов пожертвовать собой. Ради своей команды, разумеется.

Не успел Барто перевести вождю слова кэпа, а я сесть на колени, Уитлокк возмущённо вскричал:

— Воробей, что ты, черт возьми, делаешь?

Пираты, похоже, пытались помочь мне в борьбе с навязываемым молчанием, но охрана их остановила. Кэп и Уитлокк оказались на расстоянии в пару ярдов друг от друга, остальных зажали в плотное кольцо холодного оружия кустарного производства.

— Ищу выход, как и ты! — с неуместным гневом парировал Джек. — Или выбираться с голыми руками надумал, а? — Воробей изобразил гримасу презрения и тыкнул в Уитлокка пальцем.

Далее происходящее и вовсе стало копировать спектакль захудалого театра абсурда. Капитаны принялись грозно, оскорблённо, возмущённо, гневно и яростно орать друг на друга, активно жестикулировать, тыкать пальцами и каждой мышцей рваться в бой, дабы набить оппоненту морду, да вот только их реплики совершенно не сходились с жестами.

— Знаешь, как достать оружие? Что делать дальше? Нам нужно время, а его у нас нет!

— Нам нужен благоприятный момент. Читал Кодекс, а? Не помешало бы! Последуем моей излюбленной пиратской традиции…

— Завяжем бой?

— И сбежим!

Барто растерянно молчал. Я ошалело переводила взгляд с одного капитана на другого, искренне переживая о здравости их рассудка, а постановочная ссора только набирала обороты, как лавина, и предупреждающе выставленные копья охранников производили с каждым словом всё меньше эффекта. Адреналин в крови мешал работе мозга, только интуиция успокаивала, что во всём этом спектакле есть жизненно важный смысл. Увы, главные его зрители оказались иного мнения.

— Ишильт’асун! — Властный голос вождя Игары пронёсся между пиратами, как метательный нож. Капитаны обернулись. Под взглядом предводителя туземцев меня словно к земле придавило, я тяжело осела, не сводя с него глаз. Когда после выдержанной паузы Игара заговорил, я поняла, не зная языка, но слыша голос и видя свет насмешливого триумфа в черных глазах, что партия проиграна.

— Он говорит, — тяжело выдохнул Барто, — что, раз вы оба готовы стать жертвой, пусть их бог сам выберет одного. Испытывать поединком вас нет нужды.

Я с испугом обернулась к капитанам. Они этого не ожидали. Никто не ожидал. Игара подал знак, и по бокам от распалённых пиратов возникли по двое конвойных — особо крепких, плечистых, с черными росписями на теле. Сопротивляться им было бесполезно и попросту физически невозможно, ведь упустить обещанную богу жертву — тяжкое преступление. Капитанов, закалённых морем и боями, тащили, точно молочных телят на заклание.

— Да сколько можно! — закричала я им вслед. — Почему вам постоянно хочется умереть?!

В голове творился полнейший хаос. Мысли мельтешили, будто их в блендере взбивали. Всё перемешалось: радость, страх, обида, ярость, облегчение и уже ненавистное чувство беспомощности. Нас вновь загнали в клетки, только теперь к нам присоединился Барто. Возбуждённое обсуждение было скомканным, перепутанным. В первую очередь, я стребовала со старпома рассказ о знакомстве с вождём.

— Они привели меня первым, как самого старого, ясное дело. Ну, это ж, подумали, что я главный. Посмотрел на меня Игара и сразу заговорил на другом языке, не том, что с местными общается. Путанный говор, конечно, но много в нём знакомого, так что в основном-то я всё понимаю. Я рассказал — без особых подробностей, конечно, — что мы крушение потерпели, корабль потеряли, что ничего дурного и в мыслях не было. Тогда он спросил про наших вождей. Я назвал Воробья и настоял, чтоб нашего капитана… ну, чтобы забрали его. Интересный народец, кстати, бережливый: всё наше оружие с берега притащили… Так, о чём это я?.. А! У Воробья он спрашивал почти то же самое, и тот про тебя сказал, мол, нехорошо в лесу одной бросать. Тогда Игара и ответил, что… ну что бегать от охотников было смертельно плохой идеей. А капитана тем временем местные знахарки обхаживали, уж не знаю, чем, но дня через два его и Джека увели куда-то. Я только смог узнать, что там они камни ворочают. Больше ни от кого не было ни слуху ни духу. Меня держали поблизости на всякий случай, но дали работу — корзины плести. Я там как раз его и умыкнул, — заговорщически улыбнулся Барто, из-под полы демонстрируя небольшой костяной нож. — А с вами-то что сталось? — поинтересовался старпом, с грустной миной поглядывая на наши измождённые лица.

Настал наш черед делиться историями. «Четвёрка первопроходцев» не утруждались изысканными эпитетами и называли вещи своими именами — грубо, но красноречиво. Бойль многократно проклинал жителей острова за то, что они обрекли его на ужасную мучительную смерть и искренне радовался, что я так вовремя подоспела, а потом тут же начал сетовать, что, с другой стороны, нынешнее положение не многим лучше.

— Так и что же ты видела? — выслушав мою часть повествования, заинтересовался одноглазый. Остальные тоже глядели с подозрительным любопытством, ведь до сего дня никто не знал подробностей.

— Да ничего я не видела! — всплеснула я руками. — Это дротик не с ядом, а с микстурой ночных кошмаров! — Барто только безмолвно качнул бровями. — Как бы там ни было, наш план остаётся прежним с той лишь поправкой, что мы не имеем права его провалить.

— План? — тут же оживился старпом. — Знаешь, как выбраться?

— Вроде того, — слегка кивнула я. — Надо только заката дождаться.

— Заката? Тогда плохо дело… — Я пырнула Барто раздражённым взглядом: не хватало только такой «поддержки». Старый пират чесанул затылок и мрачно пояснил: — Эта их церемония. На закате.

К земле полетели тяжёлые вздохи моряков, подкреплённые обескураженным: «Чёрт, чёрт, чёрт… Нам не успеть». Вряд ли кто-либо из них был до глубины души раздосадован провалившейся возможностью помешать достославным капитанам выступить в роли жертвенных даров, ибо, как верно подметил Джекки, своя жизнь — всегда дороже.

Разум заплутал в чувстве дежавю, насильно подкармливая плохим предчувствием. Минуло уже несколько лет, а мне всё казалось, что будто ещё неделю назад я так же подстёгивала пиратов активнее участвовать в спасательной операции на Исла-де-Лагримас, убеждала, что сдаваться нельзя — то ли их, то ли себя, и искренне верила, что время и удача будут на нашей стороне. Правда, тогда Судьба пережевала и выплюнула все мои ожидания.

— Ну и пусть, — злобно и решительно выдохнула я, — мы успеем. Обязаны успеть. Капитанам, кроме нас, надеяться не на кого, но, уверена, без боя они не сдадутся. И мы права на это не имеем.

«Я не допущу, мы не опоздаем, — мысленно поклялась я. — Только не снова».

Потянулись часы привычно изматывающего ожидания. Мандраж холодил кожу и горячил кровь. Роли были чётко распределены, сценарий отрепетирован и заучен до уровня рефлексов. Я нервно кочевала из угла в угол: мне в этом смысле повезло больше, чем шестерым ютящимся в клетке пиратам. Чем дольше мозг разбирал затею по молекулам, тем сильнее становилось убеждение, что план опасно сырой и непродуманный. Но это всё, что у нас было, всё, на что могли рассчитывать почти десять душ.

Примерно за час до назначенного срока вновь загремели барабаны — громче и куда более устрашающе. «Барабаны смолкнут, и простимся мы с Джеком Воробьём», — ужасно некстати всплыли в голове слова Джошами Гиббса. Я откинулась на каменную стену, закрываясь в собственной голове, разыгрывая образно представление, как внутреннее «Я», вложив в руку всю накопленную пиратскую дерзость, отчаянно ковыряется в костре Злости: распаляет, чтобы дать бой страху. Грохот доносился издалека: стройный, отрепетированный, сложный. Но теперь клетки моего тела не резонировали с ним, а словно бы покрывались щитами, отторгая и возвращая со стойким равнодушием.

— Готова?

Глаза медленно приоткрылись, я слегка повернула голову вправо. Барто приник к смежной решётке, постукивая костяным ножом. Остальные сидели полукругом в таинственном молчании. Вместо ответа на губах сверкнула односторонняя коварная улыбка. К счастью, ждать оставалось недолго.

Я так и сидела у стены, напротив двери, тщательно прислушиваясь к барабанному ритму, что постепенно становился все тише и плавнее. Наконец, громыхнул пиратский чих: так Бойль подал условный знак. Мышцы покорно расслабились, превращая тело в подтаявший пломбир. Остекленелый взгляд полуприкрытых глаз застыл на ямке у самого выхода. Зашуршали торопливые шаги, чиркнули меж собой деревянные миски, с лёгким стуком в них высыпали фрукты — так нам подавали ужин. Изо дня в день в последние минуты перед закатом приходила женщина в компании одного воина. Перед клетками становились две грубые деревянные миски, и затем в них щедро вываливали из корзины по несколько фруктов. То же происходило и сейчас, мне не нужны были глаза, чтобы чётко представлять каждое движение аборигенов и их следующее действие. Упал последний фрукт. Воин подошёл к вкопанному в землю столбу, к которому шла подвесная система подъёма решёток. Слегка стукнули камни в сетке-противовесе, и им в ответ скрипнули бревна. «Кормилица» молниеносным движением задвинула миску в клетку и отпрыгнула назад. Решётка тут же стала на место. Пираты, словно оголодавшие дикие звери, налетели на скудный паёк, и звук барабанов перекрыло звонкое чавканье. Такой же ритуал был проделан и с моей камерой. Однако я не двинулась и с места. Всё зависело от следующих нескольких секунд: ведь они могли просто уйти, равнодушно исполнив обязанности… Но нет. Женские шаги замешкались. «Хой!» — я едва не вздрогнула, когда туземец грохнул копьём о решётку. Некоторое время стояла тишина, лишь слегка посвистывал воздух, точно кто-то пытался изъясняться жестами и крайне торопился.

— Да не знаю! — раздосадовано выплюнул Барто. — Весь день так сидит. Может, померла, я-то откуда знаю! Не отвечает же, так мы даже дотянуться не можем. — Судя по шороху, старик просунул руку меж прутьев, демонстрируя внушительное расстояние от решётки до «полумёртвой барышни».

Сердце колотилось бешено. И вдруг я почувствовала, как меня начинает пробирать нервный смех. Пришлось задержать дыхание.

Женщина переминалась с ноги на ногу у самой двери, затем что-то затараторила своему сопровождающему. Воин явно колебался. «Давай же. Давай! — покрикивала я мысленно. — Такими темпами и, правда, окочурюсь!». Сомнения туземца можно было понять. В их системе безопасности существовал изъян: решётка клетки оставалась открытой, пока кто-то держал рычаг у столба, и именно на этом просчёте строилась основа побега. Поколебавшись, абориген всё же открыл дверцу. Женщина ступила осторожно, будто бы пробуя почву на прочность. В это время пираты предусмотрительно держались подальше, якобы не представляя ни малейшей угрозы. Продвинувшись на пару шагов, туземка легко толкнула меня ногой в сапог. Никакой реакции. Женщина продвигалась ближе воистину муравьиными шагами, а тем временем кислород в организме исчезал с обратной скоростью, хотя, стоит признать, синюшность шла на пользу моему образу. Меня бы вряд ли посмели коснуться, а потому, когда участливая самаритянка, обдавая пряным резким запахом, склонилась надо мной, в дальнейшем промедлении уже не было нужды. Словно фурия, вырвавшаяся на свободу, я накинулась, хватаясь за смуглые запястья, и пригвоздила туземку к смежной решётке. В тот же миг Барто метнулся навстречу, и горла женщины коснулся нож. Она издала краткий иступленный вопль, от которого нутро скукожилось и попыталось зарыться куда-то поглубже. Взгляд, полный праведного ужаса, словно при встрече лицом к лицу с их разгневанным божеством, застыл на моих руках: угроза смерти пугала не так, как касание чужачки по прозвищу «вэ-ервиста». Однако не успела я полноценно вдохнуть, дверца камеры с грохотом стала на место. Туземец-охранник воинственно выставил копье.

Я тыкнула пальцем на дверь соседней камеры.

— Открывай!

Абориген рыкнул и покрепче стиснул оружие. В ответ я схватила пленницу за волосы, отчего та начала выть — гундосо и отчаянно. Нож Барто угрожающе скользил по артерии. Остальные пираты топтались у выхода в полной готовности, точно рысаки перед заездом. Разрисованный воин колебался, затравленно указывая на нас пикой, но звать на помощь — уже было некого.

— Открывай! — собственный искажённый голос снова напугал.

Туземец сник и надавил на рычаг. Пираты вырвались, как осиный рой, окружили аборигена, отобрали оружие и загнали в клетку. Барто выскочил в щель с проворством хорька. Я толкнула пленницу в глубь камеры и последней оказалась на воле. Несколько триумфальных секунд мы молча пялились на одураченных тюремщиков, тяжело дыша и до конца не веря в совершенность задуманного. Туземец кружил в клетке, как затравленный волк, а его спутница, забившись в угол, монотонно продолжала выть.

Ночью сломя голову — до поселения было рукой подать. Деревня опустела. Кругом не было ни души, ибо ритуальный вечер сыграл нам на руку. Жилье вождя никто не охранял, и Барто без промедлений бросился наощупь искать отобранный пиратский скарб, а мы дежурили у входа. Закат догорел быстро. Ночной небесный страж не пожелал показываться, и единственным огнём в наступившей тьме оказались крошечные факелы выше по склону. Я поглядывала на дрожащие огоньки, нервно сжимая-разжимая кулаки, и сердце тяжелело от ледяного спокойствия — бессовестного от абсолютной уверенности, что, будь нужда, я оберну время вспять, но не позволю этому вечеру идти по драматическому сценарию.

— Разбирай.

Барто вытянул из темноты корзину и пинком опрокинул её. Выхватив любимую шпагу, я почувствовала уже знакомый прилив сил, будто прикоснулась не к клинку, а к магическому артефакту. Пистолетов оказалось немного, да и те без пуль и пороху сошли только за декор. Старпом подобрал длинную шпагу Феникса, а я позаботилась о Джековой сабле и машинально сунула за пояс чей-то пистолет. С огнём в глазах и клинками наголо наша шайка понеслась известным путём вверх по каменистой тропе. Врата в «квартал священнослужителей» гостеприимно встречали нас разинутой пастью створок. Всё же пришлось притормозить, чтобы не напороться на местный патруль, но единственной живой душой оказалась истеричная макака, вскрикнувшая где-то в зарослях. Огни ритуальной процессии затерялись среди крон: мы не знали наверняка, какую дорогу выбрать дальше, а в наступившей темноте неправильный выбор мог вполне стоить жизнь.

— Может, разделимся? — предложил Бойль.

Боцман злобно сплюнул.

— Передавят нас, как щенят слепых.

— Туда, — я уверенно направилась вперёд, — я отлично помню, что привели их не этим путём.

Пираты последовали за мной, не без сомнений, конечно, но меня боевая поддержка в тот момент мало заботила, ибо нутро, горящее желанием расквитаться, уверяло, что я и одна со всем управлюсь. Словом, боевой дух лихорадило от осознания, что дерзкий план побега лишь начало, что после многих дней неудачи, деградации в состоянии беспомощности настало время доказать звание морских разбойников.

Рысцой мы преодолевали тропические ярды, но без факелов или хотя бы лунного света это было слишком медленно. Слышался тонкоголосый писк паники где-то на задворках разума: бестия только и ждала своего выхода. Под ноги начали попадать камни и ветки, будто мы сбились с пути. Пришлось остановиться, как вдруг бахнули — один за другим — два отчётливых выстрела. Удивлённые взгляды заметались меж лихорадочно блестящих глаз. Подобно летучим мышам, наощупь, сохраняя в памяти этот неожиданный и вместе с тем родной звук, мы бросились дальше, и уже через сотню ярдов джунгли, заполненные непроглядной тьмой, выплюнули нас из своего чрева. Тропа наискось пересекала поросшую травой залысину на склоне вулкана и спешно ныряла в лес. Дальше и выше, словно растревоженный осиный рой, хаотично кружили огни. Как вдруг один молниеносно мелькнул и скрылся — но совсем рядом. Клинки дружно обернулись к выходу из джунглей в приветственном жесте. Зашуршала почва под подошвами сапог. Заскрипели стиснутые зубы. Я сжала обе рукояти, ощущая единение со своим оружием, и абсолютно готовая биться, пусть даже вслепую. Только сердце забилось сильнее под дозой адреналина.

Противник вылетел из-за деревьев, вскрикнул и тут же запустил в нашу сторону факел. Тот взмыл в воздух красивой дугой и приземлился ярдах в пяти от нас. С губ Барто слетело саркастичное: «Хе». Подобно ратникам, выстроившись клином, мы, не сговариваясь, двинулись навстречу двум теням. Но вместо копья одна из теней вытянула руку, раздался щелчок, а за ним: «Вот дьявол!». «Пиратская когорта» тут же замерла.

— Наши, что ли? — пробасил Бэтч.

Вместо ответа тени шустро переместились ближе и подхватили с земли факел. Свет пламени обрисовал знакомые физиономии пиратов из команды Барбоссы, тех самых, что не досчитались на берегу. Тут же радостно загудели.

— Ага, ну здорово! — Нисбет торопливо похлопал по плечу Бойля. — Вы уже на свободе! — Они с напарником дружно бросили беглый взгляд за спину и суетливо попятились дальше по своему маршруту, постепенно набирая скорость. — Не тормозите! — крикнул Нисбет, галопом устремляясь в лес.

Обмен сметёнными непонимающими взглядами так и не успел завершиться. Мы даже не достигли края поляны. Из леса, едва не напоровшись на саблю Бойля, сбивая меня с ног, со скоростью пули вылетел Джеймс Уитлокк. Мой затылок едва коснулся земли, как мимо, перепрыгивая через мою руку с его собственной шпагой, словно через бревно, пронёсся и Джек Воробей. Пираты впали в ступор. Я просто подавилась воздухом, а взгляд по инерции проводил притормаживающего — наверное, из интереса, — капитана «Жемчужины». Уитлокк меж тем скоро подскочил.

— Нужно убираться! — мгновенно заткнул Джек все — в том числе и моё — восклицания. — И как можно скорее!

—Да, знаю! — нервно бросил Джеймс, ставя меня на ноги, как марионетку. Я молча хлопнула глазами. — Похоже, они злы…

— Взбешены, — уточнил Джек.

Я обернулась к нему и протянула саблю.

— Что произошло?

Воробей принял клинок как само собой разумеющееся.

— Эм… — протянул Джеймс, утягивая меня в обратную сторону, — я, возможно, убил их шамана.

Кэп хохотнул.

— Возможно? Он сбросил её в вулкан!

— Это был не вулкан, а!..

Над джунглями поднялся холодящий душу вой — аборигены трубили в рог, и нам это явно не сулило ничего доброго. Этот пугающий звук сработал необходимым пинком, и все сорвались с места. По склону бежалось легко, ноги мельтешили всё чаще, страх хлопал невидимым хлыстом, и мы очень скоро нагнали пиратов из-под крыла Гектора. Те успели слегка расслабиться, но, едва наши лица с выпученными в темноту глазами выхватил свет факела, моряки ускорили бег. Никто не хотел быть последним, ибо за спиной так и висло чувство, будто кто-то невидимый вот-вот выхватит тебя за шкирку и последней картиной в твоей жизни станут два полных ярости глаза с провалами вместо глазниц. Всё время погони Джеймс не отпускал мою руку, хотя я неслась во весь опор чуть ли не впереди всех. Кометой мы пересекли площадь, где днём нам буквально зачитывали приговор, и меньше чем через минуту — запыхавшиеся и не чувствующие ног — ввалились в главное поселение.

— Ну? — просипел Барто. — Дальше куда?

— Убежище в скалах, на запад вдоль берега, — пояснил Нисбет. — Давайте за нами, только не отставайте. — Едва все сделали шаг, он добавил: — И не сворачивайте.

Швырнув факел в направлении дорожки к клеткам, пират затрусил прочь из деревни по той дороге, что меня с Бойлем привели к вождю. Шустрой гусеницей мы катили вниз по склону, тщательно стараясь не выпустить из поля зрения спину собрата впереди. Мне было неуместно весело, будто мы играли в догонялки, как в детстве, — а не со смертью, хотя организм моего оптимизма не разделял, исчерпывая самые тайные закрома ресурсов: всё-таки изнуряющая работа и скудный рацион не лучшая подготовка для спринтерских забегов.

Мы пересекли поднятый мост и сделали привал — как никогда буквальный, ибо многие обессиленно повалились на землю — в том самом месте, где я нашла закопанного Бойля. Позади нас темнели ночные дремлющие джунгли. Карающая длань оскорблённых аборигенов словно бы не торопилась настичь нас: ни топота, ни огней, ни криков. Я завалилась на спину, расслабленно раскидывая каменеющие ноги. Сквозь жмущиеся друг к другу облака кое-где подмигивали сверкающие огоньки, завораживая и отвлекая от застрявшего в горле сердца и прилипших к грудной клетке лёгких. И хотя под левой лопаткой выпирал из земли острый камень, я отчаянно хотела взять тайм-аут на волшебные «пять минуточек», позабыв о желании перестать строить из себя «умирающего лебедя». Пираты тем временем принялись что-то обсуждать заговорщическим шёпотом, сквозь который, пусть и не сразу, пробился далёкий утробный гул, как будто бы рычание гигантского зверя. Я приподнялась на локтях, тщательно вслушиваясь в голоса леса. В груди отяжелело. Что-то недоброе надвигалось на нас, сопровождаемое невозможным гулом прибывающего поезда. Луна играючи посеребрила пейзаж.

— Тшш! — Я уселась на колени и пальцем указала на другую сторону обрыва, откуда шёл звук.

Разговор смолк как по щелчку. «Как будто… барабаны?» — испуганно прозвучало в мыслях. Кто-то кинулся к мосту обрубить лианы. Тихо засвистело, а следом — крик и поток ругательств. Один из пиратов завалился навзничь со стрелой в плече.

С губ не успело сорваться испуганное восклицание, а чья-то сильная рука уже потащила за шиворот прочь. Мост разрушить не удалось — с противоположного края стреляли, пусть и вслепую. Мы неслись сломя голову: уже и не разбирая дороги, спотыкаясь, падая, чудом не впечатываясь в деревья, порой заезжая друг другу то в плечо, то в нос, скользя по траве и отчаянно не желая отстать. Вполне возможно, мы скоро сбились с пути. Да и был ли он? Стороны света, горизонт, положение звёзд… Существенным оставался один ориентир — как можно дальше от хозяев острова. После очередного суматошного забега по джунглям никто не решался исследовать что-то дальше видимого пространства, и вместе с тем каждый с завидным упорством нёсся вперёд. Может, летящий на всех парах впереди Нисбет видел дорогу на воображаемой карте, а может просто, опытные пиратские носы учуяли запах надежды — свежий солено-горький ни с чем не сравнимый аромат. Море. Откуда-то внезапно взялись силы в утроенном объёме, а позывные измотанного организма стали слышаться всё тише. Мы устремились на берег. Глупость! Открытая местность не оставляла ни единого шанса на укрытие или оборону. Но, казалось, это никого не волновало. Каждый пират рвался поближе к родной стихии, надеясь обрести защиту там, под покровом пенящихся волн, только бы не оставаться в парном зелёном лабиринте, обещающем лишь несколько дней форы перед расправой.

Спуск с очередного крутого склона выплюнул нас в заросли травы, что мне доставала по плечи. Жёсткие стебли полосовали руки тонкими царапинами. Впереди меж деревьев заманчиво блеснула полоска моря. Ликующе громыхнуло мысленное: «Спасены!», а ему в ответ — вполне реальный краткий и забавный вскрик, точно коту хвост отдавили. Я едва успела опомниться и перепрыгнуть через рухнувшего плашмя прямо передо мной Джека. Нога подогнулась, и несколько футов тело прокатилось по инерции, приминая влажные стебли. В колене запылал очаг боли, и организм решительно поднял белый флаг: сил не осталось. Я поднялась на дрожащие ноги и, увидев безрадостное зрелище, лишь пристукнула зубами: отряд не заметил потерь и растворился в ночи. Капитан Воробей, пошатываясь, принял вертикальное положение, скривился, сделал шаг и рухнул вновь, как подкошенный. Я тут же бросилась к нему.

— Вот черт! — В районе левой лопатки из пирата торчал длинный тонкий шип. — Джек! Эй, слышишь меня? — зашипела я, выдёргивая дротик. Удары сердца отсчитывали драгоценные секунды.

Кэп заворчал и гордо оттолкнул мою руку.

— Порядок! — оповестил он, продвигаясь на четвереньках. Затем поднялся и решительно поплёлся вперёд той походкой, которой обыкновенно двигаются моряки по палубе в девятибалльный шторм… ну или после вечера в тортугской таверне. — За мной!..

— Нет, сто!.. — Но неверные ноги уже понесли капитана прямиком в ближайшее дерево. Даже рухнув носом в землю в третий раз, пират не избавился от решительного упрямства и попытался вскарабкаться по стволу.

Послышались голоса. Я едва успела пригнуться, пригвождая Воробья к земле. Тихо зашелестела трава. Быстрые и гибкие, подобно гепардам, дикие атлеты проносились мимо, точно как вагоны скоростного поезда, чей гул недавно мне послышался. Я забыла, как дышать. Прижалась к Джеку, зажмурилась. Сердце билось боязливо и где-то глубоко. От этого — кажущегося бесконечным — шелеста по телу расходились волны холодных мурашек. Разум заполнили спутанные мольбы не быть обнаруженными. Я словно бы пыталась сжаться — вместе с Джеком — до размера молекулы, абстрагироваться от этого мира или вовсе исчезнуть из здесь и сейчас. Хватка страха оказалась столь неожиданно сильной, что, даже когда кругом вновь воцарилась привычная и вроде безопасная тишина, ещё какое-то время тело продолжало пребывать в коматозном оцепенении. Наконец я решилась поднять голову. Оценивающий взгляд молнией метнулся по видимому пространству. Никого.

— Дже… — Я осеклась на полуслове: кэп обмяк и мирно сопел, устроившись щекой на корне дерева.

«Значит, не яд…» — облегчённо выдохнула я. Ситуация от этого вряд ли становилась менее удручающей. Внутри перемешались обида и страх, а разум пытался затушить этот кипящий отвар порциями адекватного мышления. «И не сворачивайте», — всплыло недавнее предостережение. Неизвестно, опаснее ли это, чем вариант остаться практически на виду да ещё на пару с недееспособным капитаном.

— Так-с, Джекки, — похлопала я его по плечу, — нужно укрытие.

Несколько минут я чуть ли ни ползком обследовала местность, пока не нашла наилучший выход. Тащить капитана Воробья — пусть и по влажной и скользкой траве — оказалось тем ещё испытанием, к тому же приходилось при каждом шорохе припадать к земле, словно дикому кролику.

— Прости, Джекки, — наконец выдохнула я, — но так надо, — и как можно нежнее толкнула безвольное пиратское тело вниз, а сама бросилась следом.

На дно небольшого оврага мы приземлились почти одновременно: Джекки перевалился на спину, а я саданулась о бревно уцелевшим коленом. Вновь ухватив кэпа за руки, я поволокла его в убежище, что заботливо подсветила луна. С высоты мне казалось, там пещера, но вблизи она превратилась в нависающую над землёй, точно выпяченная губа, каменную плиту. И всё же какая-никакая — а крыша над головой. Шесть с половиной ярдов: я не знала, откуда в моем теле, которое я уже и не чувствовала, брались силы. Душу холодило противное чувство, вроде того, когда ночью, выскользнув из тёплой постели, чтобы попить воды, возвращаешься в кровать и с каждым шагом идёшь всё быстрее и быстрее из страха, что из-за спины выскочит Бугимен и утащит в темноту, раз ты из легкомыслия осмелился покинуть убежище из одеяла.

Джек сопел в глубине, у стены. Я таращилась безумным взглядом в ночь, угрожающе выставив шпагу. Время шло. Определённо. Но его количество было трудно вычислить. Дышалось ровно. Сердце колотилось бешено, наверное, уже по привычке. Ноги болели. И спина. И руки. В горле пересохло и хотелось плакать. То ли от усталости, то ли от ощущения обречённости. Тело потряхивало, словно от лихорадки, да я и не могла ручаться, что в пути не подхватила какую-нибудь заразу. Джек что-то бубнил под нос про сумасшествие и лёгкие деньги. Джунгли молчали. Затаились или попросту устали наблюдать за нашей беготней. Луна ушла. Стало темно и одиноко. Хотелось защиты, а приходилось защищать. К счастью, не думалось. В противном случае пришлось бы ещё хуже. Лишь, подобно заевшей пластинке, вертелась мысль: «Утро вечера мудренее». Глаза закрывались. Опустошённый во всех смысл организм не устраивало банальное: «Нельзя засыпать!». Одеяла, чтобы спрятаться с головой и тут же забыться сном в объятьях «мягкой безопасности», не было. Зато был усыплённый пират под боком и рыщущие по наши души где-то там бескомпромиссные дикари. Острие шпаги периодически клевало носом. Я периодически напрягала запястье, и клинок вновь колол тьму. Собиравшаяся в ложбине ночная сырость свербела нос, собиралась редкими каплями на каменной навесе — вместо звёзд на небе. Бриз смело закопошился в кронах…

Сон одолел, я и не заметила, как. Грёзы не избавили от страха за собственную шкуру, и, когда правое плечо сжали чьи-то пальцы, я молниеносно развернулась и наотмашь саданула рукой с зажатой в ладони шпагой.

— Ай! За что?! — Джек Воробей с обиженной миной потирал ушибленную бровь.

Рассвело. Щебетали птицы. Перекрикивались обезьяны. Фоном стрекотали неумолкаемые цикады. Где-то далеко квакала на французский манер одинокая лягушка. Утренняя свежесть пропитала влажный воздух, наполняла лёгкие до краёв, исподволь заставляя блаженно закрываться глаза. Мозг всё ещё пребывал в сонном состоянии, и я не сразу определилась с местом и временем.

— Нечего пугать.

Шпага вернулась в ножны. Я поджала ноги и принялась скрупулёзно осматривать сочную зелень, опасаясь не столько засады, сколько встретиться с Джеком взглядами. Лёгкий бриз погладил заросли папоротника.

— Что случилось? — поинтересовался кэп из-за спины. Я не глядя продемонстрировала шип и выбралась из укрытия. Ноги гудели, колени норовили выгнуться в обратную сторону, но всё же держали. — Забавно, — подытожил пират после десятков задумчивых секунд. Поравнявшись со мной и вдоволь похрустев костями, он спросил с хитрой улыбкой в голосе: — А сюда я как попал?

Я ткнула пальцем на вершину оврага.

— Упал.

— Ау, — оперативно отозвался Воробей, обиженно шмыгнув носом. — Дьявол, в глотке сухо, как после того раза, когда… — Капитан осёкся. — Впрочем, это не для твоих ушек… — Закатив глаза, я сделала пару шагов в сторону и сорвала несколько листьев с куста. — Что это? — Джекки подозрительно сощурился.

— Не знаешь, что ли? — Кареглазая физиономия с парой царапин так и не озарилась пониманием. — Нам туземцы их давали вместо воды. — Воробей с сомнением принял листья. — А вам что?

— Э-э-э… воду. — Мне оставалось только раздражённо фыркнуть и укрепиться в необходимости перестать искать в этом мире справедливость. — Похоже, — не преминул заметить кэп, пожёвывая лист, — у тебя прескверное настроение. — Я тут же отвернулась и медленно побрела вперёд. — Да и выглядишь ты не очень. И пахнешь странно.

Я резко встала, будто врезалась в невидимую стену.

Джек никак не мог знать, отчего я веду себя с ним, как озлобленный ёж, колюсь репликами, фыркаю и соплю, пытаясь скрутиться клубком. Я не могла, попросту не знала, как объяснить! Как объяснить, что при каждом взгляде, обжигаясь любимыми искорками в темно-карих глазах, вижу тот самый, посмертный взгляд, задыхаюсь от чувства обречённости и никак, никак не могу задавить те проклятые видения грузом реально окружающих проблем. Как объяснить, что чувствую себя заочно виноватой, быть может, даже в том, чему никогда не бывать, и оттого боюсь каждого шага, каждого решения и в то же время злюсь на себя за это. У меня как будто всё на лице написано, я вновь открытая книга, что пытается защититься от опасного прочтения. Как объяснить, что просто хочу, чтобы он обнял меня, пусть и на мгновение — но по-настоящему.

Верно, я не знала, как это всё обличить в правильные слова, поэтому зарядила капитану Воробью воспитательный — и, по мне, вполне заслуженный — подзатыльник.

— Эй! — Джекки шарахнулся в сторону. — А это-то за что?

— Ну, — с довольной улыбкой протянула я, обращаясь к красной бандане, — для профилактики.

Не успела я вдоволь позлорадствовать, этот мерзавец нанёс контрудар:

— Ещё один вопрос, мисси. Ты почему здесь? Неужто меня охраняла? — Под усами засветилась лукавая самодовольная ухмылочка, что знаменовала новые уровни пиратского самолюбия.

Я как-то сдулась от таких слов. Внутри кипело жидким азотом негодование.

— Пришлось, — пожала я плечами. — Я отстала из-за тебя и почему-то решила, что ты знаешь дорогу к укрытию в скалах. Пусть и приблизительно.

Джек тут же язвительно и как бы между прочим заметил:

— И как это тебя наш рыцарь не хватился?..

Я направилась было к подъёму на поляну. Пришлось обернуться.

— Можешь язвить, сколько влезет, Джек. Я рада, что Уитлокк не вернулся. Он и так был готов пожертвовать собой — причём, совершенно искренне, заметь! Довольно одного раза.

Кэп несогласно цыкнул.

— Умереть за кого-либо отнюдь не геройство.

Я дёрнула бровью.

— Не вписывается в твоё эгоистичное мировосприятие? — картинно усмехнулась я.

— Напротив. Разве подобное самопожертвование не ради того, чтобы не страдать и не переживать потерю кого-либо? В таком случае человек из чистого эгоизма перекладывает все страдания на того, кого он своей жертвой спасёт, а муки спасённого уже не его проблемы. Люди не любят испытывать боль и при случае так или иначе предпочитают спихнуть на кого-нибудь это безрадостное бремя. — Рассуждение капитан Воробей довершил многозначительной ухмылкой и движением бровей, мол, задумайся.

Я слегка склонила голову набок.

— Этим ты руководствовался, когда намеревался идти в одиночку на «Чёрной Жемчужине» против армады?

Ответ не успел прозвучать. Пиратские глаза испуганно расширились, и в следующий миг кэп сбил меня с ног: над нашими головами со свистом пронеслось копьё. Среди всего стрёкота, цокота, щебета и пения уши одной ищейки выхватили человеческие голоса. Абориген съехал по склону, словно на невидимых лыжах, и, подкрепив удар инерцией, ногой толкнул Джека в грудь. Пират отлетел на добрых четыре-пять ярдов. Не успел он опомниться, как туземец, подобрав копьё, наотмашь шибанул Воробья, отправляя в нокаут.

— Забыл про меня? — тут же выкрикнула я, едва дикарь, перехватив оружие, шагнул к кэпу. Абориген обернулся. Я наконец сумела подняться и оголила шпагу. Ладонь, утратившая чувствительность на плантациях, сжимала эфес неуверенно. Противник был на две головы выше, с копьём, что едва ли не с меня ростом. Один бросок — и всё будет кончено. Тем не менее я угрожающе прорычала: — Даже не приближайся к нему.

Взгляд черных глаз скользнул к шпаге. Туземец взялся за пику двумя руками и поднял глаза на меня: «Твой ход». Ситуация сулила неминуемый проигрыш — кровавый и болезненный. Вступать в бой не было ни желания, ни физической возможности. Я медленно опустила клинок и левой рукой достала из-за пояса пистолет — незаряженный и бесполезный. Руки дикаря лишь сильнее впились в пику. Шпага приземлилась у сапог. Дуло пистолета смотрело точно в лоб противника. Я взвела курок.

— Уходи. Один шанс. Уходи. — Голос звучал холодно и страшно, совсем не по-человечески. — Я быстрее. Уходи. — Я кивнула в сторону. Воин задышал тяжелее. Глаза заблестели. Он меня явно понимал. Пропитав голос накопившейся внутри тьмой, заполнив ей взгляд, я в последний раз процедила: — У-хо-ди.

Копье спикировало на землю. Туземец растопырил руки и боком двинулся к склону. Пистолет провожал каждое его движение. Проворно вскарабкавшись наверх, абориген тут же исчез. Подхватив шпагу, я кинулась к Джеку. Ему повезло с приземлением на ковёр из плюща. Влепить пощёчину пирату так и не удалось: кэп умудрился очухаться буквально за секунду до этого.

— Где… этот? — болезненно кривясь и потирая голову, спросил Воробей.

— Сбежал. — Я потянула его за руку, помогая подняться. — Но, уверена, скоро вернётся. И не один. Поэтому надо делать ноги. Надеюсь, они объяснили тебе дорогу к скалам, потому что…

Я застыла на месте. Джекки по инерции ткнулся мне в плечо.

— Вот это уже совсем не к добру, — провозгласил капитан Воробей, как и я, уставившись на множество тянущихся к небу столбов чёрного дыма.