Человек с Драконьего Камня (гет)

В Семи Королевствах Эйгон не любил ничего, кроме Драконьего Камня, и еще во время путешествия вдоль Стены потряс Джона мнением, что настоящий снег — только на Драконьем Камне.

— А он там бывает? — довольно глупо спросил ошарашенный Джон.

— Редко, — признал Эйгон. — Сначала обычно день или два ревет шторм, снег летит в окна вместе с дождем и ветром, но даже днем так темно, что его почти не видно. Но после шторма, когда разлетаются облака, черный замок на несколько дней становится белым, облитым льдом и укрытым снегом.

И тогда Эйгон в первый раз на глазах Джона улыбнулся — не усмехнулся, не скривил губы — и суровое лицо драконьего владыки просветлело, как небосвод после бури в его рассказе. Эйгон с доброй улыбкой припомнил про себя, как маленькая Рейнис, милое летнее дитя, в первый раз увидела снег, и как он, будучи всего на два года ее старше, с важностью показывал ей зимний замок, словно уже стал лордом, и делал вид, что прекрасно запомнил зиму, в которую Рейнис еще сопела в колыбельке, а самому Эйгону было три года.

— А здесь снега просто много, — сказал Эйгон, указывая на пространство вокруг Стены. — Это очень скоро надоедает.

Джон с некоторой опаской задавал теперь себе вопрос, почему Эйгон принял так близко к сердцу положение Севера. Арья и Санса сражались за свою семью, Джон сражался за дом своего детства, а Эйгон просто подвергал своих драгоценных драконов большому риску — все говорило Джону, что просто так у Эйгона ничего не бывает.

— Ну что, поедим и вылетаем в Риверран? — энергично спросил Эйгон утром в замке Личестеров, где он пытался излечить старого лорда Лаймонда от безумия методом шоковой терапии, а именно посадив у него на стенах трех драконов, но не очень-то преуспел — и не очень-то расстроился.

Зато это свое явление царственный призрак мог считать одним из самых успешных — от его слов Санса и Арья просто обмерли.

— Среди диких народов Эссоса есть такое слово как «калым», — поделился веселый Эйгон, обращаясь к девушкам. — Так называют выкуп, который влюбленный джигит платит за невесту ее семье. Ров Кейлин как ключ от Севера и Винтерфелл, главный замок Севера, — если этого вашей семье мало, то я даже не знаю, что предложить еще. Можем для пользы дела сделать вид, что Джон все замки взял в одиночку: как и положено доблестному рыцарю из баллад, он предложит один из них Королю Севера — и ему отдадут в жены прекрасную северную принцессу. А потом Джон предложит Королю Севера еще один замок — и получит в жены еще одну прекрасную принцессу. По-моему, все сходится. Небывалые подвиги заслуживают небывалой награды. Полетели.

К своему неудовольствию Эйгон даже не дождался возмущенных возгласов «Эйгон!», к которым он привык смолоду. Его храбрые наследники, бесстрашно пикировавшие на молодых драконах навстречу копьям и арбалетным болтам, явно испугались безоружной и неогнедышащей Кейтилин Старк. Это в зачарованном замке Драконьего Камня, который повиновался воле Эйгона, их таргариенский союз принимали как естественный и изначально данный: новый принц Таргариен вернулся домой с двумя невестами, и это было далеко не столь дивно, как то, что он вернулся предваряемый призраками и вскоре после возвращения вывел драконов. А в мире за пределами Драконьего Камня их будущий двойной брак был скандалом и попранием святынь, особенно для тех, кто всю жизнь считал, что Джон единокровный брат Арьи и Сансы. Эйгон, по его собственному выражению, на подобные вещи плевал с дракона: он был Таргариен и драконий владыка, живущий в небе и глядящий на крохотных людей на земле с валирийским презрением, но его наследников растили иначе, и пустота небес и взгляд на мир глазами дракона еще не отравили их кровь валирийским холодом.

— Ну то есть нет? — недовольно спросил Эйгон, удивленный потрясенным молчанием, которым были встречены его уверенные и логичные слова. — Я даже не знаю, что тогда делать. Давайте Харренхолл сожжем, что ли.

Если Эйгон хотел, чтобы Джон и его невесты были похожи и смотрели на жизнь одинаково, он мог бы сейчас быть доволен — как и Джон в самом начале знакомства с Эйгоном, Арья и Санса были готовы скорее атаковать втроем армию Тайвина Ланнистера, чем решать свои сердечные дела и объясняться с родственниками. Впрочем, такое полезное для супругов сходство Эйгон мог считать самим собой разумеющимся: все трое росли вместе, и когда жизненные невзгоды отшелушили наносное, основа, заложенная в семье, оказалась одинаковой — а дальше воспитание взял на себя лично владыка Эйгон.

— Самой славной моей битвой все считают битву на Пламенном Поле, в которой мы с Висеньей и Рейнис сражались втроем, — рассказывал Эйгон полчаса спустя. — Там, кстати, тоже перепало Ланнистерам, так что вам будет приятно послушать. Висенья считала, что это была самая глупая и показушная битва, но ведь надо и историкам оставить материал для прославления тебя. Незадолго до Пламенного Поля Висенья без боя взяла Долину, взлетев к Орлиному Гнезду и похитив мальчика, который тогда считался лордом Долины — это и без слов сказало его матери, что либо капитуляция, либо парень полетит в пропасть, а замок сгорит. Так Висенье воевать нравилось — она и Ланнистеров предлагала жечь потихонечку по ночам. Но погода была летняя, ночи короткие и лунные, а трава на полях вся высохла — я решил, что негоже входить в историю как король-стервятник, а лучше так потом дразнить дорнийцев, и дал противнику бой: как дурак, со впятеро меньшей армией.

Джон в этот момент заметил, что это первый урок истории, на котором Арья не скучает — Эйгон как очевидец событий живо и красочно излагал.

— А потом мы зажгли все поле с подветренной стороны, и битва закончилась, — неожиданно кратко резюмировал Эйгон. — Висенья каким-то образом получила стрелу в плечо и после долго на нас ворчала, хотя придумка была неплохая. Но сейчас мы наконец послушаемся Висенью и будем воевать не силой, а хитростью. Доставай-ка, Джон, карты, и я на несколько минут превращусь в дедушку Эйнара и заставлю вас рассчитывать подлетное время отсюда до Харренхолла.

Эйгон был опытным и талантливым полководцем, и его план был прост, умен и безжалостен к исполнителям. Зимний день, вставший над Трезубцем и Божьим Оком, был пасмурным и дождливым, и облака висели совсем близко над землей. Драконы должны были уйти в облака, став невидимыми с земли, и свалиться на Харренхолл вертикально, сметя пламенем один из стоящих лагерем отрядов — а потом рассчитывать на то, что ошеломленный и напуганный противник станет сговорчивее. Перед вылетом с драконов сняли защищавшие их в бою кольчуги — Эйгон не собирался воевать, а собирался делать вид, что драконы уже взрослые и потому неуязвимы.

Джон раньше и не задумывался о том, из чего сделаны облака и что находится над ними, и ответ на первый вопрос он выяснил на собственной шкуре — низкие зимние облака были сделаны из густого холодного тумана. Драконы летели быстро, и Джон почти сразу вымок и замерз, а хуже того было то, что так же вымокли и замерзли Арья и Санса, и теперь их уже не ждали в двух минутах лёта теплый замок и сухая одежда. Из-за тумана вокруг Джон их почти не видел, но понимал, что его маленькой худенькой Арье и его милой нежной Сансе приходится похуже, чем ему.

Докричаться сквозь туман было невозможно, а подлетать ближе было опасно, чтобы не задеть, и Джон подал сигнал, войдя в разум Балериона — хотя бы первую часть пути можно было преодолеть под облаками. Но и под облаками было не лучше — сверху моросил холодный зимний дождь, летевший драконьим всадникам в лицо, а иногда облака висели прямо над деревьями, и приходилось снова нырять в них, чтобы не напороться на особенно высокую сосну.

Призрачного Эйгона дождь беспокоил мало: он удостоверился, что дедушка Эйнар снабдил наследников валирийскими хронометрами и компасами, велел перед вылетом сверить часы и проверить еще раз расчет подлетного времени, а в дорогу рассказал байку о том, как он впервые оседлал Балериона.

— Отец летал на Мераксес, говорил, что она со временем всех перерастет, — поведал Эйгон. — Я смог наладить контакт с Балерионом, одним утром взял седло и полез к нему на спину. На нем до меня долго никто не летал, следов от седла никаких нет. Вдруг вижу — между зубцов на хребте установлен большой компас. Я, конечно, сразу Эйнара вспомнил добрым словом и седло приспособил так, чтобы компас было хорошо видно. Очень удобно оказалось.

Подлетное время было исчислено верно: Джон вышел из облаков за полминуты и уже глазами дракона увидел черный Харренхолл на фоне свинцового озера Божье Око. В горячем теле дракона его больше не бил озноб, хотя Джон и знал, что, когда он вернется в собственное тело, неподвижно замершее на драконьей спине, ему будет еще холодней. Но сейчас его целью был лагерь Кровавых Скоморохов у стен Харренхолла, а Вхагар и Мераксес пролетели дальше, чтобы усесться на башнях внутри замка — как правильно сказал Эйгон, «внутрь замка они стрелять не готовы».

Никто на земле не успел пошевелиться, когда Балерион снес стоянку Варго Хоута огнем, пролетев совсем низко и оставляя за собой черную землю и тлеющие скелеты, и, уже делая разворот на замок, Джон услышал слухом дракона боевой крик Вхагар и увидел, как внутрь замка ударила струя огня. Балерион ринулся ко Вхагар, чтобы помочь и поддержать, и Джону стоило труда усадить его на одну из башен.

Рупор перешел к Джону из тех же сокровищ дедушки Эйнара, и любимое присловье Эйнара пришло к Джону вслед за рупором.

— Говорят и показывают Таргариены, — разнесся над замком густой громовой голос. — Мы не хотим войны. Мы предлагаем мир. Мы будем ждать в трех милях к востоку на берегу озера.

В трех милях на восток драконов ожидал Эйгон, и Джон снова проверил, точно ли высчитывает подлетное время: хронометр Эйнара не врал.

— Джон, во вверенном тебе подразделении процветает атаманщина, — посетовал Эйгон, когда все трое спустились на землю.

— Я выполнила волю отца, — резко сказала Арья, не дав Джону вставить слово. — Он как десница Роберта Баратеона отдал приказ уничтожить отряд Грегора Клигейна. Его приказ выполнен.

— Этот приказ был поспешным, и поспешность дорого стоила, — строго ответил Эйгон. — Твое решение тоже было поспешным. Скоморохи — имущество Тайвина, взятое на время, а Клигейн был его вассалом. Не следует показывать так явно, что Тайвин не может защитить своих вассалов от драконов.

— Клигейн и его люди должны были умереть, — упрямо сказала Арья, даже Эйгону было нелегко с ней справиться.

— Должны, — согласился Эйгон. — Он виновен в гибели семьи Рейгара, его люди убили единокровного брата Джона и его сестру, а нашу пролитую кровь мы никогда не простим. Но в этом же виновны Тайвин и Киван, с которыми — пока — Джону придется разговаривать. Мы сочтемся с ними потом, а сегодня только немного посмеемся над ними.

— Об этом можно было и сказать, — вступилась за сестру Санса, а Эйгон только насмешливо покачал головой.

— А я что сейчас делаю? — спросил Эйгон. — Могу повторить вам еще, что тебя и Арью не должны рассмотреть и сопоставить вас с теми, кто устроил резню в Королевской Гавани. Поэтому ваши драконы останутся в трехстах ярдах позади. Впереди будет только Балерион и Джон на нем, его Тайвин не узнает. Джон, кинь на землю плащ и ложись пока грейся рядом с брюхом Балериона, потом тебе нужно будет думать, а не стучать зубами.

— А если драконы все сядут рядом, нам будет теплее? — спросила Арья, и Эйгон с некоторой неохотой кивнул и отправился наблюдать за тем, когда из Харренхолла выедет Тайвин Ланнистер и его свита, а его перемерзшие наследники, прибившись друг к другу, остались между горячими боками Балериона и Вхагар. Может, не так следовало ожидать парламентеров драконьим владыкам, могуществом равным богам, но туман скрывал от них Харренхолл, а их от Харренхолла, а на земле драконьи владыки были дружными и любящими друг друга детьми.

Лошади скачут куда медленнее, чем летают драконы, да отряд Тайвина и ехал почти шагом, поэтому ждать его пришлось долго.

— Кивана с ними нет, не рискуют, — сообщил Эйгон, когда пришел предупредить о приближении. — Вы отлично смотритесь втроем, но вас, девочки, здесь быть не должно.

Эйгон и сам покинул Джона, напев перед этим мотив одной из своих баллад, и Джон припомнил слова, когда Ланнистеры подъехали ближе.

Король сидел угрюмо, не шевелясь в седле,

А маленькие люди стояли на земле...⁽¹⁾

Балерион не достиг еще и трети своего взрослого размера, но сидящему на его спине Джону приближающиеся к нему люди действительно казались маленькими, карликами перед драконьим владыкой. Впрочем, Тайвин не торопился спешиваться, и Джон мог не надеяться на то, что будет говорить с Хранителем Запада из седла.

Оба спешились одновременно и встретились на середине. За Тайвином было два десятка человек; за Джоном один Балерион, который смел бы всех огнем, стоило Джону закрыть глаза и оказаться в его теле. Тайвин не знал об этом даре Джона, да знать ему было и незачем, он и так понимал, что одного жеста драконьего всадника может хватить.

Тайвин долго молчал, разглядывая дракона и спустившегося с его спины юношу: никто в Вестеросе не видел драконов уже полтораста лет, они стали почти сказками. К тому же полуразрушенном Харренхолле не было библиотеки, и Тайвину приходилось полагаться на свои воспоминания о драконьих черепах, украшавших стены тронного зала при Эйрисе: он понимал, что перед ним не самый большой дракон, но не мог понять, молодой ли это дракон с непрочной чешуей или небольшой и старый, с чешуей, прочной, как камень.

Но чем дольше Тайвин смотрел на драконьего всадника, вышедшего ему навстречу, тем более убеждался, что всадник опаснее дракона. Лицом всадник был совсем не Таргариен, а больше походил на молодого Эддарда Старка, но на его черных доспехах был красный трехглавый дракон, и Тайвин, долго бывший другом и десницей Эйриса, легко догадался о смысле этого знака.

Красный трехглавый дракон был гербом королевского дома и личным гербом Эйгона Завоевателя; у каждого же члена королевского дома был другой личный герб: в гербе Мейкара было четыре дракона, трехглавый дракон Эйгона Второго и Дейрона Юного Дракона был золотым, два дракона Эйриса Безумного были белыми, а принц Рейгар, с детства грезивший об Обещанном Принце, поставил в свой герб трех одноглавых драконов. Таргариены воевали под знаменем с гербом Эйгона Завоевателя, но редко кто дерзал иметь личный герб, слишком схожий с этим гербом: дракон Дейрона Доброго смотрел в другую сторону, а герб Валарра, сына Мейкара, был обведен красным контуром щита.

Но перед Тайвином стоял человек, носящий герб Эйгона Завоевателя как свой: без дракона Тайвин принял бы его за не слишком просвещенного самозванца, но теперь Тайвин, уже повидав фамильного призрака Старков и узнав силу их потустороннего гнева, боялся того, что герб Эйгона Завоевателя сам Эйгон юноше и дал. Решись Тайвин противостоять драконам, воевать с ним будут не юные, неизвестно откуда объявившиеся Таргариены, а суровый, умелый и дальновидный Эйгон Завоеватель. Может, Эйгон и сейчас невидимо стоит за спиной вышедшего на переговоры, и говорить устами юноши будет именно он.

— Я был десницей государя Эйриса, ваше высочество, когда его здоровье еще не пошатнулось, — осторожно начал Тайвин. — Многие говорят, что во время восстания младшие дети государя покинули Королевскую Гавань и отплыли сначала на Драконий Камень, а потом в Эссос. Мне хотелось бы верить, что и детям принца Рейгара удалось спастись…

В отличие от Эйгона, Джон не воспринимал предательство Тайвина в конце гражданской войны как кровную обиду, но он прекрасно понимал, что Тайвин лжет ему в лицо, и его рука чуть не дернулась к мечу, только суровое воспитание Эйгона взяло верх.

— Я был бы рад приветствовать сейчас принца Визериса или принца Эйгона, — продолжал Тайвин, — но вы не похожи ни на одного из них.

— Я не Визерис и не Эйгон, — ответил Джон, — и не у всех Таргариенов светлые волосы. Бейлор Сломи Копье был темноволосым. Эйгор Биттерстил, в котором была кровь дракона, был темноволосым. И наши добрые родичи Баратеоны все — всегда — были темноволосыми.

И после этого страшного намека на его внуков Тайвин окончательно понял, что сейчас на него холодными глазами смотрит Эйгон Завоеватель, войну с которым выиграть нельзя. Возможно, невидимый Эйгон уже проходил среди армии Тайвина и читал его письма и планы через плечо — Эйгон откуда-то привел драконов, Эйгон нашел себе наследника и препоясал его Черным Пламенем, и Эйгон, как и три века назад, уничтожит все, стоящее на его пути к власти над Вестеросом, и не остановится ни перед чем.

— Чем я могу служить вам, ваше высочество? — обреченно сказал Тайвин.

— Мне нужно, чтобы в моей стране установился мир.

— Мне нужен мой сын, — твердо возразил Тайвин. — Я не заключу мира с Речными Землями, пока мой наследник не вернется в Утес Кастерли.

— Он вернется в Утес Кастерли, — пообещал Джон. — И король Станнис освободит его от службы в Королевской Гвардии, которая принесла беду и ему, и многим другим. А вас, лорд Тайвин, я прошу съездить в Старомест: посетить Звездную Септу, поговорить с Верховным септоном, который теперь находит Королевскую Гавань неподходящим для себя местом. Пусть он вернется и привезет свое благословение мне и моим невестам.

— Вы даете поручение, которое будет нелегко выполнить, ваше высочество, — вздохнул Тайвин, пытаясь что-нибудь выгадать или хотя бы рассмотреть невест принца, но их драконы стояли слишком далеко, и всадниц было почти не видно.

— Мой великий предок Джейхейрис считал, что Железный Трон стоит мессы, — заметил Джон. — Я не сомневаюсь, что ваш род ценит Утес Кастерли не меньше. Сделайте это ради вашего наследника, а не ради меня. Мне будет достаточно мира в моей стране, и я буду доволен любыми его условиями. Но если война продолжится, я буду винить в этом вас.

И все же Тайвину под конец удалось почти сквитаться, хотя он об этом и не думал, просто задал логичный для разговора с Таргариеном вопрос, ответ на который был ему нужен для переговоров с Верховным септоном.

— Они ваши сестры, ваше высочество? — спросил Тайвин.

1) Балладу Стивенсона в переводе Маршака можно прослушать здесь: https://youtu.be/I8CAnrPcNI4

Вернуться к тексту