Диктатор (джен)

"— Ан нет. Не на меня, — поправился я. — На моего соседа. И чем это он Пастона так заинтересовал? Кста-а-ати! Нотт! "Эн" же идет после "си"! Как же это так он оказался здесь раньше меня? Вызвали? С кем-то встретиться? Но с кем, если "тузы" прибыли последними?"

Тем временем лорд Пастон потерял к нам интерес и щелкнул пальцами. В центре зала появились два домовика и аккуратно поставили лицом к трибуне ростовой портрет какого-то волшебника. Лицо и одеяния волшебника на портрете мне ничего не сказали, но стоило ему только открыть виртуальный рот и заговорить, как я получил ответы сразу на несколько вопросов, что терзали меня как бы не с первого дня попадания в эту "сказку". Конечно, это были совсем другие вопросы, не столь критически важные сейчас, как политика и мое место в Палате. Да и ответы на них вполне могли ограничиться хагридовским "это магия, Гарри". Но все же любая информация полезна, тем более такая любопытная. Кто знает, где, что и когда пригодится?

Первый вопрос, на который я получил ответ, можно сформулировать приблизительно так: "Где все эти "хранители древнейших и благороднейших традиций", долгожители, обучавшиеся у древних колдунов, что в детстве застали времена вторжения Гийома Ублюдка? Или, хотя бы, где их дети?". Второй: "Почему все мы, магглорожденные и живущие среди простецов полукровки, поступая в Хогвартс, банально… понимаем друг друга?" Третий: "Почему среди детей и профессоров нет никого, с кем бы коммуникация оказалась невозможной из-за языкового барьера?"

На первый вопрос ответ прост: "Вот же они, сидят сейчас вокруг меня!" Сидят и совершенно спокойно слушают картину. Картину, которая говорит на таком мощном "суржике", что у меня разве что слезы кровавые из глаз не текут. Да, я понимаю, что кто только по Британским островам не топтался, начиная от "эльфов"-дану и заканчивая нормандцами, со всеми вытекающими из этого последствиями для языка местного населения. Да, за проведенные здесь годы к современному английскому я "поднял" и пару-тройку мертвых языков, на которых написаны летописи и книги по магии. Но это из разряда "чтение со словарем", который в библиотеке Основателей всегда под рукой, а отнюдь не свободный разговорный уровень! Сейчас же мне требовался именно он, так как чем дольше говорил свою приветственную (а может, и нет) речь портрет, тем сильнее и аутентичнее я чувствовал себя студентом, прогулявшим полсеместра "матана". Вроде и буквы-цифры на доске легко читаются, и профессор говорит знакомые слова на понятном языке, но все вместе складывается в какую-то лютую галиматью!

Ответить на второй и третий можно одновременно: "Потому что древнейшие и благороднейшие, словно вода и масло, не хотят иметь ничего общего с нынешними волшебниками. Этакие средневековые герцоги и графы, одевавшиеся иначе простонародья, говорившие на совсем другом языке и видевшие своих батраков в худшем случае в окно замка. А в лучшем — вообще все это быдло не видевшие. Поэтому вакансии преподавателей в Хогвартсе естественным образом заполнялись более прогрессивными волшебниками. Заодно становится ясно, откуда (и, главное, зачем) у чистокровных со Слизерина и Рейвенкло знание языков уровня, достаточного для того, чтобы к ним подсаживались иностранцы. Вот чтобы с такими вот ископаемыми общаться. Кста-а-ати. Хогвартс! Еще один лежащий на самом виду, но мало кем осознаваемый фактик. Живые портреты — это артефакты, которые еще сложнее, чем кажутся! Ведь в школе магии практически все портреты разговаривают на вполне современном языке! А ведь жили-то они ой как давно! Значит — выучились. О! И призраки туда же! Значит, все они отнюдь не примитивные "жесткие слепки", как пытались меня развести Основатели. Это полноценные (пусть и бестелесные) личности. Заложить же в предмет не просто копию знаний и некий архетип поведения, а подарить ему возможность высшей нервной деятельности, это… Блин, я даже и не знаю, как на современном уровне развития науки и техники, то есть — без магии, к решению этой задачи подойти! До искусственного разума нашей цивилизации еще очень и очень далеко. Может быть, это и хорошо. А то столько неожиданных проблем может появиться на ровном месте. Например…"

Пока я был занят систематизацией раскрывшихся по-новому фактов, раскладыванием их в голове по виртуальным полочкам и созданием списка следствий второго-третьего порядка (вроде опасности искусственного интеллекта, захотевшего тела и свободы, и наличия популяции волшебников, которые варятся в своем собственном мирке и даже не собираются пересекаться со всеми остальными), картина закончила вступительную речь, и началось собственно заседание.

"И почему Ровена сказала, что во мне нет никакой любви к науке? Вон иногда как сильно меня уносит! — подумал я, принуждая себя сосредоточиться на том, о чем сейчас будут говорить лорды. — Мне с ними еще много лет жить и работать, а от первого впечатления, которое, если, хех, не использовать обливиэйт, можно произвести только один-единственный раз, для меня зависит очень многое. Если не все. Я ни в коем случае не могу позволить себе совершить ошибку, а поэтому — прочь из головы все лишнее. В конце концов, имея навыки окклюменции и омут памяти, додумать умные мысли я смогу когда угодно. Хоть через столетие! А вот правильно прореагировать на по-настоящему важную информацию — только здесь и сейчас!"

Под реакцией я в первую очередь имел в виду внесение срочных изменений в мою приветственную речь. Ведь нужно полностью отдавать себе отчет в том, что попасть на встречу с настолько высокопоставленными людьми — это одновременно и уникальный шанс, и… невероятная опасность. Да, может представиться удачный момент, и я могу своими словами и действиями ловко "попасть в струю", однако я не застрахован и от того, что все пойдет совсем наоборот! Брякну что-нибудь на мой взгляд совершенно невинное, а на их — страшное оскорбление. Или подставлю. Или еще что. Мало ли как можно накосячить? И все. Про идею защититься от Азкабана Палатой можно будет забыть раз и навсегда. Ибо испортить репутацию просто, как, говоря аналогией из математики, пару чисел перемножить, а восстановить ее — это найти каноническое разложение на простые сомножители.

Именно поэтому, чтобы ничего такого не произошло, я так долго готовился. Именно поэтому вполне допустимым вариантом своих действий я считал молчать и ничего не делать. Ведь "слово — серебро, а молчание — золото". К тому же я уже не замахиваюсь на то, чтобы ко мне сразу же прониклись крайним уважением. Да и нужно ли мне оно от этих чудовищ? Вон, Гленгарри и Риверсов тоже уважали. Так уважали, что всех подчистую вырезали. Нет. "Я слабый, белый-пушистый и предельно договороспособный. Ни в коем случае не стану вам врагом… А идеи прогнуть под себя Палату оставлю для влажных фантазий под одеялом!"

Британия славится на весь мир своим весьма вычурным этикетом и строгими правилами поведения (для людей, конечно, а не для плебса) даже в повседневной жизни. То самое "Джентльмен — это человек, который, наступив в темноте на кошку, назовет ее кошкой". И здесь, среди аристократии магической, несмотря на все заверения Эрни, я ожидал тоже чего-то такого: чопорные ливрейные слуги, вышагивающие, как по линейке, барристеры, предельно жесткий древнейший и благороднейший протокол, где поворот головы на лишний градус ставит несмываемое клеймо быдла и на тебя, и на всех твоих предков и потомков до восьмого колена в обе стороны. Однако совершенно неожиданно Эрни оказался прав, и правила поведения на сессии Палаты лордов оказались невероятно демократичными.

Процедура была следующей. Картина вызывала ответчика. Он выходил к кафедре. Озвучивался предмет спора. Далее шли прения, где допускались даже выкрики заинтересованных сторон прямо с мест. Потом шло голосование, общее и открытое, на котором можно и нужно было высказаться за или против. Голос подавался путем метания на пол зала белого — "за" — или черного — "против" — камушка. Камни были зачарованными, поэтому после подсчета голосов сами возвращались обратно. Воздержаться не допускалось.

Язык общения зависел от того, на каком говорил вызываемый. То есть это могли быть как языки аборигенов Британских островов, типа гэльского и валлийского, так и всякие смеси вроде среднеанглийского (старонемецкий со старофранцузским, который сам есть смесь латыни с франкским, то есть опять немецким) и современного английского. При этом ни у кого из тех лордов, которых я мог видеть без некультурного мотания головой по сторонам, лингвистические прыжки затруднения не вызывали. Впрочем, за столько лет можно было спокойно выучить язык соседей…

Выносимые на обсуждения темы оказались совершенно различными.

Лорд Макбин, тот самый колоритный дедуля без исподнего, вызывал на дуэль "до результата" (уж слово "дуэль" я выучил на всякий случай на языках всех прилегающих земель) моего торгового партнера лорда Кэмпбелла. Судя по равнодушно-усталым лицам лордов и паре услышанных фраз, санкционировать ее сегодня, как, впрочем, и последние пятьдесят лет, никто не собирался.

"Еще одно открытие. Оказывается, вызвать на дуэль насмерть лорд лорда может только с разрешения Палаты. И сколько же из этого образуется интересных и многозначительных следствий: начиная с фактического "бессмертия" лордов Пастона и Милдфорда и заканчивая личной магической силой лордов — думать не передумать. Ведь поединки, по словам нашего с Ноттом соседа сверху — лорда Бэтелла, от скуки решившего поделиться с подрастающим поколением мудростью веков, происходили здесь и сейчас с тем, что на тебе. То есть — без палочек, оружия и артефактов. Секундантами выступала вся Палата. И если даже я могу беспалочково наколдовать плеть крови, которая длиной и толщиной сойдет за "финку", то что могут колдуны, которым за сотню перевалило? Да и прежний лорд Нотт, что бы он там мне ни говорил, явно меня тогда пощадил не только из-за моей службы Волдеморту… Черт, как же плотно все переплетается!"

Когда дело в первый раз дошло до голосования, я оказался в некотором замешательстве. Не зная раскладов настолько глубоко и подробно, неудачно проголосовав, можно было легко поломать чью-нибудь интригу и прямо сходу получить лорда или даже целый клан себе во враги. Нотт, судя по его виду, думал точно так же. Выручил нас Малфой. Он покашлял, обращая на себя наше внимание, после чего бросил на пол зала белый камушек, а сидящий рядом Лестрейндж с таким же равнодушным выражением лица щелчком пальца отправил в полет черный. То есть на пару они "воздержались". Оценив простоту и красоту идеи, мы с Ноттом переглянулись и поступили точно так же.

В итоге голоса в первом голосовании, в котором я принял участие, разделились приблизительно поровну, однако официальная трактовка итогов оказалась для меня неожиданной. Так как "сторона обвинения" не набрала подавляющего большинства, разрешение на дуэль Макбин от Палаты не получил. Однако, с другой стороны, так как и "ответчик" не набрал подавляющего большинства, вопрос оказался не снят, а отложен до очередной сессии Палаты.

Следующим рассматривалось прошение лорда Лампкина. Он просил у Палаты дать разрешение на проведение ритуала очищения поместья от проклятий. Унылый и чисто технический на первый взгляд вопрос оказался с подвохом. Лорду Лампкину пришлось выносить его на обсуждение аж сессии лордов потому, что ритуал требовал принесения человеческих жертв. Причем в количестве аж тридцати человек разом. Детей. От пяти до девяти лет. Посовещавшись, Палата не забила предложившего такое лорда ногами, а спокойно рекомендовала лорду сейчас не дразнить гусей и отложить решение вопроса на потом. Благо жить у рода Лампкинов было где и "с чего". Лампкин, кстати, несмотря на ошибочно знакомый корень, это совсем не смешной Лампочкин, а сын Ламберта.

Очередные три вопроса касались имущественных споров. Два артефакта и "случайно" разгромленная мастерская.

С первым артефактом (это было что-то вроде богато украшенного омута памяти, правда, изготовления не европейского, а индийского) оказалось все просто. Принадлежность однозначно определялась по предоставленным ответчиком доказательствам: картинам предков и заплаченным при получении наследства налогам. Артефакт остался у владельца.

С мастерской вышло чуть поинтереснее.

Второй сын лорда Редмилна и третий сын лорда Фрейзера, уставшие от соблюдения Статута Секретности после сложной, но познавательной экскурсии по маггловскому Лондону, решили немного попрактиковаться в магии. К сожалению, из-за усталости заклинания были направлены неточно и попали в лавку-мастерскую Браунов. Никто не пострадал, но двухэтажное здание выгорело полностью. Брауны — семья чистокровная. Уважаемая. Не богатая, но и не нищая, однако совсем не аристократическая. Зато у них есть покровитель (владелец?) в лице семьи Брэгг. Брэгги посчитали убытки, поделили их пополам и со всем уважением выставили счета Редмилнам и Фрейзерам. Редмилны без разговоров заплатили свою половину, а вот Фрейзеры, под предлогом того, что их человек бросал заклинание вторым в уже полыхающее здание и не мог там ничего разрушить, отказались платить вообще. Осложнялась ситуация тем, что Брэгги были заметно слабее и Редмилнов, и Фрейзеров, а Фрейзеры богаче Редмилнов.

Выслушав все три стороны и немного обсудив нравы современной молодежи, Палата постановила следующее. Так как Фрейзер не может доказать, что именно заклинание Редмилна, а не лично его, привело к окончательному разрушению здания, то оплатить выставленный Брэггами счет он обязан. Плюс, помимо виры, на Фрейзеров наложили еще и штраф на такую же сумму, чтобы он не отнимал всякой ерундой время у занятых людей.

"Два мажора, — слушая тихие комментарии Бэтелла, переводил я вежливые, но предельно туманные формулировки обвинения на человеческий язык, — здоровые, но так и не научившиеся пить опездолы, с непривычки нажрались в хлам в маггловском пабе. Получив там пиздюлей, вернулись в мир магический. Тут они сразу же осмелели и решили сбросить раздражение на первой попавшейся цели. А когда пришла пора отвечать, один, тот, что побогаче, решил ничего не платить и поставить под удар прилипалу. Насколько… естественный ход событий.

И приговор. В нем тоже все прекрасно. Лорды проголосовали практически единогласно, то есть Фрейзеров, которые ходят под Милдфордами, осудили и враги, и патроны. Такое вот внутреннее единство. С одной стороны, это хорошо, что тут не работает "это сволочь, но это наша сволочь", а с другой — как их с таким средневековым менталитетом, что я первый среди равных, еще не сожрали с костями?"

Вопрос по второму артефакту обсуждали заметно дольше предыдущих. На выморочное имущество — какой-то перстень — претендовали сразу две семьи. Обе в качестве доказательства предъявляли свои гобелены с родовыми древами. Обе в равной степени действительно могли претендовать на артефакт. Однако пока род Спрейк ожидал очередной сессии Палаты, род Йоманс подкупил министерского работника и выкупил спорный предмет. Усложняло задачу по примирению двух родов то, что перстень являлся составляющей частью сразу двух ритуалов. Различных, но очень важных как для Спрейков, так и для Йомансов. То есть и тем, и другим нужны были не деньги, а непосредственно артефакт.

После долгих споров было принято следующее решение. Так как род Йоманс получил артефакт уже после того, как род Спрейк подал прошение в Палату, то его владение артефактом признается незаконным. Палата изымает перстень и выставляет на аукцион. В аукционе участвуют только Спрейки и Йомансы. В случае, если аукцион выигрывают Спрейки, Йомансам отходит процент в счет погашения понесенных издержек, но не больше пятидесяти процентов от итоговой стоимости лота.

"Вот, блин, у кого учиться нужно! Дорогие, однако, у Палаты услуги по разрешению конфликтов! Мало того, что Пастоны и Милдфорды в общак (ну а так как командуют они, то общак, считай, их общая касса) отжали денег, так еще и торги нарочно подхлестнули, дав Йомансам фору. Нехорошее послевкусие у этого решения…"

Семь следующих вопросов ("Интересно, а хоть программку получить "до" можно было?) не обсуждались. Картина известила, что с повестки они сняты за примирением сторон. Видимо, пока ждали планового заседания (а на внеплановое — денег или заинтересованности не хватило), стороны успели подостыть и прийти к соглашению. С учетом того, с каким итогом тут могли разрешать споры — очень разумное решение.

Далее пошли торговые вопросы. Обсуждались квоты на закупки у континентальных поставщиков, поддержка ценообразования, разумность вывода на рынок новых продуктов, снятия старых запретов (например, на импорт ковров-самолетов), наложения новых, и все такое прочее.

Хоть я и не понимал в деталях глубинных причин происходящего, но это не мешало мне выделить прямо-таки сами собой бросающиеся в глаза закономерности и сделать из увиденного некоторые выводы. Для начала, все решения Палаты были направлены на сохранение нынешнего статус-кво. В этом ничего удивительного не было. В чьих еще интересах будут выносить приговоры Милдфорды и Пастоны, как не в своих?! Не в интересах же какой-то там "справедливости"? Так было и так будет всегда. Более того, это признак стабильности — правящий класс крепко стоит на ногах. А вот пару следующих тенденций я на месте глав обоих великих кланов (все еще весьма рыхлых, как оказалось) счел бы крайне настораживающими.

"Во-первых, большинство решений были крайне пассивными: ни да, ни нет. Конечно, с одной стороны, такая пассивная позиция — это очень удобно. Никакой ответственности, никаких изменений, никаких потрясений. Но неужели вы, слепые, не видите, к чему это постоянное откладывание "на потом" приведет? Рано ли поздно масса этих конфликтов станет критической, и рванет так, что мало никому не покажется. Причем произойдет это, как обычно, в самый неподходящий момент. Вон у нас в истории один такой уже дозамораживался, в итоге став почетным предпоследним Императором Всероссийским.

С другой стороны, лорды — совсем не дураки. И некоторые из них живут подольше иных династий. То есть они знают что делают. Или же я не понимаю, потому что все гораздо проще? Они только думают, что знают?

Во-вторых, весьма странная практика, которая ставит в преимущественное положение ту сторону конфликта, которая действовала нагло, на свой страх и риск. Отлично видно на примере спора Спрейков и Йомансов. Логика развития событий намекает, что таких борзых нужно показательно загонять в общее стойло, а решение — прямо противоположное. Или тут смысл глубже? В разделяй и властвуй?"

— Объявляется перерыв, — проговорил портрет, после чего и без того не особо напряженные лорды тут же расслабились и зашевелились. Кто-то, чтобы не тратить время зря, задремал, развалившись на каменных лавках. Другие развлекали себя тихой беседой с соседями. Третьи решили прогуляться по залу. Большинство гуляющих спустились вниз явно лишь ради того, чтобы размять ноги, и только считаные лорды — чтобы воспользоваться случаем и в безопасной обстановке побеседовать со своими политическими противниками. Лорды Пастон и Милдфорд, к моему удивлению, оказались среди последних.

Сначала двое пожилых, полных собственного достоинства мужчин о чем-то недолго поговорили у кафедры. О чем именно — понять было невозможно из-за беспалочково наложенных чар тишины. Потом лидеры Палаты внимательно оглядели сидящих на первых рядах волшебников, кивнули друг другу и отправились совершать "круг почета". Довольно долго во всеуслышание обсуждали погоду и современные тенденции в моде с белеющими от ярости и стыда Малфоем и Лестрейнджем. Далее по паре слов у них нашлось на каждого из троицы министерских шестерок. Судя по тому, что настроение у последних стало совсем похоронным, слова эти были, мягко говоря, неприятными. Ну а закончили свой променад Пастон и Милдфорд, неожиданно, около нас.

— Лорды?

— Да? — мы с Ноттом вскочили и вежливо поклонились.

— Рад вас видеть на сегодняшнем заседании. Как вам среди тех, кто вершит судьбу Магической Британии?

— Познавательно, лорд Милдфорд, — снял у меня с языка Нотт, поэтому я ответил кривовато:

— Очень… лорд Милдфорд.

— Очень? М-м-м?

— Прошу меня извинить, я волнуюсь, впервые попав в такое изысканное общество, — беззастенчиво прикрылся я своим соплячьим возрастом. На заднем плане расслышавший мои слова лорд Макбин во все горло расхохотался и громко пустил газы.

— Понимаю-понимаю, — покивал головой Милдфорд. — Тогда вы пока немного успокойтесь, у меня к вам будет позже вопрос, а сейчас… Лорд Нотт, как идут ваши дела с уничтожением тиража? Можете ли вы нас чем-нибудь обрадовать?

— Эм… Я что-то вас, лорд Милдфорд, не совсем… — удивленно начал было Тео.

На что Милдфорд, глядя в непонимающие, реально или фальшиво — не так уж важно, глаза моего… "хм, неприятеля, назовем его так", громко и четко произнес:

— Список истинно чистокровных волшебников.

Одного этого короткого упоминания хватило, чтобы вызвать у меня острый приступ негативной эмоции, называемой в народе стыдом. "Лекция" Уолтерса на первом курсе. После того как я более-менее разобрался в испанском архиве, она стала очередным поводом ушибить ладонь лицом. Честное слово, лучше бы он тогда промолчал, а я — не развешивал уши и не кивал согласно. Не позорились бы оба. Впрочем, что самое смешное, его слова: "С точки зрения древних чистокровных семейств, британскими истинно чистокровными являются только священные двадцать восемь магических фамилий. Эти древнейшие и благороднейшие рода — вершина Магической Британии…" — неправдой назвать нельзя. Просто, как и положено, это "немножко не вся правда". "С точки зрения древних чистокровных семейств [входящих в третий альянс и не побрезговавших заплатить за то, чтобы их фамилия вошла в эту книжицу], британскими истинно чистокровными являются только священные двадцать восемь магических фамилий. Эти древнейшие и благороднейшие рода [по мнению этих самых называющих себя "древнейшими и благороднейшими" родами] — вершина Магической Британии [если под Британией понимать только членов третьего альянса]…" Вот так должна была бы звучать более полно отражающая истинное положение дел версия. Впрочем, с правдой, к сожалению, всегда такая лажа почему-то происходит. Она, как дырка в жопе, у каждого оказывается своя.

Кстати, отличная иллюстрация единства внутри третьего альянса. Это двоюродный дедушка Тео, Кантанкерус Нотт выпустил пресловутый "список самых чистокровных". Союз союзом, а срубить бабла на аристократической спеси своих ближайших соратников ничуть не постеснялся. "Деньги не пахнут". Впрочем, быть может, я и не совсем прав. Учитывая сроки жизни и горизонты планирования, вполне возможно, что это была игра вдолгую. Как там? "Сейчас — глупость; через год — дискурс; через сто лет — нарратив; через тысячу — непреложная истина". Вот всякие там Блэки с Малфоями и решили заранее озаботиться подтверждением своей исключительности.

"— Почему это вы древнейшие и благороднейшие?

— А вот — у нас книжечка тысячу лет назад изданная есть…"

Правда, был один такой нюанс. Как на это посмотрят истинные хозяева Магической Британии — альянсы Пастонов и Милдфордов и входящие в них рода. Судя по тому, что Кантанкерус Нотт помер только в пятидесятых, тузы появление такой брошюрки спустили. Но не все или не до конца. Слишком уж говорящим является совпадение: с года издания справочника начинается снижение благосостояния рода Нотт. Видимо, большинству лордов калибром поменьше отсутствие их фамилии в каталоге не понравилось, и Ноттам "указали на ворота". И чтобы поправить оное благосостояние, папаша Теодора и вынужден был прилипнуть к Волдеморту.

Но что сделано, то сделано. И, кстати, уже сейчас, спустя всего лишь полвека после издания, брошюрка с двадцатью восемью фамилиями приобрела статус документа, на который можно ссылаться. И ссылаются, если вспомнить ту самую позорную лекцию о чистокровности. А так как лорды, кроме третьего альянса и редких нейтралов, уже давным-давно не отправляют своих детей в Хогвартс, то и указать на ошибку некому.

"Или и не нужно?"

— Так сколько? — продолжил свою обвинительную речь Милдфорд. — Сколько вы выкупили и сожгли? Или отец вам не рассказал, какие обязательства ваш род на себя принял?

— Рассказал, — поморщился Нотт.

— И так как?

— За десять прошедших с прошлой сессии Палаты лет мы нашли и подчистую уничтожили почти двести копий! — с явно слышимой гордостью в голосе произнес Тео.

— Плохо стараетесь! — Милдфорда услышанное не впечатлило.

— Нет! Изо всех сил! Целых две сотни! Их нами издано было всего чуть больше тысячи!

— Две сотни? Целых? Да вы шутите! Да только мы за прошлый год допечатали триста пятьдесят экземпляров…

— Иэмны… — горло Нотта издало непонятный сиплый звук. — Что?

"М-да… Вот и ответ на вопрос: "Чо это, типа, они спустили такой наезд? Где ответка?" А они ни фига не спустили, оказывается, а растянули наказание на несколько поколений. Бр-р-р! Хорошо, что ни я, ни мой род с этими монстрами не ссорились".

— А вы? — спросил Милдфорд Пастона.

— Около пяти сотен, — ответил глава второго альянса.

— Вот! Видите, лорд Нотт? Это только за год! А вы — "две сотни". За десять! Отстаете, отстаете… — с притворным сочувствием посетовал Милдфорд.

От такого откровенного макания лицом в говно я еле-еле сдержал улыбку. Все же нельзя сказать, что унижение Нотта, памятуя наши сложные с ним отношения, видеть мне было неприятно.

— А! Я смотрю, вы, лорд Крэбб, уже пришли в себя? Отлично. Пока лорд Нотт думает, я задам вопрос и вам. Сколько?

"Сколько чего?" — не понял я, в спешном порядке перебирая в голове возможные варианты смысла такого вопроса.

— Не понимаете? — все с тем же лицемерным сочувствием умышленно громко, чтобы не напрягая слух услышала вся Палата, поинтересовался Милдфорд.

У меня по спине пробежал холодок дурного предчувствия.

— Нет, — мотнул я головой.

— Тогда позвольте, лорд Крэбб, я немного освежу вашу память. Вот это, — Милдфорд потряс в воздухе плотным свитком, который он, похоже, невербально призвал, ну, или просто вытащил из артефакта наподобие безразмерной сумки, — копия финансового отчета Министерства в части затрат на Азкабан. Согласно этому документу содержание заключенных, а именно: одежда, питание, охрана, медицинское обслуживание и прочие траты — с учетом сложности и дальности доставки обходится нам, в среднем, в полтора галеона на человека в день. Это составляет достаточно внушительную сумму в размере чуть более трехсот тысяч в год.

"М-м-м… Две трети от трехсот это двести. Двести тысяч на, грубо округлим количество дней, четыреста. Откинем два нуля. Две тысячи на четыре это получается пятьсот. То есть в Азкабане сидит чуть меньше шестисот, ближе к пятистам пятидесяти, волшебников? Аж два Хогвартса сразу? — машинально посчитал я. — И какая там в Азкабане медицина?"

— Отдельной строкой идет содержание находящихся в тюрьме лордов. Им, согласно Статуту, положены: отдельная камера, усиленное питание, хорошая одежда, сменяемая не реже чем раз в три месяца, писчие принадлежности, мебель и прочие послабления в режиме содержания. Это еще сто тысяч в год. Вот только я сомневаюсь, что им, — Милдфорд махнул рукой в сторону Пожирателей, — каждую пятницу дают, как указано в отчете, сваренный лучшим поваром Магической Франции буйабес. И спят они вряд ли на набитом мантикорьим пухом матрасе. И уж точно не одеваются в мантии из шелка акромантула, которые меняются через три месяца. Меняются ваши полосатые "мантии" раз в три месяца, лорд Малфой?

— Меняются, — буркнул Люциус.

— Да?

— Да. — И, видя все еще вопросительно поднятые брови Милдфорда, пояснил: — У меня забирают и отдают лорду Лестрейнджу, а мне дают снятое с него.

— Восхитительно, не правда ли? Вот только в свитке совсем другое. И на нем стоит ваша, лорд Крэбб, подпись. Так сколько, сколько же вам за нее заплатил Фадж?

"Бля-а-а! Бля-бля-бля-блядь! Это пиздец! Это пиздец!" — я все больше и больше осознавал глубину бездны, в которую меня при всем честном народе, "на миру", как емко сказали бы на Руси, сталкивает Милдфорд.

— Попытаюсь угадать. Десятую часть? Нет? Двадцать? Тоже нет? Хотя бы пятнадцать, как берут вот те, — теперь кивок в сторону смертников, — предатели?

"У-у-у-у! Фадж! Су-у-у-ука-а-а-а!!!" — мысленно от всей души взвыл я.

— Еще меньше? Как-то это не похоже на министерских. Обычно новых предателей они стараются прямо таки осыпать золотом. Десять? Пять? Тоже нет? Тысяча? — Милдфорд просто впился глазами в мое лицо и пораженно присвистнул: — Меньше тысячи… Не верю, но… Вы предали нас так дешево, лорд Крэбб? Что ж… К тому, что всё и все продаются, я уже с печалью привык. Но мне больно видеть, что лорды продаются за сущие кнаты!

Судя по тому, как загомонили остальные лорды, они себя дешевками не считали и полностью поддерживали возмущение одного из лидеров Палаты.

В первый момент после такого стремительного крушения всех моих планов в голове у меня образовалась каша из совершенно несвязанных между собой мыслей. И никакая окклюменция не помогала. "Фадж — гнида!" "Ну как тебе классовое братство?" "Бежать! Куда бежать?!" "Ой я мудак! Не умеешь воровать или прокручивать коррупционные схемы, так и не пытайся!" "Что ж… Вся моя подготовка пошла по пизде… Зато не опозорюсь, сказав что-то не то". Однако спустя пару чудовищно долгих мгновений я сообразил, что еще не все потеряно. "Нет, все плохо, но еще не пиздец! Есть! Еще есть шанс! Все же, несмотря на нынешний временный союз, Милдфорды и Пастоны — враги. Поэтому Пастон! Пусть это и не продвигающий Волдеморта Милдфорд, но лучше он, чем Азкабан через полтора года!"

Однако стоило лишь мне повернуть голову в сторону второго лидера Палаты, как он перехватил мой взгляд.

— Попытаешься что-нибудь сейчас мне сказать, — не сдерживая злости в голосе, почти прошипел он, — и я вызову тебя на дуэль до смерти прямо здесь и сейчас!

"А вот теперь действительно полный пиздец!"