"Л" значит Лили. Часть II (гет)

Эксперимент группы тайм-менеджмента был назначен на следующее утро. За Лили зашел помощник профессора Крокера, долговязый француз по имени Пьер, чья внешность и жантильные манеры неприятно напомнили ей Эвана Розье. По крайней мере, набриолиненная укладка у них была совершенно одинаковая, да и одеколон тоже — приторно-сладкая душная дрянь, которая вполне тянула если не на темную магию, то как минимум на газовую атаку. Запах чувствовался даже с другого конца комнаты — большой, как танцевальный зал для троллей, и такой же пустой. Только несколько стульев, которые выстроились в ряд вдоль серой каменной стены, да огромные «вокзальные» часы, свисавшие с потолка на толстой железной цепи.

Пьер указал на один из стульев:

— Присаживайтесь, мадемуазель, и подождите, пожалуйста, несколько минут. Профессор Крокер сейчас подойдет.

Сиденье оказалось безбожно жестким, а резная спинка смахивала на орудие пытки, но Лили мужественно выпрямилась и сложила на коленях руки.

— Скажите, а что это за эксперимент? И что я должна буду делать?

Француз разразился страстной и сбивчивой тирадой, из которой она уяснила только две вещи: что если у них все получится, то можно будет отменить какой-то идиотский запрет, который вот уже девяносто лет тормозит развитие магической науки, и что для этого они должны превратить колибри в феникса.

— В феникса? — ошеломленно переспросила она. — А при чем тут трансфигурация?..

Пьер выпучил глаза и замахал на нее руками, онемев от такого неслыханного невежества, но тут дверь лаборатории отворилась, и на пороге появился профессор Крокер. Его лысая как коленка голова гладко поблескивала в свете ламп, а усы-стрелки воинственно топорщились. Из нагрудного кармана торчал кончик волшебной палочки.

— О, вы уже здесь! — обрадовался он и обернулся к кому-то позади: — Заносите. Сейчас придет Берта, и можем начинать.

И в комнату вплыл тот самый хрустальный сосуд, который Лили у них уже видела. Под вытянутым куполом роились мириады мерцающих искорок, которые постепенно закручивались в тугую воронку, а над ней на воздушных потоках парило крошечное яйцо, похожее на сверкающий драгоценный камень.

Вслед за диковинным устройством показался и тот, кто его левитировал — пожилой мужчина с седеющими волосами и унылым лицом, испещренным рытвинами от драконьей оспы. Пьер тут же поспешил ему на помощь. Вместе они опустили хрустальный сосуд посреди комнаты и принялись колдовать вокруг него, размахивая палочками и вполголоса читая какие-то заклинания. Профессор Крокер стоял, заложив руки за спину, и бесстрастно наблюдал за их работой. На его носу красовалось уже знакомое Лили двойное пенсне.

— Достаточно, Руквуд, — наконец нарушил молчание он. — Несите самописцы и потенциометры — вы еще не измерили напряжение вероятностного поля.

— Извините, профессор, — мрачно откликнулся рябой, в несколько шагов пересек лабораторию и скрылся за дверью.

Пьер остался один — палочка так и порхала в его руках, чертя в воздухе круги и прямые линии. По углам комнаты попеременно зажигались и гасли защитные руны, отбрасывая на стены разноцветные блики — почти как цветомузыка на маггловских дискотеках, только с отключенным звуком. Довершая сходство, потолок вспыхнул зеленым, и на нем проступила тонкая светящаяся сетка — кажется, еще одна защита, вот только от чего именно, Лили определить уже не смогла. Да, в школе их такому точно не учили...

— Профессор Крокер, — отважилась спросить она, — Пьер не успел объяснить — так что от меня все-таки требуется? И при чем тут фениксы и колибри?

Профессор бросил на нее недовольный взгляд, потом покосился на помощника — но, судя по всему, решил, что тот справится и без него, и все же удостоил ее ответом.

— От вас — ничего. Молчите и наблюдайте. У вас сильный Дар — один из самых сильных в нашем отделе, не считая разве что мадам Мелифлуа. Если вы попытаетесь вмешаться, поведение вероятностного поля может стать непредсказуемым.

Лили нахмурилась. Так мадам Мелифлуа тоже провидица? А по ней и не скажешь... Но, проглотив дальнейшие вопросы, поудобнее устроилась на своем пыточном стуле и уставилась на Пьера, который как раз накладывал чары на свисающие с потолка часы. От напряжения он весь взмок — под мышками на рабочей мантии проступили темные круги, и сладковатое амбре одеколона, смешавшись с запахом пота, сделалось и вовсе непереносимым.

Она уже подумывала о заклинании головного пузыря, но тут из центра часов в хрустальный сосуд ударила молния. Голубой, ослепительно яркий разряд с треском прошил комнату, и в воздухе повис искристый холодок озона.

Лили захлопала глазами — электрическая дуга продолжала сиять под веками, словно впечатанная в роговицу. Когда она проморгалась, Пьер утирал со лба пот, рядом с профессором Крокером унылой тенью маячил вернувшийся Руквуд, а в дверях застыла пухленькая девушка со свитком пергамента в руках.

— А, Берта! — широко улыбнулся профессор Крокер, и девушка, кивнув в знак приветствия, поспешила к стульям и заняла место рядом с Лили. В ее внешности было что-то очень знакомое — эти вьющиеся волосы, лицо сердечком, губки, как у обиженного ребенка...

Стоп, да это же Берта! Берта Джоркинс, которая училась на четвертом курсе, когда они с Севом только поступили в Хогвартс. Записная болтунья и сплетница — казалось, она всегда все про всех знала и не могла не поделиться этим знанием с другими. Лили уставилась на нее во все глаза, но та лишь скользнула по ней безразличным взглядом и развернула принесенный с собой свиток. Небрежным движением вытянула из кармана палочку и, беззвучно шевеля губами, принялась водить ею по длинным столбикам букв и цифр.

Лили покосилась на остальных участников эксперимента — профессор Крокер что-то втолковывал Пьеру, а мрачный Руквуд расставлял вдоль стен какие-то приборы на раздвижных ножках — и шепотом сказала соседке:

— Привет, Берта. Давно не виделись. Не знала, что ты тут работаешь — в школе ты не говорила про свой Дар...

— Как и ты, — откликнулась та, не поднимая головы от пергамента. Потом мельком глянула на Лили и добавила: — Вообще-то я и сама не знала, пока мадам Мелифлуа не поставила мне на экзамене «превосходно». Кводль мне и «удовлетворительно» не всегда ставил...

— Вот поэтому я к нему и не ходила, — кивнула Лили, но в этот момент профессор Крокер взмахнул палочкой и призвал всех ко вниманию. Судя по всему, эксперимент должен был вот-вот начаться: Пьер запускал стоящие у стен приборы — они оживали один за другим, и комната заполнялась шипением, свистом, лязгом шестеренок и сухим механическим потрескиванием. Руквуд остановился у хрустального сосуда и приготовился записывать; танцующий под куполом вихрь бросал неровные отблески на его длинное рябое лицо и роскошное страусиное перо, которое он слишком сильно сжимал в пальцах.

Наконец с приготовлениями было покончено. В лаборатории повисла напряженная тишина, и даже Берта свернула свой пергамент и небрежным движением убрала его в карман. Профессор Крокер кивнул, и его лысая макушка масляно блеснула в свете ламп...

...и появился ветер. Сначала легкий и едва заметный — невидимыми пальцами перебирал волосы, мягко дышал в лицо, забирался под воротник мантии... Потом он усилился и окреп — Лили чувствовала его порывы, всей кожей ощущала упругое сопротивление воздуха, и в грудь точно уперся огромный резиновый мячик, а резьба на спинке стула больно впилась в поясницу. Но ничто в комнате даже не шелохнулось, и она постаралась расслабиться и не сопротивляться напору чужой магии.

Устройство рядом с профессором Крокером зажглось красным — приборы вдоль стен откликнулись пронзительным свистом и металлическим прищелкиванием, и защитная сетка на потолке ритмично замерцала, то вспыхивая ярче, то почти угасая. Сила копилась в воздухе, как электричество перед грозой, и в эпицентре будущего урагана был хрустальный сосуд с другим ураганом внутри. Сверкающие пылинки то вздымались, то опадали, пульсировали в одном ритме с жужжанием приборов, с биением магии, с током крови у нее в ушах...

И вдруг что-то лопнуло со звоном, как будто разбилось стекло — пол зашелся мелкой дрожью, заходил ходуном, а в углу вспыхнули защитные руны. Запахло гарью, лампы на потолке то зажигались, то гасли, руны разгорались все ярче и ярче — сдерживая, забирая излишки энергии...

Из центра часов ударили молнии. За мгновение до вспышки Лили успела зажмуриться — будто что-то толкнуло ее под руку, но и в черноте под веками продолжали плавать обжигающе-белые пятна. Она изо всех сил вцепилась в подлокотники, лишь краешком сознания отмечая, что отслоившийся от дерева лак забивается прямо под ногти, и голова вот-вот лопнет от треска, и звона, и отдающейся в костях вибрации, и голосов, наперебой повторяющих какие-то инкантации...

А потом молнии ударили в последний раз, и наступила тишина. Лили отважилась открыть один глаз, но все и в самом деле было кончено. В воздухе пахло озоном и гарью, с потолка свисала оплавленная железная цепь — в закопченной перекрученной гирьке на ее конце почти невозможно было узнать недавние вокзальные часы.

Профессор Крокер яростно размахивал руками, что-то втолковывая пристыженному Руквуду, но из их разговора не было слышно ни слова — как видно, он позаботился о заглушающих чарах. Рукав его мантии был прожжен в нескольких местах, одно из стекол в пенсне треснуло и держалось на честном слове, а залихватские усы-стрелки уныло обвисли. Хрустальный сосуд у него за плечом сиял нестерпимым блеском, и в верхней его части, прямо над светящимся вихрем, парила крошечная птичка с длинным клювом и ярким сине-зеленым оперением. Но потом воздушные потоки потянули ее вниз, разноцветные перышки обвисли и потемнели от влаги, и у самого дна она снова вернулась в яйцо, из которого недавно вылупилась.

В тишине раздался скрип стула. Лили обернулась — Берта Джоркинс плелась к выходу, пошатываясь и схватившись за голову, с таким мучительно-ошеломленным видом, как будто ее приложили Конфундусом Блэк или Поттер.

Лили хотела ее окликнуть, спросить, в чем дело, но в этот момент к ней подошел Пьер.

— Здорово, да? Самому не верится, что у нас получилось!

Запах одеколона исчез без следа — теперь от него воняло дымом и паленой изоляцией. Светлые волосы стояли дыбом и блестели от бриолина, а через гладко выбритую щеку тянулась кривая царапина.

Но его глаза сияли, а на губах играла такая широкая, по-мальчишески шальная улыбка, что Лили невольно улыбнулась в ответ. Ладно, Берта уже не маленькая, сама разберется, нужна ей помощь или нет...

— Здорово, факт, — искренне подтвердила она. — Очень за вас рада. Но что получилось-то? Вы же так ничего и не объяснили...

Пьер задумчиво поскреб в затылке — а потом с таким изумлением уставился на испачканную бриолином руку, что Лили чуть не фыркнула. И с чего она взяла, что он похож на Розье? Скорее уж, на Северуса — такая же вдохновенная сомнамбула, когда занят любимым делом...

— Э-э... Если коротко, то мы ввели вашу магию в резонанс с вероятностным полем. Чтобы искусственно создать внутри капсулы пространство Минковского, — он кивнул на хрустальный сосуд, в котором из крошечного яйца опять вылупилась птичка. — Теперь этот колибри как феникс, существует в четырех измерениях, а то, что мы видим — лишь его трехмерная проекция на нашу реальность. Он так же легко меняет свое положение во времени, как мы — в пространстве... Вы же понимаете, что из этого следует?

Лили закусила губу.

— Кажется, да. Что это положение у него есть. То есть... — она сглотнула, — детерминированность будущего, так? То есть в него все-таки можно перемещаться, хоть это и запрещено?

— Ага, — Пьер поискал взглядом, обо что вытереть руку, ничего не нашел и вытер ладонь о мантию. — Мы подтвердили гипотезу о дуалистичности будущего и его вероятностно-детерминированной природе. Как свет является волной, но в то же время состоит из частиц, так и каждое отдельное событие случайно и определяется колебаниями вероятностного поля, однако каждая такая случайность есть проявление закономерности. И именно ее и улавливают прорицатели...

Внезапно его лекцию прервал голос профессора Крокера.

— ...больше такого не потерплю! Вы все поняли? — взмахом палочки он развеял остатки заглушающих чар и позвал: — Пьер, идите сюда, вы мне нужны!

Напоследок улыбнувшись Лили, тот заторопился к начальству. Она помахала ему рукой и тоже развернулась к двери. Еще раз бросила взгляд на хрустальный сосуд — колибри парил в восходящих потоках, сверкая пестрыми крыльями, словно припорошенными инеем, — и шагнула за порог, оставляя позади лабораторию с ее расплавленными часами, молчащими приборами и едким, удушливым запахом дыма.

После ярких магических ламп синие огоньки свечей казались особенно тусклыми и бледными. Чернота стен словно высасывала из них свет.

— ...клянусь, Сибилла! — резкий голос Берты плетью хлестнул по ушам. — Никакой ошибки — именно эта сумма, именно по сто тридцатой строке доходов!

Сибилла протянула к ней руку — серебряные браслеты отчетливо звякнули в тишине — и заговорила мягким, успокаивающим тоном. Ее круглые очки поблескивали, как иллюминаторы старинного батискафа. Эдди подпирал плечом стенку, равнодушно взирая на эту картину, и вертел в руках палочку, но при виде Лили встрепенулся и шагнул ей навстречу.

— Как вижу, все прошло успешно? — усмехнулся он. Палочка то исчезала, то появлялась между пальцами — тонкая и гибкая, похожая в его лапище на ореховый прутик.

Лили неуверенно кивнула, не сводя взгляда со спорящих женщин. Берта размахивала руками — ее пышные волосы так и торчали во все стороны; Сибилла слушала ее, зябко кутаясь в зеленую шаль.

— Их засадили проверять бюджет Министерства на следующие три года, — Эдди подмигнул, заметив, куда она смотрит. — Если бы мадам Мелифлуа не распределила тебя в мою группу, сейчас ты корпела бы над бумагами и пыталась предсказать, во что нам обойдутся следующие выборы и чемпионат по квиддичу.

— О да! — Лили содрогнулась при одной мысли о том, что эта неприятная женщина могла бы стать ее начальницей. — Мне и правда ужасно повезло!

Кажется, ее испуг его позабавил — Эдди рассмеялся и сунул палочку в карман.

— Если сможешь докопаться до корня проблем с Амброзиусом, то я скажу, что повезло и нам.

И направился к той лаборатории, откуда вышла Лили — все той же пружинистой, чуть косолапящей походкой, словно перекатываясь с пятки на носок. Тяжелый и широкоплечий, в своей светлой рабочей мантии, в этот миг он походил на сытого и вальяжного белого медведя.

А потом из-за двери послышался его зычный бас:

— Так какая модель, Крокер? Вероятностная или детерминированная?

Оставшись одна, Лили попыталась незаметно прошмыгнуть к себе в лабораторию — но, похоже, могла особо не стараться, обе предсказательницы не обращали на нее никакого внимания. У самого порога она остановилась и бросила взгляд через плечо, и Берта продолжала говорить, а Сибилла — молча кутаться в зеленую шаль.

Ее застывшая, напряженная фигура напоминала статую жены Лота.

* * *

Дни тянулись один за другим, точно стая перелетных гусей. Каждый вечер Лили возвращалась в свой маленький домик в Вишневом переулке — старый и тесный, из серого ракушечника, зажатый среди новеньких коттеджей, он походил на воробья, втиснувшегося между пузатыми, солидными голубями.

Сначала она раскланивалась с соседкой слева — пожилой миссис Моуди, которая в это время как раз выгуливала своего бассет-хаунда; до ухода в отставку та занимала какой-то пост в аврорате, и ее единственный сын пошел по ее стопам. Затем махала рукой соседке справа — муж миссис Макдугал служил в управлении по связям с гоблинами, и она каждый вечер выходила на порог, чтобы его встретить. Порой Лили останавливалась, чтобы с ней поболтать — так она узнала, что они поженились всего месяц назад, что начальник прочит Дирку скорое повышение и что они подумывают о ребенке, но сначала хотят перебраться в место поприличнее, хотя бы в Хогсмид или Оттери-Сент-Кэчпоул.

Лили не спорила, но и согласиться с ней не могла. Ей нравился Вишневый переулок — с его сонной атмосферой, и плющом на стенах домов, и сладковатым запахом пыли, и долгими вечерами на заднем дворе, когда она сидела в кресле-качалке с какой-нибудь книжкой, а на коленях пушистым клубком дремал Нарцисс, и на густом чернильном небе одна за другой зажигались первые звезды.

Для полного счастья ей не хватало только Северуса. Он редко ее навещал, а писал и того реже, и его короткие послания казались такими же сухими и официальными, как пергамент, на котором они были написаны. Но упрекать его за это не поворачивался язык — он буквально разрывался между лекциями в Мунго, крошечной лабораторией с почасовой арендой и матерью, которая все никак не выздоравливала.

За это время ее дважды осматривал целитель Стафф, но вердикт оставался неизменным: темной скверны в крови больше нет, и забывчивость миссис Снейп вызвана чем-то другим. Не исключено, что долгой магической депривацией — в конце концов, она принимала свое зелье почти шесть лет, с тех самых пор, как целители не сумели определить ее болезнь, а у нее не хватило денег, чтобы оплатить дальнейшую диагностику. Возможно, если бы она тогда была настойчивее и обошла всех специалистов... но что случилось, то случилось: Северус догадался, чем больна его мать, только когда прочитал «Дневники...» Квинтии Маккуойд, и в тот же день потащил ее в Мунго. Однако лечение помогло лишь отчасти — большую часть времени она вела себя как обычно, но тот случай с мукой был далеко не единственным.

Северус подозревал, что виновата его кровь — Орион Блэк, чьим донором была Эмма, через месяц выздоровел и не страдал ни от каких проблем с памятью. Лили язвительно предположила, что эта чокнутая семейка просто не привыкла обращать внимание на такие мелочи, но его она явно не убедила. Как не убедил и целитель Стафф, который мягко, но непреклонно выпроваживал их к коллеге — чтобы, как он выразился, «исключить физиологию», однако Северус сказал, что до сентября ничего не получится. Пока что он был слишком занят — пытался восстановить то зелье для подавления магии, которое придумала его мать. Дело продвигалось медленно: болезнь сделала почерк миссис Снейп совершенно неразборчивым, а сама она помогать не стала — просто отвернулась в сторону и наотрез отказалась что-либо объяснять, раз он сам ничего не понимает.

По сравнению с Северусовыми проблемами ее собственная работа казалась Лили почти синекурой. Под Эдди в очередной раз сломался стул — пришлось выдержать настоящий бой с отделом обеспечения и заказать новое кресло, такое тяжелое и неповоротливое, что хозяйственники левитировали его вдвоем. Руби притащила из дома колдорадио — и не только притащила, но и зачаровала на прием передач, несмотря на то, что их отдел находился глубоко под землей. «Разминаюсь перед вокализатором», — пояснила она, подмигнув восхищенной публике, и с тех пор в их комнате то фоном жужжали речи каких-то министерских шишек, то подвывала Селестина Уорлок, то грохотали там-тамы «Гоп-гоблинов». Порой кто-нибудь из слушателей просил поставить валлийские песни, и тогда Майлан подпевал своим богатым, мягким баритоном — если не был занят, пестуя новых «малышей»: в двух банках на его столе зрели крошечные мозги, которые он потом собирался пересадить в большой аквариум.

Что до Лили, то ей хватало хлопот и со старыми его обитателями. Особенно с пресловутым Амброзиусом: он словно задался целью свести ее с ума, раз за разом опровергая все расчеты. Восемьдесят четыре процента сотрудничества с Томасом-Рифмачом? Пф-ф, забудьте об этом! Конфликт и только конфликт, причем такой, что драчунов раз за разом приходилось рассаживать по отдельным банкам. Шестьдесят два процента взаимопонимания с Кассандрой Трелони? Ну ладно, тут она погорячилась — с учетом того, в каком доме у Кассандры находился Марс, шестьдесят два и впрямь многовато. Но не до такого же ледяного бездействия, как будто у них вообще нет никакого контакта! Единственной диадой, где теория не расходилась с практикой, была связка с Иниго Имаго — оба уныло и послушно демонстрировали свои положенные пятьдесят процентов, и Лили, плюнув на все, так и оставила их замкнутыми друг на друга.

Она уже была готова признать, что выбрала неверную методику или неправильно адаптировала ее для такого сложного случая, но решила сначала попробовать с другими прорицателями, и все сошлось: Кассандра с Деборой хоть и выдавали сплошные взлеты и падения, но явно делали это синхронно, а Томас-Рифмач показывал чудеса результативности в диаде с Йоханом Хоффманом. Оставалось только надеяться, что в ее вычисления вкралась какая-то единичная ошибка, которая в будущем не повторится, и что кто-то из Майлановых «малышей» понравится этому упрямцу больше, чем нынешний флегматичный испанец, и тогда его удивительный Дар можно будет использовать в полной мере.

С этими мыслями Лили захлопнула третий том «Магических имен и формул» и во всеуслышание провозгласила:

— Народ, я на обед! Захватить кому-нибудь сконы?

— К Фортескью? — не поднимая головы, отозвалась Руби — тонкая проволочная конструкция под ее пальцами извивалась и шипела на разные голоса. — Если да, то возьми мне парочку.

— Ага, к нему... А тебе, Эдди?

— М-хм... — он неопределенно пожал плечами, продолжая украшать стенку аквариума затейливой рунной вязью, и Лили мысленно хихикнула. Значит, и ему тоже парочку, а лучше три или четыре — его любовь к сладостям была в их группе притчей во языцех. В отличие от Майлана, который всем пирожным на свете предпочитал несладкие пироги с сыром и щавелем.

Лили скинула верхнюю рабочую мантию и, привычно создавая в уме образ нужного пространства, шагнула за порог.

Тишина накрыла ее с головой, как темная стоячая вода. Ни сладострастных завываний Селестины Уорлок, похожих на брачную песнь оборотня, ни зловещего шепота будущего вокализатора... Свечи на стенах мигнули, пустившись в хорошо знакомую круговерть, и из открывшегося коридора повеяло отсыревшей известкой и тем особенным сухим жаром, какой дает только живое факельное пламя. В этом царстве камня и сумрака золотая кабина лифта казалась пришелицей из других миров, и очень скоро Лили уже поднималась в атриум, чувствуя себя так, как если бы ее и впрямь ждала другая планета.

Они с Мэри протолкались сквозь столпотворение у фонтана, и министерский камин вынес их под августовское солнце, на разомлевшую от жары улочку. Витрины били в глаза буйством красок, летние мантии волшебниц старались от них не отставать. Взгляд отдыхал только на благословенно серой мостовой — ветер гнал по брусчатке пыль и сушеный лист крапивы.

У витрины «Все для квиддича» собралась целая толпа, восторженно обсуждавшая очередную новинку от «Нимбус». Из дверей «Флориш и Блоттс» высовывалась длинная очередь, кокетливо виляя всеми тремя хвостами — заботливые родители уже начали собирать детей в школу, и Лили невольно подумала: а ведь им с Северусом больше никогда не придется в ней стоять, да и вообще покупать учебники. Ну разве что когда-нибудь потом, когда в школу пойдут уже их собственные дети...

От этой мысли ей стало настолько не по себе, что она поежилась. Мэри заметила ее взгляд и внезапный озноб, но истолковала их по-своему.

— Угу, — кивнула она, — я тоже как вспомню, так вздрогну. Золотые школьные денечки, черт бы их побрал... И промозглые кабинеты, в которых до апреля кутаешься в уличный плащ и сидишь на собственных руках — сначала на одной ладони, потом на другой, чтобы хоть как-то их отогреть... И бег наперегонки до библиотеки — когда в ней всего три экземпляра книги, а эссе задали всем, причем уже к завтрашнему дню. Эта полка до сих пор стоит у меня перед глазами...

— «Принципы полиморфных преобразований»... — вспомнила Лили. — Толстый такой талмуд, да? Макгонагалл нам тоже по нему задавала — он потом летал и всех лупил по голове, когда на него случайно капнули чернилами...

— Вот-вот! — подхватила Мэри. — И непременное Больничное крыло — не от простуды, так от бега, не от бега, так от книги! Нет уж, лучше работа! Тут хотя бы перевестись можно, если коллеги совсем достанут. Ну да, — добавила она, искоса взглянув на Лили, — не всем везет, как некоторым. Чтобы и жалованье самое высокое, и к магглорожденным хорошо относились...

Мимо пронеслась стайка ребятишек — старший из них крепко сжимал под мышкой воздушного змея. Змей щелкал нарисованными зубами и пытался укусить его за руку. Кто-то за углом пел непристойную песенку про присевшего на камушек фермера, и Лили вспыхнула, сообразив, что они подошли к той мясной лавке, которую она прокляла еще в июле. Неужели хозяйка так и не догадалась снять дверной колокольчик?

— Вообще-то везение тут ни при чем, я к этой работе с третьего курса готовилась, — сказала она, чтобы скрыть смущение — и осеклась, услышав знакомый хрипловатый голос:

— Так вы говорите, мадам Пик, вас проклял кто-то из магглорожденных? За то, что вы отказались их обслуживать?

— Да, аврор Блэк! — кажется, женщина была близка к истерике. — Вы же понимаете, в нынешние нелегкие времена нам, чистокровным, приходится держаться друг друга... А эти чары — скажите, вы сможете их снять?

— Пока не знаю, — лениво протянул Блэк, — по-моему, нам надо еще разок на них посмотреть, чтобы проверить, как они работают... Что скажешь, Сохатый?

Как, и Поттер с ним? У них тут что, слет Мародерского клуба?

Мэри пихнула ее локтем в бок:

— Как я выгляжу?

— Нормально, — Лили хлопнула глазами, и подруга, досадливо зашипев, принялась накладывать на себя косметические чары, приводить в порядок мантию и прическу и растягивать губы в самой обворожительной из своих улыбок.

— Скажу, что штраф за дискриминацию магглорожденных составляет сто галлеонов, — веско проронил Поттер. — Как только вы его уплатите, мы пришлем специалиста. И не рекомендую снимать проклятие самостоятельно: это очень опасная темная магия.

Какая еще... темная магия? Это же их собственное заклинание — как они могли его не узнать?

Независимо тряхнув головой, Мэри свернула в переулок, и уже через пару мгновений оттуда раздался ее низкий, воркующий голос:

— Привет, мальчики. Как вижу, вас можно поздравить с досрочным повышением?

— Привет-привет, — живо откликнулся Блэк. — Да, мы с Джеймсом не из тех, кто просиживает штаны за партой — верно, Сохатый?

— Здравствуй, Мэри, — неуверенно произнес тот, и Лили, не сдержав любопытства, осторожно заглянула за угол.

Поттер стоял у входа в мясную лавку, прикасаясь к пергаменту палочкой, и выписывал квитанцию на уплату штрафа. Мадам Пик промокала глаза краем передника; на ее круглых, как яблочки, щеках огнем полыхал румянец. Рядом с ней возвышался Блэк — руки в карманах, на лице кривая ухмылка и сознание собственной неотразимости. В окне-витрине у него за спиной одна за другой дефилировали розовые хрюшки, высоко вскидывая волосатые копытца и выставляя напоказ соблазнительную грудинку и сочный окорок.

Мэри надвигалась на них с другого конца переулка, прекрасная и грозная, как полки со знаменами. Светлые волосы сверкали на солнце, словно золотой шлем полководца, голубая мантия развевалась на ветру, словно полководческий же штандарт, и Поттер, сглотнув, первым шагнул ей навстречу.

Зажав рот ладонью, чтобы не расхохотаться в голос, Лили отступила от угла. Все, Поттер, спета твоя холостяцкая песенка — Мэри Макдональд пошла в атаку. Боже, какое у него было лицо — это просто бесценно...

Она хихикала до самого кафе Фортескью, где наконец успокоилась, чинно села за столик и заказала себе большую порцию мороженого, чтобы отпраздновать боевые успехи лучшей подруги.

А вечером дала о себе знать и вторая: три падающих от усталости райских птички доставили ей письмо от Эммы.

Лили налила в блюдце воды и прошла с конвертом в гостиную — сначала его нужно было проверить на проклятия и снять скрывающие чары. Наконец листок в ее пальцах обрел материальность и покрылся вязью чернильных букв, и к ней на колени упал маленький квадратик бумаги.

Колдография. Значит, Эмма уже родила... Саймон подловил ее, когда она сидела с малышом на террасе — белый песок, точно сахар, сверкал на солнце, и пальмы клонили резные листья к соломенной крыше бунгало. Улыбнувшись, Эмма помахала мужу рукой и снова склонилась к вороху кружев, под которыми с трудом угадывались очертания свертка.

Она была такой трогательной, такой безмятежно-счастливой, что у Лили дрогнуло сердце. Надо же, кто бы мог подумать — Эмма стала матерью, она дала жизнь новому человеческому существу... Сама мысль об этом казалась чуждой и непривычной; как шарик, перекатывалась в голове и никак не желала укладываться на место.

Интересно, а каким будет ее собственный ребенок? Перед глазами промелькнуло недавнее видение: малыш с черными волосами и зелеными глазами, схватившийся за прутья кроватки, и скрип отворяющейся двери — по спине опять побежали мурашки, но Лили усилием воли заставила себя встряхнуться и развернула письмо.

Эмма сообщала, что неделю назад разрешилась от бремени крепким мальчуганом (Господи, где она нахваталась таких выражений? Или это какой-то особый чистокровный шик, который магглорожденным не постичь, как ни старайся?), что молока у нее не хватает, но американские грудные смеси творят чудеса, и что третий урожай фруктов разошелся еще лучше, чем два предыдущих, так что они решили построить на своем островке еще одну теплицу.

А в конце были нацарапаны две строчки, явно добавленные второпях.

Лили, писала Эмма, я не хочу, чтобы ты думала обо мне дурно, но не могу сказать тебе больше. Просто... будь осторожнее со Снейпом, ладно? Пожалуйста. Он... словом, я боюсь, что он может тебя обидеть.

Застонав, Лили отшвырнула письмо в сторону и откинулась на спинку кресла. Заинтересованный Нарцисс приоткрыл один глаз, но не спешил спрыгивать с дивана.

— И Эмма туда же, — вслух пожаловалась она коту. — Нет, они точно все сговорились. Черт бы побрал эти дурацкие гриффиндорские предрассудки...

Но не могла избавиться от странного чувства, что на этот раз дело не только в них.