Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) (гет)

Северус лежал на промерзшей земле, чувствуя себя так, словно все мысли в его голове перемешались от встряски.

В своей легилименции он был уверен. И Лили совершенно точно звала Гарри.

"Это невозможно, — подумал он, — это абсолютно..."

"Почему нет? — поинтересовался внутренний голос с безупречной логичностью равенкловца. — Ты же здесь".

Он должен был выяснить — узнать, в самом ли деле...

Внутренний голос, продолжая прикидываться равенкловцем, сообщил, что раз он сам вернулся в прошлое и раз ошибка в легилименции исключается, то такое объяснение выглядит наиболее разумным. Но какая-то его часть все еще не могла в это поверить; это неверие подняло его с земли и погнало через детскую площадку и дальше по улице — до самого дома Лили...

Там внутренний голос услужливо заметил, что забарабанить в дверь, требуя немедленно его впустить — вернейший способ убедить миссис Эванс, что в дом ломится опасный псих, а потому полицейским не помешало б заглянуть к ней с рождественским визитом. Как же он привлекал внимание Лили в прошлом? Конечно, был и традиционный способ — гравий в окошко, но Лили, помнится, частенько взбиралась к себе в комнату по стелющемуся по стене плющу, когда Петунья за ней шпионила. Северус всегда боялся, что ветка сломается, Лили упадет и сломает шею, и тогда...

Он подергал за плющ, нащупал за ним шпалеру и полез наверх. В комнате Лили горела лампа, но шторы были задернуты, и видно никого не было. Если Петунья опять где-то подкарауливает — ей-богу, он проклянет паскудную девку, и плевать, отследят это в Министерстве или нет...

Северус дотянулся до окошка и постучал. Никто не ответил, и, немного выждав, он постучал снова.

На ярко освещенных шторах нарисовалась черная тень, и сквозь тонкую оконную раму до него донесся лихорадочный голос Лили:

— Это ты, Северус? Если да, то уйди, пожалуйста!

— Конечно это я! — прошипел он в ответ. — Кто б еще полез к тебе в окошко?!

Штора отдернулась в сторону, Лили сердито уставилась на него сквозь стекло — и только тут вспомнила, отчего сбежала с детской площадки. Глаза ее расширились, и она снова нырнула в свое укрытие.

— Уходи! — повторила Лили приглушенным голосом.

— Твоего сына зовут Гарри Джеймс Поттер, — Северус попытался говорить так, чтобы его было слышно в комнате — только там, и нигде больше. — У него... твои глаза.

В ответ — только страшная и бесконечная тишина. Он хрипло втянул в себя воздух и выдавил:

— Ты вышла за... — нет, это имя он повторить не мог, — замуж в августе семьдесят девятого. Мальчик родился через год в июле.

Штора снова исчезла. Лицо Лили напоминало белую маску, искаженную страданием.

— Откуда ты это знаешь? — запотевшее от дыхания окно вуалью затуманивало нижнюю часть лица — только перепуганные зеленые глаза сияли ясно. — Откуда, Северус?

— Скажи сначала, из какого года ты сюда попала.

Лили воззрилась на него, не мигая. А потом произнесла:

— Из восемьдесят первого.

Этот зеленый свет. Северус опустил голову, прижавшись лбом к стеклу. Она умерла. Она вспоминала свою смерть.

Он разыщет Темного Лорда и распотрошит его голыми руками...

Рама, к которой он прислонился, неожиданно отворилась — и, потеряв равновесие, Северус ввалился в комнату головой вперед, впечатавшись лицом в письменный стол. В живот и наиболее чувствительные части тела впился подоконник, а ноги, потеряв опору, остались болтаться в воздухе.

— О Боже! Извини, пожалуйста, — Лили пыталась затащить его вовнутрь, но он отпихнул ее руки и, подтянувшись на локтях, заполз в комнату самостоятельно. Все, что стояло на письменном столе, полетело на пол — включая настольную лампу; электрический свет заплясал по стенам и замер под нелепым углом.

Ручка на двери задергалась. Лили взглянула на нее с ужасом, а дальше Северус сообразил и сам: втиснулся в платяной шкаф и прикрыл за собой дверцу, оставив ее, однако же, незапертой. Под ногами мешались какие-то туфли; кажется, он перепачкал висящую на вешалках одежду — от нее сладковато пахло маггловским стиральным порошком и специфическим ароматом дома Эвансов — гардениями и апельсинами с тонкой примесью хвойного чистящего средства, которым пользовалась мать Лили. Окунувшись в этот запах, он почувствовал, что дрожит — несильно, едва заметно...

— Прошу прощения, — Лили говорила раздраженно, почти кричала, так что к ней, вероятно, заявилась сестра — ну да, мать бы сначала постучала, — мне что, даже в собственном доме личной жизни не видать?!

— Чем ты занималась? — настаивала Петунья. Северус вспомнил этот голос — монотонный и немного гундосый, и насладился моментом чистейшего, ничем не омраченного отвращения.

— Что случилось с твоим письменным столом?

— Корнуолльские пикси! — отрезала Лили. — Уходи!

— А почему у тебя окно открыто? — Петунья никак не унималась, вцепившись в жертву намертво, как ядовитая тентакула.

— Вон отсюда! — заорала Лили.

— Немедленно убери эту гадость! — задохнулась ее сестра. Лили, видимо, достала волшебную палочку — Северус хищно ухмыльнулся, представляя панику на лице Петуньи.

— Тебе нельзя — эти ваши ненормальные фокусы — я точно знаю!..

— Убирайся, пока я об этом не забыла!

Дверь с грохотом захлопнулась; Северус терпеливо выжидал. Сквозь тонкую фанеру было слышно тяжелое дыхание Лили.

Пинком отправив в сторону коробку с карандашами, она распахнула дверцу шкафа, все еще пылая от негодования.

Северус поразился наплыву реминисценций — столько смутных отголосков, что когда-то помнились так же явственно, как его собственное имя. Будто открылся блокнот с заметками, что он вел долгие годы, и в голове тут же возникла строчка: уведи разговор в сторону, и она успокоится.

— Я твои туфли передавил, — сообщил он, резко меняя тему.

Лили моргнула, опустив взгляд.

— Ерунда, это всего лишь обувь.

Она помогла ему выбраться из шкафа, а потом просто молча смотрела в лицо — левая рука на его предплечье, в правой — волшебная палочка. Северусу хотелось верить, что от него не несет ночлежкой для бездомных — но, скорее всего, надежда эта была тщетной.

— Ты так мне и не ответил, — сказала Лили наконец.

— То есть?

— Когда спросил, из какого я года — я сказала, что ты оттуда же — но ты не ответил, а просто... там повис. Поэтому я окно и открыла...

— О, — Северус с преувеличенной тщательностью затворил за собой дверцу шкафа.

— Нет, — сказал он медленно, — я не из... тысяча девятьсот восемьдесят первого. — Лили уже собиралась переспросить, и он продолжил: — Из тысяча девятьсот девяносто восьмого.

Лили уставилась на него, приоткрыв рот от изумления. Он изготовился взмахнуть палочкой, чтобы вернуть на место разлетевшиеся со стола вещи, но она успела перехватить его за запястье.

— Министерство, — напомнила она, глядя на него так, словно впервые увидела.

Он изложил сквозь зубы свое видение ситуации — куда это министерство может катиться, а также чем там заняться, в какой позе и с кем — но волшебную палочку все же убрал и нагнулся, чтобы собрать с пола письменные принадлежности. Лили склонилась к ковру вслед за ним — передумала и сказала, что плевать на разгром, приберется позже.

— Нам надо поговорить, Северус! — добавила она. — Хватит возиться с этим барахлом!

— Многозадачность — полезный жизненный навык, — сказал он, глядя куда угодно, только не на нее.

— Если ты немедленно все не бросишь, я сейчас просто взорвусь. Бурно и громко.

Он поставил настольную лампу обратно на пол. Проклятье — теперь Лили наверняка заметит, что у него дрожат руки.

Вот только она и сама тряслась. И он понятия не имел, что с этим делать. Чувство беспомощности было ему не чуждо — и львиная доля этих ощущений так или иначе возникала из-за нее. Что было совершенно омерзительно. Омерзительно, что после всех этих лет, даже после смерти, он все еще стоял тут и чувствовал себя распоследним чмом...

— Он победил? — шепнула Лили.

Хорошо, что она не владела легилименцией и не могла прочитать в его голове не подавленную вовремя мысль: "Во второй раз? Не знаю, я так и не дожил до развязки".

— Нет, — ответил Северус — но ей от этого легче не стало, и он прекрасно знал, что она хотела спросить на самом деле. — Он был побежден в ту ночь, когда пришел к тебе в дом.

Лили моргнула.

— Ты умерла... чтобы спасти сына, — она кивнула, и ее лицо застыло от боли — так лед сковывает поверхность пруда. — Это сильнейшие защитные чары. И когда Темный Лорд...

— Не называй его так, — перебила она.

— Когда он повторил Убивающее проклятие, — Лили колотила крупная дрожь, — оно отразилось от твоего сына и попало в... Сами-знаете-кого, — закончил Северус. Как же ему остохуело это ублюдочное прозвище — "пасть от руки Темного Лорда" хотя бы звучало пристойно, в то время как "Сами-знаете-кто" смахивало на позорного любовника, которого даже по имени вспоминать противно.

— Отразилось? — прошептала она, все еще содрогаясь, и вскинула на него глаза, с замиранием сердца ожидая ответа...

— Твой сын остался невредим. Он получил шрам на лбу, — и кусочек души Темного Лорда в придачу, — но в остальном не пострадал.

Глаза Лили казались бездонными, а по щекам катились слезы.

— Гарри... он не умер?

— Нет, — он хотел отвести взгляд, но не смог. — Потому что это за него сделала ты.

Лили трепетала всем телом, глядя на Северуса огромными влажными глазами — а потом накинулась на него, обняла за шею, попутно нечаянно боднув, и разразилась рыданиями.

И что теперь, спрашивается, делать? Северус не имел ни малейшего представления. С одной стороны, Лили находилась в пределах досягаемости, а с другой — она горевала из-за сына. Реакция, конечно, с ее стороны вполне объяснимая, и он даже не слишком возражал против залитой слезами рубашки, но вся конструкция как таковая не вполне совпадала с его заветными мечтами.

К тому же он рефлекторно отшатнулся, когда на него неожиданно набросились, и в итоге оказался зафиксирован в довольно-таки неудобной позе — полусидя, полулежа; что делать с руками, было тоже непонятно, потому что ими не получалось даже шевельнуть — настолько крепко обхватила его Лили. В целом Северус ощущал себя примерно так, как если бы запутался в свитере при попытке его снять.

Но будь даже руки и свободны — он все равно не смог бы к ней прикоснуться; даже по имени ее не мог позвать, чтобы привлечь к себе внимание. Потому что вот уже семнадцать лет как потерял последнюю надежду на то, что эта возможность когда-нибудь представится — после того, что случилось в тот Хэллоуин...

Всхлипнув, Лили немного отклонилась назад и заглянула Северусу в глаза, так и не отпустив его плечи. От слез ее лицо пошло пятнами, а нос покраснел и распух.

— С ним ведь все хорошо? — прошептала она охрипшим голосом. — Он — он счастлив?..

Откровенно говоря, Северус не мог утверждать про мальчика ничего подобного, однако просвещать его мать на сию тему отнюдь не намеревался.

— Его многие любят, — сказал он лаконично — что, в общем-то, было даже правдой.

От ответной улыбки у него чуть сердце не разорвалось.

— Слава Богу, — пробормотала Лили. — Мой малыш — слава Богу... — после чего уткнулась в плечо Северуса и, к его отчаянию, продолжила плакать — правда, уже не так громко.

Он осторожно поднес ладонь к ее волосам — рука слегка задрожала; легонько к ним прикоснулся — в ответ она только вцепилась в него покрепче; так что он — очень бережно, очень аккуратно — провел пальцами вдоль длинных прядей.

Дверь комнаты распахнулась настежь.

— Лили, да что с тобой происхо... — едва успев шагнуть за порог, миссис Эванс остолбенела, словно остановленная Импедиментой.

От одного взгляда на ее лицо Северус почти — но только почти! — решился аппарировать оттуда нафиг, прихватив с собой и Лили.

Уткнувшаяся в его плечо голова резко поднялась — с этого ракурса Северус не мог увидеть ничего, кроме макушки, но слова "вот пиздец" он услышал вполне отчетливо.

— Юная барышня! — голос миссис Эванс напоминал щелчок хлыста. Северус даже впечатлился — должно быть, они с Минервой посещали один и тот же семинар на тему "Как усмирять подрастающее поколение вербальными проявлениями недовольства".

— Я не имею ни малейшего представления о том, что тут происходит, однако одно могу сказать тебе точно: ты больше не будешь употреблять это слово в моем присутствии! Тебе все ясно?

— Да, мама, — Северус по-прежнему ожидал, что Лили вот-вот отшатнется прочь, но нет: она продолжала держаться за него как приклеенная. — Извини. Это больше не повторится.

— Благодарю покорно.

Следующий взгляд, достойный самой Минервы, достался Северусу. Внезапно он остро ощутил, что на свете существовало много способов заставить мать Лили вызвать полицию, и быть застуканным в обнимку с ее дочерью на полу в спальне к их числу, безусловно, относилось.

— Молодые люди, жду ваших объяснений внизу через минуту. И не заставляйте меня за вами возвращаться.

Покинув комнату, дверь за собой миссис Эванс не закрыла.

— Угу, "пиздец" говорить не буду... в твоем присутствии, — пробормотала Лили так тихо, что он едва расслышал.

— И тем не менее, ты подождала, пока она скроется из виду, прежде чем поднять этот мелкий бунт на корабле. Где твоя гриффиндорская храбрость?

— Поджала хвост и шмыгнула в кусты, потому что это же мама, — Лили встала на ноги и потянула Северуса за собой.

— Ну что, пошли? — она приняла у него коробку с бумажными платками и улыбнулась сквозь подсыхающие слезы — и в результате он без колебаний готов был следовать за ней до самого инферно.

* * *

Гарри был жив. Жив. Он выжил.

Непонятно почему, это все меняло. Хотя ничего еще не произошло — но в некотором роде произошло, потому что Северус сказал, что он из девяносто восьмого, и с Гарри все в порядке, он счастлив и любим. Боже милосердный, до этого еще больше двадцати лет... сколько же в таком случае Северусу — тридцать восемь?..

Она украдкой оглянулась, как если бы ожидала, что за пять секунд он состарится на двадцать два года — но, отставая на шаг, за ней следовал все тот же шестнадцатилетний Сев, угрюмый и немытый.

Тридцать восемь лет. Это многое объясняло — голос, стальной блеск в глазах, полубезумные вспышки, странные реакции... Она рассчитывала встретить подростка — ну да, а кого ж еще? — и все ее ожидания были основаны на том, как Северус вел себя в шестнадцать, когда они еще были лучшими друзьями — два глупых ребенка, которые мнили себя умными и взрослыми, тогда как на деле — хрена лысого они что понимали...

На последней ступеньке Лили помедлила, нерешительно обозревая видимую часть столовой. Мама, должно быть, поджидала где-то там, готовясь устроить ей грандиозную головомойку, а потом и запретить общаться с Севом — это уж как пить дать, так же наверняка, как то, что Сириус и Джеймс прямо сейчас затевали что-то безрассудное. И хотя Лили чувствовала себя взрослой и противостояла самому Темному Лорду, предстоящую сцену она отнюдь не предвкушала.

Видимо, неприятности все равно остаются неприятностями, даже если бывало и хуже.

Северус склонился к ней — ухо щекотно задела мягкая прядь волос. Лили вздрогнула.

— Если ты не поторопишься, за нами придет твоя мать.

— Ну вот — а я-то надеялась, что ты скажешь что-нибудь оптимистичное, — пробурчала она, воспользовавшись случаем, чтобы еще раз утереть слезы.

— Аппарировать еще не поздно.

— Не могу сказать, что мне от этого сильно легче, — пробормотала Лили, скривив рот, но мысленно чуть-чуть улыбнулась: только Сев умел быть настолько невыносимым.

— Тогда настоятельно рекомендую тебе подготовить список разряжающих обстановку замечаний, чтобы в критических ситуациях я мог выбрать из них что-нибудь подходящее.

— Дурилка ты все-таки, — сказала она и отважно устремилась навстречу грядущему, уже почти готовая улыбнуться. Однако желание это тотчас испарилось, как только она взглянула на мать. Та казалась... мрачной и целеустремленной. Очень. Почти до лихорадочности.

— Мам? — ошеломленно пробормотала Лили, приближаясь к матери — собиралась уже опуститься на колени рядом с ее креслом, чтобы спросить, что еще успело стрястись — но та предупредительно выставила руку: — Лили, ты сядешь сюда, — и указала на стул метрах в полутора от себя. Второй стул, точно такой же, был выдвинут из-за обеденного стола и поставлен так, чтобы образовать третью вершину треугольника. Лили уставилась на эти приготовления — и ощутила, как пусто стало в животе.

"Вот пиздец", — подумала она, снова позаимствовав любимое ругательство Сириуса. Джеймс всегда морщился, когда слышал его из ее уст, но он никогда не сквернословил так, как Сириус...

— Лили, — сказала мама, начиная терять терпение. Лили моргнула. Северус уже сел на второй стул, и оба они, очевидно, ожидали, пока она займет свое место. Она медленно опустилась на сиденье, машинально заметив, что Северус, как всегда, принял свою любимую позу: слегка ссутулился и втянул голову в плечи, чтобы волосы падали на лицо. Его глаза блестели. Лили знала, что ни эта внешность, ни это поведение ни в коей мере не покажутся матери обнадеживающими — как бы не наоборот — но у нее все равно защемило сердце. Господи, как же она по нему скучала...

— Лили. Если ты настолько не в состоянии уделить мне толику своего драгоценного внимания, то я буду вынуждена разговаривать с вами двумя по отдельности.

— Извини, — ответила она поспешно. — Я лишь... извини, — она хотела спросить, отчего такая обстановка — как в зале суда — но не осмелилась.

Мать устремила на нее долгий, пристальный и тяжелый взор. Лили постаралась не мигать — словно ей надо было переглядеть профессора Макгонагалл или гиппогрифа. Взор матери переместился на Северуса — тот уставился на нее в ответ; глаза его мерцали, как лунный свет на воде в беззвездную ночь, и он по-прежнему немного сутулился.

— Северус, — произнесла мама, — я хочу задать тебе один вопрос. Это очень серьезно, и ты должен отвечать честно, независимо от того, насколько ты боишься возможных последствий.

Северус продолжал на нее смотреть — но, видимо, осознав, что от него ожидают какого-то подтверждения, сказал коротко:

— Да, мэм.

Лили подумала, что если Северусу действительно тридцать восемь, то он лишь немногим моложе ее собственной матери, и моргнула. Должно быть, вся ситуация кажется ему какой-то сюрреалистичной...

— Ты отец ребенка Лили?

Лили свалилась со стула.

Мать шевельнулась, но помогать ей не торопилась — только неотрывно впилась глазами в Северуса.

— Мам! — выдавила Лили, но та лишь нетерпеливо скользнула по дочери взглядом; осознав, что Северус пытается поднять ее на ноги, Лили приняла протянутую руку и практически рухнула обратно на стул.

— С чего вы взяли, что Лили беременна? — недоуменно спросил Северус, переводя на Лили совершенно ошарашенный взгляд. — Что ты умудрилась такого сказать?

— Ты все-таки ответишь на мой вопрос, — заявила мама таким ледяным тоном, какого Лили от нее в жизни не слыхала.

— Я отродясь ничьим отцом не был, — сказал Северус. О Боже — кажется, ситуация начала его забавлять; Лили искренне надеялась, что мать не знала его настолько хорошо, чтобы тоже это заметить. — А вашего... внука или внучки — и подавно.

— Мам, да какой отец, откуда — нет у меня никакого ребенка!

Мать пронзила ее еще одним взором гиппогрифа.

— Я ясно помню, Лили, что прошлой ночью ты плакала из-за того, что потеряла ребенка.

Лили открыла рот — и снова его закрыла. Как же она налажала! Отрицать, что плакала из-за этого, смысла не имело — лгунья из нее была никудышная. Что же делать, что же де...

— Ах, это, — сказал Северус, перетягивая на себя внимание обеих женщин. — Лили, зачем ты слушала Фелисити Медоуз? В голове у этой пустышки и мозгов-то не сыскать.

Лили понятия не имела, к чему он клонит — но, очевидно, у Северуса был какой-то план, потому что он сказал:

— Медоуз воображает себя великой предсказательницей. Я слышал в конце семестра, что она устроила особо убедительное выступление — якобы когда-нибудь от руки темного волшебника погибнет ребенок по имени Гарри Поттер.

Фелисити могла бы брать у него уроки по лицедейству. Однако мать смотрела то на него, то на Лили, так что она призвала на помощь всю свою смекалку (угу, просто капля в море по сравнению с Северусом) и сказала:

— Убедительное не то слово, Сев! Это казалось настолько... — она содрогнулась, на мгновение разрешив себе вспомнить, как цепенела от ужасной мысли, что вот сейчас Волдеморт убьет ее и примется за Гарри... — настолько... настоящим...

О Господи, кажется, она перестаралась — Лили почувствовала, как кровь отливает от лица. Мама никогда не поверит, что это было лишь какое-то идиотское предсказание — идиотское, да, вот нужное слово!

— Я такая идиотка, — выдавила она. — Этой паршивке Фелисити уже давно нравится Джеймс...

— Тем хуже для нее, — Северус усмехнулся с таким неприкрытым омерзением, что мама даже слегка оторопела, — никто не в силах разлучить нашу блестящую гриффиндорскую парочку!

— Ой, Сев, ну что ты такое несешь! — фыркнула Лили, хотя под ложечкой у нее тревожно засосало. — Я и этот придурок? Да пусть Фелисити им хоть подавится! Это было жестоко — из-за него так со мной поступать!

— Я не вполне понимаю, — вмешалась мама; слова противоречили тону — нетерпеливому и резкому. — Что вы хотите этим сказать — то, что я думаю?..

Лили глубоко вздохнула, убрала прядь волос за ухо и с головой ринулась в омут.

— Фелисити предсказала, что от руки темного волшебника погибнет мальчик по имени Гарри Джеймс Поттер. Его назовут в честь отца, а цвет глаз он унаследует, — на этих словах голос Лили дрогнул, — от матери. От меня.

Она бы гордилась тем, как складно все это сочинила, если бы не надеялась так отчаянно, что история все-таки сработает. Она понятия не имела, что мама сделает с Северусом, если решит, что ее шестнадцатилетняя дочь от него забеременела, и отнюдь не горела желанием это выяснять.

— Без сомнения, она сочла, что это заставит Поттера отречься от его намерений, — произнес Северус скучающим тоном. — Что ж, удачи ей в этом начинании. Лично я полагаю, что она только дискредитировала собственную компетентность как гадалки: ухаживания Поттера неминуемы и неотвратимы, их не остановит даже столкновение с другой планетой.

Лили похлопала глазами. Никогда в жизни она не слышала, чтобы Северус говорил о чем-нибудь с такой брезгливостью, с какой повторял имя Джеймса. "О нет", — подумала она, и сердце ее ушло в пятки.

— Лили, — устало сказала мама, — неужели ты на это купилась?

Лили невольно залилась краской.

— Все выглядело очень достоверно!

Память у Северуса была феноменальная: Фелисити Медоуз и впрямь могла так поступить. Она обожала завернуться в яркую шаль, густо подведя глаза, и дефилировать в таком виде по замку, предсказывая судьбу встречным. Особенно хорошо ей удавалось закатывать глаза и изображать конвульсии.

— Ей поверили и другие — не только Лили.

— Лили, ты же знаешь, что все эти так называемые гадания — полная ерунда, — вздохнула мама.

Ответом ей была неловкая пауза. Северус отчего-то заинтересовался дыркой на собственных брюках.

— Мам... вообще-то это не так, — мама моргнула. — То есть настоящие ясновидящие, конечно, встречаются редко, но в магическом мире они существуют. И они и впрямь способны на... — Лили сглотнула, — пророчества.

Северус побелел — она не представляла, почему; он смотрел на эту прореху в палец шириной так, словно у него на колене был вытравлен худший из возможных кошмаров...

Мать казалась... не изумленно-недоверчивой, нет — скорее было похоже, что у нее в голове наконец что-то щелкнуло.

— О, — произнесла она медленно, почти завороженно. — Неужели?

— Угу. Но о ком будет пророчество — выбрать никак нельзя, оно просто... случается. Будто чихаешь, — Лили снова взглянула на Сева: тот прикрыл рот ладонью, словно боялся, что его сейчас стошнит.

— Северус? — спросила она, всерьез начиная беспокоиться.

— Кажется, я съел что-то не то за ужином, — ответил он.

Какой же ты лжец, Сев.

— Не может быть, на детской площадке ты сказал, что ужин... Сев! — он вздрогнул и вскинул глаза — видимо, среагировал на совершеннейший ужас в ее голосе. — Ты же ужин из-за меня пропустил! Что твоя мама скажет? — она нервно стиснула руки, невольно представляя голос этой кошмарной миссис Снейп: "Глупый мальчишка, убирайся с моего крыльца! Ступай назад к своей шлюхе!"

— Весьма сомневаюсь, что ее это как-то озаботит, — произнес Северус, глядя на Лили так, словно она тронулась рассудком и начала предсказывать судьбу Петунье.

— Северус, я перестану тебя задерживать, как только ты прояснишь для меня еще некоторые моменты, — мама говорила уже не так жестко, как в начале разговора, но и дружелюбным ее голос тоже не казался. — Я хочу знать, как ты оказался наверху в комнате Лили. Обычно у гостей принято сначала стучаться в дверь — не припоминаю сегодня ничего подобного.

— Я аппарировал, — бесстрастно солгал Северус.

Мамины глаза сузились:

— Но магия за пределами школы запрещена.

— Только пока волшебнику не исполнится семнадцать. Потом мы считаемся совершеннолетними и можем колдовать где угодно.

Лили была впечатлена — Северус умудрился солгать, не сказав при этом ни слова неправды. Хорошо, что мама не знала, когда у него день рождения...

— Волшебник ты или нет, — мамины глаза сердито блеснули, — все равно ты не должен был... возникать в комнате Лили из ниоткуда, не поставив сначала в известность меня — ее мать и хозяйку этого дома. Это было крайне невежливо с твоей стороны.

— Я не хотел, чтобы вы обо мне узнали, — Северус умудрился выговорить эти слова так, словно объяснял самую очевидную мысль на свете. Мама не нашлась, что на это ответить.

— Мам, — тихо вмешалась Лили, — Северус и я... в общем, мы поссорились. Он думал, что ты его не впустишь.

— А это его... появление? Ты смогла бы ему помешать, пожелай ты этого?

— Если бы Лили не захотела меня видеть, — произнес Северус тем убийственным ледяным тоном, от которого у Лили мурашки ползли по коже, — я бы не стал приходить.

Один взгляд на лицо матери — и Лили расстроилась. Та явно думала о том, как закрыть дом для волшебника, который хочет туда аппарировать, и так же явно не собиралась впредь пускать Северуса и на порог, пока он не отшвырнет ее с дороги каким-нибудь заклинанием.

— Знаю, что не стал бы, — сказала Лили и взяла Северуса за руку, тихонько ее пожав — и ох, как же он на эту ладонь уставился! Совсем не так, как миссис Снейп на протянутую ей руку — нет, то была полная противоположность, еще одна из Северусовых крайностей. Лили могла описать это выражение только как недоверчиво-восхищенное, почти благоговейное; сердце ее заныло, она знала, каково ему сейчас — потому что сама думала, что никогда его больше не увидит, однако вот оно, невозможное — он сидит рядышком в столовой ее матери, и снова молодой... ну, хотя бы до некоторой степени...

— Спасибо, Северус, — сказала мама — словно вынесла окончательный приговор. — Я не стану тебя больше задерживать. Можешь идти домой.

Северус кивнул. Глаза его были полуприкрыты; он поднялся со стула одним невероятно плавным движением — Лили никогда за ним подобного не замечала и невольно задумалась, чем же он занимался последние двадцать два года — людей учился запугивать, что ли? Батюшки, ну у него и навыки... не то чтобы их стоило сейчас демонстрировать: мама вцепилась в ручки кресла, стараясь скрыть, как ей хочется от него отшатнуться.

"Пиздец, — подумала Лили — хорошо, что мама не владела легилименцией, как Сев, и не могла подслушать эту крамольную мысль, — пиздец, пиздец, пиздец..."

Она встала со стула вслед за Северусом.

— Лили, — мама явно хотела ее остановить, но она выпалила:

— Я мигом! — и, пулей вылетев из столовой, догнала Северуса в прихожей уже у самого порога.

— Что? — спросил он с такой интонацией, будто на самом деле хотел сказать "ты рехнулась".

— Она бы мне сказала тебя не провожать, а я этого не хотела, — Лили сграбастала его за рукав и потащила за собой — на крыльцо и дальше по подъездной дорожке до самых ворот.

— Ты... все в порядке? — почему она разговаривала шепотом? Ах да: Петунья. Дражайшая сестрица наверняка торчала где-то у окна и шпионила за ними... и наверняка это именно она наябедничала матери, что у Лили почему-то открыто окно, что весьма подозрительно.

— В полнейшем, — ответил Северус, глядя на нее сверху вниз. Она попыталась представить его в тридцать восемь, но ничего не получалось: перед ней все равно был шестнадцатилетний подросток с парой белых прыщиков под носом.

— Просто моя мама... вот я и... — Лили почувствовала себя несчастной.

— Если рассматривать в совокупности прошлое, настоящее и будущее, то тебя можно считать номером первым из тех двоих людей, которые испытывали ко мне нечто, хотя бы отдаленно напоминающее симпатию. Большинство меня откровенно ненавидит. По сравнению с ними неприязнь твоей матери выглядит настолько... благовоспитанно, что ее можно даже не принимать во внимание.

Лили моргнула.

— Ну нет! Нас же явно больше! — запротестовала она возмущенно.

— Извини, но я вынужден процитировать своих студентов: ах если бы.

— Своих студентов? — эта реплика сбила ее с мысли. — В смысле, ты преподаешь? Ты?..

— Больше нет, — сказал он, неприязненно скривив рот.

— Но ты же не выносишь людей!

— И после семнадцати лет, в течение которых я пытался чему-то научить бесчисленные орды юных недоумков, которые органически неспособны распознать интеллект, даже если он огреет их кирпичом по голове, смею тебя заверить, что мне удалось возвести мизантропию в ранг искусства и достичь в нем прямо-таки небывалых высот.

Лили очень хорошо представляла себе, как Северус сообщает трепещущим первогодкам, что они орда юных недоумков, которые органически неспособны распознать интеллект, даже если он огреет их кирпичом по голове.

— Охотно верю, — шепнула она почти восхищенно. — А что ты преподавал? И где?

— Зелья, в Хогвартсе, — она попыталась снова о чем-то его спросить, и Северус произнес с той интонацией, которая в его исполнении могла сойти за попытку проявить терпимость:

— Лили. Либо твоя мать, либо сестра — а скорее всего, они обе — сейчас явятся за тобой, а я бы предпочел оказаться отсюда подальше, когда прибудет полиция.

— А — что — полиция? Какая полиция?..

— Та самая, в которую твоя мать непременно позвонит, если только ты не вернешься в дом и не успеешь ее отговорить, — Северус развернулся, собираясь уходить.

— И на этом все? — Лили почувствовала, что слова ей даются с трудом. — Ты так запросто уходишь?

Он по-прежнему стоял к ней спиной. Потом сказал — жестко, отчетливо, не понижая голоса:

— Я был Пожирателем Смерти.

Ей не хватало воздуха.

— Я знаю. Узнала еще тогда, когда ты меня спас.

На улице давно стемнело, но даже в неверном свете из соседских окон было заметно, как напрягся Северус при этих словах; он слегка повернул голову, и она разглядела бледную щеку — мягкий изгиб; очертания носа — резкий выступ... И — молчание.

— Я никому не сказала, — прошептала она. — Тебя бы схватили — я этого не хотела...

Он дышал так хрипло и тяжело, что его было можно услышать.

— Сев... — она неуверенно шагнула ему навстречу.

— В тот момент, когда он собрался тебя убить, — отчеканил Северус таким не терпящим возражений голосом, что Лили невольно замерла на месте, — я перестал быть Пожирателем.

А потом он действительно аппарировал. Раздался громкий хлопок, и он исчез в никуда.