Radiance - Сияние истины (джен)

Когда я проснулась, мама быстро отпустила мою руку, стараясь не встречаться со мной взглядом.

— Не смогла заставить это заработать, — прошептала она.

Я ощутила укол сожаления, слегка — мне было все равно, что она хотела смотреть мои сны, но, очевидно, для нее это было важно. Иногда ночью она забирала обратно украшения, которые передала мне в предыдущий перед битвой день; она носила свои кольца, браслет и медальон вместе с обручальным кольцом отца на цепочке.

Розали и Эммет с тремя сумками уже ждали меня неподалеку.

— Доброе утро, ранняя пташка, — сказал Эмметт. — Готова?

— У нас достаточно времени до самолета, чтобы ты успела поохотиться, если хочешь, — сказала Розали. — Или можем остановиться и перекусить по дороге.

Я не хотела пытаться убить кого-то, пока плечо не пришло в норму, и я уже привыкла к человеческой еде за прошедшие полтора месяца.

— Давайте где-нибудь просто остановимся по дороге в аэропорт, — сказала я, садясь и аккуратно пробуя двигать плечом. В нем все еще чувствовалась слабость, но если я не буду размахивать руками как ветряная мельница, то к вечеру все будет в порядке.

Я посмотрела на Джейка. Он все еще спал. Я снова погладила его по голове, послала сжатое сообщение, куда я собираюсь и зачем, чтобы он не был сбит с толку при пробуждении, когда рядом не окажется никого, кроме моей мамы. Он не пошевелился, но я предположила, что сообщение дойдет до него, когда он проснется и задумается о том, что происходит.

Я проследовала за Розали и Эмметтом с горы до того места, где они припарковали машину, — я не знала, принадлежит она им или Денали, но раньше я такой не видела. За руль села Розали, и вдвоем они втянули меня в непринужденный разговор о том, как каждый из нас провел эти пять лет после моего "исчезновения" (как Розали продолжала это называть — для себя-то я никуда не исчезала).

У меня были воспоминания Розали до того дня, когда она появилась в Вольтерре, чтобы забрать Иларио с больничной койки. Ее заметил Деметрий, "пригласил" к Вольтури и провел к Аро, который прочел ее, как раз пока в госпитале Иларио готовили к поездке. Вольтури позволили ей уйти безо всяких инцидентов или лишних разговоров, хотя Аро был удивлен ее драгоценной заколке. Это была обычная проверка — которая дала мне воспоминания о большей части жизни моей тети, а также, ее глазами, немалой части жизни и Эмметта.

Эмметт нашел это захватывающим. Он расспрашивал меня о разных числах разных воспоминаний — сколько свадеб можно насчитать на моей памяти, со скольки точек зрения я помню падение Рима, как много оригинальных санскритских акцентов могу повторить, как много книг теперь знаю, на скольких инструментах могу сыграть, если они у меня будут. На большую часть вопросов я не могла ответить, не потратив несколько часов на поиск в памяти. "Много", — отвечала я на большинство таких вопросов или иногда "несколько", — и приводила примеры, которые, казалось, он находил не менее удовлетворительными, нежели численные ответы.

Розали хотела, чтобы я разрешила их давний спор о том, правда ли она видела Элвиса в универмаге в тысяча девятьсот шестидесятом; она говорила Эмметту, что видела, а он не верил, и по размышлению я была довольно-таки уверена, что правда на его стороне.

— Действительно, похож, — сказала я, и Розали надулась. — Но, думаю, Элвис в это время путешествовал по стране, так что, скорее всего, это был кто-то другой.

Розали больше ничего не спрашивала насчет их других споров и дальше интересовалась только воспоминаниями, что я узнала из памяти злополучного сотрудника завода по изготовлению гоночных автомобилей, которого Аро однажды съел. Когда мы прибыли в аэропорт, у Розали была немалая часть устаревшей информации промышленного шпионажа "Ламборгини".

После небольшой суеты и покупки мне нескольких сэндвичей и закусок мы оказались в самолете. Я рассеянно жевала их во время пауз в нашем разговоре, который теперь вращался вокруг истории искусства и насколько "невероятно милы" были те произведения, о которых я много помнила. Розали распутывала мои волосы. Эмметт сообщил, что они взяли немного одежды у Кейт, и показал, где в чемодане эти вещи лежат.

— Кто-то из вас представляет, как вообще искать родственников Элис? — спросила я напрямик в разговоре.

— А разве у тебя не имеется множество воспоминаний о том, как это делается? — подколол меня Эмметт. — Элспет, эксперт по генеалогии!

— У меня их слишком много, — сказала я. — По всему миру за тысячи лет истории. Я могла бы, наверное, выбрать те, что скорее всего относятся к Билокси две тысячи одиннадцатого, если я потрачу на это весь день, но было бы легче, если бы у кого-то из вас были свои идеи.

— Ну, сначала, думаю, стоит проверить, существует ли еще больница, — поспешно сказала Розали.

— Я могу найти здание, — сказала я. — Или, если его уже нет, место, где оно было.

— Если там до сих пор больница, — сказал Эмметт, — то разговорим, запугаем, выкрадем или еще как-то достанем их записи... но вряд ли у них есть записи девяностолетней давности, чтобы было удобно найти родственников пациентов.

— Тогда зачем вообще туда идти? — спросила я. — В смысле, если у них нет записей.

— Если у них все же есть записи, то это самое очевидное место для их поиска. А если нет, то надо будет найти генеалогические записи в библиотеке, церковных бумагах или поговорить с людьми в доме престарелых, которые могли знать эту семью или кого-то знакомого — ты достаточно хорошо знаешь Билокси, Элспет? — спросила Розали.

— Современный? Вообще не знаю. А в тысяча девятьсот двадцатом Джеймс не слишком сильно его исследовал, — сказала я.

— То есть нам в любом случае понадобится проконсультироваться с кем-то, кто знает, что где в городе, и, возможно, мы так же мы можем поспрашивать об этом в больнице, если она еще существует, — сказала Розали. — В частности, они скорее всего будут знать, где расположены дома престарелых.

— Имеет смысл, — сказала я.

— Ты можешь использовать свой искренний голос для заявления, что Элис твоя тетя, верно? — спросил Эмметт. — Она не слишком чужда или мало связана по крови с тобой или типа такого?

— Так ты называешь это искренним голосом? — спросила я. — Ага, могу, но я слишком молодо выгляжу, чтобы у меня была тетя, родившаяся сто одиннадцать лет назад. И мы не знаем точно, были ли у нее братья или сестры и были ли они женаты или замужем, а если нет, то у нее не может быть племянницы любого возраста.

— Генеалогия сложное дело, — сказала Розали. — Ты можешь сказать, что уверена в том, что она твоя тетя, и дать людям самим додумать, что ты имеешь в виду двоюродную бабушку или прабабушку. Возможно, что она была единственным ребенком, но это вряд ли, а учитывая те времена, никто не будет у тебя слишком много выспрашивать.

Эмметт с любопытством посмотрел на нас с Розали и сказал:

— Думаю, мы скажем, что ты наша племянница Элспет со стороны Розы, и что Элис двоюродная бабушка Розы и прабабушка для тебя.

— А почему моя, а не твоя? — спросила Розали. — У тебя же темные волосы.

— У Элис хрупкое телосложение, и семья у нее скорее всего была такая же, а я даже близко не такой, — сказал Эмметт. — К тому же, для всех интересующихся, ты могла просто перекраситься...

— Я не перекрашивалась, — пробурчала Розали.

— Я знаю, — засмеялся Эмметт, чмокнув ее в щеку, и мы продолжили обсуждать детали того, как будем представляться, стараясь оправдать наш интерес к истории Элис.

* * *

Самолет приземлился. Розали купила машину ("Я давно уже положила глаз на эту модель... тут негде ее оставить, после того, как закончим, но я знаю благотворительную миссию в Нэшвилле, которая может ее принять, а потом я приобрету другую", — сказала она, явно пренебрежительно отнесясь к идее аренды машины), и я проспала всю поездку. Когда я проснулась, мы уже были в отеле. Или, точнее, мы с Розали были в отеле, а Эммет уже ушел изучать город.

— Вот не могла ты быть ночным существом? — вздохнула Розали, вглядываясь в слабое подобие темноты, позволявшее ее половинке ходить снаружи без тщательной маскировки.

— Наш сон достаточно случаен, думаю, — сказала я. — Ноэми вот ночное существо. Коди встает и ложиться парой часов раньше меня. Изольда может вставать позже, чем я. А Нагуэль каждый день встает в полдень.

— Откуда ты знаешь? — весело спросила Розали, наклонив голову.

— Коди я встречала лично. Мои родители говорили с Нагуэлем о том, как виды ведут себя, пока пытались понять, может ли у них быть ребенок или нет, — ответила я, не особо понимая, что тут веселого.

— Ой, хм, — сказала Розали. — А я думала, что ты сделаешь удивленное лицо и не будешь понимать, откуда ты знаешь.

— Почему бы? — спросила я.

Розали задумчиво поджала губы и сказала:

— Сколько внуков было у Джохэма?

— Четверо, кроме Нагуэля... стоп... — я нахмурилась, задумавшись, откуда взялось еще трое, и Розали засмеялась, нежно обняв меня так, чтобы не потревожить плечо, хотя то уже не подавало никаких признаков повреждения. — А?

— Ах, ты так выросла, но все еще такая милая, — смеялась она.

— ...Спасибо, — неуверенно сказала я. Она взлохматила мне волосы и потом повела меня в столовую отеля на завтрак. Эмметт скоро присоединился к нам, и вампиры прихлебывали воду для создания образа, пока я ела.

Даже опуская комментарий Розали насчет моего расписания сна, факт того, что большинство мест, куда мы могли пойти за информацией, не были открыты по ночам, означал, что у них есть способ ходить днем и они готовы к этому. Когда я закончила завтракать, на небе было достаточно облаков, чтобы им не надо было дополнительно прикрывать себя, но они все равно сложили свитера, перчатки и шляпы в багажник, пока я описывала дорогу до того места, где была больница Элис.

Это больше не была психушка, и здание даже не приспособили под что-то еще — оно полностью развалилось, и территория теперь была частью парка трейлеров.

— Так, это досадно, — отметил Эмметт.

В дальнейшем расследовании я мало участвовала — я доставала факты из памяти, когда мои тетя и дядя просили, и следовала за ними, когда они выходили из машины, чтобы проверить прежде всего мои предположения, но в основном я беспокоилась о Джейке и пыталась отвлечь себя от непродуктивных тревог путем воспоминаний об интересных событиях. Розали и Эмметт, похоже, не возражали против того, что я не слишком активно участвую. Эмметт отметил — голосом, который, по его мнению, для меня был слишком низким, чтобы услышать, — что наши поиски не так хороши, как идея прихлопнуть некоторых Вольтури, но это все равно лучше, чем бегать вокруг Денали в ожидании кого-то, у кого будут хоть какие-то идеи, или стражи, которая пришла всех убить.

Розали перебрала горы генеалогических данных в библиотеке, с кислым выражением лица глядя на все эти стрелки, ведущие от родителей к отпрыскам, и в миллионный раз желая поменяться местами с Карлайлом, лишь бы больше этим не заниматься.

— Эта леди похоже была такой популярной, что все три сына и две дочери называли своих детей в ее честь, — прошептала она. — Должно быть, это вызывало немало путаницы. Ставлю на то, что после пары таких именований над этим уже начали шутить... Понятно, что некоторых потом уже звали только по среднему имени, и наша Элис поэтому и вспомнила именно его, а не первое. Это значит, что у нас есть три Мэри Элис Брэндон, которых надо перебрать… а, нет, четыре, вон та вышла замуж за парня, усыновленного другой ветвью семьи, получив таким образом эту фамилию...

Я вспомнила, что была в своем роде названа в честь моей мамы и моей (биологической) бабушки по отцу. Все равно скучая, я просмотрела, какую бы информацию я знала насчет последней. У меня был набор воспоминаний о ней: тусклые серые воспоминания, сохранившиеся после обращения ее сына, и несколько ярких часов от Карлайла.

Мой папа помнил свою маму как приятный фоновый факт о мире, в котором он жил семнадцать лет до обращения. Она готовила, ругала его за промахи, смущающе обнимала его перед друзьями, которых он помнил еще более смутно, беспокоилась насчет его намерения при первой возможности пойти в армию и сражаться в Мировой Войне. Потом они оба попали под эпидемию испанки и споры на эту тему отошли в сторону. Так Карлайл и встретил моего папу…

* * *

...Миссис Мэйсен ухудшает свое состояние, пытаясь ухаживать за своим сыном. Я думал, он уйдет быстро, как его отец, сэр Эдвард Мэйсен, которого я даже не видел в сознании — однако нет, всякий раз, когда я прихожу к ней, она постоянно на ногах рядом со своим сыном, несмотря на собственную болезнь. Я начал проводить больше времени в том углу, стараясь уделять больше внимания ее сыну, чтобы она не ощущала нужды в этом. Я стал более небрежен в том, чтобы спрятать свою скорость, больше проводить времени на ногах, когда должен был вроде как спать, чтобы не вызывать подозрений. У моих коллег были и другие заботы, нежели уделять внимание моей быстрой работе и поздним сменам, а пациенты обычно были слишком больны, чтобы заметить или поверить в замеченное.

Я прихожу после заката, делая вид, что сплю днем, хотя только мечтаю об Эсме. Могу только надеяться, что эпидемия пощадила ее часть Огайо, или где там она сейчас живет, если она переехала. (Пусть бы она переехала. Однажды я не выдержу больше одиночества и пойду искать ее, так пусть она переедет, пусть ее невозможно будет найти, пусть она избежит этой судьбы...) Если я оставил Эсме, чтобы у нее была нормальная, счастливая человеческая жизнь, только чтобы она пала жертвой этого людского опустошения (ей сейчас было бы только двадцать два! Такая молодая!), тогда никакой протест оставить ее ради ее собственного блага не измерит потери... Я не должен сосредотачиваться на Эсме. Это не принесет ей добра.

Когда я могу появиться, первым делом я проверяю Элизабет Мэйсен и ее сына. Я привязался к ним, к их одинаковым зеленым глазам и бронзовым волосам, ее очевидной самоотверженной заботе о ребенке, его отчаянной хватке за жизнь, даже в тяжелом течении болезни. Было так много пациентов, бесконечный их поток, к любому из них можно было привязаться, но я избегал этого как мог, иначе работа стала бы слишком тяжела. Но тут я попался. Возможно, одиночество влияет на меня куда большим количеством способов, нежели я думал. Элизабет смутно и отдаленно напоминает Эсме, полагаю, хотя я бы никогда не спутал их. Думаю, Эсме тоже была бы замечательной матерью. Надеюсь, у нее будет шанс. (Еще одно, что я могу отнять у нее.)

Элизабет не рядом с сыном, а в собственной постели — я снова и снова говорил ей оставаться там, однако все равно счел это плохим знаком. И не ошибся. Ей ожидаемо стало хуже, лихорадка вышла из-под контроля, и она была слишком слаба, чтобы бороться дальше.

Она смотрит на меня, когда я подхожу, и ее голос звучит куда тверже, чем она выглядит...

— Спасите его!

Я беру ее руку, зная, что для человека с температурой кто угодно покажется холодным.

— Я сделаю все, что в моей власти, — обещаю я.

— Вы должны, — говорит она, сжимая мою руку с неожиданной силой, так что я даже задумываюсь, не хватит ли ей внутренний резервов, чтобы выкарабкаться... Взгляд требовательных изумрудных глаз впивается в меня. — Вы должны сделать все, что в вашей власти. То, что не могут сделать остальные, — сделайте это для моего Эдварда.

Я ощущаю укол страха — она знает, она должна что-то знать! Иначе почему бы она сказала так, если бы не знала, что я не человек, если бы она не знала, что я могу то, чего не могут другие?... Как она узнала? Какой-то сверхъестественный трюк, то, что Аро называет "даром"?

Она отпускает мою руку, ее рука падает на кровать, и она теряет сознание.

Я обдумывал идею создания компаньона для себя. Десятилетиями, на самом деле, хотя наиболее интенсивно около семи лет назад... всего лишь один человек, от которого не было бы необходимости прятаться, с кем можно было бы проводить время, а не встречаться время от времени. Но я никогда не мог оправдать создание подобного мне.

Элизабет умирает спустя меньше чем час после своего требования.

Я знаю, что Эдварду осталось немногим больше.

Хотела бы она и правда для него такой жизни, как у меня?

Есть нечто в его лице, даже искаженном муками лихорадки. Некая добродетель проглядывает на нем. Его мать имела полное право гордиться им, защищать, возможно даже умереть от болезни, которую вполне могла бы перенести, пытаясь помочь своему сыну. Если бы у меня был сын, то я бы хотел, чтобы он выглядел именно так...

Из всех возможных чувств сейчас мною движет прихоть. Я отвожу Элизабет в морг, потом возвращаюсь за Эдвардом. Никто не останавливает меня, никто не проверяет его дыхание или пульс; здесь недостаточно глаз или рук, даже чтобы следить хотя бы за половиной пациентов, которые еще живы. Здесь больше никто не живет. Я выкрадываю его через заднюю дверь и по крышам уношу домой…

* * *

— Элспет, — сказала Розали, вырывая меня из воспоминаний. — Думаю, у меня есть хорошая идея, что делать дальше. Одна из Мэри Элис Брэндон отмечена как умершая в тысяча девятьсот двадцатом — все остальные прожили как минимум еще десять лет, кроме той, что умерла в возрасте двух лет. Нет детей, однако была младшая сестра, родилась в тысяча девятьсот девятом, когда нашей Элис было восемь, умерла в восемьдесят шестом, и у нее в тысяча девятьсот сороковом родилась дочь, которая все еще жива — племянница Элис, если я права.

— Имена? — спросила я, идя за ней к таксофону снаружи библиотеки. Там была телефонная книга, которую она пролистала. Эмметт следил за нами через окно.

— Сестру звали Синтия... — начала Розали.

...Маленький грех...

Маленькая Син, возможно?

— ...Урожденная Брэндон, она взяла его фамилию, Паттерсон, имя ее дочери — Женевьева Лидия Паттерсон, никогда не была замужем. Сейчас ей должно быть за семьдесят, — нахмурилась Розали. — У нее не была указана дата смерти, хотя там не было свежих записей. Надеюсь, она еще жива.

— Попробуем связаться с одной из кузин, если Женевьева умерла? — предположила я.

— Наверное, но это вряд ли поможет, и тогда отца придется искать дальше. Будем надеяться, что Женевьева в порядке, — сказала Розали. Она уставилась в телефонную книгу. — Твой честный голос работает через телефон, верно?

— Работает, — сказала я.

Розали указала на единственную Женевьеву Лидию Паттерсон в телефонной книге.

— Звони ей. Скажи, что ты думаешь, что она племянница твоей тети Мэри Элис, и спроси, можно ли навестить ее с твоими дядей и тетей, чтобы узнать больше про семью, — выдала она указание. — В семье достаточно Мэри Элис, чтобы в худшем случае она решила, что ты спутала нашу Элис с кем-то из ее двоюродных сестер. Ты милая, безобидная, честная маленькая девочка, которая является ей родственницей, а она бездетная старая дева — сомневаюсь, что будут трудности в организации встречи. Потом мы вываливаем ошеломляющую "сюрприз! вампиры!" новость так аккуратно, насколько возможно, и надеемся, что ее не хватит приступ.

Я достала телефон и набрала номер, ощущая, как внутри растет напряжение, однако мой голос не дрожал, когда гудки прекратились и женский голос ответил:

— Алло?

— Могу я поговорить с мисс Паттерсон, пожалуйста? — спросила я.

— Это я. Кто звонит?

— Меня зовут Элспет, — сказала я. — Я... я выполняю проект по генеалогии. Думаю, вы можете быть родственницей моей тети Мэри Элис Брэндон. Если вы Женевьева Лидия Паттерсон и вашей мамой была Синтия...

— О Господи, — воскликнула Женевьева. — Да, все так. Хотя я не знала, что у тети Элис была семья до ее смерти.

— Это сложно. Можно мы с моей тетей Розали и дядей Эмметтом встретимся с вами? — спросила я.

— Боже мой. У меня сегодня обед в книжном клубе, однако после этого я свободна, полагаю, — задумалась она. — Боже мой. Вы нашли меня в телефонной книге?

— Да.

— Ну, тогда мой адрес у вас есть, — сказала Женевьева, — но я передам парню моей кузины Хэтти, что у меня будут посетители, и скажу ему ваши имена, просто чтоб вы знали, — предупредила она.

— Разумеется, — сказала я. — Когда будет удобно приехать к вам?

— Эм-м-м... в восемь? — предложила Женевьева. — Думаю, я смогу к тому времени найти альбомы с семейными фото и все остальное! О, это будет интересно, я не просматривала эти старые коробки годами.

— Отлично. Спасибо, мисс Паттерсон, — радостно сказала я, мы попрощались, и я закрыла телефон.

* * *

Женевьева жила в маленьком белом доме и держала во дворе маленькую белую собачку, которая старалась держаться подальше от Розали с Эмметтом, когда мы пришли к парадному входу. (Часть дня до встречи мы убили на передачу рассказа о прогрессе в поисках и болтовню на общие темы с оставшимися в Денали. Шивон была довольна, что мы нашли племянницу, однако не стала долго оставаться на связи, сказав перезвонить ей, как только расскажем Женевьеве о происходящем.)

Я позвонила в звонок, и Женевьева открыла дверь. Она была самой стереотипной маленькой пожилой леди, которую я только видела в жизни: пяти футов ростом, тонкие седые волосы, лицо, покрытое мелкими морщинами, и тщедушное скрюченное тело. Однако бодрости ей было не занимать, судя по полным энтузиазма движениям, когда она пригласила нас внутрь и закрыла за нами дверь. Ее глаза чуть задержались на Розали:

— Вы выглядите так, словно вам не мешало бы поспать, миссис...

— Хэйл, — подсказала Розали.

— И вы тоже, мистер Хэйл, — сказала Женевьева, предположив, что у них общая фамилия, на основании моих слов о том, что они мои тетя и дядя. — А ты Элспет, полагаю?

— Да, — сказала я. — Но... я не сказала вам всю правду о том, зачем мы здесь. Видите ли, мы действительно думаем, что вы племянница моей тети Элис...

— Я смотрела в семейной библии, — прошептала Женевьева. — И я просто не знаю, как это возможно, хотя я все равно думаю, что ты можешь быть в определенном смысле родственницей. В библии есть Мэри Элис, и если они оставили ее, отправив умирать в психбольницу, я не думаю, что они бы прятали других родственников, так? Как еще я могу быть племянницей твоей тети?

— Элис не умерла, — осторожно сказала я, полагаясь на свою магию, и глаза Женевьевы расширились. — Она была освобождена из больницы одним из тех, кто там работал, но не знала, откуда она или как добраться до дома. В конце концов ее удочерила другая семья — эм, родители тети Розали. Вот так она и оказалась моей тетей.

— О Боже, — сказала Женевьева, помолчав, — похоже, там целая история.

Я услышала двойной стук в дверь, и та открылась, Розали и Эмметт мгновенно оказались на ногах, а Женевьева ахнула...

— Та еще история, — раздалось мягкое согласие голосом Элис.