Лихорадка (гет)

— Чарли!.. — прошептала одними губами Скарлетт и вскочила с места, подавшись в его сторону.

Чарльз на мгновение зажмурился, словно пытаясь очнуться от кошмара, а затем развернулся и резким шагом направился прочь.

— Чарли, постойте! — Скарлетт бросилась за ним почти бегом, в дверях лавки едва не столкнувшись с Индией.

Индия смерила ее высокомерным, холодно-презрительным и торжествующим взглядом, но Скарлетт не удостоила ее даже поворота головы и выбежала на улицу вслед за мужем.

— Чарли, я должна объяснить вам…

— Не утруждайся, Скарлетт, я все видел собственными глазами.

Чарльз побагровел от гнева и быстро шел по улице, казалось, совсем не разбирая дороги. Он смотрел прямо перед собой и не оборачивался к жене, которая еле поспевала за ним. Сердце у Скарлетт бешено колотилось от досады, злости на саму себя и страха перед тихой яростью Чарльза.

— Куда вы идете? Не лучше ли взять экипаж?

— Домой, — все тем же отчужденным тоном — тоном, который Скарлетт так ненавидела — ответил он.

— Чарли, я понимаю, что вы сейчас чувствуете…

Чарльз неожиданно встал как вкопанный и посмотрел на нее таким взглядом, что Скарлетт захотелось провалиться сквозь землю или рассеяться пеплом.

— Молчи! Пожалуйста, молчи. Не унижай ни себя, ни меня.

И тут спину Скарлетт словно опалило адским огнем. Обернувшись, она увидела в одном из экипажей, проезжавших мимо, ликующие темные глаза Ретта Батлера. Было похоже на то, что он сам не ожидал подобного подарка судьбы и теперь упивается своей бескровной победой и унижением Скарлетт. Его смуглое лукавое лицо походило на изображение Мефистофеля на картине в Бостонском театре оперы и вселяло в душу почти мистический ужас. Скарлетт хотелось уничтожить, растоптать довольную физиономию Батлера и во всеуслышание послать его к дьяволу, если только он сам не был дьяволом, облекшимся в человеческую плоть.

* * *

Чарльз был несколько удивлен, когда Индия настойчиво попросила его пойти к Эшли чуть раньше шести часов и взять ее с собой — она-де забыла отдать брату какую-то важную бумагу, которую должна была занести в лавку еще утром. Однако, не найдя в просьбе кузины ничего крамольного, он охотно согласился и отправился вместе с Индией в магазинчик Кеннеди.

Настроение Чарльза было превосходным — едва зайдя к сестре, он уловил аппетитные запахи с кухни и поразился тому, как быстро и мастерски женщины украсили дом к празднику. Вечер обещал быть славным, и ласковое осеннее солнце, казалось, улыбалось с ясного бледно-голубого неба.

Несмотря на вывешенную снаружи табличку «закрыто», дверь в лавку не была заперта, и Чарльз беспрепятственно вошел внутрь. Кругом было тихо, и он засомневался, здесь ли находятся его жена и кузен. Пройдя чуть дальше, он увидел выглядывающий из-за стеллажа с посудой подол бордового платья Скарлетт и обрадовался. Радость эта была недолгой и сменилась глубочайшим потрясением, когда Чарльз увидел, как его любимая жена, потеряв рассудок и совесть, целует Эшли.

В это невозможно было поверить, это невозможно было понять и оправдать — его жена, самый родной, самый дорогой ему человек, и его двоюродный брат, которому он с детства доверял как самому себе! Господи, за что они с ним так?! У выхода Чарльз встретился глазами с Индией и понял: она давно все знала или, по крайней мере, догадывалась. Слава Богу, Индия сама не видела картины их семейного грехопадения, но несчастные глаза убитого горем и предательством Чарльза не требовали иных тому подтверждений. Гамильтон, увидев во взгляде кузины гадкое злорадство напополам с жалостью к нему, обманутому мужу, сурово посмотрел на нее — только попробуй, мол, рассказать кому-нибудь об этом. Индия хмыкнула, ясно дав понять, что молчать она не собирается.

Чарльз стремглав вылетел из лавки и помчался домой, чтобы хотя бы немного охолонуть и привести мысли в порядок, но лучше бы он просто умер прямо на этом тротуаре, пораженный молнией с неба. Скарлетт бежала за ним, что-то ему говорила, пыталась схватить за руку и отвлечь, как она обычно это делала, в чем-то провинившись перед мужем, но Чарльза это уже ни капли не трогало. Ему внезапно, за один миг опостылели, опротивели и ее приторные извинения, и дрожащий голос, и вымаливающие прощение зеленые глаза. Чарльз еле сдерживался, чтобы не встряхнуть ее за плечи посреди улицы на глазах у всех прохожих и не закричать: «Что я тебе сделал? Почему ты обошлась со мной так? Неужели я был тебе плохим мужем, что ты переметнулась к моему брату?!»

Дома Скарлетт по-прежнему ходила за ним по пятам и придумывала разные нелепости, слушать которые у Чарльза не было ни сил, ни желания. Ему предстояло пройти жестокое испытание ради тех, кого он непреложно любил всем сердцем — сестры и детей, и все его мысли были о том, как сохранить репутацию семьи, когда он сам находится на грани умопомешательства.

— Чарли, куда вы собираетесь? — глотая слезы, спрашивала его Скарлетт, пока он доставал из шкафа свою одежду.

— К сестре, — сухо ответил Чарльз, перебирая чистые рубашки.

— О, вы пойдете… пойдете…

— Да, именно, Скарлетт.

— Может быть, не стоит?..

Их взгляды снова пересеклись, и Чарльз ясно, будто с его глаз спала пелена, увидел на лице Скарлетт страх — дикий и необузданный. Не раскаяние, не сожаление о том, что она причинила ему боль, только страх. А в страхе, как известно, любви нет. И без того располосованное ножом сердце закровоточило еще сильнее.

— Стоит. Если никто из нас не покажется на этом вечере, могут пойти слухи, и тогда наша репутация серьезно пострадает.

— Но, Чарли…

— Все будет в порядке, положись на меня, — совершенно спокойно произнес Чарльз, обескуражив тем самым жену.

— О… — она улыбнулась, решив, что он ее простил или, по крайней мере, находится на верном пути к прощению. — Я не сомневалась в вас! Я…

— Пожалуйста, выйди. Мне нужно переодеться.

Скарлетт с растерянной улыбкой попятилась назад и покинула комнату, оставив Чарльза одного. Пуговицы и запонки поддавались его дрожащим пальцам едва-едва, но он не стал звать слуг, не желая, чтобы хоть одна живая душа видела его смятение. Наконец, одевшись, Чарльз замер на секунду, а затем открыл верхний ящик комода, достал оттуда пистолет и убрал под полу сюртука. Он не понимал, зачем делает это, но с оружием он чувствовал себя спокойнее и увереннее — старая военная привычка.

Когда Чарльз вошел в дом сестры, он заметил, как взгляды нескольких пар глаз тотчас устремились на него и начали зорко следить за малейшими его движениями, стараясь высмотреть подтверждение грязным слухам. Безусловно, слух уже прошел — миссис Мерриуэзер, миссис Элсинг и миссис Мид держались вместе, словно судейская коллегия, и выражения лиц у них были соответствующие: постные, надменно-серьезные и в определенной степени сочувствующие. Индия молчаливо стояла рядом как главная обвинительница и еле заметно улыбалась уголком губ, прекрасно сознавая свою правоту и желая продемонстрировать ее всем остальным. «Нет, этого удовольствия вы от меня не получите», — твердо решил Чарльз и широко улыбнулся Мелли, которая уже спешила встречать его у дверей.

— Чарли, мой дорогой! — Мелани радостно расцеловалась с братом. — Почему же ты один? Где Скарлетт?

— Ей сегодня нездоровилось с самого утра, — голос Чарльза звучал естественно, непринужденно и отчетливо, чтобы эти слова долетели до слуха тех, кому они предназначались. — Кажется, она переутомилась, и ей стало совсем нехорошо. Поэтому я зашел ненадолго, Мелли.

— Боже мой, я так и знала, что она больна! — с огорчением воскликнула Мелани. — Может, тебе стоило остаться с ней?

— Не переживай, Мамушка приглядит за Скарлетт. Она просила передать свои извинения.

— О да, да, конечно, — хозяйка дома опустила ресницы.

Матроны молча обменялись между собой выразительными взглядами, желая посмотреть, как Чарльз справится со следующим испытанием и подойдет к Эшли, тем более что Эшли имел измученный, бледный вид и побледнел еще сильнее, увидев кузена.

— Эшли! — с миролюбивой улыбкой раскинув руки, Чарльз подошел к имениннику и заключил его в объятья. — Я делаю это не ради тебя, — незаметно прошептал он ему на ухо, крепко сжимая кольцо рук, — и не ради себя. Мелли ничего не должна узнать. Никогда. Слышишь?

— Мне нечем оправдаться перед тобой, Чарли, — также шепотом ответил ему Эшли. — Но если тебя это утешит, меньше всего на свете я хотел причинить тебе боль.

— Прекрасный праздник! — Чарльз отстранился и похлопал его по плечу. — С днем рождения, дорогой кузен!

«Судейская коллегия» во главе с миссис Мерриуэзер пришла в замешательство. Теперь они бросали недоверчивые взгляды уже на Индию, которая, поняв, что теряет позиции, пошла ва-банк и напрямую обратилась к Чарльзу:

— Чарли, у тебя все в порядке?

— Кажется, да, — с притворной, но очень натуральной на вид растерянностью улыбнулся он ей. — Хотя я не совсем уверен, что ты имеешь в виду.

— Мне показалось, что ты сегодня был чем-то расстроен, уходя из лавки мистера Кеннеди.

— Ах, это. У меня был тяжелый день, два слушания подряд в суде. Если ты меня извинишь, я не желал бы вдаваться в подробности.

Индия была вынуждена отступить, а Чарльз поражался самому себе. До этого вечера он даже не подозревал, что способен так хладнокровно и искусно лгать и лицемерить. Его тошнило, выворачивало наизнанку от этого обмана, грязи и от той невыносимой боли, которую он испытывал, но, судя по реакции гостей, справлялся он со своей ролью отлично. За ним на протяжении праздника следило большое количество человек, недоумевая, что же такого могло произойти в лавке мистера Кеннеди и произошло ли что-либо вообще, если муж оскоромившейся миссис Гамильтон выглядит совершенно безмятежным.

Когда имениннику пропели «Многая лета», у Чарльза наконец появилась возможность выйти в сад и отдохнуть от этого дьявольского спектакля, где он был главным актером. Прохладный, уже практически ночной ветерок прекрасно остужал голову и успокаивал раскаленные добела нервы. Чарльз достал сигару и закурил, наслаждаясь тишиной, покоем и одиночеством, однако его уединение вскоре было нарушено — словно из воздуха посреди густых сумерек перед ним выросла фигура высокого смуглого франта с ниточкой темных усов над хищным оскалом крупных белоснежных зубов.

— А вы, оказывается, непревзойденный лжец, мистер Гамильтон. Браво! — полушутя, полусерьезно воскликнул Ретт Батлер, которого Чарльз почему-то не заметил среди гостей, а он там, очевидно, был. — Сразу чувствуется школа.

В иное время Чарльз бы возмутился, взвился, возможно, даже вызвал этого наглеца на дуэль, если бы дуэли до сих пор были в ходу. Но теперь он лишь окинул визави усталым, почти равнодушным взглядом. Внутри все было выжжено, осталась только пустота, и Батлер по какой-то одной ему ведомой причине решил пошевелить пепел палкой. Вот только как он узнал? Неужели слух уже распространился до такой степени, что имя Скарлетт треплют все кому не лень?

— Я не понимаю вас, мистер Батлер. Вы что-то хотели от меня?

— Сущий пустяк, мистер Гамильтон. Я всего лишь хотел поговорить.

— Мне кажется, нам с вами не о чем разговаривать. Доброй ночи, сэр, — Чарльз затушил недокуренную сигару и направился прочь.

— Вы зря отказываетесь! — окликнул его Батлер. — Мне, напротив, кажется, что нам с вами есть, что обсудить. Ведь мы на протяжении многих лет безответно любим одну и ту же женщину.

Чарльз застыл на месте — еще шаг, и он просто упал бы замертво. Батлер, обогнув его по дуге, встал напротив и заговорил мягко, вкрадчиво, можно сказать, участливо, если бы не чудовищный смысл его слов.

— Прошу вас, не задавайтесь никакими вопросами и не спешите бросать наземь перчатку. Выслушайте меня.

Чарльз впал в какое-то странное оцепенение, отупение, и, как сквозь пещерные стены, до него долетал голос Ретта Батлера:

— Сегодня, как я понял, вы стали свидетелем некой сцены между вашей женой и мистером Уилксом, которая открыла вам глаза на безобразие, творившееся у вас под носом двенадцать лет. Не думайте, что я смеюсь над вами — упаси меня Боже смеяться над жертвой чар мисс О’Хара, когда я сам как полный идиот барахтался в этих сетях все минувшие годы. Наши с вами судьбы переплелись в тот памятный день, когда должна была быть оглашена помолвка мисс Мелани. Я давал клятву, что увиденное и услышанное мной в Двенадцати Дубах упокоится в могиле вместе с моим прахом, но я не слишком дорожу клятвами, данными лжецам, поэтому с чистой совестью могу поведать вам эту тайну. Мисс О’Хара при мне — разумеется, она меня не видела — со свойственной ей пылкостью объяснялась в любви Эшли Уилксу, и, получив отказ, до того раздосадовалась, что начала швыряться вазами, а после, видимо, решила отомстить возлюбленному изощренным способом, выскочив замуж за первого, кто предложит ей руку и сердце. Вот здесь-то вы и попались в ловушку, мой друг. Вы думали, что поймали счастливую звезду, пеструю райскую птицу, в то время как она тайком мечтала, чтобы вы не вернулись с войны. О да, я много общался с вашей женой в ту пору, и, надо сказать, более равнодушных и скверных жен я не встречал за всю жизнь. Она тяготилась вами, мистер Гамильтон, но все же вы были для нее трамплином в лучшую жизнь. Сначала мисс О’Хара благодаря вам перебралась в Атланту, затем — в Бостон, вынырнув из нищеты и отчаяния, в которые погрузился Юг после поражения в войне. Ее преданность и подобие нежности к вам были всего лишь лаской собаки, лижущей кормящую руку…

— Довольно! — очнувшись наконец от ступора, прошипел Батлеру в лицо Чарльз. — Довольно! Если вы скажете еще хоть слово о Скарлетт, я вас застрелю прямо здесь!

— В самом деле? — Батлер чуть насмешливо приподнял брови, глядя на него как на задиристого школьника.

— Не искушайте судьбу. Я убил много людей, мне теперь уже все равно. Будет одним больше.

— То было на войне, а теперь вас за это повесят.

— Прекрасно. Перспектива очень заманчивая, — выплюнул сквозь стиснутые зубы Чарльз, прожигая соперника взглядом.

— Не дурите, мистер Гамильтон, — тон Батлера стал серьезным и строгим. — Подумайте о своих детях или о сестре. Вам есть, ради кого жить. Глупо размениваться жизнью по пустякам.

— Вы очень точно сказали, — Чарльз слегка затрясся в нервном, противоестественном приступе смеха. — Наконец-то для меня нашлось точное определение — я дурак. Глупец, идиот, безумец. Посмотрите на меня, Батлер, — он приблизился к нему вплотную, так, что их разделяли считанные дюймы, — внимательно посмотрите на мое лицо и хорошо подумайте, хотите ли вы проверять степень моего безумия.

Батлер инстинктивно подался назад — глаза Чарльза были абсолютно сумасшедшими. Ретту приходилось видеть такой взгляд всего два или три раза в жизни, но у него не было никаких сомнений, что этот человек более чем способен не сходя с места выпустить две пули: в неприятеля и в собственный лоб. Так выглядели люди, всей душой преданные своим идеалам и растерявшие их один за другим, оставшиеся с пустыми руками и пустым сердцем. Только одно у них оставалось — честь, а жизнью они не дорожили ни капли. Глупцы и безумцы, насельники призрачного мира, унесенного ветром истории.

— Признаться честно, не имею ни малейшей охоты, — после долгой паузы ответил Ретт.

— Тогда надеюсь не услышать от вас больше ни слова, — дикий огонь в глазах Чарльза погас, и он отошел от него.

— Что ж, вашему чаянию суждено сбыться, — Батлер невозмутимо поправил шляпу, — ведь я навсегда покидаю Джорджию и уезжаю в родные края.

Не дождавшись от Чарльза ответной реплики и какой бы то ни было реакции, Ретт неторопливо пошагал к калитке.

— Стойте, — бросил ему через плечо Гамильтон. — Забудьте имя Скарлетт. Эта женщина для вас не существует.

Чарльзу хотелось умереть. Впервые он пожалел, что не сложил голову на поле боя, а ведь так славно было бы погибнуть и ничего не знать, никогда не слышать мерзейшей грязи, исходившей из уст Батлера. И самым невыносимым было то, что сказанное им — правда. Чарльз знал, чувствовал это. Он знал это всегда, с первого дня после свадьбы, вернее, ночи, но упрямо закрывал глаза, затыкал уши, оправдывал все проступки Скарлетт и искал самые ничтожные знаки того, что она его все-таки любит. Он знал, что безразличен ей, но верил в то, что это не так. Удивительная вещь — вера. Недаром она живет лишь рядом с надеждой и любовью, а не со знанием. Знание часто сопряжено со скорбью и печалью. Некуда было идти и не на что опереться, Чарльз просто шел вперед по Персиковой улице, увлекаемый ночной тьмой, а затем, добравшись до безлюдной аллеи, сел на парковую скамейку и горько заплакал.