День за днем-3 (гет)

Увы, зря торопилась — когда появляюсь в редакции, шефа там уже нет — сорвался по срочному делу, хотя, по словам Людмилы, все утро ворчал и требовал нас с Андрюшкой на ковер. Значит, не судьба и я отправляюсь в комнату отдыха выпить чаю с печеньками. Заказанное Андреем суши, пролетело мимо носа и желудка, а кушать хочется. Неторопливый процесс застолья нарушает появление Гончаровой, которая тоже берет себе чашку и с ехидной усмешкой присоединяется к чаепитию, вставая рядом c моим стулом:

— Ну, и что за командировка?

В вопросе слышится издевка и я, не поднимая глаз, бурчу нейтральное, убирая с лица упавший локон:

— Творческий отгул.

— Интересно, а это как?

Разглядывая противоположную стену, обдумываю, что ответить. Настенька, она девушка непростая, гадостей наговорить за глаза, так это с большой радостью. Поэтому держусь узкими деловыми рамками:

— Да вот, решила в полной тишине покреативить на следующий номер.

Гончарова версию принимает, видимо, она ей чем-то близка:

— Ну, мысль дельная, а то здесь все ездят по ушам, сосредоточиться практически невозможно… А, ну как, у тебя что-нибудь родилось?

Не так быстро, я ж не Егорова, которая беременеет по щелчку пальцев. Да и не входят подобные страсти в мои планы. Только попробовать, что это такое — любовь по ту сторону постели. Не скрою, распробовала.

— Ну, есть одна жирная мысль.

— Секрет?

Пожимаю плечами:

— Да нет, она, в принципе, на поверхности, но мы еще ничего такого не делали.

Задумавшись, касаюсь пальцами виска, массируя — да, распробовала и нисколько не разочаровалась.

— Ну, Марго, не томи.

Подняв глаза на елозящую от любопытства Гончарову, вдруг замечаю за ее спиной Антона, пробирающегося к чайнику. Отставив чашку в сторону, формулирую:

— Как тебе такая тема: секс мужчины и секс женщины?

Вспомнив ураган страстей в бассейне, и сложности с получением максимального результата, уточняю:

— Кто больше получает удовольствия.

— В каком смысле?

— В прямом! Просто мужская и женская физиология резко отличаются друг от друга. Соответственно и чувствовать они должны по-разному. Например, мужчина получает удовольствие и думает, что женщина испытывает то же самое. Но ведь это не так?

Зимовский мычит из-за спины Гончаровой, и я чуть высовываюсь, посмотреть, чем вызваны эти звуки. Антон, оказывается, все слышит и даже реагирует:

— М-м-м… Как, в принципе, и наоборот.

— Совершенно верно.

Продолжая свою мысль, Зимовский обходит вокруг Настасьи, чтобы приткнуться рядом и привалиться плечом к дверному косяку:

— Ну, лично мне кажется, что вот вам девочки, в этом деле повезло гораздо меньше.

Гончарова укоризненно качает головой:

— C чего бы это вдруг?

— Потому что в сексе рулит мужчина, соответственно и все бонусы ему!

В этом, конечно, есть своя правда, мужик в любом случае свое получит, даже если женщина и разогреться не успеет. Но если и она на пике, что тогда? Нельзя сказать, что бассейн лучшее место для прелюдии, все произошло слишком быстро, но остроты и возбуждения добавил. А с прелюдией и романтикой случилась потом, позже, уже в постели, правда уже без прежнего пыла, но все же… Даже непонятно, что понравилось больше. Гончарова тем временем игриво косится на Антона:

— Ну, это вопрос спорный.

Пряча усмешку в чашке, мысленно соглашаюсь — про бабочек в животе как пишут в книжках, не скажу, но накрыло конкретно, все мысли смыло, так захотелось прочувствовать до самого нутра.

Зимовский язвит:

— А ты что, любишь доминировать?

Настя в долгу не остается:

— А потом разминировать.

— О-хо-хо, каламбурим…

Антон разворачивается, размахивая стаканом с водой прямо у меня над головой:

— Кстати, хорошее название для статьи.

Какое именно? «Доминировать и разминировать»? Отставляю пустую чашку на стол:

— Зря стебешься. Тема действительно интересная.

Почесав пальцем висок, пожимаю плечами. Антон c сожалением соглашается:

— А кто спорит? Просто вопрос получается риторическим.

Гончарова не хочет уступать:

— Почему же риторическим?

— Да потому, что!

Зимовский опять уходит в дальний угол комнаты:

— Чтобы сравнить, нужно сначала побывать в шкуре мужика, а потом в шкуре бабы!

Уперев палец возле ухо, прищурившись, гляжу на Антона, приподняв бровь… Так почему, риторический? Если не упоминать всуе магию, помнится в полицейском участке, встретила я подобный экземпляр. Может и не до конца баба, но уж точно не мужик. И есть подозрения, что он или она в таком положении не одинока. Кстати, я ж хотела у нее интервью взять!

— Вот у вас есть такая возможность Маргарита Александровна?

Ага, есть. И уже сравнила. Но ведь не озвучишь… С усмешкой встаю, и покидаю спорящую компанию, на ходу поправляя сзади блузку. Вслед слышится:

— Угу, то-то и оно. У меня тоже! А философствовать можно до бесконечности.

* * *

Подобные разговоры расхолаживают и я, устроившись свободно в кресле в кабинете и водрузив, не снимая туфель, ноги на стол, предаюсь романтическим мечтам о предстоящем летнем отпуске… Обязательно вдвоем! Откинув голову на спинку кресла, непроизвольно расплываюсь в счастливой улыбке представляя реку или озеро, огромную яхту, мчащуюся по водной глади, и мы с Андрюшкой на корме, держась за руки… Обнимаемся, целуемся, а потом он подхватывает меня хохочущую на руки и я, крепко держась за мужскую шею, подставляю губы... Опустив на палубу, Андрей продолжает крепко прижимать меня к себе, щека к щеке, и все у меня внутри поет и блаженно растекается, предвкушая ночь… Лепота!

Раздается стук в дверь и в кабинет заглядывает озабоченный Зимовский, с листками в руках:

— Марго, извини. Ты не сильно занята?

С неохотой отрываюсь от грез, но ног на пол не спускаю. Вряд ли моя поза говорит о занятости, потому не возражаю:

— Да, нет, проходи.

Остановившись у окна, Антон продолжает что-то вычитывать в своих листках:

— Слушай, я тут порылся в своих личных архивах и нашел одну очень забавную статью.

В личных? Недоверчиво взираю на него снизу вверх со своего кресла — во-первых, чтобы Антоша написал приличную статью и держал ее в архиве — это нонсенс, а во-вторых, ничего такого забавного, от чего можно вдруг загореться после разговора на кухне, я не жду. Антон добавляет:

— Ее когда-то Гоша написал, но тогда мы ее не опубликовали.

Гоша? Тогда другое дело. Жду продолжения:

— А и что это за статья?

— Э-э-э… Женщины в постели.

Ну, это была скорее глупая шутка. Чешу задумчиво пальцем лоб:

— А, помню.

Зимовский вскидывается:

— Откуда ты помнишь?

От верблюда. Ответ стандартный — отведя взгляд в сторону, тереблю себя за ухо:

— Мне Гоша рассказывал.

Не споря, Антон показывает листки:

— Ага… Ну, короче, слушай… Смотри… Он тут пытался классифицировать женщин по типу поведения в постели.

Ну, у Игоря богатый опыт по этой части, вполне достаточный для статистических выкладок.

— Ну, тут вот, смотри, есть например, женщина — мачо. Или вот, пожалуйста, женщина — командир.

Что-то такое было, хотя, чем мачо от командира отличается, хоть убей — не вспомню. Тем не менее с усмешкой киваю.

— Или вот это вот, женщина — свинья!

А вот это — да, подозреваю о чем речь... Непроизвольно хихикаю, и Антон подхватывает смех:

— Ну, это которая: «уи-и-и, уи-и-и», в постели, ха-ха-ха!

Отмахнувшись от поросячьего образа, Зимовский присаживается на край стола:

— Извини, это наверно из личного опыта….

Смущенно отвожу взгляд — конечно, из личного.

— А вот, смотри, например, женщина — мумия. Даже объяснять не надо, там…

Подперев голову рукой, снова с усмешкой киваю — все, что связано с Гошей и его прошлым, приятно согревает сердце. Пусть даже это и касается дурацких ассоциаций.

— Женщина — лук, ну это которая плачет..., а там женщина-феррари, которая разгоняется за пять секунд. Короче, тут полный набор…. Но, тогда это было, как сказать…

Смешливо сморщив нос, киваю:

— На грани.

— Да, на грани, а теперь вот в тему. Очень даже хорошо может лечь.

Лечь куда? В несуществующую статью, о которой брякнула просто так, единственно, чтобы отбрехаться от Гончаровой? Я уже и забыла о ней… Обреченно вздыхаю:

— Ну, оставь, я посмотрю.

Зимовский отдает:

— Вот, пожалуйста.

Забрав листки, утыкаюсь в них глазами, просматривая, но что-то вычитать не успеваю — Антон слезает со стола:

— Да, кстати, вот видишь…

Поднимаю на него взгляд, ожидая продолжения.

— Гоша вот молодец, а? Вот, молодец… Вот его как бы нет, а он, все равно, с нами.

Потому что он с вами всегда! Просто ты об этом не догадываешься.

— Точно.

Антон с улыбкой взмахивает рукой:

— Ну, ладно, удачи.

И идет из кабинета.

— И тебе того же.

Снова поднимаю листки к глазам... Какая же, все-таки, пошлая муть. А вот интересно, к какому типу отношусь я? Слава богу, не к свинье. Но и не к феррари. Мда-а-а… И командиршей быть в постели тоже не годиться. Пролистав до конца, вздыхаю — тоже мне, знаток женской сексуальной физиологии…

— Эх… Гоша, Гоша… И ничегошеньки ты не знал.

Откинув голову на спинку кресла, погружаюсь в романтические воспоминания о загородном доме и наших любовных играх с Калугиным…. Тогда, в бассейне, секс стал потрясением, зато в следующий раз, позже, ночью в постели — открытием.… А сегодня днем, в квартире Андрея — настоящей потребностью, нетерпеливой необходимостью для обоих… Даже при наличии Алисы в соседней комнате! Господи, какие же мы были дураки, что так долго тянули!

* * *

От всех этих мыслей мне уже не до работы и я хватаю со стола мобильник — откинув крышку, большими пальцами, набираю послание Андрюшке: «Как дела? Я уже соскучилась». Нажав кнопку «Отправить», безуспешно пытаюсь разглядеть, сквозь приоткрытые жалюзи, реакцию в кабинете художественного редактора. Увы, для этого нужно иметь зрение орла или еще какого-нибудь пернатого хищника. Тем не менее через минуту на пороге появляется мой герой и, прикрыв за собой дверь, с улыбкой идет ко мне:

— Есть, кто дома?

Губы сами расползаются до ушей:

— Только тараканы.

— Тоже вариант.

Калугин заходит ко мне за стол:

— Чего делаешь?

Со вздохом показываю листки, принесенные Зимовским:

— Вот, хочешь посмотреть?

Калугин приседает на корточки, рядом со мной, забирая распечатки:

— Это что такое?

— Гоша статью наваял.

Андрей приподнимает брови:

— Какой Гоша?

Расслабленно откидываюсь на спинку кресла:

— Ребров, какой же еще.

У Калуги вид, словно я ляпнула что-то ужасное. Видя испуганную растерянность в глазах любимого мужчины, тороплюсь его успокоить:

— Андрей не тормози, еще полгода назад.

Хотя нет, полгода назад я уже была Марго, правда еще считавшей себя Гошей. А подборку эту Антону, Игорь Ребров будучи во плоти, отдал еще в марте… А может и в апреле, не помню. Но Калугин арифметикой не заморачивается, облегченно вздыхает, мотая головой:

— Фу-ух…. Е…, ты… Так, так, так… Ну, и что это такое?

Что ж так пугаться то… Андрей поднимается с корточек, садится на край стола, приближая листки к глазам:

— Классификация женщин в постели по линии их поведения... Женщина-свинья, женщина — командир, женщина — феррари… Господи!

Калугин держит в каждой руке по странице, переводя взгляд с одного на другой, а я ухмыляюсь, наблюдая, как Андрюшка увлеченно вычитывает все эти глупости, шевеля губами. Подавшись к нему навстречу, заглядывая в прореху между листками, пытаюсь поймать взгляд:

— Ну? И которая из них я?

Калугин со смехом качает головой:

— Пока еще не знаю.

Уже забыл? С улыбкой встаю:

— А я тебе подскажу.

— Да-а?

Обхватив Андрея одной рукой за шею, а другой прижимая ладонь к его щеке, подставляю губы для поцелуя. Тут же чувствую руку Калугина на талии, и он притягивает меня плотнее к своему торсу:

— Угу.

Устроившись поудобней, обнимаю и второй рукой, сама полностью оказываясь в крепких мужских объятиях.

— Угу.

Говорить невозможно, только издавать кошачьи звуки, да мычание и потому смеемся, продолжая целоваться, и тискать друг друга. Увы, проверку статьи в условиях кабинета, да еще среди белого дня, устроить невозможно. Даже если закрыть дверь на ключ… Вот, точно! Надо сменить дислокацию для сражения, но предварительно провести подготовительные работы в тылу. Выкарабкавшись из объятий, пытаюсь освободить руки:

— Подожди.

Андрей, разгорячившись, напоминает о предмете беседы:

— Очень хорошая подсказка.

Со смехом забираю мобильник со стола:

— Подожди.

Калугин пытается целовать мне шею, и обнажившееся плечо, и это заставляет ежиться и мяукать от удовольствия:

— Подожди, хэ-хэ… Я позвоню... А-а-й.

Вызываю номер Сомика, и двумя руками прижимаю телефон к уху — при таких сладких атаках, недолго и трубку уронить. Андрей, отступив мне за спину, тут же прижимается сзади, обвив обеими руками и сцепив руки в замок у меня на животе. Буквально сразу Анюта откликается:

— Алло.

— Ань, ты дома?

— Ага.

— Слушай, мы с Андреем скоро едем. У вас как там, все нормально?

Если что, можешь свалить в гости к своему бегемоту. Или в кино пойти.

Калугин утыкается носом в мое плечо, и я закидываю руку назад, притягивая его голову к себе. Судя по звукам в трубке, Егоров как раз рядом с Анькой, так что мы вовремя подсуетились со звонком. Надо же, после стольких соплей и у них тоже мир. Голос Сомовой неуверенно плавает:

— Ну, у нас все хорошо. А у вас как?

— Аналогично.

— Ага.

— Гармония значит? Не переусердствуй, там.

— Ну, да, хорошо.

Думаю, пары часов им хватит, чтобы угомониться и свалить.

— Пока.

— Ага, пока.

* * *

Когда за окном совсем темно, а в кабинете горит только настольная лампа, Андрей заходит за мной, и я быстренько собираю в сумку мелочь, разбросанную по столу. Пока Калугин нетерпеливо ждет, притулившись позади сдвинутого вбок кресла, я спешу ничего не забыть из блокнотов, ручек и важных бумажек, а потом защелкиваю заcтежку. Андрюшка торопит, выключая свет:

— Ну, что, едем?

Похоже, у нас у обоих зудит:

— Естественно.

Подняв сумку со стола, хватаю мобильник, лежащий рядом, и окидываю темнеющий в полумраке стол последним взглядом:

— Так, ничего не забыла? … Ничего.

Калугин, приоткрыв дверь, оглядывается:

— Там народ еще.

Значит, будем соблюдать конспирацию! Хихикнув, прижимаюсь к Андрюшке, а потом, обвив руками его шею, крепко целую в губы. И сразу инициатива переходит к Калугину и его языку, проникшему ко мне в рот. Отпустив через минуту, он начинает громко рассказывать, стирая с губ помаду:

— Кхм… Я вас понял, Маргарита Александровна. Ну, если надо переделать, переделаем, конечно.

Выходя первой из кабинета, оглядываюсь назад, подхватывая:

— Да уж, будьте добры, пожалуйста.

Калугин выходит следом, прикрывая за собой дверь:

— Угу, обязательно.

* * *

Через полчаса мы уже у дома, но дотерпеть до квартиры нет сил — начинаем целоваться еще на лестничной площадке. Пока ворочаю ключом в двери, Андрей сзади набрасывается на мою шею, целуя и покусывая ее, а как только створка распахивается, буквально вносит меня, хихикающую, в прихожую. Развернувшись, повисаю на шее любимого мужчины и наши губы, и языки вновь сливаются — походу, отсюда наш путь прямо в спальню! Активную игру язычками прерывает посторонний звук из гостиной, похожий на покашливание. Черт, про Аньку забыли! Обернувшись туда, оба растерянно замираем — это как? Там, на диване, сидит расхристанный Егоров и он явно в шоке от нашего появления. Срочно отцепляюсь от Андрея, опуская руки вниз, только ведь поздно уже. Калугин издает нечто неопределенное:

— Кхэ… Опаньки…

Капец, откуда здесь Наумыч-то? Его же кондрашка хватит от такого сюрприза! В шоке гляжу на подругу с ее бойфрендом — откуда? Их же тут не должно быть!

— Не поняла.

Или Сомова нарочно так подстроила? Решительно обхожу вокруг полок, заходя в гостиную:

— А вы что здесь делаете?

Анька молча сидит, уперев руки в коленки и опустив глаза:

— Гхм…

Она что с ума сошла? Выжидающе гляжу на подругу, убирая волосы за ухо. Егоров тоже прячет зенки и неопределенно мычит, качая головой, а потом задиристо нападает:

— Как что, а-а-а… А вы?

Более идиотского вопроса, никогда в жизни не слыхала. У меня даже отвисает челюсть, и я растерянно хлопаю глазами, а потом оглядываюсь за поддержкой к Андрею:

— А... А что, значит, а вы? Я пришла к себе домой.

Пытаюсь поймать Анькин взгляд, но Сомова отворачивается, старательно присосавшись к стакану с водой. Наумыч поднимается с дивана, переключаясь на Калугина:

— Андрей?!

Тот не торопится оправдываться:

— Чего?

Егоров, с перекошенный физиономией, подступается к нему, засовывая руки в карманы:

— А может быть…, может быть, ты мне объяснишь?

— А чего я вам должен объяснять, Борис Наумыч?!

Волнуясь, киваю головой, полностью поддерживая Андрюшку. Раскрасневшийся шеф мотает головой и переступает с одной ноги на другую — ну, точно, бык перед тореро:

— А ты что, не понимаешь…, а?

Так с открытым ртом и стою, боясь вмешаться, и переводя взгляд с одного на другого. Калугин кивает:

— А-а-а… Понимаю, на что вы намекаете… Да… Догадываюсь.

Он кидает взгляд на дверь:

— Ну, может быть, мы об этом в другом месте поговорим?

Да, действительно, шли бы вы с разборками в другое место. Уперев руки в бока, Егоров скрипит:

— А где?

— Да где угодно! Вообще, в чужом доме, здесь, думаю, лучше не стоит.

Согласна! Наткнувшись на лютый взгляд начальника, наконец-то захлопываю рот. Пора мужчинам выяснить отношения до конца и поставить точки над i. Я, конечно, не против поддержать Андрея, но если он решил сделать все самостоятельно, то честь ему и хвала, настоящий мужской поступок. Однако, мой бойфренд вдруг меняет свое намерение:

— Ладно, извините.

И поворачивается ко мне, беря за руку:

— Марго, я пойду, так будет лучше.

В смысле? А как же разговор с Наумычем? Издаю лишь писк, не понимая, как можно бросать меня на растерзание в такой момент:

— Андрей?

Но тот мягко настаивает:

— Так надо. Все!

Чмокнув меня куда-то в угол рта, он трусливо торопится к выходу:

— До завтра!

Отлично! Сбежал… Причем так элегантно — поговорим по-мужски, только не здесь и не сейчас. Когда спустишь пар на этих двух курицах. Отчаянно зову уже громко:

— Андрей!

Шеф тоже не одобряет стремительного отступления противника:

— Куда?

Но разве удержишь… Калугин не оглядываясь и не отвечая, шепчет уже от двери:

— До завтра!

Совершенно растерявшись от бегства своего защитника, лишь нервно смеюсь, подняв глаза к потолку:

— Отлично!

Ловко у него получилось — раз и нет, а мне отдуваться и оправдываться за двоих. Наткнувшись на смурной взгляд шефа, меня всю передергивает, и я притоптываю ногой, стараясь добавить в голос агрессии:

— Что-о-о?

— А ты мне ничего не хочешь сказать?

Хочу! Например, обматерить эту бесцеремонную парочку, обделавшую нам такой чудесный вечер!

— Очень я хочу, очень, но я лучше промолчу!

Егоров аж взвизгивает:

— То есть, ты считаешь, что вот это все нормально?!

Ваше здесь присутствие? Абсолютно, нет! А все остальные вопросы — к дочурке прохиндейке! Цежу сквозь зубы:

— Что, это?

Не выдержав, срываюсь на крик:

— Да что, это-то!

Сомова, допустившая весь этот бедлам, молчит и плюхается на диван, зато ее хахаль, набычившись, переходит на шепот:

— А тебе не кажется, что это походит на предательство?

Если только на Анькино! Он идет мимо меня, и я возмущено кричу ему в спину:

— Блин, черт возьми, какое вообще предательство?! Я пришла в свой дом!

С кем хочу, с тем и прихожу! Сомова, кусая пальцы, опять вскакивает с дивана и Егоров продолжает меня прессовать:

— А ты что, не знаешь, что моя дочь ждет ребенка от Калугина?

Она от него каждые полгода чего-то ждет и что? Я демонстративно киваю, отвергая каждое слово Наумыча, а он вдруг тычет пальцем в сторону входной двери. Она что там? На лестничной площадке? Упреки взбесившегося дедушки окончательно выводят из себя, и хоть вижу, как Анька обессиленно снова плюхается на пятую точку, меня уже несет, и я, возмущенно, срываюсь на визгливый издевательский вопль:

— От Калугина?!

— От Калугина.

— Ха!!!

Это скептическое выразительное «ха» действует на шефа, как холодный душ и он весь трясется негодуя:

— Что «ха» … Это что… Ну-ка объясни, что означает это «ха».

Молчу с упрямым видом, сложив руки на груди. Может зря брякнула? Наверно, это должен был озвучить Андрей.

— Я жду!

Посопев, стараюсь говорить спокойней:

— Борис Наумыч, то, что Наташа ждет ребенка от Андрея Калугина, еще не значит, что это ребенок от Андрея Калугина!

Опешивший Егоров, возмущенно приглаживает лысину:

— Подожди, что ты хочешь сказать?!

Как бы это мягче выразиться…

— Я хочу сказать, что ваша дочь…, блефует.

Наумыч, сразу же, настораживается и подается вперед:

— Чего делает? Блефует?

Протестующе поднимаю руку:

— Хотите, назовите это по-другому. Я подобрала более литературное слово.

Егоров топчется с поднятыми руками и, наконец, переварив по-своему, пожимает плечами и склоняется над Сомовой, заглядывая той прямо в лицо и разводя руками:

— То есть, моя дочь потаскуха?

Отличное определение и не я это сказала, заметьте!

— Этого я не говорила!

Раскрасневшийся Егоров, снова разворачивается ко мне:

— То есть, она ждет ребенка неизвестно от кого?

Ну, это нам неизвестно, а она, думаю, отлично знает.

— А утверждает, что от Калугина?!

Усиленно киваю:

— Приблизительно!

Егоров вырывает руку, которую пытается ухватить Сомова и трагичным голосом стонет:

— Отойди от меня, Аня!

Подобная реакция на Аньку меня выбивает из колеи — а ей-то, каким боком прилетает? На нее то, чего собак спускать? Егоров уже орет на подругу:

— Отойди! Все!

Он судорожно хватает пиджак с дивана, плачуще выкрикивая:

— Не трогайте меня!

Да кто же тебя трогает-то. Только чего так реагировать непонятно. Сомова жалобно блеет:

— Боря, ну, ты куда?!

Приостановившись передо мной, с укоризненной усмешкой он мотает головой:

— Не ожидал я от тебя этого.

Я тоже в шоке от его поведения! Анюта вновь касается локтя своего бойфренда, но тот ежится и вопит, отдергивая руку и вообще весь передергиваясь:

— Не трогай меня!

Лучше бы с дочуркой разобрался, папаша, Сомова-то тут причем? Егоров идет к выходу, а я так и стою, провожая с открытым ртом его спину. Анька семенит следом:

— Боря-я-я! Борь.

Но дверь захлопывается прямо перед ее носом. Холерик, блин. Сомова разворачивается и обиженно сопит, недовольно глядя на меня и уперев руки в бока. Она идет из прихожей, лишь на секунду останавливаясь, чтобы пыхтя и повизгивая выдать:

— Н-н-н… Спасибо тебе, большое! Ч-ш-ш-ш!

А я то, тут, причем? Если у твоего мачо нервы как у барышни, вот и уводила бы его отсюда подальше. Я ж специально звонила! Анька спешит убраться ко мне в спальню, видимо предугадывая реакцию, и я растерянно возмущаюсь в спину:

— Что-о-о?

Крайней быть не собираюсь и решительно топаю следом. Обнаружив ее сидящей на моей постели, грозно складываю руки на груди:

— И как это называется?

Покапризничать захотелось? Сомова молчит, нервно передергиваясь, и глаз не поднимает. Ха! Да, если бы не чувствовала свою вину, она бы уже десять истерик устроила! Поэтому ее выпад спускать не хочу — подтянув брючины, усаживаюсь на корточки:

— Сомова, ты чего молчишь-то?

Наконец та выдает:

— Это называется: ты мне весь вечер испортила!

Это кто кому испортил? Вот, нахалка!

— Чего-о-о?

— Чего слышала!

Значит, с больной головы на здоровую? Возмущению нет предела, и я, возбужденно смеясь, убираю волосы с глаз:

— Слушай, ты вообще в своем уме, а?

Сомова сопит, но признавать вслух свою вину не желает, упрямо раскачиваясь и не глядя в мою сторону. Повышаю голос:

— Я позвонила тебе, сказала русским языком: мы с Андреем скоро едем!

В недоумении всплескиваю руками:

— Вам что, трудно было куда-нибудь свалить?

Анька обиженно огрызается, пытаясь ухватиться за любую мелочь, притянуть ее за уши, лишь бы переложить вину на меня:

— А куда вы едете, ты мне сказала!

Блин, ну что за детский лепет в песочнице! Вытаращив глаза, сама ору в ответ:

— Как куда? Домой! Куда же еще-то?

Иначе, зачем звонить??? Сидя по-турецки на постели, Сомова разводит руками:

— А я что, должна была догадаться, что ли? Как будто в Москве мало мест, куда вы с Андреем можете ехать.

Капец! Да не догадываться ты должна, а по любому насторожиться, а не продолжать кувыркаться со своим бегемотом! В конце концов, чей это дом?! Куда бы мы не поехали, все равно все дороги сюда! Не через час, так через два! Сдержаться не получается:

— Слушай, Сомова, ты знаешь, ты со своим Борюсиком, ты тупеешь! Ясно?

И зря, не получается... Отличный повод перейти из обороны в нападение, уж я Аньку знаю. И точно, Сомова резво вскакивает:

— Ты сейчас хорошо подумала, что сказала, а?

Стоим, друг против друга, и Сомова буквально сверлит меня глазами. Черт, понеслась душа в рай! Если сейчас не выправить, всех собак на меня повесит, сложит вещи в чемодан и опять придется бежать следом, упрашивать и унижаться. Вовремя хватаю Анюту за локоть:

— Ань, ладно, ладно, хорошо. Извини, извини, извини… Но, давай, логично!

Сомова пыхтит, но не уходит, чувствует, что не права. Всплеснув руками, поднимаю их к небу:

— Да, если бы мы с ним пошли в какой-нибудь кабак, я бы тебе не звонила бы. Если бы мы пошли в какой-нибудь клуб, я бы не звонила бы тебе тоже! Но я специально, специально тебе позвонила тебя предупредить!

Против логики не попрешь, и Сомова визгливо протестует:

— Так как ты сказала, было непонятно!

— Что тебе было непонятно?

— Ну…

Не придумала еще, замолкает. Она топчется на месте, пытаясь родить отговорку, потом, все-таки, выдает, не глядя в глаза:

— Ты позвонила, сказала, что «мы с Андреем едем», «Как дела? Нормально? Нормально. Мы с Андреем едем. Ну, все пока, пока» и повесила трубку!

Задумчиво хватаю себя за подбородок. И что? То есть, для чего я звонила, причем за два часа до конца рабочего дня, непонятно? Естественно, если сидеть в гостинице, или в собственном жилище, а не в квартире, куда возвращаются с работы хозяева, если сидеть не с бойфрендом, чьи уши не должны ничего слышать, а глаза видеть, а в одиночестве, то разговор, действительно, ни о чем, нейтральный. Только ведь ситуация совсем другая — тупых, слепых и глухих здесь вроде нет.

Сделав пару шагов, усаживаюсь с задумчивым видом на постель. Вообще-то я в шоке от того, как подруга все выворачивает, обвиняет меня и не желает признавать собственное шило. Не глядя на пыхтящую Сомову, чешу двумя пальцами нос:

— Знаешь, Ань, ты меня иногда поражаешь просто.

Сомова сразу хватается за возможность поскандалить, увести разговор в сторону и перевести стрелки. Аж вся подается вперед, наклоняясь и нависая:

— Иногда-а-а? … А ты поражаешь меня вообще каждый день! Постоянно! Всегда!

Выпад ожидаем, ничего нового, обычная Анькина методика — не обороняться, а нападать, доводя себя до истерики. Хмыкаю:

— Ты хоть понимаешь, какие у меня сейчас будут проблемы с Наумычем?

Сомова уже вошла во вкус и по прокурорски подбоченивается:

— Проблемы у тебя? Да? А у других, думаешь, проблем нет?

С веселым любопытством разглядываю подругу — как она ловко уводит все в сторону!

Переминаясь, Анька пытается придумать, как бы куснуть, но с ходу не получается, одни междометия и бред:

— Знаешь, ты не просто … B-и-и… Эгоистка… У тебя, на почве собственного эгоизма, даже крыша уже поехала!

Рубанув рукой в воздухе, она отворачивается. Гхм, очень аргументировано. Удивленно наблюдаю весь этот спектакль, но как себя вести, при таких глупых обвинениях, не знаю — что-нибудь вякнешь, прилетит обратно стократ. Пытаюсь воззвать к разуму:

— Аня.

Но та снова бросается в атаку:

— Что Аня? «Мои проблемы!», «У меня проблемы»… Капец.

Она вскидывает руки вверх, а потом шлепает ими по бедрам. Действительно капец, театр одного актера… ТЮЗ отдыхает! Сижу, открыв рот, а Сомова переходит уже на визгливый ор:

— Маргарита Реброва, можно подумать, одна на свете живет!

Истерика, высосанная из пальца. Причем с одной целью — накрутить себя и не чувствовать вины за свой ляп с Егоровым. Вопли и махание руками продолжаются:

— У одной Маргариты Ребровой вселенский тупик! А все остальные… А у всех остальных вселенский праздник, да? С воздушными шариками! С транспарантами!

Дурдом «Ромашка». Несет полную ахинею, ни логики, ни смысла. Приподняв брови, демонстративно качаю головой — все-таки, Сомова удивительный человек, но очень предсказуемый, особенно, когда что-то идет против шерсти. Снова чешу нос — пора эту бредятину заканчивать. Извиваясь, Анька пыжится из последних сил, запуская шарманку по новому кругу:

— А у одной Маргариты Ребровой проблемы! Давайте навалимся всем миром, будем решать ее проблемы!

Угомонится она или нет? Эти взвизги ни о чем и не по теме ничего кроме грустной усмешки не вызывают.

— А кто не навалится, тот, что у нас козел, да?

Сомова снова нависает надо мной. Если она ждет ответных слов, чтобы бросится складывать вещи, то не дождется. Вскидываю голову, ловя взгляд Анюты:

— Вот ты сейчас зачем это сказала? К чему?

Увы, финал такой же пустой, как и вся предыдущая риторика: Сомова пытается изобразить укоризну:

— Если ты не понимаешь, к чему я это сказала, мне очень жаль!

И дает деру из спальни, оставляя последнее слово за собой:

— Очень жаль!

Похоже, финальную сцену, кроме стандартного вопля «давно надо было уйти», она не проработала. Скреативила, как смогла, на ходу. Сомова исчезает, захлопывая дверь в спальню, а я смеюсь и кричу вслед, возвращая пустобрехство к истокам, на которые так и не прозвучало ответа:

— Нет, я главное позвонила и предупредила!

Она тут взахлеб кувыркались с Борюсиком, так кувыркались, что мозги отшибло, а виновата, как всегда, Марго. Вот о чем сейчас была обвиняющая лекция? К чему? Да ни о чем и ни к чему!

— Давай, из меня крайнюю сделаем!

Сунув руки в карманы, нервно торкаюсь туда-сюда по спальне, поправляя растрепавшиеся волосы, вздыхая и переживая. Остаток вечера играем в молчанку и сидим по разным комнатам.