Лихорадка (гет)

В высшее общество Атланты Скарлетт приняли с распростертыми объятьями. Важные и чопорные матроны, бывшие по совместительству патронессами благотворительных комитетов, рассказывали молодой миссис Гамильтон о том многоуважаемом семействе, в которое она вошла, о покойных родителях Чарльза, в особенности о его отце, герое Мексиканской войны, и выражали надежду, что маленький Уэйд Хэмптон по части мужества и отваги пойдет в отца и деда. Скарлетт вежливо, как подобает, выслушивала эти длинные пафосные речи, мыслями витая в облаках. Поначалу ее как мать грудного младенца не нагружали работой в госпитале, ограничиваясь кружком шитья и другими несложными работами на благо раненых, но уже через месяц Скарлетт пришлось расстаться с праздным образом жизни — хирургам очень не хватало ассистенток, и хоть на пару часов три раза в неделю, но она должна была посвятить себя госпиталю.

Впервые война по-настоящему вторглась в жизнь Скарлетт. Она была уже не отголосками бравурных новостей, не набившими оскомину гимнами и стихами, не смутными тревогами. Война приняла обличие десятков и сотен стонущих раненых и умирающих, она смердела гноем и такими зловониями, о которых приличной леди и упоминать стыдно, она была красной, как кровь, уродливой, как почерневшие ампутированные конечности, беспощадной, как инфекция. Но наивно полагать, что такое зрелище возбудило в душе Скарлетт возвышенные чувства и зажгло в ее сердце южанки праведный огонь. Скорее, наоборот — работа в госпитале и уход за ранеными у Скарлетт ничего, кроме глубокого отвращения, не вызывали. Она всего лишь в очередной раз убедилась в бессмысленности и жестокости такого явления, как война.

Однажды вечером Мелани постучалась в комнату к снохе и со счастливой, теплой улыбкой позвала ее в гостиную, чтобы прочесть и послушать письма от Чарльза и Эшли. Услышав имя Эшли, Скарлетт мигом подобрала юбки и прихватила с собой шитье, чтобы не терять даром времени, пока Мелли будет зачитывать послание от своего брата, за письма которого она всегда бралась в первую очередь.

Придя в гостиную, Мелани присела на мягкое кресло и приготовилась читать вслух. Ее бледное обычно личико разгорелось румянцем, а в глазах появился блеск. Грузная тетушка Питтипэт разместилась на диване, обложившись подушками и обмахиваясь веером, и без конца что-то возбужденно бормотала в нетерпении. Скарлетт со спокойным, отстраненным видом сидела в кресле напротив Мелани и орудовала швейной иглой — ей по заданию миссис Элсинг нужно было вышить звездами флаг Конфедерации, а она никак не поспевала в срок.

Мелли бережно взяла в руки письмо и торжественно принялась его читать. Оно гласило:

«Моя милая сестра Мелли, моя возлюбленная жена Скарлетт! Я был очень рад, узнав, что вы теперь живете под одной крышей. Безумно тоскую по вам обеим и жду того счастливого дня, когда вернусь в Атланту с победой и увижу вас и моего Уэйда Хэмптона. Справляюсь также о здоровье тети Питти. Не больна ли она? Мне на днях присвоили звание капитана…»

Слова Чарльза, облеченные в письменную форму, действовали на Скарлетт усыпляющее, а на фразе про новое звание ее мысли окончательно куда-то упорхнули, и молодая жена чуть не укололась иголкой. Ближе к концу тетушка Питтипэт, расчувствовавшись, прослезилась, громко всхлипнула, а затем высморкалась.

После Мелани взялась за письмо Эшли. Скарлетт, встрепенувшись и сразу же позабыв про шитье, вся превратилась в слух. Мелли смущенно медлила и тупила взор, чем приводила сноху в тихое и умело замаскированное бешенство.

— Эшли пишет: «Дорогая Мелани…», — решилась наконец миссис Уилкс.

«"Дорогая Мелани"? — про себя повторила Скарлетт. — Так сухо, словно он обращается не к жене, а к своей престарелой тетушке».

Дальнейшее повествование было выдержано все в том же почтительном стиле, но Скарлетт слишком хорошо знала Эшли, чтобы распознать в этих словах и нежность, и… любовь? О нет, это невозможно, попросту невозможно! Из ее глаз грозился хлынуть целый поток слез, долго копившихся за внешним равнодушием, и Скарлетт, уткнувшись в пяльцы, усиленно принялась за работу.

Закончив читать послание от мужа, Мелани преобразилась, засветилась каким-то внутренним светом, и некрасивое личико вдруг стало прекрасным. Скарлетт не могла выносить этого света, словно смотрела на слепящее полуденное солнце. Она схватила незаконченное шитье и со всех ног побежала в свою комнату, по пути давая волю слезам. Маленький Уэйд проголодался и заплакал, а его мать, вторя голосу младенца, бросилась на кровать и громко зарыдала. Мелли, услышав плач, тихо вошла к Скарлетт и села рядом, нежно гладя ее по плечу.

— Скарлетт, дорогая, прошу, не терзайся так! Верь, они вернутся! Война закончится, Чарли вернется к тебе!

«О-о-о, да чтоб тебе провалиться!» — мысленно выругалась Скарлетт.

— Я знаю, как тебе тяжело, — ласково шептала Мелани. — Все мы объединены общим горем, но и общей целью, которая дает нам силы мужественно переносить испытания.

— Мелли, пожалуйста, оставь меня, — не поднимая головы, проговорила Скарлетт сквозь слезы.

— Да, конечно, извини меня, Скарлетт, — Мелани поднялась с кровати и поправила легкую вязаную шаль на плечах. Эта шаль делала ее похожей на старуху.

Если бы не Уэйд, Скарлетт пролежала бы так ничком, наверное, до самого утра, но крик голодного ребенка был слишком тяжелым испытанием для ее ушей, поэтому она превозмогла себя и покормила младенца. Лучше бы она не соглашалась слушать эти дурацкие письма.

* * *

Тем временем на фронте наблюдалось некоторое перераспределение сил. Армия Конфедерации продвигалась на север, основные бои с янки шли в Виргинии, и не без успеха. Туда же отправился полк под командованием Уэйда Хэмптона, присоединившись к кавалеристскому Эскадрону, где служил Эшли. Помимо всего прочего, Чарльз был очень рад возможности повидаться с двоюродным братом и не преминул ею воспользоваться, хотя подобные свидания не приветствовались военной дисциплиной и делались скорее втайне.

— Эшли! Эшли! — Чарльз радостно замахал рукой кузену, пробравшись в штаб Эскадрона.

— Чарли! — обернувшись, с улыбкой воскликнул Эшли. — Чарли, как я рад видеть тебя!

Братья крепко обнялись после долгой разлуки.

— Эшли, я стал отцом! — с восторженным блеском в глазах сообщил Чарльз. — Скарлетт родила сына!

Эшли мягко, сдержанно улыбнулся и похлопал его по плечу.

— Прими мои поздравления, Чарли! Мелли уже написала мне об этом.

— Господи, у меня только и мысли, что о доме! Недолго осталось воевать.

— Я бы не был столь уверен в этом, — покачал головой Эшли.

— Но почему? — удивился Чарльз, и его душа мигом исполнилась патриотических чувств. — Мы сейчас громим янки здесь, в Виргинии, скоро наш флот прорвет морскую блокаду, а там из-за океана подтянутся союзники, и…

Эшли спокойно, внимательно и подробно объяснил двоюродному брату, почему он считает чаяния скорой победы преждевременными. Чарльз слушал его, слегка нахмурившись и медленно кивая в ответ. Доводы кузена казались ему разумными, но сердцем и умом юноша уже пребывал в Атланте с женой и сыном. Он навоевался, хватит. Они и так провозились с янки гораздо дольше, чем следовало, понесли немалые потери, но и прославились многими подвигами — чего еще желать? Однако слова Эшли спустили Чарльза с небес на землю и заставили крепко задуматься.

— Да, в целом, я согласен с тобой, Эшли, — сдался-таки Чарльз, — но ты по натуре пессимист, ты видишь плохое, а я стараюсь замечать хорошее. Я верю в хорошее, и у меня для этого оснований не меньше, чем у тебя.

— Возможно, ты прав, — снова слабая, едва заметная улыбка скользнула по губам Эшли.

Чарльз не мог отделаться от ощущения, что между ними выросла какая-то незримая стена, появилось какое-то легкое отчуждение, и мучился догадками, отчего бы это могло случиться. Озарение пришло к нему так внезапно, что он мысленно хлопнул себя по лбу. Ну конечно — Милочка!

— Эшли, — Чарльз смущенно откашлялся, и его щеки порозовели, — нам с тобой нужно побеседовать на одну деликатную тему, пока есть время.

Эшли вопросительно взглянул на него.

— Насчет Милочки, — уточнил Гамильтон. — Я поступил с ней некрасиво, хотя наша помолвка еще и не была объявлена, но все всегда знали, что…

Его кузен, улыбнувшись, покачал головой, показывая тем самым, что не таит никакой обиды.

— Да, это так! Я поступил некрасиво по отношению к твоей сестре, — укорил себя Чарльз, — и прошу у тебя и у нее прощения, но я сделал это только из любви к Скарлетт.

На этих словах Эшли невольно поднял взгляд и посмотрел ему в глаза.

— Понимаешь, мне давно нравилась Скарлетт, — чистосердечно поведал брату Чарльз. — Я думал… думал… что она и не посмотрит в мою сторону, но…

Эшли сочувственно вздохнул.

— …она дала понять, что тоже любит меня, и великодушно согласилась стать моей женой. Эшли, я не мог поступить иначе! Я так люблю Скарлетт, что, думается мне, ради нее сбежал бы даже из-под венца, если бы она попросила.

— Чарли! — чуть побледнев, воскликнул Эшли.

— Я знаю, грешно так говорить, — пристыженно пробормотал Чарльз, — но ты ведь знаешь, на что способно любящее сердце.

Эшли промолчал. Его кузен не мог предполагать, что после этого разговора он долго не сможет заснуть ночью, наутро поднявшись с тяжелой головой.

* * *

В одно прекрасное утро на пороге дома Гамильтонов появилась «высокопоставленная» гостья. Миссис Мерриуэзер, сопровождаемая Мелани, чинно вошла в дом и поздоровалась с его обитательницами.

— Почтенные дамы, — обратилась она к ним, — я зашла сообщить, что нашим комитетом при помощи доктора Мида организуется благотворительный базар, все собранные средства от которого пойдут на нужды госпиталя. А также в честь наших офицеров будет дан большой прием с танцами, и вы как одни из самых уважаемых дам нашего города, более того, самоотверженно потрудившихся для Правого Дела, приглашены на этот праздник.

От радости у Скарлетт сердце подпрыгнуло в груди. Целый год невыносимого заточения в четырех стенах, и вот долгожданный час настал! Конечно, балы в замужестве совсем не то же самое, что в девичестве, но Скарлетт так насиделась взаперти, что была бы рада и постоять в дверях праздничного зала, притоптывая ногой. Ну уж нет, хватит этой домашней тюрьмы! Она будет блистать, чего бы ей это ни стоило!