День за днем-3 (гет)

После ужина, открытые коробки с объедками так и остаются лежать на полу, у постели, при этом вставать и прерываться на уборку совсем не хочется. Уютный поздний вечер с разговорами, объятиями и словами любви естественным образом перемещается под уютное одеяло — и кто бы мог такое предположить… Неожиданно, правда? Кстати, там обнаруживается много любопытного под Андрюшкиным халатом… И приятного под моим…, а интересные поиски сопровождаются радостными повизгиваниями. По-научному, это называется петтинг, но больше похоже на игры кошачьих, пребывающих в течке. По крайней мере, с моей стороны…

На придушенное:

— М-м-м… Андрей щекотна-а-а…

Следует счастливое:

— Да? А мне не щекотно?

— И-и-и.

Похоже, я превращаюсь в женщину — свинью и меня это нисколько не смущает.

— А-Андрей!

Устроившись сверху, урытый с головой одеялом, он продолжает покрывать поцелуями шею, грудь…. Черт! Звонок мобильника заставляет прервать любовные восторги и Калугинская голова выбирается наружу, оглядываясь на тумбочку:

— Телефон.

Он пытается дотянуться, но я, выпростав из-под одеяла руки, повисаю на мужской шее:

— Ошиблись!

— Ну, ладно.

Поцелуй продолжается, но и мобильник не успокаивается. Шутливая борьба заканчивается тем, что Андрей, таки, вырывается и, откинувшись на спину, берет трубу:

— Вдруг это Алиса?

Ага, уже одиннадцать, не поздно ли, для Алисы? Она наверно уже спит под шапкой. Смеясь и закашлявшись, прекращаю борьбу, умильно приникая головой к мужскому плечу.

— Алле… Наташ, ты можешь говорить спокойно? Что у тебя с голосом?

Ключевое имя слизывает все благодушие с моего лица, и я резко сажусь в кровати, шепотом матерясь:

— Блин! Капец…. Фу-у-ух…

Уже и ночью от нее нет покоя. Горько усмехаясь, возмущенно взлохмачиваю волосы рукой — гадина, решила, таки, испортить нам выходные. Калугин тоже садится в постели:

— Наташ, ну не плач! Ну, скажи, что-нибудь нормальное… Да откуда тебя забрать, ты можешь толком объяснить?

Да что он ее слушает! Вот, зараза, забрать ее… Нашла себе извозчика. Пусть такси возьмет! Буквально подаюсь к Калугину и цежу сквозь зубы:

— Андрей, кого ты слушаешь?!

Тот шипит, недовольно хмурясь:

— Пожалуйста, тише.

Как же, Наташенька звонит.

— Ну, подожди, скажи мне ориентир какой-нибудь, я не знаю…. Здание, там магазин, что там есть…

Отвернувшись, укоризненно качаю головой — и ведь понесется среди ночи!

— Замечательно. Все, оставайся на месте, я сейчас приеду.

Он что и правда потащится? Бросит здесь все, бросит меня ради каприза этой убогой? Моему возмущению и удивлению нет предела:

— Андрей, ты что, с ума сошел?

Но Калугин и ухом не ведет, повышая голос:

— Наташ, я тебе еще раз повторяю, стой на месте! Я сейчас приеду. Все!

Вот так вот, значит, да? Отвернувшись, нервно тру губы. Прошла любовь, завяли помидоры? Получил свое и к другой? «Хозяйка», блин… Очевидная же подстава — куда эта беременная курица могла залезть среди ночи, чтобы ее спасать? Позвонила бы отцу или матери, нет, она звонит Калугину! Во мне все кипит и как только Калугин дает отбой, напряженным тоном требую ответа:

— И что это было?

Поманила среди ночи пальцем и наш Андрюша готов сорваться? Но Калугин, судя по голосу, на стороне Егоровой:

— Послушай, у нее там проблемы.

Ага! Видела я, как она вокруг тебя вьется! Вбила себе в голову «войну» и теперь изгаляется! К горлу подступают слезы, и я буквально взрываюсь:

— Да у нее по жизни проблема!

Андрей мотает головой:

— Марго, подожди, ты сейчас не понимаешь.

— Естественно! Я, вот, знаешь, я вообще уже ничего не понимаю — как ей удается так тобой вертеть?!

Калугин протестует, мотая головой:

— Марго.

Меня разрывает от возмущения, и я срываюсь на крик, кивая в сторону двери и тыкая туда рукой:

— Что, Марго? Давай, вперед, надевай свой костюм супергероя и лети, спасай несчастную.

В ухо зудит обиженный голос:

— Маргарит, ну, это уже кощунство.

Мои глаза лезут на лоб от удивления — а вызывать ночного извозчика, потому что им можно вертеть как пропеллером, не кощунство?

— Что, кощунство?

Калугин горячо бросается на защиту бывшей возлюбленной:

— Да у нее там реально проблемы! На нее напал какой-то таксист.

Вот, дура, ничего креативней не придумала… Я смеюсь, хотя мне и не до смеха — и даже обидно до слез, и это прорывается в голосе:

— Да, реальная проблема, таксист напал! Прямо триллер… Завтра на нее нападет охотник, послезавтра рыбак!

Интересно, как у Андрюши получается — когда позвонили мне и сказали, что он попал в аварию, и я носилась словно сумасшедшая по городу, то это выдумки ревнивой дуры и будет лучше погулять с бывшей женой в ресторане или с другом из Томска. Подумаешь, стоит ли обращать внимание на истерики «любимой женщины»? Другое дело Натуся со своей сказкой про таксиста! Действительно, думать плохо об этой святой женщине, которая «что-то подсыпала и затащила в койку» — кощунство, надо лететь ей на помощь, закусив удила! Помолчав, Калугин вздыхает и пытается увещевать:

— Маргарит, ты сейчас неправа.

Ага, как обычно! С Наташей неправа, с Катериной неправа… Нервно приглаживаю волосы:

— Да естественно, я неправа! Ты знаешь, я уже не помню, когда в последний раз вот была права…. Супер! Пригласил на уикенд.

Поджав губы, раздраженно шлепаю кулаком по ладони — просветлять мозги Калугину последнее дело. Может быть, через месяц, и то под вопросом, он признает, что ошибался, и будет усердно посыпать голову пеплом. И обиженно упрекать, если, не дай бог, напомню о своих словах, которые он не желает слышать.

— Марго.

Продолжая негодовать, оборачиваюсь к Калугину:

— Кстати, хорошо сидим… Только ты сейчас встанешь и попрешься на другой конец города спасать несчастную! Давай, что ты сидишь?

Тут я немного преувеличиваю, конечно — на метро от Новослободской до ВДНХ, где кинотеатр «Космос», даже с учетом пересадки минут 20, не больше. Может быть, поэтому, Егорова и позвонила Андрею? Но дело принципа и я обреченно отворачиваюсь:

— Вперед! Девочка, ждет.

Калугин устало вздыхает и начинает нажимать кнопки на телефоне:

— Хорошо, ОК.

Неужели переубедила? На всякий случай продолжаю ворчать:

— Кому ты звонишь?

Андрей отмахивается:

— Я сейчас… Алло, Наташ, это я… Э-э-э, скажи, пожалуйста, ты все еще там стоишь? А ну, правильно, в общем, сейчас так… Э-э-э, так, выйди к дороге, пожалуйста, и голосуй, останови машину и назови мой адрес… Я выйду, спущусь и заплачу.

Как же, переубедила… С сожалением взираю на доверчивого Калугу — и как можно быть таким лохом, просто удивительно.

— ОК! Хорошо, давай так договоримся — ты идешь к кинотеатру, а я туда пришлю за тобой машину… Ну, а ты не бойся, это будет vip-такси… Стой у кинотеатра, там обязательно будут люди. Встань на освещенном месте, все, стой и жди, все! Я шлю за тобой водителя туда.

С озабоченным видом Калугин слезает с постели, и тянется за халатом, скомканном в кресле. Все? Ночь любви закончилась не начавшись? Уединившись в сторонке, Андрей суетливо ищет в своих записных книжках телефоны такси, что-то объясняет в трубку, организовывает… И похоже, считает себя правым на все сто процентов! Ну, а мне такой правоты не надо — две «хозяйки» в доме перебор и я даже подозреваю, кто у Калугина пойдет под номером два. Разочарованная поведением Андрея, и понимая, что выходные вдвоем накрылись медным тазом, тоже слезаю с постели, натягивая джинсы, футболку и принимаясь собирать разбросанные по гостиной шмотки. Может быть, слишком демонстративно, но что удивительно — даже такие действия нисколько не привлекают внимания Калугина.

Из прихожей слышу, как он опять болтает с Егоровой, но мне неинтересно — обувшись, упаковываюсь в спортивную куртку, чтобы не замерзнуть, пока буду ловить такси и торопливо возвращаюсь назад, застегивая на ходу молнию — нужно еще собрать сумку и сказать последнее «фэ» нашему заботливому… Калугин, прижав трубку щекой к плечу, застегивает ремень на брюках под халатом:

— Наташ, подъедет красная иномарка, водителя зовут Владимир… Владимир!

Сняв вешалку с блузкой с двери, засовываю ее в свой спортивный баул. Нет, не реагирует… Ноль внимания, кило презрения…

— Да, не надо ему ничего объяснять, он уже в курсе всех событий. Просто садишься в машину и приезжаешь!

Ну и ладно! Разворачиваюсь к Калугину, присевшему на тумбу. Тот заканчивает разговор:

— Все, давай, я тебя жду. Пока!

Ну-ну, жди. Демонстративно аплодирую:

— Браво!

И иду мимо него, направляясь к шкафу — туда я тоже что-то насовала, пришла пора изъять. Зря только тащила. Следует единственный комментарий на мои слова и действия:

— Марго, я тебя прошу, не ерничай.

Надо же и на меня обратил внимание. Снизошел! Полная негодования, резко разворачиваюсь лицом к лицу:

— А кто ерничает? Ты — ископаемое, Калугин.

Вскинув вверх руки, не могу удержаться:

— Я смотрю на тебя, я глазам своим не верю!

Открыв дверцу, выуживаю еще пару вешалок с блузкой и юбкой — вот, права была Сомова, на фига столько брала, дура… Калугин соскакивает со своей тумбы, повышая голос:

— Маргарита человек попал в беду!

Очень патетично, только я нисколько не верю этой Андрюшиной патетике. Очень уж она избирательная… Одна проверка с «грабителями» чего стоит, вот уж беда была, так беда, со слезами, соплями, чуть не описалась со страха. А какие овации им устроили Калугин с Шепелевым! Сколько смеху было…. Так до сих пор и трясет, как вспомню... С вешалками в руках сама перехожу на ор, наступая на Андрея:

— Да? А ты что был там и все видел?

Совершенно распсиховавшись, засовываю все в сумку, не складывая — в беду она попала! Это же гадюка ядовитая! И случайным совпадением, что на нее напал таксопарк именно сегодня, а не вчера и не завтра, никак не может быть! Небось, сама же таксиста и покусала! Причем нарочно.

Калугин обиженно сопит:

— Я не понимаю. Меня ты сейчас в чем пытаешься обвинить?

Недоуменно оглядываюсь, молитвенно вскидывая руки:

— Тебя? Обвинить? Боже упаси! Андрей, ты святой человек.

Такой идеальный, что пробы ставить некуда. Особенно, когда дело касается Егоровой и ее детей.

— Ты самый святой человек на земле!

Калугин обреченно вздыхает и уже открывает рот, чтобы опять нудеть о понимании и человеческом сочувствии. Стоп! Проходили уже. Только это понимание и сочувствие почему-то касаются кого угодно, только не меня! Не снижаю тона, не давая начать стенания:

— Подожди! Напали на нее... Она сама, на кого хочешь, нападет!

Высказавшись, снова разворачиваюсь к сумке, погружаясь в нее. В спину слышится бурчание:

— ОК, хорошо… Вот, теперь ты меня, пожалуйста, успокойся и послушай.

Поджав губы, заставляю себя выпрямиться, и таращится в пространство перед собой — мне все душещипательные доводы Калугина известны наперед и я не собираюсь соглашаться с ними.

— Я что, должен был сказать беременной женщине: «Извини Наташ, ты все придумала? Пошла вон? Так что ли?»

А, нет, ты должен по каждому ее чиху нестись среди ночи! Капец, если бы она не висла на тебе каждую минуту, я бы может и поверила в несчастную девочку. Перевожу спокойный взгляд на Андрея:

— Не дословно, но о-очень близко к тексту.

— Да? Ну, извини, я так не могу!

— Да?

— Да!

С туфлями в руках, надвигаюсь на Калугина:

— В этом то и твоя беда! Что, она сейчас, придет сюда, и что, мы будем перед ней кудахтать здесь? У нее что, своего дома нет?

В голосе Андрея упрямство:

— Я тебе еще раз повторяю — человек попросил о помощи!

Просто человек? А если сейчас позвонит Любимова? Или Мокрицкая? Тоже понесешься? Сильно сомневаюсь. Буквально набрасываюсь в ответ, перебивая:

— А ты что МЧС или девять-один-один?

Может быть, для кучи с Наташей привезти сюда и обдолбанного Егорова? Ему тоже нужна помощь и он, кстати, почти бывший тесть и потенциальный дедушка. Калугин, не слушая и не отвечая на мои выпады, скидывает халат, бросая его на кровать, и начинает натягивать рубашку. Бесполезно убеждать, Наташа это святое! Бросив пустую затею, махнув рукой, снова кидаюсь к сумке, склоняясь над ней и судорожно запихивая в нее туфли:

— Так, все, мне с тобой все понятно.

Калугин протестует:

— Вот, ты, сейчас куда?

Батюшки! Заметил, наконец, мои сборы. Домой, конечно! Тут же выпрямившись, оборачиваюсь:

— На Кудыкину гору! Или ты реально думаешь, что я буду здесь стоять и смотреть, как ты ее окучивать будешь?

Тянусь за весящей на ручке двери сумочкой.

— Маргарита, никто никого окучивать не собирается.

Три ха-ха! Достаточно вспомнить, как кудахтал над Наташенькой в издательстве и возил на такси в женскую консультацию. Вешаю дамскую сумку на плечо, и стаскиваю спортивный баул с кровати:

— Ну, найди себе какой-нибудь другой глагол. У меня фантазии уже нет, чес-с-слово!

Руки Калугина сжимают мои плечи:

— Марго, пожалуйста.

Типа решил главную задачу, теперь можно заняться и второстепенной? Пытаюсь сдержаться:

— Андрюш, давай, пожалуйста, помолчим. Я уже очень много чего сказала.

Освободившись от его рук, протискиваюсь мимо Калугина, направляясь в прихожую. Вслед звучит просящее:

— Марго.

Чуть оглянувшись, не прекращаю движения:

— Что?

— Марго, ну, пожалуйста, ну, подожди. Ну, ты же прекрасно понимаешь, что все это несерьезно!

Что, именно? Как Наташа тут из ванны выплывала с самодовольной мордой, а ты глазки блудливые прятал, я на всю жизнь запомнила! В таком общежитии проводить выходные желания, извини, нет никакого. Остановившись в дверях и держа ручки баула двумя руками, ехидничаю:

— А ты знаешь, я с тобой согласна. Это действительно несерьезно — одна Наташа… Давай, сюда, весь офис позовем, а? Пусть берут спальные мешки, палатки, костер здесь разложим. У тебя в ванной рыба не клюет, случайно?

Калугин стоит, опустив голову, и отрицательно качает головой. Значит, не клюет, и я грустно сокрушаюсь:

— Мне, жа-а-аль...

Андрей пытается ухватить ручки баула:

— Послушай, меня, хорошо, шутки шутками, но поставь себя на мое место.

Капец, да я только и делаю, что ставлю себя на место Калугина, при каждом его фортеле. И то, что он выкручивается, врет, а делает все вопреки и через заднее место, вызывает раздражение, неприятие и бешенство. Чего далеко ходить — достаточно вспомнить эпопею с нынешней беременностью этой козы…. Вместо правды — вранье, увертки и нудеж про неизвестное видео.

— Извини Андрюшенька, но у меня и на моем месте, заморочек, более чем предостаточно.

Он крепко хватается одной рукой за мой локоть, а другой тянет к себе баул:

— Ну, Маргарит, ну, пожалуйста. Ну, давай, мы просто убедимся, что с ней все в порядке…

Вскинув руку вверх, он машет ею, куда-то вдаль:

— И отправим ее домой!

Убедимся? А зачем для этого ее тащить сюда? Пусть твое VIP-такси сразу отправит ее в конечный пункт назначения, и отчитается. Все ведь для того и задумано, чтобы притащиться к тебе в квартиру! Да тут сейчас такой спектакль начнется, хоть билеты продавай… Калугинское предложение вызывает смех:

— Мы-ы-ы? Ой, нет, давай без меня, а?

Протестующе выставляю ладонь.

— Маргарит, ну, пожалуйста.

— Пожалуйста, что?

— Давай, успокойся и посмотри на эту ситуацию просто с другой стороны.

То, что Калуга мастер словоблудия я и так прекрасно знаю. С какой стороны не смотри. Вздохнув, отворачиваюсь:

— Андрей, ты что, не понимаешь? Она прекрасно знала, что мы с тобой вместе и все сделала специально, для того, чтобы изгадить нам выходные. И самое обидное, что у нее получилось!

— Марго.

Резко перебиваю:

— Извини, она уже ушла.

— Марго… Ну, по… Маргарита.

Открыв дверь, выскакиваю наружу. Когда уже спускаюсь на пару пролетов вниз, сверху хлопает дверь:

— Марго, подожди…. Маргарит!

Как же, держи карман шире...

Но он все равно нагоняет меня, правда уже на улице, когда выхожу из подъезда и решительно топаю в сторону арки на Новослободскую. Шаги сзади ускоряются, и вот он опять тянет сумку на себя:

— Марго, подожди, пожалуйста, что ты делаешь?

— Как, что? Ухожу.

— Пожалуйста, не надо.

Как-то поздновато уговоры начались. Собиралась, собиралась — наплевать было, а тут вдруг стукнуло. Или Калуга боится, что без свидетелей не сдюжит? Ага, и через недельку, окажется, что у бедняжки уже двойня и как так получилось, никто не помнит.

— Что значит не надо? А что ты мне прикажешь делать?

Тебя охранять от посягательств? Пытаюсь вырвать из его пальцев сумку:

— Квартиру пропылесосить к ее приходу?

— Марго.

Он сильней и ему почти удается забрать у меня поклажу. Но тут уж я взбрыкиваю — опять «быть второй»? Решительно дергаю к себе свой баул, протестующе повышая голос:

— Андрей, не надо! Не надо. Иди домой, сейчас твоя больная придет, а тебя нет.

Послав уничижающий взгляд, поправляю на плече, сползшие ручки дамской сумки и, не оглядываясь, устремляюсь к арке.

— Маргарита… Маргарита.

Не знаю, возможно, если бы он сразу меньше кудахтал над телефоном, а больше уделял внимание моим сборам, статья «Быть второй» и не вылезла бы сейчас у меня в памяти. Но теперь я только прибавляю шаг, не обращая внимания на возгласы сзади:

— Марго!

Выйдя на Новослободскую, встаю на самой обочине, вытягивая в призыве руку. Увы, и такси, и частники не торопятся пожалеть одинокую девушку на дороге и лихо проскакивают мимо, один за другим. В заднем кармане джинсов начинает наяривать мобильник и я, поправив спадающую с плеча сумку, лезу за телефоном. Открыв крышку, вижу, что это Калугин и сразу ее захлопываю, не желая переливать из пустого в порожнее. Буквально через минуту новый звонок и я сердито отключаю телефон вообще!

* * *

Минут через десять, очередное такси тормозит рядом и вылезший из ее нутра мордатый шофер, открывает багажник, чтобы уложить внутрь сумки:

— Ну, что, куда едем?

Пока стояла на холодку, немного успокоилась и остыла, и в голову стали лезть совсем другие мысли. Что же это получается — Наташа этот раунд действительно выиграла и соперница позорно бежала? И это — в первом же серьезном сражении объявленной войны? И тем самым согласилась, что выходные, с заботливым Калугой, проведет именно она, а не я?

До сознания доходит мужской возглас:

— Девушка!

Вздрогнув, смотрю на шофера:

— Что?

— Куда едем, спрашиваю?

Вся в сомнениях, отворачиваюсь, уже неуверенная, что поступаю правильно. Вдруг Егорова именно и рассчитывает на мое бегство? Тогда почему бы наоборот, не испортить ей праздник жизни? Вряд ли болезная обрадуется нашему с Андрюшей воркованию — я же помню ее перекошенную физиономию вчера в холле. Не понравились страдалице наши с Калугой публичные лобзания… Да я могу устроить Егоровой такой спектакль, что она подавится от злости! И, кстати, представление будет гораздо приятней для актеров, чем для зрителей…

Шофер ждет ответа, и я пожимаю плечами, посылая в пространство риторический вопрос:

— А почему я должна уходить?

Смотрю на водителя, но тот отвечать не хочет:

— Не понял?

— Что, ты не понял, открывай!

Вытащив пухлую спортивную сумку из багажника, торопливо кидаю:

— Извини, дядь!

И бегом шлепаю обратно к арке.

* * *

Когда звоню в дверь, та открывается сразу, видимо Калугин сидел в прихожей, ждал Наташу. Упс, облом! Хмуро опустив глаза под молчаливым взглядом Андрея, вползаю в прихожую, затаскивая назад сумку. Не глядя бурчу, оправдываясь:

— Знаешь, что я подумала? Слишком много чести ей будет, если я уйду!

Ставлю баул на пол, и Калугин, со вздохом, наклоняется ко мне, чмокая в щеки и губы:

— Я очень рад.

— Чему?

— Тому, что ты пришла, вернулась, молодец!

Ну, да, вдвоем отбиваться легче. Все еще не в своей тарелке, отворачиваюсь:

— Сходи вниз, таксисту заплати.

За простой, если еще не уехал.

— Какому таксисту?

Скорее всего, дядя уже уехал обматерив, но маленькая стервозная месть, толкает отправить Калугу на ночные подвиги и для меня. Чешу костяшкой пальца возле глаза:

— Обломавшемуся.

Похоже, Андрюшка и правда рад моему возвращению — за разговорами, разговорами, а его ручонки уже гуляют по мне, вверх-вниз, поглаживая и тиская, то под грудью, то живот:

— А, хорошо… Сколько?

Кошусь, вздыхая:

— Сколько не жалко.

Чмокнув в уголок рта, Калугин кидается обуваться, а потом тянется за портмоне на полке:

— Я, сейчас! Так… Сейчас… Проходи, проходи.

Как только дверь захлопывается, качаю головой, засовывая большие пальцы рук в карманы джинсов:

— Ну, Егорова, ну, зараза. Капец, вообще!

Настоящая пройдоха… Может, тоже больной прикинуться? Прикладываю ладонь ко лбу — нет, холодный, не прокатит. Задумчиво поправляю волосы — ладно, будем решать проблемы по мере их поступления.

* * *

Прибрав с пола пустые коробки с объедками пиццы и наведя подобие порядка, сидим, ждем. Егорову привозят через полчаса, и Андрей идет в прихожую на трели звонка. После позвякивания замком там раздаются голоса и конечно один из них с надрывной слезой:

— Андрюш, извини.

— Ладно, ладно. Проходи.

— Мне так неудобно!

Неудобно, так ехала бы домой! Актриса, хренова... Пресекаю душещипательную сцену, выходя из гостиной и сразу обозначая свое присутствие:

— Неудобно спать на потолке!

Наташа распахивает удивленно глаза:

— Ой, Маргарита Александровна.

Действительно не ожидала или придуривается? Или была уверена, что сбегу? Приятно, что не оправдала надежд. Усмехаюсь:

— Смотри, прямо по имени-отчеству.

— Андрюш, извини, я просто не знала.

Ню — ню, давай, вешай лапшу. Тут же накидываюсь:

— Чего ты не знала?!

Калугин примирительно тянет:

— Марго.

Приперлась тут, жертва таксиста, блин… Стискиваю зубы:

— Что?

— Ну, пожалуйста, все, успокойся.

Он поворачивается к Наташе:

— Проходи, тебе лучше у Алисы прилечь.

— А Алиса?

— А Алиса у бабушки.

Меня этот спектакль бесит, и я язвительно интересуюсь:

— Неожиданно, правда?

Парочка дружно оглядывается:

— Марго, я в чем-то перед тобой виновата?

Ага, раз сто. Пальцев рук и ног не хватит пересчитать. У меня даже глаза начинают блестеть от возмущения и обиды. С издевкой отворачиваюсь:

— Ты? Да боже упаси.

Чистейшей воды человек. Бриллиант! Тут же следует продолжение дневного спектакля и Егорова, морщась, ойкает. Специально для нашего заботливого.

— Что, такое?

В голосе снова слеза невинно обиженной страдалицы:

— Ничего, Андрюш, просто кольнуло.

Ага, как что не по нраву, так сразу колоть начинает. Сунув руки в карманы джинсов, лишь качаю головой — только такой зашореный увалень как Калуга, может не видеть глупых выкрутасов чванливой курицы. Но Андрей ведется:

— Так, подожди, давай, может, скорую вызовем?

— Нет, нет, Андрюш, если тебе не трудно, ты можешь, вот врачу позвонить. Он меня ведет.

Вытащив из сумки синюю визитку, она трясет ею, протягивая Калугину.

— Ну, так я сейчас позвоню, проходи, проходи, ложись, ложись.

Они уходят в детскую, оставляя меня в коридоре скрипеть зубами, возмущаться и генерировать недовольство:

— Капец, кино и немцы.

Со вздохом возвращаюсь в гостиную и, забравшись на разобранную постель с ногами, по-турецки, откидываюсь на подушки, ожидая возвращения Калугина. Неожиданно начинает наигрывать мобильник, валяющийся в ногах, и приходится снова принимать сидячее положение. На экране телефона высвечивается номер Сомовой, и я недовольно бурчу:

— Здрасьте.

Как-то быстро Сомова соскучилась…. А у меня сейчас не то настроение, что бы быть жилеткой для Анькиного нытья. Прикладываю телефон к уху, недовольно откликаясь:

— Алло.

Как и ожидалось, на том конце провода сопли:

— Привет.

Лишь вздыхаю, обреченно интересуясь:

— Ну, привет. А что у тебя с голосом?

Сквозь всхлипы слышится:

— Не знаю.

Пытаюсь сократить вступительную часть:

— Алло, Ань. Где ты, Сомова, не молчи там!

— Ты не можешь сейчас приехать, а?

Капец…

— Приехать? А что случилось?

Полустон, полувсхлип:

— Мне так плохо…

Ничего не понятно… Ее там что, машина сбила, таксист напал, или просто очередная депрессия?

— Так, Ань, ты меня пугаешь, алло…. Алло!

— Да, я здесь.

— Ну, слава богу. Давай, выкладывай, что там стряслось? Проблемы с Наумычем?

Сквозь шмыганье носом уже почти истерика:

— Да пошел он, свинья!

Откуда среди ночи такие резкие перемены непонятно. Осторожно интересуюсь:

— Он что, приходил?

— Да, нет, я сама к нему ездила.

И, похоже, неудачно.

— Куда, домой?

— Он в «Дедлайне» сидит.

А как она узнала, что он там? И что узрела? Пьет и глазеет на Люсину задницу? Скептически, качаю головой:

— И что? Вы опять наговорили друг другу гадостей?

Хотя скорей всего поток шел с одной, женской, стороны.

— Да он там не один! Понимаешь, я ему вообще по барабану!

Ну, точно, ревность.

— Так, Сомова…. Только не плач, хорошо? А с кем он там был, с женщиной?

— С Каролиной!

В смысле? Она что, вернулась? Недоверчиво переспрашиваю:

— С кем?

— Да с дурой со своей этой, понимаешь, с Каролиной!

Капец! А все говорили, что умчалась, посыпая голову пеплом, чуть ли не в монастырь ушла, даже акции все до единой оставила Наташе.

— Как это? Откуда?

— Да, не знаю я!

— Она же уехала?

— Ну, значит, вернулась.

Растерянно бормочу:

— Когда?

— Откуда я знаю, Марго!? Ну, слушай, ты приезжай, пожалуйста, а? Мне так погано.

В трубке новый хлюп носом, только как же я уеду? Каролина она никуда не денется, а Сомова через час упьется и завалится спать…. А у меня, можно сказать, вся личная жизнь на волоске! Не углядишь и завтра Егорова новую справку недельной давности принесет, что теперь у нее двойня… А Калугин будет только мэкать и разводить руками «так получилось»!

— Послушай, Ань, я не могу, у меня тут тоже засада.

Оглядываюсь на дверь, а в трубке новый слезливый истеричный вопль:

— А у меня, по-твоему, что, цветочки?

Не цветочки, конечно, но повлиять мы на твоего Егорова все равно не можем.

— Так, подруга, ты главное успокойся. Я понимаю твое состояние

— Да ничего ты не понимаешь!

— И прекрати истерику! Мне, между прочим, Егорова тоже весь вечер испоганила.

Обиженное недовольство проявляет заинтересованность:

— Какая Егорова?

Как будто их много. Не Каролина, конечно.

— Младшая! Приперлась сюда, больную из себя корчит, а Калугин и рад стараться…. Анют, милая, ну, пойми ты и меня тоже.

— Да, не хочу я ничего понимать! Я хочу, чтобы хоть раз меня поняли.

В трубке слышатся гудки. Фу-у-ух, ясно: ничего не хочу слышать, ничего не хочу понимать. Либо, по-моему, либо пакую вещи… «Хоть раз!» Можно подумать ее запойный бегемот месяц жил и гадил в гошиной квартире исключительно по моей инициативе. Приподняв со вздохом брови, захлопываю крышку мобильника.

* * *

Наконец, в дверях комнаты появляется Калугин и по его виду не понять, что там у него в душе — на лице обыденность и деловитость. В отличие от меня! Сидя на кровати по-турецки, сложив руки на груди, с озабоченной издевкой встречаю вопросом:

— Ну, что, уложил ребенка?

Калугин, прикрывает дверь:

— Марго, перестань.

Качая недоуменно головой, не могу удержаться, чтобы не хмыкнуть с горькой усмешкой:

— Это ты мне говоришь? Это ты лучше ей, иди, расскажи!

Андрей присаживается на постель, источая озабоченность:

— Марго, поверь, ну, человеку плохо!

Что-то я не заметила.

— Плохо? Видела я, как ей плохо…

А даже если и так! Взрываюсь:

— Если ей плохо, пусть едет домой! У нее есть живые мама и папа, между прочим!

— Ну, ты же прекрасно знаешь, какие у нее отношения с родителями.

Знаю! Прекрасные отношения! Одна дарит издательство, другой пылинки сдувает, а есть еще и третий папаша, тоже очень перспективный и денежный. И вообще, откуда у Калугина столько сочувствия к чужим семейным распрям?

— Делать мне больше нечего, как только знать какие у нее отношения с родителями. Может мне еще биографию ее наизусть выучить, а?

По лицу Калугина расплывается знакомая с Катиных времен улыбка a la «озабоченная дура»:

— Марго, ну… Ну, ты к кому ревнуешь?

Знаем, проходили, и на это есть только одно желание — нагрубить:

— Это не ревность Андрюшенька, я просто понять пытаюсь.

— Что, понять?

— Ну, что ты у меня за тюфяк такой. Слово тебе скажи, ты веришь!

Калугин недовольно отворачивается, сопя, напоминание о прошлых «подвигах» не нравится. Не глядя в мою сторону, он продолжает твердить:

— Маргарит, я тебе уже сказал и повторяю еще раз — если она врет, пусть все это будет на ее совести. Хорошо?

Отлично! А алименты восемнадцать лет ты будешь платить ее совести или кому? А то может и женишься на совести? С тебя станется. Мое молчание придает Андрею уверенности:

— Я ее оставить в такой ситуации не могу! И я больше, чем уверен, что на моем месте ты поступила бы точно также.

— Капец, прямо Робин Гуд.

Калугин горячо шепчет, приглушив голос:

— Да, причем тут Робин Гуд?

Упрямо огрызаюсь:

— Да, действительно и Робин Гуд здесь не причем. Одному Калугину это надо!

— Марго.

В дверь кто-то настойчиво звонит и есть повод съязвить снова:

— О-о-о, а это наверно Гончарова?

Лицо Андрея вытягивается:

— Почему, Гончарова?

Похоже, шутку юмора он не понял.

— Да, потому… Сегодня наверно все, униженные и оскорбленные сюда сползаются.

Калугин, чертыхаясь, сплевывает:

— Тьфу, Марго, это врач.

Ехидство сдержать невозможно:

— М-м-м… А на врача что, тоже таксист напал?

Калугин обиженно разводит руки в стороны:

— Маргарит, ну, пожалуйста, ну, хватит уже.

Чего хватит?! Не я тут спектакли устраиваю. Киваю на дверь:

— Это ты, вон, девушке в соседней комнате расскажешь.

Андрей только закатывает глаза к потолку:

— Марго, пожалуйста!

И уходит в прихожую, не дожидаясь очередной ответной реплики. Слышится звяканье замка и густой мужской голос:

— Добрый вечер.

— Добрый.

— Вы, Андрей?

— Да, это я вам звонил. Проходите, пожалуйста.

Надо же, неужели и правда, врач? Спрыгнув с постели, затаиваюсь возле приоткрытой двери, слушая, что происходит.

— А где Наталья Борисовна?

Кошки съели.

-Э-э-э, она вот в этой комнате, прошу.

Голоса становятся глуше и, конечно, громче всех жалобный Наташин, бедняжка видимо при смерти:

— Ну, что скажете?

— Что-нибудь, да скажу. Вы отец ребенка?

После заминки, неуверенное бормотание Калугина:

— Ну, как бы да.

Оп-па, на! А говорил, что ни сном, ни духом, зуб отдаст, опоили его. Поджав губы, начинаю метаться возле двери.

— Значит, слушайте меня сюда, папаша! Вас надо винить уж за то, что девушку в таком состоянии одну оставляете.

Егорова неожиданно встает на защиту:

— Доктор, да он не виноват.

— Дорогая моя, мне все так говорят — мы не думали, так получилось, это случайно. А потом, когда ребенка теряют, на стены лезут! Да нас, докторов, во всем обвиняют.

Калугину намеки не нравятся, и он пытается перевести разговор на конкретику:

— Ну, я все прекрасно понимаю, тем не менее. Там что-то серьезное?

— Хорошо, что еще все так получилось. В любом случае ко мне нужно в понедельник приехать.

Продолжая мотаться, чещу растерянно голову — похоже, Егорова не врала и с ней что-то реально произошло.

— У меня есть подозрение на отслоение плаценты.

— Ну, так доктор, это опасно, или…?

— Ну, учитывая, что у Натальи уже был неудачный опыт беременности, в общем, если хотите сохранить ребенка, девушке нужен покой, покой и еще раз покой!

Блин, пропали выходные! Скорчив рожу, разочарованно отхожу от двери. Калуга небось ее и к врачу в понедельник потащит, отпросится. В Наташином голосе огорчение:

— А я уже собиралась домой уехать.

Вот правильно думала, только я почему-то не верю — если бы хотела, поехала бы сразу, а не тыркалась бы по чужим квартирам. Врач перебивает болезную:

— Какой там ехать, вам даже вставать нельзя!

— Как, нельзя?

— Милочка моя, вы наверно еще не сознаете, что с вами произошло… Еще раз повторяю, если вы хотите сохранить наследника, ей нужно как минимум от-ле-жаться!

Ей? Это он Калуге говорит, что ли? Наташа уточняет:

— И как долго?

Вот дура, тебе же сказали до понедельника, а потом все, катись в больницу на прием и к себе домой! Врач подтверждает приговор:

— Ну, денек-другой. Постарайтесь без резких движений, потом приедете к нам, там уже более детально посмотрим.

Надеюсь, Калугин обратно ее потом сюда не потащит? Голос доктора становится строгим:

— Скажите, я могу на вас положиться? Или мне, лучше, скорую вызвать?

Конечно скорую, отличный вариант! Гарантия выздоровления сто процентов! Увы, наш теленок только невнятно мычит:

— Нет, нет, что вы, зачем…

Тюфяк!

— Мы все сделаем, как вы сказали, не переживайте. Спасибо вам, доктор.

— Хорошо, будем считать — вы мне слово дали. Следите за ней, и я вам потом спасибо скажу.

— Благодарю… Прошу вас…

Шаги и голоса перемещаются в прихожую:

— Прошу.

— Спасибо.

Звякает замок и когда в дверном проеме появляется Калугин, я уже снова на кровати, сижу, по-турецки поджав ноги, как ни в чем не бывало, будто и не вставала. Присев рядом на постель, Андрей повторяет то, что я уже слышала, но стараюсь не перебивать — вдруг что-то пропустила и проявятся подробности. С печальным видом Андрей сообщает об угрозе отслоения плаценты и замолкает, подперев голову обеими руками. В задумчивости чешу висок:

— Отслоение плаценты? И что это такое?

Калугин дергает плечом:

— Да, фиг его знает.

Он садится прямо, роняя руки вниз:

— Э-э-э… Врач сказал, что, в общем-то, с этим можно доходить нормально, там, беременность, просто есть риск выкидыша.

Почему эту беременную дуру понесло одну, среди ночи, в незнакомый район, опустим, на то она и дура, но таксист-то каков, гад! Нахмурившись, вздыхаю:

— Капец, вот что за таксисты такие пошли? Вообще, за это сажать надо. Она хоть номер машины запомнила?

— Да…Марго, я тебя умоляю, какой номер. Ну, остановила машину, села в машину, успела потом выскочить, так он еще потом за ней гонялся.

Блин, довели Москву до ручки, черт те кого за баранку сажают. Приговор однозначен и я качаю головой, сокрушаясь:

— Вот, урод.

Тру ладонью ноющий висок:

— Расстреливала бы вообще, на месте! Без суда и следствия.

Уже и в такси без страха не сядешь, что за жизнь... Калугин вздыхает:

— В общем, короче, врач сказал, что ее пару дней вообще кантовать нельзя.

Киваю — ну, я это слышала. И то, что Калуга от скорой отказался, и то, что в понедельник Наташу нужно везти в женскую консультацию или куда там, на прием. Так что не такая уж она и неподвижная! Но демонстрировать свое излишнее любопытство под дверью и свое подслушивание, не хочу. Сейчас важнее понять дальнейшие планы Калугина, а он, похоже, и правда «кантовать» эту дуру желанием не горит… И это после всех ее подлянок?! Блин, а кто мне чуть ли не каждый день плакался, как ему подсыпали в жратву снотворное с виагрой? Изумленно веду плечом:

— Так она что, здесь, что ли, будет?

— Маргарит, ну я же тебе объясняю. Послушай, она сама рвалась уехать, но врач строго — настрого запретил.

Рвалась она, как же… Рвалась бы — позвонила бы родителям, а не тебе олуху…. Капец, все-таки, обгадила нам выходные, дрянь. Угрюмо хмыкнув, качаю недовольно головой:

— Весело…

— Я тебя прошу…

Вот, тюфяк! Не хочу даже смотреть в его сторону:

— О чем ты меня просишь!?

— Марго, послушай, там за стенкой человеку плохо, ты это понимаешь?

Там разве человек? Упрямо качаю головой — там хитрая змея, гадюка. Слишком много совпадений, чтобы верить. Правда, врач путает все мои рассуждения…

— Понимаю. Слава богу, не тупая.

Он кладет руку мне на колено:

— Маргарит, ну, вот на что ты сейчас злишься?

Да потому что видеть ее здесь все выходные, это же повеситься можно. Провели время вместе, называется… Раздраженно ворчу:

— Да ни на что.

Бу-га-га… Хотя бы на то, что мог все повернуть по-другому и не захотел! Блин, ну кому нужна его такая правильность?! О том, что к Егоровой у него что-то осталось, даже думать не хочу… С несчастным видом, прошу, заглядывая, как собака в глаза:

— Андрюш, поцелуй меня, пожалуйста.

Калугин качает головой и, притянув за затылок, целует в губы:

— Все будет хорошо. Нормально... Я, сейчас.

И убегает в соседнюю комнату:

— Наташ, ну, ты как?

Фу-у-ух, хочется вслед матюгнуться.

* * *

Андрея нет уже минут 15, в комнату залетают привлекательные пищевые запахи с кухни, и я отправляюсь на разведку. Ага! Склонившись над кастрюлькой, Андрей что-то варит, помешивая половником. Неужто, проголодался?

— М-м-м, как вкусно пахнет.

Андрей, улыбаясь, разворачивается, и я засовываю нос под крышку — мда, не густо, но на двоих хватит. Бросаю на Андрюшку игривый взгляд, ведя плечиком:

— Чем нас сегодня порадует шеф-повар?

На лица Калугина виноватое выражение:

— Наташа попросила сварить супчик.

Разочарованно поднимаю глаза к потолку — поня-я-я-тно, брат Митька помирает, сцена номер два.

— А-а-а… А ягуара на шпажках, она у тебя не попросила, нет?

— Марго.

— Что, Марго?

— Ну, мы же уже проехали эту тему?

Он тянется чмокнуть меня в губы, но поцелуй не вызывает желания поставить точку, так что разочарование на моем лице не исчезает:

— Мы то, уже проехали, а вот она, похоже, уже и ножки свесила.

Тема Калугину не нравится, и лицо становится кислым:

— Маргарита.

Привалившись к нижнему шкафу возле плиты, засовываю руку в карман джинсов:

— Что, Маргарита? Я все прекрасно понимаю — ей плохо, ей больно, только мы тоже не армия спасения, знаешь!

— Ну, так иди и скажи ей об этом!

Молодец. То есть он будет ее носить на руках, а я вокруг бегать и тявкать?

— Я?

Он пожимает плечами:

— Ну, да. А чего ты мне все это выговариваешь?

Фыркаю… То есть, какое я имею право и какое мое собачье дело? Поджав губы, иду мимо, возразить мне нечего. Даже любовницей назвать трудно, переспали несколько раз и все.

— Марго поверь, она сама комплексует от всей этой ситуации.

Вот в это никогда не поверю! Еще с тех пор, как я прилетела сюда с известием о Верховцеве, а застала распаренную выдру выползающую из душа: «Андрюша, ты так ворочался ночью и храпел»… Тьфу! Чтобы эта дрянь, да комплексовала? Три ха-ха!

— Ну, ну…

Тем не менее ставлю точку в спорах и сама тянусь к губам Калугина, впиваясь в них поцелуем — ты мой и только мой! Андрей отстраняется:

— Подожди, попробуй. По-моему, чего-то не хватает.

Подчерпнув половину половника, он поднимает его вверх, помогая снизу крышкой не пролить. Немного отпиваю горячей жидкости и задумчиво замираю. Умелец на все руки... Я так вкусно еще не научилась.

— Ну?

Уверенно киваю, если для Егоровой, то точно не хватает:

— Цианистого калия.

— Марго.

— Ну что, уже и пошутить нельзя?

Снова подставляю губы, и мы целуемся.

* * *

Через час, накормив и угомонив болезную, ложимся спать, и Андрей выключает ночник. Но сон не идет — лежа на спине, таращусь в темноту, в потолок, придумывая самые обидные слова и прозвища в адрес хитроумной змеи, свернувшей кольца в соседней комнате… Да и Андрею достается за бесхребетность…

Чувствую, как Калугин берет мою вялую руку в свои и начинает осторожно целовать, поднимаясь все выше к плечу. Ну, уж, нет! Знаю, знаю, чего он хочет, но сексом мы уже занимались вечером, причем с прекрасным настроением, удовольствием и надеждой на романтические выходные! Теперь, когда его зазноба нам все испохабила, мой мозг слишком возмущен и кроме отрицательных эмоций ничего не порождает. Не хо-чу! Поморщившись, высвобождаю руку:

— Андрей, ну, не надо.

Ухо щекочет шепот:

— Почему не надо?

— Я так не могу!

Андрюшкин нос елозит по моей щеке:

— Ну, как, так?

Не смогу расслабиться, сосредоточится, потому что буду отвлекаться на дурацкие мысли…

— Ну, она там за стенкой.

— Но она же спит.

— Да… А ты откуда знаешь?

— Ну, я заходил.

Час от часу не легче.

— Зачем? Подушку ей поправить?

— Ну, Марго.

— Ну, извини.

Слышу, как вздохнув, Калугин разворачивается спиной — обиделся. И все из-за нее!

Сразу пропадает желание кукситься, и я придвигаюсь к мужской спине поближе, прижимаясь к ней ухом. Интересно, с этой стороны можно услышать стук сердца? Тук-тук, тук-тук…

А действительно, какого черта стесняться? Я с любимым мужчиной и я здесь хозяйка, он сам сказал! Да! Пусть эта курица проснется и завидует. Рука скользит под одеялом вокруг мужского торса, забираясь вниз. Хэ… Похоже, Андрюшку уговаривать не придется.

Целую его в шею, заставляя ежиться, потом, активней, плечо. Мои исследования под одеялом в интересном месте продолжаются, и Калугин приподнимается, опираясь на локоть:

— Эй, подожди, подожди. А как же Наташа?

— Ну, она же спит.

— Да?

Андрей переворачивается на другой бок, ко мне лицом, позволяя прижаться к себе всем телом. Его руки обвиваются вокруг меня, притискивая плотнее, и наши губы сливаются — теперь можно целоваться по-настоящему, забывая о Егоровой и всех планах мести.