Однажды придёт отец... (джен)

Гарри исполнилось уже семь лет, когда он перестал ждать отца. Вернее, мечтать о нем. Прекратил мечтать, сочинять, как он однажды переступит порог дома Дурслей, наклонится к нему, улыбнется, погладит по голове, возьмет за руку и скажет:

— Ну вот я и пришел, сынок! Пойдем домой?

А Гарри не сомневался в том, что папа его позовет с собой. И тогда… Тут он вставал очень прямо, гордо откидывал голову и, с презрением глядя на воображаемого взрослого, цедил сквозь зубы:

— Я тебя слишком долго ждал! Где ты был все эти годы?

Он обязательно скажет эти горькие и несправедливые слова. Потому что он заслужил. Потому что его действительно очень долго не было! И… и вообще, он его не любит, разве это папа? По-настоящему любящий отец давно бы плюнул на дурацкую королеву и приехал к сыну! К родному сыну. Так нет же, не приезжает папа, не торопится к нему, видимо, Королева и служение Короне для него важнее, чем родной ребёнок…

В общем, разобиделся маленький Гарри, разочаровался в папе, для которого он приготовил столько любви в своем сердечке, так мечтал прижаться к нему, обнять за шею и крикнуть как можно громче, так, чтобы на той стороне Темзы было слышно: папа, я тебя люблю!

Как выглядит отец, Гарри не знал, у мамы Пэт не было ни одной его фотокарточки, по которой он мог бы иметь представление о папиной внешности. Но у него была фантазия, и Гарри легко представил себе, что папа высокий и сильный, как… как мистер Вилмен, фермер. Его Гарри частенько видел на ярмарке, которую устраивали в честь дня Благодарения. Мистер Вилмен был настоящим силачом, поднимал самые тяжелые предметы и однажды на спор сдвинул даже грузовик, и не вперед, по ходу колес, а вбок! Вот такой он сильный.

И его папа будет таким же, мечтал Гарри. Таким же сильным и могучим. У папы черные волосы, как у него, и черные глаза. Тут фантазия Гарри слегка спотыкалась, мама Пэт говорила, что глаза у его папы черные, как антрацит, но Гарри не знал, что такое антрацит и какого он цвета, поэтому представлял, что папины глаза темно-темно-темно-карие, цвета очень густого чая. Или как кофе, которое по утрам пил дядя Вернон, перед тем как ехать на работу.

Жилось Гарри в доме Дурслей неплохо. У него с Дадли была пока одна комната на двоих, в ней было две кровати, один встроенный шкаф-гардероб, один письменный стол и два стула. Ещё над каждой кроватью на стене были полки и светильник-ночник: у Дадли в виде пузатого фонаря-бочонка, а у Гарри — глазастой совы. Полочки были личными, на них мальчики держали свои самые любимые и необходимые вещи. Прежде всего, конечно же, книжки. Хотя у Дадли книги стояли лишь для прикрытия, за ними он любил прятать стратегический запас орешков и пакетиков с чипсами. А Гарри свои книжки честно читал и после прочтения бережно хранил на полке, периодически стирая с них пыль.

Об уборке здесь стоит поговорить отдельно. Толстый Дадли от природы был ленив, если не сказать, избалован, будь он один в семье, Петунья не преминула бы воспитать его, как помощника себе, но судьба подбросила им Гарри. И Дурсли, как это порой случается, забили на воспитание своего ребёнка. Зачем? Если для этого есть удобный, нужный и послушный племянник, за которым уж точно некому присмотреть. И, начиная с шести лет, подросшего и окрепшего Гарри начали понемножечку нагружать работой по дому. Тут подмести, там помыть, полочки и столики от пыли протереть.

Дадлика работой не грузили, но если требовалась его помощь, лишняя пара рук или ног, звали. Как правило, Дадли не отказывался помочь, мелкие просьбы-поручения с удовольствием выполнял. Но он хитрец, очень ленивый хитрец: если его посылали принести почту из коридора, то он, видя, что Гарри ничем не занят в это время, увиливал от своих обязанностей. Выглядит это примерно так — Вернон коротко буркает из-за утренней газеты, доставленной мальчишкой-разносчиком:

— Принеси почту, Дадли.

Тот нагло отвечает:

— Пошлите за ней Гарри.

Вернон снова буркает из-за газетной стены:

— Гарри, сходи за почтой.

А Гарри, нахаленок, зная, что Дадли просто ленится, тоже начинает отбрыкиваться:

— Пошлите за ней Дадли.

Газета с шуршанием опускается на стол, Вернон, прищурившись, подозрительно обозревает две хитрые мордашки. Сорванцы сидят с самым невинным видом и, казалось, никакими силами их сейчас с места нельзя сдвинуть, нипочем не послушаются. Но дядя Вернон знает, куда нажать. Скорбно вздохнув, он сумрачно изрекает:

— Ясно. Никто из вас не хочет мороженого, я так полагаю?

Мальчишки, переглянувшись, срываются со стульев и наперегонки мчатся за письмами и счетами…

В общем, обыкновенные пацаны, растущие в обычной семье. Одинаково любимые и любящие, озорные пострелята.

* * *

«Что до крестража, наипорочнейшего из всех волховских измышлений, мы о нем ни говорить не станем, ни указаний никаких не дадим…» Прочитав эти строки, Северус закрыл древнюю книгу и тупо уставился на обложку, вернее, на слова, вытисненные полустершимся золотом на растрескавшейся порыжевшей от времени коже:

«Волхование всех презлейшее».

Значит, ни говорить не станете, ни указаний никаких не дадите? Ну знаете… не для того я сюда прокрался, в кабинет директорский, воспользовавшись тем, что Дамблдор отбыл по делам министерским, чтобы вы тут заявляли, что я здесь ничего не найду. Черта с два! Вы у меня заговорите, буквы драные, кислотой из вас правду вытравлю!!!

И Северус, злясь на весь белый свет, утрамбовался поглубже в директорском кресле и принялся тщательно изучать находку, вышеназванную книгу о темной магии, раздел о крестражах, о которых она якобы не желала говорить. Он настолько глубоко погрузился в её бумажно-чернильные недра, что напрочь забыл о времени. Когда пришел Дамблдор и окликнул его от двери, Северус поднял на него тяжелый взгляд, налитый кровью и бешенством. Этот взгляд был в стократ хуже взгляда василиска, он замораживал ужасом и буквально пригвоздил директора к двери. Как мотылечка стальной иголочкой.

У Дамблдора аж горло перехватило, а воздух застрял где-то в трахее. Так на него даже Грин-де-Вальд не смотрел после его предательства. Задушено икнув, он жалко проблеял:

— С-с-северус… ч-ч-что случилось?..

— Вы! — выплюнул Северус, вложив в это коротенькое слово всю мощь вселенского гнева. В комнате ощутимо запахло озоном, а в наэлектризованном воздухе замерцали-затрещали голубенькие разряды молний. Особенно много их было вокруг серебряных штучек, не имеющих названий и стоящих на столиках и полках. От этого тихого рыка и общего настроя Дамблдор непроизвольно вжался в дверь. Налитые кровью глаза, казалось, просверлили в нем дыру и ласково, с нежностью Ганнибала Лектера, расковыривают его черепушку, откладывая на сковородку самые вкусные кусочки его мозга…

Да, когда прижмет, и не такое сделаешь. Северус безжалостно потрошил-легилиментил память Альбуса, выцарапывая из его глубин ВСЕ знания о крестражах. И видел.

— А ещё я умею разговаривать со змеями. Это обычная вещь для волшебника?

Эти слова произнес маленький мальчик, с холодной расчетливостью в глазах. Дамблдору-из-памяти стало не по себе от такого заявления, но он сдержался и сумел ответить как можно безразличнее:

— Нет, необычная, Том. Но это встречается.

Тот же мальчик, но уже на распределении, под Распределяющей Шляпой. Шляпа громко вопит:

— Сли-и-изерин!

И испуганные, панические мысли в голове Дамблдора-из-памяти: «о нет! Он всё-таки темный маг, да ещё и змееуст! Плохо дело… очень плохо».

И смотрел Северус, с отвращением смотрел, как вместо того, чтобы пригреть и приласкать маленького сироту из детского дома, недобрый старик окружает его стенами подозрения и отчуждения. А маленький Том, и так-то волчонок, злой и недоверчивый, как и всякий ребёнок, выросший в приюте, становится только хуже от такого отношения к себе.

Смотрел Северус и «эксперимент» Великого и Светлого волшебника Дамблдора, который он поставил над мальчиком, чтобы узнать его стремления. Подсунул ему ту самую книгу… С другими детьми это обычно срабатывало как лакмусовая бумажка, выявляя их сущности: едва вчитавшись в первые строки наитемнейшего трактата и осознав, о чем идет речь, подросток с криком отвращения и ужаса отбрасывал эту черную, мерзкую и кошмарную книгу. А Том заинтересовался черной магией и внимательно прочитал раздел о крестражах. Мысли Альбуса были полны омерзения: точно змееныш, противный и скользкий…

Том попросился остаться на лето в Хогвартсе, но его даже слушать не стали, выпнули вон. Осенью он вернулся исхудавший в дым, с глазами малолетнего убийцы. Вместе с ним в школу в тот год, в сорок четвертом, вернулись почему-то только чистокровные волшебники и ни одного магглорожденного. В чем дело, что за массовый побег? Оказалось, всех детей Лондона, Ливерпуля, Бристоля и прочих крупных городов эвакуировали в срочном порядке. И Том, что называется, на каникулах уткнулся носом в запертые ворота опустевшего приюта. Как он выживал два месяца под бомбежкой, осталось непонятным. Но Дамблдор отныне стал для него врагом номер один…

Северус вырвался из мозгов директора и с отвращением посмотрел в его испуганные глаза. Злобно осведомился:

— Вы идиот? Как можно было так поступить с ребёнком? Выпихнуть его под разрывы снарядов в дымящийся, разрываемый на части Лондон? И вы ещё удивляетесь, с чего так ребёнок испортился?! Дамблдор, вы мне противны!..

— Ошибки старого человека, — горестно произнес какой-то портрет со стены. Северус на это лишь фыркнул, оттолкнулся от Дамблдора и, открыв дверь, вышел вон.

О крестражах Тома он теперь знал. Помнил, как тот отдал на хранение Люциусу черную тетрадку, а Беллатрисе велел спрятать в сейф некий кубок. Самому Северусу Лорд приказал сварить редкий яд, убивающий не сразу, а после произнесения кодового слова, так называемая бомба с жидким таймером. Что ж, он постарался, сварил целый котел этой уникальной отравы, которую нельзя ни вылить, ни вычерпать, а только выпить…

С этого дня Северус превратился в детектива, шныряющего по школе и допрашивающего всех направо-налево. Портреты, привидения, учителя, все были допрошены вдоль и поперек. Прошло несколько недель, когда однажды ночью к нему в комнату просочилась Серая Дама, женское привидение башни Когтевран. В сопровождении весьма необычного спутника — полтергейста Пивза. Призрачные визитеры поведали ему целую мелодраму с кражей фамильного наследства, побегом в дальние страны, тайным браком со сценой ревности, завершившейся убийством и самоубийством главных героев — все Шекспиры с Ромео и Джульеттами отдыхают. Общая суть истории свелась к тому, что Елена Когтевран, очарованная словами подростка, раскрыла ему местонахождение украденной диадемы. Ну, а Пивз, кривляясь и ерничая, добавил, что видел пресловутую диадему в небезызвестной комнате, в той её ипостаси, в которой всё спрятано. И напоследок.

Портрет Корвина Мракса вспомнил, что видел на пальце шестнадцатилетнего студента Тома Реддла фамильное кольцо Мраксов. Помедлив, нарисованный мужчина деланно удивился, откуда, мол, у парня-маггла взялось то кольцо? И как бы невзначай, продемонстрировал свое кольцо на пальце. Нарисованное. Это колечко Северус очень внимательно рассмотрел во всех подробностях и накрепко его запомнил, попутно вспоминая о последних Мраксах. Кажется, они жили в Грейт-Хэнглтоне… или Литтл Хэнглтоне? Хм, надо будет проверить оба города, где-нибудь они найдутся.

Следующие несколько месяцев Северус потратил на поиски крестражей и способы их уничтожения. Диадему он, правда, достал почти сразу, с помощью того же Пивза, который привел его прямо к ней, спрятанной в хламе, среди таких же корон и обручей. Что ж, она была хорошо прикрыта, как древесный лист в лиственном лесу… Где находится медальон Салли Слизерина, он примерно знал. То зелье, которое он варил когда-то, обладало памятью, а котел, в котором оно варилось, был законсервирован и наглухо запечатан в стену, чтобы не использовать его снова. Зелье было крайне ядовито, и Северус не рискнул ни отмывать котел после использования, ни утилизировать его… И вот теперь остатки того зелья пригодились.

Посмотрев на осклизлое, желеобразное зеленое нечто на донышке котла, Северус едва подавил приступ тошноты, но делать нечего, зелье надо найти… Соскреб, вылил в колбу и разогрев, выпил. И следующие полтора часа смотрел «мультики». Насмотревшись до полного одурения, он, с трудом сохраняя ясность ума, принял заранее приготовленный антидот и отключился. Проснулся полумертвый и разбитый, но живой и в твердой памяти. Связанная память зелья показала ему пещеру где-то на каменистом побережье. Название местности оно, конечно же, не сообщило, но Северус и сам припомнил, куда именно возили детей из приюта.

Осталось наведаться туда, найти пещеру и забрать медальон. Вот только зелье… кому бы его споить? После недолгих и неторопливых размышлений по лицу Снейпа расплылась недобрая улыбка, а в глазах сверкнуло мрачное решение — Дамблдору, конечно, кому ж ещё? Тем более, что сам «добрый» дедушка такие планы распланировал вокруг одного мальчика. Северус снова погрузился в воспоминания Альбуса, которые он подсмотрел в тот вечер, когда сорвался и влез ему в голову после изучения книги: «это что у него на лбу? Гм-гм, неужели руна жизни? Ах, какая жалость, негодяй перед смертью успел сделать ещё один крестраж и вложил его в голову малыша… Значит, это и есть та сила, которой он наделил своего противника… как там в пророчестве?.. и Темный Лорд отметит его как равного себе, но не будет знать всей его силы… И один из них должен погибнуть от руки другого, ибо ни один не может жить спокойно, пока жив другой… Значит, мальчика надо вырастить и в положенное время стравить с Томом».

Значит, готовим бойцового пса, Альбус? Чтобы натаскать его и стравить с опытным и безжалостным убийцей, да, Альбус? А меня ты спросил, мудозвон бородатый? Это мой сын, и я не дам его погубить! Чтоб ты лимонными дольками подавился и захлебнулся самым сладким чаем, сучий ты потрох. Нет, Альбус, не будет этого. И директором ты не будешь, когда мой сын пойдет в школу! Ты у меня будешь пить ту зеленую гадость до тех пор, пока она у тебя изо всех щелей не полезет!

Тетрадку Темного Лорда Люциус отдал ему сам, торопливо и с поклонами, он был очень рад избавиться от темномагического артефакта, который мог скомпрометировать его семью и испортить хорошую репутацию добропорядочного и законопослушного гражданина. Видя такое дело, Северус осторожно спросил и про чашу, спрятанную в сейфе Лестрейнджей. Люциус, завороженно поглазел на него, подумал и пообещал достать её.

Заручившись сим обещанием, Северус занялся тетрадкой, пролистав её и проверив на магию, он довольно быстро понял, как именно действует этот вид крестража. Взаимопроникновением. Сначала в дневник вливается сколько-то души-симпатии, потом подпитавшийся дневник начинает свое обратное влияние и уже сам подчиняет носителя своей воле. Просто, как тапок.

Заглянув в записи-воспоминания Тома-из-дневника, Северус увидел василиска. И задумался. Яд василиска, как сообщила книжка, способен уничтожить крестражи, значит, будем иметь его в запасном резерве, его помощь ещё понадобится, главное, яд как-нибудь достать. А пока…

А пока соберем кусочки. Диадема давно добыта, вот она, лежит на столе под стеклянным колпаком. Кольцо… Оно нашлось в лачуге Мраксов, в городке Литтл Хэнглтон. Медальон оказался украден. Зря он Дамблдора травил зеленой гадостью. Но записка с монограммой Р.А.Б. привела его на площадь Гриммо двенадцать, в Блэк-хаус. По его просьбе Нарцисса Малфой любезно потрясла за шкирку старого домового по имени Кикимер и вытрясла из него правду и медальон. Его она с поклоном передала Северусу.

Из сейфа Лестрейнджей Люциус доставил чашу Пенелопы Пуффендуй, и коллекция крестражей стала полной. Во всяком случае, Северус надеялся, что их действительно пять, а не больше.

Он устало потянулся, растягивая занывшие мышцы. О-о-ох, пропади оно всё пропадом, на всё про всё ушло без малого шесть лет. Шесть гребаных лет прошло с тех дней, когда его вынесли из Азкабана, и до сегодняшнего дня, как на стол легла последняя часть мозаики волдемортовой души. А всё Дамбушка, паучара недоверчивый, всё жмется, уворачивается, всё тайны свои бережет… ноет ещё, что рано, что не время ещё… а когда оно будет, это время? Когда Гарри в школу пойдет? Кстати, Гарри… ему же уже… семь? Матерь Божья, как время-то пролетело!.. Всё, хватит, пора наведаться туда, на сына, наконец, посмотреть.

* * *

Они увидели её одновременно.

Гарри с крыльца минимаркета «Бейли», а Северус с другой стороны дороги под сенью старых лип, куда он трансгрессировал несколько секунд назад. Петунью он узнал сразу, с полувзгляда, она вышла из магазина с маленьким мальчиком, в котором Северусу внезапно представилась Лили. Замерев от неожиданности, он жадно всматривался в лицо мальчика, такое родное, такое… Боже, он так близко…

Гарри не видел его, он смотрел на собачку. Маленькая, беленькая и чем-то напуганная, она суетливо бегала туда-сюда по дороге на Сонной улице. Было похоже, что она потерялась. Забыв о тёте и вообще обо всем на свете, Гарри, не отрываясь, смотрел на симпатичную собачку и не видел больше никого и ничего… Только её, потерянную коротколапку с грустными карими глазками и полустоячими ушками. Двигаясь, словно в полусне, Гарри спустился с крыльца и ступил на дорогу, тихо чмокнул. Собачка остановилась и с любопытством посмотрела на него. Гарри медленно подошел, совсем близко-близко, собачка не убегала, она, задрав милую мордочку, вопросительно смотрела в лицо мальчику и так же спокойно и доверчиво позволила взять себя на руки. Прижав собаку к груди, Гарри повернулся к тёте и, задыхаясь от волнения, сообщил:

— Мама, он — мой! Можно?

Петунья посмотрела в конец улицы и скептически хмыкнула:

— Ну, если донесешь до дома… — не договорив, она многозначительно посмотрела на племянника. Гарри твердо заявил:

— Донесу!

И они неспешно двинулись по тихой вечерней улице. Прошли из конца в конец Сонную, потом пересекли бульвар Глициний и вышли на Тисовую. Всё это время никем не замеченный Северус шел за ними. Шел, смотрел и поражался силе духа маленького мальчика, три килограмма песьего веса давно перевалили за центнер, а Гарри стойко и упрямо продолжал тащить свою четвероногую находку, нипочем не желая бросать нового друга. Промокшая от его пота собака выскальзывала из рук, и Гарри перехватывал его, подтягивал повыше к груди и только крепче прижимал её к себе. Петунья молча шла сзади с сумками, снисходительно подстраиваясь к шагам племянника, и ласково улыбалась, глядя на его старания.

Вот уже и их дом, номер четыре. Гарри, взмокший, тяжело пыхтя, счастливо и победно посмотрел на тётю, устало выдохнул:

— Я донес! Он мой теперь, да?

— Хорошо-хорошо, — засмеялась Петунья. — Он твой. Вот только… ничего, что он не пекинес?

— Ничего, — отозвался Гарри. — Я знаю, что пекинесы дорогие. Зато он — бесплатный!

Северус покачал головой и шагнул к ним, наконец-то показываясь им. Петунья вздрогнула, увидев и узнав его, нервно кашлянула. Гарри тревожно замер, в страхе глядя на незнакомца. О нет, неужели владелец собачки?! Но незнакомец тут же развеял эти страхи, присев на корточки перед мальчиком, он ласково пощекотал пёсика по горлышку и непринужденно спросил:

— Какой красавец. Как его зовут?

— Бейли! — с облегчением выдохнул Гарри. И понимает. У человека черные глаза. Не карие, не темно-темно карие, а черные, по-настоящему черные. Как антрациты… Именно такие, как и говорила ему мама Пэт.