День за днем-3 (гет)

Утром общаемся сквозь зубы и на общие темы. К завтраку, с учетом мужчины в доме, выхожу уже одетой и накрашенной — сегодня выбираю темный стиль, под стать настроению — брюки от черного костюма, бордовая синтетическая рубашка с длинными рукавами, смуглый макияж с соответствующей помадой, свободно-распущенные волосы, без всяких заколок и причесок, чтобы не просить Аньку о помощи. Сомова накрывает в гостиной, выставляя на стол по тарелке с яичницей, помидором и салатным листиком, а посередине ставит блюдо с бутербродами. Забравшись с ногами на диван, по-турецки, с каменной физиономией демонстрирую независимость и отсутствие раскаяния. Анюта утраивается в боковом кресле. Друг на друга не смотрим, сохраняем вчерашнее напряжение. Увлеченно режу ножом яичницу, а затем, подцепив кусок вилкой, несу в рот. Сомова бурчит:

— Передай соль, пожалуйста.

Молча, переставляю со стуком солонку с одного конца стола на другой. Анютка, не дождавшись вежливых комментариев на свою просьбу, укоризненно выговаривает:

— Спасибо.

Не поднимая глаз, роняю в пространство:

— На здоровье.

К нам приближается Вадим в рубашке с короткими рукавами и шортах, с неизменной улыбкой на лице:

— Всем привет.

Наконец-то адекватное человеческое лицо, понимающее меня. Лучезарно взираю на него снизу вверх и мой возглас вполне радостен:

— Cалют.

Зато Сомова угрюмо ворчит, уткнувшись в тарелку:

— Доброе утро.

Предлагаю:

— Чаю? Кофе?

Шепелев садится на боковой модуль:

— Да нет, я пожалуй лучше стаканчик сока выпью.

Анюта жует, не поднимая глаз, потом выдает:

— Кхе…Сока нет.

Вот, мымра. Я ее уже изучила — если чего не по ней, все, полный абзац, может даже манатки собрать, демонстрируя вселенскую обиду, и чтобы ее уговаривали всем миром остаться. Бросаю с улыбкой понимающий взгляд на Вадима, извиняясь за подругу. Тот в ответ соглашается, с усмешкой глядя на Сомову:

— Тогда, бахнем воды. А чего это мы без настроения с утра пораньше?

Пора ставить точку в этом цирке. Как-нибудь выкручусь и без помощи всемогущей, пока та не разоралась про игру в одни ворота, двадцать пять часов в сутки и про мою беспомощность, чего уже лет сто нет. Может быть это авантюра, но я иду наперекор всем доводам и беру инициативу на себя:

— Ну, почему без настроения… Просто оно чемоданное.

Тут же ловлю заинтересованно — удивленный взгляд Шепелева, который, зависнув на пару секунд, переспрашивает:

— Марго, я не ослышался?

Откуда такие сомнения? Или он тоже считает, после вчерашних разборок, что я без Сомовой в принятии решений ни на что не гожусь? Уверенно подвожу черту:

— Нет, ты не ослышался.

Тут же беру деловой тон, показывая Анюте, что ее самый весомый аргумент меня нисколько не пугает:

— Кстати, я правильно понимаю, мне не просто шенген нужен, виза должна быть рабочая?

Вадим кивает:

— Ну, да. Как минимум на год.

Склонив голову набок, продолжаю невозмутимо жевать, с набитыми щеками:

— И как быстро она делается?

Тот хмыкает, качая головой:

— Поверь, Марго, если ты говоришь «да», то мы сделаем ее в два дня.

— Понятно.

Весело добавляю:

— Я говорю «да»!

Сомова меня не разочаровывает — закашлявшись, она прикрывает рот рукой, а потом вскакивает. Вадим заботливо интересуется:

— Что с тобой, Ань?

Та сипит:

— Нормально.

Оно и видно. Насмешливо наблюдаю за Сомовой, не забывая отправить очередной кусочек яичницы в рот. Анютка убегает к ванную, и я провожаю ее взглядом, а потом улыбаюсь Шепелеву — знаешь же, что мы бабы вредный народ, даже с лучшими подругами. Издали продолжает доноситься кашель... Может пойти по спинке постучать?

Оставшееся время проходит в неторопливой беседе о планах на день, а потом мы разделяемся — у Вадима свои дела по расписанию, а я, перечесавшись на пробор и скрепив волосы сзади двумя боковыми косичками, подкрасив губы на дорожку, отправляюсь в издательство.

* * *

Свой «Лэнд Ровер» ставлю неподалеку от «Деллайна». Выйдя из машины, захлопываю дверь, вешаю сумку на плечо и, вытянув руку в сторону своего черного жеребца, нажимаю кнопку электронного ключа, запирая замки… Сколько не размышляю, но что делать с паспортом, несмотря на всю браваду, не представляю даже приблизительно. И куда копать непонятно. Вздохнув, направляюсь к вращающимся дверям издательства, на ходу заправляя в брюки выбившуюся сзади рубашку.

Поднявшись на этаж и притормозив у Люсиной стойки забрать почту, прошу секретаршу разыскать курьера. Парень стремный, наверно куча таких же знакомых и я думаю начать с него. Едва вхожу к себе, как зажатый в руке мобильник начинает вибрировать, подавая признаки жизни.

Открыв крышку, подношу дисплей к глазам и сразу вижу, что это не по делу — высвечивается номер Сомовой. Ее брюзжание слушать желания нет и я, нахмурив брови, даю отбой:

— Ты мне еще и дома надоела.

В дверях появляется Николай:

— Маргарита Александровна, вы меня искали?

Сняв сумку с плеча, бросаю ее в угол кресла:

— Я тебя вызывала, а ищут пожарные и милиция.

— А понял, простите.

Разговор конфиденциальный и я, сунув руки в карманы, выхожу из-за стола, чтобы прикрыть дверь в кабинет:

— Присаживайся.

Пчелкин остается стоять в торце стола и растерянно теребит себя за губу:

— А, да нет, спасибо, я пешком постою.

Хозяин барин и я неопределенно мычу в ответ, возвращаясь назад:

— М-м-м, ладно, тогда слушай.

Обойдя вокруг Николая, заступаю на свое рабочее место:

— Поручение будет не совсем обычным.

— О-о-о, это уже интересно.

В смысле? Меня это болтливое панибратство начинает напрягать. и я смотрю на курьера сверху вниз, меряя высокомерным взглядом:

— Что, тебе интересно?

Пчелкин оправдывается:

— Ну, необычность..., здорово... А то мне уже надоело, честно говоря, сходи-принеси.

— Тогда, тем более.

Со вздохом подергиваю брючины вверх и усаживаюсь в кресло, рядом с сумкой:

— Поручение будет, я бы даже сказала творческим где-то.

Даже не знаю, как озвучить столь деликатную просьбу и нервничаю от этого. Особенно под впитывающим взглядом курьера, который благоговейно внимает каждому слову. Не выдержав, взвиваюсь, всплескивая руками:

— Да присядь ты!

Николай усаживается на край стола, и я стараюсь собраться с мыслями, судорожно убирая прядь волос за ухо.

— Маргарита Александровна, я уже заинтригован.

Хлипкий он какой-то, ненадежный, этот интриган. Но других вариантов пока нет. Сосредоточено стискиваю руки у груди, глядя перед собой:

— В общем, Николай, мне нужно найти человека, который …

Неуверенно отвожу взгляд. Стоит ли продолжать?

— Как бы это тебе сказать… Э-э-э… Который занимается подделкой документов.

Пчелкин сразу тухнет и прячет глаза, а потом поднимается, переминаясь возле стола и сунув руки в карманы. Это усиливает мои сомнения, но осторожно продолжаю:

— Паспорт я не знаю там, удостоверение фальшивое сделать.

Курьер шлепает губами, неопределенно мыча:

— А-а-а, так… А вам зачем?

Блин, тебе-то какая разница. Взрываюсь:

— Ну, что ты вопросы задаешь, а? Если я спрашиваю, значит наверно надо.

Пчелкин неуверенно блеет:

— Ну…, а где я такого человека-то найду?

Видимо зря я с ним связалась, нужно искать другой путь. Тем не менее, делаю еще одну попытку, размеренно качая головой и разглядывая пустой стол:

— Вот я и говорю, что задание будет несколько творческим.

Пчелкин чешет затылок, тоскливо поглядывая на дверь. Увещеваю:

— Походи, поспрашивай, поинтересуйся, в конце концов, я ж тебе не говорю, что если ты не найдешь, то я тебя расстреляю.

— Я попробую, конечно, но честно говоря, даже не знаю, где и у кого спрашивать.

— Понятно.

Спрашивать, у кого попало, еще хуже, чем не спрашивать вообще. В нашей редакции это все равно, что под гильотину шею подставить. Разочарованно поднимаюсь из-за стола, хватая первые попавшиеся фотки:

— Ладно, считай, что разговора не было, свободен.

— Маргарита Александровна, вы только не подумайте, я….

Не думаю, а просто уверена — если сразу подступов ноль, то переливать из пустого в порожнее — лишь напрасно тратить время. Да еще и самой подставляться.

— Свободен, я сказала. Да и … Не вздумай трепаться.

Швыряю листки обратно:

— Если я узнаю, что ты языком чешешь, вот тогда точно расстреляю. Иди, чего встал.

Сосредоточенно размышляя, Пчелкин уходит, а я, огорченная неудачей, кошусь вслед — других вариантов к кому обратиться в голову не приходит. А беспокойные руки снова собирают разбросанные по столу распечатки.

* * *

Плоды неуклюжей вербовки сказываются не сразу, и сначала ничто не предвещает удара исподтишка. Когда Егоров перехватывает меня спустя полчаса в холле, его заботят совсем другие вопросы. Мы идем рядом, я демонстрирую заинтересованность, хотя мои мысли о другом. Наумыч с довольной физиономией сообщает:

— Ну что, я прочитал твою статью о Шепелеве.

— И как?

— Как всегда, придраться не к чему.

Шутливо смотрю на начальника:

— А вы хотели?

Шеф юмор подхватывает и заливисто хохочет, слегка приобнимая меня за талию, а потом подхватывая под локоть:

— А у меня такая работа — придираться!

Мы уже на пороге кабинета и заходим внутрь, останавливаясь в дверях:

— Но я тебя пригласил совсем по другому поводу.

Пока еще не пригласил. Егоров тут же показывает в сторону своего стола, разворачивая меня туда:

— Проходи.

Приглашение принято. Но если не по выпуску номера, тогда что?

— По какому?

— Вот у него, в статье, промелькнула такая мысль, о взаимоотношениях в коллективе.

Теперь мы останавливаемся перед столом. Мыслей в статье действительно немало и некоторые, конечно, развернуты недостаточно. Пытаюсь мотивировать такой формат:

— Да, ну-у-у, у него вообще-то это целое направление, просто рамки статьи мне не позволили все включить.

Егоров благодушно кивает:

— Я так и понял. Почему бы твоему гостю не поделиться этой мыслью с нашим коллективом? Ты не могла бы его раскрутить на курс лекций, а?

Курс лекций! Он что, решил, что Шепелев поселился у меня навечно? Вообще-то у нас совсем другие планы на будущее. Не знаю, как получится у меня, но у Вадима на сто процентов отъезд в Швецию. Так что улыбка сползает с моей задумчивой физиономии:

— Боюсь, что не получится.

— Почему?

Про свое возможное увольнение говорить не хочется, тем более после намеков на «нескучной вам ночи», и я пытаюсь сформулировать так, чтобы обойти сей скользкий момент:

— Ну-у-у… Видите ли, дело в том, что…

Наумыч перебивает, делая серьезное лицо:

— Так, Марго, если вопрос касается гонорара, пусть не переживает. Я сам лично...

Теперь приходит черед хмурить брови мне — с бизнес-предложениями он мог бы обратиться к Шепелеву без посредников. И вообще, Вадим все эти дни демонстрировал отсутствие меркантильности, так откуда вдруг у шефа противоположное мнение?

— Борис Наумыч, а причем здесь деньги?

Тот недоуменно фыркает:

— А что тогда?

Можно подумать, других причин и быть не может. Ладно, чего уж тут ходить вокруг да около и я решительно засовываю руки в карманы:

— Ну, просто Вадим скоро улетает в Швецию.

Егоров сдувается и поджимает нижнюю губу:

— В Швецию?

— Ну, да.

— Как скоро?

Вздохнув, кошусь на шефа:

— Уже на чемоданах.

Задержка только за мной. Егоров, отвернувшись к окну, разочарованно тянет:

— Опоздали… Да-а-а.

Максимум в чем могу помочь — упросить на разовую акцию.

— Борис Наумыч.

Тот сразу поворачивается:

— Чего?

Прикидывая, как все устроить, чешу ноготком висок. Если получится уговорить, это будет маленькая компенсация за мою нежданную подножку редакции.

— Вообще-то я могла бы попробовать уломать его на мастер-класс.

— Ну, так уломай, в чем же дело!? Это ж все лучше, чем ничего.

Егоров оглядывается по сторонам:

— Так…, кстати, а где он?

А он что, должен быть тут? Прятаться у шефа под столом? Не знаю, где он. Может, по делам мотается, а может уже вернулся в квартиру и кофе пьет.

— У меня дома.

Наверно. Шеф вдруг напряженно мотает головой и дрогнувшим голосом спрашивает:

— C Аней?

Может с Аней, может с Маней, понятия не имею, но на всякий случай реабилитирую подругу:

— Нет, один, а что?

Егоров продолжает мотать головой, не глядя в мою сторону:

— Нет, ничего, я просто так спросил.

Ревнует? Или Сомова была так неаккуратна, что сама показала свою тягу к «бывшему»? Хотя ее нетрудно было заметить по постоянным взбрыкам. Невольно усмехаюсь, и Наумыч замечает эту усмешку:

— Чего ты стоишь, улыбаешься?

Приходится выкручиваться и изображать смех:

— Н-нет… Это я анекдот вспомнила.

Но Егоров не ловится и серьезен:

— Насколько я знаю, рубрику анекдотов у нас ведет совершенно другой человек. Все, иди, работай!

Точно, ревнует! Сдерживая смех и сделав серьезное лицо, киваю и иду к дверям. Но улыбка все равно выползает наружу на очередное ворчание в спину:

— Стоит тут мне, понимаешь, зубы сушит.

* * *

А вот когда в беготне по редакции меня останавливает в холле сотрудница из рекламного отдела и пытается что-то втюхать про мелкие изменения в развороте и мы их обсуждаем, рука судьбы уже приготовилась ударить исподтишка. Отпустив настойчивую девушку и уткнув нос в свои заметки, тихонько продвигаюсь к своему кабинету, но над ухом раздается громкий голос начальника, заставляющий вздрогнуть и вскинуть голову:

— Маргарита Александровна!

— Да, Борис Наумыч?

Мы стоим возле моего кабинета, а за спиной шефа скромно топчется Зимовский, будто бы и не причем.

— Я слышал, вы в криминал подались?

Присутствие Антона сразу указывает на источник — Пчелкин и его длинный язык. Все-таки, придется расстрелять паршивца.

— Кто говорит?

— Стены Марго, стены.

Насмешливо смотрю на парочку следователей, доброго и злого. Я даже знаю должность болтливой стены.

— Как известно, у них тоже есть уши.

Так они говорят или слушают? Ерничаю:

— Вот, стены, а? Сломаешь ноготь, скажут: руку ампутировали.

Обдумываю, какую версию преподнести и как это сделать, чтобы притушить разгорающийся пожар. Егоров оглядывается на Зимовского за поддержкой. И тот, засунув в карманы руки, подается вперед, высовываясь из-за шефа:

— Ну, а все-таки?

Думаю, Коля пересказал наш разговор дословно, так что врать, смысла нет, другое дело придать моей просьбе исключительно рабочий характер. И, кажется, у меня на этот счет есть идея. Невозмутимо сцепив руки у живота, пожимаю плечами:

— Я искала человека, который занимается подделкой документов.

Егоров выставив ухо вперед, становится сама серьезность:

— Зачем?

— Побеседовать.

— Вопрос остается прежним.

— Уважаемые Борис Наумыч и Антон Владимирович! Главный редактор «Мужского журнала» решила написать статью о людях ведущих двойную жизнь. Для этого она решила пообщаться с человеком, который изготавливает поддельные документы высокого качества.

Моя речь размеренна, спокойна и уверенна, но Зимовский недоверчиво качает головой и обходит вокруг Егорова, чтобы встать с другой стороны:

— Cтоп, стоп, стоп, я что-то не совсем догоняю.

— Чего ты не догоняешь?

Я уже знаю следующий вопрос, и Антоша меня не разочаровывает — размахивая пальцем у себя перед носом, он его задает:

— Причем тут двойная жизнь и подделка документов?

Он уже оттеснил Егорова за спину и готов вцепиться бульдожьей хваткой, если я вдруг начну горячиться и выдам чрезмерную заинтересованность. Сложив руки на груди, он победно смотрит на меня, но я лишь мило улыбаюсь:

— Антон Владимирович, это вы у нас человек свободный, а есть куча разных мужиков, сидящих в креслах разных рангов и имеющих статус женатого человека.

Не давая себя прервать и сбить, напористо продолжаю:

— И по статусу им бражничать и куражится не положено, а вот по поддельному паспорту слетать в Куршавель с любовницей — это запросто. Прилетает какой-нибудь Сидоров с подругой...

Убедительно пожимаю плечом:

— Никому это не интересно. А домой вернулся и раз — уже и Петров.

Шеф оживает, явно заинтересовавшись идеей:

— Слушай, Марго, ну так ведь это же бомба!

Антон разочарованно отступает за спину шефу, корча рожи, а я делаю контрольный выстрел — может быть начальник сам что-нибудь подскажет насчет фальшмастеров:

— Это может быть бомбой, а чтобы она взорвалась, мне нужно пообщаться с таким человеком. Иначе, это будет не правдоподобная статья, а элементарное шило.

Егоров трясет головой и с выпученными глазами восторженно пожимает плечами:

— Нет, Марго, это же чумовая идея!

Сама удивляюсь, как вовремя пришла она мне в голову. Глядя на стухнувшего Зимовского, хмыкаю с улыбкой:

— Ну, я вижу, моему заму тоже нравится.

Антон с ужимками подает из-за горизонта голос:

— Честно говоря...

Но Егоров уже загорелся и его не сбить:

— Так, Антон, расшибись, но найди Марго этого человека!

Ого! Это называется одним выстрелом подстрелить двух зайцев. Раненый косой жалобно блеет:

— Евпатий — коловратий, а где я его найду?

А не надо было рыть яму ближнему! Егоров поворачивается к Зимовскому, укоризненно глядя на него:

— Где, хочешь! Иначе, сам будешь сидеть и рисовать.

Вот молодец мужик, уважаю. Инициатива, как известно наказуема, особенно инициатива в подлых делах... У шефа звонит мобильник, и он оставляет нас:

— Ой, извините. Да! Ну, я же сказал — в среду! А среда это после вторника, но перед четвергом.

С усмешкой наблюдаю за растерянным замом — получилось даже лучше, чем я думала. На девяносто процентов Антоша разберется с проблемой — потому и держу его на должности. В смысле, Игорь держал. Егоров, тем временем, от нас уже далеко и я насмешливо хмыкаю:

— Ну, что смотришь?! Cтарший приказал.

Развернувшись в противоположном направлении, тоже удаляюсь, оставляя Антона злиться и скрипеть зубами.

* * *

Настроение сразу подскакивает на все сто, и я звоню Вадиму передать просьбу Наумыча о мастер-классе. Выйдя и дамской комнаты, не торопясь поворачиваю из коридора в холл, сунув одну руку в карман, а другой, прижимая трубку к уху:

— Алло, Вадим, ты дома?

— Марго? Нет, я на улице, но скоро буду там. Что-то случилось?

— А… Какие у тебя планы?

— Хочешь что-то предложить?

На каждый мой вопрос, у него свой.

— Ну, да... Есть одно предложение. Только оно не от меня поступило.

Иду мимо опустевшей секретарской стойки — Люся куда-то отскочила.

— А от кого?

— Да вот Борис Наумыч интересуется твоим подходом к коллективному сознанию.

— Чего, серьезно?

— Ой, не то слово.

Бросаю взгляд в сторону двери начальника:

— Он даже хочет, что бы ты нам пару лекций прочитал.

— Пару?

— Ну-у-у… Я ему сказала, что пару это нереально, но он просил, хотя бы одну и естественно не за спасибо.

— Ну, в принципе это возможно. А что, он хочет прямо сегодня?

Об этом разговора не было, но чего тянуть?

— Н-н-ну, да... И взял с меня слово, что я тебя уговорю.

Останавливаюсь недалеко от кабинета, возле кулера с питьевой водой.

— Считай, что это у тебя уже получилось. К часикам трем, это будет нормально?

— Конечно, спасибо тебе Вадим. Пойду, порадую старика, хэ…

— А меня ты чем-нибудь порадуешь?

М-м-м… Быстро сказка сказывается, да не быстро дело делается. Я и про паспорт-то пока ничего толком сказать не могу, куда уж больше. Пытаюсь уклониться от ответа, прикинувшись чайницей:

— А… Чем, например?

— Ну, скажем тем, что ты уже сказала всем о своем отъезде.

Краем глаза замечаю Калугина, топчущегося возле стойки, а потом он расслаблено облокачивается на нее, посматривая в мою сторону. Продолжаю гнуть свою линию:

— Давай на эту тему не по телефону, а?

Может, к вечеру, яснее станет. Шепелев соглашается:

— Понял.

Присутствие Андрея развязывает язык, заставляя назло говорить то, чего только что назвала нетелефонным разговором:

— Поверь, я обязательно это озвучу, только чуть позже, ладно? Просто я хочу сразу заявление, чтобы, ну, так сказать, одним махом — и про Стокгольм, и про «Планету».

Резать, так резать по-живому. Чтобы, наконец, дошло до чьих-то упрямых мозгов.

— Хорошо, не проблема. До встречи.

— До встречи.

Захлопываю крышку мобильника, разворачиваюсь, и оказывается лицом к лицу с Калугиным. Тот стоит передо мной в расстегнутой нараспашку полосатой рубахе, поверх футболки, с засунутой в карман рукой:

— Марго.

— Что?

Он вздыхает, издавая тягучее междометие:

— М-м-м…. Прости, меня, пожалуйста, я краем уха сейчас слышал, что …

Он зависает, вопросительно глядя мне в глаза. Внимательно вглядываюсь в его лицо, чуть исподлобья... На то и было рассчитано, чтобы услышал.

— Что, именно?

— Кхм… Ну, ты о каком-то там заявлении, что-то говорила.

То есть, тебе разжевать надо? Как тогда — а что я имела в виду, когда на всю страну про любовь объявление сделала? Или что я имела в виду, когда по телефону спросила: бросишь ли ты Наташу, узнав это? Ладно, разжую, может, определенность подтолкнет к какому-нибудь действию. Но для начала веду в сторону головой, вопросительно приподняв бровь:

— Андрей, у тебя очень большой край уха...

Тот морщит недовольно лоб и настаивает:

— Маргарит и, тем не менее…. Что-то там, про Стокгольм.

Вздернув подбородок, прикрываю глаза. Надо решаться... Или он перешагнет через свои табу, или мы расстанемся окончательно, третьего варианта не будет. Спокойно смотрю на него:

— Ну, да, говорила.

— А про «Планету»?

Все слышал, все впитал, но продолжает придуриваться «А что я имела в виду....». Как дура, жду от него поступков, а их как не было, так и нет. Опускаю взгляд в пол и не могу удержаться от нравоучительных упреков:

— Калуга, вот меня поражает твоя настойчивость. Причем там, где не надо.

Тот переминается с ноги на ногу:

— Марго.

Сунув руки в карманы, со вздохом перебиваю:

— Да, я действительно уезжаю, работать с Вилли Шепардом в журнале «Планета».

Не знаю, с какого им бока Вадим, но мне предложено место главного редактора и это дорогого стоит. Открыто смотрю в глаза Андрею, надеясь на реакцию, но он молчит.

— Еще вопросы есть?

Судя по отсутствию реакции, мои старания бесполезны — ничто не сломает созданный Калугиным между нами барьер. И пока он видит во мне мужчину, любовь не вернется. Хмуро заканчиваю:

— Вижу, что нет.

И прохожу мимо, прямиком к Егорову, оставляя Андрея размышлять посреди холла.

* * *

После обеда ко мне в кабинет заглядывает Зимовский и после непродолжительной пикировки по поводу тупых тем, не вписывающихся в формат «МЖ», сует мне в руки листок из блокнота:

— На держи.

И отходит к окну, что-то высматривая на улице, сквозь жалюзи. Неужели, лед тронулся? Стараясь не выдать положительных эмоций, продолжаю топтаться сбоку от стола, вчитываясь в крупные буквы:

«Саша Коваль

8-903-544-45-10»

Вслух повторяю:

— Саша Коваль

Антон не оборачивается и, сложив руки на груди, комментирует:

— Угу... Первоклассный специалист, можешь не сомневаться.

Кошусь на спину зама, подпуская шпильку в его адрес:

— Да? А ты что, пользовался его услугами?

Цыкнув сквозь зубы, Зимовский чуть поворачивает голову:

— Ой, обижаете Маргарита Александровна. Просто, у меня широкие связи.

Нет, тут он меня, конечно, обскакал, надеюсь этот Саша не Коля Пчелкин. Но признать успех врага, вынужденно ставшим моим союзником, не спешу — усмехнувшись, язвительно добавляю, разглядывая записку:

— В узких кругах.

— Старая шутка.

— Зато смешная

Мой визави кривится, а я, сунув руку в карман, прохожу за стол:

— Ладно, спасибо тебе Антон.

— Да не за что. Ты же знаешь, если что-то касается нашего общего дела — я в лепешку расшибусь…. А, кстати, можем вместе съездить.

Он чешет пальцем возле носа, зыркая острым взглядом в мою сторону. Наверняка

будет проверять каждый мой шаг. И телефончик сто процентов выписал в свою записную книжицу. Антоша примитивен как каток. Делаю губы утиным клювиком, поджимая нижнюю губу, потом расплываюсь благодарной улыбкой, глядя своему врагу в глаза:

— А, нет, спасибо, я сама.

Зимовский пожимает плечами:

— Ну, как скажешь.

Он продолжает топтаться рядом со столом, потом осторожно интересуется:

— А-а-а… Это тебе только для статьи надо?

Угу, все тебе прямо сейчас и выложу. Делаю удивленные невинные глазки:

— А для чего еще-то?

Мы смотрим друг на друга. Мои смеющиеся глаза, видимо не внушают ему доверия, и Антон неопределенно дергает плечом:

— Ну, мало ли.

Конкретику, пожалуйста!

— Что, мало ли?

— Да так, ничего, удачи.

Подмигнув, он идет к выходу, прикладывая мобильник к уху и изображая деловитость. Провожаю взглядом — очевидно, что про статью он не поверил абсолютно и попытается копать дальше. Прищурившись, кидаю вслед:

— Вот, жучила навозный.

* * *

Первым делом перезваниваю по указанному номеру и спрашиваю Сашу Коваль, объясняя, что номер мне дал Антон Зимовский. Разговор не телефонный и хрипловатый голос на том конце трубы предлагает подъехать в «Нагорную галерею» на улицу Ремезова. Полагаю, то, что мне нужно, стоит весьма недешево, и я уже знаю, что могу оставить в прошлой жизни в качестве оплаты за будущее. Припарковавшись и выбравшись из машины, с сумкой в руке, обхожу сзади своего мустанга и нажимаю кнопку электронного ключа, запирая двери. Остановившись на секунду, бросаю на джип прощальный взгляд — недолго он мне прослужил, зато верой и правдой.

Решительно повесив сумку на плечо и засунув руки в карманы, прохожу между каменных львов к лестнице, ведущей к дверям галереи. Взбежав по ступеням вверх, торопливо захожу внутрь, в тепло помещения. Особо не присматриваясь к картинам на стенах, иду по залам в поисках кого-либо из сотрудников. Посетителей немного — лишь пара девушек, замерли, разглядывая полотна.

Размахивая руками, быстро марширую мимо них, скользя вокруг равнодушным взглядом... Наконец, замечаю сотрудницу, которая здесь явно не из любопытства — отклонив рамку с лепкой от стены, она заглядывает за нее и чего-то там, невидимое, поправляет. Закончив, она выравнивает шедевр современного искусства, толкая рамку за углы то с одной стороны, то с другой. Стуча в тишине каблуками, направляюсь к ней, оглядываясь по сторонам. Интересуюсь:

— Извините, пожалуйста, вы мне не подскажите, где я могу найти Сашу Коваля.

По пути ни одного мужика не видела, видимо этот парень где-то в подсобных помещениях. Девушка с короткой стрижкой трет руки друг о дружку и вдруг переспрашивает низковатым, чем-то знакомым, голосом:

— Кого?

— Мне нужен Саша Коваль.

— Ну, во-первых, не нужен, а нужна.

Растерянно смотрю на девицу — мне кажется, она меня не поняла и что-то путает.

— То есть?

Девушка вдруг улыбается:

— Саша Коваль это она, то бишь — я!

Надо же так оконфузиться. Не могу сдержать восхищенного удивления:

— Вы?

— А вы хотели увидеть лысого бородатого мужика в татуировках?

Примерно так. Смеюсь:

— Нет, ну, почему лысого бородатого...

— Не знаю. В фильмах так, обычно, показывают.

Мы тихонько продвигаемся по залу — я, не вынимая рук из карманов, а Саша, продолжая потирать ладони. Мое смущение до конца не проходит, и я пожимаю плечом:

— Ну, мы наверно с вами разные фильмы смотрим.

Саша уже с серьезным видом бросает на меня острый взгляд, указывая пальцем:

— А вы Марго?

Активно киваю:

— Она самая.

— Я вас по голосу узнала. Это же вы мне звонили?

Напоминаю:

— Да, мне ваш телефон дал Антон Зимовский.

— Я с ним разговаривала.

— Он вам обрисовал суть задачи?

— Ну, в общих чертах.

Она вдруг отрицательно качает головой:

— Только имейте в виду, технологию процесса я вам рассказывать не буду.

Слушая ее, смотрю в пол — в принципе, связавшись, мы становимся обоюдно зависимы, риски есть для обеих, и ничего не остается, как взаимно доверять. Так что мотаю головой, кидая прищуренный взгляд:

— А ничего рассказывать и не надо.

Сцепив руки у груди, Саша недоуменно переспрашивает:

— Как это не надо? Насколько я понимаю — вы пишите статью?

Cунув руки в карманы брюк, отворачиваюсь:

— Ну, это, как говорят в фильмах — легенда, а на самом деле у меня будет к вам немножечко другая просьба.

— Какая просьба?

Осматриваюсь по сторонам, не желая чужих ушей:

— А….Может, отойдем?

Она уводит меня за одну из дверей и по моим объяснениям причин потребности в новых документах вопросов не задает. Называет только цену за два паспорта, заграничный и гражданский, и за права. Предупредив, что загранпаспорт и права нужны срочно, а гражданский можно и завтра, отдаю ей заранее приготовленный листок со своими данными, фотографии и отправляюсь в залы повышать художественный вкус.

* * *

Я не слишком большая поклонница современного искусства, чтобы два часа пялиться на то, что вывешено здесь на обозрение, так что первый час просто сижу в кафе. Ну а где-то за полчаса до назначенного срока возвращаюсь, неторопливо обходя залы. Сунув руки в карманы, останавливаюсь возле висящей рядом пары полотен с гигантскими ладонями: черной на белом фоне и белой на черном фоне. И что сие должно символизировать? Сзади слышится стук каблуков и голос приближающейся Саши:

— Маргарита Александровна, можно вас на секунду?

Наконец-то! С довольной улыбкой разворачиваюсь на голос:

— С удовольствием.

Нет ничего хуже, чем ждать. Саша уводит меня в сторонку и вручает документы — загранпаспорт и права.

— Вот, держите, права и загранпаспорт.

Не могу сдержать довольного возгласа:

— Капец. Ха…А как вы так быстро?

— Ну, извините, в это я вас посветить не могу.

Права, как настоящие, надо же…. Потом раскрываю паспорт, пролистывая страницы.

— Слушайте, вообще как настоящие.

— Они и есть настоящие.

У меня даже челюсть от восторга падает вниз. Когда до мозга доходит, что сказала Коваль, удивленно таращу на нее глаза:

— В смысле?

— Ну, надо так думать, они такими и будут.

А-а-а…. Типа вести себя с ментами надо так, чтобы не лажануться своим поведением.

— Хэ… Понятно.

Восторженно трясу головой:

— Ну, спасибо огромное.

Саша поправляет чубчик:

— Я думаю, кроме спасибо, еще что-то прилагается?

Безусловно! Согласно киваю и, сбросив одну ручку сумки с плеча, лезу в ее внутренности:

— Да, конечно, секунду.

Вытаскиваю из кармашка приготовленные документы на машину и протягиваю их своей спасительнице:

— Э-э-э… Вот, держите.

Та недоуменно хмурит брови:

— Что это?

Продолжая копаться в сумке в поисках ключей, объясняю:

— Это техпаспорт на машину.

— Так, секундочку, на техпаспорт мы не договаривались. Мы оговаривали только два документа.

Не два, а три. Оказывается, мой ответный ход, не менее удивителен и может поразить даже таких нетривиальных девушек.

— Вы не поняли, это вам.

Надев ручку сумки обратно на плечо, протягиваю Саше ключ от машины, но та по-прежнему хмурится, не веря размерам моей благодарности:

— В смысле, мне?

— За работу и за молчание. Англичанин, 2009 года.

И года не прокаталась... Только куда мне с ним в Швецию? За молчание это Саше понятно, она добреет и смеется:

— Это что, шутка?

— Ну, я ведь с вами про статью беседовала?

— Ну, да.

— Вот и будем придерживаться этой легенды. Машина у входа.

Отдаю ключи:

— Всего доброго.

Думаю, оформить доверенность на вождение, она сможет и без моего участия. Уйти не успеваю — сзади слышится:

— Маргарита Александровна, а вы не переборщили?

Она догоняет меня, и я смотрю вниз, на свой новый загранпаспорт. Во-первых, я еще завтра вернусь, уже за российскими документами, а во-вторых, мало ли когда еще наше знакомство пригодится. Пусть лучше она мне будет должна, чем я ей.

— Ну, я считаю, что все справедливо — ты мне новую жизнь, я тебе новую машину.

Улыбнувшись, покидаю ошеломленно зависшую Сашу — правда теперь мне придется ловить такси до Большой Татарской, да и домой ехать вечером на общественном транспорте.

* * *

В результате в издательство возвращаюсь, когда уже вечереет и рабочий день движется к концу. Едва выйдя из лифта, лицезрею перед собой спину Антона, свернувшего из коридора в холл, и окликаю:

— Антон!

Тот оглядывается:

— М-м-м?

Интересно, как тут Вадим со своей лекцией.

— Вы уже закончили?

— Где?

Догнав, киваю подбородком в сторону зала заседаний — думаю, они именно там развлекались с психологическими тестами. По крайней мере, так было с прошлым психологом.

— А-а-а… Да пошел он в баню!

Вообще-то, я тоже не люблю коллективные эксперименты над мозгами. Через холл идем рядом, и я интересуюсь, поправляя ремешок часов:

— Что, не понравилось?

Зимовский недовольно ворчит:

— Да мне эти пионерские лагеря вообще никогда не нравились. «Отношения в коллективе»! Со стороны это смотрится вообще, как капустник в дурдоме.

— Ясно.

У меня отличное настроение и я не могу сдержать довольную улыбку. Антоша, видя такое самодовольство, сразу настораживается:

— Ой, я смотрю, ты вся цветешь.

— Ну, а чего вянуть? Кстати, спасибо за Сашу Коваль.

Антон артистично приподнимает брови:

— М-м-м, ты уже с ней встречалась?

Наверняка уже раз десять и звонил, и проверял. Сунув руки в карманы, усмехаюсь:

— Ну да, я только от нее.

— Ну и как?

Остановившись, смотрим друг другу в глаза. Неужели ждет доклада?

— Что, как?

— Успешно?

Все эти неопределенные междометия имеют двойной, а то и тройной смысл и я снова хмыкаю, вскидывая голову:

— Что именно?

Зимовский благодушно интересуется:

— Ну, материал нарыла?

— Под завязку.

Тот скалиться волчьей улыбкой:

— М-м-м, угу… Дашь почитать?

— В журнале почитаешь.

Не найдя бреши в моей обороне, Антон пытается кокетничать:

— Ой, некрасиво Маргарита Александровна, ну некрасиво. Я, между прочим, на этот контракт, личные баблосы потратил.

Сочувственно вздергиваю брови, подыгрывая:

— Что вы говорите?!

— Да, десяточку кровненьких, как с куста, выложил.

— Десяточку? Ничего себе, тариф.

— Да, вот такие вот расценки. Их контактов, в телефонных справочниках, увы, не написано.

Прохиндей, даже по мелочи срубить деньжат не прочь.

— М-м-м… Ну, я к сожалению финансами не занимаюсь, так что по всем вопросам к Наумычу.

Обхожу Антона, чтобы зайти к себе в кабинет, а вслед слышится:

— Ну, да, ну, да… Дождешься от вас благодарности.

За Сашу поблагодарила, а клянчить десяточку, это уже крохоборство:

— Нет, я премию, конечно, выпишу, ну, а в остальном — к Наумычу.

И прохожу в открытую дверь.

* * *

Время с выпуском номера поджимает, а я не могу укатить во всякие Швеции, не обеспечив полноценного наполнения журнала. Так что приходится задержаться дольше обычного, подчищая хвосты. За окном уже темень, Вадим обещал с минуты на минуту заехать забрать, и я, повесив сумку на плечо и окинув последним взором стол, иду на выход. Я еще вся в рабочих планах на завтра, вся в мыслительной дилемме заглянуть к Егорову покаяться или сразу к лифту. Задумчиво, уставившись в пол и не глядя по сторонам, иду в сторону запасного выхода на лестницу. Неожиданно сбоку доносится «Марго!», и я вскидываю голову. Калугин? Он еще не ушел?

— Да?

Подбежавший Андрей тормозит меня, сопя и отдуваясь, и преграждая путь рукой:

— Прости, пожалуйста, удели секунду.

Я уже не верю, что дождусь от него раскаяния, слов об ошибке, признаний в любви… Не верю, и опускаю глаза. Калугин смотрит по сторонам, переминаясь с ноги на ногу:

— Э-э-э… Я не понимаю, с какого перепугу, ты собираешься ехать в Стокгольм с этим… Ну, как бы его…

Опять он не о том, не о себе, не о нас…. Кажется, кроме нападок на Шепелева, Калугина вообще ничего не интересует и это раздражает. Цежу сквозь зубы:

— Этого «как бы его», зовут Вадим.

— Значит, ответа не последует?

Разочарованно вздыхаю:

— Ответа на что?

Он чуть разводит руки в стороны:

— На мой вопрос.

Так никакого вопроса не было, только констатация непонимания. И никаких других вариантов, почему мне не ехать, предложено тоже не было. Расслаблено стою, сунув руки в карманы, таращась в сторону. А вот интересно, если скажу, что еду работать, он будет изображать рвотные рефлексы и говорить «Работать? Мужик с мужиком?». Чтобы задать главный вопрос, заглядываю в глаза, прекрасно помня все его прошлые выпады в свой адрес:

— А ты сейчас с кем разговариваешь?

— Ну, с тобой, а с кем же еще.

— Нет, это я понимаю. Я имею в виду с Марго или с Гошей?

Калугин мотает головой, не желая отвечать и уходя от ответа:

— Маргарита, я не понимаю.

Не понимал бы, не устраивал бы концерты каждый день. Прищурившись, качаю головой:

— Да все ты прекрасно понимаешь…

Отвернувшись, переступаю с ноги на ногу, а потом, вскинув подбородок, снова смотрю Андрею в глаза:

— С-с-с… Ты никогда не перейдешь этот барьер! И чем дальше мы будем друг от друга, тем лучше.

Тот поджимает губу, хмуря брови:

— М-м-м... Лучше, для кого?

Может быть, ему нравится заниматься садо-мазо и унижать меня, не знаю, но мне точно не нравится.

— Ну, я не знаю, как для тебя, но для меня, так точно.

Максимум чего я дожидаюсь от Калугина:

— Ну, тогда я тебя прошу.

Помолчав, он добавляет:

— Я тебя очень прошу, пожалуйста, не уезжай.

Очень хочется спросить «почему» и может быть додавить, переломить его упрямство, но я вижу выходящего из лифта Вадима и молчу. Да и о чем говорить, если Андрей не сказал ничего нового? «Собаку на сене» мы уже с ним обсуждали и слова «не уезжай» из той же серии. Неуверенно пожимаю плечами:

— Извини Андрей, но я уже приняла решение.

Шепелев останавливается возле нас:

— Марго.

— Да?

Делаю шаг навстречу, обходя Калугина. Вадим кивает Андрею:

— Я прошу меня извинить

Тот отступает в сторону:

— Да, конечно.

Шепелев теперь смотрит на меня:

— Ты уже сказала Наумычу?

— Что, именно?

Вадим почему-то снова смотрит на Андрея:

— Ну, про отъезд?

А что горит, что ли? Мне же тоже нужны гарантии. Например, что в «Планете», меня примут с распростертыми объятиями. Или что, так и будем бороться за шансы? Опять же, как там с моей визой? Ничего же еще непонятно… Неуверенно мотаю головой:

— Да нет, он все время занят.

— А когда планируешь?

Оглядываюсь на Андрея. А действительно, какой смысл тянуть? Со вздохом окидываю Калугина осуждающим взглядом — трусость она трусостью и остается, какие бы оправдания не приводила.

— Да вот, прямо сейчас.

И, развернувшись, иду в кабинет к начальнику.

* * *

После краткого вступления о своем решении уехать из Москвы, лезу в сумку, где у меня лежит еще летом написанное заявление и отдаю его в руки Егорову:

«Генеральному директору МЖ Хай Файф Егорову Б.Н.

От главного редактора Ребровой М.А.

Заявление.

Прошу вас освободить меня от занимаемой должности главного редактора в связи с переменой места жительства. 20.06.2009 г. Реброва».

Знаменательная дата — именно тогда Сашу Верховцева вышвырнули из издательства, а я дура, на радостях поперлась к Калугину домой и застала парочку отмывающейся в душе после секса…. Писать новое не поднимается рука, будто деревенеет, отказывается слушаться. Тогда, в июне, это был всплеск эмоций, и то я никому эту бумажку не показывала, а теперь и эмоций нет.

Наумыч расстроено кряхтит, он стоит позади своего кресла, положив на спинку локти и опустив листок вниз, косится на дату поставленную внизу. Ну, да, число не сегодняшнее, но зачеркнуть и исправить на новую дату недолго. Егоров тяжко вздыхает и я, сунув руки в карманы, оправдываюсь:

— Борис Наумыч, я все прекрасно понимаю, но вы меня поймите тоже. Это не бзик, это не блажь, прежде чем пойти на такой шаг я очень долго думала.

Егоров хмуро смотрит на меня, отрываясь от спинки кресла:

— Значит, отговаривать тебя бесполезно?

После секундного молчания, признаюсь:

— Думаю, да.

— А если я попытаюсь?

Я этого боюсь и потому тороплюсь с ответом:

— Пустая трата времени и нервов.

Егоров скользя опустошенным взглядом, отворачивается, горько признаваясь:

— Четко, лаконично. Только где я найду, вот такого главного редактора?!

Меня мотает от непрошенного чувства вины:

— Борис Наумыч, пожалуйста, не бейте ниже пояса, а?

Я и так себя чувствую неуютно и не нахожу себе места.

— Сами знаете, незаменимых людей нет.

Наумыч выбирается из-за кресла, подбираясь ко мне мелким шагом вплотную, и отрицательно трясет головой. Потом заглядывает в лицо:

— Скажи, а тебе не страшно?

Кажется, он о чем-то догадывается, только не озвучивает? Грустно смотрю на него:

— Что, именно?

— Ну, бросить все, дом, друзей, статус.

Нет, слава богу, не догадывается, раз говорит про статус. Честно признаюсь:

— Страшно, хэ… Но есть вещи и пострашней.

Например, потерять свое «я», свое прошлое, родителей. Егоров понимающе кивает:

— Это ты от них бежишь?

Да нет, от этого мне не убежать… А вот от последствий…. Неуверенно усмехаюсь, качая головой:

— Ну, что-то в этом роде.

— Это чего-то твое женское?

Мое. И женское, и мужское, не разберешь. Набираю носом воздух в легкие, снова усмехаясь:

— Можно сказать и так.

Егоров обречено усаживается в кресло:

— Да, нет, я тут темный лес.

— Мда.

Не усидев, Наумыч снова вскакивает и, оперевшись обеими руками на стол, нависает над ним:

— Ничего не могу сказать, но мне будет тебя… Чудовищно не хватать! Слышишь, чудовищно!

Блин, слезы наворачиваются, и я киваю — мне тоже, чудовищно!

Опустив низко голову, шеф огорченно качает ею. Шумно втянув носом воздух, признаюсь:

— Мне вас тоже.

Тот тут же оживает, выпрямляясь и с надеждой поглядывая на меня:

— Ну, так может?

А смысл? Морщась, решительно отказываюсь:

— Борис Наумыч, все уже решено.

— То есть, скала и не сдвинешь, да?

Только один человек в силах все изменить, но увы… Моргнув намокшими глазами, киваю:

— Совершенно верно.

Обиженно, Егоров отворачивается:

— Ну, чего я тебе могу сказать.

Он поджимает губы, не глядя на меня:

— Давай, иди.

Мне его так жалко…

— Борис Наумыч!

— Все, все, иди, я сказал. А то еще не хватало, чтоб я при тебе разрыдался.

Он гордо поднимает голову, отводя глаза. Капец, да я сейчас сама разрыдаюсь — пятнадцать лет вместе… Наумыч же мне, как родной! Жалобно поглядывая на начальника, топчусь, не зная, то ли обнять его, то ли быстрее уйти, чтобы действительно не расплакаться, а потом, все же ухожу.

* * *

Дожидающегося меня Вадима, обнаруживаю у себя в кабинете и зову его:

— Пойдем.

Мы выходим в холл, Шепелев гасит свет и прикрывает дверь в темный кабинет, я же, не торопясь, направляюсь к лифту, опустив задумчиво глаза в пол — ну вот Рубикон перейден и мосты сожжены. Вадим нагоняет, прерывая раздумья:

— Ну и как, Наумыч?

Поправив ремешок сумке на плече, вздыхаю, не оглядываясь и не прерывая движения:

— С пониманием.

— Хм, странно.

Возле закрытых дверей лифта останавливаемся, и я, удивленно приподняв брови, смотрю на своего спутника:

— Что странно?

— Честно говоря, я думал, он будет тебя уговаривать.

А он и уговаривал… Но вдаваться в подробности не хочется — качнув отрицательно головой, морщу нос:

— Наумыч слишком умен для этого.

Вадим смотрит куда-то вверх, понимающе кивает и поднимает указательный палец:

— Значит, он действительно хорошо тебя знает.

Сомневаюсь. Я сама-то себя хорошо не знаю. Но зато он знает Игоря, так что, хмыкнув и засунув руки в карманы, с грустной улыбкой соглашаюсь:

— Типа того.

Наконец подошедший лифт раскрывает свои объятия, и мы, молча, спускаемся вниз. Когда выходим из крутящихся дверей издательства, у Шепелева в кармане звенит мобильник. Прохожу вперед, чтобы не мешать своим присутствием, но начавшийся разговор заставляет остановиться и прислушаться.

— Алло… Да, Ань, привет, слушаю тебя… Да вот выхожу с Марго из издательства, а что?

Шепелев поднимает глаза, окидывая взглядом кое-где светящиеся окна.

— Что случилось?

Он стоит, задрав голову вверх, и я жду разъяснений — сначала Калугин, теперь Сомова….

— Ну, в принципе не проблема…. А что случилось?…. Сейчас, поднимусь… Хорошо, понял.

Поднимусь? Она здесь? Интересно с Калугиным или с Егоровым? И зачем ей Шепелев? Закончив разговор, Вадим убирает трубку, и я вопросительно смотрю на него:

— Что случилось?

— Да ничего не случилось, просто Аня хочет со мной о чем-то поговорить.

Так я права или нет — она здесь? Шепелев опять поднимает голову и глядит на окна, так что интересуюсь:

— А где она?

— Здесь наверху.

Значит права. Только зачем ей Вадим и что у них за разговоры?

Хмыкнув, язвительно веду головой:

— Нормально, а что дома нельзя?

Шепелев откровенен:

— Марго, дома я с ней предпочитаю держаться на дистанции. Ты прекрасно знаешь почему.

Потому, что бывший? Видимо, она своими истериками достает не только меня. Приподняв бровь, молчу, потом усмехаюсь соглашаясь. Вадим добавляет:

— Ты езжай, а я поговорю и приеду.

Возразить нечего и я лишь пожимаю плечами:

— Ну, ладно.

Хотя, все равно не понимаю что нужно Сомовой. Продолжая удивленно качать головой, спускаюсь по ступенькам вниз, потом оглядываюсь, провожая спину Вадима, возвращающегося обратно:

— Капец, не издательство, а беседка для переговоров... Кхм…

Дернув за ремешок сумки на плече, иду к ожидающему такси.

* * *

Приехав домой, едва успеваю переодеться в джинсы и майку, как в дверном замке раздается скрежет ключа и на пороге появляется Сомова, причем в полном одиночестве. Странно…Она там что, в редакции, Шепелева, замочила что ли? Или отказалась везти домой на своей тачке?

Но общаться с ней и что-то выяснять нет ни малейшего желания. Можно было бы, спрятаться в спальне, но ведь припрется и туда, и опять будет нести всякую ахинею про меня и Вадима. Так что изображаю деловую колбасу цвета фуксии, мечущуюся по квартире и озабоченную сборами в дальний путь — лазаю по шкафам и собираю вещи в общую кучу на постели.

С очередным заходом в прихожую, откатываю дверь встроенного шкафа и извлекаю из глубин чемодан. Сомова, мающаяся неподалеку со стаканом в руке с остатками вискаря, подступает вздыхая поближе:

— Послушай, Гоша.

Та-а-ак, начало многообещающее. Еще одна затейница, нежелающая видеть во мне женщину. Поправляю:

— Ты хотела сказать Марго?

Ставлю чемодан на пол, и лезу в шкаф снова, теперь уже за шмотками. С отвисшей от недовольства губой, Сомова огрызается:

— Нет, я сейчас обращаюсь к Гоше!

Хорошо они спелись с Калугиным. Наверно для этого и притащилась вечером в издательство — вместе с Калугой помыть и посушить мне кости. Выпрямившись, усмехаюсь:

— Да? Ну, говори, я слушаю.

Суетясь и волнуясь, Анюта торопится высказаться:

— В общем, я хочу, чтоб ты знал.

Гляжу на нее сквозь упавшие на глаза пряди волос и даже пальцем не шевелю, чтобы убрать, такой отрицательный накал сейчас между нами. Весь мозг мне уже выела и новые «знания» меня нисколько не привлекают. И точно — Сомова срывается на визгливые нотки:

— Вот, ты как был эгоистом, так эгоистом и остался!

Старая песня. Только чья бы корова мычала про эгоизм-то. Чтобы не разругаться напоследок, пытаюсь ее остановить:

— Ань!

— Я еще не договорила.

Веду головой из стороны в сторону, закатив глаза к потолку. Демонстративно лезу в шкаф и снимаю с перекладины вешалку с висящим пиджаком. Сомова продолжает свои слезливые вопли:

— Вот тебе, между прочим, совершенно наплевать, что ты сейчас уедешь, и я здесь останусь вообще одна!

И кто после этого эгоист? К тому же ее никто из квартиры не выгоняет — живи себе с Наумычем, радуйся семейной жизни.

— Аня, ты взрослая девочка.

Сомова топчется на месте, суетливо дергаясь, подыскивая аргументы:

— Да? Ты тоже был взрослым мальчиком, когда мы здесь жили с тобой под одной крышей.

И что? Что-то я ее логики не понимаю. Пожав плечами, лезу в шкаф за следующей вешалкой:

— Вот ты это сейчас к чему сказала?

Сомова, после своего виски, похоже, близка к истерике — по крайней мере, бормочет ерунду и, на мой взгляд, бессвязный бред:

— А к тому! Когда я отсюда собиралась, раз пять свалить, что ты мне говорил тогда? Не уезжай, не оставляй меня одного, я здесь загнусь.

Все никак не врублюсь, про какое время она говорит: до превращения или позже. К тому же Гоши больше нет, а Марго не загнется — повзрослела и окрепла.

Смотрю на несчастную поддатую Аньку, но сочувствия она у меня не вызывает. Когда Сомовой нужно устраивать личную жизнь, ей глубоко на… чхать и на Гошу, и на Марго! Плохо ей, видите ли, одной… А куда же делась неземная любовь с героическим Наумычем? Меня начинает раздражать беспредметный разговор и апелляции к привидению, и я повышаю голос:

— Слушай, Сомова, хватит разговаривать с Гошей!

Анюта тут же вскидывает голову, таращась на меня.

— Его нет, понимаешь? Перед тобой стоит Марго. Марго!

Та обиженно шлепает губами:

— Да?

— Да.

Сомова хватается за последнюю соломинку, тыча в извлеченный из шкафа Гошин костюм.

— А зачем тогда ты это берешь? Это, между прочим, мужской!

Она хватается за лацкан костюма, и я опускаю глаза вниз, наконец, обращая внимание на то, что держу в руках. А кто сказал, что я его беру? А если и беру, то потому, что, как говорит Калугин — нет гарантий. Пусть будет в загашнике, для страховки. Может Гоша и вернется когда, но сейчас-то его нет и устраивать истерики нечего. Выпаливаю, прямо Аньке в лицо:

— Не твое дело! Полы мыть буду.

И решительным шагом уношу свой трофей в спальню. Уже на пороге слышу за спиной голос Вадима из прихожей:

— Приве-е-ет… Привет, привет…

Бросив вешалку на кровать, возвращаюсь назад, к ним — как раз, когда раздосадованная Сомова уходит, хлопая дверью и недовольно бурча:

— А теперь все, нет больше разговора.

О чем это они? Решительно размахивая руками, разгоряченная и растрепанная, с приветливой усмешкой на лице, с независимым видом подхожу ближе, останавливаясь на пороге прихожей и привалившись спиной к стенке, чтобы не подумал, что прибежала встречать после часовой разлуки:

— Привет, Вадим.

— Привет, у вас что-то случилось?

Кошусь на него, чуть повернув голову. Интересно, где это он был все это время?

— А у нас каждый день что-нибудь случается.

Шепелев не найдясь, что ответить, лишь приподнимает бровь. Стычка с Анькой только добавляет внутренней неустроенности и сомнений в моем и без того неспокойном нервном состоянии и я пытаюсь погасить их бурной деятельностью по сбору чемоданов, хотя еще нет ни виз, ни билетов на самолет. Перво-наперво, выгружаю все шмотки из шкафа в спальне, вываливая их на постель. Тут все: халаты, куртки, пиджаки и прочее, прочее, прочее. Рядом водружаю пустой чемодан — якобы туда складываю. На шум и буйство вскоре заглядывает Шепелев и замирает у входа, оперевшись рукой на стенку шкафа. В его голосе слышится скепсис:

— Марго, а ты уверена, что это все влезет в два чемодана?

А почему именно два? Или мы полетим на кукурузнике? В моей руке вешалка с серым костюмом, и я прикидываю, стоит ли его тащить с собой.

— Я вот как раз и пытаюсь понять, что мне нужно, а что нет.

Так и не придумав, кидаю на постель, в общую кучу. Следует мужской совет:

— Бери по минимуму.

Он дергает подбородком в сторону сложенного барахла:

— Там все купим.

А почему во множественном числе? Или он уже придумал взять меня на содержание? У меня другие планы и я тычу ладошкой в ту же сторону:

— А это куда девать?

Вадим пожимает плечом:

— А это может остаться в прошлой жизни.

Увы, в прошлой жизни должен остаться Гоша, а вовсе не мои платья и блузки. Молча извлекаю из шкафа следующую вешалку, на ней та самая зеленая футболка с номером 69, которую мы привезли с чемпионата мира, и в которую я наряжала Андрея после душа… Бросаю ее в общую кучу тоже.

— Вот зачем тебе эта майка?

Шепелев тянется за ней и поднимает в вытянутой руке.

— Тебе ее Калугин подарил?

Мне? Мужскую майку с номером 69? Это как? С намеком на позу в Камасутре? И вообще, причем тут Калугин? Мужская прикольная покупка, себе любимому. Вопрос ставит в тупик.

— Почему, Калугин?

— Ну, потому что она мужская.

И что? Где, логика? Почему Калугин должен мне дарить мужские майки? Вырываю футболку из его рук, и тяну к себе:

— Она футбольная!

Снова бросаю ее сверху кучи.

— И… И вообще!

— Что, вообще?

Отворачиваюсь, поправляя плечико красного платья на очередной вешалке, потом бросаю в общую горку.

— С чего ты взял, что Калугин мне должен чего-то дарить?

Шепелев отнекивается:

— Да я ни с чего не взял, я просто сделал предположение.

И весьма странное. Почему не Зимовский или Кривошеин… Или вообще посторонний к редакции мужик… Мало ли их вокруг бегает. Почему именно Калугин?

— Предположение оказалось неверным.

Вадим лишь пожимает плечами. Почему-то брякаю и тут же прикусываю язык:

— И вообще, Калугина футбол не интересует.

Во-первых, интересует и он даже играет в него неплохо. Такую плюху типографским загнал в девятку. И в Германию с нами на чемпионат ездил. Во-вторых, зря вообще сказала — теперь получается, что я в курсе его пристрастий и Вадим тут же пользуется моей оплошностью:

— А ты откуда знаешь?

Приходится на ходу выкручиваться:

— Вадим, я работаю главным редактором журнала и прекрасно знаю, что интересует моих сотрудников, что не интересует.

Звучит пафосно, но неубедительно, однако Шепелев не спорит:

— Понятно.

Вытащив с полки целую стопку вещей, протягиваю ее Вадиму, призывая помочь, но тот, забрав, не торопится их куда-то пристроить.

— Можешь ответить на один вопрос?

Подозрительная настойчивость Шепелева в сторону Калуги начинает раздражать, и я ворчу, откидывая с лица волосы:

— Пхэ… Да, я только этим и занимаюсь.

Настороженно смотрю на Вадима и тот, с серьезным выражением интересуется:

— Какие у тебя отношения с Андреем?

Ревнует? Видимо, кто-то настучал про нас с Калугой. Что ответить не знаю, и мой взгляд растерянно мечется. Нет у нас никаких отношений. Если бы были хоть какие, я бы разве стояла здесь с чемоданами?! Только шлепаю губами, а потом, сунув большой палец в карман джинсов, вызывающе смотрю на Шепелева:

— Так, Вадим, что за допрос вообще?

Тот идет на попятный, мотая головой:

— Не-ет, это не допрос, не хочешь, не отвечай.

Упрямо поджимаю губы:

— Да, не хочу!

Отнимаю у него всю стопку, и Шепелев тут же разводит руками:

— Ну и не отвечай.

— Ну и не буду!

Склонившись над кроватью, забрасываю стопку белья за общую кучу. Выпрямившись, наступаю на Вадима, расставляя все точки над «i»:

— У меня с ним нормальные рабочие дружеские отношения. Ты это хотел услышать?

Шепелев выдыхает со смешком:

— Я вообще ничего не хотел услышать. Ты же решила не отвечать.

Он опускает глаза, кося вбок:

— Ну, раз ответила — спасибо.

Дура, что ответила. Надо было пропустить мимо ушей. Просто этот Калугин… Невозможный человек, просто. Мне любопытно кто у нас в редакции дятел и я, повесив пустую вешалку обратно в шкаф, снова подступаю к Шепелеву, демонстрируя подозрение в голосе и глазах:

— А вообще, с чего тебя стал интересовать Калугин?

Или это Сомова ему напела? Вадим даже головы не поворачивает в мою сторону и отнекивается:

— Он меня вообще не интересует.

Ню-ню.... Шепелев берет за ручку стоящий на полу чемодан и кладет его на постель, рядом с горой шмоток.

— Мне просто показалось, что он к тебе неровно дышит.

Из чего это вдруг такие умозаключения? А даже если и не ровно? Все, на что его хватает — это ныть о гарантиях, об отсутствии будущего и возить мордой по столу, вбивая в мозги, что я есть и буду бывший мужик, от которого одни только рвотные рефлексы. Какая тут на хрен любовь...

Уперев руки в бока, пытаюсь придумать хлесткий ответ, но, так и не придумав, выпаливаю, приподняв бровь:

— Тебе показалось!

Вадим не спорит, качает головой:

— Вполне возможно.

Он со вздохом разворачивается к двери и идет на выход:

— Ладно, я пойду, поставлю чайник.

Вот-вот, закрыли тему. Все никак не успокоюсь, продолжая топтаться на месте и возбужденно шарить глазами по углам. Вздохнув поглубже, убираю рукой волосы со лба и ворчу:

— Неровно дышит.... Капец! Он вообще уже, по-моему, не дышит.

Всплеснув руками, приглаживаю волосы и безнадежно смотрю на гору вещей на кровати:

— Фу-у-у-ух.

В два чемодана точно не влезут. Одних платьев и блузок десятка два, не меньше, а еще костюмы... Развлекаюсь со шмотками еще часа два. А вот пить чай к Шепелеву, так и не иду — все эти разговоры про отношения с Калугиным подозрительны и начинают напрягать.