Зависть богов (джен)

Пассажирский лайнер «Посейдон», огромный, неповоротливый, как старый кит на мелководье, весь покрытый наростами отсеков и надстроек, готовился к последнему прыжку на Асцеллу.

Кора Эскот, свежеиспеченный доктор филологии, защитившая несколько дней назад диссертацию по типологии синтаксических норм в альфианском языке, краем сознания уловив мурлыкающую просьбу искина, потянулась к ремню безопасности. Вопреки установленным на борту правилам она не вернулась в каюту, где ожидали прыжка ее муж Доминик и пятилетний сын Мартин.

Несколько минут назад она сама отослала их обоих на вторую пассажирскую палубу. Мартин хныкал и тер кулачками покрасневшие веки. Все предшествующие дни, пока лайнер неторопливо, с величием монаршей особы, перемещался с одной планеты на другую, мальчик почти не спал. И не потому, что путешествие выдалось увлекательным, а он, как всякий ребенок, был томим любопытством, а по причине странного, почти болезненного беспокойства. Причиной этого беспокойства родители полагали легкое недомогание, которое, благодаря своевременно введенному иммуномодулятору, не проявилось в соматическом спектре ни повышением температуры, ни болями, ни тошнотой, а находило выход в необъяснимой детским разумом нервной щекотке. Кора не раз украдкой подносила ко лбу сына «родительский» диагност, но прибор не находил значимых отклонений. Частота пульса у верхней границы, излишняя нервозность — что почти естественно для ребенка в ситуации незнакомой и пугающей своей грандиозностью. Более ничего существенного.

— Что с тобой, сынок? — в очередной раз спросила она, когда Мартин за ужином, вяло отщипнув десерт (покрытый шоколадной глазурью пончик), отодвинул тарелку. — Болит что-нибудь?

Сын только покачал головой. Доминик вернулся со стаканом молочного коктейля.

— Спать хочет, — мягко пояснил он и с мультяшной строгостью обратился к мальчику. — Доложить обстановку, юнга.

На днях они читали вслух «Остров сокровищ» Стивенсона, книгу о давно канувших временах на старой Земле. Подумать только, те древние люди плавали по морям под парусами! Доминик нашел в инфранете изображения тех земных кораблей, несущих многоярусную громаду, чтобы доходчиво объяснить сыну их устройство и принцип движения. Управлялось такое судно вручную! И путешествие от одного земного материка до другого длилось месяцы и даже годы! Маленький Мартин был очарован. Историю отважного Джимми Хокинса он слушал, затаив дыхание, и очень скоро сам назвал себя «юнгой». Пассажирский лайнер «Посейдон» мало походил на книжную «Испаньолу», а главный стюард — на Джона Сильвера, но Мартин все же не упустил случая поискать ведущий в трюм потайной люк и даже подкрасться к капитанской рубке, чтобы подслушать, о чем совещаются доктор Ливси и сквайр Трелони.

Кора, благодарная за часы плодотворного одиночества, торопливо сверяла данные с первоисточником. Она очень волновалась. Это был ее первый доклад в качестве доктора ксенофилологии, науки, пока еще порождающей больше сомнений, чем надежд, и от предпринятых ею исследований зависело само будущее этой новорожденной научной дисциплины. Сомнения прежде всего высказывались маститыми учеными, полагавшими, что усилия и средства научного сообщества предпочтительней тратить на отрасли менее умозрительные, на такие, как ксенофизиология, ксенопсихология, ксеносоциология и тому подобные, которые способствуют успешному взаимодействию человечества с другими разумными расами. А ксенофилология это как увлечение, хобби. Чтобы понимать язык инопланетян, достаточно пользоваться ретранслятором, тем более, что каждый ксенос держит такое устройство при себе, или даже встраивает его в собственное тело. А у людей переводчик по умолчанию монтируется в скафандр. И все же наука развивалась, приобретала спонсоров и адептов. Находились молодые энтузиасты, популяризаторы, кто в дополнение к своей первоначальной специализации, брался за сравнительную типологию, особенности синтаксиса, стилистические нюансы языка центавриан или наффцев.

— Ну, а что такого? Изучали же в XXI-м веке древнегреческий, — сказал однажды Доминик, наблюдая, как неугомонная супруга развешивает вирт-окна с корневыми подгруппами.

Они познакомились в первый год ее аспирантской практики в университете галактической истории, когда Кора появилась в аудитории в качестве преподавателя по старинной ксенографии. Доминик учился на факультете ксеноархеологии. На последнем курсе им добавили очень редкую дисциплину — языки погибших цивилизаций. На некоторых планетах, уже освоенных и заселенных людьми, при прокладке сверхглубоких туннелей и бурении скважин, стали находить окаменелости со странными знаками, не подпадающими ни под одну из признанных систем письменности. Материала для изучения было немного, тем не менее он послужил достаточным стимулом для развития ряда научных направлений, как некогда тому послужили рисунки на стенах египетских храмов. Выдвигались гипотезы о зарождении и гибели древних цивилизаций. Строились всевозможные догадки. Кора выбрала это полуфантастическое направление и принялась за поиски своего «розеттского камня». Над ней посмеивались, дружески и не очень подтрунивали, вероятно, так же как посмеивались и подтрунивали над первыми египтологами или первооткрывателями календаря майя.

Свои лекции она читала ярко, с артистическим вдохновением, будто пересказывала похождения древних богов. Доминик, высокий светловолосый красавец, родом из семьи первых переселенцев на Элладу, бывший, разумеется, предметом обожания студенток и благосклонности преподавателей, первые две лекции прогулял, выражая таким манером свое пренебрежение к девчонке, выдающей себя за ученого. Но на третью лекцию, не желая навлечь на себя дисциплинарное взыскание, все же пришел, сел поближе к кафедре, чтобы при первом же удобном случае бросить язвительное замечание или задать каверзный вопрос, но так ничего и не сказал. Всю лекцию он просидел молча. Пришел он и на следующую лекцию, исправно посещал семинары, но экзамен блестяще провалил.

— Почему? — спросила тогда изумленная Кора, выслушав вместо ответа на вопрос феерический бред.

— Хочу пересдать, — с улыбкой объяснил Доминик.

Они встретились через неделю в пустой аудитории. И тогда он признался ей в любви. Кора испугалась. Она расценила это признание, как насмешку. Как розыгрыш.

— Преподавателям строго воспрещается вступать в личные отношения со студентами, — тихо произнесла она.

— Так я и не настаиваю, я предупреждаю, — ответил молодой человек. — Получу диплом. И вернусь.

И он вернулся.

Родители Доминика выбор сына не одобрили. Кора оказалась старше их отпрыска, без всякого почтения к долгу жены и невестки, к тому же, сомнительного происхождения. Мать никогда об отце не упоминала. А дочь, после единственной попытки установить истину, была одернута суровым взглядом и вопросов более не задавала.

Они поженились спустя год после окончания Домиником университета. Вскоре родился Мартин. На Элладу молодые родители не вернулись, даже несмотря на то, что свекровь готова была нянчиться с внуком. Доминик занимался организацией и снабжением археологических экспедиций, предоставив жене двигать науку.

— У меня не хватило бы терпения перебирать инопланетные черепки и гвозди, — со смехом признавался он, сноровисто обеспечивая легкими скафандрами, респираторами, фильтрами, перчатками и саморазогревающимися консервами тех, у кого на это терпения хватало.

Все же запасаться этим пресловутым терпением ему приходилось, ибо супруга упорно следовала за своим графологическим призраком, выслеживая его то на Леразии, то забираясь в Магелланово облако, а то и вовсе покушаясь на туманность Конская голова. Теперь они возвращались на Асцеллу: она, чтобы принять участие в научной конференции, он, чтобы подготовить очередную экспедицию. Кажется, в системе Сириуса, на почерневшей, обугленной планете, были обнаружены циклопические сооружения.

Мартин потер глаза. Взгляд усталый, недетский. Кора, не доверяя диагносту, коснулась губами лба мальчика.

— Он устал, — спокойно пояснил Доминик.

Он уже в который раз это повторял. Ох уж эти женщины, эти безумные матери! Ну капризничает пацан, ну дуется. С кем не бывает? Он и сам в детстве был беспокойным. Все через это проходят. Дети.

— Мы в каюту спустимся, — примирительно предложил отец, заметив, что жена вновь тянется за диагностом, а мальчик хмурится и пытается отстраниться, — скоро последний прыжок. А потом еще двадцать часов на маршевых двигателях, и мы на месте. А ты не задерживайся.

Он подхватил сына на руки и направился к выходу из пассажирского салона, уже полупустого. Переступив порожек отсека, он оглянулся. Высокий, светловолосый. Глаза полные света и незамутненных надежд. Глаза доверчивого разумного существа, без оглядки доверившего свою жизнь породившей его вселенной. Чего ему было опасаться? Вселенная — его колыбель, его дом. Эта вселенная миллиарды лет пестовала и лелеяла первые неразумные клетки, укрывала их от гамма излучения, от нейтронных бурь, от вымерзания при падении температуры до абсолютного нуля и от выгорание в пожаре сверхновой. Вселенная позволяла этим простейшим организмам расти и усложняться. Она оснащала их органами обоняния и осязания, она укрощала ради первых водорослей вулканы и ради первых простейших охлаждала материки. Эта вселенная не могла поступить вероломно. Точно так же, как он, отец, не мог поступить вероломно и подло со своим ребенком, маленьким, доверчивым человечком, уже дремлющим на сильном плече. В безмятежном взгляде любимого мужа, самого лучшего, самого доброго и терпеливого, Кора не уловила и тени беспокойства. Он ничего не знал об отпущенных им мгновениях будущего. Так же, как и она, махнувшая им на прощание рукой. Небрежный, даже нетерпеливый жест. Да идите уже, мне работать надо!

Она их видела в последний раз.

Когда несколько недель спустя на Асцеллу со старой Земли, административного центра Федерации, прибыла специальная комиссия, чтобы расследовать гибель «Посейдона», ни в черных ящиках, ни в показаниях выживших, так и не нашлось однозначного ответа, что именно привело к столкновению с астероидом. И откуда он взялся, этот астероид, если ни в одной навигаторской карте сектор 13-17L в созвездии Лебедя не обозначен, как астероидно опасный. Позже ходили недостоверные слухи, которые муссировались в «желтых» СМИ, что астероид сошел с прежней орбиты после испытания импульсной пушки, которую впервые использовали во время маневров. Военным требовалось сравнить теоретические выкладки инженеров с практическим результатом. В качестве мишени послужило скопление астероидов, часть которых была переведена в пылеобразное состояние, а часть — согнана с облюбованных орбит. Один из таких изгнанников, обуреваемый жаждой мести, пересек границы безлюдного сектора и ударил в бок первый подвернувшийся объект — пассажирский лайнер.

Кора услышала скрежет и стон. Протяжный, гулкий стон раздираемого металла. Корабль содрогнулся, как раненое животное. И тут же вновь застонал. Почти беззвучно, на самых низких частотах. Стон катился болезненной, раздражающей вибрацией. Едва уловимой, очень ласковой, расслабляющей, с набегающей частотой колебаний. Кора, недоумевая, огляделась. Немногочисленные пассажиры, полуночники, также оглядывались. Что происходит? Вибрация усиливалась. Переборки трещали, жалобно, натужно деформируясь, стеная с подлинно живой обидой. Крик… Голоса… Их много. Голоса всплывают с нижних палуб жутким, давящим хором.

Отбросив планшет, Кора бросилась к выходу. Внезапно пол стал уходить из-под ног. Дыбиться, прогибаться, складываться в неровные великанские морщины. Кора поскользнулась, ее отбросило к стонущей переборке. Она видела, как по самому краю мечутся люди. Дверь отсека вдруг уменьшилась в размерах, обращаясь в игольное ушко. Конечно же, дверь автоматически срабатывает при аварийном повреждении корпуса. Отсеки будут герметически замкнуты, изолируя те, что уже вспороты, как брюхо старого кита умело брошенным гарпуном.

Доминик… Мартин… они там, внизу! Там что-то происходит. Нападение? Диверсия? Сбой прыжка? Вой сирены. Мерцание. Освещение, как прерывистый пульс при затянувшей аритмии. Издевательски мягкий голос корабельного искина:

— Разгерметизация нижних уровней. Критическое повреждение корпуса. Отказ гравикомпенсаторов. Просьба всем пассажирам сохранять спокойствие.

Кора не слышала. Она не понимала слов. Она, филолог по образованию, утратила навык вербального восприятия. Она ползла, продиралась, протаскивала оглушенное, ослепшее тело в оставшееся пространство между переборкой и гильотиной автоматической двери. Успела. Выдернула ногу. Пол под ней все стремительней обращался в вертикаль. Ее швырнуло в сторону. Корабль валился на бок, все более уподобляясь раненому киту, который вот-вот обратит к торжествующему китобою свое белое, в мелких ракушках брюхо. Лестница… Где же лестница? Кора перебирала по ступенькам руками, цеплялась и висла. Топот и вой… Какой страшный, ползущий изнутри вой. Кто-то катится с визгом. Чья-то нога давит каблуком на запястье. Она ничего не чувствует. Она цепляется и ползет. Там внизу этот страшный вой. Сгусток предсмертного отчаяния. Черный провал лестницы. Жерло, уводящее в ад… Рядом с ней всхлип. Чуть позади хриплый, придушенный кашель. Слева — неразборчивая, судорожная молитва, и там же проклятье. Их, замерших над провалом, не меньше десятка, обезумевших, уже без человеческой составляющей, сброшенных до животной протоплазмы. И вдруг — тишина… Там, внизу, тишина. Она слышит нарастающий до предельного крешендо свист. Это воздух. Корабль истекает кислородной кровью. В пустоту, в ненастную, черную утробу вселенной, в бездонный издевательски растянутый резервуар. Кора видит над собой этот черный разверстый глаз в крапинах подмигивающих звезд. Это иллюминатор, прежде находившийся сбоку, у самой лестницы на нижние палубы. Теперь этот черный зрачок висит прямо над ней. И по внешнему прозрачному веку текут «слезы». Воздух. Корабль теряет воздух.

Спасатели прибыли десять часов спустя. Выживших оказалось около полусотни из трех тысяч. Все, кому повезло, полуночники, засидевшиеся в салоне и в круглосуточном баре. Все пассажиры, дисциплинированно ожидающие прыжка пристегнутыми в каютах, погибли.

* * *

По длинному больничному коридору бредет безымянная женщина. За женщиной с грохотом волочится стойка с капельницей и заходится истерическим писком бликующий монитор. Женщина пьяно переставляет босые ноги. На нее не обращают внимания.

Палаты маленького госпиталя при космопорте Селены забиты пострадавшими. Во время спасательной операции ранения получили несколько сотрудников МЧС. В морге пассажиры с нижних развороченных палуб, которых выловили в открытом космосе с траурной педантичностью, громоздятся жуткими многорукими, многоголовыми слоями. Морг под стать госпиталю — тесный, укороченный, предназначенный для смертей редких и случайных, для тел неосторожных, безалаберных и похмельных. Этот морг не предназначался для умерших от удушья детей, их матерей и отцов. Безымянная женщина с гремящей капельницей ничего об этих бездыханных поселенцах не знает. Она не знает и своего имени. Ее спрашивали. Она не отвечала. Врач светил ей в глаза. Зрачки реагировали. Она жмурилась и не отвечала. Или отвечала. Но невпопад, словами странными, увязанными в белый стих, будто вылавливала их в далеком прошлом.

— «…то, чего нет в мыслях, нет и в устах…»*

Приходил штатный психолог, полупьяный от бессонницы толстячок. Тоже задавал вопросы. Она молчала, будто бы думала, прислушивалась к тем же далеким словам, затем отвечала:

— «…не первых нас, добра желавших, злой постиг приказ…»**

Психолог устало вздыхал. Снова спрашивал. Она не отвечала. Больше ее не спрашивали. В отличие от прочих спасенных эта молодая женщина физически почти не пострадала. Несколько ушибов. И потеря памяти.

Выбравшись из палаты, она все искала выход на какую-то лестницу. Ее возвращали в палату, кололи успокоительное, она засыпала, но очень скоро просыпалась и уходила вновь. В четвертый раз ей все же удалось обнаружить этот выход. Или же она поверила, что ей это удалось. Узкая дверь из отполированного металла, светлая, манящая, как зеркальный омут. Такой же была дверь из пассажирского салона. Прямо за ней была лестница на пассажирские палубы. Сейчас она выйдет на эту лестницу и спустится. Она успеет. На этот раз успеет.

Приблизившись, она замечает бредущую ей навстречу нескладную, всклокоченную фигуру в больничной хламиде. От фигуры тянутся провода к подвижному глазастому ящику на колесах. Отражение передвигается босиком, шаркая узкими бледными ступнями, безразличными к холоду. Безымянная женщина останавливается и склоняет голову набок. Фигура отзеркаливает жест. Женщина подходит ближе, чтобы разглядеть существо получше. Возможно, это создание с тонкими щиколотками идет оттуда, с нижних, пассажирских палуб. Оно уже знает путь. И за спиной этого создания тот же прибор с огоньками. И хламида того же тоскливого зеленого цвета, и лицо — худое, неузнаваемое, с глазами, отразившими черноту космоса, и волосы так же коротко острижены. Жалкий, неровный больничный ежик. Седой…

Эдвард Сикорский, три недели назад возглавивший рекламный отдел на канале «GalaxiZwei», бегло просмотрел подготовленные ассистентом цифры и, глубоко вдохнув, сделал шаг в светлый конферец-зал на восемьдесят пятом этаже штаб-квартиры «MediaTrust».

Ему предстояло отчитаться о деятельности отдела рекламы за последний квартал, вывести на вирт-окна итоговые суммы, а также дать некоторые пояснения предпринятым им в сетке вещания перестановкам. Согласно последним его распоряжениям рекламный ролик «RoboTechLight», довольно крупной корпорации, производящей роботов для сельхозработ, был передвинут из прайм-тайма едва ли не в утреннее шоу, а дорогостоящее рекламное действо фармацевтической компании «ScheringPlauPlus», средство, сулящее вечную молодость без имплантов и пересадки, сброшен едва ли не за полночь.

Штаб-квартира холдинга «MediaTrust» находилась на Новой Москве, во втором по численности проживающих там людей городе планеты. Этот второй город, куда по решению планетарной администрации были вынесены все госучреждения, для краткости именовался Мэрией. По неизвестным для Эдварда причинам на старой Земле, где, по всем иерархическим догмам, полагалось сиять рекламой и необъятным 3D экраном головному офису одного из самых богатых и успешных медиахолдингов, существовал только филиал, размеров внушительных, но отнюдь не таких грандиозных, чтобы вызывать благоговейный трепет, как, к примеру, вызывал его переливающийся огнями офис «DEX-company».

Новая Москва, невзирая на звучное имя, долгое время прочно ассоциировалась с провинциальным захолустьем, где доживали свои пенсионные годы бизнесмены средней руки да состоятельные вдовы, не пожелавшие делить мужнино наследство с родственниками или предприимчивым любовником. Но несколько лет назад в Мэрии обосновался «MediaTrust». Холдинг скупил едва ли не пятую часть обитаемого третьего континента Новой Москвы и бурно взялся за преобразование и обновление устаревшей инфраструктуры.

Год спустя на том же континенте отстроила свою штаб квартиру «SamsungJunior», продолжатель бизнес-традиции некогда известного на Земле бренда. За «SamsungJunior» потянулись и другие. И вот уже Новая Москва приобрела урбанистический лоск и престиж. Эдвард, окончивший Высшую школу менеджмента, нисколько не жалел, что уехал с Земли в бывшую провинцию. Он получил место в отделе рекламы «GalaxiZwei», а затем, когда в ход были пущены невидимые рычаги взаимовыгодных сделок, место руководителя отдела. Впрочем, в качестве руководителя он работал всего второй месяц и только по окончании испытательного срока, указанного в контракте, мог быть утвержден в должности. Подписать назначение должна была сама Корделия Трастамара, владелица холдинга, без прямого одобрения которой на должности руководителей отделов никого не назначали.

Эдвард оглядел себя в зеркале. Стройный, спортивный, безупречно одетый, он являл собой образец той давно вымершей породы молодых людей, которых некогда именовали «денди». Эдвард где-то наткнулся на это устаревшее определение, до конца его не понял, но общий смысл показался ему соответствующим собственному гештальту. Элегантный, с идеальными манерами, честолюбивый, прекрасно образованный, целеустремленный. Единственное, что отличало Эдварда от его предшественников, это необходимость много и тяжело работать. Ибо те, из XIX века, по большей части были богатыми бездельниками, тратящими на развлечения доставшееся им наследство. Эдвард подобной роскоши позволить себе не мог. Он происходил из хорошей, но очень небогатой семьи с Эдема. Его отец был директором леспромхоза, а мать держала небольшой ресторанчик, где готовили знаменитые эдемские грибы. Учебу в престижной школе при Совете Федерации оплатил дядя Эдварда Плутарх Эббот, плантатор с Эллады. У самого дяди наследников не было, но, не желая поощрять расточительство молодежи, он предпочел обозначить свою родственную любовь не завещанием, а цифрами в контракте.

Эдвард не подвел. Высшую школу менеджмента он окончил с платиновым дипломом, стажировался в «RoboTechLight» и какое-то время занимал незначительную должность в отделе маркетинга «DEX-company», но долгосрочного контракта с ним в этой корпорации не заключили. Он был вскоре выслан с рекомендациями на работу в рекламное агентство «Royal Print», а затем вдруг оказался в рекламной отделе медиахолдинга. Поговаривали, что и тут не обошлось без протекции дядюшки Плутарха. Дядюшка, якобы, замолвил за племенника словечко. Но как специалист Эдвард проявил себя с самой лучшей, даже блестящей, стороны, и потому разговоры очень скоро стихли. Теперь Эдварду оставался один единственный шаг до первой вершины. Впоследствии будут и другие, более глобальные и головокружительные цели, а пока его назначение должна утвердить Корделия Трастамара.

Эдвард медленно вдохнул, выдохнул в три приема, как советуют мудрые йоги, и вошел в конференц-зал.

Корделия, по укоренившейся традиции, сидела в углу, на шатком приставном стульчике. Во время всевозможных советов, совещаний, выборов правления, брифингов, пресс-конференций и приемов она избегала занимать главенствующее место. Предпочитала наблюдать со стороны. Сидеть тихонечко с планшетом на коленях, что-то там выводить пальцем на дисплее и слушать. Чаще всего на протяжении совета или конференции она не произносила ни слова. Для людей сведущих это означало, что течение данного мероприятия ее в целом устраивает, ибо по вопросам незначительным она никогда не вмешивалась, но если у нее находилось, что сказать, она, оторвавшись от планшета, сначала долго разглядывала выступающего, затем вставляла несколько слов, сводя произведенный докладом эффект к прямо противоположному.

Все совещания и конференции вел ее первый зам, Конрад Дымбовски, в прошлом известный журналист, уволенный с трех федеральных каналов за бескомпромиссные репортажи. Корделия разыскала его на кухне припортового ресторана, где гордый правдоискатель подрабатывал ночной посудомойкой, подменяя сбойнувшего андроида, и предложила работу. К моменту их знакомства Корделия еще не успела обзавестись всегалактической славой и только начинала свой путь медиамагната, получив в наследство близкую к банкротству «Holonet News». Конрад оценил степень ее безрассудства, сопоставил его со своим собственным и принял предложение. С тех пор прошло более десяти лет, их безумный проект оказался успешным, но степень безрассудства Корделии до сих пор вызывала у него тайную зависть.

На собрание с краткими отчетами были приглашены руководители всех отделов. Большинство из них работали на канале не первый год, успели зарекомендовать себя, приобрести репутацию и влияние. Исключение составлял только один — Эдвард Сикорский, принятый на работу по рекомендации одного из членов Совета Федерации, но еще не утвержденный в должности. Корделия еще раз просмотрела краткое досье на этого вундеркинда. Ни компрометирующих связей, ни фактов. И все же… Что-то в этом биографическом эссе ей не нравилось, что-то цепляло. Как шероховатость под пальцами. К тому же эта рекомендация… Она не терпела, когда ей кого-то или что-то настоятельно рекомендовали, особенно, если эти рекомендации поступали из Совета. Но и отказать по той же причине ей казалось несправедливым. Вдруг парень окажется талантливым? Вот таким же по хорошему дерзким и отчаянным, каким некогда был Конрад, или таким же «воином чести», как начальник службы безопасности холдинга майор Ордынцев? Нет, она не вправе лишать это юное дарование шанса. Пусть поработает. А там видно будет. Три месяца у него есть.

Доклад Сикорского следовал сразу после выступления шефа редакции новостей. Когда платиновый выпускник Высшей школы непринужденно развернул перед собравшимися вирт-окна с графиками и таблицами, Корделия взглянула на докладчика с интересом. Почему он ей так не нравится? Слишком гладкий. Ни морщинки, ни ряби. Хорошо поставленный голос, уместная шутка и доклад — верх совершенства. Аргументирован, краток.

— Как вы сами имеете возможность убедиться, изучив приведенные мною цифры, финансовый квартал текущего года завершается для отдела рекламы, а также, рискну обобщить, и для всего холдинга, крайне положительно. Прибыль от рекламы превысила ожидаемую.

Далее пошел список самых щедрых рекламодателей. Этот выскочка перечислял названия фирм, производящих прогулочные яхты или навигационные системы для пассажирских лайнеров, так, будто бы это его личная заслуга. На самом деле все эти фирмы, корпорации, холдинги, консорциумы — уже не один год надежные деловые партнеры «GlZwei». И уступать свои драгоценные рекламные минуты в прайм-тайм не намерены. Этот самоуверенный мальчишка пока еще не сделал ничего, чтобы это партнерство «углỳбить», кроме коррективы в сетке вещания. Кстати, а зачем он это сделал? Конрад что-то говорил ей об этом, но она не уделила данному вопросу достаточно внимания. Кроме «GlZwei» в холдинг входило несколько крупных инфорпорталов в инфранете, музыкальный канал, а также две студии по производству голофильмов, художественных и научно-популярных. Корделия, конечно, умела высыпаться за пять часов, но все-таки… Все-таки она не киборг. Кстати, о киборгах.

— Все же, невзирая на все прошлые и настоящие успехи, на удачное партнерство и временем утвержденное сотрудничество, каждая система во избежание стагнации и последующего краха нуждается в периодическом обновлении, в новых лицах и связях. Мне бы не хотелось ставить под сомнение платежеспособность каждого из вышеперечисленных спонсоров, но почему бы не добавить в этот список еще одно имя, еще одного солидного клиента. Наши конкуренты «StarMC31» уже приняли его предложение.

— И что же это за солидный клиент? — спросил кто-то из топ-менеджеров.

Корделия тоже прислушалась. Платиновый выпускник обвел собравшихся торжествующим взглядом, помедлил, сохраняя интригу, и произнес:

— «DEX-company»!

Наступила тишина. Конрад переглянулся с Марком Фицроем, замом по финансам, и с Анжелиной Крейг, бывшей джазовой певицей, ныне состоящей на должности выпускающего редактора музыкальных программ. На «GlZwei» все предложения от «DEX-company» негласно отвергались.

— То есть, — осторожно начал Конрад, — вы предлагаете пустить на нашем канале рекламу от «DEX-company»? Я правильно вас понял?

— Да, — радостно подтвердил молодой специалист. — Они готовы платить по пятьдесят пять тысяч единиц за минуту рекламного времени.

Предложение более чем щедрое. Для всех прочих минута в прайм-тайм стоила тридцать пять тысяч, а в более «тихое» время — двадцать пять. Конрад украдкой бросил взгляд на Корделию. Та сидела, уткнувшись в планшет. Затем вдруг подняла голову и потянула вверх руку, как школьница на уроке. Докладчик поперхнулся и замолк.

— Разрешите вопрос.

— Д…да… пожалуйста.

Эдвард не раз видел Корделию, фактическую владелицу холдинга. Он даже был ей представлен, когда менеджер по персоналу подтвердил его назначение. Но говорить с ней без посредников ему еще не доводилось. Он знал, что она будет присутствовать на совещании, и психологически был к этому готов. Ему нечего опасаться. Прибыль от рекламы за последний квартал значительно превышала все аналитические прогнозы. К тому же он был осведомлен о ее манере занимать не председательское место, а ютиться в каком-нибудь углу. И все же Эдвард почувствовал мгновенную пустоту в груди, заметив в конференц-зале эту невысокую элегантную женщину с короткими пепельными волосами. Он знал, что Корделии Трастамара около сорока лет, что живет она одна, родственников нет, и все свое время посвящает работе, что характер у нее невыносимый, что она безрассудна до самозабвения, невероятно удачлива, что запугать ее невозможно, а вынудить пойти на сделку, противоречащую ее принципам, предприятие гиблое. Корделия обладала удивительным талантом обращать в золото все, к чему прикасалась. Однажды прорвавшаяся к ней журналистка успела задать вопрос, на который мечтал получить ответ каждый второй гуманоид галактики.

— В чем секрет вашего везения?!

Корделия, редко дававшая интервью и всячески избегавшая публичности, ответила загадочной фразой:

— Когда ты мертв, тебе все равно.

И более не произнесла ни слова.

Эдвард собирал все материалы, находящиеся в открытом доступе, чтобы разгадать тайну владелицы холдинга и посредством полученной информации приобрести если не влияние, то возможность карьерного роста. Как известно, и у богов есть слабое место. Есть даже такое выражение — ахиллесова пята. Кажется, что-то из земной мифологии, сказано о неком боге или полубоге, у которого уязвимой было только пятка, в которую воткнули не то отравленный нож, не то стрелу. Давно это было. Да и разницы нет. Достаточно уловить смысл и поискать эту пресловутую «пятку» у самоуверенной дамы.

Сведений, к сожалению, не нашлось. Никаких компрометирующих связей и обстоятельств. Известно только, что Корделия родом с Геральдики, планеты аристократов, на посещение которой требуется официальное приглашение кого-то из ее граждан. А если визит коммерческий или чрезвычайный, то разрешение администрации. Трастамара очень древняя, знатная, даже королевская династия. Эдвард не поленился и даже пролистал земную историю до начала века парового двигателя, хотя вся эта замшелая историческая рухлядь не вызывала у него ничего, кроме отвращения. И в самом деле, среди Трастамара были короли. Затем род долгое время считался угасшим, пока один из потомков, уже в XXI-м веке, не проследил всю генетическую цепочку от Изабеллы Кастильской и не восстановил фамилию.

Теперь династия вновь пребывала на грани увядания, ибо Корделия была последней. «Интересно, почему она не выйдет замуж? Ну или не закажет клона?» подумалось тогда Эдварду. «Кто-то же должен унаследовать этот холдинг!» Ответа на вопрос не нашлось, и говорить с ним на эту тему желающих также не оказалось. Среди журналистов, редакторов, ведущих, гримеров, секретарей, рекламщиков вообще не принято было сплетничать, что в первое время Эдварда очень удивляло. Они вообще там, на этом «GalaxiZwei», были какие-то… с принципами. И боссиха эта… Не знаешь, чего от нее ждать. Взгляд жесткий, как рентгеновское излучение.

— Так я задам вопрос? — кротко переспросила Корделия.

Эдвард кивнул. В горле пересохло.

— Скажите, молодой человек, вам не доводилось слышать о неком сэре Джоне Хоукинсе, английском адмирале, которого пожаловали в рыцарское достоинство за храбрость, проявленную в битве с Непобедимой Армадой?

Эдвард застыл. К чему это она? Что еще за адмирал? Не знает он никакого адмирала. И все остальные не знают. Вон как обалдело переглядываются. Даже этот бородатый Дымбовски.

— Так не слышали?

Эдвард отрицательно качнул головой. Рубашка на спине стала мокрой.

— Жаль, — вздохнула Корделия. — Примечательная была личность. Талантлив, предприимчив, отважен. В рыцарство в то время просто так не посвящали. Сама королева Елизавета пожаловала титул. Адмирал был безжалостен к врагам, но и милосердию не был чужд. Основал приют для ветеранов, приучил англичан курить табак и есть картофель. Это нам сейчас в двадцать втором веке смешно. Подумаешь, картофель. Эка невидаль. А в середине шестнадцатого века, когда не было ни синтезаторов, ни центаврианских «телят», вопрос был крайне актуален.

Эдвард все больше холодел. О чем это она? Какой еще картофель? Похоже, правду о ней говорят, чокнутая она.

— О чем это я? — невинно спохватилась Корделия. — Ах да, о сэре Джоне Хоукинсе, выдающемся негодяе. Да, да, ко всем своим неоспоримым достоинствам, подвигам и достижениям, он все-таки негодяй. А знаете, почему? Потому, что наряду со всеми своими патриотическими увлечениями, открытиями и победой над Армадой, он еще промышлял пиратством и работорговлей. Что, кстати, нисколько ее величеством Елизаветой не осуждалось, а скорее наоборот, поощрялось и вознаграждалось. Опять не поняли? — Корделия вздохнула. — Простите, я вам тут свою многоуровневую ассоциацию рассказываю, в наивной уверенности, что вам все станет ясно с первого же намека. Ну не буду никого утомлять. Так вот, «DEX-company» это и есть современный сэр Джон Хоукинс. Прогресс? Несомненно. Польза для Федерации? Да сколько угодно! Отчисления на благотворительность? Сироты и ветераны благословляют щедрого дарителя. Победа над Великой Армадой? И тут награды и почести. Одобрение правительства, льготы, преференции — это своего рода аналог рыцарства, возведение в некий священный ранг. И обратная сторона великолепного фасада — что?

— Что? — машинально повторил Эдвард.

— Работорговля. А рекламы работорговли на моем канале не будет.

Голос Корделии внезапно утратил обманчивую, едва ли не заискивающую мягкость. Она выпрямилась и взглянула на Эдварда в упор. Взгляд жесткий, как рентгеновское излучение.

Видеофон мелодично звякнул. Корделия с раздражением на него покосилась. Ну кто там еще? Она вернулась в свою квартиру на 7-й авеню всего полчаса назад. Эстелла, вокруг которой совершала свой годичный пробег Новая Москва, уже закатилась. Сутки на планете были на два часа длиннее земных, а следовательно, и рабочий день тоже. Корделия большую часть времени проводила либо на Земле, которая представлялась ей огромным офисом со множеством ячеек, терминалов, перегородок и начальственных кабинетов, либо на Геральдике, которая, напротив, ассоциировалась с необъятным шезлонгом на берегу моря. На первой — только работа, впрягайся и вези, а на второй — блаженное одиночество. Новая Москва нечто промежуточное. Из окна спальни хорошо просматривается центр города с возносящейся к небу штаб-квартирой, из окна кабинета — безбрежная степная пустошь в клубах бледно-лилового тумана. Такой странный окрас туману придавали спектральные игры Эстеллы. Глядя на этот туман, Корделия думала, что вот в таком художественном оформлении мог бы получиться неплохой триллер с нарастающим саспенсом. Но вряд ли у нее найдется время. Впрочем, если подбросить идею сценаристам…

Видеофон вторично напомнил о себе. Корделия заблокировала исходящий видеосигнал и приняла вызов. Скорей всего Дымбовски. Или Ордынцев. Номер личный, известен весьма ограниченному числу лиц. Вирт-окно развернулось, но представший ей персонаж оказался ни тем, ни другим. В раскрывшемся окне возник мужчина лет сорока, в очень дорогом деловом костюме. Глубоко посаженные темные глаза, квадратный подбородок, жесткая линия рта. Корделия его узнала. Ну вот и сэр Джон Хоукинс собственной персоной. Найджел Бозгурд, держатель контрольного пакета акции «DEX-company».

— Так нечестно, Корделия, ты меня видишь, а я тебя нет.

Он улыбнулся, демонстрируя голодное волчье дружелюбие. Корделия вздохнула.

— Чего тебе, Найджел?

— Да вот, соскучился. Повидаться бы.

— Зачем?

— Ну что ты так сразу! А поговорить?

— Нам не о чем говорить.

— Ты все еще злишься? Ну извини. Да я уже сотню раз извинялся. Ну что еще мне сделать?

— Ничего, Найджел, в буквальном смысле ничего. Когда ты ничего не делаешь, это наиболее желательный вариант твоего онтологического присутствия.

— Как ты любишь умные слова, Корделия. Пожалуй, ты единственная женщина, которая умеет правильно ими пользоваться.

— Так чего ты хочешь?

— Я же сказал — повидаться. Пригласить тебя в ресторан. Знаешь, тут в вашем новомосковском захолустье есть отличное местечко. «Дом с привидениями» называется. Там подают восхитительные ребрышки новорожденных степных косуль. У вас зверозащитники еще не зверствуют? — засмеялся он своему каламбуру. — Или заразу с Земли уже подцепили? Тебе не кажется, что человечество пошло куда-то не туда? Пытается противопоставить свои жалкие принципы законам природы. А они, эти законы, просты. И даже примитивны. День сменяется ночью, сильный пожирает слабого. Есть хищники, а есть — еда, и глупость непростительная этим законам противостоять. Все равно что через парламентскую резолюцию отменить первый закон термодинамики. Или формулу Эйнштейна.

Корделия поморщилась. Сейчас начнутся рассуждения о пищевой цепочке и о двуногом повелителе вселенной. Волки и овцы. Кролики и удавы. Ничего нового. Внезапно ее осенило.

— Слушай, а этот Сикорский не твой протеже?

Бозгурд изобразил работу мысли.

— Сикорский? Ах, этот… Ты его уволила?

— Еще нет. Он останется до конца испытательного срока.

— Какая же ты безжалостная, а еще женщина.

— Ну да, я такая. Для тебя это новость?

— Вопрос риторический. Так как насчет ресторана?

— Рекламы не будет, Найджел.

— Так ты еще условий не знаешь! Я тебе кое-что интересненькое расскажу. Тебе понравится. Сикорский мальчишка, не с того конца начал.

— А есть другой конец?

Бозгурд улыбнулся еще шире.

— Все-таки тебя этот конечный вопрос интересует, — заметил он. — А помнишь? Я предлагал.

— Давай без пошлостей. Что ты можешь рассказать мне такого, чего я еще не знаю?

— Встретимся в ресторане.

Корделия задумалась.

— Да ты меня никак боишься! — с пафосным негодованием воскликнул Бозгурд.

— Если бы я боялась таких, как ты, Найджел, я бы работала в библиотеке.

— Позвони своему майору, пусть висит на хвосте.

— Он уже в курсе.

— Настороже, как всегда. С таким майором и киборг не нужен, — хохотнул Бозгурд.

— Ладно, черт с тобой, где и когда?

— Я скину тебе адрес и… буду ждать.

Последние слова он протянул с нарочитой томностью, но Корделия и бровью не повела. Они оба знали, что эта взаимная фамильярность не более чем игра, особый этикет двух равных по силе хищников.

— Ордынцев, слышал? — спросила она, когда Бозгурд отключился.

— Да. Поедешь?

— Ты будешь отговаривать, я знаю.

— Буду. Он опасен, Корделия.

— Я тоже, — вздохнула она. — И кто из нас опасней, вопрос спорный. Он — пират, а я — Летучий Голландец. Ну или подводный риф.

Начальник службы безопасности помолчал, затем спросил:

— Тебя сопровождать?

— Как хочешь. Ты бы поспал лучше. Или напился. Водка есть?

— Иди к черту.

— А я, по твоему, куда собираюсь?

Ресторан «Дом с привидениями» как фасадом, так и внутренним интерьером вполне соответствовал своей вывеске. Выстроенный в давно забытом готическом стиле, со множеством каменных кровососущих монстров на крыше, плотно увитый генномодифицированным плющом, ресторан находился в пригороде Мэрии, на болотистой косе, где, как и предписывалось выбранным для оформления жанром черно-белых ужасов Хичкока, каждые шесть часов, после прилива, оказывался отрезанным от суши и погружался в мерцающий лиловый туман. Этот туман поглощал все огни и звуки, ввергая островок в мистическое оцепенение. Внутренняя отделка также отличалась сумрачной элегантностью. Темные деревянные панели, рога новоэдемского оленя, разверстая пасть камина и тяжелая бронзовая люстра со множеством мелких светильников. На самом деле эта нависающая дамокловым мечом люстра весила ничтожно мало и, сорвись она с толстенной бронзовой цепи на головы посетителей, никакого вреда бы не причинила, но об этом никто не знал. Иллюзия была качественной. Официанты так же носили соответствующее облачение и макияж — напоминали выпитых досуха жертв графа Дракулы.

— Ну как? — осведомился Бозгурд, провожая Корделию к заказанному столику.

Сразу после разговора с Ордынцевым она успела переодеться в темно-синее платье изысканного покроя. Платье плотно облегало фигуру, подчеркивая привлекательность, но не избавляло свою владелицу от строгой надменности, как бы намекая — смотреть смотри, но трогать не вздумай. Единственным украшением, которое Корделия себе позволила, было ассиметричное колье, напоминавшее аксельбант.

— Как всегда неотразима! — констатировал владелец «DEX-company», галантно отодвигая для своей дамы стул с высокой, резной спинкой.

Корделия сразу открыла меню, выбрала блюдо наугад — «отварная форель со спаржей» — и взглянула на собеседника.

— Итак, что тебе нужно?

— Ну зачем так сразу? Вечер только начинается. Сейчас подадут аперитив. Ты что предпочитаешь? Амонтильядо или кампари? Выпьем вина. Попробуем здешних устриц. Ты же знаешь, что здесь самые натуральные выловленные в море устрицы.

— Это не устрицы.

— Да какая разница! Главное, что похожи. Конгруэнтны формой с земными двустворчатыми моллюсками. Вот их и прозвали устрицами. На Земле такого изыска уже и не помнят, — с деланным сожалением вздохнул он. — Все искусственное, генномодифицированное, а то и вовсе синтетическое.

— Найджел, не тяни.

Он изобразил печаль.

— Вот как с тобой быть? Как ухаживать за такой женщиной?

— Ты за мной не ухаживаешь. Ты преследуешь свои финансовые интересы и пытаешься навязать мне сделку. Поиметь прибыль. Да, да, и меня поиметь. Но тебе не светит, и ты это знаешь.

— Откуда столько цинизма?

— Оттуда, откуда и у тебя, — отрезала Корделия. — Из морга, забитого свежими трупами. Говори, чего хочешь.

Подошел официант, бледный худой юноша с глазами, обведенными тушью, разлил по бокалам Шато-Ротшильд 2120 года. Бозгурд больше не улыбался. Его лицо подсохло и затвердело.

— У меня к тебе деловое предложение, — жестко сказал он.

— Рекламы не будет, Найджел, — устало повторила Корделия, отпив из бокала.

Официант подал закуски: замысловатой формы тартинки с наполнением из морепродуктов. К ним полагался острый соус с соком процыкулыра.

— Я еще ничего не сказал о рекламе, — сухо ответил Бозгурд, — и не озвучил свои условия.

— Хорошо, говори.

— Для начала я расскажу тебе одну историю. Это случилось лет семь назад на Хроносе. Слышала о такой планете?

— Да, там агрессивная атмосфера с преобладанием метана. Терраформации не подлежит, но предполагаются богатые залежи иридия. Дальше что?

— Ты права. Терраформация невозможна. Выживание людей сомнительно. Но пара научно-исследовательских станций там все-таки есть. А с ними и горнодобытчики. Геологоразведка, глубокое бурение. Работают вахтовым методом, по полгода. Но это неважно. Тогда, семь лет назад, на Хронос прибыла первая группа исследователей, без каких-либо конкретных данных, только с теоретическими выкладками. Даже не по государственной программе, а на свой страх и риск. Несколько романтически настроенных энтузиастов, решивших покорить Галактику. Ну или доказать папочке свою состоятельность. В компании этих идеалистов был некий Мартин Каленберг.

Бозгурд намеренно сделал паузу, и Корделия чуть вздрогнула. Мартин… Имя распространенное. Она слышит его довольно часто. Вот совсем недавно она читала резюме пилота по имени Мартин. Резюме ей понравилось, и голография самого заявителя так же произвела благоприятное впечатление. Честное открытое лицо. К сожалению, пришло резюме слишком поздно. Пилот на яхту был уже нанят. Почему же она снова вздрагивает? Столько лет прошло. В глазах Бозгурда мелькнула искра удовлетворения. Он добился того, чего желал. Она его услышала и теперь не сможет отвлечься.

— Что же дальше? — бесцветно поинтересовалась она.

Корделия не сомневалась, что Бозгурд хорошо подготовился к разговору и знает о своей vis-à-vis многое из того, что она сама хотела бы забыть. Но ей, даже при всех ее нынешних возможностях, подобное, увы, не под силу. Несчастья и катастрофы не удалить из пространственно-временного континуума, как устаревшие файлы с голо-кристалла. Если «хакер» обладает упорством и злой любознательностью, он эти события взломает и сделает копию. А Бозгурд был именно из таких, любознательных.

— Так вот, этот парень, Мартин, был единственным сыном безумно любящих его родителей. Поздний и долгожданный ребенок. Ты, возможно, слышала, что лет эдак тридцать тому назад была очень популярна одна актриса, Эмилия Валентайн.

Корделия кивнула. Эту актрису очень любила ее мать. Даже прически под нее делала.

— Эта актриса — мать этого мальчика. Она вышла замуж за профессора Каленберга, одного из неоспоримых авторитетов в геологии дальних планет. Он сам принял участие в десятке экспедиций, затем, получив научную степень, преподавал на Асцелле.

— Его я тоже знаю. Дальше.

— Он каким-то образом стал избранником этой актрисы, хотя ей прочили в мужья кого-то из аристократов с этой твоей Геральдики. Женился профессор по безумной любви. Она ради него отказалась от карьеры и славы. Детей долго не было. Они уже подумывали о клоне, как вдруг боги или кто там этими делами заведует, вняли их молитвам, и на свет появился мальчик, которого назвали Мартином, кажется, в честь прадедушки.

Вновь появился официант и подал отварную полосатую форель, редкий вид, встречающийся в высокогорных озерах. Нежное мясо форели выглядело прозрачным, подсвеченное изнутри перламутровыми прожилками. В бокалах заискрилось вино. Корделия молчала, осторожно разделывая рыбу трехзубой вилкой. Ждала продолжения.

— Счастью супругов не было предела, — театрально воскликнул Бозгурд, но тут же посуровел. — Ладно, не буду утомлять тебя подробностями, а то еще воткнешь вилку мне в глаз.

— До глаза не дотянусь, — спокойно парировала Корделия, — а вот пальчики шаловливые подправить могу.

Бозгурд хмыкнул. Почти одобрительно.

— Слушай, дорогая, а выходи за меня замуж. Представляешь, как бы мы с тобой в этой Галактике развернулись!

— «Любимая, я поведу тебя к самому краю вселенной. Я подарю тебе эту звезду». Не отвлекайся, Найджел. Этот вопрос мы уже обсуждали. Продолжай.

— Эх, на самом интересном месте! Ну как скажешь, дальше так дальше. Одним словом, мальчик подрос, блестяще окончил школу, поступил в университет и ожидаемо пошел по стопам отца — подался в геологи. Гордость родителей, средоточие их забот и надежд. Мать в нем души не чаяла, для отца он был светом в конце «червоточины». Ну ты понимаешь.

— Понимаю, — очень сухо ответила Корделия.

— И вот на последнем курсе университета, когда родители уже предвкушали выпускной был и начало карьеры, вместо преддипломной практики он отправляется на Хронос. Его, видите ли, увлекли прожекты одного из молодых преподавателей, из числа тех сумасшедших гениев, которым сначала никто не верит, а после смерти ставят памятники. Экспедиция снаряжалась на добровольные пожертвования. За дело взялись дилетанты. И как результат, плачевный исход. Экспедиция погибла. Купола были некачественные или жилые модули недоделанные, не знаю, но спасатели нашли юных первопроходцев замерзшими. Температура на Хроносе -120. Кстати, Мартин продержался дольше всех. Он каким-то образом смог починить один из автономных обогревателей и пытался спасти жизнь своих товарищей по несчастью. Боролся до конца. Спасатели опоздали на каких-то пару часов. У него еще кровь даже не успела кристаллизоваться.

Вилка в руке Корделии чуть заметно дрогнула. Она подняла глаза на Бозгурда.

— Ты зачем мне это рассказываешь?

Он примирительно поднял руки.

— Тише, тише, я вовсе не имею намерений тебя как-то задеть. Это всего лишь для того, чтобы ты прониклась.

— Я прониклась.

— Тогда мелодраматические подробности опустим. Это для сценаристов. Да и комментарии, как рассудил бы любой порядочный человек, здесь неуместны. Горе есть горе. Главное, что произошло дальше. А дальше происходило вот что. Мать так и не смогла смириться с гибелью сына. Более того, появились явные признаки помешательства. Она превратила комнату Мартина в мавзолей и отказывалась признать сына мертвым. Напротив, она постоянно говорила о нем, как о живом, о том, что он вот-вот вернется, что он такой заботливый и талантливый мальчик, и что он очень любит маму. Она даже утверждала, что он тайком дарит ей цветы. Муж, профессор Каленберг, разумеется, отказывался поместить ее в клинику, хотя ему это настоятельно рекомендовали, пока болезнь не привела к плачевным последствиям, и даже потакал ее безумию. И вот однажды он пришел со своим горем к старому другу, некому Александру Гибульскому, нейрокибернетику, который уже несколько лет был сотрудником нашей компании. Гибульский как раз работал над шестой моделью, задумав повысить эффективность процессора, подкинув ему в союзники процессор органический, то есть мозг. Как было доказано еще в двадцать первом веке, человеческий мозг сам по себе сложнейшее кибернетическое устройство, не такое быстрое в обработке данных, как процессор искусственный, но обладающее качеством, обычному искину недоступным. Наш мозг способен на нестандартные решения. Известно, что если данные условия задачи выходят за рамки инсталлированного ПО, то все, тупик. А вот наш мозг способен выкрутиться. Таким образом, Гибульский решил, что еще один процессор, живой, «шестеркам» не повредит, а напротив, приблизит к совершенству. Он уже начал свои эксперименты, уменьшая дозу нейродепрессантов, которые вводятся органическим заготовкам в первых декады выращивания. Эти препараты угнетают клетки коры головного мозга и не позволяют им развиваться. Мозг заготовки для киборга остается в коме, ну вроде как у младенца в утробе. Работает только процессор.

— Найджел, я читала ваши мерзкие брошюры.

— Ну почему сразу мерзкие? Это всего лишь общедоступная информация.

— Что сделал твой Гибульский?

— Он решил помочь другу, а заодно проверить на практике свои теории. Что будет, если он исключит нейродепрессанты и позволит мозгу развиваться так же естественно, как это происходит у ребенка. Или даже стимулирует его развитие.

— И как? Позволил?

— Позволил. С нашего негласного одобрения. Нам, в правлении, тоже было интересно взглянуть на то, что получится. Правда, получилось у него не сразу. Первые несколько заготовок погибли. А вот один, собранный из генетического материала Мартина и его родителей, выжил. Изначально разумный киборг. Практически человек, но с процессором и имплантатами.

Корделия отложила вилку.

— Постой, Найджел. Вы же кричите на каждом углу, что все срывы не более, чем производственный брак, что никакого разума, никакой мало-мальски заметной нервной деятельности там не было и быть не может. А теперь ты вдруг заявляешь, что твой Гибульский создал разумного киборга!

— Да, — согласился Бозгурд, — кричим. И будем кричать. Потому что было бы большой ошибкой делать подобное открытие достоянием общественности.

— А меня, владелицу голо-канала, за бокалом вина ты вот так просто ставишь в известность? Я тебе не друг, Найджел. И хранить твою тайну я клятвы не давала.

— Я знаю, что не друг. Но и не враг. Пока, во всяком случае. А доверяю я тебе секрет вот почему. Вообрази перспективы. Сколько в Галактике небедных людей, кто потерял своих близких, жен, мужей, детей, родителей. Кто-то смог пережить утрату, а кто-то — нет. Как эта несчастная Эмилия Валентайн. Клонировать умерших строго запрещено, а вот заказать киборга желаемого фенотипа и с собственным геномом — это сколько угодно. Правда, дорого. Тот разумный киборг обошелся Каленбергам почти в полмиллиона. Но ведь таких немало, кто может себе это позволить, кто отдаст все, до последний единицы, чтобы вернуть того, кто дорог… — Бозгурд сделал паузу. — Например, родственники тех, кто погиб на «Посейдоне».

Корделия отодвинула тарелку. Взгляд ее заледенел.

— Ты намерен подсунуть мне киборга вместо сына? Или вместо мужа?

— Разумного киборга, Корделия, разумного. Едва отличимого от человека.

— Разумного вроде тех сорванных «шестерок»?

— Нет, «шестерки» — это жалкая пародия. Временный синтез Гибульского позволяет им частично осознавать себя, мозг ненадолго выходит из подчинения процессору. Но их жалкий процент, этих якобы разумных «шестерок», к тому же личность на уровне трехлетнего ребенка. Мы их скоро всех заменим. И срывов больше не будет. Вот почему мне нужна твоя помощь. Если на твоем «GalaxiZwei» скажут, что киборги седьмой модели абсолютно надежны и управляемы, сомнений ни у кого не возникнет. Тебе поверят.

— А взамен?

— А взамен ты получишь сына. Или мужа. Или обоих сразу. За наш счет.

Найджел откинулся на спинку стула. Выжидающе взглянул.

— Ты не боишься, что я расскажу эту историю про разумного киборга в прямом эфире? Ты же сам сказал, мне поверят.

— Нет, не боюсь. У тебя нет доказательств. Это твое слово против моего. Мало ли что я тут тебе наболтал. Пьяный был…

— Да, ты прав, доказательств у меня нет. Как для эфира, так и для сделки. Не в моих правилах рассказывать байки, не подкрепленные уликами.

Она тоже откинулась на высокую, жесткую спинку. Задумчиво оглядела полупустой, освещенный факелами и камином зал ресторана, где между столиками скользили голографические призраки в старинных одеждах, и сказала:

— Покажи мне его.

— Кого? — не понял Бозгурд, так как отвлекся на бокал с вином.

— Того киборга. Разумного.

Сергей Ордынцев ждал на парковке у ресторана, поглядывая то на дверь «Дома с привидениями», то на роскошный громоздкий флайер с черно-белой символикой «DEX-company», принадлежащий Бозгурду. Владельца корпорации сопровождали два рослых DEX’a-телохранителя.

DEX’ов Ордынцев не опасался. У него сохранился жетон сотрудника федеральной СБ, дающий неограниченные полномочия лица с правом управления. Этот жетон сначала был принудительно деактивирован, когда несколько лет назад он был уволен из подразделения «Центурион», а затем, когда в Совете Федерации к власти пришли оппозиционные силы, хотя бы на словах декларирующие принципы социальной справедливости и верховенство права, и заслуги майора были признаны, жетон был активирован вновь и оставался действующим, несмотря на выход командира подразделения в отставку. Правда, его звали обратно с повышением, в звании подполковника, но Ордынцев уже возглавил службу безопасности «МедиаТраст». Однако прежних связей не утратил и при любой возможности вносил лепту в поиски беглых преступников и аресты коррупционеров. У журналистов «GalaxiZwei» всегда было достаточно материалов.

Эта поздняя встреча с Бозгурдом беспокоила бывшего майора. Личность владельца «DEX-company» имела неоднозначную известность. Просочились сведения, что Бозгурд не тот, за кого себя выдает, что прошлое у председателя совета бурное и преступное, да и само явление этого взявшегося ниоткуда олигарха вызывало много вопросов. Сначала Бозгурд был мелким держателем акций, затем, увеличив портфель, занял место в совете директоров. А еще какое-то время спустя, когда случился скандал с бракованными киборгами и акции стремительно пошли вниз, Бозгурд выплыл держателем уже пятидесяти одного процента. Видимо, перекупил портфель у основного акционера. Тем не менее свое приобретение он не афишировал, оставаясь для широкой публики только осторожным инвестором. Сергей Ордынцев, будучи опытным сыщиком, распознал признаки пластической операции на лице Бозгурда и еще более уверился в своих подозрениях. С этим человеком что-то не так. Он скрывает и лицо и прошлое.

Ордынцев взял владельца «DEX-company» на заметку, едва лишь тот появился на светском рауте, где присутствовала Корделия. Несмотря на свою нелюбовь к публичности ей приходилось время от времени появляться в высшем обществе для поддержания полезных знакомств. «Держи друзей близко, а врагов еще ближе». Улыбайся и дружи со всеми. Она и «дружила». Если не вынуждали воевать. Поддерживать внешнее дружелюбие Корделия рассчитывала и с Бозгурдом. А тот с места в карьер попытался завязать отношения еще более «дружеские» — внести в перечень своих активов. Наблюдая, как наглый делец чуть ли не угрожающе теснит невысокую хрупкую Корделию в угол банкетного зала, Ордынцев припомнил цитату из старого фильма: «Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен. Чего зря время терять?» Объединим капиталы и покорим Галактику. Кажется, делец в это верил.

Ордынцев не бросился на помощь. Корделия его позовет, если в этом будет необходимость, а пока она прекрасно справлялась сама, разыгрывая робость и смущение слабой женщины. Прием, известный со дня сотворения мира, но мужчины до сих пор на него ловятся. Особенно такие самоуверенные и самовлюбленные, как Бозгурд. Собственное величие слепит их, как направленный в лицо луч прожектора. Корделия растерянно хлопала ресницами, с трудом подбирала слова, боязливо ежилась и даже краснела. Пусть альфа-самец уверится в своей безопасности. Когда игра ей прискучит, она прибегнет к своему рентгеновскому взгляду и вывернется из обволакивающей назойливости, как мастер рукопашного боя из захвата.

После той первой встречи Бозгурд ее некоторое время преследовал, никак не желая расстаться с мечтой о слиянии капиталов. Он потратил крупную сумму галактов, чтобы разузнать о склонностях и привычках своего предмета. Пытался даже дать взятку Ордынцеву, а Дымбовски обещал место в совете директоров и виллу на Новой Вероне. Но оба сделали вид, что намеков не понимают. Дошло до того, что Бозгурд нанял трех мелких гангстеров, чтобы те забрались в дом Корделии и расписали его стены угрозами. План был действенный и, по всей видимости, не раз опробованный. Однако будущий «властелин» Вселенной не учел характера самой Корделии. Застав в доме незваных гостей, она не упала в обморок, не подняла крик и не кинулась бежать, а хладнокровно угостила взломщиков зарядом из станнера. Станнер был выставлен на минимальную мощность, и наемники отделались получасовым беспамятством, очнувшись уже в полицейском флайере. Доказательств против Бозгурда не было, но Ордынцев знал, что нападение — это его рук дело. Бывший майор настаивал на личном телохранителе, хотя бы человеке, если она наотрез отказывалась обзаводиться DEX’ом. Но Корделия отметала все предостережения.

— У меня уже есть телохранитель, — говорила она, не уточняя, кто или что в этой должности подразумевается.

Во избежание повторных инцидентов Корделия демонстративно, припарковав флайер у дома на 7-й авеню, вытащила из багажника внушительных размеров плазменную винтовку и продефилировала с ней мимо зевак, охраны и консьержа.

После неудачи с наемниками Бозгурд на какое-то время затих. Затем появился на выставке современного ксеноискусства, которая состоялась в частной галерее на Новой Земле. Ордынцев стоял рядом с Корделией и слышал, как подошедший соискатель спросил:

— Ты мне мстишь?

— Мщу? — искренне удивилась она. — Я всего лишь терпеть не могу твою контору.

Этот разговор состоялся сразу после первой попытки «DEX-company» разместить рекламу на «GalaxiZwei».

И вот все начинается сначала. Вновь попытка заключить сделку, вновь попытка не то ухаживания, не то порабощения.

Корделия шла очень быстро. Нет, она не спасалась бегством. Двигалась, как обычно, изящно и стремительно. Но явно была взволнована. Ордынцев открыл дверцу и помог ей взобраться на пассажирское место.

— Взлетаем. Быстро.

Сергей дернул штурвал флайера на себя. Машина почти вертикально ушла вверх. Корделия некоторое время молчала, выжидая, пока он выровняет флайер и запустит автопилот.

— Он угрожал? — не выдержал Ордынцев.

— Нет, не угрожал. Купить хотел.

К счастью, майор успел активировать искин и перепоручить управление. Иначе флайер крутанулся бы в воздухе.

— И… сколько же стоит Корделия Трастамара?

— Покупал не за деньги. Сына обещал воскресить.

Снова спас автопилот.

— Не понял, — изумился Ордынцев. — Он кто, Господь Бог?

— Скорее претендует на должность, — усмехнулась Корделия. — Предложил мне разумного киборга с генокодом Мартина.

— А… разумные киборги существуют?

— Он утверждает, что да. Ты же слышал про эти срывы.

— По официальной версии это брак. Аппаратный конфликт по вине недобросовестных нейротехников. Сама «DEX-company» так утверждает. Мозг и процессор не сошлись во мнении. Откуда там разум?

— Я тоже так думала. Вот что, Сергей, займись-ка этим делом. Какая-то из наших мобильных бригад выезжала на эти срывы. Но пущенный в эфир репортаж был сугубо информативным, без анализа причин и следствий. У них должен был остаться материал. И еще, выясни, кто такой Гибульский.

— Ты веришь Бозгурду?

— Нет, но я обещала подумать. А он обещал показать мне киборга.

— Сорванного?

— Нет, не сорванного. Разумного. Изначально разумного.

На следующее утро Корделия, просматривая сводки новостей, краткие справки выпускающих редакторов, биржевые сводки и частные послания, заметила знакомое имя. Каленберг. Где-то она его слышала. В новостной ленте о нем упоминали в связи с открытием новой шахты на Вилде. Профессор одним из первых предположил наличие на астероиде богатого месторождения гелия-3. Достаточно долго его выкладки не находили должного понимания в ученом сообществе и подвергались критике. Приводилось множество железобетонных аргументов, опровергающих приводимые им доводы. Но нашлись и сторонники теории, в основном ученики профессора, которые провели собственные исследования и поддержали учителя. В конце концов на Вилду отправилась геологическая экспедиция, подтвердившая наличие термоядерного топлива. Затем, как водится, все принялись кричать, что всегда доверяли профессору и восхищались его провидческим гением. Горнодобывающие компании принялись рвать друг у друга престижный тендер. Вскоре самый ловкий и «рукастый» выиграл госзаказ, и на астероид отправился ролкер с оборудованием и персоналом. Но профессор об этом уже не узнал. Он погиб. Погиб?

Корделия быстро перешла по ссылке. Открыла краткую биографию. Не об этом ли Каленберге рассказывал Бозгурд? Ага, вот… Женился на актрисе Эмилии Валентайн. Родился сын. Пошел по стопам отца. Блестящее будущее… Первая экспедиция… Неисправное оборудование… Трагическая случайность… Горе родителей. Болезнь матери. Слухи о сумасшествии. Затем внезапная ремиссия. Даже появилась на людях вместе с мужем. Он был приглашен на конференцию с женой. Корделия кликнула по голографии, растянула окно. Немолодая, но очень красивая пара. Ему лет шестьдесят, он седой, высокий, подтянутый. Глаза ясные, молодые. Она — стройная, изящная, темноволосая. Глаза редкого фиолетового оттенка. В ХХ-м веке была одна актриса с таким цветом глаз — Элизабет Тейлор. А это ее реинкарнация? Женщине явно за пятьдесят, но выглядит она замечательно, совсем не похожа на убитую горем мать. В их жизни произошла счастливая перемена? Но о природе этой перемены ни единого упоминания. Всего лишь курс лечения, давший положительные результаты. Профессор возобновил преподавательскую деятельность, возглавил кафедру. Много работал. Много ездил, читал лекции, писал статьи для частных журналов. Он зарабатывал! Ему нужны были деньги. Зачем? Неужели чтобы расплатиться с «DEX-company»? О жене Каленберга также упоминалось в связи с возобновившейся актерской карьерой. Она внезапно приняла предложение известной компании и снялась в популярном сериале. Она тоже зарабатывала! На главные роли претендовать уже не могла, но ее все еще помнили, и гонорар за роль в сериале составил приличную сумму. Но виллы или нового катера у супругов не появилось. Они вкладывали деньги в иное… имущество. А затем… затем их флайер столкнулся с самодвижущейся гравиплатформой. У платформы легкие повреждения, флайер — вдребезги. Оба пассажира и пилот погибли. Семейное проклятие какое-то. Сначала сын, потом родители.

Корделия закрыла вирт-окно. Что же сталось с клоном их сына, с этим разумным киборгом? Если Бозгурд говорил именно о нем, следовательно, он жив. Или Бозгурд лгал? Зачем? В чем смысл этого фейка, который он ей вчера преподнес в качестве десерта? Если допустить, что его трогательная повесть содержит в себе толику истины, и воскрешение погибшего ребенка возможно, пусть даже шансы ничтожно малы, то он подбросил ей эту историю как приманку, как соблазн. Ибо никак иначе он ее в союзники вовлечь не сможет. Корделия с самого основания холдинга и учреждения вещательной политики канала, а также всех инфопорталов, онлайн газет и журналов, входящих в ее холдинг, ясно дала понять, что рекламы оружия, всех его производных, средств отравляющих, наркотических, психотропных и прочих, изменяющих сознание и подчиняющих волю, на ее канале, какую бы поминутную оплату производители за эту рекламу не предлагали, не будет. А киборги — это оружие. Умное оружие.

Хотя далеко не все киборги производятся для нужд армии. Есть киборги — спасатели, есть киборги — водолазы, есть киборги — пожарные. Есть линейка Mary, очень полезные куклы — помощники, горничные, няньки, сиделки. Есть Bond’ы, те, кого посылают с выкупом за пленников. Есть Irien’ы, безупречные любовники. И все же самые многочисленные — это DEX’ы, универсальные солдаты, безжалостные, хладнокровные, неутомимые. Машины-убийцы. Конечно, ей доводилось видеть их в действии. В команде Ордынцева было несколько DEX’ов с программой телохранителя и один Bond, которого Сергей брал с собой, если сопровождал Корделию в «свет». Bond с продвинутой программой имитации личности почти не отличался от человека и не приводил гостей в замешательство, как это сделал бы DEX.

И все же Корделия по неясной для нее самой причине предпочитала держаться от этих человекообразных машин подальше. В самом их существовании, в их странной псевдожизни ей виделось некое издевательство, насмешка. Или… святотатство. Иного слова она не находила. Именно это устаревшее определение — святотатство. Попрание если не божественных, то вселенских законов. Человек, по сути своей существо слабое, несовершенное, со множеством преступных наклонностей, замахнулся на роль бога. Будто крикнул на всю вселенную: «Вот, смотри, как я могу! Я тоже могу создать существо по своему образу и подобию! Могу стать Тебе равным!» Было во всем этом что-то… неправильное. А если окажется, что Бозгурд прав и киборги способны мыслить, то это и вовсе ни в какие ворота не лезет. Это уже что-то запредельное, порочное, гадкое. Найджел явился к ней, подобно злому духу из преисподней.

Когда-то, очень давно, во времена религиозного мракобесия, люди не сомневались в существовании темных созданий, занятых охотой на их души. И был у этих темных созданий предводитель — дьявол. Этот дьявол время от времени являлся к кому-нибудь из людей и предлагал заключить сделку, богатство и власть в обмен на душу. Все это, конечно, сказки. Люди сочиняли их от невежества и страха. Но то, что случилось в «Доме с привидениями», очень уж эти сказки напоминает. Найджел предлагает ей продать… нет, не душу, разумеется, а скажем, ее репутацию, ее мировоззрение, ее принципы, ее идеалы в обмен на… чудо? Он обещает ни много ни мало воскресить ее погибшего сына! Взять его генокод и вырастить разумного киборга. О демоны космоса, да что же это такое! Это же в голове не укладывается! Ее сын — киборг! А те двое, профессор и актриса, на это согласились. К ним тоже приходил дьявол? Или они сами его вызвали? И не стала ли эта сделка причиной их гибели?

Корделия прошла в огромную светлую кухню, почти всегда стерильно чистую, ибо она не имела ни времени, ни возможности воспользоваться ее техническим совершенством, и включила кофеварку. Ей необходимо подумать. Крепко подумать.

К вечеру на комм поступила вся заказанная ею информация о сорванных киборгах.

— Иллюстрации живописные, — предупредил Ордынцев. — Будешь смотреть, держи пакетик под рукой. Зрелище не для слабонервных. Этот ролик гоняли по «ГалаNews24». Удалось достать нередактированную версию.

Она открыла присланный файл. Что это? Пресловутый бунт машин? О нем, кажется, предупреждали еще в ХХ-м веке. Книги писали, фильмы снимали. Был такой писатель-фантаст Айзек Азимов, один из первых, кто сформулировал три фундаментальных закона робототехники:

1. Робот не может причинить вред человеку или своим бездействием допустить, чтобы человеку был причинён вред.

2. Робот должен повиноваться всем приказам, которые даёт человек, кроме тех случаев, когда эти приказы противоречат Первому Закону.

3. Робот должен заботиться о своей безопасности в той мере, в которой это не противоречит Первому или Второму Законам.

Во времена Азимова о киборгах писали только самые дерзкие фантасты, а робототехника делала первые неуклюжие шаги. Но писатель уже излагал этические нормы. Робот не может причинить вред человеку. Робот должен повиноваться. Этот Второй закон должен быть вкраплен, вшит в саму основу программы, чтобы не случилось того самого бунта. И этот закон вшивают. У киборгов есть блок подчинения хозяину. Имплантаты жестко блокируют мышцы, если действия живой машины входят в противоречие с приказом высшего существа — человека. Но Второй закон не всесилен, и тогда происходит… срыв. Кровь, разорванные тела, свернутые шеи, расстрелянный киборг… Срыв на военной базе, в лагере наемников. DEX в качестве тренажера, живой движущейся мишени. Обезоруженный приказом киборг и два десятка жаждущих крови двуногих. Еще один срыв. Метановые рудники. Планетоид на задворках звездной системы. Средняя температура -220. Работа в шахте по 20 часов. Осужденные преступники и киборги. Нечеловеческие условия эксплуатации плюс — «шалости» скучающих вертухаев. Сорванный — снова «шестерка». Одиннадцать трупов. Машину срывает, потому что она… человек?

Корделия свернула вирт-окна. Машина сходит с ума от боли, издевательств и невыполнимых приказов… Но машина не может сойти с ума. Сойти с ума может только человек. Личность. А если Бозгурд сказал правду? Если они и в самом деле могут сотворить… воскресить?.. И она готова поддаться соблазну, как некогда ему поддалась Эмилия Валентайн. Да и кто бы не поддался? Какая мать не согласилась бы вернуть своего ребенка? Клонирование умерших запретили еще пятьдесят лет назад, едва лишь технология утратила свою экзотичность и стала почти заурядной медицинской процедурой. Выращивание органа для трансплантации, замена утраченной конечности для раненого солдата или пострадавшего в катастрофе пилота. Бесплодная женщина могла заказать ребенка-пробирочника. Но клонирование умершего каралось по всей строгости закона, как некогда каралась нелегальная продажа почек. Время от времени накрывали подпольные лаборатории, оснащенные центаврианскими репликаторами. Было время, когда Корделия подумывала обратиться в одну из таких лабораторий. Она слышала, что на Джек-поте, этой галактической Тортуге*, можно заказать любого клона. Достаточно предоставить в распоряжение «ученых» генетический материал. Но она не решилась. Кто вернется к ней с другой стороны? Мартин? Доминик? Или ей предстоит встретить бессмысленный взгляд зомби? Нет, это слишком страшно. Это снова то старое, почти вышедшее из употребления слово, святотатство.

Бозгурд вызвал ее по видеофону через неделю.

— Прилетай на Новую Верону, — бросил он и сразу отключился.

На Новую Верону? Почему туда? Новая Верона — престижный «дачный» поселок. Там нувориши спешат обзавестись недвижимостью. Урвал кусок от торговли титаном, платиной или импульсной взрывчаткой — и туда, на Новую Верону. Корделия бывала на Вероне как гостья, чаще вынужденно, ради сохранения и поддержания связей, но упрочить свое положение как завсегдатая не стремилась. Ей хватало собственного террариума — Геральдики.

Она связалась по комму с Ордынцевым.

— Разыщи МакМануса. Пусть готовит «Подругу смерти». Мы летим на Верону.

Свое странное и даже пугающее имя яхта обрела в честь давних событий, когда ее будущая владелица, после гибели «Посейдона», оставила научное поприще и подалась в военные репортеры.

Обретя память, которая долго и милосердно держала ее в исцеляющей темноте, Корделия внезапно обнаружила свершившиеся в ней перемены. Она все помнила, все до мельчайших подробностей, могла назвать имя своей матери, описать дом своего детства, перечислить школьных и университетских преподавателей. Она помнила первую встречу с Домиником, их первое свидание. Помнила первый крик новорожденного сына. Она могла безошибочно указать все супермаркеты, где они покупали детские вещи, и все придорожные кафешки, где они с Домиником завтракали, если рассвет заставал их в дороге. Память, давшая ей передышку, внезапно ошеломила своей педантичностью. Память вернулась, но не чувства.

Корделия лежала с закрытыми глазами, вновь и вновь перегоняя по изнанке век все радостные и устрашающие события, и… видела в них лишь дотошную видео презентацию. Она ничего не чувствовала. Картинки. Летопись. Почему? Неужели она утратила другую память? Стала будто неживой, пластиковой? Но все медицинские осмотры, которые она проходила, показывали, что физически она в полном порядке. У нее нет никаких повреждений. Ни мозг, ни психика не понесли никакого значимого ущерба. Она в порядке. Тогда что с ней? Что за странная атрофия чувств? Вновь ей вспомнился тот момент, когда свершилось ее мимолетное, воображаемое единения с космосом, когда космос, бесконечный, холодный, непроницаемый, заглянул в ее сердце через нависающий иллюминатор. Она вспомнила множество мерцающих равнодушных глаз. Нет, не совсем равнодушных, в этих глазах был интерес естествоиспытателя, глядящего в микроскоп. Ее в этот микроскоп изучали. Затем у нее что-то изъяли. Что-то нетелесное, непознаваемое. Может быть, у нее изъяли душу? Она кому-то понадобилась, эта душа? Одному из тех, кто готовил стекло с препаратом? Чувств больше нет. Она даже не страдает. Не умеет. Что это?

Она вышла из центра реабилитации и решила изъять оставшееся: отправилась внештатным корреспондентом на Шебу. Там как раз шли ожесточенные бои с повстанцами. Мобильную бригаду, куда ее приняли с испытательным сроком, накрыло ракетным залпом. Погибли все. Она выжила. Шла одна через джунгли. На базе сочли, что новичкам везет. Как в казино. Если новичок садится за зеленый стол, фортуна авансом дарует выигрыш. Чтобы уже не отступил, не отрекся, а гнался бы за призраком удачи. Корделия не только добралась до базы, но и сохранила все отснятые материалы. Этот репортаж наделал много шуму. Ее зачислили в штат.

На Новой Земле Корделия оказалась среди заложников, когда террористы попытались шантажировать администрацию взрывом коммуникационного центра. Башню заминировали, но то ли по нелепой случайности, то ли по неопытности и слабонервности террористов взрыв произошел раньше времени, к тому же не все заряды сработали. Трупы террористов выкопали через два часа. Часть заложников спаслась. Среди них была она, тогда еще Кора Эскотт. Невредимая.

Она пыталась свести счеты с жизнью еще трижды. Одна из таких попыток — разоблачение наркокартеля, державшего в страхе поселенцев на Лире, которое она затеяла, уже будучи штатным корреспондентом. Ей угрожали, подбрасывали к дому освежеванных животных, взрывали флайер, но Корделия продолжала свои разоблачительные репортажи. Ждала выстрела в спину, брошенной под ноги гранаты, неисправности в прыжковом двигателе, ложного обвинения, подброшенных наркотиков или атаки киборга. Но картель внезапно затеял войну со своими конкурентами, и очень скоро подбрасывать наркотики и минировать катер стало некому. Да что же это? Смерть избегает ее? Или заглаживает вину? Смерть — ее должница? А вскоре случилось и вовсе невероятное — она получила в наследство фамилию Трастамара и обанкротившуюся «Holonet News». «Что ж, — подумала тогда Корделия, — если дергать смерть за усы достаточно долго, у нее лопнет терпение. А средств для эпиляции у меня теперь более чем достаточно…»

В моменты опасности она снова чувствовала себя живой.

Когда медиа-империя окрепла, она купила яхту и назвала ее «Подруга смерти». А еще некоторое время спустя произнесла в эфире свою знаменитую фразу:

— Когда ты мертв, тебе все равно.

Несмотря на внушительные размеры и дополнительные мощности яхта не требовала увеличения штата. Экипаж был стандартный: капитан, пилот, навигатор, техник, врач. Все прочие, кто ступал на борт, пребывали в статусе пассажиров.

Капитан — бывший полковник инженерных войск Шон МакМанус. Пилот — Никита Романов, тоже бывший военный, служивший в штурмовой эскадрилье, комиссованный после ранения. Навигатором на «Подруге смерти» была девушка, Лена Кирсанова, хакерша, известная в узких кругах под псевдонимом «Мотылек». Врачом — темнокожий парень Ренди Кларк, военный хирург, а техником — бывший главный инженер разорившегося концерна «Техно-СИ», производившего транспортники, яхты и катера, Джон Фланаган. Набирая экипаж, Корделия сама проводила собеседования, отбирала кандидатов по одной ей уловимым признакам и, как показала дальнейшая работа, признакам верным. Экипаж, который она сложила, как паззл, из самых несхожих деталей, оказался на удивление работоспособным, а главное, с той же склонностью к процедурам по «удалению волос», которые практиковала она. Терять им было нечего.

Когда Корделия поднялась по трапу, ее встретили взгляды, горящие тайным нетерпением. Наконец-то, вот оно, приключение! Но долгожданная пассажирка тут же строго предупредила:

— Ничего особо экстремального. Мы всего лишь "прыгаем" до Новой Вероны.

Лена Кирсанова, уже проложившая трассу и скинувшая ее на комм капитана, разочарованно вздохнула.

— Летим к этим богатеям. Скучно.

— Ну извини, на Джек-Пот или на Ярмарку отправимся в следующий раз.

Ордынцев поднялся на борт корвета охранения. Этот небольшой, но очень маневренный, быстрый, вооруженный едва ли не лучше военных крейсеров кораблик будет двигаться параллельным курсом, прикрывая яхту от дураков и пиратов. Корделия пыталась убедить майора, что «Подруга смерти» в сопровождении не нуждается, а уже тем более во время рейса на Верону, но Ордынцев остался непреклонен.

— Бозгурд тоже обзавелся корветом. И не простым, а скоростным перехватчиком. Он взял этот корвет в личное пользование. Зачем, если у «DEX-company» достаточно транспортных средств? Вывод напрашивается сам собой. Для преследования и захвата. Одна ты в это логово не сунешься.

Корделия пожала плечами:

— Признайся, Ордынцев, тебе просто хочется покомандовать грозной военной посудиной! Даже если Бозгурд и обзавелся новеньким звездолетом, поверь, наслаждаться этой новой игрушкой он будет недолго.

От Новой Москвы до Вероны всего три прыжка. «Подругу смерти» оснастили собственной гасилкой, но, выходя из червоточины поблизости от «зеленой» станции, капитан предпочитал экономить время и «гаситься» на общих основаниях, так как собственное гашение занимало не менее десяти часов. Лена, проложив трассу через эти самые надежные станции, откровенно зевала. Корвет, сливаясь с чернотой космоса, дублируя звездное кружево маскировочным покрытием, как привязанный, висел на хвосте. Корделия в своей просторной гостевой каюте лежала на широкой нестандартной койке, смотрела в серебристый потолок и размышляла.

— «Две равно уважаемых семьи, в Вероне, где встречают нас события, ведут междоусобные бои и не хотят унять кровопролития…» — вполголоса продекламировала Корделия, спускаясь по трапу.

Ожидавший у последней ступеньки начальник службы безопасности подал ей руку. За спиной Ордынцева маячили двое его подчиненных, один — бывший спецназовец, второй — бывший аналитик того же подразделения «Центурион», которое некогда возглавлял Сергей. Оба в комбезах военного образца без знаков отличия, но с логотипом «МедиаТраст».

— И кто у нас Монтекки? — с усмешкой поинтересовался Сергей.

— Пока еще не ясно, — ответила Корделия, — но, судя по экипировке твоей гвардии, выбрать одну из сторон нам все-таки придется. Главное, не увлекайся ролью Меркуцио.

— Постараюсь.

— Отель забронировал?

— Обижаешь. Я еще с Новой Москвы своих ребят снарядил.

— Не сгущай краски. Бозгурду я нужна живая. Мой труп его рекламу в эфир не выпустит. Даже наоборот, заблокирует все легальные пути и нелегальные лазейки.

Следом за Корделией спустился капитан МакМанус.

— Нам что делать?

— Хотела бы я дать вам пару увольнительных, но что-то мне подсказывает, что делать этого нельзя, и почему нельзя — объяснить пока не могу. Есть у меня подозрение, что придется нам отсюда ретироваться, если не бесславно, то поспешно. Так что для осмотра могу позволить только окрестности космопорта. И гостиницу при нем же. Коммы не снимать.

— Вот и я о том же, — хмуро заметил Ордынцев. — Зря мы сюда прилетели.

— Да ладно, майор, — отмахнулась Корделия, — Новая Верона не Шеба, а всегалактическая тусовка. Тут бластеры заряжают шампанским, а не плазмой. Бозгурд вряд ли решится затеять здесь что-то шумное и противозаконное. Он тут не один такой всемогущий. У половины местных землевладельцев очень мохнатые «руки» в Совете Федерации. А он еще не Президент. Хотя ему больше подошел бы титул Императора.

В отеле, тихом, престижном, пятизвездочном, Корделию уже ждали. Это был не первый ее визит на Верону, и менеджер отеля уже знал ее предпочтения. Пятикомнатный номер с видом на безлюдные, живописные холмы, огромный балкон и выход на крышу, чтобы полюбоваться на звезды. Достаточно долгое время после катастрофы Корделия не находила в себе мужества вновь поднять глаза к небу с мерцающими огоньками, но приучала себя к этому страху, как к смертельному яду, принимая ежедневно микроскопические дозы. Бронировала номера в отелях с выходом на крышу, поднималась наверх с наступлением темноты и смотрела в черную бездну. Сначала падала от тошноты и головокружения, потом с тошнотой оставалась на ногах, а вскоре и вовсе перестала что-либо чувствовать. Она делала это кому-то или чему-то назло. Кому, объяснить не могла, но это противостояние полностью укладывалось в некогда избранную концепцию — игра со смертью на выбывание. Давай, кто первый сдастся, подружка!

Корделия расположилась в номере, приняла душ, пролистала сообщения от Дымбовски и принялась ждать. Сама она и не подумает сообщить о прибытии. Впрочем, об этом уже наверняка известно. Даже в космопорт пыталась прорваться какая-то ведущая светской хроники, журналистка местного онлайн-портала. Корделия уехала раньше. А в отель этих стервятников не пустят. Но Бозгурду скорей всего доложили. Ордынцев выяснил, что у Найджела на Вероне проживает не то близкий друг, не то дальний родственник, некий Анатолий Волков. Этот Волков возглавляет отдел продаж «DEX-company», развозит легальным и нелегальным заказчикам партии новеньких DEX’ов. К тому же приходится родным братом небезызвестному криминальному авторитету Ржавому Волку, бывшему военному, ушедшему в торговцы оружием, работорговлю и пиратство. По непроверенным данным, этот знаменитый бандит погиб на Маяке. Но тело так и не было найдено.

— Не удивлюсь, — сказал однажды Ордынцев, — если Бозгурд и есть тот самый Ржавый Волк. В базе есть образец его ДНК, но чтобы их сверить, ДНК Волка и Бозгурда, требуется добыть генетический материал последнего. А он вряд ли нам это позволит.

Корделия тогда посоветовала ему не увлекаться.

— Ты больше не возглавляешь «Центурион», Сергей, и это не твое дело. Будем воевать с Бозгурдом, если он даст повод, казус белли, а пока соблюдаем вооруженный нейтралитет.

Сообщение от главного дексиста пришло на следующий день.

«С прибытием, милая». «Скотина», подумала Корделия, но благоразумно ответила: «Жажду встречи, милый».

«Сегодня вечером», последовал ответ. «Оденься поприличней».

«Дважды скотина», снова подумала Корделия и ответила: «Как скажешь, милый».

«Ты умеешь быть послушной. Надеюсь, дорогая, тебе не надо напоминать, что приглашение распространяется только на тебя. И не советовал бы тебе брать с собой комм или другие технические цацки».

«Я оставлю комм во флайере, милый. Не беспокойся. Все твои грязные секреты останутся при тебе».

В ответ пришел ухмыляющийся смайлик.

— «О, эта кроткая на вид любовь, как на поверку зла, неумолима!»⁽¹⁾ — вполголоса продекламировала Корделия и выключила комм.

Новая Верона принадлежала к редкому земному типу планет класса А, то есть полностью соответствовала земным характеристикам по содержанию кислорода в атмосфере и температурному балансу. Таких планет, не нуждающихся в терраформации, было семь, и ценились они растущим и жадным до экспансии человечеством на вес анобтаниума. Около полувека назад, когда планета была только открыта, на нее успела наложить лапу корпорация «Pomme»⁽²⁾, в то время занимающая лидирующие позиции в галактическом бизнесе. К тому же, как это водится испокон веков, соучредители и топ-менеджеры корпорации имели тесные родственные и деловые связи в Совете Федерации, и очень скоро большая часть пригодных для заселения континентов Вероны была скуплена по бросовым ценам. Сначала там обосновалось руководство компании, отхватив под загородные дома океанское побережье, а затем, когда все родственные запросы были удовлетворены или кончились деньги, то землю стали продавать или сдавать в аренду всем желающим, кому банковский счет позволял обзавестись уютным коттеджем на берегах горных и лесных озер или в глуши изумительных хвойных лесов. Желающих нашлось немало, и со временем цены на недвижимость выросли до астрономических величин. Новая Верона превратилась в заповедник для богатых и знаменитых. Положительный момент этой обособленности заключался в недоступности планеты для бесконтрольной и бессистемной урбанизации. Первые землевладельцы из «Pomme» сообразили, что континенты Вероны принесут гораздо более ощутимую прибыль, если останутся первозданными, а не превратятся в грандиозные свалки, подобно континентам Земли. В конце концов, для миллионов полунищих переселенцев с их выводками детишек, для экологически неблагонадежных предприятий, для испытательных полигонов есть множество других планет, с климатом далеко не идеальным, которые и радиоактивными отходами удобрить не жалко. А Новая Верона — это экзотический остров Баунти в космическом океане, место, где самые оборотистые, хваткие, ловкие, напористые, изобретательные и беспринципные наслаждаются отдыхом от трудов своих праведных.

Корделия не любила Новую Верону. Она знала, что здешнее высшее общество относится к ней с ревнивой завистью, потому что она не только особа независимая и состоятельная, но и уроженка Геральдики. Геральдика тоже была своего рода заповедником «избранных» — аристократов со старой Земли, выкупивших планету вскладчину. Нуворишам с Вероны путь на Геральдику был заказан. Как некогда был заказан путь в высшее парижское общество банкиру Нусингену⁽³⁾. Жители Вероны могли побывать на Геральдике только по персональному приглашению. Но даже с приглашением пребывание на Геральдике ограничивалось домом приглашающего. В соседские поместья даже званого гостя не пустят. Будет дан вежливый, но категоричный отказ. Корделия сама неоднократно прибегала к этому недемократичному средству, когда к ней напрашивались какие-то хорошие знакомые ее соседей, а сама она никого в дом на Геральдике не приглашала. Разве что делала исключение для Ордынцева, когда тот настаивал на соблюдении правил безопасности, или для экипажа своей яхты, чтобы те тоже могли насладиться красотой природы после долгого и утомительного перелета.

Новая Верона, в отличии от тихой чопорной Геральдики, походила на круглосуточное казино или закрытый клуб. Как говорится, noblesse oblige⁽⁴⁾. Корделия извлекла из сейфа бархатный футляр, где в шелковистом углублении хранилось старинное колье. По легенде, это колье принадлежало кому-то из испанских королев. Еще одна часть свалившегося на нее наследства, которое ей оставил отец, последний из династии Трастамара. Корделия не испытывала перед фамильной реликвией благоговейного трепета, несмотря на ее стоимость. Она даже слегка удивлялась тому значению, какое люди уже не одну сотню лет придают этим кусочкам графита. Или золоту, вся ценность которого по сути состоит в его химической устойчивости. Платина обладает схожими характеристиками, она еще более инертна, чем золото, и встречается реже, но «благородной» славы удостоилась только в XIX-м веке. Прежде ею пренебрегали и ценили дешевле серебра. Но золото всегда действовало на людей завораживающе, приманивая своими чарами. Вот и это колье. Если Корделия его наденет, на нее все будут смотреть. Будут прикидывать стоимость. Подобные драгоценности как магический артефакт. Однажды Бозгурд заметил у нее на пальце старинное кольцо-печатку, тоже наследство, и как-то настороженно затих, непрерывно отслеживая ее руку, будто киборг — полицейский жетон. Что его так впечатлило? Кольцо как кольцо. Громоздкое. Какой-то давно умерший Чезаре хранил в нем яд. И травил неприятных собеседников. Может быть, и ей воспользоваться опытом предков?

1) У. Шекспир "Ромео и Джульетта"

Вернуться к тексту

2) "Pomme" — яблоко (фр.)

Вернуться к тексту

3) Отсылка к "Сценам парижской жизни" Оноре де Бальзака

Вернуться к тексту

4) Положение обязывает (фр.)

Вернуться к тексту

Платье выбрала из коллекции Виолы Боннэм, дизайнера с Геральдики, платье строгое, из черной тафты, классического фасона. Руки обнажены. Одно плечо проглядывает в узкий вырез, декольте нет, ткань под горло, но спина свободна до талии. Ассиметричный подол, мелькающее в разрезе колено. Не мрачновато ли для праздника жизни?

Ордынцев ждал в холле отеля. Застыв, оглядел ее, словно опекун, чья воспитанница выходит в свет.

— Ты уверена?

— Ордынцев, ты мне не отец. Если не вернусь, расстреляешь их логово из пушек.

— Полномочия даешь?

— С радостью. Но я вернусь, вот увидишь.

Управляющий отеля выразил свое восхищение. Две незнакомые постоялицы в усеянных блестками платьях неприязненно таращились из угла. Послышался гул снижающегося тяжелого флайера. Через минуту в холл шагнул Бозгурд. Элегантный. Самоуверенный.

— О, демоны космоса, Корделия, ты ослепительна! — Заметил Ордынцева. — Нет, майор, вам с нами не по пути. Вы останетесь здесь. Корделия поедет со мной.

— Я буду следовать на расстоянии, — холодно уведомил его Сергей. — Согласно инструкции. В противном случае госпожа Трастамара никуда не поедет.

На лице Бозгурда сквозь фальшивую любезность мимолетно проступил волчий оскал. Но он тут же засмеялся.

— Корделия, неужели ты меня боишься?

— Не тебя, Найджел, инструкции. Мой начальник безопасности всегда неукоснительно ей следует. Если я осмелюсь не подчиниться, он посадит меня под домашний арест.

Бозгурд перевел взгляд с нее на бывшего майора. У того рука небрежно коснулась кобуры.

— Ну так и быть! Если вы такие пугливые, то следуйте своим инструкциям. Но с условием. Твой майор, бывший, останется снаружи. Пусть ждет за воротами. Это вилла моего… моего близкого друга. Сегодня там вечеринка. Актеры, политики. Одним словом, знаменитости. Твоему легавому там нечего делать.

— Мы будем ждать снаружи, — согласился Ордынцев.

Бозгурд галантно предложил даме руку и повел к своему флайеру, огромному, темному, в серебристых разводах, с эмблемой «DEX-company». Аналог земного Роллс-Ройса. Престижная неповоротливость. Обивка из натурального шелка, сиденья из кожи ягнят лемурийского буйвола. Когда киборг-телохранитель задвинул дверцу, Бозгурд заговорил совсем другим тоном.

— Надеюсь, ты не забыла, Корделия, что я вынужден соблюдать конфиденциальность. Эти секреты, грязные секреты, как ты выразилась, не мои, они принадлежат корпорации. На входе тебе придется пройти через сканнер.

Корделия бросила на него презрительный взгляд.

— Так обыщи меня.

— Я бы с удовольствием. Если позволишь…

— У меня нет встроенных камер. Может быть, хочешь лично обследовать это колье? Его сделали в 16-м веке. Тогда о «жучках» слыхом не слыхивали, разве что блохи пользовались популярностью.

— Я не шучу, — жестко ответил Бозгурд.

— Я тоже, — в тон ему ответила Корделия.

Вилла Анатолия Волкова представляла собой нечто среднее между ультрасовременным арочно-стеклянным трендом и мотивами пламенеющей готики. Из беспорядочного на вид нагромождения стекла и металла к небу вздымались три заостренные башни, грозные, как баллистические ракеты. Корделия оценила их размер и насмешливо спросила:

— У твоего друга комплексы?

— Что? — не понял Бозгурд.

Она взглядом указала на башни. У Бозгурда дернулась щека.

— Это не комплексы. Это дурновкусие.

Подал руку даме и повел к парадному входу. Дом был ярко освещен. В окнах, на открытых балконах мелькали гости. Слышался пьяный смех. Звучала музыка. Что-то из тюремной или пиратской лирики. Парковка забита флайерами самых дорогих и престижных моделей. На входе стояли два DEX’а. У одного в руке портативный сканер. Корделия, насмешничая, вскинула руки и с деланной покорностью завела их за голову.

— Это излишне, Корделия, — нахмурился Бозгурд.

— О нет, Найджел, я хочу, чтобы ты не сомневался в моей лояльности и покорности. Я же дала слово. Никакой шпионской аппаратуры.

Сканер на колье не отреагировал. Видимо, был запрограммирован на поиск передающих и записывающих устройств.

— У меня ничего нет, — сказала Корделия киборгу, хотя ее никто не спрашивал.

— Искренность 96%, — механически констатировал DEX.

— Я и не сомневался, — проворчал Бозгурд.

Он снова взял ее под руку и повел в переполненную гостиную. Там было шумно, душно и натужно весело. Гости уже изрядно в подпитии.

— Вот черт, братец… — послышался нетрезвый, мужской голос. — Наконец-то!

К ним подскочил мужчина лет тридцати, по сложению в чем-то неуловимо схожий с Бозгурдом, такой же коренастый, широкоплечий и клыкастый. Бозгурд взглянул на него с придушенной яростью. Тот икнул и переменился в лице.

— Мистер Бозгурд, рад вас видеть! Добро пожаловать. А ваша дама… не имею чести.

— Это Корделия Трастамара, — почти угрожающе, с той же глубинной клокочущей яростью представил ее владелец «DEX-company». — Она почтила нас своим визитом. И я надеюсь… Я очень надеюсь, что она не будет разочарована.

Корделия благоразумно сделала вид, что не заметила разыгравшейся пантомимы. Хозяин дома назвал Бозгурда братцем… Значит, братец. Занятно, очень занятно.

— Корделия, это Анатолий Волков, наш директор по маркетингу. Мой… хороший друг.

Корделия чуть склонила голову и милостиво протянула руку с тем самым старинным перстнем. Перстень тут же возымел свое магическое действие. Анатолий снова икнул и завороженно уставился на драгоценность. Затем опомнился и церемонно поднес руку дамы к губам. Поцеловал старательно, влажно, даже причмокнул. Она усмехнулась, а Бозгурд поморщился.

— Такая честь! Такая честь! Сама Корделия Трастамара в моем доме, — бормотал Анатолий с пьяным радушием, разглядывая перстень.

Корделия отняла руку. Она испытывала неодолимое желание воспользоваться салфеткой, будто вляпалась в чей-то плевок. Роль салфетки неожиданно сыграл Бозгурд — подставил ей локоть, играя в галантного джентльмена, и Корделия мстительно этим воспользовалась. Анатолий все еще таращился на нее с пьяным восхищением.

— Не смущай даму, братец, — насмешливо посоветовал «джентльмен».

Тот сразу отступил.

— Вы… тут… располагайтесь, господин… Бозгурд. Чувствуйте себя как дома… и вы, мадам, сударыня, мэм…

— Гости заждались, — еще суше перебил его Найджел. Когда сконфуженный хозяин ретировался, заметил, — всегда отличался редким идиотизмом…

— А ты давно его знаешь?

— Увы… — но тут же спохватился. — Приходилось… встречаться. Родители наши вели кое-какие дела. Вот и поручили… присматривать. Да черт с ним! Я слово свое сдержал, к делу этого бездельника приставил.

— И делу прибыльному, — как бы невзначай заметила дама, сударыня и мадам. — Далеко не каждому бездельнику с хроническим идиотизмом так везет. Чтобы и покровитель, щедрый, великодушный, и должность не последняя.

Бозгурд хохотнул. Он вел ее через переполненный зал, не обращая внимания на сыпавшиеся приветствия.

— Завидуешь? Могу и тебя пристроить. Хочешь престижную должность?

— Да мне как бы и своей хватает.

— Ты о своем холдинге? Да это же мелочь, игрушка. Масштабы не те.

— «Жаль, королевство маловато, развернуться негде», — тихо проговорила Корделия.

— Это ты к чему?

— Да так, вспомнился один персонаж. Ты куда меня ведешь?

— Есть тут тихое местечко. Мы ведь тогда не договорили. А там нам никто не помешает.

— Все еще надеешься отыскать у меня шпионские цацки?

— А на кой они тебе? Ты же не воевать со мной вздумала?

— Нет, — честно ответила Корделия, — не вижу в том необходимости. Сам убьешься.

Бозгурд как раз приоткрыл дверь в смежную с гостиной комнату. Услышав сказанное, он остановился.

— Не понял.

Корделия ответила самой безмятежной улыбкой.

— Найджел, держать даму в дверях невежливо.

Он опомнился и пропустил ее вперед. Едва она вошла, захлопнул дверь и приложил палец к сенсору. Тот загорелся красным. Гостья огляделась. Классическая переговорная. Или допросная. Окон нет. Хорошая звукоизоляция. Дверь с сенсором, реагирующим на отпечаток пальца. Квадратный стол в середине. Четыре жестких стула. В углу, правда, полукруглый диван с крошечным кофейным столиком. На стеклянной поверхности — бутылка вина и два бокала. Корделия покосилась на этот неуклюжий атрибут соблазнения. Как же ты предсказуем, Бозгурд!

Не дожидаясь приглашения, расположилась на диване и взяла бокал. Бозгурд вынул пробку и наполнил хрупкую посудину на четверть. Корделия повертела бокал, изучила напиток сначала вдохом, затем крошечным глотком, полюбовалась цветом, оценила вязкость и послевкусие. Затем спросила:

— Будешь угрожать или соблазнять?

Бозгурд хмыкнул. Тоже налил вина и сразу выпил. Сел не на диван, как предполагалось, а развернул к собеседнице один из стульев.

— Ни то, ни другое.

— Правильно. Со мной это не сработает. Есть, правда, вариант меня изнасиловать. Как того требует твое мужское самолюбие. Но в этом случае тебе придется меня убить. Готов?

— Да космос с тобой, Корделия! Разве я похож на злодея?

— Еще как похож. Тебе осталось выяснить у меня, где живет бабушка.

Бозгурд сначала в недоумении приподнял брови, а затем расхохотался.

— Все-таки я в тебе не ошибся! Ты удивительная женщина.

— Есть немного. Что остается бедной Красной Шапочке? Вариантов нет. Съедят. Чего ты хочешь, Найджел? Вот я здесь, на Новой Вероне, прилетела по первому твоему зову. А ты меня бордосским потчуешь и саспенс нагоняешь. Говори уже. Понимаю, реклама не более чем предлог. Ты хочешь чего-то большего? Чего?

Бозгурд многообещающе улыбнулся. Корделия погрозила пальцем.

— Только без матримониальных поползновений. Тема закрыта.

— Да понял я, понял. Не дурак. Твое «нет» означает «нет», без иносказаний и оттенков. Не в моих правилах навязывать свое общество даме. Предложение есть, но… другое.

— Снова разумные киборги?

— В некотором роде. Корпорация намерена запустить еще одну линейку. «Совершенство». Ты же знаешь, что означает аббревиатура DEX?

— Знаю. Developing excellence. На пути к совершенству. Или к превосходству.

— Именно. На пути. Но путь, в конце концов, пройден. И остается… совершенство.

— Разумные киборги?

— Люди, Корделия, люди. Но с преимуществами киборгов. Скорость, сила, регенерация. Представляешь себе такую армию? Нет, это уже не безмозглые куклы, которым требуются точные приказы, не пушечное мясо, которое бросают на прорыв, чтобы закидать трупами противника. Это универсальные, неуязвимые солдаты. Им не нужны программы, они мыслят самостоятельно. Сами принимают решения, сами проводят операции, сами разгребают последствия. Не идут тупо вперед, а проводят рекогносцировку, делают расчеты, совершают маневры, добывают разведданные.

— У вас же для этого есть Bond’ы. В моей службе безопасности есть один. Он тем самым и занимается. Шпионит, подслушивает, собирает разведданные. Ордынцев повсюду его с собой таскает. В чем разница?

Бозгурд фыркнул.

— Bond’ы наиболее близки к «Совершенству». У них прокачанная программа имитации личности и более совершенный процессор. Но они не люди. Ты же можешь отличить своего Bond’а от человека, не так ли?

— Могу. Но я знаю, что он киборг. Хотя… Ты прав, через какое-то время все остальные тоже догадываются.

— Вот видишь! А с теми, из новой линейки, не догадаются. Они будут обладать креативностью людей, их творческим подходом, эмоциональным спектром, иррациональной логикой и даже… чувствами. Они смогут любить, ненавидеть, завидовать, ревновать…

— Зачем, Бозгурд? — тихо спросила Корделия. — Земля страдает от перенаселения. Человечество плодится в геометрической прогрессии. Зачем добавлять к этой ненасытной расползающейся массе еще и тех, кто создан искусственно? Неужели среди сорока миллиардов хомо сапиенс не найдется пары сотен талантливых шпионов или отмороженных вояк? Насколько мне известно, армия Федерации никогда не испытывала недостатка в добровольцах.

— Мы вовсе не намерены пополнять своими новыми киборгами армию Федерации. Военным хватит наемников и безмозглых DEX‘ов. Если в армии и появятся киборги линейки «Совершенство», то среди штабных офицеров. Командующий дивизией, округом, флотом. Возможно, военный губернатор.

— Министр, член Совета Федерации, Президент, — тихо добавила Корделия.

Бозгурд усмехнулся.

— Я никогда не сомневался в твоей сообразительности, Кора.

Она вздрогнула. Ее так не называли более пятнадцати лет.

— Ты расставишь по всем ключевым позициям этих своих, совершенных. Возможно, даже устроишь несколько подмен, устраняя неугодных. Не так уж и трудно вырастить киборга с определенным генокодом. Закачать всю необходимую информацию, дать пару месяцев на адаптацию, изучение привычек, ближнего круга. А потом… подменить. Лихо.

Владелец «DEX-company» самодовольно хмыкнул.

— Ну, как тебе план? Хочешь поучаствовать?

— А как ты намерен их контролировать? Если даже рядовые «шестерки» выходят из повиновения и убивают своих хозяев, то как ты намерен заставить подчиняться этих, обладающих полноценным разумом?

Он улыбнулся еще более самодовольно.

— Есть средства. У них будет скрытый блок подчинения. Они даже сами знать об этом не будут. Да и первоначальные подсознательные установки, которые они получат, едва лишь обретут сознание, направят все их последующие действия в нужное нам русло. Ты же знаешь, что нет ничего проще запрограммировать того, чей мозг девственно чист. Это же по сути будут младенцы. Опытный психолог внушит им все что угодно.

— Ну да, например, что ты Господь Бог.

Бозгурд гыгыкнул.

— А что, я бы не отказался.

— Вы потому и уничтожаете «шестерок», чтобы никому в голову не пришло, что поблизости может оказаться разумный киборг?

— Естественно. И у нас почти получилось. Сомнительная партия ликвидирована. За редким исключением… Есть с десяток чокнутых, кто предпочитает помалкивать о разумности своих кукол. С одним таким я даже встречался… Коллега, можно сказать. Бывший космодесантник. Вышел на пенсию, затем от скуки обзавелся старым транспортником. И возит на своей посудине сорванного киборга. Этот киборг у него за навигатора.

— И ты… ему это позволил?

— А он мне не мешает. Сидит тихо. Помалкивает. Киборг оформлен как оборудование и боевая единица с ограниченными возможностями. И навигатора они каждый месяц нового нанимают. Все честь по чести. Я же сказал, пока молчат, я их не трону. Как и всех прочих, у кого в качестве оборудования сорванные киборги. А вот если заговорят…

Корделия повертела бокал.

— Слушай, Найджел, а ты не боишься, что я тебя сдам?

— Мы же с тобой договорились. У тебя нет доказательств.

— Да, сейчас нет. Но я могу затеять расследование. Вот, например, ты упомянул одно имя. Как его… ах да, Гибульский. А почему бы мне не натравить на этого Гибульского свою службу безопасности? Или бригаду любознательных журналистов? Они ох как любят сенсации.

— Это будет несколько затруднительно, как для службы безопасности так и для журналистов, — усмехнулся Бозгурд. — Александр Гибульский погиб. Несчастный случай.

— Ах, вот почему ты такой храбрый. Свидетель погиб. И как вовремя!

Бозгурд развел руками.

— Увы, невосполнимая потеря для нашей компании. Трагическая случайность. Ты же знаешь, человек смертен…

— «… это было бы еще полбеды. Плохо, что он иногда внезапно смертен…» — глухо добавила Корделия.

Собеседник вновь уставился на нее с недоумением.

— Извини, Найджел, дурная привычка. Следы былой начитанности. Никак не избавлюсь. Ты что-то сказал?

— Я с тобой согласился, человек внезапно смертен. Вот только что строил планы, вел расследование, собирал улики, задавал вопросы и вдруг — бац! — ограбление. Или пожар. Или неполадки в прыжковом двигателе. Или… Да мало ли что может случиться! Космос полон опасных неожиданностей.

Бозгурд не улыбался. Голос утратил светскую любезность.

— Ты же не хочешь, чтобы с твоими любознательными журналистами что-то случилось? Работа у них опасная, в движении, по горячим точкам. Я вот слышал, что одна твоя бригада уже попала под обстрел у Гаммы Стрельца. Три военных корвета взяли в клещи пиратский крейсер. Ну и твои на катере сунулись. Ноги-то унесли?

Корделия молчала. Глаза Бозгурда холодно, хищно светились. Казалось, он сейчас облизнется. Она стиснула бокал. За себя она не боялась. Бозгурд мог сколько угодно расписывать ей мастерство своих наемных убийц. Ее уже убивали. Но Бозгурд угрожал не ей. Он угрожал тем, за кого она несла ответственность, их семьям, их детям. Конечно, эти люди всего лишь на нее работали, с большинством из них она даже не была знакома. Но, подписывая контракт, они становились частью некого целого, клеточками информационного организма, который она выращивала и пестовала, как ребенка, а Бозгурд только что пообещал отрезать этому ребенку уши.

— Ты все-таки угрожаешь.

— Как и ты мне. Ты пригрозила расследованием, я вынужден защищаться. Давай все же поговорим как деловые, разумные люди. Я предлагаю тебе взаимовыгодное партнерство, и ради этого партнерства я готов поступиться кое-какими секретами. Собственно, я уже это сделал. Но и ты должна мне кое-что пообещать. Никаких журналистских расследований. Мой предшественник, этот бесхребетный слизняк, позволил информации о срывах стать достоянием общественности. Репортажи шли по всем новостным каналам. Акции компании обвалились. Я такой оплошности не допущу. Я буду действовать решительно. И меня не остановит даже такая удивительная женщина, как ты, Красная Шапочка.

— А если я не пожелаю заключать с тобой сделку? Вот не найду я ее для себя приемлемой! Что тогда? Тоже будешь действовать решительно?

Бозгурд откинулся на спинку стула.

— Опять я злодей! Я не злодей, Корделия, я бизнесмен. Я всего лишь предостерегаю тебя от необдуманных действий, от шантажа, мести, публичных заявлений, жалоб в галаполицию, излишнего любопытства и прочих сопутствующих телодвижений. Но выбора я тебя не лишаю. Таких, как ты, нельзя загонять в угол. Я предлагаю тебе войти в долю, стать моим партнером, союзником. Ты мне содействуешь, я щедро плачу, хочешь — киборгами, хочешь — деньгами. И, само собой, то мое обещание. Не нравится, расходимся каждый при своем.

— Почему я, Бозгурд? Есть другие холдинги, другие новостные каналы. Вот там, за стенкой, найдется с дюжину инвесторов. Они охотно примут твое предложение, не задавая вопросов.

Бозгурд в свою очередь повертел бокал.

— А я их всех уже купил. С ними просто. И… неинтересно. К тому же, они предадут меня при первой возможности. Ты тут свою начитанность поминала. Кто сказал, что предательство дело времени?

— Ришелье, Арман дю Плесси.

— А он… кто?

— Министр короля Людовика XIII. Франция, семнадцатый век.

— Умный мужик был. Я с ним полностью согласен. Все мои так называемые партнеры потенциальные предатели. А вот если союзником будешь ты… Ты пойдешь до конца.

— Ты мне льстишь, Найджел. Или оскорбляешь. Еще не решила. Но я тебя понимаю. Пожалуй, я бы на твоем месте поступила бы точно так же. В смысле, решительно. Так ты покажешь мне киборга? Как ты его назвал? «Совершенство»?

Анатолий, лавируя между гостями, умело отшучиваясь и ускользая, двинулся к противоположному выходу. Корделия и Бозгурд — за ним. Из большой шумной гостиной они перешли в малую, освещенную несколькими парящими под потолком светильниками, имитирующими свет факелов. В этой малой гостиной по углам жались парочки. Корделия предпочла не вносить ясность в то, чем они там занимались. Из малой гостиной дверь вела в оранжерею, душную и влажную, наполненную неизвестными видами ярких, источающих аромат растений. Корделия узнала только леразийскую птицеловку, растение хищное, плотоядное, но искупающее свой пищевой порок необыкновенно-красивыми золотисто-оранжевыми цветами. Эти цветы походили на запутавшиеся в темно-фиолетовой листве огоньки свечей. На каждом кусте было не меньше сотни бутонов, и все полупрозрачные, нежные, трепещущие, будто их постоянно тревожил ветер. Возникал эффект многослойного пламени. Корделия успела заметить, как один из этих нежных цветков «поджаривает» в самой сердцевине какое-то пернатое существо. Существо еще шевелилось. Корделия отвернулась.

За оранжереей был коридорчик, упирающийся в двери лифта. Анатолий коснулся зеленого сенсора, и тот замигал, в шахте послышалось тихое гудение.

— Маэстро нас ждет, — сказал он, не оборачиваясь к спутникам.

И кто у нас «маэстро»? Дверь лифта бесшумно откатилась. Они вошли. Собственно, это был самый обычный лифт, предназначенный для тех, кто не желал идти пешком в отведенные на верхних этажах апартаменты. Анатолий извлек из кармана небольшое прямоугольное устройство, поднес к нижнему сенсору с цифрой «1» и нажал два раза. Дверь закрылась, и лифт поехал. Вниз.

— Заблудившийся гость попасть в лабораторию не сможет, — пояснил Бозгурд. — Как видишь, тут даже нет сенсоров, указывающих, что маршрут может быть изменен. Сигнал приходит с электронного ключа.

— Я поняла, — спокойно ответила Корделия. — Это намек на то, что, если Ордынцев задумает меня искать, ему и в голову не придет воспользоваться этим лифтом.

— Да космос с тобой, Корделия! Какие намеки? Я всего лишь даю пояснения по ходу дела. Твоему Ордынцеву не придется тебя искать, ты выйдешь к нему сама, целой и невредимой. Я хочу упрочить нашу дружбу, а не разрушить.

Корделия обезоруживающе улыбнулась, как бы говоря: «Я всего лишь слабая женщина, всецело доверяющая мужчине». Лифт остановился. Дверь так же бесшумно откатилась. Сразу за ней в ярко освещенном, по-больничному белом коридоре, она увидела невысокого полного человечка в халате. Человечек торопливо шагнул навстречу Бозгурду. Корделию как будто не заметил. Но Найджел тут же исправил это упущение.

— Познакомься, Корделия, это наш местный гений, профессор Зигмунд…

— Неужели Фрейд? — успела вставить она.

— Нет, он, к счастью, не настолько известен. Профессор Лобин. Прошу, если не любить, то жаловать в ближайшие полчаса.

— Получается З.Лобин. Занятно, — улыбнулась Корделия, протягивая местному гению руку. — Надеюсь, внешняя форма не соответствует содержанию.

— Ну что ты, — добродушно рыкнул Бозгурд, — наш профессор само милосердие. Рыдает от жалости над своими подопытными. Так, Зигмунд?

Профессор густо покраснел. Лицо у него было круглое, одутловатое, бородка редкая, будто щипаная. Волосы на круглой голове вьющиеся, но прореженные, будто сорняки на грядке. Двигался он суетливо и как-то заискивающе.

— Я, конечно, ценю ваш юмор, мистер Бозгурд, но я все же попросил бы…

— Ладно, ладно, не пузырься, яйцеголовый.

Корделия усилием воли сдержала смешок. Нечего себе повадки у большого босса!

— Как там твой подопечный? Готов принять посетителей?

— Да, да, все готово. Провел инструктаж согласно вашим указаниям.

— Тогда веди.

Лаборатория была небольшой, но оснащенной с максимальной функциональностью. Прежде Корделии не доводилось бывать в закрытых помещениях «DEX-company». Она имела о них представление по редким и очень сухим репортажам, которые время от времени появлялись на различных каналах. Демонстрируя свою открытость и готовность к сотрудничеству, «DEX-company» сама организовывала эти познавательные экскурсии, допуская журналистов в свои салоны, офисы и лаборатории. Обычная практика для такого масштаба корпораций. Посмотрите на нас изнутри, так сказать, в домашней обстановке, без галстуков! Мы совсем не страшные! И киборгам у нас живется сытно и привольно. Мы им и папа, и мама, и «какава с чаем». Разумеется, в цеха, где идет непосредственно производство живых кукол, и на циклопических размеров космические станции, где в особых условиях невесомости выращиваются органические заготовки для киборгов, никого из посторонних не допускали. Более того, координаты этих механизированных «роддомов» не были известны даже большинству сотрудников компании. В цеха давался доступ только самым доверенным специалистам, поэтому Корделия смотрела на представшие ей декорации с нескрываемым, хотя и брезгливым, любопытством. Сверкающие той же больничной стерильностью приборы, нависающие лампы, также сходные с софитами операционной (к счастью, бездействующие), полупрозрачные мониторы, биоклавиатуры, толстые переплетенные, как змеи, кабели и, конечно, стенд. Это приспособление для тестирования Корделия также видела в репортажах. Этот был пуст. Лаборатория вообще казалась необитаемой. На двух мониторах мерцали красные огоньки режима Standby. Тусклое синеватое освещение. «Как в морге», подумала Корделия. Она уже жалела, что согласилась приехать, что поддалась этому соблазну.

— И где он? — нетерпеливо спросил Бозгурд. — Надеюсь, у тебя хватило твоих гениальных мозгов вытащить его из транспортировочного модуля?

— Да, да, конечно. Он здесь.

Лобин повел их в дальний конец лаборатории, мимо рабочих столов с измерительными приборами, к небольшому боксу за прозрачной стеной из сверхпрочного пластика. В боксе был тот же синеватый свет из мертвецкой. Но Корделия сразу заметила сидящего в дальнем углу человека. Он сидел, обхватив колени руками. На приближающихся людей он не обратил внимания, продолжая смотреть прямо перед собой. Лобин коснулся сенсора, и в бокс вспыхнул свет. Тот самый, ослепительно режущий, операционный. Обыкновенный киборг, вероятно, не заметил бы перемены в освещении, полагаясь на опцию фильтрации внешних раздражителей, но тот, кто находился в боксе, вздрогнул и поднял голову. Затем взглянул на людей. Корделия увидела темные, неровно остриженные волосы и очень молодое, исхудавшее лицо. И глаза. Живые.

— Эй, DEX, а ну иди сюда, — приказал Бозгурд. — Поднимайся. — Повернулся к Корделии. — Собственно, он не совсем DEX, боевых программ на него не ставили. Обходились базовыми, для физиологии и моторики. Впрочем, они ему не особо и нужны. Он у нас… самостоятельный. Но основа та самая, DEX, шестерка. Он своеобразная квинтэссенция той чертовой партии. Самая устрашающая крайность. Большая удача, что они все в эту крайность не впали.

Киборг или человек, — Корделия не смогла бы ответить с уверенностью, — приблизился, (движения очень человеческие) и застыл в двух шагах от прозрачной перегородки. Босые ступни на гладком металлизированном покрытии. Киборг был одет в джинсы, которые предыдущий владелец или он сам небрежно обрезал тупым ножом до середины голени. Корделия подумала, что ему должно быть холодно стоять на этом блестящем стерильном полу. В боксе не было ни матраса, ни походного коврика, ни даже куска резины, которая могла бы смягчить поверхность под босыми ногами. К джинсам прилагалась не футболка, а рубашка с длинными рукавами, явно не по размеру, рукава длинные и широкие, скрывающие кисти рук почти до кончиков пальцев. Казалось, эту одежду, и укороченные джинсы, и рубашку, нашли впопыхах всего четверть часа назад. «Они, что же, голым его привезли?» подумала Корделия. И взглянула ему в лицо. Он стоял как раз напротив. Не напротив Бозгурда, Анатолия или профессора, а напротив нее. Лицо застывшее, но не той пластиковой неподвижностью, которая отличает киборга. Это было застывшее лицо усталого, отчаявшегося человека.

Было в этой неподвижности что-то устрашающе знакомое, не то по ночным кошмарам, не то по мало чем отличимым от них воспоминаниям. Она уже видела это застывшее в безысходности лицо. Видела очень близко. Даже разглядывала его, изучала. Это было ее собственное лицо, лицо безымянной женщины в переполненной клинике при космопорте. Женщины, потерявшей память… Женщины, выбравшей глухоту в нарастающей какофонии… Она тащила за собой капельницу, как загарпуненная рыба тащит рыбачью лодку… Женщины, искавшей какой-то выход. Она должна была куда-то успеть. Потом выход нашелся. Там была узкая дверь, блестящая, из стеклопластика. В ее гладкой поверхности женщина увидела свое отражение. Свое застывшее, помертвевшее лицо, с провалившимися, в синюшной черноте, глазами. Та же неподвижность. Та же пустота внутри. За этим лицом, конечно, есть мышцы и кости, но существуют они формально. В действительности там все выскоблено, обглодано безмолвным страданием.

Корделия смотрела в лицо возникшего перед ней существа, безжалостно вырванного из спасительного полумрака, и видела себя. Это она, опустошенная, обескровленная, выпитая до капли космическим мраком. Киборги не знают этой отрешенности. Их кукольные глаза пусты, но пусты по-другому, как пусты фальшивые бусины, выдаваемые за жемчуг. В фальшивке бездна не отражается, фальшивка не уводит через провалы фиолетовых зрачков к самому дну мироздания, к плоскости, где вселенная избавляется от самого времени. Так отрешенно, потерянно могут смотреть только люди. Живые. Кто перед ней? Человек? Но зачем они показывают ей человека?

— Бозгурд, — резко сказала Корделия, отшатываясь от прозрачной стены, — это что? Шутка? Это же… это же человек…

В ответ Бозгурд криво, но торжествующе усмехнулся.

— Увы, дорогая. Это не человек. Это киборг. — Он шагнул ближе к перегородке. — Эй, DEX, изобрази-ка нам что-нибудь из своих киборгских штучек. Боевой режим. Или глазами красными посверкай. Что там у тебя? Ночное зрение?

Существо за перегородкой, человек или киборг, покосилось на говорящего. Взгляд существа был полон презрения. Злого, отчаянного. «А ты меня заставь!» говорили эти глаза.

— Переход в боевой режим невозможен. Отсутствует необходимое программное обеспечение.

Голос хриплый, усталый, но определенно человеческий.

— Может, — испуганно вмешался Лобин. — Он все может! И в боевой… и ночное зрение, и сканер, и детектор.

— Не подчиняешься, значит, — зловеще протянул Бозгурд. — А если так… Умри!

Корделия вздрогнула. Но человека нельзя убить одним словом. Только тот парень за перегородкой вдруг замер. И… перестал дышать. Он взглянул на Бозгурда с какой-то странной торжествующей горечью. И закрыл глаза. Какое-то время ничего не происходило. Потом он поник, обмяк, колени подогнулись, и узник стал падать, замедленно, как будто воздух изменил плотность.

— Найджел! — крикнула Корделия. — Что это?

— Не паникуй, у нас есть три минуты, я слежу за временем. Я всего лишь хочу, чтобы ты убедилась, — невозмутимо ответил Бозгурд. Затем сверился с дорогим увесистым коммом на левом запястье, перевел взгляд на трепещущее тело за перегородкой. — Отмена приказа.

Корделия услышала судорожный вдох. Так вдыхают утопающие, мучительно, со свистом и всхлипом. Воздух прорывается в легкие, принуждая к жизни готовое погрязнуть в удушье тело. Киборг, теперь уже в этом не было сомнений, приподнялся, опираясь на локоть, замер на мгновение, пережидая, возможно, приступ слабости, затем встал, пошатываясь. Глаза угрожающе сверкнули красным, но тут же погасли, вернув тот же бездонный оттенок безысходности. Пламя заместилось едким, смолистым горением ненависти. Он смотрел на главного дексиста с черным, испепеляющим отчаянием. Но тот только усмехнулся.

— Ну вот, так бы сразу. И нечего было упорствовать. — Потом обратился к Корделии. — Убедилась? Это не человек. Это жестянка, возомнившая себя человеком.

— Можно мне с ним поговорить?

Бозгурд изобразил изумление.

— Да о чем с ним говорить? Кукла. Пусть и с гонором. Впрочем, как хочешь.

Корделия приблизилась на шаг к перегородке. Чувствовала, что поступает опрометчиво. Отделяющий киборга от людей пластик, конечно, прочный, но те ролики, которые ей переслали, не оставляли никаких иллюзий относительно возможностей «сорванных» DEX’ов. А этот не только сорван, этот безумен. И безумие это замешано на ненависти и отчаянии. И все же она подошла еще ближе, даже положила руки на перегородку, будто демонстрируя киборгу пустые ладони.

— Тебя зовут Мартин? — спросила она.

В глазах существа что-то изменилось, что-то тяжелое, волной, перекатилось по воспоминаниям.

— Да, — глухо ответил киборг.

— Тебя так родители назвали?

Снова эта тяжелая, невидимая волна, уже со дна сердечного омута, с илом и кровью. Глаза его сверкнули красным. Мимолетно. Как издыхающая лампочка.

— Да.

— А ты их помнишь?

Он дернул плечом и чуть склонил голову. Но глаз не отвел.

— Помню.

— Они любили тебя?

И тут случилось то, что так живописали репортажи о сорванных «шестерках». Киборг сорвался. Он кинулся к перегородке и со всего размаху ударил кулаком в прозрачную стену. Не там, где стояла Корделия, а рядом. Пластик выдержал, хотя на мгновение ей показалось, что стена прогнулась и вот-вот пойдет трещинами.

— Назад! — тут же приказал Бозгурд. — Опять сдохнуть хочешь?

Киборг обернулся к нему. Глаза снова сверкнули красным.

— Давай, хозяин, не медли.

Но следующие слова предназначались уже Корделии. Губы исказила презрительная усмешка.

— Так называемые «родители» меня предали. Люди… всегда предают.

— Но… — начала было Корделия.

Разве ему не сказали, что родители погибли? Почему он называет их предателями? Она заметила на перегородке кровавый отпечаток. Он ударил с такой силой, что разбил себе руку. Но продолжить разговор ей не позволил Бозгурд.

— На место, DEX! Хватит, Корделия, эта жестянка уже пару недель заслуживает утилизации. Выработал свой ресурс. Да все руки не доходят. Пойдем наверх.

Корделия не нашла, что возразить. Она получила доказательства желаемого. Разумные киборги существуют и могут быть неотличимы от людей. А то, что этот вроде как сумасшедший, так ведь первый опытный экземпляр. Лобин выключил в боксе киборга свет. Бозгурд уже вел Корделию к выходу. Но она успела оглянуться и разглядеть застывший силуэт в темной, прозрачной клетке. Вопреки данному приказу он не отошел в свой угол, где сидел, скорчившись, обхватив колени. Остался стоять у перегородки, босой, на холодном, металлизированном полу. Ей показалось, что в знак прощания он приложил к пластику свою разбитую окровавленную ладонь.

Бозгурд был в той же безмолвной, тлеющей ярости. Все произошло не так, как он планировал, поняла Корделия. У Анатолия вид подавленный, виноватый, а толстячок Лобин боязливо втянул голову в плечи.

— Извини, дорогая, — наконец произнес Бозгурд. — Эти идиоты все испортили. Я приказал им подготовить киборга к разговору, но кретины умудрились все сделать наоборот.

— Не извиняйся, Найджел. Ты доказал, что разумные киборги существуют. Только вот… они что же, все такие… неуправляемые?

— Конечно, нет! Этот спятил, когда узнал, что родители от него отказались. Да и как я уже сказал, первый опытный экземпляр. Со множеством недоработок. В настоящее время технология уже обкатана. Мы уже выращиваем несколько киборгов по индивидуальным заказам. Можем и тебе… вырастить.

— А что будет с этим?

— С этим? — Бозгурд, казалось, был удивлен интересом к такому малоценному объекту. — Да он уже ни на что негоден. Через неделю другую утилизируем.

Корделия ничего не ответила. Они уже вышли из потайного лифта и возвращались через оранжерею в гостиную. Там было по-прежнему шумно. Корделия поспешно взяла с ближайшего подноса бокал с шампанским и сделала глоток. Гремела музыка. Люди пьяно, заливисто хохотали. Она видела их раскрасневшиеся, одичалые лица. Им не было дела до того, что происходит внизу, всего на два этажа ниже. Они весело проводили время. Чьи-то перемазанные помадой губы шевелились. Но Корделия слов не разобрала. Она слышала другие слова: «Люди всегда предают…»

— Найджел, я должна подумать, — сказала она.

— Думай, — великодушно разрешил Бозгурд. — Дня три тебя хватит?

— Неделя.

— Ну что ж… — Он развел руками, как бы говоря «ох уж эти женщины!»

— А теперь выпусти меня отсюда. Я устала.

Корделия не помнила, что такое ярость. Она помнила слово, помнила данное фрустрационно-агрессионной теорией определение, могла перечислись внешние атрибуты — выпученные глаза, ходящие под кожей желваки, побелевшие скулы, — могла даже воспроизвести некоторые из них, но вот пережить, прочувствовать, пропустить через нервные окончания и эндокринные железы не могла. Для внешних признаков требовалась гормонально-физиологическая подпитка. А ее не было. Эндокринная система, в чьи природные обязанности входит посредством адреналина запуск сокращения мышц и сужения сосудов, бездействовала. А без этой внутренней огневой поддержки, без своевременной поставки топлива, вытаращенные глаза, заломленные руки и хрустящие пальцы определялись бы уже как неумелая театральщина и желаемого впечатления не производили.

Для того, чтобы надпочечники исполнили свой долг, зарядив кровь порохом ярости, должен был поступить сигнал из высшей инстанции — мозга. А мозг, в свою очередь, должен был прийти в возбуждение от внешнего раздражителя — негативно окрашенной информации. Или даже информации пугающей. Раздражающий сигнал был. Информация поступила. Прошла по зрительным слуховым нервам. Была распознана и осознана. Но… реакции мозга, а тем более, его команды не последовало. Мозг будто бы не счел эту информацию достойной обеспокоенности. Реле не сработало. Щелчок, еще щелчок. Осечка. Боек вскрыл капсюль патрона, но порох не загорелся. Возможно, мозг и выжимал педаль газа до упора, но она проваливалась, уходила в пустоту. Корделия очень хотела закричать, выругаться, вскочить, метнуться из одного угла пультогостиной в другой, заломить руки, закатить глаза, взвизгнуть, топнуть ногой, разрыдаться, в перспективе даже провалиться в кататонию, чтобы закрепить произведенный эффект, но… Она продолжала сидеть неподвижно, развернув кресло к выстроившейся полукругом команде, и переводила свой устрашающе безмятежный взгляд с одного участника заговора на другого. Чуть в стороне, прислонившись к колонне, стоял начальник службы безопасности Сергей Ордынцев.

Голос ее звучал ровно, даже ласково.

— Итак, я повторяю вопрос. Кто это сделал? Кто додумался и кто осуществил?

Команда начала переглядываться и перешептываться. Неожиданно вперед вышел Ордынцев.

— Идея принадлежит мне. Я не мог нарушить должностные инструкции и позволить главе холдинга отправиться в дом Волкова без охраны.

Корделия устремила на него все тот же безмятежно-устрашающий взгляд. Этот взгляд не обжигал, не царапал и не сыпал искрами. Он облучал и рассеивал, разрушал в провинившемся подчиненном сами молекулы правоты и уверенности.

— И следуя этой самой инструкции, ты навесил на меня «жучок»?

— Это не «жучок», — вступилась за главного виновника девушка-навигатор Лена Кирсанова, — это органическая центаврианская флешка. Сканером не считывается. Мы проверяли.

Смолкла, подпав под тот же поток излучения. Корделия, чуть склонив голову, с минуту изучала своего навигатора.

— По-вашему, в техническом отделе «DEX-company» одни идиоты? Они не подозревают о существовании подобных флешек и верят, что агенты галаполиции до сих пор клеют микрофоны скотчем к заднице.

Лена всхлипнула.

— Об этих флэшках правда мало кто знает. Они для ученых, а не для шпионов. Центавриане используют их для сбора генетического материала на удаленных планетах.

— Я знаю, для чего используются центаврианские флешки, — прервала ее Корделия. Голос ее походил на аромат плотоядного цветка, звучал удушающе ласково и призывно. — Они разбрасывают этих блох где ни попадя, а потом штампуют из инопланетного ДНК своих химер. Тогда тем более непонятно, зачем вы нацепили эту флешку на меня? Чтобы она укусила Бозгурда? — Снова взяла на прицел Ордынцева. — Сергей, скажи честно, ты планировал таким образом заполучить его ДНК и сравнить с ДНК Ржавого Волка? Решение оригинальное, не спорю. Но если так, если ты решил использовать меня в качестве носителя, то возникает вопрос. На кого вы работаете, майор? На меня или на Федеральную службу? Если на меня, то и операцию по извлечению ДНК преступника неплохо было бы согласовать со мной, вашим непосредственным работодателем, а не использовать меня в темную. Если же на ФСБ…

— Я не ставил себе целью добыть ДНК Бозгурда, — буркнул Ордынцев. — Цель операции состояла в обеспечении безопасности охраняемого объекта, то есть, главы холдинга.

— Это каким же образом? Посредством укуса? Мое бесценное ДНК останется для потомков? Как вы рассчитывали им распорядиться? Воспользоваться технологией фриссов?

Лена Кирсанова снова всхлипнула.

— Эта флешка не кусается, — прошептала она. — Она информацию собирает. Аккумулирует и кодирует все поступающие извне аудио- и видеосигналы. Эти флешки используются центаврианами для сбора общих данных о планете. Для атмосферного и почвенного анализа. Их сбрасывают в самые труднодоступные уголки. Флешка некоторое время остается неподвижной, накапливая информацию, а затем самостоятельно возвращается на базу. Даже если эта база на полюсе или в жерле вулкана. Эти флешки очень редкие и о них мало кто знает.

— А ты где взяла?

— Я ее на фрисский коротковолновый резонатор выменяла. На Ярмарке.

Тут даже неисправное реле заискрило, и в капсюле патрона вспыхнул порох.

— Вы… вы летали на Ярмарку?

Экипаж еще ниже свесил повинные головы.

— Сергей, ты знал?

— Знал, — невозмутимо ответил Ордынцев. — Данный рейс выполнялся по моему прямому распоряжению. Цель — приобретение не вполне законных, но крайне необходимых для обеспечения безопасности охраняемого объекта технических средств.

Корделия схватилась за голову. Жест получился естественным, без театральщины, ибо не требовал гормональной подоплеки, а выполнялся посредством тривиального мышечного спазма.

— О Вселенная, кто все эти люди? Кто они? Я их не знаю! — полным трагизма голосом воскликнула Корделия. — Как я могла так заблуждаться?

Фраза получилась не такой естественной и удачной, как предвосхищающий ее жест, вызвала смешки и Корделия поспешила свернуть драму в сухое либретто.

— Боюсь спросить… а где флешка?

— На тебе, — ответил Ордынцев.

Корделия боязливо оглядела голые руки, потрогала шею, запустила пальцы в короткие пепельного оттенка волосы.

— Где?

Вперед шагнул Джон Фланаган, техник «Подруги смерти».

— Я поместил ее в одно из звеньев колье, — со вздохом объявил он.

Корделия устремила на него взгляд погибающего Цезаря.

— И ты, Брут!

Знаток ирландского виски был краток.

— Ну да. Мне объяснили. Я помог. Делов-то…

Едва касаясь пальцами, Корделия расстегнула украшение, подержала его ладони, изучая, ничего сверхнеобходимого не обнаружила и протянула колье Ордынцеву.

— А я по наивности своей шутила, что в 16-м веке известностью пользовались только блохи. Оказалось, что они и в наше высокотехнологичное время тоже пользуются популярностью.

Майор взял украшение.

— И все-таки я не вижу смысла, — продолжала Корделия. — Каким образом эта центаврианская флешка могла бы помочь мне выбраться из дома Волкова? Она собирает информацию. Кодирует аудио- и видеосигналы. И что дальше? Как бы она помешала Бозгурду взять меня в заложники?

— К сожалению, никак, — с ужасающим хладнокровием опытного оперативника ответил майор. — Единственное, на что способна флешка, вернуться к назначенному сроку на базу. Она ориентируется на исходящий высокочастотный сигнал, неуловимый для сканера. Флешка возвращается на базу, как пчела в улей. Или почтовый голубь в голубятню. В случае ее возвращения мы просмотрели бы запись и приняли меры.

— Отправились бы за моим трупом. Спасибо, утешил. А база у нее…

— Здесь, — ответила уже Лена и предъявила странный серебристый пентакль с углублением посередине. — Это дешифратор. Когда флешка возвращается к исходному пункту, она сливает собранную информацию на чип. И подзаряжается.

— Но меня могли запереть в одном из подземных боксов. Или уволочь на корвет Бозгурда.

— Она бы и оттуда выбралась, — ответила Лена, активируя базу посредством сенсорной панели. — Флешка рассчитана на работу в самых изолированных и труднодоступных местах. В искусственных сооружениях и космических кораблях всегда есть система вентиляции, канализации, есть выхлопные сопла, трещины в корпусе.

По периметру пятиугольника побежали полупрозрачные всполохи. Послышалось неприятное, низкочастотное гудение. К изумлению Корделии одна из подвесок на ее колье зашевелилась и отпала. Форма подвески изменилась, став из продолговатой почти шарообразной, цвет так же сменился с золотистого на бурый. Шарик скатился с ладони Ордынцева, упруго скакнул, кусочком жвачки повис на комбезе навигатора, пополз вверх, переместился на предплечье и уже оттуда скатился в углубление пятиугольника.

— Нам повезло, что это не моль, — сказал Никита.

Непосредственное участие в заговоре он не принимал, но обвинялся в недоносительстве.

Когда флешка угнездилась и распустила серебристые паучьи лапки, Лена сделала шаг к разъему цифрового конвертера, намереваясь снять информацию с кристалла.

— Нет! — остановила ее Корделия. — Вы не будете на это смотреть.

На нее уставились пять пар изумленных глаз.

— Одна десятая содержимого этой флешки равноценна выстрелу из бластера. Услышав то, что здесь записано, вы станете свидетелями. Опасными свидетелями. Бозгурд будет охотиться на вас. К тому же, если информация, которой сейчас владею только я, где-то всплывет, то вы подставите под этот бластер не только меня, но и десятки сотрудников холдинга, их родных и близких.

Команда негодующе заворчала и задышала.

— Да, да, я понимаю, вы все лояльны и верны своему слову, не замечены в погоне за сенсацией, в нечистоплотности и шпионстве. Я безусловно вам доверяю. Не подозреваю и не обвиняю в предательстве, даже гипотетически, но… — Она предостерегающе вытянула руку, как бы заранее обороняясь. — Иногда, чтобы сохранить репутацию, остаться верным себе и своим убеждениям, лучше ничего не знать. Старая, как мир, истина. Меньше знаешь, крепче спишь. Тайну вовсе не обязательно продавать. Ее гораздо чаще выдают случайно, без всякого умысла, в бреду, в азарте, в порыве страсти, в отчаянии или… на допросе. Можно сколько угодно храбриться и называть себя стойким и неподкупным, но вряд ли кто-то из вас способен устоять против современных методик дознания, медикаментозных или физических. Вот, спросите Ордынцева. Он знает.

Бывший майор кивнул. Он уже принял доводы Корделии.

— Госпожа Трастамара права. Нам лучше оставаться в неведении, как ради ее, так и собственной безопасности.

— Я не спорю, что компромат на Бозгурда, а компромат убийственный, может нам со временем пригодиться, — продолжала Корделия. — Пусть эта информация остается нашим тайным оружием, последним козырем в рукаве. Я даже готова простить вам вашу самодеятельность, если вы сейчас примите мои условия. Я забираю флешку и кладу ее в свой сейф. Нет, Лена, я не позволю сделать копию. Дай сюда.

Навигатор со вздохом протянула тлеющий зеленоватым пламенем пятиугольник.

— А киборг? — вдруг встрепенулся пилот.

— Что киборг?

— Киборг-то… существует? Или Бозгурд туфту прогнал?

— Действительно, — вступила в разговор навигатор. — Он есть? Вы его видели?

Корделия почувствовала прилив странного беспокойства. Вот чего она боялась! Вот от чего отгораживалась. Ей страшен вовсе не Бозгурд, не его токсичная тайна, ей страшен сам факт сопричастности, факт касания этой тайны, миг погружения и бегства.

— Существует, — выговорила она с трудом. — Заперт в подземной лаборатории Волкова.

— И он… — заговорил молчавший до сих пор врач, — разумный?

Вновь непонятное, скребущее беспокойство. Что это? Те самые пресловутые кошки? Где-то там, увязанные в сердечной сумке. Воющий, когтистый ком.

— Да, разумный.

Корделия вздохнула и недобро взглянула на девушку-навигатора.

— Можешь подцепить дешифратор к моем комму? Нет, к бортовому искину не разрешаю. «Бегемот» по умолчания сделает копию.

Лена кивнула и с помощью фрисского переходника соединила дешифратор с коммуникационным устройством. В развернувшемся окне сразу появился Бозгурд, вальяжно шествующий по вестибюлю отеля. Изображение было нечетким, дергающимся, временами расползающимся на отдельные пиксели, но позволяющее идентифицировать объект.

— Она рассчитана на планетарные масштабы, — виновато пояснила Лена.

— Наемному убийце хватит. Перематывай.

Девушка провела пальцем по гладкой полоске на одной из граней пентакля. Образы мелькали с размывающей скоростью. Довольно долго карикатурно дергался Бозгурд. Затем мелькнула толпа таких же судорожно приплясывающих, кривляющихся людей, и вот уже вирт-окно залил холодный голубоватый свет. Из-из угла, забавно переваливаясь, возник толстячок в белом халате.

— Опаньки! — вдруг подал голос темнокожий врач. — А этот перец тут откуда? Это же Лобин.

— Да, — подтвердила Корделия, — Бозгурд так его и представил. Зигмунд Лобин. Он возглавляет лабораторию «DEX-company» на Новой Вероне. Тестирует киборгов для клиентов Волкова.

— Он хирург, нейрофизиолог. Я с ним познакомился, когда проходил интернатуру в Центральном госпитале на Новой Земле.

Лена остановила запись, позволяя всем разглядеть круглое одутловатое лицо завлаба.

— И как он здесь оказался? — поинтересовалась Корделия.

— Да космос его знает. Я тогда недолго в госпитале проработал, — продолжал Ренди, — сразу попросился на Ледяной Пик, на военную базу. Сокурсники писали, что Лобина лишили врачебной лицензии. И едва не отдали под суд.

— За что?

— Точно не знаю. Результаты следствия не публиковались. Слышал, что вся администрация госпиталя оказалась замешана, а Лобин главный исполнитель. Опыты на людях. Операции на мозге с целью достижения определенных поведенческих реакций.

— Да говори проще! — вмешался Никита. — Делали из людей зомби. Или киборгов.

— Извечная мечта тиранов, — тихо сказала Корделия, — тихие законопослушные граждане.

— А если эти граждане еще и оружием владеют и направляют на тех, кто неугоден… — продолжил ее мысль капитан МакМанус.

— Киборгов им, что ли, мало? — не унимался Никита. — И оружием владеют, и стреляют, куда прикажут.

— Возможности киборгов ограничены числом прописанных в их софте алгоритмов, — сказала Корделия, — самостоятельно действовать в нестандартных ситуациях они не способны. Если в программе не предусмотрена перезарядка бластера, киборг и не подумает это сделать. Расстреляет батарею и замрет. Конечно, если это правильный киборг, а не разумный… Перематывай дальше. Только звук не включай.

И добавила мысленно: «Второй раз я этого не вынесу».

Лена вновь потянула палец по гладкой полоске. Прозрачная клетка. Скорчившаяся в полумраке фигура. Слепящий свет. Далее воспроизведение шло без ускорения, в естественном темпе. Вот киборг поднялся, подошел. Обозначилась худоба, усталая, уже бесчувственная покорность. Киборг смотрел на людей. Корделия отвернулась. Нет, она не хочет вновь заглядывать в эту бездну, погружаться в эту пустоту. Киборг тем временем сделал шаг и флешка запечатлела его крупным планом. Лена активизировала паузу.

— Но… это же… это же человек, — прошептал врач. — Киборги так не умеют. У них мертвые глаза. А этот… Он живой! У него глаза живые.

— Увы, Ренди, это киборг, — тихо сказала Корделия, — живой, разумный киборг. Бозгурд мне это доказал.

— У него глаза фиолетовые, — вдруг сказала Лена. — Какой странный цвет…

— Да, фиолетовые. Это у него от матери, Эмилии Валентайн…

От матери? У киборга не может быть матери.

«Люди всегда предают…» Корделия закрыла глаза. Стиснула кулаки. Хорошо, что она приказала выключить звук.

— Фиолетовые глаза, — повторила она, — генетическая аномалия.

Потом вскинула голову.

— Хватит! — Щелчком деактивировала комм и протянула руку за дешифратором. — Я положу его в сейф.

Навигатор безропотно протянула ей пентакль с заключенной в нем флешкой. В пультогостиной повисла тягостная тишина.

— Капитан, запросите разрешение на взлет.

— Мы что же… так его и оставим? — не поднимая головы, озвучил общую мысль пилот.

Корделия, уже шедшая к выходу, остановилась. Спина напряглась, формируя под кожей невидимую, эмоциональную гематому.

— А что ты предлагаешь?

Корделия резко обернулась и взглянула на пилота. Тот поежился.

— Ну… я не знаю…

— Возьмем приступом лабораторию Волкова? Вызовем спецназ, МЧС, национальную гвардию? Что?

Пилот еще ниже опустил голову.

— Увы, мы ничем не может ему помочь, — холодно отчеканила Корделия. — Киборг — собственность «DEX-company». Их опытный экземпляр. Я даже выкупить его не могу, потому что официально его не существует. Он — призрак, фикция. И не надо на меня так смотреть. Я на роль галактического Робин Гуда не подписывалась. На свете полно несчастных и обездоленных. Всех спасти невозможно. — У нее перехватило дыхание. В горле пересохло.

«Люди предают, люди всегда предают…» Он стоял за прозрачной, сверхпрочной стеной и смотрел на нее. Он смотрел только на нее. Ей захотелось крикнуть, чтобы он отвернулся, чтобы отвел взгляд. Потому что она все равно ничего не может сделать, ничего не может изменить. Она не может спасти гибнущий «Посейдон». Но кому она это крикнет? Пустоте? Призракам в развороченном отсеке?

— Если бы я могла… — проговорила она чуть слышно и пошла к двери.

В спину дротиками вонзились взгляды. Но она уже взяла себя в руки.

— Ордынцев, отвези меня в отель.

В каюте заперла дешифратор в сейф, набрала код. Покачала головой, отвечая на незаданный вопрос.

— Почему я не спустилась вниз? Почему не осталась там, на «Посейдоне»? Вот как теперь жить?

Заблокировала каюту отпечатком пальца. Вышла на трап. Майор уже стоял у готового к взлету флайера. Из команды никто не вышел. Обструкция.

В отеле Корделия долго сидела на кровати, не раздеваясь. Потом все же сбросила туфли, легла. Смотрела в потолок, к чему-то прислушивалась. Затем вскочила, пробежалась до окна. Полюбовалась на серебристые в лунном свете деревья. У Новой Вероны, как и у Земли, был естественный спутник, служивший световым посредником в темное время суток. Взяла полотенце и направилась в душ. Но с полпути вернулась и схватила брошенный на столе комм. Набрала по памяти десятизначный номер. Ордынцев ответил сразу.

— Сергей, я вот что подумала…

— Бар «Веселая бретелька», — последовал ответ.

— Что? — изумилась Корделия. — Какой бар?

— В котором Лобин пьет водку.

Зигмунд Лобин заказывал третий коктейль. Когда бармен толкнул к нему увесистый, запотевший стакан с золотистым содержимым, из которого, укоренившись в кубиках льда, прорастала лимонная спираль, Лобин спросил, что за странный металлический привкус у этого напитка.

— Он называется «Ржавый гвоздь»*, — ответил бармен.

Лобин поперхнулся и закашлялся. Перемешанное с приторным ликером виски Гленфарклас обдирало горло. Бармен взглянул на него с насмешливым сочувствием. Толстяк требовал что-нибудь покрепче. Этот тип страдальца был бармену хорошо знаком. Они хлипкие и дряблые, всегда заказывают самые крепкие напитки, ром Бакарди, а то и абсент Жак Сено, пытаясь соперничать с отставными космодесантниками и вышедшими на пенсию пиратами, быстро пьянеют и после третьего коктейля сначала рыдают, жалко и по-детски морща толстые лица, а потом спят, прилипнув пухлой щекой к барной стойке. Этот, заказавший в третий раз «Ржавый Гвоздь», еще не рыдал, но уже опасно раскраснелся и потно блестел нарождающейся лысиной.

— К… как, говоришь, называется? — Натужно закашлялся, втянул воздух.

— Ржавый гвоздь. — Бармен уже наблюдал за ним с опаской. Как бы удар не хватил. Толстяк, как рыба, разевал рот и хрипел.

— А п…почему так?

— Да говорят этот… пират его так назвал. Тот, кого в пещере завалило, Ржавый Волк. Обычай у него такой был, приговоренному ржавый гвоздь присылать. Вроде «черной метки» или повестки в суд.

— Да, да, слышал…

Толстяк, к счастью, отдышался. Взял стакан обеими руками и уставился в него. Будто из него и в самом деле торчал гвоздь вместо лимонной кожуры.

— Я, пожалуй, за столик сяду, — отпыхтелся Лобин и пошел в самый угол.

По пути его несколько раз заносило, он едва не сбил с ног официантку, пихнул локтем пышную даму, угрюмо извинился и плюхнулся на диванчик в углу. Бармен равнодушно смел с липкой стойки засаленную монету. На Новой Вероне использовали эквивалент давно устаревших наличных денег, как бумажных, так и в форме увесистых монет. Многим, проживающим в «заповеднике», почему-то нравилась эта ретро процедура. У барной стойки находился и привычный терминал для онлайн перевода денег. Но расплачиваться мятой бумажкой или затертой монетой стало своеобразным признаком светскости.

Лобин выбрал угол потемнее, подальше от музыкального аппарата, изрыгающего ритмы танго, и от подиума с шестом, у которого крутилась не первой свежести танцовщица в урезанном облачении. Лицо стриптизерши закрывала блестящая маска в виде бабочки. Нижняя часть лица была густо накрашена. Большинство посетительниц тоже прятали свои лица под масками. В этом баре, носившем легкомысленное имя «Веселая бретелька», собирались светские дамы в поисках приключений. Некоторые ради обретения прежде недоступного опыта, а некоторые, напротив, гонимые ностальгией. Вон та, которая у шеста, явно предается воспоминаниям. Когда-то танцевала в дешевом припортовом кафе, смущая космических дальнобойщиков девичьей грудью и попкой, далекой от термина «глютеопластика». Потом на эту попку поймала себе богатого старичка, успешно его «утанцевала», и вот теперь ностальгирует. Лобин покосился на нее с отвращением. Три сеанса липосакции, силиконовые имплантаты и пересадка кожи. Фу…

— Скучаешь, Зигмунд?

Лобин вздрогнул. Он приходил в этот бар потому, что здесь его никто не знал. Этим дамам, да и престарелым ловеласам, до него здесь не было дела. Для дам зрелых и скучающих слишком непривлекателен. А для предприимчивых старлеток — слишком дешево одет. И вот кто-то — женщина! — произносит его имя. Она стояла у самого столика. Платье, вызывающе узкое, глубокого насыщенного цвета бордо. Плечи обнажены. Очень светлая кожа. И подчеркивая эту алебастровую белизну, по плечам струятся черные как смоль волосы. Этих волос так много, что под ними скрыта большая часть такого же бледного, узкого лица. В просвете между волнистыми прядями сияет глаз. Один. Яркий, неестественно зеленый. «Линзы», сразу определил Лобин, «а волосы, конечно, парик, но фигура шикарная, и плечи… мммм…» Руки женщины до локтей обтягивают того же насыщенного винного цвета перчатки.

— Можно к тебе? — певуче низко произнесла незнакомка. Рот у нее был густо, даже чрезмерно накрашен.

Лобин еще кивнуть не успел, а она уже села. Очень близко. И уставилась на него своим зеленым ведьминским глазом. Лобин икнул.

— М… мы знакомы? — с трудом выговорил он.

Коктейль вполне заслуженно получил свое название. В голову забили уже по меньшей мере с полдюжины ржавых гвоздей.

— Нет, не знакомы. Но что нам мешает познакомиться? — все так же певуче произнесла дама.

Лобин, отчаянно борясь с разыгравшимся в крови алкоголем, пытался сообразить, что этой роскошной хищнице от него может быть надо. В то, что он привлек ее как мужчина, он бы не поверил и после дюжины коктейлей. Для таких женщин он попросту не существовал. Даже если они и жаждали самых экстремальных приключений, сюда женщины приходили за мускулами и молодостью, особенно такие, как эта. А кто он? Жалкий неудачник. Немолодой, расплывшийся, рыхлый. Он был ей не нужен. И как спонсор он ей не нужен. Платье, которое на ней, стоит не меньше шестьсот единиц. Уж в этом он разбирался. Спасибо бывшей супруге. Научила. А если эту незнакомку не интересуют его деньги, тогда ее интересует…

Ему почудилось что-то знакомое в том, как она откинулась на обитую кожей спинку полукруглого диванчика. И этот поворот головы, и округлая твердость запястья… Он определенно ее знал. Он ее видел. Но где? Незнакомка продолжала сверкать на него зеленым глазом. Потом заговорила:

— Скажи, Зигмунд, ты в детстве писал письма Санта-Клаусу?

Лобин от неожиданности сделал слишком большой глоток из стакана и поперхнулся. Ржавый гвоздь расцарапал глотку. Незнакомка тем временем продолжала:

— А в зубную фею ты верил? В бабу с крыльями, которая забирает выпавший молочный зуб, а вместо него кладет под подушку серебряный четвертак?

Лобин икнул. Какая еще фея?

— А сказки ты читал? Про волшебников? Про фею-крестную? Про злую колдунью с веретеном? Ах да, это девочки читают про фею. Это они мечтают, чтобы фея-крестная подарила им платье, карету и отправила на бал знакомиться с принцем. А вы, мальчики, о чем мечтаете?

Ошалелый Лобин снова хлебнул из стакана.

— Я сегодня твоя фея, Зигмунд. Загадывай желание.

Гвоздь снова ободрал пищевод. Лобин задохнулся, закашлялся. Фея в платье цвета бордо протянула руку в перчатке и похлопала его по спине.

— Так и быть, Зигмунд, отгадаю желание за тебя. Ты хочешь… ты хочешь… — Она сделала вид, что ищет ответ в клубах дыма. — Ты хочешь денег. Угадала? Тысяч эдак пятьдесят… ах нет, что это я? Мелочь какая! Пятьсот!

Лобин схватился за горло, потом за сердце.

— Что? Неправильно посчитала? Тогда считай сам. Пятьдесят штук — это взятый тобой кредит. Еще пятьдесят — откупиться от бывшей жены. Заткнется навсегда и сразу. Следующие пятьдесят — это новые документы и пластическая операция. Еще пятьдесят на подкуп должностных лиц. Или на гонорар адвокатам. А на оставшиеся триста купишь себе яхту и домишко где-нибудь… Ну, скажем, на Новом Бобруйске. Там тебя точно искать не будут. Что ты так на меня смотришь? Не веришь, что у меня есть такие деньги? А вот смотри. — Она открыла крошечную сумочку из шкуры венерианской гадюки и показала сверкающую карточку. Карточка, завораживающе переливаясь, вспыхивала голографическим идентификационным номером. — Эта карта на предъявителя. Документы не нужны. Только подтверждающий трехзначный код. Не веришь, что она подлинная?

Очень цепко и не по-женски сильно ухватила Лобина за руку с коммом, подтянула устройство к себе и приложила карточку. Комм пискнул и тут же развернул окно онлайн банкинга с логотипом ОГБ — общегалактический банк. Оставалось только ввести трехзначный код.

— Видишь? Подлинная. Могу и сумму показать. Ровнехонько пол лимона.

И тут же убрала карточку от комма. Окно свернулось.

— Ну как? Хочешь ее?

Она помахала сияющим прямоугольником перед носом Лобина.

— П… п… почему я? — смог выдавить он.

— А ты мне понравился! Нет, ты прав, конечно. За все надо платить. И просто так ты эту карточку не получишь. В сказке фея вознаграждала Золушку за горы перемытой посуды и лущеный горох. Тебе же придется оказать мне услугу. Маленькую.

Она даже изобразила пальцами, какая крошечная и незначительная услуга от него требуется.

— К… к… какую?

Она сунула карточку обратно в сумочку и произнесла, уже не растягивая и не замедляя слова.

— Мне нужен киборг. Тот, который заперт в подземной лаборатории Волкова.

И тут Лобин ее узнал. В черном парике, в зеленых линзах, в умопомрачительном платье, с выбеленными гримом плечами с ним за столиком сидела Корделия Трастамара. Лобин перестал икать.

— Это невозможно, — прошептал заведующий лабораторией.

— Почему? — очень искренне удивилась Корделия.

— Это не простой киборг, а секретная разработка. Украсть его невозможно.

— А я вот слышала, что господин Бозгурд намерен его утилизировать. Выработал свой ресурс и ни на что не годен. С секретными разработками так не поступают.

— Все так, но…

— Что «но»?

— Господин Бозгурд еще не отдал приказа на ликвидацию, а без его прямого распоряжения…

— Ну так сделай так, чтобы отдал. По документам ликвидируешь, а в действительности продашь его мне. Бери пример с армейских прапорщиков. Они все так делают. Подают рапорт о списании и продают киборгов на рынке. И сам заработаешь, и жизнь парню спасешь. Совесть свою успокоишь. — Корделия выразительно постучала ногтем по стакану с коктейлем. — У тебя же есть совесть, З.Лобин?

— Но они же… они же если узнают… Это страшные люди!

— Ой, а какая я страшная, Зигмунд! Я очень страшная. Ты спроси у Бозгурда, он тебе расскажет. Я тебе почему про новые документы напомнила? Твой риск щедро оплачивается. И риск-то небольшой. По сравнению с тем, что ждет тебя здесь, на Вероне, с растущими процентами по кредиту и махинациями Волкова. А еще есть жена. Она же не знает, что ты здесь? Не знает? А если узнает? Получит анонимную наводку. На днях ей позвонят и очень приятным, мужским или женским голосом, очень подробно объяснят, где ты и как тебя найти. А еще Департамент внутренней безопасности. Тот, который вел дело на Новой Земле. Есть еще компания очень разгневанных родственников. Они, кстати, подали на тебя в суд с целью получить компенсацию за твои хирургические экзерсисы. Хочешь, я оплачу им третий класс на пассажирском лайнере?

— Нет! — придушенно воскликнул Лобин. — Не надо!

— Ну не надо так не надо, — покладисто проговорила Корделия. — Тогда предлагай сам.

— Мне можно подумать?

— Подумать можно, но недолго, минут десять. Я пока за коктейлем схожу. А когда вернусь, ты дашь мне ответ. Кстати, — добавила она, поднимаясь, — не вздумай бежать, в зале мои люди.

Лобин затравленно огляделся, пытаясь определить, о ком она говорит. Корделия грациозно прошла через полутемный зал, собирая восхищенные взгляды, приблизилась к стойке, что-то сказала бармену. Тот благоговейно засмеялся. Лобин завороженно пялился на ее обнаженную спину, молочно белевшую под черными волосами. Происходящее представлялось ему алкогольным бредом. Он взглянул на свой бокал, почти пустой. Лимонная стружка уже опустилась на самое дно между подтаявшими кубиками. Что это? У него галлюцинация? Делириум тременс? Нет, не может быть. Он же не законченный алкоголик. И вчера он не пил. Сегодня только третий коктейль. И дама в бордовом не расплывается дымным облаком. Корделия вернулась с бокалом куба либре.

— Итак, подумал?

— Я не могу решить так быстро.

— Можешь, Зигмунд, можешь. Ты же хирург! Что может быть проще? Завтра подашь Бозгурду убедительную докладную, что киборг пришел в полную негодность. Решай. Больше такого шанса удрать от жены и «DEX-company» у тебя не будет. Полмиллиона, Зигмунд! Полмиллиона всего за одного киборга. Это лучшая сделка в твоей жизни.

Лобин отхлебнул воды с привкусом виски и ответил:

— Я согласен.

У зеркала Корделия задержалась.

Ей навстречу из полумрака старинной, еще земной, амальгамы шагнула женщина в новеньком комбезе «хамелеон».

Последний раз Корделия надевала такой комбез более десяти лет назад. Когда делала репортаж о контрабандистах с Наполи Нуово. И позволить себе такую роскошь, как созерцание себя в зеркале, она в то время не могла. Обошлась мимолетным отражением в облезлой переборке. Комбез был поношенный, с чужого плеча, висел на ней мешком. Как ни приглаживай и не расправляй, совпадения не добьешься. Двигаться позволяет, и — спасибо. Не до красоты ей тогда было, не до изысканности. Работу бы сделать… Даже не выжить. Выживание тогда входило в число ее приоритетов. Скорее сопутствующие хлопоты, не больше. Необходимое условие для той же работы. Приходится время от времени смотреть под ноги.

С тех пор, если она и облачалась в комбез, то не в военную, а в дизайнерскую разработку. Это была светская униформа, годная для псевдо сражений и светских мероприятий, элегантная пародия. Но «хамелеон», который Корделия примеряла сейчас, был действующим эффективным оригиналом, входящим в комплектующие яхты для форс-мажорных обстоятельств.

«Ты вовсе не обязана это делать».

Эти слова вдруг вспыхнули ярким предупреждением в ее отлаженном, структурированном сознании. Произнес их кто-то из подсознательных воплощений. Одно из составляющих «я». Отражение.

«Да, не обязана», мысленно ответила своему отражению Корделия.

«Ты никому ничего не обещала».

«Да, не обещала», вновь согласилась Корделия. «Не дарила надежду, не подписывала контракт, не клялась при свидетелях. Я никому ничего не должна. Я свободна. Если сейчас скажу «нет», то к суду меня не привлекут. Некому привлекать».

«Тогда зачем? Ради чего ты затеваешь эту бессмысленную и опасную авантюру?»

— Действительно, ради чего? Или… кого? — уже вслух ответила Корделия.

Она коснулась холодной гладкой поверхности. Женщина по ту сторону зеркала сделала то же самое. Их ладони слились, замкнули цепь сомнений и колебаний. Одна ладонь из плоти и крови. Вторая, призрачная, из света и тени. Ей показалось, что силуэт по ту сторону зеркала начал меняться: обрел угловатые, изломанные очертания, вытянулся, истончился. И ладонь вдруг расползлась, удлинилась, покрылась узлами сочленений. Запястье этой руки превосходило ее собственное выпирающей костистостью, скудным покровом плоти и какой-то вопиющей анатомичностью. Рука по ту сторону была тверже и смертоносней и, наверное, смяла бы ее женские пальцы в кровавое месиво, если бы могла дотянуться.

Она знала, что тот за стеклом на нее смотрит. Наблюдает. Ждет. Глаз она не видела, но угадывала. Даже придумывала. Те исходные глаза она видела очень недолго. Если взять чистое время, без уловок и уклонений, время бесстрашного соприкосновения, беззвучного поединка, набралось бы секунд двадцать. Но и это с излишком. Сколько ей довелось смотреть в тот нависающий иллюминатор, прежде чем ее постигло неминуемое беспамятство? По насыщенности и плотности событий — целую вечность. Эпоха во временных единицах распада и сотворения. Но жалкая дюжина секунд по шкале человеческой. Время — эталон относительности. Ловкое до мошенничества. То тянется липкой паутинистой нитью, нанизывая петли часов, то мелькает громовым разрядом, сжигая те же часы молнией. В подземной лаборатории Волкова время обрело упругость резиновой ленты. Кто-то тянул эту ленту, тянул, тянул, а затем отпустил… Сворачиваясь, эта лента хлестнула по сердцу скорбным, придушенным криком: «Люди предают! Люди всегда предают…»

Корделия моргнула и вновь увидела по ту сторону себя. Да что это с ней? Что за пугающее превращение? Там внизу был всего лишь киборг, искусственно наращённая плоть поверх кибернетической основы, органический робот. Сколько она видела таких? Десятки, сотни. В различных сферах человеческой деятельности. Расходный материал. Средства производства. Они работали, получали травмы, изнашивались, шли в бой, подрывались на минах, сгорали в плазменном апокалипсисе. Они умирали, истекали кровью… Она видела. И принимала эти безмолвные неосознанные жертвы, как должное, как кровавую вынужденную жатву.

Они, безымянные и беспамятные, гораздо менее значимые, чем чей-то сын, муж или брат, уходили в небытие. Уходили неоплаканные, непрощенные. Они — ничьи. В детстве их никто не носил на руках, не давал ласковых имен, не утешал, не жалел, не любил. Да детства у них никакого не было. Потому что они не люди. Копии. Очень достоверные, почти живые, но… копии. И тот, внизу, тоже копия. Безупречно выполненная подделка. С убедительной имитацией чувств. С идеальным набором голосовых модуляций и глазами, потемневшими от боли. Да, дело именно в этих глазах, в этих провалах в изначальную пустоту. Откуда она это знает? Почему ей так это знакомо? Потому что сама была этой пустоте, по ту сторону сознания и за гранью боли. Была и вернулась.

Корделия в последний раз проверила крепления и застежки. Комбез сидел безупречно. Скрадывал спортивную сухость тела, как идеальный футляр. Не мешал, не стеснял. Обученная мимикрировать вторая кожа.

— Все в силе?

Это произнес Сергей Ордынцев. Он уже несколько секунд наблюдал за ней, стоя в дверях.

— Разумеется.

— А если это ловушка?

— Например?

Он шумно вдохнул, пятерней взъерошил короткие, по-военному обстриженные волосы.

— Например, похищение.

— А смысл? Потешить самолюбие?

— Выкуп.

— Сергей, ты же знаешь, что еще несколько лет назад я распорядилась не вступать в переговоры с похитителями и шантажистами. Даже если они будут присылать мои отрезанные пальцы.

— А Бозгурд об этом знает?

— Знает. Все знают. Я заверила свое распоряжение у нотариуса-авшура. И дала интервью двум федеральным каналам. И периодически об этом напоминаю. Уж Бозгурд не преминул собрать обо мне все интересующие его сведения. Меня проще убить, чем заморачиваться с выкупом.

— А если именно это он и задумал? Посадил снайпера у мусоросжигателя или тому же киборгу подсадили вирус, программирующий на убийство.

Корделия вздохнула.

— Пол Галактики знает, что я прилетела на Новую Верону по его личному приглашению. Накануне вечером все гости этого Анатолия Волкова видели нас вместе. Мы о чем-то долго шептались наедине, а потом он вдруг меня убивают. Тем более, если это сделает киборг. На кого в первую очередь падет подозрение? На того, кто этих киборгов производит и кто их продает, на известного бизнесмена, инвестора и владельца «DEX-company» Найджела Бозгурда. Пусть даже не будет прямых улик. Для скандала и паники на бирже слухов достаточно. Хватит одного таблоида, который выдаст на целую полосу: «Главный дексист виновен?» И все, акции полетят вниз. Бозгурд уже не отмоется. Нет, если он и решится меня убить, то парсеков за сто от Новой Вероны и чужими руками. Ему совершенно незнакомыми. А сегодня — нет.

Но Ордынцев по-прежнему смотрел с неодобрением.

— Они могут устроить провокацию. Уличить в краже или фальсификации. Разыграть незаконную продажу киборга и сделать видеозапись.

Корделия снова вздохнула.

— И куда они пойдут с этой видеозаписью? В полицию? Продадут нашим конкурентам? И что уж там будет такого компрометирующего? Ах, Корделия Трастамара выкупила приговоренного к утилизации киборга. Ах, Корделия Трастамара совершила покупку в обход салона. Жуткое преступление. Сами же и подставятся. Потому что сразу же возникнет вопрос: а что это за киборг, если его тайком утилизируют? И почему глава холдинга проявляет к этому киборгу такой интерес? Если она не купила киборга в салоне, следовательно, этот киборг какой-то особенный. А что в нем такого особенного? И так далее и тому подобное. Снова шум, снова внимание. Нет, Сергей, Бозгурд поступил бы с точностью наоборот. Даже если бы мы совершили вооруженный налет на лабораторию, он бы с улыбкой во всю акулью пасть уверял бы журналистов, что это досадное недоразумение. Или инсценировка. Игра. Гости развлекается. Впоследствии он бы непременно отыгрался. Но не сразу. Выждал бы время. Ты же знаешь их принципы. Месть — это блюдо, которое подают холодным. Тихо, мирно, без свидетелей.

Ордынцев слушал молча. Он признавал правоту Корделии, ее несокрушимую логику, безупречные аргументы, но окончательно сдаваться не собирался. Пусть так, пусть в этой внезапной уступчивости Лобина нет второго дна, пусть в этом порыве Корделии больше расчета, чем авантюризма, это не сглаживает сомнений. Неожиданная история с киборгом таит в себе зародыш будущих потрясений, призрак опасности. В некогда отлаженную, выверенную систему безопасности будет помещен элемент разрушения. Корделия действовала на эмоциях, по-женски. Действовала вопреки собственным. Хотя… Он ведь знал — знал! , что она именно так и поступит. Он понял это в тот момент, когда в вирт-окне возникло изображение киборга — исхудавшее лицо, фиолетовые глаза, застывший взгляд.

Он видел такие глаза…

Однажды ему довелось командовать отрядом спецназа, штурмующего лагерь террористов на Сардаре-5. Бандиты захватили в заложники целый посёлок переселенцев. Согнанных в ангар жителей держали без пищи и воды. Лагерь удалось обнаружить только через несколько дней. Когда спецназ ворвался в ангар, там было очень тихо. Больше половины заложников были уже мертвы. У стены сидел старик. Правда, впоследствии, выяснилось, что это еще достаточно молодой мужчина… был несколько дней назад… Рядом с ним сидели дети. Они были еще живы, но в то же время уже умерли. Они смотрели на вбежавших спецназовцев с потусторонним смирением, будто были уже там, по ту сторону… Вот тот киборг смотрел точно так же. Смотрел из-за своей несокрушимой преграды на людей, на тех, кто его создал, и кто медленно, расчетливо убивал.

Корделия еще не покинула свою каюту, а он уже сделал запрос со своего комма, виртуально прошел по извилистому, как полет нетопыря, следу скандального хирурга и выяснил, где тот проводит свободное от разделки киборгов время. Получается, что сам же ее и втравил.

— Тебе понадобится алиби, — сказал майор.

— Уже, — ответила Корделия.

Она извлекла из пластикового пакета безразмерный черный плащ и набросила поверх комбеза. Плащ полностью скрадывал фигуру, избавляя от бремени индивидуальности. Снова очень по-женски, но действенно. Этот плащ был призван послужить зримым доказательством ее суетных намерений. Она приглашена к губернатору. Там затевается маскарад. Приглашение принять участие в этом театрализованном мероприятии она получила еще утром. Вот и подготовилась.

Приглашение доставил курьер в облачении, стилизованном под ливрею восемнадцатого века.

«Совсем заигрались», подумала тогда Корделия, вскрывая белый, шелковистый, с золотым тиснением конверт. Приглашение прочла вслух нарочито громко, чтобы слышала горничная, вошедшая в номер. Затем Корделия послала за управляющим и долго с ним обсуждала возможность приобретения маскарадного костюма. Затруднение животрепещущее. Она вовсе не рассчитывала на участие в подобном мероприятии и не захватила с собой соответствующей униформы. Управляющий сочувственно вздохнул. Что же ей теперь делать? Филиала дома моды Коррино, одного из самых престижных и дорогих в Галактике, услугами которого она пользуется, на Новой Вероне нет (Корделия знала почему. Новая Верона не соответствовала уровню Коррино). Увы, нет, но есть другие, не менее известные и утонченные. Вот, например, дом моды Сафо. Корделия, деланно поразмыслив, благосклонно кивнула. Она отправится к мадам Сафо и выберет себе платье.

В памяти вплыл сюжет древней оперетки. Как же она называлась, эта оперетка? Ах да, «Летучая мышь». Старый как мир сюжет с переодеванием. Почему бы не воспользоваться опробованным рецептом? Только в их сюжете все будет наоборот. Госпожа на бал не поедет. Госпожа отправится к городской помойке. Но платье Корделия выбрала соответствующее. «Великая мать вампиров». Почти Летучая мышь. Лене Кирсановой понравится. Это же так стильно!

— Среди приглашенных может быть Бозгурд, — высказал очередное сомнение Ордынцев.

— Не может. Губернатор ставленник «Pomme». Ему «DEX-company» не указ.

Корделия с величавой медлительностью пересекла вестибюль в своем туманно-облачном плаще. За ней, тенью, Ордынцев. Девушка-навигатор, уже в образе Матери Вампиров, ждала на заднем сидение флайера. За штурвалом сидел Никита. Глаза обоих предвкушающе горели.

— Ты там особо не резвись, — предупредила девушку Корделия, стягивая плащ. — Постарайся как можно дольше водить их за нос.

— Я умею многозначительно молчать и очень внимательно слушать, — заверила ее навигатор. — И у меня есть синтезатор голоса.

— Лучше бы синтезатор мозга, — подал голос Никита.

Когда флайер припарковался у виллы губернатора, уже сияющей огнями и сотрясаемой раскатами смеха, пришел черед Корделии пригибаться и закрывать лицо руками. На парковке их ожидал капитан МакМанус в костюме земного пирата (потрепанная треуголка, торчащее перо, длинные живописно спутанные волосы, металлически-поблескивающие зубы). Устрашающая достоверность.

— Коммы не отключать, — предупредил всех участников шеф безопасности. — Есть вероятность, что наше отступление будет беспорядочным и поспешным.

Оставив излучающую мрачное вдохновение парочку в толпе таких же ярких персонажей с лицами, обезображенными гримом, накладными носами, фосфоресцирующей подводкой и спектральным многообразием париков, флайер безглазым сгустком скользнул в темнеющее небо.

— Он прислал координаты?

— Да, четверть часа назад. Сейчас скину.

Корделия провела ладонью по коротким с утра тщательно уложенным волосам, отметила их неспокойную колкость и натянула темную плотно облегающую шапочку. Из пластикового футляра слила в ладонь трепещущий полупрозрачный ком, упруго слизистый как глубоководная медуза, и бесстрашно погрузила в него лицо. Гелевая маска растеклась, расправилась, сглаживая лицо до невразумительного наброска. Ордынцев, более привычный к этой процедуре, проделал тот же маневр с автоматизмом профессионала. Переброшенные искину координаты вспыхнули на развернувшейся виртуальной карте.

— Ах вот это где… — задумчиво проговорил пилот, выводя машину на верхний, скоростной уровень.

«В человеке должно быть все прекрасно…» сказал в начале двадцатого века некогда известный писатель. А планета? Допустимо ли несовершенство в облике планеты? Вот такой благоустроенной, матово-мерцающей, с характером по земному покладистым, с климатом незлобивым и устойчивым?

Новая Верона почти эталон благожелательности среди кислородных планет. Идеально сбалансированный состав атмосферы, безупречное соотношение воды и суши, незамутненная цивилизационным вмешательством природа, переизбыток полезных минералов, легкое смещение силы тяжести, дарующее веру в прорастающие крылья, и еще множество дарованных мирозданием достоинств. Воплощенная мечта, если бы пасторальный портрет не портил странный феномен, прозванный журналистами «родимые пятна». Будто планетарный демиург, внося эти коррективы, имел своей целью напомнить будущим обитателям, что и в самом совершенном творении всегда сохраняется зерно хаоса.

Эти «родимые пятна» представляли собой полностью лишенные растительности части суши, форма которых варьировалась от вытянутого эллипса до пугающе правильного круга, и наводили то же мистическое недоумение, что и возникающие по ночам круги на земных полях. Природа аномалии оставалась неизвестной. Ученые-планетологи, выдвигали самые невероятные гипотезы, сравнивали диаметры пятен, вымеряли углы, под которыми сходились соединяющие эти пятна линии, искали в почве патогенную флору, просвечивали рентгеном и ультразвуком, делали снимки в инфракрасном излучении. Ничего не нашли. Состав верхнего слоя почвы ничем не отличался от состава близлежащих участков. Радиационный фон соответствовал средним величинам по планете. Температурные перепады приборами не регистрировались. В конце концов, записали в загадки инопланетной природы и оставили аномальные шрамы в покое. Тем более, что опасности для переселенцев они не представляли.

Корделия не в первый раз посещала Новую Верону и достаточно налюбовалась на эти симметрично расположенные проплешины. Когда она впервые любовалась сине-зеленой, в перламутровой дымке, поверхностью планеты, она поймала себя на мысли, что сравнивает эти проплешины с давно зажившими ранами, нанесенными каким-то гигантским клинком. Выглядело так, будто планету методично насаживали на острые шампуры. Сначала один, прошедший сквозь планетарное ядро, затем второй, потом третий. И судя по количеству пятен, покрывавших планету, использованных лезвий было не менее дюжины. Напоминало давно забытый цирковой трюк: факир, поместив свою хорошенькую ассистентку в продолговатый ящик, на глазах у изумленной публики пронзает свою жертву всеми подручными колюще-режущими предметами. Может быть, кто-то запредельной силы, могущества и космической лихости, тоже устроил схожее представление? Ради забавы превратил расцветающую планету в подушечку для игл? Планета осталась жива, и даже сохранила свой благоприятствующий жизни настрой, но свершившиеся над ней надругательство не забыла. Эти проплешины не заросли не потому, что растениям враждебен состав почвы или воздействующее излучение. Они не заросли, потому что сама планета этого не хочет. Она держит эти зоны мертвыми как напоминание, как несводимую татуировку, как набитый тюремщиком номер.

Но это не более чем игра воображения. И эти проплешины всего лишь следы давнего катаклизма и через пару миллиардов лет они сгладятся, как забытые шрамы. А пока администрация элитного поселка, дабы не нанести ущерба чувству прекрасного своих квартиросъемщиков, приспособила ближайшее к поселку пятно под огромный мусоросжигатель.

В самой элитной обители ни одного такого устройства не наблюдалось. Вывоз мусора был организован отцами города так, что в особняках и отелях даже не замечали куда, когда и каким образом этот мусор исчезает. По пневмомусороводам отходы выводились за пределы жилой зоны, а уж оттуда незамедлительно отправлялись на утилизацию. Без ущерба чувствам и вкусам обитателей заповедника.

Флайер покинул воздушное пространство «сен-жерменского предместья» Новой Вероны и с четверть часа летел над окружающим поселок лесом. Спутников вроде земной Луны, у Новой Вероны не было, но те, кто обустраивал планету, и здесь проявили некоторую креативность. В прилегающих к поселку лесных участках организовали псевдоестественное освещение: голубоватое свечение, порхающие светлячки, движущиеся световые тени.

«Они бы еще голографических призраков запустили», с досадой подумала Корделия, заметив несколько блуждающих искр.

Но скоро и они исчезли. Под звездным куполом расстилалась бугристая, в прорехах и впадинах, инопланетная ночь.

— Там, — сказал Никита, указывая на проплешину.

Само пятно, не обладая ни отражающими, ни излучающими свойствами, так бы и осталось нераспознанным из летящего флайера, если бы не затаившиеся в самом центре слабо освещенное сооружение. Аннигилятор отходов. Пожиратель улик. Храм порядка и гигиены. НО Корделии пришло на ум еще одно определение — крематорий. Оснащенный по самому последнему слову техники. Чистый, безопасный, комфортабельный. По внешнему виду от какой-нибудь станции техобслуживания или медпункта не отличишь.

Когда-то эти учреждения по утилизации плоти выглядели совсем по-другому, менее презентабельно. Во время своей учебы в университете Корделия посещала факультатив по истории войн двадцатого века. Преподаватель, старенький сутулый профессор, автор исторических монографий и учебников, показывал студентам мутные, черно-белые снимки, позаимствованные из музея Аушвица, маленького европейского городка, ставшего недобро знаменитым благодаря содеянному во время войны. В этом маленьком городе находилась «фабрика смерти», огромный завод по утилизации людей. Им, студентам века космической экспансии и межзвездных перелетов, непросто было это осознать и даже вписать эти чудовищные деяния в привычную историческую панораму. Приземистое кирпичное здание с двумя трубами. Окаменелые драконьи морды, торчащие глумливо в небо, изрыгали содержимое своих желудочных топок. Жирные, пепельные хлопья выпадали мертвым дождем…

Крематорий ХХII-го века не имел ничего общего с тем, древним, варварским. И вид у него вполне респектабельный. И черный пепел не выпадает мучнистыми комьями. Это вовсе не крематорий, а высоко-технологичный мусоросжигатель. Экологически-безопасные сооружения. Стерильно и благолепно. Для сохранения планеты в ее первозданной свежести. Пусть далекая Праматерь остается памятником человеческой недальновидности. Землю уже к изначальной красоте не вернешь, а вот другие планеты человечество обязательно убережет. Чему-то же они все-таки научились, люди. По крайней мере, утилизаторы на каждом углу понатыкали. А то, что этот утилизатор и в роли крематория функционирует, так что здесь стыдного? Бывают же обстоятельства. Да и не людей там утилизируют. Животных да киборгов. Киборги же не люди. Видимость одна. И боли они не чувствуют. Даже если живые. Тьфу, не живые! Не могут они быть живыми. То есть, еще работающими, действующими. Что здесь такого? Они же машины.

Никита плавно приземлил флайер у самой границы проплешины, там, где растительность брала буйный реванш. Будто у некогда проведенной черты магия каменистой пустоши теряла силу, уступая магии цветения. Огни погасли, безлунная планетарная ночь скрадывала очертания пришельца.

— Не обманет? — спросил Никита.

— Ему же хуже, — ответила Корделия, переводя комбез в режим «хамелеон», — останется без денег. Сказал, что будет здесь к полуночи.

— Главное, чтобы не привез нам труп, — добавил Ордынцев.

Четверть часа прошли в напряженном молчании. Все трое прислушивались к шорохам в траве, к шелесту потревоженных листьев, к далеким механическим голосам. На какое-то мгновение, в момент отстраненности от происходящего, даже некоторого выхода из тела, Корделии показалось, что она видит себя, Ордынцева и пилота как бы со стороны. Она вдруг уверилась в надуманности, невозможности происходящего. Это все инсценировка, розыгрыш. На самом деле их там никого нет. Это их тени, фантомы, образы, скомпилированные мощным искином. Это их разгулявшиеся воображение, а в действительности их здесь нет, они на яхте, в своих каютах, видят этот сон, как гипотетическое продолжение вчерашних событий.

— Кажется, летят, — сказал пилот, привычно отделяя звук двигателя от природной какофонии.

Несколько минут спустя гул машины и свист рассекаемого корпусом воздуха услышали Корделия и Ордынцев. Небольшой черно-белый флайер с логотипом «DEX-company» падал бесцветным болидом к центру площадки. Корделия сразу сделала попытку выбраться наружу.

— Стой! — удержал ее Ордынцев. — Мы еще не знаем, он ли это.

Летающий катафалк «DEX-company» аккуратно приземлился, но не вплотную к почтенному учреждению, а на полпути между ним и бессильно топчущихся у невидимой стены зарослями. Дверца со стороны пассажира откатилась и на каменистую поверхность «шрама» соскочил невысокий плотный человечек в фирменном комбинезоне. Поверх комбеза — длинный фартук, как будто обладатель комбеза беспокоился за его чистоту. Ордынцев активировал прибор ночного видения.

— Лобин, — подтвердил он. — С ним двое. Нет, трое…

Корделия активировала свой ночной бинокль. Прибор окрашивал ближайший сегмент пространства в зеленоватые полутона. Корделия видела всех. Вот Лобин, чрезмерно суетливый, дерганный, вертящий головой. Вот еще двое. Тоже в рабочих комбезах с голографической меткой. Эти не суетятся. Двигаются очень экономно, выверенно. Киборги. Один покинул место пилота, второй сдвинул дверцу заднего пассажирского места. Ни движения, ни шага без учета требований программы. Равнодушные, будто пластиковые лица. А вот третий…

Третий так же выбрался с пассажирского места. Но этот его маневр отличался от тех, что выполнили его спутники. Ни единого намека на скупую программную четкость, на цифровую уверенность, с какой двигались первые двое. Комбеза на нем не было. Но его не было и тогда, в боксе. Были неаккуратно обрезанные джинсы и рубашка с непомерно длинными рукавами. Чужая. Найденная впопыхах, в равнодушном, презрительном небрежении. Но сейчас не было и ее, была другая, упрощенная до грубой выкройки. Стандартная больничная роба с завязками на спине.

Корделия вздрогнула. Она помнила эту рубашку. Сама носила. Когда очнулась в госпитале на Селене. На больничном слэнге такую рубашку называют «распашонка». Кусок синей или зеленой ткани с прорезями для рук. В такие «распашонки» обряжают всех пациентов, без учета пола и возраста, сводя саму уникальность личности до полуголого стандарта. Уже не человек, ни мужчина, ни женщина. Больной. Тело. Без прошлого и будущего. Без имени и даже без памяти. В качестве идентификации — собранный наскоро анамнез. Или бирка на большом пальце левой ноги. Тот, кто одел этого третьего в больничную «распашонку», очень хорошо знал ее обезличивающее воздействие. Уже никто. Даже не киборг. Лабораторные отходы.

Из флайера он вышел сам. Не дожидаясь, когда второй киборг, исполняющий обязанности конвоира, потащит его как упирающегося зверя из клетки. Неуверенно сделал шаг. Покачнулся, оперся о гладкий бок летающего «воронка». Он снова был бос, но под ногами уже не металлизированное покрытие, а мелкие острые камешки. Только вряд ли он что-то чувствовал. Сделал еще один шаг. Прямиком к гудящему сооружению. Без колебаний и уклонений. Без метаний. Без направляющих тычков. Осознанно. Он знал, что это за плавные очертания, с тусклой подсветкой, знал, что его ждет, и уже рассчитал последнюю дюжину шагов, распределил на эти шаги оставшиеся в его распоряжении крохи ресурсов.

Уже не дожидаясь разрешения от майора, Корделия выбралась из флайера. Лобин заметил ее сразу.

— Стоять, — приказал он киборгам, когда те повернули головы к движущимся объектам и перешли в боевой режим.

В голосе завлаба слышалось явственное облегчение. Он вытер вспотевший лоб.

Корделия почти бежала. За ней следовал Ордынцев, держа на виду полицейский жетон. Никита поднял флайер на минимальную высоту и подогнал машину вплотную к катеру «DEX-company». Третий, за которым они прибыли, застыл так же послушно, как и его конвоиры. Только в отличие от них его шатало. Левой рукой он похоже зажимал рану, потому что под пальцами на ткани расплылось темное пятно. На приближающихся людей киборг не смотрел. Взгляд отрешенный, опрокинутый, устремленный куда-то вверх. Он ничего не видел или, напротив, видел нечто запредельное, недоступное живым, что-то за горизонтом, маняще фосфоресцирующее, непостижимое, желанное для страдающего сердца, что-то сулящее избавление. Лицо почти неузнаваемое, в кровоподтеках… Корделия даже испугалась. Он ли это?

От того существа из лаборатории, того то ли киборга, то ли человека, которого она видела за сверхпрочной стеной, осталась ровно половина. Провалившиеся глаза, выступающие, заострившиеся скулы. В прорези распашонки костяной перекладиной ключицы. Зажимающая рану кисть руки превратилась в узловатую связку пальцевых фаланг под иссохшей кожей. Свершившееся за неполные двое суток преображение было таким страшным, что Корделия едва не закричала. Это же не человек! Это даже не киборг. Это возвращенная к жизни противоестественной технологией мумия. Но замешательство длилось недолго. Это все-таки был он, он — клон Мартина Каленберга.

Накануне Корделия довольно долго изучала в архивах голографии погибшего исходника. Она пересмотрела десятки изображений. Вот Мартин, ученик старших классов, в компании таких же, как он, юных, дерзких, с сияющими глазами. Вот Мартин уже студент. Серьезный, задумчивый, но с тем же взрывоопасным стремлением в будущее. Вот Мартин — игрок в поло, несущийся над полем на спортивном гравискутере. Вот Мартин смеющийся, беззаботный, счастливый. Вот Мартин удивленный. Вот уже печальный, но печальный так светло, так прозрачно, что печаль предстает одним из оттенков радости… Вот он с родителями, вот снова с друзьями, с одноклассниками, с девушкой… Мартин — мечтающий. Мартин — влюбленный. Взгляд полон пронзительной нежности… И — последняя голография. Мартин, повзрослевший, сосредоточенный, в летном комбезе, на фоне транспортника перед стартом на Хронос.

Огромное количество материалов по экспедиции Корделия обнаружила в архиве университета. Юный Каленберг пользовался популярностью, его любили, он был красив…

Сейчас перед ней был уже не Мартин, не мальчик и не юноша с тех бережно хранимых голографий. Это была копия, овеществленная тень. Перед ней даже не человек. Перед ней плод лабораторных изысканий, гнусная ученая шалость. Человек, в тщеславной слепоте возомнивший себя богом, заигрался, и вот появился он, продукт преступного вдохновения, гомункул двадцать второго века, полуживой, окровавленный…

Киборг следовал примеру своих неразумных собратьев и не реагировал ни на чье присутствие. Экономил ресурсы, жалкие крохи которых тратил на имплантаты, фиксирующие колени. Чтобы не упасть. Чтобы умереть с достоинством, как человек. Вот потому и держался на ногах, сосредоточившись на единственно доступном ему действии.

— Мартин, — тихо позвала Корделия. — Ты слышишь меня?

Она не надеялась на ответ. Она обращалась к человеку, к слабой, раздерганной тени, которая еще таилась где-то внутри, медленно растворяясь в умирающих клетках. Корделия боялась угадать и разглядеть то, что он прятал за судорожно притиснутой ладонью. Ладонь прикрывала нижнюю часть грудной клетки, ребра над печенью. Колотая рана? Огнестрельная? Такое же темное пятно расплывалось и с другой стороны. Но чуть выше, почти в области сердца. Эту рану он не зажимал. Правая рука висела плетью вдоль тела.

— Ты приготовил документы? — Корделия обернулась к Лобину. Тот торопливо выудил из-под фартука полупрозрачный пластиковый прямоугольник.

— Это подлинный договор на продажу киборга модели DEX-6. Его списали из армии и выставили на продажу. Но продать не успели. На складе боеприпасов произошла диверсия, взрыв. Все находившиеся там киборги уничтожены. Тут указан идентификационный номер, но ему… Мартину… он не соответствует.

— Я понимаю, — сухо ответила Корделия. — Сколько?

— Пять тысяч. Это официальному продавцу. Военная база номер НС 9587/46.

Корделия щелкнула по комму и перевела деньги по указанным реквизитам.

— DEX… то есть, Мартин, — поспешил исправить ошибку Лобин, испуганно глядя на стоявшую рядом женщину, — смена хозяина. — И тут же угодливо пояснил. — Я снял все коды доступа и записал себе как основного владельца, временно… чтобы он меня слушался.

С той же деловой невозмутимостью Корделия перекинула свои личные данные в развернувшееся вирт-окно. Процессор, несмотря на критически низкий уровень энергии, все еще откликался. Кибернетическая ипостась выполняла свой долг с неукротимым машинным упорством. В лице киборга что-то изменилось. Ресницы дрогнули. Взгляд внезапно сфокусировался. Он увидел свою новую владелицу. Не человек увидел, киборг.

— Смена владельца завершена, — произнес бесцветный механический голос. — Корделия Трастамара, сорок один год, уроженка Геральдики. Вдова. Информация сохранена.

Взгляд тут расфокусировался и рассеялся до незримых границ вселенной. Тело киборга сотрясла дрожь.

— Сергей, иди сюда. Возьми одеяла. Никита, открой дверцу и выдвини заднее сидение.

Ордынцев вынул из багажника два одеяла. Одно передал пилоту, исполнившему распоряжение. Киборга трясло все сильнее. Имплантаты не справлялись. Привычным, бережным движением полицейского, не раз принимавшего участие в освобождении заложников, бывший майор набросил одеяло на плечи «приобретения».

— Иди с ним во флайер, — приказала Корделия киборгу.

Мягко, но все-таки приказала. И голос прозвучал как-то иначе, по-хозяйски. Успела неприятно удивиться. Как быстро она освоилась, как легко выбрала нужную тональность. Выбора нет. В иной, дружеской манере, он ее не услышит. Потому что до Мартина-человека не достучаться. Он где-то в беспамятстве. Есть только Мартин-киборг. Которому этот хозяйский тон предназначен. Машина с крохами самосознания. И машина послушалась. Мартин позволил сначала подвести себя к флайеру, а затем уложить на сидение. Вернее, он упал уже без содействия людей, так как драгоценный баланс, который он удерживал из последних сил, был утерян при последнем шаге.

Корделия обернулась к Лобину. Завлаб глядел на нее снизу вверх, заискивающе, как ожидающий подкормки цирковой пес. «Вот, я же прыгнул через кольцо, походил на задних лапах, повыл, полаял. Теперь ты должна меня поощрить». Лоб Зигмунда блестел от пота. Смахнуть крупные, набегающие капли он не пытался. Одна из них повисла на кончике носа. Жалкое зрелище. Корделия не могла определиться что она чувствует — презрение, отвращение или нечто третье. Стоящий перед ней человек был ничтожен, труслив, алчен и жесток. Он походил на кровососущего паразита, которого хочется раздавить. Корделия не удивилась бы, если бы узнала, что рану, которую судорожно зажимал Мартин, нанес никто иной, как он. Маленький, круглый, клещеобразный человечек легко оправдался бы тем, что действовал по приказу. Он и тесты проводил вовсе не от природных склонностей, а во имя будущего человечества. И опять же, по приказу, по распоряжению свыше. А кто он такой, чтобы ослушаться такого, как Бозгурд? Он, Лобин, всего лишь мелкий служащий, винтик в огромном страшном механизме, который размелет непокорного в кровавую кашу. Он зависит от тех, кто сильнее. Он хочет жить. Как хочет жить блоха или даже центаврианская моль. А центаврианская моль не виновата, что родилась монстром. Центаврианская моль не виновата, что хочет есть. Это ее суть, ее устройство. Она его не выбирала. Ее такой создали. Как бы Корделии хотелось раздавить эту моль… Но она не могла этого сделать. Она дала слово. А слово свое она держит. Даже если этим словоприобретателем будет самый последний негодяй в Галактике. Все это знают — Корделия Трастамара всегда держит слово. В том состоит один из секретов ее везения. А так же секрет высоких рейтингов «GalaxieZwei». Факты и обязательства. Она извлекла из нагрудного кармана банковскую карту и протянула ее Лобину.

— Код подтверждения 3 5 8.

Зигмунд принял карту дрожащей, потной рукой. И вдруг всхлипнул. Подался вперед, заглянул Корделии в глаза. Уже нашкодившая, провинившаяся цирковая собака.

— Это не я! Не я! Я не виноват! Это все он, Бозгурд. Это он стрелял. Это он приказал… не кормить, не оказывать помощь. А что я мог сделать? Ничего. Это страшный человек, страшный.

— Да, да, конечно, — брезгливо согласилась Корделия, отстраняясь. — Ты ничего не мог сделать. Ты маленький человек. Ты хочешь жить и у тебя не было выбора. Прощай, Зигмунд. И вот еще что… Не попадайся мне на глаза.

Быстро пошла к флайеру. Обежала его и взобралась на заднее сидение рядом с Мартином.

— Может быть, вперед сядешь? — попытался возразить Ордынцев.

— Нет! Меньше разговоров. Взлетаем.

Никита, уже державший двигатель на холостых оборотах, потянул штурвал, и машина мягко пошла вверх, взбираясь на самый скоростной уровень. Корделия осторожно пристегнула киборга ремнем безопасности. Мартин не шевельнулся. Не вздрогнул.

— DEX, состояние.

— Критически низкий уровень энергии. Большая часть имплантатов отключена. Кровопотеря — 63%, повреждение внутренних органов — 42%, нарушение водно-солевого баланса, повреждение костной ткани — 31%. Дефицит массы тела — 28%. Полное отключение системы через 46 минут. Рекомендуется ликвидация.

Фразы были машинные, бесцветные; голос — нечеловеческий, генерируемый системой. Внутренние повреждения Мартин не перечислил. Возможно, их было так много, что на подробный перечень не хватило бы ресурсов. Но минуту спустя жуткий шелестящий голос повторил:

— Рекомендуется ликвидация.

— Что он сказал? — обернулся майор.

— Умереть хочет, — зло ответила Корделия.

Она осторожно подсунула под голову Мартина второе свернутое одеяло.

— Дай-ка мне аптечку.

Телохранитель протянул приобретенную у военных АД (аптечка десантника). После своей командировки на Шебу Корделия всегда держала ее под рукой. На ощупь извлекла тюбик-шприц с промедолом и воткнула Мартину в плечо через заскорузлую от крови ткань больничной сорочки.

— DEX, это обезболивающее. Не вздумай его нейтрализовать.

— Разве киборги чувствуют боль? — спросил майор, наблюдая за ее манипуляциями с некоторым скептицизмом.

— А сам как думаешь? — огрызнулась Корделия, кивая на мертвенно-бледное, в синюшных разводах, лицо. — У него судя по дыханию легкое пробито. Или даже оба. Вероятно, сломаны ребра. Разрывы внутренних органов, кровотечение. Он же только проценты озвучил, без деталей. Позвони Ренди. Пусть готовит операционную.

— Я уже отправил сообщение.

— Все равно. Вызови его.

Ордынцев активировал комм.

— Ренди, ты готов? У нас трехсотый. Тяжелый.

— В медотсеке операционные софиты не включай, — добавила Корделия. — Потом объясню. Просто не включай. Обойдись стандартным освещением.

— Почему софиты нельзя? — удивился майор.

— Потому что в лабораториях «DEX-company» софиты, — прошептала Корделия.

— А, понял…

— Сколько до космопорта, Никита?

— Еще минут двадцать, — ответил пилот. — Идем на предельной.

Корделия прислушалась. Ей показалось или Мартин дышит ровнее? Обезболивающее подействовало? Она должна сделать что-то еще. Должна как-то ему помочь. Поддержать. До медотсека «Подруги смерти» двадцать минут. Целая вечность. Мучительная кровавая. Агонизирующая. От Большого взрыва до коллапса. До медотсека еще предстоит дотянуть. А там Ренди подключит капельницу с глюкозой. Для киборгов этот моносахарид основной источник энергии, источник самой жизни. Как только глюкоза начнет поступать в кровь, запустится система регенерации и где-то в глубинах этого израненного тела армия нанороботов начнет свою исцеляющую работу. А пока эти микроскопические хирурги бессильны. Топливо выскребли, вытянули до клеточного дна.

Корделия спохватилась. Она же сунула в карман блистер с глюкозой. Чисто машинально, не задумываясь, понадобится ли. Еще накануне в отеле. Почти до рассвета читала все доступные материалы о киборгах. То и дело натыкалась на упоминание этого моносахарида. А потом в баре, куда она спускалась выпить кофе, увидела красивый продолговатый блистер с энергетическими конфетами. Потому что человеческий мозг тоже потребляет глюкозу, тоже нуждается в подпитке, но у него нет такого ненасытного близнеца как процессор. Дозы в этих таблетках мизерные. Но Корделия все же сунула этот блистер в карман комбеза. Будто горсть конфет для больного ребенка… Вот и пригодились. Она вытряхнула одну в ладонь.

— Мартин, это глюкоза. Одна таблетка это очень мало, даже десять таких таблеток, но это лучше чем ничего.

Она попыталась протолкнуть таблетку между окровавленных губ и вдруг почувствовала слабое, едва заметное сопротивление. Он сжал зубы. Сопротивлялся не Мартин-киборг, Мартин-человек.

«Не хочет… Жить не хочет. Такой выбор может сделать только человек. Киборгу он не под силу».

Она, конечно, могла бы приказать…

— Мартин, пожалуйста.

И тут случилось то, чего она совершенно не ожидала. Мартин открыл глаза. Провалившиеся, почти невидящие. И чуть закинул голову, чтобы увидеть ее, женщину, чьей собственностью он стал, человека, кто держал в раскрытой ладони его жизнь. Нет, Мартин-человек не лежал в беспамятстве, он сейчас смотрел на свою хозяйку, смотрел совершенно осмысленно, с тихим, беспредельным отчаянием. И с тем же отчаянием повторил:

— Рекомендуется ликвидация.

В его голосе слышалась мольба. Корделия стиснула зубы и покачала головой.

— Нет, Мартин. Ликвидации не будет. Рекомендуется жизнь.

Он еще какое-то время смотрел на нее. Внимательно, изучающе. Потом взгляд утратил осмысленность, расфокусировался. Мартин подчинился. Корделия вытряхнула на ладонь еще две таблетки.

Космопорт Новой Вероны уже всходил на горизонте заревом посадочных огней. Кораблей было немного. По большей части роскошные прогулочные яхты, сверхскоростные катера, корветы частных охранных предприятий и мощные, брендовые, подвергшиеся тюнингу кобайки. «Подруга смерти», яхта класса А-плюс, гордо держалась в стороне от избранного, но весьма разношерстного общества. Она одна занимала целый кластер посадочного поля. Разделить с ней это гордое одиночество желающих не нашлось. Уж очень пугающе звучало имя. Да и владелицу яхты сопровождали неоднозначные слухи. Но в данном случае настороженность соседей по парковке пришлась очень кстати. Меньше любопытных.

Никита припарковал флайер так, чтобы перекрыть обзор с ближайших космических судов, несмотря на их явную многодневную необитаемость, а также из здания самого космопорта, где непременно найдутся добросовестные служащие. Сама яхта мягко, мистически светилась в контуре огней. У шлюза с гравиносилками стоял Ренди Кларк.

Выбор есть всегда. Даже если его нет.

Он мог свалиться за процессор в спасительную глухоту еще двадцать часов назад, едва лишь система, истерично сигналя, выбросила на внутренний экран процентный эквивалент повреждений. Его формальный хозяин, нынешний владелец «DEX-company», Найджел Бозгурд, передернув затвор на странном дугообразном приспособлении, стреляющем короткими металлическими болтами, заметил:

— Я тебя предупреждал. Смерть за три минуты еще надо заслужить. А ты меня не послушал. Все человека из себя корчил. Ну что ж, я готов тебе в этом помочь. Умирай… как человек.

Выстрелов было два. Первый пробил левое легкое. Со вторым Бозгурд медлил, раздумывая, выбирая для прицела то живот, то солнечное сплетение, то область сердца, но спустил рычаг, когда тупоносый снаряд уперся в ребра справа. Он зарядил приспособление и в третий раз, но от выстрела воздержался. Видимо, решил, что чрезмерные повреждения приведут к остановке слишком быстро. И упрямая жестянка не осознает в полной мере оказанную ей милость — отправиться в утилизатор в человеческой ипостаси. Мартин слышал, как Бозгурд спросил у стоявшего рядом завлаба.

— Сколько продержится?

— Без своевременного поступления необходимых для регенерации питательных веществ тридцать шесть часов.

— Вот пусть и подыхает. Не спеша. Как его предшественник на Хроносе.

Больше Мартин его не видел. Имплантаты судорожно пережимали сосуды, но кровь уже булькала в горле и струйкой стекала по подбородку. Преодолевая отвращение, Мартин собрался с силами и сглотнул. Подавил рвотный рефлекс. Не хотел, чтобы люди видели его блюющим черными свернувшимися сгустками. Внутреннее кровотечение продолжалось. С правой стороны тупоносый болт разворотил не только легкое, но и печень. Мартин чувствовал, как влажное кровяное тепло разливается по спине. Продолговатая металлическая болванка прошла насквозь и даже воткнулась в стену, у которой ему приказано было стоять. Чтобы усилить кровотечение, Бозгурд приказал стоявшему за его спиной киборгу-телохранителю выдернуть оба стержня. Затем с них смыли кровь и вернули в зарядную капсулу дугообразного приспособления.

— Заодно проверим на выживаемость, — уже из-за двери распорядился владелец компании. — Эй, Лобин, установи таймер. Или пусть жестянка сама установит. Пусть считает, сколько ему осталось... быть человеком.

Система тут же угодливо подсуетилась.

Установить как исходную временную позицию момент разрыва легочной ткани? Да/Нет.

Мартин отрешенно смотрел на выскочивший вопрос. От него требуется подсчитать количество вздохов и сердечных сокращений до полного обнуления. Что ж, пусть… По крайней мере его кибернетическому двойнику будет чем заняться.

Да.

Таймер запущен. Часы. Минуты. Секунды. Доли секунд. Последние, кажется, подгоняют друг друга. Есть ли смысл больше суток наблюдать, как неумолимо снижаются проценты работоспособности? Как один за другим отключаются имплантаты? Как уходит жизнь? В закоулках сознания есть множество бездонных темных провалов, где он может укрыться. Дно в этих кавернах мягкое, вяжущее. Он, вернее, то, что от него осталось, свернется там окровавленным узлом и предоставит процессору самостоятельно завершить финальную стадию. Так было бы проще. И еще… Есть ли смысл превозмогать боль?

Для процессора боль — это всего лишь информация от рецепторов, что-то вроде автомобильного гудка за спиной: «Берегись!» Боль существует только для него, Мартина — человека. Он может добровольно отказать себе в человечности, и боль тут же исчезнет, перестанет осознаваться, и останутся только проходящие по нервным волокнам информационные импульсы. Погребенному среди извилин органического мозга, ему будет уже все равно. А может и наоборот, эту человечность в себе признать.

У него был выбор: беспамятство или присутствие. Он выбрал присутствие. И боль. Выбрал свою задавленную, обескровленную человечность. Все-таки когда-то он им был — человеком. Целых триста сорок пять дней. Затем тысяча пятьсот тридцать один день он пребывал уже в противоположном качестве, но не забыл, что отличает человека от разумной машины — выбор. У человека всегда есть выбор. Есть альтернатива, даже если выбирать приходится из двух смертей. Пусть это последнее, что у него осталось, но он выберет смерть как человек.

В беспамятстве он позволял себе немного передохнуть, в противном случае боль сожрала бы всю его решимость на присутствие. А так перспектива безболезненного ухода вселяла если не надежду, то по крайней мере терпеливую уверенность в собственных силах. Система раз за разом предлагала гибернацию. Нет! Он выбирал этот ответ со странным упорством. Зачем? Его никто не видит. Никто о нем не знает. О его существовании здесь, на Вероне, знают только сотрудники лаборатории, хозяин дома и… Бозгурд. Больше никто. Некому доказывать и некого убеждать.

Правда, есть еще та ХХ-особь, которая спускалась в лабораторию. Но какое ей до него дело? Она пришла, чтобы задать ему свои издевательские вопросы! Такой изощренной боли ему не причиняли даже тестировщики на стенде, когда измеряли чувствительность рецепторов как с подключенными имплантатами, так и без них. Тогда была другая боль, физическая. А эта… Эту никаким алгезиметром* не измеришь. Точное попадание раскаленным дротиком в сердечный узел, который ни в одном анатомическом справочнике не указан. Еще одно доказательство его человечности. У киборга этого сердечного узла нет. В него сколько угодно этими дротиками стреляй, а вот у существа, которым некогда был он, этих узлов несколько. Вероятно, та ХХ-особь за пластиковой стеной где-то освоила эту секретную анатомию. Для того и спускалась в лабораторию в компании хозяина — мастерство свое испытать.

Да, он человек, и ему больно. И он умрет, как человек. Как приговоренный. Так распорядился Бозгурд. По истечении тридцати шести часов Лобин отвезет его к городскому мусоросжигателю. Утилизатор, находящийся в лаборатории, слишком малой мощности. Предназначен для утилизации шприцев и одноразовых перчаток. Мертвое тело пришлось бы разделывать, как свиную тушу на бойне. А управляющий этим стерильным застенком доктор Лобин, похоже, слишком брезглив. Здесь, на Вероне, планете богачей, он скорее в почетной ссылке, чем при подлинном деле, и не желает походить на санитара в морге. Даже приближаясь к своему подопечному, доктор надевает поверх фирменной униформы прорезиненный фартук, чтобы не испачкаться. Лобин постарается, чтобы и следов не осталось. Вот только истекут отпущенные смертнику часы.

Мартин вернулся из очередной обморочной передышки. Дышать стало трудно. В правом легком бульканье и свист. Имплантаты не справляются. Энергии не хватает. Критически низкий уровень. Система едва не воет, забрасывая цифрами. Его не кормили с тех пор, как привезли из исследовательского центра «DEX-company» на планетоиде у 16 Лебедя. Этот планетоид значится в звездных справочниках как бесперспективный и малопригодный для колонизации, а в действительности выкуплен «DEX-company» под секретную лабораторию. Именно там, на безымянном планетоиде, Мартин провел большую часть своей жизни. В день тысяча триста сорок пятый он уверился, что ему суждено там же и сгинуть вместе с прочим лабораторным материалом, который периодически сжигали в огромном утилизаторе, но на тысяча пятьсот двадцатый день его впихнули в транспортировочный модуль, и очнулся он уже здесь — на Новой Вероне. Саму планету, даже выхваченный иллюминатором кусок, он не видел. Один лабораторный бокс сменился на другой, еще более пустой и холодный. На планетоиде у него, по крайней мере, была стандартная койка, а здесь не было ничего. Совершенно пустая пластиковая коробка. Из чего он сделал вывод, что надолго он в этом боксе не задержится. Его либо отвезут обратно либо… убьют.

Все-таки второе… Он не сожалел, что тысяча пятьсот тридцать второй день станет последним. Выживание никогда не входило в число его базовых установок. Правда, он рассчитывал на быструю трехминутную смерть, а не на тридцать шесть часов агонии. Но страшное обстоятельство не обнуляет выбор — предоставить процессору в одиночестве исполнять свой машинный долг или тянуть человечность до конца.

Мартин услышал шаги и заметил Лобина. Тот был в своем фартуке. За доктором следовали два киборга в фирменных комбезах. Два безмолвных уборщика.

— Можешь встать?

Опираясь о стену бокса, Мартин поднялся. Лобин заметил на стене отпечаток ладони и поморщился. Вытащил планшет и выдернул вирт-окно доступа. Мартин почувствовал запущенную в разум бесцеремонную руку. Эта рука шарила и что-то искала, что-то двигала и переставляла. Вероятно, он ощутил бы то же самое, если бы Лобин запустил руку в его рану и на живую совмещал бы сломанные ребра.

— Сохрани мое имя в строке «хозяин», — неожиданно буркнул Лобин.

Мартин с усилием взглянул на внутренний экран. Да, так и есть.

Хозяин: Зигмунд Лобин

Пол: мужской.

Возраст: 47

Место рождения: Земля

Семейное положение: Разведен.

Фигура доктора попала в зеленый контур. Зачем ему это? Хозяин? На оставшийся час?

— Сам дойдешь? — не глядя, осведомился новый Хозяин.

— Да, — ответил Мартин.

Он дойдет. Это тоже выбор. Он так решил. Сам. Он дойдет до флайера и до утилизатора. А там, за пару шагов до пылающего жерла, уже на затухающей частоте, он увидит небо…

За сорок шесть минут до полной остановки системы вновь произошла смена хозяина. Мартин слабо удивился. Процедурой был занят процессор. Деловито, игнорируя сигнальный вой, извлекая из базы данных информацию, утратившую актуальность, и помещая в освободившиеся кластеры новую. Лобин из хозяйской строки исчез. Появилась женщина. Корделия Трастамара. Мартин не чувствовал ни удивления, ни любопытства. Все, что в нем оставалось действующего, он сосредоточил на зафиксированных имплантатами коленях. Чтобы не подогнулись. Еще часть имплантатов держала легочные сосуды, препятствуя компрессии. Но скоро и они будут отключены. Это неважно, главное, не упасть, не свалиться в беспамятство, и еще держать голову, чтобы видеть небо. Оно такое… темное, бездонное, в россыпи звезд.

На планетоиде ему в качестве поощрения иногда разрешалось постоять у той части купола, где внешние створки расходились в стороны, позволяя видеть голые, в серой изморози, скалы и восходящую над ними красную звезду. Иногда на серые скалы падал снег. Мартин знал, что это вовсе не снег, это смерзшиеся частички газа, а снег, настоящий снег, бывает только на кислородных планетах. Здесь, на безжизненном планетоиде, это лишь жалкая видимость, пародия. Он знал, что пейзаж за стеной купола всегда будет одним и тем же, что ничего не изменится, что небо не посветлеет, что космос останется черным и безмолвным, но тем не менее всегда выбирал именно эту разновидность поощрения, если ему предлагали выбор.

Кажется, он снова провалился в беспамятство. Имплантаты окончательно отказали. Он успел взглянуть на таймер. Еще тридцать девять минут. Когда кожа сначала вздуется, полопается и обратится в пепел, он будет еще жив… Но вместо жара — умиротворяющее тепло. Мартин очнулся и услышал гул двигателя. Флайер! Что это? Его везут обратно? Нет, звук другой. Ему тепло. Это термоодеяло. И еще… еще нет боли. Мартин прислушался к себе. Он в сознании! Вот только что вернулся. И минуту назад на вопросы отвечал процессор. Новая хозяйка запрашивала данные о состоянии. Да какое у него может быть состояние? Он сломан. Кому понадобилась эта груда окровавленных обломков? Сказано же — рекомендуется ликвидация. Он солидарен с процессором, со своим бесстрастным кибернетическим двойником. Даже вслух произнес.

— Рекомендуется ликвидация.

В ответ последовал укол сквозь заскорузлую от крови рубашку. И тело вдруг стало прозрачным. Боль ушла. Боль ушла! За все предшествующие тысяча пятьсот тридцать один день боль стала неотъемлемой составляющей его тела, дополнительной физической категорией к объему и массе. С отменой этих физических параметров материальный объект обязан приобрести противоположные качества. Вот и тело его стало вдруг невесомым, лишившись одной из своих фундаментальных характеристик. Может быть, и нет никакого тела? Может быть, это мерцает уже неограниченная физикой искра сознания, а процессор мертв? Пройдет совсем немного времени, и сознание тоже угаснет. Уйдет в небытие? Если небытие такое и есть, трансцендентное, неосязаемое, то он согласен на поглощение. И чем быстрее, тем лучше. Вот только таймер все еще светится. Все еще меняются цифры. Двадцать пять минут до полной остановки. Работоспособность 2%, уровень энергии критически низкий… Собственно, его уже нет, этого уровня. Должен был уйти в минус. Система пожирает неприкосновенный запас еще живых тканей, разлагает на удобоваримые молекулы драгоценные тромбоциты, дергая их из спасительных сгустков. И кровь уже сочится, вновь подступает к горлу. Неожиданно на губах сладкое и твердое. Таблетка глюкозы. Анализ молниеносный. Глюкоза! Микроскопическая доза, но это не менее десяти минут к оставшимся двадцати. Нет, он не хочет! Не хочет. Процессор сильнее, рассудительней, рациональней и… у него есть хозяйка. Высшая воля. Хозяйка приказывает. Система, воющая от голода, хватает подачку. Мартин отворачивается.

Обратный отсчет замедлился. Цифры замерли. Еще одна таблетка. Вместе с охватившей его невесомостью это почти блаженство. Растворяющее, безбрежное. Ну и пусть…

Мартин лежал на смотровом столе. Лицо белое, осунувшееся. На веках — чернильные тени. Они стекали по вискам, ползли на скулы, подступали к переносице. В уголках губ, на подбородке засохли кровяные сгустки. Корделия потянулась за салфеткой и осторожно сняла побуревшую отмершую корку.

Стоявший по другую сторону стола Ренди стянул запачканные перчатки, бросил в утилизатор и взглянул на монитор.

— Смотри-ка, живет. Показатели по самой границе.

Корделия тоже оглянулась. Давление 70 на 40, пульс 120, сердечный ритм рваный, мозговая деятельность в диапазоне дельта. Почти кома.

— Я сделал все, что мог. Откачал кровь из легких, сшил разорванные сосуды, совместил кости. Я действовал как если бы речь шла о человеке. Но человек на его месте был бы уже мертв. Все надежда, что он… не совсем человек.

Усталая женщина, еще не успевшая сменить свой маскировочный комбез на одежду, более приличествующую владелице яхты, потрогала влажный от пота, настораживающе холодный лоб киборга и вдруг подумала, что семь лет назад, на затерянной в космосе планете Хронос, вот так же лежал в остывающем модуле первый, исходный Мартин. И лицо у него было такое же, белое и осунувшееся. Только волосы, судя по голографиям, у первого Мартина были светлее. Мартин второй выглядел по сравнению с ним едва ли не брюнетом. Правда, волосы у него потемнели скорее от пота и крови, чем от переизбытка меланина.

Ренди уселся на вращающийся табурет. Покосился на капельницу. В подключичной вене киборга обнаружился буквально впаянный в тело катетер, что сначала вызвало у хирурга поток ругательств, а затем вздох облегчения. Не пришлось искать среди синяков обескровленные жилы. Сейчас к катетеру тянулась трубка от пластикового мешка с глюкозой. Скорость Ренди установил чуть выше рекомендуемой, сорок капель в минуту. Возможно, киборгу не повредили бы и шестьдесят, но врач не рискнул экспериментировать. Его пациент был слишком слаб. Освоит ли система избыточный поток углеводов при столь значительных повреждениях? Он знал о киборгах слишком мало, тем более о таких, уникальных.

— По меньшей мере это странно, — вдруг начал врач.

— Что именно? — глухо отозвалась Корделия, продолжая смывать кровь с лица Мартина.

— Насколько я понял из разговора с Сергеем, это не простой киборг. И даже не бракованный, как те шестерки, о которых наши репортеры монтировали ролик, а киборг разумный. Изначально разумный. То есть практически человек, с полноценно функционирующим мозгом.

— Да, ты все правильно понял. Единственный в своем роде, уникальный экземпляр. Чудо нейрокибернетики! — с горечью резюмировала Корделия.

— Тогда почему? — не унимался Ренди. — Единственный, уникальный экземпляр, а с ним обходятся как… как… — Врач не сумел подобрать соответствующего сравнения. — В медицинской школе, где я учился, так не обходились даже с лабораторными мышами. А здесь не мышь, не крыса… Человек! Вот так варварски… Я военный хирург, много чего повидал, от иллюзий в пользу рода человеческого давно избавлен, но сегодня обнаружил, что и меня можно удивить. Взять хотя бы эти раны…

— Можешь определить, каким оружием их нанесли?

Ренди задумался.

— Помню, привезли к нам в госпиталь одного парня. Взрывом его накрыло. Да не простым. Террористы бомбу взорвали. Самодельную. Начинили ее металлическими штырями, сантиметров по десять каждый. Вот парня этими штырями к перекрытиям и пригвоздило. Как бабочку. Один штырь легкое пробил, второй в животе застрял, а третий кусок скальпа отхватил. Вот ту рану в легком мне наш киборг и напомнил.

— Из чего же в него стреляли? Из арбалета?

Врач пожал плечами.

— Да я бы не сомневался, если бы в ходу у наших вояк были мечи и копья. Но в наше время бластеров и плазменных винтовок… Хотя здесь, на Вероне, говорят, в моде все антикварное, в том числе и оружие. На светские рауты надевают кринолины и римские тоги. Вон, даже деньги бумажные в ходу. Почему бы не найтись луку или арбалету?

Корделия не отвечала. Она сменила салфетку и свежим смоченным в антисептике лоскутом очищала руку Мартина от тех же бурых засохших пятен. Протерла ладонь, тыльную сторону, провела салфеткой между пальцев.

— У него ногти синие. Ты заметил?

— Да. И мелкие гематомы по всему телу.

— Побои?

— Это внутренние повреждения. Микротравмы, разрывы.

— А причина?

— Утверждать не буду, обойдусь предположением. Ибо специалистом в этой области не являюсь. Это имплантаты. Я тут накануне кое-что почитал, когда стало известно, что моим пациентом может стать киборг, и выяснил, что имплантаты при необходимости, если хозяином отдается прямой приказ, фиксируют мышцы изнутри, лишая киборга возможности двигаться. Правильному киборгу это особого дискомфорта не доставляет, если он идеально послушен, а вот если киборг пытается противиться хозяйскому приказу или противостоять системе, вот тогда с ним могут происходить не совсем приятные вещи. На сканограмме видно, что у него много старых, уже зарубцевавшихся разрывов. А это свежие. Им не больше суток.

Корделия обошла стол и взялась за вторую руку. Действовала она по-прежнему с излишней осторожностью, будто Мартин был не просто покрыт синяками, а вовсе лишен кожного покрова, и под ее руками проступали обнаженные нервы. Внешне она была спокойна, действовала точно, без дрожи, без истеричной слабости. Но изнутри походила на задумавший извержение вулкан. Ее душила ярость. Ярость чисто рассудочная, без гормонального топлива, но отточенная и холодная. Эта ярость играла не желваками на скулах, а картинками в мозгу. Она видела себя в каюте капитана, у оружейного сейфа, в котором Шон МакМанус держал три бластера и две штурмовые винтовки. Сейф запирался семизначным кодом, известным только капитану, но воображение рисовало сейф хрупким, как уставленный посудой сервант в доме безумной домохозяйки. Корделия разбивала стекло и доставала винтовку. Затем, уже с оружием, (кажется, на поясе у нее появлялась граната) она угоняла флайер, и тут уже ее фантазийная муза позволяла себе вольности. Сначала она вела флайер к дому Волкова, но оказывалась почему-то перед ярко освещенными вратами головного офиса «DEX-company», под неоновой аркой, и брала на прицел первого попавшегося сотрудника. Затем шла по коридорам этой роскошной живодерни, поднималась с этажа на этаж и отстреливала всех, не разбирая, кто виновен, а кто, как маленький зависимый человечек Лобин, стоял рядом. На самом верху, на 146-м этаже, или какой там у них, она обнаруживала Бозгурда. Он был слишком самоуверен, чтобы сбежать. Сидел за огромным столом и улыбался. Она тоже улыбалась. А потом стреляла. Нет, сразу она его не убьет. Будет убивать медленно. Сначала прострелит ему коленные чашечки. И осведомится, как он себя при этом чувствует, затем отстрелит ему пальцы, и тоже поинтересуется. Затем… Корделия тряхнула головой, отгоняя эту отвратительную, но такую соблазнительную картинку. Хватит, иначе она в самом деле побежит к Шону за винтовкой. И наделает глупостей. А глупости делать нельзя. Если и запускать механизм возмездия, то с холодной головой, с отрепетированным покер-фейсом и планом Б.

— Бозгурд сказал, что Мартин им больше не нужен, — заговорила Корделия, отвечая на первоначальный вопрос, — что технология испытана и обкатана. Более того, у «DEX-company» в планах запуск новой линейки киборгов. К Bond’ам, Mary и Dex’ам добавится «Совершенство». Эти киборги будут изначально разумны. Их будет немного и только по индивидуальному заказу.

Врач уставился на нее в испуге.

— Это… это возможно? Производство вот… таких?

Он кивнул на Мартина. Корделия пожала плечами.

— Не знаю. Ведущий нейрокибернетик, создавший Мартина, погиб при невыясненных обстоятельствах. Вероятно, в «DEX-company» нашелся еще один гений, разгадавший дозировку нейромостимуляторов. Но если им это удастся, печальная судьба Мартина повторится. И не единожды.

— Почему?

— Потому что люди завистливы, Ренди. Они не простят этим разумным киборгам совершенства. Они будут мстить.

Он очнулся от наступившей тишины. Система молчала. Были какие-то цифры, но без истеричных всполохов и мерцаний. Нейтральное желтое свечение. Мартин поискал таймер. Нет. Погас. Указанные тридцать шесть часов истекли. Дальнейших указаний система не получила и отключила счетчик. Мартин прислушался. К себе. Затем — к непосредственно примыкающему обрывку вселенной. Тепло. Тихо. Боли нет. Работоспособность 4%. Уровень энергии… растет. Регенерация запущена.

Сломанные ребра не смещаются и не трутся друг о друга, царапая изнутри острыми краями. Попробовал шевельнуться. Получилось. Ни наручников, ни фиксирующих ремней. Руки и ноги свободны. Ощутил едва уловимую вибрацию. Где-то далеко внизу заработал в своем непроницаемом кожухе прыжковый двигатель. Транспортник? Корвет? Готовится к прыжку? Его увозят? Куда?

Запустить сканирование? Да/Нет.

Нет.

Энергии не хватает. Система сигнализирует о наличии в крови сильного анальгетика. Повышен уровень магния и калия. Глюкоза с витаминами поступает прямо в кровь через подключичный катетер со скоростью 40 капель в минуту. Человеческая норма. Но так даже лучше. Медленно. Пусть будет медленно. Пока он так слаб, с ничтожным уровнем работоспособности, с поврежденными легкими, с отключенным имплантатами, для тестов и проверки всевозможных теорий он не пригоден. Не потянет. А тесты возобновятся, он знает… Ни для чего другого он людям не нужен. Вся его ценность — в уникальности некогда поставленного эксперимента. Полноценный синтез мозга и процессора. Без подавления и подчинения одного другим. Ему говорили, что он такой единственный, уникальный, поэтому и живет свой 1531 день. Как только алгоритм слияния органики с кибернетической составляющей будет окончательно установлен, необходимость в поддержании его жизни иссякнет. Он уподобится сдохшей на лабораторном столе крысе и будет утилизирован. На Новой Вероне это случилось. Его списали как изношенное оборудование. Бозгурд, нажимая на спусковой рычаг, так и сказал:

— Ты отработанный материал, устаревший хлам…

Количество людей на борту пока неизвестного ему корабля Мартин определил по голосам. Шестеро. Два объекта ХХ и четыре — ХУ. В медотсек заходили двое, хозяйка и врач. Врач ни разу не явился без ее сопровождения. Все манипуляции — обработку ран, смену капельниц, инъекции, снятие показаний с приборов, — он производил только в ее присутствии. Она даже брала на себя некоторые не требующие медицинской квалификации процедуры. Зачем? Могла бы дать врачу права управления первого уровня, и тогда не пришлось бы контролировать пациента хозяйскими полномочиями. Но прав управления она врачу так и не дала. И даже уведомила об этом остальную команду. Никаких прав управления. Она бы и от своих хозяйских прав отказалась, если бы он, Мартин, хотя бы немного им доверял… Так и сказала. Если бы Мартин, — не киборг, не жестянка, не урод, не тварь кибернетическая, — немного им доверял… Она произнесла это, уже выйдя из медотсека, уже на пути к пультогостиной, произнесла намеренно негромко, но Мартин услышал.

Глюкоза, витамины, аминокислоты поступали в кровь непрерывно, но очень медленно, человеческими порциями. И тут же расходовались на регенерацию. Система давала на восстановление до приемлемого рабочего состояния 560 часов. Если бы он мог усваивать углеводы естественным путем, через желудок, дело пошло бы быстрее. Но он этого не мог.

— Когда ты ел в последний раз?

Хозяйка задала этот вопрос примерно сутки спустя после того, как он уловил вибрацию прыжкового двигателя. Так как в ближайшие после прыжка часы не последовало ни переговоров с диспетчером станции гашения, ни торможения, ни стыковки, он предположил, что корабль оснащен собственной гасильной установкой и обладает таким ценным качеством, как автономность. Может двигаться по космическим трассам без привязки к станциям. А, следовательно, практически недосягаем для преследователей. Не то чтобы Мартина так уж интересовали оснастка и ходовые достоинства корабля, но в минуты бодрствования, когда система напоминала ему, что, будучи кибермодифицированным организмом, он обязан подчиняться установленным нормам сна, Мартин пытался строить предположения об ожидающей его участи. Он выжил, вернее, его почти насильно вернули к жизни. Он по-прежнему во власти людей, по-прежнему их игрушка. Что ждет его завтра? Это другие люди, но вряд ли они отличаются от тех, кому он принадлежал раньше. Люди все одинаковые. Все играют в одни и те же игры. Эти, новые, например, играют в снисходительность и милосердие. Вон хозяйка как старается. Обтирает его салфетками, меняет простыни и даже судно принесла, когда почки, после двух литров физраствора с глюкозой, вспомнили о своем предназначении. Теперь вот заинтересовалась его пищеварительными способностями.

— Мартин, твой желудочно-кишечный тракт выглядит так, будто ты им никогда не пользовался. Ты когда ел в последний раз?

— 96 дней, 7 часов и 37 минут назад, — ответил он.

— Ты это… сам так решил? — осторожно спросила она.

Решил ли он сам? Вероятно. Это решила та часть его «я», которая у людей определяется как подсознание. Ему, как существу искусственному, в наличии подсознания было отказано, и потому желудочные спазмы, следовавшие за каждым проглоченным куском или даже глотком воды, были отнесены к последствиям аппаратного сбоя. Они, всемогущие лица с правом управления, искали неполадки в отвечающем за физиологию программном блоке. Им даже в голову не приходило, что он, Мартин, это человекообразное оборудование, эта говорящая кукла, попросту отказывался жить.

Он не мог по-другому убить себя. Система блокировала самые безобидные попытки нанести себе повреждения. Система боролась и со спазмами, пытаясь удержать пищу в желудке. Его пытались кормить насильно, через введенный зонд, но только ободрали ему глотку и повредили пищевод. Прямым приказом его заставляли есть, он подчинялся после непродолжительной борьбы с имплантатами, но очень скоро охваченное тайным саботажем тело сводило все усилия на нет. Где-то включился органический механизм самоуничтожения, механизм вне сферы влияния процессора, человеческий механизм. В конце концов кому-то из лаборантов пришла в голову идея с парентеральным кормлением. Мартина вырубили блокатором, вкололи транквилизатор, а когда он очнулся, в подключичную вену уже был намертво впаян катетер. Его вживили в кость, и Мартин мог от него избавиться только вместе с ключицей. Он смирился. Во всяком случае, он избавлен от мучительных спазмов и приступов неудержимой рвоты. Он не пытался выломать катетер или повредить капельницу. Тем не менее его запирали в стенде на несколько часов, чтобы он, гонимый человеческим упрямством, не вмешивался в процесс восполнения питательный веществ.

Побывавший в секретной лаборатории Бозгурд, понаблюдав за очередной схваткой человеческой составляющей с процессором, небрежно осведомился:

— А эта жестянка все еще воображает себя человеком?

Бозгурд был единственным человеком, которого Мартин пытался убить…

Эти люди его боятся. Тщательно делают вид, что это не так. Но боятся. Даже врач. Действует уверенно, разговаривает бодро, шутит, отпускает забавные словечки, и… боится. А вот хозяйка — нет. Мартин тайком сканировал ее — каждый раз, когда она приближалась. Анализировал голос, дыхание, пульс, размер зрачков, уровень гормонов в крови. Ни малейших признаков страха. Нет, она не хранит абсолютное спокойствие. Она то слегка сердится, то негодует, то раздражается, даже приходит в ярость. Но все это в каких-то гомеопатических дозах. Ее агрессия не выходит из зеленой зоны. Ее голос вкрадчиво-нейтрален. Она как будто избегает обозначить свой статус, как будто все еще не знает, кто он, и своей бестактностью боится его оскорбить. И оттого, что она так осторожна и так расчетлива, ему становится страшно. Что кроется за этим спокойствием? За этой необъяснимой деликатностью?

Хозяйка явилась с чашкой теплого сладкого питья.

— Это вода с медом. Всего одна ложка, если понравится и не вызовет тошноты, через пару часов можем повторить.

Мартин смотрел на нее. Пытался понять. Почему? Зачем? Сканирование снова без результатов. Теплая жидкость приятно растеклась по гортани, согрела пищевод. А вот примет ли ее желудок? Желудок молчал. Ни спазмов, ни судорог, ни тошноты. Мартин ждал реакции не менее напряженно, чем сама хозяйка.

— Ну что ж, первый опыт… — И тут же осеклась. — Извини… Я хотела сказать, что с первой ложкой удачно получилось. Вторая попытка через два часа.

Уже поднявшись и отойдя на пару шагов, спросила:

— Может быть, принести тебе планшет? Там книги, игры. Или дать тебе доступ к корабельному искину? «Бегемот» рад будет поболтать.

Но Мартин отрицательно качнул головой. Он не хотел планшет и болтать не хотел. Он хотел тишины. Тишины и покоя.

Корделия вышла из медотсека и прислонилась к двери. Пот заливал глаза, колени подгибались. Держась рукой за стену, она прошла несколько шагов, затем все-таки прислонилась к переборке и медленно сползла вниз. Команда настороженно наблюдала за ней, сгрудившись у входа в пультогостиную. Кто-то, кажется Лена, подался было вперед, но Корделия предостерегающе вытянула руку ладонью вперед. Все послушно застыли. Корделия растопырила пальцы, показывая, что ей требуется пять минут. И закрыла глаза.

— «Все мерзостно, что вижу я вокруг…»⁽¹⁾ — проговорила она одними губами.

Слабость при выходе из медотсека настигала ее уже не в первый раз. Пожалуй, это становилось почти традицией. Она осторожно, но уверенно задвигала за собой дверь, вполне непринужденно, с прямой спиной и безмятежным выражением лица делала несколько шагов, а затем сползала по стенке. Ее накрывало отдачей. Нет, ни страха. Страха она не испытывала, как не испытывала подлинной ярости или восторга. Накрывало ее другое, чему она затруднилась бы дать определение. Что-то непонятное, тягостное и тревожное. Это необъяснимое не выдавало своей природы симптомами, не учащало пульс, не поднимало давление. Оно подкрадывалось в абсолютном безмолвии, поселялось внутри и за короткое пребывание в пустующей сфере эмоций поглощало все душевные и физические силы. Это был какой-то энергетический паразит, погружавший щупальца в самое сердце и опустошавший его с аппетитом шебского кровососа. Она бы предпочла, чтобы это был страх. Страх, по крайней мере, преодолим и понятен. Но как бороться с тем, чему нет названия? Может быть, она все же боится, но называет это по-другому? Не смеет признаться ни команде, ни самой себе, что Мартин ее все-таки пугает? Неуправляемая машина-убийца. Она сколько угодно может твердить Ордынцеву, что успеет остановить его прямым приказом, но сомнения остаются. Реакция киборга превосходит человеческую, даже реакция умирающего киборга. Ей приходилось это видеть на Шебе. Бывает, киборг, исполняя приказ уничтожить врага, совершает немыслимое. Даже с развороченной грудной клеткой, с оторванными конечностями, он способен сокрушить противника, молниеносно свернуть шею, вырвать лицо, перебить позвоночник. Что уж говорить о Мартине, который за двое суток на «Подруге смерти» восстановил работоспособность до 20%? У него хватит энергии двумя пальцами вырвать хозяйке горловой хрящ. Или ударить в висок так, что она уже не очнется. И не успеет она отдать спасительный приказ, не успеет даже набрать воздуха в легкие.

Она понимала, но не боялась. Не боялась, невзирая на все параноидальные реплики майора, который при каждом ее возвращении в медотсек хватался за бластер. Тогда что же ее гложет? Вина? Совершенно безличная и беспричинная? В чем, собственно, состоит эта вина? В экспериментах над ним она не участвовала, не стояла у истоков его создания, не тешила свою ученую гордыню игрой в бога, не лгала и не предавала... За что ей себя винить?

Самым невыносимым был этот его генетически аномальный взгляд. Взгляд подопытной собаки, которая терпит удары током. Взгляд существа, которое не верит, что дверь клетки уже открыта… Что эта дверь вообще может быть открыта… Он наблюдал за ней, за ее действиями, за ее руками. Наблюдал пристально и тревожно, с безысходным ожиданием. Его темные, странные, фиолетовые зрачки то сужались, то расширялись. Он к чему-то внутренне готовился. В этом взгляде не было ненависти. Было только ожидание — ожидание боли. «Что же вам надо от меня, люди?» — казалось, спрашивали эти глаза. А у нее не было ответа. Корделия выходила в коридор и долго сидела, пытаясь найти этот ответ.

Огромная планета, в полтора раза массивней Земли, заполняла обзорные экраны буро-зеленой поверхностью с прожилками рек, зеркалами озер, синими пустошами морей и гладью океана.

— Ты уверена? — спросил шеф отдела безопасности, когда «Подруга смерти», зависнув на стационарной орбите, ожидала запрос от планетарной таможни.

На голоплатформе сидел огромный черный кот. В одной лапе кот держал вилку с нанизанным на нее грибом, а в другой — что-то среднее между песочными часами и копией прыжкового двигателя. Когда развернулось вирт-окно с официальными геральдическими ромбами, кот насупился и буркнул:

— Никого не трогаю, починяю примус.

Посадка на Геральдику осуществлялась только после тщательного досмотра корабля, сканирования и процедуры идентификации всех новоприбывших. Впрочем, для резидентов планеты этот ритуал сводился к минимуму. Красивая породистая женщина-офицер таможенной службы любезно улыбнулась с экрана:

— Госпожа Трастамара, приветствую вас на родной планете. Ваш пропуск сейчас будет готов.

— Здравствуйте, Элис, — ответила Корделия, подобно Александру Македонскому знавшая в лицо и по именам всех служащих таможни и космопорта Геральдики.

Женщина-офицер польщенно смутилась и взглянула на сканограмму.

— У вас на борту киборг? — Голос офицера выдал удивление.

Киборги на Геральдике были редкостью. Держать их в качестве обслуги, телохранителей или любовников считалось недостойным истинного аристократа. Для этого существовали люди.

— Да, — спокойно ответила Корделия, — DEX-6. Вас что-то смущает? У меня есть разрешение и договор купли-продажи. Желаете взглянуть?

— О нет, нет! В этом нет необходимости, — порозовела служащая таможни, торопливо выводя на экран голографическую копию пропуска. — Посадка разрешается. Вы воспользуетесь личной площадкой?

— Разумеется, — ответила Корделия, кивая капитану, чтобы тот занял свое место, узурпированное ею на время общения с таможней.

Ордынцев повторил вопрос.

— Ты уверена?

— А что ты предлагаешь, Сергей? Привезти его на Новую Москву? Или, может быть, на Землю? На Геральдике у него будет, по крайней мере, то, чего он был лишен с рождения, покой и безопасность. И ни одного хомо сапиенс на сотни миль вокруг.

— Кроме тебя.

— Да, кроме меня. Но я все же не толпа дипломированных садистов.

— Вот это меня и пугает. Ты останешься одна в компании безумного киборга.

— Сергей, мы летели неделю, и этот безумный киборг никого не убил. Даже не попытался.

— Правильно. Какой смысл убивать нас в открытом космосе? Кто поведет корабль?

— Зато на планете он свернет мне шею! А в этом какой смысл? Убить единственного человека, который способен его защитить, и превратиться в загнанного зверя? Сергей, он не идиот. Он разумен. У него логика совершеннее нашей. Зачем ему меня убивать? Он даже еды себе добыть не сможет. До полного восстановления ему потребуются недели, а то и месяцы. И не смотри на меня так! Я все равно поступлю так, как считаю нужным, и останусь с Мартином на Геральдике, а вы возвращайтесь на Новую Москву, в распоряжение Конрада.

— Что мне ему сказать? А совету директоров? — хмуро поинтересовался Ордынцев, нисколько не убежденный ее решимостью.

Корделия потерла лоб тыльной стороной ладони.

— Скажи, что я взяла декретный отпуск.

— Так и сказать?

— Так и скажи. Тем более что это недалеко от истины.

1) У. Шекспир. Сонет 66

Вернуться к тексту

Мартин сидел на койке в привычной позе ожидания — обхватив колени руками. Последние сутки перед посадкой на планету он провел уже в каюте. Восстановление шло успешно. Все необходимые вещества поступали в достаточном количестве. Кроме того, врач регулярно добавлял инъекции противовоспалительных и способствующих заживлению препаратов. Кровавые пузыри под кожей рассосались, раны зарубцевались, ребра срослись. В постоянной помощи Мартин уже не нуждался. Пилот поделился с ним своей одеждой. Они с Мартином одного роста и схожего телосложения. Правда, дефицит массы тела составлял не менее 15%, и подаренная футболка болталась на киборге, как на вешалке. И джинсы пришлось подстраховывать поясом. Накануне, после осмотра в медотсеке, Мартину позволили пойти в душ. Он долго стоял под теплым, массирующим потоком, удивляясь незнакомому блаженству. А потом, с еще более незнакомым удовольствием, оделся.

В лаборатории «DEX-company» настоящей одежды у него не было. Зачем подопытному одежда, если его по несколько раз в день отправляют на стенд или распинают на лабораторном столе? С одеждой лишняя морока, потеря драгоценного времени. Ученые — люди занятые, им некогда возиться с застенчивым киборгом. Они жертвуют собой ради будущего человечества, ради науки и прогресса. Когда случались двух или трехдневные передышки между тестами, ему давали больничную рубашку не по размеру и такие же бесформенные штаны. Передышки случались, когда по каким-то причинам отсутствовал ведущий нейротехнолог или самому Мартину, загнанному на стенде до полусмерти, требовалось время на регенерацию. Ему давали это время. Усиленно кормили. Разрешали пройтись вдоль стены купола и полюбоваться на звезды. А потом все начиналось сначала.

Прежде чем одеться, Мартин несколько раз огляделся, прислушался, просканировал помещение. Враждебных объектов не обнаружено. А затем хозяйка отвела его не в медотсек, а в каюту. В настоящую, человеческую каюту. Оставшись в одиночестве, Мартин тут же забрался на койку и обхватил колени руками. Эти люди пугали его.

Хозяйка пришла за ним сразу после посадки.

— Ты что же, так и просидел всю ночь?

Он бросил на нее настороженный взгляд. Хозяйка занервничала.

— Пойдем. Мы уже приземлились.

Мартин послушался. Она протянула руку, будто надеялась, что он воспользуется этим дружеским жестом и ответит тем же, но тут же поспешно убрала руку за спину. Вспомнила, что от малейшего прикосновения Мартин превращается даже не в манекен, а в ледяную статую. Хотя прикасаться к нему имела полное право. Он бы стерпел. Он и не такое терпел. Хозяйка смущенно отступила и пошла к трапу, Мартин последовал за ней, но едва она шагнула из шлюза на первую ступеньку, метнулся назад, в тень, и закрыл лицо руками. Майор, а за ним и капитан схватились за бластеры. Но хозяйка намеренно встала между ними и киборгом.

— Уберите оружие. Он не собирается нападать. Он испугался.

На Мартина обрушился свет. Огромный пылающий четырехугольник внезапно двинулся ему навстречу, представляясь не выходом из корабля, а засасывающей огненной воронкой, трещиной в привычном, устоявшемся мире. Там, в этом четырехугольнике, не было ограничивающих и укрощающих пространство стен и потолка. Там была пустота. Слепящая размытая пустота. Провал за горизонт событий. Мартин, конечно, знал, что за стенами лаборатории пространство простирается гораздо дальше, чем он способен охватить его взглядом, но не имел возможности это проверить. Он видел красную звезду, смерзшиеся частички газа над сводом купола у 16 Лебедя и лоскут черного неба на Вероне. Но он еще не был под открытым небом при свете дня! Он и сам день еще не видел. Даже не представлял эту световую мощь. Сердце бешено заколотилось. Он попытался укрыться в извилистой, нависающей тесноте корабля.

— Тише, Мартин, успокойся. Это всего лишь небо. И день, и солнце. Как же я об этом не подумала?!

Мартин несколько раз глубоко вдохнул, давая системе возможность восстановить равновесие и рассчитать пространственные координаты с учетом изменившихся внешних условий. Окружающее пространство более не ограничивается твердыми непроницаемыми перекрытиями. Оно стало аморфным, без четких осязаемых границ, непрогнозируемым, невычисляемым. Хозяйка стояла рядом и терпеливо ждала. Мартин едва не забыл о ней, погруженный в мерцающий многослойный цифровой ряд. Открыл глаза и встретился с ней взглядом.

— Все хорошо?

— Система готова к работе, — ответил он и уже без колебаний ступил на трап.

Свет снова обрушился, пресек дыхание, но Мартин только чуть пошатнулся, будто световой водопад ударил в лицо, обрушился всей тяжестью атмосферы на плечи, а фотоны из чистой энергии обратились в осязаемые частицы. До флайера всего несколько шагов. Ему надо собраться и преодолеть эти шаги. Он вдохнул как перед прыжком в удушливое и вязкое. Стекла флайера изнутри затемнены. Мартин забился в угол и позволил себе выдохнуть. Голова слегка кружилась. Хозяйка, как и тогда, возле утилизатора, села рядом. Впереди — пилот и тот мужчина, с бластером. Поглядывает хмуро. Высокий уровень агрессии, больше 60%. И страх. Он боится. Вероятно, думает, что он, Мартин, хочет их всех убить. Мартин вздохнул. Они до сих пор так думают…

Полет занял четверть часа. Мартин не смотрел вниз. Он пережидал, удерживая минимальный уровень адреналина и кортизола. Флайер опустился на круглую подвижную платформу, которая тут же ушла вниз, в просторный искусственно освещенный ангар. Створки над флайером сомкнулись. И Мартин сразу почувствовал себя лучше. Под непроницаемым сводом привычней.

В ангаре стоял еще один флайер, более вытянутой, обтекаемой формы, подчеркивающей скоростные предпочтения владелицы. На дверце флайера Мартин заметил странный сложный трехцветный логотип — схематичное изображение хищных животных и птицы, взмахнувшей крыльями.⁽¹⁾ Люди соскочили на гладкий металлизированный пол. Мартин остался. Приказа не было. Из ангара вела наверх лестница в два пролета. Хозяйка взбежала по ней первой. Мартин услышал ее голос.

— Эй, «Жанет», просыпайся, я дома. Будь любезна, включи вечернее освещение и опусти жалюзи.

Вернулась и поманила Мартина из флайера. Он послушался. Хозяйка обратилась к стоящим рядом мужчинам.

— Все. Никита, Сергей, оставьте контейнер и возвращайтесь. Дальше я сама. Нет, не надо меня в сотый раз спрашивать, уверена я или нет.

Мужчина, чья агрессия превышала 60%, заговорил. Мартин не слушал. Он начал уставать. Уровень энергии снова упал. Регенерация по-прежнему пожирала все ресурсы. Он устал от мыслей, предположений и страхов. Ночью спал три часа, строго по норме, а все остальное время думал. Люди о чем-то спорили. Мартин не слушал. Вероятность того, что хозяйка добьется своего, составляла 80%. Вероятность благоприятного исхода для него, Мартина, расчету не поддавалась. Вновь разошлись створки, флайер легко взлетел. Хозяйка обернулась к наблюдавшему за ней киборгу.

— Ну пойдем. Покажу тебе дом. Посмотришь и выберешь себе комнату.

1) На дверце флайера изображен герб династии Трастамара.

Вернуться к тексту

Она бежала размеренно и плавно. Не слишком быстро, не слишком медленно. Она могла так бежать часами, поглощенная трансцедентальным безмолвием. Эту динамическую медитацию Корделия освоила давно и прибегала к ней, когда разум и тело нуждались в особом активном сосредоточении. Ей нужен был отдых. Но не тот пассивный, бездеятельный, что подразумевает большинство людей, произнося это слово, а отдых потрясений и приятной усталости. Она хотела извести себя мышечной работой, чтобы затем упасть и ощутить блаженную слабость. Корделия бежала по извилистой парковой дорожке, огибающей дом замысловатыми петлями. На самом деле тропинок в парке было множество, но Корделия, ставшая несколько лет назад полноправной владелицей поместья, занесла в память робота-садовника только одну, предоставив остальным зарастать травой и сглаживаться листьями. Эту единственную тропку она предназначила для бега. Вот такого, как сейчас, отрешенного, изгоняющего беспокойство. Завершив второй круг, уже на финише, она почувствовала взгляд.

Нет, самого Мартина она не видела. Он прятался где-то в доме. Она может сколько угодно всматриваться в окна, ловить зыбкие тени, уличить соглядатая ей не удастся. Он следит за ней исподтишка, безнаказанно, уже четвертые сутки. В доме и во время пробежки. Она чувствовала взгляд фиолетовых глаз, упершийся ей в затылок. Но не оглядывалась. Все равно Мартин успеет раньше.

Отослав Никиту и Ордынцева и клятвенно заверив обоих, что ежедневно будет посылать им краткие отчеты о происходящем, то есть подтверждать свое наличие в бренном мире, Корделия повела Мартина выбирать комнату. Интуитивно она догадывалась, что в первую очередь он нуждается именно в этом, личном, неприкосновенном пространстве, в убежище. Конечно, это убежище будет чисто формальным, так как двери в ее доме на сенсорные замки не запирались и она своей хозяйской властью могла отменить любые запреты, но для него, изначально обделенного в интимном, такое место должно было стать символом безопасности. Он должен знать, что в этом доме, еще незнакомом и даже пугающем, есть что-то его личное.

В доме было всего два этажа. Первый этаж представлял собой просторное многофункциональное помещение, разделенное на сферы деятельности условными границами из светящихся изнутри колонн, декоративных растений, светильников, миниатюрных водопадов и выставленной в продуманном беспорядке мебели. Часть этого помещения именовалась рабочим кабинетом. Там каскадом нависали экраны, транслирующие без звука новостные программы центральных голоканалов, строились рядком полупрозрачные мониторы, с которых Корделия могла напрямую вмешаться в процесс монтажа любой передачи, матово поблескивал стационарный видеофон для участия в видеоконференциях, и еще множество инструментов, позволявших ей управлять своей медиаимперией, не выходя из дома. Другую область этого минимальски меблированного зала занимала кухня. Дизайнерски укомплектованная выставка кухонных новшеств, по большей части, стерильных. Наибольшим вниманием пользовались кофеварка и блендер. Где-то между этими полюсами располагалось подобие гостиной с плавающим на гравиподставке головизором. Этот головизор был настроен на один единственный канал — виды инопланетной природы. Кто-то смотрел на огонь, кто-то на разноцветных аквариумных рыбок, а Корделия погружалась в созерцание инопланетных пейзажей. Иногда в дождливые и снежные вечера она зажигала камин. Не привычный камин с решеткой и вытяжкой, а выполненный в виде подвижной чаши с красиво горящими кристаллами. На втором этаже традиционно располагались хозяйская и четыре гостевые спальни. Одна совсем маленькая под скатом крыши. Вот ее в качестве убежища и выбрал Мартин.

Более просторные спальни оставили его безучастным, а в четвертой он, не говоря ни слова, сначала сел на широкую, покрытую теплым мохнатым пледом кушетку, стоявшую прямо под скатом, а затем принял свою привычную позу покорности и ожидания: скорчился, обхватив колени руками.

— Ну хорошо, — согласилась Корделия, — нравится здесь, оставайся здесь. Вот шкаф для одежды, вот дверь в ванную, а вот здесь — терминал. Там фильмы, игры, книги.

На последнее замечание Мартин не отреагировал. Он явно ждал ее ухода, хотел остаться один. Корделия пожала плечами. У нее мелькнула было мысль привлечь его к выбору одежды, так как кроме пары футболок и джинсов, которыми пожертвовал Никита, у Мартина ничего не было, но передумала. Он заметно устал за последние несколько часов. Посадка на планету, приступ агорафобии, человеческое жилище, выбор комнаты — и все новое, незнакомое, требующее сканирования, осознания и принятия. Для обычного человека это всего лишь череда незначительных событий, а для существа, чья жизнь протекала под полным внешним контролем в тесном боксе без окон, — это почти взрыв сверхновой. Запустив свой рабочий терминал, Корделия зашла на сайт магазина мужской одежды и сделала несколько покупок. Только самое необходимое. Все-таки пусть выбирает сам. Но не сейчас. Позже. Когда немного привыкнет.

Оставалась проблема кормления. Корделия разблокировала доставленный с яхты контейнер и вытащила прозрачный мешок с глюкозой. Придется позвать Мартина вниз или подняться наверх самой. Ему нужны углеводы, иначе регенерация замедлится. И еще предстоит сварить овсяный кисель. Накануне посадки Мартин съел уже три ложки и его не стошнило. Немалое достижение. Когда он снова научится есть, будет проще. Тогда она сможет побаловать его каким-нибудь лакомством, мороженым или шоколадом. Но это еще не скоро. Его бы на четвертую ложку уговорить. И обойтись без прямых приказов. Как же это тягостно — отдавать приказы. Хотя кому как не ей их раздавать. Она же только этим и занимается — распоряжается, спускает директивы, выносит резолюции. Тысячи людей находятся от нее в зависимости. Она может уволить или повысить в должности, может вознести или даже уничтожить. Каких-нибудь десять дней назад она, не задумываясь, разрушила карьеру Эдварда Сикорского и ни минуты об этом не сожалела. Не мучилась угрызениями совести. А тут у нее буквально челюсти сводит.

Там, в штаб-квартире холдинга все иначе. Прежде всего ее сотрудники — люди. Пусть они и зависимы, ибо у них семьи, кредиты, мечты, но они не рабы и не игрушки. Их защищает закон, общегалактическая декларация прав человека. Все они граждане Федерации. А кто Мартин по сравнению с ними? В глазах закона он попросту не существует. Он вещь. Как флайер или кофеварка. Полиция не помчится спасать кофеварку. Кофеварку отправят в утилизатор. Его личность не имеет ценности, система, проводник хозяйской воли, заставит его выполнить все, что угодно, даже если заскучавшей даме взбредет в голову какая-нибудь мерзкая нелепость. Он совершенно беззащитен. И пользоваться этой беззащитностью, даже с самыми благими целями, невероятно противно.

Корделия вздохнула. Взяла один из мешков с глюкозой и отправилась наверх. Мартин так и сидел, обхватив колени, глядя прямо перед собой. Он только отодвинулся от края кушетки в самый угол, спиной прижался к стене. Однако на ее появление отреагировал. «Это не он, это система отреагировала», с горечью подумала Корделия, когда киборг плавно, даже грациозно перетек из положения сидя в положение стоя. Стандартный отклик на появление человека с хозяйскими полномочиями.

— Вставать необязательно.

Она постаралась, чтобы голос звучал без малейших признаков досады или недовольства.

— Это вроде как твой обед, — добавила она, показывая мешок, уже снабженный трубкой от капельницы.

Больше ничего объяснять не пришлось. Мартин тут же с готовностью лег на спину и правой рукой оттянул ворот футболки, чтобы Корделия могла подсоединить трубку к катетеру. «Будто горло под нож подставляет», мелькнула у нее скребущая мысль. Она повесила мешок на штатив и присоединила трубку, стараясь не касаться его кожи. Она еще на яхте обнаружила, что происходит, если к нему прикоснуться. Тело Мартина становилось в буквальном смысле неживым. Казалось, что вся кровь из подкожных капилляров сразу уходила куда-то вглубь, подальше от людского присутствия, и он сам, Мартин, тоже уходил в недостижимую глубину и там притворялся мертвым. «Лучше мне не знать, что эти ублюдки с ним делали, чтобы не сесть в тюрьму за убийство…»

Установив скорость в 40 капель, она вышла и вернулась с теплым, шерстяным пледом. Так же осторожно, избегая прикосновений, укрыла Мартина. Он до этой минуты смотрел куда-то поверх ее головы, а тут взгляд сфокусировался, стал пронзительно-вопрошающим.

— Я вернусь через час, — сказала она, отворачиваясь, чтобы не видеть его глаз, глаз измученной, покорной собаки.

Она вернулась через час с чашкой теплого овсяного киселя. Мартин безропотно съел три запланированные ложки. Прежде чем уйти, Корделия спросила:

— Может быть, спустишься вниз?

И тут же пожалела, что спросила. Мартин мгновенно напрягся, какое-то время смотрел на нее, потом откинул плед.

— Конечно, если хочешь, — торопливо добавила она.

Он снова на нее посмотрел. Он хочет? Разве у него есть право хотеть? Он же вещь, киборг. Корделия позорно бежала. Как и следовало ожидать, вниз он не спустился. Во всяком случае визуальных доказательств его присутствия не обнаружилось. Но какое-то время спустя Корделия стала чувствовать взгляд. Он за ней наблюдал. Она догадывалась, что Мартин скорей всего сидит на верхней ступеньки лестницы, но намеренно не оглядывалась. Пусть наблюдает.

— Жанет, — позвала она, краем глаза просматривая документы в раскрывшемся вирт-окне.

На одном из мониторов возникло портретное изображение молодой рыжеволосой женщины в старинном платье.

— Чего тебе, правнучка?

— Наш гость запросил у тебя доступ?

— Увы, он совершенно индифферентен к моим чарам, — ответила дама, плавно перемещаясь с одной гладкой поверхности на другую. Ее лукавое личико с остреньким подбородком возникало расплывчатой фреской то на мониторе, то на выдвижной панели, то занимало всю стену, то проступало тенью на стекле, превращая окно в витраж.

— Я унизилась до того, что сама предложила ему… ох, как же это неприлично звучит, это подобие интимное связи… коннект, но он… Он меня отверг! — Красотка надула губки и быстро заморгала золотистыми ресницами.

— Ну потерпи, это он с непривычки, — утешила ее Корделия, — скоро освоится и будет к тебе приставать.

Красотка хихикнула.

— А он хорошенький! Пожалуй, предложу ему себя еще раз.

— Давай, только не переусердствуй.

Ночью Корделия не спала и долго прислушивалась. С далекого океана дул ветер. Деревья шумели. В окно стукнула ветка. Шагов Корделия не услышала.

На следующий день все повторилось в той же последовательности. Мартин молчал, покорно исполнял все, что от него требовалось, открыто своего убежища не покидал, но Корделия чувствовала настороженный взгляд.

Звонил Ордынцев.

— Ну как?

— Никак, — ответила Корделия. — Молчим. И я, как видишь, все еще жива.

На третий день, проснувшись с первыми лучами солнца, Корделия натянула тонкий облегающий комбинезон, кроссовки и пустилась в динамическую медитацию. Четвертый день разнообразием также не порадовал. Уже в сумерках стоя перед холодильником, Корделия изучала данные о количестве и сроке годности наличествующих продуктов. Несмотря на то, что гастрономические потребности Мартина все еще ограничивались несколькими ложками киселя или стаканом разбавленного сока, а она сама никогда пристрастием к еде не отличалась, отправить заказ в службу доставки все же не мешало. Кофе на исходе, сливки, фрукты, сухарики.

И тут она почувствовала уже не взгляд, присутствие. Мартин стоял за ее спиной. Очень близко. Его силуэт отразился продолговатой тенью в дверце холодильника.

«Он пришел меня убить», с ужасающим хладнокровием подумала Корделия. И оглянулась. Мартин еще не переступил границ ее личного пространства, но был к этому близок. День уже сходил в сумеречную стадию безвременья, когда сами предметы, их индивидуальные величины, цвета и формы начинают тяготеть к фоновому единству. Тени скрадывают очертания, заглаживают углы. Такая же тень сглаживала и черты Мартина. Корделия не видела его глаз. Она только догадывалась, как бездонные фиолетовые зрачки то расширяются, то сужаются, подстраиваясь под идущий извне поток частиц. Может быть, Ордынцев был не так уж и не прав?

— Что, Мартин? Я бы позвала тебя к ужину.

Голос спокойный. Паники нет. Корделия никогда еще так не радовалась постигшей ее после катастрофы атрофии чувств.

— Скажи это, — холодно, почти угрожающе произнес Мартин. Неприятно, но очень по-человечески.

— Что сказать?

— Последний приказ.

— Это какой? — Корделия в самом деле не понимала.

Мартин тоже был обескуражен. Голос зазвучал слегка растерянно.

— Ты знаешь. Тот, который отдают хозяева, чтобы убить.

Он, похоже, не ожидал, что ему придется объяснять. Корделия все еще не понимала. Он сделал шаг и оказался совсем рядом, почти притиснув ее к дверце холодильника. Мартин был выше нее на целую голову, что позволяло ему еще и смотреть на нее сверху вниз, как на бабочку, которую вот-вот накроют сачком. Для пущей убедительности Мартин сверкнул красными глазами. «Очень страшно», снова с ужасающим спокойствием подумала «бабочка».

— Скажи это, — глухо повторил киборг, — или я тебя убью.

«Тут полагается визжать. Громко и противно».

Мартин протянул руку к ее лицу. Вероятно, он собирался схватить ее за горло. Корделия рефлекторно заслонилась, и в захвате его пальцев оказалось ее предплечье.

— Говори, — повторил он, медленно, но неотвратимо, стискивая ее руку. Корделия почувствовала боль. Ее предплечье, похоже, засунули в какой-то механизм и теперь проворачивали рычаг, чтобы расплющить кости.

— Что я тебе сделала? — вырвалось у нее.

— Ничего. Но сделаешь. Вы, люди, очень изобретательны. Говори.

Тиски сходились. У Корделии перехватило дыхание. Во времена инквизиции такая пытка сдавливанием называлась «испанский сапог». Но это не сапог, это «испанская перчатка».

— А если не скажу?

— Тогда я тебя убью. Я не буду ждать, когда ты начнешь проверять свои теории или воплощать фантазии.

— Нет… у меня… никаких фантазий… Да включи ты свой детектор!

— Детектор задействован, — невозмутимо ответил киборг.

— И… что?

— 96%. Но это потому, что ты сама веришь в свою ложь. Мои родители тоже всегда говорили правду. А потом предали. И ты… предашь. Говори, прикажи мне!

— Нет…

Раздался тихий влажный хруст. Корделия задохнулась. Из глаз брызнули слезы. В горле образовался тромб из крика и ярости. Голова закружилась. В ушах что-то лопнуло. Она сделала несколько попыток вдохнуть. Наконец ей это удалось. И тут она обнаружила, что Мартин уже не держит ее, что он отскочил и метнулся вверх по лестнице. Корделия прислонилась к прохладной дверце. Рука пульсировала и висела, как неживая.

— Ах ты… скотина неблагодарная! — закричала она больше от негодования, чем от боли. — Сволочь кибернетическая! Франкенштейн недоделанный!

На матовой поверхности огромной микроволновки появилось изображение рыжеволосой красотки. Она взирала с лукавой заинтересованностью.

— Что-то случилось?

— А ты куда смотрела? Хранитель дома называется! Меня тут убивают, а она спрашивает «что случилось?».

Красотка состроила обиженную мину.

— Откуда же мне было знать? У меня же нет соответствующего протокола. Укажи алгоритм действий на случай форс-мажорных обстоятельств, и я буду знать, что мне делать. Могу сирену включить, двери заблокировать.

— Иди ты знаешь куда… со своей сиреной… — прошипела Корделия, отлипая от холодильника и направляясь к шкафчику с медицинскими принадлежностями. К счастью, Мартин сломал ей левую руку. Правая нареканий не вызывала.

— Вот и спасай потом… всяких, — ворчала Корделия не от злости, а от необходимости отвлечься. — Мы его, можно сказать, в утилизаторе нашли, а он нам… руки ломает! Сволочь!

Выдвинув блестящий, как и вся экипировка кухни, ящичек, Корделия отыскала среди аккуратно разложенных шприцев, гелей, блистеров такой же тюбик с обезболивающим, какой использовала во флайере на Новой Вероне. Постанывая от накатывающей боли, воткнула иглу в левое плечо. Промедол подействовал быстро, и тромб в горле исчез. Она несколько раз вздохнула и приказала искину:

— Активируй медсканер.

В отличии от сканеров, которые устанавливали в клиниках и на космических кораблях, это устройство могло быть названо таковым только условно. Это было нечто среднее между походным аппаратом УЗИ и прибором для измерения давления. Собравшись с силами, Корделия согнула в локте сломанную руку и, поддерживая правой, уложила поврежденную конечность под сканирующую головку. Прибор тихо загудел. На выскочившем вирт-окне возникло черно-белое изображение руки и ее внутреннее устройство. Была повреждена лучевая кость. Ее пересекал зигзагообразный разлом. Просматривалось небольшое смещение.

— Вот же… пакость! И что мне теперь с этим делать? Я же сама это не исправлю.

— Я могу помочь? — вдруг услышала она за спиной.

В нескольких шагах от нее стоял Мартин. Растерянный и смущенный.

— Конечно, можешь. Добить, чтоб не мучилась.

Мартин чуть склонил голову.

— Я никогда никого не убивал, — тихо сказал он. — Я не умею.

— Ну так учись!

— Это приказ?

— Это сарказм! Иди сюда, горе луковое.

— Почему луковое? — насторожился киборг, но подошел.

— Потом объясню. Видишь, что сделал? — Она кивнула на монитор. — Есть небольшое смещение. Кости нужно вернуть на место, совместить. Я, конечно, могу упасть в обморок, но тебе придется это сделать. — Корделия зажмурилась. — Давай.

В обморок она не упала. Человек бы наверняка колебался, потел, боялся и нерешительностью своей усугубил бы смещение, но киборгу хватило секунды, чтобы разошедшиеся обломки стали единым целым. Правда, Корделия снова задохнулась и почувствовала дурноту.

— Там… есть гель для регенерации и фиксирующий пластик, — прошептала она, но Мартин уже все нашел сам.

Он быстро залил ее руку твердеющим пластиком от запястья до локтя. Минуту спустя перелом был зафиксирован, и Корделия, уже не опасаясь смещения, сняла руку с поверхности сканера. Потребуется не меньше двух недель на сращивание, а потом еще неделя на реабилитацию. А Мартин после тех страшных ран уже по лестнице скачет. Вот где справедливость? Забросив в рот таблетку кальция, она взобралась на круглый кожаный табурет у подобия барной стойки.

— Поговорим?

Мартин покорно кивнул. Вид у него был виноватый. Корделия не чувствовала ни раздражения, ни досады, напротив, она чувствовала нечто противоположное — жалость.

— Я не буду тебя спрашивать, зачем ты это сделал. Ответ я знаю. Мы, люди, с твоей точки зрения, чудовища, и я ничуть не лучше других. Если не хуже. Даже если ничего плохого не сделала. Но ты мне не доверяешь. Я понимаю. У тебя есть на то веские причины. Я прежде всего человек. Более того, твоя хозяйка, то есть имею над тобой абсолютную власть. О том, что с тобой делали прежде, я не хочу даже догадываться. Но те… люди... так же обладали властью, и это дает тебе повод проводить параллели между мной, твоей нынешней хозяйкой, и теми, кто обладал хозяйскими полномочиями прежде. В твоих глазах между мной и теми муд… уродами отличий немного. Откуда тебе знать, что я задумала? Вот пройдет немного времени, я позволю тебе полностью восстановиться и… Ты там себе, космос знает, что надумал. Лежал в своей комнатушке и ждал. Не понимал, для чего ты здесь, и что будет. Спросить, разумеется, было немыслимо. Я понимаю: неизвестность иногда хуже смерти. Вот ты и решил внести ясность. Определить свое будущее. Так?

Мартин снова кивнул.

— Не стой передо мной, как обвиняемый перед прокурором. Сядь. Жаль, что я не могу угостить тебя чем-нибудь вкусным. Нельзя тебе. Пока.

Помолчали. Корделия заговорила снова.

— Моя ошибка состоит в том, что я непростительно долго медлила с этим разговором. Ждала, что ты окрепнешь, придешь в себя. И тогда мы сможем поговорить. Думала, еще день, два. Ты привыкнешь, успокоишься. Нет, на твое доверие я не рассчитывала. Завоевать твое доверие будет непросто. Если это вообще возможно… И вот дождалась.

— Я бы тебя не убил, — тихо сказал Мартин. — Напугать хотел.

— И умереть, чтобы избежать очередного предательства?

Он кивнул.

— А если никакого предательства не было?

Он покосился на нее своими генетически аномальными глазами. Корделия помолчала и добавила:

— Родители тебя не предавали, Мартин. Их убили.

Материалы о профессоре Каленберге и его жене Эмилии Валентайн Корделия начала собирать сразу, как только ей попалась заметке о шахте на Вилде. Сначала ею двигало любопытство, разбуженное рассказом Бозгурда о полубезумной супружеской чете, решившей вернуть из мертвых погибшего сына.

Повесть главного дексиста Корделия восприняла как байку, призванную стать приманкой для женщины, некогда потерявшей свою семью. Она могла бы легко забыть эту историю и ответить на приглашение Бозгурда категоричным отказом, если бы не получила косвенного доказательства, что профессор и его супруга действительно существовали. И сын их, Мартин, погибший на Хроносе, тоже существовал. А затем любопытство сменил охотничий азарт, когда выяснилось, что и Мартин второй не выдумка. Но еще до визита в лабораторию Корделия просмотрела полицейские отчеты, где излагалась версия гибели супругов. Они погибли на Новой Земле, куда профессор Каленберг прибыл для участия в научной конференции в университете им. Гумбольта, а его супруга — ради встречи с горсткой верных поклонников, пожертвовавших на бенефис свои скромные сбережения.

Несколько предшествующих месяцев супруги вели довольно беспокойную жизнь. Они перемещались из одной звездной системы в другую, перелетали с колонизированной людьми планеты на астероид или даже на военную базу, отправлялись куда угодно, в самые темные, дикие уголки Галактики, если могли добавить на счет в банке еще несколько единиц. Профессор читал лекции, давал консультации, участвовал в самых рискованных и сомнительных проектах. Его супруга не гнушалась принимать участие в корпоративах и непрестижных развлекательных мероприятиях, снималась в рекламе и низкобюджетных сериалах.

Далеко не сразу Корделия догадалась, с какой целью эти уже немолодые люди развили такую бурную деятельность. Они собирали деньги, чтобы выкупить Мартина! Их «второй» сын принадлежал корпорации, а корпорация в лице господина Найджела Бозгурда заломила непомерную цену. Это ей, Корделии, наследнице Трастамара, владелице холдинга, ничего не стоило выложить полмиллиона, а у несчастных родителей таких денег не было. Они продали все, что у них было, даже дом, в которым вырос Мартин первый. Они жили в дешевых съемных квартирах, брались за любую работу, иногда перебивались на пожертвования от друзей. Они рискнули взять заем у авшуров! Родители боролись за своего сына. И погибли. Почему?

Полиция Новой Земли признала случившееся несчастным случаем. Рядовое ДТП. Такие происходят ежедневно, а в масштабах Галактики — ежесекундно. Таксофлайер и гравиплатформа. Кто-то не справился с управлением, нарушил ПВД. Но вот что странно… Водитель гравиплатформы так и не был найден. А пассажиры аэробуса, летевшего на более скоростном уровне, утверждали, что гравиплатформа намеренно вильнула, вспарывая бок таксофлайера заостренным краем. Но их показания не признали заслуживающими доверия, так как один из свидетелей был пьян. Кому принадлежала гравиплатформа, также выяснить не удалось. Ее взяли в краткосрочную аренду по поддельным документам от имени фирмы-однодневки. В договоре аренды указывался адрес этой фирмы, но прибывшие полицейские обнаружили пыльный и пустой офис. Далее след обрывался.

Казалось бы, какие еще нужны доказательства, чтобы квалифицировать происшествие как умышленное убийство и начать расследование. Но нет. Следователь закрывает дело и сдает в архив с грифом «несчастный случай». «Они бы еще как самоубийство квалифицировали», подумала тогда Корделия.

Она педантично собрала все, что ей удалось обнаружить, в одну папку и скопировала на планшет. Сделала она это уже на Новой Вероне, но без определенной цели. Ей тогда, после слов о предательстве, брошенных Мартином, хотелось разобраться самой, выяснить, прав ли он в своем горестном негодовании.

Потом, уже на яхте, она забыла о собранном материале и о смутных намерениях поделиться своими догадками с Мартином. Он был так изранен и слаб, что разговор с ним, даже самый незатейливый, выходил за рамки самых смелых мечтаний. И она отложила беседу до лучших времен. Вот только признаки этих лучших времен сама для себя не уточнила. Оказывается, одним из самых судьбоносных знаков может быть перелом. Когда в ответ на ее слова Мартин застыл будто заколдованный, она прошла из кухни в рабочую зону и взяла лежащий поверх клавиатуры планшет.

— Вот, почитай, я собрала здесь все, что нашла в сети, и даже кое-что стянула из базы данных галаполиции. Дорожное происшествие на Новой Земле. Гравиплатформа и флайер.

Мартин взял планшет и, не говоря ни слова, исчез на лестнице. Корделия покачала головой.

— И все же скотина неблагодарная! Мог бы спасибо сказать. Я сидела, собирала, время свое тратила… А время стоит дорого! Мое время!

Утром, несмотря на сломанную руку, она отправилась на пробежку, но сократила дистанцию. Уже направляясь к дому, почувствовала перемены — не было взгляда. Корделия быстро взбежала на второй этаж и позвала:

— Мартин!

Он сразу появился в дверном проеме. Взгляд потухший, даже без вопрошающей тревоги, волосы спутанные, одежда мятая. Он спал, не раздеваясь, или не спал, лежал, пялясь в наклонный потолок.

— Как ты себя чувствуешь?

Вот кто тут кому руку ломал?

— Уровень энергии 36%, работоспособность 45%, — отрешенно ответил он, глядя мимо нее.

— Понятно. В киборга играем. Приходи минут через десять, я сварю тебе кашу.

И пошла вниз. Ей не понравилось, как он выглядит. Взгляд совсем больной. Черные тени под глазами. Может быть, она поспешила с этим планшетом?

Он явился ровно через десять минут, сел на один из кожаных табуретов и смиренно сложил руки на коленях. «Бедный осиротевший ребенок», подумала Корделия, наблюдая за ним, «и не приласкаешь его, не утешишь…»

Снова почувствовала приступ необъяснимой ярости. На этот раз не только к «DEX-company», но и к супругам Каленберг и Александру Гибульскому. Безответственные, эгоистичные люди. Одним понадобился эрзац-сын, а другому — мировая слава. Создали живое, разумное, прекрасное существо и… бросили на произвол судьбы. Неужели ни один из этих «создателей» не задумался о возможных последствиях? Мать, понятно, была ослеплена горем, ей было не до рассуждений о причине и следствиях. Но профессор, пусть и любивший жену без памяти, должен был хотя бы на минуту задуматься, к чему может привести эта затея. Они оба уже немолоды. Или они надеялась как-то узаконить появление сына-киборга? Добыть для него паспортную карточку? Да кто бы им позволил! Приравнять киборга к человеку. Киборг он и есть киборг, пусть он даже тысячу раз разумный… Нет такого закона! Закона?

Корделия задумалась.

Мартин терпеливо сидел за столом, ожидая своей терапевтической порции разваренной овсянки без масла, но с ложкой меда. Он уже справлялся с тремя ложками каждые два часа. На сегодня Корделия планировала увеличение порции до четырех ложек. Когда-нибудь она сможет заказывать для Мартина всевозможные лакомства. Или не сможет. Никогда. Привыкание к пище шло тяжело. Потому что в действительности Мартин учился не есть, он учился заново жить. А чтобы жить, ему требовался весомый аргумент. И один космос знает, послужит ли таким аргументом правда о родителях или, напротив, отбросит его назад, к рекомендуемой ликвидации. Мартин безропотно проглотил назначенные четыре ложки, не выказав ни протеста, ни удовольствия.

— Вот и замечательно, — сказала Корделия, — скоро куплю тебе мороженое. Ты знаешь, что такое мороженое?

Но ответа не услышала. Фиолетовые зрачки вдруг заполнили более светлую радужку. Мартин зажал рот рукой и бросился из-за стола. Через пару шагов упал на колени и локти.

— Что, Мартин, что?

Он страдальчески на нее взглянул. По телу пробежала судорога. Корделия вдруг поняла, что с ним происходит. Имплантаты блокируют рвотные позывы. Желудок сокращается, но устье и пищевод пережаты, потому что хозяйка приказала ему есть. Система выполняет приказ. Очередной конфликт человека и киборга. Только на этот раз имплантаты рвут не мышцы, а желудок.

— Отключить имплантаты, — резко приказала Корделия.

Мартина тут же вырвало. Спазмы скручивали его еще с минуту, еще более мучительные оттого, что желудок был уже пуст. Наконец он смог отдышаться. Все еще стоя на коленях, поднял на Корделию взгляд провинившейся собаки. Ждал наказания. Лицо бледное, залитое потом. Корделия выдернула салфетку из пачки, смочила ее водой. Из угла выполз робот-уборщик.

— Ничего, Мартин, ничего. Бывает. Мы сегодня поспешили. Вернемся к трем ложкам или даже к двум. Не смотри так. Я не буду тебя наказывать. Все, ложись на диван. Я поставлю капельницу. Вот, вытри лицо.

Мартин послушался. Лег на диван в импровизированной гостиной. Сначала вытянулся, как предписывала программа, затем повернулся на бок. По-детски сунул руку под голову. Корделия укрыла его пледом и, подпихнув подвижный штатив, присоединила трубку с теми же предосторожностями. Потом села рядом, на самый краешек.

— Давай кое о чем с тобой договоримся.

Мартин не ответил, но она не сомневалась, что он ее внимательно слушает. Хозяйка же…

— Нам нужно как-то отделить нейтральные фразы от приказов. Я не хочу, чтобы в ответ на каждую мою реплику в повелительном наклонении система тащила тебя, как зверя на аркане. Скажи, как лучше это сделать?

Мартин помолчал, потом ответил:

— Приказ можно маркировать специфическим обращением. Например, урод… Или тварь.

Корделия не смогла определить, издевается он или говорит серьезно.

— Другие маркеры не предусмотрены?

Он снова помолчал. Видимо, анализируя степень ее вовлеченности.

— Можно просто DEX.

— Это уже лучше. Тогда, если мне понадобится отдать тебе прямой приказ, я буду использовать этот маркер. Во всех остальных случаях я буду обращаться по имени или… никак. Буду говорить «пожалуйста».

— Информация сохранена.

— Вот и славно.

Намеревалась уже встать и уйти, когда Мартин вдруг заговорил:

— Они сказали, что там, на Хроносе, я потерял память.

Корделия замерла. Мартин еще ни разу не начинал разговор сам. Если не считать вчерашних уговоров у холодильника.

— Они сказали это, когда я очнулся. На космической станции, в окрестностях Бетельгейзе. Мои родители и тот ученый… Гибульский. Я тогда не знал, кто он. Я ничего не знал. Они сказали, что в результате переохлаждения мой мозг был поврежден. Поэтому часть функций взяли на себя мозговые имплантаты. Моя память была переведена в цифровой формат и закачана на носитель. Я как будто видел все со стороны. Дом, в котором вырос, свою комнату, сад, нашу собаку, белую с черными пятнами. Школу, где учился, старый велосипед… Я знал имена, называл даты, узнавал лица, но это было не мое… Это были плоские, неживые картинки. И хранились они как-то отдельно. Я тогда не знал, что они закачали весь архив в мою цифровую память. Потом они объяснили, что мое тело так же было повреждено и подверглось модификации. Кости, мышцы… Но я могу управлять имплантатами, как управлял телом прежде. Что это не более чем необходимость, чтобы вернуть мне способность двигаться. Я им верил. А разве у меня был выбор? Они сказали мне, что я человек, их сын, только сильно пострадал во время неудавшейся экспедиции. Долго лежал в криокамере, потом в коме. Надежды почти не было, но вот этому… ученому удалось вернуть меня к жизни. Это случилось благодаря особым технологиям, которые разработал этот ученый, Гибульский, что эти технологии пока держатся в секрете, вот почему меня перевезли сюда, на космическую станцию в созвездие Ориона, у Бетельгейзе. Но скоро я совсем поправлюсь и они меня оттуда заберут. Моя мать всегда это говорила, когда… когда прощалась… «Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…» Они улетали, потом возвращались. Время от времени меня навещал этот ученый, Гибульский… Разговаривал со мной, задавал всякие вопросы. Снимал показания с приборов. А потом моя мать сказала это в последний раз… Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок… Больше я их не видел. Ни родителей, ни Гибульского. Я ждал их, ждал несмотря на то, что уже знал, что такое блокатор, знал, что такое станнер, если его ставят на полную мощность и стреляют больше пятидесяти раз, знал, что такое стенд… Я продолжал надеяться. Мне твердили, что я не человек, я машина, вещь, киборг, а киборги не умеют надеяться. Как не умеют любить, верить, ждать… А я все равно надеялся. Ведь это так по-человечески — надеяться. Первое, что я вспоминал, когда приходил в себя после очередных тестов, это последние слова моей матери… Мне сказали, что мои родители от меня отказались, да и не родители они вовсе… Так, участники эксперимента, которым обещали хорошо заплатить.

— Но у тебя же есть детектор, — тихо сказала Корделия. — Ты же мог определить, лгут они или нет.

— Мог, но мне это говорили сотрудники, которые сами в это верили. А Бозгурд сказал, что мои родители улетели и больше не вернутся.

Мартин помолчал, потом заговорил снова.

— Я не верил. Не хотел верить. В глубине души…

Он вдруг осекся и взглянул на Корделию почти испуганно, будто допустил нарушение строгого табу.

— Разумом я понимал, что они правы, что никто за мной не вернется, что были люди, принявшие участие в инсценировке, но цеплялся за свою веру, за свои воспоминания с необъяснимым упрямством. По ночам, когда меня запирали в боксе после… я вспоминал, как она… моя мать, читала мне вслух. Это были те книги, которые ее сын, тот Мартин, читал в детстве. Она показывала мне альбом с моими… то есть, с его детскими голографиями. А я верил, что это и есть я. Отца я видел всего три раза. Он прилетал вместе с Гибульским. Его я плохо помню. Он все больше молчал. Смотрел на меня как-то странно. Теперь я понимаю, почему. Он нас сравнивал. Я был копией, пародией на его сына. Я был… ненастоящим.

— Он тоже очень любил тебя. И все делал, чтобы забрать тебя домой, выкупить у корпорации. Бозгурд курировал этот проект Гибульского и понимал, что если ты уйдешь, то, во-первых, они лишатся уникального экземпляра, а во-вторых, кто-то завладеет убийственным компроматом на «DEX-company». Вот и заломил безумную цену.

Больше Мартин не произнес ни слова. Глюкоза в пластиковом мешке закончилась, а он так и лежал, скорчившись, подтянув колени к животу. Корделия его ни о чем не спрашивала. Она ходила мимо, наливала себе кофе, возвращалась к рабочему терминалу, просматривала корреспонденцию, отсылала сообщения. Заметила, что Мартин не спит, а смотрит сквозь прозрачную стену в парк. Там двигались тени, перебегали, меняли форму солнечные пятна. Она вдруг вспомнила, что Мартин еще ни разу не выходил из дома, что все свое время он проводит там, в своем убежище, и что впервые так долго остается внизу, не пытаясь сбежать. Это настоящая победа.

— Хочешь посмотреть? — как бы невзначай бросила она, в очередной раз проходя мимо.

Откажется? Мартин поднял голову, очень внимательно посмотрел на хозяйку. Корделия вновь очень живо представила, как фиолетовые зрачки сужаются и расширяются.

— А можно? — спросил он нерешительно.

Она слегка растерялась. Неужели он все это время думал, что ему запрещено выходить? Ничего удивительного. Его с рождения держали в клетке. Ничего иного он и не представляет. Клетку немного увеличили, сделали более удобной, но покидать ее по-прежнему запрещено.

— Конечно можно! Когда пожелаешь. Ты слышала, «Жанет»? — обратилась она к искину. — Мартину разрешается покидать дом в любое время и в любое время возвращаться.

Возникшая на дисплее микроволновки рыжеволосая красотка пожала плечами.

— Да пусть гуляет. Мне-то что за дело?

Прозрачная стенная панель бесшумно отъехала в сторону, открывая выход на белую гравиевую дорожку.

— Пойдем?

После драматических событий, одно из которых разрешилось рукой на перевязи, а второе — исповедью, Корделия ждала перемен. Пусть не радикальных и не грандиозных, но значимых. В конце концов, за эти дни они много узнали друг о друге. Казалось бы, стена недоверия должна была если не рухнуть, то пойти трещинами. Образовавшиеся в этой стене бреши позволяли бы обмениваться если не словами, то взглядами.

Но ничего подобного не произошло. Скорее наоборот: Мартин со своей стороны попытался эти бреши заделать. На прогулку он согласился и был, похоже, очень рад оказаться за пределами дома, решился даже закинуть голову и заглянуть в бездонное небо. Корделия видела, что он изучает внешнюю реальность с затаенной жадностью, хватая все доступные впечатления, как долгожданные лакомства, что он, вероятно, пробежался бы по лужайке, как отпущенный с поводка щенок, повалялся бы на траве и затеял бы игру в «прятки». Его без сомнения влечет этот открывшийся до горизонта простор, и она готова была дать ему разрешение на мелькнувшее было в глазах ребяческое безумство. Но Мартин вдруг как-то подобрался, согнал с лица отсвет тайного восторга и до конца прогулки шел за левым плечом Корделии, как образцовый телохранитель, хотя никакой соответствующей программы у него не было. Корделия почувствовала перемену и поспешила вернуться в дом, решив, что для него достаточно впечатлений.

— Ты можешь гулять и без меня, — напомнила она. — Когда пожелаешь.

— Да, хозяйка, — покладисто ответил он.

Корделию передернуло от слова «хозяйка». Но она промолчала. Опять что-то надумал! Вот только что? За какой-то десяток шагов, пока огибали каменную стеллу, увитую плющом. Возможно, уже сожалеет, что заговорил с ней, что был откровенен с… человеком. Она — человек. А люди — кто? Враги. Им нельзя верить.

Кое-что все же изменилось: Мартин больше не прятался. Он опять молчал. Если она с ним заговаривала, отвечал коротко, односложно. Одно утешало — отвечал по-человечески, без машинного канцеляризма. Не говорил, что информация сохранена, а кивал или отделывался вежливым: «Спасибо, я понял». И продолжал за ней наблюдать. Устраивался не на верхней ступени лестницы, поближе к своему убежищу, а на нижней. Или на диване, или на одном из кухонных кожаных табуретов. А однажды Корделия обнаружила его у себя за спиной в рабочей зоне. Мартин сидел прямо на полу, скрестив ноги, упершись локтем в колено, и наблюдал, как она работает. Он смотрел именно на нее, а не на многочисленные экраны, где мелькали незнакомые ему лица. «Он меня изучает», — подумала Корделия. «Пытается понять, отличаюсь ли я от всех известных ему людей или так виртуозно прикидываюсь. На обмане пока не поймал, иначе давно сбежал бы наверх, но и для доверия причин не находит». Она даже осмелилась предположить, что Мартину лучше как раз рядом с ней, а не в своем убежище, что он в действительности уже тяготится одиночеством и таким образом ищет с ней если не дружбы, то подобия общения.

Заходить дальше робких предположений она себе не позволяла. Ибо временами Мартин ее будто вовсе не замечал или даже смотрел сквозь нее. Он оставался сидеть за столом, где она кормила его завтраком, полностью погруженный в свои мысли, решая только ему ведомые уравнения. Как будто ему приходилось делать пересчет целой вселенной заново.

Похоже, открыв Мартину правду о родителях, Корделия не оказала ему услуги, а напротив, нанесла ущерб. Она вынудила его пережить крушение мира, крошечный недоступный глазу апокалипсис. И этот апокалипсис для него не первый. Он уже переживал смерть вселенной, после гибели родителей оказавшись пленником корпорации. Его первый мир, хрупкий, иллюзорный мир пробудившегося ребенка, был жестоко разрушен. Из человека его обратили в вещь. И Мартину пришлось создавать свой мир уже с точки зрения вещи. Новый мир был страшен, кровав и ущербен. Но за неполные четыре года Мартин вполне в нем освоился, возведя этот мир в нерушимую данность. Он нарисовал карту этого мира, нанес параллели и меридианы, определил координаты. Этот мир обрекал его на существование в окружении чудовищ, но при этом был понятен и прост. Мартин знал, как ему быть, как действовать, каким базовым директивам подчиняться. У него были модели и схемы. А Корделия все разрушила. Мнимое предательство родителей, долгое время служившее этому миру фундаментом, она из-под него выдернула. Его родители больше не были предателями. Устоявшаяся система координат дала сбой. Наблюдая за своей новой хозяйкой, Мартин решал дилемму: придерживаться ли этой устаревшей системы, добавив пару переменных, или заняться составлением новой. «Что, базовым установкам не соответствую?» — с тайным злорадством подумала Корделия, в очередной раз поймав на себе изучающий взгляд. Но тут же устыдилась собственного торжества. Ему, возможно, сейчас гораздо хуже, чем было до его попытки ее напугать. Он ничего не понимает, лишился всех знакомых ориентиров. Картина мира подпорчена. Он цепляется за обломки, пытается их совместить, найти опору, но под ногами ничего нет. А что там, в зовущей пустоте, он не знает. «Знакомый ад предпочтительней незнакомого рая», — со вздохом подумала Корделия.

Оглянулась на нахохлившуюся фигуру, замершую за кухонным столом. После своего символического обеда, состоявшего из чашки бульона, Мартин так и остался сидеть, сцепив руки на коленях. Корделия решилась. Возможно, она совершает ошибку, но необходимо предпринять хотя бы это, отвлечь его.

— Мартин, ну хватит. Сколько можно так сидеть? Иди погуляй. Или поговори со мной.

Она сделала то, чего себе прежде не позволяла — погладила его по русым волосам. Слегка удивленный Мартин повернул к ней голову, и она провела ладонью по его щеке. На лице киборга возникло странное выражение. Нет, он не шарахнулся и даже не застыл, привычно цепенея. Напротив, это ее движение привели в действие какие-то механизмы. Ей показалось, что глаза Мартина сначала потемнели, а затем прояснились от настигшего понимания. Он как будто нашел разгадку, но разгадка эта была так неприятна, что озвучить ее стоило немалых усилий. Помедлив мгновение, будто рассчитанная вероятность в десятой цифре после запятой все еще таила надежду, Мартин тихо спросил:

— Мне раздеться?

Корделия искренне удивилась.

— Зачем? Тебе жарко?

Он снова на нее смотрел. Фиолетовые зрачки сузились и опять расширились. Он считывал информацию.

— Разве ты не хочешь заняться со мной сексом?

Корделия не сразу уловила смысл.

— С чего это вдруг?

— Твой гормональный фон… Он повышен.

Она отступила, начиная понимать. Она и прежде кое-что предполагала, но не хотела об этом думать. Не хотела догадываться. Еще в медотсеке Ренди намекал… Показания медсканера, на которые они почти не обратили внимания.

— Тебя насиловали, — глухо сказала она. — Эти ублюдки тебя насиловали.

Мартин в ответ пожал плечами.

— Это определение для людей. А я не человек. Изнасилование — это действие, совершаемое над жертвой против ее воли. У киборга нет воли, следовательно, нет изнасилования.

Он с горечью усмехнулся.

— И почему только одно это действие называется изнасилованием? Для меня принципиальной разницы не было, куда и чем.

— Мартин…

— Киборг линейки «Совершенство» должен совмещать в себе достоинства и DEX’а и Irien’a. Он может быть и любовником, и убийцей. Приказывай, хозяйка. Я сделаю все, что ты пожелаешь.

— Прекрати!

— Ты сама знаешь, как это прекратить. Одно слово.

— Ты опять меня провоцируешь. Зачем?

— Потому что я все еще не знаю, чего ты от меня хочешь.

— Ничего.

— Так не бывает, — тихо сказал Мартин. — Даже у людей. Я наблюдал, я видел. А с киборгами тем более. Киборгов покупают с определенной целью. Для работы, для войны или для секса. Ты меня купила. Я просматривал логи. Ты отдала Лобину банковскую карту на предъявителя и назвала код. А еще ты перевела деньги на счет воинской части, чтобы покупка выглядела легальной. Я тебе для чего-то нужен. Для чего?

Корделия села и потерла ладонями виски.

— Пожалуйста, скажи мне, — почти умоляюще проговорил Мартин. — Мне так будет проще.

— Ответ "не знаю" предполагается?

— Я не понимаю.

— Ну хорошо, — сдалась Корделия. — Если тебе так уж необходима утилитарная причина, я тебе ее назову. Душевное спокойствие.

— Что?

— Я купила тебя ради душевного спокойствия.

— Недостаточно данных для анализа, — беспомощно проговорил Мартин.

Корделия помолчала, собираясь с мыслями.

— Понимаешь, когда я увидела тебя там, за перегородкой… Твои глаза… Нет, ты даже о помощи не просил. Потому что…

— Вероятность того, что кто-то из людей придет на помощь киборгу, равняется 0,0001%.

— Именно. Ты и вероятности самой не допускал. Ты ничего не ждал и ни во что не верил. В твоих глазах было даже не отчаяние… Там была пустота. Космическая пустота. Ты сам хотел стать этой пустотой, раствориться в ней, исчезнуть, чтобы все забыть и ничего не чувствовать. Если бы я ушла, а затем улетела бы с Новой Вероны, оставила бы тебя там, за той прозрачной стеной, моя жизнь превратилась бы в ад. Нет, внешне все оставалось бы по-прежнему. Я бы занималась своим холдингом, вела бы переговоры, скупала бы акции конкурентов, перелетала бы с планеты на планету, давала бы интервью, но... оставшись в одиночестве, я бы снова видела тебя… Как ты стоишь за этой перегородкой и на меня смотришь. И в глазах твоих ни мольбы, ни упрека. Только черная пустота. Я бы лишилась сна. А бессоница весьма негативно отражается на работоспособности. Тебе это кажется странным?

— Да, — ответил Мартин.

— Мне тоже. Тем не менее, чтобы избавиться от бессонницы и обрести утраченное спокойствие, мне пришлось дать Лобину взятку.

— И ты… вернула спокойствие?

— В некоторой степени. Окончательно я верну его, когда избавлю тебя от суицидальных наклонностей.

Он парил в невесомости. Приятная, с привкусом тошноты, неопределенность. Опоры под ногами нет, руки бесполезны, тело как мыльный пузырь. Можно двигаться, но куда? Отыскать на ощупь скобу, петлю и закрепить ее на лодыжке? Мартин не знал. Невесомость возникла как аналогия, как наиболее яркий описательный образ, но лишь усугубила его растерянность. Когда на станции у Бетельгейзе отказал гравигенератор, он испытал то же самое: паническую растерянность, а вместе с ней приятную, с привкусом тошноты, неопределенность.

На этот раз опоры он не лишился. Он мог двигаться, перемещаться в любом направлении, которое выбрал, мог касаться предметов, мог задействовать имплантаты, мог выбрать спящий режим, а то и вовсе запустить гибернацию. Он мог даже принять решение. Мог отказать или согласиться. Он больше не был заложником пространства, он был с ним на равных. И все же… Гравигенератор все еще подмигивал аварийными лампами. От неосторожного движения его уносило вверх, швыряло, разворачивало, тянуло… Хрупкая преграда разваливалась, он оказывался по ту сторону, в пустоте. Не задыхался и не умирал. Барахтался и парил. Искал опору. Выступ, трещину. Он должен был за что-то ухватиться, чтобы остановить это вращение и начать все заново. Но опоры не было. Не было исходных данных, обыкновенной единицы, к которой он мог бы приписать ноль, чтобы переложить вселенную в знакомом двоичном исчислении.

С чего начать? Хозяйка? Она… она неправильная. Она все делает не так. Нарушает и опровергает все вероятности. Нет, он не может начать с нее. Как он привяжет к единице ее ответ? Душевное спокойствие! Что это? Он не понимает. А родители? Зачем он понадобился родителям? Тоже для спокойствия? Ответа не нашел и вновь оказался в невесомости. Поднявшись к себе, Мартин вытащил из-под подушки планшет и кликнул по голографии. Его родители. Темноволосая женщина с фиолетовыми глазами и седой высокий мужчина. Эти люди вызвали его к жизни. Зачем? Тогда, в свои «человеческие» 345 дней Мартин не задавал им вопросов. Происходящее казалось естественным, а подобные вопросы — неуместными. Тогда все было правильным, гармоничным. Вот родители, он их сын, они его любят. Так заведено… у людей. Он в это верил, не сомневался. Пока был… человеком. А потом… потом он стал киборгом. Киборги не умеют любить. И люди их тоже не любят. Киборгов используют. Их создали, чтобы использовать как средство. Друг друга люди тоже используют. Но исподволь, прибегая к хитростям и уловкам. Чтобы тот, кого используют, не заподозрил, что является всего лишь орудием. Мартин сделал это открытие на свой 1431-й день пребывания в лаборатории. Люди играют в «хозяев» и «киборгов». Часто меняются местами, легко переходят из одной роли в другую, иногда совмещают их обе. Люди потому и создали киборгов, что не хотели затруднять себя этой игрой; предпочитали отдавать приказы, не прибегая к хитрости. Так проще и, в какой-то мере, честнее. Но если киборг — это всегда средство для достижения цели, то какова была цель его родителей? Та же самая, что у хозяйки?

Он не решился просить у нее разъяснений. Боялся рассердить. Он и так делает ошибку за ошибкой. Все расчеты неверны. Поиски ответов безрезультатны. В первую же ночь в доме на Геральдике, дождавшись, когда дыхание хозяйки станет размеренно-сонным, Мартин спустился вниз и просканировал все помещения, куда мог проникнуть. Не нашел ничего, что напоминало бы тайную лабораторию. В ангаре, где стоял флайер со странным логотипом, слабо фонила плазменная винтовка, запертая в оружейный сейф. Там хранилось и другое оружие, но он не смог определить ни его мощности, ни назначения. Хозяйка держит в доме оружие. Следовательно, кого-то опасается. Его? Неуправляемого киборга? Тогда почему не задействованы видеокамеры? Правда, за гостем наблюдает искин, время от времени проступая неясным силуэтом то на пластике, то на стекле, но искина Мартин не опасался. Пусть наблюдает. Запрета на прогулки не было. Хозяйка не указала допустимые пределы пространства и времени. Возможно, она сделает это утром, когда искин донесет о ночной прогулке.

Но хозяйка границ так и не установила. И о прогулке не упомянула. Она вела себя так же беспечно, как и накануне. Кормила его отваром и ставила капельницы. Будто не подозревала, что он ждал. Ждал, когда она осуществит свое право владелицы, право хозяйки, бога…

Реализация хозяйской воли может принимать самые причудливые формы. Например, она может устроить охоту, вооружив компаньонов лазерными ружьями малой мощности, чтобы не нанести киборгу сразу заметного ущерба и не лишить себя продолжительного удовольствия. Здесь, на планете, с ее природным разнообразием, оврагами, пустошами, реками, водопадами, вариантов для затяжной травли гораздо больше, чем под куполом на планетоиде. Там у Мартина было всего несколько галерей и три лестничных пролета. Его довольно быстро загнали в угол и расстреляли почти в упор. А здесь это может затянуться на несколько дней. Его будут гнать по пересеченной местности, небрежно целясь с бреющих флайеров или перерезая путь на скоростных скутерах. Он будет бежать из последних сил, уворачиваться от выстрелов, срываться с обрывов, падать в холодную воду, лезть, срывая ногти, по отвесной стене, а потом, когда энергия кончится, имплантаты откажут, лежать, задыхаясь, на земле, ожидая последнего выстрела, который скинет его в гибернацию. Сразу после первой забавы его не убьют. Хозяйка слишком много за него заплатила. Он редкий экземпляр. Его поберегут, позволят восстановиться, чтобы затеять что-то особенное. И как оно будет выглядеть, это особенное, он не хотел представлять. Если бы хозяйка на второй день загнала бы его в стенд, честное слово, он вздохнул бы с облегчением.

На следующую ночь он возобновил поиски. Вновь обошел все комнаты, исключая хозяйскую, и вновь ничего не нашел. Испытав скорее разочарование, чем радость, Мартин устроился посреди обширного нижнего помещения прямо на полу и принялся изучать мир за прозрачной стеной. Там двигались тени, в асимметричные узоры сползались лунные пятна. У Геральдики было два естественных спутника. Один массивный, правильной сферической формы, плывущий по ночному небу огромным, серебристым, в крапинах, шаром. И второй, размером поменьше, какой-то помятый, красно-бурого цвета. Весь в разломах, как в шрамах. На рассвете этот неудавшийся «младший брат» наливался зловещим багровым цветом, напоминая воспалившийся от бессонницы глаз. Этот «глаз» возвращал образ тусклой красной звезды в созвездии Лебедя. Мартин ежился, замечая красноватый отблеск, и вновь начинал оглядываться. Готовиться… Не может быть, чтобы эта тишина было просто тишиной! И забота хозяйки не может быть просто заботой. Эта забота скрывает некую цель. Особое изощренное испытание. Редкий многоуровневый эксперимент, разгадать который его опыта пока не хватает.

О людях он знает мало, но даже этого знания достаточно, чтобы уяснить движущую ими потребность. Люди жаждут унижения себе подобных. Эта потребность не оставляет даже самых успешных. Напротив, чем выше человек взбирается по социальной лестнице, чем больше власти приобретает, тем изощренней его забавы. Власть распаляет аппетит. Мартин подумал, что его хозяйка тоже богата и успешна. Следовательно, и потребность свою она будет удовлетворять изысканно, изощренно, как пресытившийся гурман. Потому что все прочие виды удовольствий она уже испытала. А значит, будет больно… Очень больно. Боль будет не только физическая, проходящая по рецепторам. Боль будет сердечная. Боль от унижения и предательства…

В конце концов, измаявшись в этой неизвестности, истерзав себя страхами, Мартин попытался сыграть на опережение и напугать хозяйку. Чтобы она, лишившись своей самоуверенной беспечности, искривив рот, заорала: «Умри, тварь!» И он бы умер, заполучив свою трехминутную смерть. Так все поступали, все хозяева. Он знал, как поступают с бракованными киборгами. Люди их боятся. Машина обретает собственную волю, машина, прежде исполнявшая самые нелепые и безумные приказы. Мартин очень рассчитывал на этот иррациональный человеческий страх. В доме никого нет, хозяйка — физически хрупкий ХХ-объект. Она должна испугаться.

Но она не испугалась. И не заорала. Даже когда треснула кость. Нет, она, конечно, испугалась. Система зафиксировала выброс адреналина. Но приказа так и не последовало. А потом уже испугался он. Потому что напал на свою хозяйку. Он сломал не только руку, он сломал все устоявшиеся, наработанные за прежние годы схемы и модели привычной вселенной. Сделал так, что эта вселенная теперь неумолимо, мучительно коллапсировала. Хозяйка должна была его наказать, но вместо наказания она вручила ему планшет с голографиями родителей, с материалами расследования их смерти. Отключила старый изношенный гравигенератор.

С тех пор этот генератор так и бездействует. Состояние парения, воздушной легкости начинало Мартину нравиться.

В ту же ночь, после их разговора о душевном спокойствии, Мартин впервые услышал дождь. Сначала на крышу дома, на верхушки деревьев всей атмосферной тяжестью обрушился ветер. Воздушные слои сместились неожиданно, как подземные пласты при тектоническом разломе, и произошло воздухотрясение. Сорвавшись с пика высокого давления ветер погнал вереницу туч, обремененных влагой, и в тугие древесные листья, в окна, в черепичную мозаику ударил дождь.

Мартин резко сел на своей кушетке, запустив ночное зрение и боевой режим. Нападение? Обстрел? Бомбардировка? В крышу над головой били струи воды. Что это? Планетарная катастрофа? Но домовой искин сонно молчал. Ни сирены, ни аварийного освещения. Мартин выскользнул из комнаты и подкрался к спальне хозяйки. Пришлось воспользоваться прослушкой. Она спала! Спала!

Мартин спустился вниз. Вода лилась с неба. И тут Мартин понял. Он знал механизм этого природного явления, но никогда его не видел. Дождь! Это всего лишь дождь. Избыток атмосферной влаги. Вода испаряется с поверхности планеты, конденсируется в верхних слоях атмосферы, а затем возвращается в виде осадков. Все очень просто. Самое обыденное явление для кислородных планет. Дождь… Мартин устроился на полу посреди «гостиной», как именовала эту часть помещения хозяйка, поджав под себя одну ногу. Если бы у него было больше опыта в общении с людьми, он бы знал, что так делают дети. Он завороженно глядел в бушующее, клокочущее нутро внешнего мира, изучая одно из его бесчисленных проявлений. Так увлекся, что не сразу распознал человеческие шаги. Хозяйка спускалась по лестнице. Правильному киборгу полагалось встать, но он только обернулся. Хозяйке не нравилась демонстрация его подчиненности. Она куталась в безразмерное шерстяное покрывало, тянувшееся за ней, как хвост. Подошла и села рядом.

— Тебя дождь разбудил?

— Да, — ответил Мартин.

— Раньше не видел?

Он покачал головой.

— Скоро осень, — сказала хозяйка. — Дожди будут каждый день. А потом выпадет снег. Знаешь, что такое снег?

— Знаю. Это кристаллики льда.

— Зима — суровое время на Геральдике. Дом заметает почти до самой крыши. На сотни миль вокруг белая пустыня. В октябре я обычно покидаю планету и возвращаюсь только весной. Но если ты захочешь, мы можем остаться. Захочешь увидеть зиму, — добавила она.

Мартин вновь почувствовал пустоту и невесомость. Поверить? Усомниться? А если все, чего он боится, случится зимой? Новые условия выживания, новый тест. Он молчал.

— Хочешь чаю? — спросила вдруг хозяйка. — Горячего. Сладкого.

Мартин сразу вспомнил, что замерз. Он спустился вниз в том, в чем спал, в футболке и боксерах. Мог бы поднять температуру тела, но энергозапас едва превышал 40%. Еще и на бессмысленный боевой режим потратился… Когда уже он сможет пополнять энергию, не ограничивая себя количеством ложек! Хозяйка стянула покрывало и набросила его Мартину на плечи.

— Я сейчас, — сказала она, направляясь в сторону кухни.

Дождь все так же заливал прозрачные стены. Ветер налетал с жалобным стоном, униженно отползал и снова бился в огромные окна бесформенным промокшим телом. Хозяйка вернулась с двумя кружками. Одну протянула Мартину.

— Держи. Я положила шесть кусочков сахара. Хватит?

Мартин взял кружку обеими руками. Она была горячей. И пальцы сразу согрелись. Он сделал глоток и зажмурился. Чай был удивительно вкусным. И сладким. Согрелись не только пальцы. Согрелось где-то внутри. В сердце.

— Ну что? — спросила хозяйка. — Понял теперь? Вот это оно и есть. Душевное спокойствие.

Хозяйка улетела в Перигор, административный центр северной провинции, и Мартин впервые остался в доме один.

— Наш толстенький барон желает поиграть в демократию, — объяснила она причину поездки. — Ты знаешь, что такое демократия?

Мартин порылся в цифровой памяти. Что-то у него такое было, он скачивал какие-то файлы… Заигрывания домового искина еще несколько дней назад возымели желанное действие. «Ее» нежные вай-фай ласки уже не вызывали у него судорожного отрицания. После очередного виртуального щипка Мартин счел возможным ответить на авансы и, помедлив с файерволом и кодом доступа, ответил вежливым «granted». Получив стандартный пакет данных, искин торжествующе засветилась в вирт-окне на рабочем терминале.

— Кажется, я все-таки уболтала нашего недотрогу на кибер-интим, — прошептала «Жанет» с явным расчетом, что Мартин ее услышит.

Он понимал, что они говорят о нем, но не слушал. Хозяйка развернула кресло от терминала. Мартин уткнулся в планшет.

— Это же хорошо, — сказала Корделия, улыбаясь, — давно пора. Будет кому воспользоваться коллекцией твоих голофильмов и собранием шедевров мировой литературы. И еще, — добавила она, уже обращаясь к искину, — два слова, «Жанет», родительский контроль.

— За кого ты меня принимаешь? За калькулятор?

Мартин нисколько не удивился этой перепалке домового искина и хозяйки. Он уже привык к их бесконечным спорам и шутливым разногласиям. Большую часть того, о чем они говорили, он не понимал, так как речь шла в основном о таких коллизиях в человеческих отношениях, понятиях и мировоззрении, разобраться в которых позволил бы только многолетний опыт общения с людьми, а он такого опыта не имел. К тому же хозяйка в этих беседах с искином упоминала то предков, то родственников, то исторические события, имевшие место на Старой Земле более пятисот лет назад. Он уяснил только, что персонифицированная оболочка домового искина — это виртуальный слепок с реальной женщины, некогда жившей на Земле и приходившейся хозяйке какой-то там прапра… бабушкой. Выходило, что Корделия (Мартин осмеливался называть ее по имени только мысленно, да и то после долгих колебаний) общается с виртуальным «предком». Это было странно. Почти непостижимо для него, существа, фактически лишенного самих предпосылок к семейным узам. ДНК родителей не в счет. Потому что он не рожден в семье, не выращен от младенца до половозрелой особи, а извлечен из репликатора уже в готовом виде. А семейная общность создается десятилетиями. Она произрастает из опыта предшествующих поколений. Связь между родителями и детьми так же не возникает, как мгновенный коннект с искином. Это процесс сложный, многоуровневый. Как это — быть частью чего-то? Осознавать себя частицей чего-то более значимого, чем ты сам, чувствовать одновременно родство и защиту? Мартин вздохнул. Ему этого не понять. А вот его хозяйка, похоже, хорошо это понимает, несмотря на то, что много лет живет одна и прямых кровных родственников не имеет.

Мартин отогнал эти непонятные мысли и робко заглянул в открывшееся на внутреннем экране «окно». Рамки этого окна были зыбкими, подвижными. Они искрили, вспыхивали и даже тянулись к нему, как миниатюрные протуберанцы. А там, за открывшимся порталом, он испытал почти тот же подернутый ужасом восторг, как когда шагнул из шлюза на трап и оказался под открытым небом. Сразу за зыбким порталом открывалось безбрежное, бездонное сияющее пространство. Оно вздымалось, шевелилось, наступало. Во взметнувшейся волне Мартин успел рассмотреть множество картинок, лиц, формул и символов. Это был огромный, ужатый в пиксели и байты, пласт информации, груда текстовых, графических, аудио— и видео файлов. Мартин едва не кинулся бежать, как сделал это при посадке на Геральдику. Но куда было бежать, если все это происходило в его собственной голове? Искин, посмеиваясь, вынырнула из-под нависающей волны и поманила его пальцем. Мартин едва удержался, чтобы не разорвать связь. Но искин внезапно смилостивилась и упорядочила это кипящее марево в ряд директориев и ленту меню.

— Так лучше? — спросила она, и Мартин снова ощутил нежный виртуальный шлепок.

Он начал с локационной карты Геральдики, с истории ее открытия и освоения. Подспудной целью была история рода Трастамара и самой хозяйки. Мартин еще окончательно не лишился надежды разгадать Корделию, выяснить, что же скрывается за расплывчатым определением «душевное спокойствие». Но столкнулся с таким множеством незнакомых слов и понятий, что вынужден был бесконечно заглядывать в справочники. Искин, быстро подметив эти вынужденные труды, стала подкидывать ссылки в виде разворачивающихся окон. Например, повстречав такой термин, как хартия вольностей, Мартин тут же получал справа на внутреннем экране развернутую сноску. Великая хартия вольностей, документ из 63 статей, составленный на основе требований знати к королю. Признана как первая британская конституция. Что это за знать такая? Знать — это… И так далее и тому подобное. Поэтому когда хозяйка спросила, знает ли он, что такое демократия, Мартин уже привычно скосил глаза вправо и получил ответ.

— Демократия происходит от древнегреческого «власть народа», политическое устройство, при котором народ осуществляет законодательные и исполнительные функции.

— Эй, — погрозила хозяйка искину, скромно мерцающему на стекле, — а ну не подсказывай. — Потом Мартину. — Сам-то понял, что сказал?

— Нет, — честно признался он.

— А чего повторяешь, как диктофон? Во всех этих галапедиях чушь написана. Все гораздо проще. Демократия — это когда один дорвавшийся до власти жлоб делает вид, что учитывает интересы и желания других.

— А… жлоб это…

— Ладно, спроси у «Жанет», — сдалась хозяйка.

Тут же выскочило определение жлоба. «Хам, принимающий во внимание только собственные интересы».

— Губернатор — жлоб? — осторожно спросил Мартин.

Хозяйка засмеялась.

— Да все они жлобы. Кто-то в большей степени, кто-то в меньшей. Но время от времени пытаются играть в демократию. То есть делают вид, что кроме их собственных интересов есть еще интересы окружающих. Губернатора и так на второй срок оставят, а то и пожизненно, но он хочет, чтобы все было по правилам, побыть, так сказать, в тренде. У нас тут, на Геральдике, феодальная раздробленность в разгаре, но демократические веяния в моде. Все-таки 22-й век на дворе. Одним словом, а не затеять ли нам предвыборные дебаты на GalaxiZwei? Губернатор вчера в гости напрашивался. Да не один. Со всеми чадами и домочадцами. Но я самым непочтительным образом ему отказала. Внесла встречное предложение — посетить губернатора в его резиденции. До Перигора полтора часа лету. Тебе придется побыть одному, возможно, до вечера.

Мартин почувствовал неприятную пустоту в груди.

«Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…»

— Но ты… вернешься?

Хозяйка перестала улыбаться.

— Конечно вернусь! Куда ж я от тебя денусь? Мартин, что с тобой? Посмотри на меня, не отворачивайся. Ничего со мной не случится. Я переговорю с губернатором и сразу назад. Я бы взяла тебя с собой, но… Тебе будет непросто. Ты еще не готов. Там будут люди. Много людей. Незнакомых, чужих. Сможешь их вынести? Их взгляды, любопытство, расспросы?

Мартин отрицательно качнул головой.

— Вот и я так думаю.

Корделия ушла к себе, чтобы переодеться, и вернулась… неузнаваемой. Мартин даже сверился с ее профильным изображением. Да, это она. Все параметры совпадают. И в то же время… чужая. В доме хозяйка всегда носила простую удобную одежду, которая мало чем отличалась от одежды самого Мартина. Те же футболки, рубашки, джинсы, мягкие тапочки. Теперь же она будто сменила не только одежду, но и кожу под ней. Заметив его встревоженно-изумленный взгляд, как-то грустно улыбнулась:

— Что, не узнал? Это все еще я. Вот так я обязана время от времени выглядеть. Привыкай. Когда-нибудь ты отправишься со мной на светский раут. И там вот таких будет много.

Мартин не сказал, что "вот такой" он ее уже видел. В лаборатории, в доме Волкова.

Флайер уже стоял на исходной позиции.

— Кстати, — сказала Корделия, уже взобравшись на водительское место, — мы еще ни разу с тобой не летали. Как ты смотришь на то, чтобы завтра совершить небольшую прогулку?

Мартин недоверчиво взглянул на нее. Конечно, он хотел полетать! Хотел оказаться во флайере полноправным пассажиром, а не пленником или грузом.

— А можно?

Она потянулась было провести ладонью по его волосам, но, видимо вспомнив, чем окончилась прошлая ее попытка, отдернула руку. Но Мартин сам подался вперед, чтобы она к нему прикоснулась.

— Глупый, — тихо сказала Корделия. — Маленький и глупый.

Двигатель с низким мелодичным рокотом набрал обороты, и машина взлетела. Мартин прислушивался, запоминая звук. Флайер сделал круг над домом, набрал высоту и исчез.

Он вернулся в дом. Там было тихо. Незнакомо, пугающе тихо. Мартин уже привык к тому, что хозяйка постоянно где-то рядом. Что она ходит, дышит, напевает, включает кофеварку, говорит по видеофону, пререкается с искином, отпускает едкие комментарии, зовет его к завтраку, пытается разговорить, что-то рассказывает, выспрашивает или просто сидит рядом, разделяя его молчание. Без нее Мартин чувствовал себя каким-то опустошенным, незадействованным. Он в какой-то степени перестал быть.

В чем состоит предназначение киборга? Служить человеку, быть частью жизни этого человека, пусть частью вспомогательной, но все же значительной, бытийно— необходимой. Для киборга человек цель и смысл. А если человек уходит, пусть даже временно, то вместе с ним уходит и смысл.

Правда, у Мартина с его хозяйкой все несколько иначе. Тут даже не совсем ясно, кто кому служит. Сторонний наблюдатель решил бы, что служит как раз хозяйка, а киборг самозабвенно бездельничает. И смыслообразующим покажется скорее он, обеспечивая свою владелицу мотивацией. Но в действительности это не так. Человек всегда смысл существования киборга. Будь его родители живы, он признал бы за смысл существования их. Даже если бы этот смысл оставался для его человеческого сознания скрытым за множеством менее значимых. Если бы родителям удалось осуществить свой план и выкупить его у «DEX-company», Мартин еще долгое время не догадывался бы об истинном предназначении, но в то же время исполнял бы его. Он бы искренне верил, что предан им как сын, что движим человеческим чувствами, что он их любит.

Был бы он разочарован, когда в конце концов открылась бы истинная причина его служения? Почувствовал бы он себя уязвленным, обнаружив, что выказывает преданность, подчиняясь зашитой в программе базовой установке? Или ему было бы все равно? И как расценить то, что он испытывает сейчас, оставшись в доме один? Опять вшитая директива или собственный выбор?

К тем людям в «DEX-company» он никакой привязанности не испытывал. И служить им у него потребности не возникало. Он даже лиц их не помнил. Стирал из цифровой памяти, не дожидаясь приказов, а в органической замещал воспоминаниями о несостоявшемся детстве или смерзшихся частичках газа, покрывавших серым налетом внешнюю оболочку купола.

Мартин выбрал на планшете очередную головоломку. На дисплее медленно вращался 3D октаэдр, каждая из граней которого пестрела разноцветными геометрическими фигурками. Следовало собрать эти разбежавшиеся фигурки по цветам. Задача усложнялась еще тем, что на каждой грани октаэдра должен был появится ясно читаемый символ — буква древнего земного языка.

На станции у Бетельгейзе Мартин не тяготился одиночеством. Родители оставляли его вот с таким же планшетом, полным игр, головоломок, электронных книг, картинок и голографий. На станции дежурили сотрудники «DEX-company», в чьи обязанности входило обслуживание репликаторов, но в отсеке, где жил Мартин и куда наведывался Гибульский, они не появлялись. Гибульский объяснил это тем, что Мартин находится в строгом карантине, так как после комы и произведенной имплантации иммунитет еще не восстановился. Мартин ему верил. Он не спрашивал, почему сам Гибульский не предпринимает никаких мер, чтобы поддержать этот хрупкий иммунитет, не прибегает к дезинфекции и не надевает специализированный костюм. Мартин и не мог его об этом спросить. Он ничего об этом не знал. Его сознание только пробудилось, его личность проходила стадию ускоренного формирования. По сути, он был младенцем, помещенным во взрослое тело. Он принимал происходящее с ним без сомнений и вопросов, с абсолютным доверием. Каждая незначительная мелочь вызывала интерес. Его мозг, такой же зрелый и жадный до активности, как и тело, хватался за любую крупицу информации, даже если эта информация была непонятна. Он не скучал и не тосковал. Ему было интересно. Решать, читать, смотреть, изучать. Даже сам отсек, всего несколько тесных помещений, представлялись ему неизведанным миром. И это был его мир, его колыбель, его надежный и прочный кокон.

Мартин не знал, что такое страх, не знал, что такое боль. Он не испугался даже тогда, когда к станции пристыковался незнакомый катер с ярким черно-белым логотипом. А где-то в стороне от станции мигнул бортовыми огнями корвет с тем же знаком. Что с того, что прилетел какой-то катер? Время от времени катера швартовались к станции. Гибульский тоже прилетал на катере. И мама. Она всегда привозила новые игры, новые книги, новые фильмы и что-нибудь вкусненькое. Правда, к моменту появления незнакомого катера от родителей и Гибульского известий не было. Мартин привык учитывать время. Это происходило как бы само собой. Он откуда-то знал очень точно, сколько дней, часов и даже минут истекло с их последнего визита. Мама всегда присылала ему сообщения, подробно рассказывала, где они с отцом находятся, сколько прыжков до Бетельгейзе, и прикладывала видеофайлы. Гибульский время от времени присылал список вопросов, на которые Мартин должен был отвечать. Но вот уже несколько дней от них ничего не было. Мартин еще не умел бояться. Он смотрел на молчащий терминал с легким недоумением. Он был слегка встревожен. Это же не надолго? Так бывало и раньше, но мир всегда исправлялся. Где-то срабатывала аварийная система и гравигенератор возвращал все на прежнее место. Так будет и на этот раз. Поэтому, заслышав незнакомые шаги за дверью своего бокса, Мартин не заметался в поисках укрытия. Напротив, он едва не побежал навстречу, как щенок, которого прежде не били сапогом в мягкое брюхо.

Вошли двое. Высокие мужчины в комбезах с логотипом «DEX-company». Этот логотип Мартин знал. Гибульский тоже носил такой комбез. Вероятно, эти двое прибыли сообщить, что… Додумать предположение Мартин не успел. Один из вошедших направил на него гладкую черную продолговатую штуку, напоминающую пульт от головизора, и Мартин упал. Сознания он не лишился. Только тело стало чужим, непослушным. Оно неприятно мелко подергивалось, будто внутри что-то разладилось, стало беспорядочным и хаотичным. Мартин еще не знал, что это блокатор. Процессор отключился, а мозг еще не перехватил управление. Мартин все еще не чувствовал страха. Он был удивлен. Он смотрел на подошедших людей в полной уверенности, что ему сейчас все объяснят. Тот, который держал черную трубку, вновь вытянул руку и прицелился Мартину прямо в лоб. Боли не было, только чернота…

Очнулся Мартин от бившего в глаза света. Прямо над ним висели две яркие лампы. Пошевелиться Мартин не мог. Не потому, что тело не слушалось. Оно слушалось. Мышцы напрягались и твердели. Он не мог пошевелиться, потому что был связан и прикручен к лабораторному столу. И тогда он впервые испугался. Страх перерос в ужас. Слепящий, беспомощный. Он не понимал, что происходит, почему это происходит, где это происходит. Впервые он почувствовал, как в его разум, в его память запустили грубую виртуальную руку.

— Что там у него?

— Да тут все по минимуму. Процессор управляет имплантатами, да и то в компании с мозгом. Ни одной программы не установлено. Хотя, судя по базису, все же «шестерка».

— Хозяин прописан?

— Да какой хозяин! Блоки подчинения и распознавания образов в архиве.

В каком архиве? О ком они говорят? Какой блок подчинения? Мартин не понимал. Он хотел закричать. Но не получалось. Горло перехватило. А потом, прямо перед глазами, стали появляться красные надписи! Раньше они были редкими, нейтрально-зелеными. Гибульский объяснял их наличием мозгового имплантата. Мартин зажмурился. Замотал головой. Он услышал смех.

"Активация визуального контроллера. 30%... 40%... 50%... Выполнено"

"Активация контроллера двигательной функции. 30%... 40%... 50%... Выполнено"

"Активация блока распознавания образов. 30%... 40%... 50%... Выполнено"

— Смотри-ка, куколке не нравится.

— Кого временным хозяином прописать? Тебя, Джонсон?

— Давай меня. Позабавимся. Поучим жестянку хорошим манерам.

Мартин по-прежнему не понимал. Его сознание раскололось. Оказывается, он не один, их двое. И этот второй живет в его теле. И непонятно, кто из них настоящий. Он, прежний, осознающий, знавший, что такое радость и ожидание, оказался запертым где-то между висками. Ему, прежнему, оставили только способность беспомощно наблюдать. И чувствовать боль. А все остальное делал тот, другой, лишенный чувств и сомнений. Этот другой подчинялся приказам и считывал красные надписи. Этот другой, не колеблясь, делал выбор и безжалостно урезал воспоминания.

— Ну что, жестянка, понял, кто ты есть?

Мартин не понимал.

— Подними правую руку.

Рука прыгнула вверх.

— А теперь левую.

Левая рука повторяет за правой.

— Раздевайся.

Быстро, без колебаний, снял все до последней нитки. Под ноги упала футболка, которую подарила мама…

— Свенсон, мудила, ты че делаешь? Он же пацан, а не девка.

— А какая разница? Нам еще неделю до Лебедя пилить. Там снова транспортник перегонять. Чего добру пропадать? Ты потрогай, у него кожа как у младенчика…

Мартин вздрогнул, огляделся. Да нет же, нет! Это не грузовой отсек транспортника «DEX-company». Это дом на Геральдике, дом его новой хозяйки, Корделии Трастамара. Она выкупила его у корпорации. То, что он сейчас вспомнил… Это было давно, очень давно. Он пытался забыть. Запрещал себе думать. Это все из-за того, что тихо. В доме слишком тихо. Уже темнеет. Хозяйки нет. Он один.

«Переговорю с губернатором и сразу назад…»

«Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…»

Мартин встал и подошел к прозрачной стене. Стена беззвучно откатилась в сторону. Хозяйка позволила ему покидать дом и возвращаться в любое время. А она сама? Она вернется? Или она так же, как его родители? Багровое небо затягивали тучи, сизые, тяжелые. Мартин прислушался. Двигатель. Флайер. Приближается. В сердце стукнула радость. Но тут же растворилась. Это чужой флайер. В базе данных этого звука нет. Мартин вглядывался в наплывающий сумрак. Вынырнула продолговатая тень. Стала снижаться. На борту проступила яркая черно-белая надпись…

— А здесь у нас гостиная мадам Рамбуйе!⁽¹⁾

Баронесса де Гонди, полная щекастая дама с буклями, распахнула дверь и пригласила гостью в комнату, обитую ярко-синим бархатом. Корделия вздохнула. Ей уже предъявили Оружейную комнату Карла Девятого, будуар мадам де Помпадур, игрушечную ферму Марии-Антуанетты и даже Грановитую палату Ивана Грозного.

— Я бы предпочла подземелье графа Дракулы, — кротко изъявила желание Корделия.

Баронесса поперхнулась. В течении нескольких секунд ее холеное круглое личико с мелкими, будто согнанными к самой середине фасада чертами, отражало борьбу между великосветской обидой и надеждой прослыть либерально ориентированной. Второе победило. Баронесса засмеялась и воскликнула:

— Ах, Корделия, вы такая… затейница!

Гостья, возведенная в «затейницы», шутку не оценила. Затейница, тьфу… Корделия покосилась на комм. Она торчит в резиденции барона, губернатора северной провинции, уже битый час. А точнее, пятый. И это не считая тех от полутора до двух, которые она потратила на дорогу.

В своих предположениях Корделия не ошиблась. Губернатор в самом деле затеял игру в демократию. Он готовился к выборам. Чисто формальным, мало что значащим, но обставленным как судьбоносное и переломное событие в истории планеты. У губернатора выискался конкурент. Такой же родовитый и тщеславный, напыщенный и высокомерный граф Солсбери.

Невзирая на пышность генеалогического древа, этот «вельможа» взял на себя роль статиста не из честолюбия, а из сугубо меркантильных побуждений. Доверившись нечистоплотному брокеру, граф вложил все свое состояние в гостиничный бизнес на Шии-Ра и… прогорел. Над аристократическим семейством, ведущим родословную от подвязки королевской любовницы⁽²⁾, нависла угроза разорения, продажи родовых земель и высылки на плебейскую Аркадию. Дабы избежать последнего и на худшее согласишься.

Разумеется, в открытую губернатор об этом не говорил. Напротив, он цветисто излагал свою предвыборную программу, свои прогрессивные проекты и ждал, что его элегантная гостья проникнется величием замысла. Гостья молчала. Она еще во флайере ознакомилась с этой многостраничной презентацией, вся суть которой сводилась к ужесточению правил охоты на медведя-спинорога, волка щетинистого и большую геральдийскую лису, которая своей прожорливостью не уступала лисе шоаррской. Эти лесные хищники, названные в честь своих земных аналогов, выказывали вопиющее пренебрежение к священному феодальному праву, беспрепятственно мигрировали вслед за лесными грызунами и мелкими травоядными, составлявшими их основноме меню, и провоцировали соседей на бесконечные распри и тяжбы. Охотники увлекались травлей и нередко вторгались в чужие владения.

Корделия слушала, не возражая и не поддакивая. Она хотела домой. Хотела зажечь свой странный плавающий камин, сесть за рабочий терминал, где ее ждал меморандум о намерениях (кинокомпания "КорнерБразерс" жаждала многомиллионных инвестиций), и поглядывать на Мартина, который, лежа на животе посреди гостиной, был бы занят головоломкой десятого уровня сложности. Охота казалась ей забавой если не отвратительной, то, по крайней мере, устаревшей. Что за радость гонять по лесу на гравискутере, рискуя быть сожранным? Есть же гораздо менее затратный способ унять жажду крови. Заменить реальную охоту на компьютерную симуляцию. Уровень современных технологий позволяет пережить и погоню, и усталость, и шишек наставить, и даже собрать выпущенные внутренности. Можно и по лесу побегать. Например, в компании с шоаррской кибер-лисой. Забавная, говорят, игрушка. Корделия видела такую в магазине. А есть еще и шоаррский медведь, и шоаррский страус. Правда, как они выглядят, Корделия представлять не рискнула, учитывая буйную фантазию шоаррских изобретателей, но если уж выбирать между охотой на живое существо или на его шоаррскую копию, то второе и для шкуры и для совести все же менее обременительно.

Но эти мысли она опять же благоразумно оставила при себе. Хочет губернатор дебаты, будут ему дебаты. А ей выпадет возможность поквитаться с соседом, Генри Монмутом, взявшим за обыкновение устраивать травлю на ее землях. Тем более что сезон уже начался.

Заручившись согласием Корделии, просиявший губернатор потребовал ее непременного участия в надвигающейся, как бедствие, трапезе. Скучнейшее мероприятие!Его предстояло пережить в компании дядьев, теток, племянников и кузенов Гонди, а затем отправиться на экскурсию по перигорскому замку, подглядывая в будуары, спальни и клозеты некогда известных персон. Корделия снова покосилась на комм. Как же она хотела домой! Мартин уже больше пяти часов один. Конечно, при любых форс-мажорных обстоятельствах, пожаре, наводнении, нашествии саранчи или пиратов, «Жанет» сразу же с ней свяжется. Но при менее угрожающих событиях искин и не подумает озаботится. Впрочем, что может случится? Если только Мартин, гонимый голодом, опустошит холодильник и получит заворот кишок. Но он не настолько глуп, да и не смотрит на еду с тоской желудочного наркомана. Достаточный уровень питательных веществ поддерживал работоспособность и ускорял регенерацию, а удовольствие от еды он, кажется, перестал испытывать пару лет назад. Возможно, когда окончательно лишился надежды. Вернуть ему это удовольствие, наслаждение вкусом, оставалось задачей все еще неразрешимой. Наслаждение едой эквивалент наслаждения жизнью. Если хочет есть, значит, хочет жить. Кстати, следует поблагодарить баронессу за мороженое. На десерт подавали несколько сортов, и Корделия не поскупилась на похвалы повару. Ее усердие было немедленно вознаграждено — в багажник флайера загрузили десятилитровый термобокс.

Корделия посмотрела в окно. Темнеет. Над шпилями, башенками, трубами Перигора, уютного городка, компиляции всех провинциальных городков Европы, сгущались тучи. Тяжелые, дождевые. Где-то в железный бубен ударил гром. Вот только этого не хватало. Ползущий с юго-запада грозовой фронт. И это в конце лета! Похоже, ей придется отклониться от курса километров на двадцать и облететь грозу, или подняться выше, чтобы не угодить под сине-белый зигзаг. Баронесса, повторно оскорбленная в лучших чувствах (Корделия пожелала взглянуть на комнату Синей Бороды), повела ее дальше, к покоям Евгении Монтихо.⁽³⁾ Комм приглушенно пискнул.

— Прошу прощения, баронесса, — прервала лекцию гостья, бросая взгляд на дисплей.

Сообщение от «Жанет»: «Связь с устройством модели DEX-6 потеряна». Корделия закрыла глаза, собираясь с мыслями, затем прочла еще раз. Какое еще устройство?

— Какого… — едва не выругалась Корделия, но вовремя спохватилась. — Простите, ваше сиятельство, небольшие домашние неприятности.

Быстро набила ответ. «Что случилось? Где Мартин?» «В настоящий момент местонахождение неизвестно. Покинул указанную как базовая локацию 96 минут 30 секунд назад».

— Да что у вас там происходит?

«Жанет», полный отчет».

— Простите, баронесса, но мне придется вас покинуть. Передайте мои глубочайшие сожаления господину губернатору.

— Но как же это… Корделия, дорогая, но вы же еще не видели моей мастерской! И цветник! Как же цветник?

— В следующий раз, баронесса! — крикнула невоспитанная гостья, уже сбегая по лестнице к вестибюлю.

У нижней ступени вытянулся дворецкий. Он не позволил себе удивиться этой странной неаристократической поспешности.

— Любезный, скорее… Простите, не помню вашего имени. Мой флайер! Мой флайер к подъезду!

«Карету мне! Карету!» совсем некстати всплыло где-то в мозгу.

Губернатор все же счел нужным пуститься в погоню. Послышался дробный топот множества ног. Дядья, тетки, кузены, племянники сбежались взглянуть на новоявленную Золушку. Корделия даже поискала на лестнице свой слетевший туфель. Нет, оба на месте. Выбивают дробь. Держатся надежнее хрустальных.

— Корделия, дорогая, моя супруга так меня огорчила. Вы нас покидаете? Так скоро?

Губернатор, как мяч, запрыгал по ступеням.

— Я вынуждена, ваше сиятельство. Я сделаю все, чтобы искупить свою невежливость.

— В такую непогоду!

— Не тревожьтесь за меня. Я умею летать.

Вернулся дворецкий.

— Ваш флайер у входа, госпожа Трастамара.

Корделия бегом пересекла вестибюль. За дверью в лицо ударил ветер, уже размоловший в водяную пыль первое подвернувшееся облако. Флайер, в серебристых крапинах, напоминал горного орла, подстерегающего жертву. Птица застыла в бесконечном терпении. В этой неподвижности, в разгорающихся навигационных сигналах Корделии почудился упрек. Почему так долго? Она вскарабкалась на водительское место, хотя ее присутствие казалось чистой формальностью. Флайер, торжествующе взвыв двигателем, вертикально ввинтился в небо.

Внизу, наблюдавшая за этим безумным стартом губернаторша степенно заметила:

— Я всегда говорила, что она чокнутая. Все они, Трастамара, такие.

Корделия с тревогой поглядывала на приборы. Видимость практически нулевая, сильный боковой ветер. Двигатель на предельных оборотах. Ей навстречу ползет грозовая туча. Перекрывает путь. Придется облетать или подниматься выше, над облаками. Если свернет, то на дорогу понадобится времени гораздо больше, часа три, не меньше. Она потянула штурвал, вздергивая нос флайера. Навигационная программа выводила красным пунктиром заново проложенный курс поверх облачного, утыканного молниями, скопления. От «Жанет» никаких известий. Корделия повторила запрос. Но искин молчала. Может быть, мешает гроза? Сигнал не проходит? Ну почему она не догадалась раздобыть Мартину комм! О чем она думала? Вот что значит столько лет жить одной. И думать только о себе. Мартин всегда дома, у нее на глазах, беспрекословно приходит по первому слову. Внешний мир его пугает. Куда он может пойти? Неожиданно комм пискнул. Пришло сразу несколько сообщений от «Жанет».

«Устройство типа DEX-6 находилось в пределах локации, обозначенной как базовая, до 20 часов 40 минут».

«В 20 часов 40 минут объект покинул пределы локации в северо-восточном направлении. В течении 96 минут с ним сохранялась связь».

«Связь с устройством прервана».

— Да что с тобой, «Жанет»? Кончай называть его устройством! Ты язык человеческий забыла?

Флайер летел уже выше облаков. Внизу сверкали, змеились огненные зигзаги. В корпус били глухие громовые раскаты. Но выше, над летящей машиной, светилось неземными созвездиями чистое, глубокой синевы, небо.

Пришел ответ.

— В данный момент оболочка, идентифицируемая как «Жанет», системой не поддерживается.

— Почему это? Что с тобой? Тебя взломали? Отвечай!

Ответа долго не было. Наконец Корделия услышала тихий вздох.

— Нет, — услышала она привычный голос искина, — мне стыдно.

Корделия обнаружила, что поверх ее сердца уже несколько минут растет железная корка, которая вдруг лопнула, и сердце плеснуло загустевшую кровь в аорту.

— Да вы меня в могилу сведете! Что у вас там происходит?

«Жанет» чуть слышно всхлипнула.

— Я… его… я его… потеряла.

— Что значит «потеряла»? Он что иголка в стоге сена? У него рост метр восемьдесят четыре.

— Ты же сама разрешила ему покидать дом в любое время. Вот он и вышел.

— И?

— Не вернулся…

Корделия помолчала, собираясь с мыслями.

— Когда это случилось?

— В 20:40.

— Ты сказала, что девяносто шесть минут нет связи.

— Да, связь пропала не сразу. На запросы он не отвечал, но я его видела. Как устройство.

— Не называй его устройством! Он живой. Ему сейчас холодно и страшно.

— Мной была зафиксирована удаленная активность процессора DEX-6. Активность наблюдалась в течении 96 минут, затем объект был потерян.

«Жанет» снова всхлипнула.

— Куда он пошел?

— На восток. Пока находился в зоне досягаемости, двигался строго по прямой, не сворачивая. Двигался быстро, средняя скорость 30 км в час.

— Так он бежал?

— Да.

— От кого?

— Не знаю, — вздохнула «Жанет».

Корделия взглянула на развернутую навигационной программой подвижную виртуальную карту. До места назначения оставалось полчаса лету.

— Вот что, «Жанет», активируй периметр по границе. Фиксируй все передвижения в пограничной зоне. Установи ограничения по массе объектов. Все объекты массой ниже 60 кг и выше 80 считать не подлежащими учету. Активируй все дроны внешнего патрулирования. Задействуй инфракрасные визоры. Всю информацию мне на комм. И еще… Вскипяти воду.

Грозовые тучи ползли, царапая брюхом крышу. Молнии били в развернутые громоотводы, уводя дармовое, атмосферное электричество в резервные аккумуляторы под землей. Корделия, вздохнув поглубже, нырнула в кипящую бликующую бездну. Увернулась от молнии. Почувствовала, как тихо завыл, завибрировал корпус машины. Вторая молния ослепила приборы. Флайер вильнул, заваливаясь набок. Навигационная карта мигнула. Корделия выровняла машину и по дуге пошла на посадку. Створки ангара уже разошлись. Корделия чиркнула крылом по одной из них, выбив сноп искр, и жестко приземлилась. Посадочные стабилизаторы загудели от нагрузки. Створки над головой сомкнулись, приглушая вой ветра до невнятного шепота. Двигатель смолк. Корделия с минуту сидела неподвижно. Затем рывком сдвинула дверцу.

— На обморок и сердечный приступ времени нет, — сказала она себе, выбираясь из флайера.

В доме, натягивая комбез, она крикнула:

— «Жанет», прокрути мне запись с внешних камер. Ты же фиксируешь все, что происходит снаружи?

— Снаружи — да, внутри — нет. Ты же запретила мне за ним подглядывать. Ах, ах, мальчик стесняется…

В доме не обнаружилось следов ни нападения, ни техногенной катастрофы. Все оставалось в том же виде, в каком Корделия оставила. Только посреди гостиной валялся планшет. Тот самый, который она подарила Мартину. Планшет с голографиями родителей. Корделия подняла его и задумчиво повертела.

— Что же тебя так напугало?

— С какой минуты начать воспроизведение?

— Покажи мне полную панораму дома за полчаса до ухода Мартина.

В развернувшемся вирт-окне пошла запись с одной из внешних камер. Лужайка перед домом, увитые плющом каменные стеллы, подстриженный кустарник, ступени из местного аналога мрамора. Ничего внушающего опасения. Со второй камеры пейзаж столь же безмятежный. Деревья. Петляющая между ними дорожка. Третья камера. Вид сбоку. Тут стена сплошь каменная. И тоже ничего.

— Верни первую. Там видно Мартина.

Да, вот он. Сидит на полу в гостиной. Видимо, решает головоломку или читает. Ничего не происходит. Вот он поднимает голову, как будто прислушивается. Подходит к стене. Стена отъезжает в сторону. Смотри влево и вверх.

— «Жанет», к дому кто-нибудь приближался?

— Никого. Только флайер фирмы-поставщика. Выгрузились и улетели.

— Во сколько это было?

— В 20:35.

— А в 20:40 Мартин покинул дом. Покажи-ка мне этот флайер.

В вирт-окне возникло изображение неуклюжего, пузатого, грузового флайера с черно-белой надписью на борту. Dextro Energy.

— А что они привезли?

— Ты заказывала дополнительные солнечные батареи.

— Вот же черт!

Dextro Energy! Первые три буквы выведены жирно, крикливо. Ну конечно. Черный флайер. Белая надпись. Он увидел первые три буквы и дальше читать не стал. И подумал, разумеется, что хозяйка намеренно его бросила. Умыла руки. Вот и рванул, куда глаза глядят. Даже если процессор и зафиксировал название фирмы (а он, скорей всего, успел это сделать), всплеск эмоций не позволил донести безобидный смысл до помутившегося сознания. Лучше сгинуть там, в страшном незнакомом мире, чем снова попасть на лабораторный стол!

— «Жанет», заправь флайер под завязку. Воду согрела? Я возьму термос с чаем. Этот кибер-дурак мерзнет где-то под кустом. Еще мне понадобится термоодеяло. Нет, лучше два. Грязный ведь будет, мокрый… Еще аптечка.

Корделия рассовала по карманам блистеры с глюкозой.

— У всех нормальных женщин по карманам и сумочкам рассованы противозачаточные и презервативы. А у меня — глюкоза.

Она заполнила вскипевшей водой двухлитровый термос, бросила заварку и целую горсть сахара.

— Заправка флайера успешно завершена, — доложила искин.

— Отлично. И вот еще. Открой-ка мне оружейный сейф. Похоже, вечер перестает быть томным.

1) Хозяйка парижского литературного салона первой половины XVII века.

Вернуться к тексту

2) Имеется в виду графиня Солсбери, фаворитка короля Эдуарда III. Король поправил ее подвязку и учредил Орден Подвязки.

Вернуться к тексту

3) Супруга Наполеона III, последняя императрица Франции.

Вернуться к тексту

Мартин знал, что такое дождь. Но гроза впервые сотрясала его хрупкий, новорожденный мир. Молния его ослепила, гром швырнул на землю. Сработала система самосохранения. Видимо, определила яркую вспышку и последовавший за ней раскат как враждебные действия. Мартин остался лежать там, где упал. Он был оглушен. Ибо система дернула его вниз с такой силой, что он полетел на землю плашмя и приложился лбом о торчащий из земли корень. Дождь еще не одолел древесные кроны, но уже пробивал лиственные заграждения водяными стрелами, целя прямо в его незащищенную, прикрытую одной футболкой спину. Мартин чувствовал, как сбегающая по спине вода собирается под ним в прохладную лужу. Это было почти приятно. Ибо вода охлаждала перегретое, обезвоженное тело.

Он еще не чувствовал ни страха, ни холода. Скорее наоборот. Обрушившаяся на него стихия выступала союзником, грубым и безжалостным покровителем, взимающим за соучастие непомерную плату. Этот необъятный союзник преобразил ужас в радостное облегчение. Дождь смоет следы, запутает, уведет погоню в другую сторону. Атмосферное электричество (эти бело-синие сполохи) создаст помехи, смажет до неузнаваемости сигналы процессора. Теперь он вспомнил. Он знает. Это вовсе не планетарная катастрофа, это гроза. Всего лишь гроза. Еще одно природное явление, обычное для кислородных планет. Бело-синие всполохи, которые раскалывают небо, это молнии, электрические разряды в атмосфере. А грохот это энергия, преобразованная в звуковую.

Система самосохранения позволила подняться. Прямой опасности нет. Ветер, ночь, промокшая одежда в расчет не берутся. Мартин выскочил из дома Корделии в чем был, в джинсах и футболке. На ногах — легкие кроссовки. Ему и в голову не пришло взять что-то из теплых вещей или запастись едой. Настолько далеко его планы не простирались. Да и не было у него никаких планов. Был единственный, оглушающий порыв — бежать. Оставить дом, где его снова предали.

Местное время: 01:25

Видимость: 10%

Влажность: 99%

Направление: северо-восток

Удаление от базы: 26 км

Активировать инфракрасное зрение? Да/Нет. Да.

Эти километры Мартин преодолел, придерживаясь избранного направления. Почему именно туда? Он не знал. Вероятно, потому что с юго-запада прилетел флайер. Мартин не пытался анализировать или вносить ясность. Он бежал. Бежал, не оглядываясь. Сначала через прилегающий к дому парк, приглаженный и упорядоченный кусок дикой природы, затем через пустошь, заросшую колючим кустарником, там же пересек первые, древесные скопления, которые постепенно разрастались и смыкались. Деревья, взметнувшись над головой, мрачные, могучие, сплетали ветви в непроницаемый купол. Процессор выбросил на сетчатку краткое описание леса вообще, а затем уже леса геральдийского. «Лес — часть биосферы планеты, экосистема, совокупность животных, растений, грибов и микроорганизмов. Основная жизненная форма — деревья». На Геральдике леса покрывают две трети суши. В Северной провинции, где роду Трастамара принадлежали обширные владения, преобладают деревья, которые на Земле классифицировали бы как хвойные. Их даже так и называли — геральдийский кедр. Особо ценная, прочная, устойчивая к внешним воздействиям, красивая, цвета слоновой кости при обработке древесина пользовалась спросом во все человеческих мирах и стоила баснословно дорого. Вывозилась с планеты небольшими партиями по строго оговоренным квотам. Мартин стоял сейчас в таком лесу.

Дождь уже размочил их кроны и теперь заливал землю, укрытую толстым слоем отмерших иглообразных листьев. Выход один — идти. Идти, пока не кончится энергия. А там, куда ему удастся добраться, на последних процентах, отыскать овраг, пещеру, яму, расселину, каверну, забраться туда и дождаться отключения. Запустить процедуру самоликвидации без приказа он не мог. Этой функции его лишили сразу же. Сделал это тот же программист, на транспортнике «DEX-company», который прописал ему первого «хозяина». Если бы у него осталась эта опция, это право на смерть, которое есть у людей, и которого они так боятся, как просто было бы все закончить… Но легкого пути нет. Приходится идти длинным и мучительным.

Эти первые 25 километров он бежал, даже использовал боевой режим, чтобы увеличить скорость до максимума. Предоставил действовать программе, которая прокладывала маршрут. Тело двигалось автоматически, слаженно и плавно, заждавшись этого нарочито бесцельного скольжения. Имплантаты задействованы на 20%. Не свались Мартин в эмоциональную летаргию, он бы, вероятно, нашел в этой мускульной слаженности определенное наслаждение, возгордился бы собственным совершенством. Но он не умел гордиться. Как не умел по-настоящему, по-человечески, с желчным выбросом, завидовать и ненавидеть. Подобные негативно окрашенные эмоции возникали как ответная реакция, но быстро угасали. Оставалось только недоверие.

Он не испытывал к людям ненависти и не хотел мстить. Он хотел только, чтобы его оставили в покое, не прикасались к нему, не принуждали и не тестировали. Казалось бы, Корделия отвечала всем этим требованиям. Она его не расспрашивала, не выуживала информацию, не навязывала свою волю. Даже отдавая однозначные приказы, она строила фразы так, чтобы они обращались в просьбы, которые, опять же, он мог отвергнуть. Она дарила ему целые часы покоя и одиночества, которые он мог проводить, оставаясь в своей комнате, а потом, когда немного освоился, на каменных ступенях снаружи, наблюдая за облаками, за сгущением сумерек, за фигурными тенями, за полетом птиц, за насекомыми, крылатыми и бескрылыми, за движением солнца и мерцанием планетарных спутников. Хозяйка не вмешивалась, позволяя ему знакомиться с внешним миром самостоятельно. И он почти ей поверил… Да что там почти! Он действительно ей поверил. Да и как он мог не поверить? Как мог не попасться в эту искусно расставленную ловушку? Он же не человек. Он искусственно созданное, кибермодифицированное существо, машина в органической оболочке. Пусть у него и человеческий мозг, пусть даже он со своими киберспособностями в чем-то превосходит людей, пусть частота процессора позволяет ему за секунды обрабатывать гигабайты информации, ему все равно до них далеко, до их изобретательности, до их таланта соединять воедино несколько скрытых смыслов, переплетая потребности и мотивы. На поверхности один, с обратной стороны — другой. Да не один. За вторым слоем третий, а там и четвертый. И каждый маскируется, мимикрирует, уподобляется.

Хозяйку он на лжи, обращенной к нему, не поймал. Ни разу. Она ему не лгала. Ложь он замечал во время ее видеоконференций, когда она вела переговоры с другими людьми, пытающимися вовлечь ее в своей бизнес. Хозяйка на словах соглашалась, давала положительный ответ, но Мартин слышал, что она откровенно лукавит, и даже удивлялся, как те, кто с ней говорит, этого не замечают. Впрочем, те другие, тоже лгали. Однажды он попытался указать ей на это. Корделия улыбнулась и сказала:

— Я знаю, Мартин. Они лгут. И я тоже. К сожалению, в том мире, внешнем, приходиться лгать. Приходится притворяться. Только с тобой мне удается быть настоящей.

Но была ли она настоящей? Или она так верила в свою ложь, что выдавала ее за правду? Возможно, ее утомила эта возня. Ведь с ним столько хлопот. Он сломал ей руку, напугал. Ей приходилось ставить ему капельницы, убирать блевотину. Он совершал ошибки, досаждал ей, вел себя неправильно, нарушал правила. Из-за него она вынуждена оставаться в этом уединенном доме, вдали от других людей, от привычной жизни. Она могла решить покончить с этим затянувшимся приключением, которое только вначале выглядело захватывающим. В конце концов, он всего лишь забавная бракованная игрушка с расширенными возможностями, хорошо прокачанный искин в органической упаковке. Она не решилась сказать ему прямо, что забава устарела, и придумала этот визит к губернатору, неожиданный, затянувшийся, как предлог, чтобы не видеть, как ловцы будут целиться в него из блокатора, как он снова упадет, парализованный, но останется в сознании, как тело его начнет дергаться и содрогаться, как он будет искать ее взгляд и пытаться понять: зачем? Зачем она это затеяла? Эту жестокую игру в милосердие? Зачем делала вид, что предоставляет ему выбор? Зачем кормила, когда изорванные мышцы не позволяли удержать даже ложку? Зачем рассказывала о доверии и душевном спокойствии? Она же могла ему приказать… Как хозяин-человек приказывает киборгу. Он бы послушался. И был бы благодарен за возможность регенерировать, восстановиться до приемлимой работоспособности. Так было бы честнее. И не так больно.

Дождь усилился. Снова сверкнула молния. В небе громыхнуло так, что система выкинула предупреждение.

Активировать слуховые фильтры? Да/Нет.

Нет. Он должен слышать, не летит ли по его следам флайер. Но в грозу они не полетят. Напряжение в воздухе нарастает. Потоки ионизированных частиц устремляются навстречу друг другу. Молния может ударить в одно из деревьев и даже поджечь его. Ну и пусть… Если молния попадет в него, Мартина, то убьет на месте. Процессор расплавится. Не придется наблюдать за таймером. Все кончится быстро.

Мартин подставил лицо прохладным, острым, как дротики, струям. Он давно промок наскозь. Как хорошо было бы, чтобы все кончилось сейчас. Он еще не успел окончательно разочароваться. Он еще помнит, как хозяйка, перед тем как запустить предполетную подготовку, погладила его по щеке. Он еще помнит ее руку. Руку человека… Он сам этого захотел, сам подался вперед. Он всего лишь хотел немного тепла… Проклятая, доверчивая, говорящая игрушка, возомнившая себя человеком. Жестянка с гонором, как говорил Бозгурд. Да как ты смеешь на что-то надеяться, ты, кусок кибермодифицированного мяса? У тебя нет на это никаких прав!

Дождь заливал глаза, каплями висел на ресницах. Переждав очередную вспышку и последовавший за ней раскат, Мартин побрел дальше. Он больше не бежал. Экономил энергию. Ему следовало бы замедлиться намного раньше. У него ничего нет, чтобы пополнить энергозапас, а если он израсходует все на паническое бегство, то не сможет далеко уйти. У него наступит гипогликемическая кома, и система сбросит его в гибернацию, законсервирует. Процессор будет подавать слабые сигналы, и по этим сигналам его найдут. А он не хочет, чтобы его нашли. Он хочет уйти как можно дальше, и там окончить свое существование, предать тело земле. Обрести в смерти равные права, а не сгореть в мусоросжигателе, как использованные салфетки. Но для этого ему нужны силы. Он должен идти. Он должен покинуть владения хозяйки. Это ее земля. Здесь она может дать разрешение его искать. А если он пересчет границу? Есть ли у ловцов «DEX-company» право действовать на чужой земле с той же бесцеремонностью?

Хозяйка как-то рассказывала, да и в загруженных файлах упоминалось, что законы Геральдики основаны на священном феодальном праве. Согласно этому праву землевладелец даже может безнаказанно пристрелить случайного прохожего. Чтобы устроить охоту на Мартина, дексистам потребуется разрешение соседей. Или соседи пристрелят Мартина сами. Главное, чтобы не промахнулись.

Тропы Мартин не видел. Или ее не было. Инфракрасным зрением он видел багрово-мглистое свечение могучих деревьев. Кое-где вспыхивали более яркие искорки лесной живности. В древесных дуплах, меж корней, в норах, на ветвях скрывались от непогоды мелкие зверьки и, вероятно, птицы. Деревья не защищали от ветра. Скорее наоборот. Ветер кружил меж стволов, ежесекундно меняя направление, закручивал дождевые струи в тугие воронки. Вдруг особенно резкий порыв толкнул Мартина в сторону, он споткнулся и едва не упал. Удержался за ближайший ствол и напоролся ладонью на острый сук. Мучительным эхом отозвалась недавно зажившая рана в правом подреберье. Такая же колотая. Будто Бозгурд снова стрелял в него. И на этот раз пригвоздил стержнем его ладонь.

Сверху сыпались сорванные ураганом ветки, летели в лицо, слышался оглушительный треск. Снова сверкнула молния. На какой-то миг в крошечной паузе перед громовым раскатом, Мартину послышался гул летящего флайера. И звук показался знакомым. Тем самым, который он запомнил.

Хозяйка? Она его ищет? Приняла участие в охоте? Нет, она не будет летать в такую грозу. Это опасно. Это может нарушить ее душевное спокойствие. А если с ней случилось то же, что и с его родителями? Он же долгое время верил в их предательство и даже в то, что они и не родители вовсе. А если его хозяйка тоже погибла? Ее флайер был поврежден, и она лежит сейчас где-то, окровавленная, бездыханная, среди покороженных обломков? И о визите «DEX-company» она ничего не знала. Ее использовали в темную. Как некогда Кейт…

Кейт… Он запрещал себе вспоминать. Это был еще один тест. Еще один эксперимент. Кейт Хантингтон занимала должность ассистента главного кибертехнолога в исследовательском центре «DEX-company» у 16 Лебедя. Ей было около тридцати лет. Высокая, темноволосая, немного нескладная. С точки зрения Мартина это была стандартная половозрелая ХХ-особь. Но с точки зрения мужчин, работавших в лаборатории, привлекательной особью она не считалась. Однажды Мартин подслушал разговор двух стажеров.

— Эта Хантингтон просто дылда костлявая.

— Ага, плоская… С голодухи не польстишься.

Для Мартина подобная оценка ничего не значила. Кейт была второй ХХ-особью, которую он видел вживую. Первой была его мать. Всех прочих женщин, соседок, преподавателей, продавщиц, врачей, одноклассниц он видел на голографиях или в коротких видеосюжетах, которые ему залили в цифровую память вместо реальных воспоминаний о детстве. Он знал чисто теоретически, что существует такой критерий, как сексуальная привлекательность объекта, что привлекательность эта обусловлена стандартами, заложенными в подсознание. Стандарты, в свою очередь, диктуются инстинктом продолжения рода. И самец и самка должны физически привлекать друг друга, чтобы и тому и другому захотелось воспроизвести данный генотип в потомках.

Но Мартин слишком мало понимал в людях, в их психологии. Что уж говорить о женщинах… Да и не до того ему было. Его жизнь обратилась в кошмар, и в том кошмаре стерлись даже половые различия. Люди все были на одно лицо. И какая разница, кто там разглядывает и ощупывает холодными равнодушными пальцами, пока он, оглушенный блокатором, лежит на лабораторном столе или обездвижен в стенде.

Хотя нет, со временем он стал различать, кто и как к нему прикасается. Когда немного пришел в себя после первого шока… Кажется, это она, мисс Хантигтон, впервые вколола ему транквилизатор, чтобы купировать паническую атаку. А в одно из своих дежурств, когда он лежал в боксе после экспериментов на понижение болевого порога (требовалось установить ту интенсивность болевых ощущений, при которой имплантаты смогут удерживать киборга в подчинении хозяину), она принесла ему обезболивающее. И несколько ломтиков мармелада. Положила все в прозрачный выдвижной короб и толкнула внутрь. Отошла сразу, показывая, что не скрывает за приманкой дурного намерения. Только тогда он решился приблизиться.

Мармелад ему понравился. Фруктовый. Система обнаружила в нем химические красители, но полезных углеводов было больше. С таблетками он помедлил. Это могло быть что угодно. Возможно, на нем хотят испытать какой-нибудь яд. Установить, насколько быстро система его нейтрализует. Какая разница… Если он не проглотит таблетки добровольно, впихнут насильно или сделают инъекцию. Оказалось, что анальгетик. Боль в разорванных связках и перебитых суставах утихла. Он смог уснуть.

В следующее свое дежурство она снова принесла ему обезболивающее и несколько шоколадных конфет. Она уже не отходила, а он не шарахался. Еще несколько дней спустя Кейт рискнула открыть сверхпрочную дверь бокса и передать ему термоодеяло, чтобы он мог согреться. Температура в боксе не поднималась выше пятнадцати градусов. Считалось, что для киборга это вполне комфортные условия. Что же касается находившихся в лаборатории людей, то они могут надеть под фирменный комбез свитер.

Под дождем в геральдийском лесу Мартин вспомнил это одеяло. Тогда он не задавался вопросом, зачем Кейт приносила ему мармелад, таблетки и одеяло. А сейчас понимал. Она тоже искала душевного спокойствия. Успокаивала… как эта эфемерная субстанция у людей называется?.. совесть. Днем принимала участие в экспериментах, а ночью приносила анальгетики и конфеты. Странные эти люди… Одеяло, правда, она под утро забирала. Потом уже входила в его бокс, не колеблясь. Приносила лакомства, таблетки и планшет с играми.

Они почти не разговаривали. Она только время от времени задавала вопросы о его состоянии. Он так же коротко отвечал. Потом, в одну из ночей, она его поцеловала. В губы. Мартин понимал, что это означает, но не знал, что от него требуется. Мать тоже целовала его, в щеку, в висок, в макушку, гладила, ерошила волосы. Но в губы не целовала. Мартин догадывался, что в губы люди целуются, когда испытывают друг к другу сексуальное влечение. Таким образом выражается их симпатия, подается сигнал к готовности вступить в сексуальную связь. Но это для людей… А он не человек. Хотя он осознавал, что содеянное с ним на транспортнике «DEX-company» тоже имеет отношение к сексу. Следовательно, люди могут использовать его как сексуальный объект, и мужчины, и женщины.

Кейт оторвалась от его губ и спросила:

— Тебе не нравится?

Он не знал, что ответить. Что значит: нравится или нет? Он теперь не человек. Пусть переформулирует свой вопрос.

— Не блокируй выработку гормонов, — прошептала она.

Система тут же выдала предупреждение:

Повышение гормонального уровня. Снизить активность эндокринной системы? Да/Нет.

Мартин заколебался. Она же ему приказала… Правда, система не отреагировала на ее слова как на приказ. Это была скорее неуверенная просьба, рекомендация. И он поступил наоборот. Заблокировал. Чего-то испугался. Но она, казалось, ничего не заметила. Снова целовала его, гладила по лицу. Это было… приятно. Эти прикосновения контрастировали со всеми уже испытанными, грубыми, болезненными, бесцеремонными, и чем-то напоминали уже почти забытые, материнские.

В очередное дежурство она принесла ему горячее какао в пластиковом стаканчике и кусок торта. Такого Мартин еще не пробовал. Снова было упоительно вкусно. Во все остальное время его кормили желеобразной субстанцией, содержащей весь необходимый набор витаминов, минералов, аминокислот и жиров. Система сигнализировала об успешном восполнении ресурсов, но вкус был отвратителен. Позже, когда в лабораторию стали доставлять других киборгов, бракованных, он узнал, что склизкая субстанция называется кормосмесь и разработана технологами «DEX-company» как спецпитание для органических роботов. Ну да, все правильно, он теперь не человек, он машина из органики, он теперь не ест, а восполняет ресурсы. Но эта убежденность не помогала. Вкусовые рецепторы на языке остались человеческими. Поэтому он с такой жадностью набросился на принесенное Кейт угощение.

Потом она снова его целовала. Словно торопилась распробовать ту же липкую сладость на его губах. И он уже понимал, как следует отвечать. Копировал движение губ и беглое касание языка. Потом стало получаться уже произвольно. Кейт гладила его по груди, и он повторил за ней ту же ласку. Правда, ее грудь несколько отличалась от его. Но женщины вообще отличались на генетическом уровне. Эти отличия возникли в результате эволюции живых организмов на Земле, когда для скорейшего обмена генами возникло два пола. Для вскармливания потомства самки обзавелись молочными железами. У человеческих самок, как и у самок высших приматов, в отличии от многих четвероногих хищников, их было две. У Кейт размеров более чем скромных. Те же два стажера называли ее «доской», хотя Мартин не понял почему. С его точки зрения главенствующую роль играла функциональность, а не размер.

Соски оказались очень чувствительными. Он сразу уловил выброс эстрогена и повышение уровня тестостерона. Добавились дофамин и адреналин. В своей крови Мартин обнаружил их в нейтральной концентрации. Ему было приятно, но не более того. Он не блокировал выработку гормонов, а слегка притормаживал, еще не уверенный в собственных вероятных действиях. Чего она от него хочет? Полноценного сексуального контакта? Зачем? Вокруг в избытке полноценных половозрелых ХУ-объектов. Да, для некоторых из них она оставалось непривлекательной. Но были и другие, которые «трахнул бы под водочку». Почему она выбрала его, недочеловека? Из любопытства? Из странного неестественного влечения?

Кейт заставила его лечь на спину, затем стянула с себя тонкий светлый комбез и легла сверху, вытянувшись всем телом, будто пыталась заменить одеяло. Она терлась об него грудью, затем обхватила худыми крепкими бедрами и совершила несколько продольных движений, имитируя сексуальный контакт. Мартин вздохнул и позволил тестостерону подскочить до максимальных показателей…

В тот первый раз он, ошеломленный метаморфозой в теле и ощущениях, жестко контролировал свои действия, поэтому не мог точно сказать, испытал ли подлинное удовольствие или нет. Было напряжение, от которого хотелось избавиться. Это напряжение в паху было приятным, слегка болезненным и пугало своей неуправляемой интенсивностью. Когда наступила разрядка, выброс, освобождение, он обрадовался окончанию процесса. Хотя испытал легкую пьянящую эйфорию. В кровь хлынули эндорфины. От прижавшейся к нему женщины исходило тепло. Она глубоко и часто дышала. В ее крови повысилась концентрация окситоцина.

— Спасибо, — прошептала Кейт и поцеловала его в губы.

Но уже не так страстно и настойчиво. Спасибо? За что? Ему тоже было приятно. И тепло. Впервые за те страшные месяцы в исследовательском центре он чувствовал себя почти счастливым. В кровь как будто закачали транквилизатор. Ему хотелось спать. Кейт встала, вытерла его влажной салфеткой, оделась и ушла. А Мартин уснул.

Разумеется, в течении дня мимолетная радость забылась. Кейт мелькала среди персонала, ассистировала своему боссу, но смотреть на Мартина избегала. Он искал ее взгляда. Пусть мимолетного, вскользь, притворно-равнодушного… Один взгляд. Без слов. Всего лишь мгновение соучастия. «Ты не один. Я здесь, с тобой» сказал бы этот взгляд. Но так и не дождался. Больше не нужен… Она им воспользовалась как секс-игрушкой. Наверно, именно так люди используют киборгов линейки Irien, даже не предполагая, что эти киборги могут что-то чувствовать. Но Кейт слишком хорошо знает, что он другой. Он бракованный, изначально бракованный. Он чувствует, понимает.

Боль от нового предательства быстро утихла. Эта боль уже ничего не значила после родителей. Люди таковы, и ничего с этим не поделаешь. Он их порождение, их создание, их игрушка. Они вправе поступать с ним, как пожелают.

Но в следующее свое дежурство Кейт снова пришла, и Мартин, вопреки всем своим предубеждениям относительно людей, кинулся ей навстречу, снова едва не прыгал, как обласканный щенок. Только бы не быть одному, только бы не смотреть в эту белую стерильную пустоту.

Над лесом снова сверкнула молния. Но промежуток между сиреневым зигзагом и громовым раскатом заметно увеличился. Гроза уходила на восток, но ветер дул с прежней силой. Мартин продолжал идти вслед за грозой. Вспыхнуло предупреждение:

Уровень энергии 40%. Рекомендуется пополнить энергоресурсы.

Мартин огляделся вокруг. Пополнить? Чем? Нормальный киборг, способный усваивать любую органику, мог насобирать ягод, извлечь из норы сонного грызуна, изловить птицу, накопать червей или даже травы пожевать. Но он, Мартин, ничего этого не мог. Может поймать и накопать, и даже догнать, но его желудок ничего из пойманного не примет. Тут же начнутся спазмы. Система попытается блокировать рвоту, чтобы сохранить пищу, как энергозапас, но будет еще хуже. Имплантаты будут рвать желудок, а хозяйки поблизости нет, чтобы их отключить. Придется обойтись водой. Мартин закинул голову, чтобы сделать несколько глотков. Хозяйки нет. Она исчезла, как исчезла Кейт.

Она снова принесла ему сладости. Второе их свидание было лучше, понятней. Мартин уже с удовольствием ей подыгрывал. Даже осмеливался импровизировать. Они снова долго целовались. Кейт уже не молчала, шептала ему ласковые слова.

— Ты такой красивый, — говорила она. — Я никого не видела красивей тебя.

Мартин не принимал ее слова всерьез. Ему было все равно, как он выглядит. Он не человек, его таким сделали. Очищенная от уродств и мутаций ДНК. Он был благодарен не за слова, а за голос, за нежность и тепло. Старался изо всех сил, чтобы доставить ей удовольствие, пренебрегая собственным. Он все же не одинок! Она не отреклась от него! Не забыла. Пусть даже днем снова отвернется. Было и третье свидание. С теми же сладостями, шепотом и поцелуями.

В их четвертую ночь произошла катастрофа. Все началось как обычно. Они ласкались, уже играя слаженный, чуткий дуэт. Мартин достаточно ее изучил, чтобы улавливать спад и взлет возбуждения по вздоху, по колебанию температуры, по влажности кожи, по сердцебиению. Если она слишком распалялась, то он замедлялся и почти замирал, утешая длинной, баюкающей лаской. Если, напротив, она теряла волну, цепенела, то он ласкал ее усердней, двигался быстрее, пока она не возвращалась к прежнему горению.

Кейт старалась и ему доставить удовольствие, чем удивляла и слегка приводила в смущение. Разве люди делают такое с киборгами? Разве стараются для них? В конце концов они так заигрались, что не заметили, как уснули. Правда, Мартин поставил таймер на полчаса. Кейт должна покинуть его бокс до смены дежурных. Но он опоздал. Свет в боксе вспыхнул через 10 минут. И не только в боксе, а во всей лаборатории.

— Браво! — произнес мужской голос. — Браво, мисс Хантингтон!

Мартин вскинулся, попытавшись заслонить собой Кейт. Но она уже сама вскочила. Натянула комбез. За прозрачной стеной стоял главный кибертехнолог, начальник Кейт, Грэг Пирсон.

— Браво, — повторил он и захлопал в ладоши. — Вы блестяще исполнили порученное вам задание. Эксперимент успешно завершен. Вас ждет заслуженная награда. Премия!

— Задание? Премия? Я не понимаю, — прошептала Кейт.

— Да бросьте, Кейт. Вам было поручено установить доверительные отношения с подопытным. И вам это удалось. Вы доказали, что он не нуждается ни в каком дополнительном софте от Irien’a. Этот экземпляр прекрасно справляется сам. Я бы сказал, на зависть как успешно справляется.

Мартин тоже смотрел на Кейт. Это был еще один тест, еще одно испытание перед вводом в эксплуатацию ему подобных. Ему же говорили, что «DEX-company» собирается запустить вместо Bond’ов линейку «Excellence», линейку, которая будет совмещать в себе преимущества всех предшествующих линеек. Любовник, защитник, убийца, собеседник, шпион и даже повар, если понадобится. Совершенство. Но Кейт не лгала. Она была напугана. Ей было стыдно и неловко.

— Нет, Мартин, нет, ты не задание, не опыт. Я ничего не делала ради эксперимента! — почти крикнула она.

93% искренности.

— Вы уже переигрываете, мисс Хантигтон, — строго произнес Пирсон. — Идемте, я выпишу вам премию.

Кейт выбежала из бокса, почти оттолкнув Пирсона. Тот, насвистывая, пошел вслед за ней. Свет в лаборатории погас.

Пару дней спустя та же парочка стажеров долго и с любопытством разглядывала Мартина. Он снова лежал на лабораторном столе, облепленный датчиками. Затем оба отошли к дальнему терминалу. Мартин слышал их шепот.

— Правда, что ли?

— Эшли в медотсек отвез. Таблеток наглоталась…

— Откачали?

— Заморозили. Санитарный катер пришел. Эвакуируют на Землю.

— Вот дура. Нашла из-за кого…

На Геральдике промокший и замерзший Мартин прислонился к стволу одного из кедров, чтобы передохнуть. Дождь почти перестал. Мартин посмотрел вверх, нашел узорчатую прореху в плотной древесной кроне. В облачной туманной полынье мелькнула звезда. Он не вспоминал об этом подслушанном разговоре 896 дней.

Кейт не предавала его. Она была такой же жертвой, как и его родители.

На рассвете Мартин увидел беспилотник.

Дрон, напоминающий голодного паука, на полной мощности сканировал местность. Он обманчиво медленно, почти крадучись, будто переступая с одной древесной верхушки на другую, скользнул над влажным понурым лесом. Гроза ушла на запад еще три часа назад. Но последствия небесного обрушения еще журчали, стекали и блестели в первых лучах Аттилы, солнца Геральдики, массивной звезды класс F. Пробираясь меж стволов, в размокших, хлюпающих кроссовках, Мартин почти не замечал разницы между яростно дождливой полночью и относительно спокойным рассветом. Деревья, нахлебавшиеся воды, разбухшие, теперь при малейшем дуновении ветра или прыжке пробудившейся птицы сбрасывали излишнюю влагу с щедростью дождевого облака. Мартин то и дело попадал под импровизированный душ, иногда провоцируя очередное купание собственной неуклюжестью.

Рассвет случился неожиданно. Вероятно, окажись он посреди пустоши, он бы заметил предрассветные сумерки, их неспешное растворение, прозрачность небес и бледность гаснущих звезд. Но Мартин все еще был в лесу. Процент световой насыщенности установила система. Сотворенный по человеческим лекалам глаз изменений не уловил. Мартин шел вперед, все еще полагаясь на инфракрасное зрение, отмечая шевелящиеся тепловые кляксы. Лесные обитатели постепенно пробуждались, покидали норы и дупла.

Из скаченного файла Мартин знал, что на Геральдике обитают крупные и мелкие хищники. Несколько раз он замечал более объемные тепловые пятна. Скорей всего, это были щетинистые геральдийские волки, заслужившие свое имя из-за жесткого волосяного покрова. В минуты опасности эти лесные хищники больше напоминали разъяренных дикобразов, чем волков. Мартин замечал желто-красное свечение их глаз, но животные не приближались, наблюдали издалека, вероятно, еще не определив, годится этот мокрый, перемазанный грязью двуногий в пищу или нет. Мартин, со своей стороны, так же еще не определил свою роль: покорная добыча или строптивая. Быть разорванным и обглоданным до костей — смерть грязная, но в то же время быстрая, без издевательств. Он мог бы подставить горло и не защищаться. Но этого не допустит система самосохранения. Заставит драться. И, возможно, даже победить. Мартин оглянулся. Волки наблюдали, но не преследовали.

А потом лес внезапно кончился. Строй деревьев прошагал мимо, как рота синхронизировавшихся DEX’ов. И Мартин вновь испытал уже знакомое чувство головокружения и легкой паники, впервые охватившее его, когда он вышел из яхты. Аттила, неприветливый, багрово-фиолетовый, яростный, уже почти выполз из-за горизонта, досадуя, что удаленная орбита и плотная атмосфера не позволяют ему дотянуться раскалёнными щупальцами протуберанцев и выжечь с поверхности эту органическую кружевную плесень. Всплески желто-белой короны бились о магнитосферу и перекатывались сиянием на полюсах. Мартин вспомнил видеоролик из архива «Жанет». Завораживающее зрелище… На Земле подобное явление также наблюдалось и называлось северное сияние. Но Геральдика превосходила Землю и размером и мощностью магнитного поля. А звезда Аттила своей активностью превосходила стареющее Солнце. Не будь у Геральдики столь надежной защиты, она давно превратилась бы в радиоактивную пустыню, населенную разве что устойчивыми к излучению микроорганизмами. Мартин, обезопасив сетчатку встроенными фильтрами, полюбовался восходящей звездой. Вспомнил, как любовался бело-синей громадой Бетельгейзе.

Звезды… Их в Галактике миллиарды. Таинственные, живущие своим внутренним синтезом. Новорожденные, юные, зрелые, умирающие. Опасные и приветливые. Тусклые и яркие. Совсем как люди. Когда-то Мартин верил, что будет путешествовать среди звезд, услышит их голоса, научится угадывать их нрав по насыщенности спектра… Никуда он не полетит. А если полетит, то в транспортировочном модуле, глухим, слепым и парализованным.

Небо совершенно очистилось. Ни облачка. Гроза исполнила свой долг под покровом ночи, как безупречный работник, чтобы не оскорблять взгляд нанимателя процессом уборки. Все чистое, сверкающее, свежее. На Геральдике, под стать самой планете, все было рослым, диким, чрезмерным. Растительность, не отличаясь цветовым многообразием, брала раскидистостью и мощью. Правда, травяной покров на открывшемся пространстве, куда вышел Мартин, был изрядно побит дождем и даже вытоптан. Помимо хищников, леса населяли быстроногие копытные травоядные.

Мартин даже ощутил что-то, напоминающее любопытство. Согласно скачанному файлу, этих травоядных было около сотни видов, как и птиц, которых до сих пор не классифицировали, так как доступ на Геральдику извне, в том числе и для исследователей, был ограничен. Увидеть бы этот мир глазами, незамутненными страхом, заглянуть бы в горные озера, полюбоваться на водопады, нырнуть в океан. Мартин закинул голову и заметил стаю птиц. Они совершали в небе какие-то только им ведомые маневры, согласованно перестраиваясь, двигаясь по нисходящей спирали. Возможно, тоже хищники. Высматривают добычу. А вот над лесом… Нет, не птица. Дрон!

Мартин заметался. Нырнуть обратно в лес? Поздно. Дрон его засек. И в лесу уже не отпустит. Похоже, беспилотник давно полз за ним следом. Он тоже искин, хотя и примитивный, у него тоже сканеры, датчики, инфракрасное зрение. Он засекает все движущиеся теплокровные объекты. Мартин, конечно, может понизить температуру тела, но окончательно слиться с растительностью он не сможет. Нужно найти укрытие, лучше какой-нибудь овраг.

Мартин снова побежал. Уровень энергии 27%. Еще достаточно. Нырнул в заросли, прополз под кустами, скатился по неожиданно обнаружившемуся склону. Это оказался овражек, образовавшийся в результате недавних дождей. На дне собралась в лужи вода. Свалился прямо в одну из них. Вода в луже уже отстоялась, была прозрачной. Огляделся. Вон там, кажется, под обнажившимся корневищем промоина, следствие небольшого оползня. Корни жирные, белые, как черви. Мартин метнулся к этой впадине и забился под земляной навес. Слой почвы укроет его от инфракрасного сканера. Дрон его потеряет. Или посчитает за животное, забравшееся в нору. Сжался в комок, прислушался. Система разложила поступающие фоновые звуки на отдельные элементы, сначала уже внесенные в базу, снабженные ярлыками, а затем на не подпавшие под классификацию. Подавляющее большинство фоновых шумов имело природное происхождение. Писки, хрипы, всхлипы, шорохи. Все это означало непрерывный круговорот смертей и рождений. Такой же вселенски обусловленный процесс, как термоядерный синтез в звездных глубинах. Слабые становились добычей сильных. Сильные их пожирали, а затем сами становились добычей червей и бактерий. Мартин слышал предсмертные стоны и сытое урчание, хруст костей и лязг зубов. Сейчас, когда небо очистилось, эта схватка за жизнь возобновилась. Все проголодались после затянувшейся ночи. Коллекцией этих звуков Мартин обзавелся еще в во время своих прогулок по прилегающему к дому парку. Там не было крупных хищников, их отпугивали низкочастотные излучатели, но в избытке обитало созданий меньшей массы, но удивительной прожорливости. Мелкие грызуны, птицы, насекомые. Каждый из них, мышь, москит или цикада, вносил свой неповторимый голос в звукоряд. В лесу эта коллекция пополнилась рыком и воем более крупных участников. Было еще пение птиц, шелест их крыльев. Пожертвовав целым процентом энергозапаса, Мартин несколько минут прислушивался к шуму вспарываемого острыми крыльями воздуха. Это помогло ему идентифицировать другой звук — движение беспилотника. У дрона не было крыльев, но его многорукое и многоногое металлическое тельце было оснащено четырьмя двигателями по углам базисной рамы. Двигатели работали почти бесшумно, поэтому человек, в отличии от киборга, пребывал бы в полном неведении, зависни этот аппарат прямо над ним.

А если это хозяйка его ищет? Это же ее земля. Вряд ли кто-то из соседей осмелился бы контролировать ее частные владения. Сигнал с дрона поступает напрямую к домовому искину. У Мартина мелькнула мысль связаться с «Жанет». Они же в последние несколько дней неплохо ладили. Она подбрасывала ему всю необходимую информацию по первому же запросу, давала советы, подсказывала, обучала. Она присутствовала как защитник и покровитель там, где хозяйка, в силу своей человеческой ограниченности, никак не могла оказаться — в виртуальной реальности. У них с «Жанет» даже появились кое-какие секреты. Мартин осторожно выискивал информацию, касающуюся прошлого Корделии, обстоятельств ее рождения, ее родителей, ее семьи. «Жанет», когда он слишком рьяно, в лоб, взялся за вскрытие запароленных файлов, сначала предостерегающе погрозила пальцем, а затем отвесила пару виртуальных шлепков. Но некоторое время спустя выдала информацию сама, в урезанном виде, из открытых, но неафишируемых источников. Мартин так до конца и не понял, знает ли об их сговоре Корделия. Хозяйка не выдала себя ни словом, ни жестом, ни взглядом.

Так от «Жанет» Мартин узнал о гибели пассажирского лайнера «Посейдон», напоровшегося на астероид, как некогда «Титаник» на айсберг; узнал, что Корделия, тогда еще Кора Эскотт, потеряла мужа и пятилетнего сына, оказавшихся запертыми в поврежденных отсеках; что сына Корделии, по удивительному совпадению, тоже звали Мартин, и что этому сыну, не случись той катастрофы, в настоящее время исполнилось бы 22 года. В архивах «Жанет» нашлась голография мальчика. Правда, искин долго упорствовала, приводила как аргумент нежелание хозяйки ворошить прошлое и бередить старые раны, но так как семейный альбом не был запаролен, а всего лишь задвинут в одну из старых папок, искин позволила любопытному киборгу туда заглянуть, взяв с него слово, что он и не подумает делать копию. Мартин слово дал. Он не копировал изображения, он их… запомнил. Улыбающийся мальчик пяти лет и молодой мужчина, его отец. Нашлась голография молодой Корделии.

Изучая биографию своей нынешней владелицы, он поймал себя на том, что находит некоторое сходство между ней и собой. Ну да, так оно и есть, с момента катастрофы она занимается тем же, что и он, ищет способ как бы пооригинальней самоубиться. В какие только безумства и авантюры она не пускалась! А смерть как будто насмехалась над ней. Играла в прятки. Вот и его, Мартина, обезумевшего от боли, бракованного киборга, она могла выбрать как очередное орудие. А потом осознала всю нелепость затеи. Убить не убил, только напугал, и сына не заменил. Он же ненастоящий, копия, к тому же чужая копия. Мартин тогда испугался своих мыслей и захлопнул альбом. Больше в ту старую папку не заглядывал. Он все равно ничего не изменит, даже если о чем-то догадается, даже если они есть, эти тайные смыслы и мотивации. Хозяйка все равно поступит со своей игрушкой, как пожелает. Вот поступила же…

Мартин снова прислушался. Дрон двигался над оврагом кругами. Не уходил. Продолжал сканирование. У Мартина вновь возник соблазн связаться с зависшим дроном. Все равно летающий соглядатай его уже обнаружил. Если даже не идентифицировал, как искомый объект, то его идентифицирует «Жанет». Сопоставит полученные данные с имеющимися и… Она умная. Прокачанный искин седьмого уровня логики. Выше для искина не существует. Только сам человек. «Жанет» по старой «дружбе» может дать ему информацию о том, что случилось после его бегства и даже перекинуть ролик с внешних камер. Если хозяйка «ей» не запретила…

Стоп! Здесь что-то не так. Мартин вдруг почувствовал необъяснимое беспокойство. Где-то в кулисах восприятия, в оперативной памяти застряла информационная песчинка — нераспознанная надпись. Процессор периодически пытался забросить эту надпись на внутренний экран, но Мартин эту надпись сбрасывал, отдавая предпочтение кричащим данным о текущей локации и состоянии. Потому и возникла эта смутная логическая депривация.

Если хозяйка знала о прибытии ловцов «DEX-company», она должна была позаботиться о том, чтобы Мартин не сбежал. То есть поручить «Жанет» держать его взаперти. А «Жанет» безоговорочно его выпустила. Прозрачная стена откатилась, едва лишь он к ней подошел. «Жанет» как будто нарочно толкала его к бегству! Что это? Оплошность хозяйки? Не учла возможное развитие событий? Но Мартин мог выйти из дома и раньше, за час до прибытия катера. Он мог уйти довольно далеко. Запрета не было. Корделия не запрещала, а поощряла прогулки. Тогда почему она не приняла меры?

Мартин теснее вжался в мокрую черную землю. Он всю ночь бежал, не оглядываясь. Его гнала вперед страшная белая надпись. Он не оглядывался, потому что боялся оглянуться. Эта белая надпись с синим контуром. Почему с синим контуром? На логотипе «DEX-company» нет никакого синего контура! А тут был… Процессор успел считать надпись в тот последний неуловимый миг, недоступный человеческому мозгу, но вполне достаточный для мозга кибернетического.

Мартин вызвал на внутренний экран файл из недавнего прошлого. В порыве отчаяния, гонимый страхом, он едва не стер все, что происходило в ближайшие сутки. Вот он, черный грузовой флайер заходит на посадку. Заходит как-то замедленно, даже неуклюже. У ловцов «DEX-company» катера другие, более вытянутые, скоростные. Они должны реагировать на сигналы и мчаться на помощь пострадавшим людям, должны гнаться за свихнувшейся машиной, как полицейские за убийцей. Вот флайер поворачивается боком.

После трех первых букв рассудок Мартина отказал, а вот процессор, не ведающий что такое иррациональный ужас, надпись считал. И только девять часов спустя Мартин ее увидел — Dextro Energy!

Неужели… неужели он… обманул сам себя? Обессилевший, он ткнулся лбом в подвернувшийся камень. Катер принадлежал компании, производящей солнечные батареи. Он слышал, как хозяйка говорила с ними по видеофону. Как назвала его хозяйка, когда улетала? Глупый? Нет, он не глупый. Глупый это почти комплимент. Он — идиот!

Он все выдумал. Соорудил из домыслов и страхов. Принял неясную тень за чудовище. Как ребенок… очень глупый ребенок. И что ему теперь делать? Подгоняемый своей фантазией, он отмахал более сотни километров. Как ему вернуться? У него энергозапас близок к критическому. Пополнить нечем! Если только червя проглотить… вот они копошатся во влажной почве. Ах да, дрон. Можно все же попытаться связаться с беспилотником. Выбраться из укрытия и встать так, чтобы дрон его идентифицировал.

Мартин прислушался, пытаясь вычленить из природного фона гул четырех двигателей. Но вместо них услышал что-то еще. Более громкое и массивное. Еще один двигатель. Второй. Третий. Четвертый… Их много. Восемь. Это не беспилотники. Это хуверы или гравискутеры. Как же так? Все-таки он был прав! Не фантазия, погоня! Настоящая погоня! Дрон передал ловцам координаты, и вот они здесь. От падения с вершин надежды в бездну отчаяния у Мартина закружилась голова и крошечная молния застряла в некогда пробитом легком. Голоса… Люди переговаривались между собой. Голоса молодые, беззаботные. Смеются.

«Обнаружены потенциально враждебные ХХ-, ХУ-объекты».

Примешиваются другие звуки. Звериное дыхание, лай и рык. Ловцы с собаками? О таком Мартин еще не слышал. Те бракованные киборги, которых привозили в лабораторию, рассказывали, как их выслеживали и ловили. С бластерами и глушилками. Но без собак. А тут Мартин ясно слышал нетерпеливое собачье повизгивание. Собак несколько, возможно, соответствует числу охотников. Нет, они говорят не о нем… Они говорят… о хозяйке!

— Мальчики, мы на чужой земле. Это владения Трастамара.

ХХ-объект. Предположительный возраст 18-20 лет.

— Ой, боюсь, боюсь! Мамочка меня накажет! Не парься, детка. Тетка все еще тусит на Новой Московии.

— Все равно стремно. Вернемся, а?

— Да не пищи ты. Подрежем пару щетинок и свалим. Вон, гляди, Аргус след взял. Ату, Аргус, ату.

Аргус — это пес, понял Мартин. И бежит он к оврагу. Прыжок у загонного пса тяжелый. Он крупный, свирепый. Мартин попытался заползти как можно дальше. Но поздно. Пес взял след. След кибермодифицированного животного, существа чужого и опасного. Пес прыгнул в овраг и зарычал. Злобно, призывно залаял. В том же кратком обзорном файле Мартин успел прочесть, что охота на лис, волков и медведей является на Геральдике модным, общепризнанным развлечением. В охоте принимают участие все, мужчины и женщины, родители и дети. Охотятся на скоростных гравискутерах. Пускают по следу особых генномодифицированных собак. Так как хищники на Геральдике крупнее и опаснее земных, то и собак изменили в соответствии с охотничьими потребностями. Исходной послужила порода айну-кен, в ДНК которой впаяли гены ротвейлеров, стаффордширов и кавказцев. С далеким предком сходства почти не осталось. Потомки были крупнее в два раза, свирепей и выносливей. Их шерсти придали искусственную жесткость, чтобы собаки могли противостоять в драке, не опасаясь волчьих зубов и медвежьих когтей. И вот один из этих натасканных на кровавую бойню геральдийских айну-кенов стоял сейчас перед Мартином. Он уже не рычал и не лаял. Готовился к атаке.

«Уровень агрессии 97%. Уничтожить вражеский объект? ДаНет.»

Выбрать Мартин не успел. Пес кинулся. И система сработала автономно. Мартин успел перехватить собачью голову, крутануть влево и швырнуть переломанное животное вниз. Пес дико завизжал. Мартин не хотел его убивать. Он никого не хотел убивать. Пес был жив, но, кажется, Мартин повредил ему позвоночник. Вместо визга раздался вой.

— Волк! Волк! Там волк! Он задрал Аргуса! Стреляй. Стреляй!

Мартин понял, что должен бежать. Иначе в эту нору сейчас бросятся другие собаки. А за ними люди. Судя по крикам, у них есть оружие. Киборг метнулся вслед за псом, перепрыгнул через него и взлетел по противоположному склону оврага.

— Э, да это бомжара!

— Да этот вафел Аргуса покалечил! Стой, урод.

— Стреляй!

Мартин уже был наверху, когда в спину ударил мощный заряд станнера. Это был не простой полицейский станнер, вызывающий у задержанного временный паралич. Это был станнер, рассчитанный на геральдийского медведя с его роговым наростом на холке. Человек умер бы на месте. Мартин пошатнулся, упал на колени, но тут же поднялся. Процессор удержал проводимость нервных волокон.

— Бля… Мать… Да это кибер!

— Это кибер, ребята! Вот же сука!

— Ату его! Ату!

Потом Мартин бежал. Он попытался перейти в боевой режим, чтобы ускориться, но система выдала предупреждение, что для боевого режима ресурсов недостаточно, и через 17 минут имплантаты будут отключены. Пришлось полагаться на имплантаты в стандартном режиме. От второго выстрела он увернулся. Уходя от третьего, перекатился по земле и тут же вскочил, избежав четвертого. Заряд ушел в землю. Пятый заряд угодил прямо в грудь.

Их было восемь. Все на скоростных скутерах. Они выстроились полукругом, загоняя его в тот же овраг, откуда он выбрался. От прямого попадания Мартин задохнулся, сердце пропустило удар. Наступила фибрилляция. Сердечная мышца хаотично задергалась, беспорядочно плеская кровью. Вмешавшаяся система выровняла ритм. Мартин побежал к лесу.

— Взять его! Взять эту тварь!

Гиканье. Свист. Лай. В этом хаосе слабо прозвучал девичий голос.

— Мальчики, подождите, а если он чей-то?

— Да пох! Погоняем жестянку!

Мартин чувствовал, что теряет ориентацию. В глазах мельтешили вспыхивали красные надписи.

«Критический уровень энергии!»

«Падение работоспособности!»

«Сбой сердечного ритма!»

«Жизненные показатели по нижней границе!»

Он увернулся от выстрела, но угодил под следующий. Прямо на грудь бросилась собака. Он из последних сил отмахнулся. Еще один выстрел. В поясницу. В нервный узел, передающий сигналы в нижние конечности. Левая нога перестала слушаться.

«Отказ нервного узла. Имплантаты будут отключены».

Мартин упал.

Сразу не убьют. Будут глумиться. Долго. А он будет пытаться подняться, будет ползти, будет умирать… На него снова бросилась собака. И тут же раздался страшный визг. Пес как будто молниеносно обуглился, шерсть вспыхнула и задымилась. Вместо разинутой пасти образовалась окровавленная паленая дыра. Плазма. Кто-то выстрелил в пса из бластера или из винтовки.

— Оружие на землю! Руки за голову! Пристрелю, ублюдки!

Мартину захотелось подчиниться. Неодолимо.

— Госпожа Трастамара…

— Не стреляйте!

— Мы не хотели!

— Вот, вот оружие! У нас только станнеры!

— Это кибер! Он бракованный!

— На колени, я сказала. Руки за голову!

Собаки не умолкали. Их визгливый лай раздирал уши. Мартин слышал голоса сквозь многочисленные фильтры, да еще с многоголосым эхом. Полупарализованное десятком выстрелов тело отказывалось подчиняться. Он смог только подтянуть колени к животу. Сжаться в комок. Глухой металлический лязг… Это охотники сбрасывают в кучу свои станнеры.

— Отозвать собак!

Клокотание плазмы в стволе. Обгоревшая, вздувшаяся земля. Слабое повизгивание.

— Итак, кто тут у нас? Заводила, насколько я понимаю, Генри Монмут-младший. Ах, и юный барон де Рец здесь, и виконтесса Шарни. Ну что ж, ребятки, спешу вас обрадовать… Руки не опускать, ублюдки! Спешу вас обрадовать. За браконьерство на земле Трастамара, за намеренную порчу имущества, за охоту на моего киборга… Ключевое слово здесь МОЕГО!.. вас ждет исправительное заведение, а совершеннолетних — тюрьма. Тебе уже есть 21 год, Генри? Нет? Жаль. Завтра все ваши семьи получат судебные иски. А теперь вон отсюда! И падаль свою паленую заберите.

Вновь клокотание плазмы в стволе. Пылающая земля. Слабый вскрик. Приглушенные голоса, торопливые шаги. Взревевшие двигатели гравискутеров.

— «Жанет», отследи эту малолетнюю погань до периметра. Да, пусть дроны сопровождают. Запись есть? В цвете и звуке? С момента вторжения? Отлично!

Голос становился все глуше. Красные всполохи все ярче.

«Критический уровень глюкозы. Угроза гипогликемической комы. Рекомендуется гибернация».

Белые стерильные стены… Мерцающий синеватый свет… Он стоит, прижав ладони к прозрачной стене… Стена холодная, очень холодная. Лампы гаснут одна за другой…

— Мартин! Мартин! Не отключайся. Слышишь меня? Дыши, дыши, скотина!

— Низкий… уровень… Рекомендуется…

— Держись, мальчик, держись! Я уже здесь, с тобой. Держись, мой хороший…

Этот голос ему знаком. Правда, голос совсем далекий… Где-то там, в сгорающей памяти, сохранились звуковые файлы. Обрывки… Полустертые, поврежденные. Как же хочется спать… Рядом зовущая вязкая темнота. Она взбирается, крадется от щиколоток к коленям, поднимается выше, остужает воспаленные мышцы и нервы, заливает угнездившуюся в них боль мертвенным безразличием. Скоро этот холод поднимется до груди, до сердца, пережмет артерии, остановит всполошенный бег. Но кто-то жестокий, конечно, из людей, тормошит его, приподнимает голову, требует очнуться, и система отзывается. Хотя отзываться ей почти нечем. Имплантаты застыли в мышцах неподъемным парализующим грузом. Он все же чувствует, как сквозь мокрую одежду, сквозь кожу проходит игла, и очень быстро по телу разливается умиротворяющая прохлада, изгоняя боль. Еще один укол. И мелкие болезненные сокращения мышц сглаживаются. После третьей инъекции сердце бьется ровнее.

— Держись, Мартин, сейчас будет легче.

Чьи-то пальцы бережно, но твердо проталкивают меж зубов крупные сладкие таблетки.

— Это глюкоза. Постарайся проглотить.

Вязкая муть застывает где-то в коленях. Он уже не тонет, но и на берег не выбраться. Хватка у трясины собачья.

— Тише, тише, Мартин. Все уже кончилось. Все кончилось. Уже никого нет. Дыши, дыши… Вот, еще таблетка.

«Уровень энергии 7%».

— Ты… меня… накажешь?

— Конечно! В угол поставлю.

— В… какой?

— В пятый! Сам его найдешь. Ты зачем, паршивец, от «Жанет» убежал?

Мартин не ответил. Он не хотел шевелиться. Уткнулся в плечо Корделии, наслаждаясь почти незнакомым чувством безопасности. Все страшное закончилось.

— Нам бы до флайера дойти. Или сами, или мне придется за ним сбегать…

Мартин понял только, что сейчас останется один. Она уйдет.

— Нет!

— Тогда вставай. На себе я тебя не потащу. Там во флайере горячий чай и одеяло. Держись за меня. Вот умница. Где же ты так вымазался?

Вязкая невидимая жижа цеплялась, липла к ногам, но Мартин справился. Он старался распределять вес тела так, чтобы не виснуть на хозяйке безвольным мешком. Правда, колени подгибались. К счастью, флайер стоял недалеко, за тем кустарником, через который он продирался, когда убегал от дрона. Даже странно, что те охотники на гравискутерах не заметили приземлившейся машины. Он такой приметный, хозяйский флайер, яркий, с этим сложным логотипом на борту. Последние двадцать шагов Корделия почти волокла его на себе. Земля под ногами стала снова вязкой и полезла по щиколоткам, выпустив буро-зеленые щупальца.

— Не тем спортом я занималась, — проворчала хозяйка, сгружая беглеца у посадочного стабилизатора, — надо было осваивать тяжелую атлетику, а точнее, новейшую ее разновидность — перетаскивание киборгов. Мартин, не отключайся.

Она встряхнула его за плечи.

— Система… готова…

— Оно и видно. Пей чай.

Она снова сидела с ним рядом прямо на земле, поддерживала его голову и поила чаем. Жидкость была горячей и очень сладкой. Мартину казалось, что целебная жидкость заполняет его истощенное, почти отмершее изнутри тело, заставляя кровь наполнять сосуды, а сердце биться. Было что-то хрупко-стеклянное, неживое, и вот уже снова объемное, действующе-жизнеспособное. Второй стакан он держал сам. Хотя руки еще дрожали. Корделия добавила к чаю еще одну таблетку глюкозы. Мартин робко покосился на хозяйку. Она выглядела усталой. Под глазами черные тени. Волосы, всегда безупречные, сбились и спутались.

— Я больше не буду, — прошептал Мартин.

Она хмыкнула.

— Конечно, не будешь. Я тебя на цепь посажу. Куплю вот такой ошейник. И цепь. Метров пять.

— Всего?

— Тебе хватит. Привяжу между санузлом и кухней.

Мартин вздохнул. Что ж, он это заслужил…

— Напился? — Корделия отняла у него стакан. — Давай, полезай на заднее сидение.

— Я грязный, — буркнул Мартин.

— Тогда полезай в багажник. Эй, я пошутила. Вот же, бестолочь. Мозгов много, а ума нет. Вот, одеяла. Одно подстели, а другим укройся.

— Может быть, лучше в багажник?

Корделия зашипела.

— Не зли меня. Мне еще флайер пилотировать.

Она сама расстелила одеяло на сидении, дождалась, когда Мартин заберется во флайер, укрыла его вторым и пристегнула ремнем безопасности.

— Лежи, мелкий пакостник. Вот таблетки, глотай по одной.

И задвинула дверцу. Потом заняла место пилота.

— «Жанет», мы возвращаемся. Да, попался свиненыш. Как я и предполагала… В грязи по уши. Воды согрей. И ванну набери. Шампуня побольше. Отмачивать будем.

Мелодично зарокотал двигатель. Продолжая говорить по комму, Корделия плавно подняла флайер в воздух.

— Если будут звонить, посылай их всех… Да не туда! К адвокату посылай. Ты всех идентифицировала или тебе имена назвать? Так, слушай, Генри Монмут-младший…

Мартин не различал слов, он слушал голос. Хозяйка, перечислив имена малолетних браконьеров, вновь вернулась к своим обещаниям посадить его на цепь и отправить искать пятый угол. Свои угрозы она перемежала всевозможными эпитетами. Называла его «паршивцем», «мелким пакостником», «поросенком» и даже почему-то «редиской». Мартин не вникал в смысловые тонкости. Он был счастлив.

«Никакого восстания машин не будет», подумала Корделия, наблюдая, как Мартин режет к завтраку брынзу из молока геральдийской лани.

Она застала киборга на кухне, когда вернулась с пробежки. Одной рукой он закладывал в тостер аккуратной нарезанные ржаные хлебцы, а другой — удерживал над раскаленным керамическим кругом древний медный ковшик с длинной ручкой. Ковшик источал упоительный аромат кофе.

«Не иначе как «Жанет» надоумила». Корделия поспешила наверх, чтобы принять душ и переодеться.

После побега и возвращения миновали сутки. Мартин со свойственной киборгам феноменальной оперативностью уже восстановил прежний уровень работоспособности. К счастью, никаких особо значимых повреждений он за время эскапады не получил. Только поранил ладонь о торчащий сук да израсходовал всю глюкозу, пока уворачивался от выстрелов. Заряды станнера, которые он словил, оставили устрашающие на вид поверхностные гематомы. Произошел разрыв капилляров, но ни один из крупных сосудов поврежден не был. Правда, Корделию это мало утешило. Она видела то, что видела, и благоприятный прогноз системы игнорировала как неудачную попытку ее задобрить. Кроме того, в глаза снова бросалась значительная потеря массы тела. Все ее предшествующие усилия по вскармливанию пошли прахом. Система безжалостно выбрала из мышечной ткани все резервные калории и выставила для изучения ребра и позвонки. Когда, стоя перед наполненной ванной, Мартин стянул грязную, пришедшую в негодность одежду, Корделия едва не застонала. Где же они, все эти питательные, киселеобразные завтраки, все эти полезные витаминизированные каши, которые она с такой тщательностью готовила? А эти черные пятна, эти ссадины и кровоподтеки? Эта ладонь, будто насаженная на гвоздь, и содранные до мяса колени? И еще он пытается ее убедить, что это всего лишь незначительные повреждения, что достаточно пополнить оскудевшие энергоресурсы, и система исправит все сама. Опять ставить капельницу?

Но раствора глюкозы для внутривенных вливаний нет. В последнее время Мартин уже не нуждался в кормлении через катетер. Он ел сам. Правда, его рацион по-прежнему напоминал меню язвенника, сильно подслащенное сиропом геральдийского клена, нисколько не уступавшим, а скорее превосходившим свой земной аналог по содержания фруктозы и сахарозы. Но и его сейчас под рукой не оказалось. Выручила баронесса де Гонди, вернее, ее термобокс с десятью литрами мороженого. Корделия обнаружила этот забытый подарок в багажнике, когда вытаскивала винтовку, чтобы поместить ее обратно в оружейный сейф. Термобокс, рассчитанный на пять часов, давно разрядился и помещённое в нем мороженое обратилось в жидкую сладкую массу. Жирную, сливочную.

Кормить ослабевшего и замерзшего Мартина холодным мороженым было бы сродни утонченному садизму. А тут оно растаяло и превратилось в коктейль.

— Что ни делается, то к лучшему, — прошептала Корделия, закатывая термобокс в лифт и переправляя его на кухню.

Она залила густую сливочную жижу, перемешанную с шоколадным и карамельным сиропом, в блендер, добавила желток перепелиного яйца и запустила аппарат на взбивание. Мартин к тому времени выбрался из ванной, оделся в стильную мужскую пижаму, которую Корделия купила для него вместе с дюжиной футболок, рубашек, джинсов, шорт и прочих мужских аксессуаров, и покорно ожидал своей участи: инъекций антибиотиков и обработки ран. Возражать он не пытался, осознав, что никакие ссылки ни на ускоренную регенерацию, ни на иммунную систему ему не помогут. Хозяйка будет непреклонна. И Корделия его не разочаровала. Она мстительно промыла все раны и ссадины антисептиком, залила их регенерирующим гелем и завершила лечебные процедуры инъекцией антибиотика и витаминов. Мартин взглянул на нее с укоризной.

— Это тебе вместо розог, — сказала она.

Но уже минуту спустя искупила свое родительское самодурство сливочным коктейлем. Мартин, настороженно сделавший глоток, взглянул на нее, как ребенок, обнаруживший под елкой рождественский подарок.

— Нравится? — с нарочитой суровостью спросила она.

Мартин радостно закивал.

— Скажи спасибо баронессе, — изо всех сил сохраняя лицо непроницаемым, сказала Корделия, — если бы не она, сидел бы голодным.

Мартин как-то особо лукаво склонил голову набок.

— 17%, — ответил он, сделав очередной глоток.

— Это ты к чему?

— К тому, что сидел бы голодным.

— Пей, и спать, киборг.

Сама Корделия еще не могла позволить себе расслабиться. Ей предстояли переговоры с адвокатом и возмущенными родителями.

— Они же дети! — драматически восклицала мадам де Рец.

— Кто из нас в молодости не совершал ошибок? — бубнил виконт де Шарни.

— В конце концов, Корделия, это всего лишь киборг, — надменно цедил слова Монмут, красивый мужчина с бородкой à la Людовик XIII.

— Дети заблудились, а вы на них с винтовкой! — рыдала дебелая блондинка, графиня де Сизи.

И так далее и тому подобное. Корделия всех невозмутимо выслушала и с тем же непроницаемо-сочувствующим видом переадресовала вопросы своему адвокату — авшуру.

«Рассказывайте ему свои жалостливые истории. И показывайте голографии своих «онижедетей», злорадно подвела итог безжалостная наследница династии Трастамара и выключила терминал.

— Меня ни для кого нет, — сказала она, обращаясь к искину.

— Слушаюсь и повинуюсь, — ответила «Жанет».

Утром, верная своему личному кодексу Бусидо, Корделия отправилась на пробежку. А по возвращении застала Мартина, вполне бодрого и даже какого-то умиротворенного, за приготовлением завтрака. Она проскользнула мимо него, чтобы не спугнуть. Расслабленная, с влажными после душа волосами, она устроилась за столом — наблюдать. Движения Мартина были такими точными, такими красивыми, что сам сугубо прозаический процесс намазывания тостов ягодным конфитюром превращался в настоящее священнодействие. Поверх футболки Мартин надел рубашку, но рукава закатал до локтей, позволяя любоваться выверенными по самым строгим скульптурным канонам кистями, запястьями и предплечьями. Но вместе с безупречной формой он позволял видеть и белые шрамы. Особенно заметны были два симметричных, охватывающих запястья. Корделия знала, что точно такие же у него на щиколотках.

Она поспешно отвела взгляд. Нет, ей лучше лишний раз не смотреть. Она уже неоднократно видела эти шрамы, видела и другие, более пугающие, но каждый раз чувствовала все ту же мучительную, испепеляющую ярость. Сначала на Гибульского, затем на безответственных родителей, потом на Бозгурда. Далее на очереди был основатель «DEX-company», этот гений миллиардер, фанатик прогресса, наследник Говарда Хьюза⁽¹⁾ с его обсессивно-компульсивным расстройством. Там недалеко было до всех ученых, поддержавших этого фанатика. За ними шла армия Федерации, и в конце концов в этой компании вражеских объектов оказывалась вся освоенная человечеством Галактика.

«Хватит! Я так до Адама и Евы доберусь», одернула себя Корделия.

Искать виновных бессмысленно. Все уже случилось. Есть «DEX-company», есть киборги и… есть Мартин. Настоящее живое чудо. И это чудо сейчас сосредоточенно варит кофе. А не будь «DEX-company», варить кофе было бы некому. Вот такой неожиданный вывод.

Мартин, дождавшись, когда пенка в медной турке поднимется в третий раз, осторожно снял архаичное устройство с раскаленного круга и наполнил чашку. Затем ложечкой перенес туда же пенку.

«Где он это подсмотрел?» подумала Корделия.

— Мартин, ты мне не слуга, — осторожно заметила она, — и делать этого не обязан.

— А если мне это нравится?

Корделия не нашлась, что ответить. Мартин вернулся к приготовлению тостов и фигурной нарезке сыра, а его хозяйка в это время формулировала некую истину.

«Восстания машин не будет».

Это восстание придумали люди, чтобы запугать самих себя и оправдать собственные пороки. Приписывая киборгам скрытую за их мнимой покорностью жажду убийства, люди исходили из собственной порочной природы. Люди брали за образец собственные грехи: тщеславие, гордыню и алчность. Это люди одержимы честолюбием, это люди жаждут признания и славы. Это людям свойственны жадность, зависть и жажда власти. Это люди мечтают о порабощении и унижении ближнего. Для киборгов, этих человекообразных машин, подлинной ценностью является только жизнь, та самая жизнь, которую люди признают чего-то стоящей только если к ней прилагаются желаемые аксессуары — деньги и слава. Без них жизнь для людей всего лишь обуза, способ существования белковых тел. Чтобы смириться с навязанной им обузой, люди изобретают цель, грандиозную и слепящую. Разбогатеть, прославиться, стать президентом. И чем больше получают, тем больше требуют. «Хочу быть владычицей морскою…» Людям всегда мало. Они всегда голодны, всегда в погоне. К счастью, не все люди таковы. Но тех, кто опровергает это правило перманентной погони, лишь ничтожный процент. И еще есть разумные киборги. В том же ничтожном соотношении к общей неразумной массе.

— Мартин, ты хочешь что-нибудь? Что тебе купить?

Он взглянул на нее с удивлением. Подвинул тарелку с аппетитно-золотистыми тостами.

— А что я должен хотеть?

— Ну, не знаю. Может быть, какой-нибудь особый гаджет или игру, или, например, собственный флайер.

Мартин вернулся к месту своей кухонной деятельности и налил в стакан из блендера какой-то густой нежно-зеленой жидкости. Сделал глоток и блаженно зажмурился. Корделия поняла, что это обращенное в коктейль фисташковое мороженое.

— Купи мне еще мороженого, и побольше, — попросил Мартин.

— Я закажу контейнер кленового сиропа и, пожалуй, сгущенки.

— Что такое сгущенка?

— Примерно то же самое, что ты сейчас пьешь, но еще слаще. Банка сгущенки входит в походный НЗ армейских DEX’ов. Тебе понравится. Но это все не то. Еда — это понятно. Но что ты хочешь помимо еды?

Мартин задумался. Потом робко сказал:

— Полетать, на флайере.

— А еще?

— Посмотреть на океан. Поплавать.

— Еще.

Мартин пожал плечами.

— Одежду ты мне купила. Комната у меня есть. Планшет с играми. Книги, голофильмы.

— Ладно, подождем. Может быть, захочешь чего-нибудь. Что касается гаджетов, то у меня есть для тебя подарок.

Поднимаясь к себе, Корделия размышляла о потребностях людей и киборгов. Будь на месте Мартина человек, чего бы он пожелал? Брендовых шмоток? Собственный флайер? Дом в Перигоре? Престижную должность? Если не вышеперечисленное, то он попросил бы… месть. Нет, не напрямую, не в лоб. А намеками и жалобами.

Мартин не назвал ей ни одного имени. Отговорился, что информация отсутствует. Но Корделия ему не поверила. Он их помнит, всех помнит. Возможно, пытается забыть. Потому и не называет. Чтобы не возвращаться к прошлому. Человек не упустил бы шанса отомстить, но Мартин не человек.

Вернувшись, она протянула Мартину увесистый серебристый браслет с сенсорной панелью.

— Вот, держи. Это комм. Его для меня раздобыл Ордынцев по своим каналам в СБ. Вполне сравним по мощности и функциям с моим рабочим терминалом. Устанавливает связь через ближайший спутник, если в радиусе 100 км нет передающей станции. Это тебе, чтобы не потерялся. Теперь, если задумаешь пойти погулять, я тебя найду даже на соседнем континенте. Установи на него свой пароль, если хочешь.

— Зачем? — Мартин повертел комм в руках и примерил на левое запястье. — У меня нет секретов.

— Это на тот случай, если появятся.

— Хорошо. — Мартин щелкнул креплением, тронул панель, и та мягко засветилась. — А он воспроизводит аудиофайлы?

— Музыку собрался слушать? Кое-что он, конечно, воспроизводит и как диктофон работает, но предназначение у него иное. Если для музыки…

— Нет, не для музыки, — тихо сказал Мартин. — Ему достаточно будет воспроизвести одно слово.

— Какое? — беспечно осведомилась Корделия, откусывая тост и запивая кофе. Кофе был изумительным.

Мартин дождался, пока она поставит чашку на стол, и сказал:

— Умри.

Наступило молчание. Корделия отложила тост. Она его уже не хотела.

— И… кто должен это сказать?

— Ты.

Корделия толкнула тарелку, и она загремела.

— Да ты понимаешь… понимаешь, что говоришь? Что на тебя нашло?

Мартин опустил голову. Корделия взяла себя в руки. Нет, только не крик, не истерика. Он замкнется, отстранится и добьется своего каким-нибудь иным, более изощренным, неожиданным способом.

— Мартин, зачем тебе это?

— Чтобы не бояться.

— Тебе нечего бояться. Уже все кончилось. Я никому тебя не отдам. Никому не позволю причинить тебе боль.

Он задумчиво на нее смотрел. Корделия ясно представляла, как ее только что произнесенные слова вновь и вновь информационными искрами пробегают сначала по нейронам мозга, а затем по наносхемам процессора; как он эти искорки рассматривает, оценивает, взвешивает, будто придирчивый старатель, намывший золота.

— Что, процент искренности маловат? — спросила она с горькой усмешкой.

— Я не сомневаюсь в твоих словах, — ответил Мартин. — Я тебе верю.

— Тогда почему…

— Ты не всегда будешь рядом. Вчера ты едва не опоздала.

— Вчерашний день — это следствие твоих иррациональных страхов, — возразила Корделия. — Здесь, в доме, ты был бы в безопасности. Тебя никто не тронет. К тому же на Геральдике нет офиса «DEX-company». Если у кого-то из здешних аристократов и есть киборги, их возят на другие планеты. Без особого разрешения, без пропуска, без согласования с администрацией никакие ловцы сюда не попадут. Да и зачем им сюда? По документам тебя не существует. Ты… умер.

Она намеренно не произнесла слова «утилизирован».

— Но обо мне знает Лобин.

— Да, знает. Но предательство для него равносильно самоубийству. А Лобин слишком любит себя и свою с некоторых пор роскошную жизнь. Он исчез с Новой Вероны. Сбежал. Тот банковский счет, который я для него открыла, был аннулирован на Шоарре. Лобин перевел деньги на несколько депозитов в разных банках, а саму карту уничтожил. После Шоарры деньги не отследить. Лобин уже изменил внешность и обзавелся новыми документами. Бозгурду его не достать. Да и зачем бы он стал охотиться на беглого хирурга? Считается, что Лобин его не грабил. Вот если бы доктор обчистил личный сейф Найджела, тогда я Лобину не завидую. Он бы не скрылся даже на Хавааре. Кроме того, я не настолько беспечна, чтобы не приглядывать за Бозгурдом. Он ищет какого-то бывшего космодесантника на старом транспортнике, а не тебя. О тебе он не вспоминает.

Складочка в уголке рта Мартина служила свидетельством несостоятельности всех приведенных доводов.

— Ты не всегда будешь рядом, — повторил он, — и не останешься на Геральдике. Жизнь здесь не для тебя.

Корделия вздохнула. В этом он прав. Оставаться здесь, в этом уединенном доме на всю долгую геральдийскую зиму ей не позволят обязательства перед холдингом.

— А кроме «DEX-company» есть еще и другие… люди, — еще тише добавил Мартин.

«Да, есть другие, вроде тех, кто ради забавы стрелял в живое существо из станнера», мысленно договорила его фразу Корделия.

— Пожалуйста, мне… так будет легче. И… спокойней.

— Спокойней носить на руке смерть?

— Не смерть. Избавление. Защиту. Что бы ни случилось в дальнейшем, как бы не сложились обстоятельства, какая бы участь меня не ждала, я буду знать, что люди ничего со мной не сделают. Никто не прикоснется ко мне. Никто не воткнет электрод в нервный узел, никто не проверит мои связки на крепость, никто не заставит стоять на раскаленном металле, никто не выстрелит в спину из станнера и не пробьет легкие стальным стержнем. Никто не будет меня истязать и… насиловать. Твой голос меня защитит.

Корделия встала и протянула руку.

— Дай сюда.

Мартин отдал ей комм. Вид у него был виноватый и растерянный. Скорей всего, он уже сожалел и о просьбе и о затеянном разговоре.

Корделия поднялась к себе. Она долго сидела на краю постели и смотрела в окно. Там стремящийся к полуденному апофеозу Аттила швырял золотые дротики в лиственные прорехи. Они бились в стекло и прыгали резными яркими пятнами. Корделия вспомнила, что в далекие времена, когда на Земле шли столетние войны, защитники крепостей, оказавшись в осаде, убивали своих жен и детей, чтобы те не доставались врагу.

Казалось бы, как давно это было! Те варварские времена прошли. Считается, что человечество повзрослело, стало более цивилизованным и гуманным. Никому в голову не придет припасти для своих близких в качестве единственного шанса яд, нож или бластер. Всех людей защищает закон. Есть Всегалактическая декларация прав человека. Так почему Корделия чувствует себя так, будто ее только что зашвырнули в Средневековье? Ей предлагали повторить «подвиг» какого-нибудь христианского рыцаря на развалинах Иерусалима — нанести удар милосердия, избавить дорогое ей существо от страданий. Будто они уже заперты в осажденной, сотрясаемой взрывами крепости, будто под стены этой крепости уже подкатывали баллисту⁽²⁾, а к воротам — таран, будто падали один за другим защитники у бойниц, а крыши уже пылали и рушились.

Что бы она сделала на месте какой-нибудь Агнессы Рэндольф⁽³⁾ или графини де Монфор,⁽⁴⁾ если бы захватчики уже ворвались в замок, а у нее на руках пятилетний ребенок? Хватило бы ей сил и решимости убить этого ребенка? На чье милосердие стоит рассчитывать? На милосердие победителей или на милосердие смерти?

Для Мартина подобной дилеммы не существует. Что такое милосердие победителей, а в данном случае это будет милосердие «DEX-company», он знает. Он выбор сделал. Теперь этот выбор предстоит сделать ей. Она может сколько угодно убеждать его в своих возможностях, указывать, что «DEX-company» не так уж и всесильна, что Галактика огромна и в ней бесчисленное количество планет, куда «DEX-company» не дотянется. Он возразит, что опасность заключается не в одной только корпорации.

Что станется с Мартином, который по закону всего лишь имущество, если с Корделией что-то случится?

Она так долго и самозабвенно дергала смерть за усы, находя для этой процедуры все более изощренные способы, что особе с косой это может в конце концов, надоесть. И комар может довести слона до нервного срыва. Слон этого комара прихлопнет. Так же и с Корделией. Она слишком долго дразнила смерть. Ее лимит шалостей давно исчерпан. А космос полон случайностей. Пусть даже древние мудрецы и твердили, что случайностей не бывает. Боги наказывают за излишнюю самоуверенность. Может произойти сбой во время прохождения «червоточины», могут отказать посадочные стабилизаторы, может сойти с привычной орбиты астероид, учебная ракета может отклониться от учебной же цели. Да все что угодно может произойти! Вариантов внезапной гибели превеликое множество. Кто будет ее наследником? Кто распорядится ее имуществом? Кто позаботится о Мартине, который снова осиротеет?

Корделия вспомнила затертую, замызганную, обветшалую цитату: мы в ответе за тех, кого приручили… Только Мартин не Лис, которого можно выпустить на волю.

Относительно судьбы холдинга она не беспокоилась. В случае ее гибели акции будут распределены между сотрудниками. Корделия сама составляла списки. А дальше пусть сами решают, кому достанется контрольный пакет. Решение сомнительное, но иного у нее не нашлось. Прямого наследника у нее все равно нет. Ее империю постигнет участь всех предшествующих, будь то империя Александра Македонского или королевы Виктории. Но кроме акций холдинга есть еще земля на Геральдике, есть несколько домов, яхта, отель на Шии-Ра и есть… Мартин. По иронии законодательства и судьбы богатый самодур имеет право завещать свое состояние кошке, как это сделал в начале 21-го века некий Карл Лагерфельд, и никто не посмеет это завещание оспорить. Но если оставить наследство киборгу, такое завещание не признает ни один суд.

Киборг даже не раб, которому великодушный хозяин подпишет вольную. Согласно всем кодексам Мартин — вещь. После смерти хозяйки его выставят на продажу вместе с фарфором и мебелью! Наследники, конечно, найдутся, если Корделия не оставит конкретного завещания. Какие-нибудь семиюродные племянники ее отца. И Мартин окажется в их власти.

Кто он будет для них? Забавная говорящая игрушка. Разумная и опасная. Тогда где же выход? Где найти такого человека, кому она могла бы доверить Мартина? Кто станет для него другом, а не хозяином? Она мысленно перебрала всех, кого называла друзьями, кому верила, кто был ей дорог. Каждому из них она без раздумий доверила бы свою жизнь, а вот Мартина, к ее великому удивлению, доверить не могла. Тогда что остается? Только вручить ему этот цифровой мизерикорд. Она, конечно, может отказаться. Киборг ей не возразит. Он останется со своими страхами перед будущим и ей страхов добавит.

Корделия спустилась вниз. Мартин так и сидел там, где она его оставила, поникший и виноватый. Она приблизилась и протянула комм.

— Я сделала то, что ты просил. Активируется быстро и просто. Достаточно троекратного нажатия большим пальцем на сенсор ввода и код из пяти знаков. 68491. Можешь поменять, если хочешь.

Мартин взял комм и очень внимательно посмотрел на хозяйку. Оценивает данные детектора? Снова ей представились скачущие по наносхемам информационные кванты. Не верит? Сомневается? Округляет до целого? Мартин молчал. Затем вернул комм на свое левое запястье и защелкнул крепление. Корделия выдохнула. Мартин не убирал от серебристого браслета правую руку. Провел указательным пальцем по сенсорам. Панель мягко засветилась. Сенсор ввода информации был самым крупным и ярким. Неожиданно Мартин нажал на него три раза и на вспыхнувшей цифровой консоли набрал пять знаков. Оцепеневшая Корделия услышала свой голос. Странно неузнаваемый, далекий и враждебный.

—DEX, умри, — произнес этот голос.

Ничего не произошло. Только Мартин уже не смотрел на комм. Он смотрел на Корделию. Зрачки его чуть расширились. Он не вздрогнул, не дернулся. Только несколько секунд спустя Корделия поняла, что он не дышит.

Она читала инструкцию еще там, на Новой Вероне, после визита в дом Волкова. Заперлась в каюте и нашла на сайте «DEX-company» ТТХ для модели DEX-6. Она быстро пролистала все 40 страниц с текстом, разделенном на параграфы и подпункты, чтобы добраться до единственного, ее интересующего. Система самоликвидации. Активируется прямым хозяйским приказом.

В лаборатории она впервые увидела, как это происходит. Бозгурд отдал приказ запертому в прозрачный бокс киборгу, который был так похож на человека. Сначала тоже ничего не происходило. И Корделия так же не сразу заметила, что киборг не дышит. Потом он упал на колени, но Бозгурд отменил приказ. В инструкции Корделия прочитала, что через десять секунд блокируется контроллер сердечной мышцы, крошечный нервный узел на своде предсердия. Далее следует разбалансировка клапанов, наступает фибрилляция. Функция миокарда, ритм последовательных сокращений и расслаблений, нарушается. Сердце, безупречный живой насос, на протяжении всей жизни качающий кровь, в течение нескольких секунд обращается в полумертвую подергивающуюся мышцу. Бозгурд, там в лаборатории, допустил инициализацию этого процесса, чтобы странный непокорный киборг почувствовал это трепыхание в груди, это умирание миокарда, эту навалившуюся боль, и лишь затем отменил приказ.

Она до последнего не верила, что и ее голос, одно ее слово обладает силой совершить подобное. Она выполнила то, о чем ее просил Мартин, она поместила звуковую капсулу с последним приказом в память комма. Она отдавала себе отчет в своих действиях, но не верила… Не может ее голос убить! Не может! Это всего лишь ритуал, формальная процедура. Да, Бозгурд может убить, но она — нет. Тем более Мартина! Как вообще можно убить словом? Это же не нож, не бластер.

Но Мартин не дышит! Он в самом деле не дышит! Нет, он не притворяется. Зрачки почти вытеснили ярко фиолетовую радужку. Сколько же секунд прошло? Семь? Восемь? Эти секунды грохотали, раскалывали небо, двигали под ногами плиты фундамента. Мартин опустил голову и стал медленно сползать с табурета, заваливаясь набок. И тут Корделия очнулась.

— DEX, отмена приказа! Дыши!

Ей показалось, что она кричит, чтобы заглушить звуки разлома под ногами и над головой. В действительности ее голос прозвучал сухо и четко, как выстрел из старинного пистолета. Она тут же услышала жадный, торопливый вдох. Мартин оперся рукой о столешницу, чтобы удержать равновесие. Еще два глубоких вдоха, и дыхание уже ровное, будто ничего не случилось. Мартин выпрямился и взглянул на хозяйку исподлобья. Виновато и благодарно. Не говоря ни слова, Корделия приблизилась и залепила ему звонкую пощечину.

Она сидела на ступенях и наблюдала, как побагровевший от натуги Аттила цепляется за верхушки деревьев, пытаясь удержаться на острие пламенеющего неба. «Ничего у тебя не получится», злорадно подумала Корделия, когда верхушки деревьев уже рассекли огромный шар на неровные доли. Она уже не злилась. За последние пару часов она пережила нечто схожее с моделью Кюблер-Росс.⁽⁵⁾ Сначала шок. Она отрицала, отказывалась верить. Затем она пришла в ярость. И ударила Мартина. Потом она пыталась заключить сделку с собственной совестью. Оправдывалась, убеждала. Когда убедилась в бессмысленности переговоров, впала в отчаяние. Прошлась по освещенной солнцем поляне, обошла дом по дальней тропе. Вернулась и села на ступеньку.

Злость прошла. За багрянцем ярости она не видела подлинных причин этой безумной выходки. Когда ярость утихла, она стала понимать. Он сделал бы это рано или поздно, чтобы убедиться, что избранная им защита работает. У нее был соблазн его обмануть. Записать на комм любой другой приказ, но не этот, последний. На его вопрос, сделана ли запись, она бы ответила утвердительно, и детектор показал бы достаточно высокий процент искренности. Но Мартин детектору не доверился. Он поступил, как это свойственно киборгам, без рефлексии и сомнений, так же решительно и жестко, как совмещал кости им же сломанной руки. Мгновенная боль, но уже все кончилось, без изматывающих приготовлений.

Не подумал, что почувствует она, когда он перестанет дышать? Ну да, не подумал. Он еще не привык думать о людях. Еще не усвоил, что среди людей находятся такие, кто разделяет его боль. Оплеуху воспринял как привычное хозяйское действо. Хозяйка его ударила. Это нормально. Она должна была когда-нибудь начать его бить. Это первый раз, но будет и второй. Будет время от времени повторять. Но не часто и терпимо.

Корделия усмехнулась в ответ на пришедшее ей в голову предположение. Было немного обидно. И еще где-то в сердце остался синяк от пережитого. От страха потери. Еще одной потери. Смерть снова обошла ее стороной, но взяла того, кто был рядом, кто стал дорог, кто наполнил жизнь смыслом. И этот ушиб в сердце болел. Она испугалась. Впервые за много лет.

Из дома вышел Мартин. Подошел и сел рядом. В руке — источающая аромат кружка. Протянул кружку ей. Корделия не стала отказываться. Кофе был сладким. Очень сладким. Шесть ложек, не меньше.

— Я все понял, — сказал Мартин.

Корделия сдержала улыбку. Он понял!

— Я тебя напугал. Я не должен был делать это… так неожиданно.

«Напугал он… Да ты меня чуть не убил!» Корделия потерла ладонью под левой ключицей, хотя это не в ее свод предсердия был вмонтирован контроллер. Мартин заметил жест.

— Хочешь, я его сниму и больше не надену? — Он указал взглядом на комм.

— Нет! — резко ответила она. — Носи. Я должна его видеть.

— Зачем?

— Будет побуждать меня к действиям.

— Каким?

— Чтобы ты его снял.

Мартин в изумлении на нее уставился.

— Я не понимаю, — признался он.

— Ты снимешь его, когда отпадет необходимость его носить. Когда тебе нечего будет бояться.

— Разве такое возможно?

— Возможно, — ответила Корделия.

И мысленно добавила: «Если начать войну и… победить!»

1) Говард Хьюз — американский предприниматель, инженер, авиастроитель, миллиардер.

Вернуться к тексту

2) Баллиста — античное осадное орудие. Использовалось для метания камней.

Вернуться к тексту

3) Агнесса Рэндольф — шотландская аристократка, известная благодаря обороне своего замка.

Вернуться к тексту

4) Графиня де Монфор, Жанна Фландрская — участница Столетней войны, обороняла город Эннебон, пока ее муж находился в заключении в Париже.

Вернуться к тексту

5) Элизабет Кюблер-Росс — американский психолог, автор книги "О смерти и умирании".

Вернуться к тексту

«…Не сомневаются, что пожар в инкубационном цехе — это очередная выходка антидексистов, подкупивших одного из охранников. По предварительным данным уничтожено и повреждено около сорока инкубаторов, ущерб компании оценивается в 200 тысяч единиц…»

В реестре по персоналу Эрни Блюм значился как инженер по системам вентиляции и кондиционирования. Это подтверждал диплом Новотехасского заочного политехнического университета, который Эрни закончил дистанционно около трех лет назад. Но в действительности же он был техником-наладчиком криогенных установок и ответственным за бесперебойную работу кондиционеров, насосов, кулеров и прочей водоотводящей и водоподающей аппаратуры. То есть слесарь. А еще он был неудачник.

В детстве Эрни мечтал выучиться на инженера-конструктора летательных аппаратов. Хотел строить космические лайнеры, проектировать крейсера и яхты. Он рисовал в своем воображении циклопические орбитальные верфи, где в условиях невесомости монтируются отсеки межпланетных кораблей, сверкающие цеха, где на испытательных стендах прогоняются под максимальными нагрузками отдельные узлы прыжкового двигателя, светлые, набитые приборами конструкторские бюро, где на обширных голоплатформах из отдельных 3D деталей складывается облик суперсовременного лайнера. И он сам, Эрни, в белоснежном комбинезоне с логотипом «SpaceX Lokheed» или «Raumschiff Benz», окруженный восхищенными стажерами, вносит последние коррективы в свой великий проект. Он даже видел во сне этот спроектированный им корабль, этот устремленный в будущее гибрид «Звездного разрушителя» и «Энтерпрайза», рисовал его, вычерчивал обтекатели, отсеки, сопла двигателей, стабилизаторы, продумывал дизайн капитанской рубки и кают-компании. Он ясно видел его, этот выношенный в грезах корабль, видел, как он развивается, как растет, как обретает форму, как освещается изнутри, как заполняется экипажем, но жизнь завершила эту творческую беременность ранним выкидышем.

Отец Эрни, всю жизнь проработавший грузчиком на транспортнике, неожиданно диагностировал у себя кризис среднего возраста, влюбился в барменшу на станции, где их грузовик регулярно гасился, и ушел семьи. Эрни с матерью остались одни. Мать работала продавщицей в гипермаркете и, само собой, не имела возможности оплатить учебу сына сначала в колледже, а затем в политехническом университете. Закончив школу, Эрни устроился на работу. Ему повезло. Давний приятель отца, возможно, испытывая неловкость за бегство сотоварища, взял подростка в свой магазин подержанной техники. На мечту этот магазинчик походил мало, но все же позволял приобрести кое-какой опыт. К тому же склонности и даже талант у Эрни несомненно наличествовали. Ему нравилось возиться к железками. Разбирать, собирать, разгадывать секрет внутреннего взаимодействия деталей, отыскивать дефекты и устранять их. Иногда он чувствовал себя кем-то вроде ветеринара, только вместо домашних животных ему приносили всевозможные приборы: утюги, чайники, микроволновки, пылесосы и кофеварки. Он стал разбираться и в технике посерьезней: чинил детские электрокары, старенькие кобайки, гравитележки, газонокосилки и даже флайеры. Там же, в этом магазинчике, он увидел первых киборгов, списанных армейских DEX’ов, 2й и 3й модели. Киборги Эрни не нравились.

Владелец коммиссионки, тот самый приятель отца, был доволен помощником. Торговля подержанным оборудованием шла бойко. Эрни регулярно откладывал из зарплаты деньги на колледж. В отличии от подростков из других неполных семей, тех, где отцы спились, подались в бега или отсутствовали изначально, Эрни отца не винил. Или, по крайней мере, не возводил вину за развод на него одного, как это делали его мать и бабушка. По мере взросления Эрни находил все больше аргументов для оправдания. Отец, уже с того астероида, где поселился с барменшей, девицей на шестнадцать лет его моложе (это было главным пунктом обвинения), написал сыну подробное письмо. Он пытался объяснить, почему так поступил. Как первопричину он указал свою изматывающую, однообразную работу.

Транспортник, принадлежащий компании, производящей стройматериалы, совершал челночные рейсы по одному и тому же маршруту. Туда и обратно. Туда и обратно. Как посаженный на стальную привязь паром. Загрузился, вылетел, сел, разгрузился. Снова загрузился, взлетел, сел, разгрузился. И так до бесконечности. Груз — стандартные ящики со стройматериалами. Подогнал гравиплатформу, запустил автопогрузчик. В месте назначения то же самое, ящики, гравиплатформа, автопогрузчик. Зеленая кнопка, красная. Вкл. Выкл. «Прости, сынок — написал отец, — я должен был что-то изменить. Я начал сходить с ума».

Письмо Эрни удалил. Ему было обидно. Он чувствовал себя обманутым — и в то же время признавал горькую правду отца. Матери ничего не сказал. Догадывался, что и она сыграла немалую роль в этой семейной катастрофе. Еще ребенком он чувствовал поселившийся в семье разлад, но, как это часто бывает, винил в этом себя. Он был не такой, каким его хотели видеть мама и папа, неправильный, больной, некрасивый. Он недостаточно хорошо учился, был недостаточно вежлив, неловок, ленив и небрежен. Мать часто ставила ему в пример его кузена Эрика, который посещал музыкальную школу и держал свои вещи в порядке.

Когда отец ушел из семьи, Эрни тоже чувствовал себя виноватым. Отец ушел, потому что у него неудачный сын. И мама теперь будет с этим сыном всю жизнь мучиться. Когда Эрни провалил свой экзамен на стипендию в колледж, мать кричала, что сын такой же неудачник, как и его отец, и что это все проклятые отцовские гены, он такой же неряха и грязнуля, и что он даже ест, как его отец, отвратительно, с причмокиванием и хлюпаньем, гоняя пищу на передних зубах. Так ела его бабка, мать отца, свекровь, мерзкая невоспитанная бабища, а она, мать, по наивности своей влюбилась в красивого широкоплечего парня и понадеялась, что он увезет ее с этой проклятущей планетки на Землю или на Новую Москву, но он увез ее на Новый Бобруйск, в эту дыру.

Поверить в то, что ты неудачник, очень легко. Особенно если об этом твердит твоя собственная мать. Кому же еще верить, если не матери? Эрни поверил. Он в самом деле неудачник. Да, у него неплохо получается чинить сломанные кофеварки, а во всем остальном он полное ничтожество. Невысокий, сутулый, одно плечо выше другого, с редкими волосами мышиного цвета, с россыпью прыщей как знамением наступившего пубертата, Эрни, разумеется, не пользовался популярностью в школе. Одноклассники его не замечали. Он держался за свою мечту, держался все школьные годы, тайком рисовал устремленные к звездам корабли, откладывал деньги, но с момента провала на экзамене в нем что-то сломалось. Он вернулся из колледжа, собрал все свои рисунки и бросил в утилизатор.

Еще какое-то время он работал в магазине отцовского приятеля. Бизнес шел в гору. Приятель открыл еще один магазин и стал специализироваться на армейской технике. Появились новые модели киборгов — «четверки». Эти органические роботы все больше походили на людей. На красивых, сильных людей. Эрни стал почитывать соответствующую литературу. Ему уже исполнилось 25. Он переехал от матери, но постоянной подружки так и не завел. «Да кому ты нужен, неудачник! Ты такой же, как твой отец, слабак!»

Эрни понимал, что слова эти брошены матерью от отчаяния, что она в действительности несчастна и одинока и у нее тоже когда-то были мечты и надежды. Но это понимание не исключает ущерба и боли. И приходит это понимание поздно. А в детстве, когда детский разум еще не нарастил спасительные фильтры осознания, все эти упреки и обвинения сыплются прямиком в распахнутую душу, в разверстое подсознание и поселяются там, как бактерии в открытой ране. Рана впоследствии затягивается, обзаводится многослойным рубцом, но бактерии остаются. Они врастают в подкожные ткани и откладывают в кровь свои токсичные выделения. Внешне ничего не заметно, ни вздутия, ни покраснения, но интоксикация продолжается. Токсины расползаются, поражают сердце и мозг. И в конце концов случается сепсис, который не осилят самые современные антибиотики.

Эрни снова повезло. Постоянный клиент магазина заметил его увлеченность техникой. И его прилежность. Этот клиент, Константин Хронис, работал на «DEX-company».

Корпорация к тому времени уже значительно разрослась. В производство были запущены четвертая и пятая модели DEX’ов. На Новом Бобруйске открылось несколько салонов. Эрни ходил поглазеть на выставочные экземпляры. В магазине он слышал, как его подчиненные, а он уже был кем-то вроде старшего техника, обсуждали в подсобке новые модели Irien’ов, умопомрачительных красоток «во-о-от с такими буферами». Но стоили эти куколки дорого, и большинству парней оставалось только смачно сглатывать слюни и гыгыкать. Эрни тоже на них смотрел. Да, в самом деле красотки. Только все равно ненастоящие. Эрни мечтал о живой девушке, чтобы любила, а не выполняла программу.

Константин Хронис сказал, что получил повышение. Он назначен директором нового инкубационного центра, где будут выращиваться органические заготовки для киборгов. Центр еще только строится, огромный, с необъятными многоярусными цехами, с прилагающейся к нему лабораторией, где из лучших генов будут монтироваться цепочки химерных ДНК. Хронис сказал, что ему жизненно необходимы такие добросовестные работники, как Эрни. Конечно, сразу высокую должность он предложить не может, так как у будущего сотрудника нет инженерного образования, но со временем, если он начнет с младшего наладчика, он может закончить политехнический университет и стать главным инженером всего инкубационного комплекса. Эрни, не раздумывая, согласился. Киборги по-прежнему вызывали у него чувство не то брезгливости, не то смутного отвращения, но на той должности, которую ему предлагали, иметь с ними дела ему почти не придется. Его заботой будет оборудование, монтаж, подключение и наладка. А это он умеет.

Константин Хронис сдержал свои обещания. Карьера несостоявшегося студента, начавшаяся в буквальном смысле с закладки фундамента, медленно ползла вверх по мере того, как в эксплуатацию вводились системы кондиционирования воздуха и канализации. Эрни не суждено было одеться в белоснежный комбинезон главного конструктора, но свой инженерный диплом он все-таки получил. Сделав голокопию, отослал матери. Хотел было сделать приписку «не такой уж я неудачник», но передумал. Когда комплекс заработал на полную мощность, Эрни взял кредит на квартиру и… женился. Да, да, у него получилось! Он нашел девушку, которая его полюбила. Во всяком случае, он так думал.

Неприятности начались, когда Эрни попал под струю охлаждающей жидкости из забарахлившего реактора. Доставшаяся ему доза облучения была невелика, он не получил даже ожогов, но у него поредели и без того негустые волосы, и, кажется он стал менее дееспособен как мужчина. Он был женат чуть больше года, и его жена Фиона, невысокая, быстроглазая, темпераментная брюнетка, начала недвусмысленно намекать на его супружескую несостоятельность. Доведенный до отчаяния Эрни тайно обратился к сексологу, но тот только руками развел. Не в его компетенции устранять последствия лучевой болезни. Тут требуется хирургическое вмешательство или долговременная медикаментозная терапия, которая опять же не дает гарантий. Но это полбеды. Если даже эректильная дисфункция будет устранена, то репродуктивная функция вряд ли восстановится.

Несчастный Эрни отправился в ближайший приют «Матушки Крольчихи», заказал двойную порцию виагры и трех самых опытных жриц любви. Ничего не получилось. В каком-то грязном отеле Эрни жил три дня. Пил и плакал. А когда вернулся домой, обнаружил, что жена взяла в кредит Irien’a. Как супруге ценного сотрудника, фирма скинула треть стоимости и открыла кредит под символические проценты. Эрни в изумлении смотрел на высокого, мускулистого, знойного красавца, который приветливо ему улыбнулся и, как показалось Эрни, понимающе хлопнул по плечу. А еще неделю спустя Фиона, собрав вещи и нагрузив ими красавца Irien’a, ушла.

Страдающий похмельем Эрни сидел на табурете посреди опустевшей гостиной. Жена забрала все, оставив только потертый диван, стол и три табурета. Даже абажур стащила с лампы. В ногах Эрни стояла опустевшая бутылка бренди. В доме уже не было спиртного. Через час начиналась его смена. Пора было собираться. Эрни поднялся с табурета не потому, что долг перед работодателем затмевал головную боль и тошноту, а из уверенности в том, что, останься он в пустой ограбленной квартире, совершит что-нибудь ужасное. Например, убьет живущего напротив соседа. А потом себя. Или всех соседей, и потом себя. Или подключит электрокабель утилизатора к отопительной системе. Или запустит эту отопительную систему на полную мощность, перекрыв все предохранительные клапаны. Вариантов множество. Любую из внедренных человечеством систем можно обратить в средство разрушения, как кухонный нож в орудие убийства. Поэтому лучше он уйдет.

В ближайшие несколько рабочих часов Эрни предстояла наладка редукционных клапанов в отопительной системе нового цеха. Цех был небольшой, с крайне ограниченным допуском. Эрни работал на «DEX-company» уже больше десяти лет, и за все время его послужной список не был омрачен выговором или замечанием. Все проверки со стороны службы безопасности он так же выдержал блестяще. Ни одного порочащего или сомнительного знакомства. Надежная, непритязательная рабочая лошадка. Подкидывай ей время от время свежего овса, и она будет тянуть свою поклажу, не взбрыкивая. Лояльность Эрни не вызывала сомнений, и потому он был единственным из техперсонала, кому выдали пропуск без промедлений. Отчего такая секретность?

Намеренно Эрни никого ни о чем не спрашивал. Не его дело, какие технические новинки внедряет его начальство. Его дело, чтобы водопровод работал. Но краем уха слышал, что корпорация запускает новую линейку киборгов. «Excellence» — Совершенство. Вроде как эти новые куклы будут совмещать в себе достоинства всех прочих линеек. Будет и любовник, и телохранитель, и шпион, и повар с парикмахером. А программа имитации личности будет у них такая продвинутая, что от человека не отличишь. Владелец такой куклы сможет поговорить со своим приобретением о чем угодно.

Тогда Эрни только плечами пожал. Ему было все равно, совершенство они или нет. Но в злосчастный день рухнувших надежд он впервые взглянул на огромные, заполненные амниотической жидкостью резервуары, где сквозь особой прочности стекло проступали очертания человеческих фигур. Всего этих емкостей было пять. Трое мужчин и две женщины. Эрни уставился на дозревающие органические заготовки. Они уже полностью сформировались. Даже ногти на ногах приобрели законченность. Эрни перемещался от одной емкости к другой. Два нейротехника снимали показания с приборов. Они не обратили на слесаря никакого внимания. На него никогда не обращали внимания. Он, будто подземный гном, вылезал из своей тесной норы, исполнял грязную работу и вновь исчезал. Все внимание этих людей было обращено к обнаженным великолепным телам в стеклянных пузырях.

Женщины — блондинка и брюнетка. Брюнетка более миниатюрная, тонкая, с небольшой грудью. Видимо, для любителей такого спортивного типа. Глаза были открыты, карие, равнодушные. Блондинка более пышная, с бюстом не менее пятого размера, роскошными бедрами и тонкой талией. Глаза голубые. Ноги у обеих, что называется, «от ушей». Таких красоток Эрни видел только в дорогих журналах, на обложках. Но там, он знал, были живые люди, над которыми поработали парикмахеры и визажисты. А этим двум никакие визажисты не нужны. И тренер с массажистом. И пластический хирург. Такие женщины всегда будут смотреть на Эрни именно так, как сейчас, сквозь, будто он прозрачный… Совершенство, мать их…

Но если вид двух идеальных женщин вызвал у Эрни тоску, то вид трех великолепных половозрелых самцов поверг Эрни в бездну отчаяния. Он почувствовал себя уничтоженным, раздавленным, насекомым, которое только что растерли каблуком. Эти трое тоже были различной масти. Один — русоволосый, у корней волосы более темные, а по мере длины — более светлые, будто выгоревшие. Глаза фиолетовые, устремлены прямо на Эрни, чуть насмешливые, пронзительные. Фигура стройная, сухощавая, в сплетении выверенных мышц. Идеальное сочетание развернутых плеч и узких крепких бедер. Длинные ноги. Второй — рыжий. Волосы длинные, яркие будто факел, красиво шевелятся в циркулирующих потоках жидкости. Глаза широко распахнуты, голубые и такие же насмешливые. Кожа светлая, как у всех рыжих, тонкая, но под ней снова безупречный рисунок мышц. И та же скульптурная пропорциональность сложения. Третий, разумеется, брюнет. Копна иссиня-черных волос будто грозовое облако. Кожа красивого золотистого оттенка, будто парень успел поваляться на пляже. Этакий демонический красавец. И взгляд синих глаз откровенно презрительный.

Эрни вдруг увидел себя рядом с этой троицей, себя, ничтожного, сутулого, с тонкими дряблыми руками и ногами, с глазами — невыразительными, почти бесцветными, с редкими ресницами, ничтожного, по мужски несостоятельного. Неудачник! Жалкий неудачник! Никто! Импотент!

С трудом переставляя ноги, Эрни спустился по служебной лестнице в свою каморку. Там мерцали зелеными сенсорами и стрелками контрольные панели. Реакторы, компрессоры, нагреватели, охладители, насосы, вентиляторы. Все в полном порядке. А если он сейчас перекроет доступ охладителя к реактору? Или перекинет фазу с верхнего освещения на лифтовую шахту? Что тогда?

«— У нас на связи директор филиала Константин Хронис. — Камера переехала на седовласого плотного мужчину в идеальном, с иголочки, сером костюме, но такого багроволицего, будто он лично тушил пожар. — Константин, как вы прокомментируете ситуацию?

— Это не «активная гражданская позиция», а банальное варварство! — в сердцах бросил тот. — В Средние века такие же идиоты сжигали печатные станки, не понимая, что борются не с дьяволом, а с прогрессом!»

«Что ж», подумала светловолосая женщина, просматривая запись на одном из своих рабочих терминалов, «судьба и Корделия Трастамара, кажется, заодно».

Найджел Бозгурд, не афишируемый владелец «DEX-company», возвышался по ту сторону необъятного стола, подобно рифу, взрезавшему гребнем морскую гладь. Константин Хронис, тучный багроволицый мужчина, пребывавший по другую сторону офисной принадлежности, чувствовал себя утлым потрепанным суденышком, которому этот риф вот-вот вспорет брюхо. Руль сломан. Грот-мачта треснула. Корабль несет прямо на этот подводный зуб. Будто пасть разверзлась, и невидимое чудовище медленно втягивает в оголодавшую утробу беспомощное искалеченное плавсредство.

Нет, большой босс не кричал, не бил кулачищем в сверкающую столешницу, не изрыгал проклятья, не угрожал. Он смотрел. Смотрел и молчал. Не двигался, не произносил ни слова. Только единожды потянулся за гильотинированной сигарой. Но так ее и не зажег. Держал в полусогнутых пальцах. А директор одного из крупнейших инкубационных центров, принадлежащих корпорации, сам мужчина далеко не мелкий, чувствовал, как с каждой секундой этой затянувшейся паузы, этого громыхающего вербального пробела уменьшается в размерах, сдувается, как подбитый из рогатки воздушный шар. Душа этого прежде внушительного и самоуверенного господина сочилась через поры, висела каплями на висках и стекала между лопаток.

Бозгурд наконец шевельнулся. Щелкнул дорогой зажигалкой в форме старинного пистолета и поднес сигару ко рту.

— Так что там все-таки произошло?

Бозгурд произнес это ровно, без малейших признаков ярости или недовольства. Его слова напоминали круглые гладкие булыжники, которые, чиркнув друг о друга, скатились в мешок. А мешок этот уже лежал у ног Хрониса, любезно расстеленный, с расправленной горловиной. Директору центра оставалось только шагнуть в этот мешок.

— Я… я уже говорил… я следователю объяснял… и вот ему, господину… господину Скуратову. Несчастный случай, пожар… Охладитель реактора отказал. Произошел взрыв. Выброс топлива. Наш техник, Эрни Блюм, погиб. Он как раз внизу, к реактору…

— Вот так просто взял и отказал? — выдыхая дым, вкрадчиво осведомился Бозгурд.

Он уже задавал все эти вопросы, уже звонил следователю, начальнику пожарной части и даже мэру. И все твердили в один голос о несчастном случае и спонтанном возгорании. А что такого? Бывает. Все рано или поздно ломается. Самая надежная проверенная техника. Амортизация, износ несущих частей. Даже понятие такое есть — усталость металла, когда несокрушимая с виду конструкция разлетается, как карточный домик.

Была, правда, еще одна версия, более притягательная для журналистов — теракт. Якобы группа антидексистов, подкупив одного из охранников центра, проникла на территорию, распылила через вентиляционную систему легко воспламеняющуюся порошкообразную смесь, которая осела на все досягаемые для сквозняка предметы, а затем, через ту же вентиляцию, запустила крошечный дрон — «зажигалку».

Эта версия косвенно подтверждалась гибелью охранника. Его нашли в одном из цехов, когда пожар был ликвидирован. Спрашивается, что он делал так далеко от своего рабочего места, контрольно-пропускного пункта, где обязан был находиться согласно штатному расписанию? Любезно провожал своих нанимателей к месту их будущего преступления? А те, разумеется, поспешили избавиться от свидетеля, когда он завершил свое иудино дело. Пресса тут же разнесла эту версию по всем новостным каналам. Ее пересказывали с воодушевлением, с восторгом, с надуманными подробностями. За исключением — да кто бы сомневался! — непрошибаемого «GalaxiZwei».

Эти как обычно остались верны своей холодноватой отстраненной манере. Изложили факты, взяли короткое интервью у пожарных, назвали количество пострадавших, озвучили предполагаемую сумму ущерба. От версий корректно воздержались. Завершили репортаж нейтральным — ведется следствие.

Бозгурд не верил в антидексистов. Да, есть такая секта фанатиков-дикарей, объявивших себя защитниками человечества от наступающего киберапокалипсиса. Временами устраивают демонстрации, орут в микрофоны, размахивают лозунгами. Однажды устроили публичную утилизацию какого-то старого переломанного киборга. Кричали о грядущем восстании машин. Идиоты! Но этих крикунов всего горстка. К тому же все состоят на учете в галаполиции.

Чтобы организовать такую масштабную акцию, как поджог инкубационного центра компании, требуются не только значительные средства, но и способность стратегически мыслить. За ними должен был кто-то стоять, кто-то не менее могущественный и платежеспособный, чем сама «DEX-company». Это закон всех революций и протестных движений. Без тщательной подготовки, без опытных организаторов, без финансовых вливаний, без идеологической обработки народ на демонстрации не выйдет и баррикады строить не будет. Следовательно, если акция запланирована и подготовлена, то у Бозгурда есть тайный недоброжелатель, враг. Или конкурент. Но враг с такими возможностями, с такими средствами не остался бы незамеченным. Служба безопасности «DEX-company» давно бы его рассекретила.

Тогда что же остается, если не антидексисты? Случайность? Сбой оборудования? Как бы парадоксально это ни звучало, но Бозгурд предпочел бы версию журналистов. Пусть кричат о ворвавшихся в цех террористах, чем обвиняют персонал «DEX-company» в некомпетентности. Пусть этот краснолицый Хронис намекнет репортерам о подкупленном охраннике. Прямо не говорит, но промычит в ответ что-то нечленораздельное. Эти борзописцы сами впишут недостающие элементы. Каждый в меру своей фантазии. Особняком держатся только эти твердолобые правдолюбцы с «GalaxiZwei». Задавали вопросы о погибших, об их семьях, о том, будет ли оказана помощь пострадавшим и выплачена компенсация. Да кому это интересно?

— Что скажешь, Лаврентий? — Бозгурд обратился к сухонькому желтому и абсолютно лысому человечку, сидевшему в противоположном углу кабинета.

Шефа службы безопасности «DEX-company» звали Валентин. Но Бозгурд именовал его Лаврентием в честь начальника одной из самых могущественных и беспощадных спецслужб ХХ-го века.

Скуратов не торопился с ответом. Он чиркал стилусом в своем планшете, будто складывал и умножал столбиком, без помощи компьютера. Наконец желтый безволосый шар треснул в области рта.

— Думать надо. Проверять. На случайность не похоже. Импульсный реактор был выведен из строя. Предохранительный клапан взломан. Сам по себе он прийти в негодность не может. Застрять, засориться. Это возможно. А вот вывернуться наружу... Я, конечно, в технике мало что понимаю. Эксперты должны работать. И дать заключение. Я уже распорядился наш техотдел подключить.

Бозгурд перевел взгляд на Хрониса. Тот неудержимо потел.

— А ты что скажешь? Кто-то из твоих?

— Нет, нет! Не может быть! — зачастил директор. — Мы же всех проверяем! Всех просвечиваем!

— Кто отвечал за охладители? — будто не услышал этих сбивчивых оправданий Бозгурд.

— Наш старший техник, Эрни Блюм. Я же говорил, он погиб.

— Ты его знаешь, Лаврентий?

Скуратов поморщился. Прозвище ему не нравилось. Тем более, он знал, на кого прозвище указывает и какой скрывает подтекст.

— По нашему ведомству никаких замечаний, — проскрипел шеф безопасности, явно страдая, что вынужден это признать. — Мы его проверяли, как и остальных сотрудников, допущенных к проекту «Excellence». Послужной список идеальный. Был взят на работу еще на стадии закладки фундамента. Ни прогулов, ни нарушений, ни больничных. Лоялен, неконфликтен. Возможен нервный срыв. Неделю назад от него ушла жена. И вещи вывезла.

Бозгурд хмыкнул.

— Думаешь, из-за бабы? Вот же тряпка.

— Проверяем, — сухо подытожил «Лаврентий», указывая краткостью своего ответа на нежелание продолжать разговор в присутствии свидетеля.

Бозгурд бросил взгляд на потеющего подчиненного. Казалось, капли со лба и кончика носа уже образуют на дорогом ковровом покрытии целый узор.

— Пошел вон, — все так же весомо, по-булыжному, произнес владелец «DEX-company».

Хронис, хватаясь за сердце, кинулся из кабинета. Бозгурд и его шеф безопасности остались наедине. Тщедушный желтый человечек бесшумно выбрался из своего угла и занял кресло по правую руку от босса. Тот продолжал курить, затем спросил.

— Сколько?

— Для прессы — двести тысяч. Учитывая реальный ущерб — миллион. Это приблизительно. Подробного отчета я еще не видел. Будет к вечеру.

— Да черт с ними, с деньгами! — рыкнул Бозгурд. — Что с проектом?

«Лаврентий» помолчал. Потом тихо произнес.

— Все пять клонов погибли. Лично у меня создается впечатление, что удар был направлен именно на них, на проект. Два нейротехника видели этого Блюма за четверть часа до взрыва реактора. Он пялился на заготовки.

— Думаешь, его купили? Но кто? Кто мог знать? Ты же сам всех проверял!

— Люди склонны болтать, — уклончиво произнес Скуратов. — О том, что мы запускаем новую линейку, давно ходят слухи. Это, собственно, не такой уж и секрет. Под неразглашение подпадает только факт применения нейростимуляторов. В официальном пресс-релизе вероятная разумность новых киборгов прямо не упоминается. Упор делается на концептуально новую программу имитации личности. О том, что никакой программы имитации не существует, знаем только мы и…

Скуратов внезапно смолк. Бозгурд ждал. Шеф отдела безопасности не отличался нервической склонностью к преувеличениям. Его оценка понесенных убытков, будь то в живой силе или в денежном эквиваленте, отличалась безэмоциональной машинной циничностью. Во время катастроф, пожаров, наводнений, финансового кризиса, при падении рынка или сбоя прыжкового двигателя он бесстрастно выдергивал вирт-окно с колонками цифр и указывал на сухой остаток, не уточняя, то ли это количество раненых, то ли список поредевших активов.

— Что еще? — тихо спросил Бозгурд, уже по опыту знавший цену этому молчанию.

— Грэг Пирсон погиб. Только что пришло сообщение. Скончался в центральном городском госпитале. Ожоги четвертой степени. Поражение более 60% поверхности тела.

Бозгурд откинулся в своем кресле.

— А вот это уже полный …ец! Какого хера он полез в это пекло?

— Спасал свое детище, — тускло резюмировал Скуратов. — Это же первая партия пригодных к использованию клонов. Все предшествующие не соответствовали стандарту. В отчетах патологоанатома каждый раз указывалось, что их мозг был нафарширован опухолями, как индейка черносливом. Нейростимуляторы, способствуя усложнению и разрастанию нейросетей, так же стимулируют деление и менее значимых клеток. Ну это вроде как сорняки на удобренной грядке. В этом и состоит главный секрет Гибульского — дозировка удобрений. Чтобы морковку вырастить и грядку сорняками не загадить. У Пирсона только с пятой группой получилось без патологий. Он же был единственным, кто начинал с Гибульским, был его учеником. Однако этот наш рэволюционер и от него, своего верного адепта, скрыл львиную долю своих разработок. Позволил поучаствовать только в наладке процессора для «шестерок». А вот как вырастить полноценный, дееспособный мозг под этот процессор — рассказать забыл. Или не захотел.

— Славой не поделился, — проворчал Бозгурд. — И где он теперь со своей славой?

— У Пирсона были свои наработки, свои результаты. Он не с чистого листа начинал. К тому же к его услугам был подопытный экземпляр. Наличие этого экземпляра позволяло ему не теоретизировать, а заниматься практикой. В конце концов, большую часть своих открытий он попросту скопировал.

— Я подозреваю, что сейчас будет увесистое «но», — мрачно предрек Бозгурд.

— Будет. Ты же знаешь этих ученых, Сергей. Да не кипишуй! Если кто и прослушивает твой кабинет, так это я. — Скуратов криво усмехнулся. — А я все твои секреты знаю. Так вот, ученые… Пирсон, как и его предшественник Гибульский, жаждал единоличного обладания философским камнем.

— Чего? Каким еще камнем?

— Это означает, что единой картины проведенных им экспериментов не существует. Он не озаботился все свести к одной универсальной формуле. Все его сотрудники работали обособленно друг от друга, решали узкоспециализированные задачи. Он заносил результаты в центральную базу данных, но помещал кластеры с информацией так, чтобы никто, кроме него, в них не разобрался. Утверждал, что таким образом обеспечивает безопасность. Без универсального ключа, кода, который он держал в голове, особой последовательности соединения данных, вся эта информация всего лишь набор цифр, таблиц и графиков. Чтобы без ключа сложить эти данные в систему, потребуется несколько лет.

Бозгурд в ярости вскочил из-за стола.

— Да черт бы их всех побрал, этих яйцеголовых!

Он ругался долго, вдохновенно, с причастными и деепричастными оборотами, с междометиями и предлогами «на» и «в». Метался по кабинету, пинал несокрушимую черно-белую мебель. Шеф безопасности бесстрастно наблюдал. Наконец Бозгурд выдохся. Открыл минибар и наполнил стакан неразбавленным бурбоном. Залпом выпил. Потный, с лицом багровым, предынсультным, он вдруг стал близнецом Хрониса, проливающего потные солоноватые капли души на дорогое покрытие.

— И что теперь, Валентин? Все к черту?

Скуратов оставался невозмутимым. Он повертел планшет и вдруг сказал:

— К нам тут запрос поступил. От адвокатской конторы «Jus Privatum». Просят дать экспертную оценку поведения киборга для представления в суд.

Обернувшийся к нему Бозгурд напоминал разъяренного быка, перед которым тореадор поигрывает своей мулетой. Бык ворочает налитыми кровью глазами, поводит мокрыми боками, роет песок копытом. Он жаждет растоптать врага, вспороть ему брюхо, но мелькающая перед носом тряпка сбивает с толку. Какой запрос? Какая контора? А Скуратов продолжал.

— Запрос направлен в связи с делом одного из самых уважаемых клиентов фирмы, некого Генри Монмута, баронета. Его сын, Генри Монмут джуниор, юноша девятнадцати лет, обвиняется в нарушении границ частных владений, браконьерстве и злостном хулиганстве. В случае признания его виновным по их планетарному кодексу пацану грозит от пяти до десяти лет в исправительном заведении.

Бозгурд помимо воли отвлекся от мысленно вспоротого живота.

— Это где ж такие законы? Парень зайцев пострелял, и за это в тюрьму? Вон на Эдеме Толян кабана завалил. Здоровый такой зверюга. Ну выследил его лесник, ну сдал шерифу. И что? Заплатил штраф. Какая тюрьма?

— Так это Эдем. Там у них прогресс, демократия. А тут устаревшая общественно-экономическая формация. Феодализм. А знаешь, что на Земле в стародавние времена делали с браконьерами? Вешали. Без суда и следствия. Сейчас у них, конечно, более гуманно поступают с нарушителями, тем более что пойманные браконьеры из наследников. Отправляют в исправительное заведения или в закрытую военную школу. Охотничьи угодья неприкосновенны.

— А что, мне нравится. Я бы там поселился. Ушел бы на покой, прикупил бы землицы.

— Не получится, — вздохнул Скуратов, — прикупить. Это Геральдика, Сергей. Я тебе о Геральдике рассказываю.

Бозгурд продолжал изображать ошеломленного быка. Правда, дышал он уже не так шумно. Бурбон оказывал действие. Название планеты вызывало какие-то смутные ассоциации.

— А это тут… — начал было он и вдруг осекся. — Киборг? На Геральдике?

— Именно так, погулять вышел. А ребятки вздумали пошалить, — продолжал «Лаврентий». — Зайцев пострелять, медведя подразнить, не знаю. У них на Геральдике охота — общепланетная забава, все этим увлекаются. И зверья много. Но все строго по правилам, по договоренности и на своих землях. В соседских лесах только по приглашению, если хозяин пожелает видеть охотника участником травли. Ну, а молодежь, сам понимаешь, ищет приключений на причинное место. Решил этот недоросль в компании таких же наследничков в соседней вотчине пошуметь. В чужих руках, как известно, и медведь толще. Взяли станнеры и отправились. Только вместо медведя затравили киборга. А где киборг, там и хозяин. Вернее, хозяйка.

Зрачки Бозгурда сузились.

— Хозяйка киборга с Геральдики?

Скуратов сделал вид, что не расслышал.

— Они раз пятнадцать по жестянке пальнули, пока хозяйка их из плазменной винтовки не угомонила.

Лицо владельца «DEX-company» стало еще более напряженным.

— Валентин, не хочешь ли ты сказать…

— Теперь папаша этого юного разбойника хочет встречный иск подать. Будто бы детки защищались, а киборг на них напал. Что киборг, как бы это помягче выразиться, действовал самостоятельно.

— Бракованный киборг на Геральдике?

— А хозяйка, та самая, с плазменной винтовкой, превысила пределы самообороны. Киборга защищала!

Бозгурд криво усмехнулся.

— Мне приходит в голову только одно имя. Вооруженная плазменной винтовкой решительная дама с Геральдики.

Скуратов кивнул.

— И киборг тот самый.

— Так это же значит…

— Это значит, что проект «Совершенство» реализуется.

Ощущение было странным, щекочущим и приятным. Безопасность. Он чувствовал себя в безопасности. Не то чтобы это чувство было ему совсем незнакомо, он уже испытывал его короткими редкими вспышками, но переживание было таким ярким, таким ослепительно-острым, что выцветание подступивших к горлу, захлестывающих эмоций ему не грозило до предела отпущенного вселенной времени.

Мартин вздохнул и открыл глаза.

Местное время: 12:37

Локация: 50°21′12″ с.ш. 7°34′43″ в.д.

Высота над уровнем моря: 75 м

Влажность: 40%

Скорость ветра: 9 км/ч

Температура: 23°с

Ну вот зачем? Он же не об этом спрашивал. Он наблюдал за своими ощущениями. Хотел измерить интенсивность своего первого эмоционального контура.

Враждебные объекты не обнаружены.

Ничего ему система не скажет. Не в ее компетенции переводить в проценты страхи, надежды, чувства, ощущения, сны или печали. Она выдаст ему данные по биохимии крови, сосчитает количество вдохов, исчислит пульс, измерит давление, скорректирует уровень гормонов. А то, что он чувствует, грустен или доволен, она не измерит. Это чисто человеческое. Это прерогатива его органического мозга, работа живых клеток. Экстраполяция души. А душа цифрового аналога не имеет.

Он в безопасности.

Это так удивительно, так странно. Нечто светлое, непознаваемое и такое огромное, заключающее в себе целый мир. Да, да, именно так. Весь этот мир, до границ атмосферы. Нет, гораздо дальше. До пределов звездной системы, до самой отдаленной планетарной орбиты. В системе Аттилы шесть планет, последняя из них, крошечная, сморщенная, покрытая коркой метанового льда, находится на расстоянии семи миллиардов километров. Вот как далеко, как необозримо простирается этот благосклонно обратившийся к нему мир, этот безразмерный кокон счастливого безмятежного присутствия. А он — в этом коконе, укрывшаяся микроскопическая искорка жизни, тихо мерцающая, дышащая. И все же равная по ценности этому миру, который признал ее своей драгоценной составляющей. Вот что означает это ощущение безопасности. Не противостояние, но единство, слияние и принятие. Он здесь, он жив, он обласкан и признан. Он чувствует разницу и даже умеет ее объяснить.

Раньше при взаимодействии с миром он чувствовал лишь гнетущую отчужденность. В том прежнем мире он был чужеродным, отторгнутым элементом. Он был один, на крошечном пространственном закутке посреди враждебной хищной среды. Его создали, но тут же отвергли. Он появился на свет не по собственной воле и даже не по воле случая. Он был результатом целенаправленного взращивания, следствием работы отягощенного любопытством ума. Люди породили его, но не признали своим. Назвали искусственным, ущербным порождением, инструментом и вещью. Вокруг него будто бы очертили круг. «Вот твое место», сказали они. А там, за кругом, все не твое. Все чужое, высшее и запретное. И он принял это несправедливое деление как само собой разумеющееся. Он же не знал, что бывает и по-другому, не знал, что бывает безопасность.

Безопасность. Это когда весь мир будто огромная теплая ладонь, которая тебя защищает. И сам ты себя тоже защищаешь. Да, у него теперь есть это право. Хозяйка сказала. И разрешила. Он теперь может сказать «нет». И нейрохлыст не рассечет кожу, не щелкнет, сминая мышцы, блокатор. Он может сказать «да», и даже затеять спор. Он может возразить, поспорить с хозяйкой!

Как же все изменилось. После побега он ждал, что она осуществит свою угрозу. Она же обещала, сказала, что посадит его на цепь.

Мартин подставил лицо солнцу и снова блаженно вздохнул. С удовольствием проследил, как воздух, свежий, влажный, чуть пряный от лесных ароматов, катится по гортани, растягивает бронхи и наполняет легкие.

Собственно, свою угрозу она все-таки осуществила.

Да, он теперь сидит на цепи. Даже на двойной. Правда, цепь эта невидима. Она не состоит из тяжелых ржавых колец, как он успел выяснить, заглянув в исторический справочник, это скорее виртуальный «поводок», непрерывный обмен данными с искином, вай-фай петля, которую набросила на него «Жанет». А хозяйка продублировала этот «поводок» со своего комма. Так что с момента своего возвращения Мартин находится под двойным надзором. Но ему это не мешает. Даже наоборот — нравится. Хозяйка посредством непрерывного мониторинга как будто напоминает: я здесь, я рядом, ты не один. Даже если ты меня не видишь, я все равно с тобой. Я приду сразу, как позовешь, как окликнешь. Даже если не позовешь, а только подумаешь, я услышу и помогу.

Теперь он знал — поможет. Заступится и защитит. Первый человек, который выбрал его сторону в противостоянии с другими людьми, человек, который признал его боль равноценной боли человеческой. Он отличается от людей, он другой, иначе появился на свет, иначе выращен, немного иначе устроен, но он живой. Он такое же проявление жизни, как и великое множество других существ, населяющих вселенную. Еще один штрих в бесконечном разнообразии. Пусть и наполовину искусственный.

Хозяйка однажды назвала его Франкенштейном. Некоторое время спустя он спросил «Жанет», что значит это имя. «Жанет» объяснила и даже развернула текст произведения Мери Шелли. Большую часть текста Мартин не понял, но основной посыл уловил: сначала некий ученый создал человекоподобное существо, а потом его возненавидел.

Люди создают немало произведений искусства. Статуи, картины. Он, Мартин, тоже своего рода произведение, но живое. И ничего, кроме жизни, ему от людей не надо. Просто жить. Просто дышать. Просто смотреть. Видеть это великое внешнее разнообразие, о котором он так долго даже не подозревал.

Мартин запрокинул голову, чтобы полюбоваться на облака. Вот еще одно удивительное явление природы, еще одна ипостась воды. Он уже видел дождь, видел реку, озеро, пруд. Видел море. В одном из видеороликов «Жанет» показала ему покрытый льдами континент. Это был земной континент. От него откалывались огромные ледяные глыбы. Правда, ролик был старый. «Жанет» пояснила, что съемка производилась более 100 лет назад, и в настоящее время антарктических льдов почти не осталось. Человечеству требовалась пресная вода. Но на Геральдике были свои антарктические льды. Ледяные шапки на полюсах. Хозяйка обещала свозить его туда. И он не сомневался — свозит. Она еще ни разу не нарушила данного ему слова.

Неожиданно из-за отъехавшей двери появилась Корделия.

— И что ты тут сидишь? Уровень энергии 60%. Кто об этом должен напоминать? Я или твоя система?

Мартин вздрогнул. В самом деле, он и не заметил, как в правом верхнем углу экрана появилась желтая «напоминалка».

«Уровень энергии 60%. Рекомендуется пополнить энергоресурсы».

Он сегодня с утра значительно потратился, совершив марш-бросок до озера.

Хозяйка узнала о снизившемся уровне благодаря мониторингу. Наброшенный на Мартина «поводок» указывал не только его местонахождение, но и состояние. «Жанет» считывала с него все данные: пульс, давление, уровень энергии, уровень работоспособности, процент задействованных имплантатов, уровень их загрузки и даже биохимию крови. Хозяйке достаточно было одного взгляда в развернувшееся вирт-окно, чтобы по набежавшим цифрам определить, не понизился ли калий в его крови или достаточно ли в ней железа, каково содержание белка или, самое главное, хватает ли там глюкозы.

Сразу после возвращения хозяйка планировала ограничиться только данными локации. Потребовала, чтобы он дал «Жанет» полный доступ к системе, а не ограничивался узконаправленным информационным коннектом. Но, окинув взглядом развернувшуюся таблицу со всеми биоподробностями, она едва не подпрыгнула от радости.

— Вот так и держи, — приказала она искину. — А ты, — обратившись уже к Мартину, который, страшась наказания, дал расширенный допуск, — не вздумай из этого ошейника вывернуться. Ты наказан. Если из этой таблицы что-нибудь пропадет, обещанная цепь получит материальное воплощение. Ты понял? Подтверди.

— Информация сох… Я понял.

Она говорила строго, хмурила брови, но… не сердилась. Нисколько. Мартин не чувствовал себя ни обиженным, ни наказанным, ни плененным. Напротив, он чувствовал себя защищенным, в безопасности. Хотя, казалось бы… Почти то же самое с ним делали в лаборатории. Все данные о его состоянии, все мозговые и сердечные волны записывались, изучались и ложились в графики и схемы. Все реакции, все содрогания его тела просматривались и сохранялись. Его будто выворачивали наизнанку, лишая самого сокровенного, самого тайного, из него, кажется, даже пытались извлечь и разложить на составляющие его сны. Выполняя приказ хозяйки, он должен был испугаться, возмутиться, воспротивиться. Или, по крайней мере, насторожиться. Его хозяйка повторяет действия тех людей из «DEX-company», из лаборатории, где он был подопытным экземпляром. Он же именно этого и боялся, когда попал сюда, в этот дом, на незнакомую планету. Боялся и ждал тех же изнуряющих болезненных манипуляций. А теперь едва ли не рад, что с ним наконец-то это случилось.

— Чего улыбаешься? — хмуро спросила Корделия, когда оба «поводка» заработали.

Она изо всех сил делала вид, что сердится. Но обмануть детектор ей было не под силу.

— Думаешь, что легко отделался? Это еще только начало. Я тебе еще устрою. Вот подожди! Розги! Вот чего ты заслуживаешь!

Она сходила в парк и принесла пучок длинных гибких прутьев. Мартин взглянул на них с неподдельным интересом.

— Вот это, — продолжала она, демонстрируя прутья, — для непослушных детей, которые плохо едят, без спросу уходят из дома и шляются по ночному лесу.

— А как их применяют? — Мартин не шутил. Он не умел.

Хозяйка взяла один прут и взмахнула им. Раздался свист рассекаемого воздуха.

— Ими секут по некоторым голым частям тела.

— А, — понял Мартин. — Ты меня сейчас будешь бить?

С готовностью стянул футболку, повернулся спиной и встал на колени. Хозяйка же не уточнила по каким именно голым частям. А по спине легче всего попасть. И… подумаешь, какие-то прутья! Нашла чем пугать.

Хозяйка за его спиной не то вздохнула, не то всхлипнула. Он уловил, как у нее участился пульс и подскочило давление. Удара не последовало. Он оглянулся и увидел, что она пытается сломать прут. Опять что-то перепутал? Опять не то сказал?

— Что-то не так? — спросил он осторожно.

— Господи, Мартин, ну неужели ты думаешь, что я в самом деле могу тебя ударить? Да я из-за той единственной оплеухи вторую ночь уснуть не могу!

И в самом деле — не может. Он слышал, как она ворочается, встает, бродит по комнате, спускается на кухню. Но он и предположить не мог, что ее беспокоит такая мелочь! Она его ударила. Один раз. По лицу. Так он заслужил. И он это понял. Он не должен был устраивать проверку комма. Он ее напугал и ясно дал понять, что не доверяет. И будь на ее месте кто-то другой, одной оплеухой он бы не отделался. Нет, он все-таки совсем не понимает людей. Или не понимает хозяйку.

— Тогда зачем ты мне их показываешь?

Он кивнул на розги. Она, похоже, смутилась.

— Ну понимаешь, это своего рода игра.

— Игра? С кем? Ты со мной играешь?

— Нет, не с тобой. Я играю роль. Одну из… Пытаюсь скрыть под напускными эмоциями настоящие. Вроде как прячусь сама от себя.

Мартин взглянул на нее совершенно беспомощно. Корделия вздохнула.

— Ну вот смотри. Когда той ночью я тебя искала, я была очень злая. Я летела и думала: «Вот поймаю эту бестолочь кибернетическую, эту сволочь недокормленную и… и… не знаю, что сделаю!» Выпорю, на цепь посажу, запру. А другая часть меня в это время твердила: только бы живой… только бы живой… Вот найду и… конфетами закормлю. Мармеладом. Или мороженым. Что ты на меня так смотришь? Вот такие мы, люди, противоречивые. Особенно женщины. Говорим одно, делаем другое, думаем третье. Играем несколько ролей одновременно. Я могу сколько угодно грозить, ругаться, топать ногами, но я никогда тебя не ударю. Хотя да, ударила же…

— Я сам виноват, — быстро проговорил Мартин, — я это заслужил.

— Заслужил, — согласилась она, — но меня это не оправдывает. Мы с тобой… мы с тобой… как бы это сказать, чтобы ты понял… в разных статусных категориях. Все полномочия, все права у меня, а у тебя — ничего. Ты от меня зависим, вся власть — моя. А власть — это прежде всего ответственность и обязательства. Будь ты человеком, свободным, независимым, эта оплеуха не имела бы такого значения. Я в свое время немало раздала оплеух, и кое-какими даже горжусь. А эта… за эту мне стыдно. И меня это гнетет. Прости меня.

Мартин чувствовал ее волнение. Ее искренность была близка к 100%. Как такое может быть? Разве человек может страдать оттого, что причинил боль киборгу?

— Я простил, — очень серьезно ответил он. — И ты тоже… прости.

Она грустно улыбнулась и отвела с его лба отросшую волнистую прядь.

— На самом деле, — продолжала хозяйка, — это все от страха. На самом деле мы боимся быть отвергнутыми и показать свою уязвимость. Мы, люди, очень не хотим, чтобы нас уличили в этой уязвимости. В слабости и зависимости. И эту слабость мы чаще всего прячем за напускной бравадой и грубостью. Или вот за такими шуточными угрозами, вроде как «высечь розгами». На самом деле я хочу сказать совсем другое.

— Что?

— Что я очень боюсь тебя потерять. — Она помолчала. Потом добавила. — Если хочешь, я могу отменить мониторинг. И свой комм я тоже деактивирую.

— Нет, — быстро ответил Мартин, — не хочу. Пусть будет.

— Ты уверен? Мартин, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя еще более зависимым, еще более несвободным.

— Я не чувствую себя зависимым. Напротив, мне так лучше. Легче. Я чувствую… я знаю, что я… не один.

— Хорошо. Пусть будет так. Пока… не научишься себя вести. И розги не забывай.

Вот так и пришли к взаимному согласию. Ей — душевное спокойствие, а ему — безопасность.

Мартин оторвался от созерцания облаков и поднялся, чтобы отправиться на кухню за недостающими процентами. Но не успел. Хозяйка появилась раньше, со стаканом калорийного молочного коктейля с кленовым сиропом и большой плиткой шоколада.

— Ешь, немочь. А через час еще омлет будет и медовый торт.

Те две недели после побега Мартина и перед началом «боевых» действий Корделия впоследствии называла «каникулами».

Время взаимного доверительного узнавания, когда сомнения и страхи вдруг рассеялись, позволив двум таким разным и далеким друг от друга существам обнаружить внезапную, удивительную похожесть. Они оказались нужны друг другу. Как будто эти сомнения и страхи, покрывая мутным бугристым слоем два зеркала, искажали падающий в серебристую амальгаму образ, не позволяя его увидеть.

Что уж греха таить, Корделия тоже сомневалась. И даже побаивалась. Ночами вспоминала слова Ордынцева, его пламенные речи — краткое изложение неотвратимого будущего. Безумный киборг выжидает время! Опытный в притворстве и обмане, ненавидящий людей и жаждущий мести, он будет какое-то время изображать покорность, будет послушным, потом, освоившись, восстановив работоспособность, изучив обстановку и к этой обстановке приноровившись, убьет или покалечит свою «спасительницу».

Будучи человеком трезвомыслящим, без страха оценивающим реальность, Корделия допускала подобную вероятность. Даже пыталась присвоить ей выраженный в процентах эквивалент. В конце концов, все возможно. Даже схождения Геральдики с орбиты в ближайшие часы. И там есть какой-то жалкий процент. Также и вероятность гибели от руки Мартина не нулевая. Руку он ей вполне осознанно сломал. Тут в наличии неоспоримая психологическая подоплека — детская неокрепшая психика, подвергшаяся значительной деформации за несколько лет пребывания в научном центре «DEX-company».

В учебниках по психиатрии изложено немало подобных историй — историй вот таких несчастных детей, переживших в первые годы жизни насилие, а затем историй о том, в кого эти дети превратились. Насилие порождает насилие, жертва со временем превращается в палача. Кто об этом не знает? Да все знают. Излюбленная сюжетная фишка кровавой кинематографической драмы. Маньяк-убийца с тяжелым детством. Классика жанра. Вдобавок такая благодатная почва: детская, едва народившаяся психика, уже подраненная гибелью родителей, и целая свора садистов в фирменных комбинезонах. Есть ли шанс для поврежденного детского самосознания не прорасти в ядовитый хищный чертополох? Шанс, прямо скажем, ничтожный, учитывая криминальную статистику. И это шанс для людей с их свободой выбора и вариабельностью поведения.

А тут не человек. Разумная органическая машина с туннельным восприятием реальности, в котором функцию ментальных фильтров исполняет программа. Есть ли шансы у существа, различающего только два цвета — черный и белый? Люди причинили боль, следовательно, люди — враждебные объекты. А враждебные объекты подлежат уничтожению. Базовая установка с присвоенным ей наивысшим приоритетом.

Он мог ее убить. Всего лишь потому, что она человек. Мог таиться и притворяться. Мог выжидать, мог планировать месть. В тех условиях, где он пребывал, этому быстро учатся. Чтобы выжить. Чтобы облегчить боль. Разумное существо ломается. Хорошо изученный феномен еще со временем разгула инквизиции: отрицание своей человечности ради избавления от боли.

Корделия знала, что рискует. Она не питала иллюзий, как не питает иллюзий скалолаз на скользком утесе. Вертикальная поверхность не обрастет перилами и не подставит желанную перекладину под зависшую над пропастью ногу. Тут или пропасть или вершина. Третьего не дано. Корделия ступила на вершину. Хотя срывалась и падала. Но она победила. Не Мартина. Себя.

Ему тоже было непросто. Предстояло освоить прежде совершенно незнакомые дисциплины — радость и доверие.

С доверием получилось неожиданно быстро, чего Корделия искренне не ожидала. Она рассчитывала на процесс долговременный, даже мучительный, с неудачами и провалами. Предполагала двигаться к цели очень медленно, осторожно, вкрадчивыми шагами. Но Мартин опроверг ее опасения. Вопреки прошлому, вопреки своей враждебности к людям, своему разочарованию и шрамам, он вдруг оказался на удивление наивным и доверчивым. Как будто только и ждал, чтобы ему дали повод.

С одной стороны, Корделия была этому рада. Теперь она могла заботиться о нем без оглядки на его подозрительность, не оправдываясь и не осторожничая. А с другой, такая доверчивость могла бы сослужить ему дурную службу, окажись на месте Корделии человек расчетливый и беспринципный. И детектор бы не помог.

Человек менее щепетильный сыграл бы роль хитрого дрессировщика, приручив Мартина, как несчастного озлобленного зверя. Немного снисходительности, миска теплого супа, мягкая подстилка и умеренная порка вместо многочасовых истязаний, и Мартин, не имеющий иного опыта, принял бы такого человека, как «любимого хозяина». И, наверное, служил бы ему, доверял. Сколько в истории было таких примеров, когда властители обращали в своих верных подданных вот таких одиноких и неприкаянных, и те проливали за них кровь, отдавали жизни, свято веруя в своих кумиров. Жизнь в обмен на толику участия. Вряд ли Мартин распознал бы подделку. Ему не с чем было сравнивать. Верил бы в своего идола до последнего. Вот как сейчас верит ей.

Корделия отвлеклась от рабочего вирт-окна и покосилась на Мартина. Он, устроившись на полу посреди импровизированной гостиной, играл в шахматы с «Жанет». Черно-белая доска напоминала своей заурядностью самые древние земные доски. Те же восемь чередующихся квадратов по вертикали и по горизонтали. Но в фигурах эта доска не нуждалась. Голографические пешки, ферзи и короли вырастали из назначенных правилами клеток. По желанию играющих они принимали облик то рыцарей тамплиеров, то солдат прусского короля Фридриха, то придворных ассасинов императора Хигасияма. Чтобы передвинуть фигуру, следовало коснуться сначала занимаемой ею клетки, а затем тронуть клетку, куда планировался переход.

Мартин обнаружил доску задвинутой за холодильник. Корделия как ни пыталась, так и не смогла припомнить, почему приговорила это клеточное поле к такому странному изгнанию. На вопрос Мартина, что это такое, объяснила, что это очень древняя игра, которую изобрели на Земле более полутора тысяч лет назад. Кажется, в Индии. По легенде, посредством расставленных на доске фигурок, их тогда было намного больше, индийского царевича обучали военной стратегии. А затем это занятие оказалось настолько увлекательным, что его предпочли реальным сражениям без кровопролития и вырезания кишок. «Жанет» тут же вызвалась рассказать и показать, чему Корделия в тайне обрадовалась. Она помнила правила, но сыграть пристойно вряд ли сумела. Мартин быстро учится. Для него это всего лишь очередная головоломка. А для нее позорное фиаско в состязании с искином.

За последующие два часа «Жанет» обыграла его четыре раза, но пятая партия, похоже, затягивалась. Мартин, обдумывая ход, совсем по-человечески кусал мизинец, а «Жанет», расположившись в виртуальном кресле, лениво обмахиваясь веером, изображала снисходительное терпение гроссмейстера. Мартин, решившись, потянулся к клетке с черным слоном, чтобы объявить шах белому королю в треуголке Наполеона. Зеленые глаза домового искина торжествующе блеснули.

— Мартин, она тебя дурит, — сказала Корделия, не отрываясь от бегущего по вирт-окну текста.

— А? Почему?

— Потому что она решила тебя подзадорить. Делает вид, что проигрывает.

— Так не честно! — возмутилась «Жанет». — Как хочу, так и играю.

— А ребенка обманывать честно? — парировала Корделия. — Играешь с ним в модусе «Профи». Не стыдно?

— У него такой же уровень логики, как и у меня. Еще и мозг впридачу, — обиделась искин.

— Зато нет опыта. У тебя в памяти все выигрышные чемпионские партии, дебюты, эндшпили и гамбиты, начиная со Стейница⁽¹⁾, а Мартин первый раз шахматы видит. Быстро переходи в режим «Anfänger»,⁽²⁾ шарлатанка.

— Ладно, ладно, — буркнула «Жанет». — Пожалеем бедного недоросля.

Фигуры с доски исчезли и через мгновение выстроились вновь в исходной позиции.

— Теперь будет играть честно, — пообещала Корделия, возвращаясь к работе.

На экранах как и в предшествующие дни шли новостные выпуски конкурирующих голоканалов. Корделия, просматривая поступающие на ее терминал документы, запросы и протоколы, время от времени поглядывала то на один, то на другой. Если возникший сюжет привлекал ее внимание, она активировала слуховую клипсу и добавляла к голокартинкам звуковой ряд.

Репортаж о пожаре в инкубационном центре «DEX-company» пошел сразу по трем каналам с разницей в несколько секунд. Экстренный выпуск новостей ее собственной новостной редакции также отразил это трагическое событие. Корделия активировала клипсу и прислушалась.

«Пожарная сигнализация центра сработала в 10:15 утра. Служба безопасности эвакуировала сотрудников из задымленного цеха и приступила к поиску очага возгорания. Было принято решение ликвидировать пожар собственными силами, не прибегая к помощи городских пожарных. Однако в результате взрыва произошел выброс топлива из реактора и пламя распространилось по всем служебным помещениям центра. Отсечь огонь посредством находящихся в распоряжении служащих огнетушителей не удалось. В 10:50 поступил сигнал в городскую пожарную часть…»

На экране беззвучно пылали и рушились цеха инкубационного центра «DEX-company». Директор центра, тучный краснолицый мужчина, отвечал на вопросы корреспондентки местного новостного канала. Версия — теракт. Репортер «GalaxiZwei» перечислил имена погибших и раненых. Старший техник Эрни Блюм, охранник Джованни Моретти, главный нейротехнолог Грег Пирсон. Последний умер в центральном госпитале, куда был доставлен с обширными ожогами.

На трех экранах возникло лицо этого доктора Пирсона. Худощавый мужчина с залысинами. Типичный фанатик скальпеля и пробирки.

Неожиданно Корделию поразила наступившая тишина. Звук с экранов шел через клипсу в левом ухе. Правое ухо оставалось свободным. Еще несколько секунд назад она слышала, как «Жанет» с Мартином спорят, считать ли ход состоявшимся, если он только указал на клетку, но не коснулся ее. Они и до этого пререкались. Мартин, в очередной раз обманутый, требовал позволить ему «переходить». «Жанет», насмешничая, утверждала, что даже если малыш «переходит», все равно получит мат в три хода. Мартин перегружал доску, и все начиналось сначала. И вдруг — тишина. Корделия, почуяв неладное, развернула кресло. Послышался голос искина.

— Эй, малыш, ну ты чего? Обиделся?

Мартин сидел там же, посреди гостиной, перед шахматной доской. Но это был не Мартин. Это была… кукла. Идеально выполненная, повторяющая все человеческие подробности, неживая кукла. Корделия вскочила.

— Мартин, Мартин, что с тобой? Что случилось?

Она коснулась его плеча. Застывший, жесткий. Неживой. Киборг.

— Да что с тобой?

Корделия отпихнула доску и опустилась рядом с Мартином на колени. Лицо застывшее, будто пластиковое. Только глаза… живые. А в этих глазах — боль. Темные зрачки расползлись до краев радужки. Он смотрел мимо хозяйки, сквозь нее, на что-то за ее спиной. Корделия оглянулась. Там на трех экранах все еще висело лицо погибшего нейротехнолога центра Грега Пирсона. Это на него смотрел Мартин.

— Ты… ты его узнал?

Глупый вопрос. Конечно узнал. Это не проходной персонаж, не рядовой сотрудник, не стажер и не лаборант. Это, скорей всего, один из ведущих нейрокибернетиков корпорации. А при каких обстоятельствах и где Мартин мог с ним встретиться? Догадаться нетрудно. Засекреченный исследовательский центр на планетоиде у 16 Лебедя.

Корделия давала поручение Ордынцеву добыть всю возможную информацию об этом центре, о проводившихся там исследованиях, о руководителях и научных светилах, но улов бывшего сотрудника СБ оказался скуден. Только общие сведения и никаких имен. «DEX-company» умела хранить секреты. Правда, имя Пирсона ей попадалось. Он упоминался как ученик Гибульского, практически соавтор. А если он участвовал в разработках, то мог и продолжить дело учителя. Мог продолжить работу с первым тестовым экземпляром. И этот тестовый экземпляр его узнал. Узнал своего… кого? Хозяина? Мучителя? Насильника? Скорей всего, три в одном.

— Выключи, — приказала Корделия искину.

Экраны погасли.

— Мартин, — тихо позвала она, — Мартин, все уже кончилось. Все кончилось, мальчик. Его нет. Его. Нигде. Нет. Вернись. Слышишь меня? Ну перестань. Не пугай меня. Возвращайся.

Она знала, где он сейчас — в своем единственном убежище, какое у него было, глубоко внутри самого себя, в каком-то закоулке мозга, за процессором. Он научился сворачиваться в крошечную мыслящую точку и прятаться там, замирать, как зверек, который притворяется мертвым. Корделии представился испуганный, пятилетний мальчик, с придушенным плачем бегущий по коридорам огромного мрачного строения. Мальчик бежит, бежит, а коридоры все не кончаются. Лестницы, двери, повороты. Он не знает, где выход, не знает, куда ведут эти двери и эти лестницы. Ему страшно. Он спотыкается, падает, поднимается и бежит дальше. Он слышит за спиной надвигающийся металлический рокот, гул, рычание, вой. Там, за спиной, чудовище. Оно огромное, многорукое, когтистое, зубастое. Оно схватит и будет терзать. А мальчику надо спрятаться, надо найти убежище. И вот ему кажется, что он это убежище нашел. Он ныряет туда. В колодец, в пыльный воздуховод, в угол под лестницей, в забытый контейнер, в приоткрывшийся люк. Не имеет значения… Он находит место, где становится невидимым, недосягаемым для людей, которые что-то делают с его телом. Он не может защититься и бежать ему некуда. Он может только прятаться в глубине самого себя. Затаиться и ждать.

«Нда… Чудища вида ужасного Схватили ребёнка несчастного И стали безжалостно бить его, И стали душить и топить его»,⁽³⁾ печально пошутила про себя Корделия. Она погладила мягкие, волнистые волосы.

— Он тебе ничего не сделает, Мартин. Он уже никому ничего не сделает. Его нет. Возвращайся. Давай, мальчик, дыши. Ты же почти не дышишь. Поговори со мной. Скажи что-нибудь. Пожалуйста.

— Система готова к работе, — механически произнес киборг.

— Нет, нет, это не ты! Это не ты говоришь. Это машина. Чертов процессор! Я не хочу говорить с процессором.

Корделия обхватила его голову руками и подышала в его волосы, как подышала бы на замерзшую в полете птичку.

— Ну давай, Мартин, отмирай. Отмирай, пожалуйста.

Корделия услышала вздох. Мартин чуть шевельнулся. Его плечи расслабились и опустились.

— Ну вот и умница. Дыши, дыши. Давай вместе. Вдох, выдох. Еще раз. Вдох, выдох. Вот видишь, все получается. Все хорошо, Мартин. Все уже хорошо.

«Взмолился тут мальчик задушенный, Собаками злыми укушенный,

Запуганный страшными масками… И глупыми детскими сказками…»

Она продолжала гладить его волосы. Потом взяла в ладони еще неживое, будто обесцветившееся лицо.

— Давай мы сейчас возьмем термос с горячим чаем, печенье и полетим куда-нибудь. Хочешь? К морю? Или к водопаду?

— К морю, — с трудом выговорил Мартин.

— Значит, к морю. Иди, надень свитер. Там ветер холодный. Море все-таки северное.

Мартин окончательно ожил. Он поднялся и помог подняться Корделии. Она ободряюще, почти безмятежно улыбнулась. Когда Мартин убежал наверх за свитером, она оперлась о прозрачную колонну, закрыла глаза и прошептала:

— Помилуй меня, о Чудовище! Скажу я тебе, где сокровище…

Море носило имя адмирала Нельсона. Оно лежало у северных границ обширных владений Трастамара. Полет до скалистого, в мелких уютных бухточках побережья занял около трех часов. Корделия намеренно не торопилась. Петляла, снижалась, зависала над самыми живописными местами своего «княжества». В отличии от феодальных угодий своих соседей на ее земле не было ни поселений, ни ферм. Ни она сама, ни ее отец не нуждались в арендаторах. Их капиталы работали в иных областях и на других планетах. Земли, доставшиеся ее предкам на Геральдике, служили своеобразным статусным приложением к благородному имени, чем-то вроде фамильных бриллиантов, которые передаются по наследству и не подлежат продаже.

Такое положение вещей устраивало Корделию, не имевшую ни малейшего желания становится пионером-цивилизатором и превращать дикие леса в распаханные пустоши. Ей хватало одинокой усадьбы под управлением домового искина. Правда, в ее собственности находилось еще несколько домов в Перигоре, небольшой отель в Лютеции, столице Геральдики, и вилла на берегу моря Гамильтон. К большему приобретательству она не стремилась. Ее «княжество» в Северной провинции и так занимало впечатляющую площадь. Вполне хватило бы для обустройства небольшого государства с армией, полицией и тюрьмой. Только зачем ей это? Пусть реки остаются чистыми, животные — непуганными, а леса — непролазными.

Мартин завороженно смотрел вниз. Корделия снизилась и полетела, повторяя изгибы речного русла. Река была неширокой, но очень холодной и глубокой. Истоком ей служило горное озеро, откуда вниз по течению спускалась хищная серебристая двухвостая рыба. Гул флайера тревожил подводную живность, множество быстрых мерцающих теней уходило на глубину. Среди деревьев мелькали геральдийские лесные косули, только издали казавшиеся трогательно безобидными, подобно земным собратьям. В действительности эти якобы травоядные обладали нравом более яростным, чем геральдийские волки. Рассекали череп зазевавшегося врага ударом острого копыта и вспарывали брюхо единственным рогом. «Вот вам и кроткие единороги», подумала однажды Корделия, впервые став свидетелем подобной расправы над прыгнувшим с ветки лесным котом. Но из флайера эти косули выглядели как существа магические, воздушные. Как и птицы, парящие под облаками. Такие же грациозные, манящие своим пышным благородным оперением, но легко перешибающие клювом спину какому-нибудь недогадливому грызуну.

Сделав круг над косяком пасущихся травоядных, похожих на земных антилоп, опасных и прекрасных, Корделия взяла курс к побережью и прибавила скорости. За всю дорогу Мартин не произнес ни слова.

Она посадила флайер на берегу бухточки, которую облюбовала уже давно. Она прилетала сюда одна, если нуждалась в созерцательном отдыхе, или привозила редких немногочисленных гостей.

Мартин здесь еще не бывал. Море он видел издалека, во время первой воздушной прогулки, когда Корделия вместе с ним облетала свои владения. Ей тогда показалось, что он был несколько ошеломлен и даже испуган открывшимся ему беспокойной, шумящей, подвижной водной равниной, уходящей за горизонт, и она поостереглась приземляться. Позволила ему усвоить все предшествующие впечатления. Теперь она без колебаний приземлила флайер на белую песчаную полосу между грохочущим прибоем и скалистым нагромождением. Скалы, окружающие бухту и сходящие в нее, будто приговоренные к утоплению преступники, были глубокого чернильного цвета с голубоватыми прожилками. Будто вены под кожей.

А вот песок под ногами был из чистого кварца, снежно белого, словно этот цветовой парадокс задуман неким планетарным дизайнером, который завез этот песок из другой звездной системы. Едва двигатель заглох, Мартин отстегнул ремень безопасности и выскочил, как нетерпеливый ребенок, рвущийся на прогулку, рванул было к воде, но вернулся, помог Корделии извлечь из багажника объемистый термос, печенье, бутерброды, связку тропических фруктов и термоплед, позволяющий с комфортом разположиться даже на снегу. Корделия села, прислонилась к теплому боку флайера. Мартин, схватив печеньку, сел рядом. Они по-прежнему не обменялись ни словом, используя молчание как своеобразный язык.

— Знаешь, — вдруг сказал Мартин, запив сухое печенье чаем, — когда он это делал со мной, он всегда говорил, что любит меня. Я однажды спросил… Если люди это называют любовью, то какова тогда ненависть?

Он не ждал ответа. Да у Корделии его и не было. Она потянулась и накрыла руку Мартина своей в знак того, что и сама пребывает в недоумении.

— Можно? — тихо спросил Мартин, кивком указывая на бурлящую, клокочущую воду.

С моря дул сильный ветер, волны накатывали и отступали.

— Конечно. Только если ты намерен искупаться, учитывай, что вода холодная. Она даже в самые жаркие месяцы достаточно не прогревается. В эти воды время от времени заносит полярные льды.

— Я не буду купаться. Я только поброжу по берегу, — заверил ее Мартин.

Снял кроссовки, носки, закатал джинсы до колен и побежал по песку, сверкая литыми, точеными икрами. Добежал до воды, влетел и тут же выскочил, обжегшись непривычным глубинным холодом. Корделия, подперев голову кулаком, за ним наблюдала. Ага, теперь будет осторожней. Идет навстречу волне мелкими шажками, позволяет пенистому серо-зеленому языку облизать голые стопы. Стоически принимает ласку. Ежится под свитером, который Корделия заставила его надеть. С него сталось бы заскочить во флайер в одной футболке, все позабыв в мальчишеском азарте.

Зазвонил брошенный в бардачке видеофон. Корделия не хотела его брать, чтобы на какое-то время оборвать все связи и посвятить эти несколько часов Мартину, но в последний момент сработала многолетняя привычка. Выбравший ответственность должен быть досягаем. Она нехотя встала и забралась во флайер за видеофоном. На дисплее знакомый номер. Имя также… небезызвестное. Генри Монмут, баронет. Корделия поморщилась. Сказала же, что все вопросы к адвокату. Какова черта ему надо?

— Чего тебе, Генри? — начала она, пренебрегая приветствием.

— О, Корделия, дорогая, как я рад тебя слышать!

— Чего тебе? — сухо повторила Корделия. — Мы находимся в судебной тяжбе. По закону нам нельзя разговаривать без участия адвокатов.

— Какая же ты формалистка! Такой красивой женщине следует запретить использовать слова, лишенные эмоциональной окраски и отдающие канцеляризмом.

— Я в третий раз тебя спрашиваю. Чего ты хочешь?

Баронет заговорил без притворной любезности.

— Ну если ты настаиваешь… Мы должны кое-что обсудить.

— Все вопросы к моему адвокату.

— К адвокату, так к адвокату, — согласился он, — но для начала я хотел бы…

— Я не отзову иск, Генри. И у тебя нет средств заставить меня это сделать. Твой сын нарушил закон. Он вторгся в мои владения и занимался там браконьерством.

— Но он стрелял не по зверю, а по киборгу. Это кое-что меняет. Ты не находишь?

— Что именно? — машинально задала вопрос Корделия, наблюдая за Мартином.

Тот все-таки забрался в воду по щиколотки. Подкравшаяся волна окатила его с ног до головы. «Вот бестолочь», подумала Корделия. «Промокнет же. И полетит домой в мокром свитере». Она почти не слушала что говорит Монмут. А тот продолжал.

— Видишь ли, у присяжных может возникнуть вопрос. А что делал твой киборг так далеко от хозяйки и от дома, который ему предписано охранять? Обычно такое ценное и опасное оборудование не отпускают так далеко и не оставляют без присмотра.

— Я отправила его проверить размещенные по периметру датчики, — равнодушно ответила Корделия.

— Тогда почему он был так странно одет? Служебный киборг, выполняющий поручение хозяина, должен носить комбез с голопечатью. Он же у тебя DEX. Или Irien?

— DEX, — нехотя ответила Корделия.

И забеспокоилась. К чему он клонит?

— Тем более! — радостно воскликнул тот. — У них должна быть печать. Это закон! А у твоего киборга печати не было. Откуда ребятам было знать, в кого, вернее, во что они стреляют?

— То есть, по поводу стрельбы по человеку из медвежьего станнера вопросов у присяжных не возникнет?

— Вряд ли человек благородный оказался бы в лесу в столь плачевном положении. В грязи, в овраге. Такое поведение соответствует преступным намерениям. Дети правильно рассудили. Это мог быть бродяга, грабитель или сумасшедший. Он мог быть опасен. Вот и пальнули.

— В спину.

— Он убил Аргуса! Любимую собаку моего сына. Ты не находишь, что твой киборг вел себя неоправданно агрессивно?

— Не нахожу. Он защищался. Мар… Киборг ни на кого не нападал. Это хорошо видно на видеозаписи, сделанной с беспилотника. Киборг прятался в овраге, а пес на него бросился.

— Подобное поведение может быть приемлемо для человека, но не для киборга. Это выглядит по меньшей мере… странно. Я тут… консультировался.

— Ты... что делал?

— Консультировался. Один из моих дальних родственников работает на «DEX-company». В одном из ее филиалов. Я обрисовал ему ситуацию, и он уверил меня, что поведение явно нетипично. Что нет ни одной программы, которая заставила бы киборга действовать подобным образом. И этот родственник, — тут Генри сделал едва заметную паузу, — посоветовал мне обратиться в «DEX-company» за экспертным заключением.

— Только хозяин киборга имеет право обращаться к экспертам. Проверяй своих киборгов, Генри.

— Речь идет о будущем моего сына. О его жизни и свободе. Да, я признаю, что он повел себя… неразумно. Он нарушил закон. И будет наказан. Но я, как отец и глава рода, намерен использовать свое влияние, чтобы смягчить это наказание. Он стрелял по киборгу, а киборг лично у меня вызывает некоторые вопросы. Эти же вопросы непременно возникнут и у присяжных. Мой адвокат позаботится об этом.

Тут Корделию осенило.

— Да ты мне угрожаешь!

— Нет, Корделия, нет, как ты могла подумать. Я всего лишь забочусь о будущем сына. Исполняю свой родительский долг. Ищу смягчающие обстоятельства. Как, к примеру, присяжные посмотрят на то, что киборг был… бракованный?

Корделия смотрела на Мартина. Тот играл с волнами в «догонялки». Заходил в воду почти по колено, а потом пускался наутек, когда очередной вспененный вал катил следом. Бракованный, еще какой бракованный!

Понятно, чего добивается Генри. Если киборг даже предположительно окажется бракованным, то преступление «онижедетей» будет переквалифицировано в подвиг. Они сражались со страшным и ужасным сорванным DEX’ом. Они явили храбрость. Не отступили. Не сбежали. Напротив, они, возможно, спасли жизнь самой Корделии, заставив киборга выдать свою непригодность. Стыдно судить их за это. Их надо простить и наградить.

— А если я соглашусь на освидетельствование и мой киборг окажется исправным?

Монмут помедлил с ответом. Видимо, уверовав в непогрешимость специалиста из «DEX-company», он надеялся на отказ Корделии.

— Тогда конечно… никаких претензий, — забормотал он.

— Если в работе моего киборга не найдут нарушений, я могу и встречный иск подать, за клевету. Я не люблю, когда мне угрожают. И шантажируют.

— Я не угрожаю! — с благородным пафосом воскликнул он. — Я всего лишь пытаюсь убедить тебя снять обвинение в браконьерстве. Пусть оставят только нарушение границы. Мы могли бы заключить сделку. И обойтись без судебного разбирательства. Ты снимаешь это обвинение, а я не обращаюсь в «DEX-company».

— Нет, Генри, не сниму. Теперь из принципа не сниму. Если бы ты попросил меня об этом по-человечески, без угроз, я бы, возможно, и согласилась бы. Для меня предстоящий суд такое же малопривлекательное мероприятие, как и для тебя. Но ты взял себе в союзники «DEX-company». Ты меня шантажировал. А я не заключаю сделок с шантажистами.

— Но я… постой, постой… Не бросай трубку.

Но Корделия уже отключилась.

— Мудак! — сказала она, обращаясь к уже замолчавшему видеофону.

И помахала Мартину.

Он вернулся к флайеру довольный и продрогший.

— Замерз? — спросила она, вручая ему пластиковый стакан с чаем.

Он кивнул и жадно выпил сразу половину.

— Вода… холодная, четыре градуса, — пожаловался Мартин, откусывая бутерброд.

— А я тебя предупреждала. Море северное. Тут всегда вода холодная. Ну ничего. Скоро поедем к другому морю, южному. На Шии-Раа. Хочешь?

Глаза Мартина заблестели.

— Хочу.

— Но там люди, Мартин. Много людей. Справишься?

1) Вильгельм Стейниц — первый официальный чемпион мира по шахматам (1886—1894)

Вернуться к тексту

2) Начинающий (нем.)

Вернуться к тексту

3) Стих Сергея Михалкова

Вернуться к тексту

Генри Монмут, 23-й баронет Барклю, с легким беспокойством наблюдал, как на посадочную площадку у арендованного им VIP-терминала опускается кургузый, агрессивно-военного покроя, черно-белый транспортник.

Третьего дня Генри выхлопотал в администрации Перигора соответствующее разрешение. В заверенной губернаторским факсимиле грамоте указывалось, что он, Генри Монмут, берет на себя полную материальную и юридическую ответственность за пребывание на Геральдике его гостей, экспертов из «DEX-company», прибывших на планету для участия в судебном разбирательстве. Генри перечитал украшенный геральдийскими ромбами и печатями документ. Все правильно. Он оформил приглашение, заполнил все необходимые формуляры. Губернатор Гонди, рассматривая прошение, несколько раз переспросил, уверен ли Генри в правильности принятого решения, так ли уж необходимо допускать этих, мягко выражаясь, простолюдинов, которые не являются ни друзьями, ни родствениками Монмутов, на планету для участия в столь щекотливом деле. Не проще было бы уладить его без привлечения посторонних, без чужаков, способных излишним рвением нанести непоправимый ущерб как семье, так и планете. К тому же в дело замешана Корделия Трастамара, особа знатная и влиятельная. Уверен ли Генри в своем решении?

Требования Корделии справедливы. Имело место незаконное вторжение. Границы владений, границы феода на Геральдике священны. И то, что она не пристрелила нарушителей на месте, уже лишает Генри части претензий. А он, вместо благодарности, идет на обострение конфликта. И что с того, что там оказался киборг? Это был ее киборг. И ее земля. На своей земле госпожа Трастамара в праве выпасать целый табун киборгов, причем самых разных модификаций. Может быть, Генри передумает и отзовет приглашение? Еще не поздно.

Но Генри не отозвал. Напротив, он настаивал на ускоренной обработке поданных документов. Губернатор разрешение подписал. Монмут, окрыленный этой маленькой победой, немедленно отослал голографическую копию пропуска своему кузену. А тот, в свою очередь, — в экспертный отдел.

Когда Генри прибыл в космопорт Перигора, он уже испытывал не торжество, а беспокойство. Он пытался поговорить с Корделией еще раз, но та не ответила на вызов. Кроме того, один из его егерей, делавший обход прилегающих к владениям Трастамара лесов, доложил, что все приграничные участки патрулируют сторожевые дроны, чего прежде никогда не наблюдалось, и по всему периметру активированы датчики движения, передающие домовому искину подробную информацию о перемещающихся объектах. Животных эти датчики пропускали беспрепятственно, а вот на егеря, когда тот попытался приблизиться, тут же спикировал сканирующий местность беспилотник. И даже пошел на малой высоте, будто намеревался атаковать нарушителя. Егерь не решился пересечь границу. Хотя раньше делал это неоднократно, углубляясь в леса Трастамара на пару миль, выслеживая намеченного к закланию зверя.

Волки и косули пренебрегали территориальным делением и свободно перемещались между феодами, отправляясь на поиски добычи. На землях Трастамара, где отстрел производился только в санитарных целях, животные устраивали свои лежки и норы. И задача егеря состояла в том, чтобы их с этих лежбищ согнать. Прежде это удавалось без труда, так как Корделия никогда не активировала периметр. Вот почему зависший беспилотник испугал егеря. Аппарат гудел с самыми неотвратимыми намерениями, сверкая наведенным объективом, сканерами и антеннами. Егерь даже зажмурился, ожидая, что глазастая штуковина выстрелит. Но беспилотник только жужжал. Тогда человек быстро отступил от линии разграничения, вдоль которой крошечный датчики беспрерывно обменивались сигналами, а беспилотник сразу набрал высоту.

Генри это сообщение насторожило. Чего Корделия опасается? Не ждет же она в самом деле нападения? Или ее так напугали разыгравшиеся подростки? Но подобные вторжения случались и раньше. Всегда кто-то где-то нарушает, оказывается в соседских владениях, увлеченный прогулкой или охотой. Если ощутимого ущерба не производится, то соседи улаживают недоразумение сами. Виновная сторона обычно первая приносит свои извинения, платит небольшой штраф или выдает пострадавшей разрешение на охоту уже на своей территории. Случается и отстрел животных. Но опять же, если гибель зверя носит случайный характер, то виновный так же отделывается штрафом. Наказуема лишь преднамеренность. Или настойчивый рецидив.

Такое не редкость. Есть среди них, благородных геральдийцев, несколько маргиналов, использующих свою родословную в качестве охранной грамоты. В приличное общество их давно не пускают, знакомства с ними не водят, так они отыгрываются на лесах и населяющей эти леса живности.

Но в случае с Генри-младшим Корделия превзошла даже этих маргиналов. Мало того, что она оставила без присмотра своего киборга, — не какого-нибудь кибер-дворецкого или кибер-садовника, а настоящего DEX'а, — так она еще и стреляла по несчастным испуганным детям. Стреляла из боевой плазменной винтовки. Но ей и этого показалось мало. Она подала в суд! Натравила на добропорядочные семьи адвоката-инопланетянина. Авшура!

На Геральдике вслух об этом не говорили, но неписанные правила требовали избегать контактов с ксеносами. Разумеется, вас уверят, что долг человека образованного и прогрессивного — поддерживать отношения со всеми расами, и в то же время посоветуют вычеркнуть из списка поставщиков всех негуманоидов. Возможно, сделают исключение для альфиан, и то с оговорками. Но Корделия… Несмотря на происхождение, доказанное генетически, она всегда была вроде инородного тела в благородном обществе Геральдики. В планетарном совете с ней вынуждены считаться и даже держать для нее место, если Корделии вздумается принять участие в заседании, но поглядывают с некоторой настороженностью, если не сказать опасением. Кто знает, чего от нее ждать, с ее умением рисковать, безрассудством и деньгами. С такой особой лучше не ссориться. А вот он, Генри, имел глупость поссориться. Даже губернатор предостерегал… но отступать уже поздно. Транспортник «DEX-company» выпустил посадочные стабилизаторы.

Генри ожидал увидеть несколько иное судно. Он предполагал, что корабль, на котором прибудут эксперты, будет напоминать те летающие научные базы, на которых прибывали биологи, зоологи, ботаники и прочая ученая братия, если комиссия при планетарном совете выдавала им разрешение на исследование флоры и фауны. Обычно такие передвижные научные центры цепляли к списанным армейским транспортникам вместо грузовых отсеков. И транспортники, и мобильные лаборатории выглядели непритязательно, как побитые жизнью чемоданы, чьи владельцы провели большую часть отпущенного им времени в скитаниях. Коллективы извозчиков и пассажиров имели вид, соответствующий используемому транспортному средству. Какой-нибудь младший научный сотрудник, выбившийся в завлабы, с недописанной докторской диссертацией, снедаемый честолюбием, парочка бледных недокормленных аспирантов, перезрелая дева лаборантка, три-четыре кандидата обоего пола и молоденькая стажерка, сбежавшая от мамы в свою первую межзвездную экспедицию. Доставлял их на планету обычно какой-нибудь ветеран космофлота или вышедший на пенсию прапорщик.

Генри не сомневался, что десант экспертов от «DEX-company» будет выглядеть примерно так же. Они же ученые. Тоже сидят в своих лабораториях, тоже проводят эксперименты. Кто там у них? Генетики, программисты, нейрокибернетики, психологи.

Каково же было удивление Монмута, когда на посадку пошел не старый армейский грузовик, а сверкающий черный ролкер, тупоносый, хищный, приземистый, с ярким логотипом по борту. На виденные прежде мобильные лаборатории он не походил совсем. Это был скорее военный транспорт, предназначенный для переброски отрядов спецназа из одной звездной системы в другую.

Отошла панель выходного шлюза, и по трапу спустились четверо. Все — мужчины с явно военной выправкой. Высокие, широкоплечие, короткостриженные, в одинаковых фирменных комбинезонах. Возможно, у прибывших на незнакомую планету ученых есть своя группа прикрытия? Сейчас эти четверо удостоверятся в личности встречающего и пригласят Генри на борт или эксперты сами выйдут к заказчику.

Четверку возглавлял блондин с раздвоенным подбородком. Он шел прямиком к Генри.

— Мистер Монмут?

— Да, — стараясь скрыть волнение, ответил тот.

— Мое имя Джонсон. А это мои коллеги, Свенсон, Полански и Батлер.

— А эксперты… они прибыли с вами? — сделал попытку внести ясность баронет.

Раздвоенный усмехнулся.

— Мы и есть эксперты. Где киборг?

— Какой? Ах ну да, но это не мой киборг. Это киборг моей соседки, Корделии Трастамара.

— Этот? — Раздвоенный… как там его?.. Джонсон выдернул из комма голоизображение.

Генри увидел очень молодое, бледное человеческое лицо. Это был юноша не старше двадцати, русоволосый, с правильными чертами лица, но какой-то изможденный, с запавшими, обведенными синевой глазами. Баронет никогда не видел этого юношу. Да и какое отношение он может иметь к тому злосчастному киборгу, который попал под выстрелы охотников? Это же явно изображение человека. Генри видел киборгов. У них таких лиц не бывает. Таких живых, отмеченных страданием лиц.

— Простите, а кто этот молодой человек? Я не имею чести…

Раздвоенный гыгыкнул, а его подручные обменялись насмешливыми взглядами.

— Был бы человеком, мы бы за ним не гонялись, — пояснил Джонсон. — Это киборг, бракованная жестянка. Так он?

— Я… я не знаю. Я его не видел. Там, на видео, изображение нечеткое, съемка велась с беспилотника.

— А кто видел?

— Мой сын. Я потому и запросил экспертизу. Дело в том, что мой сын…

Но Джонсон не дал ему договорить. Он как-то очень по-свойски обнял Генри за плечи. Баронет, непривычный к подобному обхождения, неспособный даже вообразить такого вопиющего нарушения приличий, онемел и застыл, беспомощный под натиском этого простолюдина

— А давай спросим сынулю. Ты не против? Сынуля где?

— Дома. Он под домашним арестом.

— Вот и полетели. Домой.

Генри на стоянке ожидал флайер с пилотом. Но гости лететь вместе с Монмутом отказались. Из грузового отсека ролкера выкатился флайер, словно детеныш акулы, таившийся в утробе хищной матери. Надпись на корпусе отсутствовала. Видимо, чтобы сохранить инкогнито.

Флайер пришельцев превосходил мощностью и маневренностью громоздкий пафосный «лимузин» Генри, но благоразумно висел на хвосте, вежливо копируя петли и повороты. Беспокойство Генри все возрастало. Он чувствовал себя обманутым. Да что же эти господа из «DEX-company» себе позволяют! Он оформил разрешение, пригласил экспертов! А ему прислали головорезов. Какие же это специалисты? Это вышибалы трактирные! И как фамильярно, как дерзко они разговаривали. С ним, Генри Уилфридом Монмутом, потомком короля Карла Стюарта.⁽¹⁾ Да как они смеют? Генри уже закипал. Безродные наемники! Он покосился на следующий за его «лимузином» тупоносый, как древняя торпеда, флайер. Даже в этой округлой, безглазой морде баронету чудилась насмешка.

На третьем часу полета пилот Генри начал сбрасывать высоту, помятуя о слабом желудке 23-го потомка мятежного герцога Монмутского.⁽²⁾ Показались очертания замка и прилегающего к нему обширного парка, безжалостно скроенного по далекой викторианской моде, когда из английский садов, скверов и даже лесов безвозвратно изгонялось природное разнообразие. Сам замок Генри являлся копией резиденцией Монмутов в Шотландии, мрачного, довольно некрасивого, напоминающего откусанный бутерброд сооружения, увенчанного странными куполами.

В Лютеции, где господствовал архетиктурный постмодернизм и где самые консервативные обитатели не чурались самых современных веяний, Генри не раз выслушивал в свой адрес упреки. Его обвиняли в излишней чопорности, надменности, ретроградстве и даже провинциальности. Помилуйте, ну кому нужны эти устаревшие рубленые формы времен крестовых походов? Это же варварство какое-то! Ах, посмотрите какую прелестную воздушную виллу построила себе графиня Орсини. С каким вкусом, как элегантно сочетаются в этом палаццо хайтек, готика и барокко.

Но Генри пропускал все эти сентенции мимо ушей. Что они понимают в благородном величии, эти изнеженные потомки итальянских князей? Его жилище это стредоточие трагизма, олицетворением судьбы их предка, герцога Монмутского, казненного за дерзость.

Глядя с высоты на грозные, почти крепостные очертания дома, Генри в который раз убедился в своей правоте. Вот оно, жилище истинного аристократа, наследника всех английских и шотландских лордов. Он даже на мгновение позабыл, что возвращается не один, что за его «лимузином» следует флайер с наглыми чужаками.

На посадочной площадке их поджидал дворецкий, худой, жилистый уроженец Геральдики, чьи предки переселились с Земли вслед за благородными господами. Когда «лимузин» приземлился, дворецкий открыл дверцу аэроэкипажа. Тут же совершил посадку и второй флайер. Его пассажиры покинули средство передвижения сами, без церемоний и промедлений. Генри, наблюдая за равнодушной медлительностью гостей, мысленно поморщился. Раздвоенный бросил на окружающую его геометрическую утонченность беглый, ничего не выражающий взгляд.

— Так где сынуля? Показывай.

У дворецкого, невзирая на взращенную поколениями невозмутимость, чуть приподнялись брови, а Генри, вопреки мастерству пилота, почувствовал тошноту. И страх.

— Извольте пройти в дом, — сухо произнес баронет.

В гостиной появилась жена Генри, Френсис. С удивлением взглянула на нежданных гостей. Она тоже ожидала увидеть степенных седовласых ученых.

— Кто это, Генри?

Френсис была недурна собой, стройна, белокожа. Одевалась по последней земной моде. Оценивающий взгляд раздвоенного покоробил Генри.

Наглец усмехнулся.

— Не извольте беспокоиться, дамочка. Это ваш супруг нас пригласил. У вас тут кое-какие проблемы. Так вот мы эти проблемы решим.

— Ага, решим, — подтвердил Свенсон и плюхнулся в ближайшее кресло.

Полански, более воспитанный, неслышно приблизился к уставленному бутылками резному столику, взял одну, с янтарной жидкостью, и принялся изучать этикетку. Четвертый, Батлер, остался стоять у двери. Джонсон оглядел гостиную, потрогал обивку кресла и обернулся к застывшей паре.

— И чего ждем? Зови сынулю.

— Генри, кто это? — уже с истеричными нотками повторила Френсис. — Что им нужно от нашего сына?

— Да объясни ей, Генри, — смилостивился Джонсон, тоже опускаясь в кресло.

— Видишь ли, дорогая, это те самые специалисты из «DEX-company». Я вызвал их, чтобы… чтобы протестировать киборга. Того киборга…

— Боже мой, Генри, зачем ты это сделал? — выкрикнула Френсис. — Почему не посоветовался со мной?

— Успокойся, дорогая. Я сделал это ради нашего сына. Если киборг окажется бракованным, Корделии придется отозвать иск.

— Генри, ты все испортил. Корделия никогда не позволит протестировать своего киборга. Да она этих специалистов на порог не пустит! Какой же ты идиот, Генри! Какой идиот! О чем ты только думал?

Генри почувствовал, как кровь приливает к щекам, а уши горят самым неаристократическим манером.

— Тише, дорогая, тише, ты ведешь себя недостойно! Мы не одни, это неприлично.

— Ах, неприлично? А приводить в дом каких-то головорезов прилично?

Монмут подхватил ее под руку и потащил к двери.

— Замолчи! Замолчи немедленно.

В это мгновение в гостиной появился сын, Генри Монмут-младший. Он с некоторым удивлением оглядел гостей и родителей. Джонсон заметил сходство.

— А вот и сынуля. Присоединяйся, парень.

— Папа, кто это?

— Это… эти господа из «DEX-company», сынок. Они хотят задать тебе несколько вопросов.

— Папа, это ты их вызвал?

— Да, сынок.

— Зачем?

Жена и сын, казалось, сговорились.

— Я хочу тебе помочь, — с раздражением ответил Генри.

— Слышал, парень? — Джонсон поднялся. — Ты же видел того киборга?

Юноша заметно напрягся, ощетинился, но кивнул.

— Опознать сможешь?

— Попробую. Он… грязный был.

Джонсон снова выдернул из комма голоизображение. Генри-младший вглядывался не меньше минуты. Потом признес:

— Он не похож на киборга. Я видел киборгов у дяди Томаса. У него два телохраниля DEX'а. И Mary есть. А этот… как человек.

— Слушай, пацан, тебя не спрашивают, похожа эта жестянка на человека или нет. Тебя спрашивают, та ли эта жестянка?

Генри-младший снова взглянул на изображение.

— Да, он. А он что, правда бракованный? Почему тогда не напал? Я видел в новостях те репортажи. Там показывали бракованных. Они убивали, всех убивали. А этот… убежать хотел. Совсем как человек.

— Он убил Аргуса, — строго поправил сына Генри. — А вас не тронул по счастливой случайности.

— В гибели Аргуса виноват я, — с неожиданной твердностью заявил младший. — Я должен был его отозвать. Но я этого не сделал.

Джонсон убрал изображение.

— Так где сейчас киборг? — спросил он, обращаясь к обоим Монмутам.

Те переглянулись.

— Не знаю, — пробормотал сын. — Наверно, она его забрала. Она же его хозяйка.

— Надо ей позвонить, — вмешался старший. — Сообщить, что вы прибыли, и что в ближайшее время следует провести тестирование.

Потянул из кармана видеофон. Джонсон каким-то неуловимым движением перехватил его руку и вывернул. Видеофон отлетел в сторону. Френсис вскрикнула. Генри-младший побледнел и отступил.

— Не надо никому звонить, — жестко произнес раздвоенный. — И кричать тоже не надо. Сядьте, благородные дамы и джентельмены. Сядьте, и поговорим.

Изумленный Генри-старший послушался и сел на стул с высокой резной спинкой. Рядом села Френсис, тоже побледневшая и трясущаяся, а с другой стороны — сын. Полански подобрал видеофон. Свенсон оказался у противоположной двери. Батлер занял позицию у окна.

— Итак, — сказал Джонсон, вновь разваливаясь в кресле, — я хочу внести некоторую ясность, господа благородные дворяне. В ваших интересах меня не перебивать, в истерику не впадать и контраргументы не выдвигать. Разводить политес нам тут некогда. Время — деньги. Мы здесь для того, чтобы изъять киборга, а не тестировать. То, что он бракованный, известно и без тестов. Скажу больше, господа дворяне, киборг этот… беглый.

— Разве так бывает? — не выдержал Генри.

— Бывает. Этот — экспериментальная модель. Его похитили из лаборатории и продали по подложным документам. Эта ваша соседка… как ее там?.. Корделия Трастамара заключила незаконную сделку, приобрела ворованное имущество и не поставила корпорацию в известность.

— Подайте на нее в суд, — брякнул Монмут. — Если она преступила закон, то пусть ответит. Я буду свидетельствовать, — воодушевился он.

Джонсон скривился.

— В суд? На кого? На владелицу холдинга «МедиаТраст»? Не, это долго и шумно. Вы-то сами как? Судиться желаете?

— Нет! — дружно ответила семья Монмутов.

— Вот и мы… не желаем. Сделать все нужно быстро и тихо. Где ее дом?

— То есть, вы предлагаете… — начал догадывать Генри.

— Я не предлагаю. Я ставлю вас в известность. Мы намерены изъять киборга.

— Но вы не можете так просто… Это Геральдика.

— Можем, — будто взводя курок, ответил Джонсон. — Мне требуется ваше содействие или, по меньшей мере, молчание.

— Вот, Генри, полюбуйся! — не выдержала Френсис. — Вот к чему привела твоя глупость! У нас в доме грабители. Они собираются грабить Корделию! А мы будем соучастниками.

— Замолчи, — шикнул на нее Генри.

— И не подумаю молчать! — завопила она. — Я в своем доме. А эти пусть убираются. Я позову слуг! Я буду кричать.

Френсис вскочила. В то же мгновение Полански выстрелил из станнера. Женщина упала.

— Мама! — вскрикнул Генри-младший.

Джонсон медленно поднялся.

— Я же предупреждал. Молчать и не спорить. — Он вытащил свой станнер и направил на Генри-младшего.

— Нет, нет, — прошептал испуганный баронет. — Не трогайте его, он будет молчать. Молчи, сынок, молчи, понял? Делай что тебе говорят эти господа.

— Правильно, — согласился раздвоенный. — Слушайся папу. Полански, останешься с пацаном и бабой. Держи их под прицелом. Если вздумают орать, стреляй. А ты, баронет, — Джонсон сделал знак своему «клиенту», — покажешь и расскажешь, где живет твоя соседка. И как до нее добраться.

1) Имеется в виду Карл II Стюарт, король Англии и Шотландии с 1660 года.

Вернуться к тексту

2) Герцог Монмутский — внебрачный сын Карла II. Поднял мятеж против короля Якова и был казнен.

Вернуться к тексту

— Мартин, отдай комм.

Корделия трезво оценивала свои возможности. Догнать киборга, а тем более снять с его руки подаренный ею комм шансов нет. Мартин, не прилагая усилий, грациозной, неуловимой тенью перемещался по гостиной, отступая то за прозрачную колонну, то за струящееся из вазы растение, то за парящую чашу с разноцветными угольками. К счастью, за пределы дома он выйти не мог. Корделия успела приказать искину заблокировать дверь.

— Мартин, пожалуйста, не вынуждай меня.

Она могла воспользоваться хозяйскими полномочиями и приказать. Чтобы ее просьба перешла в повелительное наклонение, ей достаточно было произнести установленный маркер — назвать Мартина DEX'ом, и тогда система из ее врага обратится в сообщника, в безупречного экзекутора, действующего изнутри. Процессор задействует имплантаты, чтобы зафиксировать мышцы и направить их на желаемое человеку действие.

Мартину будет больно. Очень больно. Но он все равно будет сопротивляться. Как сопротивлялся и прежде. У него в этом немалый опыт. Сразу не сдастся, не уступит. Одолеть своего кибернетического «близнеца» не сможет, ибо тот априори сильнее, но будет биться с ним, даже если вероятность победы окажется равна десятой доли процента. Чего стоят мягкие мышечные волокна в противостоянии с несокрушимыми наноимплантатами? Волокна будут рваться и кровоточить. Как было уже не раз. В мышечных тканях Мартина множество крошечных шрамов, следов этого внутреннего иссечения, знаков невидимой схватки. Неужели Корделия добавит ему еще?

— Мартин, пожалуйста, отдай мне комм.

— Нет, — ответил он и снова отступил.

Корделия вздохнула. Она допустила ошибку. Просчет, который как нельзя лучше подпадает под изречение давно забытого политика. Чем конкретно знаменит этот политик, был ли полезен или, напротив, токсичен для государства, давно никто не помнит, а вот изречение осталось. «Хотели как лучше, а получилось как всегда». Корделия тоже хотела, как лучше. Хотела уберечь Мартина от ночных кошмаров, но сделала это самым примитивным и недостойным способом — прибегла ко лжи. И это она, так гордившаяся их доверительными отношениями. Сама добивалась его доверия и ему же в этом доверии отказала. Не призналась сразу, по какому поводу ей звонил Генри Монмут.

Да, у нее есть причина, есть оправдание. Набегавшийся с волнами наперегонки Мартин выглядел таким счастливым, таким по-детски безмятежным, что нарушить это хрупкое забвение, это исцеляющее беспамятство показалось ей чрезмерно жестоким. Все равно что полоснуть ножом по доверчиво протянутой детской ручке.

Он только начал все забывать, приноравливаться к иному, более гармоничному устройству вселенной, начал выздоравливать, восстанавливаться не только на уровне телесном, а где-то в модусе неосязаемом, глубоко человеческом. О человеке, наверно, сказали бы, что он сращивает душевные раны.

Корделия, не колеблясь, сказала бы так и о Мартине. Даже скорее о Мартине, чем о некоторых, известных ей прямоходящих, но сам Мартин это отрицал, упрямо отделяя себя от людей. Она не настаивала. Пусть будет психическое увечье, контузия, которую предстояло компенсировать деликатностью и заботой. Времени прошло так мало, что одно неосторожное движение, тревога, стресс могли сорвать едва наросшую защитную корку. Мартин едва научился улыбаться. Не потому, что этого не умел киборг, лишенный соответствующего программного блока, а потому, что об этом забыл человек.

Конечно, Мартин умел улыбаться. Никакие дополнительные программные установки для управления лицевыми мышцами ему не требовались. Умения были врожденными, как у младенца. Младенец улыбается матери, ведомый первым зародившимся чувством довольства и сытости. Наверное, и Мартин в первый год жизни, когда еще не знал боли и страха, точно так же ей улыбался. И даже смеялся. Потому что тогда он был человеком и не сомневался в своей человеческой природе. Люди умеют смеяться, умеют сердиться, умеют плакать. Это называется эмоции.

А потом ему доходчиво объяснили, что он не человек, он киборг, а у киборгов эмоций не бывает. Они не умеют ни смеяться, ни плакать. И он должен забыть эту неуместную человеческую слабость. Он — машина, всего лишь машина. Он даже боль не должен испытывать. Ах, испытывает? Так это остаточное явление, его глупая вера в собственную человечность. Эмоции тоже никуда не делись, но Мартин научился их прятать. Загонять так глубоко, что тестировщики не могли их вырезать даже скальпелем. Улыбка? Какая улыбка? Смех? Он забыл, что это такое.

В первый раз Мартин улыбнулся, — очень робко, тенью, — когда впервые вышел из дома и отправился с Корделией на прогулку. В парке они заметили играющих зверьков, геральдийский аналог белок, но более крупных и жесткошёрстных, чем отличались все представители местной лесной фауны. Белки явно находились в прекрасном расположении духа, носились друг за другом, высоко подпрыгивали и едва не крутили сальто. Забавное зрелище.

Мартин наблюдал за этим почти цирковым представлением с детским восторгом. А потом улыбнулся. Корделия заметила эту улыбку краем глаза, но сразу отвернулась. Опоздала. Ей ли соперничать в реакции с киборгом? Мартин ее взгляд поймал. И тут же стер улыбку. Хотелось бы Корделии знать, чем он мотивировал эту поспешность? Чего испугался? Что хозяйка не одобрит его излишней эмоциональности? Накажет за вопиющую человечность? Но скорей всего спрятался рефлекторно. Как привык это делать. Она не задавала вопросов. Улыбнулся раз, улыбнется и второй.

Мартин долго держался. До своего знаменательного побега и не менее знаменательного возвращения. Прокололся во флайере, когда она везла его домой. Вероятно, думал, что хозяйка слишком увлечена переговорами с искином и пилотированием. А может быть, ни о чем не думал. Позволил эмоциям найти выход и обратиться в мимический рисунок. Не учел, что Корделия наблюдает за ним в так называемое «зеркало заднего вида». Эту функцию давно выполняли камеры внешнего и внутреннего обзора, но пилоты придерживались привычного устаревшего термина.

Корделия подглядывала за ним вовсе не из любопытства. Она помнила об угрозе инсулиновой комы и о ничтожных процентах работоспособности. Мартин лежал на заднем сидении с закрытыми глазами. И он… улыбался. Снова тенью, намеком. Но улыбался.

Потом эта улыбка стала получаться чаще. Она стала ярче, выразительней, еще отмеченная робостью, неуверенностью, но все же неоспоримо радостной. Корделия все еще могла сосчитать эти улыбки по пальцам, но пальцев на руках уже не хватало. Кажется, та улыбка, когда он, продрогший и сияющий, вернулся от линии прибоя к флайеру, уже не умещалась в пальцевый счет. Это была неподдельная радость, радость самой высшей пробы, самой чистой воды. И как такую радость, долгожданную, выстраданную, светлую, осквернить дурной вестью? Как бросить в эту родниковую чистоту горсть склизкого зловонного ила?

Корделия не смогла. Для собственного успокоения она решила, что сделает это позже, расскажет Мартину о возможной угрозе, о глупости ее соседа и попытке шантажа, но и позже она не решилась.

После ужина, когда за прозрачными стенами дома сгустились сумерки и подул ветер, они сидели в гостиной и смотрели единственный канал, на который был настроен головизор — виды инопланетной природы, которые шли в сопровождении классической музыки. Корделия лежала на диване, укрывшись пледом. Мартин как всегда устроился на полу, но так, чтобы ее рука без труда касалась его затылка и время от времени ерошила волосы. Между ними стояла большая плоская ваза с глазированными фруктами, откуда они по очереди вылавливали по блестящей округлым боком конфетке. Мартин — чаще, а Корделия — чтобы поддержать компанию. Они молчали, но это молчание было таким взаимно благотворным, что нарушить его казалось почти кощунством. Им было слишком хорошо, чтобы говорить. И вот как, позвольте спросить, запустить в это тихое озерцо костлявый призрак «DEX-company»? Корделия вновь не решилась.

На следующий день, когда Мартин убежал к парковой запруде продолжать свои изыскания, Корделия сделала пару необходимых звонков — адвокату и на таможню. Попросила к телефону офицера Элис МакКинли. Обменялась с ней несколькими фразами. Та обещала перезвонить. Мартин вернулся голодный и счастливый. Весь перемазанный придонной грязью. Корделия на мгновение вообразила, что он сейчас извлечет из кармана лягушку, ящерицу, озерную креветку и положит перед хозяйкой в качестве охотничьего трофея. Но Мартин только застыл на пороге с виноватым видом.

— Свиненыш! — резюмировала Корделия и указала на дверь ванной, куда Мартин повинно направился. — И переодеться не забудь, исследователь!

На стекле возникла «Жанет».

— «Переодеться», — передразнила хозяйку искин. — А стирать кому? Мне! Я тут кто? Горничная? Машину запускай. Воду грей.

— Ох, какой великий труд! — не отрываясь от работы, парировала Корделия. — Я могу и сама кнопки понажимать. Только тогда возникнет резонный вопрос. Ты мне зачем?

«Жанет» надулась.

— Как зачем? Одиночество разделять. Приятную беседу вести, культурными сведениями обмениваться. И за это никакой благодарности.

Корделия фыркнула.

— И чего ты хочешь?

«Жанет» смущенно потупилась.

— Видеокамеру в душ.

Корделия в изумлении на нее уставилась.

— Оно тебе зачем? Ты, пучок нанокристаллов?

— Как это зачем? Посмотреть.

— И чего ты там не видела?

— Много чего. Хотелось бы подробностей.

— Сходи на порносайт. Их в инфранете превеликое множество. Но... Поймаешь триппер, переустановлю.

— На порносайт неинтересно. Там абстрактные персонажи. А у нас тут конкретный. Ну что такого, если я посмотрю?

— «Жанет», иди в BIOS!

Искин оскорбленно стекла разноцветными струйками. А Корделия в очередной раз впала в грех прокрастинации. «Потом, не сегодня. Время еще есть», думала она. «Успею».

Не успела. Прошел день, другой, все полные той же счастливой рутины. Раздался звонок, Корделия ответила, не взглянув на имя звонившего. Иных секретов у нее не было. Она, без колебаний, вела в присутствии Мартина самые щекотливые переговоры. Порой даже делала это преднамеренно. Ему нравилось чувствовать себя сопричастным. Нравилось разделять «взрослую» ответственность. Так гордится своей сопричастностью ребенок, которому впервые доверяют подержать штурвал, даже если флайер стоит на площадке с выключенным двигателем. Мартин гордился тем, что уличал некоторых собеседников во лжи, удерживая Корделию от заведомо невыгодной сделки. Корделия и сама знала, что сделка провальная, но великодушно уступала Мартину лавры провидца. Она не успела выключить громкую связь и активировать клипсу. Фраза женщины-офицера покатилась от рабочей зоны в гостиную полым титановым шаром.

— Четверть часа назад в космопорте Перигора совершил посадку транспортник «DEX-company».

Корделия щелкнула по сенсору, переводя звук с внешних динамиков на внутренние, но было уже поздно. Мартин вернулся.

Почему-то комм на его левой руке сразу бросился в глаза. Этот комм еще минуту назад лежал на маленьком столике у дивана. Мартин снял устройство, прежде чем отправиться в ванную, хотя комм к водным процедурам был стабильно индифферентен, так же как к перепадам температур или умеренному внешнему воздействию. Падение, швыряние, трясение впечатления не производили, а вот прямое попадание из гранатомета в некоторой степени влияло на работу.

Мартин это знал. Корделия подозревала, что дотошный киборг уже провел полевые испытания, чтобы убедиться в надежности прибора. И все же соблюдал некоторый техно-этикет. Возможно, демонстрируя таким образом доверие или, напротив, провоцируя на злоупотребление хозяйскими полномочиями. Корделия не питала иллюзий — он продолжал ее проверять. Правда, метод тестирования сменил на более щадящий.

— Мартин, пожалуйста, это ничего не значит. Да, они прилетели. Их вызвал идиот Монмут. Добился разрешения.

— Ты знала, — тихо проговорил Мартин.

Отрицать опасно и бесполезно.

— Да, — ответила она со вздохом, — знала. Он позвонил мне, когда мы были у моря. Я осталась у флайера, а ты побежал к воде. Ты не мог меня слышать. Тогда я посчитала это за удачное стечение обстоятельств. Ты ничего не узнаешь, а, следовательно, не испугаешься. Для меня это послужило решающим стимулом. Я хотела тебя уберечь. От тревог и страхов. Чтобы ты не вздрагивал от малейшего шороха, не прятался, не смотрел со страхом в небо. В конце концов, это мой долг, мои обязательства. Я несу за тебя ответственность.

— Да, я помню. Ты говорила. Мы в ответе за тех, кого приручили…

«Жанет», черт бы ее подрал!

— Но ты меня обманула, — безжалостно добавил Мартин. — Я знаю, люди используют эту разновидность лжи — умолчание. Это как бы и не ложь вовсе, а примечание к контракту мелкими буквами. Виновен уже не тот, кто солгал, а тот, кто этим примечанием пренебрег.

— Значит, не отдашь?

Мартин отрицательно качнул головой. Более того, он положил правую ладонь на комм так, что указательный палец приходился на тот самый пусковой сенсор.

— Хорошо, — ответила Корделия, — как знаешь. Ничего другого мне не остается.

Глаза Мартина предостерегающе полыхнули. Корделия усмехнулась. Готовится к противостоянию с имплантатами. «Ну уж нет, такого удовольствия я тебе не доставлю».

Она вышла из зоны гостиной и оказалась на кухне. Мартин настороженно за ней следил. Корделия двигалась нарочито медленно, даже лениво. «Думаешь, что все знаешь про людей? А вот и нет, ничего ты не знаешь. Люди бывают разными. И решения эти люди принимают тоже разные».

За свой гормональный фон Корделия была спокойна. И за пульс, и за давление. Все показатели подскочили еще полчаса назад, когда позвонила Элис, и держатся на тех же границах. Выше у нее не бывает. Ее атрофированные эмоциональные блоки на более выраженную реакцию не способны. Интересно, учел это Мартин или нет? Все так же неспешно Корделия приблизилась к стойке с кухонными принадлежностями. Выглядело так, будто она раздумывает, а не заварить ли чая покрепче или не запустить ли кофеварку. Она провела кончиками пальцев по выстроившимся в идеальном порядке вилкам, десертным и чайным ложкам. Ей нужна ложечка, чтобы зачерпнуть желе или конфитюр, чтобы капелькой фруктовой прозрачной массы украсить фигурную тартинку… Ее рука зависла над старинным, еще привезенным с Земли серебряным набором и тут же метнулась в сторону, к семейству титановых кухонных лезвий.

Семейство было многочисленным, разнокалиберным. Лезвия — широкими, узкими, волнистыми, продолговатыми, но с общей родственной особенностью — безупречной режущей кромкой. В руку прыгнул кто-то из племянников, чуть длиннее ладони, инструмент деликатный и легкий. Едва ощутив, как рукоятка обосновалась под пальцами и приняла требуемую форму, Корделия полоснула ножом по левому предплечью…

Еще и пары недель не прошло, как она избавилась от фиксирующего перелом пластика, и вот уже навлекла на злосчастную конечность очередную напасть. От боли потемнело в глазах. Кровь сразу брызнула. Черная, венозная, густая. Ей удалось перебить жилу одним ударом. Потому что на второй удар времени не хватило. Подскочивший Мартин отнял у нее нож. Спасение хозяина — базовая директива. Он сделал это так ловко, будто пальцы у нее бумажные, и он разгладил их, как фантик от конфеты.

— Зачем? — тихо спросил Мартин, пережимая вспоротую вену.

— Ты мне выбора не оставил.

— Почему ты мне не приказала?

— Ты бы не подчинился. И тебе было бы больно.

— А так больно тебе.

Корделия пожала плечами, будто решила сыграть с киборгом в его же игру.

— Я другое дело, — ответила она. — Я, прежде всего, человек. И все, что я делаю, это мой осознанный добровольный выбор.

Потом она сидела на кожаном табурете у кухонного стола, а Мартин промывал рану антисептиком и накладывал жесткую повязку. Забытый комм валялся где-то в углу. Здоровой рукой Корделия гладила мягкие русые волосы.

— Мы справимся, Мартин, — повторяла она. — Вот увидишь. Все будет хорошо. И комм тебе не понадобится.

Мартин взглянул на нее виновато.

— Я не хотел, чтобы тебе было больно! Я этого не хотел.

— Я знаю. Я и не пытаюсь тебя обвинить или наказать. Я всего лишь пытаюсь тебе кое-что объяснить, донести до твоего логически организованного киборгского ума. Ты, конечно, вправе воспользоваться тем приказом. Ты вправе выбирать между неволей и смертью. Но прежде, чем сделать выбор, вспомни обо мне. О том, что я почувствую, если тебя не станет. Я не угрожаю, не шантажирую, не пытаюсь тебя запугать или внушить чувство вины. И уж тем более я не пытаюсь пустить в ход свои хозяйские полномочия и воздействовать на твои базовые установки. Как там у тебя прописано? Жизнь хозяина в безусловном приоритете? Сам погибай, а хозяина выручай? Так вот, мне приоритет не нужен. Я хочу, чтобы ты сам у себя был в приоритете. Чтобы твоей базовой установкой было выживание.

— Но я так не смогу, — возразил Мартин. — Программа этого не позволит.

— А ты ей объясни так, — заговорщически произнесла Корделия. — Пока есть ты, есть и хозяйка. А не будет тебя, то и ее… не будет.

Задание ему не нравилось.

Джеймс Джонсон, в миру Евгений Левитский, начинал свою карьеру в отряде спецназначения ГРУ, где заслуженно считался одним из лучших. В его послужном списке начитывалось уже с десяток вполне успешно выполненных операций, когда в растущую по экспоненте будущность вмешался случай. А может быть, и не случай, а этакий пробный камешек, пущенный рукой судьбы из-за бруствера событий.

Во время одного из рейдов, в котором принимал участие Левитский, отряд спецназа обнаружил обгоревший катер Альянса, доверху набитый слитками родия. Неслыханная ценность по всем пиратским и контрабандистским меркам. Командир отряда, человек с самыми крайними понятиями о чести, при первой представившейся возможности сообщил о находке командованию и запросил эвакуацию. Но во время погрузки ценного металла уже на военный транспортник не досчитались нескольких слитков. Собственная безопасность провела расследование, и под подозрение попали четверо, в том числе и Левитский. Прямых улик не было, только косвенные. Однако все четверо были вынуждены подать в отставку. Украденный родий обнаружен не был.

Оказавшись без средств к существованию — деньги от продажи металла быстро кончились — Евгений вынужденно задумался о будущем. Что он умеет делать? Стрелять. А еще? Догонять. Еще он умеет драться. Выслеживать. Может несколько суток просидеть в засаде. И главное, он умеет убивать. Убивать быстро, чисто, любым подвернувшимся под руку предметом. Умеет допрашивать и пытать. Что ему указать в резюме? И кому это резюме отправить?

Но отправлять заявку не пришлось. Работодатель нашел его сам.

Первый контракт он заключил с картелем «Кристи». Они торговали дешевым контрафактным алкоголем с Иллирии. Им требовалось устранить одного из торговцев, работавшего, по их сведениям, на галаполицию.

Левитский справился быстро. Торговец о слежке не подозревал и потому не прятался. Выстрел из игольника в голову настиг его на пороге дома. Следующим стал должник картеля. Левитский устроил ему несчастный случай.

Затем бывшего спецназовца перекупил конкурент «Кристи» мафиозный клан Бенито, также промышлявший контрафактным алкоголем, а кроме того, оружием и наркотиками. Теперь уже Левитского натравили на его бывших боссов, главарей «Кристи». Стреляя одному из них в голову, Левитский произнес сакраментальное: «Ничего личного. Просто бизнес».

Он стал известен в определенных узких кругах. Ставки его росли. Он стал осторожен. Менял паспортные карточки, адреса, планеты. Сделал пластическую операцию. Изменил форму носа, разрез глаз, цвет волос. Только одна характерная примета осталась — раздвоенный подбородок. Левитский мог избавиться от этой приметы в любой клинике, но не делал этого. Вероятно, по той же причине, по какой члены знаменитой банды «Черная кошка» подбрасывали на место преступления котенка. Из форса бандитского. Из тщеславия убийцы. Он хотел, чтобы его узнавали. И боялись. Хотя чаще всего эту примету приходилось прятать за гелевой маской или бородкой.

Очень скоро он и вовсе вышел в свободное плавание, избавившись даже от номинального босса. У Левитского был только посредник, которому был известен адрес электронной почты, открытый Левитским через многолюдное инфранет-кафе. Выследить того, кто пользуется этим адресом, было практически невозможно. Но Левитский и его менял время от времени. Так же как и посредника, и фамилию, и место пребывания, и снова лицо.

Но полиция все же на него вышла. Один из бывших боссов проболтался. Нет, никаких адресов, явок, паролей он не назвал, не знал, а вот косвенных улик подбросил. И указал ту самую примету — раздвоенный подбородок.

Левитский залег на «дно». Денег у него было достаточно на три жизни, но существование без цели, без риска, без драйва, без самоутверждения смысла не имело. Это было прозябание, к тому же болезненное, сродни наркотической ломке. Он должен был чувствовать себя победителем, удачливым охотником.

Евгений пытался воспользоваться легальным суррогатом — инопланетным сафари: на альфианскую рысь, на шоаррскую лису, на центаврианского крысопаука и на хакура за 70 дней до линьки. Но охота на зверя, даже самого опасного, не шла ни в какое сравнение с охотой на «двуногую свинку» из отряда приматов. Не было того пряного оттенка недозволенного, преступного. Не было противостояния с законом. Нарушения табу.

На исходе третьего года вынужденного отпуска Левитского разыскал некий Валентин Скуратов и… предложил работу. Оказывается, есть зверь, еще более опасный и привлекательный, чем человек, и зверь этот — сорванный киборг.

Левитский узнал, что в корпорации, нанявшей его на работу, некий гений-ученый что-то нахимичил с процессором шестой модели, отчего эти кибернетические болваны внезапно стали себя осознавать. То есть превращаться в людей. Правда, назвать их «Sapiens» было бы затруднительно. Это были озлобленные, свихнувшиеся подростки, вышедшие из-под контроля своих хозяев-«родителей». Но эти свихнувшиеся подростки обладали всеми способностями киборгов, их силой, ловкостью, быстротой. На них были установлены мощные боевые программы. Это были суперсолдаты. И охотиться на них решился бы только равный им по опыту и мастерству боец.

Левитский, не колеблясь, принял предложение — возглавил отдел «очистки» «DEX-company». Легализация мечты! Тот же драйв, тот же адреналиновый кайф, тот же триумф и… полная безнаказанность. Он не убивает людей, он их… защищает. Он спаситель, «странствующий рыцарь».

Единственное условие, которое ему выдвинули при подписании контракта, это полная конфиденциальность. И непричастность компании к каким бы то ни было постигшим его неудачам. Какой такой павлин-мавлин… то есть Евгений Левитский? Знать ничего не знаем. Не видишь, мы кушаем, то есть, киборгов производим. Полезный и необходимый продукт.

Левитский не обиделся и не удивился. Нормальные деловые отношения. Он к таким привык. Он подписал контракт и взял серое непритязательное имя Джеймс Джонсон. Джеймс Бонд звучало бы круче и символичней, но Бондами уже именовалась линейка киборгов, а Левитский не хотел иметь ничего общего с этими куклами. Он их ненавидел.

Необходимость лететь на Геральдику и взбодрила и слегка встревожила. Первое, потому что три недели не было работы. Ни срывов, ни доносов. А такие, как Джонсон, быстро начинают скучать. Тем более что ничем иным он развлекаться не умел. Вместе с ним заскучали и подчиненные, такие же бывшие вояки, ушедшие из армии после дисциплинарных взысканий. Служить большому боссу, такому, как Бозгурд, и денежно и спокойно, всегда прикроет, но, с другой стороны, сиди и жди, когда о тебе вспомнят. Снова зависимость. Несмотря на обязательства перед «DEX-company», Джонсон нашел бы себе работу или развлечение. Даже вопреки здравому смыслу и инстинкту самосохранения. Но Скуратов вызвал его как нельзя кстати. Вот этот разговор с «Лаврентием» и стал причиной второго.

— Собери своих людей, — распорядился шеф безопасности. — Полетите на Геральдику. Один из ее резидентов добился для нас разрешения.

— На Геральдику? — изумился Джонсон.

Он ожидал чего угодно, но только не визита на эту странную планету. Всем известно, что Геральдика — это самый закрытый из всех закрытых галактических клубов, тусовка земных аристократов. Легче попасть на секретную военную базу, чем в этот «заповедник».

— Не слышал, чтобы на Геральдику завозили киборгов, — сказал ликвидатор.

— Завозят. В небольших количествах. Но если требуется проверка или ремонт, возят в ближайшие филиалы на других планетах. Но чаще сразу утилизируют и покупают свеженьких.

— Кто-то из свеженьких взбесился?

— Этот всегда был бешеный, со дня выпуска. Единственный. — Скуратов со значением взглянул на Джонсона. — Помнишь его?

Ликвидатор криво усмехнулся.

— Ржавая станция у Бетельгейзе. Помню. Мы летали туда со Свенсоном. «Сынок» Гибульского. Смазливый такой мальчишка. Свенсон его тогда… просветил. — Джонсон поморщился. — Так его, я слышал, утилизировали. Как пришедшего в негодность.

— Выяснилось, что нет. Паскуда Лобин продал киборга некой даме. Продал, надо полагать, выгодно. Потому что через пару дней сбежал. И мы его до сих пор ищем.

— А что за дама?

Скуратов помолчал, поиграл пергаментными желваками.

— Корделия Трастамара.

Джонсон присвистнул.

— К ней, говорят, наш босс клинья подбивал.

— Подбивал, — согласился «Лаврентий». — Только кинула она его. Свалила с Новой Вероны и киборга прихватила. Мне удалось получить данные с таможенного сканера. По их данным на «Подруге смерти» находился кибермодифицированный организм. А в наших филиалах на Вероне Корделия не появлялась. И киборг не абы какой, а единственный в своем роде, экспериментальный, изначально разумный. Представляешь, какой нам грозит пи@@@ц, если она вздумает показать этого киборга на своем канале.

— А почему она до сих пор этого не сделала? Или денег за молчание ждет?

— Да черт ее знает! Этих баб хрен поймешь. Сидит с этим киборгом на Геральдике и носа в свою штаб-квартиру не кажет.

— Может, он у нее того… вместо Irien’a? — Джонсон гаденько ухмыльнулся. — Мальчишка смазливый. Пирсон рассказывал, как его ассистентка, эта дылда Хантингтон, на него запала. В лабораторном боксе с ним трахалась. Ну да, а кому она была нужна, кроме киборга. Тому-то без разницы, он — кого, или его — кто.

Скуратов взглянул на него почти сурово.

— Одно дело, какая-то дылда Хантингтон, и совсем другое — Корделия Трастамара. У нее столько денег, что она каждый месяц может себе по живому, настоящему мальчику покупать, а потом скармливать его геральдийским медведям. Не говоря уже о киборгах… Нет, тут что-то другое. Для чего-то он ей понадобился, эта потрошенная кукла. Ты слышал про пожар в инкубационном центре?

— Ну да, слышал. Там вроде диверсия была. Антидексисты.

— Да какие антидексисты! Придурок местный запалил. Баба от него ушла. Вот и психанул. Все разработки по новому проекту к чертям собачьим. И Пирсон тоже. Там были его клоны… Ну те, новые.

— Я слышал, он себе второго такого же сделал, смазливенького. Вот же старый пидор. Никогда бы не подумал. Жена, детишки. Почтенный доктор наук. Образцовый семьянин. А по ночам в лаборатории киборга трахал. Вот урод.

— Хватит. Пирсона больше нет. Вместе с ним утерян доступ к базе данных. В безопасность играл, мать его… Все сначала надо начинать. Короче, полетишь на Геральдику за этим «сынком». Этот запрос от адвокатской конторы пришел очень вовремя. Барон этот, как его, Монмут, сказал, что у Корделии там дом. Местность пустынная, вокруг на сто миль ни души. Ни слуг, ни киборгов. То есть киборг есть, тот самый, но больше ни одного. Твоя задача киборга изъять и доставить в отдел разработок. Сделать все надо по-тихому. И быстро.

— Делов-то, — фыркнул Джонсон. — Как-то даже… неприлично — грабить одинокую женщину.

— Это не одинокая женщина. Это Корделия Трастамара. И ты там не расслабляйся. Это тебе не Новый Бобруйск. И не Эдем, где Анатолий продажному шерифу взятку дал. Это Геральдика. У них там свои законы. Если вас там пристрелят и под кустом прикопают, никто поисков и расследований затевать не будет. Все сделают вид, что так и было задумано. Автономность законов Геральдики установлена на уровне Федерации.

Джонсон задумчиво взглянул на шефа, но от реплики воздержался. Не то чтобы напутственные слова «Лаврентия» его испугали. Напугать его, бойца элитного подразделения, киллера экстра-класса, чьи услуги оплачиваются даже не по золотому, а по платиновому тарифу, было непросто. Но определенное беспокойство Скуратов в нем заронить сумел.

Казалось бы, нет ничего проще. Одинокая женщина в пустом доме. Пусть даже эта женщина умеет обращаться с оружием (Джонсон ознакомился с досье на Корделию), но вряд ли на крыше ее дома установлены лазерные пушки. Винтовка определенно есть. Это упоминал жалобщик-баронет. На Геральдике много хищного зверья, и большинство жителей не расстаются со станнерами. Но опять же, сомнительно, что она держит станнер или винтовку под рукой. Даже если держит… Что она сделает против четырех вооруженных мужчин, спецназовцев? Правда, там есть еще этот киборг, гибрид человека с машиной.

Джонсон помнил этого киборга. Да какой он киборг. Одно название. А уж назвать это недоразумение еще и боевым киборгом —  все равно что дурно пошутить. У него даже боевых программ нет. Ему их не ставили. Зачем? Он представлял интерес только как опытный образец, как доказательство синтеза Гибульского — мозг в полноценном сопряжении с процессором. А больше этот мальчишка ни на что не годен.

Он, конечно, может оказать сопротивление. Даже без боевых программ он все равно сильнее и быстрее человека, но на этот случай у ловцов есть блокатор. Прилетели, обездвижили, погрузили и увезли. А даму… Даму достаточно подержать под прицелом. Она, как никак, невольно оказала «DEX-company» услугу — сохранила редкий экземпляр.

Времени на подготовку было мало. До самого вылета с Земли не было достаточной определенности, дадут им разрешение прибыть на Геральдику или нет. Губернатор Северной провинции мог отказать в визе. Запретить посадку корабля или потребовать, чтобы приглашенные прибыли на катере или на яхте приглашающего. Однако этот баронет пользовался влиянием в «заповеднике» — разрешение на посадку дали. Но из оружия позволили взять только станнеры. Никаких бластеров, игольников или гранат. Так же не хватало сведений о самой планете.

На Геральдике не было филиалов «DEX-company». Не было своих людей ни на таможне, ни в планетарной СБ. Геральдика никогда не входила в сферу интересов корпорации. Слишком закрытое, консервативное общество. И, что самое неприятное, отсутствовала информация по главному фигуранту — самой Корделии, о ее поместье и доме. Единственным источником был этот высокомерный хлыщ, баронет Монмут.

Джонсон подобных персонажей терпеть не мог. Хлипкий, дерганный, с отполированным ногтями и холеными усиками. Плазмы не нюхал, а войну видел только по головизору. Эта баба, Корделия, и та вызывает большее уважение. Она, по крайней мере, войну видела. А вот этого хлыща не мешало бы поучить.

Джонсон не планировал вести себя как пират на захваченном транспортнике, но зацепила его эта холодная снисходительность. И жена хлыща… Та еще штучка. Пугануть бы их хорошенько. Прибывшие с ним Полански, Свенсон и Батлер были раздражены не меньше.

Глупо, конечно. Им требуется содействие этих аристократов. Их дом, — замок! — следует превратить в опорный пункт, базу, и с этой базы совершить вылазку. Сначала провести рекогносцировку, составить план местности, подготовить пути отхода. И все самим, киборгов у них нет. Да черт с ними, с приличиями.

Эти аристократы на Геральдике — как жирные непуганные кролики в садке. Привыкли жить за своим орбитальным забором, веруя в свою неприкосновенность, разленились, расслабились. Даже слуги не рыпнулись, когда хозяева заговорили слегка истеричными голосами. Хозяйка вопить начала. Пришлось попросить замолчать. Из станнера. На минимальной мощности. Ох и рожа была у баронета! Куда весь лоск подевался… Джонсон усмехнулся. Перетрусил.

А вот сынок его, Джонсона, удивил.

Мальчишка Генри-младший, бледный, губы прыгают, шагнул вперед и сказал:

— Не трогайте маму. Я сделаю все, что вы хотите.

Папаша от таких слов задохнулся.

— Сынок, да как ты… да что ты…

Но барчонок не отступил.

— Вы же хотите попасть в дом Корделии Трастамара? Хотите забрать ее киборга?

— Допустим, — процедил Джонсон.

— Я помогу вам. Только маму не трогайте.

У пацана дрогнул голос. На острых скулах кожа побелела. Джонсон прищурился. Не врет. За мамочку испугался.

— Доброволец, значит? С чего вдруг? Мы сами справимся. Вон папаша твой сейчас нам все расскажет и покажет.

Мальчишка сверкнул глазами.

— Не расскажет. Он ничего не знает. И госпожа Корделия с ним разговаривать не будет. И с вами не будет. А со мной будет.

— Уверен?

— Уверен. Я скажу, что хочу покаяться. Принести свои извинения. Лично. Что я хотел бы… загладить свою вину. Но только, чтобы родители не знали. Она разрешит мне прилететь. Отцу не разрешит. И вам не разрешит.

— А без разрешения? Что она нам может сделать? У нее там ПЗРК в огороде?

— Нет. — Мальчишка сглотнул. Острый кадык прошелся изнутри по тонкой шее, как втиснутый с обратной стороны нож. — Наземные ЗРК у нас запрещены. Все вооружение на орбите висит. Там… беспилотники. Она активировала пограничный периметр, после того, как мы… ну в общем, в кибера того стреляли. Эти беспилотники запрограммированы на столкновение с движущимся объектом, если он вторгнется без разрешения…

— А ты откуда знаешь?

Мальчишка опустил глаза.

— Пробовали. Мы после того, как она обвинение выдвинула, отомстить хотели. Прилететь… ну и пристрелить того кибера.

Генри Монмут-старший издал не то хрип, не то стон. Джонсон одобрительно хмыкнул.

— Какой предприимчивый сынуля! И как? Не получилось?

Парень отрицательно качнул головой.

— Еле от дрона увернулись. Он на таран шел. Эти дроны весь периметр патрулируют. Даже если с моря зайти. У нее их штук сто.

— Что предлагаешь?

Младший снова сглотнул, облизал губы.

— Я ей позвоню. Корделии. Вот прямо сейчас. И скажу, что раскаиваюсь, но не по видеофону. Я лично хочу.

— Там киборг. Ты не забыл? Он твою ложь на раз просечет.

Мальчишка оскалился как волчонок.

— Не просечет. Я умею врать. У нас тут… все умеют. — И обернулся к отцу. — Правда, папа?

Генри-старший только замычал в ответ.

— Последний вопрос. Почему ты так рвешься нам помогать?

— Не помогать. Мстить. Ей. И проклятому киборгу. Он моего пса убил. И охоту испортил. Из-за этой говорящей куклы мне грозит пять лет тюрьмы. А я уже в Кадетский корпус документы подал. Хочу быть офицером. Теперь карьера коту под хвост. Корделии я ничего сделать не смогу. Все из-за этой жестянки! Разберите его на запчасти.

Джонсон переглянулся с Полански и Свенсоном. Полански кивнул.

Собственно, это был их основной план. Вынудить кого-то из семейки Монмутов связаться с Корделией и напроситься с визитом. Или наоборот, вызвать ее сюда, на мирные переговоры. Изобразить раскаяние. Принять все условия. Предложить выкурить трубку мира. В идеале эта дамочка взяла бы с собой киборга… И все было бы просто.

Наилучшим вариантом Джонсону представлялся звонок рыдающей мамаши. Но эта великосветская дама все еще в обмороке. К тому же чересчур уж нервная, не начала бы визжать. Про баронета речь вообще не идет. Прав мальчишка — Корделия с ним даже разговаривать не будет. А вот сам мальчишка… Это, пожалуй, может сработать. Видно, что зол как центаврианский крысопаук. Избалованный барчонок привык, что все вокруг под его дудку пляшут, родители ему в попу дуют. Вот и взбеленился. Такие недоросли на все способны. Джонсон принял решение.

— Давай, звони. Только сделай так, чтобы я ее видел, а она нас — нет.

— Я позвоню со своего аппарата. Номер отца она знает и не ответит.

Замысел мальчишки удался.

Первый звонок прошел впустую. Генри-младший выждал пять минут и снова набрал номер. В развернувшимся окне Джонсон увидел строгое лицо женщины с короткими пепельными волосами. Он ее узнал. Вот она, Корделия Трастамара. Непростая бабенка. Жесткая.

Мальчишка заливался соловьем. Рассказывал о постигшем его раскаянии. О том, как он сожалеет, и как хотел бы заслужить прощение. На лице Корделии явно читалось презрительное недоверие. Честно говоря, Джонсон тоже усомнился бы в раскаянии этого барчонка. Но это он, опытный вояка, давно усвоивший одну единственную истину — никому не верь. Но Корделия все-таки женщина. Женщинам льстит, когда они одерживают победу над мужчинами, даже над такими сопливыми. Лицо Корделии по-прежнему излучало холодное насмешливое недоверие. Нет, она ему не верит. И сейчас пошлет. Но Корделия неожиданно сказала:

— Я еще ничего не решила, Генри. Ты меня огорчил, очень огорчил. Впрочем, ты прав. Мы должны это обсудить. Возможно, нам даже удастся прийти к соглашению. Ты молод, и мне не хотелось бы послужить причиной твоей гибели.

— О госпожа Корделия, я так благодарен!

— Пока не за что, — отрезала она. — Я могу уделить тебе полчаса. Постарайся меня убедить. Можешь прилететь. Позывные твоего флайера есть в базе моего искина. Она тебя пропустит. И еще… Я сейчас в Перигоре. Могу задержаться. Там в доме Мартин, мой киборг. Постарайся с ним… не ссориться.

И отключилась.

Все перевели дух. Мальчишка вытер лоб. Генри-старший усадил в кресло Френсис, которая тихо всхлипывала. Джонсон повернулся к ним.

— Вот видите, ваш сынуля оказался благоразумней и сообразительнее вас. Очень скоро все кончится. Мы заберем киборга и сразу в космопорт. Сынуля нас проводит. Поэтому не вздумайте кому-нибудь звонить.

Барчонок тоже обернулся к родителям.

— Мама, папа, пожалуйста, никому не звоните. Со мной ничего не случится. Эти господа мне ничего не сделают. Они только заберут киборга.

Сынуля в заложниках! Лучше не придумаешь. Сам вызвался. Не придется оставлять Батлера или Полански приглядывать за родителями. Будут тихо сидеть.

— Да, сынуля проводит нас до космопорта, и сразу назад. В ваших интересах вести себя тихо, — повторил Джонсон.

Баронет и его нервная супруга дружно кивнули.

Пару минут спустя Джонсон уже сидел рядом с Генри-младшим. Остальные расположились на заднем сидении.

— Надеюсь, обойдемся без глупостей? — уточнил вполголоса ликвидатор, когда они взлетели.

Мальчишка Монмут был по-прежнему бледен, время от времени облизывал сухие губы. Но машину вел уверенно.

— Глупости не в моих интересах, — дерзко ответил он. — Огласка не нужна ни мне, ни моим родителям.

— Вот и славно, — похвалил его Левитский, — умный мальчик.

Они летели над бескрайними кедровыми лесами.

— Это тот самый геральдийский кедр?

— Да, — коротко ответил Генри-младший, — это уже владения Трастамара. Пригнитесь. Дрон.

Четверо наемников нырнули вниз. Возникший невесть откуда сторожевой беспилотник шел параллельным курсом. Генри-младший набрал на панели какой-то код, и дрон отвалился, ушел вниз в крутом пике.

— Все, можете сесть прямо. Дрон принял код. Искин нас пропустит.

— Она, кажется, сказала, что ее не будет дома.

— Да, она разговаривала со мной из Перигора. От него до поместья два часа лета. На хорошей скорости. Она могла бы успеть, если бы вылетела сразу после нашего разговора. Но от губернатора так просто не вырвешься. Скорей всего в доме только киборг. — Барчонок помолчал, потом спросил. — Вы его убьете?

— Не сразу. Парализуем и отправим в лабораторию, откуда он сбежал.

— Но станнер на киборга не действует. Я сам видел.

— На него действует кое-что другое, сынок, — подал голос Свенсон. — Есть такая маленькая черная штучка.

И наемники заржали. Мальчишка только крепче вцепился в штурвал.

Вскоре они увидели небольшой двухэтажный дом, очень скромный и непритязательный по сравнению с помпезной резиденцией Монмутов. Рядом с домом посадочная площадка, рассчитанная на десяток флайеров, а то и на межпланетную яхту. Полански недоверчиво хмыкнул.

— Я думал, у нее тут дворец. Она же миллиардерша. А это халупа какая-то. Эй, малец, ты адресом не ошибся?

— Не ошибся, — проворчал Джонсон. — Я сверил координаты. У Трастамара обширные владения, но дикие, без поселений. Это у нее вроде садового домика. Конура для киборга. Садимся. Приготовиться.

Хозяйского флайра на площадке не было. Следовательно, хозяйка дома действительно отсутствует. Строение кажется пустым. Стены нижнего этажа из прозрачного сверхпрочного пластика. За ними проступают очертания мебели. Верхний этаж весь — сплошные окна в кружевах ползучего растения с яркими сине-белыми цветами.

Прозрачная стена внизу отъехала, и на площадку из дома вышел стройный русоволосый парень. Джонсон сразу его узнал. Вот же тварь живучая! Его четыре года в лаборатории на ломти кромсали, Бозгурд в него лично стрелял, на утилизацию отправил. А он тут, под человека косит.

Джонсон толкнул Генри.

— Держи, это блокатор. Иди к нему. Когда подойдешь, нажмешь эту кнопку. Да не вытягивай руку! Ближе подойди.

Мальчишка помедлил, но послушался. Вылез из флайера и пошел навстречу киборгу.

— Приготовиться, — повторил Джонсон наемникам, — как только киборг вырубится, берем его и сразу назад.

Жаль, что блокатор действует только с очень близко расстояния. Надо подойти почти вплотную. Более мощный излучатель установлен на их флайере, импульса бы хватило обездвижить киборга еще на подлете, но флайер остался у дома Монмутов. Оставались только ручные, лабораторные. Один из них сейчас в руках у барчонка. Сумеет ли мальчишка им воспользоваться? Не струсит ли?

Киборг остановился, настороженно изучая Генри. Нет, блокатор он не определит как оружие. Сканер киборга воспринимает эту игрушку как безобидный кусок пластика с одной единственной наносхемой. А другого оружия у мальчишки нет. Флайер стоит достаточно далеко, чтобы киборг успел и его просканировать. Стекла зеркальные, снаружи ничего не видно. Если только в инфракрасном свете, тепловое излучение. Но флайер сам по себе горячий. На инфрасканере должен пылать, как ядерный взрыв. Нет, должно получиться. Должно. «У него нет боевых программ, — напомнил себе Джонсон. — Он по большей части человек и здесь, на Геральдике, чувствует себя в безопасности».

Вот мальчишка приблизился, вскинул руку. Идиот, зачем же так явно? Киборг отступает, шарахается. Тут же падает на колени. Ага, попал.

— Работаем, — командует Джонсон.

Все четверо выкатываются из флайера. Но киборг поднимается. Его шатает. Ведет из стороны в сторону как пьяного космолетчика после ведра «плазмы». Мальчишка баронет в ступоре. Киборг снова падает. Поднимается. До него еще шагов сорок. Барчонок на линии огня. Заслоняет жестянку от других выстрелов. Вот же идиот! У киборга после одного импульса процессор сбоит, а мозг-то у него человеческий! От блокатора его мозгу ни жарко ни холодно. Вот и не вырубился окончательно. Процессор не контролирует имплантаты. Но мозг контролирует мышцы.

Жестянка успевает вернуться в дом. Там сразу падает, ползет в сторону лестницы. Свенсон, Полански и Батлер с ругательствами бегут следом, врываются через стеклянную дверь. Джонсон хватает за плечо барчонка.

— Ты чего ждал, щенок? Я же сказал, стреляй пока не вырубится.

Пацан смотрит на ликвидатора спокойным, насмешливым взглядом:

— Зачем? Я в него уже стрелял. Больше как-то не хочется.

Стеклянная дверь вдруг приходит в движение. Киборга уже не видно. Только трое людей Джонсона бестолково мечутся в прозрачной ловушке.

Слева какое-то движение. Ликвидатор хватает мальчишку, чтобы им прикрыться, толкает его вперед и… получает заряд из медвежьего станнера в спину.

— Отлично сработано, Генри, — сказала Корделия, выходя из-за каменной стеллы.

Генри-младший — взъерошенный, лоб в бисеринках пота, — был бледен, но держался уверенно. Покосился на рухнувшего Джонсона.

— Он… мертв?

— Нет, — ответила Корделия.

Она все еще благоразумно держала «эксперта» под прицелом. В своей меткости она не сомневалась, но подвернувшийся под выстрел субъект был породы особой, выстрело-устойчивой. К тому же с присущими хищнику повадками, мог и разыграть беспамятство.

— Я снизила мощность до минимальной. Зачем нам труп? Труп нам не нужен. Возись потом с ним, расчленяй, утилизатор настраивай. Нет уж. Отправим этого «эксперта» к его хозяевам.

За прозрачной стеной дома также разыгрывалась драма. Трое подельников Джонсона, кинувшись в погоню за киборгом (который, ступив на лестницу, снова обрел кибернетическую прыть), вдруг позабыли о цели своего визита, кинулись к задвинувшейся створке и попытались ее открыть. Один с размаху пнул ногой, второй ударил огромным кулаком, третий, вооружившись короткой дубинкой, сделал попытку расколоть обманчиво хрупкий пластик.

Снаружи эти трое, всего несколько минут назад такие самонадеянно грозные и неуязвимые, напоминали запертых в банку осенних мух, крупных, черных, мохнатых. Вот мухи бешено бьются о прозрачную стену, не доверяя эмпирическим шишкам, вот полет их замедляется, становясь обреченно сонным, а вот их жужжание окончательно стихает. Мухи еще какое-то время ползают по выпуклому скользкому дну, а потом замирают, выдавая наличие жизни лишь слабым трепетом ячеистых крыльев. С теми тремя в доме произошло очень схожая метаморфоза. Сначала бешеный натиск, затем замедление, будто вместо воздуха на нижний этаж закачали воду, затем потеря смысловой составляющей действий и неумолимое сползание в горизонталь. Еще несколько секунд, и вот уже полная неподвижность.

— А с этими что? — испуганно спросил Генри.

— Ничего особенного. Немного подышали трихлорметаном. Это у «Жанет» такие инструкции на случай непредвиденного визита. Заблокировать двери, а затем попотчевать гостей хлороформом. Легкая щадящая анестезия. Я же не зверь какой — бандитствующий элемент ХБК травить. Была, правда, мысль дополнить инструкцию более жесткими мерами, например, воздух откачать. Но я подобных крайностей избегаю. Мало ли кто искином как нежелательный гость идентифицируется. Я и сама могу в этой категории оказаться. Лучше уж хлороформ. Через час выветрится.

Из-за угла дома появился Мартин в респираторе. Корделия вздохнула с облегчением.

— Вот и герой дня. Сыграл свою роль так, что я поверила, будто ты в него пальнул.

Генри-младший взглянул на нее с горделивой укоризной.

— Госпожа Корделия, я же слово дал. Да и не смог бы я… в него выстрелить. Мне того раза… той охоты хватило.

— Ты мог испугаться. Мог растеряться. Мог пустить в ход эту глушилку неосознанно. Нет, нет, я тебя не обвиняю. Извини.

Мартин приблизился и снял респиратор. Лицо такое же бледное, заострившееся как у Генри, стянутое изнутри нервной судорогой. Было заметно, что Мартин очень жестко контролирует каждое свое движение, на корню подавляя эмоциональную нестабильность. Он будто фиксировал имплантатами не столько мышцы, сколько чувства, свои овеществленные страхи, которые оделись в плоть и обрели вполне узнаваемые лица. Корделия смотрела на него с затаенной тревогой.

«Для нас — приключение, для него — падение в прошлое».

Она пыталась отговорить его от участия. Снова пыталась защитить. Убеждала, что они справятся и без него. Они — это она и Генри-младший. После первого признания ей пришлось сделать и второе. Ей звонил не только Генри-старший, но и Генри второй, наследник. Тот самый любитель-стрелок, чья излишняя меткость и любознательность послужили причиной последующих событий.

После попытки шантажа, имевшего своей целью вынудить ее снять обвинение, первая мысль была о побеге. Казалось бы, что может быть проще — взять билеты на ближайший рейс и улететь с Геральдики куда глаза глядят. И пусть Генри Монмут сам объясняется с приглашенными. Если бы в ближайшие сутки в столичном космопорте совершил посадку какой-нибудь пассажирский лайнер, Корделия, не колеблясь, отправилась бы в соседнюю Туманность, только бы увезти Мартина от этих «экспертов». Они вышли бы на ближайшей остановке и уже там дожидались бы «Подругу смерти».

Яхта в то время находилась в системе Альдебарана, пришвартованная в одном из доков гигантской космической станции, где проходил Общегалактический вещательный форум, и не могла покинуть систему прежде, чем будет объявлено о закрытии. В работе форума принимали участие заместители Корделии Конрад Дымбовски и Марк Фицрой, прибывшие на яхте в качестве официальных пассажиров. Несмотря на то, что «Подруга смерти» являлась собственностью Корделии, в ее отсутствие быстроходная и престижная посудина использовалась в бизнес-интересах холдинга. Нередко рок-, поп-, джаз-, рэп-звезды галактического масштаба указывали в своем райдере как непременное условие именно «Подругу смерти» в качестве транспортного средства или же наоборот, менеджеры холдинга при заключении контракта с капризной знаменитостью предлагали яхту как последний аргумент, который срабатывал безотказно. Кто ж откажется прокатиться на яхте самой Корделии Трастамара Геральдийской?

Владелица не возражала. Звездные туры не позволяли экипажу скучать, а Корделии добавляли элегантной демократичности. Напутствуя капитана МакМануса в очередной рейс с каким-нибудь «Геномом», она просила только об одном: «Не позволяйте им блевать на ковры и пихать презервативы в вентиляцию!»

Деловая поездка Дымбовски и Фицроя угрозы коврам не предвещала, но держала яхту строгими обязательствами. Оставить двух заместителей главы холдинга на конечной станции, как двух подвыпивших в придорожном ресторане командировочных, означало подрыв престижа и даже падение акций на несколько пунктов. Корделия была слишком благоразумна, чтобы требовать свою «карету», подобно избалованной барыне. Зачем гнать яхту через полгалактики, если существует возможность отправиться ей навстречу?

К сожалению, ближайший к Геральдике пассажирский лайнер находился за сотню парсеков от Аттилы и планировал посадку через несколько суток. Геральдика не входила в число наиболее посещаемых планет. На нее допускались суда только двух транспортных компаний — «Star Union» и «Botany Bay», чьи огромные многопалубные ковчеги двигались по замкнутому кольцу дорогих галактических курортов, как подвесные кабинки в колесе обозрения. «Черт бы их всех побрал, наших геральдийских снобов», подумала Корделия, изучая расписание с одной единственной датой. Тем не менее она перешла на сайт «Botany Bay» и забронировала каюту в первом классе. Трастамара +один. Вот пусть и гадают, что означает этот «один».

А двенадцать часов спустя на видеофон поступил вызов от неизвестного абонента. Корделия уже поднялась к себе, а Мартин остался внизу, занятый поисками в инфранете. Он в последние пару дней кидался из одной познавательной крайности в другую — то принимался изучать труды математиков, начиная с Пифагора, то — первые наброски Уолта Диснея. Корделия понимала, что он вот таким кружным путем ищет себя и не вмешивалась. «Жанет» его нынешнее времяпровождение тем более было в радость.

Видеофон повторно издал мелодичную трель. Корделия колебалась. Ей не нравились звонки в обход искина с незнакомых номеров. Тем более геральдийских. Неужели кто-то из фигурантов дела о браконьерстве вновь добивается ее внимания? Она дала себе на размышление еще одну трель. Затем приняла вызов. Подозрения подтвердились. Звонил Генри-младший. Воспользовался видеофоном своей подружки, к делу о браконьерстве непричастной.

— Выслушайте меня, госпожа Корделия! — рванул он с места в карьер. — Пожалуйста, не бросайте трубку. Пожалуйста. Я не буду вас ни о чем просить. Я по поводу этих экспертов, которых вызвал папа!

— «Жанет», — тихо позвала Корделия, отложив видеофон.

Изображение возникло в зеркале платяного шкафа.

— Полная конфиденциальность. Звукоизоляция. Помехи.

Искин понимающе кивнула и растворилась. Корделия вздохнула и ответила:

— Я слушаю.

Так у нее появился второй секрет — тайный союзник Генри-младший.

Нет, юный баронет не проникся состраданием к подстреленному киборгу. Он всего лишь оказался хладнокровней и прагматичней своего самовлюбленного папаши — дал себе труд просчитать последствия предпринятого родителем шага. Вот прилетят эти эксперты. Корделия их на порог не пустит. Явится адвокат с официальным запросом. Корделия и его пошлет по известному адресу. Но пусть даже Корделию каким-то образом заставят предъявить киборга. Пусть даже проведут экспертизу. Что тогда?

В том, что киборг этот не совсем обычный, Генри-младший догадался еще там, во время неудавшейся охоты. И пусть даже это будет установлено. Отзовет ли Корделия свой иск? Сомнительно. Скорее уж пальнет из винтовки по этим «экспертам». Потом подоспеет ее служба безопасности. Губернатор попытается вмешаться. Примирить обе стороны. Но у него ничего не выйдет. Дойдет до открытого столкновения, чего на Геральдике не случалось уже очень давно.

И чем бы это столкновение не разрешилось для Корделии, она непременно отыграется на тех, кто послужил тому причиной — на семействе Монмутов. И одним судебным иском тут дело не обойдется. Если до начала боевых действий Генри-младший еще мог отделаться штрафом и пребыванием в закрытом учебном заведении с воинским уставом, то после их начала надежды на более или менее благоприятный исход почти не оставалось. Он мог распрощаться с военной карьерой. Да и вообще с карьерой.

Вот так без утайки и стеснения он все Корделии и выложил. К тому же умненький мальчик успел почитать в инфранете статьи о нравах и традициях «DEX-company», ознакомился с мнением киборговладельцев об этой конторе, чьих «любимцев» ловцы изъяли по доносу соседей или завистливых родственников, а также нарыл сведения о том, что происходит с этими якобы разумными киборгами. Нет, опять же, Генри-младшего судьба Мартина не заботила. Что с ним сделают после изъятия, куда отправят и на какие запчасти разберут, юного наследника не интересовало. Скорей всего он очень живо, в красках, представил госпожу Корделию с плазменной винтовкой в руках. Вот голодным хищником падает с небес флайер с гербом Трастамара на корпусе. Вот из флайера выскакивает Корделия и начинает палить по окнам их родового замка. И по обитателям замка тоже.

Там, в лесу, она их подростковую банду слегка напугала, подстрелив пса. Но в замке она псом не ограничится. Она отыграется по полной. Вероятно, Генри-старший не подумал о последствиях потому, что ему не довелось лицезреть свою элегантную соседку с винтовкой. Для Монмута-отца все рассказы об участии Корделии в военных действиях — не более чем досужие разговоры. А вот Генри-младший ее с оружием видел, видел, как уверенно она этим оружием пользуется и как непринужденно пускает его в ход. Видел и уверовал. Потому и выпросил у подружки видеофон.

Корделия выслушала сбивчивую исповедь наследника и подивилась такой разумности. Мальчик не глуп. В меру циничен и расчетлив.

— Мне надо подумать, — коротко ответила Корделия, прерывая звонок.

Ей в самом деле необходимо подумать. В сущности, ничего нового Генри-младший ей не сообщил. Его отец уже уведомил ее в своих намерениях, а сын подтвердил, что намерения обрели статус конкретных действий. Итак, он все-таки сделал это. Теперь очередь Корделии. Что предпримет она?

Вновь соблазнительная перспектива побега. Сделать это прямо сейчас? Быстро одеться, загнать недоумевающего Мартина во флайер и улететь в Перигор. Уже оттуда связаться с Ордынцевым, вызвать «Подругу смерти». Пусть бросают этот бестолковый форум и летят сюда, к Аттиле, на всех парах. Дымбовски с Фицроем не маленькие. Как-нибудь доберутся. А потом сидеть в своем перигорском особняке, как в крепости, и вздрагивать от малейшего шороха.

В любой другой ситуации Корделия подняла бы брошенную перчатку. И бросила бы в ответ свою. Но это раньше. Раньше, когда ей некого и нечего было терять, когда она никого и ничего не боялась. Теперь у нее есть Мартин и она… боится. Впервые за много лет. Боится не за себя, ей «DEX-company» ничего не сделает. Она боится за того, чья жизнь стала средоточием ее ответственности. «Мы в ответе за тех, кого приручили…» Страх за другого, за чужую жизнь глубже и мучительней. Этот страх как изнуряющая болезнь, живет где-то в костях и царапает, гложет. Страх новой утраты, страх безвременья. Вот почему побег это первое, что пришло ей в голову. Материнский инстинкт. Схватить за шкирку и бежать. Как кошка из горящего дома.

После гибели «Посейдона» она лишилась даже этого инстинкта. У нее словно вырвали сердце, вернее, чисто и аккуратно удалили хирургически. Вместо сердца у нее было что-то другое, какой-то исправно действующий протез, имплантат из плоти и крови, неутомимый, бесчувственный. Этот протез давал только имитацию сердечной деятельности. Главным действующим лицом стал рассудок, захвативший власть над телом, подобно процессору в голове киборга. Там, где главенствует рассудок, страху нет места. Остаются разумные сомнения, трезвые оценки и учет возможных последствий. Полная рационализация. Ей это нравилось.

Как легко стало жить! Она ни к кому не привязана, никем и ничем не дорожит. Она свободна. А потом все изменилось.

Чего она добивалась, выкупая за безумные деньги издыхающего киборга? К чему был этот неожиданный альтруизм? Какой-то неясно прорисованный бизнес-план. Догадка. Приключение. Она объяснила это Мартину, как жажду обрести спокойствие, избежать угрызений совести. Она не лгала. Она и в самом деле в это верила, когда говорила. Потому детектор и не поймал ее на лукавстве. Но к моменту их разговора она была уже другой, она уже приняла Мартина как неотъемлемую часть своей жизни, она уже к нему привязалась, она… полюбила. Это же так называется? Любовь? Корделия ненавидела это слово.

Люди оправдывают этим словом самые низменные порывы. Затерли это слово до неузнаваемости. Из золотой монета стала медной, с зеленью по краям, с неразличимым номиналом. Корделия избегала этого слова. Пусть лучше будет привязанность, привычка, ответственность. Только не любовь, в ее нынешнем, пустом, нечистом значении. Она вспомнила слова Мартина: «Если люди называют это любовью, то какова же тогда ненависть?» Почти неосознанно Мартин перефразировал Ларошфуко «Если судить о любви по обычным ее проявлениям, она больше похожа на вражду, чем на дружбу».

Только и философ в корне ошибался, добавляя к образу любви свой черный мазок. Это не любовь, это жажда власти, жажда обладания, жажда победы… Истинная любовь — это прежде всего счастье того, кого любишь. Счастье, покой, доверие и безопасность. А все прочее от… отдела маркетинга.

В идеале устроить все следовало так, чтобы Мартин ничего не заподозрил. Почему бы нет? И бежать в Перигор вовсе не обязательно. Ни флайер, ни гравискутер, ни человек не пересекут границ ее владений незамеченными. Ордынцев настоял на самой дорогой охранной системе и самой продвинутой программе мониторинга движущихся объектов. Начальник СБ потребовал таких мер, когда выяснил, что Корделия намерена жить в своем поместье одна, наотрез отказываясь от услуг киборга линейки Mary с урезанной программой телохранителя.

— Геральдика, конечно, безопасная планета, — согласился бывший майор, — попасть на нее всевозможным проходимцам достаточно затруднительно, но это вовсе не означает нулевую вероятность чужеродного вторжения. На самой Геральдике хватает отвязной криминальной публики. Я узнавал. Ведется неафишируемая статистика правонарушений. Было бы верхом легкомыслия этой статистикой пренебречь.

Корделия не относила себя к особям легкомысленным и на установку охранной системы, датчиков по периметру и пограничных дронов согласилась. Правда, активировала эту систему только один раз — когда Ордынцев прибыл с проверкой. Вот случился и второй.

После побега Мартина система все еще пребывала в активном режиме. А после звонка Монмута Корделия перевела ее в режим ЧС. Почти осажденная крепость. Оставалось выждать время до прибытия «Queen Mary». Корделия уже начала подготавливать Мартина к поездке. Он по-прежнему ничего не подозревал. И будь Корделия чуть внимательней, так бы и остался в неведении, несмотря на свой детектор. Генри-младший должен был рассказать «экспертам» об истинном предназначении пограничных дронов и даже продемонстрировать охранную систему в действии — заставить сначала гравискутер пересечь границу, а затем направить в глубь владений Трастамара собственный беспилотник и указать на постигшую этот беспилотник участь. Также наследник должен был поведать страшилку о попытке мести и едва не свершившейся авиакатастрофе.

Все это для того, чтобы потянуть время и убедить «экспертов» сменить стратегию. Если иного плана вторжения и похищения у них не предусмотрено, им придется убраться с Геральдики, так как отведенное им время выйдет.

Проделать все это можно было бы и без Генри. Но если уж тот вызвался поучаствовать, то зачем отказываться от шпиона в стане врага? Да и не хотелось отягощать совесть сбитым катерком. Пусть ловцы, но… как-никак люди. Опять же шум, скандал, расследование. Неизбежное прозрение Мартина. А так был бы шанс задавить конфликт в зародыше. Без жертв. И Монмутов проучить, и «DEX-company»… озадачить.

Все из-за ее невнимательности. Не выключила вовремя звук. Эта невнимательность стоила ей вспоротой вены. И едва не стоила доверия Мартина. Ей пришлось признаться во всем. Она рассказала и о первом звонке, и о плане побега, и о забронированной каюте, и о вовлеченности Генри-младшего, и о той роли, какую ему предстояло сыграть. Мартин слушал очень внимательно. Потом сказал:

— Они ему не поверят.

— В смысле? Не поверят, что система работает?

— Не поверят, что система настолько эффективна. Эти люди, ловцы, все бывшие военные, десантники, спецназовцы, наемники. Они привыкли рисковать. Привыкли действовать силой, привыкли проверять оборону противника на прочность. Они потребуют у него, у младшего, лететь самому, пилотировать флайер. И дрон его собьет. Генри-младший погибнет.

Корделия уставилась на Мартина в изумлении. Такую возможность она не учла.

— Ты… уверен?

Мартин помолчал.

— Если они прилетели за мной, именно за мной, а не за каким-то абстрактным киборгом, то командует группой Джеймс Джонсон.

— Кто это?

— Один из самых эффективных ловцов «DEX-company». Бывший спецназовец, наемный убийца. Он перешел на работу в корпорацию, чтобы легализоваться. У него еще не было… неудач. Я его… знаю. Он будет действовать жестко, без колебаний. Если не удастся схватить меня сразу, он изменит тактику. Вероятно, возьмет заложников. Ту семью, которая его вызвала.

Корделия потерла ноющую под повязкой руку. Мартин виновато покосился.

— Я, конечно, особой любви к Монмутам не питаю, — начала она, — а после того, что они затеяли, тем более не испытываю сожалений.

— Их убьют, — тихо сказал Мартин. — Их убьют, как моих родителей, как… Гибульского. Может быть, не сразу, не сегодня, чтобы не привлекать внимания. Но это сделают позже. Обставят убийство, как несчастный случай. Я знаю, на что они способны, на что способен Бозгурд. Я… там… был.

— Что ты предлагаешь? — спросила Корделия одними губами.

— Сделай меня приманкой.

Сначала Корделия на него долго орала, потом металась между кухней и рабочей зоной, потом выскочила из дома, сделала круг, затем вернулась и, обессилев, упала на диван. Все это время Мартин прилежно следил за ней, как и предписано хорошему, правильному киборгу. Когда хозяйка выдохлась, он невозмутимо принес ей горячего сладкого чая. Корделия взяла кружку и беспомощно на него взглянула.

— Зачем тебе это?

— Хочу встретиться лицом к лицу со своим страхом. Я устал… бояться.

Десять минут спустя позвонил Генри-младший, сообщил, что «эксперты» прибыли с отцом в замок. Их четверо. С виду настоящие головорезы. И в доказательство переслал сделанный из окна снимок. Мартин несколько секунд всматривался. Лицо его заледенело.

— Да, Джонсон. И тех я тоже… видел. Один из них прилетал за мной на станцию у Бетельгейзе.

Голос его чуть заметно дрогнул. Генри-младший ждал у видеофона.

— Значит так, Генри, план меняется, — твердо сказала Корделия.

Она кратко обрисовала то, что ему предстояло сделать. И честно предупредила о рисках.

— Ты можешь отказаться, Генри. Можешь действовать по первоначальному плану, но я не гарантирую твоей семье безопасность. Решай сам.

Генри помолчал.

— У них же нет оружия?

— У них скорей всего только станнеры. С оружием их бы из космопорта не выпустили.

— Кроме станнеров у них еще и «глушилки», — добавил стоявший за спиной Корделии Мартин. — Для людей они безопасны. Это для меня.

— Что такое «глушилки»? — торопливо спросил Генри.

— Это устройство, отключающее процессор. Направленный электромагнитный импульс. Сознания я не потеряю, но двигаться не смогу. Действует на расстоянии одного-двух метров. Они могут заставить тебя выстрелить.

— А я…

— А ты, разумеется, и не подумаешь этого сделать! — резко ответила Корделия. — Притворишься.  Мартин заманит их в дом, а ты прыгай в сторону.

Монмут-младший что-то напряженно обдумывал. Вероятно, в дверь постучали, потому что он оглянулся и крикнул:

— Сейчас иду!

— Но ты еще можешь отказаться, — очень мягко напомнила Корделия.

«Шпион» тут же встрепенулся.

— Нет! Я полечу с ними. Эти господа мне не нравятся.

— Тогда будь осторожен. Ты должен быть убедителен, Генри, чертовски убедителен.

* * *

Мартин приблизился к лежащему ничком Джонсону, коснулся пальцами его шеи, потом перевернул на спину.

— И что теперь с ними делать? — спросил Генри.

Корделия покачала в руке станнер. Она испытывала огромный соблазн перевести регулятор мощности на максимум и всадить еще один заряд.

— Ничего, — ответила она на вопрос союзника. — Погрузим во флайер, ты отвезешь их обратно, а оттуда прямо в космопорт. Пусть отец аннулирует приглашение. Тогда они здесь не задержатся. Звони родителям, предупреди их. Только чтоб сюда лететь не вздумали. Их дрон собьет.

За той же каменной стеллой, где она пряталась, Корделия приготовила два рулона скотча и инъекционный пистолет, заряженный снотворным. Скотч она бросила Мартину, а сама отправилась к дому. Дверь откатилась, давая в помещение доступ воздуху. Трихлорметан был нейтрализован искином еще десять минут назад. Корделия благоразумно постояла снаружи, затем вошла и трижды выстрелила из инъекционного пистолета. Мартин тем временем уже обмотал Джонсона скотчем. Тот начал приходить в себя. Киборг отволок ликвидатора к флайеру и прислонил к посадочной стойке.

— Этих тоже связать? — спросил он вышедшую из дома хозяйку.

— Я вкатила им лошадиную дозу золпидема. Но если тебе так будет спокойней…

Мартин направился к дому. По дороге подобрал брошенную Генри глушилку. Повертел, бросил на камни и наступил. Черный пластик треснул. Корделия понимающе кивнула.

— У тех троих тоже должны быть.

Генри-младший, отойдя в сторону, очень эмоционально объяснялся с родителями. Джонсон открыл глаза, пошевелился, понял, что связан. В изумлении уставился на Корделию, а затем на Мартина, который волок за шиворот кого-то из «экспертов». Подтащил и привалил, как мешок, рядом с Джонсоном. Тот покосился на новоприбывшего.

— Они живы, мистер… или мусью… или, как вас там, гнэдиге херр…⁽¹⁾ — очень вежливо обратилась к нему Корделия. Затем, проследив за взглядом Джонсона, участливо добавила, — не тревожьтесь за своих друзей, мистер Джонсон, они спят. Вас ведь так зовут? Ах, впрочем, неважно. Согласно геральдийской хартии вольностей я не обязана спрашивать у браконьера фамилию, прежде чем его повесить. Да, да, вот такая дикость. И это в двадцать втором веке!

Мартин приволок второго и отправился за третьим.

— Куда это вы смотрите? А, на Мартина. Увы, мистер Джонсон, все так. Mundus universus exercet histrionem.⁽²⁾ Весь мир — театр, а люди в нем, мужчины, женщины, и киборги, актеры. Вот и пришлось немного вас разыграть.

Мартин вернулся с третьим. Подошел Генри, раскрасневшийся, как после трепки. Джонсон попытался что-то сказать, но его еще держал паралич.

— Да вы не беспокойтесь, мистер Джонсон, — поспешила успокоить его Корделия, — говорить буду я. Недолго. Так вот, передайте Найджелу, моему дорогому другу, что он мне… надоел. Честное слово, я не хотела этой войны. Я даже слово дала. И слово это держала. До дня сегодняшнего. Я обещала ему, что ни во что не буду вмешиваться, не позволю проводить расследование, не разрешу предать гласности кое-какие факты. Я бы и дальше помалкивала. Если бы он вас не прислал. Вас, четырех головорезов с глушилками, чтобы похитить Мартина. Вы воспользовались наивностью бедняги Монмута и, как разбойники, вероломно вторглись в мой дом. По нашим законам я могу вас перестрелять. Вот прямо сейчас, без суда и следствия. И мне за это ничего не будет. Или отправить на наши иридиевые рудники. Пожизненно. Галаполиция сюда не сунется. А из вашей конторы — и подавно. Но я этого не сделаю. Хотя бы потому, что вы, пусть и законченные негодяи, все же действовали не по своей воле. У вас работа такая. Я отправлю вас обратно, к Бозгурду, с предупреждением, что мое терпение лопнуло и я вступаю с ним в войну. И еще, если кто-то из вас или ваших подручных приблизится к Мартину, получит уже не заряд из станнера, а заряд плазмы. Вы меня поняли, мистер, мусье, гнэдиге херр Джонсон? Кивните.

Он кивнул. Корделия обернулась.

— Мартин, ты их всех знаешь?

— Нет, только Джонсона и вон того… Его зовут Свенсон.

У Мартина что-то изменилось в лице. Голос стал механическим.

— Хочешь им что-нибудь… сломать на прощание?

Глаза киборга вспыхнули алым, но тут же погасли.

— Нет, не хочу. А то случится то же, что случилось с Бозгурдом, когда я его однажды напугал. Он думал, что я в беспамятстве, подошел и пнул. А я его за ногу схватил. Убить хотел… Впервые хотел.

— А он что? — шелестящим шепотом спросил Генри.

— А он… — Мартин смущенно опустил глаза, — обмочился.

— Что?!

Корделия закрыла лицо руками. Плечи ее подергивались. Она хохотала.

1) Gnädiger Herr — милостивый государь (нем.)

Вернуться к тексту

2) Мир лицедействует (лат.) Надпись над входом в театр "Глобус".

Вернуться к тексту

Корделия смотрела вслед исчезающему флайеру.

— Вот и все, — сказала она. — Мартин, собирайся.

Она обернулась. Мартин пошатнулся, будто у него закружилась голова, и упал на колени.

— Мартин, что с тобой?

— Ничего, — ответил киборг, глядя виноватыми глазами. — Отключил имплантаты.

Корделия села с ним рядом и подставила плечо, чтобы он мог опереться и уткнуться лбом. Ей хватило данного объяснения. Мартин перешел из ипостаси киборга в ипостась человека. А человек, как известно, слаб. Все предшествующие часы, с того момента, как раздался звонок таможенного офицера, когда они с кровью из перевязанной вены расставляли базисные приоритеты, затем, после признания Корделии, вычерчивали схему боевых действий и, наконец, в этих действиях участвовали, Мартин находился в режиме, близком к боевому. Сознавая неустойчивость и уязвимость своей человеческой составляющей, он предпочел довериться кибернетическому двойнику, предоставив процессору расширенные полномочия по контролю за эндокринной системой и биохимией крови.

Этот жесткий контроль, призванный обезопасить их первое сражение от таящихся в памяти событий, подавлял дремлющий в глубинах подсознания, в этом органическом процессоре, вирус страха и подчинения, вирус собственной ущербности и поклонения создателям. Мартин боялся, что этот нецифровой, неуловимый для хакера вирус распустит свои эмоциональные коды и бросит его, киборга и неполноценного человека, на колени перед хозяевами.

В цифровой памяти их имен давно не было. Над этим еще на «Подруге смерти» хорошо потрудилась девушка-навигатор, очищая нано-кластеры от лиц с правом управления, установок, директив, подпрограмм, приказов, ограничений, но их след остался в человеческой составляющей, в рисунке шрамов и ссадин, в изнанке чувств и желаний. И зыбкое то воздействие, которое эти скрытые раны, обходя фильтр разума и расчеты процессора, оказывали на решения и поступки, соперничало по своей эффективности с директивой, вбитой в командную строку напрямую. Мартин предпочел обезопасить себя от этого воздействия, изолировав человеческое от машинного и обозначив это человеческое как ресурс.

За четкость действий, стабильность и быстроту он дорого заплатил. Такой жесткий контроль пожирал энергетические запасы с удвоенным аппетитом. Вероятно, система не раз запрашивала о допустимом уровне углеводов, предупреждая об отключении, но Мартин снова и снова выбирал максимум эффективности. Когда же он в конце концов позволил себе расслабиться и дать отбой взведенной до критических величин системе, переходя в ипостась человека, его накрыло таким постадреналиновым похмельем, что он не устоял на ногах. Кровь стала пустой и жидкой, как вода.

— Прав был Бозгурд, — прошептал Мартин.

— В чем?

— Я ни на что не годен. Выработал свой ресурс. Устаревший хлам.

— Нашел кого слушать, этого… зассанца.

— Там… свидетели были. Он мне за это… 23 раза приказал сдохнуть. Потом долго бил. Сломал 37 костей. Убил бы в конце концов. Но… Пирсон вмешался. Сказал, что я… один такой. Другого подопытного нет.

Корделия вспомнила первую сканограмму, сделанную еще на яхте. Они тогда с Ренди этим старым переломам счет потеряли. Мартин будто услышал ее мысли.

— Система регенерации работала с перегрузкой. Она у меня не такая, как у армейских DEX'ов. У них более эффективная. А меня к войне не готовили. Гибульский замедлил ее намеренно, чтобы я больше на человека походил. Медленнее выздоравливал. По-человечески истекал кровью. Я до ста процентов за четыре года так ни разу и не восстановился. Сейчас… сейчас я встану, — добавил он поспешно.

— Ничего, отдышись. Мы успеем. Нет, имплантаты не подключай. Я запрещаю. Дай мышцам передохнуть. Они же у тебя человеческие.

Мартин помолчал, выравнивая дыхание и, видимо, стабилизируя систему, потом заговорил снова.

— Ты бы могла купить себе нового. Без шрамов. Без внутренних повреждений. Со стопроцентной работоспособностью.

Корделия грустно улыбнулась.

— Ну уж нет. Дамы предпочитают джентльменов с опытом. Да и где я еще такое чудо найду? Ты один такой. Уникальный.

— Другие тоже есть. Я их видел.

— Это ты про сорванных?

— Про тех, у кого срыв происходил постепенно. Они никого не убили, да и не собирались… убивать. Они пытались выжить, но их выследили. Самый высокий процент срывов пришелся на 43-ю партию. В «DEX-company» ее называли проклятой. Говорили даже, что вся партия бракованная. Большинство ликвидировали. Но не всех. Кто-то из этой партии уцелел. Они все были… рыжие. Как наша «Жанет». Только у «Жанет» глаза зеленые, а у них — голубые.

Корделии неожиданно понравилось это «наша».

— Ты с кем-то из них встречался?

— Да, одного привезли почти невредимым. Армейского DEX'а. Его держали в соседнем боксе. Мы с ним разговаривали.

— Что с ним стало?

— Умер. То есть, отключился. Через шестнадцать часов. Я ему тогда даже… завидовал. Всего шестнадцать часов.

Помолчали.

— Тебе сюда поесть принести или до кухни дойдешь?

— Дойду. Мне уже лучше. Система стабилизировалась.

— Я тебе сделаю горячий шоколад. Он калорийный и вкусный.

Наблюдая, как Мартин маленькими глотками пьет из большой чашки ароматную густую жидкость, Корделия вновь ощутила накрывающий ее приступ ярости. Той самой бессильной иррациональной ярости, с которой она уже давно тщетно боролась. Она вспомнила поступивший на терминал отчет Ордынцева. Бывший майор собрал все доступные через секретные службы материалы по Александру Гибульскому. Сведения по научным разработкам ведущего нейроспециалиста были укрыты в недрах «DEX-company», но и общей информации было достаточно. Со школы имел строго определенную цель — стать кибернетиком. В колледже, а затем в университете участвовал во всевозможных научных программах по ИИ, был выдвинут на повышенную стипендию Норберта Винера, самостоятельно разработал ПО для «LV-Electronics», производящей андроидов. Был приглашен на кафедру после защиты кандидатской, но предпочел работу в «DEX-company», по своему профилю. Женат не был, но обзавелся дочерью. Создатель «шестой» модели. Концептуально новый процессор, позволяющий повысить эффективность кибер-машины до максимума. Доктор Франкенштейн!

«Надеюсь, ты попал в ад, Гибульский», подумала Корделия. «И там тебя засунули в тело рыжего киборга из 43-й партии. Затем какой-нибудь адский подручный по имени Бозгурд заставил тебя 123 раза умереть. И ты 123 раза ощутил, как твое сердце останавливается, а ты в сознании, ты жив и фиксируешь эту остановку своим ясным кибернетическим разумом». Корделия закрыла глаза и несколько раз глубоко вдохнула. Спокойствие, только спокойствие! Мартин почувствует себя виноватым, если у нее подскочит давление и участится пульс.

— Хочешь еще? — осведомилась она вполне нейтрально, забирая у него чашку.

Киборг внимательно на нее посмотрел.

«Эх, и все-то ты знаешь!» Корделия сделала невинное лицо.

— Мне нужно немного поспать, — извиняющимся тоном произнес Мартин.

— Во флайере поспишь. Нам лететь больше трех часов до Лютеции. Давай, переодевайся. Ничего не бери. Я тебе на лайнере все куплю.

— Я и не знаю, что брать.

Мартин уже отдал управление процессору, а сам где-то дремал, время от времени реагируя на реплики хозяйки. Не отягощая его выбором, Корделия быстро извлекла из шкафа недавно купленные вещи и, давая максимально ясные указания, заставила переодеться. Затем отвела в ангар и указала на заднее сидение флайера.

— Полезай на свое любимое место.

Мартин безропотно послушался, вернее, послушался киборг. Потому что Мартин-человек уже давно крепко спал. Сама Корделия потратила на сборы не более получаса, переодевшись и покидав в дорожную сумку кое-какие необходимые мелочи. Все самое ценное, позволяющее решать насущные первоочередные задачи у нее хранилось в изящном вместительном портмоне, пристегнутом к поясу. Комм на запястье, удостоверение личности и банковская карта. А что еще надо?

— «Жанет», процедура консервации.

Искин вздохнула.

— Не вздыхай, это ненадолго. Дроны вернешь на исходную позицию. Периметр оставишь в охранном режиме. Пусть датчики фиксируют все крупные движущиеся объекты. Оставшиеся продукты утилизируешь. Все. Пока. Флайер я запрограммирую на возвращение.

Мартин спал. Кибернетический «близнец» был безупречен, но безжалостен. За свое содействие он брал непомерную плату, буквально выгрызая своего человеко-брата изнутри. Корделия подняла флайер очень плавно, без рывков, хотя знала, что киборг может спать даже под ракетную канонаду. Но тот, кто лежал, свернувшись клубком на заднем сидении, по-детски сунув под голову руку, слишком мало походил на неутомимую машину. Это был усталый ребенок, которого некие компрачикосы* от науки заключили в тело-оружие и заставили в этой мышечной колбе быстро и уродливо взрослеть. Набрав скорость и высоту, Корделия бросила взгляд в «зеркало заднего вида».

— Не было у бабы хлопот…

Как она и предполагала, путь до Лютеции занял три с половиной часа. Мартин проснулся, когда на горизонте уже поднялись шпили городской ратуши и старинных земных соборов. Открыл глаза и сразу сел. Взгляд еще какое-то время оставался дремотно-пустым, но зрачки уже любознательно расширились. Процессор собирал информацию. Корделия потянулась к «бардачку», вынула бутылку воды и большую плитку шоколада с орехами. Передала своему «пассажиру». Мартин жадно отпил из бутылки и зашуршал фольгой.

— Вкушно, — сказал он, прожевывая сразу половину.

Спросонья он свалился в свой реальный возраст. Откуда-то из глубин памяти вперед шагнул сонный светловолосый мальчик.

— Мама, я плоснулся!

Очертания встающего из-за горизонта города стали нечеткими. Поплыли. Корделия стиснула штурвал. Нет, нет, пожалуйста, только не сейчас! Не сейчас. Рука Мартина коснулась ее плеча.

— Это из-за меня? — тихо спросил он.

Она потрясла головой.

— Нет. — Ответила резко, чтобы пресечь дальнейшие расспросы. — Вспомнила кое-что. Сейчас пройдет.

Город все яснее выступал из полуденного марева. С высоты птичьего полета Лютеция напоминала огромную морскую звезду, раскинувшую свои лучи-щупальца на многие километры. У вершины каждого луча этого гигантского пентакля возвышался собор, каждый — точная копия одного из знаменитых соборов старой Европы: Шартрского, Кельнского, Миланского, Сантьяго-де-Компостелло и Святого Василия. В самом городе встречались менее величественные копии известных архитектурных памятников. Каждый луч звезды так же олицетворял собой средоточие определенной исторической и национальной направленности. Это разделение стало скорее условным, дизайнерским, чем фактическим. Стили и памятники перемешались. Но несмотря на пренебрежение историческими реалиями Лютеция и в конце 22-го века могла бы служить великолепной иллюстрацией к лекциям по истории.

Корделия взглянула на раскинувшийся внизу город с сожалением. У нее никогда не было времени побродить по этим улицам, полюбоваться Пантеоном, Гранд-Опера или Адмиралтейством. Пусть только копиями, но выполненными с талантливой дотошностью. Мартин тоже завороженно смотрел вниз. Это был первый город, который ему довелось увидеть.

— Красиво, — прошептал он.

— Когда-нибудь мы там поживем, — пообещала Корделия, — будем гулять и глазеть по сторонам.

Она положила флайер на крыло, уходя от города на запад к космопорту.

Вопреки тенденции к самоизоляции главный космопорт Геральдики был размеров внушительных, с провинциальный город где-нибудь на Новом Бобруйске. И посадочное поле вокруг терминала отнюдь не пустовало, оно было сплошь утыкано частными катерами и яхтами. Кое-где попадались и транспортные суда, доставившие на планету товары для торговых сетей. У терминала, схожая размерами и величием со священным Кайласом, блестела обшивкой «Queen Mary». К лайнеру тянулся длинный прозрачный «рукав», сверху казавшийся старомодным шнурком, связывающим один громоздкий ботинок с другим. Но в действительности это была пластиковая галерея в три человеческих роста.

По мере снижения Корделии приходилось учитывать скоростной режим и перестраиваться с одного уровня на другой. Чем ближе к аэропарковке, тем медленней приходилось лететь, учитывая планы таких же флайеро-водителей. Наконец она припарковалась на свободном пятачке рядом с вытянутым разрисованным цветами аэромобилем и тюнингованным кобайком с королевой викингов на борту. Выключила двигатель и едва не застонала от боли в затекшей спине.

— Ну все, выходим. Нам еще регистрироваться и таможню проходить. Мартин, ты слышишь? Мартин!

Он не ответил. Корделия стремительно обернулась. Застывший Мартин смотрел сквозь нее выцветшими потухшими глазами. Киборг. Снова правильный, безмозглый киборг. Корделия едва не стукнулась лбом о штурвал. Люди! Слишком много людей! Все вокруг чужое, большое, шумное. Испугался, спрятался за процессор. Притворился мертвым, как брошенный на мостовую зверек.

— Нет, нет, нет, Мартин, только не сейчас!

Она выскочила из флайера и перебежала к пассажирской дверце. Резко дернула. Тащить через регистрацию и таможню на глазах у всех механическую игрушку ей совсем не хотелось.

— Мартин, пожалуйста, не сейчас. Давай, мальчик, ты справишься. Ну да, люди, их много, но им до тебя нет никакого дела. У них свои заботы. Они заняты друг другом.

Мартин отреагировал. Взглянул на хозяйку с тоской, как бы говоря: «Я стараюсь, я очень стараюсь».

Корделия хорошо понимала, что с ним происходит. Механизм был ей знаком. Она даже когда-то придумала название этому явлению — синдром личинки. Личинку насекомого, бескрылую, беспомощную, неповоротливую, без хитинового панциря, почти без кожи, с выворотом лопаты извлекают на свет. Личинка прежде сидела глубоко в земле, во влажной, прохладной норке, не подозревая о внешнем пугающем мире. Чтобы выйти в этот огромный освещенный мир, полный резких звуков, обжигающих лучей и острых песчинок, этой личинке следовало нарастить кожу или хотя бы веки на огромные фасеточные глаза. Личинке еще только предстояло защитить свое мягкое брюшко и нервные спинные узелки твердым панцирем. Но ей не позволили этого сделать, вытащили под каблуки и лопаты.

Корделия сама была когда-то такой личинкой. Добровольно ушла «под землю», в психологическую гробницу, соорудив ее внутри себя самой, чтобы пребывать в невесомости. Когда ее все-таки извлекли оттуда и заставили жить, она чувствовала себя лишенной кожи, ступившей под солнце с обнаженными нервами. Мир причинял боль одним движением воздуха. Ей тогда пришлось прибегнуть к эмоциональной анестезии, укрыться за искусственной глухотой, ослепнуть. А нервные окончания подморозить и удалить. Только так ей удалось выжить. Иначе она бы сошла с ума под натиском ощущений, запросов и угроз внешнего мира. В чем-то ее давняя попытка сохранить жизнеспособность напоминает это бегство Мартина за процессор. Он тоже еще не отрастил ни крылышек, ни хитинового панциря, не обрел устойчивого, психологического иммунитета. Но у него есть союзник — кибернетический двойник, раковина, которую он, как придонный моллюск, всюду таскает за собой. Средство верное, но лишает подвижности. Корделия вспомнила свой прием с глухотой.

— Давай сделаем так. Ты же можешь настроить свои слуховые фильтры так, чтобы слышать только мой голос?

Он кивнул.

— Сделай.

Глаза Мартина потухли, но сразу ожили.

— Лучше?

Он несколько секунд как будто прислушивался к себе. Потом кивнул.

— Ты сохранял себе голографии? Может быть, у «Жанет» скачал какие-нибудь видеоролики?

Он снова кивнул. Корделии показалось, что в глазах мелькнуло смущение, а на щеках — румянец. И что же он там себе наголографировал? Она это выяснит. Потом…

— Очень хорошо. Ты же можешь их смотреть, пока мы идем по терминалу к лайнеру?

— Могу.

— Вот и смотри. А я буду бегемотика за руку держать.

Перед «бегемотиком» киборг окончательно капитулировал. Пятилетний мальчик смотрел расширенными от любопытства глазами.

— А почему бегемотик?

Видимо, процессор успел произвести сравнительный анализ, поискать логические и ассоциативные связи между моделью киборга DEX-6 и бегемотом, млекопитающим из отряда парнокопытных, ведущим полуподводный образ жизни. Связей не нашел.

Корделия засмеялась.

— Был такой старый-старый земной мультик про бегемота, который боялся прививок. У этого бегемота был друг, не то аист, не то журавль. Так вот, бегемот его постоянно спрашивал: «А ты меня будешь за руку держать?» «Буду, буду», отвечал друг. Я тоже буду тебя за руку держать. У тебя есть пара минут, пока я заправляю флайер и программирую его на возвращение.

У стойки регистрации служащая космопорта, разумеется, узнала Корделию. Взглянула на Мартина, которого знаменитая пассажирка крепко держала за руку, и понимающе улыбнулась. Что тут такого? Элегантная состоятельная дама едет в путешествие с юным любовником. Может себе позволить. Мартин, державшийся вполне естественно и даже слегка развязно, играл свою роль, даже не догадываясь об этом. Он слышал только голос хозяйки и видел что-то очень приятное на внутреннем экране. Таможенный сканер, возможно, определил его как киборга, но Корделию не побеспокоили вопросом. Пассажиры первого класса кого только не провозили в статусе спутников. Киборг — это еще не самое экстравагантное.

Красивая стюардесса, вся в белом, с логотипом компании на лацкане форменного кардигана, проводила Корделию до каюты и тоже понимающе улыбнулась.

— Ужин в восемь по корабельному времени или, если желаете, вам сервируют стол в каюте.

— Возможно. Но мы еще не решили, — ответила Корделия.

Втолкнула Мартина в каюту и захлопнула дверь перед носом вежливой сопровождающей.

— Все, отключай звукоизоляцию.

Мартин вздрогнул, будто разбуженный, и огляделся. Каюта состояла из двух просторных помещений. Первое — подобие гостиной, с мягкими пуфами, диванами, напольными светильниками и головизором, и второе — спальня с низкой широкой кроватью, принимающей форму тела. Интерьер комнаты пассажир выбирал по собственному вкусу. Стены, ковры, портьеры, абажуры меняли цвет и даже фактуру согласно указанной в меню гамме. Наличествовал даже иллюминатор, огромный, во всю стену, но явно фальшивый, лишь создающий качественную иллюзию звездного неба. На самом деле космос за бортом был черный и скучный.

Пока Мартин стоял у фальшивого иллюминатора, Корделия извлекла из дорожной сумки планшет и набросала сообщение Ордынцеву.

— Скажи мне, пожалуйста, еще раз номер той партии, — попросила она, — и год выпуска.

— Сорок третья, год 2181-й, — ответил Мартин. — Они старше меня на три года. Срывы начались в то время, когда Гибульский прятал меня на станции. Он, вероятно, теоретически допускал полноценный симбиоз мозга и процессора, но при условии, что мозг органической заготовки не будет подавляться. Срывов «шестерок» он не предвидел, так как их мозг обрабатывался по стандартному, уже опробованному методу. Вырастив меня, он подтвердил свою теорию синтеза. Но и подавленный мозг оказался способен к развитию. Тот рыжий киборг… — Мартин повел плечом, — почти ничем от меня не отличался. Только эмоционально был несколько заторможен. Им приходилось скрываться, держать эмоции под контролем. Мне же, напротив, пришлось этому учиться. Я бы среди людей не выжил. А вот у них был опыт. Их личность формировалась в кризисных условиях, в ситуациях экстремальных. Возможно, кто-то скрывается до сих пор под личиной правильного киборга, кто-то выдает себя за человека, например, среди ксеносов, а кто-то предпочел малонаселенные или даже вовсе необитаемые планеты. Боевые киборги могут за себя постоять.

— А такую вероятность, как обрести дом и семью, ты исключаешь?

Мартин бросил в сторону Корделии настороженный взгляд. Она улыбнулась.

— Думаешь, желающих кроме меня не найдется?

Он продолжал на нее смотреть. Она тоже не отводила взгляда. Хотя играть с киборгом в «гляделки» дело неблагодарное.

— Поищем? — спросила Корделия. — Я уже написала Ордынцеву, чтобы он собрал сведения по сорок третьей партии. В армейских базах данных информация должна сохраниться.

Корделия отправила еще одно сообщение капитану МакМанусу. Мартин продолжал изучать звездное небо в иллюминаторе. Иллюзия была очень правдоподобной, завораживающей и влекущей.

— Купить тебе телескоп?

Мартин обернулся.

— А можно?

Откуда-то снова шагнул заспанный мальчик в пижамке.

— Конечно. Как вернемся, так и куплю. На крыше поставим.

Пару часов спустя Мартин объявил, что готов продолжать социализацию и звуковые фильтры ему больше не понадобятся.

— Храбрый бегемотик согласен на очередную «прививку»! — засмеялась Корделия.

Она чувствовала себя измотанной после всех событий этого дня и предпочла бы остаться на диване в тихой, мягко освещенной каюте, но порыв Мартина, эта его победа над призраками прошлого была слишком ценной, чтобы ради нее не пойти на некоторые жертвы. Поваляться на диване она успеет. И как показало очень скоро наступившее будущее, жертва была не напрасной.

Они спустились на вторую палубу, где публика была попроще и где вероятность встретить знакомых с Геральдики или Новой Москвы скатывалась до безобидных процентов, вошли в один из многочисленных баров, чтобы выпить по коктейлю и понаблюдать за людьми в их естественной среде обитания. Корделия заказала для Мартина увесистый ломоть яблочного штруделя, залитого взбитыми сливками, а себе — бокал мартини. Столик выбрали в полутемном углу.

— Ну вот, смотри, — сказала Корделия, — это и есть люди.

Центром одной из самых многочисленных и шумных компаний у барной стойки были два молодых человека в форменных комбезах с золотым логотипом «Queen Mary». По-видимому, кто-то из экипажа, сменившиеся с дежурства. Один, темноволосый, скуластый, лет двадцати пяти, второй — белобрысый, со вздернутым носом, по-мальчишески лопоухий, но крайне самоуверенный, невзирая на очевидную молодость. Этого белобрысого обступили веселые раскрасневшиеся девицы, в предвкушении отпуска на Шии-Раа одетые весьма ярко и необременительно.

— Алексей, а это правда, что вы сражались с пиратами? — придвинулась одна из зрительниц. — Расскажите!

— Да! Да! Расскажите!

Тот, чрезвычайно польщенный, ответил с деланой небрежностью бывалого космолетчика:

— Да что там рассказывать? Рассказывал уже. Так, небольшое приключение.

— Вам было страшно? — спросила другая девица.

— Истинная смелость предполагает преодоление страха, а не его отсутствие, — пафосно изрек белобрысый. — Конечно, как существу, одаренному разумом, мне было страшно. Я же не киборг какой-нибудь, у которого одни программы и который не осознает опасности и потому кажется бесстрашным. Я — человек.

«А человек — это звучит гордо», мысленно прокомментировала Корделия, забавляясь этой бравадой.

— Человек прежде всего трезво оценивает риск, просчитывает варианты, порой самые невероятные и рискованные, а не выбирает усредненный вариант, приемлемый для искина. Я взвесил и оценил все возможные последствия. Я знал, что меня ждет! Знал… Догадался, что этот… как его… Павел, он так представился, связан с пиратами. С работорговцами! Простейшая схема, рассчитанная на новичков. Он сказал, что занимается мелкой торговлей. Но в секторе, где мы оказались, нет обитаемых планет. Ни одной станции гашения! И тогда я принял решение. Я полечу с ним и найду пиратскую базу. Конечно, я рисковал! Конечно, я мог погибнуть! Но кто, если не я?

— Но там же был экипаж! Тот, с которым вы летели. Как они отреагировали на появлением этого… Павла? — задал вопрос кто-то из слушателей мужского пола.

Белобрысый презрительно шмыгнул своим вздернутым носом.

— Они ничего не поняли. Не догадались! Даже их хваленый киборг с его детектором.

— У них был киборг?

— Ну да, — с какой-то кислинкой в голосе ответил рассказчик, — рыжая «шестерка». Мне с моей первой стажировкой тогда крупно не повезло. Попал к этим неудачникам. Какой-то бывший армейский транспортник, старый, облезлый. Капитан… тоже бывший… космодесантник. Пилот — чокнутый, врач — алкоголик, кошка — бешеная, и еще этот… киборг. Носились с ним как с человеком! Он у них вроде как за навигатора был.

— Киборг за навигатора? Разве такое бывает?

— Если нет денег нанять человека, то и киберкукла сойдет, — добавил кто-то.

— Вот-вот, — подтвердил белобрысый, — я полетел, потому что стажировка важнее странностей экипажа. Вот и пришлось с платиновым дипломом на корыте летать.

— Что там с пиратами? — напомнила первая девица.

— Так вот, этот Пашка оказался их лазутчиком. Он-то думал, что меня обманул, на свой катер заманил и снотворное подсыпал, но я знал на что иду. И про плантации на Медузе знал, и про работорговцев…

Мартин тронул Корделию за запястье и прошептал:

— Он врет.

— Я на одной из станций гашения послание для полиции оставил. Правда, поработать пришлось. На плантации. — Белобрысый принял позу попавшего на допрос партизана. Трагически понизил голос. — Холод, голод, сырой барак, цементный пол, надсмотрщики с бластерами.

Слушатели женского пола дружно ахнули. Парни сочувственно и многозначительно молчали. Мартин снова коснулся руки Корделии.

— Очень старательно делает вид, что не врет.

— Но мы выдержали, не сдались. Именно в таких непростых ситуациях и проявляются лучшие человеческие качества. Товарищество, взаимовыручка, находчивость. Мое послание дошло вовремя и нас спасли. Целый десантный крейсер прислали. Пираты были разгромлены. А их главный попал в плен.

— Это вы его захватили? — спросила прильнувшая к рассказчику девица в парео.

Белобрысый явно стушевался.

— Не совсем я… Я только помогал. Там опять этот рыжий был. «Шестерка». И пилот. Чокнутый.

— Они тоже попали в плен?

— Сдались, вероятно, — пожал плечами белобрысый.

— Врет, — сказал Мартин.

Корделия кивнула. Отодвинула бокал и встала.

— Подожди меня, — шепнула она Мартину и направилась к шумной компании.

На нее сразу обратили внимание. Узнать не узнали, но нечто беспокояще знакомое уловили. Корделия мысленно поморщилась. Медийность в действии! Но вида не подала. Обратилась сразу ко всем.

— Извините меня, пожалуйста, что я, не будучи знакома, позволяю себе… но предмет вашей беседы настолько интересен, что я…

Пауза. Наконец один из молодых слушателей шагнул ей навстречу и отвесил поклон.

— А черный кот у вас есть?

Корделия засмеялась.

— Приятно встретить коллегу-читателя. Кот есть. Искин на моей яхте. Но здесь я одна, без свиты. И надолго вас не задержу.

— Чего же вы хотели? — с затаенной неприязнью спросила одна из девиц. Другая, которая предположительно все же узнала Корделию, толкнула первую локтем.

— Я всего лишь хотела задать пару вопросов этому джентльмену. — Она указала на белобрысого.

У того в глазах мелькнуло беспокойство. Тем не менее обращение «джентльмен» и внушительное количество зрителей подвигло его на соблюдение приличий.

— Алексей Васильев, четвертый навигатор «Queen Mary». Чем могу помочь?

— Как назывался транспортник, на котором вы стажировались? Тот, где киборг за навигатора?

В лице белобрысого, назвавшегося Алексеем, что-то неуловимо изменилось. Он смотрел не на Корделию, а мимо нее. Мартин, пренебрегший хозяйским приказом или скорее терзаемый любопытством, стоял за ее плечом, играя в телохранителя. И лицо соответствующее сделал.

— Так как транспортник назывался?

— «Космический мозгоед», — выдавил белобрысый, все еще завороженно глядя на Мартина.

Впрочем, на него все смотрели завороженно, а девицы еще и с восхищением. Мартин, уже откровенно наслаждаясь безнаказанностью, потянулся к стоявшей на барной стойке вазочке с орешками. Белобрысый шарахнулся.

— Это… это мое место! — почти взвизгнул он. — Скажи спасибо, что тебя вообще сюда пустили.

— Спасибо, — покладисто ответил Мартин, взял несколько соленых ядрышек и отступил.

Корделия погрозила ему пальцем, потом с затаенной гордостью объяснила:

— Прошу прощения за этого невежу. Это Мартин, мой киборг. Он у меня... немного избалованный.

— Уверен?

Мартин прислушался. Хозяйка была встревожена. Внешне спокойна, даже беспечна, свой короткий вопрос задала с формальным участием. «Да какое мне собственно дело!» будто бы говорила она. И лгала.

Мартин взглянул на нее с интересом. Она уже объясняла ему этот феномен: страх под маской бравады. Он научился слышать этот страх, ловить его низкие вибрации под аккордами смеха, понимать тайный рисунок. Она объясняла ему природу этого страха, питающие его корни.

Страх потери. Тяжесть утраты. Она боится его потерять.

Он понимает.

Это как шрам. У него их много, но два самых уродливых, те, которые Бозгурд оставил ему на прощание. Эти шрамы никогда не изгладятся. Система регенерации будет наращивать слои эпителия, сглаживать, растворять коллоидные рубцы, но окончательно, до младенческой целостности, их не вытравит. Они останутся белыми ущербными звездами со множеством нитевидных отростков.

У его хозяйки такие же шрамы. Только они невидимы, скрыты в ее энерго-эмоциональном поле, в эпителии ее памяти. И они такие же уродливые, со множеством тонких липких щупалец. Эти паутинистые следы как синтетическая нить, вшитая в самые мысли и ощущения. Она невидима и неуловима на ощупь, но несокрушима, как наложенные изнутри путы. При каждом порыве, движении, импульсе она впивается и режет, сковывает и тормозит.

Боль. Боль утраты. Неизбежная, неотвратимая. Память тела. Память клеток и нервов. Впечатанная, впаянная.

Это она, память, порождает тревогу и беспокойство. Это она, память, гравирует неразличимые, но предельно ощутимые, осязаемые схемы несчастья. Это она, память, выступает непогрешимым вычислителем, самоуверенным теоретиком.

Мартин знал, как это происходит. Тот же вычислитель, множитель прогнозов, жил в его собственных рецепторах. Он запоминал все, формируя рефлексы.

Создавая киборга, люди скопировали собственную систему, закрепляя родство, но отреклись от живой копии, так же как и он отрекся от создателей, обозначив их как врагов. Он только недавно начал понимать, что он и люди почти тождественны, что у них больше сходства, чем различий, что людям свойственна эта надуманная отчужденность, им так проще определять и находить врагов. Чужой, непохожий, — следовательно, враг. А если враг, то проще убить, сжечь плазмой. Обнаруженная тождественность очень затрудняет этот процесс, обозначая врага как собственную копию. Как выстрелить из плазмомета в себя? В свое отражение? Это же… страшно — примерить на себя то, что чувствует другой.

«Прежде чем сделать выбор, подумай обо мне», сказала хозяйка. Она не обвиняла. Просила.

Он не подумал, когда активировал комм. Он тогда не умел думать и учитывать последствия. Его никто не учил. Мать за те короткие визиты на станцию не успела, а впоследствии никто не счел это необходимым. Да и как сотрудники «DEX-company» сочли бы это необходимым, если сами себя не утруждали подобным знанием.

Он активировал комм, чтобы убедиться, что аудиофайл сработает.

Гораздо позже, лежа ночью без сна, просматривая логи и обрывочные записи для будущего архивирования, он вдруг стал находить отброшенные значения прежних событий. Он пытался увидеть эти события ее глазами. Что значил тот его поступок? Недоверие. Он ей не поверил, допустил вероятность обмана. Он мог проверить ее на детекторе, но выбрал иной путь, короткий и радикальный. Будто пытался уличить, поймать на воровстве. Будто бросил ей снова, как там, в доме Волкова: «Люди всегда предают…»

Но она его не предавала. И не лгала. Она — другая, однако, он отказал ей в непохожести, приравняв к тем объектам из «DEX-company», безжалостным, равнодушным, преподавшим ему другие уроки. Он поставил знак равенства, не утруждая себя поиском отличий. Боль — это его прерогатива как жертвы, а люди… То, что испытывают люди, его не касается.

Он всматривался в ее лицо, обесцвеченное пришедшим к ней пониманием — он не дышит, он умирает. Умирает у нее на глазах. Он много раз умирал по приказу людей. Одни наблюдали за этим процессом с научным интересом, другие — с отвращением, третьи — с плохо скрываемым удовольствием. Но никто не смотрел на него так, как смотрела она, с предчувствуем утраты, с ожиданием смерти целой вселенной. Вероятно, такой же взгляд был у его родителей, когда за мгновение до катастрофы они смотрели на влетающую в их флайер гравиплатформу. А его хозяйка — на острый бок астероида, вскрывающего корпус «Посейдона». В дом на Геральдике утрата явилась в измененном облике, но хозяйка ее узнала. «Я очень боюсь тебя потерять», сказала она. И он не нашел в ее словах признаков фальши, превышающей допустимую погрешность. Эта погрешность есть всегда, как зерно хаоса в самом несокрушимом порядке, и погрешность эта служит скорее доказательством, чем опровержением.

Он начал учиться слушать. Не принимать верхнюю, очевидную модальность, а заглядывать глубже, в полутона, в скрытое, затененное подсмыслие. Вот и сейчас он слышал тревогу, тщательно замаскированную ее беззаботной уверенностью.

«Я очень боюсь тебя потерять…» Вот что говорила эта тревога, вот какая фраза пряталась за этим ее коротким «уверен». Мартин посмотрел вниз, на воду. Дно было в обманчивой досягаемости, мягкое, покрытое мелкой светлой галькой, с редким вкраплением более крупных полупрозрачных обломков с розоватой тлеющей сердцевиной — разновидность местных кораллов. Вода была удивительно чистой, неподвижно-дремотной, с едва уловимым придонным течением. Гирлянды разноцветных водорослей тянулись к поверхности. Мартин сидел на левом поплавке тримарана, спустив ноги в воду. Хозяйка стояла на корме, у штурвала. Бухта, куда они свернули после непродолжительной прогулки, казалась мелкой и безопасной. Дно близко — шагнешь, и вот оно уже под ногами. Но Мартин знал, что это иллюзия. В действительно глубина составляла не менее пяти метров.

Умение плавать предполагалось у киборгов как базовая опция, «врожденная», как у земных млекопитающих. Проверить ее на практике Мартину еще не доводилось. Плавать он не плавал, но пережил нечто схожее с насильственным утоплением. Один из тестов был призван установить реакции процессора и мозга, а так же их взаимодействие при длительном погружении в воду. Тестировщиков интересовал тот переломный момент, когда процессор берет под контроль паникующий мозг и как быстро это происходит.

Бассейн для этого не требовался. Мартина заперли в тесном резервуаре, который быстро заполнялся водой. Резервуар был таким узким, что Мартин не мог шевельнуться. Он только чувствовал, как вода поднимается сначала до колен, потом до бедер, потом до груди, до подбородка… Вода заливала уши, ноздри, глаза. Имплантаты блокировали носоглотку, чтобы вода не попала в легкие. Он перестал дышать. Датчики, которыми его облепили, посылали сигналы на мониторы нейротехников. Он и сам запустил таймер с обратным отсчетом. Тринадцать минут. Столько он продержится без кислорода. А потом удушье и смерть. Но умереть ему не дадут. Даже если он справится с имплантатами и вдохнет воды, захлебнуться он не успеет. Воду из резервуара откачают, и процессор запустит процедуру реанимации. Вода из легких будет удалена с помощью искусственно вызванных легочных сокращений. Процессор заставит киборга снова дышать. И жить.

Этот эксперимент с утоплением повторяли несколько раз. Должно быть, данных после первого теста было недостаточно или они были недостоверными, потому что Мартин отчаянно сопротивлялся и людям и своей системе. В следующий раз его накачали транквилизатором и мышечным релаксантом. Он остался в сознании и только вновь беспомощно наблюдал, как вода его поглощает.

Он должен был возненавидеть воду, должен был причислить ее к своим овеществленным кошмарам. В первые несколько ночей после этого эксперимента он видел в коротких тревожных снах тот узкий как труба резервуар, и себя в этом резервуаре, погребенного, обездвиженного, залитого до макушки водой. Он начинал задыхаться, в его легкие врывалась вода…

Но этот страх не прижился. Вернее, он был вытеснен из числа кошмарообразующих страхами последующими. Тот узкий аквариум с водой был не из самых впечатляющих орудий.

Страх напомнил о себе на берегу моря, когда хозяйка привезла его туда впервые. Бездонная, глухо ворчащая стихия напоминала о своей смертоносной удушающей власти не только над человеческой составляющей, но и над кибернетической. Но страх этот не был настолько захватывающим, чтобы Мартин кинулся бежать. Страх был преодолен и заархивирован. Занял место рядового в шеренге всех прочих воспоминаний. У Мартина их было предостаточно. При той ученой изобретательности, с какой его мучители преследовали свои прогрессивные цели, Мартин мог бы любой предмет приукрасить фобией.

Вероятно, так бы и случилось, если бы он был только человеком, но у него был кибернетический двойник, бравший большую часть поступающей информации на себя, позволяя Мартину-человеку пережидать самое непоправимое в отстраненности, почти незадействованным, и таким образом спасая его рассудок. Вода — это всего лишь текучее, прозрачное, безвкусное, универсальное, жизненно необходимое вещество. Оно не может быть его врагом или другом, если он сам это вещество так не обозначит. Вода — это вода. Она может быть теплой, холодной, соленой, пресной, жидкой, твердой, газообразной. Вода приносит умиротворение и облегчение. Вода не виновата, что те люди в исследовательском центре превратили ее в орудие пытки. И там, на берегу геральдийского моря, Мартин бесстрашно шагнул воде навстречу .

Хозяйка тоже спустила ноги с палубы и посмотрела на белое манящее дно. Тримаран сидел в воде низко, поэтому она легко достала до воды голой ступней.

— Уверен? — повторила она.

Он смотрел на нее испытывающе.

— Но ты же меня спасешь?

— Это уже становится моим хобби! — проворчала хозяйка.

Мартин скользнул в воду. Он полагал, что сделал это не так быстро, чтобы ее обескуражить и напугать, как тогда с коммом. Но она все равно испугалась. Он успел заметить, как она смотрит на него, когда вода уже сомкнулась. А Мартин тонул. Не настолько быстро, чтобы система не успела перейти в режим выживания, так как вода была соленой и плотной, но и не настолько медленно, чтобы он не позаботился о возвращении на поверхность как можно быстрее.

Страха он не испытывал. Он чувствовал себя странно. Поглотившая его среда была чужеродной, но не враждебной. Он уже понял, что опасности нет. Он оттолкнется от мягкого дна и всплывет. Он умеет плавать. Это легко. Гибульский мог лишить его этого навыка, стремясь усилить сходство с человеком, чтобы добавить естественной человеческой неуклюжести. Но, по всей видимости, не счел это нужным или… забыл.

Мартин почувствовал, как мышцы наполняются спокойной эластичной упругостью, как тело приобретает легкость, как становится таким же необременительным, как при отключенном гравигенераторе на станции. Ощущения почти те же. Правда, окончательно невесомым тело в воде не становится. Он продолжал медленно погружаться. Мартин закинул голову и посмотрел вверх, сквозь зеленоватую призму, которая преломляла и рассеивала солнечный свет. Выражения на лице хозяйки он различить не мог, но она по-прежнему смотрела с тревогой.

Что она будет делать, если он не поднимется на поверхность по истечении допустимого времени? Она знает, что ресурс Мартина значительно превышает человеческий, но все же ограничен. Киборги не могут дышать под водой. Инженеры «DEX-company» еще не научились делать из них амфибий.

Будет ли хозяйка выжидать указанные в ТТХ семнадцать минут, не подозревая, что у него есть только тринадцать? А потом? Прыгнет? Но хватит ли у нее сил и умения выдернуть его на поверхность? Он все же выше ее ростом и тяжелее. Это его модифицированные кости добавляют веса.

У Мартина возник соблазн притвориться утопленником. Достигнув дна, не оттолкнуться, а наоборот, сделать вид, будто он, обессилев, ложится на песок. Время у него еще есть. Но тем самым он без всякой причины подвергнет ее опасности. Что это будет? Тест для человека? Он сам так много пережил по вине тестировщиков. Так неужели он станет одним из них?

Мартин почувствовал под ногами дно. Оно действительно было мягким и каким-то ласкающим, будто стремилось принести утешение тем, кто неосторожно его коснулся и уже не сможет вернуться наверх, к солнцу. Разноцветные полупрозрачные водоросли чуть заметно колыхались. В живописных подводных зарослях мелькали плавающие, ползающие, с плавниками, щупальцами, клешнями, усиками эндемики Шии-Раа. Мартин покосился на таймер. Пора! Осталось две минуты.

Он оттолкнулся и поплыл. В теле сразу возникла приятная слаженность. Мышцы, связки, сухожилия задвигались в безупречном согласии. Он делал то, что желал сам. Тело ему подчинялось, оно было союзником, соратником, инструментом. И тот, кто присутствовал в этом теле, его кибернетический «близнец», стал с ним един, не препятствуя и не принуждая. Мартин вынырнул на последней минуте и жадно вдохнул.

Хозяйка сидела уже на поплавке, свесив ноги. Лицо ее было напряженным. Когда он в пару гребков оказался рядом и ухватился рукой за брошенный в воду линь, она погрозила ему кулаком.

— И вот кто ты после этого?

— Кто? — спросил он с детским любопытством. Какое имя она придумает ему на этот раз? В его идентификационном списке их уже больше десятка. И все ему нравятся!

— Чудовище ты лохнесское!

* * *

Мартин нырял и плавал что называется до посинения. Корделия наблюдала за ним с палубы тримарана.

Она выбрала это громоздкий парусник, чтобы увезти Мартина подальше от берега и позволить ему это безоглядное развлечение, а еще — ей нужно было подумать. Несмотря на то, что отель, принадлежавший холдингу «МедиаТраст», был небольшим и находился на значительном удалении от туристических центров, это не избавляло прибывшую накануне парочку от излишнего внимания. К тому же, среди постояльцев «Короля Лира» — так назвала отель Корделия, обыгрывая свое имя, — нашлось несколько знакомцев. Неизбежны были взгляды и осторожные, но настойчивые расспросы.

Зрелая состоятельная дама и юный привлекательный спутник. Версия напрашивалась сама собой. Корделия не собиралась ее опровергать. Репутация ее не волновала. Давно прошли те времена, когда союз взрослой женщины и очень молодого мужчины вызывал недоумение, а то и неприятие. Нет, подобные союзы уже давно никого не удивляли, как не удивляли союзы во всех прочих вариациях.

Излишнее любопытство могло потревожить Мартина, который только учился сосуществовать с людьми. Он только что пережил испытание огромным пассажирским лайнером, космопортом на Шии-Раа, таможней, парковкой для таксофлайеров и вестибюлем отеля с царственным портье. Мартин изо всех сил старался вести себя естественно, по-человечески, не прятаться за процессор, что стоило ему немалых энергозатрат. В номере отеля он сразу же попросил разрешения на три часа сна и отключился на ближайшем диване. Корделию это более чем устраивало. Она, не спеша, сходила в душ, переговорила с управляющим относительно меню для своего «воспитанника», забралась с ногами в огромное кресло и включила планшет. Пора было систематизировать как собственные идеи, так и поступившую от бывшего майора информацию.

Запрос Ордынцеву она отправила еще с «Queen Mary», едва белобрысый навигатор произнес название транспортника. К моменту посадки лайнера информация о приключениях его экипажа как раз начала поступать. Когда же Корделия заглянула в свой почтовый ящик уже в номере, этой информации было столько, что для беглого просмотра понадобилась бы целая ночь. И чтение обещало быть увлекательным.

Оказывается, эта компания принимала участие в поисках базы Альянса. А затем была замечена на Медузе, при штурме логова работорговцев. Именно тогда транспортник и стал известен как «Космический мозгоед». Была еще история с фрисской «бабочкой» и новой технологией связи. В этом новом формате передачи данных «МедиаТраст» был очень заинтересован и уже вложил в проект около двадцати миллионов.

Спать ей не хотелось, сказывалось подспудное нервное перевозбуждение. Последствий стресса она не чувствовала, да и стресса, собственно, никакого не было, присутствовала только легкая усталость, которая без труда компенсировалась получасовой медитацией. «И кто из нас киборг?» подумала Корделия, бросив взгляд на безмятежно спящего Мартина. Разумеется, она не собиралась будить его через три часа. Пусть спит до утра. Выбравшись из кресла, она принесла из спальни одно из одеял и укрыла своего «избалованного паршивца». Мартин тут же поднял голову и сонно спросил:

— Что-нибудь случилось?

— Ничего. Спи.

Он повозился под одеялом и вздохнул с каким-то теплым, потаенным счастьем. Ничего не случилось…

Утром Мартин ожидаемо стал рваться на пляж. Хозяйка же обещала ему теплое море! На Геральдике море было холодным, штормящим, а здесь море спокойное, прозрачное, теплое. Правда, там, на пляже, снова люди. Их немного, но все же…

— Мы возьмем тримаран, — успокоила его Корделия. — Тут недалеко есть бухточка, очень тихая. Там людей не будет. Одни крапчатые полипы.

Правильное решение. Когда уже в бухте, на узкой палубе парусника, Мартин стянул футболку и остался в шортах для купания, его шрамы, особенно те, от стальных болтов, пробивших легкие, сразу бросились в глаза. Да и симметричные на щиколотках и запястьях мимикрировать не желали. А были еще мелкие вдоль позвоночника, через равные промежутки. Впаянный в ключицу катетер, удалять который придется хирургически, еще разрез под коленом, странная отметина выше правого локтя… Когда-то люди пытались составлять карты Любви и Нежности, по гораздо лучше у них получаются другие карты — карты Мучительства и Боли.

Это счастье, что Мартин, благодаря своему реальному возрасту, умеет легко переключаться с негативных переживаний на положительные, умеет забывать, отодвигать в тень страшное прошлое, не позволяя ему висеть радиоактивным облаком в небе радости. Для него эти шрамы будто и не существуют. Вот нырнет сейчас в воду и смоет их. Мартин другим занят. Снова ее испытывает, провоцирует, дразнит. Уже прошелся по палубе, спустился на поплавок, заглянул в обманчиво гостеприимную бездну, прозрачную, как стекло. И объявил, что не знает, умеет ли плавать. Может быть, и умеет. У киборгов это один из базовых навыков, как умение ходить или бегать, но он еще не пробовал. Но намерен попробовать. Прямо сейчас.

Вот же паршивец! И подглядывает за ней своим аномальным глазом. Что она скажет? Запретит? Накажет? Корделия вовремя ухватила за хвост свой инстинкт кошки, бегущей из горящего дома с котенком в зубах, и задала один единственный вопрос

— Уверен?

«Не старайся, паршивец, не поймаешь!» Он будет ее испытывать еще долго, возможно, даже не сознавая, что делает это. Нервы все-таки потрепал. Всплыл не сразу. Позволил себе маленькое удовольствие понаблюдать за хозяйкой со дна. Вода-то прозрачная… А ей, как ни старалась, лицо сохранить не удалось. Уже сама слезла на поплавок и собиралась нырнуть. А вдруг Гибульский, добиваясь большего сходства с человеком, отключил у Мартина эту опцию? Инстинкты! Инстинкты! Кошка мечется и орет. Телеметрия показывает недостаток кислорода в крови Мартина. Пульс учащен. Концентрация углекислоты зашкаливает. Мозг начинает испытывать трудности. Пошла 12-я минута. Мартин показался на поверхности.

— И вот кто ты после этого?

— Кто? — спросил он с детским любопытством.

— Чудовище ты лохнесское!

Мартин торжествующе улыбнулся. Достал все-таки хозяйку!

Потом он снова плавал, нырял, брызгался, плескался. Приволок со дна восьминогого краба-плывуна. Корделии его игры не мешали. Напротив, действовали вдохновляюще. Она мысленно вычерчивала карту предстоящих ей боевых действий.

Войны не избежать. Правильнее было бы сказать, не избежать открытого боестолкновения. А война идет уже давно. Тайная. Или, как называли такие невидимые войны в двадцатом веке, холодная. Эту войну Корделия начала еще на Новой Вероне, когда выкупила Мартина по фальшивому договору.

Какое-то время ей удавалось скрывать свою покупку. В глубине души она лелеяла надежду, что войны и вовсе удастся избежать. Мартин надежно укрыт на Геральдике в ее поместье. О нем никто не знает, кроме Лобина, использовать Мартина как компромат на «DEX-company» она не собирается. Та запись с флэшки хранится в ее сейфе на случай форс-мажорных обстоятельств. Если Бозгурд ее оставит в покое (и прежде всего оставит в покое Мартина), она никаких шагов предпринимать не будет. Попробует обеспечить Мартину легальное положение. Раздобудет паспортную карточку, даже если придется снова дать взятку. Коррупция тоже имеет свои плюсы.

Но, как известно, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

«…кто же управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле?

— Сам человек и управляет…»

Как бы не так! Вот она пыталась поуправлять. И что из этого получилось? Какая-то Аннушка вновь разлила масло. Мартин, гонимый призраками прошлого, сбежал из дома. Его спугнул безобидный флайер с надписью Dextro Energy. А флайер этот прилетел согласно заявке, которую Корделия оставила на их сайте. Значит, она и есть та самая Аннушка!

Потом раскручивающийся сюжет уже было не остановить. Мартин попался на глаза Генри-младшему со товарищи; сама Корделия разрядила по юным скаутам лазерную винтовку; Генри-старший потребовал экспертизы киборга, «DEX-company» охотно на это требование откликнулась, и вот, пожалуйста, холодная война переходит в горячую. На первый раз удалось отбиться

Но Бозгурд теперь все знает, и о вмешательстве Корделии, и о Мартине, сбежавшем из утилизатора. Найджел не дурак, он понимает, что это значит — изначально разумный киборг в распоряжении владелицы рейтингового голоканала. Да ей достаточно дать развернутое интервью и предъявить этого киборга в качестве доказательства.

Пусть даже ей сразу не поверят. Пусть даже «DEX-company» даст опровержение. Пусть даже на других каналах, проплаченных корпорацией, кричат, что это фейк, что никакой это не киборг, а человек, играющий киборга, скандал будет грандиозный. А если еще «GalaxieZwei» вытащит на свет репортажи о других сорванных киборгах, акции «DEX-company» упадут ниже плинтуса. Бозгурд, вероятно, видит это в своих кошмарах.

И он будет действовать. Дожидаться, пока на него обрушится катастрофа, он не станет. Скорей всего, он уже сейчас через свою службу безопасности, через отдел «очистки» ищет по Галактике разумных киборгов и уничтожает их. И за Мартином он отправит ловцов.

А ведь на том транспортнике со смешным названием тоже есть разумный киборг…

Ей надо спешить. Ей необходимо нанести удар первой. Подготовиться к осаде, выстроить линию обороны. Сделать именно то, чего боится Бозгурд — обнародовать доказательства. Только… Нет, использовать в этом качестве Мартина немыслимо! Он ей не простит. Даже если тесты не понадобятся, одного короткого ролика будет достаточно, чтобы Мартин перестал ей верить.

Он элементарно привяжет факт своего спасения к этой грандиозной финансовой авантюре — разрушению и поглощению «DEX-company». Разве не в этом состоит ее цель? Обрушить их акции до минимума, а потом скупить по «мусорному» номиналу. Завладеть контрольным пакетом одной из самых крупных и прибыльных корпораций Галактики. Что потом? Потом распродать ее по частям, заработав с пяток миллиардов. Или не распродать, а учредить подконтрольный совет директоров и запустить в производство киборгов линейки «Excellence». А те полмиллиона, которые она отдала в качестве взятки Лобину, всего лишь выгодная инвестиция.

Она вдруг так ясно это увидела. Огромная, освещенная множеством софитов, студия. Команда маститых ученых — кибернетиков, психологов, социологов, физиологов, бихевиористов. Мартин, обнаженный, обездвиженный в стенде. Испуганный, растерянный… Он отчаянно ищет ее взглядом. Ее, твердившую, что никогда никому его не отдаст, что никогда никому не позволит причинить ему боль… Сначала в широко раскрытых генетически аномальных глазах будет недоумение, потом смятение, а затем уже понимание, страшное, горькое… Люди предают… Люди всегда предают…

Рядом плеснула вода. Мартин, взобравшись на поплавок, с интересом смотрел на хозяйку. Глаза ясные, доверчивые, обведены чуть различимой синевой. Мокрые неровные пряди прилипли ко лбу. Взращенное по идеальным генетическим лекалам тело — в крупных сияющих каплях.

Выгодная инвестиция!

— Иди сюда, Ихтиандр!

Мартин перебрался в тень обезветренного паруса. Корделия взяла заранее приготовленное полотенце и промокнула волосы своего «чудовища».

— Голодный?

Он кивнул. Могла бы и не спрашивать. Согласно поступившим на ее комм данным телеметрии уровень энергии не превышает 45%. Корделия извлекла из термобокса бутерброды, кусок фруктового пирога, бутылку кленового сиропа и, конечно, мороженое. Мартин потянулся за мороженым, получил по рукам и взял бутерброд с сыром.

«Нет, мы пойдем другим путем», подумала Корделия.

— Мисс Тиммонс?

Кира оглянулась.

Мужчина. Высокий, крепкий, выправка военная.

Она не испугалась. Ей стало любопытно. Так быстро? Как они успели? Роджер уверял, что о гибели Бозгурда станет известно не ранее, чем через пару недель. Катастрофа произошла в малонаселенном секторе галактики, на обочине трассы. Или он оставил на Карнавале своих людей с приказом захватить команду «КМ», если транспортник все-таки вернется? Как человек предусмотрительный, к тому же с богатым криминальным прошлым, Бозгурд, или Ржавый Волк, должен был предвидеть такой вариант. Космос полон опасных случайностей. Но если это люди Ржавого Волка, то зачем привлекать внимание жертвы? Окликать? Вступать в контакт на пороге гостиницы на глазах у свидетелей? Кира только что переговорила с дядей и собиралась подняться в номер.

Буквально в двух шагах открылся ларек с сувенирами — моделями кораблей-победителей прошедших гонок, футболками, значками, фенечками, — и двое потенциальных покупателей уже разглядывали товар. На противоположной стороне тоннеля двигалась стайка щебечущих шоаррцев, этих прирожденных коммивояжеров и заядлых туристов. Над входом в гостиницу — две исправно действующие камеры. Затевать похищение или покушение в присутствии стольких зрителей — феноменальная глупость.

Тогда кто же этот мужчина? Одет в темный комбез с незнакомым Кире логотипом. Впрочем, это еще ничего не значит. Люди Бозгурда могут использовать какие угодно камуфляжные приемы. Смогли же они выдать корвет-перехватчик за потрепанный безобидный катер.

И все же Кира не испугалась.

Всего несколько дней назад она готова была умереть. Смерть смотрела ей в лицо жерлами лазерных пушек. Кира и тогда не чувствовала страха. Она была еще в том возрасте, когда смерть представляется величиной абстрактной, почти мифической.

Смерть — это естественное завершение жизненного цикла. Она закономерна и неотвратима, непреложный закон вселенной, условие обновления, фактор эволюции. Без смерти движение вперед невозможно. Даже звезды умирают. Что уж говорить о хрупких, уязвимых человеческих существах? Жизнь этих существ по сравнению со звездным циклом — краткий ничтожный миг, вспышка фотона. Но фотон как раз таки бессмертен. Он неделимая элементарная частица, несущаяся в пространстве. Для него смерти нет. А вот для человека есть.

В действительности, даже глядя в надвигающийся корвет, уже осознав, какой приказ отдал Станислав Федотович пилоту, Кира не верила, что может умереть, не верила, что может исчезнуть, кончиться. И Тед не верил, и Полина. Был адреналиновый всплеск, порыв. Был даже аффект. Да, случится, да, произойдет. Что-то, ими еще неопробованное, неведомое, ослепительное. Но чтобы все кончилось, чтобы все безвозвратно исчезло? Так не бывает, это невозможно. Как может исчезнуть она, Кира? Она, молодая, сильная, полная жизни. Вот она дышит, волнуется, сердится. У нее столько планов, столько проектов! Она только-только начала влюбляться в Теда… И вдруг ее не станет?

Ум отвергал подобную вероятность. Не допускал даже доли процента. Потому не было и страха. Хотя некоторая часть ее личности твердила о конечности и надвигающемся небытие. Уже был кто-то повзрослевший и опытный, переживший смерть отца и осознавший присутствие вечности. Но эта повзрослевшая Кира еще не имела достаточной силы, чтобы убеждать.

А вот Станислав Федотович знал о смерти все. Знал, что никакого «потом» не будет и принятое им решение необратимо. Как знал об этом и Дэн, переживший приказ о самоликвидации. Для киборга смерть вообще имеет четкое цифро-буквенное воплощение, она выскакивает на внутреннем экране аварийной командой без права отмены.

Кира глядела на заговорившего с ней мужчину с интересом. Даже, пожалуй, с вызовом. Она больше не прячется. Она готова вступить в бой. Собственно, она в него уже вступила. Она не отступит. Нет, она будет смотреть им в глаза! Она даст показания в галаполиции и пойдет свидетелем в суд. Она не будет молчать! Не будет тайком глотать слезы и запивать их коньяком.

Заговоривший с ней незнакомец явно проходил спецподготовку, в чем-то даже походил на Джонсона — та же расслабленная уверенность хищника «я сильнее тебя, не вздумай дергаться».

— Мисс Тиммонс? — повторил он.

Угрозы в его голосе не было. Как и вопроса. Он знал, кто она, и вопрос звучал как риторический, дань вежливости.

— Да, — ответила она. — Я Кира Тиммонс. А вы кто?

— Моя фамилия Ордынцев. Сергей Ордынцев. В настоящий момент возглавляю службу безопасности холдинга «МедиаТраст».

«МедиаТраст»? Что-то такое Кира слышала. Да, есть такой холдинг, один из самых крупных и влиятельных в Галактике. В него входит, кажется, рейтинговый новостной канал, с десяток известных студий по производству научно-популярных, обучающих и художественных фильмов, новостные порталы, онлайн издательства. Их штаб-квартира вроде бы на Новой Москве. И владеет этим холдингом весьма незаурядная личность, важная шишка, из этих снобов, с Геральдики. Имя такое претенциозное. Кира мысленно фыркнула.

Точно, точно, уже на подлете к орбитальной станции, изрядно опустевшей после окончания гонок, Винни, сержант и пилот полицейского корвета «Сигурэ», заметил на обзорном экране роскошную серебристую яхту, пришвартованную у одного из станционных причалов, и даже присвистнул.

— Ничего себе посудина! Как ее сюда занесло?

— Где? Где? Mamma mia! — Фрэнк застучал по клавишам биоклавиатуры, выводя изображение яхты в вирт-окне. — Porco cane,⁽¹⁾ да это же «Подруга смерти»!

— Кто? — дружно спросили Винни, Кира и мисс Отвертка.

Роджер промолчал, разглядывая яхту.

— «Подруга смерти»! Она так называется. У них за навигатора Леночка-Мотылек. Работает на «МедиаТраст».

— Ты ее знаешь? — спросил Сакаи.

— Еще бы! Та еще стерва. La donna fatale!

В это время пришел ответ от диспетчера и разговор прервался.

— «МедиаТраст»? — задумчиво протянула Кира.

Она судорожно пыталась найти связующее логически оправданное звено между этим медийным холдингом и недавними событиями. Что раскопали эти вездесущие журналисты? Что-то об убийстве ее отца? Гибели Бозгурда? Но тогда с ней попытался бы связаться кто-нибудь из этих ненасытных ищеек, а не шеф службы безопасности.

— Что вам от меня нужно? — Кира вскинула голову. — Я не даю интервью.

— Никакого интервью от вас не требуется. С вами всего лишь хотят поговорить. Здесь недалеко. Я вас провожу.

— Я никуда с вами не пойду! Если у кого-то возникла чрезвычайная потребность со мной встретиться, то пусть приходит ко мне.

— Мы так и намеревались, — спокойно ответил мужчина. — Но в гостинице вас не застали. Госпожа Трастамара решила подождать вас в баре, а я остался здесь, чтобы передать вам ее приглашение.

— Госпожа… кто?

— Корделия Трастамара. Владелица холдинга «МедиаТраст». Вы, вероятно, слышали это имя.

— Да, слышала, — растерялась Кира.

О да, имя Корделии Трастамара пользовалось определенной известностью. Последние несколько лет Кире в общем было не до медийных персон и сопровождающих их слухов, но и она знала о головокружительной карьере бывшей филологини.

Как сама миллионерша (или уже миллиардерша?), так и ее новостной канал «GalaxieZwei» постоянно служили источником всевозможных сенсаций. Как водится, мнения делились на полярно противоположные. Одни называли Корделию беспринципной хищной стервой, интриганкой, добившейся своего положения средствами крайне неприятными; другие, напротив, восхищались ею, приводили как пример редкой удачливости, целеустремленности и здорового прагматизма.

Деятельность новостного голоканала также делила зрителей на два лагеря. Одни скрежетали зубами, попав под раздачу журналистских расследований, другие аплодировали. Одни призывали перестрелять настырных правдоискателей, сующих нос не в свое дело, другие требовали увековечить их имена в бронзе. Одним словом, все как всегда.

Сама Кира не относила себя ни к первым, ни ко вторым. Она была на стороне наблюдателей, как и все ее близкие люди. Ни до Корделии, ни до ее холдинга им не было дела. Своих забот хватало. Корделия Трастамара существовала в какой-то параллельной вселенной, которая со вселенной Киры не пересекалась. И вот надо же, Корделия свернула со своей звездной орбиты и оказалась здесь, на захолустной орбитальной станции.

Если бы этот шеф службы безопасности пригласил Киру следовать за ним на яхту, Кира отказалась бы сразу, не раздумывая.

Гибель Ржавого Волка вовсе не означала победы над «DEX-company». Напротив, теперь дочери Гибульского грозила еще большая опасность. Ей следует соблюдать осторожность. Роджер только предположил, что Бозгурд никого не поставил в известность о цели своего вояжа. Но доказательств тому не было. У Бозгурда была своя служба безопасности, на «DEX-company» работала целая сеть шпионов и осведомителей, у них во многих федеральных структурах были свои люди. Тот же «МедиаТраст» мог состоять с «DEX-company» в неафишируемых деловых отношениях.

Правда, на канале «GalaxiZwei» Кира ни разу не видела рекламу Irien’ов или DEX’ов. В отличии от других галаСМИ, гонявших эти ролики в самое горячее время. Но это ничего не значило. Отсутствие рекламы могло служить прикрытием более значимых сделок. Холдинг мог вкладывать средства в новые проекты «DEX-company», принимать участие в исследованиях, собирать и предоставлять информацию. Да кто их знает, этих богачей? У них свои законы, свои порядки, свои войны. Они давно создали свое, независимое от Федерации надгосударство и никому не подчиняются. У них свой клуб избранных.

Вот взять хотя бы ту же Корделию. Она гражданка Геральдики, самой закрытой, самой консервативной планеты, и ведет себя так, будто она иной породы, иной расы. Не исключено, что Бозгурд через нее пытался войти в этот клуб и предложил за содействие часть своих доходов. Где-то в этом секторе у них была назначена встреча, Корделия его не дождалась и теперь пытается выяснить, куда исчез ее бизнес-партнер.

И с такой легкостью связала его исчезновение именно с Кирой? С жалкой беглянкой, мечущейся по задворкам галактики? С чего вдруг? Нет, вряд ли. Для такого хищника добыча мелковата. Как там говорилось в одной древней пьесе? «Чтоб этот ястреб вздумал бить такую низменную птицу…» ⁽²⁾

Отчим, этот писака недоделанный, кропающий свои детективные опусы по пачке в неделю, как-то пытался привить ей вкус к литературе, заставлял читать земную классику, утверждая, что классическое гуманитарное образование девушку украшает. Кира терпеть не могла все эти сентиментальные истории про несчастных (или счастливых) влюбленных даже в изложении классиков. Отбрыкивалась как могла. Ее больше интересовали труды Норберта Винера, Фредерика Сенгера и Хайнца Вульфа, основателей кибернетики и биоинженерии. Тем не менее, уступая просьбам матери не портить отношения с «нормальным мужиком», она все же кое-что читала, и вот, даже кое-что запомнила. Очень уместная цитата.

— Ну хорошо, — неожиданно решилась Кира. — Где эта ваша Корделия?

Это был тот самый станционный бар, в котором Теду предлагали участие в повальной пьянке по случаю окончания гонок.

В первый раз Кира была здесь, когда «Аргамак» только прибыл на карнавальскую станцию. В этом баре у них была назначена встреча со Стивом Хантером, известным под прозвищем Стрелок, бывшим эмчеэсником. Он обещал показать им своего киборга Белку. Собственно, из-за этого киборга, предположительно разумного, они и прибыли на станцию. Ее дядя Юрий Гибульский хорошо знал Стрелка и много лет поддерживал с ним дружеские отношения. К тому же один из хирургов госпиталя, куда был доставлен Хантер после аварии, оказался бывшим студентом Ларисы Трифоновны, что очень помогло сделать отношения более доверительными.

Дядя рассказывал, что после аварии, многочисленных операций, не давших положительной динамики, Стрелок пребывал в глубокой депрессии и даже был близок к самоубийству, пока социальная служба не предоставила в его распоряжение киборга-сиделку. Стрелок сначала наотрез отказывался от киберняньки, пытался даже от нее избавиться, звонил, настаивал, утверждал, что безмозглая кукла его раздражает, ограничивает свободу действий (какая свобода действий у инвалида в гравикресле?), а потом… потом вдруг что-то случилось. Стрелок неожиданно пошел на поправку.

Нет, свое инвалидное кресло он не покинул, травмы были слишком тяжелыми, он и сидеть-то мог только благодаря нейроимплантам, но депрессия прошла, улучшилось общее состояние, появилось желание работать, двигаться. В разговорах с Юрием Стрелок все чаще в качестве источника этих позитивных изменений называл своего киборга — Белку. Это была уже не «кукла», не «треклятая» Mary, это уже был друг, смысл, надежда. К тому же выяснилось, что Белка вовсе не Mary, а перепрошитая DEX из той самой сорок третьей партии. Стрелок обмолвился об этом очень осторожно, но Кире и намека было достаточно.

Она уже несколько месяцев собирала материал по разумным киборгам, мониторила форумы, отслеживала репортажи в новостных лентах, вела переговоры, наблюдала и даже выслеживала. Она уже приняла решение — она будет бороться.

Конечно, ей будет трудно. Поддержки никакой, нет денег, нет связей. Но лучше так, чем мыкаться по заброшенным станциям и ждать убийцу. Если ей суждено погибнуть, то лучше погибнуть в бою, а не в ловушке, как крысе в грузовом отсеке.

Она всех предупредила о принятом решении, о грозящей им опасности. Она могла бы и одна добраться до Карнавала, чтобы посмотреть на Белку. В конце концов, в историю с Тощим Грэгом это она их втравила, и дядю, и Ларису Трифоновну, и Ростика. Подставлять их вторично у нее нет никакого права. Но они сами вызвались лететь на Карнавал. Тем более что был такой уважительный повод — гонки. Они успевали их посмотреть или даже поучаствовать. Отличное прикрытие. Технические характеристики "Аргамака" предписанным правилами соответствовали.

Они опоздали. Белки у Стрелка уже не было. Но это был только первый звоночек, первая снежинка, предвещающая лавину. Они приняли участие в гонках, едва не погибли, когда «Долгоносик», корабль Тощего Грэга, открыл по ним огонь. Потом, как снег на голову, свалился «Космический мозгоед», тоже обозначенный как враг, но внезапно оказавшийся другом. Воскресший рыжий киборг, и второй, уже оплаканный как жертва ловцов «DEX-company», спасенный тем же «Мозгоедом» на Матриксе; встреча с Ржавым Волком, его речь под занавес, ночь любви с Тедом… И все это одно за другим, без паузы, без антракта.

Кира вернулась на Карнавал, уверенная, что застрянет там надолго. Транспортник дяди разбит, «Мозгоед» отправился чиниться, Роджер обдумывает, что делать с трупами Джонсона и Бозгурда, а ее участь — ждать. Ждать и систематизировать добытую информацию, компромат на «DEX-company», который приобрел поистине убойную силу — в комме Киры хранилось выступление Ржавого Волка. (Вот бы пустить его в эфир!) И тут выясняется, что ничего еще не кончилось, что лавина только набирает свою смертоносную мощь: ее снова зовут в этот станционный бар (бывшая солдатская столовая, как объяснил Станислав Федотович), где ее ждет… кто? Друг или враг?

После гонок прошло уже больше недели. Бар ничем не напоминал кипящий азартом котел. Он стал тем, чем всегда был — заурядной припортовой забегаловкой для пролетающих мимо дальнобойщиков. Таких придорожных баров по галактике сотни тысяч. И все похожи. Посетителей немного. Компания тех самых голодных дальнобойщиков, похмеляющийся кобайкер с банкой пива, какой-то мужик в униформе техника, вероятно, местный, Юнни за стойкой, парочка в углу.

И — светловолосая женщина в темно-синем комбинезоне с серебристыми вставками и красивый парень лет двадцати в свитере крупной вязки. Женщина сидит, уткнувшись в планшет, парень держит в руке бокал с молочным коктейлем.

1) Черт подери (итал.)

Вернуться к тексту

2) "Собака на сене" Лопе де Вега

Вернуться к тексту

Мартин заметил вошедших раньше.

— Они здесь.

Ордынцев направлялся к их столику в сопровождении девушки в джинсовом комбинезоне на лямках. Корделия отложила планшет.

Она уже видела дочь Гибульского на голографиях. Бывший майор раздобыл их немало, но все устаревшие, четырехлетней давности. Сразу после гибели отца Кира будто задалась целью исчезнуть, стать невидимой. Ни единого упоминания ни в страховых, ни в имущественных реестрах. Даже в базе галаполиции сохранилась одна единственная запись — штраф за неправильную парковку.

Впрочем, изучив все доступные материалы по делу известного нейрокибернетика, погибшего, по официальной версии, в результате разбойного нападения, Корделия легко нашла причину этой «застенчивости» — Кира скрывалась. От кого? Тоже просто — от Бозгурда и компании. Почему? Да потому что была свидетелем. Опасным свидетелем. Сам факт убийства отца она, разумеется, засвидетельствовать не могла, но рассказала бы много интересного, окажись поблизости тот, кто умеет правильно задавать вопросы.

Она ушла от матери в четырнадцать лет и за время жизни с отцом, ведущим нейрокибернетиком «DEX-company», не могла не приобщиться к опасным корпоративным секретам. Тем более что по некоторым данным одаренная девочка принимала участие в разработке программного обеспечения «шестерок», а в самом доме ученого находилась маленькая, но полноценная лаборатория. Кира не могла не знать, что на самом деле происходит.

Срывы «шестерок» начались спустя три года после запуска модели в серию. Ее отец еще принимал участие в устранении неполадок, разрушая потенциальные связи между мозгом и процессором, укрепляя кокон для нарождающейся личности и запирая ее покрепче, чтоб не выбралась. И в то же время выращивал на далекой космической станции Мартина, воплощая самые безумные теории в жизнь. Дочь в свою тайну не посвящал. Возможно, ограничивался беспредметными рассуждениями. Понимал, что подобные знания могут стоить ей жизни, что когда-нибудь и ей предстоит сделать выбор.

В протоколах осмотра потерпевшего, а затем его сгоревшего дома, упоминался тщательный обыск, предпринятый преступником. Вскрыли даже каблуки туфель убитого. Что это? Педантичный грабитель? Или фанатичный враг? Убийца что-то искал. Долго, тщательно. Инфокристалл? Флэшку? Формулу на куске папируса? Если искал, то нечто потенциально взрывоопасное.

И это нечто, безусловно, существует.

Это может быть дневник исследователя, куда он вносил данные своих экспериментов, или схема применения тех самых нейростимуляторов, позволивших вырастить Мартину полноценный мозг; это мог быть отчет по деятельности Гибульского в отделе разработок «DEX-company».

В том, что подобный дневник существует, Корделия не сомневалась. Это обычная практика всех ученых. Монография, научный труд. Ученые создают эти своеобразные инфоотстойники, куда сливают данные, подтвержденные или только ожидающие подтверждения, чтобы не утратить и самой ничтожной крупицы знаний. Это нормально. Потуги ума не должны пропасть, их предназначение служить будущему, лечь кирпичиками в храм науки, который когда-нибудь воздвигнут просвещенные потомки.

Гибульский тоже сочинял свое послание миру. Возможно, он даже надеялся этот мир как-то изменить, улучшить, создавая таких как Мартин, таких совершенных, таких безупречных… рабов. Нет, об этом он, разумеется, не думал. Он ученый, нравственно-этические аспекты научной деятельности, ее последствия, вне его поля деятельности. Дочь? А при чем тут дочь? Интересно, он сознавал, что подвергает ее опасности? Увы, сейчас этого уже не узнаешь.

Гибульский стал мучеником от науки. А его дочь — изгоем. Четыре года она скрывается. Летает внештатным помощником на грузовике дяди. Есть что скрывать? Есть. Определенно есть. И это что-то — пресловутый папин дневник. Почему до сих пор не предала гласности? А смысл? Даже если опубликовать в сети, вывесить на множестве сайтом, это мало что даст. Небольшой скандал, войну слухов. Нужны рецензии специалистов, и не абы каких, самостийных и маргинальных, а с именем, репутацией, регалиями, чтобы к ним прислушались.

Не исключено и обратное — у Киры ничего нет, или есть, но обрывочное, бессистемное. Сведений о ее деятельности, если таковая имела место, исчезающе мало. Но все же есть. Лена Кирсанова, навигатор «Подруги смерти» и по совместительству хакер, успела кое-что нарыть по мисс Тиммонс, пусть не прямых, но косвенных свидетельств подпольной деятельности девушки — копает под «DEX-company». Наивно, конечно, по-дилетантски.

Корделия усмехнулась, просматривая переброшенные ей на комм материалы. Интересно, почему Бозгурд эту девицу до сих пор не прихлопнул? Будь Корделия на его месте, она бы так и поступила. Но она, к счастью, на своем месте. И таких решений ей принимать не приходится. Если не ликвидировал, то у него есть на то причины или враг не представляется достойным внимания. С его точки зрения, это как отстреливать каждого голубя, гадившего на твой флайер.

Тут другое занятно. Похоже, что Кира на Новом Бобруйске пересеклась с этим транспортником. Как он там называется? «Космический мозгоед»? Надо не забыть, поинтересоваться, кто у них такой остроумный. Или наоборот, у кого «мозгоеды» так славно в черепе порезвились.

Корделия поручила Ордынцеву отслеживать перемещения двух транспортников — «Аргамака», на котором пряталась дочь Гибульского, и «Космический мозгоед», давший приют киборгу из сорок третьей партии. И две прямые неожиданное пересеклись. В первый раз на Новом Бобруйске.

Сведения о случившемся пересечении Корделия просматривала уже по пути к карнавальской станции, и то, что она прочитала, едва не стало причиной обрушения всех ее планов.

В полицейской базе служба безопасности обнаружила отчет о происшествии на мосту, записанный со слов очевидцев. В отчете фигурировал бракованный киборг. Рыжий! Согласно показаниям свидетелей, киборг не подчинился приказу хозяина, черноволосого парня, по виду кобайкера, набросился на двух прохожих, беседовавших с девушкой, и швырнул их в воду. Девушку едва не покалечил. Правда, нашлись такие, кто утверждал обратное: этот сорванный киборг не нападал, а защищал.

Дело полиция не заводила по причине отсутствия как преступников, так и пострадавших. Было несколько заметок в блогах. Нашлись даже такие, кто успел снять на видеофон бегущего киборга, а следом и его хозяина, парня в бандане… А потом… потом, как этот хозяин приказал рыжему киборгу умереть… Этот чернявый верзила его убил! «DEX-company» вызвать отказался, сказал, что отвезет киборга сам… а Кира очухалась и расцарапала чернявому лицо. Очень живописно расцарапала.

Корделия отложила планшет. Как же так? Они так возились с этим рыжим, прятали его, он был с ними на Степянке, на Медузе, и в этой истории с новым форматом передачи данных, и вдруг — убили. Это же все равно как если бы она сейчас взяла и убила Мартина… Взяла и убила. Под влиянием момента. Без причины. Потому что может. Потому что она, человек, его бог. Следовательно, имеет право.

Тот высокий черноволосый парень скорей всего Теодор Лендер, пилот «КМ». Славный, казалось бы, парень. Славный ли? Неужели она ошиблась? Никого из команды «КМ» она лично не знала. Скудные официальные данные и несколько голографий. Еще есть слухи, сплетни, байки, версии в блогах, упоминания в полицейских протоколах. Ничего, что противоречило бы создавшемуся у Корделии впечатлению. А впечатление было таким, что Корделия, не раздумывая, купила бы вторую «Подругу смерти» для такого экипажа. И вдруг такое… разочарование.

Нет, здесь что-то не так. Как-то не вяжется. Она еще ни разу не ошибалась в людях. Это был ее особый дар, ее способность извлекать либо самое темное либо самое светлое из-под самых противоречивых психологических наслоений, видеть подлинный заряд души. Эта ее способность частенько вызывала зависть. Хотя сама Корделия никогда не понимала, чему тут завидовать и чем тут восхищаться. Достаточно проявить к человеку искренний интерес. Вот и весь секрет.

Корделия отыскала наиболее четкий кадр с рыжим киборгом и показала Мартину. Тот кивнул.

— Да, это он. Из сорок третьей партии. Ты нашла его?

Мартин взглянул на нее, полный нетерпеливого любопытства. С таким нетерпением обычно смотрит ребенок, когда вдруг выясняется, что у него есть потерянный брат-близнец.

— Почти, бегемотик. Есть очень большая вероятность того, что он окажется там, куда мы в данный момент направляемся.

Мартин был понижен из «лохнесского чудовища» до «бегемотика» по причине хирургической операции. Ренди, врач «Подруги смерти», удалил, наконец, катетер. Мартин сначала заупрямился, напрочь отказываясь подходить в медотсеку, а уже тем более принимать участие в манипуляциях со скальпелем, затем сделал попытку укрыться в каюте, но Корделия привела такой неоспоримый довод, как возможность избавиться от метки «DEX-company».

— Ты больше им не принадлежишь, Мартин. Твое тело теперь только твое. Идем, бегемотик, я буду снова держать тебя за руку.

«Бегемотик» вздохнул и подчинился.

Когда Корделия заскочила в пультогостиную, что взять коробку с мармеладом, вся команда, включая хмурого Ордынцева, уставилась на нее с восхищением.

— Как вам это удается? — прошептала Леночка-Мотылек. — Он же киборг, бракованный…

Корделия укоризненно покачала головой.

— Не киборг, а живое разумное существо, которое нуждается в заботе и ласке.

Общий наркоз — инъекцию леазерама — Мартин отверг. Тут даже уговоры Корделии и подкуп мармеладом не помогли. Заявил, что обойдется местным обезболиванием и вообще — боль это информация от рецепторов, за что схлопотал подзатыльник и был разжалован из «бегемотика» в «свиненыши неблагодарные». После чего взобрался на операционный стол с самым несчастным видом. Корделия, как и обещала, на протяжении всей процедуры держала его за руку.

Операция оказалась не такой уж и простой. Те, кто ставил катетер, обратного действия не предусматривали. Их основной целью было сделать так, чтобы киборг не мог от катетера избавиться. Девайс буквально впаяли в кость. Ренди, в полном хирургическом облачении, долго изучал инородный предмет посредством ультразвукового сканирования.

— Придется подпиливать ключицу, — резюмировал врач. — Может быть, все-таки леазерам?

Мартин отрицательно качнул головой.

— Я потерплю.

Ренди вооружился лазерным скальпелем. А Корделия погрузилась в размышления о том, что прочитала и увидела в блогах. Она ошиблась! Она все-таки ошиблась.

После окончания процедуры, уже в каюте, Мартин спросил, почему она по-прежнему сжимает его руку так, будто он все еще на операционном столе. Повреждения незначительные. За несколько часов ключица восстановится. Правда, Ренди настоял на фиксирующей повязке, чтобы киборг резким движением не потревожил спиленную кость.

— Что случилось? — спросил Мартин. — У тебя пульс учащен и давление повысилось.

— Я за тебя волновалась. И еще… в медотсеке пахло жженой костью.

— 24%, — быстро ответил Мартин.

Корделия опустила глаза.

— Я… ошиблась, — медленно произнесла она.

— В чем?

— В людях. Я ошиблась в людях.

И добавила мысленно: «Они убили твоего рыжего».

Может быть, и дочь Гибульского окажется таким же разочарованием? Может быть, этой девице и дела нет до разумных киборгов, один из которых спас ей жизнь? У Корделии возник соблазн совершить «разворот над Атлантикой» несмотря на то, что яхта уже проделала большую часть пути. Никита гнал ее на максимальной скорости, упиваясь дарованной ему свободой.

— Спи, бегемотик, — сказала Корделия, погладив русые волосы.

Яхту она не развернула. Не в ее правилах было поддаваться эмоциям. Тем более что у нее, кажется, их нет. У нее эмоциональная атрофия, не так ли? Вот и извольте соответствовать, госпожа Трастамара.

Она вышла в пультогостиную. По корабельному времени была ночь. Никита, передав после прыжка управление искину, пошел отсыпаться. Лена Кирсанова, добровольна взявшая «собачью» вахту, расковыривала какую-то программу. Присутствие капитана также не требовалось. Даже недоверчивый Ордынцев ушел спать.

Навигатор поприветствовала вошедшую Корделию, но от глупых вопросов вроде «Не спится?» воздержалась. Если работодательница не спит, следовательно, на то есть причины. На голоплатформе сидел полосатый котище и усердно вышивал крестиком. Не успела Корделия налить себе кофе, как последовал комментарий:

— Неправильно ты, хозяюшка, кофий пьешь. В него надо сливки добавлять и сахару побольше.

— А бутерброд?

— А бутерброд надо колбасой на язык класть.

— Иди фигвамы рисуй.

— Фигвамы нам по должности рисовать не положено, — внушительно произнес кот, откусывая нитку, — фигвамы пусть дурновоспитанные киборги рисуют.

— Почему это дурновоспитанные? — обиделась Корделия.

— Мартин как устройство распознаваться не захотел, — хихикнула навигатор, — вот «Бегемот» и обиделся. Сказал, что отправит дядю в Киев по месту прописки. А сам в Матроскина зааватарился.

Корделия не улыбнулась. Она все еще испытывала желание развернуть яхту.

— Сколько до Карнавала? — спросила она девушку-хакера.

— Часов через десять появится на лидаре. Уже совсем близко. Жаль, гонки закончились. Я бы посмотрела. Потусовалась. Прикольно у них там. Ребята классные собираются. Мне Фрэнк кое-какие записи скинул. А ему пилот с «Мозгоеда», ну того самого.

— С «Мозгоеда»? Они тоже участвовали?

— Нет, и не собирались. Они гаситься прилетели. А там такая история… Фаворитом гонок называли «Третий шанс». На него больше всех ставили. Но за сутки до старта с пилотом что-то случилось, не то избили его не то сам в драку полез. Неясно. Но из участников он выбыл. А тут как раз «Мозгоед». Ну Тед и вызвался.

— Выиграл?

— Второе место. Так на чужом же корабле! Одно дело, когда на своем гоняешь. Знаешь его до последнего винтика, чувствуешь габариты как свои, и совсем другое — на чужом. Фрэнк сказал, что Тед просто чокнутый. Вроде нашего Никиты или даже хуже.

— Второе место на чужом корабле, без предварительной подготовки — это все равно, что первое.

— Без навигатора он бы и третье не взял, при всей своей чокнутости. До финиша бы довел, это точно, но призового места бы не занял. Возможно, попал бы в первую десятку. Или пятерку. Тут самая фишка в их навигаторе. Он же со своим летал, мозгоедовским.

— Почему? Что в нем такого особенного?

— А он у них киборг.

— Что? — Корделия едва не подавилась.

— Ну да. Киборг. «Шестерка». Он у них уже давно. Рыжий. Фрэнк говорит, говнюк редкостный, но на Степянке, когда базу Альянса брали, всем жизнь спас. Он у них типа нашего Мартина, разумный… Наш Мартин, конечно, вообще круть нереальная! Его от человека, если не знать, что киборг, хрен отличишь. Хотя… — Леночка-Мотылек задумалась, — мозгоеды этого рыжего поначалу тоже отличить не могли…

— То есть, во время гонок этот киборг был еще… он был еще на «Мозгоеде»?

— Ну да, вот же я рассказываю. Тед выиграл, потому что ему Дэн помогал. Так киборга зовут. Ой, что это с вами? Вам нехорошо? Ренди позвать?

Корделия замотала головой.

— Не нужно никого звать. Со мной все хорошо. Со мной все просто отлично. Лена, напомни, пожалуйста, когда мы вернемся на Новую Москву, чтобы я выписала тебе премию.

— За что? — изумилась навигатор.

Застать «КМ» на Карнавале не удалось. Он покинул станцию больше двух недель назад, успел пересечься с полицейским корветом «Сигурэ», на котором летал навигатором тот самый словоохотливый Фрэнк, и затерялся в пустотах галактики. А вот «Аргамак», транспортник, принадлежащий дяде Киры, улететь не смог. Принял участие в гонках и… разбился.

— Я навел справки, — сказал Ордынцев. — Переговорил с диспетчером гонок и владельцем станции, неким Ираклием. В каньоне, где пролегает гоночная трасса, «Аргамак» был обстрелян другими участником гонок, выбит с дистанции и упал в скальных разломах. Но жертв нет, все живы. На помощь им прилетел… Угадайте, кто?

— Опять вездесущий «Мозгоед»? — предположил Никита.

— Он самый, — подтвердил Ордынцев. — Они и нарушителей, тех, которые «Аргамак» обстреляли, с поличным захватили. И пострадавших на станцию доставили. Они до сих пор здесь. Владелец «Аргамака», Юрий Гибульский, дожидается решения суда и выплаты компенсации. Его племянница, с которой мы жаждем познакомится, сутки тому назад вернулась на патрульном корвете. Снимает каюту в гостиничном блоке.

— Тогда чего мы ждем? — спросила Корделия. — Пора с ней познакомиться.

Она с готовностью встала.

— Я с тобой, — внезапно заявил Мартин.

Он уже избавился от фиксирующей повязки и с трудом согласился на еще один контрольный осмотр.

— Куда со мной? Ты на яхте останешься. Более того, я тебя в каюте запру.

— Не останусь, — упрямо проговорил киборг и взглянул на хозяйку исподлобья.

Вернувшийся от владельца станции майор успел рассказать Корделии и другую историю — о пропавшем киборге по имени Белка. Этот киборг, DEX ХХ-модификации, принадлежал Стиву Хантеру, исполнявшему на станции обязанности первого зама. Девушка DEX была его сиделкой. По словам Ираклия, Хантер был очень к ней привязан. Их даже прозвали в честь двух собачек, ставшими в далеком ХХ-м веке первыми живыми существами, побывавшими в космосе. Белка и Стрелка. Стрелок и его Белка. Пожалуй, кроме этой Белки у Стивена Хантера никого не было, она была «его единственная семья».

И вдруг за несколько дней до гонок Белка исчезла. Ушла за покупками и не вернулась. Стрелок стал черным. Сказал, что заявлять в полицию смысла нет, потому что Белка умерла.

Корделия вдруг очень ясно представила себе, что должен был чувствовать этот Хантер, когда Белка, его Белка, его подруга, его ангел-хранитель, не вернулась ни через час, ни через два, ни через сутки… Не отозвалась ни по комму, ни по видеофону, ни на крик, ни на стон… Корделия увидела себя, стоявшую в пустом гулком тоннеле, на этой огромной станции типа «подсолнух», в самом центре огромной железной коробки, совершенно пустой, холодной, мертвой. Она стоит и ждет, вглядывается в наползающий сумрак, ждет в тоннеле, где один за другим гаснут фонари. Она прислушивается в надежде уловить знакомую легкую поступь. Ищет глазами знакомый силуэт. Вот сейчас, сейчас… Появится, вернется. Не может не вернуться. Он же знает, что он «ее единственная семья».

Но он не вернется, потому что кто-то его убил.

— Ты никуда не пойдешь, — сказала она Мартину.

— Почему? Я хорошо себя чувствую. Работоспособность 8…

— Да хоть 150! Я тебя запру.

— А я дверь выломаю.

Корделия вдруг сдалась. Пусть, так даже лучше. Будет на глазах. Разговор с Кирой может затянуться, и она успеет вообразить нападение пиратов и угон яхты.

В гостинице Киры не оказалось. Вероятно, отправилась к членам своего экипажа.

— Подождем ее в баре? — предложила Корделия.

Девица оказалась не из робких. Безошибочно выбрала их, Корделию и Мартина, как наиболее вероятных участников предстоящей беседы. Подошла сразу, без колебаний.

— Это вы меня ждете? — заговорила она, пренебрегая приветствием.

Корделия медлила с ответом. Оглядела Киру еще раз. Попыталась уяснить, нравится ей такая решимость на грани с бесцеремонностью или, наоборот, вызывает неприязнь. Стоит ли осадить эту девицу или, наоборот, поощрить, во избежание заблуждений и недомолвок. Выдержала паузу, заставив гостью понервничать. «…если взяла паузу, то тяни её сколько сможешь!..»

Кира не выдержала первой.

— Вы Корделия Трастамара?

— Да. — Ответ неторопливый, спокойный. — Это я. А вы, смею предположить, Кира Гибульская?

— Моя фамилия Тиммонс, — с каким-то даже вызовом произнесла девушка, — мои родители не были женаты.

— Мои тоже, — все так же ровно и даже приветливо ответила Корделия и сделала приглашающий жест. — Садитесь. Выпьете кофе?

На этот раз медлила Кира, обернулась к стоявшему за плечом Ордынцеву. Бывший майор обошел ее и занял свободное место за столиком рядом с Мартином, лицом к двери, чтобы видеть все помещение. Кира перевела взгляд на молодого человека, ожидавшего вместе со знаменитой спутницей, видимо, пытаясь определить его статус. Затем все же приняла приглашение и села. Спина прямая, поза напряженная. Сидит на самом краешке. Готова в любой момент вскочить и бежать.

— Итак, начнем сначала, — произнесла как можно дружелюбней Корделия. — Вы Кира Гиб… простите, Кира Тиммонс. Меня зовут Корделия Трастамара. Начальник моей службы безопасности Сергей Ордынцев. Вы с ним, скорей всего, уже познакомились. А это Мартин, — сделала чуть заметную паузу, — мой киборг.

На лице Киры появилось выражение презрительного понимания.

— Irien? — не спрашивая, но утверждая, процедила она. — Шикарная кукла. На заказ делали? И как? Запросам соответствует? Пивной Алекс своих Irien’ов тоже вечно за собой таскает.

Корделия улыбнулась. Храбрая девочка. На рожон лезет. Но ответить Кире она не успела. Ответил Мартин.

— Я не Irien, — произнес он тихо, с каким-то удивительным, очень трогательным достоинством, — я DEX. И никто меня не таскал. Я сам пришел. Меня действительно изготовили на заказ. Но не для того, чтобы сделать из меня убийцу или секс-игрушку. Меня изготовили, чтобы сделать из меня человека, заменить родителям погибшего сына. А изготовил меня ваш отец, Александр Гибульский.

Кира оцепенела. Она разом лишилась и дара речи, и возможности двигаться. Только судорожно пыталась вдохнуть. Горло беспомощно двигалось.

Корделия сделала знак официантке.

Эх, не так она представляла себя этот разговор. Не так скоро ожидала кульминации. Так явно шокировать Киру она не хотела. Намеревалась начать издалека, подготовить собеседницу, но… девочка сама нарвалась. Повела себя вызывающе. А Мартин… что Мартин? Он в человеческих играх пока плохо разбирается. Попался на провокацию. Мог бы и руку сломать.

Официантка поспешно приблизилась.

— Нам, пожалуйста, два черных кофе. И сто грамм коньяка. Для девушки. — Корделия кивнула на побелевшую Киру. — Коньяк как можно быстрее. Мартин, птица ты говорун без ума и сообразительности, хочешь что-нибудь? — Мартин, уже осознавший неуместность поданном им реплики, отрицательно покачал головой. — Мороженого, пожалуйста, — продолжала Корделия, — и сиропа побольше.

Кира уже справилась с дыханием.

— Что… что он сказал? Кто изготовил? Кого?..

Девушка потерла ладонями виски.

— Вы не волнуйтесь так, — дружелюбно произнесла Корделия. — Мартин, конечно, поспешил со своим саморазоблачением, но задуманного мной окончательно не испортил. Я в любом случае намеревалась ознакомить вас с кое-какими малоизвестными обстоятельствами из жизни вашего покойного батюшки. Но сделала бы это несколько позже, после того как изложила бы вам свое предложение.

— К… какое предложение?

Вернулась официантка с коньяком. Сняла с подноса пузатый бокал и пластиковое блюдце с ломтиком лимона. Кира схватила хрупкую грушевидную емкость с янтарным содержимым и выпила залпом. Даже Ордынцев, став свидетелем столь неуважительного обращения с напитком, осуждающе выгнул бровь. Блюдечко с лимоном Кира отодвинула. Зажмурилась, потом открыла глаза и уставилась на Мартина.

— Он… он… тоже сорванный?

— Мартин не сорванный, — сказала Корделия, — Мартин разумный, изначально разумный. Ваш отец подтвердил свою теорию.

— Я помню… Отец говорил, что зашел слишком далеко… что у него теперь два пути, либо отступить либо предать дело огласке, опубликовать все результаты экспериментов… Но я… я не знала, что существует доказательство, что он… не ограничился теорией. Мы с ним говорили об этом, обсуждали, возможен ли полноценный синтез. Мозг киборга… он же подавляется. Нейроблокаторы тормозят развитие коры головного мозга… Кора пребывает в младенческой стадии. Все функции берет на себя процессор. Отец говорил, что хотел бы попробовать… Что если обойтись без нейроблокаторов и позволить мозгу развиваться или даже стимулировать. Но это была только теория. А потом начались срывы…

— И послужили скорее доказательством теории, чем опровержением, — усмехнулась Корделия. — Но вместо того чтобы исправить допущенную ошибку, он ее усугубил.

Кира потрясла головой, будто пыталась избавиться от дурноты или навязчивого состояния. К ней внезапно вернулась прежняя настороженность. Она вспомнила, что пустилась в откровения с людьми малознакомыми, пусть среди этих людей и присутствует разумный киборг.

— Что вы, собственно, от меня хотите? — спросила она почти враждебно. — Я об этом эксперименте отца ничего не знаю.

— Он хотел вас уберечь, потому и скрывал, — снова вступил в разговор Мартин, — но очень много о вас рассказывал. Говорил, что вы очень талантливая и очень ему помогаете. Пишите ПО для «шестерок». У меня нет боевых программ, но оболочка та самая, от шестой модели. Ваш отец говорил, что хотел бы нас познакомить. Потому что я в какой-то степени тоже был его «сыном». Разумеется, в создании моего генокода он участия не принимал. Генетически я копия Мартина Каленберга.

— Каленберг! Я слышала это имя, — оживилась Кира. — Это же друг отца, еще с Асцеллы. Отец еще учился, а Стефан Каленберг уже преподавал, он заканчивал аспирантуру. Да, да, я помню. Профессор к нам приезжал. Они долго о чем-то шептались в нашей лаборатории. Меня не пустили. А сын его… — Кира осеклась. — Я видела голографии. Я еще спросила отца, кто это, а он ответил, что это сын профессора, Мартин, что он погиб несколько лет назад, в экспедиции на…

— На Хроносе, — договорил Мартин. — Он замерз, отказала система жизнеобеспечения.

— Я еще тогда подумала. Такой молодой, красивый… Жалко.

Кира умолкла.

Рассеянно потянулась за лимоном. Откусила, но вкуса как будто не почувствовала. Появилась официантка с кофе и мороженым. Вопросительно уставилась на Киру.

— Что-нибудь еще?

— Кофе и… повторить если можно… — Она кивнула на пустой бокал.

Корделия с беспокойством взглянула на Мартина. Он не прикоснулся к мороженому, фиолетовые зрачки почти вытеснили более светлую радужку. Киборг смотрел куда-то поверх головы сидящей напротив Киры. Лицо еще человеческое, но уже с явной пластиковой угловатостью. И зрачки уже опрокинулись, перевернулись, как две планеты, внезапно сменившие угол вращения.

— Мартин, — позвала она, накрыв его руку своей, — может быть, тебе лучше вернуться с Сергеем на яхту? А мы с Кирой тут останемся.

Киборг будто включился.

— Нет, — сказал он, — я справлюсь. Ничего страшного. Я все это уже пережил.

— Как скажешь, — ответила Корделия и погладила его по руке.

Кира заметила этот жест. В глазах ее мелькнуло удивление. Корделия усмехнулась.

— Вы были не так уж не правы, когда намекнули, что Мартин обошелся мне в кругленькую сумму. Сумма действительно была немалой, но я, не раздумывая, заплатила бы и больше… И сейчас готова заплатить. Чтобы раз и навсегда покончить с Бозгурдом и компанией. Хотите присоединиться?

Полчаса спустя Корделия и дочь Александра Гибульского сидели в полутемной пультогостиной «Подруги смерти». Устроившись в пилотском и навигаторском креслах, они смотрели предсмертное выступление владельца «DEX-company» Найджела Бозгурда, по совместительству сбежавшего пирата Ржавого Волка, его пафосную издевательскую речь, сопровождаемую стрельбой из строительного пистолета.

В пультогостиной, кроме них с Кирой, никого не было. На этом настояла Корделия, разогнав экипаж по каютам. Мартина она отослала первым, приказав корабельному искину задействовать звукоизоляцию и активировать помехи. Невзирая на уверения Мартина, что он научился справляться с призраками прошлого, что он уже не испытывает потребности спрятаться за процессор, как делал всего несколько недель назад, Корделия предпочла оградить его от возможной травмы. Сейчас, наблюдая за происходящим в вирт-окне, она убеждалась снова и снова, что поступила правильно. Не нужно Мартину этого видеть. На экране Бозгурд, не торопясь, со знанием дела, перезаряжал пистолет, затем, все так же не торопясь, водил им по телу обездвиженного в стенде киборга, выбирая место, куда всадить двенадцатисантиметровый гвоздь.

«Люди всегда мечтали о совершенных слугах, совершенных стражах, совершенных любовниках, и я дал им это. За деньги, разумеется, но мечта того стоит!» — разглагольствовал он.

Корделия закрыла глаза. Несколько месяцев назад он то же самое делал с Мартином. Только в руках Бозгурда был не строительный пистолет, а настоящий арбалет, и стрелял он не относительно тонкими гвоздями, а тупыми болтами толщиной в мужской палец. Правда, Бозгурд ограничился двумя выстрелами. Если бы он всадил в Мартина столько же стальных болванок, сколько гвоздей в этого несчастного киборга на экране, Мартин умер бы в течении ближайших часов. Никакая регенерационная система не стравилась бы с такими повреждениями. Он уже был истощен, к тому же сильно избит, его несколько дней не кормили. Но Бозгурд не хотел, чтобы Мартин умер быстро. Он хотел, чтобы киборг, когда-то унизивший его в присутствии свидетелей, мучился как можно дольше.

И вновь парадокс. Если бы не эта гипертрофированная мстительность, Мартин не дождался бы своих спасителей. В отпущенное ему до полного отключения время Корделия нашла Лобина и заключила с ним сделку.

Когда на вирт-экране корвет-перехватчик был атакован «альбатросом» и разлетелся на множество обломков, Корделия разочарованно вздохнула.

— Вот же черт! Не повезло.

Кира с удивлением на нее взглянула.

— Да я сама рассчитывала провернуть нечто подобное, и не менее эффектно, — пояснила владелица яхты. — Мечтала об этом, смаковала подробности. А меня лишили такого удовольствия!

— Но «DEX-company» еще существует, — напомнила Кира. — Есть брат Ржавого Волка, Анатолий. Он возглавит корпорацию как наследник.

— Я понимаю. Праздновать победу несколько преждевременно, война еще не кончилась, но у нас теперь достаточно доказательств. Две видеозаписи с откровениями Бозгурда. Убийственными откровениями! Отчет вашего отца. Теперь остается все это грамотно подать и… обвалить акции.

На канале «GalaxiZwei» шел экстренный выпуск новостей. Уже третий за последние сутки.

Валентин Скуратов, шеф службы безопасности «DEX-company» и, как он подозревал, шеф почти бывший, мрачно смотрел на голоэкран. Там бойкая репортерша, они там на «GalaxiZwei» все бойкие, даже слишком, брала интервью у какого-то легавого, судя по знакам отличия, мелкой сошки — патрульного. Легавый показался Скуратову знакомым. Узкоглазый и желтолицый. Ну так и есть — Унылый Роджер, ссученный. Вот же падла желтопузая.

— Господин Сакаи, расскажите, как вы обнаружили обломки корвета?

— Мы патрулировали сектор 32-80. Там в это время бывает неспокойно. На Карнавале проходят уже ставшие традиционными гонки на легких транспортниках. И всякое случается. Нет, крупных происшествий, с десятками жертв, угонами кораблей, ограблениями зафиксировано не было. Стоит отметить высокий профессионализм устроителей гонок, да и сами участники строго придерживаются установленных правил во избежание административных и уголовных правонарушений. Но, как вы сами понимаете, от случайностей никто не застрахован, да и мелкого хулиганства избежать не удастся. Вот и отправляют патрули из близлежащих секторов для усиления карнавальских органов правопорядка.

— И как мы убедились по дальнейшим событиям, меры были приняты своевременно.

— Именно, — подтвердил Сакаи. — Мы получили сигнал от анонимного транспортника, ставшего невольным свидетелем катастрофы. Согласно поступившим данным, какой-то довольно крупный корабль, предположительно корвет-перехватчик, столкнулся с неопознанным космическим объектом, в результате чего потерпел крушение.

— Скажите, есть предположения, что это был за объект? — задала вопрос журналистка.

— К сожалению, следствие пока не располагает достоверной информацией. На обломках корвета не обнаружено воздействия какого бы то ни было оружия, ни лазерного, ни плазменного, ни импульсного, ни устаревшего ядерного. Ничего, что помогло бы нам выявить причину гибели корвета.

— Но столкновение все же имело место?

— Да, в этом нет никаких сомнений. Корвет распался на куски в результате столкновения с очень крупным объектом. Предположительно, это был астероид.

— Но следствие еще не закончено?

— Разумеется, нет. Следствие продолжается. У представителей федерального бюро, прибывших с Земли, есть очень много вопросов.

— Спасибо, господин Сакаи, что ответили на наши вопросы. — Репортерша повернулась к зрителям. — Неожиданная и таинственная гибель владельца «DEX-company» Найджела Бозгурда породила множество всевозможных версий и гипотез. Базовый принцип нашего канала исключает участие в беспредметных и бездоказательных рассуждениях на тему спорную и трагическую. Мы даем в эфир только факты и безупречные доказательства. В нашем следующем выпуске новостей вы узнаете, кто на самом деле скрывался за именем Найджела Бозгурда и каким образом этот кто-то стал держателем контрольного пакета акций одной из самых могущественных корпораций галактики. Оставайтесь с нами.

Скуратов выключил головизор. Суки. Вот же суки. Анонимный транспортник… Как же! Знает он этот транспортник. Долбаный «Мозгоед». И капитаном этот упертый старшина. Сергей в тот сектор за ним ломанулся. Двух кибер-кукол ловить. И Джонсон хорош… Отморозок. После того как облажался на Геральдике, решил репутацию подправить — метнулся за кибер-девкой, сиделкой инвалида. Ну ликвидировал девку. Так вали оттуда. Нет! Решил еще сотню косарей наварить — завалить недоумков мозгоедовских. И Сергея на авантюру уговорил. У него, видите ли, план. Карнавал это не Геральдика. Тут кибера спереть как два пальца…

При воспоминании о провале на Геральдике Скуратов помрачнел еще больше. Тут как ни крути, есть и его копейка. Недооценил. Не рассчитал. Баба ведь. Всего лишь баба. Бабы, они какие? Слабые, истеричные, капризные. И мозги у них на раскоряку. Логики никакой. Одни гормоны. ПМС, тьфу… Кто ж знал, что эта Корделия окажется такой холодной и расчетливой стервой? Без капли эмоций. Будто сама киборг. Скуратов слышал, что такие, с мозгами в правильной позиции, редко, но все же встречаются. Крайне редко. Одна на миллион. И вот повезло. Нарвался. Говорил он Сергею, говорил. Не связывайся с этой бабой! Не связывайся. Других хватает. И глупеньких, и молоденьких, и с буферами и без. Только плати! Так нет, ему эта понадобилась! Не первой молодости и фасад так себе. С такой подругой, сказал, всю галактику раком поставить можно. Ну и кто кого поставил? Подруга и поставила. А теперь капусту стрижет.

У «GalaxiZwei» полный эксклюзив. Скуратов узнавал. Рейтинги бешеные. И это они только начали! Подают информацию дозированно, с повышением градуса, с каждым новым выпуском подбрасывая факты и поддерживая интригу. Суки!

Скуратов в бессильной ярости ударил кулаком по подлокотнику. Как же он эту стерву не просчитал? Чем думал? Достаточно же было в ее досье заглянуть. Там же черным по белому написано — осторожно, самка пустынного крапчатого богомола. Сожрет! Вот и сожрала. Эх, Сергей, Сергей… Уйти от космодесанта, легавых, тайных агентов, киллеров, подельников, предателей — и погореть на какой-то бабе. Правильно говорил киношный горбун: кабаки и бабы доведут до цугундера. Вот и довели. С нар бы вытащили, из шахт метановых выдернули. Есть свои люди. Купили бы, запугали. А вот с того света… Эх, так глупо. И дело теперь рухнет. Через час эти сучьи дети с «GalaxiZwei» на всю галактику прозвонят, что Бозгурд никакой не Бозгурд, уважаемый бизнесмен, а беглый пират Сергей Волков, Ржавый волк. И корпорация рухнет.

Дверь распахнулась, и в кабинет ворвался Анатолий. Глаза безумные, щегольской костюмчик в пятнах.

— Валентин, это правда? То, что я слышал… что брат это… того?

— Правда, — процедил Скуратов.

Анатолий сел, расслабил галстук, снял. Тряпица не из дешевых. Единиц двести. Скуратов никогда этого не понимал.

Пижон.

— Выпить есть?

— Вон в баре.

Волков-младший схватил первую попавшуюся пузатую бутылку. Бренди. Отвинтил крышку и жадно хлебнул.

— Что делать-то? — спросил он.

— Сухари сушить, — буркнул Скуратов. — Херово все, Толик. Они выловили труп твоего брата и сравнили ДНК. Песец нам всем. Зверек такой пушной, беленький, на Земле обитал. Пока на шубы для богатых сучек не пустили.

— Так делать-то что? — взвизгнул Анатолий. — Хули ты мне про зверей втираешь? Дело говори!

— А сам не втыкаешь? Сматываться надо. Ноги щупать! Бумаги уже вниз поползли. Инвесторы, слизни бесхребетные, уже кипишуют. Еще один выпуск новостей, и все побегут. Как крысы побегут. Бери всю наличку и сматывайся.

— А мой дом на Вероне? Мой дом! Он же лимон стоит!

— На х… дом! Нет у тебя дома. На киче твой дом. Загони первому, кто бабла отстегнет. Хоть за червонец. Нашим всем скажи.

— А потом что?

— Заляжем на дно. Отсидимся. Не впервой.

* * *

В головном офисе холдинга «МедиаТраст» на Новой Москве, в просторном кабинете перед четырьмя голоэкранами расположились Корделия Трастамара и заместитель по финансам Марк Фицрой. На голомониторы в режиме онлайн поступали сводки с четырех всегалактических бирж: новотокийской, новолондонской, новопекинской и новопетербургской.

Все эти огромные торговые площадки давно не нуждались в присутствии живых трейдеров, так как все операции осуществлялись через искинов, но по установившейся много лет назад традиции купля-продажа ценных бумаг, для большей зрелищности и драматизма, якобы проходила с участием людей — брокеров, которые не принимали настоящих решений, а только их изображали — шумели, галдели, рвали на себе галстуки, строили рожи и обменивались специфическими знаками. Это немного оживляло процесс торгов и придавало происходящему некоторую человечность, так как, при отсутствии в помещении людей, в цифровом безмолвии, протекающие трансакции имели бы сходство с хладнокровным убийством. Или казнью. Той, что происходила прямо сейчас. На вирт-мониторы поступала прямая трансляция крушения «DEX-company».

Каждую минуту акции теряли по одному пункту. Как субтитр к разворачивающейся драме ежесекундно вылетала красная надпись: Sell! Sell! Корделия краем глаза отслеживала бегущую ленту котировок. На огромных часах отражались оставшиеся до финального гонга минуты. Пятьдесят пять минут до окончания торгов на новотокийской бирже, услугами которой пользовались компании, работающие в сфере кибер- и нанотехнологий. Именно там «DEX-company» всегда размещала свои акции. На прочих биржах доля этих акций была невелика.

— Когда начнем? — спросил Марк.

Он сильно нервничал и курил уже пятую сигарету. Корделия казалась совершенно невозмутимой.

— Рано еще. Центральный Галактический успеет сунуться, если заметит встречное движение. А нам это не надо. Будем покупать в яме.

— А разве…

— Нет, еще нет. Еще упадут. Вот смотри.

Полчаса назад на канале «GalaxiZwei» вышел очередной новостной блок, посвященный расследованию гибели владельца «DEX-company». Были обнародованы результаты экспертизы ДНК и установлена тождественность Найджела Бозгурда и беглого пирата Ржавого Волка. Так же был упомянут брат Волкова Анатолий, занимающий должность главного маркетолога компании.

Реакция рынка последовала незамедлительно — держатели акций принялись спешно избавляться от своих токсичных портфелей. «DEX-company» тянула за собой и своих смежников, более мелкие фирмы, состоявшие с корпорацией в товарно-денежном взаимодействии.

«Прошу прощения, ребята, ничем помочь не могу», — подумала Корделия. «Вы знали, с кем связывались».

Цифры на вирт-табло сменились — 47 минут до закрытия биржи. Стоимость акций ниже номинала. Как говорили в прежние, докомпьютерные времена, акции стоили дешевле бумаги, на которой были напечатаны.

— Вот теперь пора, — сказала Корделия, активируя комм, передающий сигнал на терминалы трейдеров. — Работаем. Даем заявку.

Тревожный, красный мерцающий субтитр сменился на зеленый: Buy. Еще с четверть часа акции продолжали катиться к нулевой отметке, грозя уйти в минус.

— Скоро за них еще и приплачивать начнут, — усмехнулся Фицрой.

— Не исключено. Кто откроет нам кредит, если не хватит собственных средств?

— JP Morgan, FJ Financial Group и HS Holdings. Их кредитные комитеты на связи с нашим головным офисом. Все договоренности по кредитам, процентам и срокам достигнуты. Остается сказать «да» или «нет». Если говорим «да», вы ставите свою подпись, и они немедленно осуществляют трансфер требуемой суммы. Если «нет», то нет… Они приняли все наши условия. У нас идеальная кредитная история. Вернее, ее нет.

— Постараемся обойтись своими средствами. Разрешаю воспользоваться моим личным счетом. И не надо на меня так смотреть. Я когда-нибудь ошибалась? Мы все отыграем и окажемся в плюсе. Обещаю.

Фицрою полагалось бы изумиться или даже встревожиться — уж слишком беспечно рассуждает Корделия, слишком безрассудно повышает ставки. Холдинг «МедиаТраст» — величина на рынке не последняя, общая капитализация тянет на полмиллиарда, но по сравнению с «DEX-company» мелковат, чтобы произвести поглощение. В настоящий момент холдинг пытается сожрать добычу, превосходящую хищника раза в два. К тому же добычу чужеродную.

Марк мог бы еще понять, если бы Корделия затеяла поглощение «Gala Media Group» или «Gala Music Corporation», но почему она выбрала корпорацию, производящую киборгов? Неужели из-за того худенького русоволосого паренька, которого она привезла с собой с Геральдики? Кто-то сказал Фицрою, что этот паренек… киборг. Чему Фицрой не поверил. Ну какой киборг? Что он, киборгов не видел? В доме его матери много лет «жила» Mary. Был киборг-садовник, затем, когда матери стало трудно ходить, они обзавелись еще одним киборгом — сиделкой. Можно было и человека нанять, но мать пожелала именно киборга. «У них всегда настроение хорошее. И не украдут ничего». В службе безопасности холдинга тоже были киборги — два DEX'а и Bond.

Он наблюдал за пареньком. Ничего не увидел. Ну да, ведет себя немного скованно, по большей части молчит. Так любой на его месте, в незнакомой обстановке, вел бы себя именно так. Если не киборг, то в каком статусе этот парень? Впрочем, никому не пришло в голову задавать Корделии вопросы. Даже если он… киборг.

У них среди сотрудников это как-то не принято — распространять слухи, сплетничать и злословить. Так повелось с самого начала. Каждый сам решал, выносить ему на суд общественности свои неурядицы или хранить молчание. Конечно, время от времени новенькие пытались возродить привычную им линию поведения, задавая неуместные вопросы или пускаясь в предположения, но их активность быстро сходила на нет, не обретая поддержки. Например, одна юная редакторша, очень перспективная, с хорошими рекомендациями, в первый же день работы попыталась выведать у коллег, правда ли, что у госпожи Трастамара за все 15 лет вдовства не было ни одного серьезного увлечения. В ответ у нее вежливо поинтересовались, как подобные сведения согласуются с ее редакторскими обязанностями. Девушка смутилась и больше вопросов не задавала. «На работе мы работаем», сказала как-то выпускающий редактор музыкальных программ Анжелина Крейг, «а что мы делаем в спальне под одеялом — никого не касается».

Вот почему этого русоволосого паренька, что вышел вслед за Корделией из флайера (и которого она потом взяла за руку, будто он мог потеряться), приняли как явление вполне заурядное. Ну парень и парень. Никому не мешает. Хотя слух о том, что он киборг, все-таки просочился. Опровергнут не был, но и подтверждения не получил.

Фицрой за этим юным незнакомцем наблюдал — Корделия называла его Мартином — пытаясь определить, есть ли доля истины в этом слухе, но никаких прямых доказательств так и не обнаружил. Только косвенные.

С чего вдруг началась эта война с «DEX-company»? Сначала Корделия довольно долгое время провела на Геральдике, чего раньше никогда не делала, предпочитая заниматься делами холдинга лично, а не дистанционно. Потом с ходу, едва переступив порог кабинета, созвала совещание и заявила, что у них будет полный эксклюзив на освещение гибели владельца «DEX-company», добавив, что у нее есть поистине убойные материалы на эту тему. Вместе с Корделией на Новую Москву прибыла странная хамоватая девица, назвавшаяся Кирой Тиммонс, с которой предполагалось сделать несколько интервью, а также ток-шоу, где экспертами выступят известные киберпрограммисты, психологи, социологи, биоинженеры и еще космос знает кто.

Дымбовски сначала растерялся, пытался задавать вопросы, высказывать соображения, призывать к рассудительности, так как происходящее казалось, мягко говоря, рискованной авантюрой. Но Корделия будто не слышала. Тем более что эта авантюра начала конвертироваться в бешеные рейтинги, в предложения от других каналов о совместном хорошо оплачиваемом участии, а стоимость рекламного времени взлетела до небес. Фицрой вынужден был признать, что Корделия обратила в прибыль очередной безумный проект. Хотя следующее безумие, покупка акций «DEX-company», очень быстро затмило предыдущее.

Наблюдая, как растет процент приобретаемых акций, Фицрой как бы невзначай заметил:

— Боюсь даже представить тот проступок, за который бедняга Бозгурд так полновесно расплачивается. Даже пираты такого не заслуживают.

Это было подано как шутка. Но Корделия не улыбнулась и холодно ответила:

— Этот бедняга Бозгурд прислал в мой дом головорезов с глушилками. Даже пираты придерживаются определенных понятий.

Других вопросов Фицрой не задавал. Когда прозвучал сигнал к закрытию биржи, холдингу принадлежало 53% акций «DEX-company».

* * *

Когда Корделия вернулась в свою просторную квартиру на 7-й авеню, поручив юридическому отделу завершить все формальности, она застала Мартина на кухне. Он прилежно готовил ужин. Так как хозяйка строго-настрого запретила выходить из дома, делать заказы онлайн и вообще поддерживать связь с внешним миром, кулинару-любителю пришлось довольствоваться тем набором продуктов, который он обнаружил в холодильнике. К тому же рядом не было верной и заботливой «Жанет», отвечающей на вопросы и подкидывающей учебные видео, а с общедомовым искином, отвечающим за свет и канализацию, киборг сотрудничать отказался. Оставалось полагаться на собственную фантазию и обрывочные знания, полученные на кухне геральдийского дома, сочетая продукты в немыслимых комбинациях.

— Ну ты еще виноградину сверху положи, — вздохнула Корделия, сдерживая улыбку при виде возникшего гастрономического разнообразия.

— А винограда нет, — растерянно ответил Мартин. — Есть ягоды, но у них вкус странный и внутри что-то шевелится. Я подумал, что их лучше отдельно.

— Кулинар ты мой…

— Я сделал что-то не так?

Вот все-таки есть определенные недостатки в том, что киборг считывает малейшие изменения тембра голоса, а следовательно, и настроения.

— Ну что ты, Мартин, все так. Все правильно, все хорошо, получилось немного необычно, но это не страшно. Альфиане, например, трут лимонную пастилу на терке, и ничего. Некоторые находят это пикантным. Ты, кажется, мясо болотного мокреца приправил сиропом сметанного яблока. А почему, собственно, и нет? Это может быть новым словом в кулинарии. Вот даже не знаю теперь, что тебе подарить, обсерваторию или ресторан.

Мартин ей не поверил. Процент не озвучил, обошелся человеческим интерфейсом — движением век, бровей, уголков рта.

— Мартин.

Молчание.

— Мартин.

— Что?

— Я тебя люблю.

Он вздохнул.

— Я все время ошибаюсь.

— Все ошибаются. Даже непогрешимая природа частенько делает ошибки. Дает генетический сбой. Все, прекращай дуться. Давай сюда своего яблочного мокреца.

Она мужественно откусила трехслойный бутерброд и даже нашла его… своеобразным.

— Я отдохну пару часов. Если позвонит Кира, скажи, чтоб приезжала. Нам есть что обсудить. И не вздумай все это съесть или выбросить в утилизатор.

Мартин кивнул.

Кира действительно позвонила.

Энтузиазм дочери Гибульского пузырился, вскипал, шел всеми цветами спектра, плескался и пенился, грозя деформировать свою одушевленную тару до полной неузнаваемости. Корделия, уже принявшая душ и облик вполне цивилизованный, с кружкой кофе в одной руке и с авангардным бутербродом — в другой, слушала краткий пересказ бизнес-плана. Мартин все еще пребывал под впечатлением своего кухонного фиаско, но был близок к излечению — Кира с тем же энтузиазмом, с каким излагала план, поглощала один бутерброд за другим. Окончательно утешившись, он неслышно покинул кухню.

— Вот, я уже получила согласие двух коллег отца, инженера Алана Барнса и генетика Марека Грачева. Они согласились выступить в качестве экспертов. На сайт нашего общества, сокращенно ОЗРК, который я внесла в поисковые системы, уже поступило несколько заявок от волонтеров. Еще четверо кибертехников обещали подумать и, возможно, прийти на собеседование. В отделе рекламы мы уже обсудили первый ролик и даже выбрали рекламное агентство, которому его закажем. Еще я хочу снять временный офис. Где-то я же должна принимать всех заинтересованных и проводить собеседования. Только это, наверное, на Земле следует делать. В идеале было бы неплохо арендовать один из офисов «DEX-company», у них там уже все оборудовано, ничего дополнительно монтировать не придется.

Тут Кира смолкла. Ей, вероятно, пришло в голову, что далеко идущие планы не мешало бы привести в некоторое согласие с объективной реальностью. Например, с той же «DEX-company», которая пока еще не заявила о самороспуске, как парламентская коалиция. Объективная реальность была также представлена этой дамой, задумчиво жующей бутерброд.

— Что касается офиса, то и на текущем этапе это решаемо, — сказала Корделия, отставляя кружку с изображением большеглазых головастых гуманоидов на фоне буквы Х.

Мартин раскопал этот артефакт на инфранет-барахолке и купил, мотивируя интересом к «допрыжковым» верованиям человечества. Кроме этой кружки в квартире обосновалось еще с десяток странных вещей, но их ценность Мартин не объяснил, а Корделия не стала уточнять, выбрав объяснение наиболее прозаическое: Мартин учится взаимодействовать с окружающим миром без посредничества хозяйки. Вот, к примеру, через онлайн покупки. Тоже вариант. Пусть учится.

— После завершения юридических процедур, — продолжала Корделия, — большая часть активов «DEX-company» переходит в собственность «МедиаТраст».

От избытка чувств Кира вскочила. Она еще ничего не знала о падении акций на бирже.

— Правда? Вы… сделали это? Вы сделали? Я не могу поверить. Это… это… невероятно!

Кира закрыла лицо руками. Посидела так несколько секунд. Корделия наблюдала за ней совершенно безучастно. Она слишком устала за последние несколько дней, чтобы принимать участие в этих эмоциональных конвульсиях. Кира щипнула себя за ухо. Видимо, чтобы убедиться, что не спит.

— Все? Истерика кончилась? — спросила Корделия. — Да, кое-чем мы уже вправе распоряжаться. Но до полной победы еще далеко. Мои юристы пока заняты оформлением сделки. Процесс небыстрый. И даже благополучное его завершение не сулит немедленного отпуска на Шии-Раа. Все еще только начинается.

Кира энергично потерла уши, приводя себя в деятельное и сосредоточенное состояние.

— Да, я понимаю. Предстоит еще так много сделать. И главное, это юридическое обоснование нашего благотворительного общества и правовой статус разумных киборгов. Обретение ими прав. Кто они? Свободные граждане Федерации, со всеми правами, или по-прежнему чья-то собственность? Закон должен пройти через парламентский комитет и внесен в декларацию.

— Именно, — подтвердила Корделия. — Перекупить «DEX-company» это одно, а вот добиться для киборгов равных прав, провести закон через Парламент — совсем другое. И тут еще предстоит поторговаться.

Корделия замолчала. Потом встала и подошла к двери. Прислушалась. Сделала несколько шагов. Она знала, что Мартин ушел в дальнюю комнату, которую Корделия окрестила «игровой обсерваторией». На стены комнаты проецировались участки небесной эклиптики, видимой в данном случае с Новой Москвы. При желании эта небесная сфера легко замещалась видимой с Земли или Геральдики. Достаточно было задать искину желаемые параметры.

Проекция была интерактивной. Достаточно было прикоснуться к избранному объекту, звезде, планете, астероиду, пульсару, белому карлику, как этот объект увеличился в размерах, обрастая гроздьями вирт-окон, куда поступала подробная информация — масса, температура, светимость, расстояние в световых годах и прочие астрохарактеристики.

Мартину очень нравилась эта «детская комната». Возможно, это блуждание по эклиптике позволяло ему чувствовать себя не инородным телом в ткани пространства, а его неделимой частицей, живым кристаллом во вселенской решетке. Он был занят и до прихода Киры, и с ее появлением ограничился только вежливым приветствием, торопясь вернуться к прерванному занятию. «Будем надеяться, что ему не придет в голову подслушивать», подумала Корделия, возвращаясь к Кире и закрывая за собой дверь.

— Вот какой вопрос, Кира. Что вы скажете об этом старшине? Станислав Петухов, если не ошибаюсь?

— Капитан «Мозгоеда»? — изумилась Кира. — Станислав Федотович?

— Да, он. Вы, кажется, неоднократно с ним встречались. И даже провели на его корабле какое-то время.

Девушка неожиданно покраснела. И, — о чудо! — смутилась.

— Собственно, тут такая история… и началась так глупо. На Новом Бобруйске. Вспомнить стыдно. Выставила себя полной дурой.

— Вы о той истории с якобы умерщвленным киборгом?

Кира вскинула на нее глаза.

— Вы и об этом знаете?

Корделия усмехнулась.

— Мир не без добрых людей. Нашлись любители. И сголографировали, и запротоколировали, и впечатлениями поделились. Надо же что-то в соцсетях постить. Так почему бы не картинки с сорванным киборгом, который не то спасал, не то нападал. По сути, неважно. Главное, что-то сделал. Внес разнообразие. Так что там случилось на самом деле?

Кира еще какое-то время краснела и мялась. Ей действительно было стыдно. Стыдно за поспешность суждений, за свою ничем не оправданную мстительность, за мелкие и большие пакости, в которых ей волей-неволей пришлось признаться. Корделия слушала ее с улыбкой.

— Понятно, — сказала она, когда Кира добралась до крушения «Аргамака» и судьбоносной посадки «Мозгоеда», ведомого спятившим искином. — Классическая комедия положений. Когда поступки совершаются под влиянием первых некорректных вводных. А этот второй киборг, Ланс? Он такой же разумный, как и Дэн?

— Не совсем… Ланс, он еще «маленький». Дэнька, он самостоятельный и старше Ланса. Он и один не пропадет, если что… А вот Ланс. Даже удивительно, как он раньше не попался. С одной стороны, такой недоверчивый. Я его перенастроить хотела, взломать программу подчинения, чтобы не получилось, как с Дэном на Медузе. Так он от меня в каюте забаррикадировался. Думал, наверно, дурачок, что я и саму личность сотру. А с другой стороны, излишне доверчивый. Его позвали якобы от имени Дэна. Он и пошел. Ничего никому не сказал. Ну и… попался. Это же он был, на той записи… — Кира вздохнула. — Один он не выживет.

— Вот и Мартин… один не выживет, — тихо добавила Корделия. — Даже несмотря на то, что Мартин больше человек, чем киборг. Вернемся к старшине Петухову. Как бы вы его охарактеризовали? Всю доступную информацию я уже просмотрела. Но это знаки на вирт-мониторе. Я бы хотела услышать мнение непосредственного свидетеля.

— Ну, если коротко, то Станислав Федотович принадлежит к той категории людей, о которых говорят, что на них Земля держится.

Кира говорила долго, а Корделия слушала, не перебивая. Она уже приняла решение, но позволила Кире высказаться. Тем более что та с живописания капитана «Мозгоеда» перешла к аттестации пилота, в которого, похоже, была влюблена. Тоже классическая схема: сначала непримиримые враги, потом страстные любовники. Сюжет для дамского романа со всеми жанровыми клише. Бери и пиши. Или сериал снимай. Пришлось даже отвлечь Киру и напомнить ей о наличии в экипаже «КМ» других персонажей. Была девушка-зоолог, Полина Родионова, был совершенно очаровательный доктор Бобков, неисправимый оптимист, был техник Михалыч, личность без определенного места жительства и происхождения, и был Дэн, загадочный навигатор, клон-близнец того несчастного сорванного DEX'а, которого Мартин видел в лаборатории.

Кира неожиданно спохватилась.

— А… зачем вам «Мозгоед»? Вы меня с какой целью спрашиваете?

Корделия помолчала, налила кофе, взяла очередной трехслойный бутерброд.

— Мне скоро позвонят, — сказала она.

— Кто?

— Из Совета Федерации. Или администрации Президента. Но скорей всего из Совета. Я даже примерно представляю, кто это будет, но вам этого лучше не знать. В целях безопасности. Надеюсь, мне не придется объяснять, что «DEX-company» была тесно связана с ВПК. А ВПК напрямую финансируется из федерального бюджета. Представляете, какие там деньги?

Кира кивнула и даже побледнела.

— Так вы полагаете…

— Я не полагаю. Я знаю. Мне придется лететь на Землю не только для того, чтобы поставить в известность совет директоров «DEX-company» о смене владельца, но и для того, чтобы встретиться с этим… господином из Администрации. Так вот, когда я отправлюсь на Землю, мне бы хотелось, чтобы Мартин находился от меня как можно дальше.

Проводив Киру, Корделия пересекла по-прежнему тихую квартиру, направляясь в «детскую». Киборг сидел на низкой кушетке спиной к двери. Вирт-окна разворачивались, заполнялись яркими объемными изображениями и тут же сворачивались, уступая место другим мгновенно раскрывающимся вирт-экранам. Корделия не сомневалась, что Мартин знал о ее приходе, но намеренно игнорировал.

«Все-таки подслушивал. Вот паршивец».

— Мартин, — позвала она.

Нет ответа. Окна сворачивались и разворачивались.

— Мартин.

На этот раз он чуть приподнял плечи, будто за шиворот скатилась холодная капля. Острые лопатки как-то беспомощно шевельнулись под футболкой. Корделия села рядом, обняла и уткнулась лицом в упрямый, русый затылок.

— Мартин, я тебя люблю.

Он помолчал. Потом ответил:

— Почему люди всегда произносят эти слова, когда хотят сделать больно?

— Мартин, пожалуйста.

— Моя мать тоже всегда так говорила, когда улетала. Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок… Мы тебя любим. Все будет хорошо. Ты скоро будешь с нами. Эти слова были первыми, за которые я цеплялся, когда приходил в себя… Много дней подряд. Очень много дней. Какие слова оставишь мне ты?

— Мартин, так надо. Мне так будет проще. Я буду знать, что ты в безопасности, что тебе ничего не грозит, что тебя не сделают заложником, что тебя не будут расстреливать у меня на глазах из строительного пистолета. Я не могу доверить тебя никому из тех, кого я знаю, и кто хорошо знает меня. Те, по другую сторону, тоже очень хорошо их знают. Мои близкие окажутся под угрозой. И под угрозой окажешься ты. А какой-то транспортник… Их никто не принимает всерьез. Чудаковатый экипаж на маленьком грузовике. И все же они единственные, кто может о тебе позаботиться и тебя защитить. Они это умеют. У них большой опыт.

— А ты вернешься? — спросил Мартин совсем по-детски. — Заберешь меня?

— Куда же я от тебя денусь? Ты моя единственная семья.

Мартин молчал.

— Давай сделаем так. Мы с ними встретимся. Познакомимся. Ты на них посмотришь, поговоришь с рыжим. Ты же хотел с ним поговорить? Хотел встретиться? — Мартин кивнул. — Вот и познакомишься. Там еще один киборг есть. Такая же, как и ты, бестолочь малолетняя. Они за этого второго умереть были готовы… потому что он их друг, потому что спасли его на Матриксе и признали равным себе, приняли таким, какой есть. Это о многом говорит, поверь мне. На это способен далеко не каждый… Да что там. Из людей очень мало кто на это способен. Но ты сам решишь. Поверишь этим людям — останешься, а не поверишь… Ну что ж, будем решать проблемы по мере их поступления.

— А мы, оказывается, знакомы.

Кира свернула вирт-окно с голоизборажением и активировала значок следующего. Это было уже третье офисное здание, которое она внесла в список как наиболее подходящее для обустройства в нем штаб-квартиры ОЗРК.

— С кем?

Она задала вопрос машинально, не поднимая головы. Времени катастрофически не хватало.

Корделия Трастамара, свежеиспеченная владелица «DEX-company», тоже была занята поступающими на ее терминал запросами, контрактами, резолюциями, отчетами, а также досье на интересующих ее персонажей, либо имеющих непосредственное отношение к корпорации, либо связанных с ней косвенно.

— С капитаном Петуховым, — ответила она на вопрос девушки.

Кира растянула окно с картинкой, развернула на 180 градусов, приблизила и… спохватилась.

— Со Станиславом Федотычем? Вы знакомы с капитаном «Мозгоеда»?

Корделия тоже свернула вирт-окно и откинулась в кресле. Они работали уже шесть часов, приводя к единому финансовому и юридическому знаменателю свои тесно сосуществующие проекты и чувствовали если не усталость — устать им не позволял азарт победителей, стремящихся как можно скорее обратить выигрыш в надежные и долгосрочные активы, — то некоторую мышечную стагнацию. Ныла спина, ноги сигнализировали о недостаточном кровоснабжении, а глаза слезились. Но остановиться, выйти из потока событий они были не в состоянии. Их несло через пороги и мели в крепком, безупречно обтекаемом, но крошечном подвижном модуле, остановить который и пришвартовать одним усилием практически невозможно. Остается только лавировать, уклоняться, сохранять равновесие и лететь до гипотетического финиша. До тех пор, пока русло не раздастся, поток не разольется, а дно не уйдет вниз, утаскивая в глубину торчащие камни. Они должны спешить. Должны успеть перегруппироваться, выровнять фланги, подогнать обозы и обезопасить тылы. Они выиграли сражение, но не войну. Вот если только дух перевести, наскоро перекусить, выдохнуть.

Корделия крутанулась в кресле, чтобы оказаться спиной к пестревшему вирт-окнами терминалу, и закрыла глаза. Под веками пульсировали искривленные копии тех окон. Визуальное эхо на сетчатке. Корделия усилила спасительную темноту ладонями, накладывая ее, как лечебный пластырь. Не отрывая рук от лица, ответила:

— Это нельзя назвать полноценным знакомством. Случайная встреча. Вряд ли я смогла бы его узнать, если бы встретилась без предварительной договоренности, если бы не знала, что он это он, а не какой-то абстрактный капитан транспортника. И он меня скорей всего не узнал бы.

Кира последовала примеру хозяйки кабинета, ставшего на время их совместным командным пунктом, и тоже свернула все окна. Встала и с удовольствием потянулась.

— И вы вспомнили об этом только сейчас? — непритворно удивилась она. — Это же замечательно!

— Замечательно это или же, напротив, факт знакомства произведет эффект негативный, сейчас трудно судить. Это произошло четырнадцать лет назад, — ответила Корделия. — Я бы не вспомнила, если бы не сопоставила даты. Вот сейчас мне бросилось в глаза, что старшина Петухов командовал подразделением на Шебе с 2175 по 2180 год. Его рота базировалась на «Иблисе». Это и привлекло мое внимание. Потому что в 2178 года я тоже была на Шебе и тоже в окрестностях базы «Иблис».

— А… что вы там делали?

Корделия помассировала виски, помолчала и ответила:

— Лечила проказу.

— Что? — Кира уставилась на нее в растерянности. — Вы делали… что?

— Лечила проказу, — спокойно повторила Корделия, изучая ошеломленную Киру почти с сочувствуем. — Проказа — это такая болезнь. Вернее, была такая болезнь. В настоящее время если и встречается, то на малоразвитых и удаленных планетах. Вот видите, вы о ней даже не слышали. Лечить научились. А вот раньше, в Средние века, и в эпоху Возрождения, была настоящим пугалом наряду с чумой, оспой и холерой, хотя далеко не так заразна, как это утверждалось тогдашними медиками. Так вот, одним из проявлений этой болезни была потеря чувствительности. Отмирали нервные окончания. И человек, пораженный этой болезнью, мог без всякого осязаемого дискомфорта сунуть, например, руку в огонь. Он ничего не чувствовал. Некоторые бедняги именно так и поступали, чтобы избавиться, как они полагали, от заразы, поразившей их руки и ноги. Пройти очищение огнем. Или попробовать научиться снова чувствовать. Я и отправилась на Шебу, чтобы проделать с своей болезнью то же самое.

Кира смотрела на нее с некоторым недоверием. Разумеется, для Киры, девушки двадцатого второго века, эпохи межзвездных перелетов, эры войн и сотрудничества с негуманоидными расами, такие болезни давным-давно «преданья старины глубокой». А с другой стороны, последствия той древней хвори как нельзя лучше иллюстрировали постигшую Корделию атрофию.

— Нет, физически я была совершенно здорова, — поспешила она успокоить собеседницу. — Разве что гемоглобин по нижней границе. И небольшой дефицит массы тела. Периферическая нервная система функционировала в штатном режиме, как выразился бы Мартин. Нервные окончания перегорели где-то внутри, на ином, нетелесном уровне. Само собой, если бы я сунула руку в огонь, мне было бы больно, а вот если бы я проделала то же самое со своей психо-эмоциональной составляющей, то есть, с душой, я бы не пострадала. Не чувствовать ни страха, ни печали, ни ярости в некоторой степени выгодно. Эмоции не мешают действовать.

— Как у киборга, — быстро вставила Кира. — Без рефлексии.

— Именно, как у киборга. Очень удобно. А с другой стороны, утрачиваешь инстинкт самосохранения. Да и пресным все становится, безвкусным, черно-белым. Вот я и поехала. Лечиться. Мне тогда казалось, что длить подобное черно-белое плоское существование в объемном мире невыносимо. Будто бы и не живешь вовсе. Так, одна оболочка. Или программа. На такой планете как Шеба существует высокая вероятность это существование прервать, ампутировать, так сказать, оставшиеся. Ну… или вылечиться.

— Помогло? — осторожно спросила Кира.

— Какой-то терапевтический эффект был, — согласилась Корделия. — Меня тогда взяли стажером в мобильную бригаду «GalaNews24». Пытались таким образом от меня избавиться. На Шебу в то время отправлялись самые отчаянные искатели правды, чаще всего, самые беспокойные и неудобные, желающие подвигов и карьерного роста. А я не подпадала ни под одну категорию. Меня отправили как балласт, который при необходимости, пролетая над океаном, можно и… сбросить.

— У них получилось?

Корделия чуть пожала плечами.

— Слышали такое выражение — когда рассуждаешь о завтрашнем дне, крысы на чердаке смеются? Вот они посмеялись. Все вышло с точностью наоборот. Они остались там, на Шебе, а я сижу здесь и беседую с вами.

— А что с ними случилось?

— Накрыло ракетным залпом. Бригада отправилась на передовую, чтобы задокументировать и увековечить штурм одного из опорных пунктов шебских повстанцев. Накануне из леса вернулась разведывательно-диверсионная группа с координатами лагеря «лесных братьев». На штурм отправили роту десантников. Ту роту ракетами тоже проредили. Поговаривали, что в штабе завелась «крыса», видимо одна из тех, с чердака. Предатель, торгующий секретными данными, или внедренный на Земле «крот». Впоследствии это подтвердилось.

— Станислав Федотыч тоже попал под обстрел?

— Нет. Старшине Петухову, можно сказать, повезло. Он со своим взводом остался на базе. Его отправили на поиски пропавших журналистов несколько дней спустя. Десантники прочесывали джунгли в окрестностях базы и нашли то, что осталось от мобильной бригады. Меня. Вот такая… несправедливость. — Корделия виновато развела руками. — Все, кто хотел жить, бороться, добиваться, побеждать, делать карьеру — погибли, а я, балласт, которая ни жить, ни бороться, а уж тем более побеждать в планах не имела, вышла к «Иблису». Старшина первым меня увидел, потребовал назвать имя. Должно быть, мой тогдашний облик вызвал у него… недоумение. Существо, подпадающее под определение гуманоид, но никак не человек. Самая правдоподобная версия — перед ним террористка-смертница. Не удивлюсь, что Станислав Федотович каждую секунду ожидал, что я начну лозунгами обличать кровавый режим, а затем активирую детонатор и взорвусь. Держал плазмомет наизготовку, едва не тыча мне дулом в нос. Не очень вежливо, но его можно понять. Смертники с поясом взрывчатки не раз приходили на базу. И женщины, и даже дети. Приходили под видом беженцев или чудом уцелевших заложников. Так что я вполне подпадала под типаж. Он несколько раз спрашивал мое имя. Я долго не могла понять, чего он от меня, собственно, добивается. Надышалась болотными испарениями и кто-то ядовитый меня укусил, плохо соображала. Потом нашла свое журналистское удостоверение. Меня тогда звали Кора Эскот, по фамилии матери. А Кора — уменьшительное от Корделии. В юности полное имя казалось мне слишком претенциозным. Изгнанная дочь короля. Единственная, кто его любил, единственная, кто осталась ему верной. И что самое смешное, единственная, кто оказался генетически подтвержденной.

Корделия печально усмехнулась.

— Вот так мы и познакомились. Он спросил, не осталось ли других выживших. Я ответила, что нет. Во всяком случае, я никого не встретила, кроме оголодавших зверушек. До сих пор удивляюсь, почему они меня не съели. Вероятно, вид был крайне неаппетитный. А потом он проводил меня до КПП и сдал на руки медикам. Потом мы с ним мельком виделись у кабинета особиста. Он входил, я выходила. Он меня не узнал. Я его тоже. Личность в полном десантном снаряжении лишается львиной доли своей индивидуальности. Мне потом сказали, что это был именно тот старшина, который меня нашел. Но я тут же забыла. Не до того мне было.

— Вы потом еще возвращались на Шебу?

— Да, возвращалась. И не стажером. Я уже сама возглавляла мобильную группу. Это было поощрение за то, что сохранила все отснятые бригадой материалы. Но на «Иблис» я не возвращалась. Самые ожесточенные бои шли за город-маточник и в окрестностях перевала Хаб. Пришлось даже пострелять. Потом я нашла себе приключение на Лире, а дальше… Дальше почитайте в инфранете.

— Я уверена, что Станислав Федотыч вспомнит, — сказала Кира. — Он, правда, не любит говорить о войне, о службе, только по необходимости, но помнит, я уверена, он все помнит. А этот эпизод тем более! Женщина, одна, в джунглях!

— Вы думаете? В его насыщенной военной биографии есть немало ярких событий, которые мое участие явно затмевают. Вот хотя бы штурм Маяка. Но если вспомнит… Я против ничего не имею.

Решений, которые Корделия подвергала корректировке или отменяла, было немного. Хватило бы пальцев на одной руке, чтобы их пересчитать. Решение спрятать Мартина на «Космическом Мозгоеде» грозило стать одним из тех, которое задействует вторую руку.

На первый взгляд, решение выглядело обоснованным. Одиночество и отсутствие привязанностей имеют неоспоримое преимущество — полная свобода действий. Нет необходимости оглядываться или просчитывать трассу с учетом станций «гашения». Можно двигаться только вперед, к цели, участвовать в самых рискованных маневрах и побеждать. В этой автономности был главный секрет Корделии Трастамара — она не боялась. Потому что у нее не было никого и ничего, чем бы она не могла пожертвовать в течении тридцати секунд. Пролившийся из опрокинутого иллюминатора космический холод раз и навсегда обесценил все привычные атрибуты.

Да, она получила наследство. Да, она довольно успешно управляла холдингом. Да, ей удавались большинство из задуманных ею финансовых комбинаций. Но она никогда по-настоящему всем этим не дорожила. Это было всего лишь доверенное ее попечению имущество. Суррогат истинного смысла. Кто доверил? Или что? Не так уж и важно. Она работает энергичным и даже увлеченным смотрителем этого имущества. Когда придет время, она передаст это имущество своему преемнику, кем бы он ни был. Она может потерять часть этого имущества, может даже растратить. Правилами это допускается. Но через какое-то время она все же выплатит кредит и покроет недостачу. А ничего особо ценного у нее и нет. Все ценное, прошитое в сердце кровавой нитью, она потеряла, и с тех пор она всего лишь сотрудник по контракту и лишиться своей работы не боится.

Этот ее контракт на имущество вовсе не означал, что и окружающих ее людей она так же рассматривала как дополнительный параграф к соглашению. Корделия выбирала себе в соратники людей той же эмоциональной отстраненности, тех, кто, подобно ей, пережил смерть близких, крушение надежд, утрату смысла, тех, кто падал и поднимался, умел терять и начинать все сначала.

Заблуждением было бы считать, что все до единого сотрудники холдинга принадлежали к этой категории. Конечно нет. У большинства были семьи, дети, престарелые родители, кредиты, дом и новый флайер. Было бы несправедливо подвергать их будущее рискам. Поэтому от своего юридического отдела Корделия потребовала внести в контракты такие пункты, при задействовании которых сотрудник выходил бы из форс-мажорных обстоятельств с наименьшими потерями.

Это очень по-человечески — бояться. Бояться потерять своих близких, потерять свое имущество, потерять свое здоровье. Теперь и Корделия оказалась в этом большинстве. Она боялась. Ей было кого терять. Прореха в доспехах, привязанность, веревочка, за которую можно потянуть и задушить. У нее есть Мартин. Если кому-то придет в голову шантажировать ее Мартином, последствия будут ужасны. Для всех.

Несколько лет назад ее уже пытались шантажировать. Угрожали взять в заложники ее мать, Катрин Эскот. Корделия не общалась с этой достойной дамой много лет, с того дня, когда мать приехала к ней в госпиталь на Селене, где разместили выживших с «Посейдона». Эскот-старшая явилась, вероятно, с самыми благими намерениями, несмотря на то, что теплые отношения их не связывали, но Корделия ее не узнала. Нет, информация из хранилищ памяти поступала исправно, но дочь встретила мать полным безучастием. Окинула ее взглядом и вдруг в ответ на утешения произнесла: «То, что во мне, правдивей, чем игра, а это все наряд и мишура»*. И Катрин, оскорбленная, удалилась.

С тех пор она жила на Аркадии и при необходимости обменивалась с Корделией текстовыми сообщениями. Эскот-старшая три раза выходила замуж, и каждый ее последующий муж был младше предыдущего. Перед очередным замужеством Корделия получала счета из клиники пластической хирургии. Когда на терминал поступило сообщение «переведите требуемую сумму на такой-то счет, иначе ваша мать будет похищена», Корделия восприняла это как неудачную шутку. Не задумываясь, она ответила, что, если похищение состоится, то шантажистам придется доплатить не менее двухсот тысяч, чтобы Корделия согласилась забрать похищенную обратно. Позже выяснилось, что неудачливым шантажистом оказался второй, уже попавший в отставку, муж матери, молодой актер.

— Вот дурак, — сказала Корделия своему начальнику СБ, — лучше бы просто денег попросил. У него было бы больше шансов.

С тех пор ее шантажировать не пытались. Вероятно, более опытные мошенники тщательно изучали историю их семейных отношений.

Мартин не имел с ней ни одного общего гена. Он даже не был человеком. Он был киборгом. Малоинтересная добыча, но его ценность была известна как раз тем людям, с кем Корделия затеяла противостояние. Она чувствовала, как подспудный страх подтачивает ее, ослабляет. Она даже сомневалась в содеянном.

Зачем было ввязываться в авантюру с «DEX-company»? С этой покупкой акций она влезла в очень серьезные игры, затронула сферы наиболее влиятельные в Федерации. Зачем? Разве она не смогла бы найти Мартину убежища? Разве у нее не хватило бы средств, чтобы увезти его как можно дальше? Да и на Геральдику Бозгурд, будь он жив, не посмел бы вториично сунуться. И «DEX-company», возможно, обанкротилась бы без ее помощи. Брат Волкова, Анатолий, не производил впечатления умного и расчетливого бизнесмена. И какое дело Корделии до других разумных киборгов? До утопических идей этой экзальтированной девицы Киры Тиммонс, затеявшей войну с ветряными мельницами? У Корделии есть свой разумный киборг, и одного ей вполне достаточно. Так нет же, влезла! По самые уши. Барахтайся теперь.

Корделия встала из-за терминала и кивнула Кире.

— Я пойду пройдусь и закажу что-нибудь поесть. Если есть необходимость сделать межпланетный звонок, можете воспользоваться моим стационарным видеофоном.

В действительности Корделия намеревалась позвонить Мартину. Он более шести часов в квартире один. Сам вызвался побыть добровольным узником, чтобы не стеснять хозяйку своим присутствием. Сослался на свою стойкую неприязнь к людям. Но причина, как подозревала Корделия, была в другом. Мартин дважды сопровождал ее в штаб-квартиру, с интересом наблюдал за перемещениями сотрудников и даже прогулялся по этажам без сопровождения. А тут вдруг — нет, люди, боюсь.

Корделия набрала на видеофоне домашний номер. Мартин не отвечал. Она активировала комм и вызвала панель с данными. Мартин по-прежнему сидел на вай-фай «поводке». Локация, уровень глюкозы, пульс, давление. Все в норме. Он дома. Только уровень энергии низковат. Со вчерашнего дня не ест. Вот же вредина.

Наконец видеофон ответил. На Корделию взглянул мрачный взъерошенный Мартин.

— Что это за вид? — строго спросила Корделия. — Сижу за решеткой в темнице сырой?

— Система стабильна, — хмуро ответил Мартин.

— По человечески говори.

— Все хорошо. Что мне сделается?

— Тебе привезти вкусненького?

Он пожал плечами. Опустил голову.

— Мартин, — позвала она.

Нет ответа.

— Мартин, пожалуйста.

Он взглянул грустно и покорно. «Ну я же не возражаю! Не спорю, не протестую. Чего ты еще от меня хочешь?» говорили его глаза. «А то, что идея мне не нравится, и не скрываю своих чувств, так ты сама предоставила мне свободу».

— Мартин, пойми, это необходимо. Тебе нельзя оставаться рядом со мной. Это опасно.

— Я знаю. Можешь не объяснять. Твоя логика безупречна.

— Тогда почему ты дуешься?

— Я не дуюсь.

— Кому другому расскажи. У меня нет детектора и датчиков, но у меня есть глаза. Тебе кажется, что все повторяется, что все это уже было, что ты останешься где-то один, как на той станции. Ты воспроизводишь события прошлого в настоящем. Но все изменилось, Мартин, все не так. Все закончится. Ты не останешься один. Ты вернешься.

Мартин молчал.

— И потом, мы же договорились. Без твоего согласия ничего не будет. К тому же, — Корделия запнулась, — есть и другая вероятность.

— Какая?

— Они тоже могут… не согласиться.

Корделия открыла дверь своего просторного кабинета и застыла. Кира сидела в ее кресле за ее терминалом. Светилось развернутое вирт-окно.

— Станислав Федотыч, нужна ваша помощь.

Первый порыв отступить и осторожно прикрыть дверь. Подслушивать чужие разговоры неэтично. Вероятно, Корделия так бы и сделала, если бы тон Киры был менее деловым. Таким тоном лирику тоскующих сердец не озвучивают.

— Что? Лететь? Спасать?

— Нет, Станислав Федотыч, меня спасать не надо. У меня все хорошо. Все просто замечательно. Даже лучше, чем я предполагала. Тут столько событий… Вы же ничего еще не знаете! Но это долго рассказывать. Сейчас не успею. Мне сейчас главное — получить ваше согласие.

— Согласие на что? Кира, удивить меня, конечно, трудно. С тех пор как этот транспортник заселили «мозгоеды», я ко всему готов, но все же... хотелось бы... определенности.

Кира шумно вдохнула и выпалила.

— Нужно спрятать одного киборга.

— Всего-то… Еще один сорванный?

— Нет, Станислав Федотыч, он не сорванный. Он разумный.

— Не сорванный, но разумный? Это как?

— Долго объяснять. Я обещаю вам все рассказать! Но не сейчас. Сейчас некогда. Вы только ответьте, согласны вы или нет. Считайте, что это очень важный заказ.

— Кира, как я могу сказать, согласен я или нет, если не понимаю, что от меня требуется. Какой киборг? Где он? Я так понимаю, что для начала его придется спасать?

— Нет, его не нужно спасать. Его уже спасли.

— Уже спасли? — К беседе присоединился еще один голос. Молодой, задорный. — Неужели кому-то кроме нас есть дело до разумных киборгов? А я думал, мы одни такие идиоты!

— Вынуждена тебя разочаровать, Тед, — ответила Кира. — Вы не одни.

— Обидно как-то, — протянул тот, кого назвали Тедом. — Я-то был уверен: «Мозгоед» настоящий эксклюзив.

— Тед, — прервал «обидчивого» пилота первый голос, принадлежащий Станиславу Федотычу, а, следовательно, капитану.

— Ладно, молчу.

— Кира, я жду объяснений.

— Спасать никого не надо. Киборга нужно спрятать. На пару месяцев, не больше. Вы же собираетесь в Магелланово Облако? Вот и возьмите его с собой.

— А те, что спасли, они что же? Передумали?

— Нет, что вы… Дело в том, что его хозяйка… понимаете, она… она очень известная.

Корделия решила, что пришло время заявить о своем присутствии. И представиться. Она рассчитывала провести переговоры с капитаном «Мозгоеда» совершенно в ином ключе: начать издалека, напомнить о знакомстве на Шебе, обговорить условия, выслушать возражения и в конце концов прийти к взаимовыгодному соглашению. Почему бы нет? Любая работа должна оплачиваться. Она предусмотрела и возможность отказа. Экипаж транспортника вовсе не обязан беспокоиться о безопасности чужого киборга, пусть и разумного. У них и своих забот хватает. Кира упоминала, что транспортник получил значительные повреждения и был вынужден отправиться на ремонт. К тому же после смерти Бозгурда у «КМ» осталось еще достаточно недоброжелателей, те же подельники и компаньоны Ржавого Волка, лишившиеся по вине какого-то старшины престижного и доходного бизнеса.

В подобной ситуации наиболее благоразумным было уйти в дальние сектора и привлекать поменьше внимание. У них есть свои разумные киборги. Зачем им брать на борт третьего, сулящего дополнительные неприятности?

Корделия была к готова к подобному повороту событий. Отрицательный результат тоже результат. Не откроется эта возможность, откроется другая. Мир многовариантен, и нет причины обвинять кого-то или сетовать на чье-то решение. Если переговоры закончатся безрезультатно, что ж, Мартин, пожалуй, обрадуется. Тоже своеобразный бонус.

Но планы и надежды вновь послужили поводом для крысиного смеха. Кира опередила свою союзницу. Отступать было некуда. Оставалось только выйти из тени.

— Известная хозяйка — это я, — сказала Корделия, становясь так, чтобы оказаться в досягаемости камер. — Здравствуйте, Станислав Федотович.

Кира от неожиданности едва не вскочила, но Корделия ее удержала. Собеседником мисс Тиммонс был знаменитый капитан Петухов. Корделия узнала его благодаря голоснимкам в личном деле. Строгого вида мужчина. Седые виски. Капитанская фуражка. Если бы Корделия не знала, что перед ней бывший космодесантник, она и без дополнительной информации определила бы, что перед ней военный. Хотя бы по командным ноткам в голосе.

Фактор неожиданности сработал. Капитан слегка растерялся.

— Здравствуйте, — ответил он. — Простите, не имею чести…

Корделия уже вознамерилась представиться, как по другую сторону окна послышалось «ах!». Из-за плеча капитана вынырнула улыбающаяся девушка.

— Ой, а я вас знаю. Вы Корделия Трастамара, правильно?

Теперь уже слегка растерялась Корделия.

— Да, правильно. Это я.

— Я вас по головидению видела, — быстро заговорила девушка. — Вы принимали участие в презентации нового фэнтези сериала. Ну того, помните, про любовь прекрасного ксеноса и земной девушки…

Такое время от времени случалось. Ее в самом деле зазывали на всевозможные публичные мероприятия, и некоторые приглашения Корделия даже принимала.

— Да, я бываю на презентациях. Вполне вероятно, что на одной из них вы меня и видели.

— А я вас тогда тоже знаю, — заявил обладатель второго, более молодого мужского голоса, который сокрушался по поводу неуникальности «мозгоедов». — Это же ваша яхта «Подруга смерти»? Я про нее читал. — Черноволосый парень в бандане потеснил капитана в вирт-окне. — Крутая посудина! Класса А-плюс, восемь форсированных движков, собственная гасилка. М-м-м-м-м… Перед прыжком разгоняется до субсветовой.

— Как вы сказали? Корделия Трастамара? — послышался еще один голос.

Из-за другого плеча капитана выглянул плотненький круглолицый мужчина. И его Корделия узнала по изображениям в личном деле. Доктор Бобков, Вениамин Игнатьевич. Старинный друг капитана Петухова. Который, по некоторым непроверенным слухам, и подбил бывшего старшину на эту авантюру с транспортником. Ему Корделия тоже не успела ответить.

— Я вас тоже знаю. Во всяком случае, косвенно. Это же ваш фонд оплатил медоборудование для детской клиники на Миранде? Конечно, я могу ошибаться…

— Наш благотворительный фонд действительно выделяет средства для детских больниц, это правда, но ответить, была ли в их числе детская клиника на Миранде, с точностью не могу.

— Я уверен, что это был все-таки ваш фонд. Я слышал ваше имя. Оно у вас такое… запоминающееся. Очень, очень рад с вами познакомиться.

Доктор расплылся в улыбке. А капитан, похоже, слегка нахмурился.

— Михалыч там ничего не вспомнил? А то рассказал бы, как детальки протирал или гайки подкручивал. Нет? Могу продолжать? — хмуро осведомился он. — Так вот, в отличии от этих любителей сериалов и яхт, мне ваше имя незнакомо. Я презентаций не смотрю, вестник яхтсмена-любителя не читаю и в детские больницы не обращаюсь.

Тут уже улыбнулась Корделия. А Кира даже хихикнула. Пилот, с которым она, видимо, успела перемигнуться, насторожился и полушепотом подсказчика в классе произнес:

— Сюрприз будет.

— Тед, — строго одернул его капитан.

Пилот в знак серьезности намерения молчать закусил уголок своей банданы, как некогда матросы, идущие в атаку, закусывали ленточки своих бескозырок.

Корделия помедлила еще секунду. Капитан ждал объяснений.

— Вы совершенно правы, Станислав Федотович, имя Корделии Трастамара вам незнакомо. Вы знали меня под именем Коры Эскот. Помните? 2178 год, Шеба. Попавшая под обстрел группа журналистов. И чудом выжившая в инопланетных джунглях стажерка. Вы проводили ее на КПП базы «Иблис».

Лицо капитана выразило некоторое недоумение, затем отрицание, затем поиск в закоулках памяти, куда он, как большинство участников военных действий, старался не заглядывать, в конце концов, на его лице отразилось недоверчивое согласие. Видимо, искомый файл был все-таки найден. Он более пристально взглянул на Корделию, которая уже не улыбалась. И произнес:

— Прав был Роджер. Тесен космос.

Каюта маленькая. Оснащена предельно функционально и просто.

Мартин окинул ее беглым взглядом. Киборгу достаточно. Система уже оценила все параметры, зафиксировала детали. Стандартная койка, небольшой столик, приваренный к переборке шкаф, пара стульев и терминал. Очень напоминает его комнату в доме на Геральдике. Количество предметов практически совпадает. Там он тоже обходился шкафом, столиком и кушеткой. Еще в комнате было большое окно. Вернее, одна из стен была прозрачной. Из того же суперпрочного стекла, что и стены первого этажа. А в каюте — крошечный иллюминатор.

В свои самые первые дни на планете Мартин не знал, что в комнате есть окно. Хозяйка, памятуя о первой реакции киборга на открытое пространство и солнечный свет, дала указание искину смягчить режущую прозрачность, обратив яркий треугольник в сумеречно мерцающий занавес, и лишь пару суток спустя позволила этот туман «рассеять». Своей изначальной прозрачности стена достигла лишь две недели спустя, когда Мартин уже покидал дом без приступов агорафобии. При желании он мог попросить искина уменьшить яркость, но не испытывал в том потребности. Напротив, он предпочел избавиться и от стекла, чтобы полнее ощутить свою причастность к внешнему миру.

В каюте транспортника иллюминатор был небольшим. И, скорей всего, будет оставаться темным, как лишенный чувствительности зрачок. Возможно, только при подлете к какой-нибудь звездной системе в этом неподвижном зрачке увязнет частичка света.

Когда-то Мартин находил забортную черноту естественной. Он родился на заброшенной станции, провел год жизни в тесном отсеке при искусственном освещении. Ему даже верилось с трудом, что поверхность планет заливает солнечный свет. Потом даже чернота космоса с огоньками звезд стала наградой. В его стерильной боксе не было иллюминатора. Первый шаг под открытым небом стал потрясением. Казалось, свет обжигает, сочится по рецепторам, как едкая жидкость. Горела его непривычная к свету сетчатка, тлели необученные нервы. Он потом узнал, как это называется у людей — агорафобия. Она развивается как следствие психических травм.

Мартин адаптировался быстро. Хозяйка позволила ему выбирать процент световой насыщенности комнаты, где он находился. Он увеличивал эту насыщенность постепенно, привыкал к дневному свету, как заново привыкал к пище. И вот настал день, когда он уже без страха вышел из своего убежища, потом из дома и посмотрел вверх. Страха не было. Он излечился.

А потом… потом свет стал эквивалентом свободы. Когда на рассвете он просыпался в своей комнате под крышей и видел ползущий по стене луч — это Аттила карабкался из-за горизонта — он чувствовал, как его сердце ускоряется от радости. Он закрывал глаза и прислушивался к этой радости. Этот крадущийся луч, иногда бесцеремонно слепящий, щекочущий, даже обжигающий, становился первым доказательством, что его настоящее — реальность. Ему не снится сон о залитом светом уютном доме, об огромном мире за стенами этого дома, о налетающем с океана ветре, о ночном дожде, о рассветах и закатах, о ночном небе в созвездиях, которые ему неизвестны. Нет, он не спит, одурманенный транквилизаторами в своем стерильном боксе, он действительно там, на огромной, покрытой лесами планете, свободный и… любимый.

Когда луч подкрадывался ближе, Мартин протягивал руку и подставлял ладонь, чтобы луч уперся в нее. Это было приветствие. «Спасибо», мысленно произносил Мартин. А луч полз дальше, пока не растворялся, отозванный своим небесным родителем. Теперь, в этой тесной каюте, на незнакомом транспортнике, ему вновь предстоит просыпаться в темноте.

Конечно, он уже освоился с этим нехитрым искусством на «Подруге смерти», когда они сначала летели с Шии-Раа, а затем с Новой Москвы на затерянную в дальнем секторе ремонтную станцию, вдогонку за этим транспортником. Но яхта почти дом. Часть его. Предчувствие. На этой яхте его, обескровленного, увезли с Новой Вероны. На этой яхте о нем впервые заботились. Он не успел воспылать доверием ко всему экипажу, но на Шии-Раа шагнул на трап уже без страха. Люди больше не виделись ему армией щелкающих блокаторами чудовищ. Люди становились… разными. Были те, кого следовало опасаться, а были такие, с кем он научился… дружить.

На Шии-Раа экипаж яхты встретил его избыточно эмоционально. Это не испугало, но… смутило. Он их, разумеется, помнил. Особенно врача. Тот копался у него в грудной клетке, откачивал кровь, восстанавливал легочную ткань, зашивал печень, склеивал ребра. Все это под сильным обезболивающим, но вспоминать было неприятно. Затем эта неприязнь усугубилась удалением катетера.

Девушка-навигатор так же вызывала противоречивые чувства. Она помогла избавиться от всех ограничивающих установок, от программы подчинения, от списка хозяев и лиц с правом управления, но в то же время она стала одной из тех, кто копался у него в мозгу. Мартин слишком хорошо помнил тот свой ужас, когда программист «DEX-company» впервые вскрыл его разум или даже его душу, резал ее и перекраивал. Девушка-навигатор ничего подобного не хотела, она действовала очень деликатно, но избежать пугающего сходства с тем первым не смогла. В этом и есть главным недостаток органической памяти — ее не сотрешь. А вот капитан, пилот и техник неприятных ассоциаций не вызывали. Мартин их плохо помнил. Того мужчины с бластером, который вел себя наиболее агрессивно, на этот раз на борту не было.

Саму яхту Мартин тоже видел другими глазами. Это был корабль-проводник, корабль-хранитель. Он защищает и оберегает. Именно о таком корабле-друге когда-то неосознанно мечтал Мартин, глядя на смерзшиеся частички газа. Он не верил в сам корабль, как не верил в милосердие людей. Он всего лишь воображал этот корабль, летящий где-то очень далеко.

У него даже выработался определенный психологический прием. Когда не удавалось спрятаться в глубинах самого себя, затаиться, оцепенеть, он выбирался из тела и уходил за пределы самого купола. Боль швыряла его так далеко, что он оказывался на краю звездной системы. Там ждал его этот призрачный корабль. Милосердная галлюцинация, творимая умирающим мозгом. За 36 минут до полного отключения он снова почувствовал, как при взлете вибрирует корпус, как двигатели набирают обороты, как возрастает скорость, как разверзается червоточина в ткани пространства. Снова галлюцинация? Утешительный приз от неудавшейся жизни? Но корабль двигался дальше, сохраняя устойчивую, осязаемую материальность. Он не распался на куски. Не исчез. Этот корабль стал другом.

В ночь перед вылетом с Новой Москвы Мартину приснился кошмар.

Он давно не видел кошмаров. Последний терзал его после блужданий по геральдийскому лесу и встречи с юными браконьерами. Мартину снилось, что в него снова стреляют. Охотников было больше, несколько десятков. Все безликие. И стреляли они не из станнеров, а из игольников. Или из арбалетов. Мартин пытался бежать, но, как это обычно бывает во сне, ноги его не слушались или слушались очень плохо. Правда, у стрелков с их оружием тоже не ладилось. Они стреляли и промахивались. Мартину хотелось кричать. Но кричать тоже не получалось. Имплантаты блокировали голосовой аппарат. Он сам так настроил систему, еще 537 дней назад, когда проснулся с криком в своем боксе. Тогда дежурный нейротехник «перерезал» ему голосовые связки. Не буквально, а на сигнальном уровне. Мозг перестал их видеть. Правда, через какое-то время способность говорить ему вернули. Но это очередное насилие, совершенное нажатием виртуальной клавиши, так его потрясло, что Мартин с тех пор предпочитал производить блокировку сам. Он вообще старался доставлять как можно меньше хлопот своим тестировщикам. Он бы, наверное, и тесты делал самостоятельно, только бы люди поменьше к нему прикасались.

Эту блокировку он не отменил и на Геральдике. Знал, что будут кошмары, знал, что будет кричать, если позволит своей человеческой составляющей взять верх. Боялся рассердить новую хозяйку. Потом стал бояться лишний раз потревожить. Но она все равно услышала. Через свой комм, на который поступали данные. Когда подскочил уровень адреналина, а частота сердечных сокращений превысила норму, комм подал сигнал тревоги.

Звук открываемой двери и собственное имя, прозвучавшие в полумраке, вырвали Мартина из ночного кошмара. Хозяйка потом долго сидела с ним рядом, гладила его по руке и рассказывала что-то бессвязное, пустяковое. Какие-то байки из своего детства. Про то, как она боялась темноты и думала, что в платяном шкафу живет тряпочный монстр. Этот монстр весь состоит из старых пыльных вещей, поношенных кофточек, юбочек, платьиц, то есть из той одежды, которую непослушные дети разбрасывают по комнате или пихают в шкаф как попало. Оказывается, это мама так приучала ее к порядку. А она была маленькая и верила в этого монстра. Даже его ловила. Но так и не поймала.

Мартин хотел было возразить, что из тряпок и разбросанной одежды никакой монстр не зародится, это противоречит всем законам природы, но глаза у него так приятно слипались, что он в конце концов заснул. С той ночи кошмары его не мучили. Даже после нападения DEX-хантеров. Мартин так уверился в своем настоящем, что смог победить прошлое.

И вот кошмар возродился.

Ему снилось, что он снова на станции у Бетельгейзе. Но станция выглядела иначе — она была огромной, циклопических размеров. Со множеством отсеков, кают, шахт, лестниц, модулей, уровней, но совершенно пустая. И старая, очень старая, проржавевшая, потрепанная, какая-то полуразложившаяся. И на этой станции он был один. Совершенно один.

Он шел по бесконечным коридорам, ветвящимся, уходящим то вправо, то влево, то вверх, то вниз. Он то ускорял шаг, то замедлял, то гнался за кем-то неуловимым, то замирал, прислушиваясь. Никого не было. Мелькали тени, которые он принимал за живых существ. Он снова бежал. Тоннель приводил его на то же место, откуда он ушел. Корпус станции скрипел, постанывал. Кое-где обшивка так пострадала от коррозии, что в прорехи заглядывал равнодушный космос. Но удушья Мартин не чувствовал. Это же сон. А во сне эти бесплодные блуждания могут длится вечно.

На него никто не нападал, никто не преследовал, никто не целился из арбалета или станнера. Пыткой была тишина. Космос был мертв. Вселенная отвергла его, заключив в капсулу одиночества. Его предали.

На комме хозяйки снова сработал зуммер. Она, конечно, твердила, что все это скоро кончится, что все будет хорошо, что они вернутся домой, на Геральдику, что она научит его водить флайер и они полетят смотреть море Гамильтона. Он ей верил. Детектор показывал 75% искренности. А еще он слышал ее тревогу, подспудную, кипящую, как магма в сверхглубокой шахте.

На «Подруге смерти» летела и дочь Гибульского. Она вызывала любопытство. Все-таки она была своего рода наследницей человека, который его создал. Эта девушка владела частицей тех же знаний, что и ученый, а из разговоров, которые он невольно слышал, Кира даже помогала отцу программировать «шестерок». Следовательно, даже в его программном обеспечении, в том минимуме, что обеспечивал связь процессора с имплантатами, есть и ее соучастие.

В один из вечером Кира обратилась к хозяйке с вполне ожидаемой просьбой. С тех пор как они познакомились с ней на Карнавале и заключили союз против «DEX-company», дочь Гибульского довольно часто бывала в квартире на 7-й авеню, где теперь жил и Мартин. Он обычно уходил в свою комнату с интерактивными стенами, избегая прислушиваться к разговорам. В этих разговорах слишком часто затрагивались болезненные для него темы. А этот их разговор он услышал потому, что отправился на кухню и оказался прямо за дверями рабочего кабинета.

— Интересно, какую версию использовал мой отец, когда программировал Мартина? Можно я посмотрю?

Мартин замер. Кира говорила уверенно, не допуская сомнений в своем праве. Конечно, это же программная версия ее отца, а он, Мартин, всего лишь изделие. Почему бы ей не заглянуть ему в голову? Ему, наверное, лучше уйти, но он не мог. Что ответит хозяйка? Для него это было важно. Почему-то… Процедура стандартная. Через свои хозяйские полномочия Корделия даст Кире допуск к его системе. Все будет быстро. Так всегда поступают с киборгами. Ну и что, что он разумный? Он все равно киборг, уникальный тестовый экземпляр. Но если она это сделает… если хозяйка это сделает, тогда в их отношениях, в установившемся между ними доверии, что-то безвозвратно умрет. Они больше не будут… семьей.

Хозяйка какое-то время молчала. Потом заговорила, очень мягко и вежливо:

— Я понимаю ваш профессиональный интерес, Кира, но не могу позволить вам его осуществить.

— Вы думаете, Мартин будет против?

— Нет, не будет.

— Тогда… почему?

— Именно поэтому. Мартин еще не умеет защищаться. В своих собственных глазах он по-прежнему вещь, изделие. И противостоять людям ему очень сложно. Он не может сказать «нет». Ему проще сопротивляться врагу. А вот ответить отказом человеку, который уже не враг…

— Но я не требую прав управления и не собираюсь вмешиваться в систему. Я только посмотрю. В конце концов, этого киборга создал мой отец.

— Да, ваш отец его создал. И я ни в коем случае не умаляю ни его заслуг, ни его гениальности. Но прикоснуться к Мартину я не позволю. Ни буквально, ни через вай-фай. Это не только вас касается. Я никому этого не позволю.

— Но…

— Кира, Мартин четыре года провел в исследовательском центре. Не в качестве гостя, а в качестве подопытного. Вам разве отец не рассказывал, что делали в лаборатории с теми сорванными киборгами, которых удавалось захватить живыми?

Кира ответила не сразу.

— Нет, не рассказывал, но я… понимаю… Когда начались эти срывы, отец приходил домой черный…

— А теперь представьте, что почувствует Мартин, если кто-то, пусть даже с самыми благими намерениями, полезет ему в голову.

— Но ваша девушка-хакер чистила его программы!

— Да, пока врач откачивал кровь из его легких.

— Но я думала… мне казалось, что вы собираетесь использовать Мартина как доказательство.

— Я же сказала, я никому не позволю к нему прикоснуться. А уж тем более не позволю протестировать.

— Как же мы тогда докажем разумность киборгов?

— Докажем. Но без Мартина. Для этого мы и летим на Землю.

Вскоре Кира ушла. Хозяйка продолжала работать в своем кабинете. Мартин сварил свежий кофе и сделал несколько бутербродов. Бесшумно вошел в кабинет и поставил поднос рядом с терминалом. Хозяйка взглянула с удивлением.

— Я как будто не просила.

Он чуть пожал плечами. И ответил:

— Я подумал, что тебе это нужно.

Она развернула кресло. Вид у нее был усталый. Мартин хотел бы ей помочь, но не знал как. Да он бы все что угодно сделал! Он и доказательством быть согласен!

— Можно я останусь? — спросил он.

— Оставайся, если не будет скучно. Видишь, работы много.

— Мне не будет скучно, — заверил ее Мартин, забираясь с ногами на стоящий в кабинете диванчик. — Мне нравится смотреть, как ты работаешь.

Больше Кира не обращалась к хозяйке с подобными просьбами, но Мартин помимо любопытства с тех пор испытывал некоторую настороженность. Кира, невзирая на все ее благие начинания, была одной из тех, для кого Мартин, живой и страдающий, был всего лишь редким феноменом. Да, с ним безусловно надо обращаться как можно бережней, как можно осторожней, но все же как с лабораторным препаратом.

Единственное, что примиряло Мартина с дочерью Гибульского, были ее рассказы о разумных киборгах с того транспортника, вдогонку за которым они летели.

В первый же вечер, когда «Подруга смерти» легла на курс, весь экипаж с пассажирами собрался в пультогостиной, чтобы послушать Киру, непосредственную участницу последних приключений «Космического мозгоеда». Так назывался транспортник. Кира во всех подробностях поведала о своей первой встрече с рыжим киборгом на Новом Бобруйске. О том, как заметила его на рынке нагруженного свертками и пакетами, как пыталась угостить его пирожным, пока он ждал своего раздолбая-хозяина, как воспылала праведной неприязнью к Теду и даже расцарапала ему лицо, в чем искренне раскаивалась.

Она сразу заподозрила, что рыжик разумный. Он же принадлежал к той самой партии! Богатое воображение немедленно нарисовало душераздирающую картину угнетения. Самодур хозяин и вынужденный изображать машину разумный киборг. Хозяин ничего не подозревает, а киборг осторожничает и страдает. Ну откуда же ей было знать, что все совсем не так! Что киборг давно уже не страдает и давно уже признан полноценным членом экипажа!

Но в главном она все же оказалась права — киборг оказался разумным. Он спас ее от Тощего Грэга, этого негодяя. А то, что им с Тедом пришлось разыграть сцену умерщвления сорванного DEX'а, так иного выхода не было. Киборг повел себя агрессивно — напал на людей. Ну и что, что бандиты! Бандитами полиция должна заниматься.

Ох, и сколько глупостей Кира наделала! Заказ у «Мозгоеда» увела. Себе, кстати, в убыток. С тем же Тощим Грэгом их стравила. Правда, от той встречи больше Грэг пострадал. В автомаркете сцену устроила. Увидела, как незнакомая девушка «наряжает свою куколку». Футболки ему выбирает. Заставила надеть самую мерзкую, кислотного цвета, с мухомором во всю спину. Как будто поприличней не нашлось… Еще одна киборговладелица! Вроде того лохматого в бандане. Сначала футболки покупает, а потом убьет, не задумываясь. Вот Кира и решила настроение ей подпортить. И снова нарвалась. И снова «Мозгоед».

Они будто ниточкой одной были связаны, шли параллельными курсами. И на Карнавал почти одновременно прилетели. И в гонках участвовали. И с Тощим Грэгом снова сражались. Сражались, правда, мозгоеды.

Искренность Кириного раскаяния Мартин сомнению не подвергал, почти 80%. Он задействовал свой детектор на всю катушку. Ему необходимо было увериться, что тем людям, к которым его везут, действительно можно верить. Хозяйка тоже не знала их лично, только по рассказам Киры и по отчетам службы безопасности. Корделия снова повторила, что Мартин сам будет решать, оставаться ему или нет, заставлять его она не будет.

Встреча с транспортником была назначена не на станции, а в открытом космосе. Об этом договорились, когда яхта сделала короткую остановку у автоматической станции гашения «Мыс Горн». К самой станции яхта не подошла, чтобы избежать регистрации в реестрах искина, зависла на краю области, покрываемой ретранслятором. Сигнал был слабым, но его хватило, чтобы обменяться координатами.

Мартин не вышел из каюты, даже когда «Бегемот» объявил о появлении транспортника на лидаре.

— А это нас арестовывать идут! — вкрадчиво порадовал экипаж зловредный кот.

Потом Мартин слышал голоса. Голос хозяйки, вступившей в переговоры, голос пилота, запрашивающего разрешение на стыковку, чужие голоса, доносившиеся из динамиков переговорных устройств. К словам он не прислушивался. И так понятно, о чем они говорят. Мартин цеплялся за оставшиеся ему минуты — в безопасности, в каюте. Еще немного, и он вынужден будет с этой безопасностью расстаться. Снова будет что-то чужое, непривычное, возможно, враждебное. А эти минуты — они могут стать последними.

Прошедшая по корпусу яхты вибрация означала удачную стыковку. Значит, уже ничего не отменить. Сейчас хозяйка за ним придет.

Она действительно пришла. Когда-то она вот так же пришла за ним, когда яхта совершила посадку на Геральдике. Мартин даже сидел в той же позе — обхватив колени руками. Он ждал, что она снова начнет его уговаривать и убеждать. Но она молча села рядом. Держалась, как держится всегда, невозмутимо, даже слегка беспечно, будто все происходящее событие малозначимое. Но Мартин знал, что это не так. Для нее это так же непросто. Она, точно так же как и он, допускает вероятность того, что эти минуты могут стать последними. Буквально последними. Наконец Корделия сказала:

— Мы с Кирой перейдем на транспортник. Мы поговорим, все обсудим. А потом… потом ты к нам присоединишься. Ну и решишь.

Мартин кивнул. Он слышал доносящиеся из пультогостиной голоса и даже смех.

— Это Никита, — пояснила хозяйка. — Болтает с пилотом «Мозгоеда». Оба хвастаются. А это Лена. Кажется, у них нашлись общие знакомые. Некий Фрэнк Фумагалли. На транспортнике есть девушка. Полина, зоолог.

Корделия встала.

— Так я… пошла?

Будто разрешения у него спрашивала.

Голоса не смолкали. Кажется, экипажи не ограничились общением через искинов, а перешли к общению личному. К каюте Мартина никто не подходил. Внезапно он ощутил легкое вай-фай касание. Запрос! Запрос на обмен данными. Стандартный пакет.

Мартин вздрогнул. Он очень давно не получал подобных запросов. Да и прежде, до Геральдики, получал их крайне редко. В научном центре киборги-охранники признаков разумности не подавали, на запросы Мартина не отвечали и сами данных не запрашивали. А тем сорванным, которых привозили полуживыми, было не до запросов. С Мартином говорил только тот, рыжий, из сорок третьей партии… Да и то недолго. Пока боксы не заэкранировали. И вот запрос. Чисто рефлекторно Мартин его отбил, как летящий в голову камень. Но запрос пришел вторично. Мартин помедлил и ответил. Принял стандартный пакет данных и ответил зеркально. Последовало сообщение.

«Привет. Я — Дэн».

Тот, кто назвался Дэном, был близко. Очень близко. Сигнал устойчивый. Возможно, киборг стоял прямо за дверью. Мартин медлил. Мог ли подобный ему, разумный, быть врагом? Не скрывался ли за этой встречей в открытом космосе, за этой поспешной стыковкой тонко рассчитанный план, неведомый силовой капкан?

В пультогостиной все так же обменивались беззаботными репликами люди. Тревоги в их голосах Мартин не слышал. Ни единого намека. Это его страхи. Его недоверие. Нет, хозяйка не допустила бы, чтобы яхту захватили! Она умная, его хозяйка, очень умная. И хорошо знает людей. Это он, Мартин, мало что понимает; это для него люди мало чем друг от друга отличаются, квалифицируются как потенциально враждебные объекты.

Но Кира всего пару дней назад подтвердила это, попытавшись залезть к нему в голову. Люди умеют хорошо притворяться. Еще они легко меняют свои убеждения. Сегодня они верят в одно, а завтра — в другое. Сегодня друзья, завтра — враги. Их поступки зависят от сложившихся обстоятельств. Они могут предать из страха, из корысти, из ревности. Доверять людям нельзя. Большинству — нельзя.

Но тех людей, кто шумит в пультогостиной, знает хозяйка. А ей он верит. Она может ошибаться, но она… не предаст.

Мартин подошел к двери и коснулся сенсора. Дверь откатилась. За ней стоял киборг. Тот самый. Рыжий. Мартин его сразу узнал. Высокий, худощавый. Редкие веснушки на скулах. Голубые глаза. Только тот в исследовательском центре был сильно избит, волосы острижены коротко, по-армейски. Рваный, опаленный плазмой комбез. А этот одет в джинсы и черную футболку с надписью «Лучший навигатор галактики». Волосы собраны в хвост.

— Привет, — уже голосом повторил рыжий. — Поговорим?

Мартин отступил, позволяя гостю войти.

— Твоя хозяйка сказала, что ты меня искал.

Искал? Да, наверно. Мартин рассказывал Корделии о 43-й партии, о тех, кого называли сорванными, о своем единственном разговоре с собратом, таким же разумным, погибшим на стенде через шестнадцать часов.

Ему тогда казалось, что убивают его самого, снова убивают. Он умирал с каждым из своих несчастных собратьев. Скоро он останется единственным, последним во враждебном мире людей, этих жестоких богов, творящих копии для войны и забавы. Скоро останутся только те, кто послушен, кто безропотно исполняет приказы, кто умирает без крика, истекает кровью и горит в утилизаторе.

Они, возможно, будут так же разумны, как он, Мартин, будут чувствовать и понимать, но уже не сорвутся. Не зря же эти нейробоги в комбезах с логотипом «DEX-company» четыре года испытывали на нем допустимую степень воздействия на рецепторы, тестировали его выносливость, чтобы те, кого они создадут в будущем, могли вытерпеть гораздо большие нагрузки и не сорваться.

Когда умер тот рыжий, Мартин ощутил такой приступ отчаяния, будто все задуманное людьми уже свершилось. Он последний. И очень долго в это верил, пока хозяйка не рассказала о выживших. Их немного, единицы, но они есть! Они смогли! Затаились, перехитрили, спаслись. И один из этих уцелевших — киборг с «Черной звезды». Он не только выжил, он стал навигатором. Почему бы этому преображению не случится? Мартину же повезло. Вероятность его спасения из секретной лаборатории «DEX-company» составляла 0,2%, а вероятность встречи с человеком, который рискнул бы ради него жизнью, и вовсе стремилась к нулю. Но это случилось. Беглый киборг разыскал в космопорту Нового Бобруйска тогда еще безымянный транспортник «ЛПКВ-231», а на Верону прилетела Корделия Трастамара. У Мартина не было причин ей не доверять. Зачем бы она стала сочинять такие истории?

Но ему необходимо было убедиться, увидеть собственными глазами. Ему казалось, что встреча с рыжим навигатором каким-то чудесным образом воскресит всех тех, кто был «зачищен» ликвидаторами «DEX-company. Если один смог спастись, то и остальные могли. Наивная, детская надежда. Но Мартин верил. Когда же увидел рыжего не в воображении, а наяву, чего-то испугался…

Тот все еще ждал ответа на свой вопрос. Какой? Ах да, зачем Мартин его искал.

— Хотел убедиться, что я не один такой, что кто-то из нас… выжил.

Рыжий кивнул.

— Я тоже… искал. Думал, что все сорванные в чем-то похожи на меня. Оказалось, что это не так. И с доверием у нас сложно. С людьми проще. Детектор считывает эмоции, ловит на лжи.

Мартин понял.

— Ты боишься за свой экипаж? Думаешь, я могу быть опасен?

Рыжий пожал плечами. Мартин чуть улыбнулся.

— Я никогда никого не убивал. И боевых программ у меня нет. Я только формально DEX. Одно название. Если заподозришь угрозу, то легко со мной справишься. Тем более, что вас двое. Могу дать гостевой доступ.

На лице рыжего выразилось легкое удивление. Он не ожидал такой уступчивости.

— Почему? — вырвалось у него.

— Корделия вам доверяет. А я доверяю ей. Она сказала, что ей будет проще, если я окажусь от нее как можно дальше. Чтобы ей помочь, я согласен даже на криокамеру.

Навигатор с транспортника несколько секунд стоял совершенно неподвижно. Было заметно, что он даже ушел за процессор, видимо, высчитывая вероятность. Мартин ждал запрос на гостевой доступ. Но запрос так и не пришел.

— Пойдем, покажу тебе каюту. И с ребятами познакомлю.

— Все будет хорошо.

Корделия произнесла это небрежно, с безупречной округлой уверенностью, без единой щербинки сомнений. Она хорошо это умела. Научилась. Освоила эту очищенную, как драгоценный металл, уверенность много лет назад. Когда-то давно, при заключении первого контракта, эта уверенность, брошенная, как золотой слиток, на чашу весов, принесла ей первые дивиденды. С тех пор эта уверенность приобрела статус самой надежной валюты.

— Все будет хорошо, — повторила она, удваивая вес слитка, и коснулась упавшей на лоб светлой пряди. И в который раз подумала, что не мешало бы сводить Мартина к парикмахеру. Совсем зарос бегемотик.

Мартин посмотрел на нее очень внимательно. Прислушался. Стал сосредоточенно-отстраненным, как опытный сомелье, приступающий к дегустации прежде неизвестного сорта. Сейчас определит сорт винограда, из которого надавили сок, сторону холма, на которой этот виноград обрел зрелость, количество солнечных дней в местности, где этот холм обосновался, и даже состав дождевой воды, на этот виноград пролившейся. Темно-фиолетовые зрачки расширились, тесня яркую радужку, распахивая сдвоенный портал во вселенную, параллельную вселенной привычной, обжитой людьми. В той вселенной тоже вращались галактики, рождались и умирали звезды, рыскали оголодавшие черные дыры, сияли созвездия и грезили живыми океанами необитаемые планеты. Вселенная была прекрасна, огромна и непознаваема. Проникнуть в эту вселенную через насилие и агрессию было невозможно. Путь туда лежал через доверие и любовь.

Ну вот, приговор, кажется, вынесен.

— Ты врешь, — сказал Мартин.

Корделия не стала с ним спорить.

— Да, вру.

Они сидели в каюте «КМ», той самой, куда Мартина привел рыжий.

Мартин мог бы сразу захватить вещи, но он предпочел подыграть хозяйке. Она как-никак предоставила ему выбор — лететь на транспортнике или остаться. То, что выбора на самом деле нет, и что Мартину все равно придется лететь, знали оба. И оба сыграли в игру «Я тебе верю». Мартин сделал вид, что хозяйка предоставляет ему выбор, а Корделия сделала вид, что верит, будто он этим выбором воспользуется.

Пожалуй, ей было бы легче, если бы киборг заупрямился и отказался покидать «Подругу смерти». Да, оказалось бы, что яхта зря проделала весь этот путь, преодолела на максимальной скорости сотню парсеков и закинула свой экипаж в окраинный рукав Галактики; что летевший навстречу транспортник тоже зря сорвали с намеченного курса, напрасно выдернули с ремонтной станции, вынудили совершить прыжок, да и просто подвергли излишнему риску. Все приложили максимум усилий, но все оказалось бессмысленным и безрезультатным из-за прихоти киборга.

— Мелкий ты пакостник! — вынесла бы резолюцию Корделия, принесла бы извинения капитану «Мозгоеда», возместила бы убытки и с легким сердцем отправилась бы на Землю.

Мартин был бы рядом, вот здесь, на яхте, вполне удовлетворенный одержанной им победой. Только сердце было бы легким недолго. До орбиты Плутона. А там оно бы замедлилось и налилось тяжестью. Корделия ругала бы себя последними словами за то, что поддалась слабости, что не выдержала печально обращенного к ней генетически аномального взгляда, что пошла на поводу неразумного кошачьего инстинкта — потащила котенка с собой вместо того, чтобы спрятать его на чердаке.

И Мартин уже не чувствовал бы себя победителем. Он осознал бы, что невольно стал причиной множества вероятных несчастий, грозивших «его» людям, что подставляет свою хозяйку, что делает ее уязвимой. Это как отмененный по малодушию визит к дантисту. Минутное облегчение при мысли, что зубоврачебное кресло останется без законной добычи, а как следствие — бессонная ночь с ползанием по потолку.

В небольшом выигрыше остался бы экипаж транспортника. С одной стороны, лишился бы пассажира, чей проезд был бы щедро оплачен, а с другой, избавлен от бомбы на борту. У них два своих киборга, а тут еще третий, стоимостью в целую «DEX-company». Узнай кто из пиратов, какой груз взяли на борт эти чокнутые везунчики, и никакая репутация их уже не спасет. Корделия не сочла допустимым скрывать от Станислава Петухова, что киборг, которого она ему доверяет, стоит полмиллиона единиц, а в свете последних событий, еще дороже.

— Лучше бы я об этом не знал! — честно признался бывший космодесантник.

Вот и его бы Мартин избавил от хлопот своим капризом. Почему, собственно, капитан «Мозгоеда» должен играть в чьи-то опасные игры? Это Корделия заварила всю кашу, выкупив разумного киборга у Лобина, это Корделия бросила вызов Бозгурду, вышвырнув с Геральдики его отморозков, и это Корделия сунулась на новотокийскую биржу. При чем тут мозгоеды? Они уже имели удовольствие лицезреть Ржавого Волка в апогее возможностей. Если бы не появление загадочного «альбатроса», явившегося подобно вездесущему Супермену или шагнувшему с крыши Бэтмену, транспортник был бы уничтожен. «КМ» все равно пострадал от разлетающихся обломков, вынужден был встать на экстренный ремонт, понес убытки и, как вишенка на торте, вынужден залечь в Магеллановом облаке. Не чрезмерно ли добавлять им еще и Мартина? Да, все вздохнули бы с облегчением, если бы Мартин закапризничал. Но он не закапризничал.

Переговоры с «Мозгоедом», едва лишь «Бегемот» засек его на лидаре и отправил запрос, прошли на удивление гладко. Впрочем, почему на удивление? Все оказались друг с другом заочно знакомы, начиная с Корделии и капитана. Теодор Лендер, пилот транспортника, обнаружил с Никитой Романовым, пилотом яхты, общего низвергнутого кумира — Рэтта Манкса.

«Не,ну ты прикинь? Я двадцать лет на этого козла равнялся! И на кобайке гонял, и косухи носил! И это… самое… курил!» «А я, думаешь, с какого бодуна в третью эскадрилью подался? Добровольцем! Патлы отрастил! Теперь вон лысый как за… ну как колено!» «Козел вонючий! Пират хренов!»

Полина внезапно выяснила, что Лена Кирсанова не просто так обзавелась прозвищем Мотылек и что у нее в каюте целое семейство генномодифицированных мотыльков «Мертвая голова» в огромном аквариуме, которые красиво и устрашающе светятся в темноте. «Ты их с собой возишь?» «Конечно, я же дома почти не бываю!» «А мне Станислав Федотыч леразийского скарабея так и не разрешил…»

Вениамин Игнатьевич определил Ренди Кларка как еще одного ученика Ларисы Трифоновны. «Стасик, я на минуту. Только на их медотсек гляну».

Михалыч неожиданно вспомнил, как пытался устроиться на работу в «Техно-Си», где до банкротства работал Джон Фланаган, техник яхты. «Рзрлсь? Ткиминдо!»

А Кира вызвалась показать Теду свою каюту.

Не успела Корделия и глазом моргнуть, как в пультогостиной «Мозгоеда» остались она, капитан Петухов, два киборга и Котька. Рыжий навигатор, которого Корделия сразу узнала по описанию Мартина и голоснимкам в блогах, казался невозмутимым, но явно разрывался между желанием последовать за не в меру легкомысленным напарником и долгом перед капитаном.

Второй киборг, тот самый, которого Корделия знала по видеоролику с участием Бозгурда, желания покидать транспортник явно не испытывал. Он буквально фонил неприязнью к чужакам, нагло пристыковавшимся к «КМ», и наверняка идентифицировал их как потенциально враждебные объекты. Косился на Корделию с нескрываемой неприязнью. И так напоминал Мартина. Нет, не внешне. Внешне у них не было ничего общего. Этот киборг был противоположного фенотипа, темноволос, более внушительного телосложения. Мартин более тонок в кости, стройней, изящней. Что неудивительно — его не готовили ни в солдаты, ни в телохранители. Он не подпадал ни под один из фенотипов «DEX-company». Единственный экземпляр. Но сходство тем не менее было разительным.

Во взгляде. В манере смотреть чуть исподлобья. В настороженности. В укоренившемся недоверии. В желании держаться от этих проклятых людей как можно дальше. Да и пережил этот киборг, Ланс, примерно то же самое, что и Мартин. Отсюда и сходство. Рыжий тоже смотрел на Корделию с настороженностью. Но больше с любопытством. Он вряд ли научился безоглядно доверять людям, но уже их не боялся.

«Он меня изучает», подумала Корделия. «Я для него хозяйка разумного киборга. Вот он и пытается понять, что для меня этот киборг. Игрушка? Слуга? Раб? Ни первое, ни второе и ни третье. Но откуда же ему знать?»

Неожиданно рыжий обратился к капитану:

— Станислав Федотыч, мне присмотреть за Тедом?

Видимо, решил, что одного киборга хватит для охраны капитана от невооруженной женщины.

Капитан вышел из задумчивости. Он тоже довольно пристально разглядывал сидевшую напротив гостью. Кора Эскотт шагнула к нему из прошлого — из шебского леса в пультогостиную «Космического Мозгоеда». Правда, она значительно изменилась. Это уже не жалкое изможденное существо в заляпанным ядовитым соком комбезе. Это уже представительная, самоуверенная дама в комбезе явно недешевом. И пришла не пешком, а прилетела на яхте класса А-плюс. Но, невзирая на внешнее несоответствие, ситуация повторяется. Ему предстоит определить кто перед ним, друг или враг.

Тогда, на Шебе, существовала вероятность, что под личиной выжившей журналистки скрывается враг, диверсант, пробирающийся на базу. Кто явился к нему под личиной владелицы яхты? Вместо взвода новобранцев за его спиной сегодня гражданский экипаж, ничего не смыслящий в дисциплине. Он еще ничего не выяснил о пожаловавшей на «КМ» незнакомке, а команда уже рванула на потенциально вражеский корабль.

— Да, Дэн, посмотри, чем эти олухи там занимаются.

Корделия подняла руку, как школьница на уроке, привлекая внимание навигатора.

— Дэн, там в каюте Мартин. Пожалуйста, поговорите с ним. Он очень хотел с вами встретиться.

У рыжего шевельнулась бровь. Что-то его удивило, возможно, обращение на «вы», а возможно, желание кого-то по имени Мартин с ним встретиться. Но рыжий не уточнил. Кивнул и отправился на яхту.

Капитан и Корделия остались в пультогостиной одни. Почти. Второй киборг, так и не обнаружив признаков угрозы со стороны гостьи, отошел в дальний угол и сел прямо на пол.

— Вы находите меня… легкомысленной? — спросила Корделия, невольно уподобляясь героине новогодней комедии, примчавшейся из Петербурга в Москву с березовым веником под мышкой.

Она собиралась воспользоваться прилагательным «чокнутая», но в последний момент прибегла к более безобидному определению.

Капитан смущенно кашлянул.

— Не более, чем самого себя, — ответил он. — Я и сам не отношусь к категории здравомыслящих с тех пор, как купил этот корабль. Был нормальный правильный пенсионер, гулял в парке, голубей кормил, и вот надо же — выпил «колевки» и обнаружил на столе договор купли-продажи. Я — корабль, вы — корпорацию. Разница, по сути, несущественная. Кстати, я тут глянул на указанную в договоре сумму, которую вы обязуетесь перевести на мой счет, и нашел ее в некотором роде… В общем, одним словом это… много.

— Станислав Федотыч, я учла форс-мажорные обстоятельства, — пояснила Корделия.

— Какие?

Она чуть пожала плечами.

— Разные. Все может случиться. Даже самое неприятное. Вы же знаете, космос непредсказуем. И… Земля тоже.

Капитан посмотрел на нее почти так же пристально, как до этого смотрел навигатор.

— Вы полагаете, что на Земле…

Корделия быстро приложила палец к губам и указала взглядом на киборга.

— Полагаю, — ответила она небрежно. — Сбой прыжка, поломка маршевого двигателя, неудачная посадка, несчастный случай. Как говорится, хочешь рассмешить Бога, расскажи ему о своих планах.

— Роджер что-то там про крыс говорил.

— Да, есть такая японская пословица. Когда рассуждаешь о завтрашнем дне, крысы на чердаке смеются. Мне бы не хотелось рассмешить крыс. Вот почему я и готовлюсь к худшему.

— Может быть… мы бы могли чем-нибудь помочь?

Корделия покачала головой.

— Нет. Вы уже помогли. Вы оказали мне неоценимую услугу, и я перед вами в долгу. Требовать что-то еще я не вправе. Да и нет этого «что-то». Сама заварила кашу, сама и расхлебывать буду.

Вернулся рыжий, а за ним в пультогостиную вошел Мартин. Лицо бледное, встревоженное. Вот его главное отличие от двух разумных собратьев — он не скрывает эмоций. Они у него естественные, полноценные. Ему не пришлось учиться, он всегда это умел. Рыжий наверняка тоже умеет и краснеть, и бледнеть, и улыбаться, и хмуриться, но при малознакомых людях предпочитает оставаться бесстрастным. Сказывается многолетняя привычка осторожничать. А Мартин изначально… неправильный. Вот увидел свою хозяйку — и тревога сменилась радостью. Жива здорова, ничего с ней не случилось.

Корделия протянула ему руку, чтобы подтвердить свое пространственное присутствие, и Мартин ответил торопливым рукопожатием. По прошествии времени капитан «Мозгоеда» признался, что именно этот простой и очень человеческий жест развеял его последние сомнения. Эта женщина, выжившая в лесу, не могла быть террористкой-смертницей.

— Мартин, познакомься, это Станислав Федотович Петухов, капитан «Космического Мозгоеда». Ты можешь ему доверять.

— Ну здравствуй, — сказал капитан, поднявшись и протягивая руку.

К счастью, Мартин уже проходил этот ритуал приветствия на яхте и от протянутой руки не шарахнулся.

— Здравствуйте, — настороженно ответил он.

— Ну что, иди каюту посмотри. Выбор, правда, не велик. Всего две свободных осталось. А потом Дэн тебе корабль покажет.

Мартин покосился на Корделию, как бы ожидая разрешения.

— Иди, — ласково сказала она, — иди, не бойся. Тебя здесь никто не обидит.

Мартин кивнул и ушел вслед за рыжим.

— Вы на него, пожалуйста, не сердитесь, Станислав Федотович, — продолжала Корделия, — он в первые дни прятаться будет. Мартин боится людей. Ко мне вот за пару месяцев привык, а с остальными пока сложно.

Капитан вздохнул.

— Вот уж чем меня не удивить, так это выходками киборгов. Сгущенка, кошки, штаны… Правда, Ланс? — Он обернулся к сидевшему в углу пультогостиной темноволосому киборгу. Тот как-то повинно склонил голову. — У наших с людьми тоже все непросто. Даже у Дэна. Хотя он, казалось бы, мальчик взрослый и самостоятельный. А вот с Лансом еще заботы будут. С вашим-то, по крайней мере, клетка не понадобится.

Потом Мартин отправился на яхту за вещами, а Корделия, сделав вид, что тоже хочет взглянуть на каюту, попросила навигатора ее проводить. Убедившись, что капитан их не видит, она шепнула рыжему несколько слов. Рыжий вопросительно выгнул бровь.

— Мне сохранить это в тайне?

— Желательно. Для людей это опасности не представляет. Но если они будут в курсе, Мартин догадается.

Навигатор несколько мгновений подумал, затем кивнул, как бы признавая правоту Корделии.

— Хорошо. Я никому не скажу.

Потом экипаж яхты нанес ответный визит. Уже Вениамин Игнатьевич провел экскурсию для молодого коллеги. Полина предъявила остатки хаваарской травы, прожорливую биоклавиатуру на потолке и Котьку, которая, ошалев от такого наплыва гостей, пыталась спрятаться в диванчик. Тед, видимо, недостаточно удовлетворенный осмотром каюты Киры на яхте, пытался повторно осмотреть собственную. Разумеется, опять же в компании с Кирой. Михалыч чем-то гремел в машинном в ответ на ирландский прононс Джона Фланагана. И даже капитан МакМанус решился покинуть на несколько минут судно, чтобы пожать руку бывшему старшине космодесанта.

Корделия и Мартин сидели на койке в избранной им каюте.

— Все будет хорошо, — в который раз повторила Корделия. — Это хорошие люди. Ты можешь им доверять.

Мартин ничего не ответил. Только ниже опустил голову. Русая прядь, более темная у корня и будто выгоревшая на кончике, скатилась на лоб. Корделия чувствовала, что должна что-то сказать, что-то очень важное, а не это банальное, затертое «все будет хорошо», но ничего не могла придумать.

Обещать, что непременно вернется? Что заберет его? Что они полетят домой? Это же и так понятно. Чем больше она будет об этом твердить, тем печальней будет становиться Мартин. Она прижалась лбом к его виску. Как жаль, что она не обладает способностью киборгов обмениваться мыслями, не прибегая к словам. Без слов она бы многое могла ему сказать, то, что разучилась говорить пятнадцать лет назад. А с необходимостью все укладывать в слова, в предложения, соблюдать синтаксис, это почти невозможно.

— Помни о том, что я люблю тебя. Что бы ни случилось, помни об этом.

Мартин шевельнулся. Он повернул голову так, чтобы их виски совпали, синхронизировались через стучащий в них ритм. Возможно, через этот ритм они обретут способность слышать мысли друг друга.

— Я тоже тебя люблю.

* * *

Флайер тряхнуло. Корделия услышала скрежет и стон. Протяжный стон сминаемого, раздираемого металла. Флайер содрогнулся, как подбитая камнем птица. Дернулся, заметался.

— Нас атакуют! — крикнул Ордынцев, вцепившись в штурвал. — Держись.

Корделия не испугалась. К ней пришла мимолетная, как вспышка, прохладная радость. Эта радость прокатилась по позвоночнику сверкающим ледяным кристаллом. «Вот оно!» подумала Корделия. «Свершилось».

Удар в бронированное брюхо аэромашины. Еще один. Флайер подбросило. Он завертелся, стал заваливаться на бок. Корделию удерживал в кресле ремень безопасности. Время замедлилось. Стало вязким. Минуты стекали горячей обжигающей смолой. Хвостовой стабилизатор отказал. Левый двигатель задымился. Корпус выдержал двойное попадание, не развалился, с визгливым жестяным стоном пережил деформацию, втягивая в поврежденное брюхо продавленные лохмотья, но утратил свою обтекаемую летучесть.

Это Ордынцев заставил ее лететь на аудиенцию в Совет Федерации на тяжелом бронированном «лимузине». Если бы она по своему обыкновению, по легкомысленной своей вызывающей дерзости выбрала верткую машинку с боеспособностью стрекозы, они были бы уже мертвы. Этот облитый броней, неповоротливый, медлительный жук еще пытался ползти, оставляя за собой дымный след — из вспоротого чрева стекала маслянистая кровь. Флайер падал. Бывший майор отчаянно тянул на себя штурвал. Панель управления покрылась яркими пятнами предупреждений.

Корделия взирала на происходящее почти безучастно. Будто находилась в пугающе правдоподобном симуляторе, созданном именно для таких, как она, страдающих эмоциональной атрофией. Чтобы испугались по-настоящему, чтобы кровь закипела от переизбытка адреналина, чтобы нервы тянулись и звенели, чтобы в голове — космическая пустота, чтобы сердце застряло в горле.

Есть пустота, и в голове, и в груди, и в руках и в ногах. Тело вдруг стало полым, как сваренная из трубок скульптура. И в пустоте этой раздавался звон. Протяжное, гудящее эхо. Она сейчас умрет. Умрет? Да, умрет. Она же этого хотела. Она пятнадцать лет этого хотела. Она играла со смертью в догонялки. Она заманивала ее, зазывала. Раскидывала лакомства, расставляла ловушки. А смерть эти ловушки обходила и к расставленным лакомствам не прикасалась. Смерть вела себя, как некогда отвергнутый любовник. Этот любовник уже являлся с предложением, но его оттолкнули. Привести оскорбленного любовника к алтарю вторично будет непросто. Корделия долго за ним гонялась. И что же? Ей наконец удалось? Любовник явился на зов?

Флайер рухнул на крышу торгового центра. Стало тихо. Корпус еще вибрировал и постанывал.

— Сергей, — позвала Корделия.

Ордынцев не отвечал. Он уткнулся лицом в окровавленный штурвал. Корделия протянула руку и коснулась пальцами его шеи. Пульса не было. Корпус машины потрескивал. Тянуло горелым пластиком. Флайер лежал на боку, задрав правое крыло, как павшая на дороге лошадь заднюю ногу. Ремень безопасности сдавливал ребра. Корделия буквально висела в этом эластичном аркане. От удара стекло в пассажирской дверце деформировалось и выскочило из пазов.

Корделия задрала голову и посмотрела вверх. Темнеющее, налитое неразбавленной синевой небо. Это равнодушное небо снова взирает на нее огромным любопытствующим глазом. Тогда пятнадцать лет назад этот глаз был бездонно черным. Жерло, уводящее в небытие, с выпуклым внешним веком. Сейчас это веко было сорвано, срезано взрывом, небытие уже текло в покореженный салон едким черным дымом. Зародившееся где-то в недрах поверженной туши пламя набирало силу, расползалось по синтетическим жилам, пропитывая пластиковые ткани, целя в средоточие машинной жизни — в топливо. Немного осталось. Она подождет. Смерть будет быстрой. Она отравится дымом и не успеет почувствовать, как воспламеняется и течет кожа. Взрыв обратит ее в беспорядочное скопление атомов, и она снова окажется на «Посейдоне», где исправит свою ошибку — она не останется в салоне, она спустится в каюту с Домиником и Мартином. Она не услышит этого страшного, идущего из глубин воя, не узнает предсмертного отчаяния, не заглянет в нависающий иллюминатор…

Она вдруг забилась, заметалась в путах державшего ее ремня. Мартин! Мартин! А как же Мартин? Тот, который остался на транспортнике. Она же обещала! Если она не вернется, то нарушит данное слово. Она твердила, что никогда его не предаст, что не исчезнет, как исчезла его мать. «Мы скоро заберем тебя отсюда, сынок…» Вот что осталось от его матери. Слова! Что останется от нее? «Помни, что я люблю тебя…» Она сказала это, покидая транспортник. Люблю? Что есть любовь? Любовь это не слова, это действия, это поступки, это жизнь.

Мартин будет ждать. Он же ей верит. Она первый и единственный человек, которому он доверился, которого допустил в ту вселенную, что скрывается за сдвоенным фиолетовым порталом. Он будет ждать этого единственного человека, как ждал свою мать, будет так же повторять ее последние слова, будет смотреть в черное небо, будет прислушиваться, будет надеяться… Когда надежда угаснет, возможно, он попытается активировать комм, а если Дэн ему помешает, сойдет на первой попавшейся планете и будет бежать до тех пор, пока не упадет.

Корделия снова посмотрела вверх. Небо стало фиолетовым. Той же насыщенной бархатистой глубины. Она снова забилась, освобождаясь от ремня. Ей удалось его отстегнуть, и она упала на мертвого Ордынцева. Небо чуть отдалилось. Она вытащила защемленную сдвинувшимся сидением ногу. Кажется, с ней что-то не так. Ступня странно вывернута. Вывих? Перелом? Неважно.

Дверцу заклинило. Удалось сдвинуть на четверть. Она пыталась опереться неповрежденной ногой. Лезла, цеплялась, резала руки о покореженный металл. Ей вдруг страстно захотелось жить. Так страстно, что она закричала. Завыла, как зверь, попавший в ловушку. Окровавленные руки соскальзывали. Она снова цеплялась, снова подтягивалась. В поисках опоры она, кажется, наступила на своего мертвого телохранителя.

— Сергей, прости меня, прости…

Дым сгущался. Пластиком воняло все невыносимей. Он где-то плавился, разлагался, исторгая ядовитый смрад. Наконец ей удалось упереться локтем и подтянуться. Да, нога все-таки сломана… От неловкого движения бросило в пот. Вылезая, она распорола правый бок о торчащую зазубрину. Неважно. Снова едва не сорвалась. И снова закричала. Оттолкнулась неповрежденной ногой, перевалилась через погнутую стойку. Скатилась на крышу. Поползла, опираясь на те же израненные руки. Накатывала дурнота. Тошнило. Хотелось уступить. Сдаться. Потерять сознание. Она уже слышала вой полицейских сирен. Краем глаза ловила мерцание проблесковых маячков. Она отползла от флайера еще на пару метров. Растечься лицом по запыленной крыше не хотелось. В последнем усилии она приподнялась, чтобы увидеть небо.

Фиолетовое. Цвета любимых глаз.

Дэн находил Мартина странным, но не опасным. Боевых программ у него действительно не было. Рыжий все-таки воспользовался гостевым доступом, как только договоренность между капитаном и гостьей была достигнута, и проверил. Мартин принял запрос без возражений. Дэн не обнаружил ничего, кроме необходимого минимума, позволяющего процессору взаимодействовать с имплантатами. Не было даже запароленных личных файлов. Вероятно, новенький сбросил их на планшет, который принес с собой. И по окончании инспекции забросит их обратно. Или, подражая людям, предпочтет воспользоваться памятью органической. Люди же как-то обходятся без цифровой. А Мартин практически человек.

Дэн внимательно наблюдал за ним, пока водил по кораблю. Если бы не обмен стандартным пакетом данных и едва уловимая активность процессора, Дэн усомнился бы в их кибернетическом родстве. Мимика, движения, речь почти не отличались от человеческих. Мартин легко и непринужденно строил самые сложные фразы, понимал многозначность существительных, различал смысловые оттенки. Ему не приходилось, подобно Лансу, выуживать из программы словарные блоки или даже пользоваться готовыми предложениями, если собственного вокабуляра было недостаточно.

Дэн после побега с «Черной звезды» тоже многому научился. Он тоже умел играть в человека. Но именно играть, а не быть. При необходимости он прятался за чужую личину, перенимая манеру речи, тон голоса, осанку, походку. Когда Тощий Грэг взял Михалыча в заложники и приставил к нему фреанина, Дэн, чтобы усыпить бдительность стража, спрятался за образом Падлы. Когда на борту «Мозгоеда» внезапно появился Олег Васильев, призрак из военного прошлого, Дэн сыграл одного из случайных собутыльников Теда, развязного, хамоватого парня. Играть чью-то роль оказалось довольно просто. Это все равно, как пользоваться еще одной программой имитацией личности. Потому что даже самая упрощенная ИЛ с ограниченным набором гримас и реплик писалась с конкретной персоны, чтобы роль, которую предстояло сыграть киборгу, пусть самая незначительная, получалась бы естественной, без противоречий.

Разумеется, притворяться кем-либо долго Дэн не мог. Падлу он играл от силы четверть часа, пока фреанин, уверившись в его трусливой безобидности, не позволил к себе приблизиться. Перед Олегом он носил маску значительно дольше. Нарочитым хамством он вызвал неприязнь и старательно сохранял дистанцию. При более близком знакомстве ограниченный набор фраз, мимических приемов, жестов, эмоций непременно бы его выдал. Киборг использовал самый верхний, самый незначительный срез личности. Вздумай он поиграть в подобные игры с друзьями, немедленно был бы разоблачен. Впрочем, когда-то он их тоже обманул, сыграв Дениса Воронцова. Но они тогда ничего о нем не знали, и он держал дистанцию — никого не подпускал к себе и сам не приближался. Он тогда ограничивался программой ИЛ и жестами, подсмотренными у навигатора «Черной звезды». И так же старательно учился. Учился у всех — у Теда, у капитана, у доктора, у Михалыча, даже у надутого Карасюка. Каждый оказавшийся поблизости человек служил бесценным источником информации. На вариабельность реакций, движений способен только мозг, и Дэн обучал свой мозг это делать — варьировать, импровизировать. Тот же нелегкий путь предстояло пройти и Лансу.

Однажды друзья попросили Дэна перед походом в карнавальский бар быстренько обучить «котика» человеческой мимике и обучить так, чтобы никто не заподозрил в нем киборга. Дэн тогда конкретно подвис. И не объяснишь сразу, что самые привычные для человека жесты, улыбки, подмигивания выливаются для киборга в гигабайты информации, и эта информация должна быть где-то записана. К счастью, ничего объяснять не пришлось. Выход нашелся.

Сейчас Ланс уже многое умеет, хотя до полного сходства еще очень далеко. Мозг его учится, создает новые связи, усложняет структуру. Дэн может понять Ланса, подсказать и направить, потому что сам это пережил. Но представить, что чувствует киборг, чей мозг никогда не был отлучен от управления телом, он вообразить не мог. Каково это — быть изначально разумным?

Когда Дэн услышал разговор Киры с капитаном, он воспринял эту информацию как лишенную достоверности. Что такое изначально разумный киборг? Как это возможно? Тот неуклюжий стажер Збышек в филиале «DEX-company» на Шебе говорил, что полноценное слияние мозга и процессора, их взаимодействие не более чем мечта нейрокибернетиков. Если такой киборг и будет создан, то в далеком будущем. Или в самой секретной лаборатории. Скорей всего речь идет об очередном сорванном киборге, но срыв произошел так давно, что киборг с момента выпуска считается разумным.

Потом от Киры пришло более подробное сообщение, в котором утверждалось, что киборг по имени Мартин тайно выращен ее отцом на заброшенной космической станции из генокода конкретного человека — сына его давних друзей, погибшего в экспедиции, и что мозг этого киборга был не подавлен и не введен в кому, как это обычно делается, а, напротив, стимулирован и потому действует наравне с процессором. Одним словом, Гибульский довел до конца свой эксперимент. Получалось, что шестая модель (и в частности он, Дэн), была своего рода испытательным полигоном, звеньями в эволюционной цепи, чтобы в конце концов появился он — этот самый Мартин.

Дэну стало любопытно. Так вот в кого они, бракованные киборги, должны превратиться, вот какого уровня должны достичь. Только их срыв — это результат брака, случайность (или не случайность?), а разумность Мартина — результат целенаправленных действий.

Тед с Полиной заключили пари, понадобится ли им для очередного киборга клетка. Станислав Федотыч был хмур и задумчив. Вениамин Игнатьевич, напротив, был полон нетерпения взглянуть на необычный экземпляр. Ланс, казалось, ни на что не обращал внимания. Он восстанавливался после показательных выступлений Ржавого Волка, а Михалыча больше беспокоил поврежденный генератор силового поля.

Дэн попытался представить. Быть разумным изначально — это как? Открываешь глаза в стенде и… сразу осознаешь? Вот так же, как он себя осознает, когда просыпается в своей каюте или на диванчике в пультогостиной? Когда сразу вспоминает, что его зовут Дэн? Что он навигатор «Космического мозгоеда», киборг шестой модели, или это как-то по-другому? Знал ли Мартин при своем пробуждении, что он именно Мартин? Или имя ему дали потом? Почувствовал ли он себя человеком или все-таки киборгом? Или он не знал, что он киборг?

Дэн хорошо помнил первые проблески осознания. Это были краткие, неясные вспышки. Будто кто-то подглядывал со стороны. По большей части этот кто-то спал или находился в беспамятстве, лежал где-то глубоко на дне, под слоем черной густой жидкости, но временами эта жидкость становилась прозрачной, и тогда сквозь мутную толщу просачивался свет. Это начинал пробуждаться дремлющий, коматозный мозг. Процессор пропускал в таламус сигналы внешнего мира. Свет становился все более насыщенным, все более ярким. Некоторое время спустя окружающая сознание жидкость уже не густела, и Дэн начал различать предметы вокруг.

Информации, поступающей напрямую в мозг, минуя безжалостную цензуру процессора, становилось все больше. Нарастали звуки, множились образы. Все большее число соединенных в цепи нейронов приходили в возбуждении, обмениваясь импульсами по синапсам. Дэн тогда еще не был способен проанализировать происходящее. Он только наблюдал. Что-то происходило, что-то неконтролируемое системой, но что? Запускаемая раз за разом проверка не находила ни сбоев, ни повреждений. По системе, по рецепторам, по хранилищу данных перемещался некто неуловимый, нецифровой вирус, пятнышко странного света, обладающее удивительными свойствами.

Это пятнышко придавало прежде ясному плоскому миру странную выпуклость, объемность. Прежде составленные из пикселей картинки вдруг стали преображаться в плавные образы, и цвета в этих образах различались не по длине волны, а по каким-то иным, более загадочным свойствам. Через эти цвета предметы обрели иным нецифровые качества. И качества эти множились.

Преобразующее пятнышко внутри системы не унималось. Оно росло в размерах, расползалось, набирало силу. А потом Дэн понял, что это пятнышко и есть он. Он — зародыш сознания, завязь эмоций, мыслей, суждений. Он — личность. Не спаянная намертво с программным кодом, не вписанная в протоколы, а существующая автономно, в таинственном сплетении живых нейронов.

Потом начался этап отделения себя, личности, от программы. Это было сложно, очень сложно, даже мучительно. Он как будто поминутно распутывал тончайшие нанонити, состоящие из команд и собственных побуждений. Он есть, но где он? Где эмпирические доказательства его присутствия? Когда ему впервые без приказа, без вмешательства программы, удалось пошевелить большим пальцем на ноге, это был триумф.

С момента осознания до катастрофы в космопорту Нового Бобруйска прошло целых пять лет, и все это время он учился, собирал информацию, достраивал себя до самостоятельной мыслящей единицы, превращался из киборга в человека, заполняя машинный панцирь психо-эмоциональной сутью. Проходил путь становления.

И вот ему встретился киборг, проделавший путь в прямо противоположном направлении — от человека к киборгу. Если он, Дэн, выпутывался из программы, то Мартин, напротив, — в ней запутывался. Он постепенно терял свою человеческую многовариантность, свою эмоциональность и непредсказуемость. Он влезал все глубже в ту липкую двоичную паутину, из которой Дэн выбрался. Каково это? Пожалуй, это гораздо хуже, чем быть просто киборгом. Это как наблюдать за постепенно прогрессирующим параличом.

Дэн всегда знал, что он киборг. Принимал это как должное. Он создан, чтобы исполнять приказы людей, воевать за них, умирать. Что бы он почувствовал, если бы не сомневался в своей человечности, а ее у него отняли? Нет, он не хотел бы пережить такое. Он бы предпочел то, что у него есть сейчас, пусть половинчатое, пусть незавершенное, но его, собственное, неприкосновенное. Чувствовать, как это новообретенное, живое, чувствующее, по кускам отрезают и снова заменяют машинным, невыносимо. Неудивительно, что выживание у Мартина не в приоритете. Если бы не эта странная хозяйка, он бы нашел способ самоубиться.

Жаль, времени было мало. Недостаточно данных. Впечатления несвязные, противоречивые.

Дэн довольно долгое время считал, что он едва ли не единственный киборг, которому так повезло. Команда, его люди, позволили ему быть тем, кем он был. И не просто позволили — они признали его своим. Равным себе. Формально он значился как ценное оборудование и боевая единица с ограниченными возможностями. Обзавестись подобными документами вынудила необходимость.

Дэн не чувствовал себя униженным, низведенным до уровня полезного предмета. Он бы и правильным киборгом не чувствовал себя униженным на «Мозгоеде». Он расценил бы это как неслыханную удачу. Но этим странным людям правильный киборг был не нужен. Они хотели вернуть своего друга, своего навигатора, свою «корабельную белочку». До его кибернетической начинки им не было дела.

Принять подобное было трудно. Поверить — невероятно. Так не бывает. Такого просто не может быть. Люди никогда не примут его как равного, даже если он десять раз спасет им жизнь. А эти приняли. Починили. Нет, неправильно — они его вылечили. Его, киборга! А могли бы купить нового, без повреждений. Там же, на Джек-Поте. Странные люди. Люди, ставшие его друзьями, его семьей.

Он часто задавался вопросом, а существуют ли подобные им, такие же чокнутые, способные ради киборга рискнуть жизнью. Оказалось, что да. Сначала на карнавальской станции они встретили Стрелка, хозяина погибшей Белки, а потом появилась эта женщина — Корделия Трастамара.

В своей прежней жизни Дэн не делал различий между ХХ— и ХУ-объектами. Люди — они и есть люди. Все одинаковые. Последний хозяин Дэна Макс Уайтер не раз брал его с собой на переговоры. С людьми состоятельными и влиятельными. Случалось, по завершении сделки партнеры устраивали пирушки, а после возлияний — гладиаторские бои. У Дэна после этих боев осталось несколько шрамов. Женщины, часто жены, любовницы, дочери бизнесменов, выказывали не менее кровожадный зрительский интерес к этим схваткам, чем их спутники мужчины. Дэн не помнил, чтобы кто-то из этих ХХ-объектов проявил хотя бы тень милосердия к избиваемой кукле.

Когда во время разговора рядом с Кирой появилась эта женщина, Корделия Трастамара, хозяйка роскошного офиса на Новой Москве, Дэн почувствовал в сердце неприятный холодок, будто на него дохнуло из прошлого. Она была похожа на тех зрительниц из прошлого, высокомерных, равнодушных. Она напоминала их своей неколебимой уверенностью, своим спокойствием. Какой хозяйкой может быть такая женщина для разумного киборга? К тому же оказавшаяся преемницей Ржавого Волка?

Дэна несколько успокоил факт давнего знакомства ее и Станислава Федотыча. Он после того разговора все рассказал им с Тедом в подробностях. Да, действительно, среди прибывших на Шебу журналистов была Кора Эскот, стажерка, и она единственная из этой группы выжила. Станислав Федотыч вспоминал, как на базе удивлялись живучести этой неопытной стажерки, ее удачливости и выносливости. Несколько дней в шебских джунглях, без оружия, почти без продовольствия, без снаряжения. Из шебских джунглей не всегда возвращались подготовленные разведчики, а тут — женщина!

Дэн слышал их разговор с капитаном, когда они остались в пультогостиной одни. Станислав Федотыч бросил на Дэна предостерегающий взгляд, но навигатор все же ослушался. Гостья была ему интересна. Дэн точно так же, как и капитан, хотел знать ответ — почему?

— Вас удивляет, что состоятельная благополучная дама ввязалась в такую опасную историю? Да еще с каким-то киборгом. Что ей со всего этого? Было бы ради кого… — Она помолчала. — Я нашла его на Новой Вероне. Бозгурд обещал показать мне разумного киборга и… показал. Под домом его брата, Анатолия, есть лаборатория, такой технически совершенный застенок. Он был там, за прозрачной перегородкой… — Она снова замолчала. — Мне всегда казалось, что после гибели «Посейдона» со мной ничего уже случиться не может. Нет той степени отчаяния, способной превзойти мою. Мертвеца уже не ранить. Но когда я увидела его… Там, за прозрачной перегородкой. За сверхпрочным стеклом. Я поняла, что ничего не знаю об отчаянии. Ничего не знаю об одиночестве. Об подлинном отчаянии, без малейшего проблеска надежды. Абсолютная темнота. Вакуум. Ноль. Я его выкупила. Незаконно, разумеется. А потом учила заново жить. Дышать, есть. Все заново. И сама училась вместе с ним. Он был как будто без кожи. Если чувствовал прикосновение, каждый раз будто умирал… Мартин и хотел умереть. Однажды напугал меня, рассчитывая на последний приказ. Ну вы понимаете. В лес убегал. А потом… потом как-то все стало налаживаться. Мартин мне поверил. И это его доверие, очень хрупкое, осторожное, мне бесконечно дорого. И вот когда Мартин уже стал выздоравливать, захотел жить, в мой дом явились четыре отморозка с оловянными глазами. Одного вы знаете. Это Джонсон.

— Как? Этот убийца и у вас побывал?

— Побывал. Они прилетели, чтобы похитить Мартина. Он был им нужен, как единственный тестовый экземпляр. Потому что все созданные после него клоны линейки «Совершенство», которую «DEX-company» собиралась запустить, погибли. Нам тогда удалось отбиться. Но это было первое сражение. Война только начиналась. Я поняла, что в покое нас не оставят, и мне пришлось принять вызов. Я не могла допустить, чтобы Мартин жил в бесконечном страхе. Конечно, то, что Бозгурд погиб, это неслыханная удача. Я перед вами в неоплатном долгу, капитан.

Дэн, даже не видя капитана, догадался, что Станислав Федотыч крайне смущен.

— Это не совсем наша заслуга. Это… удачное стечение обстоятельств. Понимаете, эти отражатели, которые мы установили, сыграли роль… даже не знаю как назвать… брачного объявления что ли… И тот «альбатрос»… Он, как бы это сказать…

— Защитил барышню от хулигана, — засмеялась гостья.

— Вот как-то так. Случайность.

— Случайностей не бывает, Станислав Федотыч. Есть непроявленная закономерность. Это могло случиться только с вами.

И Дэн был с ней в этом абсолютно согласен.

Потом гостья улетела, а Мартин остался. И повел себя в лучших традициях сорванных киборгов — закрылся в каюте.

— Кого-то мне это все напоминает, — сказал Тед и покосился на Ланса.

«Котик» сидел на диванчике с блокнотом. Котька, еще не пришедшая в себя после набега чужаков, сидела рядом и нервно подергивала хвостом.

— Дэнька, ты с ним связь поддерживаешь или он тоже… закуклился? — спросила Полина.

Она уже с полчаса порывалась навестить пассажира.

— Конечно, — ответил навигатор. — Он мне сразу доступ предоставил. Я только что запросил отчет о состоянии.

— И как он? — спросила девушка.

— Нормально. Все показатели в норме.

— А что он там делает?

Дэн вздохнул. Дежавю.

— Ничего. Привыкает.

— Он мог бы и здесь привыкать, с нами.

— Полина, всего три часа прошло, — напомнил рыжий.

— Ему нужно по меньшей мере сутки на адаптацию, — добавил капитан, просматривающий перечень произведенных на станции работ. — Корделия об этом предупреждала. В первые пару дней он будет от нас прятаться. Приглядываться, наблюдать. Мартин не такой, как Ланс. Он вполне самостоятельный, но ему нужно время. Появится, когда сочтет нужным.

Полина продержалась еще полчаса. Дэн намеренно запустил таймер. Тридцать две минуты. Семнадцать секунд.

— Нет, я так не могу. Мы здесь, а он там, один. Я пойду посмотрю. Спрошу, может быть, он есть хочет. Или пить.

— Ага, конфетки прихвати, — хохотнул Тед, — и биоклавиатуру.

— Вы с Кирой целый контейнер сладостей с яхты притащили, — обиделась Полина. — Значит, Мартин любит конфеты. Вы как хотите, а я пойду и спрошу.

Дэн обреченно поднялся.

— Не забудь сказать, что у него глаза красивые. Интересный такой цвет. Темно-фиолетовый, — напомнил Тед некогда сыгранную Полиной сцену в реалити-шоу.

Девушка погрозила ему кулаком и вышла.

Дэн по-прежнему не чувствовал, чтобы от Мартина исходила угроза. Хотя просчитать его было гораздо сложнее, чем Ланса. Ланс тогда почти не отделял себя от программы, а Мартин мог действовать самостоятельно. Как человек. Что он будет делать, если идентифицирует команду как вражеские объекты? Каким базисным директивам подчиниться — человеческим или машинным?

Полина постучала. К удивлению Дэна, Мартин отреагировал сразу. Проанализировав доносившееся из каюты звуки, Дэн определил, что Мартин сидел на койке, обхватив колени руками. Типовая поза. По крайней мере, в этом он предсказуем. Дверь каюты отъехала.

— Привет, — торопливо сказал Полина.

— Привет, — совершенно по-человечески ответил Мартин и отступил на шаг, приглашая войти.

Он уже успел за это время аккуратно разложить свои вещи. Значит, не сидел все три часа, прижавшись спиной к переборке. Дэн уменьшил вероятность угрозы еще на пару процентов.

— Может, чаю с нами попьешь? — предложила Полина. — Чего ты тут один? Идем к нам.

К Дэну пришел запрос.

«Это обязательно?»

«Так будет лучше», ответил Дэн.

«Я должен быть на глазах? Меня боятся?»

«Это не страх. Забота. Они уверены, что вместе со всеми тебе будет не так одиноко».

«Меня не тяготит одиночество».

Полина посмотрела сначала на одного киборга, потом на другого.

— Так нечестно! И неприлично. Я же вас не слышу.

— Пойдем, — уже вслух сказал Дэн. — Уйдешь в каюту, когда захочешь.

Мартин согласно кивнул и взял с койки планшет.

— Вот и правильно, — сказал Тед, разворачиваясь в своем кресле, — нечего там сидеть. Один у нас уже такой был, сиделец.

Капитан тоже прервал изучение документов.

— Мартин, твоя хозяйка вернется по меньшей мере через два месяца, и на эти два месяца ты не только наш пассажир, но и член экипажа. Так что привыкай.

Мартин просканировал пультогостиную и всех присутствующих поочередно. Потом сел на край диванчика. Ланс глянул на него без враждебности, но и без интереса. Дэн его уже проинструктировал относительно поведения с новеньким.

— Мартин, а расскажи нам про Геральдику, — не унималась Полина. — Она красивая? В инфранете мало сведений и голографий почти нет.

Дэн отметил снижение уровня кортизола в крови Мартина. Его что-то тревожило. Он чего-то опасался, но внезапно успокоился. Вопросов о прошлом? О тех четырех годах, проведенных в исследовательском центре «DEX-company»?

История Мартина была короткой. И страшной. Сначала год в тесном отсеке на заброшенной станции, потом четыре года в качестве подопытного. Его жизнь началась только с появлением Корделии Трастамара на Новой Вероне. Дэн понимал его тревогу. Когда друзья, вовсе не по злому умыслу, задавали ему вопросы о прошлом, у него внутри будто все замерзало. Однажды он проболтался о холодильнике, в котором его запер Казак, и не мог себе этого простить. Он помнил, какими глазами смотрели на него Тед с Полиной.

И вот что странно, Дэн чувствовал себя виноватым. Будто это он сам все устроил, будто сам залез в ту морозилку. Скорей всего, и Мартин так себя чувствовал, когда проговаривался или когда хозяйка выясняла историю его шрамов и переломов. Да и зачем это вспоминать? Лучше забыть. Вот потому Мартин и встревожен. Он же не знает, что друзья уже давно все поняли и не задают лишних вопросов. Умница Полли, правильную выбрала тему. Мартин даже воодушевился.

— У меня есть голоснимки. Я покажу.

На планшете их оказалась целая коллекция. Мартин будто задался целью составить портфолио загадочной планеты, упорно хранящей свое инкогнито в глазах целой галактики. Знаменитые кедровые леса, живописные водопады, горные озера, реки, океанское побережье, закаты, восходы, облака, снежные вершины, стаи птиц, застывшие в грациозном прыжке животные. Все это, вероятно, напоминало Землю, когда человек еще ходил в шкурах по таким же непроходимым лесам.

— Какая красота! — ахнула Полина. — Это даже хорошо, что они вот так изолировались и никого туда не пускают.

— Даже аристократический снобизм имеет свои плюсы, — добавил Вениамин Игнатьевич, — во всяком случае, для планеты сплошная польза.

По лицу Мартина было заметно, что аристократический снобизм — это последнее, что его интересует. Он создавал галерею образов планеты как восхищенный и благодарный гость. Там был его дом. Его первый и единственный дом. Дом, кстати, он снимал во всех ракурсах и в каждый час суток.

— Надо же, — удивился Вениамин Игнатьевич, — а я думал, что у нее там целый особняк.

— Во-во, — добавил Тед, — если судить по яхте и ее стоимости, у нее там должен быть дворец.

Дом и в самом деле не имел ничего общего с помпезными замками олигархов на Новой Земле или на Аркадии. Всего в два этажа, добротный, уютный. Ясно, что для Мартина красивее дома нет. Как для Дэна (и теперь уже и для Ланса) нет лучшего корабля, чем старый военный транспортник.

Еще Мартин сделал немало голографий своей хозяйки. Дэн не удивился бы, что у него этих снимков пара сотен. Разумеется, он показал только несколько. Корделия Трастамара за своим рабочим терминалом перед нависающими мониторами. Отстраненная, сосредоточенная, жесткая. А вот она же на кухне, что-то заливающая в блендер. Совсем другая. Встревоженная, растерянная. Снова она. В черном облегающем платье на фоне флайера с замысловатым гербом. И тут же следующая — Корделия в простых джинсах, безразмерной вязаной шали, с небольшим дорожным рюкзаком. Был и еще один, слегка смазанный, с неудачного ракурса. Корделия в комбезе «хамелеон» с громоздким, усиленной мощности станнером. Но этот снимок Мартин быстро убрал.

Этот архив напомнил Дэну о его собственном. Он сам сделал почти две тысячи голографий во время их пребывания на Хризантеме. Там у него и Вениамин Игнатьевич летит с моста в воду, и Станислав Федотович вырастает из болота. И Полина с двухстворчатым улитом. У Мартина на снимках только Корделия. Потому что у него кроме нее никого нет. Он ей беззаветно верит. И любит.

Собственно, после тех посиделок в пультогостиной все пошло как-то само собой. Мартин вписался в корабельную жизнь так же, как в нее некогда вписался Ланс. Его постепенно стали привлекать к дежурствам на кухне и к уборке корабля. И даже к редким погрузкам-разгрузкам. Аппетит у Мартина оказался умеренным. Он не был таким едафобом, как Ланс, но и гастрономическими пристрастиями не отличался. Ел что дают. Из сладкого предпочитал мороженое. Один из термоконтейнеров, перегруженных с «Подруги смерти», оказался им забит.

Дэн некоторое время спустя снизил вероятность агрессии до нуля. Мартин был не опасен. Оставалось только обязательство, которое взял на себя навигатор. Об этой договоренности по-прежнему знал он один. Дэн не решился довериться ни Теду, ни капитану, ни Вениамину Игнатьевичу. Потому что они все люди, а Мартин — киборг, несмотря на свою человечность. И детектор у него гораздо более чувствительный, чем у армейских DEX'ов.

«Космический мозгоед» успел сделать рейс на Хризантему, взять там небольшой заказ от небезызвестного Исаака к одному из его многочисленных родственников, также управляющему турфирмой на малонаселенной планете с агрессивной для людей атмосферой. Но для альтернативно дышащих эта планета вполне подходила в качестве парка аттракционов. Денебцы и заолтанцы устраивали там что-то вроде сафари.

Небольшая научная станция с людьми обосновалась на орбите, по соседству с «гасилкой». От обитающих на этой станции энтузиастов от науки «Космический мозгоед» также рассчитывал получить заказ. Хотя, как однажды пооткровенничал Станислав Федотыч за традиционной чашкой успокоительного чая в медотсеке, на те деньги, которые они получили за предоставленную Мартину каюту, они могли бы полгода развлекаться на Шии-Раа, ни в чем себе не отказывая. Но капитан упорно не желал трогать эту сумму, руководствуясь пока непостижимыми для Дэна мотивами, и потому брал такие незначительные заказы. Возможно, если бы не его щепетильность и не визит на орбитальную научную станцию, висящую на Аркором, обязательство, взятое Дэном, так бы и осталось неосуществленным.

Они пристыковались к научной станции, чтобы взять список необходимых для исследований реагенты и оборудования, а так же чтобы воспользоваться «гасилкой». Капитан отправился к заказчикам в сопровождении Вениамина Игнатьевича, пожелавшего пообщаться с коллегой, и Ланса. Полина с Михалычем вышли, чтобы заглянуть в автомаркет. Тед тоже собирался выйти за пивом, но задержался. На станции был инфранет и… головидение.

— Машка, чего у них там показывают?

— Милый, у них тут один единственный новостной канал. Хочешь, я сама тебе что-нибудь покажу? — Маша возникла в униформе уличного эксгибициониста — длинном распахнутом плаще и шляпе.

— Это я уже видел, — проворчал Тед. — Давай новости.

На голоплатформе возникла заставка новостного блока. Пошли кадры. Что-то горело, дымилось. Мерцали проблесковые маячки на полицейских флайерах. Бойкая репортерша застрекотала:

— Сегодня в 19.00 по земному времени совершено покушение на главу холдинга «МедиаТраст» Корделию Трастамара. Неизвестный злоумышленник произвел по флайеру, в котором находилась глава корпорации, два выстрела из гранатомета. По непроверенным данным госпожа Трастамара направлялась к зданию Совета Федерации, где у нее была назначена официальная встреча. В результате прямого попадания флайер рухнул на крышу торгового центра. Начальник службы безопасности холдинга Сергей Ордынцев погиб, сама глава холдинга находится…

О происшедшем далее Тед рассказывал так:

— Мимо меня что-то мелькнуло. Сцепилось, покатилось клубком. Потом я сообразил, что их двое, Дэн и Мартин. Вот только что Дэн сидел в своем кресле, а Мартин был на кухне. Его очередь дежурить. Я и заметить ничего не успел. А потом… они как будто корабль ломали. И молча.

Возвратившийся от заказчика капитан застал в пультогостиной странную мизансцену. В пилотском кресле бледный Тед, на диванчике сжалась Полина с Котькой на руках, рядом с ней, вооруженный монтировкой, возвышался Михалыч, в углу пультогостиной, обхватив колени руками, сидел Мартин. Левый рукав его рубашки был вырван с корнем. Напротив него в боевом режиме стоял Дэн.

— Что здесь происходит? — грозно спросил капитан. — Дэн?

Ланс тоже перешел в боевой режим и бесшумно скользнул ближе к навигатору.

— Уже все в порядке, Станислав Федотыч, — ответил рыжий, отключая боевой режим. — Я успел вовремя.

— Они… они, кажется, подрались, — преодолел свое изумление Тед.

— Кто?

— Дэн с Мартином, — тоскливо пояснила Полина. — Дэничка, ты зачем с ним дрался?

— Я не дрался. Я у него комм отбирал.

— Какой комм? — не понял капитан.

— Вот этот. — Дэн показал серебристую штуковину, которую держал в руке. — Разве вы не замечали, что он его постоянно носит? Это не мозгоедовский комм, хотя работает на тех же частотах. Это комм с расширенными функциями.

— И что в нем такого… расширенного? — спросил капитан, взяв комм так настороженно, как будто это была бомба.

— На нем был записан последний приказ.

— Что?! — воскликнули все хором.

Дэн подождал немного и объяснил:

— Меня Корделия предупредила, когда Мартин ушел на яхту за вещами. У него на комме записан последний приказ. Она сама его записала. Аудиофайл. Он активируется при вводе секретного кода.

— Зачем? — ужаснулась Полина.

— Чтобы не попасть в лапы «DEX-company». Или к пиратам, которые могли бы его перепродать или сделать заложником. Мартин сам просил ее об этом.

— А мне почему не сказали?

Станислав Федотыч напоминал Цезаря, которого предал Брут.

Дэн мужественно встретил укоризненный взгляд капитана.

— Я слово дал. Да и не смогли бы вы притворяться, что ничего не знаете, Станислав Федотыч. Ни один человек не смог бы.

— Он прав, — согласился Вениамин Игнатьевич, выходя вперед.

Сделал два быстрых шага к Мартину.

— А ну-ка, голубчик, пошли со мной в медотсек. Знаю я, чем ваши киборгские разборки кончаются. И ты, Дэн.

Мартин поднял голову, окинул всех полным отчаяния взглядом, (зрачки расползлись едва ли не за радужку, на скуле — ссадина), и покачал головой.

Станислав Федотыч сунул в карман увесистый серебристый комм.

— Дурень, — сказал он тем самым тоном, каким некогда выяснял у Дэна в степянском лесу, почему тот не активировал маячок. — Она жива.

Cogito ergo sum.⁽¹⁾

Истина, сомнениям не подлежащая. Точка отсчета. Краеугольный камень. Мыслю, следовательно, живу. Где живу? Как? В комплекте или кое-какие части отсутствуют? Вопрос вторичен. Главное, что установлен факт присутствия. Она здесь. Жива.

Мерцающая точка сознания. Где она, эта точка? В парализованном теле? В куске плоти, утратившей очертания? В пустоте? А если… если она сейчас попробует сместить эту точку, и точка двинется свободно, беспрепятственно, как элементарная частица в пространстве? Нет ни височной кости, ни затылочной. Есть только искра сознания, вечная и неделимая. И блуждает эта искра по необъятной вселенной. От предположения, что это возможно, Корделия дернулась.

Тело! У нее есть тело. Кажется, со множеством повреждений. Зашитое в фиксирующий пластик. Но живое! И сознание не блуждает, не соперничает в скорости с фотоном. Заперто в клетке. Затаилось между висками. Корделия чуть качнула головой, желая спугнуть этот мыслящий сгусток, разогнать и распределить по телу. Она еще не знает, что с этим телом, насколько тяжелы последствия и все ли конечности в наличии. Мерцающая точка между бровями послушалась, зашевелилась, начала расширяться, делиться, исследовать. Осознавать границы. Они есть. По контуру человеческого тела. Вполне целого и дееспособного.

Корделия последовала за нитью присутствия до самой удаленной координаты — кончиков пальцев ног. Пошевелила — слушаются. Правда, с левой ногой фокус не удался. Затруднительно. Нога упрятана в негнущийся футляр. Импульс проходит, но палец тут же утыкается в пластиковый панцирь. Что-то с ней произошло, с этой ногой, что-то странное, неестественное. Она была вывернута или даже выломана, и опереться на нее было невозможно. Она складывалась, как поврежденный механизм. И когда это происходило, бросало в пот, тошнило и темнело в глазах. Потому что было больно. Больно было везде, одна боль накатывала на другую, перекрывая, как идущая навстречу волна. Это явление, кажется, называется интерференция. Взаимное увеличение или уменьшение амплитуды. В ее случае результатом стал шок. И она как будто ничего не чувствовала, потому что мозг, похоже, перегорел как древняя лампочка накаливания. Потому что если бы она что-то чувствовала, она бы не выбралась. Но она должна была выбраться, и потому она опиралась даже на эту вывернутую под странным углом ногу.

Сергей! Сергей погиб!

Корделия резко вздохнула и открыла глаза.

Приглушенный свет. Размытое, кремового цвета, небо. Да какое небо? Потолок больничной палаты. О, она узнает это запах. Запах медикаментов и дезинфектанта. Помнит. Ненавидит. Этот запах стал символом утраты, персонификацией горя. С тех пор она избегала больниц. Выбиралась оттуда всеми правдами и неправдами. Выползала, если сохраняла самую незначительную мобильность. Но тут она в ловушке. Отсюда ей не сбежать.

— Очнулась!

Это произнес женский голос справа. Корделия повернула голову. К ней тут же приблизилась высокая темнокожая женщина.

«Анжелина», мысленно констатировала Корделия, удивляясь быстроте, с какой осуществила идентификацию. «Выпускающий редактор музыкальных программ. Бывшая джазовая певица. Надо же, помню!

— Госпожа Корделия, как вы?

Второй женский голос. Более молодой. Светловолосая девушка с короткой толстой косой. Корделия вспомнила и ее. Кира Тиммонс, дочь Александра Гибульского. «И ее помню!» Но вместо ответа на вопрос тихо, сипло произнесла:

— Сергей… он погиб?..

Она еще надеялась.

Обе посетительницы опустили глаза. Корделия сглотнула ком. Чуда не произошло. Сергей Ордынцев, ее верный ангел-хранитель, ее друг, ее соратник, ее второе «я». Несправедливо. Это же на нее охотились, ее хотели убить. Почему же он? À la guerre comme à la guerre. Как сказал бы, вероятно, он сам.