Бирюк (джен)

Узловатые пальцы, испещренные старческими пятнами вперемешку с небольшими шрамиками, зарылись в седую шевелюру — старая привычка теребить волосы в сложные моменты оказалась неистребима. Правда, теперь внимания на это никто не обращал — некому.

«И это хорошо, — подумал Гарри и усмехнулся. — Никто не будет волноваться. А похороны запишем на счет Отдела Тайн. Но попозже, я не тороплюсь».

Проклятое предчувствие уже который день не давало ему нормально работать, хотя задача ему нравилась, как нравилось все, что бросало вызов его уму и таланту. Это давало силы и смысл, а главное — желание жить, как победы — весьма многочисленные результаты его действий — дарили радость жизни. Чем еще развлечь себя опытному артефактору на второй сотне лет?

Гарри знал, что до такого доживают немногие, и гордился, что сумел войти в их число. Гордился перед самим собой — публичность ему всегда была чужда: еще в детстве отпробовал этой пакости, а уж в юности как нахлебался — не передать. И его вкусы за все эти годы не изменились.

Его уже давненько не называли по имени обычное обращение к нему — Бирюк, господин Бирюк, — Гарри нравилось, но чем меньше приходилось общаться, тем ему было лучше. С людьми он никогда не чувствовал себя достаточно спокойно. И, наверное, никогда не понимал. Да и не интересовали его «потемки чужих душ», хоть в молодости он иногда и удивлялся тому, почему некоторые люди поступают так странно.

Одиночество давно стало его любимым другом — собственно, он всегда был один. Никто не интересовался ни его настоящей историей, ни настоящим Гарри — все принимали за него какие-то странные россказни о ребенке-герое. Гарри пытался протестовать — еще на первом курсе, — никто не слышал. Пытался быть самим собой — никто не понял, да и выжить удалось чудом. Волдеморт, правда, снова об него угробился, что было, конечно, замечательно.

Немного повзрослев, он пытался подстроиться, и на этом прожил пару десятков лет в целом неплохой жизни, но наконец понял, что больше так не хочет. Что эта жизнь, какой бы она ни была — не его.

Долго доходило, постепенно. А вот решилось все достаточно быстро, спасибо Джинни, бывшей жене. В сущности, неплохая была женщина. Сама заговорила о разводе, благо дети уже выросли и разлетелись. Пожалуй, она была одной из немногих, с кем ему было более-менее сносно общаться. Но и для нее он не был самим собой — она, как и многие, придумала себе его образ, и долго в него верила. Конечно, совместная жизнь вносила свои коррективы, но в некоторых вещах и Джинни была так же слепа, как и все остальные. Или просто не хотела видеть?

Для Гарри особой разницы давно не было.

Ведь только когда он стал наконец свободен ото всех и от всего, он наконец узнал, что значит — быть абсолютно счастливым…

Хотя впервые он испытал это счастье много раньше, когда закончил свой самый первый артефакт — простенькую поделку, следящую за спящим сыном — их вторым ребенком. Маленький Ал был не проблемным, но рос довольно беспокойным ребенком, впрочем, как и Джим, и Лили-Луна, так что изобретение оказалось полезным и удобным.

О, это было ни с чем не сравнимо — он сделал все сам, от подбора материалов до придания удобной формы и зачарования! Как же он тогда гордился!

И каким он был смешным и все еще глупым… Дать собственным детям такие имена — это надо было умудриться. И ведь никто не остановил, не подсказал. Хорошо, когда ребята подросли, успел с ними поговорить, все объяснил, и каждый из них выбрал себе еще одно имя — свое собственное. Потому что человек должен быть самим собой, а не чужим надгробием. Тем более двойным.

Идеальным признаком того, что дерзкий, буквально на коленке сварганенный ритуал тогда удался, оказалась необходимость сменить палочки всем… четверым. Потому что Гарри тогда тоже взял себе свое собственное новое имя, которое больше никто не знал. Молча, про себя — как всегда, когда это было важно. Потому что он тоже хотел выбирать сам.

И вот тогда уже словно пелена спала — ему вдруг стало везти. Не во всем, но в самом главном — работе. Потому что по сравнению с тем, что он начал делать после и чего достиг, все предыдущие его поделки как артефактора были именно что скромным домашним развлечением.

За его творениями, а потом и за ним самим начали охотиться, но Гарри давно уже не был прост — отследить, где он живет, никому не удавалось, а тех, кто пытался вступить с ним в разговоры, ожидало чаще всего полное игнорирование. Деньги мистеру Поттеру были не нужны — ему хватало. Интересовали его только самые нестандартные и необычные заказы, фантазии людей, которые воплотить было почти невозможно, а таковых было не особо много, и принимал он их исключительно по рекомендациям. Гарри любил воплощать невозможное.

Наконец никто не мог оторвать его от главной страсти — страсти творца. И счастья творца. Он понял, что получил, завоевал, добился своего — своей собственной жизни, такой, какую он хотел. И был ужасно рад, что это случилось не особо поздно — ему не единожды попадались сведения о том, что волшебники живут долго, и для этого им вовсе не нужен знаменитый Философский камень.

Кстати, теперь бы он на него посмотрел повнимательней… И не только посмотрел.

Сто двадцатичетырехлетний мистер Поттер вздохнул и повертел в руках свое искушение. Последний Маховик времени, который случайно не был уничтожен по причине того, что был «немного сломан». Сколько же времени понадобилось тайнюкам — так он называл про себя всех работавших в Отделе Тайн специалистов, с которыми имел дело в последнее время чаще всего — именно у них хватало нахальства и фантазии, чтобы подкидывать ему интересную работенку — от остальных мистер Поттер дистанцировался уже давно и ничуть о том не жалел.

Ему хватало библиотек своих предков — и Блэков, и той, что он нашел в доме стариков Поттеров после того, как сыновья пошли в Хогвартс. Долго ему пришлось искать, хотя своими собственными корнями — прямыми родственниками в волшебном мире Гарри по-настоящему озаботился после рождения первенца.

Но того, что он обнаружит в том доме великолепную, хоть и старую, мастерскую, он не особо надеялся. Не сразу и обнаружил — дом тогда раскрывал свои тайны только под большим нажимом. Может быть, именно это и активировало дар последнего Поттера по-настоящему.

* * *

И вот теперь — подумать только! — он чинит последний в этом мире Хроноворот. Да не просто чинит, но должен еще сделать работу с ним безопасной — такой, чтобы ограничения на воздействие того, кто бы отправлялся в прошлое, были минимальными.

И ведь он нашел способ! И расчеты подтвердили его правоту. Идея была простой — как бывает с большинством гениальных идей: отправлять в прошлое или будущее не самого волшебника, как было раньше, а только его душу, его суть. В этом случае то, чего больше всего боялись авторы всех источников — печатных и рукописных, а среди них и относительно немногие выжившие практики — встреча со своим "дублем" становилась невозможной.

Однако загвоздка оставалась — путешествие во времени становилось ограниченным датами жизни волшебника. Он мог попасть только в самого себя, и никак иначе. Имело ли это смысл? Какой-то, без сомнения, да, но хотелось большего. Ограничение одной жизнью волшебника Гарри не устраивало.

Мистер Поттер бился над тем, чтобы перенесенная душа могла вселяться в других или хотя бы оставаться в свободном виде, чтобы найти и вселиться в подходящего реципиента, и было это не просто сложно. Архисложно. Хотя тайнюки, наверное, удовлетворились бы и первым вариантом, но Гарри считал, что это половинчатое решение проблемы не для него, Мастера с большой буквы.

Однако вчера, когда он нашел, как ему казалось, один прелюбопытный вариант решения проблемы и снова принялся за работу — конечно, со всеми полагающимися предосторожностями, под ложечкой вдруг засосало. Он давно не чувствовал такого, но ощущение было знакомым — оно частенько предупреждало его о неприятностях.

Гарри задумался и отложил амулет. Ощущение не прошло, но ослабло. Полностью оно исчезло только когда он вышел из мастерской. Но стоило снова засесть за расчеты…

Так прошло еще два дня. Гарри начал злиться. Срок, обозначенный им же самим, подходил к концу, и он, несмотря на плохое предчувствие с утра, снова взялся за работу.

В конце концов, что такого страшного может с ним случиться? Умрет? Так вроде бы и пора. Нет, он не торопился бы, но чего он в этой жизни не видел?

Попадет в прошлое? Выживет, уж с его-то опытом! За свою долгую жизнь он чему только не научился — видимо, до сих пор не надоело, раз полез буквально на рожон с этим артефактом. Ну что будет, если он просрочит заказ? Под окнами с транспарантами стоять точно никто не будет. И нареканий не будет ни одного. А тайнюки еще и ставку повысить могут, если хорошо подумать и правильно подать. Вот только незачем ему — он богат настолько, что давно не задумывался о тратах. А не нравится — пускай ищут другого специалиста. Вдруг найдут?

Нет. Он не будет Гарри Поттером, если не сдержит свое обещание. Вот такой вот у него пунктик, в конце концов каждый имеет право на свои заморочки. Даже если уверен — именно они его в конце концов и подведут.

Последнее мистер Поттер, известный в узких кругах артефактор, автор массы нестандартных разработок и вообще нереально продвинутый волшебник, уже не додумал. Пальцы, узловатые и костлявые, родные пальцы с сухой кожей, дрогнули и разжались — самую чуточку, но этого хватило, чтобы хроноворот выскользнул.

Нет, он вовсе не разбился! Гарри подхватил его заклинанием — он давно научился, работая, применять чары безо всякой палочки и даже без вербализации — во-первых, у артефактора частенько заняты обе руки, а во-вторых, на некоторые компоненты действуют звуковые колебания, что особенно важно при тонкой отладке. А уж Поттер-то тончайшие вещи делал.

Вот только внутри Маховика что-то щелкнуло, и когда тот оказался снова в руках, песок внутри начал раскручиваться все быстрее и быстрее. Разжать пальцы мастер не успел.