Когда дерется львица (гет)

«Дорогая Гермиона!

Спасибо за подарки, они великолепны! Мне очень понравился тот маленький вредноскоп, теперь всегда ношу его с собой на шее. Кстати, он уже меня спас: когда Фред и Джордж крались к нам с Роном, чтоб напугать, вредноскоп так заверещал, что у близнецов чуть сердце не остановилось. Хотя из-за этого звука я и не слышал еще полчаса, но все равно твой подарок мне очень понравился.

Честно, я не очень понимаю, зачем ты подарила Рону книжки по психологии. По-моему, они скучные, но Рон просил передать «спасибо» и теперь все время проводит за чтением. Неужели, я что-то пропустил?

А теперь, самое странное, что произошло вчера. Ты даже не поверишь! Угадай, кто писал? Джастин Финч-Флетчли! Написал про свое скучное Рождество и спросил, не можем ли встретиться на каникулах. Предложил маггловское местечко в Лондоне.

Не волнуйся, Гермиона. Я ведь обещал ни во что не впутываться. Вдобавок, я б ни за что не встретился с Джастином. Я чуть не уснул за его письмом! Написал ему ответ тут же и сказал, что у меня нет времени на встречу.

Странно, правда? Фред решил, что Джастин в меня влюбился. За это я его треснул метлой. А Рон теперь постоянно строит грустные глазки и причитает, что я разбил сердце Финч-Флетчли. Быстрее б уже в Хогвартс!

Надеюсь, у тебя Рождество прошло отлично. Передавай от меня привет своим родителям (если посчитаешь нужным, вдруг им не понравится) и не беспокойся за нас. Увидимся через неделю!

Гарри»

* * *

Стояло тихое зимнее утро, холодный свет постепенно приобретал золотой оттенок и падал на закрытые глаза Гермионы, а щеку девушки грело тепло Северуса.

Ее сны, как и все эти дни, были окрашены в красный цвет. Но на этот раз это был не кричащий, агрессивный алый цвет недавно пролитой крови и не более темный оттенок, который Гермиона связывала с паникой и насилием. А насыщенный теплый, цвета хорошего вина, который мягко обволакивал.

Она не боялась этого легкого прикосновения, не хотела сбежать от него. Ведь впервые за долгое время сны Гермионы не усиливали страх и боль, а успокаивали. Она не спешила просыпаться, наслаждаясь чувством безопасности, которое разлилось по телу и согревало его, как мягкое одеяло.

Постепенно сон уходил. Гермиона не хотела просыпаться, двигаться или думать. Вместо этого она сладко потянулась, немного удивилась боли в мышцах, но продолжила наслаждаться чувством безопасности. До тех пор, пока не открыла глаза и не встретилась с парой темных глаз, которые с любопытством смотрели на нее.

В мгновение ока, Гермиона вскочила с кровати, оказавшись в дальнем углу комнаты. В одной руке она держала нож, в другой — палочку.

«Мерлин! Северус. Он спал в моей кровати. Я была у него на руках! Что вчера произошло?»

Она попыталась вспомнить события прошлой ночь, но в голове была неразбериха: обрывки боли, страха, крови, криков, отчаяния, а потом... теплые руки касались ее, она лежала на широкой груди, пальцы гладили ее волосы...

Гермиона напрягалась. Вчера что-то пошло не так. Что-то заставило Северуса переступить невидимую границу, которую Гермиона провела между ними, нарушить личное пространство, которое она так старательно оберегала. Неважно, какова была причина такого поступка, девушке, в любом случае, это не нравилось.

Внезапно доверие, которое она даровала, стало опасным, а воспоминание о его близости заставило сильнее сжать палочку. Что же с ней происходит, черт возьми?

Северус с одобрением заметил, что Гермиона все-таки настроила порт-ключ в ножах. Он не двигался, давая девушке время прийти в себя и сориентироваться. Но секунды превращались в минуты, а гриффиндорка все стояла на том же месте, подозрительно глядя на Снейпа и направляя на него нож.

— Это я, Гермиона, — наконец, сказал он, сообразив, что девушка не расслабится. — Вы в безопасности.

Ее поза стала еще более напряженной, недоверие повисло в воздухе.

— Знаю, что это вы. Это вполне очевидно, — яростно ответила она. — Только не знаю, что вы делаете в моей постели!

Северус вздохнул. Она не помнила. Или не хотела. Будет сложновато.

— Простите, — тихо начал он. — Я знаю, как вас это раздражает. Но вы вчера были так напуганы, а вам нельзя было ворочаться во сне из-за ран. Мое присутствие вас успокаивало, поэтому...

Она покраснела от мысли, что от его присутствия она расслаблялась лучше, чем в одиночестве. Но потом смысл остальных слов дошел до нее, и Гермиона опять побледнела.

— Что вчера случилось? Что я вам говорила?

В ее голосе чувствовались раздражение и страх.

— Вы не помните?

Она еще сильнее сжала рукоятку ножа, пока не побелели костяшки пальцев.

— Отвечайте, — прошептала она. — Что произошло?

Как будто и не было этих месяцев, как будто она снова проходила стадию изъятия Таналоса, заботясь лишь о том, чтобы не сломать стену между ними, спрятать свои тайны, сохранить дистанцию.

В ее глазах не было доверия: ни следа их прежней близости. Он попытался проникнуть в ее сознание, внушить спокойствие, как он сделал это прошлой ночью, но лишь натолкнулся на непробиваемую стену. Ее мысли были для него закрыты. Она опять замкнулась в своем мире, и, хотя он не понимал, почему это произошло, он знал, что до нее надо достучаться, чтобы не потерять ее снова.

— Вы встретились с Малфоем около полудня. Когда вы вернулись, уже стемнело. Он изнасиловал вас и изрезал ваш живот ножом, — Северус начал перечислять события вчерашнего дня, стараясь сохранить ровный тон.

Он знал, насколько это будет для нее болезненно и как она ненавидит показывать свою слабость перед ним, поэтому он избегал ее взгляда, продолжая медленно и спокойно говорить.

— Сначала, вы меня не узнали, но мне удалось убедить вас, что вы нуждаетесь в помощи. Я отнес вас наверх, в вашу комнату. Вы были в шоковом состоянии, я боялся, что вы не выкарабкаетесь. Я заставил вас перечислить ингредиенты зелья, чтобы вы не уснули. Когда вы были в безопасности, я написал Драко, чтобы он не беспокоился. К тому времени вы уже были во власти кошмаров. Я смог успокоить вас, только взяв на руки. Потом я уснул и проснулся немного раньше вас.

Когда он закончил рассказывать, он по-прежнему не смотрел на Гермиону. Он слышал ее дыхание: быстрое, испуганное, как будто она пыталась справиться с потрясением. Еле слышный всхлип. Северус понимал, что она все вспомнила и пытается справиться со вчерашними событиями и собственной болью.

Он не торопил ее. Только когда она заговорила, он встретился с ней взглядом, увидел след от слезы. Она выглядела такой потерянной и разбитой. Хотелось кинуться к ней и обнять.

Но девушка снова высоко подняла подбородок, в глазах заметалась злость.

— Вы меня помыли, — обвиняюще прошептала она. — И расчесали мои волосы.

Он осторожно кивнул. На тот момент это была лучшая идея, но девушка наверняка будет чувствовать себя изнасилованной.

— Вы очень хотели помыться, Гермиона. Вы даже пытались пойти в душ, несмотря на огромную кровопотерю. Это был единственный способ вам помочь. Я ведь знаю, насколько это для вас важно.

Он знал? Ну, конечно, знал. Он был самым умным человеком, которого она встречала. Она дала ему отличный шанс изучить свои привычки, мнение, нужды. Вряд ли осталось хоть что-то, чего он мог не знать.

Снова появилась отчаяние, а во рту чувствовался вкус паники. Теперь она все вспомнила. Как он держал ее, как спросил, доверяет ли она ему, как заботился о ней, как она успокоилась от его прикосновения, позволила взять ситуацию под контроль. Как она доверила ему не только свою жизнь, но и то, что с ней произошло, хотя стыд прожег ее душу насквозь.

Что же она наделала?!

Этого не должно было случиться! Она не хотела так сближаться! Как она могла хранить свои тайны, если так зависела от Снейпа? Как она могла быть настороже, если он заставил ее так расслабиться? Если он заставил положиться на него, полностью ему довериться?

Как она позволила этому произойти? Ведь она знала, что рискует не только своим будущим, но и счастьем Северуса! Почему она не остановила его, пока еще не было поздно?

Да потому что даже сейчас, после этого понимания, она все равно хотела оказаться в его объятиях, разделить с ним свою боль, почувствовать его тепло.

«Черт возьми, я стала такой слабой из-за него! Я должна была это предвидеть!»

— Но ты же обещал не делать так, — прошептала она.

— Как? — озадаченно спросил он. Он обещал не трогать ее? Он не мог припомнить подобного. Упрек в ее голосе заставил Северуса беспокоиться: как будто он совершил тяжкое преступление и даже не заметил этого.

— Не жалеть меня. Не позволять такой близости и заботы.

Северус раздраженно вздохнул, встал с кровати и попытался подойти к Гермионе. Он был во вчерашней одежде, весь помятый после сна. В другой ситуации Гермиона ухмыльнулась бы, увидев профессора Зельеварения в таком виде. Но сейчас она только угрожающе качнула палочкой — безмолвная угроза не приближаться.

— Вы о моем вчерашнем поведении? — спросил он, усомнившись. — О том, что я позаботился о вас? Беспокоился о вас и относился к вам, как к человеку, а не как к вещи?

Неужели она серьезно? Он вовсе ее не жалел! Он делал все, что в его силах, чтобы спасти ей жизнь, потому что он сам больше не мог без Гермионы. В каком-то смысле, это был его самый инстинктивный и эгоистичный поступок за многие годы. Но вряд ли ей понравится эта мысль.

— А лучше бы как к вещи, Северус, — горько ответила она. — Чем вот так поступать. Жалеть меня.

— Мерлин вас побери, это не из жалости! — взревел Северус, теряя терпение. — Я даю то, что вам нужно, спасаю, в конце концов!

— Мне от вас ничего не нужно!

— Не смешите! Я лучше знаю.

— Не знаете! — закричала она. — Вы понятия не имеете, каково это! Вся эта боль, страх, стыд! И все из-за вас!

Северус побледнел от ее слов. От ярости или от потрясения, Гермиона не знала. Она зашла слишком далеко, чтобы это ее сейчас беспокоило.

— Говорите, что это моя вина? — он опасно понизил голос. — Малфой изнасиловал вас и порезал на кусочки, а вы сваливаете вину на меня?

Гермиона уже плакала, но не замечала своих слез.

— Все было хорошо, пока не появились вы! — закричала она, не заботясь о том, что голос звучал истерично. — Я делала свою работу, и она совсем не причиняла мне боли! Это было мое задание! Я была из камня и стали, настоящая Гермиона была спрятана так глубоко внутри, что никакой нож не достал бы ее! Я ничего не чувствовала!

Он вспомнил ее в тот ужасный день в библиотеке, когда он вторгся в ее разум во второй раз, а Гермиона превратилась в снежную королеву, мраморную статую. Она была как мертвая: слишком красивая и слишком нереальная, чтобы быть живой. Он помнил ее глаза: два тоннеля в бездну. В них не было жизни, страха. Не было боли.

— Вы не можете всерьез так думать, — прошептал он. — Вы вчера чуть не умерли! У вас почти не осталось сил. И некому было о вас позаботиться. Не смейте говорить, что лучше бы к вам относились как к вещи, потому что я никогда не поверю этим словам!

— Лучше! Было бы лучше! — она все еще кричала. В глазах сверкали ярость и отчаяние. — Я ведь приняла все, я сдалась. А потом появились вы и вернули все, ради чего стоило жить. Вы заботились и вы... понимали...

Ее голос упал до шепота. Только его чуткий слух мог различать слова.

— И опять есть то, ради чего хочется жить. Опять есть радость, самоуважение и... надежда. То, что может разрушить Люциус. То, чего не должно быть у шлюхи.

Внезапно, в ослепляющей вспышке боли и горя, он понял.

— Вы заслуживаете все это, Гермиона, — тихо проговорил он. — Не надо винить себя. И вы не вещь!

— Вы понятия не имеете, что я, Снейп.

То, как она произнесла его фамилию, причинило больше боли, чем вся их ссора, и Северус незаметно для себя отступил от девушки.

— Нам нужно поговорить, Гермиона.

Он пытался контролировать голос, но слова прозвучали скорее как мольба. Как тогда в кабинете Альбуса.

— Вы не можете так просто уйти! Нам нужно все обсудить!

— Я могу делать, что захочу, — холодно ответила она.

Те маски, которые уже давно не были нужны в присутствии Северуса, снова вернулись.

— Мы ведь договаривались об этом в самом начале нашего партнерства. А сейчас я пойду к себе в комнату. Не знаю, вернусь ли. Разорвите, пожалуйста, связь между каминами, когда я уйду. И можете закрыть мне доступ к вашим комнатам. До свидания.

Северус знал, что именно это он и обещал, и, с одной стороны, он хотел отступить, позволить Гермионе уйти и больше не злоупотреблять ее доверием. Но он также знал, что если отпустит ее сейчас, то какая-то часть ее будет потеряна безвозвратно. И девушка больше никому никогда не позволит к себе приблизиться.

Он не мог позволить этому произойти. Нельзя, чтобы все так кончилось. Поэтому взмахом палочки Северус запер дверь и отошел влево, оказавшись между камином и Гермионой. Он встретился с ней взглядом.

— Что вы делаете? — прошипела она.

— Я не позволю вам так уйти, — спокойно ответил он, будто не было их недавней ссоры. — Мы должны все обсудить.

— А я не хочу обсуждать! — закричала она. — У нас был уговор! Никаких обсуждений, если я так хочу! Никакой жалости и сюсюканья! Я хочу уйти сейчас же и не хочу больше с вами разговаривать! Никогда!

— Вам придется, Гермиона. Если вы хотите выжить и остаться нормальным человеком, а не тенью, полной горечи, стыда и чувства вины, вы должны остановиться.

— А что если меня не волнует, кем я стану?

— Тогда я приму решение за вас.

— Вот что значит ваше равное партнерство, да? Тогда обойдусь без него, спасибо большое!

Ее слова ранили, но Северус не отступил.

— Человек не может быть партнером камню. Или другом мертвецу, — продолжил он. — А вы становитесь и камнем, и мертвецом, Гермиона. И я был таким многие годы. Мертвым для этого мира. Я хочу, чтобы за шрамами вы разглядели жизнь!

Она горько рассмеялась.

— Да что вы знаете о шрамах? — горько сказала она.

— То же, что и вы, — тихо ответил он и резко расстегнул рубашку, не заботясь о пуговицах. — Даже гораздо больше.

Гермиона отшатнулась, дрожащая рука с палочкой взметнулась вверх, но Северус не придвинулся к девушке. Вместо этого он медленно снял рубашку.

— Вы же не думаете, что вы единственная, у кого они есть, — прошептал он и повернулся к девушке спиной.

Он не слышал ни вскрика, ни аханья. Гермиона просто чуть громче втянула в себя воздух. Северус знал, что она видит — карту шрамов: некоторые побелели за столько лет, а некоторые были все еще красные, не смотря на годы исцеления.

Снейп не поворачивался лицом к Гермионе, но он чувствовал, что ее взгляд бродил по его спине, по тропинкам, проложенным шрамами.

— Это началось давно, — сказал он спокойно, но в голосе была горечь. — С тех пор, как отец начал бить меня и мою мать, показывая свою власть. Хогвартс был не лучшим местом: известные вам мародеры выбрали меня объектом своих издевательств. В воспоминании, которое ваш друг Гарри подсмотрел в моем омуте памяти, я болтаюсь вверх тормашками, и вся школа видит мои трусы. И это не самое плохое, что со мной делали.

Северус слышал шелест одежды позади себя — это Гермиона подходила к нему. Он мог представить выражение ее лица, широко раскрытые от потрясения глаза, будто просящие остановиться. Но остановиться он уже не мог.

— К тому времени, как я примкнул к Темному Лорду, мне помогали выжить только мой гнев, мое высокомерие и моя отчаянная вера в собственный ум. Только ум делал меня нужным, оправдывал мое существование. Этой гордыней привлек меня Волдеморт. Этой злостью на всех. Несколько недель назад вы спрашивали, почему ярость. Я вам не ответил. Вот же почему — только ярость и высокомерие были настолько сильны, что заставляли меня жить, несмотря на чужие насмешки, ненависть, боль, что мне причиняли. И Темный Лорд взял эту злость и выкрутил настолько, что я больше не понимал, что правильно, а что нет. Я мог только подпитывать собственную ненависть.

Голос Северуса сел. От нахлынувших воспоминаний хотелось сбежать, спрятаться от самого себя. Но он не мог. Нужно было донести до Гермионы основную мысль.

— Но Волдеморт не остановил боль. Он преумножил ее, когда я не слушался. Когда я не подчинялся, он относился ко мне как к вещи, которой я себя считал. И я тянулся к нему, потому что он заставлял эти чувства исчезнуть. Только он мог спасти меня от меня же самого. И когда он наказывал меня или когда Альбус отправил меня обратно к Волдеморту шпионить, я не сопротивлялся. Потому что я знал, как и вы сейчас, что заслуживаю все это, что я не имею права на жизнь без боли.

И я оставил все, что считал слишком хорошим для меня. Я стал обозленным. Я стал Северусом Снейпом — тем мрачным ублюдком, каким меня знает большинство. И я оставался таким до недавнего времени, пока кое-кто не освободил меня из темной темницы моего разума.

Тишина. Тишина разлилась между ними океаном. Таким бесконечным, что на миг Северус испугался: может быть, Гермиона уже давно ушла, оставила его одного, бормочущего о своем прошлом. Как и многие. Но потом он услышал ее дыхание, частое и неглубокое, до его носа донесся ее аромат. Она стояла позади него.

— Ну что, Гермиона, после этого вы думаете, что я ничего не стою? Думаете, что я грязный и заслужил все это? Скажите, вы считаете, это превратило меня в вещь?

Ее голос звучал потрясенно:

— Нет... я бы никогда так не подумала...

Северус резко повернулся к девушке лицом и встретился с ней взглядом.

— Тогда как вы смеете думать так о себе? Вы всегда поступали правильно. В отличие от меня вы выбрали верный путь — спасать тех, кого вы любите. Как вы можете считать себя хуже меня, когда вы не совершали и половину преступлений, что совершил я?

— Но я...

— Что вы? Превратим это в соревнование «Кто совершил самые ужасные поступки в своей жизни»? Может, рассказать вам еще больше о себе? Вы знаете, каково убивать ребенка настолько маленького, что он еще даже не может позвать на помощь? Как еще вы хотите возразить, Гермиона?

Он видел, как девушка подыскивает слова, чтобы очернить себя, и не находит. Он уничтожил все ее оправдания и упреки, которые она перебирала бессонными ночами, все ужасные образы, что вспыхивали перед глазами. Потому что он совершал поступки гораздо хуже. А она до сих пор его уважала.

— Мне так стыдно, — наконец, прошептала она. — Когда я смотрю им в глаза: моей семье, друзьям, даже Дамблдору — мне стыдно. Я знаю, что они считают правильным, а что нет. Я знаю, какова их жизнь. И я туда не подхожу. Я видела, совершала такое, отчего они бы в ужасе отшатнулись. Как я могу снова встречаться с родителями, как я могу смотреть в глаза своим друзьям, если я знаю, как бы они отнеслись ко мне нынешней? Если я знаю, что принадлежу к тому миру, от которого они бы отвернулись в отвращении? Я отбросила все, во что когда-то верила, а заполнить возникшую пустоту нечем. Только стыдом.

Он знал, что она имела в виду. И он послал ей эту мысль. Что он все понимает. Она никогда не ступала на путь высокомерия. Она пыталась приспособиться, приглушить свой внутренний свет, смотреть на свой ум как на причуду, а на жажду знаний — как на забавную черту характера.

«Если они не могли принять меня тогда, — мысленно спросила она Северуса, одновременно боясь ответа, — как я могу надеяться, что они примут меня сейчас?»

— Вы ведь знаете, что на этот вопрос нет ответа, ведь так?

Гермиона кивнула.

— Те, что возвышаются над большинством, всегда будут одиноки. Люди не принимают то, что им чуждо. Мы оба узнали это на своем горьком опыте. Если вы не можете гордиться тем, кто вы есть, вы и дальше останетесь с этой горечью. Но если вы не хотите победить стыд, — он глубоко вдохнул и снова встретился с Гермионой взглядом. — Стыдитесь перед вашей семьей, если не можете по-другому. Стыдитесь перед вашими друзьями, которые чисты и невинны только потому, что слишком глупы, чтобы различать, что творится вокруг. Я не могу запретить вам чувствовать себя грязной и ничтожной перед этими идиотами. Но не стыдитесь передо мной, слышите? Я пережил то же, что и вы. Я видел то же, что и вы. И если я смог это пережить, то и вы сможете. Слышите?

Он замолчал. Он знал, что предлагал Гермионе. Он также знал, чего требовал от нее. Принять себя такой, какая она есть. Прекратить прятаться от себя. Это было самым сложным. У Северуса ушло на это больше тридцати лет.

Но он надеялся, что она найдет в себе силы. Если она захочет, он позволит ей уйти теперь, когда все сказано. Но он не представлял, что будет делать в одиночестве в своих комнатах. Без нее.

Он был так обеспокоен воображаемой картиной ухода Гермионы, что заметил ее близость лишь, когда девушка мягко дотронулась до его груди, покрытой не меньшим количеством шрамов, чем спина.

Он не мог подавить судорожный вздох, когда Гермиона начала водить указательным пальцем по белой линии шрама на бледной коже.

Северус понял, что она приняла его предложение.

И когда он поднял руки, медленно, чтобы дать девушке время отступить от нежелательного прикосновения, она прислонилась к нему, закрыла глаза и крепко обняла его за талию. А он крепко обнял ее за плечи в ответ.

Если бы они не были так измотаны, чтобы думать, они бы удивились чувству безопасности, которое давали объятия. Чувству близости, покоя. Дома.

Там, вне этих объятий мог быть мир, полный опасности и боли, но сейчас существовали только они: два шпиона, у которых хватало шрамов. Шпионы, обладающие блестящим умом. И оба они чувствовали невероятное доверие друг к другу.

— А теперь, — заговорил Северус, — можно и позавтракать.