2012. Сиракузы (гет)

Полёт длился бесконечно долго. Никогда ещё путь до Сиракуз не занимал столько времени и не требовал стольких усилий. Эвмион выдохся и подумал, как было бы здорово сложить крылья и упасть в море, чтобы покончить со всем этим раз и навсегда. Он верой и правдой служил своему богу, но в последнее время служба стала в тягость: слишком многого требовал повелитель и слишком мало отдавал взамен.

Вот наконец и городские стены. Эвмион, устало взмахнув крылами, сделал последний рывок и опустился на сторожевую башенку. Отдохнув, он вгляделся в перспективу городских укреплений и ошеломлённо отступил назад: архимедовых машин и след простыл, стены поражали гладкостью, словно не было никакого штурма, не так давно оставившего в них внушительные выщербины. Изумление придало сил, и ворон спланировал вниз.

Город был прекрасен. Ни следа запустения или отчаяния — яркий, цветущий мегаполис. К западу от центра велось строительство дворца, у акрополя весело и шумно бил давно угасший родник. Хорошо одетые, благополучные люди, кто праздно и весело, кто сосредоточенно и уверенно, шли по улицам, приветливо здороваясь и болтая о повседневных заботах. Эвмион опустился на крышу и совершенно по-человечески помотал головой, чтобы разогнать наваждение, но картина не изменилась. Тогда он взмыл вверх, отыскивая цепким взглядом римский флот, но гавань поразила множеством торговых судов — греческих, карфагенских, египетских, испанских — и маленьких юрких лодочек с крикливыми рыбаками; однако гордости великой империи — многотонных боевых кораблей не было и в помине. От такого удара судьбы тело охватила внезапная слабость, и ворон едва удержался от того, чтобы осуществить свои недавние намерения — рухнуть камнем в воду. Он расправил крылья и снизился, едва не задев крылом молоденького рыбака, который испуганно замахал на него коротким веслом. Присев на нос лодки, Эвмион передохнул, пару раз раздражённо каркнул на негостеприимного мальчишку, которому не понравилось соседство с подозрительной птицей, и поспешил вернуться в город.

В полёте ему пришла в голову здравая мысль, что такие удивительные метаморфозы не могли произойти без вмешательства высших сил, а каких конкретно, можно будет узнать у того, кто общался с Юпитером накануне — у человека со шрамом.

Пролетая над Ортигией, он невольно залюбовался красотой акрополя и вдруг отметил, что такие Сиракузы ему нравятся гораздо больше, чем измученные голодом и осадой. В глубине души жрец был эстетом и ненавидел ужасы войны, как только любитель прекрасного может ненавидеть уродство.

Над тем самым домом, где жила Гермиона, разносился странный, ни на что не похожий запах: к аромату трав примешивался оттенок чего-то смутно знакомого, родом из далёкой юности, когда жрец обучался таинствам приготовления зелий; но позже знания вылетели из головы за ненадобностью. Покружившись над домом, ворон приземлился на кушетку в глубине портика, но тут же поспешил спрятаться — из дома вышел человек с женщиной на руках. Эвмион сразу же узнал этих двоих, несмотря на то, что человек этот выглядел усталым и измождённым, а женщина была бледна, очень худа и не подавала признаков жизни.

* * *

Гарри осторожно опустил Гермиону на кушетку, с тяжёлым вздохом присел рядом и, бережно взяв безжизненную ладонь, произнёс:

— Я приготовил новое зелье, названия не помню, что-то вроде «Верифасис». Оно возвращает истинный облик тому, кто его выпьет. Надеюсь, я правильно смешал ингредиенты... Если уж оно не поможет, завтра опять начнём принимать «Ревификацио». Может быть, его просто надо было принимать дольше, чем десять дней подряд? — Он задумчиво помолчал. — Честно говоря, Герм, я просто не знаю, что делать... Если бы подала хоть какой-то знак, что слышишь меня! Мне бы хоть часть твоих знаний, я бы давно поднял тебя на ноги!

Гарри с надеждой и тревогой взглянул на безучастное, без признаков жизни лицо, в отчаянии отвернулся и схватился за голову. Потом, опомнившись, приобнял Гермиону, зарывшись лицом в каштановые волосы.

— Не волнуйся, я тебя вытащу... Всё будет хорошо.

Оглядываясь и опасаясь, что в его отсутствие с Гермионой что-то случится, он ушёл в дом и вскоре вернулся с бронзовой чашей в руках.

— Вот «Верифасис». Рецепт я сдавал на экзаменах в аврорат, поэтому прекрасно его помню. Но даже если я что-то перепутал, то побочных эффектов — никаких.

Гарри стал осторожно вливать Гермионе в рот приготовленное зелье.

Опустошив чашу наполовину, он поставил её на пол и стал наблюдать. Но Гермиона лежала словно неживая.

— Ничего, это всего лишь временная трудность, — пробормотал Гарри. — Знаешь, Герм, мне надо поспать. Буквально минуточку, а потом я приготовлю для тебя «Восстанавливающее», а то вчерашнее закончилось...

Гарри опустился на пол перед кушеткой и погрузился в тягучее забытье. В последнее время отдыхать удавалось лишь урывками: по ночам его будил страх, что он потерял Гермиону, а днём все силы уходили на поиски нужных ингредиентов, эксперименты с зельями и уход за подопечной. Временами казалось, что ничего нельзя изменить. Но он упорно убеждал себя, что непременно вытащит её из небытия, решит сложную задачу со всеми неизвестными! Вскоре слова успокоения стали привычными, выскакивали скороговоркой, теряя смысл. В те редкие минуты, когда Гарри решался оставить Гермиону одну, чтобы достать еды и компонентов для лекарств, он бегал по городу, мельком отмечая его красоты и раздражающее довольство жителей. Отсутствие войны воспринималось как данность, а не чудо, свершившееся, как оказалось, благодаря гению Архимеда. Радости не было вовсе. Она улетучилась вместе с мыслью о том, что Гермиона, возможно, никогда не очнётся.

Гарри резко проснулся, словно его толкнули. Вечернее небо уже окрасилось в розоватый цвет, с востока подступали сизые тучи. Гарри никогда раньше не видел, чтобы гроза надвигалась с такой потрясающей быстротой: казалось, небеса поменялись местами с землёй, и вся эта монументальная глыба из тёмной воды и молниевых разрядов наползает, словно неумолимое цунами. Вдруг сквозь закатную марь пробился яркий луч солнца и, вонзившись в мохнатые края грозы, осветил их, покрыв лёгкой позолотой. И тут же в ответ раздался сердитый гром, блеснула рваная молния, дохнул первый порыв свежести. Ветер явился позже. Он то кружил, чудил, мотал деревья, играл с дорожной пылью, то вдруг, посерьёзнев, проносился со свистом. Гарри поспешил отнести Гермиону в дом. Устроив её на кровати, он, следуя неосознанному порыву, снова вышел наружу. Гроза распласталась по небу, по-хозяйски заняла собой всё пространство. Тяжёлые капли застучали по крыше, стали затаптывать земную пыль, превращая в тёмную грязь. Гарри, затаив дыхание, подставил дождю лицо, ладони, пробовал прохладную влагу на вкус и ощутил, как сливается с неистовством этих тяжёлых туч, ветра и воды. Вдруг над головой раздался оглушительный раскат. Подумалось, что сейчас молния вонзится своим свирепым остриём прямо в сердце, и всё закончится здесь и навсегда. Но её золотой блик не мелькнул на мгновение, а застыл в глубине набухшей тучи и внезапно разорвал её надвое! Из тёмного проёма полилось яркое белое сияние, заставившее прикрыть глаза; а потом, словно ожившая картинка из далёкого детства, преобразовалось в золотую колесницу с разгорячёнными, длинногривыми, пышущими паром жеребцами и суровым бородатым возницей. Перекинув поводья в левую руку, возница достал из заплечного колчана молнию и метнул вдаль. Гарри от изумления отступил к портику. Тут громовержец заметил его, сердито нахмурился, достал что-то из-за пояса и кинул вниз. Гарри вздрогнул, когда это что-то стукнулось о колонну портика, и, оставив в ней немалую трещину, плюхнулось под ноги. Возница, меж тем, пришпорил коней, и колесница умчалась вдаль вместе с сердцем грозы.

В изнеможении от всего увиденного, Гарри опустился на ступеньку и прислонился к прохладному, мокрому мрамору. Вновь навалилась усталость, словно последние силы унеслись вместе с тучами и ветром...

Очнулся Гарри, когда закат стал ярко-розовым с кровавой проседью тонких, спокойных облаков. Одежда высохла, да и была ли она мокрой? Была ли гроза с загадочным громовержцем? Гарри горько пожалел, что ему не с кем поделиться впечатлениями об удивительных событиях. А может, всё это приснилось? Гарри оглядел колонну портика в поисках трещины, оставленной тем, что бросил возница, но ничего не обнаружил. Тогда он поискал на земле — под ногами лежал лишь белый камень. Обыкновенный камень, осколок мрамора или соли, каких тысячи валяется повсюду. Рассмотрев находку, Гарри разочарованно сунул её в карман. Похоже, действительно сон...

Хватит надеяться на чудо, пора приниматься за дело! Тут он вспомнил, что надо приготовить для Гермионы «Восстанавливающее» зелье, поискал глазами чашу, которую оставил возле кушетки, но так и не нашёл. Удивлённо хмыкнув, Гарри отправился внутрь.

Свет «Люмоса» озарил вечерний сумрак дома. Всё здесь было до омерзения привычным — и тишина, и запах, и пустота. Гарри зажёг факел, медленно подошёл к лежавшей на кровати Гермионе, всматриваясь в бледное лицо. Многое бы он отдал, лишь бы увидеть хотя бы её осмысленный взгляд. Он тихонько присел рядом, стараясь не задеть хрупкое тело. Иногда казалось, что от малейшего прикосновения оно рассыплется, растворится тенью в ночи. И тогда его жизнь потеряет всякий смысл. Что-то острое впилось в бедро — Гарри вытащил из кармана давешний камень и стал разглядывать.

Внезапно в отблеске факела на стене промелькнула чья-то тень. На доме давно уже лежали магглоотталкивающие чары, значит, любой, кто проник сюда, мог быть только волшебником. Гарри выхватил палочку и прислушался. Тень прошла влево, дверь не открывалась, следовательно, незваный гость спрятался за простенком между двумя входами в кухню. Гарри бесшумно встал и двинулся вперёд. Последние два шага он пробежал, на ходу выплеснув «Ступефай». Заклинание попало точно в цель — спрятавшийся на кухне человек с грохотом свалился оземь. Гарри с тревогой приблизился, чтобы рассмотреть пришельца. Это оказался слуга Бианимаса, тот самый, которого Гарри видел на корабле. Значит ли это, что Бианимас где-то рядом? В любом случае, стоит хорошенько расспросить этого подозрительного парня.

* * *

Содержимое бронзовой чаши манило знакомым запахом. Когда Гарри — жрец внезапно вспомнил, как звали этого человека со шрамом — уснул, Эвмион с любопытством подлетел к чаше, изогнул чёрную голову и вдохнул приятный аромат, навеивающий неясные, давние воспоминания. На вкус зелье оказалось именно таким, как в детстве — духмяным, травным. А потом тело пронзили тысячи холодных игл. Первое, что увидел жрец, когда боль ушла, — свои тонкие белые пальцы. Тело вернулось. Эвмион вздохнул полной грудью и радостно воздел руки к небу. Надвигалась гроза, одна из тех, в которых проявляется ярость Юпитера. Надо было срочно куда-то спрятаться, ибо гнев бога может настигнуть любого смертного, независимо, виновен он в чём-то или нет. Однако следовало всё же выразить благодарность своему невольному спасителю и предупредить об опасности. Жрец подошёл сзади и легонько толкнул Гарри. Тот сразу же проснулся — Эвмион поспешил укрыться за колонной.

Эвмион решил переждать грозу в портике, устроившись под кушеткой, и вдруг увидел, что чужеземец стоит посреди двора, подставляя лицо и руки божественным каплям — либо сумасшедший, либо отчаянный храбрец!

Когда Гарри устало прислонился к колонне, жрец покинул своё убежище и осторожно пробрался в дом. В спальне, где недвижно лежала женщина, стоял сундук с тряпьём. Лихорадочно порывшись, Эвмион нашёл себе серую льняную робу. Внезапно вошёл хозяин — Эвмион юркнул на кухню.

Пока Гарри скорбно сидел у кровати Гермионы, жрец собирался быстро и незаметно покинуть дом, но увидел краем глаза, что случайно задетая им огромная металлическая тарелка сейчас со звоном упадёт вниз. Он подставил руки — тарелка оказалась довольно тяжёлой — замер, и тут его настиг такой удар, что, казалось, душа вылетела из ослабевшего превращениями тела. Последнее, что он услышал — звук упавшей тарелки...

* * *

— Что ты здесь делал? Это Бианимас тебя послал? Где он?

Тщедушный парень вытаращил на Гарри чёрные испуганные глаза и что-то залопотал на своём языке. Спрашивать его не было смысла — всё равно ничего не поймёт.

«Легилименс!» — Проникновение в сознание пленника кое-что прояснило, но на главный вопрос — где Бианимас? — ответа он не знал.

Гарри отпустил парня и сунул ему в руку лепёшку. Тот с благодарностью кивнул и, не спеша, стал есть. Гарри заметил, что незнакомец страшно голоден, но старается сохранить достоинство.

— Как тебя зовут?

Пленник непонимающе уставился на Гарри.

— Я — Гарри, а ты...

— Эвмион, — представился тот.

— Эвмион... мион, — задумчиво повторил Гарри и оглянулся на Гермиону. — Может быть, ты не зря здесь появился.

Ему пришла в голову шальная мысль, и, вытащив из кармана белый камень, он показал его Эвмиону.

— Что это?

Тот как будто бы понял вопрос, отложил лепёшку и протянул руку. Гарри, посомневавшись, отдал ему находку.

Эвмион тщательно осмотрел камень, понюхал, даже лизнул и с улыбкой вернул обратно.

— Мортус валле, — сказал он со знанием дела.

— Что? — не понял Гарри.

— Мортус валле, — он указал куда-то, где, по-видимому, должно быть это самое «мортус валле».

— Мёртвая долина! — догадался Гарри.

Тот радостно кивнул.

— И что это значит? — спросил сам себя Гарри. — Мёртвая долина... помогает защитникам города... усиливает магию... А, может... и возвращает к жизни...

Он оглянулся на Гермиону и стремительно подошёл к кровати. Постояв в нерешительности, Гарри бережно завернул девушку в одеяло.

— Так, — бормотал он, пытаясь унять волнение. — Аппарировать нельзя — мало ли что. Пойдём пешком.

Гарри взял Гермиону на руки, в который раз поражаясь лёгкости её тела, и, не глядя на жреца, вышел из дома.

Эвмион от удивления перестал жевать, а затем, бросив недоеденную лепёшку, умчался следом.