Льва узнают по когтям (джен)

Люциус вил словесные кружева с тем же профессионализмом и холодным расчетом, с которым паук плетет свою смертельную сеть. За свою жизнь он отлично отточил этот навык, сделав его своим оружием, не менее смертельным, чем магия. Но, увы, его сегодняшний противник оказался слишком опытен и хитер, чтобы запутаться в паутине слов. Дамблдор ловко увиливал, сверкая очками и источая фальшивое добродушие. Из всех присутствующих в комнате людей он был единственным, кто скрывал свои истинные мысли за маской приветливости и отзывчивости.

Люпин — на этого больного оборванца было просто жалко смотреть — сидел на крае стула, низко опустив голову и всем своим видом выражая раскаяние. На самом деле, Люциусу было абсолютно плевать на это ничтожество, но он не мог не воспользоваться случаем запятнать репутацию непогрешимого и всегда правого директора. Урок, окончившийся катастрофой и истерикой одной из учениц — великолепный предлог, чтобы расшатать золотой трон Дамблдора, а затем и вовсе скинуть его с пьедестала. Сначала жалоба Попечительскому совету, затем шумиха в СМИ, после общественный резонанс и вот, министру приходится подписать ряд документов, ограничивающих власть и влияние директора Хогвартса.

Какая жалость, что все оказалось далеко не так просто. У старика было заготовлено достаточно контраргументов, разбивающих все доводы. Опыт был не на стороне Люциуса.

Северус сидел рядом и едва сдерживал эмоции. Его ноздри гневно раздувались, у виска пульсировала жилка, а сам он был в шаге от того, чтобы кинуться на своего давнего школьного врага и пробить его черепом ближайшую стену. Не сказать, что Снейп испытывал какие-то теплые чувства к своим подопечным, чтобы мстить за одну истеричную девчонку — не тот склад характера — но свои обязанности по удержанию вверенного ему клубка маленьких змеенышей выполнял хорошо. Возможно, лишь потому, что, случись с ними что-нибудь нехорошее, родители слизеринцев в первую очередь разорвут именно Снейпа.

Директор продолжал свою искусную и пустую трель, иногда бросая внимательные взгляды на единственную женщину в их узком кругу. У стеллажей с бесполезными, но эффектными артефактами, в обманчиво расслабленной позе стояла Саммерс. Молчаливая и недвижимая как статуя из мрамора или слоновой кости. И взгляд у неё был такой же неживой и холодный, почти застывший. Её можно было бы назвать довольно привлекательной, даже красивой, но Люциус никогда не видел в ней женщину, только врага.

Сколько крови эта женщина ему выпила!

Порой он даже восхищался её целеустремленностью. Но куда чаще ненавидел. Она напоминала ему бойцовскую псину, одну из тех, что выступают на подпольных собачьих боях. Поразительная хватка. Ни жалости, ни сострадания, ни пощады. Такая скорее сдохнет, чем разомкнет челюсти и упустит свою добычу. Этим она напоминала Беллу, одновременно являясь её отражением и антиподом.

Он усмехнулся при воспоминании о первой встрече этих двух женщин, хотя, тогда ещё совсем молодых девиц, и тут же помрачнел, когда перед глазами встал мертвый Лестрейндж и то, во что Саммерс его превратила перед смертью.

Люциус потратил многие годы, чтобы растоптать её и уничтожить.

И ведь у него это почти получилось…

— К тому же я сам вел подобным образом уроки ЗОТИ в молодости. Министерство тогда выпустило методички, в которых были рекомендации по проведению всех уроков в Хогвартсе. И Попечительский совет их одобрил в… — директор улыбнулся и покачал головой. — Ох, совсем уже память подводит. Кажется, это было в 1908 году. И они все ещё действуют, а ведь прошло уже столько лет, — он притворно вздохнул.

— Значит, школа занимается по устаревшей программе? И вы не прислали никаких заявлений в Попечительский совет? Разве не директор отвечает за одобрение всей учебной литературы? Стоит ли мне назвать это халатным отношением…

Все по новой. Разные слова, но мысли одни и те же. Они здесь почти полчаса, а никаких подвижек так и не произошло. И от этого Люпина не избавиться — вина якобы не его, а устаревшей методики. Да и толку от его смещения никакого. Для директора он — разменная монета. Только Северус и порадуется этой бессмысленной отставке.

И словно этого мало, ещё и Драко начал вести себя странно: сначала прекратил переписку, а затем, после почти недели молчания изменил тон своих ответов, проявляя несвойственные себе черты вроде спокойствие и задумчивости. Конечно, Люциус радовался изменениям в сыне. Спесь и гордыня — плохие советчики, способные довести до могилы, особенно людей занятых политикой и финансами. Драко всегда был умным мальчиком, но слишком мягкое воспитание и попустительство многим проступкам со стороны Циси грозили обернуться в будущем немалыми проблемами. К тому же «особенность» крови Блэков, которой в сыне ровно половина. Не зря многих из этой семьи называют безумцами.

И все же сын вел себя странно. Люди не способны меняться так быстро. Должен был произойти какой-то переломный момент, о котором Драко наотрез отказывается говорить.

Иногда Люциус даже задумывался, а не решила ли Саммерс отыграться на нем с помощью сына? Сломать мальчика, выплавив из него совершенно новую личность, возможно, даже настроенную против семьи Малфоев? Учителя, особенно в закрытых школах, могут стать ближе родителей.

От этих мыслей его сердце холодело. Однако, какими бы переживаниями не была занята его душа, разум все равно продолжал исправно работать, продолжая всеми силами наседать на директора.

И даже десятки минут спустя, когда они едва пришли к решению, способному удовлетворить обе стороны, когда директор участливо поинтересовался делами «дражайшей миссис Малфой», а сам Люциус уже готов был развернуться на каблуках и отправиться на поиски сына — им предстоял долгий разговор — взгляд Саммерс изменился, став слишком подозрительным и внимательным. Она нахмурилась, её жуткие глаза, раз за разом скользили по его фигуре, словно пытались уцепиться за нечто невидимое.

Люциус презрительно усмехнулся, издевательски кивнул ей и покинул директорский кабинет.

Неужели она, наконец, догадалась? Впрочем, это мало что меняет. До чего бы эта женщина не додумалась, никаких реальных доказательств ей найти не удастся.

Об этом он позаботился в первую очередь.

* * *

Горячие капли крови терялись среди прелой, рыжевато-бурой, медленно гниющей листвы. Свежий след вел все дальше за деревья, терялся за голыми ветвями кустарников и черными головешками пней. Сириус бежал, шумно втягивая холодный воздух, и выцветшая трава покорно приминалась под его лапами. Серый мех мелькнул вдали и пропал вновь. Заяц — будущий обед — бежал быстро, на пределе сил перебирая лапами, желая сохранить свою жизнь.

Делал он это, пожалуй, даже слишком быстро. Впервые Сириус пожалел что он волкодав, а не борзая.

Они бежали вдоль опушки как привязанные. Заяц петлял, но даже будучи раненным оказался быстрее своего преследователя. С каждым футом расстояние между ними все увеличивалось, пока не стало вовсе критическим.

Сириус остановился и высунул язык. Дыхание сбилось, легкие клекотали в груди, грозя взорваться и разбить ему ребра. Несостоявшаяся жертва благополучно оторвалась от своего преследователя и скрылась за опушкой.

«Кажется, сегодня опять придется остаться без еды».

Сириус лег между корней, зарылся мордой в красные листья, вдыхая запах осени. И свободы. Все оттенки красного и желтого плясали перед глазами, расплывались и крутились, будто кусочки стекла в сломанном калейдоскопе. В нос ударил удушающий запах корицы, перезрелых овощей и дыма.

Тысячи красок и запахов вокруг казались сном. Порой он с ужасом представлял, как уснет или просто закроет глаза, а проснется в своей камере.

Впрочем, трудно было ожидать иного. Двенадцать лет в месте, построенном на костях мертвых и обреченности живых, не прошло даром. Любой цвет отличный от монохромного, любой звук отличный от крика боли или ярости, любой запах кроме вони разложения — самое желанное чудо.

Он видел как его сокамерники сходили с ума. Один за другим падали в пучины безумия, захлебываясь помешательством и призрачными надеждами.

Из Азкабана никто не сбегал. Амнистия — слишком дорогая роскошь, доступная единицам. И он сам лишь исключение подтверждающее правило.

Да, надежда была одним из самых опасных чувств. Нет ничего страшнее, когда её вытаскивают из твоей души, а затем топчут её жалкое тело, мучают и в конце концов убивают, скормив останки дементорам. Ненависть лучше. Её огонь — единственное, что способно согреть в ледяной камере.

В нос ударил едкий запах копоти. Сириус и не заметил, что совсем рядом находится дом Хагрида.

Из трубы шел густой дым, окна светились изнутри приглушенным светом пламени, до чутких собачьих ушей донесся раскатистый смех полувеликана и что-то отдаленно напоминающее пение. Дверь распахнулась, и на порог выбежали четыре ребенка: три мальчика и девочка — все в красно-золотых галстуках Гриффиндора. Они замахали Хагриду, называли его «профессором» и пошли по тропе в школу, продолжая о чем-то рассказывать друг другу.

Темноволосая девочка обернулась, чтобы поправить растрепанную ветром прическу, и расплылась в улыбке при виде Сириуса, отчего на её щеках появились милые ямочки.

— Смотрите! — Она обернулся к своим спутникам. — Помните, я вам про этого пса рассказывала?

Мальчишки закивали. Вихрастый, черноволосый в очках и с шрамом на лбу — Мерлин, это же подросший Сохатик, как он только сразу не увидел! — задорно улыбнулся и поправил сползшие на нос очки. Высокий кудрявый блондинчик рядом с ним смотрел настороженно и как-то совсем не по детски, хотя казался в этой компании младше всех. Третий пацан был рыжим, веснушчатым, усталым и каким-то нескладным. Лицо у него было до боли знакомое.

«Это на его плече сидел Петтигрю. На той фотографии из газеты», — Сириус едва сдержался, чтобы не кинуться на младшего Уизли. Остановило его лишь одно — запах предателя на нем был старым. — «Значит, эта крыса не высовывает носа из школы. Боится, гад. Ну, ничего, долго ему не прожить. Он ответит за все».

Девочка тем временем подошла ближе, начала копаться в мантии и достала из кармана собачье печенье в виде косточки.

— Вот, держи. Наверняка, голодный.

Сириус аккуратно забрал протянутое угощение и почувствовал, как чужая теплая ладонь треплет его между ушей. Добрая девочка встретила его ещё в начале сентября и исправно таскала ему говядину и куриные ножки с обеда или собачьи крекеры.

Кто бы мог подумать, что он опустится до такого? Но выбирать не приходилось. Проблема питания стояла для него очень остро. Охотник из него плохой, соваться в Хогсмит — самоубийство, а покинуть территорию школы не выход — можно упустить предателя.

— Лотти! — младший мальчик с опаской следил, как его однокурсница бесстрашно гладит незнакомого пса, скорее напоминающего огромное чудовище, сотканное из первородной тьмы, чем домашнего питомца. — А если у него лишай? Или он вообще бешеный? Ты можешь думать наперед хоть иногда?

— Ничего он не бешеный, — девочка, которую как, оказалось, звали Лотти, села на колени. От неё пахло горькими травами, морской солью, медью и чем-то странным, безумно знакомым, но, сколько бы Сириус не пытался поймать ассоциацию и приструнить собственную память, ему это никак не удавалось. — А очень даже хороший. Правда, Странник*?

— Ты серьезно назвала его как Арагорна? — светловолосый мальчик сложил руки на груди и скептично поднял брови. Знакомая мимика, даже ещё более чем запах, который плотным облаком окутывал обоих детей.

— Ну, не быть же ему простым безымянным бродягой? Каждому нужно имя.

— Говоришь как Хагрид. Надо будет тебе в следующем году ЗОТИ взять, — посоветовал Сохатик и провел по непослушным волосам тем же жестом что и Джеймс когда-то давно. Гарри невероятно походил на своего отца. Если бы не зеленые глаза Лили, можно было бы заподозрить что он не человек, а магическая копия.

— Обязательно. А ещё руны. Они очень полезны для целителей, — серьезно кивнула она. — Как думаете, директор разрешит взять Странника в школу? Мама же ходит с Македонским.

— Ты лучше о папе подумай. Думаешь, он обрадуется ещё одной собаке в доме? — кудрявый мальчик фыркнул. — Дед и так постоянно приходит вместе со своими колли. Четыре пса для нашей семьи это как-то многовато.

«Так значит они брат и сестра, наверно близнецы или у них просто разница в один год. Совсем не похожи… И их мать преподает в школе? Интересно, какой предмет? Может ЗОТИ? Нет, сейчас же на этой должности находится Ремус».

— Ага, — недовольно буркнул рыжий, — а ещё будет теперь за моей Коростой бегать не только ручное чудовище Гермионы вместе с ящерицей Гарри, так ещё и эта псина.

— Салли — игуана! Они не едят крыс, только листья, — раздраженно вступился за неведомую зверюгу Гарри.

— Да, конечно! Я видел, каким взглядом она смотрела на Коросту! Поверь, твой ручной крокодил точно хочет сожрать её!

— Ничего подобного! У неё всегда такой взгляд!

Пока они переругивались, Сириус вспоминал, как он сам много лет назад спорил с Джеймсом, несколько раз едва не доводя дело до драки. Ссорились они тогда также часто, как и мирились.

Он едва сдержался, чтобы не превратиться обратно. Как же он хотел вернуть человеческий облик, подойти к Гарри, обнять его, рассказать о его отце и своей невиновности…

Но не мог. Не сейчас, пока Хвост на свободе. И не в том жалком виде, который он сейчас представляет.

— Ладно, пока, Странник, — девочка в последний раз потрепала его между ушей, встала и отряхнула клетчатую юбку от налипшей травы. — Завтра попробую принести тебе что-нибудь получше печенья. Жди меня после обеда, хорошо?

Четверка гриффиндорцев направилась в сторону школы. Гарри и его рыжий сокурсник продолжали ругаться, размахивая руками, а непохожие друг на друга брат и сестра безуспешно пытались их разнять.

Сириус некоторое время смотрел им вслед, а затем медленно потрусил в сторону Визжащей хижины — своего временного пристанища.

Он одним быстрым, слитным движением скользнул между беснующихся ветвей Дракучей ивы и нажал на выпирающий нарост на стволе. Дерево замерло. Сириус миновал длинный и узкий туннель и оказался в пыльной и разоренной комнате. Выцветшие обои клочьями свисали со стен, блеклые лучи осеннего солнца едва пробивались сквозь заколоченные окна, а цвет пола невозможно было различить из-за грязи и щепок — тех крох, что остались от мебели, разодранной Ремусом много лет назад. Он вышел в прихожую и поднялся по шаткой лестнице. Все вокруг покрывал толстый слой пыли, но на полу виднелась тропа из собачьих следов — постоянный маршрут от скрытого хода до спальни — единственного помещения во всем доме, где мебель была хоть немного цела.

Внутри его уже ждали. На кровати с пыльным пологом лежал большой рыжий кот. При виде пса он не ощетинился, как это могли сделать многие его собратья, а громко заурчал.

Сириус вновь принял человеческий облик, чувствуя, как шерсть исчезает, кости и мышцы вытягиваются, принимая привычную форму, поверх голой кожи появляется одежда.

Он сел рядом с котом и погладил его по спине. Тот довольно сощурил глаза, растянулся на боку, впился когтями в древнее покрывало, лениво шевеля кончиками ушей и шикарным рыжим хвостом.

— Слушай, а это не ты случаем «чудовище Гермионы»? Должна же у тебя быть хозяйка, верно?

Кот в ответ посмотрел почти по-человечески и громко замурлыкал.

Сириус откинулся на запылённую простынь и закрыл глаза. Грудь ныла, будто её до хруста рёбер сжали стальные тиски. Случайная встреча лицом к лицу с Гарри разбередила гноящиеся раны на сердце. Это он виноват в смерти Лили и Джеймса. Если бы он только не отказался от должности Хранителя, если бы внимательней следил за Питером, если бы…

Ничего уже не изменить. Но вот вернуть все двенадцать лет заключения сторицей он ещё может.

Блэк на свободе уже три месяца. Или даже чуть больше. Мир маглов изменился, встал почти с ног на голову, а волшебники продолжают тухнуть в своём болоте. Это даже не вызвало удивления. А ведь этот август стал для него настоящим раем. Пусть окружали его незнакомцы, пусть у него не было дома и денег — соваться в дом своей полоумной родни он не собирался под страхом смерти — пусть по его следам шёл весь Аврорат и полиция…

Это ничего не значило.

Он свободен. И он может отомстить. Больше ничего не надо.

— Я найду тебя, Хвост, — шептал он, словно в бреду. — Найду и убью. И ничто меня не остановит.

*Странник/Бродяжник/Скороход/Колоброд/Шатун (англ. Strider, букв. «ходящий большими шагами» или «много ходящий») — прозвище, данное Арагорну жителями Севера Средиземья (например, в Пригорье), когда он был вождём следопытов Дунэдайн Севера

* * *

Спальня третьекурсников гриффиндора была темна и пустынна. Все дети ушли на праздничный ужин, одна только серая крыса лежала на подушке под красным пологом. Когда входная дверь захлопнулась в последний раз, а голоса вдали стихли, человек в обличье животного спрыгнул на пол.

Он медленно, словно вспоминая давно забытый навык, начал изменяться. Сначала увеличилась голова, затем удлинились конечности и вот, спустя уже секунду посреди комнаты стоял невысокий и облезлый человек. Он убрал с лба жидкие бесцветные волосы, затравленно огляделся и ринулся к сундукам. Каждый его жест, взгляд, любое движение казалось чужеродным, не человеческим, свойственным скорее настоящему грызуну. За долгие годы жизни в теле зверя, Питер Петтигрю сменил свою сущность, став, скорее крысой в теле человека, чем человеком способным обращаться в крысу.

Он рылся в сундуке своего хозяина, отбрасывая брюки и носки, книги и исписанные блокноты.

— Так… Ну-ка… Должно быть где-то здесь… Ага! Вот! Вот оно! Нашел! — по-крысиному пропищал он и зарылся в сундук с головой.

На самом дне лежала жестяная коробка из-под обычного магловского печенья. Маленький Рон Уизли работал все лето днем и ночью не покладая рук, чтобы заработать эти деньги. Почти семьдесят галлеонов. Настоящее состояние.

Хвост мог бы сказать, что ему жаль обворовывать мальчишку, но перед кем ему лицемерить? Говорить о совести после того как он продал своего лучшего друга и его семью за возможность жить у ног будущего владыки мира?

Просто смешно.

Он достал коробку, пересчитал содержимое, схватил запасную палочку младшего Уизли, мантию-неведимку Джеймса и приготовился бежать. Надо лишь добраться до камина в кабинете ЗОТИ. И он будет свободен. Тереза всегда была умной женщиной, но тут сплоховала, открыв ему быстрый путь на свободу. Он уже представлял, как сбежит на другой конец света, где его не достанет ни Блэк, ни Дамблдор, ни сам Темный Лорд.

Питер по привычке пошевелил носом и мелкими перебежками добрался до обратной стороны картины. Он замотался в мантию и уже готов был покинуть гостиную, как услышал тяжелые удары, скрежет металла по дереву и голос. Этот голос Питер не хотел слышать больше никогда в жизни.

— Пусти меня! Пусти, мордредова толстуха! Я все равно попаду внутрь, слышишь?! Я доберусь до него! — Сириус ударил кулаком и зашипел. — Я слышу тебя, предатель! Ты от меня не уйдешь.

Питер отшатнулся, заметался по гостиной, держась за голову.

Сириус тут? Значит, он решил воспользоваться моментом и проникнуть в школу, пока все на ужине? Ах, какая разница? Есть вопросы поважнее! Куда ему, Питеру, бежать?

В окно? Он открыл настежь ставни и высунулся почти наполовину. Перед ним распахнулась невероятная высота. Нет, это настоящее самоубийство.

В щель? Хвост уже готов был перекинуться в крысу, как понял что это бесполезно. За пределами гостинной Блэк найдет его по запаху, да и без палочки аппарировать их школы не получится.

Через главный вход? Нет, тут и говорить нечего. В прямом столкновении Сириус убьет его раньше, чем он успеет поднять палочку.

Такой стройный план побега сорвался. Питер готов был выть волком, но все что ему оставалось — это бессмысленно наматывать круги по гостиной Гриффиндора и надеяться на судьбу.

* * *

Старинный хрусталь над головой ловил языки пламени, пропускал их теплый свет через себя и расслаивал, покрывая потолок маленькими радужными пятнами. Тонкс лежала на диване перед камином, заложив руки за голову, и смотрела на мерцающую люстру над головой. Делать ничего не хотелось. Ни читать, ни разговаривать, ни даже спать.

Осенняя меланхолия добралась и до неё.

На кофейном столике лежал древний талмуд по защитной магии с десятком торчащих закладок — очередной учебник, который ей посоветовал старый Блэк.

Тонкс глубоко вздохнула и лениво перевернулась на бок.

— Надо сделать чай, — она медленно встала с дивана, видавшего ещё королеву Анну, и пошла на кухню. Тонкс не обращала внимания ни на крики портрета Вальбурги, ни на головы эрклингов, ни на беспроглядные тени в углах. Все это уже давно стало привычными недостойными внимания деталями.

Дом на Гриммо был не лучшим местом для жизни. Честно сказать, трудно придумать место мрачнее. У этого особняка из черного камня была не только длинная история, но и довольно паршивый характер. Хлопающие среди ночи двери и перегорающие лампочки — меньшее из зол. Хуже нрав был только у портрета Вальбурги и Кричера, но этот злобный бес предпочитал общество своего хозяина, не забывая при этом появляться каждый вечер, чтобы проверить, не успела ли «госпожа Нимфадора» превратить дом за время его отсутствия в пепелище.

Вообще, «госпожой Нимфадорой» домовик называть Тонкс только после прямого приказа старого Блэка. Сначала он делал это с неохотой, а затем, когда увидел реакцию отторжения — со злорадством. Домовик отлично понял, как сильно она не любит свое настоящее имя.

Тонкс жила на площади Гримо уже почти целый год.

После того длинного и напряженного разговора с Поллуксом во время прошлого Хеллоуина они встречались не раз и не два. И с каждой встречей она начинала все больше уважать этого старого человека за опыт, силу и умение доступно донести самую сложную информацию. Блэк с немалым энтузиазмом делился своим колоссальным знаниями, рассказывал о самых запутанных делах и способах раскрыть их. И Тонкс впитывала эти знания как губка, делая все большие успехи в академии. Она уже давно признала, что Поллукс далеко не плохой человек, а знакомство с Гарри только подкрепило эти мысли.

Если Поллукс занял место наставника и деда, то мальчик стал для неё младшим братом, которого у неё никогда не было. Разве что он оказался настоящим гриффиндорцем.

Во всех проявлениях этого слова.

Порой она искренне сомневалась, имеется ли у него чувство самосохранения. Трудно представить ребенка, который полезет в логово василиска, чтобы спасти однокурсницу, тем более используя такую неоднозначную способность как парселтанг. Должно быть, впервые носитель змеиного языка не только считался героем, но и учился на алознаменном факультете.

Экспериментальным путем — пока Хогвартс был закрыт Тонкс и Гарри успели сходить в Лондонский зоопарк — выяснилось, что это не столько язык змей, сколько всех рептилий. Ящерицы, крокодилы и черепахи всех видов понимали Гарри не хуже, чем всевозможные ползучие гады. Увы, проверить на драконах не получилось.

Когда пришел канун Рождества Тонкс, обговорив все со старым Блэком, пошла в самый обычный зоомагазин и купила не менее обычную игуану насыщенного зеленого цвета. Подарок Гарри понравился. Однако, сюрпризы не закончились и удивляться пришлось уже самой Тонкс. Старый Блэк предложил ей переехать в дом на Гримо 12, аргументируя это близостью к Министерству, и необходимость жить кому-то в доме — без жильцов здание начинало разрушатся. Тонкс раздумывала некоторое время, а затем согласилась.

Так она и стала маленькой хозяйкой большого дома.

Разумеется, официальной владелицей её никто не назначил, но вот сам особняк принял её, перестав дергать половицы, выключать свет и бряцать клавишами старинного рояля посреди ночи. Да и она сама даже в мыслях начала называть это место своим домом.

Чайник закипел. Тонкс залила заварку и направилась обратно в гостиную, по пути сёрбая чай из кружки и привычно игнорируя неизменный поток брани со стороны портрета Вальбурги.

В зале она опять села на диван и замерла, думая, где бы взять подставку под горячую кружку. Блюдце-то она забыла, а портить лакированную обшивку мебели нельзя, все-таки это не её собственность.

Она поставила кружку на пол, осмотрела шкафы и хотела уже идти обратно на кухню, как увидела стопку тонких тетрадей, подпирающих одну из ножек большого черного рояля в углу гостинной. Разумеется, на подставку они мало годились, но выглядели так странно, что Тонкс не смогла усмирить свое любопытство. Она приподняла рояль одной рукой — в жизни метаморфа есть немалые плюсы — достала одну тетрадь и открыла.

Внутри было мало интересного. Линованные, похожие друг на друга страницы, по строчкам которых криво скакали ряды нот. Все вшитые листы были грязными, кое-где можно было найти карикатурных чертей, перечеркнутые надписи, кляксы и чернильные отпечатки детских пальцев. Аккуратных страниц было лишь три, но они были словно выдраны откуда-то, да и почерк разительно отличался — более аккуратный и мелкий, скорее всего учительский.

Тонкс села прямо на ковер, перевернула обложку и едва не выронила нотную тетрадь из рук. На обратной стороне было выведено имя.

Сириус Блэк.

Некоторое время она неподвижно сидела посреди комнаты, забыв о чае и книге.

Внезапно вдалеке раздались оглушающие, точно громовые раскаты, удары копыт, а затем сквозь окно в комнату влетел огромный буйвол, сияющий мягким белым светом. Патронус вскинул рогатую голову, остановился посреди зала перебирая копытами и заговорил голосом Грюма:

— Тонкс, быстро собирай манатки. Считай, это твое первое серьезное дело. Блэк проник в Хогвартс и сейчас все на ушах. Дементоров отзывают обратно в Азкабан. От этих тварей никакого толка. Теперь школу будет охранять Аврорат и стажеры вроде тебя тоже идут — будете набираться опыта. Жду тебя через десять минут в холле Министерства.