Правила игры (гет)

Выйдя от Гермионы, Рон направляется в закоулок, служивший ему кабинетом. Там спрятана непочатая бутылка огневиски. Хочется напиться и забыться.

После смерти Гарри Поттера для Рона рухнул целый мир, все то, что он знал и любил, исчезло. Больше не было гостеприимной «Норы», вечно что-то выдумывающих близнецов, школы и друзей. И мама больше не улыбалась. Сначала Рон отчаянно цеплялся за жизнь, еще не зная, что от этой самой жизни остались одни лохмотья, потом пытался смириться с тем, что увидел вокруг себя. Но не смог. Поэтому заменил Минерву МакГонагалл во главе Сопротивления и занялся борьбой с господствующими теперь Пожирателями Смерти. Рон вовсе не думает о том, как будет жить после победы. Это неважно. Главное разрушить то, что строит Тот-Кого-Нельзя-Называть.

Неважно, сколько людей погибнет. Цель оправдывает средства, а свержение тирании кровожадного убийцы — несомненно, благая цель.

Рон ожесточился, научился приказывать и наказывать. Раньше ему и в голову не приходило, что он так может. Но жизнь показала, что человек привыкает ко всему. Если бы рядом был Гарри, все стало бы намного проще. Гарри умел вести за собой, вдохновлять, принимать решения. Возможно, это заложила в нем сама природа, а может быть, Дамблдор специально развивал эти качества. Рона же к такой роли никто не готовил. Он всегда оставался в тени лучшего друга. Да и мозговым центром их компании всегда выступала Гермиона, а не Уизли.

Однако пришлось в кратчайшие сроки научиться и вдохновлять, и планировать, чтобы Сопротивление не развалилось. Все понимают, что сейчас оно держится на Роне, никто из повстанцев не выстоял бы так долго, приноровились бы к режиму или сбежали. Но Рон удерживает их вместе и заставляет верить, что цель достижима.

Одной из идей-фикс, которые владели Уизли помимо уничтожения Волан-де-Морта, было спасение Гермионы Грейнджер. Рон всегда ценил ее дружбу, радовался, что она на их стороне и может помочь. После истории с Лавандой Браун на шестом курсе Рон наконец-то понял, что влюблен в нее. И у них был шанс на счастье! Уизли убедил себя, что будь Гермиона рядом с ним в его борьбе, жизнь казалась бы легче. Не раз и не два теряя друзей, терпя неудачи и разочарования, он жаждал ее поддержки. Больше никого не подпустил бы к себе, не позволил увидеть, что и несгибаемому лидеру бывает больно, страшно, грустно. Рон отдалился ото всех, даже от своей семьи, чтобы все силы отдать борьбе. Но порой так хотелось, чтобы руки Гермионы погладили по голове, обняли, чтобы ее голос пообещал хорошее в будущем и помог придумать, как выкрутиться из передряги. Вот только ее не было рядом.

Рон жертвовал многим ради спасения подруги и любимой, веря, что она разделит его ношу, встанет во главе Сопротивления рядом с ним. Но этого не случилось. Спасти Гермиону они спасли, но прежней Грейнджер уже не было.

Огромный живот беременной подруги причинил Рону почти физические страдания. Ее насиловали! Она носит ребенка Пожирателей Смерти! Уизли всегда мечтал стать у нее первым и единственным, вот только ему не дали такой возможности. Гермиона должна была рожать детей ему в мире без Волан-де-Морта. Но она беременна от Люциуса Малфоя. Что может быть хуже?

Изменения также не остались незамеченными. Рон отметил, как Гермиона похорошела, но списал это на несовершенства собственной памяти. Конечно, он успел забыть, насколько она хороша!

Но изменилась не только внешность. Интонации голоса, а главное взгляд, стали другими. Холодными, отстраненными, сдержанными. Гермиона прекрасно себя контролирует. Вот только никто из сопротивленцев не может от нее добиться и капли тепла. Рон решил, что пытки Пожирателей Смерти сделали его подругу такой. Но однажды он заметил блаженную улыбку на лице Гермионы, когда она рукой ощущала толчки крошечной пяточки своего не родившегося ребенка. Нежность и любовь светились в каждой черточке. А Рон никакой заботой не мог этого получить! Но он не позволил закрасться и тени подозрений.

И вот сегодня Гермиона убежала. Без надежды на успех она все-таки пошла «домой», к Пожирателям. Рон не может этого понять, не может с этим смириться. Конечно, черная магия! По-другому невозможно это объяснить.

Слова Гермионы о том, что он ей противен больно ранили. Такая нежность к не родившемуся малышу и такая неприязнь к бывшему другу! Рон не понимает, чем заслужил это. Ведь Гермиона любила его! Нет, любит, нельзя отчаиваться.

Уизли устраивается за хлипким столом, склоченным из досок Диком Креббом, с бутылкой огневиски. Алкоголь обжигает горло, но не приносит желанного облегчения. Рон пьет и пьет, не думая о закуске, стремясь опьянеть, чтобы не думать. А в ушах звенит: «Я хочу домой! К Люциусу! Я люблю его. А ты мне противен!» Сердце отчаянно ноет. Он так стремился ее вернуть, так верил, что она спасет его от самого себя, просыпающейся жажды крови, страха перед поражением. Столько надежд было связано с именем Гермионы Грейнджер, которая всегда была самой настоящей волшебницей. И вот уже почти месяц, как она рядом. Такая близкая и такая недосигаемая… Все стало только хуже.

Рон сидит долго. Пытается найти опору в собственной душе, чтобы двигаться дальше. Он должен продолжать борьбу с Пожирателями Смерти, иначе его жизнь вовсе не имеет цены. Вот только где найти силы на эту борьбу? Как понять, куда двигаться дальше?

Время перевалило за полночь, когда в закуток, превращенный в рабочий кабинет, входит миссис Уизли. Она осторожно трясет сына, уснувшего сидя за столом, и помогает ему добрести до матраса, который он постелил прямо на полу кабинета, когда Гермиона заняла его спальню.

Рон просыпается, пытается сфокусировать взгляд на матери, с трудом ее узнает. Алкоголь всегда сильно на него действует.

‒ Мама, что мне делать? Мама! ‒ он тянется к ее рукам за лаской, которую так жаждал получить от Гермионы, но которой не смог добиться.

‒ Спи, дорогой, ты слишком много выпил, ‒ вздыхает Молли.

‒ Посиди со мной, пожалуйста, не уходи!

Миссис Уизли опускается на колени рядом с сыном. Она нежно гладит его волосы. Ее саму ужасают произошедшие с ним перемены. Не таким они с Артуром его растили, совсем не таким. Как жаль, что погиб Гарри Поттер! Это должно было быть его место, его готовили для этой роли, он лучше к ней подходил.

‒ Мам, я совершенно запутался! Так хотел спасти Гермиону, надеялся, что она мне поможет. А она заколдована! Я точно это знаю. Не может наша Гермиона так говорить.

По усеянным веснушками щекам катятся пьяные слезы. Их никто не вытирает, и они впитываются в подушку, оставляя темные от влаги пятна.

‒ Ты найдешь путь, Ронни.

Миссис Уизли самой до слез жалко сына, который взвалил на себя слишком тяжелую ношу и так надеялся разделить ее с любимой девушкой, а она не взяла. Вот только Молли не верит, что Гермиона заколдована. Не похоже на то. Чужая магия уже проявилась бы. Миссис Уизли видела много разных людей на своем веку, и она понимает, что их Гермионе просто как следует «промыли мозги», скормили выгодную версию, которую ее совесть смогла принять. Магглорожденная девочка не так тесно связана с ними, как тот же Рон, ей не обязательно погибать за идею. Она молода и может перестроиться. Если Люциус Малфой достаточно умен, чтобы хорошо с ней обращаться, то Гермиона вполне способна влюбиться в него и сменить сторону.

‒ Что будет, если мы не сможем победить? ‒ спрашивает Рон, а миссис Уизли продолжает гладить его волосы.

‒ Или погибнем, или эмигрируем. Во Франции нас всегда примут Билл и Флер, а на небо ушло столько дорогих людей, что нас есть кому встретить, ‒ вздыхает она. Ее ждут ее мальчики, Фред, и Чарли, и Гарри тоже, который, наконец, встретил своих родителей.

‒ А как же «Нора»? Как же Хогвартс?

Миссис Уизли не знает, что на это ответить. Ей тоже хочется домой, к прежней сложной, но счастливой жизни. Только она уже не верит в победу, мир, который они знали и любили, канул в Лету, и его уже нельзя будет восстановить, слишком многие погибли.

Рон постепенно засыпает, а Молли еще долго сидит над ним, вглядываясь в огрубевшие черты своего возмужавшего мальчика. Когда она наконец уходит спать, ее движение будит еще не до конца протрезвевшего Уизли. Он долго лежит в темноте, и в душе его поднимается горячая, ядовитая злоба, подстегиваемая не развеявшимся еще опьянением.

Во всем виновата Гермиона! Если бы она им помогла, все сложилось бы иначе! Они бы могли победить. У нее ведь достаточно внутренней информации, конечно, она знает лазейку, способную обеспечить Сопротивлению победу. Но ведь не говорит! Не хочет предавать своих змеюк! Конечно, она не заколдована, это просто он пытался ее оправдать. Гермиона сама, по доброй воле сдала Дика, и забеременела она тоже не от изнасилования, как бы ни больно было это признавать.

Рона душит и давит ярость. Он слишком рассчитывал на помощь школьной подруги, а теперь, оказавшись без ее поддержки, находит в ее лице врага, виновника всех своих злоключений.

Рон закусывает зубами угол подушки, чтобы не рычать от гнева, захлестывающего его с головой. Но подавить в себе вышедшие из-под контроля эмоции не может. Он встает, еще не твердо держится на ногах, но идет в свою прежнюю спаленку. Гермиона лежит на боку в позе эмбриона, словно свернувшись вокруг своего живота, и крепко спит, грудь вздымается в такт дыханию. На некоторое время Рон замирает, любуясь завитком волос под ухом, белой щекой на подушке, высвеченной светом волшебной палочки, тонкой рукой, прикрывающей большой живот. При мысли о том, что в утробе когда-то любимой им девушки сидит малфоевское отродье, накатывает новая волна ярости. Уизли кидается вперед, наматывает длинные кудряшки на кулак и с силой тянет.

Гермиона просыпается от боли, в ее глазах написано недоумение, быстро сменяющееся страхом. Рон видит его, упивается им, пьянеет от него еще сильнее. «Пусть она страдает так же, как страдал я! Она это заслужила! Сполна заслужила», ‒ бьется в воспаленном сознании.

И Рон отвешивает Гермионе пощечину, звонкую, резкую. Затем еще одну. Теперь-уже-не-Грейнджер кричит в его руках, пытается вырваться. Рона только распаляют эти крики. Несколько часов назад он хотел получить физическое удовольствие от нее и доставить его ей, но теперь он упивается ее болью, и наслаждение сопоставимо.

‒ Дрянь! Мразь! Подстилка Пожирателей! Я тебе противен, а твой высокомерный лизоблюд нет? Продалась им! За миску со жратвой продалась! Ненавижу тебя, ненавижу! ‒ Рон бьет все сильнее, уже ногами. С губ срывает стон садистского удовольствия.

В лице Гермионы он лупит сейчас всех Пожирателей Смерти, самого Волан-де-Морта, свою искалеченную жизнь, разбитые надежды, раздавленную, обманутую любовь. Всю боль, которая раздирала душу Рона, он выплескивает на женщину, которая олицетворяет несбывшиеся надежды.

‒ Прекрати! Ты ее убьешь! ‒ заспанный Дин Томас, прибежавший на крики, кидается на Рона и пытается оттащить. Но Уизли сильнее. Подоспевает Джордж Уизли. Вместе они справляются.

Гермиона без сознания падает на постель. Давно она его потеряла? Рон даже не заметил. Он стоит со скрученными за спиной руками и тяжело дышит. На его собственной кровати лежит окровавленная, растрепанная беременная женщина. Какое-то мгновение Рону кажется, что он убил ее, и эта мысль не вызывает чувства вины. Гермиона сама во всем виновата. И все-таки она дышит, слабо, прерывисто, но дышит.

‒ Успокоился? Можем отпустить? ‒ спрашивает Джордж.

Рон кивает. Ярость прошла, оставив после себя пустоту. Бить больше не хочется, противно даже прикасаться к той, которую любил всего несколько часов назад. Предательство Гермионы оставило в душе выжженную пустыню.

‒ Что на тебя нашло? ‒ Джордж спрашивает, сделав шаг назад. Дин тоже отступает. На лицах написано недоумение.

‒ Она продалась. Предала нас, ‒ выплевывает Рон, а на душе горько. ‒ Это больше не наша Гермиона, она теперь на стороне наших врагов.

‒ Кто тебе сказал? ‒ ужасается Джордж.

‒ Она.

На это нечего возразить. Рон разворачивается и уходит назад в кабинет. Он сам себе видится призраком. Только теперь приходит осознание, что не только Гермионы Грейнджер больше нет, нет и его самого. Они настолько изменились, что у них просто не может быть ничего общего, глупо было рассчитывать.

Когда Рон захлопывает за собой дверь, Джордж тоже уходит, даже не думая об избитой до полусмерти Гермионе. Дин Томас оглядывается по сторонам и, словно вор, подходит к женщине на кровати. Она жива, но просто в ужасном состоянии. Дин никогда специально не изучал медицинскую магию, но он убирает кровь и, как может, залечивает раны. Хотя бы первая помощь будет оказана.

‒ Я делаю это не ради той, которой ты стала, а ради той, которой ты была, ‒ оправдывается он, глядя в бессознательное лицо.

Гермиона выживет, даже ее младенец выживет. Дин сразу чувствует мощную магическую защиту утробы, которая спасает и ребенка, и мать. Видимо, какой-то очень сильный волшебник дорожит этой парочкой настолько, что потратил кучу сил, защищая ее. Значит, Гермиона неплохо устроилась по ту сторону. Может, не зря она? Там у нее есть шанс на нормальную жизнь, а у них лишь призрачная, с каждым днем тающая возможность. Так ли это плохо ‒ спасать себя, когда корабль тонет?

Дин делает все, что может, и уходит, возлагая главную надежду на защиту Гермионы. Ложась спать, он понимает, что не может винить ее за желание выжить и найти свое место под солнцем. Разве не это главная цель существования любого человека?