Чужой корабль первым заметил компьютер, анализирующий картинку с телескопа «Тары». Сбросил информацию о подозрительном космическом теле в корабельную сеть, а спустя долю секунды главный модуль-анализатор центрального мозга «Тары» дал сигнал экипажу: слева по курсу неизвестный искусственный объект.
Вскоре пришел сигнал с анализатора радиотелескопа: объект излучает сложный радиосигнал на частоте, близкой к естественному фону межзвездного водорода. Запись сигнала – длинной последовательности всплесков и пауз разной продолжительности, периодически повторяющейся без каких-либо вариаций – была немедленно отправлена на расшифровку. Ею занялся кластер, оперативно составленный изо всех компьютеров «Тары», кроме ответственных за жизнеобеспечение корабля и экипажа.
И вот все члены экспедиции, свободные от вахты, собрались в рубке корабля, явно не рассчитанной на двенадцать человек сразу. Системы терморегуляции и контроля состава воздуха справляются из последних сил, но показатели и по температуре, и по кислороду – на пределе нормы. Жарко, трудно дышать. Однако никто не уходит.
Между тем компьютеры отчаянно трудятся. Служебная информация, все время обновляющаяся на центральном мониторе, понятна, пожалуй, лишь Ван Дзяляну да Неждану Губе – компьютерному инженеру и программисту «Тары» – но на экран смотрят, не отрываясь, все. Еще бы! Возможно, вот-вот произойдет первый контакт с инопланетным разумом – после стольких безуспешных поисков жизни и цивилизаций в доступной области Дальнего космоса!
– Есть! Запись идентифицирована как нешифрованный цифровой аудиосигнал. Предположительное число каналов – один. Разрядность – восемь. Порядок битов – обратный. Частота дискретизации подбирается, – вдруг оживляется обычно флегматичный Дзялян. – Готовьтесь, вот-вот мы услышим голоса «синих человечков».
Чехарда ползущих по экрану символов вдруг прекращается, взамен них появляется осциллограмма. Щелчок – и вот в рубке раздается голос «чужих». Баритон, удивительно похожий на человеческий. Или это компьютерный разум корабля подобрал такую частоту, чтобы «очеловечить» голос? Но почему же тогда столь естественно звучат интонации? Язык, конечно, неизвестен никому на «Таре». Или все-таки кому-то понятен?
Сразу две руки поднимаются вдруг среди экипажа: это молодой словен Неждан Губа и тысячелетняя камбрийская сида Этайн О'Десси.
– Капитан! Кажется, я что-то понимаю! Судя по различиям в фонетике, текст идет на двух разных языках. Первая его половина практически непонятна. Вроде бы, угадываются созвучия с некоторыми германскими и романскими корнями, но особой уверенности нет. Зато вторая часть сообщения значительно интереснее: ее язык похож на словенский, есть примесь латинских и греческих корней, но тем не менее! – это Неждан.
– Сэр капитан! Я тоже кое-что понимаю. Язык второй половины сообщения похож на русский, вы его знаете как «древний язык сидов». Не идентичен, но относительно близок, – это Этайн.
А сухощавый желтолицый Дзялян уже рапортует:
– Подключил распознавание словенского языка и языка сидов, а заодно и систему перевода! Сейчас пойдут субтитры на греческом и на латыни!
– Есть!!! – юная Майя Да Флоренция, корабельная медсестра, не сдерживает эмоций.
И все начинают читать текст – переведенный компьютерами с помощью словарей двух родственных языков, собранный воедино системой естественного перевода и все равно не совсем понятный:
«Всем, всем, всем! Корабль <неразборчиво> поиска «Гелиос» терпит бедствие в <неразборчиво> второго <неразборчиво>. Командир корабля <неразборчиво> Патрик О'Салливан. <неразборчиво> Всем, всем, всем!..». И опять тот же самый текст, те же самые слова и предложения.
– Что это? Не может быть! Вы ручаетесь за алгоритмы расшифровки и перевода? Техника перемудрить не могла? – это, конечно, Отто Блатт, корабельный психолог и при этом вечный скептик – вот ка́к, казалась бы, можно совместить одно с другим?
– Нет причин для сомнений! – это Неждан. – Алгоритмы проверенные, к тому же я ловлю слова на слух.
– Насчет узнаваемых слов – подтверждаю, – это Этайн.
– Дзялян, Неждан! Обратный процесс реализовать сможете? Хочу им ответить! – это уже капитан.
– Легко! – Неждан улыбается и уверенно кивает. – Могу хоть сейчас!
– Экипаж, доверяете? – вопрос капитана скорее риторический. В ответ несколько кивков.
Капитан, высокий белокурый скандинав Ингвар, учился когда-то в Новгороде, что на Волхове, и свободно владеет словенским. И вот сейчас его слова, спокойные, уверенные, произносимые с легким акцентом, оцифровываются согласно расшифрованному алгоритму и превращаются в радиоволны:
– Научное судно «Тара», порт приписки Енисей-3, капитан Ингвар Эйрикссон. Можем принять экипаж «Гелиоса» на борт. Имеете ли средства для выхода в открытый космос?
На «Таре» напряженное молчание. Вдруг «Гелиос» уже мертв и только автоматика передает однажды записанный сигнал? Или вообще это чей-то дикий розыгрыш, а то и ловушка враждебного иного разума? Но «Гелиос» вдруг отзывается:
– На борту пять живых <неразборчиво>, у всех имеются необходимые средства для выхода в пространство. Выход в <неразборчиво> возможен.
– Готовьте к выходу всех! Высылаем спасательную шлюпку, – откликается капитан «Тары».
– Вас поняли! Покидаем корабль!

И вот пятеро инопланетян – в карантинном боксе. Пятеро человек, неотличимых от жителей планеты, родной для экипажа «Тары». Трое мужчин, две женщины. Все имеют изможденный, усталый вид. Они без скафандров: считается, что бокс обеспечивает достаточную изоляцию внешнего материала от экипажа. А вот медику, идущему в бокс, придется воспользоваться защитным костюмом, чтобы избежать возможного контакта с чужеродными микроорганизмами и, заодно, опасности заражения гостей своими.
Видимо, спасенные понимают это, поэтому они ничуть не удивляются, когда из двери шлюза к ним входит тоненькая фигурка в легком, но герметичном скафандре. Сквозь прозрачную маску видно симпатичное девичье личико с огромными зелеными глазами.
– Здравствуйте! Извините за временный карантин, но это абсолютно необходимо для общей безопасности. Нуждается ли кто-нибудь из вас в срочной медицинской помощи? Простите, забыла представиться: я корабельный врач и биолог Этайн О'Десси.
Пока Этайн произносит свой монолог на «языке сидов», лица пятерых членов экипажа «Гелиоса» меняются: сначала радость, потом недоумение. После того, как она представляется, неожиданно оживляется главный из пятерых.
– Мы не очень понимаем вашу речь, извините! – говорит он на языке, напоминающем исковерканную смесь словенского с русским. – Но вы, кажется, ирландка – а я вырос в гэлтахте.
– Отчасти, – после короткой паузы отвечает Этайн, не желая разочаровывать собеседника – видимо, капитана О'Салливана. На самом деле ей по-прежнему, несмотря на уйму прожитых лет, даже совсем пустячная и невинная ложь дается крайне тяжело. Но в данном случае ее ответ – все-таки немножко правда: Немайн, ее мать, когда-то приняла на себя судьбу и биографию ирландской богини – и поэтому внутренние преграды для него легко ломаются. Продолжает сида на том ирландском, который выучила сначала от матери, а потом от Кайла и Орли:
– Но я не могу обещать, что мой ирландский будет вам более понятен.
– Тогда примите нас в свою прекрасную «Тару»! – устало улыбается О'Салливан. – Я, правда, не Нуада, а мои друзья даже не ирландцы, но мы очень надеемся хотя бы на недолгий приют.
И, хоть гаэльский язык капитана «Гелиоса» звучит тоже не совсем привычно для Этайн, она все-таки неплохо его понимает. А шутке, намекающей на древнюю легенду, она даже рада.
– Внучка короля Нуады приветствует вас в «Таре»! – отвечает она в том же духе.

Сибирская степь столь же жарка летом, сколь морозна зимой. Но в зданиях комплекса космодрома «Енисей-3» вовсю работают кондиционеры, поэтому климат в их помещениях вполне терпимый. В том числе и в конференц-зале, где происходит встреча журналистов с экипажами «Тары» и «Гелиоса». Виновники встречи, тем не менее, уже жалеют о том, что согласились на нее. Оказывается, обилие вопросов, на которые нет ответов, утомляет и разочаровывает отвечающих не меньше, чем задающих.
Что известно? Звездолет группы свободного поиска «Гелиос» с экипажем из десяти человек стартовал с орбиты своей родной планеты, находящейся в соседней спиральной галактике, относительно недавно, так, что по внутреннему времени корабля прошло не более двух лет. Целью экспедиции был поиск экзопланет, пригодных для колонизации жителями перенаселенной родины «Гелиоса» – третьей планеты в системе желтого карлика, так же, как и родная планета «Тары», называющейся Землей. Из-за отказа навигационной системы корабля выход из подпространства произошел в нескольких десятках тысяч световых лет от намеченной области космоса, в совершенно беззвездной части межгалактического пространства. Восстановить навигационную систему не удалось, и попытка вернуться домой была предпринята практически вслепую. В результате они оказались в карликовой галактике-спутнике, еще дальше от родной планеты, чем были после первого прыжка. А на еще одну попытку уже не хватило топлива. Потом долго дрейфовали: по внутреннему календарю прошло больше полутора лет. Время от времени включали планетарные двигатели, тратя последние остатки топлива, грамотно использовали притяжение звезд и «звездный ветер» и медленно двигались к ближайшей стабильной звезде в отчаянной надежде найти около нее пригодную для поселения планету. После того, как выяснилось, что ни на одной из планет в системе этой звезды человеку долго не прожить, на «Гелиосе» воцарились уныние и чувство обреченности. Один из членов экипажа покончил с собой, еще трое предпочли остаться на безжизненной планете, что, по сути дела, означало то же самое. Вскоре скоропостижно скончался первый капитан корабля, Адам Ковальский, и его должность вместе со всеми обязанностями, как и полагается, перешла к его старшему помощнику и по совместительству бортинженеру, Патрику О'Салливану. «Гелиос», непрерывно передававший сигнал бедствия, был обнаружен «Тарой», когда на спасение не надеялся уже никто.
А вот дальше начинались сплошные загадки и чудеса. Сначала спасенные полагали, что из-за релятивистских эффектов их вынесло в другую временну́ю эпоху, но все-таки «Тара» происходит с их родной планеты. Вскоре, однако, выяснилось, что обнаружившие «Гелиос» люди с «Тары» являются аборигенами галактики-спутника, но при этом, во-первых, анатомически и физиологически невероятно похожи на спасенных, а во-вторых, говорят на по крайней мере частично понятных языках. Однако самым большим потрясением для команды «Гелиоса» оказался облик планеты, на которую вернулась «Тара»: он совпадал с обликом их родины, иногда до мелочей. О'Салливан, например, нашел на ней тот маленький мунстерский городок, в котором провел детство, совпали даже расположение и названия некоторых улиц – хотя там не нашлось ни одного знакомого дома, не говоря уже о людях. И никакого разумного объяснения этой похожести двух планет, разнесенных в космосе больше чем на двести тысяч световых лет, не было и, кажется, не предвиделось. О чем ученые честно и признались на конференции. Дальше телепрограммы добросовестно транслировали на всю Землю совершенно непродуктивный спор, в котором участвовали и члены обоих экипажей, и гости конференции – ученые, философы, журналисты, даже богословы, компетентные и не очень, знаменитые и малоизвестные. И лишь одна журналистка, молодая черноволосая особа с загорелым лицом и огромными карими глазами, кажется, обратила внимание на то, как всё время сменяли друг друга странная задумчивая улыбка и выражение досады и стыда на лице космобиолога «Тары», терпеливо молчавшей все это время странной большеглазой худощавой девушки с пышной сложной прической, скрывающей уши. Девушки, как ни странно, имеющей, согласно имеющейся у особы информации, звание профессора Университета Кер-Сиди.
– Аревик Саркисьянц, Киликийское Национальное Агентство Информации. Мэтресса О'Десси, не позволите ли задать вам вопрос?
Этайн, задумавшись, не сразу соображает, что вопрос адресован ей. Столь же машинально принимается вдруг отвечать на армянском – видимо, подсознательно отреагировав на имя журналистки.
– Да, конечно…
Аревик начинает радостно улыбаться и переходит на тот же язык.
– Мэтресса О'Десси, я случайно обратила внимание на вас еще в начале конференции. Меня почему-то не покидает ощущение, что вы знаете что-то очень важное, возможно содержащее разгадку этого чуда…
– Госпожа Саркисьянц, может быть, вы и правы. Но я бы не хотела делать преждевременное заявление. Как минимум, мне надо переговорить с одним человеком, которого, увы, никто, в том числе и я сама, не догадался не только пригласить на это мероприятие, но даже поставить о нем в известность. Не снимая с себя этой вины, добавлю, что, к сожалению, наши замечательные бюрократы от науки не сочли нужным согласовать с экипажами обоих кораблей список участников конференции.
– Мэтресса О'Десси, прошу прощения, но не пояснили бы вы, о каком человеке идет речь?
– Госпожа Саркисьянц, мне очень жаль, но такую информацию я могла бы дать только с согласия этого человека, а мне даже не предоставили возможности лично связаться с ним!
– Благодарю за ответы, мэтресса О'Десси. Ваш армянский великолепен!
По мере того, как содержание этого разговора переводится на более распространенные языки, обстановка в зале становится все оживленнее. К Этайн вдруг подбегает официальный представитель оргкомитета, полный невысокий мужчина дальневосточной наружности. Он, хотя и пытается официально-приветливо улыбаться, явно недоволен, и Этайн своим женским и сидовым чутьем не может не уловить этого. В ответ она награждает его знаменитой улыбкой сидов. Ага! Кажется, этот бюрократ не видывал еще настоящих клычков «кицунэ» с Дальнего Запада!
– Господин Матсумура, если не ошибаюсь? – заявляет Этайн, глядя на табличку, прикрепленную к лацкану пиджака изрядно напуганного представителя. – Я думаю, у вас еще есть возможность исправить ошибку. Для начала, я настоятельно требую приватного канала связи!

Прямо за кофе и начинается тот самый разговор, ради которого все и собрались. Поначалу мэтр Максен, полноватый седой мужчина с добрым лицом, чувствует себя здесь лишним, но постепенно осваивается. Впрочем, ему уже не привыкать: раз уж не побоялся в свое время жениться на своей Вивиан, даже узнав ее настоящее имя, так и обрек себя на жизнь, полную самых разных неожиданностей и сюрпризов. Однако таких необычных гостей принимать ему еще никогда не приходилось, и он изрядно волнуется. Как ни странно, еще менее уверенно чувствует себя хозяйка дома, миниатюрная хрупкая сида, одетая в темно-зеленое длинное платье, с огромными серыми глазами и короткими каштановыми волосами, прихваченными на затылке изящной бронзовой заколкой. Она заметно волнуется: тонкие пальцы нервно подрагивают, щеки то бледнеют, то принимают лиловый оттенок, острые уши то радостно вздергиваются, то настороженно поджимаются, привлекая к себе удивленный и опасливый взгляд впервые увидевшей их Марии. И тем не менее именно Вивиан и прерывает воцарившееся за круглым столом молчание. Она встает, некоторое время еще перебирает в руках кофейную ложечку, наконец решительно кладет ее с легким звоном на блюдце, опирается обеими руками о край стола, делает глубокий вдох и начинает говорить:
– Ну вот, я, надеюсь, собралась с силами! И наверное, кое-кого сейчас очень удивлю. Правда, Таня и Макс, – мэтр Максен оживляется, улавливая упоминание о себе и о своей падчерице в речи на недоступном ему «сидовском», – по-моему, уже более-менее в курсе этой истории, а наши гости из спиральной галактики, кажется, удивляться и так не перестают, и им терять уже нечего, – Вивиан слегка улыбается, Мария и Патрик кивают и улыбаются тоже, они уже более-менее приспособились к оборотам и лексике языка, близкородственного их «официальному русскому». – Так что труднее всех, наверное, придется сэру Ингвару, – и снова легкая улыбка на лице старшей сиды. – Итак! Судя по всему, наша планета существует лишь немногим больше, чем тысячу лет. Да-да, несмотря на все данные геологии, на останки гораздо более древних живых существ, на все археологические находки и летописи!
– Эээ… Коллега, так дело не пойдет! – раздается вдруг недовольный голос откуда-то сверху. – Ну разве так можно? Ты же нам срываешь эксперимент!
К удивлению всех присутствующих, прямо над столом материализуется серебристое облачко. От неожиданности Вивиан замолкает, недоуменно смотрит на это явление, однако после недолгой растерянности облегченно вздыхает и лучезарно улыбается. Ее длинные острые клычки окончательно довершают сцену, достойную какого-нибудь второсортного фильма про привидения, вампиров, оборотней и прочую нечисть. По крайней мере, именно это приходит в голову Этайн, еще с детства в общих чертах осведомленной о масс-культуре исходной Земли времен Клирика, и она вдруг, к собственному ужасу, принимается отчаянно смеяться, заражая если не смехом, то хотя бы широкими улыбками остальных присутствующих.
– Между прочим, кое-кто смеющийся, не будем указывать на него, демонстрацией своих зубов это сходство только усиливает! И, кстати, гены, отвечающие за их формирование у лунных эльфов, – моя личная разработка, и ничего смешного в них я не нахожу! – продолжается ворчание, и Таня окончательно сползает куда-то под стол.
– Да пощадите же, наконец!.. – почти стонет она. – Вы же Сущность А, правда? Я же вас узнала?
И среди всего этого сумасшествия вдруг раздается холодный жесткий голос Вивиан… нет, пожалуй, уже Неметоны:
– А собственно говоря, почему этот эксперимент вообще до сих пор продолжается? Если я не ошибаюсь, каждому из четверых когда-то было обещано: по достижении участником нужного количества очков его участие в эксперименте прекращается, он волен выбрать свою дальнейшую судьбу, в том числе вернуться домой, а цивилизация на планете далее развивается естественным образом. Насколько мне известно, трое участников так или иначе выполнили эти требования уже около тысячи лет назад, а четвертая вообще отказалась от участия в эксперименте. Извольте, пожалуйста, объясниться!
– Мне придется извиняться за своего столь же занудного, сколь и талантливого друга, – над столом парят уже целых два облачка. – Не всё же ему извиняться за меня! Дело в том, что он, по-видимому, настолько тщательно отслеживал происходящее у вас, что забыл обо всем остальном – в том числе и о том, в чем состоит разница между экспериментом и мониторингом.
– Я прекрасно помню, что мониторинг, в отличие от эксперимента, не предполагает вмешательства исследователя в ход наблюдаемого процесса, – вновь раздается ворчливый голос, теперь с каким-то механическим присвистом, – однако в данном случае события развиваются таким образом, что я считаю необходимым неотложное вмешательство. О каком естественном развитии цивилизаций сможет дальше идти речь, если вот-вот наше участие в их истории получит широкое освещение на обеих планетах?
Наконец, в этот спор вмешивается Этайн. Младшая сида уже отсмеялась и серьезна как никогда. Она поднимается над столом и четким, хорошо поставленным преподавательским голосом заявляет:
– Глубокоуважаемые Сущности А и Б! Задумайтесь, пожалуйста, над тем, будет ли естественным развитие этих цивилизаций, если противоестественное сходство их планет так и не получит у их жителей рационального объяснения. Я очень опасаюсь, что такая ситуация может привести на этих планетах к массовому отрицанию законов природы, к расцвету мистического восприятия мира и, в конечном итоге, к остановке научно-технического прогресса и отказу от его достижений. Разве не для того, чтобы избежать подобного тупика, вы пытались, по вашему выражению, «замотивировать» присутствие сидов на нашей Земле, подбрасывая нам якобы древние предметы их материальной культуры? – Этайн извлекает из сумочки свои любимые деревянные бусы тонкой резной работы. – Кроме того, раз уж эта встреча произошла естественным путем, то, я полагаю, что также и дальнейшие события следует считать естественными следствиями из нее. И еще осмелюсь высказать два замечания. Во-первых, если эта встреча является, с вашей точки зрения, столь нежелательной, то что мешало вам предотвратить ее, просто своевременно и незаметно оказав помощь терпящему бедствие «Гелиосу»? Вы же, как я понимаю, всё это время не прекращали вести наблюдения за всеми нами. Во-вторых, насколько мне известно, ни одному из участников эксперимента не было поставлено условие о неразглашении истинных причин его появления на планете-клоне. Поэтому я убеждена: возможность широкого распространения этой информации вполне укладывается в понятие «естественный ход событий».
– Мне почти нечего возразить на это заявление, – откликается второе облачко, – разве что вы чрезмерно польстили нам, думая, что мы умеем вести наблюдения за объектами, находящимися в состоянии, которое вы называете подпространственным прыжком. Что ж, кажется, теперь благодаря вам у нас появилась новая интересная задача, над которой мы будем биться, пока не решим. Тем более, что это, судя по всему, будет гораздо интереснее, чем продолжать наш спор, конца которому все равно не видно. А нам, видимо, и правда, давно пора оставить ваши планеты в покое! – и облачко начинает таять.
– Да постойте же! – кричит вдруг Танька, будто бы сбросившая с себя груз прожитых веков и вновь превратившаяся в ушастую девчонку-подростка, – не уходите! Неужели же вам не интересно, до чего договорятся между собой две цивилизации, как минимум одну из которых вы сами и породили?! И вообще, давайте, наконец, общаться нормально! Сколько можно появляться, как бог из машины, когда на вас уже никто и не рассчитывает, и прятаться, когда вас ждут?
– Хм… Бог из машины… Знаешь, коллега, а в этом выражении есть что-то очень приятное… – первое облачко, кажется, даже засветилось поярче, а голос его совершенно определенно перестал быть недовольным. – Ты как хочешь, а я, пожалуй, поприсутствую. На правах наблюдателя, конечно.
Второе облачко промолчало, однако и таять перестало. Наоборот, даже немного уплотнилось.
– Вам кофе налить?.. Ой, извините, пожалуйста… Наверное, я глупость сморозила, – Немайн лиловеет, опускает глаза и ушки.
– Наливать точно не надо, но за предложение все равно спасибо! – и Немайн впервые за всю свою жизнь понимает, что такое улыбка Чеширского кота, когда вроде бы и улыбаться некому и нечем, а вот пожалуйста! – Знаете, а я, пожалуй, тоже останусь. Разумеется, тоже исключительно как наблюдатель, – и Сущность Б вновь восстанавливает свою обычную плотность.
– Ну, тогда я, с вашего разрешения, продолжу? – Немайн опять чуточку смущается и опускает глаза, точь-в-точь как скромная школьница-отличница у доски. – Как, вероятно, присутствующие уже поняли, по крайней мере та планета, на которой мы сейчас находимся, – это искусственный объект, созданный в рамках модельного эксперимента нашими глубокоуважаемыми гостями, – легкий поклон в адрес облачков. – Возможно, то же самое справедливо и в отношении планеты, с которой в свое время стартовал «Гелиос». Я надеюсь, что не далее как сегодня мы сможем выяснить и это. Всего же, насколько мне известно, было создано четыре почти идентичных планеты…

– Не четыре! – вдруг перебивает рассказчицу одно из облачков, судя по голосу и манере говорить – Сущность Б. – Не четыре, а только три. Дело в том, что более или менее точно воспроизвести картину звездного неба на уровне средневековых знаний довольно легко, но вот сделать то же самое на уровне знаний вашего двадцать первого века, с его оптическими и радио- телескопами, с каталогами космических объектов и компьютерными базами данных – это уж увольте! Так что пришлось… эээ… немножко слукавить. Ведь если бы мы честно признались, что попросту вернули вашу Колдунью на исходную Землю, то, пожалуй, все оставшиеся из вашей команды тоже наотрез отказались бы участвовать в эксперименте…
– Так, значит, Клирик и Колдунья все-таки встретились! – взволнованно восклицает Этайн, а Немайн вдруг вздрагивает и замирает с широко раскрытыми глазами.
– Ну, встретились и встретились, толку-то: все равно же не помирились! – заявляет вдруг Сущность Б. – Вот вроде разумные существа, к звездам уже летают, а так еще и не поняли, что выбор партнера для размножения – не повод для драм!
– Коллега, ну нельзя же быть таким бестактным! – не выдерживает Сущность А. – Мы с тобой потом на эту тему еще поговорим!
– Как жалко… – еле слышно проговаривает Таня. А побледневший мэтр Максен, не понявший почти ничего из беседы, но видящий состояние своей жены, бросается вдруг к так и стоящей столбом Немайн, пытается приобнять ее, что-то шепчет ей на ухо…
– Так… Всё хорошо!.. Всё это было тысячу лет назад. Целую тысячу лет, – тихо, но твердо говорит старшая сида. – Сейчас я продолжу. Подождите чуточку… – и еще тише по-камбрийски:
– Спасибо, милый Маки!
Немайн присаживается, решительно отхлебывает из своей чашечки остывший кофе, вновь встает и ровным, чуть напряженным голосом продолжает, опять перейдя на «сидовский»:
– Итак, как я уже сказала, все эти события начались примерно тысячу лет назад. На трех планетах были в точности воспроизведены реалии средневековой Земли – правда, немножко разных эпох. Таким образом, кстати, практически все жители планеты, на которой мы находимся, – потомки существ, созданных искусственно и наделенных ложной памятью о предшествовавшей жизни…
– Господи, как страшно-то… – не выдерживает Мария Хмелева.
– Скорее, если можно так выразиться, воскрешенных, – поправляет Сущность Б. – Впрочем, это вопрос выбора точки зрения, не более.
– Единственное исключение среди первого поколения жителей этой планеты, и то частичное, – я сама, сида Немайн, известная также как Неметона: мне, как минимум, досталась память живого… на тот момент человека… Я полагаю, что вопросы о том, в чем были суть и смысл эксперимента, а также почему у меня и у части моих потомков не вполне обычные анатомия и физиология, хотя и интересны, но сейчас не первостепенны.
Ингвар и Патрик смотрят на Немайн, один – с некоторым недоверием, другой – с изумлением. Потом оба синхронно переводят вопросительные взгляды на Таню, та утвердительно кивает в ответ.
– Эх... – вздыхает Сущность А. – Старайся тут, конструируй… Треть генома с нуля написана, никаких аналогов во Вселенной – а им, видите ли, «не первостепенны»…
– Гораздо важнее другое, – между тем, продолжает Немайн, и голос ее становится громким и взволнованно-звенящим, – мы точно знаем, что из этих четырех планет – исходной Земли, расположенной, кстати, как раз на периферии спиральной галактики, и ее трех клонов – на двух точно уцелели цивилизации. Уцелели и даже достигли такого уровня развития, что приступили к межзвездным полетам. Конечно, очень хотелось бы узнать судьбу и, тем более, координаты еще двух планет, но я сильно подозреваю, что спрашивать уважаемых Сущностей об этом бесполезно: не скажут принципиально.
– Совершенно справедливо, коллега, – соглашается Сущность Б. – Вот это действительно было бы грубейшее вмешательство в естественный ход событий.
– Ну, а раз так, то я рискну задать присутствующим здесь уважаемым членам экипажа «Гелиоса» всего несколько вопросов по истории их мира. Возможно, этого окажется достаточно для того, чтобы выяснить, какой именно из этих планет является их родина. Не возражаете? – Немайн поворачивается к той стороне стола, где устроились Патрик и Мария.
– Конечно, спрашивайте! – без колебаний отвечает Хмелева.
– Да, нам самим, наверно, было бы интересно узнать, оригинал мы или клон, – присоединяется О'Салливан.
– Тогда вопрос первый: известно ли вам такое имя, Мартин Лютер?
Ингвар недоуменно смотрит на спрашивающую, а Таня прикусывает себе губы, чтобы сдержаться и не влезть невовремя со своим ответом. Наконец, после некоторой паузы, Патрик произносит:
– Кажется, был такой борец за права афроамериканцев в двадцатом веке… Чудом вспомнил из своих школьных знаний. Неужели же это такая значимая личность для нашей истории? Как странно…
– Нет же! – вдруг спохватывается Хмелева. – Мартин Лютер Кинг получил свое имя в честь основателя лютеранства, немецкого священника… Ну да… Лютеранство – это же основная конфессия в Финляндии, Швеции, Норвегии, – Ингвар с интересом и, одновременно, недоумением смотрит на Марию, – в большой части Германии, да и еще много где…
– Большое спасибо! – говорит Немайн. – Что ж, одну из планет, по-видимому, можно уже исключить, – ту, где Вор вмешался в ход Реформации в Европе. После того, что он там натворил, Лютер, пожалуй, уже не смог бы стать столь значимой фигурой в истории христианства.
– Браво! – восклицает Сущность Б, и вдруг интонация, с которой облачко произносит это слово, кажется старшей сиде подозрительно знакомой. Немайн мучительно роется в своей абсолютной памяти, но там так много уже накопилось… Увы… Может быть, что-то важное оказалось случайно стерто из нее во время одного из обновлений? Такое вполне могло произойти, книга ведь об этом честно предупреждала: емкость мозга не беспредельна, поэтому чем-то давним рано или поздно приходится жертвовать… Ладно, отложим на потом, если оно вообще того сто́ит. Сейчас гораздо важнее сосредоточиться и придумать, как проверить вариант с планетой Воина.
Внезапно старшая сида понимает, что это не такая уж простая задача. Проблема в том, что знание истории Китая и Центральной Азии у нее явно слабое. А именно там и действовал в основном Воин. Память, уже раз подводившая ее сегодня, похоже, вновь оказывается бессильна, никак не дает ей никакой зацепки. Может быть, это: «Например, в горных районах Поднебесной найдут некоторое количество клыкастых скелетов значительного роста… Мы даже терракотовую армию немного пополнили. Две сотни гвардейцев с алебардами-гэ, лица выкрашены толченым жадеитом на яичном белке. До археологов точно продержится»? Здо́рово, но… Каковы шансы на то, что хотя бы кто-то из экипажа «Гелиоса» вообще слышал об этой терракотовой армии и уж тем более помнит цвет лиц всех глиняных воинов? А уж о наличии там знатоков скелетов древних людей, скорее всего, и мечтать не приходится. Думай, Немайн, думай!
Рязань… Воин… Су́дьбы местных жителей, которые, иногда в мелочах, иногда существенно, изменялись благодаря нему: сначала – из-за его появления на поле боя, потом – потому что из-за войны Орды с «царством Хрень» на Рязанщину приходили не те татары, не в то время и не в том количестве. Иначе складывались жизни тысяч людей, из-за этого в следующих поколениях рождались совсем не те, кто должен был бы родиться, иди история своим чередом, и вовсе не рождались те, кому родиться было до́лжно – и этот «эффект домино» разбегался по всей Руси, и в пространстве, и во времени…
И вот Немайн опять возвышается над столом, почти так же, как это было давным-давно на двойной королевской свадьбе в Диведе. Опять пальцы ее продавливают крышку стола и ломают пластик, почти такой же крепкий, как мореный дуб. Тогда был гнев, сейчас – надежда. Тогда ее песни опасались все и боялись тру́сы, сейчас – не боится никто, кроме нее самой. Тогда это было пророчество, сейчас – формула опознания. Но почему так же, как тысячу лет назад, колотится ее сердце? И так же, как тогда, из прокушенной губы сочится ее кровь? И звучит песня – на слова поэта, рожденного на той самой Рязанщине:

– Отговорила роща золотая
Березовым веселым языком,
И журавли, печально пролетая…

«Уж не жалеют… больше… ни о чем…», – шепчет, вторя Немайн, со слезами на глазах Мария Хмелева, оказавшаяся за сотни тысяч световых лет от своего дома и словно бы получившая оттуда весточку, на которую и не надеялась. Сида обрывает песню – Мария ее продолжает, всё так же шепотом: «В саду горит... огонь рябины кра-а-асной… Но никого… не может он… согреть...».
– Спасибо… Машенька! И извините меня, Бога ради! Зато теперь я могу сказать практически точно: ваша Земля – не клон, а исходная планета.
И уже вот они рыдают втроем – Мария и обнимающие ее две сиды – домашняя уютная робкая Вивиан, почему-то с запекшейся кровью на подбородке, и блистательно-чужая интеллектуалка Этайн О'Десси, вдруг обернувшаяся совсем родной Танюшей. «Всё будет хорошо, мы непременно-непременно найдем дорогу и отвезем вас всех домой», – шепчет сквозь слезы Таня Марии.