Как лягут кости (редакция 2019 г) (джен)

Что такое работа полицейского? Для простого обывателя она чаще всего незаметна. Так и хочется добавить, что “и трудна”. В принципе, так и есть. Только вот насчет незаметности любой человек вам скажет, что на самом деле полицейские ни хрена не делают. Тупо просиживают штаны и сажают кого попало за выдуманные преступления.

Хотел бы я, чтобы именно так обстояли дела. Поверьте, уж я-то точно знаю, какие они, суровые полицейские будни. Хреновые они. Вот как есть хреновые. Только что мне с того? Тяни лямку, следак Томин, быть может, получится у тебя сделать мир чище вокруг.

Мои размышления о тяжкой судьбе российского полицейского прервало вежливое покашливание нашего эксперта-криминалиста, а по совместительству моей жены, Наташи.

— Что скажешь, Паша? — спросила она.

Я посмотрел на нее сурово и пробурчал:

— Это не ведро! — и судя по всему, я совершил очень плохой поступок — опередил ее.

Не знаю, сколько мне оно будет аукаться, ведь уже три года прошло с моего первого дела, а мне все еще его постоянно припоминают. Чем их оно так пробрало — не понятно, ведь история была самая ни на есть идиотская. Так ведь нет — оно затмило своей славой даже историю начальника оперотдела Хронова. Мне эти ведра теперь даже на день рождения дарят… И ведь никто не вспомнит сейчас, что я за последние полтора года службы, с тех пор, как вернулся в родное РУВД, накрыл две банды, раскрыл дело Львинских… А они… Ведро, чтоб его...

Но это все лирика, суровая реальность же была у меня прямо перед носом. Стажер уже проблевался, выполз из кустов, пора показывать свою эрудицию, выделываться перед младшим поколением.

— Труп мужчины, сильно обгоревший, четвертой степени ожоги, — я принюхался. — Предположительно его облили бензином и подожгли, — огляделся вокруг и продолжил: — Скорее всего, сжигали уже труп, вокруг много сухой листвы, а сгорело только вокруг него. Живой бы дергался, пытаясь себя потушить, и площадь сгоревшей листвы была бы немного больше. Также, земля под трупом и рядом с ним довольно влажная. Это значит, что, скорее всего, труп после сжигания потушили водой. Преступник контролировал все это дело. Не просто наслаждался огнем, гаденыш. Далее, о том, что преступник не покинул место преступления сразу после того, как поджег труп, свидетельствуют два зарика, обнаруженные в глазницах черепа. Они пластмассовые и расплавились бы, если бы преступник просто оставил их в огне. Нет, он аккуратно вставил их вместо глаз и повернул единицами наверх уже после того, как потушил хорошенько прожарившееся мясо. Орлов, понял? — обратился я к стажеру.

— Ага, — промямлил еще бледный Дима. Что поделать, юный возраст, третий курс Академии, стажировка, а тут с места в карьер: обгоревший труп, какие-то зарики и суровое начальство, то есть я, рядом.

— Тогда чего сидим? Пиши протокол осмотра места преступления! — усмехнулся я. Дима кивнул и, дрожащими руками достав из сумки планшетку, ручку и листок бумаги, начал писать. Вернемся в РУВД, надо будет проверить, что он там сейчас накалякает.

— Товарищ криминалист, у вас есть замечания? — повернулся я к Наташе.

— Никаких, следователь Томин, — улыбнулась Наташа.

— И даже дополнений? — воскликнул я удивленно.

— Нет, — покачала головой моя жена.

— А странно! — поднявшись с земли, произнес я. — Думал, вы выскажете мысли о способе убийства этого бедолаги!

— А разве его не сожгли? — спросил Дима.

— Орлов, не позволяй мне думать, что ты глупее своей планшетки. Иначе стажировку ты у меня не пройдешь, — покачал я головой.

— Думаю, нам это после в отчете расскажет Бюро судмедэкспертизы, — ответила мне Наташа после недолгого раздумья. — Это я не про глупость Орлова, а про труп, — уточнила она, поймав мой удивленный взгляд.

— Ну да, Орлов на столе у патологоанатома в таком юном возрасте смотрелся бы дико. И вряд ли они смогли бы определить степень его глупости. Это под силу лишь специалистам широкого профиля, — улыбнулся я, давая понять Орлову, что все мной сейчас сказанное — всего лишь шутка. — Что ж, если вы настаиваете… Санитары, уносите тело! — повернулся я к двум мужикам, скучающим у труповозки.

После того, как санитары унесли “шашлык”, Наташа еще раз осмотрела все вокруг. Я ей не препятствовал. Я всего лишь следователь, а не криминалист. Лучше я что-нибудь провороню, чем она.

Не прошло и минуты, кстати, как Наташа кое-что заметила:

— Паша, посмотри!

Я присел рядом и увидел небольшую надпись на том самом месте, где недавно лежал труп.

“2+2=0”

Фуражкой клянусь, я где-то уже видел… Не придумав и так и не вспомнив, я обратился к Наташе:

—Что-нибудь поняла?

— А как же, — хмуро кивнула Наташа. — Наш преступник — точно не гений математики.

— Понятно, — вздохнул я. — Ладно, сфоткай это и пошли уже в РУВД.

Спустя несколько минут мы с Наташей и Орловым уже шли в сторону РУВД. Неожиданно Наташа вскрикнула что-то нечленораздельное и ткнула меня локтем в бок

— Вспомнила! А ты? — воскликнула она.

— Нет, — сморщившись и потихоньку отодвигаясь в сторону, покачал головой я.

— Паш, так это же то самое место, где мы Лысенко нашли! Только он на дереве висел…

— Ты об этом… — проворчал я. Вспомнить я вспомнил уже давно, да только вспоминать не хотелось. Не самые радужные были тогда дни.

— Ладно, неважно, — осеклась Наташа, только взглянув на мою хмурую физиономию.

По возвращению в РУВД нас уже ждал Толик — наш вечный дежурный с требованием от начальника сразу же по прибытию зайти к нему. Что мы и сделали.

Кабинет начальника нашего РУВД, как и, наверное, любого другого начальника — это сакральное место. Здесь проводятся ежедневные жертвоприношения в честь богов бюрократии, сверкает кончик пера ручки словно лезвие ножа, капельки пота стекают на бумаги, оставляя мокрые пятна, а сотрудники сами, без малейших понуканий приходят на заклание, совершенно не страшась своей неминуемой и жуткой смерти… Что-то я совсем заговорился... Никого наш начальник не убивает, конечно. Я вот ни разу такого не видел, хоть и был в его кабинете не раз и не два, а десятки, даже сотни раз за эти полтора года.

Войдя в кабинет, я поприветствовал нашего начальника, пожав ему руку, галантно предложил место Наташке, цыкнул на Орлова, слегка съежившегося под строгим взглядом начальника, и, наконец, сел сам.

— Рассказывай, Томин, — кивнул мне начальник.

— На въезде в поселок Вихры, у старой объездной дороги обнаружен труп мужчины в сильно прожаренном состоянии. В глазницах убитого обнаружены два зарика. А под трупом мокрая земля и надпись. Что-то из раздела невероятной математики, если такая существует.

— Ясно, значит еще один “шашлык”, — произнес начальник. — Уже второй на этой неделе. Товарищи, у нас тут серийный маньяк нарисовался.

— Мне, кажется, или вы радуетесь? — спросила Наташа. Перед стажером мы старательно держали марку. То есть блюли субординацию с начальством. Хотя не удивлюсь, если Орлов прекрасно в курсе, насколько в нашем РУВД плохо с этой самой субординацией на самом деле.

— А почему бы и нет, Наталья? — спросил начальник. — На моей памяти это первый, исключая Львинских.

— Не соглашусь, дело Львинских совершенно другой категории, — сердито воскликнул я. Было из-за чего. Это было мое первое дело по возвращению в РУВД в должности следователя. Я знал о нем от и до. Но оно до сих пор висело на мне мертвым грузом.

— Ну, Павел, твое мнение по Львинским я опротестовать не могу, — усмехнулся начальник и повернулся к стажеру: — Что скажешь, Орлов?

— Мне нечего сказать, — промямлил Дима, пожав плечами.

— Ясно. Тогда слушай мой приказ. Ты, Дмитрий, с этого момента поступаешь в распоряжение старшего лейтенанта Хронова. Думаю, с операми у тебя лучше дело пойдет.

— Хорошо, — кивнул Орлов.

— Можешь идти, — сказал начальник и после того, как он вышел из кабинета, повернулся к нам: — Есть еще что-нибудь? — спросил он.

— Хуй его знает, Саня, — покачал я головой.

— Надо дождаться отчета из Бюро. Может, у них что-нибудь будет вразумительное, — произнесла Наташа.

— Ага, как же, — усмехнулся Шиповалов. — Мне они по первому трупу отчет уже прислали. И скажу вам честно, ваши гораздо интересней и содержательней. Эх, Наташка, и почему ты не патологоанатом?

— В принципе, я могу освежевать труп, — задумчиво произнесла Наташа.

— Не надо! — воскликнул я. — Как я потом с тобой в одну постель лягу?

— Что, побрезгуешь моей красотой? — усмехнулась Наташка. — Ну тогда сегодня спишь со своим любимым ведром.

— Зараза, — проворчал я. — Саня, вот какого хрена ты это у нее спросил? — обратился я к другу. — Где твоя мужская солидарность? Меня же самого дорогого лишают!

— Под каблуком его солидарность, Паша, — раздался голос с порога. Панина в последнее время заимела привычку довольно эффектно появляться. Вынужден признаться, но и на этот раз ей это удалось.

— Да ни хуя себе! Сама Панина соизволила явиться на экстренное совещание! На которое, прошу заметить, я ее вызвал уже полчаса назад, — усмехнулся Саня.

— Саша, не язви, пожалуйста. Сам же знаешь, что я работала. Без причины я бы не опоздала, — улыбнулась Настя.

— Что Слепцов? — спросил ее Саня, когда Настя присела на стул рядом со мной и Наташей. — Все артачиться?

— Ну да, — вздохнула Настя. — И ведь знает, что уже все доказано. Сам себе только хреново делает.

— И как Слепцов устоял перед твоей красотой? — спросила Наташа, улыбнувшись. — Я бы уже сдалась и написала гору чистосердечных, лишь бы еще раз взглянуть в разрез твоей блузки.

В чем-то Наташа была права. От Настиной груди мало кто мог отвести взгляд.

— Спасибо, Наташ, — кивнула Настя. — Я сама не понимаю… Не мужик, а кремень! Мне бы тебя в пару. Вдвоем мы бы быстро его с ума свели...

— Слушай, Паш, ты как считаешь, — произнес Саня задумчиво, — наши жены, они часом не лесбиянки?

— Да какая разница? — усмехнулся я, пожимая плечами. — Они же не с мужиками нам в таком случае будут изменять!

— Очень на это надеюсь, — вздохнул Саня, а потом хлопнув в ладоши, воскликнул: — Ладно, к делу! Банда в сборе… А значит, можно начинать мозговой штурм! У кого какие есть предположения?

— Саня, ну какие тут предположения? Мы ведь ни фига не знаем! Шашлычник зажарил уже двоих, а мы все еще не в курсе, кто они такие, — произнес я.

— Может быть, это бомжи? — спросила Настя.

— Возможно, — кивнул Саня. — Кстати, бомжей мы упустили из виду… Надо их опросить.

— И как ты это себе представляешь? — спросила Наташа.

— А разве это сложно? — парировал Саня.

— Шиповалов, ты как стал начальником, сильно отдалился от народа, — усмехнулась Настя.

В некотором роде это было правдой. Работая дознавателем, а потом следователем, Саня любил в своей работе именно это: общение с людьми. И к каждому он находил свой подход. А став начальником полтора года назад, что, кстати, было очень большим удивлением для всех, ведь многие пророчили на место Федотыча Архипова, Саня осел на кресло и едва ли не заперся в своем кабинете. Конечно, на наше РУВД в то время очень многое свалилось. По большему счету основным было, конечно, обвинение Федотыча в организации преступной группы и его арест, вкупе с Семенчуком и еще несколькими старыми сотрудниками. И только благодаря колоссальным усилиям как раз именно Сани наше РУВД не расформировали. Часть старого состава осталось, вернулся я, по протекции Сашки на должность следователя. И мы смогли продолжить жить. Только вот Сашка утратил веру в человечество. Даже на какой-то период шутить перестал.

Но сейчас… Сейчас Саня уже вполне оправился от свалившейся на него ответственности и практически стал вновь тем самым балагуром и шутником, которого любило все наше РУВД. Только с одним маленьким отличием — теперь он был начальником...

— И все-таки скажите мне, дамы, почему это сложно? Или вы брезгуете бомжами? — спросил Саня.

— Сейчас все бомжи нашего города ходят под Валькой Кривым, — ответил я вместо девушек. — А этот ушлепок не особо горит желанием общаться с господами полицейскими…

— А кто в этом виноват? — усмехнулся Саня.

— Не я, это уж точно! — возразил я.

— Давай я тебе напомню… Цитирую: “Этот, ваш контуженный, Томин, кажется!” И это из материалов допроса Кривого, так что не отмажешься, — произнес Саня.

— Мало ли у нас контуженных, — ворчливым тоном отозвался я.

— Насколько помню, пока только один, — улыбнулась Наташа. — Еще скажи, что у нас тут Томиных много...

— И ты, Брут! — воскликнул я и по-ребячески отвернулся от товарищей. Даже сделал вид, что надулся.

Вообще-то, они правду говорят. Даже Валька Кривой. Я и правда контуженный. Что не делает мне чести в том, как именно я допрашивал того же Кривого. Его взял наряд на попытке ограбить газетный ларек. По сути, попыткой там и не пахло вовсе. Он едва успел разбить окно, когда рядом с ним нарисовались двое патрульных. Так что дело все могло закончиться хулиганкой, если бы Кривой внезапно не пошел в отказ. И он настолько меня тогда этим задолбал, что у меня не было другого выхода, как просто хорошенько ему объяснить. Без единого сказанного слова. В полном молчании. И тогда он запел, как соловей. Еще бы немного, и в убийстве Кеннеди сознался, да только опомнился.

Вот такое у нас с Кривым нехорошее знакомство вышло. Так что он не зря меня контуженным называет. Я такой и есть. То ли от того, что тогда, в самом своем первом серьезном деле, у меня пистолет взорвался в руке, то ли от общей несправедливости вокруг — не знаю.

Ладно, неважно. Прозвище есть прозвище. В чем-то оно и хорошее. Все уже знают, с кем имеют дело… А то было у меня прозвище в Академии, стыдно даже признаться. Паша Томный… Хорошо хоть товарищи о нем не знают. До сих пор не могу понять, почему меня так называли. Разве только из-за фамилии...

— Ну Кривой — это понятно, он бомжей держит. А мы что, не сможем его за что-нибудь потянуть? Чтобы он запел? — спросил Саня у девушек. Я все еще разговаривать отказывался, созерцая стену.

— Если Паша возьмется — Кривой нам Витаса изобразит… — сказала Наташа.

— А я все-таки не думаю, что это бомжи, — проворчал я. — Глупо же. Азарта нет.

— В чем-то ты прав, Паша, — произнес Саня. — Серийнику азарт нужен. Да повернись ты уже! — воскликнул он, обращаясь ко мне, и я с неохотой повернулся. — Ей-богу, не РУВД, а цирк. Шапито. И как я с вами раньше работал?

— Раньше ты главным клоуном был, — хмуро ответил я. — А теперь — шпрехшталмейстер.

— Ладно, ребята, хватит собачиться. Что у нас еще есть? — спросила Настя.

— У меня из головы не выходит эта арифметика, накорябанная на земле. “2+2=0”. Где-то я уже видел… — произнес я, задумчиво потирая бороду.

— А что-то подобное было на месте обнаружения первого трупа? — спросил Саня у Наташи.

— Дай подумать, — задумалась Наташа.

— Некогда, — проворчал Саня и, открыв рядом с ним лежавшую папку, достал несколько листков бумаги. — Читай. С выражением!

— Ага, — кивнула Наташа. — А еще с чувством, с толком и с расстановкой!

— Да блин. Прочитай уже, Наташа, а? — взмолился я.

— Ладно, ладно… “По улице Матроскина на пустыре был обнаружен обгоревший труп мужчины. Следов волочения не найдено. В одной из глазниц черепа трупа был найден один дайс, на второй крест-накрест налеплены кусочки синей изоленты… После поднятия санитарами трупа с земли, на ней была обнаружена надпись: 3-2=4…”

— Вот оно! — внезапно заорал я, подскочив со стула. — Вспомнил! “2+2=0”! Так было написано на ведре!

— Кто о чем, а Паше о ведре! — улыбнулся Саня, и они втроем рассмеялись.

— Да тьфу на вас! Нихуя вы не поняли! — рявкнул я и стремглав выскочил из кабинета, хлопнув дверью.