Как лягут кости (редакция 2019 г) (джен)

Что такое работа полицейского? Для простого обывателя она чаще всего незаметна. Так и хочется добавить, что “и трудна”. В принципе, так и есть. Только вот насчет незаметности любой человек вам скажет, что на самом деле полицейские ни хрена не делают. Тупо просиживают штаны и сажают кого попало за выдуманные преступления.

Хотел бы я, чтобы именно так обстояли дела. Поверьте, уж я-то точно знаю, какие они, суровые полицейские будни. Хреновые они. Вот как есть хреновые. Только что мне с того? Тяни лямку, следак Томин, быть может, получится у тебя сделать мир чище вокруг.

Мои размышления о тяжкой судьбе российского полицейского прервало вежливое покашливание нашего эксперта-криминалиста, а по совместительству моей жены, Наташи.

— Что скажешь, Паша? — спросила она.

Я посмотрел на нее сурово и пробурчал:

— Это не ведро! — и судя по всему, я совершил очень плохой поступок — опередил ее.

Не знаю, сколько мне оно будет аукаться, ведь уже три года прошло с моего первого дела, а мне все еще его постоянно припоминают. Чем их оно так пробрало — не понятно, ведь история была самая ни на есть идиотская. Так ведь нет — оно затмило своей славой даже историю начальника оперотдела Хронова. Мне эти ведра теперь даже на день рождения дарят… И ведь никто не вспомнит сейчас, что я за последние полтора года службы, с тех пор, как вернулся в родное РУВД, накрыл две банды, раскрыл дело Львинских… А они… Ведро, чтоб его...

Но это все лирика, суровая реальность же была у меня прямо перед носом. Стажер уже проблевался, выполз из кустов, пора показывать свою эрудицию, выделываться перед младшим поколением.

— Труп мужчины, сильно обгоревший, четвертой степени ожоги, — я принюхался. — Предположительно его облили бензином и подожгли, — огляделся вокруг и продолжил: — Скорее всего, сжигали уже труп, вокруг много сухой листвы, а сгорело только вокруг него. Живой бы дергался, пытаясь себя потушить, и площадь сгоревшей листвы была бы немного больше. Также, земля под трупом и рядом с ним довольно влажная. Это значит, что, скорее всего, труп после сжигания потушили водой. Преступник контролировал все это дело. Не просто наслаждался огнем, гаденыш. Далее, о том, что преступник не покинул место преступления сразу после того, как поджег труп, свидетельствуют два зарика, обнаруженные в глазницах черепа. Они пластмассовые и расплавились бы, если бы преступник просто оставил их в огне. Нет, он аккуратно вставил их вместо глаз и повернул единицами наверх уже после того, как потушил хорошенько прожарившееся мясо. Орлов, понял? — обратился я к стажеру.

— Ага, — промямлил еще бледный Дима. Что поделать, юный возраст, третий курс Академии, стажировка, а тут с места в карьер: обгоревший труп, какие-то зарики и суровое начальство, то есть я, рядом.

— Тогда чего сидим? Пиши протокол осмотра места преступления! — усмехнулся я. Дима кивнул и, дрожащими руками достав из сумки планшетку, ручку и листок бумаги, начал писать. Вернемся в РУВД, надо будет проверить, что он там сейчас накалякает.

— Товарищ криминалист, у вас есть замечания? — повернулся я к Наташе.

— Никаких, следователь Томин, — улыбнулась Наташа.

— И даже дополнений? — воскликнул я удивленно.

— Нет, — покачала головой моя жена.

— А странно! — поднявшись с земли, произнес я. — Думал, вы выскажете мысли о способе убийства этого бедолаги!

— А разве его не сожгли? — спросил Дима.

— Орлов, не позволяй мне думать, что ты глупее своей планшетки. Иначе стажировку ты у меня не пройдешь, — покачал я головой.

— Думаю, нам это после в отчете расскажет Бюро судмедэкспертизы, — ответила мне Наташа после недолгого раздумья. — Это я не про глупость Орлова, а про труп, — уточнила она, поймав мой удивленный взгляд.

— Ну да, Орлов на столе у патологоанатома в таком юном возрасте смотрелся бы дико. И вряд ли они смогли бы определить степень его глупости. Это под силу лишь специалистам широкого профиля, — улыбнулся я, давая понять Орлову, что все мной сейчас сказанное — всего лишь шутка. — Что ж, если вы настаиваете… Санитары, уносите тело! — повернулся я к двум мужикам, скучающим у труповозки.

После того, как санитары унесли “шашлык”, Наташа еще раз осмотрела все вокруг. Я ей не препятствовал. Я всего лишь следователь, а не криминалист. Лучше я что-нибудь провороню, чем она.

Не прошло и минуты, кстати, как Наташа кое-что заметила:

— Паша, посмотри!

Я присел рядом и увидел небольшую надпись на том самом месте, где недавно лежал труп.

“2+2=0”

Фуражкой клянусь, я где-то уже видел… Не придумав и так и не вспомнив, я обратился к Наташе:

—Что-нибудь поняла?

— А как же, — хмуро кивнула Наташа. — Наш преступник — точно не гений математики.

— Понятно, — вздохнул я. — Ладно, сфоткай это и пошли уже в РУВД.

Спустя несколько минут мы с Наташей и Орловым уже шли в сторону РУВД. Неожиданно Наташа вскрикнула что-то нечленораздельное и ткнула меня локтем в бок

— Вспомнила! А ты? — воскликнула она.

— Нет, — сморщившись и потихоньку отодвигаясь в сторону, покачал головой я.

— Паш, так это же то самое место, где мы Лысенко нашли! Только он на дереве висел…

— Ты об этом… — проворчал я. Вспомнить я вспомнил уже давно, да только вспоминать не хотелось. Не самые радужные были тогда дни.

— Ладно, неважно, — осеклась Наташа, только взглянув на мою хмурую физиономию.

По возвращению в РУВД нас уже ждал Толик — наш вечный дежурный с требованием от начальника сразу же по прибытию зайти к нему. Что мы и сделали.

Кабинет начальника нашего РУВД, как и, наверное, любого другого начальника — это сакральное место. Здесь проводятся ежедневные жертвоприношения в честь богов бюрократии, сверкает кончик пера ручки словно лезвие ножа, капельки пота стекают на бумаги, оставляя мокрые пятна, а сотрудники сами, без малейших понуканий приходят на заклание, совершенно не страшась своей неминуемой и жуткой смерти… Что-то я совсем заговорился... Никого наш начальник не убивает, конечно. Я вот ни разу такого не видел, хоть и был в его кабинете не раз и не два, а десятки, даже сотни раз за эти полтора года.

Войдя в кабинет, я поприветствовал нашего начальника, пожав ему руку, галантно предложил место Наташке, цыкнул на Орлова, слегка съежившегося под строгим взглядом начальника, и, наконец, сел сам.

— Рассказывай, Томин, — кивнул мне начальник.

— На въезде в поселок Вихры, у старой объездной дороги обнаружен труп мужчины в сильно прожаренном состоянии. В глазницах убитого обнаружены два зарика. А под трупом мокрая земля и надпись. Что-то из раздела невероятной математики, если такая существует.

— Ясно, значит еще один “шашлык”, — произнес начальник. — Уже второй на этой неделе. Товарищи, у нас тут серийный маньяк нарисовался.

— Мне, кажется, или вы радуетесь? — спросила Наташа. Перед стажером мы старательно держали марку. То есть блюли субординацию с начальством. Хотя не удивлюсь, если Орлов прекрасно в курсе, насколько в нашем РУВД плохо с этой самой субординацией на самом деле.

— А почему бы и нет, Наталья? — спросил начальник. — На моей памяти это первый, исключая Львинских.

— Не соглашусь, дело Львинских совершенно другой категории, — сердито воскликнул я. Было из-за чего. Это было мое первое дело по возвращению в РУВД в должности следователя. Я знал о нем от и до. Но оно до сих пор висело на мне мертвым грузом.

— Ну, Павел, твое мнение по Львинским я опротестовать не могу, — усмехнулся начальник и повернулся к стажеру: — Что скажешь, Орлов?

— Мне нечего сказать, — промямлил Дима, пожав плечами.

— Ясно. Тогда слушай мой приказ. Ты, Дмитрий, с этого момента поступаешь в распоряжение старшего лейтенанта Хронова. Думаю, с операми у тебя лучше дело пойдет.

— Хорошо, — кивнул Орлов.

— Можешь идти, — сказал начальник и после того, как он вышел из кабинета, повернулся к нам: — Есть еще что-нибудь? — спросил он.

— Хуй его знает, Саня, — покачал я головой.

— Надо дождаться отчета из Бюро. Может, у них что-нибудь будет вразумительное, — произнесла Наташа.

— Ага, как же, — усмехнулся Шиповалов. — Мне они по первому трупу отчет уже прислали. И скажу вам честно, ваши гораздо интересней и содержательней. Эх, Наташка, и почему ты не патологоанатом?

— В принципе, я могу освежевать труп, — задумчиво произнесла Наташа.

— Не надо! — воскликнул я. — Как я потом с тобой в одну постель лягу?

— Что, побрезгуешь моей красотой? — усмехнулась Наташка. — Ну тогда сегодня спишь со своим любимым ведром.

— Зараза, — проворчал я. — Саня, вот какого хрена ты это у нее спросил? — обратился я к другу. — Где твоя мужская солидарность? Меня же самого дорогого лишают!

— Под каблуком его солидарность, Паша, — раздался голос с порога. Панина в последнее время заимела привычку довольно эффектно появляться. Вынужден признаться, но и на этот раз ей это удалось.

— Да ни хуя себе! Сама Панина соизволила явиться на экстренное совещание! На которое, прошу заметить, я ее вызвал уже полчаса назад, — усмехнулся Саня.

— Саша, не язви, пожалуйста. Сам же знаешь, что я работала. Без причины я бы не опоздала, — улыбнулась Настя.

— Что Слепцов? — спросил ее Саня, когда Настя присела на стул рядом со мной и Наташей. — Все артачиться?

— Ну да, — вздохнула Настя. — И ведь знает, что уже все доказано. Сам себе только хреново делает.

— И как Слепцов устоял перед твоей красотой? — спросила Наташа, улыбнувшись. — Я бы уже сдалась и написала гору чистосердечных, лишь бы еще раз взглянуть в разрез твоей блузки.

В чем-то Наташа была права. От Настиной груди мало кто мог отвести взгляд.

— Спасибо, Наташ, — кивнула Настя. — Я сама не понимаю… Не мужик, а кремень! Мне бы тебя в пару. Вдвоем мы бы быстро его с ума свели...

— Слушай, Паш, ты как считаешь, — произнес Саня задумчиво, — наши жены, они часом не лесбиянки?

— Да какая разница? — усмехнулся я, пожимая плечами. — Они же не с мужиками нам в таком случае будут изменять!

— Очень на это надеюсь, — вздохнул Саня, а потом хлопнув в ладоши, воскликнул: — Ладно, к делу! Банда в сборе… А значит, можно начинать мозговой штурм! У кого какие есть предположения?

— Саня, ну какие тут предположения? Мы ведь ни фига не знаем! Шашлычник зажарил уже двоих, а мы все еще не в курсе, кто они такие, — произнес я.

— Может быть, это бомжи? — спросила Настя.

— Возможно, — кивнул Саня. — Кстати, бомжей мы упустили из виду… Надо их опросить.

— И как ты это себе представляешь? — спросила Наташа.

— А разве это сложно? — парировал Саня.

— Шиповалов, ты как стал начальником, сильно отдалился от народа, — усмехнулась Настя.

В некотором роде это было правдой. Работая дознавателем, а потом следователем, Саня любил в своей работе именно это: общение с людьми. И к каждому он находил свой подход. А став начальником полтора года назад, что, кстати, было очень большим удивлением для всех, ведь многие пророчили на место Федотыча Архипова, Саня осел на кресло и едва ли не заперся в своем кабинете. Конечно, на наше РУВД в то время очень многое свалилось. По большему счету основным было, конечно, обвинение Федотыча в организации преступной группы и его арест, вкупе с Семенчуком и еще несколькими старыми сотрудниками. И только благодаря колоссальным усилиям как раз именно Сани наше РУВД не расформировали. Часть старого состава осталось, вернулся я, по протекции Сашки на должность следователя. И мы смогли продолжить жить. Только вот Сашка утратил веру в человечество. Даже на какой-то период шутить перестал.

Но сейчас… Сейчас Саня уже вполне оправился от свалившейся на него ответственности и практически стал вновь тем самым балагуром и шутником, которого любило все наше РУВД. Только с одним маленьким отличием — теперь он был начальником...

— И все-таки скажите мне, дамы, почему это сложно? Или вы брезгуете бомжами? — спросил Саня.

— Сейчас все бомжи нашего города ходят под Валькой Кривым, — ответил я вместо девушек. — А этот ушлепок не особо горит желанием общаться с господами полицейскими…

— А кто в этом виноват? — усмехнулся Саня.

— Не я, это уж точно! — возразил я.

— Давай я тебе напомню… Цитирую: “Этот, ваш контуженный, Томин, кажется!” И это из материалов допроса Кривого, так что не отмажешься, — произнес Саня.

— Мало ли у нас контуженных, — ворчливым тоном отозвался я.

— Насколько помню, пока только один, — улыбнулась Наташа. — Еще скажи, что у нас тут Томиных много...

— И ты, Брут! — воскликнул я и по-ребячески отвернулся от товарищей. Даже сделал вид, что надулся.

Вообще-то, они правду говорят. Даже Валька Кривой. Я и правда контуженный. Что не делает мне чести в том, как именно я допрашивал того же Кривого. Его взял наряд на попытке ограбить газетный ларек. По сути, попыткой там и не пахло вовсе. Он едва успел разбить окно, когда рядом с ним нарисовались двое патрульных. Так что дело все могло закончиться хулиганкой, если бы Кривой внезапно не пошел в отказ. И он настолько меня тогда этим задолбал, что у меня не было другого выхода, как просто хорошенько ему объяснить. Без единого сказанного слова. В полном молчании. И тогда он запел, как соловей. Еще бы немного, и в убийстве Кеннеди сознался, да только опомнился.

Вот такое у нас с Кривым нехорошее знакомство вышло. Так что он не зря меня контуженным называет. Я такой и есть. То ли от того, что тогда, в самом своем первом серьезном деле, у меня пистолет взорвался в руке, то ли от общей несправедливости вокруг — не знаю.

Ладно, неважно. Прозвище есть прозвище. В чем-то оно и хорошее. Все уже знают, с кем имеют дело… А то было у меня прозвище в Академии, стыдно даже признаться. Паша Томный… Хорошо хоть товарищи о нем не знают. До сих пор не могу понять, почему меня так называли. Разве только из-за фамилии...

— Ну Кривой — это понятно, он бомжей держит. А мы что, не сможем его за что-нибудь потянуть? Чтобы он запел? — спросил Саня у девушек. Я все еще разговаривать отказывался, созерцая стену.

— Если Паша возьмется — Кривой нам Витаса изобразит… — сказала Наташа.

— А я все-таки не думаю, что это бомжи, — проворчал я. — Глупо же. Азарта нет.

— В чем-то ты прав, Паша, — произнес Саня. — Серийнику азарт нужен. Да повернись ты уже! — воскликнул он, обращаясь ко мне, и я с неохотой повернулся. — Ей-богу, не РУВД, а цирк. Шапито. И как я с вами раньше работал?

— Раньше ты главным клоуном был, — хмуро ответил я. — А теперь — шпрехшталмейстер.

— Ладно, ребята, хватит собачиться. Что у нас еще есть? — спросила Настя.

— У меня из головы не выходит эта арифметика, накорябанная на земле. “2+2=0”. Где-то я уже видел… — произнес я, задумчиво потирая бороду.

— А что-то подобное было на месте обнаружения первого трупа? — спросил Саня у Наташи.

— Дай подумать, — задумалась Наташа.

— Некогда, — проворчал Саня и, открыв рядом с ним лежавшую папку, достал несколько листков бумаги. — Читай. С выражением!

— Ага, — кивнула Наташа. — А еще с чувством, с толком и с расстановкой!

— Да блин. Прочитай уже, Наташа, а? — взмолился я.

— Ладно, ладно… “По улице Матроскина на пустыре был обнаружен обгоревший труп мужчины. Следов волочения не найдено. В одной из глазниц черепа трупа был найден один дайс, на второй крест-накрест налеплены кусочки синей изоленты… После поднятия санитарами трупа с земли, на ней была обнаружена надпись: 3-2=4…”

— Вот оно! — внезапно заорал я, подскочив со стула. — Вспомнил! “2+2=0”! Так было написано на ведре!

— Кто о чем, а Паше о ведре! — улыбнулся Саня, и они втроем рассмеялись.

— Да тьфу на вас! Нихуя вы не поняли! — рявкнул я и стремглав выскочил из кабинета, хлопнув дверью.

Наверное, кто-то скажет, что мне пора провериться у психиатра. В целом, я согласен. В последнее время мной все чаще движут эмоции. И дело тут не в контузии. Просто я устал. Я мог бы не возвращаться в полицию, но не мог по-другому. Даже то, что я узнал о своем отце и своих старших товарищах, меня не остановило. Я все равно верил, что есть закон. Вот такой я глупый...

Но все было не так. Первое свое крупное дело после возвращения я так и не раскрыл. Я до сих пор не имею ни малейшего понятия, что все-таки произошло в особняке Львинских. Но еще больше меня тяготило дело Пироговой. Благодаря которому я стал объектом для насмешки...

Но не будем об этом. Вряд ли кому интересны переживания среднестатистического мента. Тем более, что я сам не люблю вспоминать подробности той истории.

Одно хорошо в том, что я покинул совещание таким экстравагантным способом — я узнал, что нас подслушивали. Дима Орлов сидел у двери и записывал все на диктофон.

Я сбил его с ног дверью и диктофон, вылетев из его рук, разбился об пол. Несколько секунд я молча переводил взгляд с Орлова на диктофон, потом спросил:

— Ну и какого хрена?

— Я… Это… — начал было оправдываться Орлов, но я прекратил его блеяние нетерпеливым взмахом руки:

— Лучше молчи. Меня не особо волнуют мотивы того, что ты сейчас делал.

— Тогда зачем спрашивали? — буркнул Орлов.

Я удивленно уставился на него. На его бы месте я срочно испарился, но Дима, похоже, этого не собирался делать. Что-то ему было нужно. В чем-то он меня напоминал — когда я был того же возраста, что и он. Если бы не моя нелепая вспышка, я бы сейчас подумал о том, как я постарел…

Сознаюсь, именно это я и подумал. А еще о том, что времена нынче другие. Когда я был стажером… Ладно, неудачный пример…

— Ладно, Орлов, хуй с тобой, какого хрена ты тут делаешь? Говори или не со мной будешь объясняться, — произнес я.

— Может, не здесь? — кивнул на дверь кабинета начальника Орлов.

— Ну да, — почесав затылок, я согласился с его доводом.

Недолго думая, я повел Орлова в свой кабинет. Зайдя туда и усевшись за стол, я произнес:

— Излагай.

— Да чего там, — пожал плечами Орлов, садясь напротив меня. — Я просто хотел…

— Дай угадаю, — усмехнулся я. — Сам расследовать это дело и поймать преступника?

— Ну да.

— Забей. Тебе это и нахуй не нужно. Просто пойми, Дима. Тебе это не нужно, — покачал я головой.

— Но почему? Ведь вы смогли же поймать Вихров, обезвредить Шифровщика… — воскликнул Орлов.

— Знаешь, вот этим ты меня совсем не убедил, — скрестив руки на груди, произнес я. — Ты ведь не знаешь, что там вообще было…

— А вы расскажите, — потребовал Орлов.

— Давай лучше на “ты”, хорошо? — поморщился я. — Мне, конечно, льстит, но это выглядит хреново. Субординация нужна, но не настолько.

— Не вопрос, — пожал плечами Орлов. — Так расскажешь?

— Про Вихров одно могу сказать. Они наделали хуеву гору ошибок, да таких, что даже я, следователь с тогда еще нулевым стажем, смог их вычислить. Пацаны, даже дети. Которые про сокрытие улик слышали только из телика и интернета, но у них не хватило мозгов допетрить, что это про них, — произнес я.

— А Шифровщик? — спросил Орлов. — Там же дело было очень серьезное…

— Настолько же серьезное, насколько и поганое, — кивнул я. — Вам о нем рассказывали?

— Да. На основах криптографии…

— Ни хуя себе… Что-то я не помню такой дисциплины, — усмехнулся я.

— Это факультатив. И ведет его наш начальник.

— Шиповалов? — воскликнул я в изумлении.

— Да. И ведет его классно. И часто использует как пример шифры этого самого Шифровщика.

— Шифровщиком был мой отец, — произнес я, отвернувшись от Орлова. Мне до сих пор было сложно это рассказывать. — Его последняя шифровка привела меня и Шиповалова на склад самогонщиков. Тогда он уже был пуст, но там был лаз, который вел на технический этаж новостройки. Там я и встретился с моим отцом. Он многое мне успел рассказать, прежде чем я попытался его застрелить. По своей дурости, я взял с собой не свой пистолет. И он взорвался в моей руке. Мне сильно повезло, что мне не оторвало руку и моя контузия не была такой сильной, как поначалу предположили врачи. Я смог вернуться в строй. Работал сам. Частным детективом. А полтора года назад Шиповалов меня пригласил обратно. Шифровщик, Федор Томин, легенда оперов, к тому времени был уже мертв. Он умер в собственной камере, оставив напоследок нам еще одну загадку. Небольшую надпись: “3-2=4”. Хуй его знает, что это означает… Но в той истории я не победил. Да вообще никто не выиграл…

— Подожди, но разве не было именно такой надписи под первым сожженным трупом? — спросил Орлов.

— А ты откуда… — удивился было я, но потом опомнился: — Ах, да, извини…

— Ну так что ты об этом думаешь? — спросил Орлов.

— Надпись… — задумчиво произнес я. — Эту ебучую арифметику мы гадаем уже три года. И ведь никто не признался, что это значит. Ни Федотыч, ни мой отец. Обо всем говорили, а как только речь заходит об этой арифметике, сразу замолкают.

— А ты не думал, что их оставляет кто-то из их подельников?

— Не скажу, что мы точно всех взяли. Но не бессмысленно ли это? Сам посмотри, трупы не опознаны до сих пор. Их уже и по зубам проверили… И ничего. Кто-либо из тех, кто ходил ранее под Федотычем, начал бы с нас. В первую очередь с меня.

— А Федотыч, это вообще кто? — спросил Орлов.

— В недалеком прошлом я считал его одной из легенд нашего РУВД. Он был его начальником около двадцати лет. А на деле, он был ответствен за многие преступления, которые произошли в нашем районе. Главарь преступной группировки. Три года назад за такие слова я бы набил морду тому, кто это ляпнул. Сейчас… — я задумался ненадолго, а потом продолжил: — Да и сейчас бы тоже. Каким бы он не оказался гадом, Федотыч был настоящим. Как-то так.

— Понятно, — протянул Орлов и, подхватив листок и ручку с моего стола, начал что-то писать.

Несколько минут я просто молча наблюдал за ним. Несколько раз звонил телефон, но я не брал трубку, хоть и знал, откуда звонят. Наверняка Саня. Слушать нагоняи от друга, хоть и начальника, не очень хотелось.

— Что строчишь? — наконец спросил я у Орлова.

— Да так, — пожал тот плечами.

— Возомнил, что сможешь разгадать эту хренотень? Не еби себе мозг. Не твоя это забота, — усмехнулся я.

— Мне кажется, в этом есть смысл, — произнес Орлов. — Вот, смотри. Два плюс два на деле равно четырем, так?

— Ну так, — вздохнув, ответил я. Дима еще не понял, что все мы через это уже прошли. И каких только версий не звучало. В итоге — дырка от бублика.

— А три минус два равно одному. Думаю, надо ждать еще таких посланий. И уверен, на этот раз мы увидим именно верные решения.

— Ты хоть понимаешь, что нет тут верного решения? Это шифр. Но какой? Хуй знает, — усмехнулся я.

— Посмотрим, как будет следующий труп.

— А вот этого не надо. Нафиг. И двух по горло хватает, — проворчал я.

— А кстати, почему этим занимаемся мы? Разве это не уровень Следственного Управления? — неожиданно спросил Орлов.

— Вижу, что такое подследственность вам вкратце уже объяснили, — улыбнулся я.

— Почему это “вкратце”? — удивился Орлов. — Нам все подробно объяснили. Подследственность — это…

— Не надо, — поморщился я. — Я тоже учился в Академии. И совсем недавно, между прочим. Дело в том, что там не объясняют простейшего. Нахуй следователю Следственного Управления, которое, как ты наверняка знаешь, находится от нас в двухстах километрах, в столице нашей области, вот это все? Подследственность — да, правильно. Но если есть возможность перепоручить следакам на месте, тогда нафига? Так и в нашем случае. Дело поручено Следственному Управлению, но некий следователь Пронин просто поленился ехать сюда. Или же ему командировочные зажали… Не знаю. Поэтому он перепоручил этот головняк нам. Вот так оно бывает. Не всегда подследственность работает так, как надо. Просто потому что нам, полицейским этого района, намного проще будет работать здесь, чем следователю Пронину.

— Но почему? — спросил Дима.

— Во-первых, он здесь никого не знает, — развел я руками. — И это я не про наших, а про другую сторону. Мы же знаем каждого бандита в лицо. И можем договориться. Их, кстати, этот шашлычник тоже не радует. Так что они с нами будут сотрудничать. И если что всплывет про этого шашлычника, они нам его сами на блюдечке принесут. Иначе же пригонят сюда из столицы хуеву тучу следаков, и они всех под одну гребенку прочешут. А мы… Пока бандит сидит тихо, мы его не трогаем. И он об этом знает. Вот так это работает. Приводить другие доводы мне лень, но поверь — они есть.

— Ты так спокойно говоришь о взаимодействии с преступниками...

— Я не хочу разрушать твою веру в справедливость и закон. Но их нет. Пора взрослеть. Работа полицейского вот такая. И мало что изменится. Мы не благородные Шерлоки Холмсы. Мы, скорее, Мориарти. Как бы хуево это ни звучало, — произнес я, с грустью взглянув в окно. Совсем недавно я был таким же, как Дима. А потом… Я не знаю, когда я так постарел, что перестал смотреть на мир через розовые очки. Ему, Диме, тоже нужно было их снять. И жаль, что начал это делать я, а не он сам.

— Так что забей на эту хуету с цифрами, все равно ни хрена не сделаешь с ними. Пока тот, кто их калякал, нам сам не объяснит, в чем тут прикол, — продолжил говорить я. — А нам еще отчет писать о втором обнаруженном “шашлыке”. Тому самому следователю Пронину, будь он неладен.

— Как думаешь, нам удастся поймать шашлычника? — спросил Орлов.

— Хороший вопрос, — кивнул я. — Удастся. Только если он нам сам это позволит.

— То есть, если мы поймем, что это за цифры или он сделает какую-то ошибку?

— Да, — ответил я кратко. В этот момент нашу беседу прервал какой-то грохот...

Ни секунды не медля и тем более не размышляя, я выскочил из кабинета. Следом за мной выбежал Орлов. И мы оба застыли, увидев источник грохота. Дежурная часть… Была разрушена. Ее взорвали. Вот так просто. Кто-то зашел, и пуф… Нет больше дежурной части РУВД. И… Толик! Блять, он ведь был наверняка там…

Я бросился туда. Особых разрушений, как оказалось, не было. Только разворочено окошко. Через которое обычно дежурный общался с миром. А еще нигде не было видно Толика. У меня аж от сердца отлегло.

— Че за хуйня? — услышал я позади себя возглас Толика. Обернулся. Толик стоял рядом с дверью, ведущей в дежурку, и пораженно оглядывался по сторонам.

— Толян! — воскликнул я. — Слава Богу! Живой!

— Томин, ты что тут устроил? — внезапно заорал на меня Толик. — Как, блять, я это начальнику объясню?

— Ты ебанулся? — спросил его я. — С хули я-то?

— А кто же еще? — продолжил орать Толик. — Я только чай вышел налить, и хуяк, мне все нахуй разгромили. И ты здесь. Все беды от тебя, Пашка. Уебывай нахуй отсюда!

— Идиот, — проворчал я.

Со всех сторон раздался топот ног. На самом деле люди, конечно, выскочили из своих кабинетов сразу же после взрыва, но долго приходили в себя и соображали, что это вообще было. Буквально через несколько секунд я был оттерт к стене и уже размышлял о том, как выжить в давке. Маленькое помещение дежурной части не было предназначено для такого количества людей. А кого здесь только не было. Одними из первых, после меня, Орлова и Толика, сюда ворвались опера во главе с Хроновым. Потом примчались чета Шиповаловых и Наташа. Мелькнул и затерялся среди людей Костя Архипов. Не удивлюсь, если где-то тут был и особист Сизенько. Лев Борисович вместе со всем экспертно-криминалистическим отделом прибыли последними. И у всех был один вопрос: “Что вообще произошло?”

Если бы преступник сейчас совершил второй взрыв, то его последствия были бы ужасны. Как минимум весь состав РУВД, кроме большей части патрульной службы и участковых, вышел бы из строя. Ногами вперед.

Только ценой огромных усилий Сане удалось, в конце концов, навести порядок и разогнать большинство по кабинетам.

Остались только мы, четверо: я, Саня, Настя и Наташа. Орлова не считаю. Хоть он был не бесполезен: сразу же, без малейшего намека с моей стороны принялся помогать Наташке осматривать место взрыва.

Хороший растет пацан... Тьфу ты, как папашка заговорил... Наткнувшись на довольно обескураженный взгляд Сани, я решил привести его в сознание и использовал для этого те размышления, которые пришли мне на ум в тот момент, когда в дежурной части царила давка:

— Правильно, Саня, сделал, что всех разогнал. Если бы я был подрывником, то с удовольствием кинул бы вторую бомбу, когда здесь все были.

Саня икнул. Обвел взглядом дежурку и медленно осел на пол. Никогда бы не подумал, что такой человек, как Шиповалов, мог так охренеть, что в обморок упал. Но это случилось.

— Паш, ты иногда такой дурак! — без всяких обиняков объявила мне Наташа.

— Бывает, — кивнул я, но потом опомнился и взвился: — Это с какого я — дурак?

— А ты не мог другое придумать, что ляпнуть? — ответила мне Наташа, передавая нашатырь присевшей рядом с Саней Насте.

— А что я такого сказал? — искренне удивился я. — Всего лишь выразил одобрение действиям руководства…

— Тебе бы твое одобрение… В виде увольнения, — проворчал Саня, садясь на полу. — Но с кем я тогда работать буду…

— Наташа, что можешь сказать по взрыву? — спросила Настя.

— Это все он, он! Паша виноват! — заорал непонятно откуда взявшийся Толик. А я ведь видел, как он уходил с операми.

— Так… — тихо проговорил Саня, и я невольно поежился. Все-таки есть что-то в моем товарище такое, что жуть на людей на раз нагоняет. И это разворот плеч и огромный рост…

— Толик, заткнись! — отрезала Наташа. — Товарищи, взгляните, — позвала она нас.

Мы подошли. Посмотрели. Лично я — ни хрена не понял.

— Что за хрень? — выразила всеобщее недоумение Настя.

— Фольга. Обычная, алюминиевая фольга, — ответила, слегка пожав плечами, Наташа.

— Это которую в шоколадки, да? — спросил Саня.

— Ага, — кивнула, улыбнувшись, Наташа.

— И как же… — начал было говорить я, но тут же получил ответ на свой недосказанный вопрос.

— Да, это наша бомба, — произнесла Наташа. — Зарядом послужили спичечные головки…

— Но… — сказал Саня. — Какого хрена?

— Не думаю, что тот, кто подбросил бомбу в дежурку, хотел жертв. Максимально, что могло случиться — это легкие ожоги и порезы от разбившегося стекла. Вот такие дела… — пожала плечами Наташа.

— А что с детонатором? — спросил я.

— Если ты надеешься, что это был обычный будильник, то вынуждена тебя огорчить. Все намного интересней. Это был обычный шнур.

— Погоди, то есть ты хочешь сказать, что подрывник поджег бомбу, а потом убежал? — обескураженным тоном спросил Саня.

— Именно, — улыбнулась Наташа.

— Тогда нам лучше всего посмотреть видеозаписи с камер, — произнес я.

— Займись этим, Паша, — кивнул Саня.

— Я его не пущу! — заткнувшийся на время Толик попытался саботировать мою попытку посмотреть данные на видеорегистраторе.

— Толя, я не понял, какого хрена ты тут вообще делаешь? — рявкнул Саня. — Ты оглох или что? Я ясно сказал всем: прочь, нахуй! Или ты ждешь, когда подрывник вторую бомбу кинет, блять. Уебывай отсюда, чтоб духа твоего тут не было! И радуйся, что я тебе строгий выговор не влепил!

— За что? — пролепетал Толик.

— За создание опасной для жизни ситуации на вверенном тебе посту! За то, что тебя тут не было! Толя, сгинь, или ты у меня всю жизнь после будешь только жидкое через трубочку пить. Понял меня? — разорался Саня.

Пока Толя был отвлечен на пиздюля от нашего горячо любимого начальника, я добрался до видеорегистратора и, просмотрев записи, скачал некоторые из них на флешку. Лучше посмотреть их в более спокойной обстановке. Все равно мне подрывник не был известен. Да и постарался он не показать свое лицо объективу видеокамеры.

В тот же момент, когда я сообщил Сане о том, что данные с видеорегистратора у меня, откуда-то с полным пакетом в руках вернулся Орлов. Я даже не заметил, когда и кто его отослал куда-то, но точно знал зачем. Слишком характерное было позвякивание у содержимого пакета.

— Товарищ начальник, — произнес я укоризненным тоном. — А распитие алкоголя в служебное время…

— Цыц, — оборвал меня Саня. — Это мне лечение. После твоего “одобрения”. А будешь вякать, я на твое место назначу Орлова, а тебя буду за пивом посылать…

— Ладно, я закончила, — подошла к нам Наташа. — Сейчас все передам отцу, он в этом лучше разбирается. И к вечеру у нас будет отчет.

— Хорошо, Наташа. Думаю, нам лучше вернуться в мой кабинет, — кивнул Саня.

— А мне что делать? — спросил Толик.

Саня задумчиво посмотрел на него, прошелся по дежурке, взял какой-то стул и поставил его перед Толиком:

— Вот. Садись и работай.

— Но как? — огляделся Толик.

— А что тебе мешает? — недоуменным тоном спросил Саня.

— Ладно, — вздохнул Толик.

Несколько минут спустя мы вновь все вместе собрались в кабинете у Сани. Но не успели приступить к обсуждению произошедшего, как в дверь кто-то постучал.

— Войдите! — воскликнул Саня.

Дверь открылась. Через порог переступил хмурый Архипов.

— Приветствую вас, — кивнул он и обратился к Сане: — Товарищ капитан, разрешите поприсутствовать на совещании?

— Конечно, — пожал плечами Саня. — Что у нас с видео? — повернулся он ко мне.

— Позволишь? — я указал на компьютер и, не дожидаясь ответа, поднялся со своего места и подошел к ноутбуку, лежащему на тумбочке в углу кабинета. Именно его мы использовали для вот таких случаев — когда нужно было продемонстрировать всем присутствующим какое-то видео или фотографии.

Я воткнул флешку в разъем, потыкал по тачскину и включил нужную нам видеозапись. В следующие несколько минут мы все посмотрели эту запись по несколько раз, в разных ракурсах и скоростях.

— Что можете сказать? — обратился к нам Саня, после того, как я выключил видео и убрал ноутбук на место.

— Думаю… Мальчишка это был. Слишком щуплый для парня, — задумчиво произнес Архипов.

— А почему не девчонка? — спросила Наташа.

— Не, Наташа, не думаю, что это девчонка, — покачала головой Настя. — Вспомни фигуру. Типично мальчишеская. Так что прав Архипов.

— Ну не знаю… — пробормотала Наташа. — У меня такая же была.

— Чушь не пори, — усмехнулся я. — Я на твою фигуру едва ли не каждый день любовался, даже когда мы еще под стол пешком ходили.

— Теперь мне все понятно, — произнесла Наташа под общий смех.

— Не знаю, что тебе понятно, Наталья, но что будем делать? — спросил Саня.

— Заявление писать, гражданин начальник? — сказал я.

— Ты это к чему? — удивился Саня.

— Ну как же: нет заявления — нет дела, — усмехнулся я.

— Тьфу ты. Думаю, без заявления разберемся, — отмахнулся Саня. — В общем, так. Мне похуй как, но достать этого урода и привести сюда. Это, Паша, твоя задача. Наталья, поторопи отца и сделайте мне отчет по произошедшему, включая стоимость ущерба. В том числе и морального. Архипов и Настя, уж простите, но будете у Томина на подхвате.

— Подожди, Саня, не гони лошадей, — попытался поспорить я. — У меня же Шашлычник наш. Может, подрывника ты поручишь Насте?

— Ага, сейчас. Уже бегу. Чтоб ее опера глазами по полдня раздевали, а потом дебелыми бродили по району? — воскликнул Саня.

— Да и пусть раздевают. Тебе жалко? — спросила Настя.

— Раздевать тебя позволительно только тебе и мне, — отрезал Саня.

— Хорошо хоть мне позволил, — проворчала Настя, чем вызвала смех у всех присутствующих в кабинете начальника.

— Ладно, все. Задачи получены, так? — обвел всех взглядом Саня. Мы кивнули. — Прекрасно, — продолжил он. — Орлов, давай пакет, — только сейчас я заметил, что Орлов тоже был с нами в кабинете.

Напоследок грустно звякнув содержимым, пакет из рук Орлова перекочевал к нашему начальнику. Мы проводили его печальными вздохами.

— Так, — Саня был удивлен. — Я не понял. Вы все еще здесь?

— Никак нет, — усмехнулся я. — Нас здесь нет. Это галлюцинации, вызванные стрессом и неумеренным потреблением пива.

— Паша, я еще не употреблял. А тебе советую хорошенько поработать, иначе сегодня тебе не светит ни пива, ни любимой жены под боком, — усмехнулся Саня.

— Ладно, ладно, мы пошли, — проворчала Наташа, толкая меня. Я не был удивлен, когда понял, выйдя из кабинета Шиповалова, что внутри остались не только Саня и пиво, но и Архипов с Настей. В случае Насти все понятно, так же, как и с пивом — стресс, все дела. А вот Архипов… Он просто так в РУВД не заглядывает, не думаю, что причиной его визита являлся недавний взрыв. Значит, что-то серьезное произошло...

Первым делом я направился в свой кабинет — нужно было обсудить положение вещей и составить хоть какой-то план действий. Кем бы ни был подрывник, его нужно было ловить. Даже несмотря на то, что жертв пока не было. Все равно он — гад и нехороший человек.

Проходя мимо коридора, ведущего к выходу из РУВД и дежурной части, я остановился. Сказать, что я охренел — ничего не сказать. Этот коридорчик всегда был полон народу, но сейчас… Такое чувство, что случился какой-то апокалипсис и народ внезапно вспомнил о полиции…

Вокруг замученного и затюканного Толика толпились люди. Чумазые, в порванной местами одежде. Они орали друг на друга, на Толика, даже на кошку, которая непонятно как оказалась в этом бедламе.

Наверняка мои товарищи — Орлов и Наташа — тоже обалдели, увидев открывшуюся нам картину. Просто потому что я не слышал от них ни единого слова. Хотя не исключаю, что они просто банально смылись. Я даже на всякий случай обернулся. И Дима, и Наташа были рядом. Но стояли разинув рот. Я их не виню, я сам такое впервые вижу…

— Что здесь происходит? — спросил я, приходя в себя и поспешив на помощь Толику.

— Что здесь происходит? — спросил я.

Лучше бы этого я не делал. Ответом мне был такой шум, что я оглох, ослеп и онемел одновременно. Орали все, даже Толик. Тот вообще схватил меня за грудки и едва ли не умолял спасти его от народного произвола.

Кое-как очухавшись, я гаркнул во все горло:

— Прекратить! — и когда все от неожиданности смолкли, продолжил спокойным тоном: — Анатолий, пожалуйста, пригласи потерпевших ко мне в кабинет. Не всех! — рявкнул я, когда увидел, что люди решили бежать в мой кабинет всем составом. — Вы! И вы! — я указал на молодого парня, на вид строителя, и девушку-панка. — Идите за мной. Остальные — успокоиться и ждать. Также вы можете взять у нашего дежурного бланк и составить заявление. Мы обязательно их рассмотрим.

— Вот брешет! — проворчал кто-то. Я внимательно посмотрел на людей, усмехнулся и пошел в свой кабинет. Больше замечаний в свой адрес я не слышал.

Первым в мой кабинет, кроме меня, Наташи и Орлова, вошел парень-строитель. Он огляделся и, не дожидаясь приглашения, сел напротив моего стола. Я напрягся — мне его лицо было смутно знакомо.

— Так, слушай, гражданин начальник! — заговорил он быстро. Я опешил. Редко кто позволял разговаривать со мной таким тоном. И дело тут даже не во мне, а в моем отце. Федора Томина бандиты уважали, а потому и к сыну его с уважением относились.

— В общем, еду на третьем маршруте, — продолжил говорить парень, — а там пацан на закорках сидит… Зачуханный такой, типа тебя. И че-то он там химичит. Остановка. Пацаненок этот сливается. А через секунду вспышка, как от новогоднего фейерверка, да только ведь сейчас не Новый год… Короче, кипишь этот тот пацан заделал. Ты мне его найди, гражданин начальник, у меня всю получку вынесли, пока я глазами хлопал на этого пацана!

— А хули ты глазами хлопал, Шагов? — приподнявшись, рявкнул я. Узнал я паренька. По очень заметному шраму возле левого глаза в виде вопросительного знака. Я его и оставил не так давно. Шагов Андрей проходил у меня по делу Вихров, но смог как-то отмазаться и получил всего пару лет условного.

— Ты хоть понял, с кем базлаешь, полупокер? — продолжил я. — Ты чем таким дышишь, ушлепок, что со мной таким тоном базаришь? Здесь посерьезней тебя люди сидели и то думали, что говорят и с кем. Кто тебе слово давал? Может, ты сам чего-то там нахимичил, а теперь на пацана мифического напраслину наводишь? Или еще что хуже… Может, тебе мальчики нравятся, что ты с пацаненка какого-то глаз не сводил… А, Шагов?

— Да ты охуел, начальник! — воскликнул Шагов. В чем-то он был даже прав. Только вот нельзя было ему подтверждать. А нужно мне было его поставить на место. Отчасти это уже удалось.

— Шагов, ты видно тему не сечешь, — покачал я головой. — Я же тебя знаю. Что ты тут комедию ломаешь? Говори толком, что случилось. И без блатного говора. Иначе я кое-кому шепну о том, как ты на свободе до сих пор шляешься.

— Не пугай, начальник, пуганные уже, — наглости в голосе Шагова поубавилось, но он все равно продолжал гнуть свою линию.

— Паша, что ты с ним возишься, как с маленьким! — произнесла укоризненным тоном Наташа, вступая в игру. — Давай посадим его в обезьянник, там он все быстро осознает…

— Какой обезьянник? Да вы что? Я же потерпевший! — воскликнул Шагов.

— Знаешь, Наташ, в твоем предложении что-то есть, — сказал я задумчиво, будто и не замечая вскочившего со стула Шагова.

— Да вы совсем обалдели, — произнес Шагов тихо. — Чист я. Чист! Я же все вам рассказал!

— О, а ты, оказывается, русским владеешь, — удивленно уставился я на Шагова.

— Конечно, — неуверенно кивнул тот. — Я же все-таки русский…

— Я как-то в этом не уверен, — с нотками сомнения в голосе произнес я. — Так расскажешь, что случилось? Нормальным русским языком.

— Будто ты по фене не ботаешь, — пробормотал Шагов.

— По фене я, может, и ботаю, но здесь, в моем кабинете, официальный язык — русский. Будь добр, на нем говори. И у тебя не будет проблем, — ответил я.

— Хорошо, товарищ старший лейтенант, — кивнул Шагов. — Только вы записывайте.

— Обязательно. Дима, сделаешь? — повернулся я к стажеру. Тот не стал отнекиваться и молча достал листок бумаги и ручку.

— Видишь? — обратился я к Шагову. — У нас все серьезно! Мы же не богадельня какая-то. Рассказывай давай.

— Так я же уже! — начал было спорить Шагов, но наткнувшись на мой укоризненный взгляд, смолк, вздохнул и начал рассказывать внятным языком: — В общем так, товарищ старший лейтенант. Я возвращался после работы домой. Поехал на третьем маршруте, он как раз в аккурат у моего дома останавливается. Автобус полный был, поэтому я встал сзади. Стою себе, смотрю, а неподалеку от меня парнишка сидит. В красной футболке. Морда черная, словно углем перемазался. И что-то он нехорошо сидит. Нервничает, по сторонам оглядывается. Только я хотел его место попросить уступить, как остановка. Мальчишка щелк зажигалкой и выскочил из автобуса. А я гляжу — он пакет оставил. А потом вспышка. Все орут. То место, где пацан этот сидел, горит… Его водитель огнетушителем затушил…

— Значит, этот мальчишка, по вашему утверждению, что-то поджег и сбежал? — спросил я у Шагова.

— Не, не так. Он взорвал! Вы же помните, товарищ старший лейтенант, я в этом немного разбираюсь, — покачав головой, ответил мне Шагов.

Банда Вихров, в большинстве своем малолетних домушников, в составе которой был некогда Шагов, отметилась одним интересным моментом в своей биографии. Они придумали довольно простой способ обходить охранную сигнализацию и стальные двери, в изобилии имеющиеся в основном в частных домах поселка Вихры.

Они их взрывали. На этом и погорели. Попробуйте представить такую картину: ночь, поселок и внезапно грохот взрыва. Один из соседей первого обнесенного Вихрами дома, ветеран Великой Отечественной Войны, чуть в больницу не попал из-за этих идиотов. Он решил, что опять началась война.

Конечно же, их поймали уже на втором взломе. Только не всех. И это было основной проблемой. У нас ушло несколько недель, чтобы собрать всю банду. Расколоть тех, кого поймали не сразу, было сложновато, но в конечном счете у меня это получилось.

Шагов у Вихров выполнял непыльную работу: он не был взломщиком, но химиком. У этого, тогда более юного дарования, единственного из всей банды были отличные оценки в школе, особенно по химии. Вот его и подрядили создать взрывчатку. Именно поэтому ему дали условный срок. Тем более, что до этого у него не было приводов. А так — всего лишь статья 223.1 нашего славного Уголовного Кодекса. Так что, да, в взрывном деле Шагов кое-какие знания имел. Но сейчас это играло против него. Поэтому немудрено, что он начал все рассказывать, быстро прекратив выеживаться и строить из себя бывалого.

— Ладно, Шагов, я тебя понял, — вздохнул я и, взяв у Орлова протокол с показаниями Шагова, попросил: — Распишись. Вот здесь и здесь. Наташа, — повернулся я к жене, — попроси следующую.

— Хорошо, — кивнула Наташа и выглянула за дверь: — Проходите, пожалуйста.

Шагов подписал протокол и только собирался уйти, как я его остановил:

— Подожди. Я верю, что ты чист, но пусть это подтвердит свидетельница. Ты не против?

— Да, конечно, — пожал плечами Шагов, уныло вздохнув. — Мне проблемы не нужны. Еще и условка не прошла. Нафига мне новый срок?

— Вот именно, — кивнул я, искоса наблюдая за девушкой, вошедшей в кабинет и застывшей у двери.

Она была одета во все черное: юбка, колготки, сильно растянутая кофточка. Только волосы были фиолетовыми… Ее вид меня немного, в общем, пугал. Давненько я не встречался с субкультурами. Хоть и сам любил и люблю русский рок, но не вижу смысла слишком сильно обозначивать свой музыкальный статус, да и как бы профессия обязывает к другого вида одеждам.

— Проходите, присаживайтесь, — пригласил я девушку. Та вздрогнула, огляделась затравленно, словно только сейчас нас увидела, и неловко присела на краешек стула.

— Расскажите, что случилось, — попросил я.

Тихим голосом девушка начала свой рассказ. Орлов записывал, я и Наташа внимательно слушали. Девушка все рассказала очень конкретно, в деталях. Как оказалось, она сидела на противоположном ряду от подрывника. В конце, когда она замолчала, не зная, что еще можно добавить, я спросил:

— А этот молодой человек? — и указал на замершего на своем стуле Шагова.

— Он… А что он? Это не он, — слегка растерялась девушка. — Там был мальчишка, лет тринадцати, в ярко-красной футболке. А этот, он наоборот, помогал даже. А не панику устраивал.

— Понятно, — вздохнул я. — Распишитесь вот здесь, — дождавшись, когда девушка распишется, я произнес: — Вы можете идти…

— А я? — подал голос Шагов.

— Ты тоже, — поморщился я.

Не успел Шагов уйти из кабинета, как дверь распахнулась и через порог переступил Толик. С огромной кипой бумаг.

— Вот. Заявления пострадавших от взрыва, — произнес он. — Велено тебе передать.

— Кто распорядился? — решил уточнить я, хотя все и так было понятно.

— Начальник, конечно.

— Это из автобуса? — спросил я, с некоторым сомнением оглядывая пачку. Мне показалось, или людей в коридоре у дежурной части было намного меньше, чем принесенных Толиком бумаг.

— Нет, — покачал головой Толик. — Это еще с остановки, обувного магазина и сберкассы. Кстати, сберкассу еще и обокрали.

Не было печали. Я вздохнул. Грустно взглянул на Наташу — та ободряюще мне улыбнулась.

— Давай сюда, — я похлопал по столу. — Толик, будь другом, найди мне старшего по нарядам и начальника участковых, хорошо?

— Ладно, сделаю.

— Проставлюсь, — кивнул я.

Юного подрывника нужно было брать быстро. Пока он не вошел во вкус и не использовал что-нибудь посерьезней. Именно для этого мне нужны были незаметные герои полицейских будней — Лешка Сычов, старший по нарядам, и начальник участковых уполномоченных полиции Андрей Хватов. Только их люди могли кое-что провернуть в нашем районе. И это кое-что было план “Перехват”.

Без санкции Сани я не мог дать добро на такую акцию, но выдать простейшие поручения этим двум товарищам все же мог. И это было лучше всего. Пусть Санек отдохнет. А мы пока поработаем...

— Мы собрались здесь… — начал я, но меня перебил Алексей Сычов, в простонародье Сыч. Не очень правильное у него прозвище, скажу я вам, ведь более хохмящей совы вам не встретить нигде и никогда. Я не уверен, сыч — это сова? Ладно, не важно. Хотя в нашем РУВД это общая беда. То ли от профдеформации и страха, что мы станем черствыми уродцами в мундирах, то ли еще от чего, но вы не встретите здесь серьезных. Даже не надейтесь. Мы слишком от этого устали.

— Паш, не цитируй нам Гоголя, ладно? — произнес Лешка. — Вот нахуя нам тут очередной урок литературы?

— А что тебе в литературе не нравится? — вступил в разговор Хватов. Мы до сих пор не знаем, настоящая у него эта фамилия или псевдоним. В полицию он пришел после десяти лет работы журналистом. Чего ему там не сиделось тоже никто не знает. А спросить напрямую как-то неудобно. Да и незачем. Начальником участковых Хватов был превосходным. Мне, будучи как и дознавателем, так и следователем, постоянно приходилось с ним контактировать. Все мои поручения участковым проходят через него. И обычно они поступают тем участковым, которым нужно. Не было случая, чтобы он меня подвел.

— Просто не время, — поморщился Сычов. — Мне этим уже Гоголем все уши прожужали…

— Дочки… они такие, — развел руками Хватов.

— Парни, может, вернемся к настоящему? — спросил я.

— Конечно, — усмехнулся Сычов. — Вы когда с Наташей планируете?

— Что? — удивился я.

— Продолжить династию. Жду не дождусь, когда третье поколение Томиных переступит порог нашего РУВД. Интересно, какое оно будет…

— Да, блин. Парни, у нас тут подрывник нарисовался! А вы хуйней маетесь! — воскликнул я.

— Дети — это не хуета, — с серьезным видом покачал головой Хватов.

— А как вам пацан-подрывник? Уже больше двадцати заявлений? — хлопнул ладонью я по столу. Кипа бумаг, тех самых заявлений, медленно покосилась и упала на пол. — Блять, — прокомментировал я это событие.

— Пацан, говоришь? — задумался Хватов, пока я ползал по полу собирая бумаги.

— Ага, — кивнул я, садясь за стол. — В основном он действует по пути третьего маршрута.

— Это он сегодня нам дежурку подорвал? — спросил Сычов.

— Судя по видеокамерам, да, — сказал я. — Одет в красную футболку, предпочитает передвигаться на автобусе номер “3”. Использует самодельные взрывные устройства, заряд их из спичечной серы.

— Паш, ты заметил, что повторяешься? — произнес Хватов.

— Вообще, да. Просто наш парнишка вот такой. Сначала он подорвал нас, потом автобус, тот самый третий маршрут, потом остановку и, наконец, сберкассу. И везде, прежде чем скрыться, воровал деньги, воспользовавшись суматохой. Самый большой куш он, кстати, взял не в сберкассе. А в автобусе.

— Не хило, — покачал головой Сычов. — Знаешь сколько он срубил?

— Если только примерно. Мне было некогда считать. Сотня. Тысяч естественно. Наш знакомец, Шагов, сказал, что вез получку — примерно пятьдесят тысяч…

— Охренеть, — почесав затылок, изумленно протянул Хватов. — Народ, а может, лучше с ним в долю войдем? Все лучше…

— Ты мне эти разговорчики заканчивай, — усмехнулся я. — Искуситель, блин. Ребят, в общем у меня есть другое предложение…

— План “Перехват”? — серьезным тоном спросил Сычов.

— Не, сам понимаешь, у меня на это полномочий не хватит. Мы бы с вами в другом кабинете сидели.

— А начальник-то в курсе твоей авантюры? — озаботился Хватов.

— Нет. Это не нужно. У нас с вами есть все для моего плана.

— Излагай, — переглянувшись, в один голос произнесли Хватов и Сычов…

— Ну здравствуй, Олежик, — сказал я, улыбаясь мальчишке в красной футболке, ерзающему на стуле напротив моего стола.

Мой план был довольно прост. Подрывник действовал нагло и неукоснительно держался третьего маршрута. Поэтому я и попросил Хватова и Сычова отправить нескольких их людей на автобусах этого маршрута. У каждого второго с собой была “кукла”, которую он “нечаянно” демонстрировал всему автобусу. Именно так поступил Шагов, отдавая кондуктору деньги за проезд. А некий гражданин Свенин считал себе пресловутый проезд на остановке. Только вот со сберкассой у нашего подрывника не получилось. Не угадал он время. Инкассаторы уже все забрали до него. И ему достались жалкие копейки.

Работали наши парни по двое. Один демонстрировал деньги, второй внимательно наблюдал. С пятью автобусами это не сработало, но вот в шестом… Подрывник купился. Взяли его чисто, не дали подорвать в очередной раз бомбу и доставили ко мне. Я на такой быстрый исход, если честно, даже не надеялся. Не думал, что подрывник окажется таким дурачком. И в который уже раз проделает свой трюк с бомбой. Хотя… В чем-то он прав. Народ у нас такой, дай только похлопать ушами. Поэтому и живут хорошо некоторые, пользуются тем, что сложных путей обогащения не ищут, а идут проторенной дорогой.

К горечи моей, паренек, что решил заработать таким вот не очень хорошим способом, мне был знаком. Звали его Олег Некрасов. Пятнадцати лет от роду. Проживал он в соседнем с моим доме вместе с бабушкой. Где его родители, я как-то не старался узнавать, не мое это дело, но краем уха слышал, что после рождения Олежки его папа и мама внезапно разбежались, скинув пацана на бабушку, и вот уже много лет никак не интересовались жизнью сына, пытаясь устроить свои в других совершенно городах.

А Олег рос тихим, слегка забитым мальчиком. Был слегка худоват и маловат для своих лет, поэтому большинство и сошлось, что ему тринадцать, а не пятнадцать, как было на самом деле. В школе он учился хорошо, что не очень способствовало дружбе со сверстниками. Поэтому чаще всего он сидел дома, лишь изредка выходя во двор. Вот, в принципе, все, что я о нем знал на этот момент.

— Ну что же ты, Олег, так бабушку свою не жалеешь? — спросил я задумчиво.

— С бабушкой все хорошо, — буркнул Олег.

— Не сомневаюсь, — кивнул я. — Владилена Дмитриевна очень крепкая старушка для своих восьмидесяти. Только что с ней будет, когда она узнает, что тебя у нас закрыли? Ты думал об этом? Наверняка нет. Давай рассказывай, как дошел до такой жизни.

— Да чего рассказывать… Не буду я ничего говорить! — воскликнул Олег и отвернулся.

Я хмыкнул. Вздохнул.

— Не хочешь, не говори, мы и так все знаем. Действовал ты не очень скрытно, с десяток свидетелей тебя опознали бы. Только я не хочу тебя им показывать. Как думаешь, почему?

— Вы денег хотите? — повернулся ко мне с удивленными глазами Олежка.

— Обижаешь, — поморщился я. — Нахрена мне это? Я на зарплату неплохо живу, в казенный дом не собираюсь. В отличие от тебя. Подумай сам, Олег. На тебя как минимум пять статей можно повесить. И самая легкая из них — 223.1.

— А это что? — спросил Олег.

— Не слышал о такой? Это незаконное изготовление взрывчатых веществ, а равно незаконные изготовление, переделка или ремонт взрывных устройств. Наказываются лишением свободы на срок от трех до шести лет со штрафом в размере от ста тысяч до двухсот тысяч рублей или в размере заработной платы или иного дохода осужденного за период от одного года до двух лет.

— А другие какие?

— Создание опасной для жизни ситуации в общественном транспорте или общественном месте. Использование взрывчатых веществ. И банальная кража. В довесок.

— Это всего четыре, — сказал Олег.

— Ну, извини, ошибся. А тебе этого мало? Как будешь оправдываться?

— А чего мне оправдываться? Что сделано — то сделано, — пожал плечами Олег. — Мне деньги были нужны. Я проспорил.

— Хрена себе, — протянул я. — И с кем же ты споришь на такие суммы? Ты же сто тысяч украл.

— А можно я не буду говорить? Ведь ей же тоже будет срок потом? Я не хочу, чтобы она сидела.

— Ну, срок ей вряд ли дадут. Это же не она тебя подбила на воровство и бомбы где попало взрывать.

— Да? — улыбнулся Олег. — Это хорошо…

— Ну так кто тоже? — примерно я себе уже представлял, что это девчонка, даже имел подозрения, кто она, но все же мне было интересно.

— Анька. Из соседнего подъезда, — вздохнул Олег.

— Так. И в чем был предмет спора?

— Я должен был ее поцеловать или заплатить сто тысяч.

Я не сразу сообразил то, что сказал Олег. А когда понял, заржал так, что бедный мальчишка начал нервно оглядываться, ища место, куда можно спрятаться.

— М-да, — протянул я, отсмеявшись. — А нашу дежурку взорвать — это был тоже предмет спора? Ведь денег тут точно не найдешь. Люди сюда за другим приходят.

— Какая дежурка? — с удивлением уставился на меня Олег. — Дядь Паш, я этого не делал. Чем хотите поклянусь.

Как это ни странно, но пацану я верил. Только вот что с ним делать — совершенно не понимал. По хорошему, надо было надрать ему задницу ремнем и отпустить к Аньке и бабушке. А еще и этой Аньке всыпать. Чтобы дружка своего на такое больше не подбивала. Или объясняла, что “сто тысяч” — это не всерьез.

Но поверит ли мне Саня, когда я ему изложу эту историю? Или же отвернется от мальчишки и позволит ему сесть в тюрьму? Я такого не мог допустить. Неправильно это. За меньшую глупость садят, но не в таком же случае.

Даже если я сейчас пойду на поводу у своей совести и отпущу по тихому пацана, то остается открытым вопрос о том, как это воспримут мои сослуживцы. Ведь не рассказать им я тоже не могу. И даже если Олежка не врет, кто на самом деле взорвал нашу дежурку, а главное — зачем?

Вопросов было, как всегда, много, а с ответами — беда. Но только я повернулся к ожидавшему моего вердикта Олегу, как зазвонил телефон.

— И все-таки объясни мне, Паш, почему ты хочешь отпустить Некрасова? Просто потому что ты жалостливая душа и решил поверить мальчонке? — спросил Саня, задумчиво перелистывая блокнот, лежавший на столе.

— Я знал, что ты это скажешь, Саня, — улыбнулся я. — Нет, тут дело в другом. Кто-то сделал попытку отвлечь нас от шашлычника, ты не находишь? Только так я могу объяснить взрыв в дежурке. Ведь Некрасов, а я парню верю, его не совершал. Но тогда кто? И главное, зачем? Весь район уже в курсе, что мы ищем шашлычника. Шила в мешке не утаишь. Думаешь, я не знаю, что ты не только уже встречался с парочкой авторитетов, но и попросил их краем глаза поглядывать за своими территориями? Авось попадется тот, кто нам нужен. И об этом знает, Саня, все РУВД. А после Шифровщика и тем, что вскрылось из-за него, я мало кому доверяю. Уж не обессудь. Даже тебе. Я все еще помню ту шуточку, что вы провернули с Настей. Да, это было глупо, но это было больно. А боль я не привык прощать. Саня, послушай меня. Взрыв в дежурке — это не Некрасов. У него совершенно другой мотив. Он такой же, как я. Тоже повелся на слова подруги. А Насте я верил тогда больше, чем тебе. Сам знаешь. Ты-то известный шутник, а Настя… Оказалась великолепной актрисой.

— И? Где доводы, что мы должны отпустить Некрасова просто так, за здорово живешь? Я их не услышал, — покачал головой Саня.

Я молча укоризненно посмотрел на Шиповалова. Все он понимал. И ему не мои доводы были нужны, а то, что он должен сказать вышестоящему руководству по произошедшему.

— Не смотри на меня, как удав на седьмого кролика в тарелке, — отреагировал Саня на мой взгляд. — Все я понимаю. Не думай. Но как, как мы его можем отпустить? Где доказательства, что это не он взорвал нам дежурную часть?

— Саш, ты хотя бы сейчас себя слышишь? — усмехнулся я. — Что ты за глупость несешь? Или ты уже из ума выжил… Пацану пятнадцать лет…

— Вот именно! Пятнадцать! — рявкнул Саня. — Думаешь, я не помню, какими бывают подростки в пятнадцать лет?

— Хорош орать. Я Некрасова очень даже неплохо знаю. Он слишком умен, чтобы вот так нагло действовать. Саня! Взорвать дежурку РУВД — это заставить нас сделать стойку. Ведь это оскорбление всех нас. Якобы мы в собственном доме не можем остановить преступников, что тогда говорить о районе…

Саня поморщился. У меня самого, наверное, сейчас был такой вид, будто я съел лимон… Невольно я задел одну больную тему. И имя ей было Петя Николин. После того, как я разоблачил собственного отца и Николин лишился объекта для подражания, он на некоторое время пропал. Но потом объявился вновь. У него, к нашему прискорбию, появился новый кумир. Лидер партии ЛДПР в нашем городе Анатолий Вековерин. Это был ужас всего города. И одновременно величайший клоун на все времена. Другого не надо. Одним из основных объектов своих нападков Вековерин и Николин единодушно выбрали наше РУВД. Благо в то время все этому способствовало. Как бы ни старалось вышестоящее руководство замолчать скандал с арестом Федотыча и практически всего состава РУВД, СМИ все прознали. И громыхнуло так, что многие до сих пор диву даются, что нас не только не расформировали, но и дали работать в прежнем режиме.

Вековерин и Николин появились в этой истории в самом ее конце. И принялись раздувать то, что уже, казалось, потухло. Практически каждое их выступление заканчивалось требованием расформировать не только наше РУВД, но и всю структуру МВД, и передать их полномочия народным дружинам…

Не буду размышлять на эту тему, грустно все это. Но последняя моя фраза — один из основных доводов Вековерина и Николина в борьбе с МВД.

— Я тебя понял, Паша, но отпустить Некрасова мы не вправе, — произнес Саня. — Ты хоть представляешь, сколько на него заявлений? Да, он совершил непостижимо идиотский поступок, но должен за него отвечать. Должен. Паша, это тебе не ведро. Мы не можем сделать все вот так просто. Как бы тебе этого ни хотелось…

— Я это понимаю, но ты согласен со мной, что Некрасов не взрывал дежурку? — спросил я.

— А вот это нужно доказать, — усмехнулся Саня. — Тебе и карты в руки. А пока Некрасов останется у нас.

— Раз ты так ставишь вопрос… Хорошо, я докажу, что это был не Некрасов. И если так, мы его отпустим и уголовное дело не будем заводить.

— А вот этого я обещать не могу, — покачал головой Саня. — Сам все понимаешь, Паша, заявления уже поступили…

— Но ты же не докладывал об этом выше, не так ли? — спросил я.

— Конечно. Они мне этим шашлычником уже плешь проели… Все, иди работать, Паша. Не изображай тут мне укор совести.

— Мог бы пивом хотя бы угостить, — буркнул я, выходя из кабинета начальника. Про Настю, чья блузка лежала на столе, я скромно умолчал.

— Понюхал? И хватит! — раздался смех из-за двери.

Пройдя в свой кабинет, я крепко задумался. По сути, доказать то, что Некрасов не взрывал нашу дежурку, было не проблемой. Нужно было лишь уточнить его алиби на тот момент. Вот и все. Ведь изображение с видеокамеры у дежурной части не было действительным доказательством того, что это именно Некрасов положил бомбу к окошку, поджег ее и убежал. Нет, там лишь видно, как некий человек, одетый точно так же, как и Некрасов, кладет что-то на окошко дежурной части и выходит. После чего происходит взрыв.

Самое главное, что мне сейчас требовалось сделать — это установить точное время взрыва в дежурной части и найти свидетелей, которые могли сообщить мне о местоположении Некрасова на момент взрыва.

Проблема была в том, что я не знал, где их, свидетелей, искать. Оставалось только спросить у самого Некрасова. Но мне было неловко и даже больно смотреть на него, разговаривать с ним.

Я вздохнул.

Поднял телефонную трубку и, набрав номер, выдохнул:

— Толик, приведи мне Некрасова.

Некрасов вошел в мой кабинет уже спустя несколько минут. Вид он имел, побывав в обезьяннике, мягко говоря, не очень. Это при том, что сегодня “соседей” у него не было. Все-таки осознание — штука тяжелая. И наверняка он беспокоился за бабушку. Я бы на его месте думал не о себе, а как раз о бабушке.

Но это я. О чем думал Некрасов те пару часов, что он провел в обезьяннике после моего первого допроса, я не знал. Не телепат я. К моему сожалению.

— Садись, — коротко распорядился я. Некрасов сел и с ожиданием уставился на меня.

Я знал, чего он ждет. Но вынужден был его разочаровать.

— Расскажи, Олег, где ты был в девять тридцать утра сегодня? — спросил я.

— Я? — переспросил Некрасов удивленно. Не этого он вопроса он ждал.

— Ты, ты, — подтвердил я. — Ну так как? Где был, что делал?

— А можно не рассказывать? — неожиданно смутился Олег.

— Придется. От этого слишком многое зависит. В том числе и твоя судьба, Олежка.

Олег молчал. Собирался с мыслями. Не решался он говорить. Видимо, утром сегодня произошло что-то такое... Не его это была тайна. Точнее, не только его.

— Я был с Аней, — наконец выдохнул он.

— Хорошо. Где, что делали?

— Мы спали… На промбазе…

— Чего?! — удивленно уставился я на него.

— Ну… Мы переспали…

— Так, стоп. Олег, объясни-ка мне кое-что, — задумчиво почесал я шею. — Значит, сейчас ты говоришь, что в девять тридцать утра сегодня был с некой Аней. Вы находились на промбазе, где между вами был половой акт. Это та самая Аня, которую ты не решился поцеловать на спор? Я правильно все понял?

— Да, все так, — кивнул Олег.

— Парень, у тебя с головой что-то не то? Да? — спросил я возмущенным тоном. — Как можно не поцеловать девушку, которую любишь?

— Я не целуюсь. Не люблю я этого, — спокойно ответил Олег.

— Ладно, я не буду разбираться в твоих закидонах. Тараканы твои, сам ими руководи. Где найти эту Аню?

— Зачем? Она ни в чем не виновата! — воскликнул Олег.

Если по совести, виновата была девчонка не меньше, чем Олежка. Хотя бы за то, что неосознанно подтолкнула его на путь преступлений. Но Олегу я, конечно, не стану об этом говорить.

— Успокойся, — хлопнул я ладонью по столу, и Олег сразу притих. — Аня должна подтвердить твое алиби. Понимаешь? Если мне удастся доказать, что это не ты взорвал нашу дежурку, то, возможно, я тебя отпущу.

— Да не я это! Разве вам моего слова мало? — произнес Олег.

— Мне — нет, начальству — да, — лаконично ответил я. — Ну так что? Где мне искать эту Аню?

— Дома она, наверное, — буркнул Олег. Уважаю — своих ему не очень хочется сдавать. Даже для для благого дела.

— С кем она живет? С родителями?

— Нет. Одна. Ей родители за то, что школу закончила с отличием, квартиру однокомнатную купили.

Вот такого я не ожидал. Каюсь. Интересно, а Олежка понимает, что Аню можно привлечь за совращение малолетнего? Наверняка нет. Слишком прост и честен. Иначе бы наврал мне в три короба и не почесался даже.

— Адрес, — произнес я, совладав с эмоциями. Мне очень хотелось уже хотя бы взглянуть на эту дурочку Аню, чьи слова привели хорошего мальчика Олега Некрасова в такую поганую историю...

Найти Аню оказалось не проблема, ведь жила она прямо на одной лестничной клетке с Некрасовым. Как оказалось, это была девушка девятнадцати лет от роду, учившаяся на третьем курсе единственного на наш город университета. Как мне бы ни хотелось задать пару нескромных вопросов о ее интимной связи с Олегом, я этого делать не стал. Мне хватило, что я ее смог смутить своим знанием об этом. Поначалу Аня отнекивалась, не хотела разговаривать со мной об Олеге, но узнав, чем грозит ему их нелепый спор, подтвердила его алиби.

Я запротоколировал ее показания, заверив ее перед этим, что они никогда не попадут в дело, так как никакого дела не будет благодаря этим показаниям, и с этим доказательством отправился на ковер к начальству.

Прочитав показания Ани, Саня долго сидел молча, уставившись в одну точку. Я даже несколько раз вежливо покашлял, пытаясь привести его в чувства. Так сказать, отдавал должок. Учитывая, что за несколько минут до того, как я передал протокол допроса Анны, Сане пришлось приводить в чувство меня. Думаю, в эти краткие минуты молчания, каждый из нас думал о своем. У меня, к примеру, из головы не выходил любимый мной белый лифчик Наташи… А о чем еще можно думать, когда ворвавшись в кабинет своего начальника, вы застаете там одетую в одно только нижнее белье коллегу. И это Настя Панина…

— Мда, — протянул Саня. — А я ведь тебе, Паша, не поверил даже… Боже, — покачал он головой. — Какие они оба идиоты…

— Ну вот как-то так, Саня, — усмехнулся я.

— Ладно, отпускай мальчонку. И пригляди за этой парочкой. В полглаза. Чтобы они чего похлеще не натворили, — сказал Саня и, поднявшись из-за стола, прошелся по кабинету. — Значит, думаешь, бомба в дежурке была лишь способом нас отвлечь от шашлычника?

— Я в этом не сомневаюсь. И мы ведь купились!

— Ха, но не все, — воскликнул Саня. — И теперь у нас есть его фотография. Да, размытая, но все же…

— Не думаю, что сам шашлычник нас удостоил визитом… — покачал я головой.

— Сообщник? Маловероятно, но хрен его знает…

В этот момент дверь открылась, и в кабинет заглянул Толик:

— Товарищ капитан, Хронов звонил, просил передать, что шашлык готов.

Пахло жженой свиной щетиной и жареной камбалой. Я поморщился и, поднявшись на ноги с земли, отошел от трупа. Вернемся домой, усажу Наташку в ванну и заставлю отмываться. Да и сам, наверное, залезу в воду. И не только из-за пропитавшего все вокруг мерзкого запаха.

— Что скажешь, Наташа? — обратился я к девушке, все еще возившейся с трупом.

— Мало чего. Нам определенно повезло, что шашлычника спугнули. Но, судя по татуировкам, погибший из наших клиентов. Нужно будет посмотреть в картотеке…

— Что-нибудь еще? — я оглянулся на Орлова, все еще разговаривающего со свидетелем. Хороший парень. Нормальным, хорошим ментом станет. Только если правильным путем пойдет. Ну или по распределению к нам попадет, когда Академию закончит. Мы плохому не научим.

— Рана у него очень интересная. Взгляни, — попросила Наташа. Я склонился, вгляделся:

— Ничего интересного не нахожу. Рана как рана, — пожал я плечами.

— Ты не так смотришь, — усмехнулась Наташа. — Тут все не так просто. И не только потому, что рана была нанесена чем-то непонятным. Я не могу сказать, что это был нож…

— А что же? — удивился я. На мой взгляд рана была нанесена именно ножом, но я не эксперт, да и Наташе я привык доверять. Сказала, что не нож, значит действительно это было что-то другое.

— Сложно сказать. Края раны неровные, словно у лезвия были зубчики…

— Пила, что ли? — воскликнул я.

На мой возглас обернулись и Орлов, и свидетель, им опрашиваемый. У свидетеля, небольшого роста старичка, сразу стал такой затравленный вид… В чем-то я его понимаю. Даже мне, видевшему мертвых уже много раз, это зрелище не предоставляет никакой радости… А какого ему, человеку, который уже стоит на пороге посмертия и все не решается сделать последний шаг…

Кстати, интересно, о чем старичка так долго опрашивает Орлов? Ведь история банальная и ее можно рассказать в пару минут. Даже если у вас прогрессирующий склероз, и вы забываете все, что сказали некоторое время назад…

Свидетель, то есть нам уже известный старичок Пантелеймон Зурабович, возвращался домой с прогулки, когда заметил нечто странное: некий молодой человек в красной футболке и темно-синих джинсах скакал по поляне так, словно исполнял какой-то бесовской танец. Только вот в руках у паренька был не бубен или череп, а бутылка. А от нее на сотни метров разило бензином. Не успел Пантелеймон Зурабович окликнуть придурка, как вспыхнуло пламя. Ну старичок и заорал на весь свет благим матом. А паренек оглянулся, улыбнулся, и будто его и не было...

Вот так все и произошло. Если бы не Пантелеймон Зурабович, то достался бы нам очередной обгоревший до неузнаваемости труп. А так… Труп, конечно, есть. Но он не сильно пострадал. Не считая небольшой поджарки и огромной раны на шее...

— Возможно, — произнесла Наташа, прервав мои размышления. Я вздрогнул, представив, как наш шашлычник сосредоточенно пилит старой, уже заржавевшей и тупой пилой шею своей очередной жертвы.

— Вот еще. Зарики шашлычник не смог положить в глазницы, но оставил их рядом с трупом, — сказала Наташа, поднимаясь на ноги. — На них была цифра “4”. А под трупом есть еще одна характерная для шашлычника надпись. “⅓=1”. Думаю, бессмысленно спрашивать, понятно ли тебе что-нибудь. Потому что я ни фига не понимаю.

— Если ты про цифры, то да, — кивнул я. — Где третий?

— Какой еще третий? — удивилась Наташа.

— Ну как же! На дайсах какая была цифра? Четыре! А на предыдущем трупе — “2”. Дайсами наш шашлычник отмечает очередность жертв. По крайней мере, мне так это видится. Поэтому возникает вопрос: где третий?

— А тебе не кажется, Паш, что ты перебарщиваешь? Слишком сложно, на мой взгляд, — поморщилась Наташа.

— Ничего сложного, — пожал я плечами. — Я так это вижу. Но самое главное: у нас есть теперь небольшое преимущество.

— Это ты про то, что шашлычник не сжег труп до конца?

— Ну да, — кивнул я.

— И в чем здесь преимущество? Ну установим мы имя жертвы… А что дальше? Вдруг это просто случайность?

— Наташ, ты же знаешь, что случайности в нашем деле крайне маловероятны, — произнес я.

— Ты это Пантелеймону Зурабовичу скажи. Он до сих пор не может отойти от такой вот случайности.

— От похмелья он не может отойти, а не от увиденного, — усмехнулся я. — Орлов ему уже, кажется, все запасы конфет с коньяком скормил…

— А, вот чего он так долго его опрашивает? — улыбнулась Наташа.

— Ага, — кивнул я. — Между прочим, эти конфеты тебе предназначались…

— Так, — строгим тоном произнесла Наташа. — Пора заканчивать допрос и гнать этого свидетеля в шею. А то потом будут ходить в народе рассказы, как мы бедных старичком спаиваем…

— Успокойся, Наташ, дома у нас есть точно такие же конфеты, — произнес я. — Вернемся с работы, и лопай их сколько влезет…

— Меня одно беспокоит… — неожиданно задумалась Наташа. — Как шашлычник так просчитался? Он же всегда выбирает безлюдные места… А тут уже дважды нам показался. Зачем?

— Думаю, все просто. Он очень самоуверен, — ответил я. — И играет с нами. А то, что его засекла видеокамера и Пантелеймон Зурабович… Сама понимаешь, Наташа, это не улики даже. Что мы видели на картинке? Размытый силуэт. И только. А старик? Спроси его сейчас, он тебе двадцать описаний шашлычника сделает. И ни одного правдивого. Я более чем уверен, что шашлычник все это знает. И потому позволяет себе такие вольности. Тем самым он показывает, что не боится нас.

— А как же труп? — спросила Наташа. — Он же всегда их прожаривал до неузнаваемости. Разве это не ошибка?

А труп… Не уверен, что он нас наведет на какой-нибудь след. Скорее всего, тут действительно сработал случай, — серьезно ответил я и повернулся к Орлову: — Дима, заканчивай со свидетелем!

Мои слова не убедили Наташу, я это хорошо видел, но она не стала спорить, только вздохнула и позвала санитаров, что уже несколько минут сидели неподалеку.

— Много времени уйдет на установление личности убитого? — спросил я спустя некоторое время, когда мы уже сели в машину и ехали в РУВД.

— Не думаю. Лицо хорошо сохранилось. И татуировок достаточно для опознания. Я, конечно, не специалист ФЭС, но все-таки кое-что умею…

— Да ладно тебе, Амелина не дотягивает до твоего уровня, — засмеялся я.

— Кто бы говорил, Круглов местного пошиба, — усмехнулась Наташа.

Сериал “След” был одним из наших с Наташей любимых. Конечно, убийств, воровства и других приключений нам хватало и на работе, но то, как они расследовались… Это приводило нас в неописуемый восторг, и мы порой подолгу обсуждали, возможны ли такие технологии сейчас. Обычно мы сходились на мнении, что это фантастика… Лишь изредка в этом сериале мы видели то, что стало для нас уже давно обыденностью. Но все равно он нами был любим, и нередко друг друга мы представляли кем-нибудь из героев этого сериала.

Да, глупо, да, немного по-детски. Но в нашей профессии без такого совершенно никак. Или жить с фантазией и юмором, или сойти с ума. Третьего варианта пока для нас не существовало.

Наташу всегда бесило сравнение с Амелиной Оксаной. Не только потому, что по внешности они были совершенными противоположностями, но и потому, что Наташа считала героиню Амелиной туповатой курицей, ничего не умеющей без своего компьютера.

Мне же импонировало сравнение с Кругловым. Были у меня такие самонадеянные мечты — стать похожим на него в его годы.

Конечно, кто-то сейчас скажет, что следак вообще о таком не должен думать. Он должен, просто обязан размышлять только о деле и о том, как ему поймать преступника. Но на самом деле все не так. И следак любит порой помечтать о какой-то хрени, к примеру стать Кругловым из сериала. А еще следак хочет жрать, срать, трахаться, валяться с любимой женой в кровати до обеда и пукать в трубку, когда по ней с ним говорит его начальник. Вот чего на самом деле хочет, наверное, любой следак. И уж тем более, наверное, главной мечтой любого полицейского было и будет одно — не думать о работе. В идеале — вообще не работать.

Кто-то так и делает. Я так не умею. Молод еще, наверное. Я до сих пор не могу смириться, что не раскрыл дело Львинских, не смог спасти милого мальчика Веню, что выбросился из-за навязанных ему долгов из окна восьмого этажа своего дома. У меня было много дел, за которые мне стыдно. Не только как служителю закона, но как человеку. Жаль, что некоторые из моих сослуживцев давно забыли, каково ими быть.

Пока я размышлял, “бобик” привез нас к крыльцу РУВД, где нас уже встречал сам начальник. Шиповалов был явно не в духе. Он нервно прохаживался взад-вперед, то и дело бросая взгляды на дорогу. Когда же машина остановилась возле РУВД, лицо Сани просияло, и он подскочил к “бобику”:

— Паш, не высаживайся, — воскликнул он, едва я открыл дверь. — Дело…

— Саня, мы только приехали! — рявкнул я. — Что, некого послать, что ли?

— Вот именно, — кивнул Саня. — Там дело необычное… А вы у нас лучшие спецы…

— Льстец, — усмехнулась Наташа. — Я могу хотя бы улики по шашлычнику занести в отдел?

— Да, конечно, — кивнул Саня. — Лев Борисович, примите, — попросил он отца Наташи, неизвестно как появившегося рядом.

Наташа аккуратно перелезла через меня и, выйдя из машины, начала что-то рассказывать отцу. Что именно — я не услышал, но обсуждение было довольно бурным.

— Так что случилось? — спросил я недовольно у Сани.

— У нас… оборотень там. Самый натуральный...

Иной раз мне кажется, что весь мир сошел с ума. Началось это тогда, когда в руки мне попало заявление от Индиры Анатольевны Пироговой о том, что у нее украли ведро. И ведь пришлось расследовать это дело. Не буду вспоминать, чем оно кончилось, но уровень бреда повысился до максимального именно тогда.

А сегодня, вот сейчас, он перескочил на вообще на внеземные орбиты идиотизма.

— Дима, ты что за пиво купил начальнику? — повернулся я к стажеру.

— Обычное, — растерялся Дима.

— А мне кажется, что нет. Сам посмотри, он херню несет с умным видом.

— Ну, так ему положено, — пожал плечами Дима. Сказать честно, после такого заявления от стажера я не просто обалдел, я конкретно завис. И очухался только тогда, когда услышал хрип Сани:

— Да вы совсем охуели. Вот смотрите, — он ткнул в меня листом бумаги. — И видео сейчас перекину.

Заявление, которое мне отдал Саня… Оно косвенно подтверждало, что с нашим начальником что-то не то. Ведь в нем говорилось, что гражданин Перышкин, отдыхая на своей даче в Вихрах, стал свидетелем нападения на человека ликантропа, который разорвал потерпевшего едва ли не в клочья, но его отпугнула знаменитая на все Вихры бабка Авдотья Сергеевна Звягинцева. Бабку эту я помнил, мы ее как-то раз привлекали за мошенничество. Но народ верил в экстрасенсорные способности Звягинцевой, да и сам я некогда убедился, что некие силы у этой бабули есть…

Так вот, про ликантропа. Как раз с моего телефона раздался сигнал мессенджера о приеме сообщения. Это было обещанное Саней видео. Я просмотрел его и едва не поблагодарил всех богов разом, что сегодня еще ничего не ел. Зрелище… было преотвратным. Съемка была любительской, но на ней было ясно видно, как некий мужик, одетый в какую-то грязную шкуру, впивается в горло немолодому на вид мужчине, а потом рвет его на части. Зубами. Потом в кадре появилась Звягинцева, бросила что-то в этого каннибала, и тот, заскулив, куда-то убежал.

— Видео проверили? — спросил я у Сани.

— Конечно, — кивнул тот.

— Никакого монтажа не обнаружено. Оно подлинное, — сказал Лев Борисович, подходя к нам.

— А не может быть оно постановочным? — спросила Наташа.

— Если бы, — произнес Саня. — Труп уже в морге. По предварительным данным его разорвал какой-то зверь.

— Пиздец, — вздохнул я. — Уж лучше бы инопланетяне…

— Да не говори, — сказал Саня. — Значит, поверил?

— В это сложно поверить… Саня, извини, но это же просто какой-то ебанутый, а не ликантроп.

— Да, я это понимаю, — произнес Саня, — но все Вихры, обосравшись, сидят по своим домам и носа на улицу не кажут.

— И что? Ты посылаешь туда меня, Наташу и стажера? — удивленно спросил я.

— Не говори ерунды. Ты будто не заметил, что на “шашлыке” не было Хронова и других оперов. Они все уже там.

— Надеюсь, они не шкерятся, а работают, — усмехнулся я.

— Да будь уверен, — заверил меня Саня. — Для Хронова это личное. Убитый этим ублюдком был Сереге каким-то дальним родственником. Так что он теперь носом землю роет…

— Понятно, — кивнул я и обратился к Наташе: — Может быть, ты не поедешь?

— С чего это? — удивилась Наташа, в этот момент целеустремленно перелезая через меня на заднее сиденье “бобика”.

— Там может быть опасно…

— И что? Эксперт-криминалист вам там пригодится, — пожала плечами Наташа, поудобнее устраиваясь на сидении. — Я в поле работаю уже не первый раз. А долбоебов-каннибалов не очень боюсь.

— Наташа… Зато я боюсь, — произнес я.

— Не переживай, я тебя защищу. Не в первый раз, — улыбнулась Наташа.

— Ладно, — махнул я рукой. — Едем, — повернулся я к водителю.

Спустя полчаса мы въехали в Вихры. Обычно этот поселок всегда кипел жизнью. Но сегодня… он словно вымер. На улицах было пустынно, только собаки брехали из-за заборов нам вслед.

Возле поселкового клуба, где находился кабинет местного участкового, нас ждал один из парней Хронова — Митька Вылепин.

Еще не выйдя из машины, я заметил, что Митяй, всегда очень спокойный парень, сейчас очень нервничал. Он постоянно оглядывался по сторонам и теребил флажок предохранителя пистолета, крепко сжатый в руках.

— Митя, здорово, — обратился я к нему. Ответом мне был направленный в мою сторону ствол пистолета.

— Ты, случаем, не охренел? — рявкнул я, вылезая из машины. — Пистолет убери!

— Извините, — пролепетал растерявшийся Вылепин.

— Что, обосрался уже? — спросил я.

— Нет, — помотал головой Вылепин.

— Но очкуешь… — усмехнулась Наташа, выходя из машины вслед за мной. — Не переживай, мы быстро с этим разберемся.

Последним из “бобика” выбрался Орлов. Он огляделся по сторонам, пожал плечами и спокойным шагом пошел к клубу.

— Что, не страшно? — спросил я, догнав его.

— Немного, если честно. Но после шашлычника...

— Да, в этом, Дима, ты прав, — произнесла Наташа. — Шашлычник будет посерьезней, чем этот волколак.

На крыльце клуба нас встретил Хронов.

— Здорово, Паш, привет, Наташа, — кивнул он нам. — Вот кого значит отправил сюда Шиповалов.

— Лучших из лучших, — ни капли не смущаясь, улыбнулась Наташа.

— Что-нибудь уже нарыли? — спросил я.

— Кроме истерики Перышкина, да посылания всех нас к лешему от Звягинцевой… Больше ничего, — развел руками Хронов.

— А я-то думал, что мы когда приедем, ты уже всех поймаешь, — усмехнулся я.

— Ага. Я тоже на это надеялся, — ответил мне Хронов. — Да только не вышло. И хрен его знает, с чего начать…

— Начнем с неожиданного, — заявила Наташа. — Полнолуние у нас когда?

— Кхм… Да вчера ночью и было, — почесал затылок Хронов. — А оно тебе зачем?

— Да тоже хочу на луну повыть, — засмеялась Наташа.

— Ты хочешь сказать, что этот волколак только в полнолуние работает? — спросил я.

— Ну, так во всех сказках рассказывается, — пожала плечами Наташа.

— Не пойдет, — покачал я головой. — Нам до сказки далеко…

— Ничего другого предложить не могу, — произнесла Наташа.

— А ты что скажешь, Дима? — повернулся я к Орлову.

— Может, сначала осмотрим место преступления? — осведомился стажер.

— Дельная мысль, — сказал я. — Хронов, вы уже это сделали?

— Нет, — покачал головой Серега.

— И какого хрена? — воскликнул я.

— Так мы же там все затопчем, — ответил Хронов. — А нам потом Наталья Львовна головы поотрывает…

— Весомый аргумент, — кивнула Наталья. — Давай, Сережа, веди.

— Значит, Звягинцева не хочет давать показания? — спросил я у Хронова, идя за ним к месту преступления.

— Ага, — не оборачиваясь, кивнул тот. — Говорит, что мы еще похлеще волки, чем этот клыкастый, а нам она животинку в обиду не даст.

— Нихуя себе расклад, — проворчал я. — Значит, “животинка” на ее глазах человека порвала, а мы виноваты и вообще душегубы?

— Ну что ты хочешь от Авдотьи Сергеевны? — усмехнулась Наташа, тихонько касаясь меня бедром. — Вспомни, сколько раз мы ее брали за самогон да мошенничество. Бабулька обидчивая, хорошо хоть на нас порчу не навела.

— А она может? — спросил удивленно Орлов.

— Иногда мне кажется, что на меня давно уже положили эту самую порчу, — проворчал я.

— Пирогова? — засмеялась Наташа.

— Может, и она. То, что она ведьма — никто из подозреваемых в краже ведра не отрицал, — ответил я.

— Ну, ты же его нашел, не так ли? — спросила Наташа и, не дождавшись от меня подтверждения ее слов, продолжила: — Нет на тебе порчи, Паша. Я бы заметила. Не сомневайся.

— И тем самым бы подтвердила, что все женщины немножко, но ведьмы, — усмехнулся я.

— Не отрицаю, — улыбнулась Наташа.

— Так вот что случилось… Это ты меня приворожила! — воскликнул я.

— Ага, белым лифчиком! — вновь засмеялась Наташа.

В чем-то она, между прочим, была права. Я до сих пор не могу отвести от нее глаз. Тем более если на ней только белый лифчик из одежды.

Хронов и Орлов наверняка ни черта не понимали в нашем разговоре. Да это им и не нужно было. Хронов больше был озабочен наличием в поселке волколака, который, по его мнению, наверное, мог наброситься на нас в любой момент. Именно поэтому Серега не выпускал из рук старый добрый “Макаров” и постоянно оглядывался по сторонам. В чем-то я его понимаю… Самому немного было страшновато. Ведь случай был не очень обычным. Точнее, совсем безумным. Я бы никогда не поверил, еще обучаясь в Академии, что через несколько лет буду охотиться не на обычного бандита, а на ликантропа. Хотя… среди моих дел были даже инопланетяне. Правда, они оказались не в меру любящими розыгрыши парочкой студентов, но все же... Но оборотней, кроме как в погонах, я еще не встречал. Не было у меня такого в моем уже довольно не маленьком послужном списке.

Больше всего мне нравилось поведение Орлова, несмотря на все происходящее. Полный пофигизм. Только так это можно было назвать. Или он полностью доверял нам, своим старшим товарищам, или же просто не относился к этому всерьез. Хотя он тоже смотрел видео. И оно его проняло. Да и насчет доверия я не уверен… Скорее всего, Орлов — обычный раздолбай и похуист. А значит — наш человек.

Подойдя к дому, где этот ликантроп напал на человека, я увидел несколько ротозеев, что болтались возле забора, разглядывая место преступления и обсуждая произошедшее между собой. За желтую ленту, которую наверняка предупредительно повесил Хронов, люди заходить побаивались, а значит у нас был шанс, что место преступления не совсем еще затоптали.

Едва мы пересекли ленту, Наташа из веселой девчушки в один миг обернулась строгим и серьезным специалистом. Вот кто точно ликантроп. В юбке. Она огляделась, присела на корточки, обнюхала землю возле крыльца, где больше всего было бурых пятен засохшей крови, и едва не попробовала ее на вкус.

— Мало что могу сказать. Кроме одного. Это точно был человек. И оборотнем он только притворялся. Хоть и весьма успешно. Кстати, не уверена, что это был мужчина, — произнесла Наташа.

— Откуда такие выводы? — спросил я, присаживаясь рядом с ней.

— Посмотри, какие следы, — она указала на отпечаток ботинка на земле рядом с ней. — Размер небольшой. 37-39, на глазок. А такое…

— Не свойственно для мужчин, — закончил я за нее. — Что-нибудь еще?

— Вот, — она протянула мне ладонь.

— Это клык, что ли? — удивился я, рассмотрев то, что она мне показывала.

— Ага, — с улыбкой кивнула Наташа. — Самый натуральный стальной клык. По характеру повреждений — мне папа фотки погибшего скинул — я точно могу сказать, что раны были нанесены именно этими клыками.

— Очень интересно, — протянул я. — Значит действовать будем так!

Тихо звякнул стакан об стол.

— Му-у-уж-ж-жик-к-ки, я боль не мог-ву, — простонал Орлов.

— Никто не может, но все пьют, — мой голос дрожал, но я был строг и неподкупен.

Спаивали Орлова мы с Хроновым вдвоем. Наташка, посмотрев на меня и стажера, грустно вздохнула и уехала вслед за санитарами, увозившими из Вихров тело чертового волколака.

Кстати, догадка Наташи о женском поле преступника была верна. Так называемым оборотнем оказалась уроженка поселка двадцатипятилетняя Саша Ноговицына. Мотивы ее поступка нам были пока не только неизвестны, но и непонятны, но в целом все уже было бессмысленно.

Не знаю, зачем Ноговицына решилась напасть на нас, когда мы с Орловым возвращались в клуб из магазина. Может, голодная была? Хотя на те пельмени, что мы купили… Даже у нее бы живот не заурчал. Нам самим их не хотелось есть, но выбирать не приходилось. Вообще, конечно, можно было просто на ночь разъехаться по домам и там спокойно отужинать и хорошенько выспаться, но… Первое нападение произошло именно ночью. А нам не хотелось вновь осматривать место преступления, сдерживая рвущуюся вверх по горлу желчь пополам с ужином.

Поэтому мы решили остаться и покараулить. Глупое решение, которое неожиданно сработало. Не так, как нам хотелось, но раз по-другому не вышло, то к чему вздыхать о том, что не случилось?

Да, у меня был наготове серьезный план, которым я поделился с товарищами, и они его приняли. Только когда все шло точно по плану? У меня — никогда. Я страшен своей импровизацией. Шутка.

Так вот, мой план был принят, но перед тем, как его запустить в производство, мы решили отужинать. Благо, что магазин от клуба, где мы базировались, был не так уж и далеко. К тому времени Хронов отправил своих ребят караулить в разные точки поселка, потому нас в кабинете участкового было всего четверо. Я, Наташа, Орлов и, конечно, сам Хронов.

Я решил пойти в магазин с Орловым. Если бы я пошел с Наташей или остался бы с ней в кабинете, то не исключено, что могучая физиология взяла бы верх над разумом. Тем более что намеки уже были и очень явные. Наташу с кем-либо из наших товарищей я не отправил в магазин по тем же причинам, а также потому, что Наташа наверняка бы не купила того, что хотели мужские организмы, но закупила бы “полезной” еды столько, что от салатиков уже через пару часиков мы бы все заперлись в туалете. А он один. На весь клуб…

Как оказалось, все эти мои решения были бесполезны и бессмысленны. В магазине не было ничего из съестного. Кроме двух пачек пельменей, которые были чуть постарше Орлова, но помладше меня.

Мы закупились чем бог послал и отправились в обратный путь. Идти всего было метров двести. Ничто не предвещало беды.

И она, как это обычно и бывает, нагрянула. Раздался жуткий вой. Мы вздрогнули, огляделись по сторонам. Орлов медленно потянул из пакета пачку пельменей… Не знаю, зачем, то ли отбиваться, то ли решил покормить неведомую зверюшку. Нет жалости в этом парне, в этом я чуть позже конкретно так убедился. Хотя его желание накормить волколака этими пельменями было вообще страшным: я вообще побаивался их не то что есть, но и вскрывать. Вдруг кастрюльку расплавят. Или разломают. Не уверен, что в тех кусочках льдах, что хранились в этом маленьком пакетике из-под пельменей, вообще они когда-то были…

На тропинке между магазином и клубом появилось оно. Шерсть дыбом, глаза сверкают… Из пасти непонятный хрип… Двигалось оно поистине с нечеловеческой скоростью. Или это я просто от неожиданности слегка охренел...

Тело волколака распласталось в броске… Как вдруг над моим ухом раздался выстрел. А следом еще один. И еще... Полуоглушенный я оглянулся. Орлов держал мой пистолет в дрожащих руках и беспрерывно нажимал на спусковой крючок. Он продолжал стрелять даже тогда, когда пистолет начал щелкать впустую: все патроны в магазине кончились. Только тогда я очнулся и вырвал из его рук пистолет.

Волколак оказался девушкой. Вполне симпатичной, кстати. Не считая восьми пулевых ранений в ее теле…

На звуки выстрелов примчались Хронов и Наташа. Они поняли все сразу и слова не сказали до сих пор дрожащему и тупо смотрящему куда-то в пространство Орлову. Я сделал наоборот. Тряхнул его за плечо. И высказал все, что о нем думаю. В том числе о том, какую оценку он получит за свою практику.

После этого Орлов немного очухался, но ненадолго. Дальше его пришлось отпаивать водкой… Я плохо помню, чем все закончилось, но наступившее затем утро я запомнил довольно хорошо…

Все вокруг было серым. Стены, стол, на котором я так удобно лежал, Серега Хронов, спавший на стуле напротив... Кого-то не хватало. Не помню, кого… Единственным ярким пятном была Наташа. Она была такая белая… Словно ангел. Или лампочка…

— Наташенька, душа моя… — пролепетал я непослушным языком. — Кры-кра-красавица, вот…

— Паш, произнеси: “Мозги!”. Ну, пожалуйста! — произнесла она с улыбкой, протягивая мне бутылку минералки.

— Мозги! — выдохнул я, скрутив крышку бутылки и сделав несколько больших глотков.

— Не, не то! — разочарованно махнула рукой Наташа. — Пойду Серегу потормошу. Может, у него получше зомби изобразить получиться…

Мир медленно обретал краски и звуки. Я сделал еще пару глотков, закрыл минералку и, оглядевшись по сторонам, спросил:

— А где Орлов? — вот кого не хватало. Главного героя…

— Серега, мозги… Скажи “Мозги!” и получишь минералку, — произнесла Наташа, легонько щекоча нос Хронова. Ноль реакции. Она разочарованно повернулась ко мне: — Что-то мужики слабенькие пошли…

— Не согласен, — проворчал я.

— Орлова Саня самолично увез. Дима не то что лыка не вязал, но вообще передвигаться не мог.

— М-да… Малость переборщили… — протянул я.

— Ниче не пере-до-переборщили! — вдруг ожил Серега. — Наливай.

— Спи, алкаш, — усмехнулась Наташа. — А ты, Паш, собирайся домой.

— Это с какой стати? Рабочий день же, — удивился я.

— Ага. Только Саня, увидев вас вот такими полчаса назад, — она успешно изобразила голливудского зомби, — дал вам отгул на сегодня. Хотя надо было выговор…

— Наташ, не начинай, — поморщился я.

— Просто я не люблю, когда пьешь без меня, — я говорил, что обожаю эту девушку? Если нет, то вот, говорю.

— Ладно, тогда я домой? — что-то мне говорило, что вряд ли Саня озаботился отгулом для Наташи. Он, конечно, охуенный начальник, но не настолько же…

— Один? Размечтался! — говорить, что сейчас мои мечты сбылись, думаю, было излишним.

— А что с Серегой делать будем? Пусть проспится? — повернулась ко мне уже на пороге Наташа.

Надо признаться, я совершенно забыл о Хронове.

— Нет, не надо, — покачал я головой. И подойдя к Хронову, рявкнул ему на ухо: — Рота, подъем! Все тете Клаве расскажу!

— Твою ж мать! — подскочил Серега со стула, едва меня не сбив. Ошарашенно оглядевшись по сторонам, он воскликнул: — Сука, Паша, такой сон был! Я же Настю… — он осекся, заметив Наташу.

— Что ты там делал с Настей? Подробности, подробности! — улыбнулась Наташа.

— Не при дамах, — буркнул Серега, а потом неожиданно спросил: — Где это я?

— Точно не дома, — усмехнулся я.

— Блять, — проворчал Серега. Почесал затылок и воскликнул: — Волколак! Вспомнил…

— Молодец! — похвалил я его. — Наташа, пойдем. Серега сам здесь справится.

— Я заметила, — улыбнулась Наташа.

Вы не представляете, как это классно не идти на работу с похмелья, а прогуляться вместе с любимой, чувствуя легкий ветерок и свободу.

Наша работа такова, что мы хоть и постоянно работаем с людьми, но совершенно перестаем ими быть. Поэтому наша прогулка с Наташей была для меня так драгоценна. И пусть немного болела с похмелья голова. И резал глаза солнечный свет. Но впереди меня шел мой ангел. И я не знал ничего прекрасней, чем это утро…

Не было разговоров о работе. Не было ничего, что не давало нам наслаждаться друг другом. Только мы. Немного скованные от того, что порой даже не знали, чему мы улыбаемся… И такие счастливые от того, что мы могли это делать. Просто идти рядом друг с другом и молчать, изредка улыбаясь друг другу.

Не нужно было слов, поцелуев. Лишь тишина. Это утро. Легкий ветерок. Шепот листвы. Редкие автомобили где-то там вдали… И мы. Только мы.

Однажды мне сказал отец, что любить кого-то — это влюбляться в него каждый день, каждый миг… Не знаю, как Наташа, но я влюблялся в нее каждый наш шаг. Влюблялся в смех. В солнечных зайчиков в волосах. В ее тишину. Которой она меня обнимала и любила. Я надеюсь на это...

Глупо это все, по-детски, но после того, что мы пережили… Я небо за тебя благодарю, Наташа...

Все хорошее когда-нибудь заканчивается. “Когда-нибудь” чаще всего происходит именно в тот момент, когда вы лежите рядышком с любимым человеком и, замерев от нежности, наблюдаете, как медленно гаснет улыбка.

Вот именно тогда наступает пресловутое “когда-нибудь”. Обычно ему сопутствует телефонный звонок или стук в дверь. В нашем с Наташей случае это был телефонный звонок. Я мог даже не смотреть на дисплей телефона, чтобы сказать, кто звонит...

Не верьте начальству. Если оно внезапно благодушно дает вам отгул, лучше всего пойти на работу. Иначе… Ни выключенный телефон, ни попытка уехать за город вам не помогут. Все равно придется идти. Только… Чаще всего теряя части туалета на бегу… И слушая то ли жалобные стоны, то ли угрожающие рыки вашего начальства. Ибо без вас почему-то ничего не работает.

Я с грустью взглянул на не прекращающий звонить телефон, убрал руку с бедра Наташи и нажал кнопку приема вызова.

— Да, Саня, — произнес я в трубку.

— Паш, извини, но отгул отменяется, — Саня, кажется, был искренен в своем сожалении.

— Шашлык? — спросил я.

— Нет. Лучше бы. Некрасов…

— А что с ним не так? — удивился я.

— Попытка суицида, — ответил Саня.

— Как? — воскликнул я.

— Давай дуй в РУВД, тут все расскажу, — произнес Саня.

— А Наташка? — спросил я, оглянувшись на любимую.

— А она пусть отдыхает. Сами разберемся, — проворчал Саня.

— Хорошо, скоро буду, — сказал я и повесил трубку.

— Что случилось? — спросила Наташа, приподняв голову с подушки.

— Проблемы в РУВД. Некрасов чего-то там учудил… Твоя помощь не требуется. Но мне…

— Но тебе придется выйти на работу, — вздохнула Наташа. — Давай тогда одеваться.

— Наташ, тебе можно не идти, — произнес я.

— А чего я дома одна буду делать? — жалобным тоном спросила Наташа.

— Сваришь ужин и будешь ждать усталого мужа с работы, — ответил я.

— Ужин мы сварим вместе…

В итоге мы с Наташей отправились на работу, конечно же, вдвоем. Начальника, то есть Саню, мы неожиданно встретили неподалеку от здания РУВД. Он сидел на неизвестно откуда взявшейся здесь скамейке и грустно вздыхал.

— Что вздыхаем? Грустишь, что лучшим сотрудникам ни дня для перекура не даешь? — усмехнулся я, присаживаясь рядом.

— Уходит эпоха, — с странной тоской в голосе произнес Саня, немного невпопад на мою реплику.

— Что случилось, Саша? — спросила Наташа.

— Да вот, — махнул рукой Саня. Мы посмотрели туда, куда он указывал, и увидели двух рабочих, которые возились с вывеской над крыльцом нашего РУВД. Они вешали новую.

Если честно, наше РУВД — давным-давно не РУВД, конечно. По всем документам мы являемся районным отделением полиции “Вихры”. Именно эта надпись была на новой вывеске, которую сейчас вешали рабочие. На старой же было именно что “РУВД Солнечного округа”. Солнечный округ — это наш район, по странному недомыслию названный Центральным, хоть и находится он на окраине города, и поселок Вихры.

Вот такая у нас география. А с вывеской еще веселей: на нее не выделяли денег. И многие из нас, из полицейских РОП “Вихры”, вообще не знали, что они служат не в РУВД, а в именно отделении полиции, покуда не заглядывали в свой контракт или удостоверение.

Мы привыкли к тому, что мы — РУВД. И для нас действительно уходила целая эпоха вместе с вывеской. Для меня, Сани, Наташки и многих других вне всяких сомнений эта вывеска много значила. Даже несмотря на то, что когда-то, совсем недавно, именно под этой вывеской работал Федотыч, оказавшийся злым гением. Мы его таким не считали. Он нас принял и научил работать. Да, я был повинен в том, что наконец вскрылось то, что он делал на самом деле. Но я все еще считал его своим учителем. Также — с РУВД. Наверное, никогда для нас наше РУВД не перестанет им быть. Даже несмотря на то, что сменилась вывеска.

— Ладно тебе, Саня, — произнес я и хлопнул своего начальника по плечу. — Все нормально. Эпоха не закончилась. Мы еще здесь. Сотрудники РУВД Солнечного округа.

— Знаешь, Паш, иногда ты говоришь просто шикарные вещи, — улыбнулась Наташа и, повернувшись к Сане, требовательно подергало его за плечо. — Давай рассказывай, что там с Некрасовым приключилось? Хватит горевать.

— Некрасов ваш — идиот. Повеситься пытался. Прямо в обезьяннике. Не спрашивайте как, я и сам обалдел от такого.

— Вот именно, что спрошу, — сказал я.

— Ты с него шнурки снимал, Паша? — спросил меня неожиданно Саня. — По глазам вижу, что нет. Ну вот. На них-то он повеситься и пытался. Бестолочь. Лучше бы у меня галстук спросил или пеньку. Все равно толку было бы больше…

Мы с Наташей молчали, внимательно слушали. Саня вздохнул и продолжил:

— Ты понимаешь, Паш, он ведь на своих шнурках пытался повеситься… И не подумал ведь, дурачок, что делать это в обезьяннике бессмысленно. Там не только товарищи по несчастью снимут, но и дежурный же все видит. А главное… Как думаешь, куда он привязал свои шнурки?

Я пожал плечами. Так-то ответ я знал, но не видел смысла его озвучивать. Пусть Саня выговорится.

— За лампочку! — с ответом Саня не заставил себя ждать. — Единственное, что свисало сверху. И петлю он сделал хорошую… Но не рассчитал, что хоть веса в нем, как в воробушке, но провод, запущенный в эксплуатацию еще во времена советские, на него не рассчитан. Да, это крепкий алюминиевый провод, но он же для освещения нужен, а не для того, чтобы на нем вешались идиоты. И ведь главное… Не в этом проблема. Некрасов сам себе приговор подписал. Не могу я теперь ничего сделать. А я… Я ведь хотел спустить его дело на тормозах. Действительно хотел. А теперь не могу. Не доложи я прокурору, доложит кто-нибудь другой… И полетят головы. Не только моя, но и все. Мы ведь под Дамокловым мечом уже три года ходим. А я каждого куста стал бояться. Иной раз даже думаю — а может, мы зря дядю Федю взяли? Лучше был бы “висяк”... Вот такие дела, Паша. Что скажешь?

— Да что сказать. Все ты правильно сделал. И тогда, и сейчас. А с Некрасовым… Что ж, не судьба нам пацана спасти от его же идиотизма. Жалко, конечно, но сам понимаешь, мне моя шкура дороже стала… Да, я гадом себя чувствую, но кто нет, в такой-то ситуации? Ладно, — махнул я рукой. — Пойдемте, что ли, в РУВД, друзья-товарищи?

— Что собираешься делать? — спросила Наташа, поднимаясь со скамейки.

— Зайду к твоему отцу, узнаю, что у нас по последнему “шашлыку”...

— А Некрасов?

— А что Некрасов, — вздохнул я. — Сам виноват. Дурак. И пусть его зона от этого вылечит.

Саня поморщился и, встав со скамейки, зашагал в сторону РУВД. Мы с Наташей переглянулись и поспешили за ним.

В принципе, я Саню понимал прекрасно. Ему приходилось тяжелее, чем нам. Ведь именно он принял на себя три года назад ответственность за все РУВД, став его врио. И Дамоклов меч, который он упоминал, прежде всего висел над ним, а не над нами. Я никогда не спрашивал его, чего ему стоило вновь принять меня на работу тогда, полтора года назад. А ведь я был человеком, что никогда не мог вернуться в строй. Благодаря тому, что мой отец обвинялся во многочисленных убийствах. Не знаю, как ему удалось. И не хочу знать. У меня есть некоторые домыслы, но они ими и останутся, пока сам Саня мне не расскажет.

Но я лично — это фигня. Мелочь. Но вы представьте, отвечать за отделение полиции, часть которого, как оказалось ранее, были членами преступной группировки. Самой влиятельной если не в городе, так в округе точно.

Каждый шаг, каждое решение Сани разбиралось на атомы и рассматривалось под микроскопом. Это было очень хреново, но в то же время — хорошо. Ведь под руководством Шиповалова и пристальным присмотром со стороны всех вышестоящих структур РУВД вышло на показатели, которые даже рядом не валялись с показателями эпохи Федотыча. Стопроцентная раскрываемость в течение трех лет. По всем направлениям.

Безумная ответственность. Высочайшее напряжение. И это все лежало тяжким грузом на плечах одного Сани. Конечно, все сотрудники РУВД были вовлечены в это. И помогали как могли. Все пахали, как проклятые. И даже преступники немного затихли. За те полтора года, что я был на вольных хлебах, то есть пытался работать частным детективом, громких преступлений в нашем округе не случалось. Мелкие грабежи, мошенничество и… Все. Убийств было немного. И раскрывали их по горячим следам.

Вот так было совсем недавно. И постепенно мы забыли, какие проблемы есть у нашего РУВД. А они ведь никуда не делись. И только поэтому Саня ничего не мог поделать в этой ситуации с Некрасовым, а еще мы просто были обязаны поймать Шашлычника и объяснить действия нашего стажера Орлова в деле с поддельным оборотнем. Потому что иначе было нельзя.

За этими размышлениями я сам не заметил, как вошел в РУВД, пройдя в дверь с уже висевшей на ней новой вывеской, и поднялся на второй этаж, в экспертно-криминалистический отдел, где, я надеялся, меня уже ждал отчет по последней жертве Шашлычника.

Тюрьма редко когда исправляет. Чаще всего она ломает человека, превращает его даже не в тварь, а в нечто жидкое и бестелесное. Лишенное воли и сознания. Испражнения дикой обезьяны с улицы Чи-чи-чи, а не человек. Именно это ожидало в общем-то хорошего мальчика Олежку Некрасова. Хорошего, но чересчур наивного.

И я не чувствовал вины за это. Олег совершил преступление. Да, по глупости. Но он сам выбрал этот путь. Мы пытались его спасти. А теперь… Нам придется спасать нас, бросив хорошего мальчика Олежку Некрасова в безжалостные, но справедливые руки закона.

Вот так вот. У каждого есть шанс. Но мало кто им пользуется. Им почему-то кажется, что их судьба зависит от них самих. В частности, так и есть. Но основное — это череда случайностей и выбора других людей. Не сделай Олег того, что он сделал, быть может, мы и вытащили его. А теперь… На все воля судьбы.

Вот с такими размышлениями я подошел к двери экспертно-криминалистического отдела. Глупо, конечно, но я по-другому не умею еще. Пройдет не знаю сколько лет, быть может, и я стану черствым ублюдком на службе закона. А сейчас… Мне искренне жаль тех, кто ступают на преступный путь исключительно по своей глупости.

Войдя в кабинет, первое, что я увидел и услышал — это как Лев Борисович под бойкий перестук дхолов танцует трахаг. Вы не ослышались. И я не оговорился. Именно трахаг. Это армянский танец с саблями. Лев Борисович — не только очень классный эксперт-криминалист, но и человек, обладающий уймой талантов. Насколько знаю, до того, как стать экспертом-криминалистом, Лев Борисович преподавал не где-нибудь, а в театральном училище. Для меня, как и впрочем для все сотрудников нашего РУВД, оставалось загадкой, почему он внезапно сменил деятельность. Хотя мы-то этому были очень рады, в отличие от студентов театрального училища.

Но музыка и танцы навсегда, наверное, остались особой страстью Льва Борисовича. И часто бывая в экспертно-криминалистическом отделе, я мог уже с уверенностью отличить джигу от картули, а раи от хо энгои. В конце концов, именно Лев Борисович обучал меня вальсу. Думаю, бессмысленно объяснять, зачем.

— А, Паша! — только спустя несколько секунд после того, как я переступил порог отдела, Лев Борисович заметил меня. — За отчетом?

— Ага. По последнему “шашлыку”.

— Есть такое. Я вас только завтра ждал… Вы, Паша, небось из-за Некрасова вернулись из отгула?

— Да, собственно из-за него. Шиповалов хотел по нему посоветоваться.

— Глупый мальчик. Некрасов ваш, — уточнил Лев Борисович, поймав мой удивленный взгляд. — И что вы посоветовали товарищу начальнику?

— Оставить все как есть. Мы хотели как лучше, он решил поступить по-иному. Всех нам, увы, не спасти. Вы наверняка со мной не согласны, Лев Борисович…

— Отнюдь. Мальчик сделал свой выбор. И это после того, как вы за него поручились.

— Да, только он этого не понял, — поморщился я.

— Теперь все. Да, это жестоко, но поезд уехал. Ладно, давайте поговорим о других делах. Мне, между прочим, больше жаль ту девушку, из Вихров, чем Некрасова.

— А по ней у нас что есть?

— Да все. По сути, преступление уже доказано и дело можно закрывать. Орлова, правда, наверняка будут трясти особисты...

— Не страшно. Архипов, думаю, войдет в наше положение.

— И выйдет, — тихо заметил Лев Борисович.

— Что-что?

— Войдет, говорю, и выйдет. А потом снова войдет. Он все-таки особист. А не пани балерина.

— Ладно, ладно. Так что там у нас с шашлыком?

— Все очень даже интересно, Паша. Мы смогли выяснить его личность. Благодаря некоторым татуировкам и другим особым приметам.

— Ну так кто же это? Не томите, Лев Борисович!

— Гражданин Выропаев, семь лет назад был осужден по статье сто тридцать первой...

— По сто тридцать первой? — переспросил я.

— Да. А что?

— Под трупом была найдена надпись “⅓=1”. Орлов, поганец, ему не хватило чуть-чуть, чтобы разгадать эту загадку!

— Быть может, Паша, вы объясните мне причину, и я присоединюсь к вашему веселью?

— Лев Борисович, обязательно! Но сначала посмотрите, есть ли у нас проживающие в нашем районе товарищи, что ранее отбывали срок по двести двадцатой и триста двадцать четвертой статьям Уголовного Кодекса.

— Хорошо. Я отправлю запрос…

— Лев Борисович… Я же знаю, что архив базы по уголовникам у вас имеется. Тем более по нашему району.

— Да уж, нелегко быть тестем очень много знающего следака, — проворчал Лев Борисович.

— Да ладно вам, Лев Борисович, а то я подумаю, что вы этой фразой прикрываетесь, чтобы не работать, а исполнять очередные па-де-де из пульки…

— Для пульки нужен партнер, молодой человек. Не оскорбляйте меня своим незнанием хореографии. По поводу статей и уголовников — я посмотрю.

— Спасибо вам большое. Быть может, я все-таки изучу под вашим руководством чук-ча-чу.

— Это будет прекрасно. Через час я занесу вам распечатки по вашему запросу.

— Хорошо.

— Паша, все-таки подумайте насчет Некрасова… Он глупый мальчик, и тюрьма… его не сломает. Она его уничтожит.

— Вряд ли я смогу ему уже помочь, — покачал я головой.

— Возможно. А если…

— Никаких “если”, Лев Борисович. Я уже пожалел этого паренька, а он… Взял и нагадил сам себе. Понимаете, если не его, то сожрут нас.

— Я знаю это.

— А ведь Саня хотел решить дело Некрасова по мирному. А тут такой выкрутас. Что он может сделать? Думаю, ничего. Я? Тем более. Да и желание помогать Некрасову, если честно, пропало. Он ведь знал, что я ему помочь хочу… Ладно, неважно.

Я махнул рукой, вздохнул и вышел из экспертно-криминалистического отдела. Я знал, что совсем скоро, примерно через минут пять после моего ухода, Лев Борисович не будет заниматься моим запросом, а будет танцевать или слушать что-то оглушительно-грустное. А мой запрос… Он его сделает тогда, когда стрелки на часах покажут последние десять минут от того часа, что он попросил. И это правильно. Мне самому было горько. Даже паршиво.

А еще ведь девушка-волколак… В чем-то мерзкая, в чем-то до боли, до хруста в зубах горькая история. Нужно будет изучит материалы дела серьезно, со всей старательностью. Да, у нас всех в жилах бил адреналин и некогда было думать, но сейчас… Сейчас я хотел понять, что сподвигло эту девушку на такое странное преступление.

Я вернулся в свой кабинет и обложился материалами по делу о девушке-волколаке. По сути, бумаг было немного. Заявление Перышкина, Наташин протокол об осмотре места преступления, да объяснительные Орлова и моя. Все. Ничего другого не было. А сведения мне были нужны. Посему я пошел на поиски Хватова. Он лучше всех знал жителей поселка.

Из-под двери в кабинет Хватова несло перегаром. Но дверь была почему-то не заперта. Я приоткрыл дверь и заглянул в кабинет.

Хватов был у себя. Пьяный вусмерть и безмерно злой. Не знаю, как его еще вообще не спалили в таком виде. Пока я оценивал обстановку, взгляд Хватова сфокусировался на мне, и он неожиданно бросился в атаку. Я поспешно ретировался. И помчался в кабинет к Сане. До того, как Хватов кинулся на меня с кулаками, я успел заметить на столе сорванные с кителя с мясом погоны и табельный “Макаров”.

Саня был у себя. Ворвавшись к нему, я грохнулся на пол и прохрипел:

— Там… Хватов… Застрелиться… Решил…

Саня сбледнул и, оттолкнув меня, бросился стремглав на выход.

— Хватов, ты охренел? — рявкнул Саня, врываясь в кабинет главного нашего участкового и тут же падая на пол. Дважды грохнул “макаров” в руках Хватова. Пули прошили дверь прямо там, где только что была моя голова. М-да, реакция уже не та, старею. Еще бы миг, и лежать мне в морге… Благо, что впереди меня был Саня, я просто интуитивно повторил его движение.

Только что делать дальше, я не знал. Как и Саня. Который лежал на полу передо мной и в этот самый момент изучал внутренности ствола “макарова”, нацеленного прямо ему в переносицу.

Хватов, что хорошо, был пьян так, что пистолет ходил ходуном. Руки его тряслись, но это также было плохо. В любой момент его палец мог сорваться с спускового крючка, и прозвучал бы выстрел, который оставил бы мозги Сани где-нибудь на полу.

Это ни меня, ни тем более Саню не устраивало. Да, Саня в эти напряженные секунды даже дыхнуть побаивался. Как и я. Но все-таки нужно было что-то делать. И я медленно поднялся с пола.

— Андрюха, что за хуйня? — спросил я.

Хватов повернулся, и мне, наверное, стоило пары седых волос не отшатнуться от него или, что еще хуже, с криком выбежать из кабинета, — до того у него было страшное, безумное лицо.

— Хуйня, говоришь? Хуйня… — его голос был тихим и казался спокойным, что совершенно не вязалось с тем, что он был мертвецки пьян. Так мог разговаривать трезвый, но буду честным, меня не особо это интересовало. Уже хорошо, что он отвел пистолет от Сани и пока еще не направил его на меня.

— А когда ты стрелял в отца, это тоже было хуйней? — неожиданно спросил Андрей. — Скажи, Паша, что ты думал именно в тот момент… “Вот же хуйня, я стреляю в любимого отца”, так? Или когда ты Вихров брал, но большинство из них отмазал, это тоже была хуйня? Вся наша работа испокон веков была хуйней. Потому что человеческого в ней не было ни на грош. Вот так. Ты в отца родного стрелял, Паша. А пацанов, что грабили, отмазать пытался. Тот же Некрасов… Думаешь, я не знаю, что ты его дело хотел замять? Все знают. И никто бы тебе ничего плохого не сказал…

— Слушай, Андрей, к чему ты клонишь?

— Когда твой стажер в ту девчонку стрелял… Что он думал? Зачем он так? — голос Хватова задрожал, но он пересилил себя и продолжил: — Зачем? Весь магазин… А она ведь совсем девчонка была… Ее же тот ушлепок… которого она распотрошила… и поделом…

— Что сделал с той девушкой пострадавший? — рявкнул я.

— Да какой он нахуй пострадавший? — отмахнулся Хватов и, отбросив пистолет, присел на стул у своего стола. — Садись, Паша. И ты, начальник… — повернул он голову ко все еще лежавшему Сане. — Не серчай, хорошо? Дай сказать хотя бы, прежде чем осудишь…

— Тебя не судить… Тебя линчевать надо, — проворчал Саня, поднимаясь с пола. — Что мы с Пашей тебе плохого сделали, что ты по нам палить стал? И какого хрена ты так напился?

— Подожди, Саня, — остановил я друга. — Пусть сначала на мой вопрос ответ даст.

— Да чего там рассказывать, Паша? — спросил меня Андрей. — Будто ты и сам не понял… Трахнул ее тот мужик и бросил. А Сашка еще молодая, глупая… Он же еще ее и обрюхатил, а отцовство признать отказался… “Сама нагуляла… Ветер надул”. Ну чего ты на меня уставился? — удивленно воскликнул Андрей. — Это моя племянница была… Вот почему я вас хотел расстрелять. Вот почему напился…

— Мы тоже… вчера… Стажер в хлам был… Зачем она на нас напала? Легла бы на дно, а потом к тебе пошла… Мы же помогли бы и тебе, и ей.

— Знаю, — кивнул Андрей. — Сглупила она, испугалась. Так, думаю. Виданное ли дело… Против нее Контуженного послали…

— То есть тебе она ничего не говорила? — спросил Саня.

— Да как не говорила… Рассказала она мне, что мужик ее тот обрюхатил и сбежал. Сам хотел с ним поболтать, по-свойски. Но не успел. Учудила она. Сам в это поверить не могу. Волколак… Это же она реквизит сперла, наверное…

— Какой еще реквизит?

— Она в клубе нашем спектакли для детей ставила. Волк этот из “Красной шапочки”.

— Охренеть, как “охотнику” не повезло, — проворчал Саня. — И ты тоже решил после случившившегося почудить, так? Это у вас семейная традиция, блин. Сразу как хреново, так чудить и творить пиздец.

— А что ты хотел? Чтоб я с распростертыми объятиями к тебе кинулся? “Спасибо, вы грохнули эту дуру!” Так, что ли?

— Сделанного не воротишь, Андрей, — произнес я. — Ну перестрелял ты бы нас… И что дальше?

— Да не хотел я в вас стрелять! Само получилось.

— Угу… Увидел любимую рожу начальника и дай, думаю, пальну. Авось, он обрадуется! — с сарказмом произнес Саня.

— Да вот хуй тебя знает. Может быть, ты и обрадовался!

— Да охренеть как! Не поверишь! К нам прокурор едет, а тут один из лучших сотрудников нахуярился в хлам и начал палить в белый свет, как в копеечку. Ты понимаешь, Андрей, что это, блять, значит? Думаю, понимаешь… Пиздец нам. Тебя уволят, меня уволят, Пашку, Наташку, Серегу, всех… И только из-за того, что ты с Сашей своей не сообщили о преступлении раньше…

— Да не было там состава преступления никакого. Все можно было по-простому решить. Без нашего вмешательства. У Саши башню сорвало. Как и у меня…

— Вот что, Андрей, я могу замолчать эту историю…

— Не надо, Саня. Я и сам хотел уйти, — кивнул на погоны на столе Хватов.

— Пиздец. Где мне теперь хорошего начальника участковых искать?

— Могу посоветовать.

— Уж сделай милость, — усмехнулся Саня.

— Господа, как я понимаю, инцидент исчерпан? — раздался позади нас чей-то голос. Мы разом обернулись. На пороге кабинета Хватова стоял Лев Борисович. Он улыбнулся Хватову и кивнул Сане, после чего подошел ко мне.

— Вот данные по всем лицам, проживающим в нашем районе и ранее отбывавшим по двести двадцатой и триста двадцать четвертой статьям Уголовного кодекса. Что-нибудь еще, Паша?

— Нет, — покачал головой я. — Хотя… — в какой-то момент мне пришла в голову идея. — Лев Борисович, вы уже поняли, что у нас сложилась нестандартная ситуация… Вы могли бы нам немного посодействовать?

— В каком смысле? Если выпить — то я бы с радостью, но не могу. Работы много.

— Не совсем так, Лев Борисович. Вы могли бы занять чем-нибудь Андрея? — я хлопнул Хватова по плечу. — Мне не хочется, чтобы такой специалист, как он, покинул нашу дружную компанию из-за некоего недоразумения…

— Ни хрена себе ты завернул, — усмехнулся Саня. Андрей в это время недоумевающе переводил взгляд с меня на Льва Борисовича, не в силах, наверное, понять, чем ему может помочь пожилой эксперт-криминалист.

— Почему бы и нет, — улыбнулся Лев Борисович. — Пойдемте, молодой человек, — поманил он за собой Хватова и вышел из кабинета.

— Иди, — пихнул Саня Андрея в спину.

— Я уже все решил, — покачал головой Андрей.

— Топай, кому говорят, — поддержал я Саню.

— И что это было? — едва Андрей вышел из кабинета, спросил меня Саня.

— Наш эксперт-криминалист не так прост, но ты и сам это знаешь. А такого начальника участковых ты уже хрен где найдешь.

— Ты хоть понимаешь, что мы совершаем служебное преступление?

— Ясен пень. И все понимают. Даже Архипов. И все будут об этом молчать. Словно ничего и не было.

— Угу. Ладно, хрен с ним. Выберется — слава богу. Нет — один фиг мы его прикроем. В чем-то ты прав, Паша. Мне без Хватова всяких Мещяряковых и Березкиных не удержать на привязи.

Мещяряков и Березкин, как нетрудно было догадаться, были двумя участковыми, что не только уже плешь проели своей безалаберностью Сане, но и всем вообще в РУВД. Все, что их заботило — это наличие зарплаты на карте. Другое — бессмысленно. Тем более — работа. Почему их держали? Это сложный вопрос. Саня давно мечтал их уволить, но наличие папеньки в высших чинах Следственного Управления у Мещярякова и мамы — заместителя мэра города — у Березкина снимало этот вопрос сразу и навсегда. РУВД от них было не избавиться. Только если они сами пустят себе пули в лбы. Но об мечтать не приходилось. Слишком жизнелюбивые они были, а также любители жалоб и кляуз.

— Что там Лев Борисович мудрил со статьями? — продолжил Саня.

— Да появилась у меня кое-какая ниточка, может, получится выйти на Шашлычника.

— Ну-ка, рассказывай!

— Все очень просто. Вспомни, что мы находили под трупами.

— Ну, надписи, и что? Какая-то дурацкая арифметика…

— Ага, и я так думал. Но только вот последняя жертва Шашлычника — гражданин Выропаев, отсидел по сто тридцать первой статье. Тебе это ничего не напоминает?

— Хм… Постой… Под трупом Выропаева была найдена надпись “⅓=1”! То есть ты хочешь сказать, что все жертвы Шашлычника некогда отбывали срок в местах не столь отдаленных по неким статьям?

— Возможно. Это я и хочу понять. Совпадение или нет. Поэтому я попросил Льва Борисовича проверить, кто у нас из района сидел по двести двадцатой и триста двадцать четвертой...

— “2+2=0” и “3-2=4”... Хм, интересно. Тебе не кажется, что что-то подобное мы уже видели?

— Мой отец оставил надпись на ведре. “2+2=0”. Поэтому я и засомневался, что это совпадение. Не может быть так все просто.

— Думаешь, твой отец и Шашлычника некогда работали вместе?

— Все может быть. Сейчас можно всякого напридумывать. Отец уже мертв и можно, конечно, на него валить все, что угодно, но это неправильно. Давай сначала удостоверимся, что никто из бывших сидельцев по двести двадцатой и триста двадцать четвертой статьям Уголовного кодекса не пропал без вести. А потом уже будем делать выводы.

— И кто же у нас есть в списке?

Я быстро посмотрел список, отданный мне Львом Борисовичем, и ответил Сане:

— Не так уж много. По триста двадцать четвертой всего один человек. Некий гражданин Алиев, тысяча девятьсот восемьдесят четвертого года рождения. Знаком с таким?

— Нет. А что с двести двадцатой? Насколько помню, это у нас незаконное обращение с радиоактивными материалами…

— А вот с двести двадцатой все намного интересней. Хотя я не думал, что там вообще кто-то будет, — удивленно протянул я. — Целых пять человек. И один из них нам точно знаком.

— И кто же это?

— Пантелеймон Зурабович Авоськин. Тот самый, что нашел труп Выропаева.

Пантелеймон Зурабович Авоськин, как оказалось, был незаурядным человеком. Мало того что он проходил в деле Шашлычника, как свидетель, так он семь лет назад был осужден по двести двадцатой статьей сроком на пять лет лишения свободы в колонии-поселении.

А еще Пантелеймон Зурабович Авоськин был лжецом. Ни много, ни мало. Потому что в том деле, где он проходил обвиняемым, был записан совершенно другой адрес и дата рождения, чем в деле, где он проходил свидетелем.

Это навело меня на смутные подозрения. А был ли он, Пантелеймон Зурабович Авоськин, вообще? Или под этим замысловатым именем скрывался кто-то еще?

Участковый, отправленный мной по адресу проживания Авоськина, как я и предполагал, вернулся ни с чем. В больнице, морге, пенсионном фонде и сберкассе никто и никогда и слыхом не слыхивал о Пантелеймоне Зурабовиче Авоськине. Был человек. И испарился. Вот и все, что нам было известно о нем.

Для верности я попросил Настю еще раз все перепроверить. Почему-то мне чаще всего сведения так просто не предоставляли, а вот с Паниной лебезили так, что телефонная трубка дымилась от гормонов. И это несмотря на то, что, как правило, на обоих концах были девушки. Перед обаянием Паниной никому не устоять — это мы уже уяснили давно и прочно.

Даже наши то и дело тормозили, только ей вдруг приспичило к ним обратиться даже по сущим мелочам. Несмотря на то, что все прекрасно знали, что она живет с Саней.

Но Насте так же, как и мне, не повезло. Несмотря на все ее обаяние. Авоськина Пантелеймона Зурабовича не существовало.

В поисках Авоськина прошло три дня. И все чаще и чаще звучали разговоры, что именно он и есть Шашлычник. Первым такую версию выдвинул Орлов, очухавшийся после убийства оборотня Саши и последующей после этого пьянки.

К нему мало кто прислушался — ну что может выдумать дельного какой-то стажер. Несмотря на то, что он уже высказывал дельные мысли по делу Шашлычника. Но уже на следующий день эту версию приписал себе Саня. И вот тут все крепко задумались. Конечно же, теперь это была идея начальника.

Из уст Сани все выглядело логично. Хотя он, сам того не понимая, повторял версию Орлова. Но в этом никто не хотел признаваться.

Однако существовала также моя версия. Ее я высказал уже на третий день поисков Авоськина. И здесь большинство участвовавших в расследовании дела Шашлычника сошлись на едином мнении — я малость того. Потому что более бредового никто из нас никогда еще не слышал. Даже сам я.

Но пришел день четвертый. Поиски Авоськина продолжались. Был создан фоторобот и разослан по всем медицинским учреждениям и полицейским постам города. Не знаю, почему мы не сделали этого раньше. Но на этот раз нам повезло. Вечером четвертого дня поиска Авоськина в дежурную часть нашего РУВД поступило сообщение о том, что Авоськин найден. Сообщение пришло из городского морга.

За это время много чего произошло, и я мог бы рассказать об этом в красках, но какой в этом смысл? Слишком грустно. Это часть нашей работы. Моей работы. Мне было жаль Олега Некрасова и его подружку Аню, но оба они отправились в следственный изолятор. Она — за подстрекательство в преступлении, он же — за многочисленные грабежи и хранение и использование взрывных веществ.

Мне было жаль их. И я мог рассказать о том, как в ночь перед отправкой в СИЗО выл в своей камере Некрасов. Как молотила по нему кулачками Аня, когда обоих вели к машине конвоиры. Но какой бы ни была жалость к ним, я не видел больше смысла, чтобы рассказывать о них и пытаться их выручить. За каждое содеянное виноватый должен ответить. Так меня учил отец. И пусть он сам оказался преступником, но Федор Томин был во многом прав. Нам не дано спасти каждую заблудшую душу. И не наша это забота. Мы лишь блюдем закон, который мы сами установили себе. Так было. Так есть. И так будет.

Еще больше, чем Некрасова, мне было жаль Сашу. Девочку-оборотня, из-за которой хороший мент Андрей Хватов едва не лишился работы, а главное — разума. А будущий полицейский Дима Орлов с трудом вышел из запоя.

Мне было совершенно не жаль тех ограбленных Некрасовым, или мужика, которого едва не распотрошила Саша. А их, Олежку и Сашу, мне было жаль. Потому что их толкнуло на это не желание стать побогаче или убить. Их толкнули мы сами. Люди. Что любят только себя, но редко могут оглянуться по сторонам и помочь тем, кто рядом.

Но такая наша работа. Из-за которой нас многие ненавидят. И справедливо. Только никто ведь не спросит, как мы ненавидим себя…

В городской морг на опознание Авоськина Пантелеймона Зурабовича, что лежал там по бумагам как “неизвестный”, отправились я и Наташа. “Бобик” с нами на борту за время поездки, казалось, успешно собрал все кочки и ямы городских дорог.

Но меня это не сильно беспокоило. Хотелось закрыться в машине и больше никуда не выходить. Наташа, видно, чувствовала мое поганое настроение и тоже молчала всю дорогу. Только когда мы вышли из машины, спросила:

— Паш, все хорошо?

— Да, — кратко ответил я и, пресекая дальнейшие расспросы, двинулся в сторону морга.

Конечно, по отношению к Наташе, я вел себя по-скотски. За те три года, что прошли с момента ареста моего отца, только она была рядом со мной практически все время. И знала меня, как облупленного. Наверное, поэтому я дал ей возможность схватить меня за плечо, развернуть к себе и спросить еще раз:

— Паш?

Я пережил многое. Когда я очнулся в больничной палате три года назад, моя рука и лицо были искорежены ранами. До сих пор не знаю, как врачам удалось вернуть мне хоть что-то. Но боли не было. Раны не болели. Сердце, душа — да. Я поймал преступника. И им оказался мой отец. От такого мне просто хотелось сдохнуть. Врачи списывали все на раны, и только Наташка знала, как на самом деле обстоят дела. Это она утирала мои сопли и позволяла мне забыться в алкогольном бреду. И все эти три года она была рядом. Обсуждала со мной дело Львинских, искала чистую воду в тине Подрясинского болота. Недоговаривать ей, врать — это было выше моих сил.

— Знаешь, Наташ, я уйти хочу.

— Куда? — не скажу, что она удивилась. Просто еще не поняла.

— С работы. Уволиться. К чертям собачьим!

— Ты просто устал, Паша. И ты это знаешь. Ты же не сможешь без этой работы. Выть начнешь. Разве не так?

Она была права. Даже отвечать было не нужно. Но все-таки что-то меня беспокоило, от чего я и был таким смурным. То ли погода была не такая, то ли не нравилось мне это дело. А быть может, и здание морга неподалеку навевало тоску.

— Скажи, Наташа, почему ты пошла в криминалистику?

— Если скажу, что мне это нравилось, будет банально? — усмехнулась она.

— Совсем нет, если скажешь, почему нравилось.

— У нас в семье у каждого свои тараканы в голове. Мой папа до смерти мамы верил, что танцы и музыка спасут когда-нибудь людей. Сделают их лучше…

— Этого не случилось, — мрачным тоном произнес я.

— Не перебивай. Я же… Я долгое время подражала ему. А потом поняла, что мне это нравится. Нравится разгадывать загадки, чувствовать власть над преступником, который даже не знает, что все равно где-то есть его следы, и я их найду. Именно криминалистика дала нам с отцом то, что у нас отняли. Дом. Покой. Счастье. А ты? Ты почему вернулся в полицию?

— Я ждал этого вопроса. Потому что сам его задаю себе уже полтора года. Сказать честно, я не знаю. Поначалу… Хотелось доказать, что я не мой отец. Он так замарал наше имя… А потом я кое-что понял… Отец дал мне свободу действий, воспитал как человека, чтущего закон, но прежде всего — справедливость. Неужели преступник, которым оказался Федор Томин, не чурался таких понятий? Он же действовал совсем по-другому… Или так решили за него обстоятельства? Скорее всего, последнее. Именно так я сейчас думаю. Отец не тянул лямку, как я. Он любил свою работу. Да, ему приходилось выполнять поручения Федотыча, но я не верю, что в них было заключено его счастье и смысл работы. Слишком разные эти образы. Искалеченный жизнью инвалид на коляске и оборотень в погонах, что не чурался убийства, грабежа и других преступлений. Вспомни, он ведь выбрал тех, кто когда-то причинил боль. Даже если это было не так. Он старательно напоминал настоящим преступникам, что у него еще есть козырные карты и не всегда их сможет прикрывать Федотыч…

— Его тень все еще рядом с тобой. Ты оглядываешься, постоянно пытаешься понять, а как бы он поступил. Поэтому тебе и тоскливо. Хреново. Паш, успокойся. Никто уже не сравнивает тебя с отцом. Да и никогда не сравнивали. Пойми, мне интересно, что ты чувствуешь, а не твой отец…

— Я не знаю. Порой я понимаю, что просто тяну лямку, вот и все. Как бы это ни было бессмысленно. Мне хочется большего. Но большего не будет. Лишь серые, скучные будни…

— Да уж, — усмехнулась Наташа. — Очень серые, очень скучные… Главный подозреваемый лежит как неопознанный труп в морге. И мы идем на опознание. Очень скучно. Давай лучше пойдем ограбим сберкассу?

— А знаешь, — изобразил задумчивость я, — вполне заманчивое предложение. К черту эти трупы. Пойдем веселиться!

— Думаю, ты и сам знаешь, где нас ждет веселье…

— Какая же ты порой обломщица! Я только-только вздохнул полной грудью…

— Поэтому мы и пойдем туда. Кому-то ведь надо. В этом наше счастье, Паша. То, что мы делаем свое дело.

— Не буду спорить…

— Потому что я права!

Наташка неожиданно развернулась и, подхватив меня за руку, едва ли не бегом кинулась к зданию морга.

Я поспешил за ней, иначе руку мне бы она оторвала. Наш разговор был не окончен, но откуда-то взялась здоровая злость и желание наконец ухватить за шкирку этого Шашлычника, прежде чем он обольет бензином очередную жертву.

Пройдя сквозь баррикаду подписанных бумаг, мы все-таки смогли попасть в смотровую. И оба опознали в трупе так сильно разыскиваемого нами Пантелеймона Зурабовича Авоськина. Кто бы ни был Шашлычником, но Авоськин точно им не был.

Да, наша основная версия развалилась. Но этого еще не означало. У нас и прежде ничего, по сути, не было на Шашлычника. Лишь неясные намеки. И мы, как и он, неверно решили простую задачку, предположив, что два плюс два все-таки равно нулю.

— Алиева дома нет, — зашел в мой кабинет Хронов.

— Уверен? — я устало посмотрел на него.

— Его мать, Расима Заслужовна, говорит, что не видела сына уже несколько дней. Я тут посчитал… Это получается как раз с тех пор, как был обнаружен труп, под которым была эта надпись… Статья, по которой Алиев сидел...

— “3-2=4”... — проворчал я. — Значит, мать говорит, что не видела сыночка. А что говорят соседи?

— Да практически то же самое, — пожал плечами Хронов.

Про Алиева, того самого, что некогда отсидел по триста двадцать четвертой статье Уголовного Кодекса, а потому подходил под версию о том, что надписи под трупами скорее всего есть простенький шифр номеров статей Уголовного Кодекса, все как-то позабыли за поисками Авоськина. И только когда я с Наташей точно выяснили, что Авоськин в морге, мы вспомнили про Алиева.

Авоськин Пантелеймон Зурабович умер по вполне естественным причинам, судя по отчету Бюро судмедэкспертизы. Инфаркт. Только вот Авоськиным мы продолжали его называть просто потому, что как-то же его нужно было называть. Хотя на самом деле ни я, ни кто-либо из моих коллег не знал, кто Авоськин такой. Все, что от него осталось — это его труп в морге и свидетельские показания о найденном им трупе Выропаева.

Почему-то я совершенно в них не верил. Может, потому, что эти показания — молодой парень в красной футболке — слишком явно указывали нам на преступника. А быть может, и не поэтому. Не знаю. Не верил я этому. Только объяснить внятно не мог почему.

На время Шашлычник затих. И нам это было на руку. С момента начала поисков Авоськина Шашлычник не появлялся на горизонте. Хотя мог. И тем самым хорошенько бы спутал нам все карты. Не знаю, чего ему стоило не убить и сжечь еще кого-нибудь, когда весь районный отдел полиции занят не его поисками, а поисками свидетеля по его делу. Когда-то отец говорил мне, что серийные убийцы практически все ждут, когда их раскроют. Им нужна была эта слава, ее краткий миг, прежде чем она будет погребена. И судя по всему, тем, что мы не искали Шашлычника, мы могли его оскорбить. И он начал бы действовать. Совершать убийства с прожаркой вдвое чаще. И, возможно, наделать ошибок.

Сейчас единственной ниточкой, что могла вывести нас на Шашлычника, был Алиев. Явно недостаточно, чтобы поймать серийного убийцу. Но выбирать не приходилось, а приходилось прорабатывать планомерно все версии. Какими бы они бредовыми ни казались.

Алиев Рустам Рубикович, тысяча девятьсот восемьдесят третьего года рождения, был осужден по триста двадцать четвертой статьей Уголовного Кодекса на один год в колонии-поселении за продажу гражданину Бессонову ордена Суворова под видом несуществующего среди государственных наград ордена Дудаева.

Примечательно то, что Бессонов сам едва не сел на нары вместе с Алиевым за избиение оного. Юмор в том, что попытка продажи Алиевым “ордена Дудаева” состоялась второго августа, а мало кто в России не знает, что это за день. Правда, Алиеву, когда он понял свою ошибку, было совсем не смешно. Также гражданин Бессонов обосновал свое рукоприкладство — когда наряд прибыл на место преступления, Алиев больше всего походил на беззубого енота — тем, что его сильно оскорбил Алиев своей попыткой втюхать ему “орден Дудаева”. Бессонов прошел всю первую Чеченскую Кампанию, и с именем Дудаева у него были связаны не очень хорошие и приятные воспоминания.

В ходе следственных мероприятий было установлено, что орден Суворова, который Алиев выдавал за орден Дудаева, — подлинный и принадлежал его отцу, ныне покойному. Мать Рустама не стала подавать на него заявления о краже, и потому Алиев довольно легко отделался.

Когда он вышел из тюрьмы, то уехал на родину, в Чечню, и совсем недавно, примерно полгода назад, вернулся домой.

Особых примет у Алиева практически не было, не считая небольшого шрама на щеке и татуировки с его инициалами на безымянном пальце.

Естественно, этого совершенно не хватало для опознания того обгоревшего едва ли не до костей трупа, что был найден первым среди жертв Шашлычника.

Мы могли ошибаться. Я мог ошибаться. То, что Алиева нет дома, ничего не значило. Как и то, что надпись, найденная под трупом, указывала на статью Уголовного кодекса.

Для подтверждения этой версии нам нужно было, чтобы Расима Заслужовна опознала в обгоревшем трупе своего сына, но я мог бы поклясться, что она этого не сделает. Хотя бы потому, что ни одна мать не признает так просто, что ее сын, родная кровь, мертв.

Алиев был ниточкой к Шашлычнику — тонкой, истлевшей, но все же хоть что-то. Но, начав прорабатывать Алиева, я не забыл ознакомиться с делами тех четырех, что проходили по одной статье с Авоськиным.

Самое страшное и даже паскудное во всем этом деле было то, что вся наша версия выстраивалась на том, что Выропаев, последняя жертва Шашлычника, был некогда осужден по сто тридцать первой статье. И все вот это могло быть лишь тупым совпадением, если мы неправильно расшифровали надписи, что оставлял нам преступник.

И если такое случится… То мы точно распишемся в собственном бессилии. Хотя мы, кажется, и так бессильны перед Шашлычником. Мы не знаем ничего о нем. Как он выбирает своих жертв, по какому критерию, зачем сжигает их и почему оставляет в глазницах игральные кости? Ни на один из этих вопросов ответов у нас не было.

Хотя нет, один ответ все же был. Шашлычник сжигал своих жертв для того, чтобы их сложнее было опознать. А также скрыть все свои следы. Как бы ни старались Лев Борисович с Наташей, но следов, оставленных Шашлычником, кроме сожженных трупов, не было. Им не с чем было работать. Даже в случае Выропаева, когда Шашлычника спугнул Авоськин, следов не осталось.

Обидно это было признавать, но даже если мать Алиева в обгоревшем трупе опознает своего сына, то толку от этого не будет. Вот совершенно. И походу, мы зашли в тупик. И нам ничего не остается, кроме как ждать очередного хода Шашлычника.

В таких случаях мне следствие напоминает шахматную партию, где следователь и преступник сидят на противоположных сторонах стола и каждый с напряжением ждет следующего хода своего оппонента. Одна единственная ошибка, и безупречная, казалось, комбинация нарушена. Шах и мат. Пока нам шах. И мы даже не знаем, где у нас король и кем его прикрыть.

Так уж получилось, но еще ни одной партии такого рода я не разыграл. Всегда все решала блиц-партия, а не долгая, красивая игра. Меня спасало то, что когда я делал ошибки, их мой противник не замечал. Ошибки преступников же приводили к фатальным для них обстоятельствам. То есть я их ловил. В случае с Шашлычником наконец разыгрывалась та партия, к которой я стремился всю свою службу. И пока мы ее проигрывали. Но это пока. Не знаю, знает ли Шашлычник о том, что мы делаем, но думаю, он должен хотя бы пытаться предугадать наши шаги. Его же следующий шаг нам известен и так — очередная жертва. И кости на этот раз лягут так, что это будет “пять”.

Оставалось понять логику Шашлычника. И в этом он нам сам и поможет.

— Сергей, нужно попроведовать еще четырех, — закончив с размышлениями, я обратился ко все еще сидевшему напротив меня Хронову.

— Сделаем, не вопрос. Кто такие? — пожал плечами Сергей.

— В разные годы эти товарищи осуждались по двести двадцатой статье. Так же, как и Авоськин. Кстати, не знаешь, откуда у нас их столько? — мое удивление было понятно. Двести двадцатая статья Уголовного кодекса была довольно редкой статьей, за которую осуждали преступников. А то, что таких людей было целых пятеро в нашем одном районе, — это не могло не вызвать у меня изумления.

— А разве ты не знаешь? — на мое удивление Сергей ответил своим. — У нас же тут захоронение было неподалеку, радиоактивных отходов. Их из ЗАТО вывозили.

Про ЗАТО я слышал. Да и не только слышал, но и бывал там. Когда совсем пацаном был. Сейчас этого ЗАТО, названия которого я даже и не знал, не было и в помине. Но видимо, что-то, кроме пустых многоэтажек, навевающих мысли об Припяти, там еще осталось. Не зря же столько людей из нашего района, ближайшего к периметру ЗАТО, были осуждены по столь редкой статьей Уголовного кодекса.

Про захоронение радиоактивных отходов из ЗАТО я почему-то никогда раньше не слышал. Конечно, Серега мог повторять чью-то байку, но его словам можно было верить. Хотя все же я быстро чиркнул в записную книжку о том, что нужно проверить эту информацию. Зачем — не знаю, особого смысла в этом не было. Хотя что-то во всем этом меня тревожило. Словно я подобрался к какой-то тайне, которую давно нужно было раскрыть.

— Понятно, — произнес я задумчиво. Нужно было дать задание Сергею, чтобы уже потом спокойно посидеть и подумать. — Ладно, слушай. Чернышев Алексей Петрович, тысяча девятьсот восемьдесят пятого года рождения, Семенов Василий Игнатьевич…

— Паш, ты нахрена мне их всех перечисляешь? — воскликнул Серега, перебив меня. — Ты запиши на бумажке, так же проще будет.

— Извини, Серега, туплю немного, — повинился я перед Хроновым.

— Это тебе просто нужно голову освежить, — улыбнулся Сергей. — А то сидишь целыми днями в кабинете, пыль вдыхаешь, вот организм и тормозную жидкость уже начал вырабатывать.

— Предлагаешь в паб наведаться? — спросил я.

— Можно и паб.

— Заметано. Принеси мне этих четырех, и мы уже с тобой обстоятельно побеседуем о том, что с моим организмом не так и как это лечить, — я быстро чиркнул на листочке четыре фамилии и передал листок Хронову.

— Сделаем, не сомневайся, Паш, — кивнул он мне и, козырнув, вышел из кабинета.

Не успела дверь моего кабинета закрыться за Хроновым, как в нее прошмыгнула девушка с заплаканным лицом.

— Извините, вы Паша Контуженный?

Честно признаюсь, я стушевался. Мало кто знает мое прозвище. В основном, это местные авторитеты да полицейские нашего отдела. Но услышать это прозвище от заплаканной девушки — это нонсенс. Прошло несколько секунд, прежде чем я перестал изумленно смотреть на неожиданную гостью и предложил ей:

— Прошу, присаживайтесь, — мое приглашение было излишним, так как девушка уже сидела.

— Все-таки вы Паша Контуженный или нет? — спросила она меня еще раз.

— Да, это я, — хмуро ответил я. — Но так меня мало кто называет… Обычно ко мне обращаются как к Павлу Федоровичу.

Девушка была не намного старше меня, а быть может, и младше, но все же я решил ей напомнить о субординации.

— У вас что-то случилось?

— Да. Я… Я не знаю, как это рассказать…

— Вас изнасиловали, бросил жених, вы стали свидетелем убийства или ограбления? — сухо спросил я и сам удивился сухости в своем голосе.

Ее глаза удивленно расширились, и она воскликнула:

— Нет! Нет! Как вы вообще могли такое подумать!

— Хорошо, рассказывайте, что у вас произошло. Кстати, вы написали заявление о произошедшем?

— Нет, — покачала головой девушка. — А нужно было?

— Конечно. Если вы хотите заявить о преступлении, то вы должны написать заявление и оставить его в дежурной части. Кстати, как вас пропустил дежурный?

— Кажется… Кажется, он спал…

В это я мог поверить и поверил. Все, что я мог, это грустно выдохнуть:

— Толик, — и обратиться к своей неожиданной гостье. — Хорошо, вот вам ручка и бумага, — достав требуемое, я передал их девушке. — Пишите. Что, когда и где. И в следующий раз оставляйте заявление в дежурной части. Несмотря на то, что дежурного нет на месте, он спит или случился зомби-апокалипсис.

— А почему зомби? — спросила она, улыбнувшись.

— Не знаю, — пожал я плечами. — Просто к слову пришлось.

— Ладно, — кивнула она и принялась писать.

Прошло несколько минут. Я изучал некоторые моменты из дела Шашлычника, делая изредка пометки и мысленно матеря систему. Все материалы по делу Шашлычника мы направляли в СУ СК, находящийся в столичном городке нашей провинции. У нас оставались только копии. Да, это неправильно. Но по-другому мы не умеем. Шашлычник в нашем районе работает. И этого гада мы должны отловить сами. Ведь если по существу, следователь из СУ СК должен был здесь появиться уже после первого убийства, совершенного Шашлычником. Но он хуй забил на наш городок и серийного убийцу.

Девушка, на которую я порой искоса бросал взгляд, бумагомарательством не торопилась заниматься. Ей, как видно, больше интересен был я, чем что-то, что произошло у нее самой.

— Как мне кажется, вы не собираетесь писать заявление, — произнес я, откладывая бумаги. Копии по делу Шашлычника делались на допотопном ксероксе, и уже спустя пару минут у любого, кто пытался прочитать эти копии, начинали болеть голова и глаза.

— Простите, а можно без заявления? — неожиданно спросила девушка. Хотя, если честно, это не было неожиданностью для меня. Чего-то такого я и ждал. Неспроста эта девушка все-таки не оставила своё заявление в дежурной части, а направилась сразу ко мне. Не к начальнику, куда обычно рвутся ”непонятные” заявители, а ко мне.

— Девушка, то, что вы у меня в кабинете пишите заявление — это уже нарушение, — вздохнул я. — А если вообще без заявления, то это будет неофициальное расследование, и мы не сможем дать ход уголовному делу, если такое все же имеется. Мы так не работаем. Вы должны это понимать. Все-таки вы обратились в полицию, а не в какой-то ширпотреб.

— Вы не понимаете… Я боюсь… — хоть я проработал в полиции не так уж много, но и такое я уже слышал, поэтому отреагировал мгновенно:

— Успокойтесь, вам нечего бояться. Я вам обещаю. Вы просто напишите заявление. И все.

— Он все равно узнает… Он смеется над вами...

— Кто? — спросил я.

— Он… Шашлычник!

Я удивленно уставился на девушку. Но не успел придумать, что мне сказать ей в ответ, как дверь моего кабинета распахнулась и на пороге возник Саня:

— Паша... Только что звонили из Следственного Управления. К нам направили следователя для работы по Шашлычнику… Твою ж ма…

— Ну наконец-то! Хоть теперь у нас не будут связаны руки и мы сможем работать нормально! — воскликнул я и только потом обратил внимание на последнюю фразу Сани и его выражение лица.

Он неотрывно смотрел на девушку. Сначала на его лице было удивление, а потом узнавание. Кажется, он знал эту девушку. Что, в принципе, не удивительно, район у нас не такой уж и большой, все друг друга знают… Только вот почему Саня застыл? А девушка как-то жалобно ему улыбается, словно безмолвно прося его о чем-то…

Первой сдалась девушка.

— Что в тебе плохо, Саня, ты иногда так можешь испортить хорошую игру, — обратилась она к моему другу и начальнику.

— Игру? — протянул я.

— Позволь тебе представить, Паша. Ирина Кожемяко, следователь Следственного Управления… Направленная к нам для работы по делу Шашлычника.

— Вы знакомы, что ли? — задал я глупый вопрос.

— Ага, — в один голос ответили они оба. — Учились вместе. Ирина на курс старше меня, — произнес Саня.

— Вы простите мне этот розыгрыш, Павел?

— Да ладно, — махнул я рукой. — Кстати, можете меня звать Пашей. Только, пожалуйста, не Контуженным.

— Хорошо, — кивнула Ирина. — Тогда я от вас попрошу не спрашивать о том, был ли мне Никита Кожемяка дальним предком. Не был.

— Только хотел спросить, — улыбнулся я. — Еще одно. Откуда все-таки вы знаете про Контуженного?

— А об этой истории каждая собака знает. Не только у вас в городе, но и у нас. Для некоторых вы стали прообразом современного Павлика Морозова, для других — едва ли не символом хорошего полицейского.

— Ни фига себе… — протянул я. — Интересно, а кем вы считаете меня, Ирина?

— Нормальным ментом. Который слишком верит в справедливость и честь, но это дело такое… Об это многие молодые спотыкались.

— Не сказал бы, что вы так уж стары, Ирина, — улыбнулся я.

— Такого комплимента мне давно никто не делал, — Ирина от души расхохоталась. — В управлении меня все считают старой каргой, что только делает вид, что молода, а на деле — зла, коварна и такая древняя, что уже дальше некуда.

— М-да, странные у вас товарищи в Управлении…

— И не говорите.

— Ира, а почему так поздно приехала? У Шашлычника уже три трупа на счету…

— Четыре, — перебил я Саню.

— Паш, я тебе уже говорил, пока мы его не найдем, трупа нет. Все ясно?

— Угу. Только сам потом будешь локти кусать.

— Да я себе уже их все поперекусал.

— Раньше делом Шашлычника, до третьего трупа, занимался другой следователь, — вклинилась с объяснениями в нашу пикировку Ирина. — Пронин. Но он был должен приехать сюда. Ему даже командировочные выдали. Только вот он не поехал. И начальство не было об этом в курсе.

— Подожди, Иринка, это как же? Мы же все материалы по делу Шашлычника направляли вам по адресу Управления… Пронин нам прислал бумагу о перепоручении этого дела нам.

— Ты можешь ее показать? — спросила Ирина.

— Конечно, — кивнул Саня и повернулся ко мне. — Паша?

— Ищу уже, ищу, — зарывшись в бумаги, немного злобно бросил я в ответ. Несмотря на то, что я прекрасно понимал, что у Сани бумаг намного больше, все равно меня они бесили. И при каждом удобном случае я старался от них избавиться. А их все равно не становилось меньше.

— Вот, можешь ознакомиться, — наконец я нашел требуемую бумагу и передал ее Ирине.

— Ага, уже читала такое, — едва взглянув, сказала Ирина. Я, честно говоря, немного оскорбился — зря я, что ли, искал это поручение от Пронина несколько минут.

— Пронин — гений халявы, — продолжила свой рассказ Ирина. — Он преспокойно сидел дома. И не собирался ехать к вам.

— Подожди, но как же документация…

— Вся документация у нас дублируется через СЭД. И он как-то умудрился дать доступ к ней на свой домашний компьютер.

СЭД — система электронного документооборота — имелась и у нас. Но ей практически никто из наших не пользовался. Двойная работа. Написать документ, получить подпись, отсканировать его, заполнить форму и наконец отправить на ознакомление начальству, которое его повторно, но уже электронно, подпишет и передаст вам в работу. Бюрократическая машина с введением в нее компьютеризации — смысла мало, толку ноль. Прогрессом тут и не пахло. Всерьез у нас этой системой пользовались только особисты и канцелярия.

— То есть он все-таки был посвящен в ход расследования?

— Да, но всю работу делали вы.

— Ты уж извини, Ирина, но и в твоем присутствии всю работу будем делать мы.

— Я это прекрасно понимаю. Я просто пытаюсь объяснить, почему меня направили к вам. Наши программисты спалили Пронина несколько дней назад, и его, естественно, вызвали на ковер. Тут все и вскрылось. Пронин отстранен от работы, сейчас уже по нему идет работа. Как минимум он обвиняется в нескольких служебных преступлениях. А меня начальство спешно отправило к вам. Надеясь, что я смогу разгрести эти авгиевы конюшни в одиночку.

— Ну, одна ты точно не будешь. У нас по Шашлычнику едва ли не все отделение работает. Но в основном по нему занят Паша.

— Поэтому я в первую очередь к нему и явилась. Ну что, Контуженный, будем работать вместе?

— Я же просил меня так не называть… Конечно, будем. Куда я денусь?

— Мне твоя помощь, как и помощь всего отделения, будет очень нужна. Я же тут никого не знаю. Ни бандитов местных, ни своих…

— Это не проблема. Познакомим. Ты материалы по делу Шашлычника читала?

— Так, ознакомилась вскользь, пока сюда ехала, — пожала плечами Ирина. — Думаю, вы мне лучше расскажите, как обстоят дела.

— Дела, Ирина, обстоят хреново, — заявил Саня после пары секунд обдумывания. — Сейчас, наверное, в Главном управлении за голову хватаются… При Федотыче такого точно не было. А сейчас… Я сам не понимаю, что творится. Серия грабежей Некрасова, девочка-волколак и, наконец, Шашлычник. И все, блин, одновременно.

— Как-как? Волколак? — удивленно переспросила Ирина.

— Да. Но там уже все, — ответил я. Не знаю, зачем Саня упомянул о Ноговицыной, а тем более про Некрасова. — Подозреваемая в убийстве, Александра Ноговицына, была убита при попытке нападения на сотрудника полиции, — продолжил говорить я. — Все материалы дела на данный момент находятся у меня, я их готовлю для передачи в Следственное Управление.

— О Ноговицыной я уже докладывал начальнику СУ СК по телефону, — произнес Саня. — Случай вообще безумный, стажер, что убил Ноговицыну, временно отстранен от практики.

— От практики? — еще больше удивилась Ирина. — У вас, что, практиканты из Академии в рабочих операциях участвуют? Саня, ты совсем охренел?

— Он хотел сказать, что наш практикант, Дима Орлов, присутствовал при попытке задержания Александры Ноговицыной, — я попытался прикрыть своего начальника. — Никто из нас не предполагал такого исхода. Считалось, что мы просто осмотрим место преступления, составим протокол, и все. В Ноговицыну стрелял я. Она напала на нас с Орловым, когда мы возвращались из магазина — хотели ужин по-быстрому сварганить, до вечера провозились с бумагами — мне ничего не оставалось, как использовать табельное по назначению.

— Паш, спасибо тебе за эту хорошо отрепетированную речь, но неужели ты думал, что я в нее поверю? Не рассказывай мне сказки, если хочешь, чтобы мы сработались. Мне не важно, как вы задействуете практикантов, хотя это нарушение и очень серьезное. Но, в принципе, вы правы. Пускай лучше он сейчас нюхнет пороху и поймет, чему решил посвятить жизнь, чем из него вырастет Пронин. А что за серия грабежей?

— Слушай, Ир, у вас там в Управлении вообще никто ничего не знает? — удивился Саня.

— Ну почему же… Слухи ходят. Но я все-таки обычный следователь, а не начальник Управления, всего я не знаю. Может, и слышала что-то краем уха, но и своих забот хватает.

— Был совершен ряд ограблений с использованием пиротехники как отвлекающего маневра, — не помню, откуда я так умно научился говорить или, точнее, выделываться, но раз сказал, значит, так оно и было. — В том числе немного пострадала наша дежурная часть. Но я считаю…

— Но Паша считает, — перебил меня Саня, — что дежурку взорвал ни кто иной, как Шашлычник, зачем-то выводя нас на Некрасова.

— Чтобы поймать Некрасова, нам пришлось ловить его на живца. Несколько оперов и участковых, переодевшись в гражданскую, якобы неумышленно демонстрировали всему автобусу под номером “три”, — а именно по пути следования этого маршрута действовал грабитель-подрывник — пачки денег, утку, естественно. Грабитель клюнул на нашу незатейливую приманку. Им оказался Олег Некрасов, пятнадцати лет от роду. Сейчас он вместе со своей подстрекательницей в следственном изоляторе. Оба дали признательные показания, раскаиваются в содеянном. Там вообще история была бы близка к мылодраме, если бы не взрывы.

— Подстрекательница?

— Ну, соучастница, неважно. Именно она взяла на спор пацана, из-за которого он и пошел грабить таким экстравагантным способом.

— А что там был за спор? — заинтересованно спросила Ирина.

— Поцелуй или деньги, — поморщился я. — Парень выбрал деньги. Я вообще не понимаю его логики… Ведь спор произошел уже после того, как с этой Аней переспали. Кстати, ей это тоже впаяют. Чтоб жизнь медом не казалась. Если бы не одна глупость, честно говоря, я бы их обоих просто хорошенько выпорол и отпустил. Они же дети. А еще больше — идиоты.

— А что за глупость?

— Некрасов пытался повеситься. Сломал нам лампочку, — вздохнул Саня. — Пришлось срочно отправлять его в следственный изолятор и писать прокурору объяснительную.

На деле ничего мы прокурору так и не сообщили, хотя Олега и Аню в следственный изолятор все же направили, но, видимо, Саня решил, что Ирине это знать не положено.

— Интересные у вас дела творятся, — усмехнулась Ирина. — Ладно, спасибо за рассказ, но давайте перейдем к Шашлычнику. Полагаю, вы так назвали его, потому что он сжигает своих жертв?

— Да, это так. Оставляет от убитых шашлык пережаренный, который не удается даже распознать. Только в случае с Выропаевым, третьей жертвой…

— Четвертой, — перебил я Саню.

— Да пофиг, — отмахнулся от меня Саня. — Важно лишь то, что Шашлычника в тот раз спугнули и мы смогли хотя бы жертву опознать. А так у нас ничего на Шашлычника вообще не было. Кроме странных надписей под трупами и игральный костей, что оставлял на трупах.

— Паш, ты считаешь Выропаева четвертой жертвой, потому что Шашлычник выложил из дайсов цифру “четыре”? — обратилась ко мне Ирина.

— Да. Еще мне не дают покоя эти надписи. У нас тут возникла идея… Смотри, под Выропаевым мы нашли надпись “⅓=1”. А Выропаев был некогда осужден по сто тридцать первой статьей. Также пропал без вести гражданин Алиев, отбывавший срок по триста двадцать четвертой, что соответствует надписи, найденной под первой жертвой: “3-2=4”. Возможно, он и есть первая жертва Шашлычника. Пока нам не удалось это установить. По третьей надписи все намного сложней. “2+2=0”. Это двести двадцатая статья. По ней из нашего округа сидело пять человек. В том числе, что было для нас неожиданностью, и некий Пантелеймон Зурабович Авоськин. Именно он обнаружил труп Выропаева, а также смог составить словесный портрет некоего молодого человека, которого он застал над трупом с бутылкой бензина. Кстати, описание преступника совпадает с данными с видеокамер, установленных в коридоре, рядом с дежурной частью. Поэтому я и считаю, что дежурную часть нашего отделения подорвал Шашлычник, а не Некрасов. Шашлычник просто использовал его почерк…

— Кстати, об Авоськине, — спросила изучающая письменные материалы дела по Шашлычнику Ирина. — А почему после его имени стоит знак вопроса?

— Потому что мы не уверены теперь, что труп, лежащий сейчас в морге, и человек, который стал свидетелем по делу Шашлычника, действительно Авоськин Пантелеймон Зурабович. Он указал неверные данные. И хоть такой человек действительно существовал, но у нас даже нет его фотографии, чтобы сравнить.

— Кто снимал показания у Авоськина?

— Я.

— А почему не проверили документы?

— Грешен, каюсь. Сам понимаю, что нарушил процедуру. Сам теперь бьюсь головой об стену.

— Подожди, — неожиданно переключилась Ирина. — Саня, ты сказал, что нет фотографий Авоськина. Вы запросили его дело?

— Да, запрос я подал. В тот же день, когда до нас дошло, что Авоськин и не Авоськин вовсе. Но пока безрезультатно.

— Хорошо, я потороплю наших архивников. Странно, у вас же должна быть база уголовников с вашего округа.

— Такая имеется, но фотографии Авоськина там нет. Словно ее не делали или кто-то удалил. В бумажном варианте это дело хранится в архиве.

— Охренеть, вы хоть понимаете, какая кропотливая работа проделана этим Авоськиным? Он умудрился получить доступ к электронной картотеке, доступ к которой строго ограничен. Он спутал вам все карты. Вы можете предположить, что он там еще наворотил?

— На данный момент этим занимаются программисты.

— Паша, как думаешь, а не мог быть Авоськин Шашлычником? Ведь убийства пока прекратились.

— Честно говоря, я даже такого и не предполагал. Авоськин был довольно стар и вряд ли бы смог совладать с тем же Выропаевым, не говоря уж об Алиеве. При жизни оба были довольно здоровыми мужиками. Нет, Авоськин даже, как мне кажется, никак не связан с Шашлычником. Они и умер, как уверяют судмедэксперты, по естественным причинам.

— Хорошо, в принципе, я поняла то, как вы вели расследование. И никаких предъяв у меня к вам нет. Вы все делали правильно, только Шашлычник вас обыграл. Кстати, среди материалов дела я почему-то не нашла словесного портрета Шашлычника, только нечеткую фотографию.

— Его словесный портрет у меня, — я взял листок с записями со стола и передал его Ирине.

— Так, — она быстро прочитала текст, — под это описание сойдет любой житель округа. Даже мы с вами. Я — вряд ли, у меня грудь есть, но вы с Саней — легко.

— Дискриминация какая-то, — проворчал Саня.

— Уж извини, приходится вот так. Думаешь, меня радует, что у вас по сути ничего? Ага, сейчас. Я если это дело не раскрою, меня турнут как минимум в пресс-службу. Только я не для того Академию заканчивала, чтоб дурочкой-куклой вертеться перед камерой.

— Не распаляйся, Ир. Мы и сами хотим прижучить этого Шашлычника.

— Верю. Потому с этого момента мы будем работать совсем по-другому. Вашу версию я принимаю, но не мешает кое-что уточнить, — она неожиданно повернулась ко мне. — Как считаешь, Паша, мог Шашлычник быть связан как-то с Разиным или твоим отцом.

Я не сразу сообразил, кто такой этот Разин, но даже когда до меня дошло, что речь идет о Федотыче, то я еще пару минут собирался с ответом.

— Думаю, что да, — наконец произнес я. — Не случайно все-таки мой отец использовал тот же шифр в конце своей жизни, что и Шашлычник сейчас. Перед арестом он зачем-то намалевал на ведре надпись: “2+2=0”, а в камере нашли другую: “3-2=4”. Мне кажется, это какой-то шифр. Мой отец в них был тот еще мастак.

— Да, с делом Шифровщика я знакома. По всей видимости, это кто-то из Разинских ребят у вас озорует. Вы же точно не знаете, кто у него был в группировке.

— Насколько помню, их всех посадили.

— Не думаю. Всех не пересадишь. Кто-то затихарился, а о нем его подельники не сказали. А сейчас он зачем-то решил выйти в свет.

— Интересно, зачем, — протянул Саня.

— Честно говоря, не знаю, но мы постараемся узнать. Паша, проверь, пожалуйста, вот что. Были ли у Выропаева и Алиева какие-либо контакты с группировкой Разина.

— А это мысль…

— Ага, — с улыбкой кивнула Ирина. — А к тебе, Саня, вот такая просьба. Дай пинка программистам, пусть побыстрее восстановят базу и постараются выяснить, кто в ней шарился.

— С превеликим удовольствием.

Программист в полиции — дело довольно необычное. По штату он нам положен, но обычно такой человек недолго у нас задерживается. Зарплата маленькая, а обязанностей и ответственности — иной раз побольше, чем у какого-нибудь генерала. Это даже если на работу программиста смотреть хотя бы в нашем отделении. Компьютерной техники здесь довольно много, но она уже пережила динозавров и их метеорит. Посему работы у программиста всегда навалом. Нравится ли ему это или нет.

В нашем отделении все-таки программист был. Вася. Фамилии не помню, но парень он был немного странноватый, необщительный. Придет, сделает и сразу же уходит. Ни “здрасте”, ни “досвидания”. Но наши его терпели, потому что умел парень работать. Еще и энтузиастом был своей профессии. Потому что я бы, как он, не смог.

Именно Вася сейчас пытался понять, как и что произошло с базой данных, где кто-то умудрился подшаманить информацию об Авоськине. Мимо серверной, где совершалось священнодействие, иной раз страшно было проходить. Не потому, что из приоткрытой двери постоянно извергались потоки отборной ругани, от которой или смущенно краснели, или хлопали по карманам, чтобы записать впервые услышанное ими заковыристое изречение все мимо проходящие. А потому, что там стояла тишина. Мертвая, компьютерная тишина. Я даже пару раз заглянул внутрь, проверить, не умер ли там Вася на своем боевом посту.

Вася был жив, но не замечал ничего вокруг. На трех экранах его компьютеров постоянно открывались и закрывались окошки консолей, сопровождаемые тихим клацаньем клавиш клавиатуры. Судя по виду Васи, битва была в самом разгаре. И противник совершенно не уступал Васе в профессионализме. Пирожок, сердобольно оставленный кем-то из наших девочек, медленно, но верно покрывался слоем пыли.

Саня, которого Ира попросила немного добавить прыти нашему программисту, ушел от Васи ни с чем. Попытавшись поговорить с Васей, он столкнулся с непонимающим взглядом, в котором злость перемешивалась со страхом вылететь с работы из-за такой промашки. Саня не смог даже вымолвить и словечка. Просто зашел, взглянул на Васю, открыл было рот, чтобы обругать того за нерасторопность, и, махнув рукой, вышел.

— Лучше его не трогать. Пусть парень работает. Для него это личная обида, — так объяснил свою неудачу Саня Ире.

— Хорошо, — неожиданно легко согласилась с ним Ирина.

Легко это получилось только благодаря мне. Ирина просто не поняла, о чем с ней говорит Саня. За то время, пока Саня ходил поговорить с Васей, я натаскал из архива материалов по Выропаеву и Алиеву. И мы с Ириной с головой в них закопались.

Одновременно с материалами по Алиеву и Выропаеву я смог взять из архива личное дело Авоськина. Обычно архив всегда тормозит в этом вопросе. Чтобы дождаться у них по официальному запросу каких-либо материалов, нужно… Многое нужно. Их правило: “обещанного три года ждут”. Конечно, у них не затягивается это настолько долго, но все же как минимум пару-тройку дней придется подождать. Чтобы хоть как-то ускорить этих “Блицей”, требовалось едва ли не сидеть под их дверью и напоминать о себе. Но благодаря распоряжению Сани и Ирины мне выдали документы, едва я переступил порог и заявил о своих намерениях.

Только ближе к вечеру того же дня мы с Ириной нашли подтверждение тому, что и Алиев, и Выропаев некогда работали с Федотычем. Но лет пять назад между ними пробежала черная кошка. Какая именно — черт их знает. Территорию не поделили, товар или что-то совсем другое… Это было не важно. Главное — были у них контакты, были. Потому версия Ирины о мести одного из Разинских приобретала хоть какой-то смысл. Правда, какой именно — этого мы пока еще не узнали.

Личное дело Авоськина я читал сам. Интересное оно было… В целом законопослушный гражданин, Авоськин Пантелеймон Зурабович некогда работал в ЗАТО. В этом ничего удивительного, по сути, не было. Многие из нашего городка там работали когда-то. Там даже собственное отделение милиции было. Правда, руководство этого отделения сидело не в нашем городе, а в райцентре, но все же.

Интересно было то, кем Авоськин работал в ЗАТО. Инженером-проектировщиком. Не знаю, что можно проектировать в нашем ЗАТО. Он ведь только для хранения радиоактивных отходов и был создан. Так я думаю. Может быть, это не так. Документов по ЗАТО нам никто никогда, наверное, не предоставит. Да и не надо. Не в ЗАТО тут дело. Хотя и в нем тоже. Статья двести двадцатая УК РФ не просто так появилась в личном деле Авоськина. Судя по протоколам, которые, к слову, составлял лично сам Федотыч — он тогда только-только стал следователем, — Пантелеймон Зурабович вынес столько, что я крепко задумался. Зачем инженеру-проектировщику бочка радиоактивных отходов? У меня такое в голове не укладывается. Но Авоськину дали немного — всего три года и большой штраф, который он оплатил едва ли не на месте, чем заставил меня еще больше задуматься: а не было ли там двух бочек…

Выйдя из тюрьмы по УДО, Авоськин пропал из виду. А у нашего отделения началась эра раскрываемости старых дел из ЗАТО. Семь глухарей закрыли за месяц. Так что я более чем был уверен, что Авоськин сливал информацию Федотычу. Ну, стукачи-информаторы у каждого из нас есть, но по большей части они не такие деятельные. Что означало только то, что у Федотыча нашлось, куда надавить на старичка-инженера. Надеюсь, Федотыч все же не бочкой с радиоактивными отходами его давил…

— Знаешь, Паш, а ведь Алиев и Выропаев были знакомы с Авоськиным, — неожиданно отвлеклась от бумаг Ирина.

— Город маленький, немудрено.

— Это да, но вот тут вот какая фиговина вырисовывается. Ладно, Выропаев, он насильник, а Алиев-то сел за сбыт документов.

— Документы были по ЗАТО? — спросил я, уже догадываясь, о чем дальше скажет Ирина.

— Именно. И Алиев утверждал следователю, что ему поставлял документы бывший сотрудник ЗАТО.

— Подожди, подожди. А имя Авоськина в протоколах вообще есть?

— Нет, но ты знаешь, кто был следователем по делу Алиева?

— Неужели Федотыч?

— Он самый, — улыбнулась Ирина.

— Схема простая, Авоськин был засланным казачком от Федотыча. Он передал Алиеву некие документы, его взяли при перепродаже. Только зачем Алиеву были нужны эти документы?

— Для перепродажи, сам сказал. Алиев в то время держал рынок.

— Понятно, почему Федотыч решил его убрать. За время, проведенное в тюрьме, Алиев лишился каким-либо образом авторитета, но в первую очередь доходной точки — рынка. Который прибрал к рукам Федотыч. Знаешь, в свете всего этого мне кажется, Выропаев не просто так за изнасилование сел…

— И ты прав, — усмехнулась Ирина.

— Что, тоже Авоськин постарался на пару с Федотычем? — удивился я.

— А кого из них Выропаев насиловал?

— Эм-м-м. Наверное, Авоськина…

— Хах, бедный старичок. А вы жестоки, товарищ следователь Томин.

— Какой есть, — буркнул я, поняв, что сморозил очевидную глупость. — Давай, не тяни кота за яйца, рассказывай, что там у тебя за пазл сложился с Выропаевым.

— С Выропаевым у меня бы ничего не сложилось, он не в моем вкусе… Ладно, ладно, — поймав мой сердитый взгляд, подняла руки вверх Ирина. — Выропаев, как ты знаешь, был осужден по сто тридцать первой статье нашим самым гуманным судом. Но вот как обычный некогда сантехник дошел до такой жизни, что стал кидаться на девок и их насиловать?

— Все очень просто. Недотрах. Или на работе мало заебали.

— Не-е-ет.

— Слушай, если сейчас скажешь, что немцы совместно с Федотычем открыли у нас на районе подпольную порностудию, в которую пригласили Выропаева как актера, а он не вкурил и разобрал им унитаз, я поверю.

— Смелая версия, — с уважительной усмешкой покачала головой вверх-вниз Ирина. — Но тоже нет. Выропаев и сам, наверное, не знал, кого он там изнасиловал. Заявление поступило в дежурную часть вместе с медосвидетельством от некой гражданки Орловой. Врачи подтвердили, что их справка подлинная, но заметили, что справка принадлежит гражданке Соколовой. Я не знаю, как, но обеих этих гражданок нашли, и они обе подтвердили факт изнасилования. Указали одно и то же время, описали очень похоже насильника, а позже — указали на Выропаева. Не понимаю, но почему-то делу дали ход. Для меня это слишком как-то сомнительно…

— Чем же Выропаев, простой сантехник, как-то помешал Федотычу, и что у них за совместные дела были, как думаешь?

— Чем помешал? Может, гавном залил любимую уборную Федотыча… — засмеялась Ирина. — Насчет совместных дел… Выропаев, да, был обычным сантехником, но кое-что он все-таки мог. К примеру, мошенничал, выдавая найденную на свалке сантехнику за импортную. Барыш он с этого дела имел не очень большой…

— Да таким макаром каждый второй сантехник промышляет, — отмахнулся я.

— Возможно, — пожала плечами Ирина. — Дело еще вот в чем… Выропаев, как это ни странно, был старшим сантехником всего вашего округа.

— Это как? Ему что, каждый сантехник долю отстегивал?

— Именно. Не знаю, почему, но это было так. Выропаев, кстати, одного года рождения с Федотычем…

— Может, они кентами по школе были?

— А вот это скорее всего. Только что же случилось…

— Наверное, Выропаев отстегивал Федотычу и в какой-то момент ему это надоело. Дружба дружбой, а табачок врозь.

— Очень может быть. Слушай, меня вот что интригует. Сколько комбинаций на двух игральных костях?

— Двенадцать.

— А трупов — три.

— Четыре, — упрямо повторил я, а потом до меня дошло. — Стоп, ты хочешь сказать, что по нашей “земле” сейчас ходят восемь потенциальных “кровников” Федотыча”.

— Ага. А у нас фигня полная…

Наш разговор прервал вежливый стук в дверь. Я удивленно посмотрел в ее сторону — никто никогда у нас в отделении не стучался — и произнес:

— Войдите.

Дверь открылась, и через порог переступил Вася-программист.

— Есть что-то интересное? — спросил я.

— Ага, — устало улыбнулся он. — Я таки восстановил базу. Там еще восемь человек также без фотографии и дактилоскопии оказалось…

Мы переглянулись с Ириной. Восемь!

— Но я все восстановил, — продолжил говорить Вася. — И, кажется, нашел этого гада. Хотел в “К” звонить, но решил сначала вас предупредить.

— Не звони в “К”. Мы сами. Адрес говори этого гаврика, — улыбнулся я.

— Откройте, полиция! — стукнул я в очередной раз по закрытой двери. Ага. Как будто это когда-нибудь да работало. Едва наша группа вошла в подъезд, сразу со всех сторон и на всех этажах защелкали замки. Это только в фильмах, наверное, после несколько минут долбежки в дверь появляется словоохотливая соседка, выкладывающая все обо всех. Может, раньше так было, но времена нынче не те. Страх заставляет людей закрываться за стальными дверьми с десятками импортных замков даже от обычного почтальона. Чего уж говорить о полиции?

Постучавшись еще раз для приличия, я повернулся к своим.

— Что будем делать? — спросил я у Ирины.

— А чего ты меня спрашиваешь? — опешила она. — Твой же район.

— Но ты же здесь все-таки старшая, — пожал плечами я.

— Если по-простому, мы можем взломать дверь. Потом оформим это задним числом.

— Ну да, Саня подмахнет. Только как-то это не то. Мы бы еще группу ОМОНа сюда вызвали, чтобы арестовать “опасного” преступника…

— А он опасен, — вступил в разговор Вася. Кто-нибудь, даже я сам лично, спросил бы меня, на кой ляд я его взял с собой? Когда мы собирались на адрес, мне показалось удачной идеей, что наш программист покопается в компьютере этого виртуального злодея. Так себе идейка, знаю. Лучше бы он взял информацию по тем восьмерым удаленным и передал ее Сане в разработку. Это лучше, но у меня не было на тот момент конкретных идей, как это преподнести Сане. Да и явись Вася на ковер к начальству с такой информацией, он бы потом летел из отделения, пердел и радовался, что еще летит, а не погребен навеки в серверной.

— И как ты это обоснуешь? — повернулся я к Васе. — Скажешь, что он взломал базу данных нашего отделения?

— Ну да, — кивнул Вася. Ничего другого я и не ожидал от него.

— Ага. И в первую очередь ты подставишь себя, а потом и все отделение. Объяснить? Или уже дошло?

Вася не ответил. Наверняка все понял, хотя зря я на него срываюсь. Ведь ему и так влетит по первое число. Не столько за то, что ошивается со мной и Ириной, тут мы прикроем, а вот за базу — трындец Васе. Ладно, хрен с ним, с Авоськиным, но то, что Вася проморгал уничтожение данных по еще восьмерым… Саня ему не простит. Хоть Вася и не виноват особо. Тем более что он уже все восстановил.

— Ладно, что мы спорим? Вскрывать будем? — спросила Ирина.

— Если ты думаешь, что я брутально взломаю дверь пинком, то ты ошибаешься, — улыбнулся я. — Мне ногу мою жалко.

— Обойдемся без брутальности, — ответила Ирина, достав из кармана несколько шпилек. — Умеешь пользоваться?

— В теории, — пожал я плечами.

— Что за мужики пошли… — вздохнула Ирина. — Не дверь взломать, ни на шухере постоять…

Она присела у дверного замка и уже спустя пару минут открыла перед нами дверь. Я прошел первым. В квартире стояла тишина. То ли никого дома не было, то ли преступник затаился. Честно признаться, я надеялся на первое, но никак не на второе. Почему? Мы не в телевизоре и этим все сказано. Словить пару пуль или чем-нибудь тяжелым по голове в мои планы как-то не входило. Так что пусть этот хакер лучше сбежал. Нам спокойней.

Третий вариант я вообще не рассматривал. Но именно он и случился. Ирина прошла мимо меня по коридору в гостиную и...

— Блин, — раздался ее возглас. Я с Васей поспешили в гостиную. В принципе, я уже представлял, что увижу, но очень надеялся, что это не так. Но именно так оно и было.

На диване у дальней стенки мирно сидел наш доморощенный хакер. Мертвый. В его шее торчала спица. Довольно экстравагантный способ для убийства. Мало кто до такого додумается...

— Паша, взгляни, — произнесла Ирина, указав на стену. Я посмотрел туда.

Прямо над хакером была надпись на стене: “2*7=2”

— Как я понимаю, это статья 272? — спросила Ирина.

— Ага. Неправомерный доступ к охраняемой законом информации. То, чем наш хакер и занимался. Только я понять не могу… Зачем Шашлычнику такая многоходовка?

— Имеешь в виду Авоськина и уничтожение данных по еще восьмерым?

— Согласись, это странно. Я вообще не могу понять его действий. Сначала Шашлычник убивает нескольких преступников. Потом нанимает хакера, который стирает данные по еще нескольким преступникам, в том числе и Авоськина. Авоськин умирает. И восстановив базу, мы точно знаем, что это Авоськин. В чем смысл?

— Смысл есть, если нас обманули дважды, — неожиданно произнес Вася.

— Что, что? — повернулась к нему Ирина.

— Если хакер сначала заменил данные по Авоськину, а потом стер?

— А разве так можно?

— Конечно, — пожал плечами Вася. — Я восстановил только стертые данные. Но не проверял на замену.

— То есть ты хочешь сказать, что в морге сейчас лежит вовсе не Авоськин?

— Очень может быть. Мы же не знаем, как он выглядит.

— Стоп, стоп, стоп! Таймаут! Теперь я конкретно запутался, — воскликнул я, поднимая вверх руки.

— Не ты один, Паша, — усмехнулась Ирина. — Но способ проверить, тот ли Авоськин лежит в морге, все же есть.

— И какой? Родственников у него нет, соседей позовем?

— Паша. Подумай хорошенько. Авоськин был осужден. Что это значит?

— Что он у нас есть в базе?

— Нет. С ними работали твои сослуживцы. Так что кто-нибудь из них сможет опознать, этот ли Авоськин в морге или другой.

— А что это нам даст?

— Знаешь, у меня есть подозрения…

— Что Авоськин и есть Шашлычник? У меня точно такие же мысли, но он неожиданно скончался.

— Вот именно. Ладно, вспоминай, кто вел дело Авоськина?

— Сложный вопрос. Его осудили по двести двадцатой еще до того, как я поступил на службу…

— Ты читал его дело. Так что вспоминай!

Я крепко задумался. Семь лет назад в нашем отделении работало три следователя: Федотыч, Виктор Степанов и Антон Щукин. Степанов тогда не мог заниматься Авоськиным — не дорос еще до таких дел, — но и Щукин не смог бы сейчас опознать Авоськина, потому как сам лично был мертвым уже три года. А Федотыч… Третий уже год отбывал. Посему выходило, что ниточка с Авоськиным опять оборвалась.

— Некому его опознавать. Щукин мертв. Федотыч в тюрьме и хрена лысого я поверю, что он нам поможет. А Степанов вряд ли что вспомнит, — произнес я.

— Степанов, Степанов… Витька, что ли?

— Ну да, он же теперь у вас работает. У тебя связь с ним есть?

— Позвонить могу. Могу ему и фотку скинуть, вдруг вспомнит, — произнесла Ирина, доставая смартфон из кармана.

— Делай, а мы пока с Васей осмотримся, — кивнул я.

Вася удивленно уставился на меня. Видимо, он не понимал, чем он мне может помочь. В целом, я тоже этого не понимал, но не будет же человек без толку стену подпирать, пока другие работают. Тем более что дело для Васи я найду.

— Вася, а не глянешь комп этого хакера? Только аккуратно, — попросил я его.

Глаза у Васи загорелись, руки затряслись, и он медленно пошел в сторону компьютера, что стоял тут же, в гостиной. По пути Вася все больше и больше походил на какого-то хищника, крадущегося к добыче. Я даже пару раз тряхнул головой, чтобы выбросить этот образ из головы.

— Эй, Вася, ты не увлекайся, я не собираюсь потом тебя от компа ломиком отдирать, — усмехнулся я.

— Хорошо, — нервно кивнул Вася, а его пальцы уже заплясали по клавиатуре, выбивая странный ритм.

Поглядев пару секунд на то, как наш программист работает, я повернулся к убитому хакеру. Ирина к тому времени закончила общение по телефону и обратилась ко мне:

— Паш, можешь достать фото Авоськина? Я его Степанову перешлю, он согласился глянуть.

—Хорошо, — кивнул я и, достав телефон из кармана, набрал Наташку: — Привет, Наташа. Сделай доброе дело, а?

— Что случилось? Ужин готовим вместе…

— Я не про это. Мне фото Авоськина нужно. Из морга. Ты же фоткала?

— Ага. И я храню фотки мертвых мужиков у себя на телефоне. Это так возбуждает!

— Перестань пошлить, Наташа! Дело важное.

— Только не говори, что Авоськин ожил и это он — Шашлычник?

— Именно так дело и обстоит. Мы нашли хакера, что испортил базу у нас. Он мертв.

— Адрес говори. Я выезжаю. И скину я тебе фото, не переживай, — мгновенно отреагировала Наташа.

Я продиктовал адрес и, отключив телефон, вновь принялся за осмотр, стараясь ничего не трогать — Наташа мне бы это не простила. Больше всего меня заинтересовала спица. Такой точный удар в шею… Вряд ли бы старичок Авоськин смог бы такой нанести. Хотя и Алиев, и Выропаев тоже были люди немаленькие, а он как-то смог их убить… Если это все-таки Авоськин. Я даже не уверен, что хакера завалил Шашлычник. Единственное, что связывало все эти дела — надпись с неправильным примером. Скажу прямо — это мало что значит. Интернет, телевидение, СМИ, они уже раструбили все подробности дела Шашлычника. А значит наверняка уже появились подражатели. И надпись на стене с неправильным примером — один из самых простых способов этого подражания. Не думаю, что кто-нибудь в здравом уме начнет поджигать людей. Идиотов хватает, конечно, но все же я еще верю в людей.

Надпись, кстати, была сделана краской. Скорее всего, из баллончика. Я заметил характерные брызги. Когда рисуешь кистью или рукой, там они совершенно другие.

Еще я нашел сигаретный пепел у ног хакера. А он, как мне кажется, не курил. По крайней мере я не видел нигде пепельницы, спичек или других атрибутов курящего человека. Возможно, это оставил преступник…

Дальнейший осмотр много не дал. Я на глазок определил возраст хакера: лет двадцать-двадцать пять, потом сверил его с найденным паспортом, и оказалось, что я практически угадал. Убитым хакером был Вячеслав Сторожин, двадцати трех лет от роду. Он нигде официально не работал, но эту квартиру снимал. Что значило — деньги у него все же имелись. Хотя при взгляде на него в это с трудом верилось. И дело тут не в спице, на которую постоянно натыкался мой взгляд, а в его одежде и виде. От него слабо несло потом, свитер, наверное, с неделю не стирали, а джинсы на коленях были затерты до дыр...

От созерцания хакера меня прервал стук в дверь. Наташа уже пришла.

— Итак, что у нас есть? — произнес Шиповалов, устало обводя взглядом всех присутствующих.

Ответом ему была тишина. Никто не хотел начинать. Не потому, что никому из нас нечего было сказать, а потому, что никто из нас не был уверен в своих рассуждениях.

Саня понял наше смятение по-своему и, улыбнувшись, произнес:

— То, что у нас ни хрена нет, я без вас прекрасно знаю. Меня другое интересует. Что вы об этом думаете. Не стесняйтесь. Высказывайтесь. Пока я не высказался о вашей полной некомпетентности и не разогнал вас всех к чертям.

Первым все-таки решился я:

— У Шашлычника уже четыре трупа. Сегодня был найден последний из них. Программист, Вячеслав Сторожин, двадцати трех лет, ранее не привлекался. Именно он, судя по всему, повредил нашу базу данных, уничтожив карточки некоторых преступников.

Саня медленно повернулся к Васе, тот отреагировал мгновенно, несмотря даже на то, что вздрогнул от пронизывающего взгляда Шиповалова:

— База восстановлена, карточки всех восьмерых я распечатал и передал Томину, — на самом деле этого не было, но я все же согласно кивнул. — По остаточным следам мне удалось установить адрес преступника, — продолжил говорить Вася. — Я передал эту информацию Паше, он вместе с Ириной выдвинулся туда…

— Но было слишком поздно. Шашлычник на этот раз действовал не по своей собственной схеме…

— Сторожин был убит ударом спицы в шею. Спица пробила сонную артерию, — вступила в разговор Наташа. — Над телом была найдена надпись на стене. “2*7=2”. Других улик, хотя бы косвенно подтверждающих участие Шашлычника в этом убийстве, нет. Но наши следователи считают иначе.

— Почему же ты другого мнения?

— Не другого, а не вижу тому доказательств. Но не исключаю, что это все же Шашлычник. Остается вопрос: на кой хер ему это все?

— Вам не кажется, что что-то подобное уже было? — спросил я.

— Это когда? — удивленно взглянула на меня Ирина.

— Да в деле с моим отцом, к примеру. Он мне отправлял шифры и наказывал тех, кто был виновен в каких-то преступлениях. Очень похоже на Шашлычника. Конечно, он действует намного жестче, — намекнул я на “прожарку”, — но все же что-то похожее между этими делами есть…

— Федотыч там есть, — зло произнес Саня. — И Алиев, и Выропаев, и, наконец, Авоськин — подельники Федотыча. Как и твой отец.

— Кстати, по Авоськину! — воскликнул я. — Раз ты о нем напомнил, у нас с Ириной появилась одна версия… Что, если фото Авоськина из карточки в базе данных не просто стерли, но сначала подменили, а потом только стерли?

— Зачем? И вообще это возможно?

— Возможно, — кивнул Вася. — Замену логи базы не регистрируют.

— А вот это хуево… То есть у нас нет опять никаких доказательств, что в морге точно Авоськин?

— Хуже, мы уже точно знаем, что это не Авоськин, — взглянув в свой телефон, произнесла Ирина. — Витя Степанов только что отправил. Это не Авоськин…

— А Степанов тут каким боком?

— Когда Авоськина взяли по двести двадцатой, он работал здесь младшим следователем, пару раз он проводил его допрос по поручительству Федотыча.

— Федотыч вел дело Авоськина, — хоть и все это уже знали, но я решил еще раз об этом напомнить. Лишним, как говорится, не будет. — Выропаев и Алиев тоже были связаны с Федотычем.

— Это мы прекрасно знаем, но что это нам дает?

— Сторожин уничтожил дела еще восьмерых, но Вася их восстановил. Я посмотрел их…

— Паша, не тяни кота за хвост! Говори, что не так!

— Скажу, если не будешь перебивать!

— Да кто тебя перебивает? Ты сам мямлишь!

— Саня, твою нафиг! Все эти восьмеро были связаны с Федотычем, так или иначе! Вот что интересно.

— Значит так, у нас есть двенадцать человек, четверо из которых мертвы, — произнес Саня после довольно продолжительной паузы. — Все они некогда были на крючке у “преступного гения” Федотыча…

— Тринадцать, — перебила Саню Ирина. — Сторожин не вписывается в схему. Его устранили как свидетеля. Он был опасен для Шашлычника. Если бы мы успели, то Сторожин сдал бы нам Шашлычника, это как пить дать.

— Тогда уж четырнадцать, — произнесла Наташа. — Авоськин тоже плохо вписывается. Если, конечно, не предположить, что он и есть Шашлычник. Но в это мало верится…

— Если он Шашлычник, то он прекрасно запутал нас своей смертью…

— Он не мертв, в морге лежит труп безвестного нам старика. Поэтому отыскать настоящего Авоськина нам нужно обязательно.

— Слушайте, а давайте допросим Федотыча? Что мы ходим вокруг да около?

— Думаешь, он что-нибудь скажет?

— Это в его интересах.

— С какого перепугу? Шашлычник вряд ли является поклонником Федотыча.

— Почему ты так решила?

— С того, что Шашлычник убивает тех, кто когда-то проштрафился перед Федотычем.

— Не вижу логики. Наоборот, Федотыч может быть заказчиком. Он обрывает все нити, чтобы меньше было его в чем обвинить. Блять, а это что такое?

Наш все больше и больше разгорающийся спор неожиданно прервал вежливый стук в дверь, который заставил нас вздрогнуть, а Саню еще и выматериться.

— Войдите! — воскликнул он.

Дверь открылась, и на пороге кабинета появилась девушка, смутно мне знакомая. Где-то я уже ее видел, но где именно — не помнил. Саня же при виде ее мягко улыбнулся и произнес, обращаясь ко всем присутствующим:

— А, Лена! Заходите, присаживайтесь! Товарищи, знакомьтесь, это Лена Сагдуллаева, наш новый инспектор пдн.

— Спасибо, — голос Лены был тихим и спокойным, она быстрым шагом прошла к столу и уселась рядом с Наташей. А я неожиданно вспомнил, где я ее видел. Сагдуллаева Лена училась вместе со мной в Академии, а после выпуска по распределению уехала на службу инспектором пдн в Якутию, где даже смогла немного прославиться, раскрыв какое-то серьезное дело. А теперь ее, видимо, перевели к нам. Наш последний инспектор пдн, Катя Томилина, уволилась незадолго до истории с Некрасовым.

— Лена, у тебя есть какие-нибудь вопросы? Или позволишь мне представить тебе все присутствующих?

— Вопросы есть, но давайте сначала познакомимся, — улыбнулась Лена. — Я понимаю, что я немного не вовремя, но лучше так, чем вообще никак.

— Хорошо, — кивнул Саня. — Рядом с тобой Наташа Томина, наш эксперт-криминалист…

— Привет, — улыбнулась Наташка, слегка повернувшись к Лене.

— Далее, — продолжил Саня. — Ирина Кожемяка, следователь по особо важным делам СУ СК нашей области.

Ирина кивнула Лене, решив, наверное, обойтись без слов. Ее внимание сейчас было больше завлечено ее блокнотом, чем новыми лицами.

— Вася, программист. Анастасия, следователь. И, наконец, Паша Томин, следователь…

— А я тебя помню… — вдруг произнесла Лена, обращаясь ко мне. — Ты мне списывать давал на криминалистике…

— Интересные подробности, — усмехнулась Наташа. — Никогда бы не подумала, чтобы Паша давал кому-нибудь списывать. И еще по криминалистике!

— Это намек, что я дуб дубом? — улыбнулся я.

— Нет, почему же. Просто я не думала, что ты уже тогда увлекался криминалистикой.

— Ну… Как тебе сказать. В параллельной группе училась одна девушка… И я хотел привлечь ее внимание. Так как в криминалистике она была непревзойденной.

— Удалось? — включилась в разговор Настя.

— Не так, как хотелось, но… Она теперь моя жена.

Мы все вместе засмеялись. Лена Сагдуллаева с интересом взглянула сначала на меня, потом на слегка покрасневшую Наташу, потом произнесла:

— Ту контрольную, что ты мне дал списать, я сдала на двойку, — чем вызвала еще больший смех всех присутствующих.

— Я же не сказал, что у меня сильно тогда получалось, — пожал плечами я.

— Ладно, Лена, как я понял, у тебя есть вопросы, а мы тут слегка дурью маемся… — прекратил смех Саня.

— Да, есть, но немного. Я так понимаю, что я прервала совещание по какому-то серьезному делу… Может быть, я тогда потом зайду?

— Да нет, спрашивай. Все равно у нас голяк.

— Я ознакомилась с делом Олега Некрасова и хотела бы вызвать его на допрос. Мне его показания как-то сомнительными кажутся.

— А что не так с его показаниями? — нахмурился я. Дело Некрасова для меня было хуже, чем ножом по сердцу. Неправильное какое-то… Не так было нужно с ним поступить. Совсем не так. Хотя черт его знает, что в этой истории было неправильно, а что нет.

— Как я понимаю, ты вел дело? — посмотрела на меня Лена.

— Да, я.

— Очень хорошо. Можешь мне пояснить некоторые вопросы?

— Конечно. Ты говори, я поясню.

— В протоколе допроса Некрасова говорится, зачем и почему он совершал эти преступления. Я правильно поняла, что катализатором послужил спор с девушкой?

— Все верно. В это с трудом верится, но Анна, его девушка, с которой у него уже были интимные отношения, поспорила с ним. Суть спора была в том, что Некрасов или поцелует ее, или принесет сто тысяч рублей. Целовать Некрасов не стал и не воспринял спор как шутку…

— Я знаю, что было дальше, спасибо. Из показаний Анны то, что ты, Павел, сказал, подтверждается. Только мне непонятно одно. Анна пишет, что не думала, что Некрасов будет воровать деньги. Она восприняла спор как шутку. Но когда Некрасов все же принес деньги, от них не отказалась.

— Да кто же откажется, — проворчала Наташа.

— Понимаешь, Лена, — произнес я, почесывая затылок, — в этом деле не все так просто. Некрасов — идиот, у которого бушуют гормоны. Я вообще не понимаю, почему он просто ее не поцеловал. Я Некрасова немного знаю, конечно. Он тихий, стеснительный парень. Но чтоб такое вытворить… У меня в голове не укладывается.

— Не у тебя одного, — с грустью усмехнулся Саня.

На миг в кабинете повисла тишина. Каждый из нас наверняка думал о судьбе в общем-то хорошего мальчика Некрасова. Вновь. И каждый из нас в этот миг признавал, что он должен сидеть в тюрьме за содеянное, но в то же время не хотел этого.

— Лена, думаю, тебе нужно поговорить с самим Некрасовым. Мне сложно понять его мотивы. Это же полная глупость, а не мотивы!

— Мне так кажется, но вы жалеете этого паренька, — обвела нас взглядом Лена.

— Врать не будем, жалеем. А ты нет? — спросил Саня.

— Я не скажу определенно. Я пока еще не разобралась…

— Да в чем тут разбираться? — спросила Ирина. — Дело закрыто и передано по инстанции. Некрасов ждет суда.

— Простите, Ирина, но я не привыкла судить людей лишь по бумажкам. Возможно, вы правы, но все же мне хотелось бы самой разобраться в этой истории.

— Ладно, ладно, дело ваше, — усмехнулась Ирина и повернулась к Сане: — Продолжим?

— Зачем? У нас ничего нет, — развел руками Саня. — Ищите Авоськина. Он ключ. Я усилю патрули. Быть может, нам удастся предотвратить дальнейшие убийства. Наружку ко всем оставшимся восьмерым в списке мы не сможем поставить. Но поглядывать за ними будем. Ничего другого я предложить не могу. Просто не в силах. Все свободны. Вы, Лена, если у вас есть вопросы, можете остаться.

— Вопросы еще есть, но я думаю, что мне проще будет все выяснить у Павла. Именно он занимался этими делами.

— Я понимаю, что у тебя есть вопросы, но давай мы с этим разберемся чуть позже, хорошо? Голова болит, сил уже нет, — обратился я к Лене, едва мы всей дружной компанией покинули кабинет начальника.

Та в ответ лишь пожала плечами:

— В принципе, как хочешь, там вопросы не особо срочные и могут подождать.

— Спасибо огромное, — выдохнул я, улыбнувшись. Но потом все-таки заинтересовавшись, спросил: — А о чем у тебя были вопросы?

— Про банду детишек из Вихров. Судя по записям Томилиной, ты единолично раскрутил это дело, но большинству из них дали слишком малые сроки…

— Пойдем, подруга, я все тебе объясню, — произнесла Настя, усмехнувшись и отводя в сторону Лену.

Та немного удивленно взглянула на нее, но, видимо, Настино обаяние и в этот раз сработало — Лена безропотно пошла за ней, слушая все, о чем та рассказывает. Я, напротив, вслушиваться не стал — у меня действительно разболелась голова. Сейчас мне больше всего хотелось просто поваляться на кровати и ни о чем не думать.

Как правило, мечтать о таком бывает вредно и даже небезопасно. Так оно было и на этот раз. Едва я дошел до своего кабинета, как в него ворвался Хронов. Я замер у стола и удивленно на него уставился:

— Что случилось? Где пожар?

— Пятого нашли.

— Какого пятого? — не понял я.

— Пятую жертву Шашлычника.

— Да блин! — в сердцах воскликнул я. — Наташу предупреди и вызывай борт. Где нашли?

— На Матроскина.

— Надеюсь, не в заброшенном доме?

— Ага, в нем самом. А как ты догадался?

Я отмахнулся, не пытаясь ответить. Что я мог рассказать о доме, в котором из года в год происходили преступления? Сначала мой отец, потом Вихры, теперь Шашлычник… Если и было что-то незыблемое, так это то, что дом по улице Матроскина очень был любим преступниками всех мастей.

Хронов пару секунд подождал ответа, но поняв, что он его не дождется, умчался прочь — скорее всего, к Наташе. Слегка поморщившись его прыти, я взял трубку телефона и набрал Саню.

— Шиповалов, слушаю, — у Сани есть определитель номера, он всегда в курсе, кто ему звонит, но порой любит поважничать.

— Это Томин. Обнаружен пятый труп. Выезжаю на место, — иногда я вспоминаю про субординацию. Хотя в нашем отделении это вещь малонужная.

— Кто с тобой?

— Хронов и Наташа.

— Хорошо. Я сейчас позвоню в дежурку, чтобы поскорее дали машину.

Положив трубку, я с грустью вздыхаю и выхожу из кабинета. Вновь труп, вновь работа. И вряд ли сегодня я доберусь до дома. А так хотелось. Посидеть на диване у телека, поболеть за футбол, биатлон, послушать новости и, конечно же, прижать к себе покрепче Наташку. Но нет. Такая работа...

Возле дежурки встречаюсь со всеми — то есть с Хроновым и Наташей. Сергей рвет и мечет — жаждет крови, но в этот раз не Шашлычника, а нашего Толика. Тот умудрился отдать последний “бобик”, несмотря на прямой приказ начальства, Сагдуллаевой Лене. То, что приказ был от Шиповалова уже спустя несколько минут как Лена куда-то спешно уехала, Хронова не интересует. Он призывает гром и молнии на голову нашего дежурного, которого это не колышит нисколько. Лишь бы поспать, а недовольство Хронова отвлекает от этого блаженного действа.

Чтобы прекратить театр — а Хронов откровенно рисуется перед Наташей, — я прокашлялся и произнес:

— Вообще-то Дом Бафомета буквально за углом. Зачем нам борт? Прогуляемся.

Наташа пожимает плечами — в ее глазах та же вселенская тоска по дому, что и у меня. А Хронов внезапно утихает, как-то съеживается и тихо соглашается со мной:

— Ну да. Пойдемте, что ли.

Домом Бафомета недостроенная дача на улице Матроскина стала с легкой руки ее хозяев и жителей нашего города. Увидев надпись, которую нам когда-то оставил Шифровщик, хозяева не стали ее стирать, а сделали едва ли не достопримечательностью своего дома.

Только в одном они просчитались. Они не достроили дачу, а также не попытались оградить ее хоть как-то от проникновения. И туда повадились все, кому не лень. А шифр на стене скрылся под сотнями другими надписями. В Доме Бафомета отметились даже Вихры — кстати, именно благодаря их безалаберности и нескольким сделанным граффити на стене я и узнал несколько их имен.

Мы вышли из отделения — Хронов перед тем, как уходить, не преминул еще пару раз постращать Толика великими карами — и спокойным шагом направились к улице Матроскина, в дом Бафомета, где нас ждал очередной труп Шашлычника.

Последнее, конечно, еще бабушка надвое сказала, о чем я решил уточнить у Хронова.

— Кстати, Сергей, а с чего ты решил, что этот труп — дело рук Шашлычника?

— Его парни из наряда обнаружили. Фотку прислали мне, они твоего номера не знают, а Шиповалова не решились беспокоить.

— Можно взглянуть? — заинтересовалась Наташа.

— Вам, Наталья, все, что угодно! — разулыбался Сергей и, разблокировав свой телефон, передал его Наташе. Та мгновенно уткнулась в него. Я, любопытства ради, тоже сунул туда свой нос. А когда увидел, что Наташа с интересом разглядывает, от удивления поперхнулся:

— Это как понимать, Серега? — с трудом вспомнив родную речь, прошипел я, поворачиваясь к Хронову.

— А что такое? — изумленно развел руками тот.

— Я тебе сейчас рожу начищу за “такое”! Вот от тебя я такого вообще не ожидал!

— Да ладно тебе, — успокаивающе тронула меня за плечо Наташа. В отличие от меня, она улыбалась. А чего ей не радоваться? Это же не ее мужа фотографии в бикини в смартфоне Хронова…

— У мальчика гормоны, а ты распыляешься попусту, — продолжила говорить Наташа, но меня это мало успокоило, только еще больше взбодрило:

— Я ему сейчас покажу гормоны…

До Хронова только сейчас, наверное, дошло, что не так с его телефоном и что мы там с Наташей увидели “не такого”. Он покраснел, побледнел, а потом стремительным движением вырвал телефон из рук Наташи и отпрыгнул от меня. Без смеха на него нельзя было смотреть, да и злиться на него было как-то смешно в такой ситуации. Я вздохнул и попробовал об этом думать в другом ключе: ну любуется моей женой, но ведь жена она-то моя, так что пусть завидует и любуется, фиг с ним.

— Мне, конечно, приятно, но все же я замужняя как бы… — как оказалось, Наташа думала в том же ключе. — Сережа, ты лучше присмотрись к Лене Сагдуллаевой, чем мечтать о неземном, ладно? И покажи уже фото, что наряд сделал…

— Вот, — после недолгого ковыряния в галерее, Сергей вновь передал нам телефон.

— А чего тут фото только стены? — разочарованно протянула Наташа, посмотрев фотографию. — Где труп?

— Я вас пугать не захотел. Сами все увидите. А Сагдуллаева это кто?

— Это наш новый инспектор пдн. Вместо Томилиной. Хорошая девчонка. Она у нас “бобик”, если помнишь, увела. А чем ты нас там пугать не хотел?

— Сказал же, сами увидите. Не при людях же.

Я огляделся по сторонам и пожал плечами. Кроме нас троих, да двух ппсников неподалеку, никого на улице Матроскина не было. Но я не стал разбираться в тайнах мадридского двора и быстрым шагом подошел к двум нашим сослуживцам, что ждали у Дома Бафомета.

— Здорово, парни. Вы труп обнаружили?

— Ага, — едва ли не синхронно кивнули оба мне в ответ. — Простите, Наталья, но вам туда нельзя, — продолжил говорить один из них.

— Это с какой еще стати? — удивилась Наташа.

— Там плохо. А вам еще детей рожать, — от этой фразы не знаю, кто из нас поперхнулся больше, я или Наташа.

— Охренеть, — покачала головой Наташа. — Спасибо за беспокойство, ребята, но я, пожалуй, все-таки зайду. Что, я трупа никогда не видела?

Улыбнувшись напоследок ппсником, которые в ответ только что-то недовольно пробурчали, Наташа прошла к дому. Я двинулся следом за ней, бросив немного удивленный взгляд на парней. Какие-то они бледные…

Хронов остался с парнями из ППС. А мы с Наташей смело поднялись по крыльцу и вошли в дом…

Когда мы прошли в знакомую комнату, я понял, почему ппсники так не хотели, чтобы Наташа сюда заходила, но было уже поздно…

Желчь рванулась вверх по горлу, и я, согнувшись в три погибели, выпростал содержимое своего желудка на чьи-то кроваво-сизые кишки.

Когда мы с Наташей, бледные и едва шевеля ногами, появились на крыльце Дома Бафомета, Хронов все еще болтал с ППСниками. Те уже выглядели не так бледно, как несколько минут назад, когда мы вошли в дом, и слабо улыбались рассказу Хронова.

— Что с вами? — наконец обратил внимание на наш вид Хронов. Я лишь отмахнулся, боясь открывать рот: вдруг вновь из меня польется желчь. Ее и так уже было достаточно сегодня.

— Спасибо за предупреждение, — сказала Наташа ппсникам слабым голосом. — Жаль, что я не послушалась.

— Понимаем, Наталья Львовна, — мягко улыбнулся один из них. — Я вот тоже Андрюху не послушался.

— Вода есть? — спросил я у того из ппсников, кого назвали Андреем. — Надо выпить и возвращаться.

— Куда? — спросила меня Наташа.

— В Дом Бафомета, куда же еще. Не в отделение же… — развел я руками.

— Без меня, позже, может быть, я и смогу потом к тебе присоединиться, но не сейчас, — покачала головой Наталья.

— А я тебя и не зову, — улыбнулся я. — Сам справлюсь.

Я вздохнул и решительно повернулся к крыльцу Дома Бафомета. Думаю, после такого хозяева точно снесут недостроенную дачу и постараются продать территорию. Да кто только ее купит? Слухи — это дело такое, разносятся быстро. Наверняка уже через пару дней о произошедшем будет знать весь наш город. Люди, конечно, любят дома и места, где произошло что-то значительное, но… То, что я увидел сегодня в Доме Бафомета, вряд ли можно назвать значительным. Ужасным, кошмарным, отвратительным — да, и это мало поспособствует рекламе.

Пройдя до крыльца, я оглянулся на своих товарищей. Наташа уже выглядела получше, что-то тихо объясняла Хронову, ппсники, воспользовавшись, что словоохотливый начальник оперативного отдела занят, куда-то ретировались. Я улыбнулся Наташке, глубоко вздохнул и, едва ли не бегом поднявшись по крыльцу, прошел в ту самую комнату, где ппсниками были обнаружены трупы.

Сколько их, я не смог на взгляд установить. Тот, кто это сделал, хорошо постарался. Более жуткой картины я не видел еще никогда более. Даже в особняке Львинских. Там тоже весь дом был полон крови, но трупов мы так и не нашли, хотя с той истории уже прошло полтора года.

Стараясь не дышать — к железному запаху крови добавился едкий запах желчи и непереваренной пищи, — я обратил свое внимание на стену. Как я уже говорил, шифр, написанный моим отцом, давно скрыли чьи-то надписи. Но меня он не интересовал. Теперь и шифр, и более поздние надписи перекрывал рисунок. Зарики. С общей суммой — восемь. И короткая подпись под ними: “Поиграем?”

Не хочу знать, во что нам предлагал сыграть Шашлычник, но играть мне с ним как-то не хотелось. Даже если все это совершил не Шашлычник, а кто-то другой. Просто потому что жить хотелось. Если верить цифре на зариках, нарисованных на стене, то здесь на полу лежали как минимум четыре жертвы Шашлычника. А это было очень серьезно…

Стараясь не наступать на кровь и останки, что не очень мне удавалось — кровь была буквально повсюду, — я обошел кругом комнату, стараясь углядеть хоть какие-то следы. Их не было. Или я не так смотрел. Кровь и останки просто завораживали, притягивали мой взгляд. Единственное, кроме рисунка на стене, что я смог найти — это топор. Большой, окровавленный топор. Он преспокойно лежал в ведре, стоящем в углу комнату.

Заглянув в ведро, я с трудом сглотнул, душа в себе позывы рвоты, и вышел сначала из комнаты, а потом и из Дома Бафомета.

Едва оказавшись на улице, я вздохнул настолько громко, что посмотревшая на меня Наташа вздрогнула. Я улыбнулся ей и, достав телефон из кармана, набрал Саню.

— Что там у вас? — прозвучал голос Шиповалова из динамика после нескольких гудков.

— Все хуево. Иначе и не скажешь. Как минимум четыре трупа. Расчлененка.

— Четыре?! — воскликнул во весь голос Саня, а потом едва слышно прошептал: — Ебануться…

— Хуже, Саня. Шашлычник, если это он, совсем прихренел. В Доме Бафомета все в крови. И теперь еще в блевотине...

— Да хуй с ней, со рвотой. Это фигня. Четыре, ты уверен?

— Не совсем, но тот, кто это сделал, оставил нам послание. Зарики с цифрой “8” в сумме и предложение поиграть.

— Ты еще умудрился это разглядеть?

— Конечно, зарики эти на стене нарисованы. Хочешь, не хочешь, все равно увидишь…

— Так, ладно… Я сейчас позвоню Кожемяко, пусть к вам подойдет. Все-таки это не твоя подследственность, а ее. Пусть работает.

— Я сам позвоню.

— Дело твое, звони. Наташка как?

— Сидит, отдыхает. Скоро будет рваться в бой, — улыбнулся я, не сомневаясь, что так и будет.

— Может, лучше Льва Борисовича позвать?

— С ума сошел? Я же потом домой вообще не попаду. Ладно, все, я звоню Ирине.

Я нажал кнопку отбоя и тут же набрал номер Ирины. Та ответила сразу, словно ждала моего вызова:

— Да, Паша, что у вас?

— На вечеринку тебя решил позвать. Улица Матроскина, Дом Бафомета. Ты не знаешь, где это, попроси кого-нибудь из оперативников, пусть тебя проводят.

— Шашлычник? — лаконично поинтересовалась Ирина.

— Он самый. Кажется. Кстати, ты еще не ела?

— Нет, только чай попила.

— И не ешь. Чтобы потом не жалеть.

— Все так худо?

— Сама увидишь. Мы ждем, — я прервал разговор и взглянул на Наташу. К моему удивлению, она уже настолько оклемалась, что о чем-то тихо спорила со своим отцом. Почему с отцом? Потому что ни с кем другим она бы так не изъяснялась. Видно, Саня выполнил свою угрозу и попросил Льва Борисовича помочь нам. С чем моя Наташка была в корне не согласна.

Когда она положила трубку, а точнее, нажала кнопку отбоя, я спросил у нее:

— Папа? Хочет подойти? Если что, это Саня придумал…

— Да нет. Я сама ему позвонила и попросила подойти. У меня нет сил возвращаться туда, — она махнула рукой в сторону Дома Бафомета.

Я пару раз моргнул ошеломленно и переспросил:

— Я не ослышался?

— Нет, Паша, это действительно так. Кто бы это ни сотворил, меня он выиграл, — кажется, она успела заметить надпись на стене.

Я не стал ей ничего говорить в ответ, лишь обнял и тихонько прижал к себе. Не нужно было слов. Порой они бессмысленны. Это лишь звуки. Раздражение тишины. Неверный шелест ветра. Но никак не понимание, уважение и любовь. Любовь рождается в тишине. А шум — это страсть, боль, гнев, горечь. Даже стоны в нежности, в поволоке одеял и простынь, когда два тела сливаются воедино, — это не любовь. Лишь осколки любви. Истинная она там, где двое просто любят друг друга и им даже не нужно об этом говорить. За них уже все сказала тишина.

Почему я вдруг заговорил о любви? А вы обнимали любящую вас женщину и думали о чем-либо другом в такой момент? Я — не могу. Тем более сейчас. Когда мы оба проиграли и смогли признать это. Ведь у нас есть только мы. И никого больше. Наша работа делает нас черствыми, невосприимчивыми к эмоциям других, но только не друг друга. Слишком много значит для меня Наташа. И я надеюсь, что я значу для нее не меньше.

— Привет, ребята, — неожиданно раздался рядом с нами голос Ирины. Мы с Наташей едва не подпрыгнули на месте с перепугу. Мы настолько увлеклись друг другом, что не заметили прихода Ирины.

— Да ладно, ладно, обнимайтесь, — махнула рукой, улыбнувшись, Ирина, когда мы медленно повернули головы и посмотрели на нее. Видно, было что-то в нашем взгляде такое, что даже Ирина слегка смутилась.

— Здорово, — произнес Хватов. Скорее всего, он и сопровождал Ирину от отделения до Дома Бафомета. — Вот, привел, — продолжил говорить он, пожав мне руку. — Я пойду? Работы много.

— Спасибо, Андрей, — кивнула ему Ирина.

Андрей ушел. А мы еще некоторое время молчали, не зная, как начать разговор.

— Хороший мужик, — наконец произнесла Ирина, провожая взглядом Хватова.

— Один из лучших. Как и все в нашем отделении, — усмехнулась Наташа.

— Ладно, давайте о деле. Что там? — спросила Ирина, поворачиваясь к Дому Бафомета.

— Предположительно четыре трупа. Есть предполагаемое орудие убийства. Топор. Он там, в уголку, в ведре лежит, — произнес я.

— Топор? — наверняка уже смутно догадываясь о том, что ее ждет в этом доме, если ей еще не сообщили, переспросила Ирина.

— Расчлененка. Тут кто-то хорошо позабавился. Я думаю, что это Шашлычник.

— Молодые люди, здравствуйте, — прервал нас подошедший Лев Борисович.

— Привет, пап, — улыбнулась Наташа.

— Здравствуйте, — кивнули мы с Ириной.

— Не буду спрашивать, что тут у нас, так как Наташа мне уже все рассказала. Да и я услышал последнюю часть вашего разговора. Значит, вы, Павел, предполагаете, что убийство совершенно при помощи топора, найденного вами в доме?

— Да, убийства наверняка совершенны именно им.

— И вы считаете, что это сделал Шашлычник?

— Без всякого сомнения. Только у него, наверное, хватит жестокости и наглости на такое.

— А почему вы не думаете, что это сделало не ведро? Ведь именно в нем вы нашли топор?

Своим вопросом Лев Борисович настолько разрядил обстановку, что мы все весело рассмеялись. Жутко это было, смеяться на фоне дома, где произошло жестокое убийство. Но как по-другому? Да никак. Поэтому и смеялись мы. Пытаясь представить такую несуразность — ведро-убийцу.

— А вы прекрасно смотритесь вместе, — неожиданно произнес Лев Борисович, обращаясь ко мне и Наташе. — Даже не хочется, чтобы вы прерывали объятья.

— А я их уже сфоткала. Так это было красиво, — похвасталась Ирина. И только сейчас мы с Наташей сообразили, что до сих пор не отпускаем объятья. И слегка покраснели.

— Кхм, — прокашлялась Наташа, выпутываясь из моих рук. — Пап, тебе помочь?

— Нет, моя дорогая. Я понимаю, что там жутко, но это всего лишь работа. Тебе еще предстоит этому научиться. Надеюсь, что до моей пенсии это случится.

— Какая еще пенсия, Лев Борисович? — немного недовольным тоном из-за разорванных объятий спросил я. — Вы же еще ого-го!

— И на кого ты оставишь свой отдел?

— Думаю, тут выбор невелик. Ладно, молодые люди, пора. Ирина, пойдемте.

— У меня создалось ощущение, что я старая, — смущенно пожала плечами Ирина, но все же пошла вслед за Наташиным отцом.

А я вновь обнял Наташку и поцеловал ее в макушку.

— Знаешь, ты правильно сделала, что позвала отца. Иногда признать поражение — это уже победить.

— Спасибо, Паш. Я этому у тебя научилась.

— Паш, поговорить можем? — неожиданно скромно постучав в дверь, осведомился Саня, заглянув внутрь моего кабинета.

— Ага, — кивнул я, задумчиво смотря на сейф.

— Выпить еще успеешь. Домой придешь, и там все будет, — глубокомысленно заявил Саня, отследив мой взгляд.

Я поморщился. Разговаривать совершенно не хотелось. Ничего не хотелось. Выпить — да. Но не дома, а сейчас. Заглушить тоску сорокаградусной. Потому что я проиграл. Шашлычник обошел меня. Да, это давно уже не мое расследование, но я чувствовал ответственность. Пусть эта тварь наказывала тех, кто когда-то совершал преступления, работал с Федотычем, но все же он был тоже преступником. Который оказался намного умнее меня. Да, я уже говорил, что работа полицейского — всегда командная работа. Но не в этом случае. Это исключение…

— Так! Приказываю не грустить, а поговорить с начальством, — неожиданно, но предсказуемо рявкнул Саня. — Думаешь, мне не херово из-за того, что Шашлычник творит? Думаешь, меня по головке гладят? Ты знаешь, что Иринку отстраняют? А к нам едут москвичи… Бля, тоже мне великие сыщики. У нас всего сутки максимум, чтобы сделать этого педрилу. И их. И ты, Паша, мне нужен, понятно?

Едва услышав новость про москвичей, я подобрался. Почему-то всегда и везде считалось, что они лучшие в нашем деле. Может быть, потому, что отовсюду собирали к себе именно лучших… Так, по крайней мере, говорили. А может, и правда они сразу были лучшими. И утереть нос московским сыскарям всегда было самым желанным для многим из нас, провинциальных ментов...

— Что у тебя? — спросил я у Сани, жестом приглашая его присесть. Без надобности, впрочем. Сказав свою пламенную речь, Саня уселся напротив меня и в ожидании замер. Он знал, чем меня поддеть, воззвать к действию. И это у него получилось. Пить мне уже не хотелось.

— Помнишь взрыв в дежурке?

— А чего там не помнить? Ты же Некрасова обвинил…

— Вообще-то, это был ты, но это не важно. Помнишь, что там произошло?

— Саня, ты меня пугаешь. Причем тут взрыв в дежурке? Я был в коридоре и первым отреагировал на взрыв. Ничего там серьезного не произошло.

— А записи видеонаблюдения, которые мы отсматривали?

— Ну да, некто в красной футболке принес в дежурную часть взрывчатку слабой мощности. От взрыва пострадало только наше достоинство…

— Паша, прекращай, а? Слушай, Вася еще раз просмотрел записи и кое-что обнаружил. Там был кто-то еще.

— Куча заявителей и Толик…

— Не они. Не было их там. Пусто в коридоре. А Толик за чаем пошел. Хотя с учетом того, как Шашлычник нас обходит, создается впечатление, что на него работает кто-то из нас…

— Дурость не пори, Саня. Не параной.

— Сам взгляни, короче, — Саня достал из кармана диск и протянул его мне.

— Ты хочешь сказать, что…

— Нет, я не думаю, что кто-то работает на Шашлычника из отделения. Но кадры тут довольно любопытные. Я едва не расцеловал Васю.

— Сильное заявление, — удивленно протянул я и, взяв диск, вставил его в дисковод компьютера.

Как оказалось, на диске хранилась не видеозапись с видеокамер, а фотокадры. Я открыл первый из них и вгляделся в смазанную картинку. Что там обнаружил Вася, а тем более Саня, я не понял и перешел к другой. Там уже было изображение почетче. Человек в красной футболке, в котором мы первоначально подозревали Некрасова, был в центре кадра. На третьей картинке был запечатлен сам взрыв.

Посмотрев, какую фотографию я рассматриваю, Саня тихо произнес:

— Справа, сверху.

Я перевел взгляд туда, куда указал мне Саня. Там видно было проход в коридор, ведущий к моему кабинету. А также чей-то силуэт. Тень, что появилась благодаря лишь взрыву. Потому что, судя по освещению, тень должна быть совершенно в другую сторону. Не ложиться кому-то под ноги, а ползти за спиной…

Я нажал кнопку, но следующую картинку мне дисплей не отобразил. Ее просто не было.

— Это все?

— Да, немного, но хоть что-то…

— Саня, это же бред… Там не было никого, кроме подрывника. Но это может быть чья угодно тень, но только не его.

— Да. Но обрати внимание на другое. Открой еще раз второе фото и посчитай количество человек.

Я с сомнением хмыкнул, но все же открыл второе фото.

— Один человек, — посчитать людей на кадре не было для меня проблемой. Я и так помнил, сколько людей тогда находились возле окошка в дежурную часть.

— А теней?

Я открыл третье фото и вгляделся в него. Мне хватило пары секунд разглядеть то, что увидели интересного на этой фотографии Вася и Саня:

— Две, — посчитать я посчитал, но что к чему так и не понял.

— Кто второй?

— Да откуда мне-то знать?

— И я не знаю. И никто не знает. Только вот в показаниях Толика по этому вопросу есть одна немаловажная деталь: он утверждает, что людей у дежурной части не было перед тем, как он покинул пост, чтобы налить себе чаю. Подрывник появился спустя пару минут после того как Толик ушел. Тебя там не было. Хоть Толя и пытался утверждать обратное.

— Ему все неймется?

— Не обращай на него внимания. Архипов на тебя дело не завел по этому поводу, значит, ты чист. Все, проехали… Мне кажется, у подрывника был сообщник. И он что-то сделал в отделении, воспользовавшись суматохой. Помнишь, какой бедлам был после?

— Конечно.

— Только вот кое-кто не знал, наверное, что я еще пару недель назад саморучно установил видеокамеру в коридоре, где находятся кабинеты следователей и дознавателей.

— А на кой черт тебе это сдалось?

— Да какая разница? Я ее установил, но подключить забыл. Только вот Вася это сделать сподобился. По собственной инициативе. И вывел камеру к себе в серверную, а не на регистратор в дежурку.

— Почему?

— Сегодня ты особенно как-то тупишь, Паша. Возьми-ка ты лучше водку из сейфа и тяпни стопарь. Может, мозги прояснятся…

— Это потом, — отмахнулся я. — Что там на видео? — я вспомнил, что в дежурке на видеорегистраторе уже не хватало гнезд, чтобы подключить еще одну камеру.

— Вот, — Саня достал второй диск и протянул мне.

— А чего ты это на дисках таскаешь?

— Как Вася дал, так и таскаю. Флешку легче проебать.

— Ладно, ладно, — покивал я с умным видом и, взяв диск, вставил его в дисковод, предварительно вытащив оттуда первый диск.

Когда видео загрузилось, я просмотрел короткий, в пятнадцать секунд, ролик и удивленно взглянул на Саню:

— Это что я сейчас видел?

— Вот я также офигел.

— Кому-то другому говорил?

— Нет еще. Хотел с тобой вдвоем покумекать.

— Нечестно как-то. Тут не только наша судьба решается, но всего отделения.

— В каком это смысле?

— Саня, если мы возьмем Шашлычника, а я все еще уверен, что подрывник действовал по его инициативе, то мы утрем нос московским. Иринку по головке погладят, нас тоже. Так что, зови всех. Не фиг нам таиться.

— Думаешь, это правильно?

— Конечно! — воскликнул я, протянув трубку телефона Сане.

— Ну ладно, — по лицу Сани было видно, что он хотел поделиться этой зацепкой со всеми, но боялся, что это не совсем зацепка. А мой интерес его все-таки разубедил.

— Наташа, зайди к Томину. И Настю с Ириной захвати, — проговорил Саня в трубку, едва я набрал номер экспертно-криминалистического отдела и, не дожидаясь ответа, положил трубку.

Ждать пришлось недолго. Не прошло и пяти минут, как в моем кабинете стало неожиданно тесно. Кроме Наташи, Насти и Ирины пришли также Лев Борисович, Орлов Дима, неизвестно откуда взявшийся, и Вася. Зачем пришел последний, никто так и не понял. Он несколько секунд постоял у двери и ретировался. Не знаю даже, заметили ли его остальные…

Когда все кое-как устроились у моего компьютера, я еще раз включил видео. Я ожидал гвалта, когда все присутствующие, кроме нас с Саней, его посмотрят, но неожиданно мой кабинет накрыла тишина. Слышно было только дыхание людей и шелест мыслей. Все остальное было поглощено в тишине. В чем-то это даже было хорошо. Каждому из нас нужно было подумать. Не только об увиденном на видео, но и обо всем произошедшем с того момента, когда в районе нашего отделения появился Шашлычник.

Первым, неожиданно не только для меня, но и вообще для всех, нарушил тишину не Саня, а Дима Орлов,но не успел и выговорить пары букв своей фразы, как я огорошил его вопросом:

— Дима, ты вообще откуда тут взялся?

— Наталья Львовна позвала.

Я с немым вопросом в глазах повернулся к своей супруге.

— Он вместе с нами начинал это дело. Оно и его тоже. Тем более ему принадлежит на этот раз разгадка шифра.

— Ладно, в общем, да. Что думаешь, Дима?

— Это когда произошло?

— В момент взрыва в дежурке. Мы с тобой выскочили в коридор как раз из этого кабинета.

— Тогда как же мы его не увидели?

— Сам не понимаю. Мы отреагировали практически сразу. И пары секунд не прошло. А он выскочил в коридор сразу после взрыва…

— Еще раз покажи, — попросил вдруг Лев Борисович, нахмурившись своим мыслям.

Я быстро исполнил его просьбу, дав ему возможность даже немного поруководить мной. Несколько раз он просил остановить видео или замедлить, едва не втыкаясь носом в экран и что-то пристально там высматривая.

— Что скажешь, папа? — спросила Наташа, когда Лев Борисович оторвался от просмотра и, тяжело вздохнув, откинулся на спинку стула.

— Я не специалист в этой области, но это, скорее всего, монтаж...

— Надеюсь, вы сможете нам объяснить, почему вы так считаете, Лев Борисович? — сказал Саня, прервав затянувшуюся тишину после заявления нашего эксперта-криминалиста.

— Все очень просто. Павел, вы сказали, что отреагировали на взрыв практически сразу, так? — посмотрел на меня Лев Борисович.

— Несомненно. Всего пара секунд прошло, прежде чем мы с Орловым выскочили из моего кабинета. Орлов, подтвердишь?

— Да-а-а, — с легким сомнением на лице кивнул Дима. Я нахмурился, но он сразу же исправился: — Мы с Павлом Федоровичем вышли из кабинета, когда прогремел взрыв. Несколько секунд всего…

— Значит, вы были просто обязаны столкнуться с этим объектом, — Лев Борисович указал на остановленное видео на экране компьютера. — Но этого не произошло. Вас даже нет на видеосъёмке. То есть или вы лжете, или же нам врет видео.

Мы все вместе вновь посмотрели на видео. Кроме Наташи. Она улыбалась, смотря на меня. Думаю, мало кто не верил нашим с Орловым словам. А вот нахождение моего отца в коридоре, вызывало явные подозрения.

— Но как? — неожиданно спросила Настя, озвучив всех интересующий вопрос.

— Думаю, здесь нам поможет Александр, — ответил ей Лев Борисович. — Вы точно уверены, — он повернулся к Сане, — что камера, установленная вами в этом коридоре, была включена?

— Теперь уже не совсем, — покачал головой Саня.

— Значит, вы поверили словам Василия, не так ли? О том, что видеокамера включена. А теперь прошу заметить, что большая часть нашего расследования связана с компьютерными технологиями.

— Что вы хотите этим сказать?

— Ничего особенного. Кроме разве того, что некоторые факты, предоставленные нам Василием, подтасованы. В архив преступников невозможно попасть извне. Я специально поинтересовался этим вопросом тогда, когда Василия не было на рабочем месте. Значит, взлом базы данных Сторожиным — это обманка. Далее, красная футболка. Конечно, это не факт. Но я нашел точно такую же в серверной. А на момент взрыва в дежурной только Василия не было на месте событий. Вы можете сказать, что он такой человек, но я считаю, что это вызвано тем, что он и так знал, что произошло.

— Вы хотите, чтобы мы поверили, что это Василий? — удивленно воскликнул Саня.

— Думаете, я пытаюсь отвести от себя подозрения? — улыбнулся Лев Борисович.

— Нет, — покачал головой я. — Но почему вы раньше молчали?

— Все очень просто. У меня не хватало информации. Но с этим видео все стало на свои места. Топорная работа. Я даже слегка в недоумении, почему он это сделал…

Все замолчали, обдумывая все то, что сейчас нам рассказал Лев Борисович. И чем больше мы об этом думали, тем больше складной получалась картинка. По крайней мере, для меня лично.

— Нужно задержать Василия, — стукнул по столу Саня.

— Без сомнения. Но стол зачем ломать? — вздрогнув, усмехнулся я.

В тот же момент, когда мы поднялись со своих стульев, со стороны дежурной части раздался громоподобный рык, в котором я с трудом и удивлением узнал голос Толика:

— Ты чего это удумал?!

А следом за этим возгласом, стряхнувшим пыль с потолков даже в моем кабинете, раздался выстрел.

Нужно ли говорить, что после этого мы всем скопом, едва не застряв в двери, ринулись из кабинета в сторону дежурной части? Да так и было. Не удивлюсь, что пока мы выбирались из кабинета, Дима, возможно, осуществил свою мечту идиота — полапал Настю. Я, к примеру, успел получить локтем от Сани, схватить за задницу собственную жену и стянуть туфлю у Ирины. Не знаю, как другим, но мне было малоприятно так именно выходить из собственного кабинета.

Выбравшись наконец в коридор и добежав до дежурной части, мы увидели то, что изумило нас еще больше, чем все, что произошло за последние пару минут.

Вечный дежурный Толик, спящая красавица нашего отделения, сидел верхом на Васе и пытался скрутить ему руки за спину. Рядом с ними валялся пистолет. Вот такая нам открылась картина. К чести нашей, могу сообщить, что мы не замерли в изумлении как истуканы с острова Святой Пасхи, а практически сразу кинулись на помощь Толику. Вася сопротивлялся отчаянно. И только когда на него навалился Саня, он неожиданно обмяк и дал надеть на свои руки наручники.

— Красава, Толя! — пропыхтел Саня, поднимаясь с пола. — После зайдешь ко мне, поговорим о повышении. У Толика загорелись глаза и расправились плечи. Он дернул за наручники Васю, поднимая того и спросил:

— А этого куда?

— В Пашин кабинет, — ответил ему Саня. Едва Толик гордо удалился вместе с Васей в сторону моего кабинета, Саня повернулся ко мне и остальным: — Паша, осмотри серверную. Найди все, что сможешь найти. Красную футболку, тряпку, что угодно. Наташа, помоги ему. Лев Борисович, проверьте все собранные отпечатки с мест преступлений, возможно, он все же хоть где-нибудь оставил свои следы. Из квартиры Сторожина не нужно. Он там был вместе с Ириной и Пашей. Это ничего не докажет. Настя! Попробуй поискать, что связывает Василия с фигурантами этого дела. Особенно, естественно, с потерпевшими.

— А ты что будешь делать? — спросил я, честно говоря, догадываясь, что мне ответит Саня.

— Побеседую с ним. Не нравится мне все это. Все слишком вычурно. Зачем он решил стрелять по Толику? Зачем нам подсунул это поддельное видео? Бред какой-то…

— Ты только его не прибей, хорошо? — тронула Саню за плечо Настя.

— Не обещаю, — ухмыльнулся Саня. И от этой ухмылки мне как-то разом поплохело. Даже немного стало жаль Васю. Как-то мне не верилось, что он — это Шашлычник. Судя по выражению лиц остальных, они в это тоже слабо верили.

Не став убеждать Саню, что бить или пугать подозреваемых — это плохо и неправильно для служащих порядку, я пошел в серверную. Святая святых Василия была открыта. Внутри было сумрачно, от болтающейся под потолком стоваттной лампочки на стенах возникали жуткие, искривленные тени, жаждущие добраться до меня или компьютеров, что гудели кулерами, еле-еле разгоняя затхлый воздух. Настоящая обитель какого-то маньяка, а не серверная простого районного отделения полиции.

Я быстро проверил всю комнату — она была довольно маленькой — и нашел красную футболку с характерными запахами пота и пороха под столом, в мусорной корзине. Не понимаю, почему Вася не избавился от такой явной улики…

Потом я решил проверить слова Льва Борисовича. Нет, я вполне доверяю его мнению, но кроме его слов у нас не было доказательств. Одна его догадка подтвердилась, почему бы не проверить и следующую версию?

Я сел за компьютер, который был рабочим местом для работы с базой данных преступников и, постаравшись вспомнить все, что я знаю о работе компьютерной сети и проверке наличия подключения к Интернет, начал работать. Первоначально я открыл командную строку и ввел команду “ping 8.8.8.8”. Пинг это не просто абстрактные цифры, а вполне реальные значения, которые отражают величину задержки при обмене данными между вашим компьютером и удалённым сервером. “8.8.8.8” — именно что удаленный сервер. Насколько помню, это ip-адрес гугла. Для полной уверенности я сделал еще и трассировку. С командой "ping" довольно тесно связана и ещё одна команда — "tracert". Если пинг показывает лишь время задержки передачи пакетов между вашим и удалённым ПК, то трассировка позволяет увидеть полный маршрут этих пакетов с определением узлов, на которых происходят максимальные потери и перенаправления. Думаю, не открою вам особого секрета, если скажу, что до того, как ваш запрос дойдёт до запрошенного вами адреса, он будет проходить через несколько промежуточных серверов. Так вот, команда трассирования как раз и позволяет увидеть весь путь нашего запроса.

Совершив эти действия, я убедился, что Интернету к компьютеру на данный момент не подключен. Конечно, я не мог утверждать, подключен ли он был ранее, но этим пусть специалисты занимаются. Я же сделал скриншоты своих манипуляции и сбросил их на флешку, предварительно подключенную к компьютеру.

Напоследок я убедился еще в кое-чем. Я проверил все компьютеры и точно установил, что видеокамера из коридора между моим кабинетом и дежурной частью не была подключена ни к одному из них. Конечно, здесь была масса проводов, и я не ручаюсь, что ни один из них не был коаксиальным кабелем от той самой видеокамеры. Этим, как я уже говорил, пусть спецы занимаются.

Закончив обыск, осмотр, называйте, как хотите, я вышел из серверной и направился к своему кабинету. В дежурке никого не было, там трезвонил отчаянно телефон, но я не счел нужным брать трубку. Ну их, если Толик волынит, то каким боком я должен за него отдуваться.

Уже подходя к своему кабинету, я заметил, что из него не раздается ни звука. Что было малость неестественно. Все-таки там шел допрос. А зная Саню, то допрос должен быть с пристрастием. Но этого не было. Звуконепроницаемостью хорошей дверь в мой кабинет не отличалась. То есть, если там рыгнешь, то все отделение будет знать, что ты накануне хорошо пообедал.

Я вошел в кабинет и застал очень мирную картину, что, в общем-то, не ожидал увидеть. Саня сидел напротив Васи и буравил его взглядом. Когда дверь скрипнула, оповещая о том, что я вошел в кабинет, Саня вздрогнул и обернулся.

— А, это ты? — выдохнул он, увидев меня. — Ну что там?

— Нашел красную футболку. Явный запах пороха. Он выбросил ее в мусорное ведро. Также видеокамера из коридора действительно не подключена. И к базе данных преступников невозможно подключиться через Интернет.

— Слышал? — повернулся Саня к Василию. — Теперь будешь говорить? — он повернулся ко мне и пожаловался: — Представляешь, молчит как партизан!

— Даже если я скажу, то есть ли в этом смысл? Вы же настолько тупые, что ни черта не поймете, — засмеялся вдруг Вася.

— Совсем охренел, — проворчал Саня.

— Ну нашли вы мою футболку, ну и что? Пахнет порохом? В тир ходил стрелять. Почему в мусорку выкинул? Надоела. У вас ничего на меня нет.

— Почему же… А видеокамера и база данных?

— Пф-ф. Паша, я знал, что ты глуп, но не настолько же. Я просто отключил видеокамеру, вот и все. А подключение к Интернету… Та же фигня. После приказа начальства, — он глумливо кивнул Сане, — я отключил и его. Было ли подключение на самом деле, не проверить. Уж мне в этом поверьте, я все-таки программист.

— Ну это еще бабушка надвое сказала, — задумчиво произнес я, смотря на что угодно, но только не на Васю. — Только скажите, зачем эта клоунада, Пантелеймон Зурабович?

Я с удовлетворением увидел, как Василий замешкался. Он испугался. А значит моя догадка была правильной.

— Пантелеймон Зурабович? — переспросил меня удивленно Саня.

— Ага, — кивнул я. — Перед тобой никто иной, как Авоськин Пантелеймон Зурабович. Прошу любить и не жаловаться.

— Ладно, ладно! — неожиданно воскликнул Василий. А я все-таки до конца не был уверен, что правильно разгадал. — Сука! Как же я ненавижу это имя… — продолжил говорить Василий.

— Значит, вы признаете, что вы — Авоськин Пантелеймон Зурабович, также известный как Шашлычник?

— Да, да. Кстати, спасибо за прозвище. Это было приятно.

— Да не за что, — усмехнулся я. — Ну что, чистосердечное писать будем?

— Знал бы я, что признаваться так приятно, давно бы это сделал…

Тем же вечером я сидел в одиночестве в пабе “Тихая гавань” и пил пиво. Я пытался обдумать произошедшее за последние дни, но не получалось. Получалось только напиваться. Хотя не с чего было. Василий или же Авоськин Пантелеймон Зурабович признался в убийстве десятерых практически сразу после того, как я высказал догадку о том, кем он является. Позднее Лев Борисович принес несколько отпечатков Авоськина с мест происшествий. Все было хорошо. Мы смогли распутать это дело. Но вот лично меня кое-что беспокоило. Зачем это было нужно Авоськину? Мотивов он так своих и не назвал. Саня считал его просто психом, как и большинство наших коллег. Я же думал, что он исполнитель. И с заказчиком нам еще предстоит встретиться. Но почему-то не сказал это остальным. Побоялся, что они не поверят. Слишком велика была их эйфория. Потому-то сейчас я и сидел один. Пил пиво. И думал.

— Пожалуйста, еще одну кружку этому молодому человеку, — произнес кто-то присаживаясь рядом со мной. А я замер от удивления. Потому что я прекрасно знал, чей это голос.

— Ну же, Паша, не вежливо это с тем, кто наливает тебе пиво.

Я медленно повернулся и выдохнул:

— Здравствуйте, Павел Федотович!