Как лягут кости (редакция 2019 г) (джен)

— Дела, Ирина, обстоят хреново, — заявил Саня после пары секунд обдумывания. — Сейчас, наверное, в Главном управлении за голову хватаются… При Федотыче такого точно не было. А сейчас… Я сам не понимаю, что творится. Серия грабежей Некрасова, девочка-волколак и, наконец, Шашлычник. И все, блин, одновременно.

— Как-как? Волколак? — удивленно переспросила Ирина.

— Да. Но там уже все, — ответил я. Не знаю, зачем Саня упомянул о Ноговицыной, а тем более про Некрасова. — Подозреваемая в убийстве, Александра Ноговицына, была убита при попытке нападения на сотрудника полиции, — продолжил говорить я. — Все материалы дела на данный момент находятся у меня, я их готовлю для передачи в Следственное Управление.

— О Ноговицыной я уже докладывал начальнику СУ СК по телефону, — произнес Саня. — Случай вообще безумный, стажер, что убил Ноговицыну, временно отстранен от практики.

— От практики? — еще больше удивилась Ирина. — У вас, что, практиканты из Академии в рабочих операциях участвуют? Саня, ты совсем охренел?

— Он хотел сказать, что наш практикант, Дима Орлов, присутствовал при попытке задержания Александры Ноговицыной, — я попытался прикрыть своего начальника. — Никто из нас не предполагал такого исхода. Считалось, что мы просто осмотрим место преступления, составим протокол, и все. В Ноговицыну стрелял я. Она напала на нас с Орловым, когда мы возвращались из магазина — хотели ужин по-быстрому сварганить, до вечера провозились с бумагами — мне ничего не оставалось, как использовать табельное по назначению.

— Паш, спасибо тебе за эту хорошо отрепетированную речь, но неужели ты думал, что я в нее поверю? Не рассказывай мне сказки, если хочешь, чтобы мы сработались. Мне не важно, как вы задействуете практикантов, хотя это нарушение и очень серьезное. Но, в принципе, вы правы. Пускай лучше он сейчас нюхнет пороху и поймет, чему решил посвятить жизнь, чем из него вырастет Пронин. А что за серия грабежей?

— Слушай, Ир, у вас там в Управлении вообще никто ничего не знает? — удивился Саня.

— Ну почему же… Слухи ходят. Но я все-таки обычный следователь, а не начальник Управления, всего я не знаю. Может, и слышала что-то краем уха, но и своих забот хватает.

— Был совершен ряд ограблений с использованием пиротехники как отвлекающего маневра, — не помню, откуда я так умно научился говорить или, точнее, выделываться, но раз сказал, значит, так оно и было. — В том числе немного пострадала наша дежурная часть. Но я считаю…

— Но Паша считает, — перебил меня Саня, — что дежурку взорвал ни кто иной, как Шашлычник, зачем-то выводя нас на Некрасова.

— Чтобы поймать Некрасова, нам пришлось ловить его на живца. Несколько оперов и участковых, переодевшись в гражданскую, якобы неумышленно демонстрировали всему автобусу под номером “три”, — а именно по пути следования этого маршрута действовал грабитель-подрывник — пачки денег, утку, естественно. Грабитель клюнул на нашу незатейливую приманку. Им оказался Олег Некрасов, пятнадцати лет от роду. Сейчас он вместе со своей подстрекательницей в следственном изоляторе. Оба дали признательные показания, раскаиваются в содеянном. Там вообще история была бы близка к мылодраме, если бы не взрывы.

— Подстрекательница?

— Ну, соучастница, неважно. Именно она взяла на спор пацана, из-за которого он и пошел грабить таким экстравагантным способом.

— А что там был за спор? — заинтересованно спросила Ирина.

— Поцелуй или деньги, — поморщился я. — Парень выбрал деньги. Я вообще не понимаю его логики… Ведь спор произошел уже после того, как с этой Аней переспали. Кстати, ей это тоже впаяют. Чтоб жизнь медом не казалась. Если бы не одна глупость, честно говоря, я бы их обоих просто хорошенько выпорол и отпустил. Они же дети. А еще больше — идиоты.

— А что за глупость?

— Некрасов пытался повеситься. Сломал нам лампочку, — вздохнул Саня. — Пришлось срочно отправлять его в следственный изолятор и писать прокурору объяснительную.

На деле ничего мы прокурору так и не сообщили, хотя Олега и Аню в следственный изолятор все же направили, но, видимо, Саня решил, что Ирине это знать не положено.

— Интересные у вас дела творятся, — усмехнулась Ирина. — Ладно, спасибо за рассказ, но давайте перейдем к Шашлычнику. Полагаю, вы так назвали его, потому что он сжигает своих жертв?

— Да, это так. Оставляет от убитых шашлык пережаренный, который не удается даже распознать. Только в случае с Выропаевым, третьей жертвой…

— Четвертой, — перебил я Саню.

— Да пофиг, — отмахнулся от меня Саня. — Важно лишь то, что Шашлычника в тот раз спугнули и мы смогли хотя бы жертву опознать. А так у нас ничего на Шашлычника вообще не было. Кроме странных надписей под трупами и игральный костей, что оставлял на трупах.

— Паш, ты считаешь Выропаева четвертой жертвой, потому что Шашлычник выложил из дайсов цифру “четыре”? — обратилась ко мне Ирина.

— Да. Еще мне не дают покоя эти надписи. У нас тут возникла идея… Смотри, под Выропаевым мы нашли надпись “⅓=1”. А Выропаев был некогда осужден по сто тридцать первой статьей. Также пропал без вести гражданин Алиев, отбывавший срок по триста двадцать четвертой, что соответствует надписи, найденной под первой жертвой: “3-2=4”. Возможно, он и есть первая жертва Шашлычника. Пока нам не удалось это установить. По третьей надписи все намного сложней. “2+2=0”. Это двести двадцатая статья. По ней из нашего округа сидело пять человек. В том числе, что было для нас неожиданностью, и некий Пантелеймон Зурабович Авоськин. Именно он обнаружил труп Выропаева, а также смог составить словесный портрет некоего молодого человека, которого он застал над трупом с бутылкой бензина. Кстати, описание преступника совпадает с данными с видеокамер, установленных в коридоре, рядом с дежурной частью. Поэтому я и считаю, что дежурную часть нашего отделения подорвал Шашлычник, а не Некрасов. Шашлычник просто использовал его почерк…

— Кстати, об Авоськине, — спросила изучающая письменные материалы дела по Шашлычнику Ирина. — А почему после его имени стоит знак вопроса?

— Потому что мы не уверены теперь, что труп, лежащий сейчас в морге, и человек, который стал свидетелем по делу Шашлычника, действительно Авоськин Пантелеймон Зурабович. Он указал неверные данные. И хоть такой человек действительно существовал, но у нас даже нет его фотографии, чтобы сравнить.

— Кто снимал показания у Авоськина?

— Я.

— А почему не проверили документы?

— Грешен, каюсь. Сам понимаю, что нарушил процедуру. Сам теперь бьюсь головой об стену.

— Подожди, — неожиданно переключилась Ирина. — Саня, ты сказал, что нет фотографий Авоськина. Вы запросили его дело?

— Да, запрос я подал. В тот же день, когда до нас дошло, что Авоськин и не Авоськин вовсе. Но пока безрезультатно.

— Хорошо, я потороплю наших архивников. Странно, у вас же должна быть база уголовников с вашего округа.

— Такая имеется, но фотографии Авоськина там нет. Словно ее не делали или кто-то удалил. В бумажном варианте это дело хранится в архиве.

— Охренеть, вы хоть понимаете, какая кропотливая работа проделана этим Авоськиным? Он умудрился получить доступ к электронной картотеке, доступ к которой строго ограничен. Он спутал вам все карты. Вы можете предположить, что он там еще наворотил?

— На данный момент этим занимаются программисты.

— Паша, как думаешь, а не мог быть Авоськин Шашлычником? Ведь убийства пока прекратились.

— Честно говоря, я даже такого и не предполагал. Авоськин был довольно стар и вряд ли бы смог совладать с тем же Выропаевым, не говоря уж об Алиеве. При жизни оба были довольно здоровыми мужиками. Нет, Авоськин даже, как мне кажется, никак не связан с Шашлычником. Они и умер, как уверяют судмедэксперты, по естественным причинам.

— Хорошо, в принципе, я поняла то, как вы вели расследование. И никаких предъяв у меня к вам нет. Вы все делали правильно, только Шашлычник вас обыграл. Кстати, среди материалов дела я почему-то не нашла словесного портрета Шашлычника, только нечеткую фотографию.

— Его словесный портрет у меня, — я взял листок с записями со стола и передал его Ирине.

— Так, — она быстро прочитала текст, — под это описание сойдет любой житель округа. Даже мы с вами. Я — вряд ли, у меня грудь есть, но вы с Саней — легко.

— Дискриминация какая-то, — проворчал Саня.

— Уж извини, приходится вот так. Думаешь, меня радует, что у вас по сути ничего? Ага, сейчас. Я если это дело не раскрою, меня турнут как минимум в пресс-службу. Только я не для того Академию заканчивала, чтоб дурочкой-куклой вертеться перед камерой.

— Не распаляйся, Ир. Мы и сами хотим прижучить этого Шашлычника.

— Верю. Потому с этого момента мы будем работать совсем по-другому. Вашу версию я принимаю, но не мешает кое-что уточнить, — она неожиданно повернулась ко мне. — Как считаешь, Паша, мог Шашлычник быть связан как-то с Разиным или твоим отцом.

Я не сразу сообразил, кто такой этот Разин, но даже когда до меня дошло, что речь идет о Федотыче, то я еще пару минут собирался с ответом.

— Думаю, что да, — наконец произнес я. — Не случайно все-таки мой отец использовал тот же шифр в конце своей жизни, что и Шашлычник сейчас. Перед арестом он зачем-то намалевал на ведре надпись: “2+2=0”, а в камере нашли другую: “3-2=4”. Мне кажется, это какой-то шифр. Мой отец в них был тот еще мастак.

— Да, с делом Шифровщика я знакома. По всей видимости, это кто-то из Разинских ребят у вас озорует. Вы же точно не знаете, кто у него был в группировке.

— Насколько помню, их всех посадили.

— Не думаю. Всех не пересадишь. Кто-то затихарился, а о нем его подельники не сказали. А сейчас он зачем-то решил выйти в свет.

— Интересно, зачем, — протянул Саня.

— Честно говоря, не знаю, но мы постараемся узнать. Паша, проверь, пожалуйста, вот что. Были ли у Выропаева и Алиева какие-либо контакты с группировкой Разина.

— А это мысль…

— Ага, — с улыбкой кивнула Ирина. — А к тебе, Саня, вот такая просьба. Дай пинка программистам, пусть побыстрее восстановят базу и постараются выяснить, кто в ней шарился.

— С превеликим удовольствием.