Призрак и его Страж (джен)

Сколько он себя помнил — окружающие никогда не понимали его до конца. Будь то коллеги или напарники или даже родные. Потому что он был... особенным. Полукровка, смесок двух народов — к нему не было неприятия по этой причине. Но всю свою жизнь, он словно бы жил в двух мирах. Он и сам не знал, как такое объяснить словами, разве что почувствовать. Его бабка говорила, что таких как он обходит стороной смерть — потому, что они способны видеть ее появление.

Бабка слыла шаманкой и уважаемым человеком того племени, которое почти растворилось среди лесов и небольших полувоенных городков. В молодости и юности он часто любил слушать ее рассказы, вдыхать приятный травяной дым и видеть духов, как она говорила. Духов и нити, составляющие полотно жизни. Взаимосвязь, радугу, слышать ритм в биении собственного сердца и подстраивать его под ритм живого мира вокруг.

Потом выяснилось, что она где-то доставала галлюциногенные травы, и больше его к ней не возили. Он видел ее потом лишь раз — на похоронах главы рода, на которое съехались все родственники, не важно насколько велика была в нем примесь крови. Пожилая женщина, с белыми, как снег, волосами, заплетенными в косы, выловила его в толпе и отдала какую-то подвеску. "Она защитит тебя", сказала она. "Я не успела научить тебя всему — но многое ты сумеешь понять сам. Но помни — никогда не вмешивайся в ход вещей, не забирай чужую жизнь и не отводи неминуемую смерть — плата будет равноценна. Все имеет последствия".

Тогда он не поверил ее словам — но вежливо принял ее подарок. И почему-то не показал его родителям. Через год не стало и самой бабки. А потом он стал.. видеть.

Нет, это не было каким-то волшебством, или колдунством — просто иногда, смотря на человека он понимал, что с ним может произойти, или происходило. Какой он.

Что за красивыми соблазнительными формами подчас кроется уродство души — и это были не просто красивые слова — он почти наяву видел... это. Холодные острые шипы, прорастающие через нежную девичью кожу красотки, удушливый запах лжи...

Одно было хорошо — эти видения приходили не постоянно, и он смог научиться более-менее абстрагироваться от них — но прежней его жизнь больше никогда не была.

Война, нет, борьба за выживание, была частью нынешней окружающей реальности. Убей, если сможешь, или умри под натиском более сильных. Чужаков. Не людей.

Он никогда не видел их сути, только иногда слышал хохот смерти, несущейся впереди них. Однако он сам никогда не мог заставить себя стрелять, даже в такого врага, которые уничтожал человечество — каждый раз, при попытке отнять жизнь, он переживал это на себе. И ни что не спасало от этого: ни таблетки, ни алкоголь.

Чтобы оправдаться, он стал напрямую называть себя пацифистом, и посвятил свою жизнь медицине. Нет, он мог пытаться сражаться, если было необходимо — но предпочитал спасать жизни — благо, с его ощущением мира он порой точнее, чем техника, мог предугадать причину и последствия ранений.

В двадцать три он набил татуировки на лице — пусть и не клановые — все же он не был до конца из народа — но по его щекам пустил свои усики побег чертополоха, или чего-то подобного.

После этого его окончательно заклеймили защитником флоры и фауны и перевели в медкорпус.

В двадцать пять к татуировкам на лице добавилось несколько на теле, и еще одна — в виде старого знака мира — на щеке.

В двадцать семь он окончательно осел в одном из аванпостов, на должности помощника главного медика — и нельзя сказать, что его это не устраивало. Не так близко к огневым рубежам — и Падшие, эти жуткие пришельцы, хоть и нападали, но довольно редко. Так что раненых, тем более тяжелых, было не много. Жизнь, казалось, начала понемногу налаживаться. А еще, по слухам, где-то во всю шло строительство Последнего Города, который будут защищать бессмертные воители — Стражи, и где можно будет наконец-то зажить нормально... Он бы хотел.

В тридцать три года он умер.