Как лягут кости (редакция 2019 г) (джен)

Тюрьма редко когда исправляет. Чаще всего она ломает человека, превращает его даже не в тварь, а в нечто жидкое и бестелесное. Лишенное воли и сознания. Испражнения дикой обезьяны с улицы Чи-чи-чи, а не человек. Именно это ожидало в общем-то хорошего мальчика Олежку Некрасова. Хорошего, но чересчур наивного.

И я не чувствовал вины за это. Олег совершил преступление. Да, по глупости. Но он сам выбрал этот путь. Мы пытались его спасти. А теперь… Нам придется спасать нас, бросив хорошего мальчика Олежку Некрасова в безжалостные, но справедливые руки закона.

Вот так вот. У каждого есть шанс. Но мало кто им пользуется. Им почему-то кажется, что их судьба зависит от них самих. В частности, так и есть. Но основное — это череда случайностей и выбора других людей. Не сделай Олег того, что он сделал, быть может, мы и вытащили его. А теперь… На все воля судьбы.

Вот с такими размышлениями я подошел к двери экспертно-криминалистического отдела. Глупо, конечно, но я по-другому не умею еще. Пройдет не знаю сколько лет, быть может, и я стану черствым ублюдком на службе закона. А сейчас… Мне искренне жаль тех, кто ступают на преступный путь исключительно по своей глупости.

Войдя в кабинет, первое, что я увидел и услышал — это как Лев Борисович под бойкий перестук дхолов танцует трахаг. Вы не ослышались. И я не оговорился. Именно трахаг. Это армянский танец с саблями. Лев Борисович — не только очень классный эксперт-криминалист, но и человек, обладающий уймой талантов. Насколько знаю, до того, как стать экспертом-криминалистом, Лев Борисович преподавал не где-нибудь, а в театральном училище. Для меня, как и впрочем для все сотрудников нашего РУВД, оставалось загадкой, почему он внезапно сменил деятельность. Хотя мы-то этому были очень рады, в отличие от студентов театрального училища.

Но музыка и танцы навсегда, наверное, остались особой страстью Льва Борисовича. И часто бывая в экспертно-криминалистическом отделе, я мог уже с уверенностью отличить джигу от картули, а раи от хо энгои. В конце концов, именно Лев Борисович обучал меня вальсу. Думаю, бессмысленно объяснять, зачем.

— А, Паша! — только спустя несколько секунд после того, как я переступил порог отдела, Лев Борисович заметил меня. — За отчетом?

— Ага. По последнему “шашлыку”.

— Есть такое. Я вас только завтра ждал… Вы, Паша, небось из-за Некрасова вернулись из отгула?

— Да, собственно из-за него. Шиповалов хотел по нему посоветоваться.

— Глупый мальчик. Некрасов ваш, — уточнил Лев Борисович, поймав мой удивленный взгляд. — И что вы посоветовали товарищу начальнику?

— Оставить все как есть. Мы хотели как лучше, он решил поступить по-иному. Всех нам, увы, не спасти. Вы наверняка со мной не согласны, Лев Борисович…

— Отнюдь. Мальчик сделал свой выбор. И это после того, как вы за него поручились.

— Да, только он этого не понял, — поморщился я.

— Теперь все. Да, это жестоко, но поезд уехал. Ладно, давайте поговорим о других делах. Мне, между прочим, больше жаль ту девушку, из Вихров, чем Некрасова.

— А по ней у нас что есть?

— Да все. По сути, преступление уже доказано и дело можно закрывать. Орлова, правда, наверняка будут трясти особисты...

— Не страшно. Архипов, думаю, войдет в наше положение.

— И выйдет, — тихо заметил Лев Борисович.

— Что-что?

— Войдет, говорю, и выйдет. А потом снова войдет. Он все-таки особист. А не пани балерина.

— Ладно, ладно. Так что там у нас с шашлыком?

— Все очень даже интересно, Паша. Мы смогли выяснить его личность. Благодаря некоторым татуировкам и другим особым приметам.

— Ну так кто же это? Не томите, Лев Борисович!

— Гражданин Выропаев, семь лет назад был осужден по статье сто тридцать первой...

— По сто тридцать первой? — переспросил я.

— Да. А что?

— Под трупом была найдена надпись “⅓=1”. Орлов, поганец, ему не хватило чуть-чуть, чтобы разгадать эту загадку!

— Быть может, Паша, вы объясните мне причину, и я присоединюсь к вашему веселью?

— Лев Борисович, обязательно! Но сначала посмотрите, есть ли у нас проживающие в нашем районе товарищи, что ранее отбывали срок по двести двадцатой и триста двадцать четвертой статьям Уголовного Кодекса.

— Хорошо. Я отправлю запрос…

— Лев Борисович… Я же знаю, что архив базы по уголовникам у вас имеется. Тем более по нашему району.

— Да уж, нелегко быть тестем очень много знающего следака, — проворчал Лев Борисович.

— Да ладно вам, Лев Борисович, а то я подумаю, что вы этой фразой прикрываетесь, чтобы не работать, а исполнять очередные па-де-де из пульки…

— Для пульки нужен партнер, молодой человек. Не оскорбляйте меня своим незнанием хореографии. По поводу статей и уголовников — я посмотрю.

— Спасибо вам большое. Быть может, я все-таки изучу под вашим руководством чук-ча-чу.

— Это будет прекрасно. Через час я занесу вам распечатки по вашему запросу.

— Хорошо.

— Паша, все-таки подумайте насчет Некрасова… Он глупый мальчик, и тюрьма… его не сломает. Она его уничтожит.

— Вряд ли я смогу ему уже помочь, — покачал я головой.

— Возможно. А если…

— Никаких “если”, Лев Борисович. Я уже пожалел этого паренька, а он… Взял и нагадил сам себе. Понимаете, если не его, то сожрут нас.

— Я знаю это.

— А ведь Саня хотел решить дело Некрасова по мирному. А тут такой выкрутас. Что он может сделать? Думаю, ничего. Я? Тем более. Да и желание помогать Некрасову, если честно, пропало. Он ведь знал, что я ему помочь хочу… Ладно, неважно.

Я махнул рукой, вздохнул и вышел из экспертно-криминалистического отдела. Я знал, что совсем скоро, примерно через минут пять после моего ухода, Лев Борисович не будет заниматься моим запросом, а будет танцевать или слушать что-то оглушительно-грустное. А мой запрос… Он его сделает тогда, когда стрелки на часах покажут последние десять минут от того часа, что он попросил. И это правильно. Мне самому было горько. Даже паршиво.

А еще ведь девушка-волколак… В чем-то мерзкая, в чем-то до боли, до хруста в зубах горькая история. Нужно будет изучит материалы дела серьезно, со всей старательностью. Да, у нас всех в жилах бил адреналин и некогда было думать, но сейчас… Сейчас я хотел понять, что сподвигло эту девушку на такое странное преступление.

Я вернулся в свой кабинет и обложился материалами по делу о девушке-волколаке. По сути, бумаг было немного. Заявление Перышкина, Наташин протокол об осмотре места преступления, да объяснительные Орлова и моя. Все. Ничего другого не было. А сведения мне были нужны. Посему я пошел на поиски Хватова. Он лучше всех знал жителей поселка.

Из-под двери в кабинет Хватова несло перегаром. Но дверь была почему-то не заперта. Я приоткрыл дверь и заглянул в кабинет.

Хватов был у себя. Пьяный вусмерть и безмерно злой. Не знаю, как его еще вообще не спалили в таком виде. Пока я оценивал обстановку, взгляд Хватова сфокусировался на мне, и он неожиданно бросился в атаку. Я поспешно ретировался. И помчался в кабинет к Сане. До того, как Хватов кинулся на меня с кулаками, я успел заметить на столе сорванные с кителя с мясом погоны и табельный “Макаров”.

Саня был у себя. Ворвавшись к нему, я грохнулся на пол и прохрипел:

— Там… Хватов… Застрелиться… Решил…

Саня сбледнул и, оттолкнув меня, бросился стремглав на выход.