Маховик времени, или Новая история Гарри Поттера (джен)

План Парсмеи оказался не просто шокирующим, он оказался невероятным; Поттер-Певерелл никогда не знал, что такое в принципе возможно, хотя… Лучше бы и не знал дальше: такие знания могут принести огромные проблемы, причём не только ему, но и его быстро увеличивающейся семье.

— Парсмеи, ты серьёзно? — пробормотал всё ещё шокированный Блэк. — Ты понимаешь, что я буду за это наказан самой Госпожой. И из-за чего? Из-за двух родственников, что я знать не знал в этом времени, и против которых воевал в прошлом? Нет, ну ты серьёзно? — он тряхнул головой, пытаясь выкинуть из нее эти самоубийственные планы.

— Госпожа сама предоставила смертным сыновьям своим этот ритуал и всегда лично присутствовала при его проведении. Цена, конечно, высока, да и плюс сильнейшее магическое истощение минимум на несколько месяцев, но так как вы ещё не освоили силы, то магия не выходит наружу, а бурлит внутри. И это сыграет нам на руку: после ритуала вы будете чувствовать только сильное недомогание. Если не сделать это сейчас, то потом будет трудно объяснить отсутствие магических способностей, так как, по сути, на несколько месяцев вы станете маглом, даже не сквибом. Да и, я думаю, убивать вы не особо жаждете, а если потянуть еще немного, то без этого будет никак.

Кастор и правда боялся кары Госпожи. Если бы в этом плане не было столько переменных, то он непременно бы согласился на него в ту же секунду — родственники же. Однако всё зависело от его силы, силы этих двоих и расположения к нему Госпожи, а это уж была очень сильная переменная. Прародительница не терпела слабости, и если она решит, что Кастор недостоин, — то и он, и его родственники умрут. А ему бы этого очень и очень не хотелось. В тех книгах, что он читал в прошлой жизни, было множество примеров, когда Госпожа не одобряла заявки от некромантов, считая таковых слишком слабыми и высокомерными. А он-то ещё даже с силами не разобрался!

— Парсмеи, я…

— Вы сможете. Считайте это моей интуицией, — уверенно сказал эльф.

— Но я…

— Не такой уж и слабый. Ритуал не требует от вас ничего, кроме точного следования инструкции и достаточного магического резерва. И вообще, кто из нас мастер-ритуалист? — хитро прищурившись поинтересовался Парсмеи.

— Но не некромагической же ритуалистики! — стал снова отбрыкиваться Кастор.

— Начинаем всё сначала?

Так он и отказывался, причём весьма категорично и продолжительно, но потом Парсмеи притащил ему по данной теме кучу книг — причём, и тех, что были у них, и тех, что нашлись у Долоховых, и ещё у нескольких русских семей — и Блэку пришлось пересмотреть свои взгляды на этот ритуал.

Оказалось, в России сейчас какие-то проблемы и всем нужны деньги, в том числе и волшебникам: то ли война какая-то, то ли революция — Парсмеи так и не смог внятно объяснить, но это не важно. Важно было то, что маги с радостью распродавали все мало-мальски ценные фолианты из своих библиотек, причём по очень низким ценам. Таким образом, Парсмеи выкупил уже семь полных родовых библиотек и тёмных, и светлых семей и искал нуждающихся идиотов дальше с полного одобрения своего хозяина. Просмотреть книги можно и дома, а потом перепродать ненужные по более выгодной цене. То, что Парсмеи не обманут, он был уверен: такого обмани — и останешься не только без магии, но и без головы, что уже ощутили на себе двое «магов-гопников», как их назвал эльф — ох уж эти русские, испортят мне Парсмеи! — которые пытались обчистить его, запустив Непростительное.

Пусть сейф и оскудел — очень и очень сильно, больше чем вполовину — но библиотеки они пополнили знатно. Пока Парсмеи перечислял все их приобретения, Кастор не мог не перебивать его:

— Большинство книг написаны на русском, но имеются книги и на других языках: болгарском, румынском, украинском, немецком…

— Серьезно?

— …парселтанге, 

— Откуда?

— …аккадском,

— Что за язык такой вообще?

— …шумерском,

— У них книги были?

— Мистер Блэк, вы идиот? Естественно, были! — прервался таки Парсмеи, потому что терпеть и дальше идиотские высказывания Кастора было невозможно.

— Ну мало ли… — протянул Кастор, улыбнувшись. Ему так нравилось, когда Парсмеи злился, что он иногда специально прикидывался незнающим.

— …санскрите, коптском, — Парсмеи на секунду прервался, чтобы посмотреть на реакцию Блэка.

— Не смотри на меня так, я не знаю, что это за язык, но молчу же!

— …арамейском и древнеегипетском, но с вашими способностями это окажется не такой уж и большой проблемой.

И действительно, на создание универсального артефакта-переводчика для книг у Кастора ушла всего неделя, так что, создав таких пять — для Поттер-мэнора, Певерелл-касла, Блэк-холла и личные для него с Парсмеи, — он временно успокоился.

Да и вопрос с деньгами не стоял остро: сейфов у Поттеров было несколько, как и у Блэков, а сокровища Певереллов хоть и не лежали в банке, но в мэноре их оказалось пруд пруди — одна только комната с золотыми слитками чего стоила: помещение в сто квадратных метров, полностью забитое золотом аж до дверей. О размерах комнаты, кстати, Кастор узнал от Парсмеи, так как, кроме заложенной слитками двери, ничего и не увидел. Такое количество драгоценного металла повергло нового хозяина дома в шок, но Друадалис — домовой эльф Певереллов — рассказал прелюбопытнейшую историю, связанную с этим золотом.

Один из Певереллов был «слегка сумасшедшим», как писали его потомки. У него было хобби: воскрешать мертвецов, чьи рода прервались — а так как в то время многие волшебники умирали из-за страшной эпидемии, то прерванных фамилий было море. Вот умер последний в роду маг, а все его сокровища остались в запечатанном доме или в родовом сейфе на веки вечные. Тогда предок выбирал самого умного и предприимчивого в роду — не важно, насколько давно тот умер — и воскрешал его, тем самым воскрешая его фамилию: кровь и магия рода снова возрождались в этом волшебнике.

Почему его считали сумасшедшим? Да потому, что даже некроманту ничего не даётся просто так. Воскресить только что умершего возможно, хоть и очень затратно, но если маг умер пять-десять лет назад — невозможно, да даже пара месяцев — уже перебор: нельзя отбирать у Госпожи тех, кого она уже забрала; а он воскрешал тех, кто умер сто-триста лет назад! За это он должен был заплатить, причём наверняка до сих пор расплачивался. Госпожа не та, от кого так легко уйти за Грань.

Что же за это он мог получить от несчастных — или счастливцев? — которых воскресил? За это маг должен был передать ему три четверти всего своего состояния и стать вассалом рода Певерелл, а также беспрекословно слушаться любого его повеления. А самым первым желанием Певерелла было женить этого волшебника, причём жену он всегда подбирал сам. И ни разу не ошибся — все браки были счастливыми и многодетными. Зачем он это делал, никто не знал, а если и знал, то сейчас уж точно уже никому не расскажет. Все последующие лорды считали, что он тем самым за счёт своей души наращивал мощь и богатство рода, но никто не решался тратить ни грамма золота, что он принёс в дом, — только добивали комнатку, и через пару столетий она была забита до самых дверей и запечатана.

Многие поколения Певереллов, проживающие после него, хотели прочитать в хронике рода, что же двигало этим волшебником, но кроме зловещей надписи:

«Кто прочитает это — будет медленно жариться со мной на костре в преисподней».

— ничего не нашли. Хотя, честно говоря — пытались многие.

Кто-то даже поговаривал, что только истинный наследник сможет прочесть то, что там написано, но так за несколько столетий никто ничего и не прочёл, а потом все и вовсе забыли. Все — но не домовики. Они из поколения в поколение передавали эту историю, чтобы выполнить наконец желание хозяина — самого могущественного волшебника всех времён — найти его наследника. Причём сына он имел, и тот был его наследником по крови, но не по духу.

Всё это домовики рассказывали Блэку и Парсмеи с таким упоением, что те боялись их прервать. Почему они им это рассказывали? Да Мерлин их знает, по их же словам, они никому об это не говорили. Но что пытаться разобраться в мышлении домовиков? Легче махнуть рукой и согласиться. Но вот Парсмеи, как хоть и далекий, но представитель мышления этого народа, почуял неладное: никому не говорили, а парню с таким же именем, пусть и в прошлом, рассказали — непорядок!

— Парсмеи, как, они сказали, звали того почтенного некроманта-самоубийцу? — прошептал Блэк своему эльфу, пока домовики отвернулись.

 — Гарри Певерелл.

— Кхм, как мило. Интересно, почему Джеймс и Лили назвали меня именно так? — пробормотал Кастор, задумавшись.

— Дань предкам? — предположил эльф.

— Не смеши мои уши, Парсмеи, смех дурно на них влияет — начинают слышать что не надо. Во-первых, Джеймс ненавидел предков; во-вторых, как я понял тогда из рассказов Бродяги, Джеймс искренне удивился, что имя будет таким — видимо, хотел другое, но какое — не сказал; а то, что на гобелене я был как «Гарри», его весьма огорчило, но он, скорее всего, тогда решил, что это дело рук Лили.

— Ну, на совпадение это не сильно похоже…

— Согласен с тобой на сто процентов — таких совпадений не бывает…

— Тогда это магия, а значит, всё не так просто, как мы предполагали до этого.

Гарри Певерелл к концу жизни смог создать не только одну комнату, наполненную золотом, которое домовики переплавляли тут же, в кузнице в подземельях, но и ещё пару помещений с драгоценными камнями, артефактами и украшениями; также он значительно пополнил библиотеку рода. Когда Парсмеи её увидел, то чуть не расплакался: по сравнению с ней библиотека Хогвартса — ничто. Нет, серьёзно, если так посчитать, то сюда влез бы ну минимум десяток школьных, если не больше, хотя та являлась одной из самых крупных в Британии. И плюс один подарок от предков некромантов-артефакторов — комната пространственно-временной аномалии: когда в неё попадаешь — время идет или намного медленнее, или намного быстрее. Как так получалось, они, увы, не объяснили, но работала комната только у некромантов — для всех других она самая обычная.

Один из Певереллов провёл там несколько лет своей жизни, а оказалось, что снаружи прошло всего несколько месяцев, причём он не изменился ни на год. А когда Блэк задался вопросом: «А что же он там ел и как ходил в уборную?», получил логичный ответ: «Домовик был с ним и во всём помогал: для них эта комната так же была открыта — конечно, если они магически связаны со своим хозяином-некромантом». После этого Парсмеи словно сошёл с ума и просил отпустить его в эту комнатку на «пару деньков», но всё же Кастор решил это отложить до его поступления в школу: мало ли, попадёт на ускорение. Вот после этого пусть хоть неделю там просидит.

Но воспользоваться он этой комнаткой на свой страх и риск всё-таки решился, пока Парсмеи выкупал у русских книги. В ней он ознакомился со всем, что было по интересующему их вопросу. Ритуал оказался энергозатратным. Даже очень. Да и решать тут должен был не только он, но и Вальбурга.

Минусов в нём было предостаточно, и это если не считать самого большого — Кастор не мог больше использовать привычную магию. Это было самой большой потерей для него: всё то, чему он так упорно учился в прошлой жизни, ушло в небытие в тот самый момент, когда он стал некромантом. Ох, как он кричал! Нет, знания, конечно, остались, но вот направление магии изменилось с точностью до наоборот.

«Некромант, в силу своей особенности, не может использовать «светленькие» и «слабенькие» заклинания, коими являются все заклинания магов-простецов, кроме четырёх порочных, кои мы можем использовать для услады души своей», — писал Цефей Блэк в своей книге — наставлении для потомков-некромантов.

— «Светленькие» и «слабенькие»? Серьёзно? И что за четыре порочных заклинания? Парсмеи! — нервно прокричал Кастор. Он не мог держать себя в руках с того самого момента, как не смог зажечь обыкновенный Люмос, да и как, собственно, держать себя в руках, когда эти самые руки тряслись, как у магла-алкаша!

«Нет, эти русские точно уже испортили мне эльфа, а этот эльф меня!»

— Успокойтесь, мистер Блэк! Во времена Цефея таких заклинаний было четыре:

Круциатус — причиняет жуткую боль, заставляет биться в конвульсиях.

Империус — заставляет человека подчиняться заколдовавшему его волшебнику.

Авада Кедавра — мгновенная безболезненная смерть.

Долорем Мортиферум — заклинание мучительной смерти.

— Непростительные и ещё какое-то сейчас простительное? — истерически пробормотал Блэк. Потеря магии его сильно подкосила. Он не мог больше ничего; только и осталось, что знание теории.

— Долорем Мортиферум был самым страшным из четырех. Человек в течение нескольких часов испытывал боль, которая была сравнима с Круциатусом, а потом умирал. И никто ничего не мог сделать — ни спасти, ни отменить; даже тот, кто его наложил. Никто не мог даже убить этого человека, чтобы облегчить его мучения: заклинания придумывали специально для публичной казни. Только некромант мог противостоять этому заклинанию и отменить его, но их было настолько мало, что их и не брали в расчёт.

— Почему никто о нём не знает теперь? — Блэк пытался отвлечься хотя бы на интересную информацию: обычно это помогало, но сейчас его колотило, и он никак не мог сказать, что понимает то, что говорит ему Парсмеи.

— Опять-таки некромант постарался. Элдрич Азкабан — единственный нормальный из всех Азкабанов — он смог поставить блок на данное заклинание, так что даже если кто его и прочитает — ни запомнить, ни выполнить не сможет, а все, кто уже знал или умел, забудут. Ну, опять же, кроме некромантов.

— Все, кроме некромантов, — Блэк снова истерически захохотал.

* * *

— Леди Вальбурга, мы можем поговорить? — обращаться к ней сейчас было крайне неразумно: состояние у неё было крайне опасное, так что когда Регулус с Мией вернулись домой, буквально через два дня умотали опять куда глаза глядят; но всё же Кастор решился.

— Мистер Поттер, я не хочу с вами разговаривать. Во-первых, вы три месяца не появлялись дома, а потом появились и сделали вид, что ничего не произошло! Думаете, это нормально — вот так умотать и слова не сказать?! Хорошо хоть Регулуса с Мией дома не было, и они не знают обо всем этом безобразии! А во-вторых, вы обещали мне спасти Беллу, а вместо этого она умерла раньше положенного срока! — Вальбурга очень злилась, что Белла погибла — она же не знала, что та преспокойненько спала в доме у некроманта — и уже месяц называла Кастора исключительно «мистер Поттер», что выражало крайнюю степень её неудовольствия.

— А если я скажу, что у меня есть к вам весьма дельное предложение, да и к тому же Белла жива-здорова? — ох, не стоило ему так резко это говорить: Вальбурга лишилась чувств.

* * *

По расчётам, которые проводили Вальбурга с Парсмеи, самым удачным днём для начала проведения воззвания к Госпоже было 25 июля. В целом воззвание к Госпоже в данном ключе — это цепь ежедневных ритуалов, которые каждый день чуть ли не досуха выпивали силы юного некроманта. Первый и последний дни ритуалов — самые сложные. Другие пять дней происходило простое вливание магии в родовой камень. Последний день должен будет выпасть на тридцать первое июля, и если всё пройдет удачно, то гобелен Блэков пополнится ещё двумя именами.

В первом ритуале Кастор должен был показать Госпоже намерение спасти членов рода и подарить им новую жизнь, завязанную на нём самом, и если он проявит слабость, то ритуала не переживут ни он, ни Белла с Антонином. Последний же ритуал — суд самой Госпожи; в итоге она вынесет вердикт по положению этих двоих на семейном древе. Чаще всего те, ради кого взывали, становились единокровными младшими братьями и сёстрами взывающего, при этом передавая взывающему всю исключительность своих родов, все способности и предрасположенности, взамен не беря ничего — если, конечно, Госпожа не решит по-другому. А также с них спадали все проклятия и ограничения. Но вот в чём беда: во-первых, те, кто вводятся в род, становились одного возраста с некромантом, причём не важно, младше или старше они были раньше; во-вторых, они теряли всю память. Это и делало ритуал непопулярным. Кто же захочет в пятьдесят-шестьдесят забыть всё — не только как колдовать, но и как вести дела?

Раньше воззвание к Госпоже проводили отпрыски некромантов в том случае, если их родственники со стороны матери или отца подвергались смертельной опасности и жизнь их вскоре должна была прерваться. Это давало возможность дать им новую жизнь. Чтобы его провести, нужна большая концентрация сил. А концентрация эта достигает своего пика лишь несколько раз за всю жизнь некроманта: во время его становления — одиннадцать-пятнадцать лет, но ритуалы они не проводили, так как делать всё должны были сами, причём чётко и отлаженно, а у детей не было таких познаний в ритуалистике; если это девушка, то во время беременности, причём обязательно первой — с ребёнком-некромантом; после рождения наследника-некроманта, за десять дней до становления нового некроманта, за неделю до передачи титула лорда и за три дня до встречи с самой Госпожой, то есть до их смерти.

Иногда маги шли на хитрость и увеличивали количество магии смерти за счёт убийств. Чаще всего в Британии это практиковала семья Азкабанов, реже Блэки и никогда Певереллы: они считали это доказательством собственной некомпетентности. Именно поэтому Певереллы в конце концов оказались сильнейшим родом некромантов на территории Европы. Ведь если учиться колдовать с костылем, трудно потом научиться колдовать без него, а если уметь изначально без опоры, потом справиться с костылем гораздо легче, да и получится сильнее. Таких же устоев придерживались многие азиатские некроманты, которые иногда были даже посильнее Певереллов. Одним из таких родов были русские некроманты — Кощеевы. После того как один из их потомков накликал беду на фамилию и раскрыл её принадлежность к некромантам, они быстро сменили её на Рюриковичей и стали князьями на Руси. Но им буквально за пару столетий разонравилось править государством, так что, оставив правление самому неспособному ребёнку в семье — сквибу, они удалились в недра Сибири, где снова сменили фамилию и затерялись. Но с тех пор некроманты Сибири считались самыми способными и сильными — а Долоховы, кстати, родом были как раз из Сибири.

Первый ритуал Кастор начал проводить ровно в полночь. Длился он шесть часов, но вроде бы как всё получилось — первый бастион пройден. Белла и Антонин на всём протяжении ритуала всё так же спали и излучали сияние: Белла — шартрез⁽¹⁾, а Антонин — маренго⁽²⁾. У Кастора же было ощущение, что его душу выворачивают, препарируют все чувства и желания, проверяют на прочность каждую клеточку тела. Сияние вокруг него было разноцветным: лиловые лепестки нежно укутывали толстые сапфировые нити, которые переплетались с такими же толстыми изумрудными канатами, образуя невероятной красоты узоры с вплетенными в них пепельно-серыми и кромешно-чёрными нитями. Все шесть часов, что он читал просьбы и воззвания к милости Госпожи, он чувствовал, как магия вытекает из его тела, а узоры и сияние истончаются и теряют яркость. С последним словом ритуала Кастор потерял сознание и ушёл в небытие.

Проснулся он только в полдень и сразу стал готовиться к следующему ритуалу. Пусть они и были легче, но магический потенциал восстановить требовалось. Вальбурга вместе с Парсмеи готовили убойное зелье для его рекреации.

Последний день ритуала проходил 31 июля, в день его рождения и вхождения в род Блэков, и длился он восемнадцать часов. Тогда Кастор впервые увиделся с Госпожой.

— Заклинаю душой моей и душами тех, кто дорог мне, взываю к тебе, о Великая! Прошу, помоги сохранить те крупицы родной крови, что остались в этом мире; согласен я взять их под свою опеку, научить всему и оберегать от покушения на них нечистых. Кровь в них течёт моя, как и во мне твоя, только спит она; дай благословение и не убей детей своих! — с последним словом он рассёк себе обе руки на запястьях. Теперь всё зависело от решения Госпожи: решит, что достоин — раны затянутся и начнутся превращения, а если нет, то Кастор истечёт кровью и умрёт вместе с родственниками.

— Гарри, ты нравишься мне, — раздался вдруг женский голос, который веял такой силой, что дрожью разливался по всему телу. — Ты рискуешь всем, чтобы спасти оступившихся… Ты готов умереть, но спасти любимых, — это понятно, но умереть, чтобы подарить новую жизнь тем, кого ты не знал… Похвально. И твой эльф, он мне нравится. Да, не зря сестрица выбрала тебя ещё тогда, в прошлой жизни. Тогда ты не был достойным сыном Смерти, но моя сестра была уверена, что именно ты дитя, способное возродить род истинных некромантов, её наследников. Да, сестрица, ты права.

— А я говорила, — весело и беззаботно проворковал другой голос, — доверяйте мне, и всё будет хорошо. Вот в прошлый раз вы меня не послушали, и что вышло?

— Если бы я тебя всегда слушал, то мир бы поглотил хаос! — обиженно фыркнул ещё один голос. Этот не был по-детски беззаботным, от него не веяло могуществом, но он был свеж, ярок, и при этом принадлежал определенно парню.

— Хватит! — третий женский голос был властным и холодным, и всем живым от него хотелось бы спрятаться, укрыться где-нибудь, где никто их не увидит и не найдёт, но не Кастору. Ему он показался родным и тёплым, успокаивающим. И пусть он не видел этих трёх леди и одного господина, но он знал, что они — самое прекрасное, что может быть на свете. — Это всё-таки мой наследник, и ко мне он взывал. Вы тут ну вообще ни при чём. Встань, малыш!

Кастор попытался подняться — это стоило больших усилий. В глазах всё плыло, но он стойко поднимался и пытался не сильно шататься. Встав ровно, он стал пытаться рассмотреть стоящую перед ним леди, но видел только размытый образ.

— Да погоди ты, давай я тебе помогу, герой! — раздался голос единственного парня в комнате, а потом ко лбу Кастора прикоснулись холодные и одновременно тёплые пальцы. И в мгновение ока по телу прошла волна бодрости, а взгляд прояснился — никакие очки ему больше никогда не грозят, хотя Мия и говорила обратное, когда не смогла восстановить его снижающееся зрение никаким способом. — Ладно, сестрица, ты общайся, а мы потом зайдём. Пока, малец! — махнул ему на прощание парень, а потом три фигуры, которые Кастор так и не сумел рассмотреть, растворились во тьме подземелий.

— Ну, здравствуй, Гарри! Ты звал меня, просил о помощи — я помогу! И даже больше. Ты откроешь глаза и поймёшь, о чём это я. А теперь — спи! — она прикоснулась пальцами к его лбу, и тело мальчика мгновенно расслабилось. Он упал ничком, а тела Беллы и Антонина, наоборот, выгнулись и стали меняться. При этом по полу ритуального зала растекалась кровь всех троих и переплетались свечения над их телами.

1) Шартре́з (от фр. chartreuse) — оттенок жёлто-зелёного цвета. Цвет шартрез находится примерно посередине частот видимого спектра. Своим названием цвет обязан ликёру шартрез.

Вернуться к тексту

2) Маренго (произносится [марэ́нго]) — один из оттенков серого (чёрный с серым отливом) или синего цвета. Иногда обозначает также «цвет тёмной морской волны».

Вернуться к тексту