Свет в окне напротив (гет)

Неподвижное тело было едва различимо в сумерках, затягивающих комнату серой дымкой. Но я знал, что глаза по-прежнему распахнуты, а на лице застыл страх. Я уже видел Гермиону Грейнджер такой... безжизненной. Тогда девчонка решила, что сможет перехитрить василиска. И чуть не погибла от его взгляда. Сегодня её жизнь побывала в моих руках. Надеюсь, не напрасно.

Грейнджер пошевелилась, и я отошёл в тень. Она села в кровати и неуверенно позвала:

— Мама! Ты где? Мне приснился плохой сон!

Предсказуемо. Временная и пространственная дезориентация. Пройдёт. Постепенно взгляд Грейнджер стал осмысленнее, в глазах загорелась злость. Злость — хороший симптом. Быстрое восстановление означает, что личные характеристики не пострадали.

— Вышвырнул меня домой? После того, что устроил? Гад! Ну какой же он всё-таки гад!

Прекрасно! Состояние, близкое к адекватному.

— Кажется, мисс Грейнджер, вы сами изъявили желание не находиться более в моём «кошмарном доме». Но от своего общества я избавлю вас не раньше, чем пойму, что вашему здоровью ничто не угрожает, — каждое слово, произнесённое вслух, вызывало боль, но общаться с Грейнджер на ментальном уровне сейчас было опасно.

Я приблизился к кровати. Грейнджер сжалась как пружина. Как всегда. Готова противостоять любому злодею. Плохо только, что злодей должен осмотреть свою жертву и дать ей зелье. Общеукрепляющее. И при этом успокоить. Не моё это дело. Не умею.

— Что это было? Что вы со мной сделали? — голос опасно зазвенел.

— Легилименция второго уровня, — я сделал ещё шаг и оказался рядом. Она опустила глаза, избегая моего взгляда.

— Мне было... так плохо, потому что я не справилась с окклюменцией?

— Вы справились. И поэтому было так плохо. Я всё объясню. Чуть позже. Но сначала выпейте это.

Я протянул ей флакон. Грейнджер демонстративно понюхала зелье и посмотрела его на свет. Молодец. Но если бы я захотел её отравить, пользы от этих действий было бы немного. Когда флакон опустел, я начал говорить:

— На войне человек привыкает жить в постоянном напряжении. Когда война закончилась, вы не заметили, что она продолжилась в вашей голове. Палочка Беллатрисы Блэк не признала вас своей хозяйкой, но стала выполнять ваши приказы. Так она могла оставаться рядом с вами как можно дольше, чтобы воздействовать на ваш разум. Боюсь, что палочка разделяла мысли своей госпожи о маглорожденных волшебниках. Именно её влияние вызвало ваше возвращение в магловский мир. Сегодня, когда вы практиковались в окклюменции, я заметил, что часть вашего сознания всегда остается открытой. Не повинуется вам. Не принадлежит вам. Теперь это место запечатано. Вот и всё.

Молчание длилось долго. Это было кстати: боль в горле стала просто невыносимой. Мне показалось, что девчонка беззвучно плачет. Но когда она заговорила, её голос был почти спокойным:

— Как вы догадались? Что это сделала... она?

— Благодаря вашим рассказам. В них постоянно сквозило чувство вины. Палочка пыталась проделать тот же фокус со мной.

— Что вы с ней сделали? Уничтожили? Сломали?

— Мастер Олливандер полагает, что палочки способны накапливать в себе магию. Возможно, этот тёмный артефакт нам ещё пригодится. Для возвращения ваших магических способностей. Поэтому на данный момент я только изолировал её.

— Сэр! Нейрохирургия у маглов считается очень опасной из-за возможных осложнений. А вы говорите, что отграничили участок мозга с помощью легилименции.

— Кто говорил о мозге? Речь шла о разуме, мисс Грейнджер. Давайте закончим эту тему. Сейчас вы вне опасности. До утра лишний раз не вставайте. Завтра утром я зайду проверить ваше самочувствие. Если всё будет хорошо, послезавтра жду вас в лаборатории.

Я занялся подготовкой портала и не сразу расслышал тихий голос:

— Не уходите, пожалуйста.

— Что такое, мисс Грейнджер?

— Не уходите, пожалуйста. Побудьте здесь ещё немного. Мне... мне страшно.

Осложнение? Новый симптом? В наступившей темноте я не видел её лица, но электрический свет мог ухудшить состояние. Я сел на стул рядом с кроватью.

— Кружится голова? Вернулась боль?

— Нет. Мне кажется, что я сойду с ума, если останусь одна. Не понимаю, как я могла решиться жить здесь. Всех бросить. Не попытаться ничего выяснить... Вы что, улыбаетесь? Чему вы улыбаетесь, сэр?

— Приятно присутствовать при вашем прозрении. Я, пожалуй, останусь, если вы продолжите рационально рассуждать о своих ошибках. Желаете чаю? Я уже неплохо ориентируюсь на вашей кухне. Когда вернусь, расскажете мне, как должна была поступить прежняя разумная Гермиона Грейнджер, и в чём ошиблась её теперешняя копия.

На кухне я во всей полноте ощутил двусмысленность ситуации. Жаль, Поттер не видит, где я провожу этот вечер. И Уизли. И Минерва Макгонагалл. Особенно она.

Горло горело адским пламенем, но я улыбался. Странное ощущение. Когда это было со мной последний раз? Рядом с ней. Гермиона Грейнджер ничуть не походила на Лили Эванс. Но значило ли это, что мне нельзя улыбаться?

* * *

Снейп ушел на кухню, а я осталась сидеть на кровати. И улыбалась. Воздух в этом районе явно вреден для обитателей подземелий. Скоро профессору зельеварения полегчает, и он как прежде начнет цедить по слову в час и транслировать свои мысли, не пользуясь голосом. Но я оценила его поступок. Если бы Снейп попытался сейчас «говорить молча», мою голову просто разорвало бы на куски. А теперь, наверное, он мучается от боли в горле. Странно, что у меня хватило храбрости попросить профессора остаться. И странно, что он остался. Завтра напишу Гарри. Интересно, то, что сегодня произошло, подходит под определение «детали»? Надо будет спросить... Мысли роились в голове, абсолютно не повинуясь логике, и я никак не могла выбрать нить рассуждений. Это было незнакомо, но приятно. Я чувствовала, что всё хорошо и правильно. Конечно! Самый неоднозначный участник Сопротивления, не особенно заботясь о наркозе, поправил что-то в моей голове, после чего перенёс меня в мою спальню (интересно, опять на руках?), а сейчас готовит на кухне чай. Что тут неправильного?

Дверь распахнулась. В комнату влетел поднос с чайником, чашкой и печеньем. Исполнив изящный пируэт, он приземлился на тумбочку. Вслед за ним вошёл профессор Снейп. Снова холодный и мрачный. Я пробормотала слова благодарности, налила чай и уткнулась носом в чашку, ожидая продолжения разговора. Но Снейп молчал. Тишина и темнота становились все осязаемее. Я допила чай и вернула чашку на поднос. Профессор откинулся на спинку стула и покосился на прикроватную лампу. Та засветилась неярким, явно неэлектрическим светом.

— Итак, ваше эссе на тему: «Почему я вела себя как глупая девчонка». Начинайте!

— Да, сэр!.. После войны у многих моих друзей и близких наблюдался посттравматический синдром. Я хорошо изучила его проявления, но не пыталась анализировать своё поведение. Мне нужна была помощь, а я наоборот отгородилась от всех. У меня не складывались отношения с Роном... Рональдом Уизли. Но я делала вид, что всё прекрасно. До... последнего дня. Лишившись магии, я потратила почти все силы на то, чтобы скрыть это. Я испытывала чувство вины перед родителями и Роном, поэтому считала происходящее справедливым возмездием. Так мне было легче. Я предпочла просто сбежать, вместо того, чтобы искать решение. А теперь я каюсь перед преподавателем зельеварения, по совместительству моим работодателем, и жду его сурового вердикта...

Снейп молчал очень долго. Мне стало неуютно. Но заговорил он неожиданно сдержанно и без обычного сарказма:

— Все иногда ошибаются. Вы — не исключение. О ваших родителях... Скажите, они давали согласие на изменение памяти?

Ну почему единственным человеком, который этим поинтересовался, оказался мой бывший профессор зелий?! Говорить об этом было больно, но с каждым словом мне становилось легче:

— Почти. Я объясняла им, что должна буду так поступить. Мама плакала, просила найти другой выход. Папа молчал. И это было ещё хуже. Я сказала, что подумаю до утра. А ночью произнесла заклинание.

— Вы спасли им жизнь. Пожиратели атаковали ваш дом в августе девяносто седьмого. Волдеморт собирался пытать ваших родителей лично. Думаю, вам стоит это знать.

Я кивнула и посмотрела в его бесстрастное лицо:

— Простите меня за... те слова. Я была ужасно несправедлива.

— Жизнь вообще несправедлива, мисс Грейнджер! Не будем вспоминать печальные вещи. Вам необходимо успокоиться и выспаться. Я бы дал нужное зелье, но сегодня оно может навредить. У вас наверняка есть свои проверенные методы. Например, как вы восстанавливали душевное равновесие перед экзаменом?

— Это смешно, наверное... Я вспоминала одну сказку. Магловскую. В детстве мне её читала мама. Про принцессу в башне на одиноком острове среди моря. И про крылатого кота, который ей помогал. Кот каждую ночь выставлял в окно лампу, чтобы король увидел свет, приплыл на корабле и спас принцессу. Но, когда кот улетал, принцесса гасила лампу. Она боялась, что на других кораблях этот свет примут за маяк и разобьются о прибрежные скалы. Так принцесса состарилась. И король тоже... Странная сказка, но мне она нравилась больше остальных.

— Все состарились и умерли? Это конец? — Снейп так старательно изобразил заинтересованность на невозмутимом лице, что я хихикнула.

— Нет. Это же сказка. Когда принцесса умирала, кот не погасил лампу, и старый король нашёл принцессу. Им было грустно, что жизнь почти закончилась, но они радовались встрече. А потом они прошли сквозь огонь своих добрых дел и вновь стали молодыми и счастливыми*.

— И эта сказка вас успокаивала? — голос профессора звучал абсолютно нейтрально.

— Да.

— Вряд ли поможет, если я повторю сейчас ваш пересказ?

Я представила профессора Снейпа, рассказывающего мне сказку. И эта мысль показалась мне не столько забавной, сколько... волнующей. Заранее ругая себя за идиотизм, я ляпнула:

— А вы расскажите другую сказку. Или не сказку. Не важно. Просто расскажите что-нибудь...

Кр-р-ра!

От резкого и неожиданного звука за окном я вздрогнула. На подоконнике сидела большая черная птица. Едва Снейп подошел к окну, она снова каркнула, потом как-то неуверенно взмахнула крыльями и улетела.

— Надо же. Ворон. Неужели из Тауэра?

Снейп проводил птицу взглядом, потом повернулся ко мне. Его мысли были где-то далеко отсюда.

— Во-первых, мисс Грейнджер, воронам в Тауэре подрезают крылья. Во-вторых, вашему окну не помешали бы плотные шторы. А в третьих, давно пора установить этому дому приличную защиту.

Я завороженно следила за тем, как профессор накладывает чары на мой дом. Он делал это невербально, но пояснял для меня каждое заклинание. Услышав, что Снейп установил анимагический барьер, я сперва ухмыльнулась. Но потом представила Риту Скитер, сидящую под видом жука на окне. И заголовок в газете: «Гермиона Грейнджер — талантливая волшебница или истеричный сквиб?» Пожалуй, профессор был прав.

Закончив, он отвернулся от окна и долго смотрел на меня. Я уже хотела спросить, что со мной не так, но в этот момент он заговорил тихим ровным голосом:

— В одной деревне жили четыре чародея. Первый был добрым, второй — смелым, третий — умным, а четвертый — хитрым. И не было между ними вражды, но не было и дружбы. Ибо каждый считал себя лучше других.

Как то раз добрый чародей отправился в лес. Забрёл он в глубокую чащу и услышал страшное рычание, схожее со звуком трубы и голосом флейты. И различил он в том рычании стоны и жалобы. И понял волшебник, что существо просит о помощи. И преисполнилось жалостью сердце добряка. Но не нашел он в себе отваги подойти ближе, и вернулся в деревню опечаленным.

Не дойдя до дома, встретил он храброго соседа. И рассказал ему про чудовище. Загорелось сердце у храбреца, решил он испытать свои силы. Добрался волшебник до места, указанного добряком, и услышал страшное рычание. Прошёл дальше и увидел поляну, а на поляне — огромную мантикору. Сидела она внутри круга, очерченного на земле, и завывала страшно и жалобно. Приблизился храбрый волшебник к чудовищу и заметил, что оно оголодало и измучилось. Но не нашёл волшебник ни капкана, ни раны. Не сумел он понять, что приключилось с чудовищем, и вернулся в деревню.

Не дойдя до дома, повстречал храбрец умного чародея. Рассказал ему про мантикору, попавшую в неведомую ловушку. А чародей тот неспроста считался умным: был он знатоком языков всех зверей и птиц. Воспылал мудрец желанием решить загадку и поспешил в лес вместе с храбрецом. Преодолевая страх, отправился вслед за ними и добрый волшебник. Дошли они до мантикоры, и обратился к ней умный чародей на её наречии. Присмирела мантикора и поведала, что наложил на неё страшное проклятие злой колдун. Едва пересечёт она черту круга — ждут её нестерпимые мучения. И будет она молить о смерти, но не дождётся её семь дней и ночей. Пересказал умный волшебник слова мантикоры двум своим соседям и задумался. Никак он не мог определить заклятие, наложенное неизвестным колдуном. И другие двое волшебников стояли на поляне и не знали, что делать.

Здесь и застал их хитрый сосед. Были у него в лесу свои тайные дела и планы. Выслушал он троих волшебников и рассмеялся в сердце своём. Но вслух сказал только, что знает разгадку. Потребовал он слезу добряка, ноготь умника и каплю крови храбреца, а у себя вырвал волосок. Развёл огонь, наколдовал котёл и стал в нём зелье варить. А на мантикору посмотрел грозно и сказал, что спасёт её от неминуемой гибели. Но едва вкусит она плоти любого, кто принимал участие в её спасении, или семьи его, или сродников его, или близких его — охватят её мучения, обещанные злым колдуном, и будут длиться они трижды по семь дней и семь ночей, пока смерть не явится избавлением. Сказав это, зачерпнул хитрец зелье и полил им землю вокруг мантикоры. Взвилось от земли огненное кольцо, и поднялось оно до самого неба, а потом — растаяло в воздухе.

— Выходи из круга! — воскликнул хитрый чародей. — Но помни мои слова!

Выскочило чудовище из смертельной ловушки и бросилось было к чародеям, ибо голод терзал его. Но страх от слов чародея оказался сильнее. И побежала мантикора прочь. Несколько дней и ночей бежала она и лишь на краю света нашла своё пристанище. И поселилась она навеки в безлюдном месте, наводя ужас на диких животных.

Тем временем, трое волшебников приступили к хитрому чародею с расспросами. Долго чародей отмалчивался, но всё-таки не сдержался, ибо был тщеславен. И рассказал хитрец, что не снимал он заклятия, потому что и не было его. Просто колдун тот обманул чудовище, чтобы избежать неминуемой гибели. Но нельзя было рассказывать мантикоре правду, ибо вместо благодарности сожрала бы она четырёх волшебников.

Поняли волшебники хитрость, посмеялись вместе с хитрецом над собой, и с тех пор старались со всеми трудностями справляться сообща.

* * *

Возможно, я и параноик, не хуже покойного Грюма. Но анимагический барьер я тоже установил. Не хотелось бы потом услышать от Поттера, что его подруга доверилась не тому человеку.

Грейнджер следила за моими действиями с нескрываемым жадным любопытством. Я коротко комментировал каждое заклинание.

Прочитав последнее, я снова посмотрел на Грейнджер. Всё ещё бледная. Похоже, её знобит. Мне доводилось видеть пленников Тома Риддла после допроса с применением легилименции второго уровня. По сравнению с ними, она держалась неплохо. Скоро появится нечёткость мыслей. И лучше бы ей к этому времени заснуть. Легилименция, конечно, выгодно отличается от нейрохирургии, но побочные эффекты тоже имеются. Завтра утром Грейнджер вряд ли вспомнит в подробностях сегодняшний вечер. Всё случившееся будет казаться ей одним странным сном. Но лучше уж странным сном, чем страшным кошмаром. Желаете сказку, мисс? Хорошо. Если я выдерживал боль от Круциатуса — смогу вынести и першение в горле.

— В одной деревне жили четыре чародея...

Грейнджер слушала моё повествование, как самую вожделенную книгу из Запретной секции. Не уверен, что она хотя бы дышала. Зато её пальцы, судорожно комкавшие плед с того момента, как она очнулась, расслабились. А руки перестали дрожать. Сказка закончилась, но она не спешила нарушить молчание. Наконец, врождённая любознательность взяла своё.

— Можно спросить, сэр?

— Попробуйте!

— Эта сказка не имеет отношения к Основателям Хогвартса?

— Она была написана гораздо позже. Автор, скорее, вдохновлялся идеей Хогвартских факультетов.

— И был слизеринцем.

— Вероятно.

— Стиль похож на барда Бидля. Это не его сказка?

— Сказку приписывают ему. Но в классическое издание она не включена. Но вы ведь не это хотели спросить?

— Я подумала... А вдруг хитрец ошибался, и заклятие всё-таки существовало?

— Тогда чудовище погибло бы в муках, опять же не причинив вреда волшебникам.

— Хитрец подумал об этом и посчитал несущественным?

— Он допускал такую возможность, но рискнул. Желаете поговорить о моральной неполноценности представителей моего факультета?

Грейнджер посмотрела на меня виновато и немного испуганно:

— Нет, сэр. В конечном итоге, он сделал для мантикоры больше, чем трое других. Я подумала, что так мог бы поступить директор Дамблдор.

— Это сказка. Просто сказка. Хотите ещё что-то спросить?

— Хочу. Но не буду. Спасибо, сэр! Хорошая сказка. И вы... вам очень больно?

Я посмотрел на нее с недоумением. Больно? Осознание пришло не сразу. Я говорил вслух. Довольно долго. Но боли не было.

____________________________

* — Сказка Э. Несбит. «Принцесса и кот» (в некоторых переводах «Принцесса и кошка»).