Будни Уолдена МакНейра, Пожирателя смерти и ликвидатора опасных существ. Смеркуты (джен)

Некоторое время Шеклболт и Робардс молча стояли, глядя на спящего на узкой тюремной койке мужчину. Затем переглянулись — и так же молча вышли из камеры. Робардс закрыл дверь и так глянул на Поттера, что тот безо всякого приказа и просьбы сам отошёл к лестнице и, наколдовав себе тёплую подстилку, сел на ступеньку.

— Вот так и выглядит предательство, — сказал после долгого молчания Робардс. — Весьма наглядно.

— Да, неожиданно, — отозвался Шеклболт. — И скверно. Что предлагаешь?

— А что тут предложить? — удивился Робардс. — Тут только Мунго — тем более, если у тебя всё официально.

— Ну, — Шеклболт как-то смешался. — Официально, конечно… но Мунго… я не уверен, что они не отзовут согласие, если увидят вот это, — он кивнул на дверь камеры.

— Тогда в один из наших домов, — предложил Робардс.

— А давай, — глаза Шеклболта азартно сверкнули, — не в ваш. А в его? Возьмёшь с деда обет… хотя он и так не станет болтать.

— Домой? — почему-то шёпотом переспросил Робардс, чувствуя, как улыбка растягивает его губы.

— Ты же сам сказал «подлость», — ответил Шеклболт. — Давай исправлять, — он тоже широко улыбнулся и добавил: — К тому же, я полагаю, что там он быстрей придёт в форму. И сделать это нужно быстро, потому что если Визенгамот отзовёт своё согласие, у тебя с твоим планом будут серьёзные проблемы.

— Молодость вспоминаешь? — спросил Робардс с азартом.

— Не ты ли обвинял меня в офадживании? — ответил вопросом на вопрос тот. — Борюсь, как могу. А Поттер-то тут явно лишний… — заметил он.

— Ты сам сказал: пускай учится, — напомнил ему Робардс и опять открыл камеру.

На сей раз он внутрь вошёл один — и некоторое время в белом свете Люмоса разглядывал то, что осталось от Уолдена МакНейра. Сейчас в нём ничего не напоминало того человека, что четыре месяца назад обычным ножом убивал смеркутов. Этот скелет вообще мало напоминал живого ещё человека, и если бы не хриплое тяжёлое дыхание, его вполне можно было бы счесть покойником. Будить его Робардс не стал — напротив, наложил Сомниум, закрыл голову плотным чёрным капюшоном, надел цепи — и левитировал из камеры.

По лестнице они шли молча: на сей раз Робардс двигался первым, стараясь как можно аккуратнее левитировать тело перед собой. Так же молча они сели и в карету, и Робардс сам поудобнее устроил МакНейра на сиденье. Поттер сел рядом с ним, а сам Робардс вместе с Шеклболтом расположились напротив — и, когда они взлетели, министр заговорил деловито:

— Надо понять, куда мы садимся. Нельзя же просто так взять и опуститься прямо в Шотландии.

— У дома сядем, — ответил Робардс. — Как в прошлый раз. Утром уже аппарируем… хотя утро как раз и будет. Я его превращу во что-нибудь. Как раз меньше народа узнает.

Краем глаза он… да нет — они оба наблюдали за Поттером, усердно убиравшим с лица выражение острейшего любопытства. И нарочно говорили намёками — не потому что собирались что-то от него скрывать, вовсе нет. Он уже был замешан в это дело — но аврор он или нет, думал Робардс. Пусть учится слушать и делать выводы.

Поттер и слушал — и, надо отдать ему должное, сидел с нейтрально-отсутствующим выражением лица. Глаза, правда, пока что его выдавали, но это ничего — научится и этому. Со временем. А в темноте так и вовсе не видно…

— Ты меня, пожалуй, не поймёшь, — сказал Шеклболт после очередной паузы, такой долгой, что можно было бы подумать, что они все как минимум успели задремать. — Я думаю, как своевременно всё это случилось.

— Для кого? — отозвался подозрительно подчёркнуто сонным голосом Робардс.

— Для меня, — так же задумчиво ответил Шеклболт.

— Поясни? — Робардс заворочался, в очередной раз устраиваясь поудобнее.

— Оказывается, власть и вправду развращает. Незаметно, — он усмехнулся. — Даже нежеланная. Я ведь был уверен, что меня это ни капли не коснулось. Что я, конечно же, приобретаю опыт, но не изменился. Абсолютно. А ты давно заметил?

— Нет… не знаю, — Робардс приспустил край шарфа, закрывающего его лицо, и его голос зазвучал разборчивей. — Я как-то не задумывался. До лета.

— Вот и я, — согласился Шеклболт. — Хотя, скорей, до осени. Вероятно, до меня доходит дольше, — добродушно усмехнулся он.

— Это Тэмзин, — сказал Робардс. — Она… бывает беспощадной. Я никогда не умел так прямо и при этом необидно сказать то, что следует. Меня всегда это поражало.

— Я её боюсь, — тихо рассмеялся Шеклболт. — На самом деле. Когда она смотрит на тебя своими серыми прозрачными глазищами, кажется, что никакой легилименции не надо. Я одно время подозревал, что она урождённый легилимент. Знаешь, которые читают мысли фоном.

— Нет, — тоже засмеялся Робардс. — Она не легилимент. Но я понимаю.

— Что она тебе сказала? Расскажи, — попросил он.

Ни один из них даже взгляда не бросал в сторону, кажется, замершего на своём месте Поттера — но оба о нём не забывали. Ни на миг. И всё же они разговаривали так, как если бы его здесь не было.

— Что полагает, что борода мне не пойдёт. Тебе, кстати, тоже, — очень серьёзно ответил Робардс.

— Борода? — непонимающе переспросил Шеклболт.

— И длинные волосы, — добавил Робардс.

— Это какая-то аналогия с Дамблдором? — после некоторой паузы спросил Шеклболт

— Причём здесь Дамблдор? — удивился Робардс. — С зеркалом. Сказала, их ведь придётся снять, потому что смотреться в них однажды станет неприятно.

— О, — коротко выдохнул Шеклболт — и замолчал. Надолго. А потом тихо сказал: — Теперь я понимаю, почему ты не боялся спорить даже с Краучем.

— Ну не разводиться же, — голос Робардса звучал очень довольно. — Крауч этого не стоил.

— И я тоже, — утвердительно добавил Шеклболт, и Робардс согласился:

— И ты тоже.

— А я ведь не замечал, — повторил Шеклболт то, с чего начал разговор. — И, признаюсь, злился на тебя тогда, когда ты в отпуск не ушёл. Неприятно, когда тебя тычут носом в собственное дерьмо.

— Но ты ничего не делал, — помолчав, сказал Робардс.

— Вот именно, — неприязненно поддакнул Шеклболт. — Я всё ждал, когда же ты его поймаешь. И что станешь делать. И… я не мешал бы. Как видишь, это очень кстати, — он тяжело вздохнул. — Пожалуй, ещё пара лет, и я б тебя действительно не понял. Как всё быстро… и как незаметно.

— Ты политик, — пожал Робардс плечами. — А я просто аврор.

— Тем более, — возразил Шеклболт — и попросил: — Надеюсь, ты и в другой раз молчать не станешь. Надо мне вас пригласить как-нибудь… вдвоём. Сто лет Тэмзин не видел.

— Приходи, — откликнулся Робардс. — Мы всегда рады.

— Уверен? — Шеклболт бросил на него острый взгляд.

— Хочешь, я её спрошу? — вполне серьёзно поинтересовался Робардс и в ответ услышал:

— Да. Хочу.

Они снова замолчали и на сей раз в самом деле задремали — и проснулись лишь когда карета начала снижаться.

Она опустилась возле того самого дома, где МакНейр прожил половину лета. Утро было холодным и хмурым, и после сна вылезать из тёплой кареты в промозглый декабрь было неприятно. Робардс трансфиругировал МакНейра в небольшую деревяшку и сунул её в карман.

— Почти восемь, — сказал Робардс, поглядев на часы. — Он, вроде, рано встаёт.

— Лучше разбудить, чем упустить, — сакраментально заметил Шеклболт, растирая лицо ладонями, чтобы быстрей проснуться. — И я сомневаюсь, что он будет в претензии даже если лёг час назад.

— Пожалуй, — согласился Робардс. — С другой стороны, когда он его увидит…

— Тем более, — возразил Шеклболт. — Они же не встречались летом — ему не с чем сравнивать. А каким, в среднем, ожидают увидеть человека после пяти с половиной лет заключения? Ты был там — аппарируй, — велел он, подходя к Робардсу и жестом подзывая Поттера.

Робардс взял их обоих за предплечья, сжал покрепче — и аппарировал во двор дома МакНейров. Тот был тёмен и тих, и он, поднявшись по ступенькам, громко и уверенно постучал в дверь.

Какое-то время внутри было тихо, а затем дверь просто распахнулась, и стоящий на пороге старик в тёмных штанах и рубашке, высокий, широкоплечий и жилистый, оглядел гостей и сказал не особенно дружелюбно:

— Какие люди.

И всё.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался министр. — У нас к вам важный разговор, мистер МакНейр. Войти позволите?

— Я гостей не ждал, — ответил старик. Палочка в его руках так и смотрела в сторону посетителей. — И не звал, — добавил он.

— А мы не одни, — мягко проговорил министр и кивнул Робардсу.

Тот плавно и медленно, не желая провоцировать ненужную и неуместную сейчас драку, достал из кармана деревяшку, аккуратно положил её на землю — и нарочито громко произнёс:

— Финита.

И когда на земле вместо деревяшки появился Уолден МакНейр, а старик тихо, почти беззвучно охнул и, опустив палочку, сделал шаг вперёд, Шеклболт спросил:

— Теперь, мистер МакНейр, вы позволите нам войти?

Дальше гостиной министр вежливо не пошёл, задержав там же и Поттера, так что с обоими МакНейрами на второй этаж отправился только Робардс, который, не будя, левитировал Уолдена в дом и снял с него мешок и цепи, а затем дождался, покуда старик уложит спящего внука в постель. И только потом попросил:

— Нам нужно поговорить с ним наедине — а затем мы пришлём целителя.

— Я хочу знать, что происходит, — ответил ему старый МакНейр… Киран. Робардс отлично помнил его имя. Киран МакНейр. В последний раз они встречались в начале сентября, когда Робардс, следуя совету Тэмзин, принёс ему ту свою премию, объяснив это «заблудившейся когда-то в недрах министерской бухгалтерии выплатой — вы знаете, какой при Фадже был бардак». Поверил ему Киран или нет, Робардс так и не сумел понять, однако, пускай и не сразу, деньги всё же взял, хотя и глядел на него тогда волком. А ведь он едва ли не ровесник Скамандера… да они чуть ли не на одном курсе учились, вспомнил он. И знакомы наверняка… хотя вряд ли дружили.

— Мы это непременно обсудим, — пообещал Робардс. — Втроём. Впрочем, в самом деле — почему бы нам и не начать с этого. Я предпочёл бы дать сперва слово министру.

— Теперь вы про него вспомнили, — сказал старик, неотрывно глядя на внука. — Когда вас прихватило за задницу, — он перевёл взгляд ярких и суровых сейчас глаз на Робардса.

— Люди гибнут, — ответил ему Робардс. — Теперь каждый день.

— Гибнут идиоты, — отрезал старик. — Умные спят в одной комнате и дежурят по очереди.

Робардс открыл было рот… и закрыл. Таким идиотом он чувствовал себя в последний раз лет в четырнадцать, когда в первый раз всерьёз влюбился в однокурсницу — не в Тэмзин, нет, она училась на два курса младше и в то время совершенно не интересовала его — и преподнёс ей на рождество серьги… точь-в-точь такие же, как были на ней в тот момент надеты. Однако за длинными волосами он этого сперва не увидел и обнаружил совпадение лишь когда она начала смеяться. Вот тогда он чувствовал себя точно так, как сейчас — когда старый МакНейр озвучил элементарнейшее, идеальное и не пришедшее в голову до сих пор никому из них, профессионалов, решение.

— В следующей листовке мы назовём это методом МакНейра, — сам не зная, шутит он или нет, сказал Робардс.

— И график дежурств распишите, — хмыкнул старик. — Коли мозгов нет, не дойдут сами же.

Так вот почему на старые дома ни разу не нападали, словно бы озарило Робардса. Там есть эльфы — и их наверняка оставляют дежурить в спальнях. Даже один эльф способен проверять комнаты постоянно — а смеркуты ведь нападают не мгновенно. И тот, кто устроил всё это, об этом догадывается — и не рискует.

И всё.

Никакого пиетета перед старыми семьями или чего-то подобного.

Это нужно будет ещё обдумать, решил он, но сейчас было время для другого.

— Мистер МакНейр, — вежливо произнёс Робардс, — нам с министром нужно поговорить с вами. Вы не спуститесь со мной?

— Идём, — кивнул он и, ещё раз посмотрев на внука, первым пошёл вниз, в гостиную, где ждал Шеклболт и скромно стоял у самой стены Поттер. Он-то старика и заинтересовал — и именно его тот прежде всего и поприветствовал, внимательнейше и абсолютно беззастенчиво разглядывая:

— Мистер Поттер.

— Мистер МакНейр, — Поттер вежливо наклонил голову.

— Так что вы хотели сказать мне, министр? — спросил старик Шеклболта, наконец отворачиваясь от Поттера.

— Я думаю, вы сами понимаете, почему ваш внук больше не в Азкабане, — начал министр и, дождавшись кивка, продолжил: — Мы действительно планировали обратиться к его помощи — но никто из нас не ожидал найти его в таком состоянии. Несмотря на то, что Визенгамот дал своё согласие, он может его отозвать, узнав о том, как обстоят дела — и, поскольку нам бы этого не хотелось, мы сочли, что оптимальным местом для восстановления будет его родной дом. При условии, что вы подпишете контракт об обязательстве сохранять тайну, разумеется.

— Какая удивительная забота, — проговорил старик, пристально вглядываясь в лица министра и главного аврора. — Почему бы?

— Если вы имеете что-то против, — невозмутимо сказал министр, — мы, разумеется, отыщем другое место.

— Пусть лежит, — возразил старик и спросил: — Теперь здесь будет проходной двор?

— Ненадолго, — успокоил его министр. — Как только ваш внук почувствует себя достаточно хорошо, здесь станет спокойнее.

— А когда он всё для вас сделает, вы снова упечёте его обратно? — резко спросил старик.

— Нет, — серьёзно ответил министр. — Когда он всё сделает, он вернётся домой навсегда.

— И вы вот так просто его отпустите? — недоверчиво спросил старик.

— Не просто, — возразил министр. — На некоторых условиях. Вполне приемлемых, я уверяю.

— Но он волен отказаться, разумеется, — вступил Робардс. — И вернуться назад. Впрочем, это он решит прямо сейчас, — добавил он, делая шаг к двери. — Надеюсь, вы нас извините, — вежливо проговорил он.

Старик помолчал некоторое время, а затем кивнул — и Робардс и Шеклболт, тоже кивнув в ответ, вышли и, поднявшись по лестнице, вошли в комнату, в которой на кровати спал Уолден МакНейр.

— Думаешь, он вообще проснётся? — закрыв за собой дверь и наложив на неё чары, с сомнением спросил Шеклболт.

— Самому интересно, — откликнулся Робардс — и, сняв с МакНейра Сомниум, подошёл к кровати и, оперевшись о её край коленом, наклонился и громко позвал: — Уолден! — он немного подождал и требовательно потряс его за плечо и повторил: — Уолден МакНейр.

Ритм дыхания МакНейра переменился, затем его веки дрогнули, и он открыл глаза — и тут же сощурился: после азкабанской камеры здесь было очень светло даже несмотря на хмурость утра. Некоторое время он смотрел на Робардса, а затем тихо, хрипло, но вполне отчётливо произнёс:

— Я же… предупреждал тебя.

— Ничего подобного, — возразил Робардс. — Ты запретил мне приходить в азкабанскую камеру, а не к себе домой.

Он произнёс это совершенно серьёзно и спокойно — и только по окончанию своей реплики позволил себе улыбнуться и отступил в сторону, давая возможность МакНейру осмотреться по сторонам.

Тот заоглядывался — и чем дольше он осматривался, тем сильнее на его худом, больше похожим на обтянутый кожей череп, лице проступало недоверчивое изумление.

А потом вдруг раздался топот и пронзительное громкое «мйау-у-у!» — и в комнату буквально ворвался мохнатый разноцветный вихрь, едва не сшибив Шеклболта с ног, и, взлетев на кровать, распался на трёх огромных пушистых книззлов: полосато-серого, чёрного с сероватым воротником и рыжего.

И тогда Уолден поверил — и, даже не пытаясь сдержаться, расплакался, разрыдался, позволяя книззлам своими шершавыми языками слизывать его слёзы и тыкаться своими мохнатыми мордами ему в рот, нос и в глаза.

В лицо.