Будни Уолдена МакНейра, Пожирателя смерти и ликвидатора опасных существ. Смеркуты (джен)

— Я знаю, как Джос это сделала, — сказал он, молча выслушав Робардса. И спросил в ответ на его вопросительный взгляд: — Между нами?

— Зависит от того, что я услышу, — ответил Робардс.

— Да нет, — заверил его Гидеон. — Ничего такого. Личное… не хочу, чтобы жена узнала.

Они сидели вдвоём в большой гостиной его дома, красота и роскошь которой были несколько испорчены состоящим из валяющихся тут и там детских вещей беспорядком. Ни жены, ни детей Гидеона сейчас не было в Англии: едва в газетах появилась информация о смеркутах, он отправил их отдыхать в Альпы. А значит, вещи лежали здесь уже не день и даже не неделю.

— Меня не касается ничего, что не является преступлением и не имеет отношения к расследованию, — произнёс Робардс стандартную фразу, которую все авроры всегда говорят в таких случаях.

— Ну да, — Гидеон, в отличие от родителей, или, по крайней мере, отца, выглядел абсолютно раздавленным. — Джос… Джос, — повторил он, и имя сестры прозвучало почти жалобно. — Года… Наверное, года три как… наверное, — он запустил пальцы в свои длинные космы и взъерошил их ещё больше. — Да, три года — весной. Джос застала как-то меня с одной девчонкой… ну, поклонницы, понимаете? — он кривовато усмехнулся. — Ерунда, но жена… она не поймёт, — он почти просительно поглядел на Робардса, и тот кивнул. В конце концов, личная жизнь волынщика «Ведуний» его действительно не касалась. — Я тогда… В общем… Джос дала мне обет. Мертон скрепил…

— Что за обет? — спросил Робардс, хотя, в принципе, можно было уже и уходить. Умно. Умно! Эта Крумб была умницей — и, как всегда бывало с ним в таких случаях, Гавейна охватило чувство острой досады за то, что такой ум был использован подобным образом.

— Сохранить секрет, — в голосе Гидеона мелькнуло удивление. — У нас тогда… сложно было. Ещё и это… я, в общем, психанул. И Джос предложила вдруг — мол, да я тебе хоть обет. Ну я и… эх, — он махнул рукой и спросил тихонько: — Думаете, она уже тогда… да?

— Да, — подтвердил Робардс. — Точную формулировку помните? — спросил он. Нужно же ему было закрыть дело.

— Я… да, — было видно, что ему тяжело говорить и вспоминать. — Что она никогда и слова не скажет об этом. Никому, никогда и нигде.

— Не «не расскажет», а и слова не скажет? — уточнил Робардс, и Гидеон кивнул. — Не вините себя, — мягко проговорил Гавейн. — Полагаю, вы правы — она уже тогда думала о том, что может быть арестована. И хотела обеспечить себе лёгкую и быструю смерть.

— Наверное, — согласился Гидеон. — Она всегда была умной. Я даже… я всегда… никогда не понимал, почему она торчит в этом своём отделе. Почему? — спросил он, вдруг жадно вглядевшись в лицо Робардса. — Вы знаете, почему она это сделала?

— Люди иногда сходят с ума, — ответил тот. — Это просто происходит. Возможно, на неё так повлияла война, — добавил он.

Сказать правду? А станет ли Гидеону Круму от этого легче? И не решит ли он однажды отомстить за сестру — раз уж в них в семье существует определённая склонность к такой… экзальтации? Да и потом, решение уже было принято, и тайна Джоселин умрёт вместе с ней. Впрочем, нет — она останется в её деле. И, возможно, когда-нибудь кто-то прочтёт его… хотя кто читает старые дела? Особенно отправленные в специальное хранение.

— А она лёгкая? — спросил Гидеон. — Как от этого умирают?

— Этого не знает никто, — ответил Робардс. — Человек просто падает замертво — сердце замирает, и никакими силами его невозможно вернуть к жизни.

Впрочем, к тяжёлым разговорам Робардсу было не привыкать — тем более, что эти принесли с собой, помимо тяжести, ответы практически на все вопросы… а на остальные он нашёл сам — в комнате Джоселин, прямо на её столе.

Там лежал конверт — и Робардс даже без заключения экспертов был готов поклясться, что тот при жизни Джоселин был спрятан чарами, и они спали только после её смерти. На нём было написано: «Гавейну Робардсу, главному аврору, в руки, лично».

Что ж…

Открывать конверт на месте он не стал: правила есть правила, да и кто же знает, что в нём. Не то чтобы Гавейн боялся умереть — но глупой смерти всё же не желал. Так что он открыл конверт только в своём кабинете, тщательнейше изучив его — и ничего не обнаружив, кроме почти истаявших уже следов скрывавших его чар.

В конверте обнаружилось два листа пергамента, вложенных один в другой. Открыв первый, Робардс прочитал:

«Мистер Робардс! Если Вы читаете это письмо, значит, я уже мертва. Я не знаю, как это произошло, но знаю, что Вы нашли укрытия — а значит, скоро опознаете и чары и меня найдёте. Вы хороший аврор. И, наверное, заслуживаете — и Вы, и все остальные — моих извинений и объяснений. Мистер Робардс, мне и вправду жаль. Я никогда не хотела причинить никому вреда, но мне пришлось — я не нашла иного выхода. Я очень старалась свести вред к минимуму (например, не нарушать Статут), но чем больше я думаю — тем яснее понимаю, что поставила и Вас, и господина министра, и Визенгамот в очень непростое положение, чего мне совершенно не хотелось бы. Поэтому я оставляю Вам чистый лист со своей подписью, в который Вы сможете вписать от моего имени всё, что сочтёте нужным. Надеюсь, это Вам поможет. Ваша Джоселин Крумб.»

Внизу второго листа и вправду стояла короткая надпись «с моих слов записано верно», подпись — и её расшифровка: «Джоселин Крумб».

Робардс некоторое время смотрел на него и на записку, затем убрал их в сейф, запер его — и отправился домой. Ему нужна была хотя бы короткая передышка — и, в конце концов, министр всё равно гнал его отдохнуть.

Тэмзин обнаружилась в саду — хотя что можно было там делать в конце декабря, Гавейн не представлял. Впрочем, едва увидев его, она всё оставила и, подойдя, просто обняла его — и он, обхватив руками её плечи, так замер, чувствуя под щекой её волосы и… и всё. Ничего больше вокруг для него не существовало какое-то время — а потом он сказал:

— Я опять тебя обманул. Прости меня, Тэм.

— Я подумала, — откликнулась она, — что Вена — это так банально и скучно. Говорят, что в Австралии нынче лето, и что там живут самые странные существа на свете. Тебе никогда не хотелось потрогать коалу?

— Пожалуй, — улыбнулся он, прикрывая глаза и думая, что ему в своё время как-то незаслуженно повезло. Почему Тэмзин его выбрала? Он был, конечно, неплох собой в юности — но что, кроме внешности, эта потрясающая женщина разглядела в стажёре-авроре? Они не встречались в школе, и столкнулись однажды у Фортескью, когда она только закончила обучение, а он учился на последнем году академии. Столкнулись в самом что ни на есть прямом смысле — у неё в руках был молочный коктейль, которым она и облила и себя, и его буквально с головы до ног. Вот тогда-то и начался их роман — и Робардс до сих пор не понимал, чем вдруг тогда зацепил её. Он даже спросил её как-то — и получил ответ:

— Ну, видишь ли, мне никогда не хотелось работать. А по тебе сразу же было ясно, что ты с удовольствием посадишь меня к себе на шею.

Ну да… в некотором роде, так можно было сказать о них: Тэмзин и вправду никогда не работала… или же делала это всю свою жизнь. Она вырастила их троих девочек, и она всегда, что бы ни происходило, была его тылом и домом — и, в конце концов, у него в шкафу всегда были выглаженные и даже накрахмаленные рубашки.

Но отнюдь не только они и даже не только дочери их связывали — хотя девочек Гавейн обожал и ни разу в жизни не пожалел о том, что у него нет сына. Между ними была и совершенно другая связь, та, которую сложно определить словами, но которая позволяет двум сперва совсем чужим людям постепенно и незаметно прорасти друг в друга, и Гавейн не представлял себе жизни без Тэмзин.

— А ещё говорят, что там вместо воробьёв попугаи, — продолжала она, и он слышал в её тоне улыбку.

— Через несколько дней я буду свободен, — сказа он. — Закажу портал в Сидней. Или ты хотела бы в другой город?

— Нет, Сидней — это превосходно! — откликнулась Тэмзин. — Ты закончил дело?

— Почти, — сказал он. — А ведь ты была права, Тэм.

— Я всегда права, — заметила она с удовольствием. — А в чём именно?

— Когда говорила про подлость. Помнишь? — спросил он, немного отодвигаясь и заглядывая ей в лицо. — Ты сказала, что мы соврали и сделали подлость — и не важно, преступник или нет тот, кого мы обманули. И что стоит либо держать обещания — либо не давать их.

— О да, — с мягкой иронией заметила Тэмзин. — Я люблю пафос.

— Ты была права, — улыбнулся он очень грустно. — Мы солгали и сподличали — а расплатились за это совершенно невинные люди.

— Ты расскажешь? — спросила она серьёзно.

— Расскажу, — он повёл её в дом. Да, конечно, подслушивать здесь было некому, но привычка не позволяла ему обсуждать подобные вещи вне тщательно зачарованного от излишнего любопытства извне дома. — Это было бы даже романтично, Тэм, — сказал он, садясь на диван в гостиной и прислоняясь к устроившейся рядом жене. — Если бы не все эти смерти…

Пока он рассказывал, Тэмзин молчала, а когда закончил, сказала грустно:

— Бедная девочка… какая ужасная жизнь.

— Увы, — он вздохнул. — Её отец неподсуден. Ужасно, во что всё это вылилось.

— И вы всё это сохраните в тайне, конечно, — сказала она.

— А какой смысл разглашать? — спросил он. — МакНейр здесь действительно не при чём — я проверил. Кому станет лучше, если всё рассказать? Её матери? Этот Крумб сожрёт её окончательно. Обывателям? Да, они бы хотели знать — но я не хотел бы видеть, какую слезливую сказочку из этого сделает пресса. Родным погибших? Ты думаешь, им будет легче жить, зная, что жизнями их близких оплачена чужая свобода? Не важно уже даже, чья. И вряд ли им будет интересно, знал ли об этом всём тот, чью свободу она-таки ведь купила. Да, он не знал, а она мертва — но, если посмотреть на сухой остаток, всё вышло именно так, как она хотела. Представь, чем через пару лет обрастёт эта история. И как много тех, кто потерял близких, захотят отомстить тому, ради кого они умерли? И чем это однажды закончится? Уж не говоря о том, что Визенгамот в таких обстоятельствах вполне может передумать и вернуть в Азкабан МакНейра. Просто ради того, чтобы не вышло по её. Будет это справедливым?

— Нет, — ответила Тэмзин и взяла его руку в свои. Её ногти были аккуратно подстрижены полукругом и покрыты нежно-розовым лаком — как всегда.

— Мы с Кингсли решили тоже так, — он переплёл свои пальцы с её. — Австралия, значит?

— Определённо, — кивнула она и прислонилась виском к его плечу.