Будни Уолдена МакНейра, Пожирателя смерти и ликвидатора опасных существ. Смеркуты (джен)

— Это пятый погибший ликвидатор с начала работ, — мрачно сказал Шеклболт, и в кабинете министра магии повисла тяжёлая тишина. Министр помолчал немного и кивнул: — Гестия.

— Это шестой случай гибели целой семьи за последний месяц, — после короткой паузы заговорила глава Департамента магического правопорядка Гестия Джонс. — И шестнадцатый случай нападения в целом за тот же период. И, что хуже, первый в Дорсете. Гавейн, введите всех в курс дела, — велела она.

— Первое нападение было зафиксировано в Корнуолле в ночь на восьмое мая, — сухо заговорил главный аврор Гавейн Робардс. — Впрочем, тогда никто не понял, что именно произошло: ребёнок просто бесследно исчез из своей комнаты. Родители, придя утром будить его, ничего и никого не нашли: из-за жары окно было открыто, и мальчик спал без одежды. Смеркуты не оставляют следов, уничтожив свою жертву, — напомнил он то, что все присутствующие, конечно же, знали и так. — Тогда в Аврорат было подано заявление об исчезновении, и мы, что скрывать, не слишком забеспокоились: весна, одиннадцатилетний мальчишка — мало ли, куда он мог деться. Однако, когда через четыре дня исчезла девяностотрёхлетняя волшебница — и тоже из своей спальни, на кровати обнаружили лишь рубашку — мы в первую очередь подумали о скрывающихся сторонников Са… Волдеморта, — с досадой поправился он. — Основания к этому у нас были: в первой семье мать — магглорождённая волшебница, а пропавшая пожилая дама была до войны замужем за магглорождённым — он тогда и погиб. Мы решили, что сторонники Волдеморта таким чудовищным образом отмечают первый, так сказать, юбилей гибели своего кумира — пятую годовщину. Я полагаю, тогда мы упустили время — и…

— Каяться будешь после, — оборвал его Шеклболт. — Если придётся. Дальше.

— Следующее исчезновение заставило нас пересмотреть основную версию, — продолжил Робардс, — пропала трёхлетняя Аманда Крэгги. Крэгги — известная старая семья, они не участвовали в войне, так что мстить им некому, да и трёхлетка ночью из дома сбежать не могла. Тогда у нас возникла версия о маньяке — я не стану отнимать ваше время дальнейшими описаниями, скажу лишь, что в Отдел регулирования и контроля магических популяций мы обратились лишь после пятого случая.

— Нас сбили тогда частота и количество нападений, — вступил Катберт Мокридж, занявший в новом министерстве пост начальника Отдела магических популяций. — Смеркуту взрослого человека хватает минимум недели на три, если не на четыре, ребёнка — в зависимости от веса, но одиннадцатилетнего подростка, к примеру, ему хватило бы на пару недель, не меньше. Сытый же смеркут не нападает: он прячется в укромное место, где почти недвижно переваривает добычу. Сейчас я с уверенностью могу сказать, что речь идёт не об одном или двух смеркутах. Их целая стая, если можно так выразиться… что само по себе удивительно: смеркуты — животные одиночные. Мать откладывает нечто вроде яиц в мягкой оболочке в тело очередной жертвы и заботится о молоди только первые пятнадцать недель — к этому возрасту они уже умеют охотиться на мелких существ вроде белок, и она оставляет их.

— Сколько, по-вашему, их может быть? — спросил Шеклболт.

— Сложно сказать, — покачал головой Мокридж. — Наши специалисты утверждали, что их должно быть не меньше дюжины — но больше похоже на то, что их две.

— Утверждали? — переспросил Шеклболт.

— Комиссии по штату положен один ликвидатор, — мрачно ответил Мокридж. — За прошедшие два с половиной месяца мы сменили уже четверых… теперь вот погиб пятый, — Мокридж помрачнел ещё больше. — Другие члены комиссии ликвидацией заниматься не могут — не тому обучены.

— Да найдём мы специалистов, — отмахнулся было глава Отдела магического транспорта Твайкросс, но Шеклболт тяжело на него глянул и коротко спросил:

— Где?

— Ну есть же в Британии кто-нибудь, — пожал тот плечами. — Но надо что-то делать с этими нападениями — сколько всего человек погибло? Вы сказали, шестнадцать?

— Я сказала, что это шестнадцатое нападение за июль, — отрезала Джонс и спросила: — Сколько всего погибло, Гавейн?

— Теперь мы уже можем утверждать, что пропавшие погибли, — кивнул тот. — Начиная с первого нападения погибло, считая последний случай, восемьдесят шесть человек. Не считая пятерых сотрудников министерства из комиссии по ликвидации.

Тишина, возникшая после этих слов начальника Аврората, была ошеломлённой и абсолютной — даже Шеклболт, который, вроде бы, не должен был услышать ничего нового, казался потрясённым.

— В полтора раза больше, чем в битве за Хогвартс, — потрясённо прошептал кто-то.

— Больше, — сухо поправил Робардс. — В школе погибло пятьдесят человек — я имею в виду защитников.

— И лето тёплое, — сказал Мокридж. — Как назло. Чем теплей — тем этим тварям комфортнее.

— Собственно, наше экстренное собрание посвящено именно этому вопросу, — сказал Шеклболт. — У нас больше нет тех, кто готов и, главное, обучен отлавливать этих тварей, а большинство наших магозоологов никогда не имели дела со смеркутами. Мы, конечно, обратились за помощью в министерства Мексики, Индии, Бразилии и Перу, но, — он сделал паузу и обвёл их всех тяжёлым взглядом, — все согласования займут много времени. И дело в данном случае не в нас, — он вздохнул.

— А если пригласить к нам свободных, так сказать, охотников из тех стран? — предложил Твайкросс.

— Пригласили, — усмехнулся Шеклболт. — Двое уже пропали. Даже одежду пока что найти не можем.

— Трое, — поправил его Робардс. — Сегодня утром на окраине Труро маггловская полиция нашла очень характерное снаряжение и одежду — мы только сообщение получили, сейчас наш сотрудник вместе с обливиатором работает с полицейскими.

— Ну есть же у них там специалисты, — немного неуверенно проговорила Фелиция Орпингтон, руководитель обслуживающего персонала министерства.

— Есть, — резко сказала представляющая Великобританию в Международной конфедерации магов Маргарет Бут. — Но они тоже не стремятся их потерять — и, хотя нам многие обещают помощь, должно пройти время до того, как она будет оказана.

— В этом-то и проблема, — сказал Шеклболт. — Время. В нашем случае — это смерти. Я думать не хочу, сколько их принесёт нам ожидание, скажем, в месяц.

— А там и похолодает, — съязвила Джонс. — А к зиме так проблема и вовсе решится сама собой.

— Сколько мы прогнозируемо к тому времени потеряем? — не менее ехидно поинтересовался министр.

— Человек сто ещё, — ответила она, демонстративно пожимая плечами. — Ну, может быть, больше — но вряд ли дойдёт до двухсот.

— Не смешно, — не выдержала Бут. — К сожалению, что в МКМ, что в тропических странах все понимают, что к зиме проблема и вправду решится сама собой — и не спешат шевелиться.

— Остаётся надеяться на частников-энтузиастов, — мрачно сказал Шеклболт. — Или на то, что мы сейчас придумаем. У кого-нибудь есть идеи, как справиться с этой напастью? Управление погоды?

— Мы могли бы, — предложил руководитель отделения регулирования погоды Хорос Фанкорт, — значительно снизить температуру на юго-западе. Какая нужна? Когда эти твари дохнут?

— А кто ж знает, — ответил Мокридж. — Они же тропические. Мы консультировались с мистером Скамандером — жаль, что он уже так стар, — вздохнул он, — и он полагает, что они вряд ли могут выжить при длительной минусовой температуре. Но, — он вздохнул, — мы не можем надолго снизить её так сильно сейчас, посреди лета.

— А почему молчит Отдел тайн? — неприязненно поинтересовалась Джонс, поглядев на худого мужчину с ввалившимися щеками, чьё лицо, в целом, приятное, из-за этого слегка напоминало обтянутый кожей череп. — Мистер Миргуд, нам всем очень интересно ваше мнение.

— Наш отдел никогда не занимался смеркутами, — ответил он. У него был глубокий и сильный голос, которым он, определённо, превосходно умел пользоваться. — К моему искреннему сожалению, нам нечего предложить — кроме очевидной идеи, что нужно предупредить население. В конце концов, смеркуты, как правило, нападают по ночам и на спящих — чего проще перед сном проверять помещение и закрывать окна?

— Вы представляете, какая поднимется паника? — спросила Джонс, хмурясь.

— Тогда ищите того, кто способен поймать их, — пожал невыразимец плечами.

— Какой прекрасный совет, — неприязненно сказал Робардс. — И как только нам это в голову не пришло.

— Бывает, — успокаивающе откликнулся невыразимец.

— Прекратите! — Шеклболт негромко хлопнул по столу ладонью. — Сейчас не до ваших свар. Совет хорош, — кивнул он невыразимцу, — но вот с исполнением, боюсь, будут проблемы.

— Может быть, обратиться к предыдущим ликвидаторам? — вежливо предложил тот.

— Какая свежая мысль, — в голосе Джонс звучала исключительно вежливость. — На момент начала этой истории были живы одиннадцать человек. Пятеро мертвы, из оставшихся двое уже слишком стары, трое — инвалиды разной степени тяжести и один в Азкабане. Всё.

— Так отлично, — заметил невыразимец. — А кто в Азкабане?

— Это исключено, — отрезал Шеклболт. — Он был сторонником Волдеморта, носил метку и участвовал и в штурме министерства в девяносто седьмом, и в нападении на школу.

— Так тем более, — оживился невыразимец. — Это же идеальный кандидат.

— Поясните, — неохотно предложил Шеклболт под недовольный ропот остальных.

— Ему нечего терять, — охотно исполнил просьбу невыразимец, — а вот приобрести есть что. В отличие от всех остальных он будет работать не за интерес или деньги, а за жизнь — это весьма стимулирует.

— Жизнь? — переспросил министр.

— И свободу, — невозмутимо кивнул невыразимец, не обращая ни малейшего внимания на те взгляды, которыми его буквально прожигала большая часть присутствующих. — Это прекрасный стимул.

— Это исключено, — повторила слова Шеклболта Джонс. — Абсолютно.

— Мадам Джонс, — почти ласково проговорил Миргуд. — Принципы — это прекрасно, и ваши я, поверьте, глубоко уважаю. Но вы уверены, что они стоят таких жертв? Сколько, вы сказали, ещё погибнет людей? — обратился он к ней. — «Вряд ли дойдёт до двухсот» — это ведь ваши слова? Не слишком ли велика цена за принципы, мэм?

— Он убийца, — хмуро проговорил Шеклболт.

— В данном случае это плюс, — невозмутимость невыразимца, кажется, поколебать было невозможно. — Убийца — значит, профессионал. То, что нужно. Не так ли? И потом, — его голос стал мягче, — мы ведь все понимаем, что никакой свободы не будет. Он не справится — просто не сможет поймать их всех. Но какую-то часть уничтожит — и это уже результат. А там, может, ещё кому повезёт — так всем миром и справимся.

— А если справится? — продолжая хмуриться с таким видом, словно у него болит зуб, спросил Шеклболт.

— Ну что вы, министр, — мягко проговорил Миргуд. — Я уверен, что он падёт в бою как минимум с последним из них. Хотя, честно говоря…

— Я не буду играть в эти игры, — глаза Шеклболта сверкнули, а руки сжались в кулаки, и в комнате словно похолодало.

— Да он всё равно не выживет, — неожиданно по-деловому ответил невыразимец. — Ну а если вдруг, — он пожал плечами, — разве он не искупит этим свою вину? Навешать на него обетов с контрактами — да отпустить. Пусть живёт.

— Я против, — сказал министр. — Но всё же давайте проголосуем. Кто за то, чтобы принять предложение главы Отдела тайн? — спросил он, демонстративно складывая на груди руки.

Миргуд поднял руку один — и, поняв, что он в одиночестве, усмехнулся:

— Что ж, я предложил, что мог.

— Кто… — начал было Шеклболт откровенно формальный вопрос — и вдруг Робардс медленно поднял руку.

— Сотня жизней нормальных людей против жизни одного подонка — оно того стоит, — с отвращением, но очень уверенно произнёс глава Аврората. — По нынешней статистике среди погибших большинство — подростки и дети. Я не вижу ни одной причины, чтобы в будущем это переменилось. Я поклялся служить и защищать — и, если для этого придётся выпустить из тюрьмы одного мерзавца, я готов. В конце концов, он будет не единственным выкрутившимся.

— Малфоев не в чем было обвинять, — со вздохом напомнил ему Шеклболт. — У старшего в самом деле весь год не было палочки — а за прошлые грехи его, к сожалению, оправдали. Младший же вообще был несовершеннолетним — да и Поттер за них вступился.

— Значит, будет ещё один, — жёстко проговорил Робардс — и, подавшись к министру, поймал его взгляд. — Кингсли, ты знаешь меня — и знаешь, как я отношусь ко всей этой сволоте. Но я и МакНейра знаю — и какой бы дрянью он ни был, он профессионал. И был прекрасным ликвидатором. Сколько-то этих тварей он выловит. Ну а если вдруг всех — что ж, оно того стоит. Сотня жизней стоит одной — даже такой поганой. А мстить или ещё что он не будет, — добавил он с тяжёлым вздохом. — У нас нет никого больше. Вообще нет, Кингсли, — он покачал головой.

— Надо дать в газете статью про всяких жутких тварей, — вдруг сказал Миргуд. — С простыми и эффектными примерами того, как можно справиться с ними. Далеко не все знают, что на смеркутов действует обычный Патронус. Кого-то это может спасти.

— Визенгамот не пойдёт на это, — с какой-то обречённостью проговорил Шеклболт, продолжая глядеть на Робардса.

— Это как предложить, — почти весело заявил невыразимец. — Я уверен, они послушают господина главного аврора — он был чрезвычайно убедителен. И его безупречная репутация сыграет тут только на руку.

— Это ведь ваша идея, — сощурился Шеклболт, но Миргуд поднял руки:

— Ну что вы! Мы же все понимаем, что выпустить меня с ней — заведомо провалить дело. Мы, разумеется, эту мысль поддержим — но влияние Отдела сейчас крайне невелико, — он вздохнул.

— Времени нет, — хмуро сказал Робардс. — Я боюсь открывать по утрам сводку. А ты? — спросил он Шеклболта. — Младшему из погибших было полторы недели, Кингсли. Он спал с матерью, и тварь сожрала их вместе. Сиротой осталась старшая трёхлетняя дочь, а её отец пишет нам едва ли не ежедневно. Да плевать на МакНейра. Надо убедить Визенгамот — я принесу им колдографии погибших. У меня есть — в каждом деле. Показать? — он оглядел присутствующих.

— Это скверный прецедент, Гавейн, — негромко сказал министр, всё-таки отводя взгляд от требовательных глаз Робардса.

— Строго говоря, это не совсем прецедент, — заметил Миргуд. — Вернее, не первый. Такое уже бывало — и на этот случай как раз может сослаться. В старину подобное не так уж и редко практиковалось — если желаете, мы подготовим подборку для заседания.

— Давайте проголосуем ещё раз, — тихо проговорила Бут. — Робардс прав. У нас нет времени ждать. К тому же, я боюсь, что даже зима может оказаться не таким уж универсальным лекарством, — добавила она. — Если кто-то сумел вывести другой, более морозостойкий вид… или породу… — полувопросительно закончила она — и махнула рукой.

— А ведь это объяснило бы нынешнее нашествие, — сказала Джонс.

— В любом случае, мы ничего не теряем, — заметил невыразимец. — Скорее всего, этот пожиратель не выживет. Ну а если вдруг — что ж, контракты бывают разные, — он слегка улыбнулся. — Он будет вполне безобиден. А что до справедливости, — он поглядел на министра и развёл руками, — то можно считать, что он эту свободу выкупит кровью. Своей. Даже если и не прольёт ни капли. Не самый плохой способ… возможность искупить, так сказать.

— Не все заслуживают её, — отрезал Шеклболт. — Давайте голосовать, — вздохнул он и повторил: — Кто за то, чтобы принять предложение главного аврора и руководителя Отдела тайн? — и сам медленно и неохотно поднял руку. А потом, сосчитав сделавших то же самое, резюмировал: — Принято. Я постараюсь созвать экстренное заседание Визенгамота завтра — в крайнем случае, послезавтра. Гавейн, готовься.

В Азкабане было сыро и ветрено, и сияющее на синем небе солнце почему-то почти не грело.

— Не знаю, как лучше сделать, — сказал Шеклболт, выходя из кареты и ёжась от пронизывающего ветра. — Пойти с тобой сразу? Или подождать наверху?

— Он всё равно потребует разговора с тобой, — ответил Робардс, похлопав фестрала по крупу. — Только время протянем. Но можешь подождать, — сказал он, поглядев на министра.

— Да идём, — махнул тот рукой.

Ему категорически не нравилась вся эта затея. Но дракклов Робардс был прав: оно того стоило. Сколько ещё погибнет? А ведь эти твари ещё размножаются, билась в его мозгу мысль. Пятнадцать недель — и появится новое поколение, ещё столько же — и оно подрастёт достаточно, чтобы нападать на младенцев. Может быть, и вправду стоит предупредить всех?

На самом деле, Шеклболт боятся не паники как таковой, а того, во что она может вылиться. Страна только успокоилась после войны, люди едва перестали подозревать всех и вся во всём и писать на соседей абсурдные, большей частью, доносы — и опять будоражить их? Смеркутов никто из британцев не видел — кого и что за них примут? Сушащуюся на верёвке чёрную мантию? Шеклболт иногда сожалел, что так хорошо знает людей — и знает, на что способны даже самые мирные из них, если их хорошо напугать. Он помнил Первую магическую и то, что началось сразу после её окончания — помнил, как вполне приличный отец семейства прямо с порога буквально в фарш изрезал собственную жену, потому что она «показалась ему совсем не собой — она говорила так странно», и он решил, что она — скрывающийся под оборотным зельем убивший её Пожиратель смерти. Как он потом каялся! И повесился в камере предварительного заключения — нашли его только утром уже окоченевшим. И сколько было таких — пусть не столь кровавых — историй! Нет, нельзя никого предупреждать. Нельзя…

И поэтому он здесь — и, ломая себя, идёт по лестнице вниз туда, где заперты самые омерзительные преступники Великобритании. Самые — потому что Шеклболт мог понять даже сошедшего с ума маньяка: в конце концов, безумие является если и не оправданием, то, по крайней мере, по-человечески понятным объяснением преступлений. Министр мог понять воров, убийц из ревности или корысти — но понимать тех, кто убивал и мучил ради власти, он просто не желал. Тех, кто присвоил себе право решать чужие судьбы просто потому что им этого захотелось — и потому что ничто внутри их не сдерживало от самых чудовищных действий.

И вот сейчас он идёт к одному из них — потому что так может купить несколько человеческих жизней.

— Как продвигаются поиски того, кто привёз смеркутов? — спросил Шеклболт, пока они с Робардсом спускались по кажущейся бесконечной лестнице.

— Ищем, — безрадостно откликнулся тот. — Я, кажется, поимённо уже знаю всех волшебников Дортмута. Ничего. Но найдём, — мрачно пообещал он.

— Когда? — с горечью спросил Шеклболт.

Он не сомневался, что рано или поздно Аврорат отыщет мерзавца. Но время, время — его катастрофически не было.

— Не трави душу, — попросил Робардс, и Шеклболт только вздохнул в ответ.

Они замолчали, и дальнейший путь проделали в полном молчании — и лишь когда свернули, наконец, в коридор, Шеклболт остановился и спросил:

— С чего мы вообще взяли, что он в состоянии кого-то поймать? Пять лет здесь — от него могла одна тень остаться.

— Сомневаюсь, — тихо фыркнул Робардс. — Но если ты прав, мы просто развернёмся и уйдём. Ты хотел бы, а?

— Сам не знаю, — признался Шеклболт.

Хотя он бы хотел, конечно. Очень хотел — потому что тогда тяжелейшая моральная дилемма, что мучила его с того самого заседания, решилась сама собой. Но нет, нет — он прекрасно знал, куда может засунуть себе свои страдания.

По обоим краям коридора тянулись камеры, закрытые теперь, после того как дементоров из Азкабана убрали, тяжёлыми окованными железом дверьми, прозрачными со стороны коридора и глухими для заключённых. Шеклболт шёл медленно, заглядывая в каждую — с каждым новым увиденным Пожирателем в нём росла смесь торжествующего удовлетворения и тревоги. Если тот, к кому они шли, выглядит так же, как большинство из них, они с Робардсом зря потратили почти целый день. А главное — ничего не изменится, и смерти будут продолжать множиться.

Наконец шедший впереди Робардс остановился и с кривой ухмылкой сказал:

— Я же говорил. Надо было поспорить с тобой. На отпуск.

Шеклболт подошёл и с острым любопытством заглянул в камеру — и увидел замеревшего, как ему показалось, в полуприседе, МакНейра. Впрочем, Шеклболт почти сразу понял, что тот вовсе не замер, а просто очень медленно движется, поднимаясь. И поймал себя на чувстве глубокого облегчения. Значит, был шанс не остановить череду смертей, разумеется, нет, но, по крайней мере, сократить количество пострадавших.

— Выглядит прилично, — заметил он.

И это было правдой: МакНейр и вправду выглядел… нормально. И даже хорошо — если бы не бледность и не длинные волосы с бородой, которые заключённым тут, конечно, не стригли.

— Я на это надеялся, — недовольный тон главы Аврората резко контрастировал со смыслом его слов.

— Ты верно сказал: одна дерьмовая жизнь стоит сотни нормальных. Он не заслужил помилования — ну так пускай заслужит, — сумрачно пошутил Шеклболт — и коснулся палочкой двери. Щёлкнул замок, и тяжёлая дверь медленно и словно бы неохотно открылась. МакНейр поднялся и встретил посетителей стоя — и не стал (то ли не захотел, то ли не смог) скрывать удивления при их виде.

Какое-то время они трое молча изучали друг друга, и каждый словно бы ждал, пока это молчание нарушит другой. Но если заключённому смешить было некуда, то министр с главным аврором не могли позволить себе ждать вечно, так что Шеклболт наконец сказал:

— Заключённый номер ᚨᛇ 783.

Ансуз и Эйваз… Эйваз была отметкой, навсегда запирающей здесь своего обладателя. Так было всегда — до того, как сбежал сперва Блэк, а потом и те семеро. Но они все вернулись — почти все. А теперь Шеклболт готов своими руками выпустить ещё одного носителя этой руны. Всё меняется… хотя видят боги и Мерлин, Кингсли не хотел таких перемен.

— Господин министр. Господин главный аврор, — ответил МакНейр.

Он выглядел спокойным, но внутри у него была буря. Просто так ни министр, ни главный аврор в Азкабан не приходят. Почему его не доставили в Лондон? Если уж от него вдруг что-то понадобилось. А главное — что? Он не дал показаний прежде — они снова кого-то поймали и надеются на него? Нет, это глупо: Робардс достаточно его знает. Да и не нужны, на самом-то деле, никому и никакие показания: следа от метки теперь, должно быть, достаточно. Да и других улик тоже… Так зачем он им?

У Уолдена было только одно предположение — и оно причиняло ему боль. Да, он не надеялся когда-то её увидеть — но думать о том, что её поймали, было тяжело. И понимать, что с ней сделают — тоже. Но ещё больней было от мысли о том, почему они могли явиться с этим к нему. Потому что причина могла быть одна — и от неё Уолдену становилось так тошно, что хотелось завыть.

С другой стороны, одёрнул он сам себя, вряд ли подобное привело бы к нему самого министра. Да и для главного аврора дело, прямо сказать, мелковато — нет, определённо, им нужно от него что-то совсем другое.

— Чему обязан? — спросил наконец МакНейр. В конце концов, он не гордый — может и начать разговор первым.

— Как вам здесь? — спросил в ответ Шеклболт.

— Сыровато, — ответил МакНейр.

А может, они просто обходят всех заключённых с таким вот опросом, кольнула Уолдена неприятная мысль. А что — так вполне могло быть. Мало ли, какие у них там за эти годы тенденции в министерстве. Может, нынче так принято. А он тут напридумывал разных теорий.

— Тут тюрьма, а не курорт, — заметил министр.

— Я понимаю, — не стал спорить МакНейр.

— Сколько вам лет? — вдруг спросил министр.

— Сложно сказать, — подумав, сказал МакНейр. — Когда меня посадили, было сорок четыре. Сейчас сорок девять — если я не ошибся.

— Вы в отличной форме, — продолжил министр. — Вполне проживёте ещё лет сто. Или больше. Здесь.

— Возможно, — опять согласился МакНейр.

— Выйти хочешь? — вдруг прямо спросил Робардс, которому, кажется, эта игра была неприятна.

— Хочу, — МакНейр тоже все эти игрища недолюбливал — хотя бы потому, что не видел сейчас в подобном никакого смысла. Что он может им предложить? Сам по себе — ничего: он понятия не имеет, что им требуется. Хотя раз они здесь — значит, у него что-то есть, что-то уникальное и чрезвычайно им нужное.

Или это очередная интрига, в которой он опять будет пешкой. Впрочем, почему бы и нет — во всяком случае, это какое-никакое, а развлечение. Уже хорошо, при здешней-то тоске. Хотя он ведь всё равно будет надеяться — и остро потом разочаруется. И пусть, впрочем, — зато хоть какое-то время он будет думать о чём-то другом, кроме обрыдших уже мыслей, которые он, правда, уже почти научился вытеснять бытовыми. Но пока что не до конца.

— Имел дело со смеркутами? — без обиняков спросил Робардс.

— Нет, — так же прямо ответил МакНейр.

Хотя вопрос Робардса Уолдена удивил. В министерстве ведь должно было сохраниться его дело — и там были перечислены все, кого он когда-то ликвидировал и ловил. И смеркутов среди них не было — откуда им взяться в Британии?

— А не по работе? — спросил Робардс, и МакНейр с досадой выдохнул. В самом деле — мало ли, чем он мог заниматься в отпуске! Или, например, на службе Лорду. Как же он отвык от любых, даже самых простых разговоров! За этими толстыми дверьми заключённые больше не слышали друг друга, как прежде, когда вместо дверей стояли решётки. И теперь одиночное заключение стало по-настоящему таковым.

— Нет, — коротко ответил Уолден.

Робардс с Шеклболтом переглянулись, и МакНейр с острой тоской подумал, что дал неверный ответ. Надо было соврать им. Но он никогда особенно не умел врать — хотя ему доводилось, конечно.

— Жаль, — сказал Робардс.

— Как есть, — отрезал министр, которого, кажется, ответ МакНейра не слишком расстроил. И сказал: — Есть работа. Сделаешь — Визенгамот пересмотрит твоё дело. Пожизненного приговора не будет.

— Будет приговор лет на триста, — усмехнулся МакНейр. — А то и поцелуй.

— Его больше не применяют — дементоры на службе не состоят, — сухо сообщил ему Шеклболт.

— Что за работа? — спросил МакНейр.

Ну не может же быть такого, чтобы во всей Британии не нашлось человека, способного поймать или убить смеркута. Нет, тут дело в чём-то другом.

Шеклболта МакНейр почти не знал — но он хорошо знал Робардса. И знал, что тот ни за что бы к нему не пришёл сейчас без крайней, острой необходимости. Уолден поймал себя на том, что ему действительно интересно узнать разгадку — даже вне связи с его собственным положением.

Шеклболт с Робардсом, тем временем, переглянулись, и министр коротко кивнул.

— В Дортмуте и соседних графствах объявились смеркуты. Их нужно уничтожить или переловить — не существенно. Ликвидируешь всех — обсудим вопрос твоего будущего.

— Сколько их? — деловито спросил МакНейр, хотя на деле ему хотелось узнать совершенно другое. Что должно было произойти, что они явились к нему? Куда делись остальные британские ликвидаторы? Не сократили же они эту должность, в самом деле!

Да нет, чушь, чушь — не в этом, разумеется, дело. Единственное разумное объяснение состояло в том, что других ликвидаторов действительно нет — потому что их не осталось. А британские магозоологи, как правило, дела с тропическими тварями не имеют.

МакНейр поймал себя на хорошо знакомом, но уже позабытом ощущении профессионального интереса. И удержал горькую усмешку. Да уж… ликвидатор. Он всё-таки, прежде всего, ощущал себя ликвидатором. Как забавно…

— Много, — пожал плечами Шеклболт. — Дюжина. Две. Три. Рискнёте — узнаете.

— Рискну, — медленно проговорил МакНейр. — Если договоримся.

Робардс неприязненно и крайне неприятно усмехнулся и поглядел на Шеклболта, словно напоминая: «А я говорил».

— Договоримся? — переспросил Шеклболт. — Вы слышали наши условия и вольны принять их — или нет.

— Господин министр, — коротко усмехнулся МакНейр. — И господин главный аврор. Я никогда не хватал звёзд с неба — но даже моих невеликих мозгов хватает, чтобы понять, что я — ваша последняя надежда. Я плохо знаю вас, министр — но я хорошо помню тебя, — он посмотрел на хмурого Робардса. — И знаю, что я — последний, к кому бы ты обратился. Будь у вас хоть какой-то другой вариант, вас бы здесь не было. Вам не к кому больше идти — а у меня не будет другого шанса. Мы все это знаем — так давайте поговорим в открытую.

— Ты ведь понимаешь, что тебя не отпустят? — спросил Робардс.

— Я четверть века прослужил в министерстве, — ответил ему МакНейр. — Я знаю, что отпустить можно кого угодно — хоть меня, хоть самого Лорда. Если есть желание.

— Времена изменились, — возразил Шеклболт, но МакНейр только махнул рукой:

— Подобное не меняется. Мы все знаем это.

— В любом случае, это решать не мне, — сказал Шеклболт. — Я могу лишь пообещать пересмотр приговора и заблокировать повтор нынешнего. Ничего больше.

— Понимаю, — кивнул МакНейр. — Но ведь если всё так плохо, что вы пришли сюда — значит, Визенгамот вас хотя бы выслушает. И согласится — и мы все это знаем, — повторил он собственные слова. — Вы приносите мне подписанное ими обещание отпустить меня на свободу — я ликвидирую смеркутов. Или сдохну, — добавил он с коротким смешком.

— Посмотрим, — коротко сказал Шеклболт — и, сделав знак Робардсу, первым вышел из камеры.

— У тебя же есть такая бумага, — сказал Робардс, когда дверь в камеру МакНейра закрылась.

— Есть, — кивнул Шеклболт, шагая к лестнице. — Но пусть в дороге помучается. Дьявол, как это отвратительно, — пробормотал он, начиная подниматься по невысоким сырым ступенькам.

— Он не выживет, — успокаивающе проговорил Робардс, шагая следом за ним. — В какой бы форме он ни был, практики-то у него не было.

— Тогда какой во всём этом смысл? — Шеклболт остановился так резко, что они едва не столкнулись. — Если первая же тварь пообедает им?

— Ну, тоже польза, — разумно ответил Робардс. — Пообедает им — не сожрёт другого. И ещё три недели будет отлёживаться. Тоже результат.

— Слушай, — глаза Шеклболта сверкнули, — а может, их всех им скормить?

— Заключённых? — чуть заметно улыбнулся Робардс.

— Пожирателей, — засмеявшись, уточнил Шеклболт, продолжая подъём. — Их тут штук… сколько? Двадцать?

— Около того, — охотно поддержал его Робардс. — А неплохая идея. Возможно, на пару месяцев хватит — а там и лето закончится. Визенгамот не станет возражать, я уверен.

Некоторое время они поднимались молча, а когда на одной из площадок остановились передохнуть, Шеклболт как-то очень грустно сказал:

— Ты знаешь, а ведь самое поганое, что ты прав. Они согласятся — в отличие от меня. Это в самом деле могло бы стать неплохим выходом — но я не могу заживо скормить человека смеркуту. Даже Пожирателя смерти. Вот так, — он развёл руками и, махнув правой, расстроенно продолжил подъём.

Робардс молча пошёл за ним, и, хотя они останавливались по пути наверх ещё раз, больше они не разговаривали. И так же молчали, стоя наверху, на площадке рядом с каретой, покуда охрана готовила и сажала в карету МакНейра, на которого Робардс сам наложил Сомниум, а потом ещё и накрыл голову плотным чёрным мешком, не пропускающим ни света, ни звуков — лишь воздух.

— Я сделал ошибку, — сказал Шеклболт, когда полёт уже начался. — Мы бросили все силы и лучших людей на обустройство Британии — а тем, кто остался, отдали международные связи. Людей было мало, важных мест — много, и я… а-а-а, — он махнул рукой.

— Разве Бут не справляется?

— Справляется, — кисло ответил Шеклболт. — Но тут не справляться надо, а драться. И давить. И продавливать. Это всё-таки не по ней, как выяснилось. Отправить бы туда… даже не знаю. Гестию. А тебя на её место.

— А на моё кого? — скептически поинтересовался Робардс. — Не говоря уж о том, что неплохо было бы поинтересоваться и моим мнением на сей счёт.

— А что им интересоваться? — пожал плечами Шеклболт. — Тебя абсолютно устраивало место заместителя главного аврора, ты мечтаешь со временем вырастить себе смену и снова его занять. А мне что прикажешь делать?

— Я просто аврор, — сказал Робардс. — Тебе я сочувствую, но помочь не могу. Но смену я себе всё равно выращу.

— Доживи сперва, — буркнул Шеклболт и уставился в окно.

Большую часть оставшегося пути они молчали и, уже подлетая к Лондону, Шеклболт сказал:

— Мы не подумали о том, где держать его. В Аврорате нельзя — я верю, конечно, в умение авроров хранить тайны, но… — он покачал головой.

— Зачем в Аврорате? — удивился Робардс. — У нас есть пустые дома — в один его и поселим. В Корнуолле. Я полночи вчера провёл там — всё готово. Ставить охрану нет смысла, я полагаю — сам дом защищён чарами, а за МакНейром мы всё равно не можем следить постоянно лично. Следящие на нём, разумеется, будут, но ходить по пятам я не стал бы — спугнём смеркутов. Я полагал, мы как раз туда и летим?

Шеклболт просто кивнул в ответ. Предложенное казалось ему разумным, но… впрочем, в данной ситуации любые чувства отходили на задний план. Даже если смеркут сожрёт МакНейра, твердил себе Шеклболт, это всё равно спасёт чью-то жизнь. Пусть даже одну, всё равно это того стоит.

Хотя, честно признаться, он предпочёл бы, чтобы сбылось брошенное невыразимцем «падёт в бою как минимум с последним из них». Не так, как имел в виду тот, а по-настоящему. Но понимал, что так им не повезёт. Невозможно.

— Ещё одна ночь, — сказал Робардс, глядя в окно кареты на закат. — Предыдущая прошла без эксцессов.

— Две таких теперь роскошь, — нахмурился Шеклболт. — Хотя погодники обещают дожди и ветер на юго-западе — может, это заставит людей закрыть окна.

Карета опустилась на маленькой полянке неподалёку от Коллифорда. Лил холодный дождь, и сильный ветер бросал его прямо в лицо — как ни повернись.

— Отличная работа, — проворчал Робардс, закрываясь от настырного ливня ладонью.

— К сожалению, смеркуты любят влагу, — досадливо проговорил Шеклболт, почти добегая до невысокой двери и входя в дом, для чего ему пришлось пригнуть голову.

МакНейра в дом левитировал Робардс — и, положив на вполне приличного вида кровать, снял сперва сонные чары, затем — цепи, и только потом мешок.

— Поговорим утром, — сухо сказал он. — Покидать дом нельзя. Камин, окна и двери зачарованы. Еда на кухне, в баке довольно горячей воды.

Развернулся — и, вежливо пропустив Шеклболта вперёд, вышел, тщательно запечатав за собой дверь.

Просто так терять ещё одну ночь никому из них не хотелось — но, с другой стороны, они оба прекрасно понимали, что таких ночей ещё будет много, а если они хотят дать МакНейру реальный шанс, ему нужно хотя бы один раз выспаться и вообще привести себя в порядок.

И подумать.

Да, определённо ему нужно было подумать.

Это понимал и МакНейр, но какое-то время после того, как остался один, он бездумно даже не сидел, а лежал на кровати, разглядывая незнакомую комнату, освещённую старой масляной лампой. Затем сел, поднялся и очень медленно, словно опасаясь наступить на что-то опасное, обошёл небольшую, на самом-то деле, комнату, которая сейчас казалась ему просто огромной. Кровать… высокий комод со стоящей на нём лампой… пара стульев — один у кровати вместо столика или тумбочки, на котором стопкой была сложена чистая одежда, увенчанная идеально вычищенными же ботинками, второй у окна… И узкая полка с книгами. Дом был каменный, старый, со скрипящим при каждом шаге деревянным полом и рассохшимися рамами, в которые восхитительно тянуло сырым лесным воздухом.

Лесным. Здесь пахло лесом, травой и водой — пресной водой. Которую Уолден, возможно, сможет увидеть завтра — если договорится с министром. О да, с их стороны было очень разумно оставить его здесь одного, дать ему ощутить свободу на вкус и на запах, позволить представить в красках, как он вновь идёт по земле, как опускается в озеро, как… как просто живёт. Как все. А наутро возобновить торг — и пригрозить вернуть его в камеру навсегда и немедленно, если он не примет их условия. Да, это может сработать. Если бы они ещё позволили ему выйти… но он слишком многого хочет. И потом, может быть, так и надо: оставить его наедине с этим ощущением близости земли. Есть же пытка, когда человека подвешивают над полом так, чтобы он, максимально вытянувшись, мог слегка чиркнуть по нему самым кончиком пальца. И несчастный сам будет мучить себя в тщетной надежде опереться на пол, вытянувшись ещё чуть-чуть. Старый метод…

Сейчас, ночью, за окнами была тьма: небо скрывали тучи, через которые не проникало ни лучика, а вокруг дома был, судя по звукам, лес, который утром Уолден сможет увидеть. А теперь ему следовало поесть и лечь спать — Робардс что-то говорил о еде на кухне.

На кухне…

МакНейр подошёл к лампе и, присев на стул, поднёс к ней руки, с жадностью ощущая тепло от нагретого огнём стекла. Огонь… настоящий живой огонь. Сколько Уолден о нём мечтал! Тот до сих пор порой ему снился — и просыпаться после этих снов было горько.

Да, они, определённо, поймали его, но сейчас Уолден был не в претензии.

Подняв со стула стопку одежды, МакНейр взял лампу, вышел из комнаты — голову пришлось наклонить, чтобы не стукнуться о косяк — и оказался в крохотном коридоре, куда выходили две двери, маленькая и побольше. Он постоял немного, оглядываясь и глубоко вдыхая запах старого камня и дерева, а затем открыл меньшую дверь — и оказался в крохотной ванной, где не было ничего, кроме унитаза (а не азкабанского ведра!), маленькой раковины с одним краном, зеркала над ней и торчащей из потолка душевой лейки, к которой шла узкая труба с вентилем. На двери на крючке висело большое тёмно-синее полотенце, а на маленькой полочке между раковиной и зеркалом лежали кусок мыла, гребень, зубная щётка, картонная коробка зубного порошка, помазок в деревянной чашке, опасная бритва и ножницы.

Уолден долго стоял у раковины, разглядывая в зеркале своё отражение — и не узнавая себя. И дело было даже не в длинных, заплетённых в косу волосах, и не в бороде — они не могли его удивить — а в общем облике. Ему словно было не сорок девять лет, а все сто.

Впрочем, кому какое дело, как он выглядит? Он в неплохой форме — хотя, конечно, до прежней далеко. Однако стоило привести себя в порядок — как он мечтал о том, чтобы просто побриться! Теперь он мог, наконец, это сделать.

Бороду пришлось сперва покороче обстричь — и лишь потом Уолден долго и с наслаждением брился, с удовольствием отмечая, что, оказывается, не забыл, как это делается: даже не порезался ни разу. Правда, заняло всё это немало времени — но, с другой стороны, куда ему было торопиться? Волосы он тоже обрезал коротко — в конце концов, когда-то он делал это сам и, хотя прежде использовал для этого не только ножницы, но и заклинания, сейчас сумел обойтись без них. Вышло не очень-то презентабельно, но, по крайней мере, теперь он был похож на человека, пусть и криво постриженного.

А потом он мылся. Не зная размера бака и не представляя, сколько в нём горячей воды, он сперва быстро намылился, затем смыл пену, намылился снова и опять всё смыл — и только после этого позволил себе просто стоять под душем, наслаждаясь забытым ощущением горячей чистой воды на коже. А когда она начала остывать, завернул кран, растёрся полотенцем — и наконец оделся в чистое. Это были его собственные вещи — те, в которых его когда-то арестовали, но без мантии и плаща. А так всё было на месте, от трусов с носками до платка в кармане штанов.

Так странно…

Впрочем, почему он удивляется? Не в тюремной же робе его должны были оставить — и уж точно не покупать новое: и расходы, и кто ж в новой одежде охотится? Такие вещи Робардс понимал.

Из ванной МакНейр снова попал в коридор, приведший его теперь к небольшой кухне. Мебели там было немного: стол с двумя табуретами, старая, но, похоже, вполне рабочая плита, на которой стояли огромная сковорода и чайник, и четыре ящика — пара на стене и другая на полу.

И раковина с одним краном, из которого текла, разумеется, только холодная вода.

Уолден открыл висящие на стене ящики. Внутри было немного посуды: почему-то три тарелки, две глубокие и одна мелкая, пара чашек и большая, расписанная незабудками, фарфоровая миска. Сбоку пристроилась пара кастрюль, маленькая и побольше, и ещё одна миска, на сей раз металлическая, в которой и сложены были приборы: две вилки, три ложки — чайная и пара столовых — и три ножа, длинных, отлично заточенных и явно не новых.

Еда нашлась в других ящиках: коробка с овсянкой, банка с длинными макаронами, четыре картофелины, полупустая бутылка какого-то растительного масла и две не слишком свежих, но вполне съедобных белых булочки, при виде которых МакНейр сглотнул мгновенно наполнившую его рот слюну. Белый хлеб он в последний раз ел ещё до тюрьмы… и как было удержаться?

И три жестянки — с чаем, сахаром и сухими бисквитами.

У Уолдена даже руки затряслись, когда он ощутил знакомый и почти что забытый запах. Чай. Настоящий, нормальный чай — против той дряни, которую называли этим словом в Азкабане. Надо только его заварить…

Спички нашлись на краю плиты, внутри которой лежали сухие дрова и трут. Их даже сложили так, как удобней всего для растопки.

Пламя занялось почти сразу — и Уолден, наполнив чайник водой, не стал закрывать дверцу и так и сидел, глядя на яркий огонь, и жмурился от ощущения жара на коже. Ему не было холодно — нет, он не грелся, к холоду он привык, и в Азкабане от него почти не страдал. Но огонь тоже был свободой, её кусочком, недоступным узникам — и Уолден никак не мог от него оторваться.

Впрочем, когда по комнате поплыл вдруг запах еды, он всё же поднялся и, подняв крышку со стоящей, как обнаружилось, на открытой конфорке сковороды, нашёл под ней ужин — чем-то похожий на то, чем кормили их в Азкабане, но при этом совсем другой.

Во-первых, там была рыба. Не её тонкие, зачастую почти неразличимые волокна, которые порой попадались в азкабанской баланде, а самая настоящая рыба. Лосось. Отличный розовый кусок лосося, от вида и запаха которого МакНейр даже забыл о том, что, вообще-то, в Азкабане мечтал о мясе. Да и нельзя было вот так сразу менять привычную пищу, если он собирался назавтра встретиться с одним из самых опасных существ.

А во-вторых, к ней прилагалось пюре. Настоящее картофельное пюре, кажется, со сливочным маслом и, может быть, даже молоком. Или сливками.

Кажется, никогда в своей жизни Уолден не получал такого наслаждения от еды. Он старался есть медленно, но у него это не слишком-то вышло — зато чай, тёмный, крепкий и даже, вопреки своим прежним привычкам, сладкий, он пил не спеша, с огромным трудом ограничившись только тремя бисквитами. Больше было без привычки нельзя — да и этого-то было, пожалуй, много, но он не сумел удержаться.

От этой вкусной и горячей — по-настоящему горячей — еды он быстро осоловел и, вернувшись в комнату, заснул, едва лёг на кровать. И уже сквозь дрёму успел подумать, что больше никогда, ни при каких обстоятельствах не должен вернуться назад.

В Азкабан.

Разбудил МакНейра голос Робардса, требовательно звавший его по фамилии. Не по номеру! Так что пробуждение вышло, скорее, приятным, хотя выражение лица Робардса назвать радостным было нельзя.

— Тебя сюда не спать привели, — сказал он, стоя возле кровати. — Поднимайся.

МакНейр молча сел, потянувшись — суставы хрустнули, и он поймал себя на сладком ощущении свободы. Пусть, может быть, ему осталось жить совсем мало, зато умрёт он свободным.

— Я помню вчерашний разговор, — сказал МакНейр, вставая — он так и заснул по азкабанской привычке, не раздевшись, и сейчас это оказалось кстати. — Итак, смеркуты. Сколько?

— Кто их знает, — пожал Робардс плечами. — Тебе нужно отловить всех — и когда мы убедимся в этом…

— Вчера мы не договорились, — напомнил ему МакНейр. — И где министр?

— У него есть другие дела, — ответил Робардс, доставая из кармана пергамент. — Подпиши, если тебя всё устраивает.

МакНейр развернул его — и недоверчиво уставился на три длинных столбца подписей. Сосчитал их, пока не читая текста — пятьдесят. Опознать каждую было легко: под каждой стояла фамилия, большую часть из которых он знал. Как сильно изменился, однако, Визенгамот…

Сам текст контракта был короток — и, на первый взгляд, бесхитростен: МакНейр избавляется или ловит живыми всех «свободно перемещающихся по территории Британии смеркутов», и когда нападения прекратятся и можно будет с уверенностью утверждать, что новых не будет, он получит свободу «с некоторыми ограничениями».

— Что за ограничения? — спросил МакНейр, дочитав до этого места.

— Запрет на некоторые занятия и обязательное ношение следящих браслетов. Всегда, — Робардс позволил себе ухмыльнуться.

МакНейр задумался. В общем-то, не так плохо… От отслеживающих все творимые волшебником заклинания браслетов вреда никакого — если не считать отвратительного ощущения вечной слежки. Впрочем, жизнь длинная — и это куда лучше Азкабана. А просто так его всё равно не выпустят.

— Не всегда, — покачал он головой — затылок и шею непривычно холодило, и сама голова казалась неестественно лёгкой. — Десять лет — и вы снимите их при отсутствии нарушений.

— А Орден Мерлина тебе не дать? — хмыкнул Робардс. — И пенсию к нему галлеонов в триста?

— Ну зачем так много, — добродушно откликнулся МакНейр. — Вполне хватит сотни.

— Смешно, — сухо сказал Робардс. — Это неприемлемо.

— Патовая ситуация, — констатировал МакНейр. — У вас нет другой кандидатуры — а у меня другого шанса. Десять лет — хороший срок. Я не готов всю жизнь жить под слежкой. Не потому что собираюсь нарушать законы — а потому что жизнь длинная, и кто знает, кто сменит нынешнего министра. И что этот кто-то придумает для таких, как я.

— Таких, как ты, больше нет и не будет, — успокоил его Робардс, впрочем, осознававший, что МакНейр прав. Или, во всяком случае, понимающий его позицию.

— Не говори мне, что браслеты больше не используют, — усмехнулся МакНейр. — Тебе я доверился бы — но ты тоже не вечен. Но лет десять вы с Шеклболтом продержитесь, полагаю.

— Завтрак на столе, — сказал Робардс — и, забрав из рук МакНейра контракт, аппарировал.

Шеклболт его уже ждал — и по выражению лица понял, чем закончились переговоры. Вышел из-за своего письменного стола — большого, широкого, и заваленного папками и бумагами — и спросил полуутвердительно:

— Что, ты был прав?

— Почти, — сказал Робардс. — Он требует через десять лет снять браслеты.

— Значит, сойдёмся на двадцати, — вздохнул Шеклболт. — Мы оба знали, что он станет спорить.

— И времени на это нет, — хмуро сказал Робардс. — Сегодня пропала ещё одна женщина. И окна были закрыты.

— Значит, тварь пробралась в дом заранее, — мрачно проговорил Шеклболт.

— Ещё немного — и я сам предложу предать всё это огласке, — пробормотал Робардс.

— Возможно, у меня есть идея получше, — ответил ему Шеклболт. — Я всё думал, что может заставить людей держать окна и двери закрытыми — но при этом не слишком их напугает. Мы скажем об иностранных волшебниках-похитителях, — сказал он уверенно.

— Чего именно? — уточнил Робардс.

— Вообще, — туманно ответил Шеклболт. — Нельзя лгать слишком уж откровенно — мы не можем всем рассказать о нашествии каких-нибудь южноамериканских нюхлеров, потому что потом, когда правда вскроется, мы будем иметь крайне бледный вид. Но и правду сказать мы не можем. Иностранные волшебники-похитители — лучший вариант. Волна всё равно поднимется, но пусть лучше против чужаков — тем более, их не так уж и много сейчас. Люди всё ещё опасаются сюда ехать. Я постараюсь высказаться в том смысле, что Аврорат практически уверен, что… — с тем, чтобы потом можно было сдать назад. Если ты не против.

— Да что уж, — махнул Робардс рукой. — В первый раз, что ли.

— Вот именно, — согласился Шеклболт. — Поверят не все, вероятно, — но многие. Особенно люди простые — что и требуется. Тем более что до сих пор ни одного нападения на обитателей старых волшебных домов не было.

— Или мы их не зафиксировали, — поправил его Робардс. — И мне это не нравится.

— Я тоже думал о затаившихся сторонниках Волдеморта, — кивнул министр. — Но причина может быть куда проще: старые дома защищены чарами, не пускающими внутрь всякую нечисть. В Корнуолле нет никого подходящего, но в Девоне находится летний дом Фоули, и они сейчас там — а ты помнишь их позицию во времена Пия.

— Нападения в Девоне начались не так уж давно, — возразил Робардс. — Могли и не добраться пока.

— Могли, — согласился с ним Шеклболт.

— К тому же, — с нажимом продолжал Робардс, — Фоули в Визенгамоте и знают о том, что творится. Это скверный пример.

— Какой есть, — не стал спорить с ним Шеклболт. — Я всё же ставлю на чокнутого учёного — и надеюсь, что ты отыщешь его.

— О да, — пробормотал Робардс. — Я найду.

— Что до МакНейра, — вернулся к изначальной теме разговора министр, — то мы обсуждали это дело ещё раз сегодня утром — правда, неполным составом. И я бы не доводил до второго суда — есть ненулевой шанс, что ничем хорошим он не закончится.

— Поясни? — нахмурился Робардс.

— Визенгамот изменился, конечно, — ответил Шеклболт. — И это дело весьма его поляризировало. Этот суд может привести к противостоянию и даже расколу — и, что бы я сам ни думал про этого подонка, его дело того не стоит. Мы не можем сейчас позволить себе подобное — ты сам понимаешь. Страна едва приходит в себя и не вынесет сейчас очередного противостояния.

— Ничего не меняется, — пробормотал Робардс. — Ты министр — тебе с ним и договариваться, — он сунул ему контракт.

— Идём, — Шеклболт убрал пергамент в карман.

Не то чтобы он не ожидал того, что происходило этим утром в Визенгамоте — но всё же реакция некоторых его членов оказалась для него неожиданной. И то, о чём они, в итоге, договорились, до сих пор заставляло его скрипеть зубами — и надеяться, что это обсуждение не последнее.

Но пока следовало договориться с МакНейром — и, как справедливо заметил Робард, это было его задачей. Шеклболт сделал это, конечно — и после долгой торговли они с МакНейром сошлись на шестнадцати годах ношения браслетов и запрете на использование порталов и пересечении границ волшебной Британии без специального разрешения личного аврора-куратора. Плюс запрет на работу в министерстве. Пожизненный. Во всяком случае, без одобрения оной работы Визенгамотом.

— Куратором будет главный аврор — на данный момент это Робардс, — подытожил Шеклболт. — Если всё устраивает — я внесу условия в контракт, вы поставите свою подпись и приметесь за работу.

— Мне нужно попасть домой, — сказал МакНейр, вертя в пальцах перо.

— Зачем? — осведомился Шеклболт.

— Я бы предпочёл свои инструменты, — ответил МакНейр.

— Вам всё выдадут, — возразил министр.

— Я бы предпочёл свои, — упрямо повторил МакНейр.

— Полагаю, это можно устроить, — вмешался Робардс. — Проблема только в старом МакНейре, но это решаемо.

— Он поймёт, что в доме кто-то был и забрал вещи, — недовольно сказал Шеклболт.

— Не поймёт, — пообещал Робардс. — Мы пойдём вдвоём — и я сам оставлю трансфигурированные аналоги всего, что заберёт мистер МакНейр. И очень не советую пытаться оставить какой-либо знак, — добавил он с нажимом, глядя на Уолдена, но тот только кивнул и сказал:

— Вряд ли дед сейчас дома.

— Я это устрою, — с некоторым нетерпением проговорил Робардс. — Подписывай, наконец.

МакНейр ещё немного помедлил. Что-то очень смущало его в такой простой и ясной формулировке — но что, он так и не понимал. Никогда он не был хорошим переговорщиком, а уж находить всяческие лазейки и вовсе никогда не умел — так что следовало либо рискнуть, либо вернуться в Азкабан немедленно.

МакНейр обмакнул перо в парящую рядом чернильницу и решительно вывел на пергаменте свою подпись. Робардс указал палочкой на его запястья, и на них возникли два широких металлических браслета — МакНейр почувствовал твёрдость и холод металла, а потом они словно впитались в его кожу и пропали, не оставив ни следа, ни ощущения. Ничего — будто и не было.

— Пока ты не закончишь работу, — сообщил ему Робардс, — на всех твоих вещах будут сигнальные заклинания — и я лично буду проверять их при каждой встрече. Жить будешь здесь, еду тебе будут доставлять. Не делай глупостей, — предупредил он, — и не пытайся поймать, зажарить и съесть кого-то самостоятельно, по крайней мере, пока.

— Знаю, — МакНейр всё растирал запястья. На них не было ничего, но ему всё равно казалось, что он ощущает браслеты — пусть этого и не могло быть. Сообщение о следящих чарах он принял вполне равнодушно: оно не просто не удивило его, но даже показалось вполне разумным — естественно, его никто не оставит сейчас без присмотра.

— На это, — Робардс протянул ему ещё один браслет, на сей раз кожаный, — наложены Протеевы чары. Если понадобится помощь, потрёшь его — я приду или пришлю кого-то. Мало ли — ранят, к примеру. В Мунго не суйся и вообще в людных местах не мелькай.

— Я понимаю, — МакНейра вдруг охватило нервное возбуждение. Он свободен. Не до конца, да, и вообще пока временно — но свободен. Ни сейчас, ни назавтра он не вернётся в азкабанскую камеру — и, может быть, вообще туда не вернётся.

Может быть.

— Теперь это, — Робардс извлёк из кармана ещё один пергамент с очень знакомым МакНейру текстом. — Контракт о неразглашении — ну, ты сам знаешь.

Подписывать этот документ МакНейру было даже приятно, и он позволил себе пошутить:

— Словно снова на службе.

— Завтракай пока, — не поддержал шутку Робардс, забрав пергамент. — Можешь выйти из дома, но не заходи за границу — увидишь, не ошибёшься. Я вернусь за тобой, сходим к тебе за вещами — и вот, почитай пока, — он положил на кровать внушительного вида папку. — Здесь всё о нападениях. И карта, — он взмахнул палочкой, и на стене появились две карты — Великобритании в целом и четырёх графств (Корнуолла, Девона, Сомерсета и Дорсета), из которых лишь Сомерсет был свободен от светящихся красных точек, обозначающих места исчезновений.

— Палочка, — тихо проговорил МакНейр.

Робардс молча сунул руку за пазуху и извлёк оттуда тонкий узкий футляр — так хорошо знакомые Уолдену ножны. Достав из кармана не менее знакомую кобуру, он протянул всё это МакНейру и сообщил:

— На сей раз палочки заключённым не ломали. Надеюсь, она жива. Проверь.

МакНейр очень медленно взял в руки ножны и вытащил палочку. Пять лет. Он не колдовал целых пять лет. Говорят, это не критично, и за такой срок никакой волшебник не теряет связи ни с палочкой, ни с самим волшебством — но ему всё равно было страшно.

— Левиосы будет достаточно, — сказал министр, указывая на стул у кровати.

У Робардса в руках уже была его собственная палочка, которую он держал наизготовку, и МакНейра это почему-то развеселило. Они что, всерьёз полагают, что он сейчас на них нападёт?

Наведя на стул палочку, МакНейр взял её поудобнее, сосредоточился и прошептал на всякий случай вслух:

— Вингардиум Левиоса.

Стул легко оторвался от пола и, повинуясь движению палочки, поднялся и поплыл над кроватью, сперва плавно опустившись на неё, а затем вернувшись на место. Уолден замер, стараясь совладать с охватившими его чувствами — он всем телом ощущал, как течёт в нём разбуженная магия, как сладко зудят кончики пальцев, как ноют кисть и предплечье…

— Отлично, — сказал Шеклболт. — Тренируйтесь — но не перестарайтесь. Это вам от целителей, — он извлёк прямо из воздуха небольшой картонный ящик и опустил его на комод. — Они обещали вложить инструкцию. Я надеюсь, вы не будете тянуть время и к работе приступите завтра же.

— Скажешь, если помощь понадобится, — добавил Робардс. — Обсудим — и я дам людей. Сколько нужно. Люди гибнут — поторопись.

— Постараюсь, — МакНейр пока не мог заставить себя выпустить из рук палочку. Рука уже болела по-настоящему — он когда-то читал о таком, а потом, после того знаменитого побега, и наблюдал на других, как непросто бывает начать колдовать после долгого перерыва. Но пять лет — не тринадцать, да и Азкабан без дементоров — совсем другая тюрьма. Справится. Он со всем справится.

После ухода Шеклболта и Робардса МакНейр, всё так и держа палочку и растирая ноющую руку, подошёл к карте и долго её изучал. Рядом с каждой красной точкой стоял порядковый номер нападения — и чем дольше Уолден всё это изучал, тем больше приходил к мысли о том, что тот, кто всё это устроил… или устраивает — должен жить где-то очень далеко. Возможно, даже в горах — вроде бы смеркуты не умеют по ним лазить? Или умеют? Надо было попросить у Робардса книгу о них, с досадой подумал он.

Оказалось, зря — потому что в оставленной главой Аврората папке обнаружились копии статей из книг и журналов. Похоже, здесь об этих тварях было собрано всё, что можно — и чем дальше МакНейр читал, тем больше у него в голове оформлялась идея ловли на живца. В первый раз, что ли? Славно было бы — вот только поди предскажи, где они объявятся.

А хотя…

Даты! Вот чего ему не хватало на карте. Номера номерами — но на карте не было ни дат нападений, ни возраста (а ещё лучше — веса, но Уолден понимал, что с этим могут быть определённые проблемы) жертв. Ну вот и будет ему заодно тренировка, решил Уолден — и принялся аккуратно, заодно пролистывая похожие, как созданные с помощью Джеминио, дела наносить на карту даты и примерные параметры жертв.

Это оказалось непросто, и уже на десятой надписи рука у него так разнылась, что он вынужденно прервался и, тщательно массируя её, подосадовал было на отсутствие карандаша — а затем обругал себя и, стиснув зубы, трансфигурировал его из собственного платка. Впрочем, держать его пришлось в левой руке — правая занемела и продолжала болеть. МакНейр терпел, разумеется, и упрямо разминал её — но, чтобы не терять времени, параллельно пусть и коряво, но заполнял карту.

Закончив, он вновь взялся за палочку — но потом отложил её. Нет, нужно сделать паузу и позавтракать — а потом он вымоется и продолжит. Хотя нет — лучше наоборот: вода смоет боль и усталость, а еда придаст сил. А он пока что подумает… и вспомнит побольше цветов.

Вода и вправду облегчила боль и в целом очень подняла Уолдену настроение. А завтрак его и вовсе потряс — хотя, казалось бы, чем могут поразить обычное варёное яйцо и тост с сыром? И чашка горячей, восхитительно пахнущей ванилью, а не рыбой, овсянки — до сих пор МакНейр полагал, что возненавидел овсянку там, в тюрьме, но оказалось, что это совсем не так.

Но подлинным пиром было яйцо. Обычное коричневое яйцо всмятку, горячее — чары есть чары — и с ярким, почти что оранжевым желтком. И оранжевый же чеддер, расплавленный на поджаренном куске белого хлеба. Нельзя сказать, чтобы МакНейр когда-либо был гурманом, но сейчас он наслаждался всем — запахом, вкусом, ощущением горячего жидкого желтка и жёстких частичек хлеба на языке…

Чай он закусывал овсянкой — предусмотрительно сваренной, как и азкабанская, на воде, но щедро сдобренной крохотными кусочками яблок, сахаром и ванилью. И думал о том, кто всё это готовил — не в министерской же столовой Робардс всё это взял? Сам варил? Или просил жену? Её Уолден помнил — они несколько раз встречались на министерских приёмах. Приятная женщина…

Закончив завтракать, он вымыл посуду и, вернувшись в комнату, взялся за палочку и принялся соединять разноцветными линиями красные точки, заодно перекрашивая и их. Итак, первым погиб подросток — которого, если верить книгам, смеркуту должно было хватить недели на две. Судя по описанию, парнишке хоть и исполнилось всего одиннадцать, но он был крупнее ровесников. Значит, недели две… может, чуть меньше — это двадцатое, может, двадцать второе мая. На эти даты пришлось всего одно нападение — в ночь с двадцать первого мая, и на сей раз опять пострадал ребёнок, девочка десяти лет, но тоже крупнее ровесников. Пожалуй, можно считать, что они — жертвы одной твари. Что там должно быть дальше? Четвёртое июня? В этот день нападений не было, зато были второго и пятого — восьмилетний мальчик и пятидесятишестилетняя женщина. Пожалуй, ребёнок — но Уолден пометил и волшебницу. Мало ли. Итак, если это ребёнок, и на него напали в ночь со второго июня, то его хватит ненадолго — дней, может, на десять. Двенадцатое. Есть двенадцатое! И не так далеко от места предыдущего нападения — а вот до дома волшебницы, пожалуй, далековато: твари эти не отличались особой резвостью. В ночь с двенадцатого июня погибла молодая женщина — всего девятнадцать лет, маленькая, худая… сойдёт за подростка, в принципе. И всё-таки она взрослая — значит, недели две с половиной. Самый конец июня — двадцать восьмое, девятое… есть такое? Вот, есть — ещё одна юная волшебница, девятнадцать лет, и тоже худая и маленькая…

Её должно хватить до середины июля… а кстати, какое сейчас число? Последнее исчезновение было датировано одиннадцатым июля, но Уолдену нужна была точность, а спросить у Робардса или Шеклболта он не догадался. Ничего — Робардс скоро вернётся, вот они и поговорят.

А кстати…

Оставив в покое карту — тем более что рука у него вновь разнылась — он аккуратно вложил палочку в ножны, затем надел кобуру, пристегнул их к ней и направился к двери.

Выйдя на улицу — крыльца у дома не было, и земля начиналась сразу же за порогом — Уолден остановился. Затем разулся — и, осторожно и мягко ступая по острому гравию и жмурясь от этого позабытого ощущения, дошёл до травы и пошёл по ней. Остановился, присел — и вдруг одним точным движением растянулся на животе, прижимаясь к траве и ловя её губами. И засмеялся.

Счастье. Какое же это было счастье! Вот оно, настоящее, подлинное волшебство — живая трава, земля, пахнущий влагой тёплый воздух… солнце.

Двигаться отчаянно не хотелось, но Уолден заставил себя — полежал немного, потом сел, поводил ладонями по траве, поднялся и пошёл дальше, к лесу. Правда, глубоко зайти у него не вышло: слабо блеснул упругий мягкий барьер, и МакНейр сразу же отступил, с искренней признательностью думая о том, кто оставил ему этот кусочек леса, хотя в этом и не было никакой нужды.

Он медленно двигался от дерева к дереву, гладя кору ладонями и иногда срывая листок и растирая его в пальцах, а затем глубоко вдыхая их острый и свежий запах. Иногда он засовывал их кусочки в рот и жевал, улыбаясь знакомой горечи. Свобода… Это был вкус свободы.

Но всё заканчивается — а у него ещё было много дел. Нагуляться на природе он ещё успеет — в города смеркуты не забирались…

Наверное.

А ведь есть магглы, которые тоже вполне могли исчезать, подумал он. Отследили ли их авроры? Или им было не до того? Восемьдесят шесть смертей — какие тут, по идее, магглы… или нет? Надо спросить.

Вернувшись в дом — рука на диво быстро прошла и теперь почти не болела, так, ныла немного, но на это можно было не обращать внимания — и обувшись на самом пороге, МакНейр вновь занялся картой. Так что к приходу Робардса она вся была исчерчена разноцветными линиями, кругами и огоньками.

— Пояснишь? — спросил тот, разглядывая их.

— Подозреваю, что вы это делали, — сказал МакНейр прежде, чем пуститься в объяснения.

Робардс выслушал его очень внимательно, ни разу не перебив. А когда тот закончил вопросом про магглов, сказал:

— Мы проверили — вроде бы ничего подходящего нет. Мы следим. Ты прав, мы делали нечто подобное, но я счёл, что тебе лучше проделать работу самостоятельно. У нас вышло похоже — но не идентично. Я покажу, — сказал он — и рядом с картой МакНейра возникла другая. Перекрасив карту Уолдена в соответствии с принесённой, он соединил их — многие линии в самом деле совпали, но кое-где они всё-таки расходились. — Я оставлю тебе, — пообещал Робардс. — Но поговорим позже — сейчас дом свободен, твоего деда не будет до вечера.

— Как он? — негромко спросил Уолден.

— Нормально, насколько я знаю, — ответил Робардс. И, взяв МакНейра за плечо, аппарировал.

С непривычки у МакНейра закружилась голова, и ему пришлось схватиться за Робардса, чтобы восстановить равновесие.

— Иди, открывай, — сказал тот, даже поддержав Уолдена под локоть. — Я не стал ничего вскрывать, но пойду с тобой.

— Идём, — МакНейр двинулся вперёд и, поднявшись по ступенькам, коснулся двери палочкой, а затем повернул ручку, толкнул дверь и вошёл.

И остановился, слегка оглушённый, не сделав и пары шагов. Дом совсем не переменился — Уолден словно только вчера отсюда ушёл и вот вернулся домой, и…

— Время, — в какой-то момент сказал Робардс, вежливо дав МакНейру так постоять. — У нас мало времени.

— Да, — тихо пробормотал Уолден. И попросил, не сдержавшись: — Дай мне четверть часа. Пожалуйста.

Они некоторое время смотрели друг на друга, а потом Робардс махнул рукой и сказал:

— Бери. Но из вида не исчезай.

— Смотри… — отозвался МакНейр.

И медленно двинулся вперёд — в гостиную. Такую же, как всегда… Всё было как всегда — даже газета лежала на краю стала. «Пророк». Он взял его — Робардс не возражал — и на первой странице увидел дату: четырнадцатое июля.

Значит, смеркута надо ловить сегодня. Ему должно повезти! И хотя от этих тварей отлетают любые чары, кроме Патронуса, от которого толку тоже, в общем-то, немного: он их не убивает, а просто отпугивает, сигнальные могут сработать.

— У нас совпал прогнозируемый ареал, — сказал Уолден, оборачиваясь к стоящему у входа в гостиную Робардсу. — Волшебных домов немного — я бы окружил их сигнальными чарами и…

— Думаешь, ты первым додумался? — мрачновато усмехнулся Робардс. — Окружали уже. Толку — как от растопырника при Аваде.

— А есть карта со всеми волшебными домами нужного региона?

— Есть, — с некоторым интересом ответил Робардс.

— Слушай, — глаза МакНейра сверкнули, — а что, если сообщить всем о моём побеге? Мол, опасный преступник, видели вот тут, на юго-западе — закрывайтесь… может, хоть кому-то поможет?

— Какая мысль, — медленно проговорил Робардс. — Нет, о твоём нельзя… но… Я подумаю, — сказал он, и его ноздри так знакомо затрепетали.

— Почему нельзя? — удивился МакНейр.

— Потому что потом придётся печатать опровержение, — Робардс посмотрел на него как на неразумного мальчишку. — И в следующий раз нам попросту не поверят. Но идея хороша.

— Устроишь настоящий побег кому-то? — пошутил Уолден.

— Ты собирайся, — не поддержал шутку Робардс. — Если тебе люди нужны ночью — скажи.

— Посмотрим сначала карту, — ответил МакНейр. — И было бы здорово успеть к вечернему «Пророку».

— Успеем, — пообещал Робардс и снова поторопил: — Тем более не тяни время. Иди собирайся — и не забудь одежду на смену.

Одежду, да. Как раз о ней МакНейр и не подумал. Так же, как и о том, во что будет всё это собирать — но эту проблему решил за него Робардс, молча протянув ему потрёпанный саквояж с наложенными на него чарами расширения.

Закончив сборы, Уолден смущённо попросил:

— Позволь пройтись вокруг. Одному. Хочешь — поклянусь, что никуда не сбегу. И никаких записок нигде оставлять не буду.

— Зачем? — немного поколебавшись, спросил Робардс, которого, кажется, немного утомила многочисленная мелкая трансфигурация, в которой, честно сказать, МакНейр не видел особого смысла: вряд ли дед регулярно проверяет вещи в комнате внука.

— Просто так. По-человечески. Просто пройтись одному. Это пять минут. Сорву себе листок на удачу. Отпусти, а? — почти жалобно проговорил Уолден.

Аппарировать самостоятельно он сумеет нескоро… если вообще сможет. Впрочем, сюда он всё равно не попадёт: подписанный контракт ограничивал область его перемещения, и Шотландия в дозволенную территорию не входила.

— Иди, — решил, наконец, Робардс.

Впрочем, до выхода он МакНейра всё-таки проводил — и присел на крыльце, демонстративно уставившись в свой блокнот.

Уолден медленно обошёл дом — и, войдя в лес прямо на глазах у вроде бы не следящего за ним Робардса, отошёл подальше и остановился, глубоко вдыхая знакомый запах. Когда-нибудь… скоро он вернётся домой насовсем — и, пожалуй, ничего он больше уже и не хотел. И потом, куда ещё ему идти? Дорога на службу ему закрыта — впрочем, зачем ему деньги? Они с дедом и так проживут: еды и топлива в лесу предостаточно. Да и не хотелось МакНейру покидать это место.

Хотя сейчас сделать это, конечно, придётся.

Он взял несколько травинок — кажется, это был мятлик — и сплёл из них крохотный венок с равномерно торчащими во все стороны метёлками, и повесил его на дважды надломанную ветку орешника. Когда-то в детстве дед помечал такими отметками вехи пути, который должен был привести маленького Уолдена в какое-то новое место.

Затем подпрыгнул, сорвал с дубовой ветки крохотный, зелёный ещё жёлудь и, сунув его в карман, направился к дому.

В районе ожидаемого нападения оказалось шесть волшебных домов, причём три из них находились в небольшом маггловском городке.

— Сюда он вряд ли сунется, — сказал МакНейр, разглядывая карту. — До сих пор, по крайней мере, такого не было. Остаётся три дома… известно, кто в них живёт? Есть дети лет восьми-одиннадцати или маленькие худые взрослые?

— В этом, — Робардс ткнул в один из домов, — есть старушка ста тридцати лет. Маленькая. Живёт одна с краппами. На мой взгляд — не вариант.

— Пожалуй, — согласился МакНейр. — Кстати. А что с домашними животными в домах, на которые напали?

— С животными? — переспросил Робардс, и между его бровей появились две вертикальные складки. — А вот об этом мы действительно не подумали. Я выясню, — пообещал он. — В делах этого нет.

— Нет, — кивнул МакНейр. — Но я бы пока отмёл дом с краппами — и потом, до сих пор эта тварь выбирала юных. Что в других?

— В этом, — вновь показал Робардс дом на карте, — живёт семья: трое взрослых волшебников — супруги и мать жены, и двое маленьких сыновей, пяти и двух лет. Условно подходит, но… А этот ещё хуже: все взрослые, — он вздохнул, указав на третий дом. — Отец, мать, дочь двадцати лет и сыновья восемнадцати и семнадцати — но они квиддичисты и здоровенные. И девица не маленькая.

— Н-да… — протянул МакНейр. — А если расширить круг?

— Далеко расширять придётся, — возразил Робардс. — Ближайший дом здесь — и живёт в нём пожилая пара. Дом с подростками есть в городе — но… — он покачал головой.

— Я бы поставил тогда на этот, — МакНейр указал на тот дом, где были малыши. — Дети ещё совсем маленькие, конечно — но я подозреваю, что это молодой смеркут, и ко взрослым волшебникам он пока не суётся. Но странно, что они не трогают магглов.

— Мы с этим работаем, — кивнул Робардс.

Его самого настораживал этот факт, и он не раз проверял эту информацию — но нет, у магглов подходящих исчезновений не было. Люди действительно исчезали, да — но не из своих домов и постелей, оставив после себя лишь одежду.

— Я бы, пока светло, там осмотрелся на месте, — сказал МакНейр. — Я те места не слишком хорошо знаю, да и не рискну я сейчас аппарировать. Проводишь?

— Идём, — Робардс протянул ему руку — и на сей раз аппарацию МакНейр перенёс лучше: хотя голова у него всё равно слегка закружилась, по крайней мере, на ногах он устоял сам.

Этот дом был словно сделан из разноцветной карамели и производил впечатление новогодней игрушки, что должно было изумительно смотреться под Рождество, но довольно странно выглядело посреди лета. В огороженном невысоким заборчиком дворе позади дома был разбит огород, а перед парадным входом по основательно вытоптанной лужайке носились дети.

— План бы, — задумчиво протянул Уолден, ёжась от ощущения сползающей по позвоночнику слизи, сопровождающего наложение дезиллюминационных чар.

— Нет плана, — Робардса теперь можно было разглядеть только если точно знать, куда и зачем смотреть. — Но можно попробовать посмотреть… сейчас проверим, есть ли защитные чары.

Те, к сожалению, были: очевидно, дом строили, как говорится, на совесть, и строители или владельцы защитили его от любителей подглядывать в чужие дома через прозрачные стены. Разумно, но до чего же некстати!

— А какие чары ставили для обнаружения смеркутов? — спросил вдруг МакНейр.

— Разные, — откликнулась пустота рядом. — Все перечислить?

— Ставили детектор движения?

— Какой? — уточнил Робардс, и МакНейр нетерпеливо кивнул, позабыв, что его не видят:

— Самый простой. Механический.

— Не-ет, — протянул Робардс.

— А вот давай-ка попробуем, — предложил Уолден. — Найдётся такой? У меня нет.

— Найдётся, — в голосе Робардса зазвучали нотки азарта. — На забор?

— Сейчас да, — ответил МакНейр. — Вечером замкнём на калитке. А к ночи на окна повесим.

— Если сработает… — начал было Робардс, но МакНейр не дослушал:

— Сеть понадобится. Заклятья их не берут — значит, аркан или сеть. Не Авадой же бить — да ещё поди попади под брюхо. Гарпун ещё можно, — добавил он задумчиво. — И арбалет. Я возьму всё и решу на месте.

— Подстраховать? — коротко спросил Робардс.

— Сам? — так же коротко осведомился МакНейр — и, услышав короткое «да», кивнул: — Давай на первый раз. Отвык я.

Робардс не был, конечно, специалистом по всяким нечеловеческим тварям — но и сам Уолден мало что знал о смеркутах, да и навыки наверняка подрастерял. Зато уж напарником Робардс был идеальным — даже если учитывать его личное отношение к МакНейру, о котором тот не питал никаких иллюзий. Но сейчас нужно было сделать дело, и Уолден без сомнений был готов доверить Робардсу свою жизнь.

Впрочем, это вечером — а пока что они, вернувшись в дом, расстались, и покуда Робардса не было, Уолден готовился к своей первой после долгого перерыва рабочей ночи. Много колдовать он не стал: смысла в этом всё равно не было, а вот вспомнить, как обращаться с сетью, ножами и арбалетом, определённо стоило. И так увлёкся, что накрыл сетью вежливо аппарировавшего во двор Робардса — и тут же, давясь от смеха, крикнул:

— Замри! Задушит.

Робардс, надо отдать ему должное, замер — и стоял так, не шевелясь, покуда подошедший МакНейр не снял с него сеть.

— Развлекаешься? — усмехнулся он, потирая шею.

— Случайно вышло, — извинился МакНейр. — Кто ж знал, что ты именно в этот момент появишься. Я в птицу кидал. Вон крошки рассыпаны для приманки.

— Я принёс детекторы, — сказал Робардс. — И обед. Ужинать-то вряд ли придётся.

— Спасибо, — просиял Уолден. — Хотел спросить тебя — а готовит кто?

— Не нравится? — поинтересовался Робардс.

— Шутишь? — искренне возмутился МакНейр. — Я не ел ничего лучше.

— Я передам, — улыбнулся одними глазами Робардс — и этим ответил на вопрос Уолдена. Жена, значит. Интересно, что он ей сказал?

На обед опять была рыба с варёной, политой маслом и каким-то нежным белым соусом, картошкой, и печёные яблоки под тягучим карамельным соусом.

— Понимаю, как ты ненавидишь рыбу, — прокомментировал меню Робардс. — Завтра попробуем курицу. Немного. Я советовался с целителями.

— Да отличная рыба, — отмахнулся МакНейр, у которого при одном упоминании курицы слюна чуть не закапала изо рта. — Ничего общего с той азкабанской дрянью. И яблоки эти… я о них, кажется, мечтал.

— Ты бы и о запечённой крысе мечтал, — усмехнулся Робардс.

— Крыса — это не так плохо, как кажется, — засмеялся МакНейр. И пояснил на недоумённый взгляд: — Мы в детстве ловили и жарили. Начитались чего-то… мясо как мясо, в целом. Если шкуру снять, а не шерсть палить, то она не воняет — а на вкус чем-то похожа на перепёлок. Или, может, мелких цыплят.

Робардс вдруг рассмеялся, и его лицо смягчилось — впрочем, совсем ненадолго. Отсмеявшись, он почему-то очень расстроенно поглядел на МакНейра и продолжил есть молча, а когда заговорил, выглядел уже как обычно:

— Информация о домашних животных будет завтра к утру. Выживешь сегодня — обсудим. Если нет — заранее благодарю за идею. А сейчас я в полном твоём распоряжении.

— Скажи, — спросил Уолден, разливая чай, — а кто ещё в курсе всей этой операции?

— Вопрос не такой простой, — ответил Робартс. — С одной стороны, всё вполне официально. С другой — тайно. В целом, есть несколько авроров, которые в курсе дела и помогут тебе, при случае. Но в людных местах я бы тебе всё равно крайне не советовал появляться.

— Я не собираюсь на Диагон-элле, — сказал МакНейр. — Так спросил, для общего понимания ситуации.

Детекторы движения МакНейр ставил сам — Робардс лишь наложил на него дезиллюминационное и следил издали. Однако всё прошло спокойно — и Уолден, вернувшись, решил подождать ночи здесь.

— Идея с детектором хороша, — сказал ему Робардс, садясь рядом на тёплую траву. — Мы поставили и на другие дома. Мало ли.

— Убить смеркута можно, пронзив его сердце, — начал перечислять Уолден. — Для этого подойдёт хороший длинный нож или, например, стрела — но ей сложнее попасть. Сверху шкура у него слишком толстая, бить нужно снизу — и в этом основная проблема. Поэтому нож стоит держать поближе — например, в рукаве, — он продемонстрировал оный Робардсу. — У меня тут специальное крепление, но у вас, вероятно, тоже такие есть.

— Есть, — кивнул Робардс, внимательно разглядывая его руку.

— Палочка в этом смысле хуже, — продолжил МакНейр. — Авада сработает тоже только если попадёт в сердце — или, по моему опыту с другими подобными тварями, в глаза, ноздри и рот.

— То есть внутрь, — задумчиво продолжил Робардс.

— Угу, — Уолден кивнул. — Но, в отличие от ножа, она легко сломается при близком контакте. А Патронуса мне всё равно сейчас не сделать, — он улыбнулся. — Ещё Адское пламя поможет — но оно универсально, как знаешь. Им сейчас я тоже пользоваться не готов — хотя я потренировался бы. Завтра, к примеру. Но при тебе или ещё ком.

— Я пришлю, — пообещал Робардс. — Хотя я бы не хотел…

— Это на крайний случай, — пообещал МакНейр. — Когда-то я им отлично владел, но сейчас… — он покачал головой. — Рядом с жилым домом даже пытаться не стану. Так что подождём темноты — если нынешние детекторы не сработают, поставим на двери и окна, а я попытаюсь его подманить. Хотя я давно не подросток… хотя, — он хитро сощурился, — это ведь поправимо.

— Ты уверен? — с сомнением спросил Робардс. — Это же другие габариты и вообще тело иное. Ты справишься?

— Нет, конечно, — улыбка МакНейра стала чуть шире. — Ты можешь вложить в трансфигурацию условие её снятия?

— Да, пожалуй, — согласился, подумав, Робардс, оценивающе его оглядывая. — Но возникнет проблема с одеждой.

— Не возникнет, — возразил МакНейр. — Она же мне велика будет, а не мала. А я лягу. Пускай болтается. Размер ноги не меняй только и предплечья. Правого. А то нож свалится. Правую икру, пожалуй, тоже оставь, — добавил он, подумав.

— Многовато условий-то, — заметил Робардс, продолжая разглядывать МакНейра. — Встань, — велел он и тоже поднялся. — Ну давай пробовать, — предложил он.

Вышло у него не сразу — но, поскольку они никуда особенно не спешили, в конце концов Робардс добился приемлемого результата. Сняв пока чары, он потёр подбородок и признался:

— Давно я в подобном не практиковался. Нормально себя чувствуешь?

— Да, вполне, — отозвался МакНейр.

Они замолчали и сидели теперь в тишине — обоим было не привыкать ждать в засаде, и никого из них это не утомляло. Да и болтать было не о чем.

Когда сумерки почти совершенно сгустились, а в доме закрыли, наконец, дверь, они, укрываясь чарами, поставили на дверь, окна и, наконец, на калитку детекторы — а потом трансфигурированный в худощавого подростка МакНейр улёгся на краю поляны, на которой стоял дом, возле густого подлеска.

Пошёл дождь и поднялся ветер: погодники трудились на совесть. В доме закрыли окна, но детекторы, настроенные на вторжение извне, на это не среагировали. Впрочем, ни дождь, ни ветер, ни даже холод, потому что стало весьма промозгло, МакНейру не мешали: во-первых, его грели щедро наложенные Робардсом чары, а во-вторых, он лежал на траве. Под небом. И здесь всё равно было куда теплее, чем в Азкабане — или ему так казалось.

Время шло, но Уолден умел лежать часами без сна — хотя и утратил отчасти в Азкабане этот навык. Но способов не уснуть было много — и всё-таки он хотя и не задремал, нет, но отвлёкся — и очухался когда было уже не то чтобы поздно, но…

Его будто окутали вдруг плотной и жёсткой тканью, прохладной, живой и слегка бархатистой на ощупь. Да нет, не просто прохладной — от неё веяло холодом, как от дементоров. Не будь на лицо Уолдена наложены специальные чары наподобие головного пузыря, но мельче и незаметнее, он бы, может, и задохнулся, потому что смеркут первым делом попытался закрыть ему рот и нос — но чары были, и это дало ему крохотную, потому что они таяли, как масло от раскалённого ножа, под прикосновениями твари, но всё же отсрочку.

Которой хватило, чтобы нож, который Уолден давно уже просто сжимал в руке, вошёл в жёсткое тело. Неточно — у МакНейра не было опыта, и он весьма приблизительно представлял себе анатомию смеркута — но достаточно неприятно для твари, чтобы заставить её уменьшить напор. Ещё удар, и ещё — МакНейр бил быстро, понимая, что сейчас единственная его надежда — скорость. Тварь дёрнулась и, отпустив его, поползла назад, но он уже сам не желал отпускать её, и даже сеть не хотел накидывать — он сильно изранил смеркута, и, как ни посмотри, лучше было его добить.

Если он сможет, конечно. Кожу в тех местах, которых коснулся смеркут, жгло, словно от огня или же кислоты, а голова у МакНейра отчаянно кружилась, словно бы он был пьян. Нет, он так упустит поганца — дракклы с гуманностью, главное — поймать… добьёт после. Сеть взлетела и упала точно на смеркута — он задёргался, к изумлению МакНейра, легко разрывая её. Однако это всё равно его задержало, и Уолден, рывком перевернув тварь на спину, несколькими мощными ударами вонзил нож туда, где, как он полагал, должно было быть её сердце. И в какой-то момент угадал: смеркут дёрнулся в последний раз — и затих, а Уолден обессиленно рухнул рядом и прижался горящим лицом к мокрой траве.

— Цел? — услышал МакНейр голос Робардса и заставил себя приподняться.

— Более или менее, — сказал Уолден. — Надо убираться отсюда — но предскажу, что аппарировать с этой дрянью не выйдет.

— Разберёмся, — Робардс наклонился и протянул ему руку. — Сейчас домой — а смеркутом я займусь.

Они аппарировали прямо в ту комнату в доме, где стояла кровать — и Робардс, подвесив под потолок светящуюся сферу, присвистнул, помогая МакНейру сесть:

— Сейчас целителя приведу. Сам разденешься?

— Что там? — спросил МакНейр, разглядывая свои покрытые какой-то слизью и волдырями руки. Надо было надеть перчатки! И вообще защиту. Чем, чем он думал?! Кретин!

— Примерно то же, — ответил Робардс. — Идём в душ — полагаю, надо смыть это. Хуже точно не будет.

— От горячей воды? — с сомнением спросил МакНейр, впрочем, подчиняясь. Голова кружилась по-прежнему, и он схватился за Робардса, чтобы устоять на ногах. — Пляшет всё, — объяснил он. — Словно пьян.

— Глаза закрой, — посоветовал тот. — И идём.

Робардс довёл его до ванной и, похоже, поколдовал над водой, потому что когда МакНейр встал под душ, та оказалась прохладной — может быть, даже слишком. Хотя нет, нет — вода была идеальна.

— Не три, — посоветовал Робардс. — Я скоро вернусь.

И исчез, аппарировав — стоящий под душем Уолден узнал характерный хлопок. Ему было больно и жутко досадно. Совершить такую ошибку! Как новичок. Словно и не было четверти века в Отделе — он даже перчаток не надел! Причём забрал же из дома — и не надел. Кретин!

Впрочем, что толку было себя ругать? Боль это не облегчало, выводы МакНейр сделал — следовало успокоиться и попытаться получше смыть с себя эту гадость. Кажется, вместе с кожей — но это не страшно. Кожу легко нарастить, тем более что её ведь не пластом с него срезали, а так, поверху. Ерунда. Можно справиться за ночь.

К тому моменту, когда в доме снова появился Робардс с целителем, МакНейр уже лежал в кровати и почти спал. Он бы и вовсе заснул, если бы не противная то ноющая, то жгущая боль и так и продолжающая кружиться голова.

С этого симптома целитель — пожилой мужчина с совершенно седыми волосами до плеч и приятным круглым лицом — и начал:

— Голова кружится?

— Ещё как, — отозвался МакНейр, с некоторым трудом разлепив тоже пострадавшие губы — и с силой выдохнул от резкой боли. Как корку содрать с раны, тьфу.

— Пейте, — велел целитель, — поднося к его губам извлечённую из воздуха чашку, куда ловко вылил содержимое нескольких флаконов. — Будет очень горько, но придётся потерпеть.

Горько было не то слово — МакНейр, в целом, привыкший к самым неприятным вкусам и способный когда-то на спор залпом выпить полный стакан лучшего огденского, задохнулся и, закашлявшись после первого же глотка, широко распахнул глаза. Целитель весело ему подмигнул, и Уолден, выдохнув, допил зелье залпом — и вода, которую тут же протянул ему целитель запить эту дрянь, показалась ему восхитительно сладкой.

— А вы молодец, — сказал он одобрительно. — Ядрёный составчик, а?

— Никакого виски не надо, — сипло проговорил МакНейр. Однако зелье действительно помогло: головокружение почти сразу же прекратилось, так же, как и ощущение тяжёлого опьянения, мучившее его всё это время. — Что это было?

— О, это весьма сложный рецепт, — довольно сказал целитель, расставляя на невесть откуда взявшимся столике банки, флаконы и плошки. — Слизь, от которой вы пострадали, не является в полном смысле ядом, — сообщил он, размешивая что-то в одной из фарфоровых мисок. — Скорее, это смесь ферментов… Как лечиться будем — быстро и больно или…

— Быстро и больно, — ответил МакНейр — чем заслужил ещё один одобрительный кивок:

— Правильно, молодой человек. Так и надо. К утру будете как новенький… приходилось уже растить кожу?

— Много раз, — Уолден бы улыбнулся, но не стал делать такой глупости.

— Значит, знаете, что вас ждёт… что ж вы так неаккуратно-то? — сокрушённо спросил он. — С голыми руками на смеркута?

— Дурак, — признал МакНейр.

— Не стоит так больше делать, — укоризненно проговорил целитель. — На лицо маску драконьей кожи — и главное, защитить дыхание. Пары слизи чрезвычайно токсичны… завтра вас ждёт лучшее похмелье в вашей жизни! — радостно пообещал он.

— А зелье какое есть? — с шутливой тоской поинтересовался МакНейр.

— Есть, — покивал целитель. — Всё есть… начнём? — спросил он, беря миску с зеленоватой мазью в левую руку.

— Секунду, — попросил МакНейр и поглядел на Робардса. — Забрал?

— Порталом, — кивнул тот. — Отдыхай — я завтра зайду. Камин тут не подключён, — сказал он целителю. — Вы доберётесь сами?

— Да уж как-нибудь, — ответил тот — и, взмахнув палочкой, поднял в воздух первую порцию мази. — Начнём с лица, — решил он и велел МакНейру: — Ложитесь и закройте глаза. Будет больно.

Больно действительно было — но, во-первых, не в первый раз, а во-вторых, до Лордова круциатуса это всё равно не дотягивало. Так что МакНейр терпел, иногда шипя, целитель — с которым их друг другу, кстати, не представили — балагурил, и так прошла оставшаяся часть короткой летней ночи. А когда за окном начало светлеть, боль утихла, и целитель, накладывая очередную порцию мази и закрепляя, наконец, её чарами, сказал:

— Ну вот и всё. Теперь выпейте это — я, так и быть, избавлю вас от похмелья — и спите, сколько будет спаться. И больше никогда так не делайте.

— Не буду, — пообещал МакНейр, пытаясь представить себе конструкцию кожаной маски. Это было смешно: судьба у него, что ли, такая, на службе маски носить?

Это зелье было почти приятным — цитрусово-мятным и освежающим. Кажется, Уолден заснул до того, как целитель собрал всё своё барахло — во всяком случае, аппарационного хлопка уже не услышал.

Робардс же вернулся домой под утро — и, осторожно улёгшись рядом с крепко спящей женой, долго лежал без сна, глядя в постепенно светлеющее за плотной шторой окно. Задремал он уже почти с солнцем — и, проснувшись через пару часов, не стал завтракать, а отправился в министерство. И к девяти утра уже ждал Шеклболта у кабинета.

— Докладывай, — глянув на выражение его лица, велел тот, едва появившись. И, выслушав короткий доклад Робардса, спросил удивлённо: — Так это же хорошо? Первая убитая тварь! А у тебя такой вид, будто ты любимую прабабку похоронил. Лично и только что. Ты не рад?

— Рад, — сумрачно отозвался Робардс.

— В чём дело? — спросил Шеклболт, подходя к идеально вытянувшемуся в струну Робардсу. — И отомри ты, бога ради, и сядь. И скажи, что не так. Он сильно покалечился, и придётся ждать?

— Нет, — Робардс в самом деле сел, однако выглядеть менее прямым не стал. Даже, пожалуй, наоборот, если это было вообще возможно. — Днём уже будет в форме.

— Тогда в чём дело? — Шеклболт придвинул себе стул и сел рядом, а не через стол.

— Да отлично всё, — Робардс скривился.

— По тебе видно, — покивал Шеклболт. — Что не так, Гавейн?

— Да всё так, — устало отмахнулся тот и, наконец, опёрся о спинку стула. — Смотрю на него — и не могу не думать о том, что этот блестящий профессионал творил в конце семидесятых и девяностых. Сколько на нём смертей и каких? А мы его выпускаем. И всё ведь правильно.

— Ну погоди, — успокаивающе проговорил Шеклболт. — Это только первый смеркут.

— Тот случай, когда оба результата хуже, — сказал Робардс. — Я хочу, чтобы он их всех добил. И, похоже, он сможет — хотя нынешний не то что дитёныш, скорее, взрослый подросток. Но ведь и для МакНейра он первый. Так что шанс есть. И думает он как надо.

— Давай ты отложишь переживания о том, что мы выпускаем на волю Пожирателя до того момента, когда это станет актуальным, — предложил Шеклболт, немного подумав. — Вы же вместе сейчас работаете.

— Это-то причём? — искренне удивился Робардс — и когда Шеклболт рассмеялся, улыбнулся тоже. — Да нет. Дело есть дело.

— Не сомневаюсь, — Шеклболт широко ему улыбнулся и предложил: — Кофе?

…МакНейр же, проснувшись, долго лежал, пытаясь сообразить, который сейчас час, но почему-то не открывая глаз для того, чтобы посмотреть на унесённые, среди прочего, из родного дома часы.

— Хватит притворяться, — услышал он голос Робардса. — Третий раз являюсь. Вставай.

— Сколько времени? — спросил Уолден, открывая всё же глаза и потягиваясь.

— Три пополудни, — сообщил ему Робардс и кивнул на стул. — Я так понимаю, из всей амуниции тебе не хватает лишь маски?

— У меня была, — сказал МакНейр, садясь и с признательностью глядя на стопку чистой одежды на стуле. — Спасибо.

— В виде исключения, — прокомментировал этот взгляд Робардс. — Была?

— Была, — кивнул МакНейр, с удовольствием разглядывая вполне нормальную кожу на своих руках. — Я её лишился незадолго до ареста. Так вышло. Тем более, что тут всё равно особенная нужна, — продолжал он, начиная одеваться.

— С воздушным карманом, — кивнул Робардс. — Я говорил с мастером — он за пару дней сделает.

— Что смеркут? — с острым интересом спросил МакНейр.

— Это молодняк, — Робардс присел на второй стул. — Ему около года — почти взрослый, но ещё не совсем. Самец. Очевидно, поэтому он и выбирал детей и подростков.

— Одно из двух: либо они достаточно разумны для дрессуры, либо кто-то их направляет, — сказал МакНейр, вставая. — И я определённо предпочёл бы второе. А ты?

— Разумные опаснее? — ответил вопросом на вопрос Робардс.

— Намного. Поверь, — МакНейр направился в ванную и крикнул из коридора: — А что говорит Скамандер?

— Он ими никогда вплотную не занимался, — с досадой ответил Робардс. — Но говорят, что они неприручаемы.

— Это не одно и то же, — МакНейр, открывший было дверь ванной комнаты, закрыл её и вернулся. — Дрессируют и вполне диких тварей — есть методики. К тому же, те, кто почитается таковыми у нас, могут считаться вполне пригодными даже для одомашнивания в других странах.

— Например? — с острым интересом спросил Робардс.

— Большинство крупных кошек, — ответил МакНейр, возвращаясь в ванную комнату.

Пока он там был, Робардс продолжал сидеть в комнате, обдумывая услышанное, а когда тот вернулся, спросил:

— Откуда ты знаешь?

— Когда-то мне полагалась часть добытой твари, — напомнил МакНейр. — И порой она бывала живой. Я тогда изучил рынок и узнал много интересного.

— Смеркут стоит, кстати, весьма дорого, — заметил Робардс с иронией.

— Но я же не на службе, — напоказ вздохнул МакНейр. — Так что я бы позавтракал… и хватит. Поглядеть на него мне, наверное, нельзя?

— Поглядеть? — удивился Робардс. — А нужно?

— Это было бы полезно, — кивнул МакНейр. — Я же никогда вблизи их не видел.

— Пожалуй, я это устрою, — пообещал Робардс. — Других нападений вчера не было — но…

— Я помню, — МакНейр бросил взгляд на висящие на стене карты. — Сколько там домов выпадает?

— Девять, — Робардс подошёл к карте и поярче подсветил два круга, внутри которых белыми точками зажглись дома волшебников. — Скверно то, что у нас на подходе сразу два смеркута.

— И аппарация, — напомнил МакНейр. — Если повезёт, мы успеем. А если нет — придётся отгонять одного Патронусом. И ловить следующей ночью.

— Посты будут, — пообещал Робардс. — Завтракай, а я пока попробую устроить тебе знакомство с твоей ночной жертвой.

Смеркут вблизи чрезвычайно напоминал ската. Даже на ощупь — МакНейру доводилось тех потрошить. Вот только по краям капюшона у него были весьма неприятные когти, а железы на брюхе выделяли растворяющую плоть слизь. Рот у твари был крохотный — впрочем, всасывала пищу та тоже кожей. А вот шкура была красива: словно покрытая крохотными блестящими камушками, она поблёскивала и переливалась, и МакНейр подумал, что одежда из неё могла бы быть очень эффектной. И, вероятно, практичной.

— Бить надо сюда, — наконец сказал он, налюбовавшись на аккуратно вскрытое тело. — Под рот — чуть ниже. Легко запомнить.

— Надеюсь, тебе поможет, — сказал Робардс. — Ты следующего тоже собираешься на живца ловить?

— Скажи, — спросил в ответ Уолден, — вы сами не пробовали? На трансфигурированных свиней, к примеру?

— Они не идут, — мрачно ответил Робардс. — Пробовали, разумеется. Но они чары чуют. Да и спадают же те сразу — ты сам видел.

— Видел, — задумчиво согласился МакНейр.

Однако же на него он пошёл.

А что, если…

— А на трупы?

— Что? — Робардс удивлённо вскинул брови, и само по себе это уже было ответом.

— На трупы, — повторил МакНейр. — Временно оживлённые. Свежие нужны, разумеется — думаю, тут вполне подойдут и маггловские. Нам ведь не нужно ждать, пока их сожрут — только подманить. Накрыть сетью — она его ненадолго задержит. Я бы попробовал. Найдётся труп?

— Поищу, — пообещал Робардс.

Трупы нашлись — совсем свежие и маггловские. Мужчина лет тридцати — хотя магглы обычно выглядят старше — и женщина под сорок. Смеркут, которого они ловили, предпочитал именно таких, и МакНейр очень надеялся, что его идея сработает. Если выгорит, переловить этих тварей будет не так уж и сложно, а главное, это можно будет сделать быстро и, скорее всего, без потерь.

Оживлял трупы штатный некромант из Подразделения Духов, хорошо знакомый МакНейру. Мертвецы вышли как живые — специалисты им даже румянец сделали. И спали так натурально — аж похрапывали. МакНейр бы точно купился — но ведь смеркуты не глазами смотрят.

«Спящих» уложили неподалёку от обоих возможных мест нападения — и МакНейр со вновь присоединившимся к нему Робардсом почти всю ночь не сомкнули глаз в нервном ожидании. А под утро их отыскал серебристый Патронус-белка и радостно сообщил: «Шеф, отбой! Мы его ликвидировали!»

— Сработало, — хором прошептали МакНейр и Робардс — и синхронно сжали правые кулаки в привычном победном жесте.

Эта ночь всё переменила: теперь для уничтожения смеркутов не требовались серьёзные профессиональные навыки ликвидатора или охотника. Тем более, достаточно быстро выяснилось, что золотые сети отлично удерживают смеркутов на месте: металл не поддавался их странной магии и не реагировал со слизью. Впрочем, МакНейр не отлынивал от работы, и на его счету было ещё шесть смеркутов, когда всё закончилось. Не было больше никаких нападений — хотя прежде, чем можно было в этом вполне увериться, прошёл целый месяц.

Этот месяц МакНейр прожил в доме один: продукты ему раз в неделю заносил Робардс, лично, но они с ним почти не общались — тот просто оставлял их на кухне и аппарировал, даже не всегда при этом встречаясь к Уолденом. Который в пределах обозначенной для него границы теперь был вполне свободен — но вот пересекать её больше не мог.

— Я надеюсь, ты понимаешь, почему, — сказал ему Робардс на следующее утро после той ночи, когда был отловлен последний по оказавшимися верными расчётами смеркут.

МакНейр понимал, разумеется. И был благодарен за то, что ему позволяют ждать здесь, а не возвращают в камеру. Хотя это было, честно говоря, странно: с чего вдруг такая милость? Но не ему было возмущаться. Палочку у него, правда, забрали, но в остальном он был волен делать, что хочет — и когда ловил себя на том, что скучает, смеялся сам над собой. Конечно же, он тосковал по дому, но его ведь обещали отпустить, когда всё закончится? Вернее, когда… как там было? «Когда нападения прекратятся и можно будет с уверенностью утверждать, что новых не будет». Если в течение месяца их не будет — значит, они всё рассчитали верно, и смеркутов больше нет.

Так ведь?

— С одной стороны — да, — сказал Робардс. Они с Шеклболтом сидели в кабинете министра вдвоём. Было уже так поздно, что министр даже отпустил своего секретаря, и обоим казалось, что в министерстве кроме них больше никого нет — хотя это было, конечно же, неправдой. — С другой — нельзя утверждать, что тот, кто всё это начал, не готовит новую партию. Мы… я сделал глупость, — признал он. — Надо было хотя бы одного не уничтожать, а отследить — возможно, это бы что-то дало.

— Как? — спросил Шеклболт.

— В этом-то и проблема, — согласился с ним Робардс. — Чары на них не поставишь, а если на них повесить что-то материальное, это легко обнаружить. Но можно было попробовать просто проследить. Они ведь не аппарируют и даже не летают.

— Ты думаешь, это вышло бы?

— Да какая теперь разница, — поморщился Робардс. — У меня нет идей, где этого подонка искать. И как. Проявится рано или поздно, конечно — или мы сами концы найдём. Но когда — Мерлин знает.

— Ну, как будет — так будет, — сказал Шеклболт. — Пока что вы справились. И открою секрет — Аврорат ждёт приличная премия. Особенно тебя.

— Это кстати, — слегка оживился Робардс.

— Осталось закончить с МакНейром, — продолжил Шеклболт, и тон его заставил Робардса напрячься. — Ты знаешь, — министр встал и заходил по кабинету, — эта идея с трупами была просто блестящей. Ты, можно сказать, гений.

— Не я, — возразил Робардс. — Его идея. Да, вышло удачно.

— Его, значит? — переспросил Шеклболт и почему-то даже остановился. — Какая ирония, — медленно произнёс он.

— Ирония? — переспросил Робардс.

— Как там было? — переспросил Шеклболт и процитировал наизусть: — «…избавляется или ловит живыми всех свободно перемещающихся по территории Британии смеркутов». Так?

— Вероятно, — Робардс начал хмуриться.

— Но ведь это условие не исполнено, — медленно проговорил Шеклболт. — Он отнюдь не всех их отловил или уничтожил лично. Сам. Как был должен.

— Кингсли… — пробормотал Робардс.

— И это, — не слушая его, продолжал министр, — делает контракт неисполненным и даёт нам все основания вернуть его в Азкабан. Всё честно.

В кабинете повисла тяжёлая тишина. Сказавший всё это Шеклболт вовсе не выглядел радостным, а уж Робардс и вовсе был мрачней тучи.

— Честно? — очень тихо переспросил он.

— Разве нет? — спросил Шеклболт, останавливаясь прямо перед ним. — Он обязался изловить их лично — он этого не сделал. Не поймал даже половины. Большая часть досталась твоим ребятам. Нет?

— Да, — негромко подтвердил Робардс.

— Ты ведь не хотел его выпускать, — сказал Шеклболт. — Не хотел?

— Нет, — повторил Робардс.

— Ну тогда радуйся: он возвращается туда, где и должен быть. Безо всяких натяжек и игр. Соглашение не исполнено и исполнено уже быть не может.

— Это подло, Кингсли, — тихо проговорил Робардс, глядя ему в глаза.

— Это реальность, Гавейн, — возразил тот.

— Выходит, если бы он придержал эту мысль, — ровно спросил Робардс, — то был бы сейчас свободен? Погибло бы ещё десятка полтора-два людей — но ведь не всё сразу. Так?

— Гавейн…

— Или ты бы всё равно сказал, что, поскольку мы не можем быть уверены в том, что нападения не повторятся, контракт не выполнен? — продолжал Робардс.

— Это в самом деле стало бы проблемой, — согласился Шеклболт. — Но всё вышло проще. Более того, даже если нападения начнутся снова, у нас есть прекрасный алгоритм. Да и ликвидатора к тому моменту мы найдём, надеюсь — есть прекрасные кандидатуры.

Робардс некоторое время молча его разглядывал, а затем спросил:

— Скажи, ты с самого начала знал, что он вернётся в Азкабан? При любом исходе?

— Ты сам знаешь, что…

— Я спрашиваю человека, а не министра. Министру я таких вопросов вообще задавать не должен, — снова оборвал его Робардс.

— Ты думаешь, мне это нравится? — с внезапной усталость спросил Шеклболт. — Да, Гавейн, это подлость. И я лично, я, как Кингсли, сам не подал бы себе руки, пожалуй. Но я… мы с тобой — не частные лица, Гавейн. Если отпустить сейчас его — как это объяснять? Ты представляешь, что начнётся? Сколько влиятельной родни у тех, кто там навечно заперт? Да нас завалят предложениями об «искуплении». Ты этого желаешь?

— Я не помню, кто это сказал, — Робардс поднялся. — У того, кто занимает твоё кресло, напрочь отшибает мозг. Это ложь, конечно — но если заменить «мозги» на «совесть», выйдет очень достоверно.

— Злишься, — констатировал министр.

— Да нет, — качнул головой Робардс. — Понимаю. Самое паршивое, что понимаю. Знаю, что ты прав. Таким, как он, не место здесь, среди людей. Тех, которых он когда-то резал, как свиней. Я это тоже помню. Пойду, — он развернулся и направился к двери.

— Нет никакой спешки, — сказал ему в спину Шеклболт. — Завтра всё сделаешь.

— Да всё равно не спать, — ответил Робардс, так и не обернувшись — и тихо затворил дверь за собой.

Оставшись в одиночестве, министр размахнулся и со всей силы ударил по стене ладонью. Когда-то — не так уж давно — он был уверен, что никогда не станет играть в подобные игры. Когда-то у него были и право, и возможность не играть в них — но теперь ему приходилось думать, прежде всего, не о собственном душевном покое, которым Шеклболт давно научился пренебрегать. И сейчас он был уверен, что прав — вот только какой-то голос внутри него буквально кричал от возмущения и ярости.

Может быть, совесть?

Но как быть с теми, кого МакНейр убил? Просто так — не потому что они причинили ему какое-то зло, или их смерть несла ему личную выгоду. Нет, он, как и все носившие Чёрную Метку, строили свой новый мир, ничуть не смущаясь того, что для этого приходится отнимать чьи-то жизни. Кому какое дело до грязнокровок? Или до тех, кто просто стоит на пути?

И с какой стати теперь одного из них отпускать? Разве сам МакНейр, как и все они, как сам Волдеморт, сдержали бы в такой же ситуации своё слово?

— Собирайся, — услышал завтракавший во дворе прямо на полянке МакНейр. Утро было тёплым, почти жарким, и солнечным, и он по уже сложившейся привычке — как быстро подобное происходит! — ел на улице, жмурясь от солнца и рукой отгоняя летящих на запах еды мошек. Сердце Уолдена замерло, а затем заколотилось с бешеной скоростью — но не от радости, нет.

Одного тона Робардса было достаточно для того, чтобы разбудить все мучившие МакНейра опасения. Вернее, даже не разбудить, а…

МакНейр медленно обернулся и, приложив к бровям ладонь козырьком, вгляделся в лицо стоящего на пороге дома Робардса. Затем поднялся и так же медленно подошёл, на ходу проглотив мгновенно потерявшую вкус еду — и, остановившись в паре шагов от своего визитёра, спросил:

— Назад?

— Ты ведь знал, что так будет, — по лицу Робардса невозможно было ничего прочитать. Его волшебная палочка, направленная на МакНейра, теперь почти упиралась тому в грудь. — Ты действительно полагал, что тебя кто-то отпустит?

— Я поверил тебе, — после долгой паузы признался МакНейр с такой горечью, что ощутил её на собственном языке.

— Зря, — ровно отозвался Робардс. — Давай без эксцессов.

— На каком… — его голос всё же предательски дрогнул, и МакНейру пришлось сделать паузу. — Скажи мне обоснование, — попросил он.

— Зачем? — спросил Робардс, и МакНейр не придумал ничего, кроме как честно ответить:

— Я хочу знать. Я имею право хотя бы на это?

— По условиям соглашения, — скучным голосом сообщил Робардс, продолжая удерживать его на прицеле, — ты обязан был избавиться тем или иным способом ото всех свободно перемещающихся по территории Британии смеркутов. Лично. Ты этого не сделал.

Они замолчали. У МакНейра звенело в ушах, и ему казалось, будто его голову охватывает тонкая раскалённая сетка, медленно сжимающаяся и очень мешающая думать. Сам. Он сам подписал себе новый приговор. Сам дал им возможность вернуть его туда, откуда они его вытащили, просто потому, что даже не подумал схитрить. В тот момент всё, что занимало МакНейра — это решение сложной задачи, и он вообще позабыл о формулировках контракта. Да и люди ведь гибли чуть ли не еженощно — до формулировок ли было?

А должно было быть.

Сколько раз он убеждался в том, что защищать себя каждый должен сам — потому что никому другому это просто не интересно? Он же знал это с детства — и всё равно каждый раз наступал на эти же грабли!

Когда Робардс наложил на него Сомниум, МакНейр не заметил — и не видел уже потом, как тот левитировал его в дом, снял одежду и заменил её чистой тюремной робой и как надел ему на голову тёмный плотный мешок и сам наложил цепи. И сам же устроил в на удивление тихо опустившейся на поляну тюремной карете — а затем сел напротив и дал знак трогаться.

Разумеется, Робардс не был обязан проделывать всё это сам — вполне достаточно было отправить за МакНейром авроров. Ему было, кого послать — да и что против них мог сделать почти безоружный МакНейр? Всё оружие — все ножи, арбалет, сети — у него «пока что» забрали вместе с палочкой, и что он мог бы противопоставить? Кухонный нож? Смешно… Да и зачем бы ему сопротивляться и куда бежать? С теми браслетами его всё равно найдут даже если он полностью переоденется — это МакНейр тоже должен был понимать. Нет, он не стал бы сопротивляться — разве что попытался бы так покончить с собой. Но авроры непростительными не пользовались — его попросту оглушили бы, да и всё.

Пожалуй, Робардс и сам не сказал бы, почему решил закончить это дело так же, как начал — самостоятельно. В этом не было ни нужды, ни смысла, но он с самого начала даже мысли не допустил о том, чтобы кому-то его перепоручить. Всё должно завершиться так же, как началось — это будет честно и правильно.

Честно…

Это слово с некоторых пор вызывало у него нечто вроде горловых спазмов. Да, всё было абсолютно честно и правильно, и никто бы не смог ни в чём упрекнуть ни самого Робардса, ни отсутствующего сейчас здесь министра, ни Визенгамот, ни Аврорат — никого. Пожирателю место в тюрьме — разве это требовало каких-либо доказательств? И не просто абстрактному Пожирателю, а тому, на чьих руках наверняка была кровь.

Тогда что ж так тошно? А? Робардс поплотнее закутался в плащ, хотя карета на солнце нагрелась, и теперь в ней было жарко и душно. Но Робардса всё равно знобило — впрочем, духота и вправду была едва выносимой, и он, ещё раз проверив наложенные на узника цепи и чары, решительно приоткрыл окно. Там, снаружи, ещё было лето — август заканчивался, и самого Робардса ждал, наконец, отпуск, который они с женою должны были, как всегда, провести на море. Она обожала море — а ему нравилось ленивое спокойствие маленьких курортных маггловских городков в сентябре. Самый тихий и спокойный сезон: дети уже в школах, так же, как и большинство самых активных взрослых, которые почему-то предпочитали отдыхать летом, и можно часами бродить вдоль пляжа, слушая, в сущности, одинаковые и при этом такие разные разговоры или просто шум волн и крики вездесущих чаек. Гавейн любил подобные сентябри и всегда ждал их — всегда, но не теперь. Сейчас мысль о грядущем отдыхе почему-то вызывала в нём стойкое омерзение. Наверное, он просто слишком устал…

Снял цепи и чары с МакНейра Робардс уже в камере. Последними исчезли браслеты — и, когда МакНейр окончательно проснулся, и Робардс, как и положено, убедился в том, что с заключённым всё в полном порядке, он сказал:

— Прекрасная работа. Спасибо.

Сидящий на узкой койке МакНейр тяжело поглядел на него и глухо выговорил:

— Убирайся. И не приходи сюда больше никогда, Гавейн Робардс. Потому что в следующий раз, когда я увижу тебя, я тебя прокляну. Семейным проклятьем. Так, что никакое Мунго и никакие целители тебе не помогут. И ты ничего не сможешь мне сделать за это — потому что нечего больше. Пошёл вон! — рявкнул МакНейр — и Робардс молча вышел из камеры и тщательно закрыл за собой дверь.

А Уолден долго сидел на койке, не в силах даже пошевелиться. Чудо оказалось мороком — впрочем, по совести, разве он заслуживал настоящего? За что, собственно? Он четверть века проработал в этой системе — разве не знал, что так будет? Что нельзя, никогда нельзя верить даже самым простым и понятным обещаниям, если они по какой-то причине невыгодны обещающему? Разве не знал, что таких, как он, на волю не выпускают? Или для этого нужен Тёмный Лорд — но его нет и уже никогда не будет… слава Мерлину. Разве он не понимал, что его всё равно обманут? Понимал же. Знал с самого начала.

Тогда почему же ему так паршиво? Всё случилось ровно так, как должно: он понадобился — его вытащили, но когда нужда в нём отпала, вернули назад. Кто он, собственно? Заключённый, чьё тело даже не вернут родственникам — потому что тела умерших здесь отправлялись на дно местного моря. В определённом смысле, его вовсе нет — он лишь номер, тело, которое пока что продолжает функционировать, но, по сути, уже всё равно мертво для всего и для всех, что находится за этими стенами?

Но Уолдену определённо было бы намного легче, если бы всё это произошло как бы помимо него. Знать, что он сам придумал и собственными руками вручил министерским способ вполне законно препроводить его обратно, было абсолютно невыносимо — и мысль о том, что это всё равно бы случилось, так или иначе, совершенно не помогала. Он вдруг понял, что плачет — и, едва осознав это, разрыдался совершенно по-детски, и, захлёбываясь от слёз, лёг на койку и зачем-то кое-как завернулся в своё хлипкое одеяло.

Постепенно его силы закончились, и рыдания сменились всхлипываниями, которые становились всё тише и тише, и Уолден не заметил сам, как, измученный ими, уснул. Ему снились тот маленький дом, где он прожил последние полтора… или больше? — месяца, трава, лес — и солнце, и когда он проснулся, то в первый момент, ещё не вспомнив реальность, легко вскочил с койки, уже привычно широко шагнул вперёд — и не больно, но страшно налетел на сырую холодную стену.

И тогда проснулся окончательно.

Постоял так, глядя на до тошноты знакомые камни.

Отступил назад и сел на такую же тошно знакомую койку.

И уставился в пустоту.

Сколько он так просидел, он не знал. Принесли завтрак — на крохотном вмурованном в стену столе просто появились миска, чашка и ложка, которые затем сменились другими, а затем третьими — и, наконец, пропали, когда наступил вечер. Уолден почти не заметил этого — он ничего не замечал… не хотел замечать больше. Сила, что держала его прежде, исчезла — неожиданно обретённая и так же внезапно потерянная свобода сломила его.

Никогда ему отсюда не выбраться. Никогда. Живым его не отпустят — никого из них. Они все сгниют здесь, и каждый из тех, кто когда-то носил на предплечье пронзаемый змеёй череп, выберется за эти стены лишь мертвецом — и даже после смерти не встретится с нормальной землёй. Они все лягут в море — и чем скорее это произойдёт, тем, пожалуй, будет лучше. Для всех — начиная с министерства, которому больше не придётся его кормить, и заканчивая самим Уолденом.

Он вдруг осознал, что замёрз — и, улёгшись на койку, привычно подоткнул одеяло, закрыл глаза и провалился в тяжёлый и мутный сон.

— Поговорим? — спросила Тэмзин Робардс, кладя руки мужу на плечи.

Было утро его последнего рабочего дня перед отпуском — и уже этот вечер они должны были встречать на взморье в небольшом давным-давно уже арендованном домике, который они снимали на это время уже много лет с коротким перерывом на войну. Она так ждала эту поездку, особенно нынешним летом, и он знал это, хотя они никогда об этом не говорили. Но им давным-давно уже не нужны были слова, чтобы понимать друг друга.

— О чём? — спросил Гавейн, накрывая её кисти ладонями.

— Ты не хочешь никуда ехать, — сказала она, — и не хочешь уходить сейчас в отпуск.

— Мы всегда ездим в отпуск в сентябре, — возразил он, оборачиваясь и глядя на неё снизу вверх — потому что сейчас Гавейн сидел за столом и последние минут пять делал вид, что завтракает.

— Мы поедем, — сказала его жена. — И будем жить там, на море — и ты будешь возвращаться туда с работы. А когда ты сможешь, наконец, отдохнуть, мы поедем куда-нибудь ещё. Например, в горы. Зимой там чудесно. Или, может быть, даже на континент… в Вену. На Рождество. Я всегда мечтала посмотреть рождественскую Вену, — проговорила она мечтательно.

— Тэм, — Гавейн развернулся и, усадив жену себе на колени, взял в ладони её лицо, обрамлённое облаком привычно собранных на затылке в небрежный пучок каштановых волос, в которых уже видна была проседь. — Я не должен рассказывать тебе, но мне не с кем больше поговорить. Не так, — поправился он. — Я точно знаю, что мне скажут те, с кем я могу обсудить это. Беда в том, что мы все уже мыслим одинаково.

— Говори, — кивнула она, кладя правую ладонь ему на затылок. — Что-то мучит тебя, я вижу. Давно.

— Давно, — повторил он. — Простая история, Тэм. Пожиратель смерти ведь должен сидеть в тюрьме, верно? — он опустил руки и обнял её за талию.

— Зависит от Пожирателя, полагаю, — ответила Тэмзин. — Малфой, вроде бы…

— Он не в счёт, — возразил Гавейн. — Но скажу иначе: убийца должен сидеть в тюрьме. Тот, кто штурмовал министерство шесть лет назад, должен сидеть в тюрьме. Тот, кто штурмовал школу и шёл убивать детей, должен сидеть в тюрьме. Так?

— Вероятно, — подумав, ответила Тэмзин.

— Но что делать с человеком, которому ты пообещал свободу? — спросил Гавейн, заглядывая в её прозрачные светло-серые глаза. — Я расскажу, — предвосхитил он её вопрос.

И действительно рассказал — может быть, не очень подробно, но рассказ всё равно вышел довольно длинным. Гавейн не щадил никого: ни себя, ни МакНейра, ни Шеклболта, и когда он умолк, на его лица застыло отвращение.

— И я не могу объяснить себе, что не так, — сказал он, помолчав. — Его место в тюрьме — мы все это знаем, и я первый согласен с этим. Контракт и вправду не выполнен — это тоже факт. Я, кстати, получил вчера премию, — добавил он вдруг. — Крупную. Вот думаю отдать в Мунго.

— Отдай его деду, — возразила Тэмзин. — Я уверена, ты придумаешь, как.

— Деду? — недоумённо повторил Гавейн.

— Если я ничего не путаю, старый МакНейр жив, — сказала она. — Отдай деньги ему. Пригодятся.

— Да, пожалуй, — взгляд Гавейна слегка потеплел. — Хорошая мысль. Пожалуй, я знаю, как это устроить.

— А что до твоего вопроса, — продолжала она, — то на мой обывательский взгляд всё просто. Беда в том, что люди — существа сложные, — она улыбнулась. — Мало кого можно охарактеризовать одним словом.

— Кое-кого можно, — возразил Робардс. — МакНейр — убийца.

— Конечно, — согласилась она. — Но я вот что думаю — а знай я, что смеркут охотился даже не на наш дом, а кого-то из девочек, а он бы поймал и убил его — кем бы я его назвала? А ты? — Гавейн молчал, вглядываясь в её лицо, и Тэмзин негромко продолжила: — Вы соврали и сделали подлость, Вей. Не важно, кому — от того, что обманут преступник, поступок не становится лучше. Вы ведь сделали это не чтобы его поймать — вы обманули того, у кого сами попросили помощи. И того, кто ответил вам — не важно, по какой причине. И то, что он не подумал о последствиях своего предложения, говорит о его искренности — и выходит, что вы обманули того, кто был честен с вами и действительно сделал всё, чтобы помочь и спасти людей.

— И что теперь? — спросил, помолчав, Гавейн. — Что бы ты сделала, Тэм?

— Меня научили держать обещания, — просто ответила она. — Или не давать их. Ты сам всегда говорил, что ненавидишь все эти игры — так не играй в них. Зачем? Что будет, если ты откажешься?

— Ничего, — помолчав, тяжело констатировал Гавейн. — Ну, — добавил он со смешком, — или, если это вконец Кингсли достанет, он уволит меня.

— Станешь простым аврором, — улыбнулась Тэмзин. — Денег станет меньше, конечно, но зачем нам теперь? — она пожала плечами. — Девочки выросли, а я уже могу позволить себе больше так пристально не следить за модой.

Гавейн тоже улыбнулся, почти против воли.

— А если уволят совсем? — спросил он почти весело.

— Найдёшь что-то другое, — его жена вновь пожала плечами с подчёркнуто легкомысленным видом. — Ну, или откроем кафе. Ты говорил, я прилично готовлю.

— Лучше всех, — подтвердил он, беря её руку и прижимаясь губами к ладони. Другой рукой Тэмзин погладила его по голове и вдруг спросила:

— Скажи, ты считаешь его опасным?

— МакНейра? Нет, — без раздумий ответил Гавейн. — Он исполнитель и не дурак. Нет, от него не будет проблем.

— Не надо было обращаться к нему, — вздохнула Тэмзин. — Но теперь уже поздно — остаётся сдержать слово.

— Как? — горько спросил Гавейн. — Контракт действительно не исполнен. Это не в моей власти — даже если бы я решился.

— Не знаю, — она улыбнулась. — Я даже не читала контракт. Но ведь это была его идея, верно? Остальные просто её воплотили. Разве я, варя дома бодроперцовое, получаю таким образом на него права?

— Это другое, — возразил он, начиная едва заметно улыбаться.

— А по мне то же самое, — махнула она рукой и добавила: — Тебе, пожалуй, пойдёт борода. И я, возможно, даже привыкну. Хотя и не люблю бородатых мужчин.

— Что? — Гавейн нахмурился и мотнул головой. — Тэм, я потерял нить. Причём здесь борода?

— Ну как же, — весело спросила она. — Если ты ничего не придумаешь, нам придётся убрать все зеркала — даже в ванной. И ты не сможешь так бриться — придётся отрастить бороду. Потому что я в цирюльники не пойду ни за что!

— Я, наверное, глупею с возрастом, — признал он. — Но я всё равно не понял твою метафору.

— Ну ты же не сможешь смотреть в зеркало, — мягко проговорила она, снова погладив его по волосам. — Конечно, со временем. Придётся отрастить бороду. Да и характер у тебя испортится… это будет ужасно, но всё же полбеды. Я вот только никак не могу решить, что меня больше пугает, — задумчиво добавила она, — если Кингсли тоже отрастит бороду, да и волосы, или если не станет? Ох, — она поглядела на часы и вскочила. — Ты опоздаешь — и ты до сих пор ничего не съел.

— Поем на работе, — решил он, тоже вставая. — Соберёшь мне с собой?

— Иди одевайся, — она слегка подтолкнула его в спину и, левитировав на стол жестяную коробку, начала укладывать в неё поджаренные колбаски.

— Спасибо, — он обнял её со спины и прижался губами к шее. — Мы непременно встретим Рождество в Вене. Я обещаю. И ещё поедем куда-нибудь весной — я разобью отпуск пополам. И следующий сентябрь неприкосновенен. Я обещаю.

— Ты точно опоздаешь, — сказала Тэмзин, легко погладив его по волосам.

Придя в министерство, Робардс первым делом отправился к Шеклболту отзывать заявление на отпуск.

— Что у нас стряслось? — спросил тот, прочитав его заявление. — Мне ни о чём не доложили.

— Ничего, — заверил его Робардс. — Я просто не в настроении отдыхать и не вижу смысла сидеть сычом на пляже. Пойду в Рождество. И ещё весной на пару недель.

— Гавейн, — Шеклболт постучал пальцами по столу. — Скажи прямо, в чём дело.

— Я сказал, — Робардс удивлённо приподнял брови. — У меня нет настроения валяться сейчас на пляже и наслаждаться бездельем. Зачем я буду портить отдых жене и сам мучиться?

— Не скажешь, значит, — констатировал Шеклболт. Некоторое время они молча изучали друг друга, а потом министр спросил: — Чем займёшься?

— Смеркутами, — ответил Робардс. — Мы так и не нашли их хозяина. И меня это злит.

— Злит? — уточнил Шеклболт.

— Чрезвычайно, — Робардс даже кивнул. Шеклболт подписал, наконец, его заявление, а когда он ушёл, пробормотал себе под нос:

— Всё равно ничего не выйдет, — не уточняя, что именно он имеет в виду.

Увы, Шеклболт оказался прав: дни складывались в недели, те — в месяцы, а расследование стояло на месте. Аврорат, кажется, перетряхнул всю Британию, и отловил огромное количество контрабандистов и всяческой мелкой шушеры, которая, конечно, заметно отравляла жизнь волшебникам, но ни про каких смеркутов знать ничего не знала.

Гром грянул в конце октября — когда Робардс утром, едва придя на работу, натолкнулся в коридоре на беззвучно плачущую пожилую волшебницу.

— Мэм, что случилось? — сочувственно спросил он, собираясь просто направить её в нужный отдел.

— Вот, — её руки тряслись, когда она протянула ему какой-то свёрток. — Это всё…

— Что случилось? — повторил он, внутренне холодея. Развернув свёрток, он молча уставился на красную детскую пижамку, украшенную голубыми и белыми звёздами.

— Его нет, — тихо проговорила женщина. — Мой внук. Гектор. Его нет. Мы искали везде… но его нет. Нигде. Понимаете? — она заглянула ему в глаза.

— Да, мэм, — негромко ответил он. — Мы пришлём людей и поищем — возможно…

— Мы искали, — горестно покачала она головой. — Всё как в тот раз…

— Тот раз? — переспросил было он — и вспомнил. Вспомнил это лицо — и почувствовал, что у него дрожат руки. Четыре месяца назад она уже потеряла одного внука — теперь, значит, пропал второй… Других у них не было.

— Это снова они, — сказала она, прижимая дрожащие руки к груди. — Как в тот раз. Мы… Мы только переехали… — она всхлипнула. — Не смогли оставаться в том доме… И вот… Вот…

— Пойдёмте со мной, — мягко проговорил Робардс, осторожно беря её под локоть. — Вот сюда.

Эссекс. Дракклы, Эссекс! Новое графство, совершенно другая часть Британии — следующего нападения можно было ожидать где угодно. Робардс сам осмотрел дом, стоящий в тихом уединённом месте неподалёку от побережья. Он облазил его от подвала до чердака, заглянул в каждый угол, открыл каждую дверь… и опять не нашёл ни-че-го. Лгать совершенно убитым родным мальчика он не стал — а ведь позже ему ещё предстояло объясняться с родителями пропавшего… нет — погибшего, которых сейчас не было в Британии: они только решились немного развеяться и прийти в себя после гибели старшего сына и отправились во Францию. И вот теперь…

Вернувшись в министерство, Робардс отправился к Джонс — и, узнав, что она как раз сейчас находится на совещании у министра, пошёл туда. И пока он ходил туда-сюда, он остыл — и вместо того, чтобы ворваться, как он хотел, в кабинет, Робардс тихо сел в приёмной и, дождавшись конца совещания, заглянул туда и попросил о срочной аудиенции.

— Не нравится мне выражение твоего лица, — заметил Шеклболт, похоже, чем-то очень довольный.

— Они снова здесь, — сказал Робардс, плотно закрыв за собой дверь. — Смеркуты. Сегодня ночью исчез шестилетний мальчик.

— Дьявол, — Шеклболт как будто даже осунулся.

— Когда это дело закончится, я уволюсь, — сказал Робардс. — Останусь простым аврором. Это мой провал: за полгода я так и не нашёл виновного.

— Только попробуй, — сурово пригрозил Шеклболт, сжав кулак. — Вырасти сперва смену — потом иди, куда хочешь. Кого вместо тебя ставить — зама твоего? Кому станет лучше? Не дури, — он поморщился. — Не все дела раскрываются — кому, как не мне, это знать. Тем более что теперь у тебя есть шанс. Ребёнок — это ужасно, но стратегически хорошо: меньше времени ждать следующего нападения. И на сей раз, возможно, выйдет эту тварь выследить.

— Кто выслеживать будет? — осведомился Робардс. — Я? Ты? Наш новый ликвидатор? Попросим Скамандера?

— Это мысль, — кивнул Шеклболт.

— Ты его сперва отыщи, — с трудом сдерживая неожиданное ехидство, предложил Робардс. — Я не выпускаю его из вида всё это время — сейчас он где-то в амазонских лесах. Давай попробуем отыскать — действуй, это твоя компетенция. Извини за сарказм, — добавил он. — Но Скамандера так просто не достать — они с внуком и его невестой далеко.

— Твои предложения? — терпеливо спросил Шеклболт.

— Боюсь, этого придётся ловить живым и искать способ навесить следящие чары, — хмуро сказал Робардс. — Или хоть тренироваться пока. Никто же не знает, как следить за ним. Смеркуты осторожны и замечательно умеют сливаться с местностью — ночью мы просто его потеряем. Я представляю, как можно поймать его — я думал об этом. Но как следить, я не знаю. Насколько я понял, специальных методов нет — их не ловят. Никто — даже Скамандер.

— Ты с ним говорил?

— Много раз, — кивнул Робардс. — Ещё летом. И после тоже. Но их не ловят — ни у кого просто нет подобного опыта.

— Почему, кстати? — заинтересовался Шеклболт.

— Незачем, — ответил Робардс. — Их шкуры так и не научились выделывать — высыхая, они становятся твёрдыми и очень ломкими, одежду или ещё что из них не сошьёшь. Зельевары ими тоже мало интересуются — может быть, потому что они редко попадают к ним в руке, не знаю. Наших вот до сих пор изучают — может, найдут применение, но в любом случае сейчас рынка нет.

— А значит, нет и охотников, — резюмировал Шеклболт. Робардс кивнул. — Скверно.

— Весьма, — согласился Робардс и, помолчав, решительно сказал: — Нужно предупредить людей. В прошлый раз сказочка про иностранцев помогла мало — нужно сказать правду.

— Зачем? — с нажимом спросил Шеклболт. — Сейчас холодно.

— Вот именно, — сказал Робардс. — Я спрашивал: они окна на ночь не открывали. Только днём — немного проветрить. Ну и ходили туда-сюда. Я бы поставил на камин.

— Раньше они через камины не залезали, — нахмурился Шеклболт.

— Это мы так решили, — возразил Робардс. — Мы не можем знать это наверняка. Но даже если так — возможно, у них просто не было нужды в этом, поскольку через открытое окно попасть в дом проще. Нужно сказать людям, Кингсли. Я знаю, что ты ответишь — но так тоже нельзя. С лета всё равно ползут слухи.

— Будет паника, — помолчав, сказал Шеклболт.

— Будет, — согласился Робардс. — Предложи что-то другое.

— Пожалуй, я знаю, как на пару-тройку недель закрыть камины, — сказал Шеклболт после долгой паузы. — Департаменту транспорта, конечно, достанется — но это лучше, чем то, что начнётся, если…

— Не надо, — оборвал его Робардс. — Хватит, Кингсли. Когда-то в девяносто восьмом, когда мы всё только начинали, помнишь, о чём ты просил меня?

— Да обо всём на свете, — улыбнулся тот. — Я тогда использовал тебя в качестве чуть ли не своего заместителя.

— Ты просил честно сказать тебе, если я увижу, что ты превращаешься в Фаджа, — сказал Робердс. — Так вот — я тебе это говорю. Сейчас. Хватит врать, Кингсли. Нужно подумать, как и что сказать — но сказать нужно.

На сей раз Кингсли молчал долго. Робардс не торопил его — сидел на своём стуле напротив и думал о том, чем займётся, если его сейчас просто уволят.

— Я соберу экстренное совещание, — сказал наконец Шеклболт. — Подготовь короткий — буквально минут на пять, лучше меньше — доклад. И аргументы в поддержку твоего предложения — боюсь, твои слова про моё офадживание не будут иметь успеха, — он неожиданно широко улыбнулся и подмигнул Робардсу. А затем посерьёзнел: — Я подумаю, как лучше это подать. Мне нужна как можно более полная статистика летних жертв. Всё: происхождение пострадавших и их ближайшей родни, их политические взгляды, позиция во время войны, занятия, доход, близкие друзья, дальние родственники, которые могут быть важны чем-то — всё. Чем подробней — тем лучше.

Проводив Робардса, Шеклболт вызвал к себе Мокриджа — начальника Отдела магических популяций и потребовал у него статистику обо всех владельцах опасной экзотики, чьи питомцы так или иначе причинили вред им или окружающим.

Если ему придётся ткнуть палкой в притихший, вроде бы, улей, которым была нынешняя Британия, нужно постараться сделать это как можно аккуратнее — и заготовить побольше защитных костюмов. И надеяться, что их хватит на всех.

Через неделю стало понятно, что летние нападения были репетицией — теперь казалось, что смеркуты просто наводнили Британию. Впрочем, нет — не Британию. Англию. За пределами английских графств пока не было ни одного нападения — ни в Уэльсе, ни в Ирландии, ни в Шотландии. Контраст бросался в глаза — но озвучить его решился снова лишь Робардс.

— В определённом смысле это сужает круг поисков, — сказал он, резюмируя свой короткий доклад перед Шеклболтом и Джонс. — Но только на первый взгляд.

— Поясни? — устало попросил министр.

Они все почти не спали последние дни, уходя с работы далеко за полночь и возвращаясь с рассветом. Это ничему не помогало, конечно, но по-другому никто из них просто не мог.

— На первый взгляд кажется очевидным, что виновника следует искать, во-первых, вне Англии, и во-вторых, среди сторонников тезиса «проклятые англичане — однажды мы всем вам покажем», — сказал Робардс. — Но, если подумать, верен может быть и обратный вариант: это может быть тот, кто хотел бы «показать» ирландцам, шотландцам или уэльсцам, и кто достаточно умён, чтобы постараться выставить «нас, англичан», пострадавшей, защищающейся стороной. Наконец, это может быть тот, кого на деле мало интересуют эти вопросы, и кто просто хотел бы продолжить войну — не важно, на каких основаниях. И, может быть, на этой волне прийти к власти — а может, и нет. Есть люди, которым просто нравится хаос.

— То есть, — сказала Джонс, — поискам это не помогает.

— Помогает отчасти, — возразил Робардс. — Я сомневаюсь теперь, что это — дело рук какого-то чокнутого экспериментатора. Хотя и не отказываюсь окончательно от этой идеи.

— Но на политические мотивы и вправду похоже больше, — согласился с ним Шеклболт.

— Или национальные, — добавила Джонс. — Это может быть, например, кто-то из магглорождённых, воспитанных в соответствующих идеях.

— Может, — согласился Робардс. — А может и наоборот — тот, кто хотел бы, чтобы все так подумали. И мы снова возвращаемся к прошедшей войне. Я вчера полдня беседовал с мистером Малфоем — не поручусь, что он был вполне искренен, но кое-какой материал для работы я получил.

— О чём беседовал? — спросила Джонс.

— О его бывших товарищах, — ответил Робардс. — Не тех, кто уже сидит — а оставшихся. Мы ведь все понимаем, что есть масса людей, которые тюрьмы избежали. Некоторые даже справедливо: обвинить их было попросту не в чем. Но взгляды есть взгляды, и быстро они не меняются. Но всё это требует времени, а люди в панике уже сейчас.

И это была правда: хотя вышедшее на следующий же день после первого нападения в «Пророке» интервью Шеклболта и было разом и весьма информативным, и очень корректным, новость о появившихся в Британии смеркутах людей напугала. А поскольку нападения теперь перестали быть тайной, и тот же «Пророк» охотно вёл их подсчёт, публикуя в каждом номере карту с новыми нападениями, тревога стремительно нарастала и действительно уже была близка к панике. А успокоить людей было нечем: хотя МКМ и пообещала помочь, что они могли сделать? Потому что сейчас Шеклболт уже доподлинно знал, что летом все, к кому они обращались, тянули с помощью по очень простой причине: специалистов по работе именно с этими тварями просто не было, а просто так рисковать своими ликвидаторами мало кому хотелось. Впрочем, кампания в прессе привела к появлению в Британии первых иностранных добровольцев, которых спешно оформляли и инструктировали в министерстве, беря с них, помимо всего остального, расписку в том, что они берут на себя полную ответственность за свои действия. Это помогало — правда, не слишком, но кое с кем из них, по утверждению Робардса и Мокриджа, вполне можно было работать.

И всё же это была капля в море. Больше помогало то, что способствовало развитию паники — информированность населения, которое теперь тщательно следило за своими дверьми, окнами и каминами. И всё же нападения продолжались, всё чаще ставя в тупик Аврорат и Отдел контроля за магическими популяциями способом проникновения тварей в дома.

— Мы всё проверили! — плакала молодая женщина, чей отец поутру не спустился к завтраку. — И окна, и двери, и трубы каминные — всё! Всё было закрыто! Как же так?

Осмотр её слова подтвердил. Выходило, что смеркут попал в дом ещё днём — но где он мог спрятаться?

— Мы же всё осмотрели! — с такой горячностью говорила она, словно это что-то могло изменить. — Подвал, чердак, всё! Здесь никого не было!

— Шкафы проверяли? — спросил Робардс.

— Шкафы? — растерянно переспросила она — и разрыдалась.

Корить её смысла не было, и он, пряча досаду, пробормотал что-то бессмысленно-успокаивающее. А ведь в той статье это было! Шеклболт подробно и понятно говорил обо всех мерах безопасности, в том числе и о необходимости каждый вечер проверять все шкафы и комоды — все места, куда хотя бы теоретически может поместиться смеркут. Они могли забираться в щели едва ли не в половину дюйма — но пространство в щели должно было быть большим, потому что уменьшаться в длину или ширину они не умели. Только в толщину, да и то не слишком.

Впрочем, Робардс прекрасно понимал, что люди не могут долго так жить: на какое-то время их хватит, но, если всё это будет продолжаться достаточно долго, они не выдержат. И ему очень не хотелось однажды узнать, во что это выльется.

Прежняя схема, к счастью, работала: смеркуты по-прежнему не могли отличить зачарованный свежий труп от живого спящего человека, вот только прогнозировать нападения пока было невозможно. Приходилось действовать буквально наощупь — и порой это срабатывало, но редко и бессистемно.

А нападения всё учащались.

К счастью, статья всё же дала эффект, и часть смеркутов волшебники прогоняли — и это было, конечно, отлично… но они ведь не уничтожали их, а просто гнали прочь. Это спасало жизни — но и создавало угрозу другим, хотя как раз именно этих смеркутов зачастую удавалось подманить на оживлённый труп, ибо новую жертву они искали где-то поблизости.

— Что у магглов? — спросил Шеклболт.

— Пока ничего, — ответила Джонс. — Странно, да?

— Странно, — согласился с ней Робардс. — Я поэтому и склоняюсь к мысли либо о магглорождённом, либо об очень умном стороннике Волдеморта… или его идей.

— Почему очень умном? — уточнила Джонс.

— Потому что пока это выглядит так, что кто-то заботится о Статуте, — ответил Робардс. — Понимая, что мы все потеряем, если он рухнет.

— Давай подытожим, — предложил Шеклболт. — Что у нас вообще есть?

— Нападают исключительно на обычные, отдельно стоящие волшебные дома, — начал перечислять Робардс. — Ни один старинный, хорошо укреплённый дом пока либо не был атакован, либо нам об этом не сообщили. Ни один живущий среди магглов волшебник не пострадал, так же, как и не пострадали магглы. И мы пока что не знаем, как смеркуты попадают в дом: люди, всё же, следят. А толку немного.

— К ним кто-нибудь приходил накануне? — спросила Джонс.

— К кому как, — ответил Робардс. — Я тоже думал об этом, но пока не вижу зависимости. С другой стороны, при хорошем владении дезиллюминационными чарами прийти можно и незаметно. А вот то, что старые дома пока не страдают, может говорить о том, что кто-то боится попасться.

Через несколько дней Министерство выпустило подготовленную Отделом контроля за магическими популяциями наглядную и простую инструкцию о том, как можно защитить дом от смеркута и где их в нём искать — каждый вечер. «Даже если никто из вас не выходил с прошлого осмотра из дома, не пожалейте четверти часа и проверьте всё ещё раз!» — призывала она.

А потом смеркуты обрушились на Уэльс, и Робардс с тоской читал злорадные выпады в сторону уэльсцев в мелкой местной прессе, раздумывая, что может сделать с этой газетной дрянью. Арестовывать их было не за что — никаких законов они не нарушали, но сейчас такие статьи были опаснее иных преступлений. Так что он отправил младших авроров поискать на редакторов компромат — метод, конечно, грязный, но действенный. Не громить же редакции, в самом деле — хотя, сказать по правде, Робардсу очень хотелось.

Людей отчаянно не хватало: вместе со всеми добровольцами, аврорами и хоть сколько-то компетентными в подобных вопросах сотрудниками Отдела контроля за магическими популяциями удавалось покрыть только часть Британии — при том, что людям приходилось работать каждую ночь, отсыпаясь днём. А ночи, между тем, становились длиннее, и ничего хорошего это не сулило.

Когда в середине ноября Робардс утром увидел в Аврорате свою старшую дочь, бледную и заплаканную, у него едва не ушёл из-под ног пол. А чего он, собственно, ожидал, мелькнуло у него в голове. У его детей нет иммунитета — и то, что он лично сам каждый вечер проверял их дома, ничего, на самом деле, не гарантировало.

— Виола пропала, — услышал он совершенно убитый родной голос — и выдохнул. И тут же ощутил жгучий стыд за рухнувшее на него облегчение: Виола была самой близкой подругой его старшей дочери. Подругой — но не ребёнком. Не дочкой. Не его внучкой… — Алан совершенно убит, — продолжала она, сжимая его руки. — Они с сыном сейчас у нас, и я решила прийти сама…

— Конечно, — он притянул её к себе и прижал с такой силой, что услышал, как хрустнули кости.

— Она была беременна, пап, — услышал он полный отчаянья шёпот.

Ещё одна.

В голове у Робардса будто что-то щёлкнуло. А ведь в прошлый раз ни одна беременная волшебница не погибла. Дети — да, гибли — иногда совсем крохотные. А беременных нападения не коснулись.

А сейчас это был шестой случай. За полмесяца.

Осмотр дома не показал ничего нового — всё как везде. И опять непонятно, как тварь пробралась внутрь: накануне Алан с Виолой всё проверили, закрыли двери и окна… а утром, проснувшись, вместо жены в спальне он нашёл лишь её ночную рубашку. Эту ночь они спали отдельно: поссорились накануне, и Виола выгнала его спать в гостиную. Если бы только он не стал её слушать… Если бы только…

Не то чтобы Робардс не верил в подобные совпадения. Бывало всякое: иногда совпадения случались такие, что не увидишь — ни за что не поверишь. Но больно уж странное было совпадение. Могло так случиться, конечно, но…

— Какой срок беременности? — спросил он.

Сидящий на кровати мужчина с потухшим и мёртвым лицом поглядел на него с такой тоской, словно Робардс мог чем-то ему помочь, и вяло ответил:

— Шестой месяц.

То есть беременность уже было видно.

Вернувшись в Аврорат, Робардс поднял летнюю статистику — благо, не так давно сам собирал её для доклада — и занялся сравнением с новой, которую ему уже составляли сразу. Разница бросалась в глаза: если летом невозможно было выделить никаких особенных предпочтений среди жертв по полу и возрасту, то теперь среди них явно преобладали дети и молодые мужчины и женщины. И беременные. Очень правильная стратегия, если хочешь поднять больше… как можно больше шума. Или посеять панику. Нет, это не безумный учёный — но того, кто это делает, явно толкает вперёд идея. Понять бы ещё, какая…

Почему ещё можно выбирать таких жертв? С возможными социальными и политическими мотивами всё, в целом, понятно — а каким бы мог быть личный мотив? Кто может… не любить? Мстить? Наказывать? — детей, молодёжь и беременных? Кто-то, кто потерял их? В войну? Позже? Или, наоборот, не может получить? Мечтает о ребёнке?

Виола не походила на случайную жертву. Похоже было, что преступник где-то выискивал их… стоп — какие были сроки у остальных? Он быстро просмотрел дела. Да, у всех них беременность была уже видна — значит, вряд ли он высматривает их в Мунго. Хотя, может, и там — но именно что высматривает, внутреннего источника информации у него — или неё, напомнил себе Робардс, это вполне может быть женщина, почему нет? — нет. И всё же скорее он делает это в каком-то другом месте — в детском магазине, возможно?

Нельзя сказать, что его обрадовало появление ещё одной версии, однако отметать её он не стал. Оставалось только решить, кому поручить её разработку — потому что людей катастрофически не хватало, а ведь обычные преступления тоже никто не отменял.

Утро первого декабря принесло известие о четырёх нападениях в Ирландии, из которых, правда, трагедией закончилось только одно — и это означало падение ещё одной кажущейся прежде безопасной территории. Теперь осталась одна Шотландия, однако же её условная защищённость была, как боялись все, делом времени.

А ведь именно там стоял Хогвартс.

С детьми. С огромным количеством детей и подростков.

— Да сколько их вообще?! — не сдержался Шеклболт, выслушав ежеутренний отчёт Робардса.

— Один смеркут откладывает от одного до пяти яиц, — сообщил тот.

О да. Теперь он знал о смеркутах много. Практически всё, что вообще было известно.

— Ещё хорошие новости есть? — съязвил Шеклболт. — Сколько они вызревают, или как это называется?

— Довольно долго, — обрадовал его Робардс. — Месяцев пять примерно. Затем ещё пятнадцать недель самка опекает молодняк и обучает его охотиться, но взрослым смеркут может считаться примерно в годовалом возрасте.

— То есть, — сказал Шеклболт, прикинув в уме, — выходит, что задумано это было года полтора-два назад.

— Два как минимум, — согласился с ним Робардс. — Но я полагаю, больше. Смотри. Летом мы выловили двадцать три особи — это при самом большом везении пять кладок.

— Четыре, если мы поймали и родителей, — поправил Шеклболт.

— Пусть четыре, — не стал спорить Робардс. — Одна кладка — от начала и до взросления — это полтора года минимум. Но ввести в страну разом четырёх смеркутов сложно. Куда реальнее мне представляется одна пара — и тогда срок удлиняется до четырёх с половиной лет, потому что половозрелыми и способными к размножению смеркуты становятся годам к двум с половиной — к трём.

— Как раз окончание войны, — констатировал Шеклболт.

— Как раз, — согласился Робардс. — Я не верю в подобные совпадения.

— Надеюсь, это поможет, — мрачно сказал Шеклболт.

— Не слишком, на самом деле, — усмехнулся Робардс — и изложил свои размышления по поводу статистики нынешних нападений. — В целом, картина вырисовывается следующая: некто потерял кого-то в войну — и начал готовить месть. Достаточно сложную месть, и явно опираясь при этом на свои знания и навыки.

— И связи, — добавил Шеклболт.

— Ну давай будем честны, — усмехнулся Робардс. — В первые месяцы после войны в страну можно было ввести не то что смеркута, а стадо взрывопотамов. Особенно через какие-нибудь острова. Тогда контрабанды натащили столько, что мы до сих пор это разгребаем. Мы сейчас опять трясём всех, кого можем — это всё-таки след.

— Меня вот что смущает, — сказал Шеклболт. — Холодно же. А этим тварям словно и наплевать.

— Им есть, куда спрятаться, — заметил Робардс. — В домах тепло — а вот куда они деваются после нападений, вопрос крайне интересный. Но, к сожалению, пока не решённый. Все попытки выследить их заканчиваются или прямыми столкновениями, или исчезновением смеркутов — мы всё-таки не охотники. А настоящих охотников критично мало.

Они оба вдруг замолчали — надолго. Шеклболт встал, вышел из-за своего стола, прошёлся по кабинету до высокого узкого шкафчика, достал оттуда… нет, не виски, а горячий кофейник и чашки и, наполнив их, поставил на стол. Придвинул себе стул и на сей раз сел рядом с Робардсом.

— Ну что ты молчишь, — негромко сказал он. — Говори уже.

— Это ведь было подло, Кингсли, — сказал Робардс. — С МакНейром. Справедливо — но подло.

— Ну было, — неожиданно легко согласился тот. — Ты ведь поэтому и не ушёл в отпуск, — добавил он утвердительно.

— Не ушёл, — не стал спорить Робардс. — Да и какой отдых был бы после такого?

— Ты же понимаешь, что даже арест этого подонка в данном случае не поможет? — спросил Шеклболт. — Мы уже использовали совершенно другой предлог.

— Скажи, — спросил Робардс, беря в руки чашку, — тебе мать в детстве бодроперцовое не варила?

— Варила, — удивился Шеклболт. — Все варят. Хотя аптечное всё равно лучше было, — заулыбался он.

— Но патент при этом всё равно принадлежит Хипвортам, не так ли? — спросил Робардс.

— Разумеется. Скажи прямо, а? — потребовал Шеклболт. — Я тебе что, стажёр?

— Я и говорю, — возразил Робардс. — Важна идея — исполнители это просто исполнители. Идея ловить на оживлённые трупы принадлежала МакНейру, мои ребята просто её воплотили — как и он сам, кстати. По сути, они просто были его руками. Делай он это в одиночку, мы бы потеряли ещё человек десять, если не двадцать — зато букву контракта бы соблюли. Так было бы лучше?

— Убедительно, — на удивление легко согласился Шеклболт — и улыбнулся. А потом заметил: — Было бы проще, если бы он снова поучаствовал в деле.

— Ты бы на его месте согласился? — поинтересовался Робардс.

— А это как попросить, — ответил Шеклболт. — Езжай, поговори.

— Не я, — покачал головой Робардс. — Ты же сам понимаешь. Ты министр — тебе и ехать.

— Ещё предложи извиниться, — тихо фыркнул он. — Хорошо. Поедем. Когда?

— Поспать можно в дороге, — задумчиво проговорил Робардс. — В карете вдвоём удобно.

— Сейчас, что ли? — поморщился Шеклболт и вдруг согласился: — Давай вечером. В дороге, в самом деле, вполне можно спать.

— А что Визенгамот? — удивился Робардс. — Тебе разве не нужна их санкция?

— Целый день ещё, — пожал плечами Шеклболт. — Дадут. Они сейчас на всё согласятся. И это немного пугает… как думаешь, — спросил он, — если меня вдруг сейчас не станет, кто займёт моё место?

— Я об этом думал, — кивнул Робардс. — Тебе бы охрану.

— То-то у нас людей девать некуда, — заметил Шеклболт. — Обойдусь. Но сообщать, что я полечу с тобой, мы не будем.

— А давай-ка я приставлю к тебе Поттера, — предложил вдруг Робардс. — Толку от него пока что немного — только-только стал младшим аврором, сам понимаешь. И ему дело — и мне спокойнее. Умеет он пока не так много — зато везучий.

— Давай, — махнул рукой Шеклболт. — Ему полезно тут покрутиться. На будущее.

Кроме означенных нападений, Робардса в этот день ждало ещё одно убийство — совершенно другого типа, но от этого не менее мерзкое и уж точно куда более кровавое. Почему, размышлял Робардс, выслушивая доклад Долиша, все псевдоритуальные убийства почти всегда дают такое количество крови? Настоящие ритуалы, по счастью, встречались редко, а вот имитаторов хватало — и большинство из них почему-то буквально заливало комнату кровью. Вот и сейчас — внешне всё весьма напоминало ритуал призвания какого-то (честно говоря, Робардс пропустил мимо ушей, какого) демона, но пара деталей однозначно свидетельствовала о том, что это именно имитация, да и подозреваемые уже были. Всегда бы всё решалось так просто…

Он поймал себя на ощущении сильнейшего раздражения. Кому-то, видимо, мало смертей вокруг, думал Робардс, разглядывая колдографии. Нет, конечно, что бы вокруг ни творилось, обычная жизнь всё равно шла, и кто-то просто решил таким образом какую-то личную проблему. Понимал, но сейчас, когда они все почти перестали спать и всё равно не могли остановить тот кошмар, что разворачивался в Британии, подобное вызывало у него желание скормить убийцу одному из смеркутов. Глупость, конечно. Но вообще… может, завести их в Азкабане вместо дементоров? И выпускать погулять по коридорам пожизненно осуждённых. Изредка.

Робардс потёр глаза. Какая же муть в голову порой лезет! Нет, надо как-нибудь выспаться — если он перестанет нормально соображать, никому лучше не станет. А зелья… зелья да, помогали. Но увлечение ими Робардс уже проходил — и помнил, чем всегда такое кончается. Нет, он точно не может позволить себе внезапно выйти из строя. Нужно просто выспаться — сегодня не выйдет, конечно, но вот, например, завтра…

В тюремную карету он вошёл последним — и с некоторым удивлением обнаружил в ней не только Шеклболта, но ещё и Поттера. Но спорить и даже демонстрировать свои чувства не стал — просто сел напротив министра и, едва карета оторвалась от земли, заснул. Даже есть не стал…

— А что ты об этом думаешь? — спросил Поттера Шеклболт, когда они, укрыв Робардса звукозащитными чарами, поужинали и пили крепкий горячий кофе. — О том, куда и зачем мы сейчас направляемся?

— А я должен что-нибудь думать? — спросил Поттер. — Я вас просто сопровождаю и охраняю, разве не так?

— Гарри, — вздохнул Шеклболт, — мне бы не хотелось, чтобы ты всегда говорил со мной исключительно как с министром. От этого бронзовеют — а мне, — он улыбнулся, — не пойдёт. Какой из меня памятник? Скажи, — попросил он, — что бы ты сделал — отпустил его или нет?

— Не знаю, — признался Поттер, подумав. — Но ведь вы обещали.

— Тогда мы не видели альтернативы, — ответил Шеклболт. — И он в самом деле помог. Пусть и временно.

— Тогда отпустил бы, — ответил Поттер.

Шеклболт кивнул и, слегка улыбнувшись, перевёл взгляд в окно, думая, что ему будет очень интересно дожить до того момента, когда Поттер превратится в одного из активных игроков на политической доске Волшебной Британии. Однажды это случится… нескоро, наверное, но это будет.

А пока… Хорошо, когда молодые авроры полны идеалов, среди которых обязательство держать слово занимает важное место. Потом это, вероятно, уйдёт — хотя если поглядеть на Робардса… да и что там — на него самого — это не так непременно, как представляется. Каким интересным может быть мир, в котором власти предержащие держат данные обещания! Хотя бы в большинстве случаев.

За этими размышлениями Шеклболт задремал, а проснулся, когда карета опустилась на азкабанскую крышу. Сняв чары и растолкав Робардса, он вышел следом за Поттером и скривился от влетевшего прямо в лицо мокрого холодного снега.

— Погодка, — пробормотал он, быстро идя к лестнице. — И чего эти твари не мёрзнут…

— Это же не рептилии, — разумно возразил идущий сразу за ним Поттер.

— Я тоже, — буркнул Шеклболт, заходя, наконец, в помещение и высушивая успевшие намокнуть плащ, волосы и лицо.

Он решал, брать ли вниз Поттера, когда Робардс принял это решение за него, спросив:

— Что замер, Поттер? Вниз!

— Думаешь? — едва слышно спросил Шеклболт, глядя на спускающегося Поттера.

— Раз взял, — шепнул в ответ Робардс — и добавил: — Пусть смотрит. Ему полезно. Да и нам, — добавил он еле слышно.

Некоторое время Шеклболт и Робардс молча стояли, глядя на спящего на узкой тюремной койке мужчину. Затем переглянулись — и так же молча вышли из камеры. Робардс закрыл дверь и так глянул на Поттера, что тот безо всякого приказа и просьбы сам отошёл к лестнице и, наколдовав себе тёплую подстилку, сел на ступеньку.

— Вот так и выглядит предательство, — сказал после долгого молчания Робардс. — Весьма наглядно.

— Да, неожиданно, — отозвался Шеклболт. — И скверно. Что предлагаешь?

— А что тут предложить? — удивился Робардс. — Тут только Мунго — тем более, если у тебя всё официально.

— Ну, — Шеклболт как-то смешался. — Официально, конечно… но Мунго… я не уверен, что они не отзовут согласие, если увидят вот это, — он кивнул на дверь камеры.

— Тогда в один из наших домов, — предложил Робардс.

— А давай, — глаза Шеклболта азартно сверкнули, — не в ваш. А в его? Возьмёшь с деда обет… хотя он и так не станет болтать.

— Домой? — почему-то шёпотом переспросил Робардс, чувствуя, как улыбка растягивает его губы.

— Ты же сам сказал «подлость», — ответил Шеклболт. — Давай исправлять, — он тоже широко улыбнулся и добавил: — К тому же, я полагаю, что там он быстрей придёт в форму. И сделать это нужно быстро, потому что если Визенгамот отзовёт своё согласие, у тебя с твоим планом будут серьёзные проблемы.

— Молодость вспоминаешь? — спросил Робардс с азартом.

— Не ты ли обвинял меня в офадживании? — ответил вопросом на вопрос тот. — Борюсь, как могу. А Поттер-то тут явно лишний… — заметил он.

— Ты сам сказал: пускай учится, — напомнил ему Робардс и опять открыл камеру.

На сей раз он внутрь вошёл один — и некоторое время в белом свете Люмоса разглядывал то, что осталось от Уолдена МакНейра. Сейчас в нём ничего не напоминало того человека, что четыре месяца назад обычным ножом убивал смеркутов. Этот скелет вообще мало напоминал живого ещё человека, и если бы не хриплое тяжёлое дыхание, его вполне можно было бы счесть покойником. Будить его Робардс не стал — напротив, наложил Сомниум, закрыл голову плотным чёрным капюшоном, надел цепи — и левитировал из камеры.

По лестнице они шли молча: на сей раз Робардс двигался первым, стараясь как можно аккуратнее левитировать тело перед собой. Так же молча они сели и в карету, и Робардс сам поудобнее устроил МакНейра на сиденье. Поттер сел рядом с ним, а сам Робардс вместе с Шеклболтом расположились напротив — и, когда они взлетели, министр заговорил деловито:

— Надо понять, куда мы садимся. Нельзя же просто так взять и опуститься прямо в Шотландии.

— У дома сядем, — ответил Робардс. — Как в прошлый раз. Утром уже аппарируем… хотя утро как раз и будет. Я его превращу во что-нибудь. Как раз меньше народа узнает.

Краем глаза он… да нет — они оба наблюдали за Поттером, усердно убиравшим с лица выражение острейшего любопытства. И нарочно говорили намёками — не потому что собирались что-то от него скрывать, вовсе нет. Он уже был замешан в это дело — но аврор он или нет, думал Робардс. Пусть учится слушать и делать выводы.

Поттер и слушал — и, надо отдать ему должное, сидел с нейтрально-отсутствующим выражением лица. Глаза, правда, пока что его выдавали, но это ничего — научится и этому. Со временем. А в темноте так и вовсе не видно…

— Ты меня, пожалуй, не поймёшь, — сказал Шеклболт после очередной паузы, такой долгой, что можно было бы подумать, что они все как минимум успели задремать. — Я думаю, как своевременно всё это случилось.

— Для кого? — отозвался подозрительно подчёркнуто сонным голосом Робардс.

— Для меня, — так же задумчиво ответил Шеклболт.

— Поясни? — Робардс заворочался, в очередной раз устраиваясь поудобнее.

— Оказывается, власть и вправду развращает. Незаметно, — он усмехнулся. — Даже нежеланная. Я ведь был уверен, что меня это ни капли не коснулось. Что я, конечно же, приобретаю опыт, но не изменился. Абсолютно. А ты давно заметил?

— Нет… не знаю, — Робардс приспустил край шарфа, закрывающего его лицо, и его голос зазвучал разборчивей. — Я как-то не задумывался. До лета.

— Вот и я, — согласился Шеклболт. — Хотя, скорей, до осени. Вероятно, до меня доходит дольше, — добродушно усмехнулся он.

— Это Тэмзин, — сказал Робардс. — Она… бывает беспощадной. Я никогда не умел так прямо и при этом необидно сказать то, что следует. Меня всегда это поражало.

— Я её боюсь, — тихо рассмеялся Шеклболт. — На самом деле. Когда она смотрит на тебя своими серыми прозрачными глазищами, кажется, что никакой легилименции не надо. Я одно время подозревал, что она урождённый легилимент. Знаешь, которые читают мысли фоном.

— Нет, — тоже засмеялся Робардс. — Она не легилимент. Но я понимаю.

— Что она тебе сказала? Расскажи, — попросил он.

Ни один из них даже взгляда не бросал в сторону, кажется, замершего на своём месте Поттера — но оба о нём не забывали. Ни на миг. И всё же они разговаривали так, как если бы его здесь не было.

— Что полагает, что борода мне не пойдёт. Тебе, кстати, тоже, — очень серьёзно ответил Робардс.

— Борода? — непонимающе переспросил Шеклболт.

— И длинные волосы, — добавил Робардс.

— Это какая-то аналогия с Дамблдором? — после некоторой паузы спросил Шеклболт

— Причём здесь Дамблдор? — удивился Робардс. — С зеркалом. Сказала, их ведь придётся снять, потому что смотреться в них однажды станет неприятно.

— О, — коротко выдохнул Шеклболт — и замолчал. Надолго. А потом тихо сказал: — Теперь я понимаю, почему ты не боялся спорить даже с Краучем.

— Ну не разводиться же, — голос Робардса звучал очень довольно. — Крауч этого не стоил.

— И я тоже, — утвердительно добавил Шеклболт, и Робардс согласился:

— И ты тоже.

— А я ведь не замечал, — повторил Шеклболт то, с чего начал разговор. — И, признаюсь, злился на тебя тогда, когда ты в отпуск не ушёл. Неприятно, когда тебя тычут носом в собственное дерьмо.

— Но ты ничего не делал, — помолчав, сказал Робардс.

— Вот именно, — неприязненно поддакнул Шеклболт. — Я всё ждал, когда же ты его поймаешь. И что станешь делать. И… я не мешал бы. Как видишь, это очень кстати, — он тяжело вздохнул. — Пожалуй, ещё пара лет, и я б тебя действительно не понял. Как всё быстро… и как незаметно.

— Ты политик, — пожал Робардс плечами. — А я просто аврор.

— Тем более, — возразил Шеклболт — и попросил: — Надеюсь, ты и в другой раз молчать не станешь. Надо мне вас пригласить как-нибудь… вдвоём. Сто лет Тэмзин не видел.

— Приходи, — откликнулся Робардс. — Мы всегда рады.

— Уверен? — Шеклболт бросил на него острый взгляд.

— Хочешь, я её спрошу? — вполне серьёзно поинтересовался Робардс и в ответ услышал:

— Да. Хочу.

Они снова замолчали и на сей раз в самом деле задремали — и проснулись лишь когда карета начала снижаться.

Она опустилась возле того самого дома, где МакНейр прожил половину лета. Утро было холодным и хмурым, и после сна вылезать из тёплой кареты в промозглый декабрь было неприятно. Робардс трансфиругировал МакНейра в небольшую деревяшку и сунул её в карман.

— Почти восемь, — сказал Робардс, поглядев на часы. — Он, вроде, рано встаёт.

— Лучше разбудить, чем упустить, — сакраментально заметил Шеклболт, растирая лицо ладонями, чтобы быстрей проснуться. — И я сомневаюсь, что он будет в претензии даже если лёг час назад.

— Пожалуй, — согласился Робардс. — С другой стороны, когда он его увидит…

— Тем более, — возразил Шеклболт. — Они же не встречались летом — ему не с чем сравнивать. А каким, в среднем, ожидают увидеть человека после пяти с половиной лет заключения? Ты был там — аппарируй, — велел он, подходя к Робардсу и жестом подзывая Поттера.

Робардс взял их обоих за предплечья, сжал покрепче — и аппарировал во двор дома МакНейров. Тот был тёмен и тих, и он, поднявшись по ступенькам, громко и уверенно постучал в дверь.

Какое-то время внутри было тихо, а затем дверь просто распахнулась, и стоящий на пороге старик в тёмных штанах и рубашке, высокий, широкоплечий и жилистый, оглядел гостей и сказал не особенно дружелюбно:

— Какие люди.

И всё.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался министр. — У нас к вам важный разговор, мистер МакНейр. Войти позволите?

— Я гостей не ждал, — ответил старик. Палочка в его руках так и смотрела в сторону посетителей. — И не звал, — добавил он.

— А мы не одни, — мягко проговорил министр и кивнул Робардсу.

Тот плавно и медленно, не желая провоцировать ненужную и неуместную сейчас драку, достал из кармана деревяшку, аккуратно положил её на землю — и нарочито громко произнёс:

— Финита.

И когда на земле вместо деревяшки появился Уолден МакНейр, а старик тихо, почти беззвучно охнул и, опустив палочку, сделал шаг вперёд, Шеклболт спросил:

— Теперь, мистер МакНейр, вы позволите нам войти?

Дальше гостиной министр вежливо не пошёл, задержав там же и Поттера, так что с обоими МакНейрами на второй этаж отправился только Робардс, который, не будя, левитировал Уолдена в дом и снял с него мешок и цепи, а затем дождался, покуда старик уложит спящего внука в постель. И только потом попросил:

— Нам нужно поговорить с ним наедине — а затем мы пришлём целителя.

— Я хочу знать, что происходит, — ответил ему старый МакНейр… Киран. Робардс отлично помнил его имя. Киран МакНейр. В последний раз они встречались в начале сентября, когда Робардс, следуя совету Тэмзин, принёс ему ту свою премию, объяснив это «заблудившейся когда-то в недрах министерской бухгалтерии выплатой — вы знаете, какой при Фадже был бардак». Поверил ему Киран или нет, Робардс так и не сумел понять, однако, пускай и не сразу, деньги всё же взял, хотя и глядел на него тогда волком. А ведь он едва ли не ровесник Скамандера… да они чуть ли не на одном курсе учились, вспомнил он. И знакомы наверняка… хотя вряд ли дружили.

— Мы это непременно обсудим, — пообещал Робардс. — Втроём. Впрочем, в самом деле — почему бы нам и не начать с этого. Я предпочёл бы дать сперва слово министру.

— Теперь вы про него вспомнили, — сказал старик, неотрывно глядя на внука. — Когда вас прихватило за задницу, — он перевёл взгляд ярких и суровых сейчас глаз на Робардса.

— Люди гибнут, — ответил ему Робардс. — Теперь каждый день.

— Гибнут идиоты, — отрезал старик. — Умные спят в одной комнате и дежурят по очереди.

Робардс открыл было рот… и закрыл. Таким идиотом он чувствовал себя в последний раз лет в четырнадцать, когда в первый раз всерьёз влюбился в однокурсницу — не в Тэмзин, нет, она училась на два курса младше и в то время совершенно не интересовала его — и преподнёс ей на рождество серьги… точь-в-точь такие же, как были на ней в тот момент надеты. Однако за длинными волосами он этого сперва не увидел и обнаружил совпадение лишь когда она начала смеяться. Вот тогда он чувствовал себя точно так, как сейчас — когда старый МакНейр озвучил элементарнейшее, идеальное и не пришедшее в голову до сих пор никому из них, профессионалов, решение.

— В следующей листовке мы назовём это методом МакНейра, — сам не зная, шутит он или нет, сказал Робардс.

— И график дежурств распишите, — хмыкнул старик. — Коли мозгов нет, не дойдут сами же.

Так вот почему на старые дома ни разу не нападали, словно бы озарило Робардса. Там есть эльфы — и их наверняка оставляют дежурить в спальнях. Даже один эльф способен проверять комнаты постоянно — а смеркуты ведь нападают не мгновенно. И тот, кто устроил всё это, об этом догадывается — и не рискует.

И всё.

Никакого пиетета перед старыми семьями или чего-то подобного.

Это нужно будет ещё обдумать, решил он, но сейчас было время для другого.

— Мистер МакНейр, — вежливо произнёс Робардс, — нам с министром нужно поговорить с вами. Вы не спуститесь со мной?

— Идём, — кивнул он и, ещё раз посмотрев на внука, первым пошёл вниз, в гостиную, где ждал Шеклболт и скромно стоял у самой стены Поттер. Он-то старика и заинтересовал — и именно его тот прежде всего и поприветствовал, внимательнейше и абсолютно беззастенчиво разглядывая:

— Мистер Поттер.

— Мистер МакНейр, — Поттер вежливо наклонил голову.

— Так что вы хотели сказать мне, министр? — спросил старик Шеклболта, наконец отворачиваясь от Поттера.

— Я думаю, вы сами понимаете, почему ваш внук больше не в Азкабане, — начал министр и, дождавшись кивка, продолжил: — Мы действительно планировали обратиться к его помощи — но никто из нас не ожидал найти его в таком состоянии. Несмотря на то, что Визенгамот дал своё согласие, он может его отозвать, узнав о том, как обстоят дела — и, поскольку нам бы этого не хотелось, мы сочли, что оптимальным местом для восстановления будет его родной дом. При условии, что вы подпишете контракт об обязательстве сохранять тайну, разумеется.

— Какая удивительная забота, — проговорил старик, пристально вглядываясь в лица министра и главного аврора. — Почему бы?

— Если вы имеете что-то против, — невозмутимо сказал министр, — мы, разумеется, отыщем другое место.

— Пусть лежит, — возразил старик и спросил: — Теперь здесь будет проходной двор?

— Ненадолго, — успокоил его министр. — Как только ваш внук почувствует себя достаточно хорошо, здесь станет спокойнее.

— А когда он всё для вас сделает, вы снова упечёте его обратно? — резко спросил старик.

— Нет, — серьёзно ответил министр. — Когда он всё сделает, он вернётся домой навсегда.

— И вы вот так просто его отпустите? — недоверчиво спросил старик.

— Не просто, — возразил министр. — На некоторых условиях. Вполне приемлемых, я уверяю.

— Но он волен отказаться, разумеется, — вступил Робардс. — И вернуться назад. Впрочем, это он решит прямо сейчас, — добавил он, делая шаг к двери. — Надеюсь, вы нас извините, — вежливо проговорил он.

Старик помолчал некоторое время, а затем кивнул — и Робардс и Шеклболт, тоже кивнув в ответ, вышли и, поднявшись по лестнице, вошли в комнату, в которой на кровати спал Уолден МакНейр.

— Думаешь, он вообще проснётся? — закрыв за собой дверь и наложив на неё чары, с сомнением спросил Шеклболт.

— Самому интересно, — откликнулся Робардс — и, сняв с МакНейра Сомниум, подошёл к кровати и, оперевшись о её край коленом, наклонился и громко позвал: — Уолден! — он немного подождал и требовательно потряс его за плечо и повторил: — Уолден МакНейр.

Ритм дыхания МакНейра переменился, затем его веки дрогнули, и он открыл глаза — и тут же сощурился: после азкабанской камеры здесь было очень светло даже несмотря на хмурость утра. Некоторое время он смотрел на Робардса, а затем тихо, хрипло, но вполне отчётливо произнёс:

— Я же… предупреждал тебя.

— Ничего подобного, — возразил Робардс. — Ты запретил мне приходить в азкабанскую камеру, а не к себе домой.

Он произнёс это совершенно серьёзно и спокойно — и только по окончанию своей реплики позволил себе улыбнуться и отступил в сторону, давая возможность МакНейру осмотреться по сторонам.

Тот заоглядывался — и чем дольше он осматривался, тем сильнее на его худом, больше похожим на обтянутый кожей череп, лице проступало недоверчивое изумление.

А потом вдруг раздался топот и пронзительное громкое «мйау-у-у!» — и в комнату буквально ворвался мохнатый разноцветный вихрь, едва не сшибив Шеклболта с ног, и, взлетев на кровать, распался на трёх огромных пушистых книззлов: полосато-серого, чёрного с сероватым воротником и рыжего.

И тогда Уолден поверил — и, даже не пытаясь сдержаться, расплакался, разрыдался, позволяя книззлам своими шершавыми языками слизывать его слёзы и тыкаться своими мохнатыми мордами ему в рот, нос и в глаза.

В лицо.

К реальности МакНейра вернул голос Робардса:

— Очень трогательно — но нужно поговорить. Книззлы, скорее всего, никуда не денутся — ещё наобщаешься.

— Объяснись, — потребовал МакНейр, пытаясь отодвинуть лезущих в лицо книззлов и одновременно прижимая их к себе. Сил справиться с ними ему не хватало, но они уступили и сами улеглись на него: чёрный и серый — на тело, а рыжий вытянулся на ногах и заурчал так громко, что едва ли не заглушал звуки человеческих голосов.

— Я понимаю, как это звучит, — начал Шеклболт, подходя поближе, — но смеркуты вернулись. И…

— Да ладно, — почти прошептал МакНейр, которому говорить в голос сейчас не хватало сил. — Это даже… не смешно.

— Ты даже не представляешь, насколько, — сказал Робардс. — И на сей раз я сам даю тебе слово, что, закончив работу, ты вернёшься домой. Не как аврор, а как человек.

— А есть разница? — спросил МакНейр. Чёрный книззл вдруг поглядел на Робардса, дёрнул хвостом и угрожающе зашипел, оскалив крупные острые зубы. — Тихо, — велел МакНейр, и тот замолчал, продолжая лишь нервно бить себя по бокам хвостом.

— Ты знаешь меня, — Робардс снова подошёл ближе и наклонился, но тут зашипели уже все три книззла, а рыжий даже махнул лапой в опасной близости от его мантии, и Робардс отступил на шаг назад.

МакНейр вдруг рассмеялся — и тут же зашёлся в тяжёлом, лающем кашле. Книззлы заволновались — полосатый вскочил, а чёрный переместился на центр груди и громко и мерно заурчал, и принялся месить лапами одеяло.

— Знаю, — кое-как отдышавшись, сказал МакНейр. — И не верю больше.

— Но ты здесь, — сказал Робардс. — Ты дома. Хотя толку от тебя сейчас ноль.

— Что вы потеряете, согласившись? — спросил Шеклболт. — Вы и так умираете. Но я тоже даю вам своё слово — на сей раз всё будет честно. Вы действительно вернётесь домой — на тех условиях, что мы обсуждали. Вне зависимости от того, как много смеркутов уничтожите.

— Или выследишь, — добавил Робардс. — Их десятки, если уже не сотни — и они всюду.

— Сотни? — недоверчиво переспросил МакНейр.

— Пока нет, — признал Робардс, — но всё идёт к тому. Если мы верно считаем. И, что хуже всего, всё время появляются новые. По всей Англии, Уэльсу, Ирландии… только здесь пока чисто. Но если они доберутся до школы…

— Да нет, — МакНейр нахмурился.

— Нет, конечно, — согласился с ним Робардс. — В школе полно эльфов и ограниченное количество спален. С другой стороны, и тёмных углов там довольно. Представь, что может случиться.

— Я встать не могу, — усмехнулся МакНейр. — Какие… смеркуты?

— Это просто истощение, — возразил Робардс. — Магическое и психическое прежде всего. Мы дали тебе надежду, а затем отобрали — но на сей раз так не будет. Ты быстро встанешь, если захочешь. Время у нас, в некотором смысле, есть — всё равно прекратить это пока не выходит. И хуже всего — мы не можем их отследить. Кто только ни пытался — без толку. А чары не навесить.

— Проследить, — повторил МакНейр.

— Зима, — сказал Робардс. — Где-то же они все отлёживаются. Если летом мы полагали, что их просто выпускают, а потом они живут сами по себе, то сейчас так не выйдет: слишком холодно. Где-то они все прячутся — но где?

— Никто так и… не знает? — спросил МакНейр. Чёрный книззл так и продолжал урчать и месить молочным шагом теперь уже его грудь, а не сдвинутое им в сторону одеяло, а серый улёгся вдоль тела Уолдена и тоже присоединил свой голос к урчащему хору.

— Знают, — ответил Шеклболт. — Это помогает, но лишь отчасти.

— Их нужно отследить, — с нажимом сказал Робардс. — Ни у кого пока не выходит, но ты ведь не просто ликвидатор — ты вырос в лесу. Подумай, — попросил он. — Не сейчас, разумеется — но нам бы хватило даже идеи.

— И это тоже зачлось бы, — добавил Шеклболт. — Прочитайте, — он подошёл к кровати, держа в руках вынутый из внутреннего кармана пергамент, но едва он протянул его, серый книззл подпрыгнул и, выхватив его, вцепился в него всеми зубами и лапами.

— Фу! — резко шикнул МакНейр и решительно забрал у крайне недовольного, но на удивление не сопротивляющегося книззла пергамент. — Вы не нравитесь им, министр, — с насмешкой сказал он. — Вам бы отойти.

Он поднял руку с несколько помятым и проколотым когтями в нескольких местах пергаментом, развернул его и прочёл короткий и вполне, вроде бы, ясный текст — вот только прежний тоже был вполне ясен, вернее, казался таким. И чем всё закончилось? Ему безумно хотелось поверить — ведь он в самом деле был дома, вот и книззлы же, и комната, и все запахи… хотя что, если всё это морок? Навести такую иллюзию хорошему специалисту не так уж и сложно — а ещё это мог быть его собственный мозг, играющим с ним перед смертью. Уолден знал, так бывает. Впрочем, как раз в этом случае он ничего не теряет — а вот если с ним всё это повторится… Опять…

А хотя, сказал он себе, даже если так — что он потеряет? Ну умрёт попозже, погуляв ещё немного по живой, пускай и холодной сейчас, земле. В самом деле, что ему терять? Месть? Кому? Робардсу и министру… Шеклболту? Но им что — они всё равно сочтут себя правыми и забудут о нём раньше, чем он сам испустит последний вздох. Кому он так отомстит — тем, кто станет кормом для полуплащей-полускатов? Их родным?

Чего он боится — боли? Так он ещё в детстве научился справляться с ней. Даже с очень сильной. Он всю жизнь это делал — ведь, если подумать, почти все его близкие… даже женщину он выбрал себе такую, которая никогда бы не смогла быть с ним. Так чего он боится? Очередной разбитой мечты? Ему пятьдесят, и он пожизненно заперт в башне посреди моря — какие мечты?

— Я подпишу, — сказал он, протянув руку за поданным Робердсом пером.

— Я должен извиниться, — сказал вдруг Шеклболт. — За всех нас. И за себя. Я по-прежнему считаю, что всем, кто носил метку, место в Азкабане — но мы дали слово. А слово надо держать — иначе чем мы будем отличаться от вашего хозяина. Если вы желаете показать этот контракт кому-либо, кому вы доверяете, прежде чем подписывать — я покажу

— Да нет, — помолчав, сказал МакНейр. — Я не верю вам. Но подпишу, — он поднёс перо к бумаге и добавил, ставя свою подпись: — Целитель нужен. Я кровью кашляю.

— Будет, — пообещал Робардс, пряча один экземпляр и оставляя ему второй. — Сейчас и пришлю. Я буду заходить. Как куратор.

— Я подумаю… про слежку, — пообещал МакНейр.

— Твоя палочка, — сказал Робардс, вкладывая её ему в руку. — Остальное я принесу сегодня чуть позже.

Уолден сжал знакомую рукоять — и зажмурился, стараясь удержать лишние сейчас слёзы: ему и так дышать было больно и тяжело. С ним однажды в детстве уже было такое — когда он, играя в зимнем лесу, свалился в незамёрзшую речку, весь вымок и долго добирался домой. Деду он, дурак, тогда ничего не рассказал, опасаясь, что тот запретит ему уходить так далеко одному — а потом слёг с сильнейшим воспалением лёгких. Вот сейчас он, как и тогда, не мог глубоко вдохнуть, а любое, даже самое небольшое усилие, вроде того, чтобы сесть на койке и добраться до еды на столе, отнимало у него все силы, погружая потом в тяжёлый и мутный сон, хотя никакого жара у него не было. Впрочем, это как раз было скверным признаком: его тело не желало жить и даже не пыталось за это бороться…

— Рот открой, — услышал он знакомый… самый знакомый на свете голос и, разлепив глаза, увидел сидящего рядом со старинным фарфоровым поильником в руках деда. — Лежи, — велел тот, когда Уолден попытался было податься вперёд — впрочем, слабость и фунтов восемьдесят с лишним лежащих на нём книззлов этого ему не позволили.

— Наклонись, — попросил он, недоверчиво глядя на деда.

— Пей давай, — велел тот, поднося к его губам горячий фарфоровый носик.

Уолден знакомо обхватил его губами и втянул содержимое поильника в рот, и тот наполнился восхитительным густым вкусом горячего, но не обжигающего бульона. Кажется, там была курица и перепела — Уолден с отвычки не поручился бы, но на это было очень, очень похоже. Он глотнул ещё раз, и ещё — а когда бульон предательски быстро закончился, поймал руку деда и, потянув на себя, повторил:

— Наклонись.

И когда тот послушался, немного неловко, одной рукой, потому что вторую намертво прижимал к постели полосатый книззл, притянул деда к себе и замер, уткнувшись лицом в его шею.

— Летом не свиделись — так хоть сейчас, — сказал дед, кладя руку ему на голову и медленно гладя внука по волосам.

— Ты понял? — прошептал Уолден.

— Чего ж не понять, — отозвался тот, вдруг сдаваясь и прижимаясь всё же щекой к его щеке. — Ты б ещё расписался, — тихонько проговорил он.

— Я…

— Теперь рот закрой, — велел дед, выпрямляясь, но продолжая гладить его по голове. — И глаза, — требовательно добавил он — и Уолден, послушно смежив веки, ещё успел подумать о том, куда же он положил свою палочку, а потом провалился в сон.

В следующий раз он открыл глаза уже днём. Книззлы все втроём крепко спали, фактически укрывая его собой, но ему всё равно было холодно — да нет, его просто трясло от холода. От этого он и проснулся. Кажется, это жар — и неплохой знак, подумал он, стуча от озноба зубами и щурясь от кажущегося слишком ярким света. Укрыться бы чем получше… но шевелиться сил не было, и он просто вжался в матрас и обхватил руками чёрного книззла… Кота, пытаясь о него так согреться. Тот проснулся и, сразу же заурчав, ткнулся тёплым со сна носом ему в щёку и начал её вылизывать. Уолден так и уснул, под шуршание жёсткого языка по своей недлинной бороде и громкое урчание его обладателя. Кажется, он потом просыпался ещё, и даже не один раз, и, может быть, даже вставал — дойти до горшка… или как-то иначе решал этот простой вопрос… нет, он не помнил.

Окончательно проснулся он ночью — или, верней, ранним утром. Жар ещё не до конца спал, но, в целом, чувствовал себя Уолден почти нормально. Да нет — отлично он себя чувствовал! Живым. Больным и разбитым, да — но живым и, главное, остро желающим таковым оставаться. А ещё он жутко хотел есть и пить, но ещё сильней — вымыться. Смыть с себя всю эту азкабанскую дрянь и просто постоять… или посидеть под струями горячей чистой воды.

Из книззлов рядом обнаружился только Кот — остальные, видно, ушли на промысел, а может, просто, заскучав, решили побегать или нашли более интересное место для отдыха.

— Проводишь меня? — шепнул Уолден, зарываясь пальцами в роскошный серебристый воротник Кота. Тот коротко тявкнул и, прикусив зубами его палец, потянулся и, перевернувшись на спину, подставил ему свой живот. — Давай потом, а? — попросил МакНейр — и тут дверь открылась, впуская в комнату держащего в руке палочку с ярким огоньком на конце деда. — Жрать хочется, — сказал ему Уолден. — И пить. И прежде — вымыться.

— Ещё чего надо? Погоди, я записываю, — окоротил его дед. — Пить… что там дальше?

— Вымыться, — весело повторил Уолден. — Я последний раз мылся летом.

— Вставай, — велел дед, впрочем, подходя к нему и протягивая… нет, не руку, а трость. Старинную тяжёлую трость, которая когда-то принадлежала его пра-пра-прадеду. — Халат надень, — велел он, ткнув пальцем на стул, на спинке которого висел старый тёплый шерстяной халат Уолдена. — И туфли, — узловатый палец переместился вниз, и Уолден увидел свои же старые войлочные домашние туфли, без которых зимой в доме было неуютно.

— Ты чары поставил? — спросил Уолден, медленно одеваясь — и с удовольствием отмечая, что на нём надета не тюремная роба, а обычная полотняная рубаха, длинная, до середины икр.

— Утро уже, — упрекнул его дед. — Вон оглоедов кормить надо. И подружка твоя вот-вот явится.

— Какая подружка? — удивился Уолден, приноравливаясь к трости. А, пожалуй, удобно…

— Будто у тебя их много, — хмыкнул дед, выходя со своим Люмосом в коридор.

Палочка.

Где его палочка?

Уолден обернулся и сунул руку под подушку, однако там ничего не было. Впрочем, палочка вскоре обнаружилась в верхнем ящике заставленной какими-то флаконами и банками тумбочки — лежала там себе в ножнах так, будто он сам положил её туда, вернувшись домой накануне.

Хотя он и никогда не делал так, всегда храня палочку во время сна под подушкой.

— Какая подружка? — повторил он, двигаясь вслед за дедом и раздумывая, насколько разумно будет с его стороны сейчас зажечь Люмос, или стоит хотя бы сперва поесть.

— Косматая, — бросил через плечо дед.

Что?

Красотка?

Но как…

Мордред, как он этого боялся! Там, в Азкабане, мысли о мантикоре были одними из тех, что мучили его едва ли не сильнее других. Он ведь прекрасно понимал, что однажды она поймёт, что его больше нет — и что потом будет, Уолден не представлял. И, прежде всего, что она сделает с его дедом. Они, конечно, были знакомы, и даже, на первый взгляд, вполне ладили, но одно дело дед как его родня, и совсем другое — как тот, кто остался, когда сам Уолден пропал.

— Стой! — велел он, и дед, как ни странно, послушался. — Она приходила сюда? Мантикора?

— А куда ей деваться, — ответил дед. — Хорошо, я тебя приучил бумаги держать в порядке. Куда б я котят девал? Что их, топить?

— Котят? — совершенно обалдел Уолден и даже остановился.

— Котят, — повторил дед. — Последних вот только продал.

— Ты? — глупо переспросил Уолден.

— Нет, сама справилась! — съязвил дед. — Ты мыться-то передумал?

— Нет, — тихо ответил Уолден, вновь трогаясь с места. Котята. Значит, она так и приходила сюда и рожала… и позволяла деду… но как он… — Кому ты их продал? — отрывисто спросил он.

— Потом сам поглядишь, — ответил тот. — В бумагах.

— Объясни толком! — взмолился Уолден, начиная, наконец, спускаться по лестнице.

— Что? — спросил дед. — Ты оставил всё — когда твоя подружка явилась, пришлось учиться. Не так это и тяжело, — фыркнул он с некоторым пренебрежением. — Котята и есть котята. Крупные только.

— И ядовитые, — весело добавил Уолден. Он чувствовал себя слабым, но это было не страшно — что он, никогда прежде не восстанавливался? Да и целители есть. — Расскажи мне, — попросил он, но дед отмахнулся:

— Вечером. Вот будет нечего делать — и расскажу.

— Она часто приходит? — спросил Уолден, думая о том, что будет с Робардсом, если он однажды её увидит.

— Частенько, — ничуть не утешил его дед. — Рыщет тут с лета. Учуяла же.

И правда. Надо же…

— Надо подумать… — начал было Уолден, но дед его перебил:

— Надо. Я как раз думаю. Всё, иди, — велел он, открывая дверь ванной комнаты. — Воды — полный бак, надо будет — ещё нагрею. А это отдай, — он отобрал у него волшебную палочку. — Рано тебе ещё.

— Я знаю, — улыбнулся Уолден, заходя в ванную. И повторил, когда дверь закрылась: — Знаю.

Теперь, когда для этого появился стимул, выздоравливать и приводить себя в форму Уолдену было лишь в радость, и дело пошло быстро — тем более что целителя ему Робардс доставил толкового, и увидеть снова того самого пожилой седого господина с приятным круглым лицом МакНейру было даже приятно.

— Я так понимаю, мы с вами торопимся, — сказал на третий день целитель, внимательно осматривая МакНейра.

— Торопимся, — подтвердил тот. Полосатый книззл — они втроём словно сговорились, и хотя бы кто-то из них всегда был рядом с Уолденом, вместе же они собирались теперь лишь на ночь — коротко мяукнул и сладко потянулся, поудобнее устраиваясь на самой середине кровати.

— Мышцы сами быстро не вырастут, — высказал целитель — Робардс так и не представил их друг другу, а МакНейр не спрашивал — очевидное.

— Так зелья же есть нужные, — сказал Уолден. — И чары.

— Пользовались уже? — понимающе спросил целитель.

— Видел со стороны.

— Зелья есть, — согласился целитель. — Но у них тоже есть минусы.

— Знаю, — МакНейр и вправду знал, но сейчас был готов пойти на подобное. Если всё получится, у него будет время отдохнуть и восстановиться нормально — а если нет, какая разница, в какой форме он будет подыхать в Азкабане? — Но я не могу ждать.

— Брать что-то взаймы у будущего небезопасно, — сказал целитель.

— Иной раз приходится, — возразил МакНейр.

— Ну как знаете, — целитель взял его руку и тщательно ощупал. — В принципе, основа у вас имеется… но откат будет сильным, — он осуждающе покачал головой.

— Сколько у меня времени? — спросил Уолден.

— Месяца три-четыре, — успокоил его целитель. — Чем дольше — тем тяжелее потом.

— Я надеюсь закончить раньше, — сказал МакНейр.

Какие четыре месяца? За четыре месяца эти твари сожрут половину Британии. Ладно, не половину — но их надо остановить сейчас.

— Растить мышцы не больно, но неприятно, — деловито проговорил целитель, сотворив столик и расставляя на нём флаконы и крохотные баночки.

— Как именно? — с любопытством спросил МакНейр. До сих пор делать это ему не приходилось, и ему действительно было интересно.

— Зуд, — сообщил ему целитель, отмеряя в стеклянную мензурку какую-то ярко-голубую жидкость. — Который вы даже унять не сможете, потому что он будет под кожей. Для сна я вам дам зелье, но в остальное время придётся терпеть.

— Потерплю, — с лёгкостью пообещал МакНейр — и лишь через несколько часов понял, что несколько погорячился.

Потому что зуд под кожей буквально сводил его с ума. Отчасти помогали массаж и насыщенные тренировки — но ведь невозможно, во-первых, массажировать разом всё тело, и во-вторых, делать это постоянно. А без этого всё оно зудело так, словно его искусали тысячи комаров — хотя нет, хуже. МакНейр даже не знал, с чем этот кошмар можно сравнить. Приходилось хоть как-нибудь отвлекаться — и если бы он мог постоянно тренироваться или хоть просто двигаться! Но на это сил ему пока не хватало, но и просто заснуть он тоже не мог. А то зелье, что целитель оставил ему «для сна», принимать можно было только раз в сутки, и хватало его действия ровно на их треть. Может быть, Уолден, не выдержав, и рискнул бы делать это почаще, но целитель, похоже, хорошо знал своё дело, и оставил ему всего одну порцию.

— Выглядишь скверно, — сказал ему зашедший днём Робардс. — Мне казалось, ты поправляешься — но…

— Да я поправляюсь, — возразил МакНейр. — Потому так и выгляжу. Скажи, доводилось тебе растить мышцы?

— Нет, — ухмыльнулся Робардс. — Но я слышал, что при этом всё тело зудит.

— Не то слово, — заверил его МакНейр. — Ещё немного — и я решу, что Круциатус милосерднее. Одна радость — хочется не столько сдохнуть, как от него, сколько убить кого-нибудь.

— Убивать сейчас не главное, — словно бы издеваясь над ним, сказал Робардс. — Смеркутов нужно выследить. Хотя бы одного, но лучше парочку.

— У меня есть пара мыслей, — неопределённо сказал Уолден — хотя, на самом деле, мысль у него была одна, но делиться ей с Робардсом он не собирался.

— Поделись, — предложил Робардс.

— Поделюсь, как додумаю, — пообещал МакНейр.

— Понимаю — ты мне не рад, — сказал Робардс. — Способ избавиться от меня тебе известен.

— Да нет, заходи, — пожал плечами МакНейр. — Всё разнообразие. И новости.

Его в самом деле вовсе не раздражали эти визиты: к Робардсу у него не было ни обид, ни претензий. Аврор есть аврор — а аврором тот был отличным. Как ещё он должен относиться к бывшему Пожирателю? Но держался Робардс вполне профессионально — так что, если б не мантикора, которая могла появиться в любой момент, МакНейр бы этим визитам даже радовался. Но он очень не хотел выяснять, что будет, если аврор и тварь пятого класса опасности столкнутся у него дома.

— В «Пророке» все новости, — зло сказал Робардс.

— Хорошая идея спать всем в одной комнате и дежурить, — попытался сказать ему что-нибудь одобряющее МакНейр. Он прекрасно понимал, каково сейчас должно быть начальнику Аврората, и вполне искренне ему сочувствовал — люди-то правда гибли, а Робардс ощущал за это свою ответственность. Уолдену самому это чувство было отлично знакомо, но пока что помочь ему было нечем.

Наверное, это и есть профессиональная деформация, подумал он вдруг. Он уже почти шесть лет как не ликвидатор и никогда им не будет — ему бы из Азкабана выбраться! А в голове всё старые мысли…

— Деду скажи, — хмыкнул Робардс.

— Зачем? — не понял сперва Уолден — и только потом, сообразив, улыбнулся. Да, никогда ему комплименты не удавались — не стоит и начинать…

Этой ночью он спал как убитый: зуд настолько его измотал, что едва выпитое за ужином зелье подействовало, он буквально выключился — и когда дед растолкал его среди ночи, Уолден ужасно разозлился и еле сдержался, чтобы не высказать всё, что сказать хотелось. Однако вместо этого он просто буркнул:

— Чего надо?

— Пришли к тебе, — сказал дед. — Иди, а то дверь вынесет.

— Авроры? — спросил Уолден. — Так впусти.

— Подружка твоя, — хмыкнул дед. — Авроры… Иди, — повторил он, глядя, как внук вскакивает, будто ошпаренный.

Уолден торопливо оделся и безо всякой трости почти сбежал с лестницы — и, выскочив на улицу, буквально столкнулся о стоящей на ступеньках крыльца мантикорой.

— Ну здравствуй, Красотка, — сказал он — и без колебаний обнял её, зарываясь лицом и руками в её косматую гриву. — Привет, девочка, — прошептал он, вдыхая знакомый звериный запах. — Ждала меня?

— У-у-уо-о-ол-л-ли-и-и, — выдохнула та, вставая на задние лапы и кладя передние на его плечи — МакНейр аж присел под её весом.

— Ох, — выдохнул он, отступая на пару шагов и невольно так заводя её в дом. — Тяжела же ты, подруга, — сказал он, снимая её лапы со своих плеч. — Давай лучше поцелуемся.

Она громко заурчала и ткнулась носом ему в лицо, а затем начала его облизывать — и он улыбался знакомому ощущению её жёсткого, как наждачная бумага, языка на коже.

— Пойдём поговорим, девочка, — позвал он, ведя её в гостиную, к камину. — Давай сядем, — попросил он, первым опускаясь на привычно лежащие на полу овечьи шкуры. Мантикора охотно устроилась рядом, положив голову ему на колени и продолжая очень громко урчать. — Мне нужна твоя помощь, Красотка, — сказал Уолден, чеша её за ухом. — Ты ведь справишься, если что, со смеркутом? — требовательно спросил он, поднимая её голову и заглядывая в её золотые глаза. Она ответила ему долгим взглядом, и он объяснил: — Смеркут похож на плащ и на ската. Трогать его нельзя: он весь в ядовитой слизи. Только отследить. И мне показать потом, где он спрячется. Сумеешь? Мне очень надо, Красавица, — попросил он. — Никто больше не справится.

Она коротко мяукнула и, повернув голову, прихватила его руку зубами — не больно, но крепко. И тут вдруг появились книззлы — и Уолден не успел даже испугаться, когда они, топоча, подбежали к ним и дружно и, похоже, привычно улеглись рядом с мантикорой.

— Вот как, — улыбнулся он, продолжая гладить её спутанную гриву. — Подружились, значит.

— Куда им деваться, — сказал вошедший в гостиную дед. — Они мне славно с котятами помогли. Особенно Бестолочь.

— Надо же, — МакНейр поглядел на привалившегося к боку мантикоры рыжего книззла. — Выходит, я неверно тебя назвал?

— Да дурак дураком, — заявил дед. — Но отец хороший — хоть и лезет едва ли не в пасть.

— Бестолочь же, — улыбнулся Уолден.

Ему очень хотелось спать — тепло камина и мантикоры убаюкивали его, и он, улёгшись на шкуры, закрыл глаза и решил просто чуть-чуть подремать — и не заметил, как крепко уснул.

А когда проснулся, был уже день — и это было и тревожно, и странно. Зуд стал намного слабее, и это тоже тревожило МакНейра — так не должно было быть. Значит, зелье работает слабее, чем нужно, хотя он, вроде бы, делает всё по инструкции.

Мантикора мирно спала, а вот книззлов не было — и пока Уолден лежал и обдумывал, что скажет целителю, в дверь постучали.

Это мог быть… да кто угодно, на самом деле, но скорее всего как раз целитель или же Робардс, и появление любого из них в доме сейчас бы закончилось катастрофой.

— Вставай, быстро, — МакНейр потряс мантикору и потянул её за гриву, вскакивая. — Скорее, Красотка. — Она поднялась и послушно потрусила за ним на кухню, а оттуда — на задний двор, куда Уолден едва ли её ни выпихнул. — Беги, девочка, — умоляюще попросил он. — До вечера. Беги! — повторил он, и она, развернувшись, исчезла в густых зарослях малинника.

МакНейр же почти бегом вернулся в дом и распахнул входную дверь в тот момент, когда Робардс занёс руку, чтобы постучать вновь.

— Тренируешься? — спросил он, оценивающе глядя на запыхавшегося МакНейра.

— Вроде того, — он впустил Робардса в дом, думая о том, как ему повезло, что тот не знаком с запахом мантикоры, которым Уолден, похоже, за ночь весь пропитался насквозь.

Целителя в этот раз он ждал с особенным нетерпением — и когда тот пришёл, без обиняков рассказал ему почти обо всём, умолчав, разумеется, только о мантикоре.

— Это странно, — ответил тот, тщательно его осмотрев. — Я не вижу никаких патологий — напротив, я бы назвал результат превосходным. Насколько сильно уменьшился зуд?

— Да совсем почти, — хмурясь, сказал МакНейр.

— А это что? — спросил целитель, поворачивая его голову и разглядывая правую щёку. — Я бы вам посоветовал быть осторожнее.

Уолден коснулся щеки пальцами и, ощутив под ними мелкоребристую корку, еле сдержал улыбку. Ободрала она-таки его своим языком, значит — а он не залечил. Теперь будет заживать долго… хотя что ему? Он даже ничего не чувствовал, покуда целитель не обратил на ссадины его внимание.

— Это всё книззл, — соврал он небрежно. — Есть у него манера лизаться. Бестолочь и есть… а я спал и ничего не заметил.

— Крепкий сон — это хорошо, — удовлетворённо кивнул целитель. — Вы всегда спите так крепко?

— Дома — да, — решительно ответил МакНейр. На самом деле это не было полной правдой, но он не собирался посвящать целителя в детали. Не нужно это. Да и смысла нет.

Разгадку творящихся с ним странностей Уолден получил вечером: когда они с дедом ужинали и тот спросил:

— Понравилось быть котёнком?

— Что? — непонимающе переспросил Уолден.

— Котёнком, говорю, быть понравилось? — словно глухому повторил ему дед. И когда Уолден вопросительно помотал головой, пояснил-таки: — Пела она тебе всю ночь, как котятам. Я эту песню мёртвым узнаю.

— Пела? — переспросил Уолден — и, широко улыбнувшись, с улыбкой повторил: — Пела, значит… Лечит она меня.

Дед кивнул и сказал вдруг:

— Она пироги любит. С рыбой.

— Пироги? — изумился Уолден.

— Мука там, — дед ткнул пальцем в ящик. — Рыба — там, — палец переместился в сторону двери. — И прибери тут, — он встал и, забрав чай с собой, ушёл сидеть с ним у камина и глядеть в огонь, что мог порой делать часами. Уолдену всегда хотелось знать, о чём он в такие моменты думает, но спрашивать было бессмысленно, а легилименцией он не владел.

А и владел бы — не стал пользоваться.

— Ещё бы я помнил, как делать пирог, — пробормотал Уолден и полез искать старую кулинарную книгу.

Мантикора теперь являлась каждый вечер, когда темнота полностью сгущалась, и оставалась до рассвета — и Уолден привык уже спать рядом с нею и книззлами, а не в спальне. Ложась, он полностью раздевался — тепла от жарко горящего ночь напролёт камина и согревающих его животных вполне хватало, чтобы не мёрзнуть, зато утром он просыпался хотя и весь ободранный, но зато полный сил и без всякого зуда в мышцах, хотя и продолжал аккуратно принимать зелье. Вот только песню Уолден так ни разу и не услышал, о чём очень досадовал. Но нельзя, вероятно, получить всё и сразу…

Прошла едва пара недель с того момента, как он вернулся домой, как МакНейр встретил явившегося с очередным визитом Робардса словами:

— Полагаю, я готов.

— Быстро, — сказал тот, но никак больше комментировать это не стал. — Скажи, что тебе нужно.

— У меня всё есть, — ответил МакНейр. — Где ждать смеркута, знаешь?

— Везде, — мрачно ответил Робардс. — Старая система теперь не работает — они появляются где угодно. Это и скверно, и хорошо: мы практически уверены, что они возвращаются в какое-то одно место.

— Или несколько, — возразил МакНейр.

— Разумеется, — Робардс мотнул головой и потёр глаза. — Конечно, несколько.

— Не спал? — понимающе спросил МакНейр.

— Нет, — коротко сказал Робардс.

— Меня вот что удивляет, — заметил МакНейр. — Я читаю «Пророк» — и странно, что в Шотландии тишина.

— Не то слово, — согласился Робардс. — Напрашивается, конечно, мысль, что «автор» — шотландец, но это настолько тупо… а он не дурак.

— Иногда очень умные люди совершают тупые ошибки, — сказал МакНейр.

— Бывает, — опять согласился Робардс. — Мы это разрабатываем, но мне кажется, что это тупик. Хотя что-то в этой идее есть… по какой-то причине Шотландия может быть для него особенным местом.

— Хогвартс? — предположил МакНейр.

— Может быть, — кивнул Робардс. — Возможно, у него есть ребёнок, и он там учится. Я принесу полную карту с датами и всем остальным, — сказал он, разворачиваясь — и аппарировал. А потом почти сразу же появился на том же месте.

Карты они развесили на стенах спальни Уолдена, и Робардс некоторое время объяснял МакНейру систему обозначений.

— Иногда мы подлавливаем их на живца, — сказал Робардс. — Но раз на раз не приходится. С тобой мы так и поступим: как только это получится, тебя…

— Не успеем, — перебил его МакНейр. — Мне нужно быть уже на месте. Хотя можно попытаться, конечно, — тут же сдал он назад.

Конечно, это была проблема. Он не мог просто, не скрываясь, взять с собой мантикору, а значит, оставалось лишь ждать в засаде, причём без сопровождения, и как это устроить, МакНейр не знал. Разве что понадеяться на то, что народу мало, и караулить его Робардс не станет.

— Давай так, — сказал Робардс. — Ты будешь ждать в одном из мест вероятного нападения, но, если такое случится рядом, тебя позовут. Приставим к тебе стажёра, чтобы Патронусом отогнать тварь — а то она в дом пойдёт.

А вот на это МакНейру было, что возразить:

— Я думал, у вас людей не хватает, — сказал он и, достав волшебную палочку, указал ей на середину комнаты и сказал: — Экспекто Патронум!

Из палочки вырвалось серебристое облако, и Уолден с огромным удовольствием наблюдал за сменами выражения лица Робардса, когда Патронус принял телесное воплощение и, облетев комнату, радостно просочился через окно наружу и был таков. Конечно, как верно сказал целитель, откат будет тяжёлым, но, по мнению Уолдена, это того стоило — и потом, может быть, он и вовсе не доживёт до этого. Ну а нет — ничего, тогда будет уже весна, а весной восстанавливаться легче…

— Даже думать не хочу, что ты представляешь, — заметил Робардс.

Уолден представил, как изменилось бы его лицо, услышь он ответ — что представляет Уолден буквально ближайшую ночь и тепло огромного зверя рядом, и мерное кошачье урчание, и едва удержал улыбку.

— Так что не трать на меня людей, — сказал он. — Иначе за что я весной страдать буду.

— Сильно? — неожиданно сочувственно осведомился Робардс.

— Тебе понравится, — заверил его Уолден.

— Будь готов к вечеру, — велел Робардс, не поддержав шутку. — Они раньше полуночи не являются — я зайду часов в десять.

Десять. Так мало времени — но он должен успеть. С другой стороны, и мантикора появится к девяти — ничего, справится. У него всё получится — главное, чтобы мантикора не испугалась метлу. В принципе, когда-то он её приучил к ней — во всяком случае, они летали над озером — и сейчас, когда несколько дней назад он попробовал это снова, полёты, вроде бы, не вызвали у мантикоры серьёзного протеста. Но одно дело — летать над родным лесом и озером, и совсем другое — нестись куда-то. Главное, чтобы она не испугалось — и чтобы Робардс не засунул его куда-нибудь на другой конец Британии.

Но Робардс как чуял и привёл МакНейра в окрестности Пенрита, где в самой глубине местного леса стоял симпатичный коттедж, окружённый сливами-цепеллинами. Труп уже уложили, и вроде бы «спящий» «человек» странновато смотрелся среди пожухлой травы. Но ничего — смеркуты, по счастью, на подобные вещи внимания не обращают. Главное, чтобы он появился!

Когда Робардс ушёл, МакНейр тончайшим слоем распылил вокруг спящего трупа простую муку — чтобы, если смеркут появится без него, точно знать, что это всё же случилось. Затем нацепил на двери и окна дома детекторы движения, накинул на них Протеевы чары — и аппарировал к своему дому, очень надеясь, что его скромных тренировок по аппарации хватит, и он целым попадёт туда, куда надо. И когда он увидел перед собой родной дом и понял, что, вроде бы, цел, Уолден счёл это хорошим знаком. Только бы всё получилось!

Потому что в Британии было неспокойно, и всё больше раздавалось голосов сторонников простого и опасного тезиса «раньше такого не было!» — и хотя МакНейр ничуть не сочувствовал нынешнему правительству, ни его свержения, ни новой войны он не хотел, тем более что всё это вряд ли помогло бы решить проблему. А не дай Мерлин поганца, устроившего это веселье, убьют, и твари начнут действовать и размножаться уже бесконтрольно? Да и кто сказал, что новая власть не отправит его, Уолдена, обратно?

Мантикора ждала его на заднем дворе, нервно истаптывая его и хлеща себя по бокам своим ядовитым хвостом. Уолден вышел к ней с метлой, к которой была приторочена знакомая мантикоре корзина, и, похлопав по ней ладонью, позвал:

— Иди ко мне, девочка. Прыгай.

Она подошла и действительно прыгнула — и немедленно получила кусок рыбного пирога, и пока она его ела, он надел на неё лёгкий тонкий ошейник драконьей кожи с маячком. Ещё несколько кусов пирога лежали у МакНейра в кармане — пригодятся. Когда мантикора устроилась в корзине, Уолден сел на метлу и сказал строго:

— Полетим быстро. Потерпи, Красотка. Мы торопимся.

А затем поднялся в воздух и понёсся к Пенриту.

Долетели они часа за полтора — и мантикоре, похоже, полёт даже понравился, по крайней мере, она сидела в корзине смирно и только вертела своей башкой, провожая заинтересованным взглядом что-то, невидимое МакНейру. А когда сели, выпрыгнула из корзины и, оглядевшись, истово начала вылизываться.

— Понимаю, — прошептал Уолден, укрывая их заглушающими чарами. — Ты молодец, девочка. Теперь надо ждать, — он бросил на землю зачарованный плед и сел на него, прошептав: — Я надеюсь, есть, кого.

…Смеркут появился около половины второго — выплыл из темноты леса чёрным пятном и двинулся к «спящему».

— Вот он, — МакНейр стиснул загривок лежащей рядом с ним мантикоры. — Смотри, девочка. Внимательно. Видишь? Тш-ш, — шепнул он, похлопывая её по загривку. — Проследи за ним. Но не трогай. Просто проследи — и карауль. Берегись людей, — повторил он ей то, что твердил всю последнюю неделю.

Тем временем смеркут добрался до «спящего» и облепил его — но почти сразу сообразил, что его обманули. Он вздыбился — это выглядело жутковато, но МакНейру уже доводилось такое видеть. Уолден встал — мантикора поднялась тоже и, припав к земле, на полусогнутых лапах сделала шаг вперёд, начиная охоту.

— Экспекто Патронум!

Пока серебристый Патронус гнал тварь прочь от дома, мантикора исчезла — и теперь Уолдену оставалось лишь ждать и надеяться, что всё получится. Знать бы ещё, сколько!

Он узнает, когда маячок на ошейнике остановится и пробудет на одном месте хотя бы минут десять — но наблюдать за его перемещением, к несчастью, не мог. И это было мучительно — сидеть тут и просто ждать. Но деваться ему было некуда — и он сидел, ходил и снова сидел… а потом компас, что всё это время висел у него на шее, нагрелся и запульсировал.

Пришло время действовать.

Компас привёл его на северный берег Алсуотера, где среди небольшой группы деревьев мантикора привела его к длинному и очень узкому, практически незаметному, если не знать о его наличии, лазу.

— Ты молодец, Красотка, — укрывая их чарами, прошептал Уолден, расцеловывая её морду. — Умница, — он протянул ей на ладони два куска пирога. — Иди сюда, — позвал он, похлопав рукой по корзине — и когда она туда прыгнула, перелетел через озеро и, выпустив её в лесок возле залива Кейлпота, велел, скармливая ей ещё два куска: — А теперь прячься. Прячься как следует. И жди меня. Я вернусь. Прячься! — повторил он — и она, коротко мяукнув, исчезла среди деревьев.

А МакНейр активировал выданный ему портал и оказался прямо у министерства.

Входить внутрь через будку для посетителей было странно. Миссию свою он обозначил как «встреча с главой Аврората», и когда оказался в Атриуме, буквально застыл на несколько секунд. Как же странно! Сколько лет он приходил сюда каждое утро — и тогда ему казалось, что так будет всегда. Он хотел бы вернуть то время — но стоять и думать об этом было некогда, и МакНейр по пустому Атриуму двинулся вперёд, к лифтам.

В коридорах, ведущих к Аврорату, было тоже тихо и пусто, но дежурный появлению МакНейра ни капли не удивился и, тут же предложив ему следовать за собой, проводил к так хорошо знакомому Уолдену кабинету главного аврора, внутри которого и обнаружился Робардс.

— Идём, провожу, — весело позвал его прямо с порога МакНейр.

— Получилось?! — Робардс вскочил, и глаза его полыхнули.

— Сомневаюсь, что там есть люди, — предупредил его Уолден. — Но уж что нашёл. Идёшь?

— В паре аппарируешь? — возбуждённо спросил Робардс.

— Я и без пары-то не рискну, — честно признал МакНейр. — Но там не очень далеко — бери мётлы, быстро долетим, — сказал он — и только тут понял, что свою метлу оставил там, куда отвёз мантикору. Ладно… аппарирует. Справится. В конце концов, там недалеко. И, кстати, может, это даже и хорошо — по крайней мере, они её не найдут.

— Как ты это сделал? — спросил Робардс, пока авроры, сотрудники Отдела регулирования магических популяций и почему-то ещё невыразимцы тихо работали с обнаруженным лазом.

— Ну как следят, — пожал Уолден плечами. — Как я тебе объясню? Шёл следом. Смотрел.

— Мы тоже ходили, — пристально глядя на него, сказал Робардс.

— Не так, значит, шли, — он снова пожал плечами.

— Не скажешь, — констатировал Робардс.

— Да было бы что, — возразил МакНейр. — Ты в детстве во что играл?

— При чём здесь?.. — нахмурился Робардс.

— А я следы учился читать, — наставительно сказал Уолден. — И выслеживал сперва кроликов, потом лис и куниц. Дед на них маячок вешал — а я должен был вечером показать, где те ночуют.

— Весёлое детство, — заметил Робардс.

— Отличное, — весело согласился МакНейр. — Как я тебе в трёх словах объясню то, чему годами учился?

Робардс махнул рукой, закрывая тему, и спросил:

— Тебя проводить домой, или рискнёшь аппарировать?

— Слушай, дай метлу, а, — попросил МакНейр. — Тут не очень далеко, а аппарация… что-то я не уверен. Да и полетать охота, — он улыбнулся.

— А твоя где? — Робардс остро на него глянул, и МакНейр обругал себя последними словами. Браслеты. Он всё время о них забывал — а они же ведь отмечали любое его колдовство, и, значит, должны были среагировать и на аппарацию, и на полёт. Хорошо хоть они присутствие мантикоры не отмечали. Да и компас тоже — Уолден же не колдовал, пользуясь им.

— Спрятал, — широко улыбнулся МакНейр

— Зачем? — кажется, Робардс и вправду удивился.

— Потому что дурак, — Уолден улыбнулся ещё шире. — Я ж забыл про неё, когда ты пришёл. Вспомнил уже потом — ну и стыдно в таком признаваться. Вот и спрятал… — он развёл руками.

Робардс тяжело вздохнул, но его взгляд непонятно почему потеплел:

— Где?

— Там, — МакНейр махнул рукой в сторону озера. — На другом берегу.

— Иди, забирай, — сказал Робардс — и всё-таки улыбнулся. — Справишься?

— Извини, — искренне попросил Уолден. — Заглянешь потом рассказать, что нашли?

— Посмотрим, — ответил Робардс. — Завтра поговорим.

Ему явно было не до МакНейра, чем тот и воспользовался — и, аппарировав на холм на другом берегу озера, сперва отыскал метлу, а затем позвал:

— Красотка!

Ничего. Он немного постоял, оглядываясь, и опять позвал:

— Красотка! Пора домой, девочка.

И, ощутив спиной чьё-то присутствие, обернулся с палочкой наизготовку — и заулыбался, увидев подкрадывающуюся к нему мантикору.

— Залезай, — позвал он, похлопав ладонью по корзине — а когда она туда прыгнула, аккуратно поднял метлу в воздух и, сделав широкий круг, чтобы не лететь над аврорами, отправился домой.

Этой ночью Уолден почти не спал — так, дремал только, лёжа у камина посреди своего зверья и сквозь сон прислушиваясь к звукам со стороны. Выгнать мантикору он сейчас не мог: это было бы и несправедливо, и крайне недальновидно, но Уолден понимал, что Робардс может явиться в любую минуту, и времени на то, чтобы проводить мантикору на задний двор, у МакНейра будет крайне мало. Мучила его и другая проблема, которую он прежде обдумать не удосужился: как он будет доставлять Красотку в следующий раз на место. Соврать про позабытую метлу уже не выйдет: Робардс наверняка сам же и напомнит ему о ней. Порталы с ней не работают, да и делать он их не умеет… а умел бы — браслеты это бы засекли. Разве что попросить деда? Да, пожалуй, если взять маячок самому, дед сумеет его отыскать и доставить мантикору. Других вариантов Уолден просто не видел. Разве что обговорить с Робардсом место заранее…

Глава Аврората появился лишь ближе к полудню, и даже не склонный к сантиментам Уолден его пожалел — судя по всему, эту ночь Робардс не спал тоже.

— Планируй я какую-нибудь крупную операцию, — сказал Уолден, — я бы подождал, пока всё это закончится. Потому что потом половина Аврората, похоже, просто выйдет из игры на пару дней.

— Угу, — кивнул Робардс. — Ты был прав: человека там не было. А вот чары стояли весьма любопытные. Может, и выгорит что… ты готов продолжить этой ночью? Не заметно, чтобы ты тоже спал.

— Интересно же, — Уолден даже и не соврал — ему и вправду было весьма любопытно. — Я готов — но мне было бы проще, если бы можно было осмотреть место заранее. Теперь же темнеет рано.

— Как скажешь, — неожиданно легко согласился Робардс. — Я зайду часов в семь — достаточно рано?

— Да, думаю… — начал было МакНейр.

— Метлу не забудь, — усмехнулся Робардс — и аппарировал.

А Уолден отправился пить зелья, тренироваться — и ждать деда, который, по счастью, сейчас не покидал надолго дом. Потому что даже если Уолден сумеет вернуться, лететь обратно самому ему всё равно нельзя: хотя Робардс, вроде бы, и поверил его объяснениям, он достаточно его знал, чтобы понимать, что между «поверил» и «вроде бы» лежит пропасть.

— Мудришь ты, — выслушав, сказал ему дед.

— А как ещё? — спросил в ответ Уолден. — Трансфигурировать её и положить в карман я не могу. Опять сюда аппарировать и забрать на метле то же — Робардс больше не поверит в такие совпадения. Да и опасаюсь я пока что аппарировать — тогда выгорело, но кто знает… Я надеюсь успеть вернуться после осмотра места и назвать тебе его — и ты её туда спокойно привезёшь. Но маячок я всё равно возьму. И чары надо наложить Протеевы на что-то, чтобы я мог тебя позвать, если что.

Спорить дед не стал и чары наложил самостоятельно — и к приходу Робардса Уолден уже был готов и собран. Глава Аврората выглядел куда бодрее — видно, ему удалось поспать. На сей раз они с МакНейром оказались рядом с Илкли, где неподалёку от небольшой рощи стояла ферма. Пока Уолден осматривался, пока они с Робардсом выбирали место, где оставить оживлённый труп, прошло часа полтора.

— Почти девять, — сказал Робардс, когда они всё закончили. — Будешь ждать?

— Так рано, — возразил МакНейр. — Домой бы — чаю выпить и согреться. Часам к одиннадцати бы вернуться. Я не двужильный.

— Да, я забываю, — согласился Робардс. — Пожалуй, отдохни, — решил он, аппарируя с ним к дому. — Зайду в одиннадцать.

Так что Уолден, отправив деда с мантикорой на метле к Илкли, сумел и вправду отдохнуть и посидеть у горящего огня в раздумьях. То, что они обнаружили — и найдут ещё сегодня — убежище смеркутов, это хорошо. Но не было похоже, чтобы тот, кто всё это устроил, навещал их — хотя, видимо, ловушку там поставят. И тогда, возможно…

А что будет с ним? Потом, когда они все вместе выиграют эту битву? Или даже, может быть, войну. Верил ли он Робардсу? Пожалуй. Подлецом тот не был — и Уолден вполне мог предположить, что ему и вправду был неприятен тот обман. Но Робардс даже не министр и всего один из пятидесяти членов Визенгамота. И отпустят ли они его, МакНейра, от Робардса зависит мало. Куда больше — от министра. Что он, собственно, знает о Шеклболте? Тот, конечно, извинился, но… довольно долго проработал секретарём — а на деле, разумеется, охранником — маггловского премьер-министра и не мог не научиться там их методам. И часть взглядов перенял, наверное. В последнюю войну он был фениксовцем — значит, видимо, работал с Дамблдором. И кто знает, чему научился у него. Строго говоря, о Шеклболте Уолден не знал ничего — в Азкабан до него даже слухов никаких не доходило. Кое-что о нём, конечно, говорили назначения: Джонс во главе ДМП и Робардс как начальник Аврората наводили на вполне определённые мысли, и далеко не все они несли надежду.

МакНейру очень хотелось громко заявить, что он лучше сдохнет, но больше никогда не вернётся в Азкабан — но он прекрасно понимал, что его запросто могут этой возможности лишить. Да и умереть он ведь всегда успеет — вон как странно жизнь выворачивается. Мог ли он представить, что за последний год уже второй раз окажется в… командировке? Дома? А ведь жизнь длинная, думал он, кочергой вороша в камине алые поленья. Нет, ему не стоит торопиться умирать даже если его вновь вернут в тюрьму. Предательство? Они не друзья и даже не коллеги — какое тут предательство? Условия игры, не больше. Которые он знает — и глупо было вот так реагировать на проигрыш. И потом, что, его никогда никто не предавал?

Уолден задумался, вспоминая свою жизнь. А ведь нет, пожалуй, с удивлением обнаружил он через некоторое время. Его не предавали — да и он не делал этого. Хотя… А не делал ли? Что он делал в августе девяносто седьмого во время штурма министерства? Разве это не предательство? Не важно, что потом всё это было полностью одобрено правительством поставленного Пия — это всё формальности. Важно, чем это было по сути. И понимал ли он, что делает. Ведь понимал?

Тогда один-один, и не ему бы обижаться.

На этом месте из его раздумий его выдернул стук в дверь, и Уолден, идя открывать, задумался о том, а почему, собственно, Робардс так вежливо аппарирует всегда к крыльцу? Он же ведь не в гости к ним заходит — он куратор Уолдена и имеет право проверять его в любое время дня и ночи. Но, конечно, спрашивать его об этом он не стал — впустил его, надел сначала толстый свитер, а затем и куртку, и молча протянул Робардсу руку.

Эта ночь стала второй удачной операцией и первой из череды совершенно одинаковых ночей, после которой Уолден полдня отсыпался, затем завтракал, тренировался, обедал — а потом приходил Робардс, и они отправлялись на очередное место. Затем возвращались, дед сажал мантикору в корзину и улетал с ней, а Уолден снова дожидался Робардса и надеялся, что место снова выбрано правильно. Так бывало не всегда: порой он никого не дожидался, напрасно торча в засаде до утра, и возвращался домой угрюмый и уставший без толку.

И всё же дело двигалось, и с каждой удачей МакНейр всё больше удивлялся отсутствию каких-либо вопросов от Робардса. Почему-то того совершенно не удивляло как нежелание Уолдена хоть как-то объяснять свой успех, так и его манера возвращаться домой на метле. Впрочем, через некоторое время Уолден перестал практиковать это, попросив деда и забирать Красотку — не стоило слишком уж дразнить Робардса. И всё равно его удивительное нелюбопытство настораживало — но ведь не расспрашивать же его было!

А сразу после Рождества всё закончилось.

— Ты когда-нибудь думал о том, что такое возмездие? — спросил Робардс, заходя в кабинет Шеклболта под вечер последнего понедельника декабря.

— Поясни? — попросил тот.

— Возмездие, — сказал Робардс, подходя к его столу и садясь, — это плата или кара за причинённое или совершённое зло. Знакомься, — он положил перед Шеклболтом тонкую папку с грифом Отдела контроля за магическими популяциями. — Джоселин Крумб, сотрудница отдела регулирования, подразделение зверей, сектор по борьбе с домашними вредителями, — он открыл папку, демонстрируя министру личный листок сотрудника, на котором с колдографии серьёзно смотрела молодая женщина с густыми тёмными кудрями. — И наш злодей.

— Что-о? — ошарашенно выдохнул Шеклболт, рывком притянув к себе папку и недоумённо и почти что растерянно глядя на Робардса. — Но… почему? Зачем?

— О, — Робардс странновато усмехнулся. — Это очень простая история. Самые распространённые мотивы преступлений — это деньги и страсть. Выбирай.

— Какая страсть? — нахмурился Шеклболт. — К кому?

— А вот это самое удивительное… и поучительное в этой жуткой истории, — Робардс продолжал очень странно улыбаться. — Ищи, кому выгодно. Помнишь?

— Очевидно, ей, — Шеклболт был так изумлён, что даже не возмущался пока. — Зачем только? Ты выяснил?

— Вовсе нет, — Робардс медленно покачал головой. — На самом деле, эта история выгодна всего одному человеку. Точнее, двоим, но второго не стоит брать в расчёт — они родственники. Ну? — его кривая улыбка стала шире. — Кто у нас действительно выиграл?

— Да нет, — недоверчиво проговорил Шеклболт. — Нет. Ты хочешь сказать…

— Он не знал, — сказал Робардс жёстко. — Он сам к этому не имеет ни малейшего отношения. Он даже не в курсе её чувств — она так утверждает, и я склонен ей верить.

— Быть не может, — прошептал Кингсли.

— Почему? — возразил Робардс. — Любовь — дело страшное… порой. Как тебе жить с мыслью о том, что, выполни мы в прошлый раз обещание, нынешнего кошмара попросту не случилось бы? А придётся, — его взгляд на миг стал пустым и усталым. — Но к делу. Если желаешь, можешь пойти послушать — мы сделали сейчас паузу, но мисс Крумб настроена говорить. Полагаю, она сама устала от этого.

— Расскажи мне, — тихо попросил Кингсли.

— Мы пока провели только первый допрос, так что некоторых деталей не достаёт, — сказал Робардс. — Крумб задумала это сразу после войны — после первых процессов и осуждения своего любимого. Она всегда интересовалась опасными тварями — сам понимаешь, почему — и мысль о смеркутах, как она говорит, пришла ей в голову почти сразу. Отличный выбор: пятый класс опасности, и о них тут почти никто ничего не знает. Главная сложность была в том, чтобы их достать, но в первые месяцы протащить в страну можно было стадо гиппогрифов — и никто бы и не заметил, тем более что у неё было много самых разных знакомств. И многие тогда были готовы на многое, чтобы получить лестную характеристику из уст лояльного работника министерства. А Крумб была признана вполне лояльной: она никогда не была ни в чём замешана и идей Волдеморта не разделяла. Опять же, её бабка — магглорождённая… они с братом — тем, из «Ведуний» — её тогда вполне успешно из страны вывезли. Так что никаких претензий к ней не было. Кофе есть? — без всякого перерыва спросил он, и Шеклболт, кивнув, левитировал из своего знаменитого шкафчика в углу кофейник, чашки и бутылку огденского. И спросил, разливая:

— Она сумасшедшая?

— Не без этого, — согласился Робардс, отказавшись от виски и залпом осушив чашку с горячим кофе. — Но от Азкабана это её не спасёт.

— Не понимаю, — пробормотал Шеклболт. — Она же… сколько она здесь работает?

— Шестнадцать лет, — сказал Робардс. — Точных данных у меня нет, но она утверждает, что они были знакомы и «иногда вместе обедали». Самого МакНейра я ещё не допрашивал — как раз пойду вот. Только с ней закончу.

— И что? — напряжённо смотрел Шеклболт, вглядываясь в резковатые и, пожалуй, типично шотландские черты лица Крумб. — Она выдумала себе роман?

— Нет, — качнул головой Робардс. — У неё нет иллюзий. Она прекрасно понимала, что между ними ничего нет. И даже понимала, — он усмехнулся, — что мы её рано или поздно отыщем. Но ей это не было важно. Она просто хотела спасти любимого.

— Подобной ценой?

— Что ей все эти люди? — с горечью пожал Робардс плечами. — Она их не знала. А своих защитила — мысль о том, что преступник может быть из Шотландии, оказалась верной. Впрочем, она защищала и родных своего любимого — и кто знает, что было ей важней. Ты знаешь, она мне сказала: «Я всегда знала, что ему не нужна и не буду. Никогда. Но это не важно».

— Приятная внешне женщина, — непонимающе проговорил Шеклболт, продолжая разглядывать колдографию. — Почему она на нём так зациклилась?

— Страсть иррациональна, — задумчиво проговорил Робардс. — Она просто не смотрела по сторонам. И не видела никого. Не хотела.

— В других обстоятельствах я бы назвал это дурным дамским романом, — сказал Шеклболт, задумчиво листая папку. — Хороший работник… награды… не понимаю. Племянники, брат… Родители… Нормальная семья.

— Кто знает, что там за фасадом, — заметил Робардс. И сам же ответил себе: — Впрочем, узнаем. Но мне не кажется, что дело в них. Просто вот такая любовь… и мания. Теперь понятно, почему в этот раз она выбирала в жертвы детей и беременных — ей нужен был резонанс. Она не могла позволить нам и во второй раз замолчать происходящее. И где и как их искала — тоже: кто обратит внимание на женщину в детском магазинчике? Она могла там рыться часами — и график работы позволял. Мало ли. Она, кстати, объяснила, почему не было нападений на магглорождённых, — добавил он уже совсем другим, деловым тоном. — Угадаешь?

— Так бабка же, — ответил Шеклболт.

— Отнюдь, — возразил Робардс. — Статут. Она не хотела нарушить Статут. Поэтому не рисковала даже с живущими среди магглов волшебниками. Ответственная, — попытался пошутить он, но и сам даже не улыбнулся, а Шеклболт лишь качнул головой. — Она сказала, что покажет остальные места, где прячутся смеркуты, — продолжил Робардс, — но не сейчас. А когда МакНейра отпустят. У неё дома в подвале целая плантация… как это называется… — он поморщился, вспоминая некстати ускользнувшее слово. — Инкубатор. Там сотни яиц и молодняка. После войны она ввезла всего одну пару — и несколько десятков яиц, из которых, правда, некоторые погибли. Но большинство выжили. К сожалению. Их, как я понимаю, заберёт Отдел тайн — они уже подали заявку, и вряд ли им откажут, как думаешь? Пойду, — он забрал папку и поднялся. — Первый официальный отчёт будет завтра, но я бы очень просил тебя не спешить общаться с газетчиками, покуда мы не отловим всех этих тварей. Люди расслабятся. Можно сказать, что мы напали на след и предупредить всех, что в случае ареста преступника оставшиеся без контроля твари могут стать особенно агрессивны. Хотя не мне давать тебе советы.

— Пожалуй, я тебя послушаю, — кивнул Шеклболт. И когда Робардс был уже у самой двери, спросил: — Ты всерьёз про возмездие?

Робардс только вздёрнул плечи в ответ — и вышел. На душе у него было муторно и тяжело — так, как давно не случалось. Мысль о том, скольких смертей они все могли избежать, просто выполнив данное обещание, терзала его с того самого мига, как он услышал спокойное: «Я просто решила его спасти».

— Кого, мэм? — продемонстрировал умеренное удивление Робардс.

— МакНейра, — тёмно-серые глаза арестованной прояснились. — Уолдена МакНейра, конечно. Я знала, что вы рано или поздно к нему обратитесь, когда всё станет совсем плохо. И вы это сделали. Но, как всегда, солгали, — её губы презрительно искривились. — Вы всегда лжёте. Так что в том, что случилось сейчас, только ваша вина. Я этого не хотела.

Сколько раз за свою службу Робардс слышал «это ваша вина»? Десятки раз. Сотни. И ни разу, никогда они его не задевали ни на йоту — но теперь как ему было откреститься? Да, конечно, виновен всегда тот, кто совершает преступные действия — но ведь она тоже была права. И их вроде бы невинная и вполне понятная подлость, которую они оба отчаянно старались таковой не считать, обернулась общей бедой.

Допрос Робардс закончил к восьми вечера — вернее, просто решил прерваться. Называть места «схронов», как она называла их, смеркутов до того, как Крумб своими глазами увидит заверенное Визенгамотом постановление об освобождении МакНейра и не прочтёт об этом в «Пророке», Джоселин наотрез отказывалась, а на применение к ней веритасерума и легилименции требовалось согласие того же Визенгамота. Завтра Робардс его, конечно, получит — но сегодня можно было остановиться.

Вернее, провести ещё один допрос — на сей раз на дому. Тем более что МакНейр всё равно ждал его — для работы.

Расписываясь за порцию веритасерума, Робардс поймал себя на чётком желании получить чёткие и ясные доказательства абсолютной непричастности самого МакНейра ко всей этой истории. Потому что если в этом будут хотя бы малейшие сомнения, он точно вернётся назад — и на сей раз наверняка навсегда. А его, Робардса, ожидает весьма неприятное объяснение перед Визенгамотом — но об этом он сейчас даже не думал.

МакНейр встретил его как всегда — почти что одетым и готовым к работе. Однако на сей раз Робардс, самостоятельно прикрыв за собой дверь, протянул ему флакончик с прозрачной жидкостью и просто сказал:

— Пей.

— О как, — сказал МакНейр и вытащил пробку. — Выпью, — он залпом проглотил жидкость и напомнил: — Давай попишу согласие.

— Подпиши, — Робардс протянул ему бланк, а затем сказал: — Сначала без протокола.

МакНейр кивнул и сделал вежливый жест, приглашая его сесть за старый дубовый стол и сам опустился на один из стульев с высокой и жёсткой спинкой. Робардс тоже сел — и, внимательнейше наблюдая за МакНейром, сказал:

— Мы нашли её.

— Её? — удивился МакНейр. — Женщина?

— Женщина, — кивнул Робардс. И спросил: — Как полагаешь, почему я сейчас здесь?

— Неужто кто из моих… коллег? — помолчав, недоверчиво спросил Уолден.

— Ты даже не представляешь, насколько, — ответил Робардс. — Что ты знаешь о Джоселин Крумб?

Выражение крайнего изумления, быстро сменившееся недоверчивой растерянностью, его обрадовало — так же, как и ответ МакНейра:

— Да почти ничего… она, вроде, из домашних… отдела домашних вредителей? Она тут причём?

— В каких вы с ней были отношениях? — не ответив ему, спросил Робардс.

— Ни в каких, — МакНейр выглядел совсем сбитым с толку. — Работали в одном отделе. Общих дел у нас не было: я не занимался докси и гномами, она — существами класса опасности выше двух… Я её даже толком не помню. Кудрявая такая шатенка? Она?

— Да, она, — медленно кивнул Робардс.

И глаза, и интуиция, и веритасерум говорили ему, что МакНейр не лжёт и ничего не скрывает — он действительно ничего не чувствовал к этой женщине. И, похоже, никак не был с ней связан.

— Она как-то в этом замешана? — спросил Уолден. — А с чего?

— С тебя, — ответил Робардс — и то, как взлетели вверх брови МакНейра и какое недоумение отразилось в его глазах, окончательно сформировало мнение Робардса о степени причастности Уолдена к событиям последнего полугода. — Полагаю, пора составлять протокол.

К концу допроса на МакНейра не то чтобы было жалко смотреть, однако выглядел он совершенно растерянным и разбитым.

— Я понятия не имел ни о чём, — тихо проговорил он, когда Робардс завершил допрос. — Я вообще плохо помню её. Я клянусь тебе, у нас не было даже намёка...

— Я верю, — успокаивающе кивнул Робардс.

— Она даже ни разу ничего не дала мне понять! — непонимающе проговорил Уолден. — Мы толком и не общались…

— У меня к тебе нет претензий, — заверил его Робардс. — Их с самого начала не было, но я должен был проверить. Готовься к слушанью, — велел он, собирая бумаги. — Я надеюсь, ты после оправдания закончишь работу, но всё надо сделать сейчас: дело будет очень громким, и я не возьмусь предсказать, как Визенгамот отреагирует на её шантаж. Это очень плохо для тебя, на самом деле. Ты понимаешь?

— Дай я с ней поговорю, — попросил вдруг Уолден.

— Ты? — задумался Робардс.

— Хуже уже вряд ли будет, — с нажимом сказал МакНейр. — Некуда. Попытаюсь её убедить. Вдруг выйдет?

— А пожалуй, — внезапно решился Робардс. — Собирайся, — велел он. — Переоденься только.

— Так мы разве не работать потом? — удивился МакНейр.

— Ты сможешь? — с некоторым сомнением спросил Робардс.

— Почему нет? — ответил вопросом МакНейр и, взяв свитер со спинки стула, сунул его под мышку и отправился к вешалке.

За своей старой курткой драконьей кожи.

Уолден стоял у закрывшейся за его спиною двери допросной и смотрел на сидящую за столом худую темноволосую женщину в уютной домашней вязаной кофте небелёной шерсти. Джоселин Крумб на вид было чуть за тридцать, и казалось, что она оказалась в этой комнате по какой-то глупой случайности — настолько мирно и обычно… обыденно она выглядела.

— Здравствуй, — первой сказала она, краснея и зачем-то стягивая на груди края своей кофты. У неё были тонкие, с коротко подстриженными ногтями, пальцы, которыми она сейчас смущённо комкала шерстяной обшлаг.

— Здравствуй, Джоселин, — он подошёл к ней и сел по другую сторону стола. — Ты никогда не говорила мне ничего.

— Зачем? — ещё больше смутившись, спросила она и быстро и нервно пожала плечами. — Я же просто… мне ничего не нужно было. Просто чтобы ты был, — она подняла на него глаза и буквально впилась взглядом в его лицо. — Здесь, а не там. И всё.

— Я убийца, Джоселин, — тяжело сказал он.

— Ну и что? — она вновь быстро вздёрнула плечи и тут же их опустила. — Всё равно я хотела. Ты не думай — ты ничего мне не должен! — торопливо добавила она. — Но ведь ты… ты же будешь теперь меня помнить? Да?

— Тебя все будут помнить, — ответил он. — Особенно родные погибших.

— Я не стала бы, — сказала она, не отрывая взгляда от его лица. — Я правда не стала бы. Мне их тоже жаль! Но я не знала, что ещё могу сделать. Понимаешь?

— Теперь всё закончено, — он спокойно смотрел на неё, удерживая взгляд в точке между бровей, так что она всё пыталась — и никак не могла поймать его взгляд. — Их всех нужно найти. Я прошу тебя — покажи схроны.

— Не сейчас, — она упрямо поджала свои тонкие губы. — После. Когда они тебя выпустят.

— Они меня не выпустят, если ты не покажешь, — ровно проговорил он.

— Им придётся! — она вновь покраснела и нервно стиснула край стола.

— Почему бы? — возразил он. — Без тебя их всех выловят постепенно — технология уже отработана. Я и выловлю — с остальными. Ну подумай, — сказал он уже теплее, положив руки на стол. — Они просто не смогут меня отпустить, если ты не расскажешь — выйдет, что они поддались на шантаж. А такого делать нельзя. Они и так-то не слишком горят желанием это делать — а…

— Я знаю! — выкрикнула она с болью и яростью, сжав кулаки и ударив ими по краю стола. — Так было в прошлый раз — но теперь им придётся!

— Не придётся, если ты заупрямишься, — терпеливо возразил ей МакНейр. — Ты сама сейчас им даёшь способ отправить меня обратно. Пожалуйста, Джоселин, — умоляюще произнёс он, протягивая к ней руку. — Не отправляй меня снова туда.

— Я… нет! — она покраснела, побледнела, опять покраснела и, страшно смешавшись, неуверенно потянулась к его руке. Он потянулся к ней дальше, и их руки наконец-то соприкоснулись.

— Пожалуйста, Джоселин, — повторил он, наконец, заглядывая ей в глаза. — Я не хочу назад. Отпусти меня на свободу. Я очень хочу домой, Джос.

— Джос, — повторила она, осторожно и словно бы недоверчиво гладя его руку, которую держала теперь в своих ладонях. — Джос… Ты помнишь…

— Ты сказала так себя называть, — кивнул он. — Помоги мне. Пожалуйста.

— Но они не отпустят тебя, — покачала она головой, однако голос её звучал не слишком неуверенно.

— Отпустят, — возразил он. — Я знаю Робардса. Ему верить можно. Они меня выпустят, если ты дашь им возможность. Я уверен. Пожалуйста, просто расскажи мне, где смеркуты. Мне идти за ними сейчас, — добавил он. — И я хочу знать, драться мне или нет. Потому что назад в Азкабан я не хочу — лучше так. Сразу.

— Нет! — отчаянно и громко воскликнула Крумб, вскочив. — Нет, ты должен… тебе нельзя! Иначе всё это будет бессмысленно!

— Будет, — кивнул он, беря её руки в свои. — Но я не хочу назад. Помоги мне выбраться, Джос. Ты уже столько сделала— просто заверши начатое. Пожалуйста, — он тоже поднялся и, продолжая держать её руки в своих, обошёл стол и, подойдя к ней вплотную, взял в ладони её лицо. — Прошу, — прошептал он.

А потом наклонился и поцеловал её — так, как мужчина целует женщину.

— Я скажу, — еле слышно прошептала она, когда их губы, наконец, снова разъединились. — Я всё покажу… тебе. Ты пойдёшь со мной?

— Да, — ответил он, и она вдруг приникла к нему, обняла и тихо, почти беззвучно заплакала. Он обнял её за плечи и некоторое время стоял так, давая ей выплакаться, а потом попросил: — Пора. Уже почти ночь, Джос. Пожалуйста, давай закончим это сегодня.

Она кивнула и, подняв заплаканное лицо, попросила:

— Поцелуй меня ещё раз. Пожалуйста.

Он наклонился, и она, приподнявшись на цыпочки, обвила его шею руками и, прижавшись к его губам, начала исступлённо их целовать, смеясь, плача и всхлипывая. А потом, опустившись, провела по его лицу ладонями и сказала:

— Пойдём. Только ты держи меня за руку, да?

Он молча взял её за руку, и она вцепилась в него с такой силой, будто падала, и их руки были единственным, что держало её над пропастью.

У дверей допросной они встретились с Робардсом и министром, которые, судя по их лицам, отлично всё видели и слышали — но Крумб это, похоже, не волновало.

— Она покажет, — сказал МакНейр. — Я обещал пойти с ней.

— Карта у меня в кабинете, — сказал Робардс.

— Но вы не найдёте, — возразила Крумб. — Я покажу так, на месте.

— Вы устанете аппарировать, — не согласился с ней Робардс. — Я предлагаю вам указать все места на карте, а потом мы с вами аппарируем туда — так будет проще. Дальше вы уже нам всё покажете.

— Я ему покажу, — она тревожно обернулась на МакНейра и ещё сильней стиснула его руку.

— Разумеется, — не стал спорить Робардс.

«Схронов» оказалось почти тридцать — и, уже за полночь стоя у последнего из них, Крумб приподнялась на цыпочки и прошептала Уолдену на ухо:

— Мне так жаль их… они же убьют их?

— Не знаю, — шепнул он в ответ.

Всё это время она ни на миг не выпустила его руки, и сейчас он почти что её не чувствовал — до того она занемела.

— Я же их вырастила, — прошептала она опять. — Они такими крохотными рождаются, знаешь… и так смешно скребут кожу…

— Я понимаю, — ответил он.

Он не лгал. Он действительно понимал её — в этом, по крайней мере.

— Ты будешь помнить меня? — спросила она жалобно, глядя, как авроры и сотрудники бюро ликвидации извлекают смеркутов наружу.

— Полагаешь, такое можно забыть? — спросил он в ответ.

— Я хочу попросить тебя, — сказала она, вновь приподнимаясь на цыпочки. — Пожалуйста, можешь приглядеть за моими родителями? Они будут в ужасе, наверное… особенно мама. Ты можешь за ней присмотреть? Хотя бы за ней?

— А твой брат?

— Гидеон легкомысленный, — покачала она головой. — Он не сможет. Ты присмотришь за ними?

— Они вряд ли заходят, — помолчав, сказал он.

— А ты им не говори, — оживилась она. — Просто… приглядывай. Издалека. Хотя бы за мамой. Ладно? Мне тогда будет спокойней.

— Мы закончили, — спас МакНейра Робардс, подходя к ним.

— Присмотришь? — настойчиво спросила Крумб, дёргая МакНейра за руку.

— Мисс Крумб, — Робардс попытался было разъединить их руки, но она вцепилась в Уолдена мёртвой хваткой и закричала:

— Вы обещали! Вы сказали, что он будет со мной!

— Это ведь последнее место? — уточнил Робардс.

— Да… Всё равно! — она всем телом прижалась к руке Уолдена. — Пусть он меня проводит. Ты проводишь? — жадно спросила она, заглядывая ему в лицо.

— Если можно, — полувопросительно поглядел МакНейр на Робардса.

— Давай, — махнул тот рукой. — Надеюсь, вы не слишком устали, мисс Крумб, — добавил он. — Мне бы хотелось сегодня закончить хотя бы вчерне.

— Не устала, — отозвалась она. — Но Уолден меня проводит?

— Конечно, — больше всего на свете МакНейру сейчас хотелось оказаться в одиночестве. Лучше бы дома, но, кажется, он уже был готов согласиться и на Азкабан, только бы побыть одному и как-то уложить внутри себя всё это.

— Тогда я готова, — бодро сказала Крумб.

Так что спать никто из них не пошёл. Практически до рассвета они просидели за допросом: Робардс, Крумб и МакНейр, чью руку она так и не выпустила. А когда они, наконец, всё закончили, она попросила:

— Проводи меня в камеру. Я же знаю, что мы больше не встретимся.

— Мисс Крумб, — сухо заговорил Робардс, но МакНейр его перебил:

— Идём. Я провожу, — он глянул на Робардса, и тот, кивнув, сам двинулся с ними.

В камере — самой дальней и уединённой, куда определили её, разумно опасаясь того, что начнётся в министерстве с утра, когда по нему разлетится строго секретная новость об аресте — Джоселин Крумб остановилась у самого порога и, пока Робардс отпирал решётку, подошла вплотную к Уолдену, подняла голову, глядя на него снизу вверх, и попросила:

— Пожалуйста, поцелуй меня ещё раз. На прощанье. Я знаю, тебе не хочется, — сказала она в ответ на его промедление, — но я очень тебя прошу. Я же сделала всё, что ты хотел. Поцелуй! Один раз. Последний.

Он помедлил немного, но всё же наклонился и позволил ей обнять его за шею и прижаться губами к губам. И ответил — и это был, наверное, самый горький поцелуй за всю его жизнь.

Домой он вернулся утром и долго сидел в нише у окна в медленно светлеющей гостиной, гладя сразу же набежавших к нему книззлов и устроившуюся у его ног мантикору. Ему было пусто, неуютно и очень противно. И от самого себя, и от этой безумной, пугающей и абсолютно ненужной ему любви, в которой он почему-то считал себя не то чтобы виноватым, но… Он сидел и старался вспомнить все встречи с этой Джоселин Крумб и мучительно пытался понять, как и когда зародилось в ней это чувство и не мог ли он, пусть невольно, дать ему какой-то толчок. Никогда он сознательно не давал ей даже намёка — да он вообще знать не знал, что она смотрит на него как-то особо. И хотя Уолден понимал, что никак не может отвечать за действия Джоселин, отделаться от ощущения, что его вина в случившемся тоже есть, не мог, как ни старался.

— Не спал? — голос деда заставил Уолдена вздрогнуть.

— Нет, — ответил он, потирая глаза.

— Что у вас? — дед подошёл ближе.

— Всё, — сказал Уолден. — Поймали.

— Кто? — спросил дед, останавливаясь совсем рядом с ним.

— Девчонка одна, — Уолден встал, аккуратно переложив с колен книззлов. — Я в душ.

Не было у него сейчас сил говорить даже с дедом — да и желание вымыться, смыть с себя её липкие прикосновения, отмыть с языка и губ её вкус стало вдруг совсем нестерпимым. Он не имел и не хотел иметь никакого отношения к этому дерьму! Он даже не помнил её, и у них никогда, вообще никогда не было не то что чего-то похожего на роман, но даже намёка на флирт!

Он стоял под горячими струями, полоскал рот, тёр себя жёсткой мочалкой и с тоской осознавал, что действительно никогда не сможет забыть Джоселин Крумб.

А на утро Джоселин Крумб нашли в камере мёртвой — без каких-либо признаков насилия или яда. По крайней мере, на первый взгляд — и Робардсу лишь оставалось надеяться, что специалисты быстро найдут причину. Ни в какую случайность он, конечно, не верил, но каким образом Крумб сумела лишить себя жизни, пока что не понимал. Но как бы она это ни сделала, это был его промах — ещё один к длинной цепи уже совершённых им за свою карьеру. Обыскать-то он её обыскал, проверил на наличие всех посторонних предметов, но раз она лежала здесь бездыханной — значит, упустил что-то. Ни повеситься, ни открыть себе кровь в камере незаметно было нельзя: при возникновении любой угрозы для жизни срабатывали сигнальные чары. Но ведь как-то она это сделала…

Протокол допроса, конечно, был у Робардса на руках, и вообще-то, если подумать, эта смерть, на самом деле, решала много проблем: раз убийца мертва, никакого процесса не будет, а значит, и дело забудется куда быстрее… Жаль, конечно, её родителей с братом, да и племянников тоже — но, в целом, такой исход был неплох. Хотя и ужасно несправедлив по отношению к родным жертв — но к таким вещам Робардс привык. И всё-так на доклад он отправился в дурном настроении — и, пока Шеклболт говорил ему что-то возмущённое, молчал, глядя куда-то в пол.

— Впрочем, так, может, и лучше, — сказал после внезапной паузы Шеклболт.

— Для её родных точно, — подтвердил Робардс. — А мы всё равно всё профукали. Я, — поправился он.

Шеклболт поднялся и, выйдя из-за стола, подошёл к камину и, наклонившись, горстью зачерпнул пепел. Потом подошёл к так и стоящему Робардсу, раскрыл ладонь и протянул ему:

— На.

— Прости, я не…

— Посыпь голову, — очень серьёзно сказал Шеклболт — а затем сам сделал это и тут же развеял пепел, очищая его мантию и волосы. — Стало легче?

— У меня нет настроения шутить, — сказал Робардс, впрочем, чуть-чуть улыбнувшись. — Столько людей погибло — а мне даже некого предъявить их близким.

— Я считаю, — неспешно проговорил Шеклболт, — нам не следует обнародовать истинную причину. Погоди, — остановил он враз помрачневшего и открывшего было рот, чтобы сказать что-то, Робардса. — Во-первых, — начал перечислять он, — из-за её родных. Через пару лет её старшему племяннику идти в школу — ты себе представляешь, чего он там наслушается? А её родители? А во-вторых — МакНейр. Которого мы отпустим — и на которого посыплется половина шишек. Не то чтобы мне было его жаль — вот только добром это не закончится. Хватит трупов уже.

— Полагаешь, никто не поверит, что он ничего не знал? — спросил Робардс.

— Кто-то поверит, конечно, — не согласился Шеклболт. — А кто-то нет. А ещё домохозяйки сотворят из этого идиотский роман, и через пару лет об этом дерьме станут романтично вздыхать юные идиотки. И заодно по его герою. И не закончится ли это романтизацией Пожирателей, Волдеморта и их идей в принципе — дьявол знает. В то время как кто-то из родственников погибших сядет точить нож. Подумай сам, во что отцу легче поверить: в правду или в то, у них был роман? И кого легче обвинить в том, что случилось с его дочуркой? Будь это действительно так, я бы не возражал — но ты сам призывал меня к справедливости, помнишь? Так что я бы просто назвал её сумасшедшей — тем более, что это правда. Не стоит связывать всё это с Пожирателями больше, чем это уже связано.

— Пожалуй, — не стал спорить Робардс. Наверное, у него были какие-то аргументы, но, с другой стороны, он признавал справедливость слов Шеклболта.

А ещё он устал. И думал о том, что опять солгал Тэмзин и не отвёз её на Рождество в Вену.

— В-третьих, — продолжал Шеклболт, — наша репутация. Моя — и даже не лично меня-Кингсли, а министра. И Визенгамота. И министерства в целом. Представь, как все мы будем выглядеть? Нас всех — меня-министра, тебя-главного аврора — обвела вокруг пальца девчонка. Сделала марионетками — и мы все послушно сплясали её танец. Все! И если позор можно пережить — допустим, поделом, как ты, наверное, скажешь, — сказал он, увидев выражение лица Гавейна, — то подумай, на какие мысли и кого может навести эта история. Азкабан забит соратниками МакНейра — и ты поручишься, что никто из их друзей, семьи, да просто тех, кто разделял — и разделяет, но молчит — их взгляды, не сообразит сделать крохотный шажок, на который не решилась Крумб? И мы получим прорву шантажистов с почти безграничными возможностями? И тогда прошедшая война покажется невинным пикником. Ты представляешь, что начнётся?

— Пожалуй, — повторил Робардс. Правоту Шеклболта он понимал и признавал, но тошно ему было всё равно. — Мне бы отпуск, — сказал он. — Пару недель.

— Хоть завтра, — без всяких вопросов и возражений ответил Шеклболт.

— Да нет, я дело доведу, — возразил Робардс. — И дождусь слушанья.

— Так не будет слушания, — удивился Шеклболт. — Судить некого.

— По МакНейру, — пояснил Робардс. — А потом уедем с Тэмзин в Вену. Там сейчас хорошо, наверное.

— Да, там хорошо, — согласился со знанием дела Шеклболт. И добавил: — Иди-ка домой. У тебя вид — хоронят краше.

— Это просто вид, — возразил Робардс. — Кто всё оформлять будет? И других дел завал же. И родным сказать надо.

— До ночи не сиди, — безнадёжно попросил Шеклболт. И хотя Робардс послушно кивнул, они оба понимали, что обещание это пустое.

Короткий рапорт для Визенгамота Робардс написал сам, стараясь и не солгать, и обойти стороной причину случившегося. Потому что понимал, что Шеклболт прав — да и, по большому счёту, какая теперь кому была разница, в чём была причина её безумия. А Крумб, на его взгляд, была совершенно безумна — он не раз сталкивался с таким помешательством, и полагал, что, в определённом смысле, МакНейру, в общем-то, повезло. Потому что останься он на свободе и продолжай просто работать, как прежде, рано или поздно он сделал бы что-то, что стало бы для Крумб триггером. Скорее всего, подобным событием могла стать его женитьба — или, может, какой-то роман, а то и ещё что-нибудь: кто может предсказать логику безумца? Но случилось то, что случилось — и погибло море людей. Тех, кто никакого отношения не имел ни к Крумб, ни к МакНейру.

Не «море», поправил он сам себя. Двести тридцать семь человек. За всю войну умерло… нет, конечно, не меньше, но цифры были сравнимы. Просто так… Просто потому что одна женщина полюбила одного мужчину.

Да к дракклам такую любовь!

Разговор с родителями Джоселин дался ему тяжело. Хотя сколько раз за всю жизнь ему доводилось сообщать подобные новости? Но сейчас случай был, всё же, особый — пожалуй, даже никого из Пожирателей смерти невозможно было обвинить в стольких смертях. Каково им будет жить с этим, думал Робардс. И нет, определённо, им не стоит знать полной правды — потому что он не мог не думать о том, что подобная хрупкость психики Джоселин Крумб могла быть наследственной, и если так, то рассказать её родным о МакНейре значило, возможно, своими руками заложить очередную бомбу. Нет, хватит.

— Я не понимаю, — шептала миссис Крумб, очень похоже на дочь теребя краешек своей блузки. Бледная и худая, она была очень похожа на дочь — вернее, дочь на неё. — Джо всегда была такой тихой…

— Так бывает, к сожалению, мэм, — сочувственно проговорил Робардс.

— Она всегда была скрытной, — сквозь зубы процедил мистер Крумб. А вот в нём было очень заметно сходство с его знаменитым сыном, дочь же унаследовала от отца только вьющиеся густые волосы — как, впрочем, и сын. Правда, в отличие от Гидеона, мистер Крумб имел заметное брюшко, а под его куда более обширной бородой угадывался второй подбородок. — С самого детства.

— Я понимаю, сэр, — печально отозвался Робардс, хотя эта реплика Крумба многое ему прояснила. — Сожалею.

— О чём? — возвысил голос Крумб. — О том, что эта дрянь убила… сколько? Сколько волшебников сожрали эти твари? А? — он сделал шаг к Робардсу, и у того в руках вмиг оказалась палочка.

— Много, — сказал он, разворачиваясь к Крумбу, но продолжая пока что сидеть.

— Это всё твоя кровь, — ткнул вдруг Крумб в жену пальцем. — Твоё воспитание!

— Мистер Крумб, — Робардс всё-таки встал. — Я понимаю, насколько это всё тяжело для вас. Но держите себя в руках.

— В руках? — переспросил тот, щурясь и кидая на жену такой взгляд, что та съёжилась, и картинка у Робардса вполне сложилась. Да куда уж таким говорить правду? Эдак они получат ещё один труп. Или несколько.

— Именно, — жёстко сказал Робардс, уже не скрывая выставленной наизготовку в руке палочки.

— Её воспитание, — глухо повторил Крумб, впрочем, сжимая кулаки и отступая на шаг назад. — Я говорил, девку замуж пора. Выдали бы сразу после школы — так нет! Сидела там в вашей дыре, — зыркнул он на Робардса. — Конечно, у девки все мозги скисли.

— Я сожалею, — повторил Робардс, бросая короткий взгляд на вжавшуюся в кресло женщину. — Мэм, сэр, — коротко сказал он и откланялся.

Ему оставалось лишь допросить брата Джоселин — и можно было закрывать дело. Дождаться только ещё отчёта экспертов и установить причину внезапной смерти.

Впрочем, эту тайну открыл ему брат Джоселин. Гидеон.

— Я знаю, как Джос это сделала, — сказал он, молча выслушав Робардса. И спросил в ответ на его вопросительный взгляд: — Между нами?

— Зависит от того, что я услышу, — ответил Робардс.

— Да нет, — заверил его Гидеон. — Ничего такого. Личное… не хочу, чтобы жена узнала.

Они сидели вдвоём в большой гостиной его дома, красота и роскошь которой были несколько испорчены состоящим из валяющихся тут и там детских вещей беспорядком. Ни жены, ни детей Гидеона сейчас не было в Англии: едва в газетах появилась информация о смеркутах, он отправил их отдыхать в Альпы. А значит, вещи лежали здесь уже не день и даже не неделю.

— Меня не касается ничего, что не является преступлением и не имеет отношения к расследованию, — произнёс Робардс стандартную фразу, которую все авроры всегда говорят в таких случаях.

— Ну да, — Гидеон, в отличие от родителей, или, по крайней мере, отца, выглядел абсолютно раздавленным. — Джос… Джос, — повторил он, и имя сестры прозвучало почти жалобно. — Года… Наверное, года три как… наверное, — он запустил пальцы в свои длинные космы и взъерошил их ещё больше. — Да, три года — весной. Джос застала как-то меня с одной девчонкой… ну, поклонницы, понимаете? — он кривовато усмехнулся. — Ерунда, но жена… она не поймёт, — он почти просительно поглядел на Робардса, и тот кивнул. В конце концов, личная жизнь волынщика «Ведуний» его действительно не касалась. — Я тогда… В общем… Джос дала мне обет. Мертон скрепил…

— Что за обет? — спросил Робардс, хотя, в принципе, можно было уже и уходить. Умно. Умно! Эта Крумб была умницей — и, как всегда бывало с ним в таких случаях, Гавейна охватило чувство острой досады за то, что такой ум был использован подобным образом.

— Сохранить секрет, — в голосе Гидеона мелькнуло удивление. — У нас тогда… сложно было. Ещё и это… я, в общем, психанул. И Джос предложила вдруг — мол, да я тебе хоть обет. Ну я и… эх, — он махнул рукой и спросил тихонько: — Думаете, она уже тогда… да?

— Да, — подтвердил Робардс. — Точную формулировку помните? — спросил он. Нужно же ему было закрыть дело.

— Я… да, — было видно, что ему тяжело говорить и вспоминать. — Что она никогда и слова не скажет об этом. Никому, никогда и нигде.

— Не «не расскажет», а и слова не скажет? — уточнил Робардс, и Гидеон кивнул. — Не вините себя, — мягко проговорил Гавейн. — Полагаю, вы правы — она уже тогда думала о том, что может быть арестована. И хотела обеспечить себе лёгкую и быструю смерть.

— Наверное, — согласился Гидеон. — Она всегда была умной. Я даже… я всегда… никогда не понимал, почему она торчит в этом своём отделе. Почему? — спросил он, вдруг жадно вглядевшись в лицо Робардса. — Вы знаете, почему она это сделала?

— Люди иногда сходят с ума, — ответил тот. — Это просто происходит. Возможно, на неё так повлияла война, — добавил он.

Сказать правду? А станет ли Гидеону Круму от этого легче? И не решит ли он однажды отомстить за сестру — раз уж в них в семье существует определённая склонность к такой… экзальтации? Да и потом, решение уже было принято, и тайна Джоселин умрёт вместе с ней. Впрочем, нет — она останется в её деле. И, возможно, когда-нибудь кто-то прочтёт его… хотя кто читает старые дела? Особенно отправленные в специальное хранение.

— А она лёгкая? — спросил Гидеон. — Как от этого умирают?

— Этого не знает никто, — ответил Робардс. — Человек просто падает замертво — сердце замирает, и никакими силами его невозможно вернуть к жизни.

Впрочем, к тяжёлым разговорам Робардсу было не привыкать — тем более, что эти принесли с собой, помимо тяжести, ответы практически на все вопросы… а на остальные он нашёл сам — в комнате Джоселин, прямо на её столе.

Там лежал конверт — и Робардс даже без заключения экспертов был готов поклясться, что тот при жизни Джоселин был спрятан чарами, и они спали только после её смерти. На нём было написано: «Гавейну Робардсу, главному аврору, в руки, лично».

Что ж…

Открывать конверт на месте он не стал: правила есть правила, да и кто же знает, что в нём. Не то чтобы Гавейн боялся умереть — но глупой смерти всё же не желал. Так что он открыл конверт только в своём кабинете, тщательнейше изучив его — и ничего не обнаружив, кроме почти истаявших уже следов скрывавших его чар.

В конверте обнаружилось два листа пергамента, вложенных один в другой. Открыв первый, Робардс прочитал:

«Мистер Робардс! Если Вы читаете это письмо, значит, я уже мертва. Я не знаю, как это произошло, но знаю, что Вы нашли укрытия — а значит, скоро опознаете и чары и меня найдёте. Вы хороший аврор. И, наверное, заслуживаете — и Вы, и все остальные — моих извинений и объяснений. Мистер Робардс, мне и вправду жаль. Я никогда не хотела причинить никому вреда, но мне пришлось — я не нашла иного выхода. Я очень старалась свести вред к минимуму (например, не нарушать Статут), но чем больше я думаю — тем яснее понимаю, что поставила и Вас, и господина министра, и Визенгамот в очень непростое положение, чего мне совершенно не хотелось бы. Поэтому я оставляю Вам чистый лист со своей подписью, в который Вы сможете вписать от моего имени всё, что сочтёте нужным. Надеюсь, это Вам поможет. Ваша Джоселин Крумб.»

Внизу второго листа и вправду стояла короткая надпись «с моих слов записано верно», подпись — и её расшифровка: «Джоселин Крумб».

Робардс некоторое время смотрел на него и на записку, затем убрал их в сейф, запер его — и отправился домой. Ему нужна была хотя бы короткая передышка — и, в конце концов, министр всё равно гнал его отдохнуть.

Тэмзин обнаружилась в саду — хотя что можно было там делать в конце декабря, Гавейн не представлял. Впрочем, едва увидев его, она всё оставила и, подойдя, просто обняла его — и он, обхватив руками её плечи, так замер, чувствуя под щекой её волосы и… и всё. Ничего больше вокруг для него не существовало какое-то время — а потом он сказал:

— Я опять тебя обманул. Прости меня, Тэм.

— Я подумала, — откликнулась она, — что Вена — это так банально и скучно. Говорят, что в Австралии нынче лето, и что там живут самые странные существа на свете. Тебе никогда не хотелось потрогать коалу?

— Пожалуй, — улыбнулся он, прикрывая глаза и думая, что ему в своё время как-то незаслуженно повезло. Почему Тэмзин его выбрала? Он был, конечно, неплох собой в юности — но что, кроме внешности, эта потрясающая женщина разглядела в стажёре-авроре? Они не встречались в школе, и столкнулись однажды у Фортескью, когда она только закончила обучение, а он учился на последнем году академии. Столкнулись в самом что ни на есть прямом смысле — у неё в руках был молочный коктейль, которым она и облила и себя, и его буквально с головы до ног. Вот тогда-то и начался их роман — и Робардс до сих пор не понимал, чем вдруг тогда зацепил её. Он даже спросил её как-то — и получил ответ:

— Ну, видишь ли, мне никогда не хотелось работать. А по тебе сразу же было ясно, что ты с удовольствием посадишь меня к себе на шею.

Ну да… в некотором роде, так можно было сказать о них: Тэмзин и вправду никогда не работала… или же делала это всю свою жизнь. Она вырастила их троих девочек, и она всегда, что бы ни происходило, была его тылом и домом — и, в конце концов, у него в шкафу всегда были выглаженные и даже накрахмаленные рубашки.

Но отнюдь не только они и даже не только дочери их связывали — хотя девочек Гавейн обожал и ни разу в жизни не пожалел о том, что у него нет сына. Между ними была и совершенно другая связь, та, которую сложно определить словами, но которая позволяет двум сперва совсем чужим людям постепенно и незаметно прорасти друг в друга, и Гавейн не представлял себе жизни без Тэмзин.

— А ещё говорят, что там вместо воробьёв попугаи, — продолжала она, и он слышал в её тоне улыбку.

— Через несколько дней я буду свободен, — сказа он. — Закажу портал в Сидней. Или ты хотела бы в другой город?

— Нет, Сидней — это превосходно! — откликнулась Тэмзин. — Ты закончил дело?

— Почти, — сказал он. — А ведь ты была права, Тэм.

— Я всегда права, — заметила она с удовольствием. — А в чём именно?

— Когда говорила про подлость. Помнишь? — спросил он, немного отодвигаясь и заглядывая ей в лицо. — Ты сказала, что мы соврали и сделали подлость — и не важно, преступник или нет тот, кого мы обманули. И что стоит либо держать обещания — либо не давать их.

— О да, — с мягкой иронией заметила Тэмзин. — Я люблю пафос.

— Ты была права, — улыбнулся он очень грустно. — Мы солгали и сподличали — а расплатились за это совершенно невинные люди.

— Ты расскажешь? — спросила она серьёзно.

— Расскажу, — он повёл её в дом. Да, конечно, подслушивать здесь было некому, но привычка не позволяла ему обсуждать подобные вещи вне тщательно зачарованного от излишнего любопытства извне дома. — Это было бы даже романтично, Тэм, — сказал он, садясь на диван в гостиной и прислоняясь к устроившейся рядом жене. — Если бы не все эти смерти…

Пока он рассказывал, Тэмзин молчала, а когда закончил, сказала грустно:

— Бедная девочка… какая ужасная жизнь.

— Увы, — он вздохнул. — Её отец неподсуден. Ужасно, во что всё это вылилось.

— И вы всё это сохраните в тайне, конечно, — сказала она.

— А какой смысл разглашать? — спросил он. — МакНейр здесь действительно не при чём — я проверил. Кому станет лучше, если всё рассказать? Её матери? Этот Крумб сожрёт её окончательно. Обывателям? Да, они бы хотели знать — но я не хотел бы видеть, какую слезливую сказочку из этого сделает пресса. Родным погибших? Ты думаешь, им будет легче жить, зная, что жизнями их близких оплачена чужая свобода? Не важно уже даже, чья. И вряд ли им будет интересно, знал ли об этом всём тот, чью свободу она-таки ведь купила. Да, он не знал, а она мертва — но, если посмотреть на сухой остаток, всё вышло именно так, как она хотела. Представь, чем через пару лет обрастёт эта история. И как много тех, кто потерял близких, захотят отомстить тому, ради кого они умерли? И чем это однажды закончится? Уж не говоря о том, что Визенгамот в таких обстоятельствах вполне может передумать и вернуть в Азкабан МакНейра. Просто ради того, чтобы не вышло по её. Будет это справедливым?

— Нет, — ответила Тэмзин и взяла его руку в свои. Её ногти были аккуратно подстрижены полукругом и покрыты нежно-розовым лаком — как всегда.

— Мы с Кингсли решили тоже так, — он переплёл свои пальцы с её. — Австралия, значит?

— Определённо, — кивнула она и прислонилась виском к его плечу.

— Чем займёшься? — спросил Уолдена дед.

Его внук только вернулся со слушания Визенгамота, определившим его дальнейшую судьбу: шестнадцать лет ношения следящих браслетов и запрета без специального разрешения куратора покидать Волшебную Британию и еженедельные визиты того же куратора на дом с проверкой — и, в случае отсутствия каких-либо нарушений, новое слушание. С возможным снятием надзора. А вот запрет на работу в министерстве, к огромному удивлению МакНейра, в приговор не вошёл.

— Полагаю, они все оставляют возможность однажды воспользоваться твоими услугами, случись надобность, — ехидно прокомментировал это Робардс, когда они уже после заседания шли к лифтам.

— Я не против, — честно признался Уолден.

— На работу тебя не возьмут — забудь, — отрезал Робардс. — Но случиться может всякое. Пока я в отпуске, тебя будет навещать мой зам, — сообщил он.

И всё.

Свобода, которой так ждал Уолден, пришла скучно и буднично. И теперь он сидел в гостиной, машинально растирая запястья, хотя, разумеется, никаких браслетов на них не ощущал.

— У меня есть одна мысль, — сказал Уолден, наблюдая, как рыжий Бестолочь взбирается по тяжёлой шторе. — Но на это деньги нужны. Много.

— Сколько? — недовольно уточнил дед.

— Тысяч двадцать для начала, я полагаю, — легко ответил Уолден. — Или двадцать пять. А то и все тридцать. Посмотрим.

— Где возьмёшь? — поинтересовался дед.

— У меня есть одна мысль, у кого можно было бы одолжить, — ухмыльнулся Уолден. — И даже без процентов.

— Отдавать чем станешь? — дед не осуждал его, нет. Интересовался.

— Найдётся, — загадочно ответил Уолден.

Не то чтобы он действительно всегда мечтал о чём-то подобном, однако в нынешних обстоятельствах это представлялось ему идеальным выходом и решением. Ему… им с дедом требовалось на что-то жить — и хотя еда и дрова буквально бегали и росли у них за окном, натуральное хозяйство Уолдена не устраивало. Тем более что у него были определённые планы на будущее — весьма смутные, но тем не менее.

— А потом женюсь, — добавил он, с затаённой улыбкой наблюдая за выражением лица деда.

— Что вдруг? — старик вздёрнул седые брови.

— Думаю, это будет правильно, — странно отозвался Уолден. — Но это после. Потом. Может быть.

У него не было никого на примете, и он не то чтобы действительно хотел найти себе спутницу — но история Джоселин Крумб потрясла его как мало что в жизни. Он не чувствовал… вернее, очень старался не ощущать себя виноватым, понимая, что действительно никогда не давал ей никакого повода и надежды, однако выходило это у него пока что не очень. Однако этот кошмар заставил его по-другому посмотреть на себя, на свою жизнь — и увидеть себя словно со стороны. МакНейр не мог не увидеть в Джоселин несчастное и злое отражение самого себя — и не мог не задавать себе вопрос, что бы сделал, окажись он сам на её месте и займи его собственное другая женщина. Не пришло бы ему в голову нечто похожее? И остановила бы его тогда мысль о том, какой ценой будет куплена чужая свобода? Он всегда знал, что не побоялся бы умереть сам — но вот заплатил ли он подобную цену? Стал бы, по крайней мере, искать другой путь?

Вопрос этот мучил его, и Уолден, который не хотел бы когда-нибудь узнать на него настоящий ответ, старался занимать свои мысли другим — и, возможно, поэтому передумал за последние дни больше, чем даже за пять с половиной лет в Азкабане. Иногда ему казалось, что он видит словно не свою жизнь, а чужую и почти незнакомую. Он теперь иногда совсем не понимал самого себя, а порой, напротив, вдруг какие-то удивлявшие его прежде вещи представлялись ему совершенно ясными и простыми. Не только те, что касались его самого — нет, он не меньше, чем о себе, думал теперь и, к примеру, о деде. Который никогда ни намёком, ни взглядом не давал ему понять, что ведь он, Уолден — последний в их семье и роду. Не такой уж он и древний, тот род, да и передавать по наследству им было особенно нечего, но, пожалуй, неправильно, что однажды жизнь в этом доме закончится. И никто больше не научит никого ни читать следы, ни ловить рыбу пальцем — смешной детский трюк, почему-то всегда пользующийся бешеной популярностью.

Впрочем, об этом он подумает позже — у него ещё будет время. Много времени. А сейчас следовало обзавестись делом, мысль о котором Уолдену чем дальше — тем больше нравилась. Да, определённо, у него может получиться. Да что там — у него непременно получится.

Тем более что его приговор не содержал на сей счёт никаких ограничений.

…Являться к Малфоям без приглашения было невежливо, и Уолден написал Люциусу письмо с просьбой о встрече — и тем же вечером уже выходил из камина в их холле.

— Уолл! — встречающий его Люциус выглядел совершенно счастливым. Так же, как и стоящая с ним рядом Нарцисса. Какая же она, всё же, красивая… — Как я рад тебя видеть! — воскликнул Люциус.

Они обнялись — сперва с ним, а потом и с ней, и Уолден, прижимая к себе её тонкую фигурку, поймал себя на мысли о том, что эта женщина навсегда останется для него особенной… но ведь любят же и жён, и матерей, и сестёр. Да, по-разному — но кто сказал, что один мужчина может в жизни любить лишь одну женщину? К тому же, от его любви никому никакого прока — и он видел уже, чем такие вещи заканчиваются. Странно, но он прежде никогда не смотрел на эту любовь глазами Нарциссы — а теперь, в некотором роде оказавшись на её месте, он думал, что, возможно, ей первой бы было легче знать, что она не заняла собой всю его жизнь, не желая и не имея при этом возможности хоть что-нибудь дать ему взамен.

Его сразу же повели ужинать, и какое-то время они просто болтали, делясь новостями — правда, приоритет здесь был, прежде всего, у хозяев дома. И эти новости Уолдена радовали — и настроение Люциуса, и его заинтересованность целительством, и увлечение явившегося чуть позже, но тоже очень ему обрадовавшегося Драко маггловской биржей.

— Ты писал, что у тебя ко мне дело, — сказал Люциус за кофе. — Насколько это интимно? Мы можем поговорить у меня или здесь — тебе как удобней?

— Сам не знаю, — ответил Уолден. — Никакого секрета нет — я прошу занять денег.

— Возьми так, — начал было Люциус, но МакНейр лишь рассмеялся:

— Ты б сперва сумму узнал.

— Скажи, — улыбнулся Малфой.

— Мне нужно тридцать пять тысяч, — ответил Уолден. И, не отказав в себе в удовольствии пронаблюдать выражение их лиц, пояснил: — Двадцать стоит остров на нашем озере. Отличный большой остров — и вечное право его использования и поддержка министерских магглоотталкивающих чар высшего уровня на двадцать пять лет. После за чары придётся платить отдельно — но это потом. Пять тысяч стоит ещё один, маленький — но без него мне никак, туда придётся отсаживать самца, когда котята подрастут. Ещё тысячу стоит ежегодная лицензия на содержание питомника существ пятого класса опасности с содержанием до пяти взрослых особей, и столько же — его регистрация, но это разовая выплата, — его улыбка стала очень хитрой. — И ещё две с половиной — приручённый породистый котёнок. Мне нужно два разнополых. Всего две тысячи за лицензию и пять за котят, это семь. Останется три — сюда войдут расходы на обустройство острова и перевозка и бронь котят, а также лицензия на следующий год. И разъезды — потому что котят ещё надо найти, а это неблизко и непросто. Выходит с запасом, но всегда что-нибудь да всплывает.

— Ты решил разводить мантикор? — недоверчиво спросила Нарцисса.

— Да, — спокойно ответил он, наслаждаясь выражением их лиц. — Приручённые и обученные котята стоят дорого — лет за пятнадцать я расплачусь. Ну и кроме питомника, есть ведь ещё охота — и мне не запрещено оказывать легальные частные услуги.

— А возьми меня в долю, — то ли попросил, то ли предложил Люциус. — Мои деньги — твоя работа. Прибыль пополам.

— Нет, Люц, — покачал головой Уолден. — Я тебе благодарен — это щедро. Действительно. Я ценю. Но я хочу свой питомник. Если вам неудобно — я пойду к гоблинам. Там проценты, но…

— Нам удобно, — быстро перебил Люциус. — Мне просто хотелось поучаствовать. Потому что это может быть действительно очень выгодно, — его глаза сверкнули.

— Может, — согласился с затаённым удовольствием Уолден. — Извини.

— Да я понимаю, на самом деле, — отмахнулся тот. — Вот чего бы ещё — а денег у нас довольно. Завтра сходим в Гринготтс.

— Спасибо тебе, — искренне проговорил Уолден, протягивая ему руку.

Они долго сидели ещё и болтали — о питомнике, о прошлом, о будущем… не касались лишь обстоятельств освобождения Уолдена, и за это он отдельно был благодарен Малфоям.

Домой Уолден вернулся далеко за полночь — и был встречен недовольным ворчанием мантикоры и возмущённым мяуканьем книззлов.

— Извини, Красотка, дела, — сказал он, трепля её по густой гриве и терпеливо позволяя книззлам побороться за место на его плечах. — Дела! — повторил он им, а затем сказал сам себе: — Дела, — с удовольствием ощущая вкус этого свободного слова.

Свободного. Он свободен — и ему придётся найти этой свободе хорошее применение. Хотя бы потому, что заплаченная за неё цена была запредельно высока даже для такого невпечатлительного человека, как Уолден МакНейр. Что ж — жизнь длинная, и он найдёт способ расплатиться за всё, за что должен.

Пока должен.

Пока.

КОНЕЦ