На Плотве – сквозь огонь (джен)

Винный погребок Данделиона — одно из самых популярных заведений в Дол-Амроте — многих повидал в своих стенах. Так что когда на другой день после событий в ущелье Тарланга туда заявился самый натуральный ведьмак в обществе одного из рыцарей-Лебедей — ему никто не удивился. Как не удивился и присутствию в зале живого умбарца без охраны, сидящего за столиком в обществе восходящей звезды Двора Арфистов северянина Лютика.

— Сидите в винных парах, ничего не знаете? — обратился к ним Геральт. — Сейчас с крепостной стены мы видели, как корсарские корабли снимаются с места.

Тут посетители Данделиона стали наперебой возмущённо возражать ведьмаку — выяснилось, что уже для половины города это не секрет. Разговоры быстро перешли на перспективы снятия блокады и прочую политику. Кто-то крякнул было «Денэтор — это голова!», но на него быстро зашикали. А Яйях, вальяжно устроившийся в углу, заявил:

— А ведь это я их спугнул, о азартнейший из ведьмаков Севера! Ну, в том числе я...

И, поставив всем красного дор-эн-эрнильского за свой счёт, корсар-ренегат поведал, как (по его скромному мнению) всё было. По его словам, княжна и командование Дол-Амрота нашли-таки его безграничной отваге достойное применение, отправив вместе с отрядом добровольцев на вылазку против капитана Абедека, ставшего лагерем к югу от города. Рукопашная схватка шла всю ночь, Абедек и его люди были свирепы как акулы и дрались как отборные харадские бойцовые петухи. Но Яйях и самую чуточку гондорцы в конце концов разгромили их полностью, причём Яйях лично уложил десять... нет, семнадцать... нет, двадцать семь бывших товарищей.

— Ещё одна бутылка — и их будет двести, — скептично сказал Роваланг. — А пока ты решал за гондорский счёт проблемы с другими капитанами, мы с Геральтом всего- то навсего лишили умбарцев их главного оружия. Но это пусть лучше расскажет ведьмак, а то мне, хоть я уже и не зелёный оруженосец, до сих пор не по себе.

Геральт поведал и уже известные читателю подробности схватки с Азрутором, и то, что открылось ему со товарищи позже. Например, эльфы обнаружили, что в лагере некроманта в кустах сидели и дрожали как зайцы два чумазых и насмерть перепуганных юнца-близнеца — уродливо размалёванных, в полупрозрачных штанишках, как у рабыни-массажистки Хебила, странного, невиданного ведьмаком медового цвета кожи, с узкими, как у хакландцев, глазами. Казалось, что они крепко прижались друг к другу, но когда Роваланг на адунаике велел им встать, оказалось, что они... срослись грудинами в одно целое.

— Ну и ну! Сросшиеся близнецы, ряженые под девок! Откуда они там взялись? — подивился корсар.

— Судя по запаху гари, вовремя убежали из шатра, — сказал Геральт. — Милсдарь Азрутор, кажется, знал толк в извращениях. Или же хотел учинить с ними некий ритуал, — в этом месте ведьмак сглотнул, потому что вспомнил совершенно однозначную позу обезглавленного скелета на алтаре в паутине Лингрота.

— Мы передали этих несчастных эльфам-аворрим. Быть может, их искусники найдут способ, как без вреда разделить бедолаг. Но не знаю, вернутся ли они когда-либо на родину. Даже умбарцы не знали, откуда взялись близнецы, а может, и тот, кто продал их Азрутору, не ведает того, — добавил Роваланг.

— Да полно вам, милсдари, рассуждать о живых мертвецах и старых развратниках, — поморщился Лютик. — Если вы не против, я лучше поведаю вам куртуазный анекдотец, что приключился со мной в этом славном городе во время ваших бранных подвигов...

Тем вечером виконт де Леттенхоф был в ударе. Он как-то сразу сообразил, что с очередной лирической балладой затеряется на фоне ничем не уступающих ему дол-амротских певцов с их печальными историями о соловьях, розах и благородных эльфках. Вместо этого трубадур выступил с более ритмичной и задорной песней на вечно актуальную в княжьем городе тему, которую состряпал тут же:

- Какой большой ветер

Напал на наш остров!

С домишек сдул крыши,

Как с молока пену!

И если гвоздь к дому

Пригнать концом острым,

Без молотка сразу

Он сам войдёт в стену.

Расчёт Лютика сработал — во многом, видимо, потому, что среди его слушателей достаточно было моряков, забичевавших в Дол-Амроте из-за блокады. Они новую песню и вовсе восприняли как родную, устроив профессору элоквенции овацию, которая, как говорят, до сих пор ещё громыхает во Дворе Арфистов.

Когда трубадур повернул свои стопы к живительной влаге Данделиона, к нему прицепился один из новоявленных поклонников — правда, не морячок, а, судя по цеховому фартуку, начинающий мастер из квартала Каменщиков.

— Мастер Лютик, вы уж извините за мою докучливость, только с моим делом идти надо как раз к вашему брату менестрелю. Меня зовут Ровендол.

— Чем обязан благосклонным вниманием милсдаря Ровендола? — спросил Лютик.

— Это дело, знаете, этого... как его... личного характера. Есть одна девица именем Бариан, которая частенько посещает улицу Каменщиков. Ребята у нас крепкие, и девушки часто заглядываются на нашего брата. Ничего необычного, но я, признаться, сам к Бариан неравнодушен, и хотел бы её удивить, — издалека зашёл Ровендол.

— Ты хочешь предложить мне спеть под её балконом? — попытался угадать бард.

— Знать бы ещё, где тот балкон. У меня другая мысль. Известно, что барышни любят всякое, знаете: кровь-любовь да розы-морозы. Я попробовал было кой-чего сочинить, но я же больше с камнем да плиткой работаю, а не с бумагой. И... так сказать... — Ровендол застеснялся и замялся. — Пришлось обратиться к мастеру, чтобы он уже довёл до ума.

Каменщик протянул Лютику листок, испещрённый строками неровным почерком. Виконт хмыкнул.

— М-да. Приходилось мне, конечно, изготовлять стихи из материала заказчика, но это было давно. И что же мне может предложить пылко, но робко влюблённый милсдарь Ровендол?

Каменщик кивнул в сторону погребка:

— Я угощаю!

После угощения Лютик, с трудом собирая мысли, ваял шикарную цветистую оду красоте и изяществу Бариан с очень прозрачными намёками. А на следующее утро...

— Как раз незадолго до вас сюда заходил Ровендол, мрачный как могила вашего Азрутора, и со следами пощёчины. Оказалось, что Бариан молодые жеребцы вообще не интересуют, и она искала скульптора, который взял бы её в ученики, хотела показать ему кое-какие свои работы в малых формах, — завершил рассказ менестрель.

— Выходит, любовь осталась ни с чем. А победила... — задумался Роваланг.

— Любовь. Но любовь к искусству! — выкрутился Лютик.

Геральт смолчал. Ему уже хватило очень печальной истории о Лотириэль и её суженом, в которую он невольно влез, получив перстень Боромира.

Некоторое время назад, отчитавшись перед княжной Дол-Амрота и её дамой для особых поручений о проделанной работе и получив свой ведьмачий гонорар, Геральт всё-таки нашёл время сообщить крайне печальные известия о бывшем хозяине отданного ему как уполномоченному для важных переговоров перстня.

— Я должен был сказать вашему сиятельству об этом раньше, но до этого исполнял ваши поручения в Тарланге. Мне знакомы знаки на этом перстне — знаки Боромира, сына Денэтора. Я знал его там, на Севере, и не всегда с лучшей стороны. — Это да, изо всех Хранителей гондорский вельможа относился к ведьмаку хуже всего. — Но умер он как подобает дворянину Гондора — в бою, защищая тех, кто не мог защитить себя сам.

С этими словами Геральт протянул Лотириэль обратно знак её помолвки, разорванной орочьими стрелами на бесконечно далёких от дворца в Бельфаласе берегах Нен-Хитоэль. На неуловимо эльфском лице княжны еле заметно заиграли противоречивые чувства.

— Я... не знаю, что мне сказать, ведьмак. Да, слухи не лгут, я была не рада такому обручению — ведь Боромир приходится... приходился мне двоюродным братом, а со времён падения Нуменора такие браки считаются кощунством. Но он был достоин почтения, и я готова была стать его женой. Наши отцы оба видели меня во сне в короне — если верить их словам. Но я шла на это не ради короны — ради Гондора и единства своего народа. А теперь мне нужно поразмыслить над твоими словами в одиночестве, Геральт из Ривии.

Изящным жестом княжна дала понять, что приём окончен. На её глазах выступили слезинки

Геральт, погружённый в размышления, брёл по мраморным дворцовым ступеням, выводящим прямо во двор фонтана, когда его нагнала Голусель, шурша юбками. Дама по особым поручениям вручила ведьмаку очередной пакет, в котором ему предписывалось отбыть далее на восток, в долину Рингло, где, по донесениям рыцарей-Лебедей, стала сгущаться Тьма.

— Так далеко от Мордора? — не поверил поначалу Геральт.

— Рыцари сообщают, что словно огромная туча наползает на Гондор с востока, и в её тени в Рингло и Дор-эн-Эрниле оживилась всякая дрянь, что ранее предпочитала держаться в тени. Ведьмачьей работы там надолго хватит. И да, — как бы невзначай добавила Голусель, — если ты встретишься с Митрандиром в Минас-Тирите, присматривай там хорошенько за наместником.

— Вам не удалось взять столицу под контроль путём... хм... матримониальным. Теперь вы отправляете меня дёргать за ниточки, — ухмыльнулся ведьмак самой паскудной из своих ухмылок.

— При чём здесь это, — устало махнула рукой Голусель. — У меня есть свои... источники в Цитадели Минас-Тирита, и они в последние месяцы заверяли меня, что наместник стал... несколько не в себе, что в городе уже ропщут, и многие ждут смуты в Гондоре. Потому-то его сиятельство и Денэтор и решили связать своих детей узами брака — дабы народ видел, что самый богатый и влиятельный из нашей знати на стороне наместника, и Врагу бессмысленно мутить воду.

— Всё-таки вы, гондорцы, и впрямь исключительные люди. Будь на месте Денэтора какой-нибудь Радовид Реданский, а на месте Имрахиля — граф де Ноалье или барон Вегельбуд, он бы радостно ударился в мятеж. Ещё и орков бы у Мордора попросил в помощь, — задумался вслух Геральт.

Таким образом, вечеринка у Данделиона оказалась прощальной. Роваланг остался защищать родные ему бастионы. Остался и Яйях, который уже замахивался на новую вылазку — на грузящиеся в Эделлонде умбарские корабли, чтобы захватить один из них в свою пользу.

А Геральт и Лютик тронулись дальше на восток — вглубь Гондора, к песчаным дюнам Дор-эн-Эрниля, заболоченным устьям безбрежного Андуина, бастионам Минас-Тирита. На этом пути им хватило приключений ещё не не один десяток баллад для лютни.

Но это уже совсем другая история.