Голем (джен)

— Профессор Снейп, могу я войти? — негромко спросил Стоун, приоткрыв дверь в кабинет Северуса.

— Да, мистер Стоун, заходите. У вас возник какой-то вопрос?

— Не совсем, сэр. Я, — он замялся, — я хотел поговорить о Гарри Поттере.

Северуса это встревожило: обычно, когда ученики приходили к нему, чтобы поговорить о ком-то, весь разговор сводился к жалобам и обвинениям. Неужели Поттер успел что-то натворить? На рождественских каникулах точно ничего произошло. Наоборот, Северусу казалось, что Поттер со Стоуном хорошо сработались на занятиях зельеварением. Уже успели поругаться? В этом возрасте дети легко ссорятся и мирятся, но ситуация, видимо, была серьезной, раз дело дошло до декана.

— У вас с ним какие-то проблемы, мистер Стоун? — спросил Северус.

— Не совсем, сэр, — снова повторил Стоун. Он крепко сжал ремень школьной сумки и, решившись, скороговоркой выпалил: — Сэр, это, конечно, не мое дело, но я думаю, что с Гарри очень плохо обращаются в семье. Вам что-то об этом известно?

Это было гораздо серьезнее детской ссоры. Северус усилием воли отогнал мысли о том, что это может быть правдой. Тогда это означало бы, что Северус не выполнил свое обещание Лили. Это означало бы, что он не заслуживает больше жить.

— Мистер Стоун, присядьте, — Северус указал на ближайший стул, — и расскажите подробно, почему вы пришли к такому выводу?

Так или иначе, сперва требовалось тщательно во всем разобраться.

Стоун, казалось, немного успокоился и, присев на краешек стула, серьезно посмотрел на Северуса:

— Профессор Снейп, вы не обращали внимания на то, что Гарри старается избегать любых прикосновений?

Северус вспомнил, как Поттер каждый раз замирал, стоило кому-нибудь до него дотронуться, и медленно кивнул. Но все же счел нужным возразить:

— Многие люди ведут себя так же. Не всем нравится, когда к ним прикасаются посторонние. Есть и те, кто предпочитает избегать физического контакта.

— Не так же, — замотал головой Стоун. — Они... ну, не знаю... морщатся, пытаются отстраниться, слегка дергают плечом, показывая, что им это неприятно. А Гарри... он так шарахнулся от моей руки, будто думал, что я его ударю. Обычно люди так себя не ведут. Понимаете, сэр... вы же знаете, я сирота и живу в приюте. У нас там дети очень разные. И есть одна девочка... вот она очень похоже реагирует. Раньше вообще страшно было: просто подходишь к ней, а она в комочек сжимается, голову руками прикрывает и только попискивает тихонечко. Я подробностей не знаю, но говорили, что... в общем, к ней отчим очень жесток был. Мне очень не нравится мысль, что у Гарри тоже может быть что-то такое. Он очень хороший парень. Честно.

Северус еще раз кивнул и уточнил:

— Что-то еще?

— Да, сэр. Я тут провел небольшое расследование и выяснил несколько интересных подробностей. — Стоун говорил все быстрее и быстрее. — Гарри очень мало рассказывает о себе. Он вообще мало говорит, а если о спросить о чем-то более личном, то тут же переводит тему. У него плохие отношения с кузеном: тот постоянно задирает Гарри, причем там, похоже, ситуация «трое на одного». Я подумал, что он из-за этого может быть таким дерганым. Ну, школьная травля, все такое. Но родственникам он жаловаться не хочет. Или не может. Я думаю, что его кузен в семье любимый ребенок. И Гарри либо не поверят, если он расскажет про проделки этого придурка, либо он просто старается не расстраивать... кто там у него? Тетушку, наверное. — Стоун ненадолго задумался и добавил: — А еще Гарри вообще не огорчился, что не поехал на Рождество домой. И, мне кажется, собирается каждый год на каникулы оставаться в школе. Вот. Теперь вроде бы все рассказал. Простите, сэр, что я к вам с этим пришел. Просто не знал, к кому еще обратиться. Вы не его декан, но я подумал, что сразу к профессору МакГонагалл идти будет немного странно. А вы ведь все сами видели, когда у нас занятия на каникулах вели.

— Вы правильно поступили, мистер Стоун, — сказал Северус. — Я займусь этим вопросом. Можете идти.

Ему было необходимо хорошенько обдумать услышанное.

— Да, сэр. — Стоун встал и направился к двери, но потом обернулся и неловко добавил: — Сэр... вы можете не говорить Гарри, что это я вам все рассказал? Понимаете... я бы на его месте почувствовал себя преданным. И очень сильно обиделся бы. Все-таки это его тайна, и он, наверное, не хотел бы, чтобы кто-то ее узнал.

— Хорошо, мистер Стоун, — Северус раздраженно поморщился: казалось, его голова была готова взорваться от обилия мыслей, к которым примешивался противный голосок чувства вины. Не уследил, не справился, не заслуживает жизни. Северус не слышал этот голос почти месяц, с тех пор как пообещал Поттеру не подниматься на башню. Больше всего сейчас ему хотелось остаться в одиночестве, чтобы хоть немного разобраться в происходящем. — Идите уже.

Стоун посмотрел на Северуса очень удивленно и, скомканно попрощавшись, выскочил в коридор.

Теперь можно было спокойно все обдумать.

Северус встал, зачем-то подошел к книжному шкафу и долго разглядывал сложенные там свитки с домашними заданиями студентов.

Поведение Поттера не было нормальным. По крайней мере, так считал Стоун. Можно ли было доверять его мнению? Возможно. У Стоуна действительно был весьма специфический жизненный опыт, который позволял увидеть в Поттере то, чего не заметили преподаватели и другие студенты. Благополучным детям и в голову не придут такие вещи. Но в то же время именно этот опыт мог заставить Стоуна неосознанно сгустить краски. Возможно, Гарри Поттер действительно просто не ладит со своим кузеном. Возможно, виноваты травля и насмешки в магловской школе.

У Северуса было много разных учеников. Попадались среди них и очень тихие, закрытые дети. Кто-то потом находил друзей, кто-то до конца школы предпочитал держаться в стороне от остальных, перебрасываясь при необходимости парой слов с однокурсниками. Северусу такое поведение никогда не казалось чем-то необычным: просто разные характеры. Но мог ли Северус судить о том, что было или не было странным? В конце концов, последние десять лет он и сам не был нормальным человеком.

Северус снова и снова прокручивал в голове все, что ему было известно о Гарри Поттере. Минерва характеризовала мальчика как хулигана. Это было неверно. За четыре месяца Поттер только один раз ввязался в драку и один раз нарушил школьные правила, покинув спальню после отбоя. Учился он тоже прилежно, гораздо лучше своих однокурсников.

Еще Минерва упоминала, что родственники Поттера жаловались на то, что он очень переборчив в еде и неряшлив. Это уже больше соответствовало истине. Школьная мантия Поттера частенько была вся в пыли и кошачьей шерсти. Но мантии его друзей, особенно Уизли и Тернер, обычно представляли собой еще более печальное зрелище. Также стоило отметить, что появлялась грязь только после занятий: на уроках Поттер всегда выглядел опрятно. Ел мальчик действительно немного по сравнению с теми же Уизли и Тернер, выбирая самые простые блюда и старательно набивая карманы сладостями. Но школьная еда была не по вкусу многим детям. Это тоже было нормально.

Отношения Поттера с однокурсниками также не вызывали опасений. Пусть он и был тихим и молчаливым, но почти всегда рядом с мальчиком крутился кто-то из шумной компании его друзей. В Хогвартсе Гарри Поттер точно не был изгоем.

И все же слова Стоуна не давали Северусу покоя.

Он вернулся к своему столу, взял перо и начал выписывать на пергамент все, что в поведении Поттера можно было бы назвать необычным.

Мальчик не любил прикосновения. Как правильно отметил Стоун, слишком не любил для нормального ребенка. Рядом с этим пунктом Северус дописал: «Возможно, школьная травля у маглов». Потом подумал и поставил рядом знак вопроса.

Гарри Поттер не любил своего родного отца. Северус вспомнил, что спокойная характеристика «он был тем еще ублюдком» еще тогда показалась ему странной. Дети не должны так говорить. Джеймс и Лили Поттеры были героями. Об этом писали все газеты. Разве не должен был мальчик гордиться своими родителями? «Возможная причина: рос в семье матери», — приписал Северус. Сестра Лили вполне могла винить во всем Джеймса Поттера. Звучало вполне логично, тем более что опекуны мальчика были маглами. Это тоже показалось Северусу важным, но он никак не мог понять почему. Что-то смутное из прошлого, связанное с маглами. Записывать это он не стал, решив потом постараться вспомнить.

Еще Гарри Поттер не знал девичью фамилию своей матери. Северус не мог сказать точно, странно ли это для одиннадцатилетнего мальчика, поэтому пометил, как «спросить у Минервы».

Он еще раз перечитал список, и, ненадолго задумавшись, дописал туда еще несколько пунктов.

Поттер не плакал. Даже когда провел неизвестно сколько времени на холоде ночью. Северусу казалось, что дети часто плачут от страха. Разве ситуация в совятне не была пугающей? Хотя бы для первокурсника. Но Поттер тогда больше боялся наказания за нарушение правил, будто подобные ситуации происходили с ним достаточно часто. Конечно, такое поведение не было чем-то совсем уж странным, но... Возможно, снова была виновата школьная травля.

Последней строчкой Северус вписал то, что, наверное, беспокоило его больше всего. Поттер не ждал помощи от взрослых. Он ни разу не обращался к преподавателям первым, не пытался настаивать на своем, если его в чем-то несправедливо обвиняли. Северус вспомнил, как сразу начинал громко возмущаться Драко Малфой, как пойманные в коридоре драчуны обычно тыкали друг в друга пальцами, заявляя: «Он первый начал». Гарри Поттер вел себя совсем иначе. И вот это Северус точно мог назвать странным.

Пожалуй, в списке было достаточно пунктов, чтобы предположения Стоуна перестали казаться преувеличением.

Северус потер лоб, пытаясь немного приглушить чувство вины. Не справился, не уследил, недостоин... Эти мысли отвлекали, не давая сосредоточиться и вызывая глухое раздражение. Северусу нужно было придумать, что делать с Поттером, а не корить себя за ошибки. Если у мальчика действительно серьезные проблемы, то смерть Северуса никак не могла этого исправить. Тем более что он обещал Поттеру больше не подниматься на башню.

Северусу пришлось еще пару раз напомнить себе об этом, пока шум в голове не прекратился. Наконец-то мысли перестали путаться, и Северус вспомнил, что решил сообщать обо всех проблемах с Поттером Минерве. Она его декан, лучше разбирается в детях и знает, что требуется делать в таких случаях. Нужно было сразу же пойти к ней, не тратя время на глупости. Этим делом должен был заниматься нормальный человек. Кто-то, кто хотя бы мог трезво оценить ситуацию.

Северус встал и решительно направился к двери, но на полпути остановился и после недолгих раздумий вернулся к столу за списком. На всякий случай. Он был уверен, что Минерва отнесется к ситуации Поттера с должным вниманием, но дополнительные доказательства точно не повредили бы. В конце концов, Северус и сам не сразу поверил Стоуну.

* * *

Профессор МакГонагалл вела себя странно, и Гарри это ужасно не нравилось. Он терпеть не мог, когда взрослые так пристально его рассматривали, потому что за странными взглядами обычно следовали неудобные вопросы. И пусть Гарри все чаще думал о том, чтобы попробовать рассказать кому-нибудь о Дурслях, откровенничать с профессором МакГонагалл он точно не стал бы. В лучшем случае его ждал выговор за вранье и неуважительное отношение к родственникам, а в худшем — куча проблем от Дурслей. Профессор даже не сразу поверила, что Гарри сам сделал ошейник для миссис Норрис, хотя сама спрашивала об этом на уроке. Что уж говорить о более серьезных вещах.

Вообще-то Гарри не собирался признаваться. Он даже не ожидал, что мистер Филч пойдет с этим ошейником к профессору МакГонагалл, а она решит искать того, кто его сделал. Гарри не ради баллов старался и точно не для того, чтобы ошейник все каникулы пролежал в столе у декана. Было почему-то ужасно обидно, что миссис Норрис так и не получила свой подарок. Она ведь, наверное, подумала, что Гарри про нее забыл или решил ничего не дарить. А он, когда увидел, что ошейника нет, не стал об этом упоминать, чтобы не расстраивать миссис Норрис еще больше. Раз мистер Филч был против, то сделать ничего было нельзя.

А тут профессор МакГонагалл показывает всем его работу и говорит, что засчитает ее как внеклассный проект по трансфигурации. Гарри тогда очень захотелось вскочить и громко сказать, чтобы ошейник наконец отдали миссис Норрис. Это ее подарок, и профессору МакГонагалл он не принадлежит.

Конечно же, ничего такого говорить Гарри не стал. Только шикнул на Рона, который тут же начал тыкать в Гарри пером и шептать: «На наши браслеты похож очень. Это ведь ты сделал? Давай, поднимай руку. За такое кучу баллов дадут. А мы еще скажем, что ты аж пять штук таких заколдовал. Тогда по баллам сразу слизеринцев обгоним. Ну, чего сидишь?»

Баллы за разговоры на уроке с них все равно сняли, но в этот раз досталось и другим студентам: почти все в классе тут же начали перешептываться и строить предположения. Так что Гриффиндор и Слизерин в один момент потеряли по десять баллов, но зато наступила относительная тишина. И Гарри впервые был даже благодарен профессору МакГонагалл за это. Потому что слушать, как все обсуждают его поделку, было ужасно неловко. Малфой вообще стал отпускать глупые шуточки и говорить, что только идиот с Гриффиндора может додуматься подарить что-то кошке. Тем более такой отвратительной, как миссис Норрис. Так что Гарри с особенным наслаждением наблюдал, как Малфой начал громко возмущаться несправедливому снятию баллов и тут же лишился еще пяти — за дерзость.

Сам Гарри уже давно привык, что профессор МакГонагалл не особенно разбирается, кто и что говорит. Стоило ему повернуться, чтобы попросить Рона и Эмили быть потише, как в классе раздавалось строгое: «Мистер Поттер, что за разговоры? Минус два балла с Гриффиндора». Наверное, если бы Гарри ничего не делал, она бы даже не услышала, как Эмили что-то обсуждает с Роном, но их болтовня ужасно отвлекала от урока. Если рядом с Гарри кто-то перешептывался, он никак не мог не слушать. Все время казалось, что говорят о нем, замышляя какую-то пакость. Не помогало даже то, что Гарри прекрасно знал своих друзей и не ждал от них подлости. Все равно вместо лекции по трансфигурации Гарри слушал пересказ очередной придумки Эмили и ничего не мог с этим сделать. Так что приходилось просить их замолчать и регулярно получать выговоры за болтовню. Гарри даже пришел к выводу, что профессор МакГонагалл поступает так со всеми студентами, а не только с ним. Хотя к нему она все-таки придиралась гораздо больше, чем к остальным.

Так что говорить ей про ошейник было очень глупо. И, возможно, профессор МакГонагалл так и не узнала бы никогда, что его сделал именно Гарри, если бы после урока к ней не подошла Гермиона.

Этого Гарри ей простить не мог. Тысячу раз же говорил, чтобы друзья не лезли в его дела. Еще можно было понять, когда Гермиона пожаловалась профессору Снейпу на то, что Гарри простужен. Ладно, он действительно всем мешал своим постоянным чиханием. И, наверное, за самого Гарри ребята тоже волновались. Но с ошейником было совершенно другое дело. Гермиона сделала это только ради баллов. Да кому они нужны, эти баллы?! Если Гарри не признался на уроке, значит, у него были причины. Ведь вполне могло быть и так, что этот ошейник ему помогал делать какой-нибудь старшекурсник. Ни о каких дополнительных баллах тогда не могло быть и речи. Профессор МакГонагалл, кстати, первым делом об этом и подумала.

Она попросила Гарри задержаться и, положив перед ним на стол ошейник, строго спросила:

— Мистер Поттер, его сделали вы? Мисс Грейнджер показала мне свой браслет и сказала, что это ваша работа. Это так?

Гарри очень не хотел признаваться, но выбора не было. Поэтому он кивнул и тихо ответил:

— Да, мэм.

— Почему в таком случае вы не сказали сразу? Или вы не заметили, что я спрашивала об этом на занятии?

— Я заметил, мэм, — поспешил возразить Гарри. Не хватало еще лишиться баллов за невнимательность на уроке. — Я... — Он замялся, не зная, как объяснить. А потом решил сказать правду. Ну, почти правду. Без рассуждений о том, что профессору вообще не следовало забирать себе этот ошейник. — Это был подарок. Не ради оценки.

— Это не причина, мистер Поттер, — оборвала его профессор МакГонагалл. Гарри тут же опустил взгляд, мысленно ругнувшись на так подставившую его Гермиону. Не зря он не хотел признаваться. Как будто взрослые могли поверить, что такой, как Гарри, способен подарить что-то миссис Норрис просто так. Тайно. — Вы ведь не сами его сделали? Ошейник заколдовал кто-то из старшекурсников?

Гарри хотел было кивнуть, но вовремя остановился. А если профессор МакГонагалл захочет узнать, кто именно ему помогал? Тогда ложь очень быстро всплывет, и у Гарри только прибавится проблем. Профессор и так считала его вруном, не стоило давать ей еще один повод для придирок.

А еще Гарри очень не хотелось, чтобы его друзья думали, будто подарки им он делал не сам. На мнение Гермионы ему уже было наплевать, но Рон, Невилл и Эмили, наверное, очень расстроились бы. Поэтому Гарри все-таки нашел в себе силы возразить:

— Нет, мэм. Мне никто не помогал.

Конечно же, профессор МакГонагалл ему не поверила и потребовала доказательств. Гарри только мысленно вздохнул: было видно, что все это затянется надолго и на обед времени уже не останется. А ведь Гарри даже не просил засчитать ошейник за внеклассный проект, так почему обязан теперь что-то доказывать? Все-таки не стоило ждать от взрослых ничего хорошего. От каждого разговора только проблемы прибавляются. Ну, разве что с профессором Снейпом было не совсем так. Но профессор Снейп вообще был очень странным взрослым.

В итоге все время до следующего урока Гарри рассказывал профессору МакГонагалл о том, как делал подарки друзьям. Какие заклинания использовал, откуда брал информацию, что получилось сразу, а над чем пришлось повозиться. Это было даже интересно, но Гарри все время боялся сказать что-то не так. Вдруг он неверно понял то, что было написано в учебнике? Вряд ли профессор МакГонагалл смогла бы просто спокойно указать на его ошибку, она же не профессор Снейп. А лишиться баллов или получить отработку было бы очень обидно. Еще Гарри нервничал из-за того, что ему пришлось лезть за одним заклинанием в учебник второго курса. В начальной школе у них была учительница, которая как-то целую неделю замещала мисс Стивенсон. Она всегда очень злилась, если кто-то читал учебник дальше, чем было задано. «Считаете себя умнее учителя? — фыркала она и резким движением заправляла за ухо выбившуюся из прически прядь. — Так и учились бы дома. Зачем сюда пришли, раз и так все знаете?» Потом мисс Стивенсон сказала, что читать учебник можно, а та тетка была неправа, но Гарри все равно опасался показывать, что знает больше, чем проходили в классе. Кто знает, чью сторону приняла бы профессор МакГонагалл?

Но она почему-то не стала придираться. Ни к тому, что Гарри сильно опередил программу, ни к не получившимся надписям, про которые он зачем-то рассказал. Профессор МакГонагалл даже ни разу его не перебила и не отругала за невоспитанность, хотя Гарри был готов поспорить, что не удержался и пару раз сказал что-то вроде «какая-то непонятная ерунда вышла» и «эти дурацкие буквы».

А за ошейник и браслеты Гарри действительно начислили целых пятьдесят баллов. Не то чтобы это стоило пропущенного обеда, но все равно было не так уж плохо. Если бы еще профессор МакГонагалл после всего этого не начала странно смотреть на Гарри. Он много думал об этом, но никак не мог понять причины. В начале разговора профессор, как обычно, придиралась к нему, а в конце совсем изменилась. Даже похвалила и напомнила, что Гарри всегда может обратиться к ней с любыми проблемами.

Наверное, в этом не было ничего необычного, ведь профессор МакГонагалл была его деканом, но Гарри слишком хорошо знал этот особый жалостливый тон. Если взрослые начинали разговаривать с ним таким тоном и предлагать рассказать о неприятностях и тревогах, то ничего хорошего ждать не приходилось. Все всегда заканчивалось разговором с тетей Петунией и трепкой от дяди Вернона.

Гарри абсолютно не понимал, где ошибся. Он ведь не сказал ничего такого. Точно ничего про Дурслей, Дадли, старую одежду или что-то такое. Даже про ремень сказал, что специально попросил тетю прислать из дома какой-нибудь старый, для поделок.

Гарри бы даже решил, что на него нажаловался Тим, который знал пусть и не все, но точно гораздо больше, чем нужно. Или даже подслушавший их с Тимом разговор профессор Снейп. Но тогда профессор МакГонагалл сразу бы начала жалеть Гарри, не дожидаясь его рассказа об ошейнике. Да и с чего бы тому же Тиму идти к ней из-за такой мелочи? И профессор Снейп вел себя как обычно. Никаких странных взглядов и намеков. Так что, похоже, Гарри был сам виноват.

В конце концов он решил просто привлекать к себе меньше внимания, пока профессор МакГонагалл не забудет того, что себе напридумывала. Гарри только надеялся, что все не слишком серьезно и дело не дойдет до Дурслей. В любом случае все проблемы у него должны были начаться только летом, а до этого оставалась еще куча времени. Волноваться сейчас было бы попросту глупо.