Круги по воде (джен)

ВЕНДЕЛЛ И МОНИКА

Можете ли вы назвать хоть одного человека, который, услышав слегка заумную фразу: «коттеджная застройка пригородов Лондона» представил бы себе что-то отличное от вот этого квартала с его штампованными зелеными квадратами лужаек? И этого конкретного дома, ничем, точнее, практически ничем не отличающегося от домов по соседству? Ставлю два кната, что таких вы не найдете. Это был дом — Дом-Воплощение-Английской-Мечты-О-Тихом-Семейном-Пригороде-И-Изумрудной-Лужайке, Дом, который построил Венделл Грейнджер со свой женой Моникой, прежде чем у них родилась первая и единственная дочь — Гермиона. Венделл был врачом по образованию и крайне ответственным человеком — и не хотел заводить детей прежде, чем их маленькая семья нащупает твердую почву под ногами. Поэтому он построил карьеру, построил дом, и лишь после этого взялся за остальное. Когда он узнал, что его жена наконец забеременела, то первое время всерьез рассчитывал на сына. Все же он был в какой-то степени человеком старой закалки и хотел видеть возле себя наследника в патриархальном смысле слова. Но когда врачи сообщили ему о скором рождении дочери, он смирился. «Всё же, — сказал себе он, — в наши времена дочь ничем не хуже сына, и наследник из нее получится ничем не хуже. И вообще, говорят, с девочками проще!» Вскоре именно он вынес маленькую Герми из больницы на руках, лучась от счастья.

Шли годы, и у семьи Грейнджеров все было хорошо, а становилось еще лучше. Медицинская практика росла, доходы множились. Возле коттеджа на зависть всем соседям появился второй гараж. А нанятая бригада рабочих покрасила дом в белый цвет, словно настоящий античный особняк римского патриция. Разумеется, хорошо образованный Венделл отлично знал о том, что настоящие античные особняки сияли десятками ярких цветов, а вовсе не были ослепительно белыми. Однако он в первую очередь хотел произвести впечатление на других, не столь всесторонне просвещенных жителей пригорода. И выходя с утра на балкончик над входной дверью, он представлял себя полновесным римским сенатором, словно он — Цицерон, обличающий Катилину на пике своей скоротечной политической славы. Делал он это вовсе не из-за воспаленного честолюбия, хотя Венделл определенно был честолюбив, а скорее из-за неукротимой, необъятной и по-детски непосредственной фантазии.

Годы шли, и дочь Венделла росла не по дням, а по часам — умницей и красавицей. Она рано начала читать, и Венделл стал пичкать её столь любимыми им исторической литературой и научной фантастикой. Так у него, когда-то мечтавшего о сыне, стала расти настоящая папина дочка.

Шли годы, и Гермиона пошла в школу, и Венделл, как, впрочем, и Моника, уже мечтали о её врачебной карьере, как вдруг случилось то, что ему до сих пор казалось событием из снов. Два года назад к ним пришёл Гость. Он постучал в дверь на закате дня, был стар, но не дряхл, и носил длинную окладистую бороду и очки-половинки.

Гость ввел их в Мир Чудес. Он показал им, как устроен мир на самом деле. Рассказал, что их дочка так же способна творить чудеса, как и он сам, и что он, директор Альбус Персиваль Вулфрик Брайан Дамблдор, хочет пригласить её на обучение в школу чародейства и волшебства «Хогвартс», лучшую на Британских островах, а может, и во всём мире. Если они, Моника и Венделл Грейнджеры, конечно, не против. И добавил, что даже среди юных волшебников их маленькая Герми — особенная, и она будет у него на особом счету.

Тогда их разговор затянулся до глубокой ночи, и расстались они, на удивление Венделла, вполне довольными друг другом. С тех пор периодически Венделл писал Дамблдору, а Дамблдор — ему, но виделись они лишь однажды. Сегодня же сова от Дамблдора предупредила его о новом визите, и теперь глава семьи Грейнджер сидел у камина, нервно елозя ногой по ворсистому ковру.

— Гермиона скоро спустится. — Моника поставила на столик возле камина подносик с бутербродами-капапе. — Директор написал, что хотел обсудить?

— Нет, — Венделл оторвал взгляд от камина и нервно посмотрел на жену, — нет, и это-то меня и нервирует. Мог бы и потрудиться пером пару минут, или чем они там пишут, эти директора Хогвартса.

— Ну, — медленно сказала Моника, присаживаясь на кожаный диван рядом с мужем и беря бутербродик, — может, дело срочное, может, не доверяет почте. Придет и сам объяснит. Не переживай.

Венделл только хмыкнул и снова стал буравить взглядом камин. Он даже не вздрогнул, когда языки пламени окрасились в изумрудный цвет, очертили контуры долговязой фигуры, и из камина на пол Белого Дома шагнул, отряхивая мантию, не кто иной, как сам Верховный Чародей Визенгамота Альбус Дамблдор. И в эту же самую минуту со второго этажа в гостиную спустилась, поправляя желтое летнее платье, Гермиона.

— Мама, папа, я здесь. Добрый вечер, директор, сэр.

Дамблдор оглянулся вокруг и улыбнулся озорной улыбкой.

— Здравствуй, Гермиона. Ох, я и забыл, как у вас тут уютно. Венделл, мое почтение. Моника, вы прекрасны, как всегда.

— Спасибо, Альбус, вы очень любезны, — улыбнулась Моника.

— Добрый вечер, — буркнул Венделл, протягивая руку для приветствия. — Присаживайтесь. Угощайтесь. Рекомендую вам бутерброды, очень вкусные.

Дамблдор плюхнулся в кресло.

— Спасибо, не откажусь, — он схватил канапе и быстро откусил кусочек, его лицо приобрело блаженное выражение. — Фантастика. Я фанат вашей кухни, Моника.

— Бутерброды делал я, — прошептал Венделл, но его никто так и не услышал.

— Итак, — Дамблдор слегка хлопнул в ладоши и слегка подался вперед, сложив руки замком под подбородком, — я мог бы вечно восхищаться этими чудесными бутербродами, но давайте перейдем к делу. Я получил твое письмо, Гермиона.

Венделл бросил быстрый взгляд на дочь.

— Гермиона, ты что-то мне не рассказала? — кивок в сторону директора, бесстрастно восседавшего в кресле. — Она ведь только вчера вернулась со школы!

Гермиона казалась пристыженной.

— Прости, я только с утра подумала и не успела…

— Но написать успела. — Венделл нахмурился. — Ладно, и в чем же дело?

— Перво-наперво, — Дамблдор очень серьезно посмотрел на Венделла, — я должен извиниться за то, что не все в этом году пошло по плану. Я быстро понял, что в Хогвартсе обнаружился определенный артефакт Волдеморта, но замок слишком стар, своенравен и пропитан магией, чтобы у меня получилось его, артефакт, отследить. Про василиска, как вам известно, я тоже знал, но вычислить его логово оказалось едва ли не большей проблемой. Теперь мне ясно, почему это не удалось Диппету. Слизерин был величайшим магом, полным аморалом с современной точки зрения и к тому же творцом замка, способным манипулировать им, что называется, вручную. Точный механизм передвижения змеюки по замку так и остался непонятен. Трубы трубами, но вертикальное поднятие такой туши вверх... В общем, в связи с этим у нас появились пострадавшие, в том числе и сама Гермиона. Но в итоге всё закончилось хорошо, и жертв, слава Мерлину, не было.

Грейнджеры не выглядели удовлетворенными.

— Вы, директор, — сказал Венделл, — всегда говорите, что ситуация у вас под контролем, но потом у вас построянно происходят сбои. То в том году мальчик с шахматами…

— Рон, — подсказала Моника.

— Рон, — кивнул Венделл, — точно. То в этом году — множество разных детей. В том числе — наша дочь. Не хочу вас, с вашим-то опытом, обвинять в чем-то нелицеприятном, но… основания для сомнений у нас есть, не так ли?

Дамблдор внимательно посмотрел на Монику, а потом снова перевел взгляд на Венделла.

— Я понимаю ваши сомнения, — тихо сказал он, — и приношу вам искренние извинения. Тем не менее, вы не правы в своих подозрениях относительно меня. Я скован по рукам и ногам пророчеством, которое активировал и которому дал жизнь не я. Все мои действия подчинены благой цели, и я вынужден в том числе заниматься… манипуляциями. Однако я — не Темный Лорд, и я верю в свободу воли человека. Форс-мажоры неизбежны, вы должны это понимать. Однако я обещаю всегда, честно и искренне, сообщать вам обо всех… нештатных ситуациях, которые могут угрожать благополучию вас и вашей дочери.

Он замолчал и потянулся за бутербродом. В небольшом кресле сбоку Гермиона задумчиво крутила в руке стакан чая. Пауза немного затянулась. Грейнджеры переглянулись.

— Мы доверяем вам, директор, — сказала наконец Моника, выразив их общее мнение, — и доверили вам нашу дочь. Не подведите нас.

— Спасибо, — Дамблдор кивнул, — я приложу все усилия, чтобы оправдать ваше доверие. А теперь — ко второму вопросу.

Гермиона подобралась.

— Ты писала, — заговорил директор, — что Гарри несколько странно вел себя в поезде?

Она кивнула.

— Это началось еще на пиру, но… — она задумалась. — Там я подумала, что дело в событиях в подземелье. После такого у кого угодно могут сдать нервы, правда? Он же не знал, что вы его страховали! Но и потом продолжилось. Он читал «Пророк», светскую хронику… А потом так странно сцепился с Малфоем…

— Да, — мягко сказал Дамблдор, — я читал письмо.

Он, казалось, обдумывал какую-то идею. Грейнджеры ждали молча.

— Возможно, это просто нервы, — наконец сказал он, — но после последних событий я предпочту подуть на воду, чем снова обжечься. Я бы попросил тебя, Гермиона, посетить меня послезавтра с утра в Хогвартсе и предоставить мне соответствующие воспоминания для исследования. А я тем временем попрошу мисс Фигг усилить наблюдение на Тисовой. Нам определенно не нужны лишние проблемы.

Гермиона посмотрела на родителей.

— Мы не против, — сказал Венделл. Моника молча кивнула.

— Тогда договорились, — Дамблдор снова хлопнул в ладоши и резко поднялся на ноги, — когда я разберусь, что готовит нам дальше судьба и что мы сможем ей противопоставить, я вам пришлю отдельную сову. Спасибо за хлеб-соль.

Когда несколько минут спустя его смутная фигура растворилась в камине, Венделл тяжело посмотрел на дочь.

— А те-перь, — произнес он по слогам, — мы обсу-дим, кто дол-жен пер-вым уз-на-вать все важ-ные но-вос-ти.

Гермиона выглядела смущенной.

— А тебе нравится Гарри? — внезапно спросила с дивана Моника.

Гермиона густо покраснела.

— Можешь не отвечать, — Моника хихикнула.

Спустя несколько часов разговоров и один ужин, когда на Лондон окончательно опустилась ночь, супруги Грейнджер лежали в постели, готовясь ко сну.

— Я не очень верю Дамбдору, — пожаловался Венделл, поглаживая свою жену по спине, — не уверен, что ему в принципе можно доверять. Сколько у него таких, как мы, на крючке? И сколько разных правд он скармливает им по десять раз на дню?

Моника смотрела ему прямо в глаза, и в них чудесным образом — или ему это только казалось? — отражалась полная луна.

— Я думаю, — она зажмурилась, слегка млея от прикосновений мужа, — что ты прав. Вот только что мы можем с этим сделать? Ему по крайней мере хватает такта иногда выглядеть пристыженным. Да и кто еще из хозяев волшебного мира в принципе сядет с нами за один стол?

Венделл промолчал, оглаживая жену, ощущая тепло её тела. Хозяева волшебного мира! Как много чувств вызывали у него эти слова… Но в первую очередь — ненависть. Пятьдесят лет назад закончились Нюрнбергские процессы, а здесь, в самом сердце старой доброй Британии, до сих пор процветает такой звериный расизм! Хозяева волшебного мира! Вцепиться бы им в глотку, да куда уж им, простым магглам из пригорода Лондона. Для них они — пыль под сапогами. Хозяева волшебного мира… Больше них Венделл ненавидел только собственное бессилие перед ними. Жена была права — Дамблдор хотя бы пытался сделать честную мину при плохой игре. А вот остальные… «Эх, только дайте мне силы, — думал Венделл, лаская свою жену, — только дайте мне возможность…»

ЛЮЦИУС

Так получилось, что в эту самую минуту совсем в другом месте славной Англии, в древнем, но светлом и просторном родовом особняке, строителей которого определенно объединяла с Венделлом Грейнджером любовь к белому цвету, один из тех самых ненавидимых Венделлом хозяев волшебного мира обсуждал со своим единственным сыном и наследником дочь семьи Грейнджер.

— Магглорожденная — лучшая ученица курса? — нахмурился Люциус Малфой. Драко нехотя кивнул, подтверждая слова отца.

Они сидели на третьем этаже поместья, в кабинете главы рода. Здесь на стенах не висело ни одного портрета, ни одного древнего доспеха или зачарованного оружия, как в большинстве других помещений особняка. Только задернутые светлым бархатом окна на двух стенах, несколько шкафов с бумагами и картотеками, поблескивающий вороненым металлом внушительного размера сейф, шкафчик с коллекцией воспоминаний да омут памяти, играющий таинственными бликами. В нем плавало несколько отрывков воспоминаний. Доминирующее положение в комнате занимал монументальный стол старшего в роду — из темного дерева, но тоже покрытый какой-то светлой тканью. На столе стояла лампа, и он был почти весь завален документами. А еще за столом, спиной к окну, восседал Лорд Люциус Малфой. Напротив стола расположилось несколько кресел различной степени удобности, в самом комфортном из которых сидел Драко.

Люциус задумался, глядя на сына. Тому будет полезно понять, что отец недоволен тем, что его, Малфоя, обошла грязнокровка. Но вот какие из этого следуют практические выводы?

Люциус побарабанил пальцами по столу. Грязнокровки не могли сравниться с наследниками древних родов в магии. Это было просто невозможно. Разумеется, дело тут не в крови самой по себе. Весь этот бред пусть толкают идиоты вроде Крэбба-старшего или фанатики вроде Лестрейнджей, земля им пухом. Люциус же был прагматиком и мыслил как прагматик. Магглорожденные-школьники не могли заниматься магией летом, разве что зачитывать учебники до дыр. У них не было родовых библиотек и частных магических учителей. Их предки не разрабатывали поколениями уникальные заклинания во славу рода. Чистокровные имели гигантское преимущество. Полукровки еще могли докопаться до частичек сакральных знаний; магглорожденные же плелись в хвосте и претендовать на хотя бы относительное равенство могли только после десятилетий упорной учебы либо удачно вступив в брак. А тут — второкурсница!

Что это значит? Либо перед нами новое воплощение Мерлина в женском обличье, и тогда впору прекращать переговоры с Паркинсонами и Гринграссами… Либо у девочки влиятельный чистокровный покровитель. Но тогда — кто и зачем?

Ладно, этот вопрос требует дальнейшей, и главное, неспешной проработки. А пока, значит, делаем так…

— Я весьма недоволен тобой, сын, — медленно, внушительно, с расстановкой сказал Люциус. — Ты подвел род Малфоев. Я не жду, что ты будешь всегда и во всем лучше всех, хотя и буду счастлив, если это все же будет так. Но я жду, что лучше тебя — по отдельным предметам — по отдельным! — будут лишь другие чистокровные. В крайнем случае — полукровки, у которых один из родителей хоть и предал свою кровь, но тем не менее происходит из древнего рода. Ты хорошо меня понял?

— Да, отец, — покорно кивнул Драко. Он ожидал чего-то подобного.

— Хорошо, — Люциус снова побарабанил по столу, — ты не заслужил наказания, но и награды не заслужил. Старайся лучше. Еще что-то, о чем я должен знать?

Драко внезапно стушевался.

— Есть кое-что отец. Не уверен, насколько это важно, но... Я… я лучше покажу, — он махнул рукой в сторону омута памяти.

Люциус заинтересованно посмотрел на сына.

— Да? Ну показывай тогда.

Драко поднялся с кресла, подошел к омуту и медленно, напрягшись, вытянул из головы белую серебрящуюся нить, которую потом аккуратно опустил в чашу. Люциус подошел, пригляделся с любопытством и ткнул в чашу палочкой. Его лицо тут же оплели белые нити. Драко же вернулся в кресло и принялся ждать.

Он сам не знал, зачем решил показать отцу воспоминание с Поттером. Просто какое-то предчувствие подсказало ему, что это необходимо. То ли фантастическая скорость, с которой тот кинул обычный Экспеллиармус, то ли полубезумное выражение его лица, когда Мальчик-который-выжил тыкал палочками — в том числе и его, Драко, собственной! — ему в лицо, то ли те слова, что слетели с его губ. Черт, да ему тогда показалось, что его палочка будет переломлена! Если бы не Грейнджер... И все это в совокупности… не было свойственно Поттеру. А когда что-то вдруг шло не так, как обычно, то умный мальчик Драко предоставлял возможность изучить эту проблему своему отцу.

Поттер, Поттер, Поттер! Проклятый гриффиндорский выскочка! Драко помнил, в какой ярости он собирал вещи тогда, в поезде. Винс и Грег, видя его состояние, благоразумно молчали до конца поездки. Слова Поттера про отца были обидными, но еще обиднее было то, как легко «чудо-мальчик» его обставил. Теперь пропасть между ними стала еще больше, хотя куда уже больше, казалось бы. А ведь тогда, на первом курсе, перед распределением…

Люциус наконец оторвался от омута, его глаза поблескивали. Он выглядел задумчивым.

— Это… интересно. Здесь есть над чем подумать. Спасибо, сын.

Драко кивнул.

— Рад, что смог помочь.

— Если это всё, можешь идти. Или у тебя есть вопросы ко мне?

— Не… — начал было вставать Драко, но поправился. — Есть, отец. Я читал интервью…

— Да-да?

— Твой уход из попечительского совета — это стратегически спланированная акция? — выпалил Драко.

Его отец помедлил с ответом, затем усмехнулся.

— Это поражение. Дамблдор провел меня, заставил сделать ошибочный ход и обыграл на контратаке, выиграв всё, что мог, и не потеряв ничего. Это был полный разгром.

Драко смотрел на отца во все глаза.

— Это правильный вопрос, Драко, и я рад, что ты задал его, — наставительно сказал Люциус, — Дамблдор провел меня, заставил усомниться в его собственной хватке, а после ударил исподтишка. Это первый урок — всегда уважай и не смей недооценивать сильных противников. Но после всего этого я нашел силы дать интервью и среди прочей словесной шелухи заложил идею про бизнес-загруженность и отсутствие времени на отработку образовательных процессов. Это второй урок — урон от любого поражения можно минимизировать, правильно преподнеся его широкой общественности.

Драко кивнул, вслушиваясь в каждое слово.

— Хвалю за правильные вопросы, Драко, — сказал Люциус, — откинувшись в кресле, — и за возможно важное воспоминание. Ты частично реабилитировался после провала в школе. Ты молодец, мой сын. Если это всё, то иди, отдыхай, у меня еще есть работа.

— Да, отец, — кивнул Драко, вставая и улыбаясь, — спасибо. Доброй ночи.

— Доброй ночи, Драко, — улыбнулся Люциус.

Но как только тот вышел из кабинета, улыбка стекла с лица Люциуса. Он какое-то время тупо смотрел на закрывшуюся дверь, массируя виски, а потом со стоном встал со своего роскошного кресла, с тоской посмотрел на стопки документов на столе и прошел к шкафчику с коллекцией воспоминаний.

Ему предстояла бессонная ночь и тонны бумажной работы. Но прежде…

Воспоминания с беснующимся Поттером вызвали у него смутную тревогу. Казалось бы, ничего особенного — обычная потасовка в поезде между школьниками, обычный Экспеллиармус, обычные оскорбления со стороны не привыкших держать язык за зубами детей. Знали бы они, как иногда школьные оскорбления эхом откликаются годы спустя!

Но всё же что-то во всем произошедшем было не так. То, как Поттер говорил, как двигался, как читал заклинание. Он должен был кое-что проверить — чисто для самоуспокоения. Ведь при всех политических и идеологических разногласиях с Дамблдором, Люциус Малфой был бы абсолютно согласен со сказанной директором Хогвартса сегодня в доме Грейнджеров фразой: лучше лишний раз подуть на воду!

Вот только, когда спустя полчаса он закончил работу, руки его мелко-мелко дрожали. Он достал из стола бутылку виски, налил себе стакан и выпил залпом янтарный напиток, не закусывая. А после спустился в большую гостиную, бросил обеспокоенной, ждущей его Нарциссе: «срочные дела!», схватил горшочек с летучим порохом, бросил горсть в камин и шепнул: «Паучий Тупик!».