Вернись и полюби меня (Come Once Again and Love Me) (гет)

— Как твоя голова? — спросил Ремус. — Все нормально?

— Угу, — Джеймс поморщился, потирая лоб, и откинулся на подушки. — Этот Сопливус, скользкий...

Ремус перестал их слушать — Джеймс, Сириус и Питер оседлали любимого конька и принялись поливать Снейпа разнообразной бранью (нецензурная ее часть в основном исходила от Сириуса — процентов где-то на сто десять). Вопреки сложившейся традиции, на сей раз не друзья ухаживали за Ремусом, а он — за ними: смазывал ссадины целебной мазью и накладывал на них исцеляющие заклятья, пока эти двое валялись на кроватях и жалобно стенали.

— Джеймс, — перебил его Ремус на девятой минуте Снейпо-оскорблений, — в чем дело, почему это для тебя так важно?

— ...что? — Джеймс захлопал глазами — круглыми и орехово-карими; если приплюсовать к портрету круглые же очки и стоящие торчком вихры, то сейчас он здорово смахивал на сову.

— Отчего тебя так задевает, что Лили проводит много времени со Снейпом? — уточнил Ремус, стараясь не кипятиться, а также проявлять терпимость и непредвзятость.

— Но это же Снейп!

— А если бы на ее месте были Макдональд, Кроули или Медоуз — ты вел бы себя так же?

— Да что ты, Лунатик! Они же не чокнутые — с ним общаться!

Ремус вздохнул. Он чувствовал себя так, будто пытался втолковать своей шестилетней кузине Диане, что нельзя толкать других детей и вырывать у них игрушки. Не то чтобы Лили можно было принять за таковую — просто Джеймс вел себя именно так, словно Лили замечательная игрушка, до которой Снейп успел добраться первым.

— Перевожу то, что у тебя на самом деле спрашивает Лунатик, — Сириус склонился вперед, упираясь локтями в колени. — Сохатый, какое тебе дело до Эванс?

Это внезапное пополнение в рядах союзников стало для Ремуса полной неожиданностью. Интересно, что он затеял... зная Сириуса — вероятней всего, засаду.

А затем в сражение вступил Питер.

— Она вечно цепляется за Сопливуса — с самого первого дня.

Джеймс сверкнул очками — будто осененный светом праведного негодования, которое снизошло на него с небес.

— В каком это смысле — какое мне дело до Эванс? Это же Эванс!

— Джеймс, — все так же терпеливо продолжал Ремус, — мы знаем, что она тебе нравится. Но почему она тебе так нравится?

— По... почему... — Джеймс вытаращился на него, словно не мог поверить собственным ушам.

— С ней скучно, — в лоб и без обиняков заявил Сириус. — Она вечно кого-то пилит. И считает этого мудака Сопливуса хорошим другом — значит, у нее точно не все дома. А тебя она при первой же возможности обзывает то скотиной, то придурком. И вообще, Сохатый, ты помнишь, чтобы она когда-нибудь была с тобой мила и любезна?

— Кроули очень милая, — охотно вставил Питер. — И Марлоу. Ты в курсе, что нравишься Шарлотте Марлоу, Джеймс?

— По мне так она ничего, — нахмурился тот. — Но Шарлотта Марлоу — не Эванс.

— Но Джеймс, что в Лили такого особенного? — спросил Ремус. — Для тебя, в смысле. Нет, мы тоже хорошо к ней относимся, — это была не совсем правда: Сириус ее терпеть не мог, а насчет Питера Ремус не мог сказать наверняка. — Но почему она тебе нравится?

— Я... — Джеймс мигнул. Ремус не спускал с него глаз, почти не сомневаясь, что он никогда об этом не задумывался — просто зациклился на Лили, и все... возможно, потому что она была хорошенькой, возможно — потому что откровенно его презирала и тем привлекала к себе внимание... но замечал ли он когда-нибудь, что даже не задумывался об этом?

Ремус готов был поставить любые деньги, что нет, никогда.

— Я... Послушайте, вы к чему сейчас клоните? — Джеймс переводил взгляд с одного своего друга на другого. — Бродяга?..

— Приятель, — Сириус смотрел на него в упор через разделявшее их кровати расстояние, — поглядеть там есть на что, тут с тобой не поспоришь. Сиськи у Эванс что надо, да и корма тоже не подкачала. Но в остальном... Спроси у нее, который час — и эта ехидна поганая на тебя только фыркнет, даже если перед ней будет пять циферблатов маячить. Лично я в упор не врубаюсь, с чего ты сохнешь по девице, которая срать на тебя хотела с высокой колокольни.

Джеймс казался ошеломленным — словно Сириус залепил ему промеж глаз мокрым носком. Ремус не осмелился сказать, что вовсе не считает ее такой уж плохой, опасаясь, что тем самым только раздует Джеймсову одержимость. Которая и так уже тянулась пять с половиной лет; хватит ему гоняться за девушкой, которая никогда его не поощряла... особенно если учесть, что все его ухаживание сводилось в основном к травле ее друга. Вот если бы Джеймсу действительно нравилась Лили — именно как Лили, а не как девчонка, которая резко выделялась из общей массы, потому что не боялась с ним спорить, — тогда, конечно, другое дело... Вот только Ремус подозревал, что единственный человек, к кому Джеймс питал искреннюю привязанность, — это Сириус. Возможно, потом, когда Джеймс повзрослеет, все и изменится, но сейчас он был еще в том возрасте, когда основное место в жизни занимают друзья, а девчонки идут вторым номером. О, Ремус не сомневался: он был бы вне себя от счастья, согласись Лили пойти с ними в Хогсмид и часами зависать в "Зонко"; ну, а дальше-то что?..

— Ты хочешь сказать, что Эванс вам всем не нравится? — сдвигая брови, спросил Джеймс — потому что по своему обыкновению пропустил мимо ушей все, что до него пытались донести.

А затем Сириус одним махом разнес вдребезги все ожидания Ремуса.

— Да, приятель, — сказал он. — Об этом мы тебе, блядь, и толкуем.

Ремус повернул голову и уставился на него в упор — как и Питер, хотя нельзя сказать, чтобы тот был совсем уж ошарашен. Удивление на лице — это да, но Ремус практически видел, как у него в мозгах завертелись колесики.

Джеймс же не сводил взгляда с Сириуса.

— Бродяга?.. — произнес он — так, словно не мог поверить собственным ушам.

— Ну а что? С каких хуев мне хорошо относиться к девице, которой насрать на моего друга? Ей же похер — что ты, что какой-нибудь хуй с горы, — бросил Сириус — лицо его закаменело. — Она выбрала не тебя, а это сопливое уебище, Снейпа, этого Пожирателя блядского! Как, Сохатый, ну как я могу хорошо к ней относиться?!

— Что... — Джеймс часто заморгал. — Но Снейп — он что-то с ней сделал... то проклятие...

— Он вылечил ее, Джеймс, — Ремус сложил руки на коленях — и прилагал немалые усилия, чтобы там их и удержать; ему хотелось схватиться за голову и рвать на себе волосы.

— Да, — неожиданно подтвердил Питер — в его голосе звучала уверенность. — Я это видел. Это я все рассказал Дамблдору; потому-то за ужином он и позвал Эванс к себе в кабинет.

Ремусу показалось, что под ним поплыла кровать.

— Что? — удивился он, и одновременно Сириус добавил: — ...за нахуй?

— Вы были на отработке у Макгонагалл, — мигнув, объяснил Питер. — Снейп нарочно все подстроил...

— Бля, я так и знал! — прорычал Сириус, но все внимание Джеймса поглощал Питер.

— Продолжай, Хвост, — ободряюще сказал он и выпрямился на кровати.

— Но я знал: вам будет интересно, что он задумал, — на лице Питера проступило довольное выражение, — так что я превратился в крысу и проследил за ними. Ну, в смысле, сколько смог, потому что Снейп что-то такое сделал, и совсем близко мне подобраться не удалось: я просто не мог зайти глубже в лес, ни как человек, ни как крыса. Так что я остался там... и в конце концов дождался Эванс — она пробежала мимо, а потом, когда прошло совсем много времени, появился и Снейп, с котлом и всей этой ерундой... Я проследил за ним до самой школы — он, кстати, ночует где-то рядом с тем заброшенным коридором, но защитил его такими чарами, что даже крыса не прошмыгнет... и с чего это вдруг...

Хорошо, что на Ремуса сейчас никто не смотрел: лицо бы наверняка его выдало.

— ...словом, он точно где-то там.

— Откуда ты знаешь, что он ее вылечил, если самого обряда не видел? — требовательно спросил Сириус.

— Потому что Эванс стало лучше, — просто ответил Питер. — Когда она только заходила в лес, от нее как-то неправильно пахло — я это чувствовал, когда был крысой. А когда она оттуда вернулась, запах снова был нормальный.

— Что значит "от нее неправильно пахло"?

— Не могу объяснить; просто... как-то неправильно — и все. Но я знаю, что Снейп занимался темной магией, потому что от него чем-то таким несет. Чуть-чуть другим, но основные ноты те же — как разные версии одного парфюма. А сегодня от него им просто разит, будто искупался в этом запахе.

— Но ты рассказал Дамблдору, где все это произошло?

— Да. Я описал, как добраться до того места, добавил, что не смог подойти ближе, потому что Снейп что-то такое сделал, и сказал, что Эванс гораздо лучше выглядит. Но Дамблдор, кажется, решил сам во всем разобраться. Он же вызвал Эванс к себе, разве нет?

— Хвост, ты просто золото, — выдохнул Джеймс и спрыгнул с кровати — так резво, словно никогда не ввязывался в ту стычку со Снейпом и не схлопотал в результате шишку размером с мандарин. Типично для этого нового, непонятного Снейпа — Ремус вообще-то ждал от него другого... что если ему подвернется такая удобная возможность, и он застанет врасплох Джеймса и Питера, — да что там, любого из них четверых, — то Джеймса, что называется, будут опознавать по зубам.

Пока Ремус осмысливал этот факт, Джеймс расхаживал по комнате взад-вперед — слова рвались из него наружу, мешая друг другу; словно брали пример с Доры, племянницы Сириуса, чьи колдографии свежеиспеченному дяде время от времени присылала Андромеда. (Малышка вечно норовила то что-то грохнуть, то грохнуться сама; так, на последнем снимке от встречи с ней пострадала рождественская елка Тонксов).

— ...вот увидишь, Бродяга, — продолжал говорить Джеймс, — попомни мои слова. Как только спадет заклятье, под которым ее держит этот грязный хам, все тут же наладится. Эванс не в себе; это темная магия — Снейп с головой в нее влез, по макушку свою немытую, а сейчас так и вовсе... Эванс хочет освободиться, поэтому так и плачет. Мы должны ей помочь! Хвост, ты же рассказал Дамблдору насчет Снейпа и темной магии?..

— Ну, насчет запахов я ничего ему не говорил, — почти извиняющимся тоном откликнулся Питер. — Не мог же я сознаться, что умею превращаться в крысу.

— Но ты же сообщил ему, что видел, как Снейп занимался темной магией... это-то ты мог?

— Я рассказал ему, где Снейп ночует. В свою спальню он и носа не кажет — я точно знаю, Эйвери, Мальсибер и остальные сегодня говорили об этом в библиотеке, а я услышал.

Ремус моргнул — что-что?.. Он уставился на Питера, но все внимание того поглощали Сириус и Джеймс — который как раз дошел до того угла, где стояли кровати Сириуса и Питера.

— Его нет в спальне? — переспросил Джеймс заинтересованно. — Ну да — небось творит где-нибудь свои темные заклятья, чтобы заставить Эванс...

Он с размаху хлопнулся к Питеру на кровать и страшно побледнел. От лица у него отхлынула вся кровь — и это была не просто фигура речи, Ремусу сразу вспомнилась та маггловская больница, в которой работала мама, и как там людям переливали кровь: она стекала по трубочкам вниз, и оставался только пластиковый пакет, серый и пустой.

— О Мерлин! — выдохнул Джеймс и практически взлетел со своего места, но на этом не остановился — метнулся к двери, с силой ее толкнул и вихрем помчался вниз по лестнице.

— В какой Пиздостан его понесло? — сквозь зубы проворчал Сириус, но тоже встал и поспешил следом, едва не срываясь на бег.

Питер поднял на Ремуса широко распахнутые глаза — и бросился за друзьями вдогонку.

— О Боже... Что ж он геем-то не родился... — пробормотал Ремус и тоже заторопился вниз, в гостиную.

Джеймс, как оказалось, стоял и надрывался во всю мочь у подножия той лестницы, что вела к спальням девчонок. В комнате кое-кто посмеивался, кое-кто показывал на него пальцем, и почти все смотрели, не отрываясь. Ремус порой задумывался, кто еще в школе считал Мародеров полными идиотами. Не один Снейп, это уж как пить дать.

— Здесь тебе не бордель, Поттер, — на ступеньках появилась Фелисити Медоуз и заставила Джеймса отступить на шаг назад, ткнув его пальцем в плечо. — Тут нельзя просто покричать мадам и потребовать привести тебе девочку. Итак, — она поправила ярко-розовую шаль и провела рукой по темным волосам, перекидывая всю копну на одно плечо, — чего тебе, бриллиантовый?

— Я ищу Эванс, — немедленно откликнулся Джеймс. — Она наверху?

— Нет, — Фелисити приподняла брови, подчеркнуто удивляясь такому вопросу. — Хочешь узнать, где она сейчас?

— Да!

— Джеймс... — попытался вставить Ремус — он слишком хорошо знал Фелисити, и...

Она вытянула руки — ладонями вниз — и растопырила пальцы; потом запрокинула голову — ресницы ее затрепетали, глаза закатились, а в горле заклокотал низкий гортанный звук.

— Сохатый... Смотри, что ты натворил, — вздохнул Сириус.

— Я... вижу... — простонала Фелисити. — Я... вижу!

Гостиная следила за ней с интересом. Ремус подумывал о том, чтобы со скучающим видом взглянуть на часы, но передумал: она сейчас все равно ничего не заметит. Хорошо хоть Фрэнк Лонгботтом спокойно сидел в уголке и занимался своим эссе, напрочь игнорируя происходящее.

Фелисити сдавленно вскрикнула и схватилась за горло, но Фрэнк и ухом не повел, поленившись даже поднять на нее взгляд.

— Мои глаза! — воскликнула она. — О ужас! Нет — это невыносимо — я не могу...

И, грациозно покачнувшись, отступила в сторону и картинно повисла на Сириусе; тот со вздохом отцепил ее от себя и тычком поставил на ноги — она запнулась о шаль и едва не упала.

— Ну так что? — спросил Джеймс настойчиво.

Фелисити натянула шаль на плечи, одарив его неприязненным взором.

— Не подходи ко мне, Поттер. Из-за тебя и твоих дурацких вопросов я только что пережила страшное потрясение. Оно отняло у меня несколько лет жизни. Из-за него даже у моих будущих внуков прибавилось седых волос...

— Но почему? — Джеймс почти трепетал.

— Моим глазам предстало кошмарное зрелище: я увидела, как Лили Эванс трахается со Снейпом, — с жестокой небрежностью ответствовала она. Полкомнаты так и ахнуло; девчонки взвизгнули, а Клайв Поттер-Пирбрайт, развлекая соседей, весьма натурально изобразил, что его вот-вот стошнит.

Джеймс страшно побелел — весь, и даже губы, — а затем и вовсе стал каким-то зеленоватым. "Вот уж действительно — как мешком из-за угла огрели", — подумал Ремус.

— Спасибо, Фелисити, — сказал он (Сириус тем временем схватил за руку застывшего столбом Джеймса и утащил его за собой, на винтовую лестницу, ведущую к спальням мальчиков). — Как с тобой приятно общаться — твой психиатр небось говорит то же самое.

— Как это мило, Хлюпин, — пошевелив пальцами, проворковала Фелисити. — Может, мне и тебе погадать? Могу даже бесплатно...

— Ну вот, а говорила — тут не бордель, — бросил Ремус и, собираясь вернуться к себе в комнату, открыл дверь на лестницу.

Оттуда опрометью вылетел Джеймс — врезался в него с такой силой, что Ремус отступил на шаг назад; в глазах словно взорвался фейерверк... Бух! Бах! Похоже, кто-то на кого-то упал... потом зрение прояснилось: Питер валялся оглушенный, а Джеймс уже умчался прочь — только пыль столбом...

С грохотом закрылся портрет.

— Твою же мать... — Сириус переступил через распростертого на полу приятеля. — В коридор тот поперся — рыцарь без страха и упрека, бля...

И он поспешил за Джеймсом, предоставив Ремусу поднимать Питера на ноги, а потом догонять друзей. Питер был явно взволнован — нетерпеливое, почти предвкушающее выражение, — но Ремус чувствовал себя так, словно торопится предотвратить убийство.

Вот только он и сам не знал, кого и от кого надо спасать... Снейпа от Джеймса — или наоборот?

* * *

Лили старалась не отстать от Северуса — не сводила глаз с его спины, и не только потому, что не узнавала дорогу. Ужин уже закончился; те незаметные проходы, по которым они следовали, порой пересекались с оживленными коридорами — чужие голоса накатывали волнами, и у нее начинало звенеть в ушах. Северус, должно быть, знал, что она тут, — Лили пришлось достать палочку и зажечь Люмос, чтобы не навернуться во мраке, — но молчал. И не оборачивался.

В голове промелькнула непрошенная мысль: вот было бы здорово, если бы он как-нибудь показал ей Хогвартс — всякие укромные уголки, где чувствуется душа замка... и чтобы только они вдвоем, и никого вокруг...

Впереди заскрежетал камень; дрогнули и побледнели тени, обступившие огонек ее Люмоса — прямо по курсу наметился серебристый просвет. Мерцание — и Северус пропал; Лили рванулась за ним и ввалилась в какой-то коридор.

Там было холодно и затхло; сквозь череду высоких окошек с ромбовидными переплетами снопиками падали лунные лучи. Похоже, это был тот самый заброшенный коридор, который вел к лестнице и башенке.

Лили сощурилась и попыталась посветить себе Люмосом, чтобы найти Северуса... и чуть не ткнула его в подбородок — он, как оказалось, стоял совсем рядом. Взвизгнув, она выронила палочку — та покатилась по полу, и огонек на ее кончике заморгал и погас; остались только темнота да дорожка лунных пятен на пыльном полу.

— Ну? Ты чего-то хотела? — спросил Северус.

Вся заготовленная речь тут же вылетела из головы; продуманные аргументы, благие намерения оставаться спокойной и бесстрастной — все это рассеялось, как дым; исчезло, как искорка Люмоса с ее оброненной палочки.

— Чего я хотела? — повторила Лили. — О, так тебе вдруг стало интересно?

— Разве я когда-нибудь задавал вопросы только из вежливости?

— За последние двадцать два года не поручусь — меня там не было, но все же рискну предположить, что это чертовски маловероятно! И перестань быть такой сволочью — вот чего я от тебя хотела!

— А ты, как я погляжу, стала крупным экспертом по сволочизму, — немедленно парировал он. Разглядеть его лицо Лили не могла — лунный свет выхватывал из мрака только узкую полоску кожи, — но готова была поручиться: оно такое же, как и его голос, бесстрастное и насмешливое.

— Да уж, еще бы! — огрызнулась она. — Я столько лет с тобой дружила, а потом с Джеймсом и остальными, а теперь вот опять с тобой — как тут экспертом не стать! И знаешь что? В тебе одном куда больше сволочизма, чем в них во всех вместе взятых!

— Польщен столь высокой оценкой моих достоинств, — откликнулся он — таким тоном, словно вся эта тирада его совершенно не задела.

— Да, представь себе, я вообще в тебе вижу массу достоинств — не ожидал, да? И хочу, чтобы ты тоже хорошо ко мне относился, но ты ведь ни хрена не объясняешь, просто отталкиваешь меня и уходишь, и все... Сев, я не такая умная, как ты, я не сумею вычислить, что у тебя на уме...

— Ну разумеется, не сумеешь, — кажется, он счел ее полной идиоткой уже за одни эти слова. — Я был двойным агентом много лет — куда дольше, чем ты красовалась в рядах Ордена; да, Темный Лорд в конце концов меня убил — но он, черт подери, и тогда думал, что я на его стороне.

— Я там вовсе не красовалась! — Лили оскорбилась настолько, что даже сменила тему; самые разумные из ее серых клеточек не преминули отметить, что этого-то, должно быть, Северус и добивался.

— Да? В таком случае, впору поинтересоваться, чем же ты там занималась — слепой котенок, и тот больше твоего замечает; даже Поттер видит опасность куда лучше, чем ты.

— Я же говорила, что создавала... но не в этом дело! Мне без разницы, красовалась я там по-твоему или нет; мне вообще начхать, кто что делал во время войны, меня заботит только то, что есть сейчас! А сейчас ты держишься так... словно меня ненавидишь, — конец фразы прозвучал неожиданно жалобно.

— Не ненавижу, нет, — возразил Северус — без желания отмахнуться, но и без особого воодушевления. Он словно закрылся от нее. Наглухо.

— Тогда не веди себя так. Пожалуйста... — слово вырвалось само собой, почти помимо воли, но Лили все же заставила себя продолжать. — Я хочу, чтобы мы снова стали друзьями. Это единственное, что есть хорошего во всем этом возвращении назад, когда все повторяется по второму кругу... Мне так ужасно жаль, что я сбежала, когда...

— Иначе и быть не могло, — его голос чуть смягчился. — Это темное проклятие, Лили. Ты была не в себе.

— Но...

— Попробуй все-таки допустить, что я весьма неплохо разбираюсь в темной магии.

— Но ты же не сбежал, как только Контрапассо с тебя спало.

— Нет, я разгромил палату и пообещал распотрошить целителей, если они немедленно тебя не найдут, — ей показалось, что на этих словах он чуть скривился.

— Но... почему я тогда так поступила?

Северус вздохнул. Лили так и подмывало сказать, как это нелогично с его стороны: сначала годами донимать ее разговорами о темной магии, а теперь кипятиться из-за того, что приходится что-то объяснять.

— Потому что темная магия действует на разум — и жертвы это тоже касается. Принцип тот же: кто может контролировать себя, когда творит заклятье, может и дистанцироваться от своих ощущений, когда заклятье наложено на него. Ты же вся уходишь в сиюминутное переживание, тебе никогда не приходилось внутренне отстраняться и подниматься над своими эмоциональными импульсами. Если бы ты осталась и начала надо мной хлопотать, это значило бы, что та дрянь все еще на тебя действует.

— А почему ты тогда так расстроился... и разозлился?

— Потому что только что провел исцеляющий обряд, а это сложная темная магия. Я всегда испытываю злость, но обычно лучше ее сублимирую.

— Но ты всегда раздражительный, — возразила Лили. — По меркам обычных людей, я имею в виду.

— Это потому, что я всегда злюсь — просто не показываю, насколько именно.

Лили моргнула. Самое ужасное — это подозрительно походило на правду. Стоило только застать его в минуту, когда контроль ослабевал, и становилось ясно: все эмоции, которые были видны до этого, лишь верхушка айсберга.

— Это же... О Господи, Сев, и как ты только не взрываешься?

— Так же, как не даю темной магии свести меня с ума, — его голос казался безучастным и одновременно язвительным. — Я сохраняю самообладание.

И тут, в секунду нехарактерного для нее прозрения, Лили осознала: да ведь для него это возвращение назад — все равно что одно бесконечное испытание на прочность. Каждая секунда каждого дня грозила переполнить чашу его терпения; любой другой на его месте давно бы вспылил, но Северус только крепче стискивал зубы и заталкивал свою агрессию куда подальше.

— Я пыталась что-нибудь придумать, чтобы Джеймс с ребятами от тебя отвязались, — это прозвучало слишком неуверенно — совсем не тот эффект, на который она рассчитывала. Северус фыркнул — точно тигр, который чуть не поперхнулся костью антилопы.

— Для этого тебе придется кого-нибудь обезглавить. Либо их, либо меня.

Лили почувствовала, что соглашаться нельзя: это только обострит его пессимизм.

— А может, нам просто рассказать им правду?

В обступившей их мутной мгле ничего было толком не разобрать... похоже, он уставился на нее, пристально и жестко.

— Правду?

— Ну... что мы из будущего. В некотором роде.

— Ни за что, — возразил он с таким жаром, что Лили едва не поморщилась.

— Но почему? Одними уговорами от них ничего не добьешься, но вот если мы скажем...

— Что? У этих тупых гриффиндорцев и так язык без костей — они и собственные-то секреты растрепать норовят, даже те, за которые их и посадить могут. А ты хочешь им рассказать, что я владею информацией, которая может изменить ход войны?

— Но...

— Петтигрю вот-вот станет Пожирателем Смерти, — прошипел Северус; Лили показалось, что он сейчас схватит ее за галстук и рванет на себя — так, чтобы оказаться нос к носу... но нет — его руки были по-прежнему скрещены на груди. — Не знаю, нашел ли он поручителя, но семена бунта уже посеяны и готовы дать всходы — уверяю тебя, я ясно это вижу. Сообщи ему, что мои знания могут переломить ход войны в пользу Дамблдора — и его будущее обеспечено; он сможет снискать расположение Темного Лорда и ракетой взлетит на высшую ступень иерархии. Подарка лучше для него просто не придумаешь — разве что нам повезет, и гаденыш лопнет со смеху.

Лили сглотнула, но не успела вставить ни слова, потому что Северус продолжил:

— И Дамблдор наверняка об этом узнает — если уже не узнал... хотя пожалуй все-таки нет, иначе он начал бы действовать. Сейчас он перебирает гипотезы, но не нашел еще ту, которая объясняла бы все факты. Но непременно найдет — это только вопрос времени.

— Но ты так много знаешь о войне, — в ее голосе помимо воли прорезались умоляющие нотки. — Ты мог бы ему помочь — в смысле, Дамблдору. И тогда Джеймс с ребятами поймут, что ты на нашей стороне, и...

— Дамблдор захочет, чтобы я на него шпионил, — отрезал Северус таким мрачным и холодным тоном, что у Лили свело живот от леденящего ощущения. Перед глазами встали непрошеные образы: Северус преклоняет колени — сначала в кабинете перед Дамблдором, а потом перед Волдемортом, чьи глаза отливают красным...

— Информация, — продолжал он, — это, конечно, хорошо, вот только он обязательно примет меры, чтобы мои данные не успевали устаревать. Я проходил через это дважды — с меня довольно.

Лили уже открыла рот... и не нашлась с ответом. Разум бурлил, но не порождал ничего внятного, ничего, кроме мысли о том, что Северус был шпионом почти столько же лет, сколько прожил на свете Гарри, а потом умер, и попал сюда, и снова чуть не умер, лишь бы только не стать Пожирателем...

А потом в голове вспыхнул свет — словно окно, что зажглось в конце длинной и темной улицы, и Лили охватила взглядом сразу всю картину — дороги, и перекрестки, и слой прошлого под настоящим, будто поверх старого асфальта положили новый, чтобы затянуть все борозды и выбоины. Она знала, что сказала бы на ее месте прежняя Лили; этот ответ и сейчас просился с языка: "Но мы же не можем просто сидеть сложа руки! Мы должны сделать все, что в наших силах, мы должны сражаться, Северус! Мы так много знаем, мы можем помочь — ты сам сказал, что мы можем изменить ход войны!"

Но слова эти так и остались непроизнесенными. Потому что та Лили, что стояла в этом пыльном заброшенном коридоре, видела куда больше, чем прежняя: что Северус сделал все, что мог, отдал войне всего себя — дважды — и погиб. Деталей она не знала, но и не нуждалась в них, потому что видела последствия — только вчера в башне, когда его болезненная беззащитность у нее на глазах превратилась в жестокость.

Она была там, когда все только начиналось — много лет тому назад, в тот солнечный день у дерева рядом с озером.

Но отвернулась и умыла руки.

И то новое, что она смогла разглядеть, превратилось в понимание и легло поверх прежних ее убеждений, точно асфальтовая дорога, устремленная в будущее.

— Так что же нам тогда делать? — прошептала она.

Северус долго не отвечал, и у нее колотилось сердце — все сильнее и сильнее, с каждым мгновением тишины, с каждым мгновением молчания — пульсировало в висках, в ушах, в пальцах...

— Что делать тебе, ты решишь сама, — сказал он наконец. — Что до меня, то я собираюсь исчезнуть.

Внутри стало пусто — как от заклинания, разом испарившего всю ее кровь.

— Исчезнуть? — собственный голос показался ей чужим — так слабо он прозвучал.

— Да, — по его лицу было ничего не разобрать. Как и по интонациям — бесцветным, тусклым. — Глупо было даже помышлять о возвращении сюда. Что ж, по крайней мере, теперь я это понял. Когда я уйду, все вздохнут с облегчением... все, включая и меня.

— Но... но ты не можешь, — все так же слабо сказала Лили.

Что я без тебя буду делать?

Она моргнула — эта мысль Люмосом воссияла в голове, но вместо того, чтобы промелькнуть и потухнуть, оставив после себя только смутные следы, продолжила гореть ровно и ярко, точно огонек волшебной палочки.

— Я обо всем позаботился, — Северус продолжал говорить — а Лили просто стояла рядом, и та единственная мысль тихим светом наполняла все ее существо. — Можешь не опасаться амбициозных слизеринцев — как, впрочем, и остальных студентов; ты защищена как от случайных атак, так и от спланированных нападений. Но больше я тебе ничего не расскажу, на случай, если Дамблдор...

За спиной у Лили бухнуло — будто что-то твердое с размаху врезалось в дерево. Северус замолчал, и они оба услышали:

— Снейп! — толстая дубовая дверь приглушала звуки, но это был точно Джеймс — его голос... — Мы знаем, что ты там!

— Он что, не мог придумать ловушку поумнее? — с неприкрытым отвращением фыркнул Северус.

— Мы знаем, что Эванс у тебя!

— Твой выход, — Северус повернулся, собираясь уходить.

Ее губы шевельнулись: нет!..

— Сев! — Лили поймала его за руку — пальцы легли на сгиб локтя.

— Снейп! Открой дверь!

Она слышала, что снаружи началась какая-то возня, но сознание раздвоилось — будто освоило тот фокус с разделением разума, о котором упоминал Сев; одна ее половина воспринимала то, что вокруг, а другая видела только Северуса — насколько его можно было разглядеть в этом коридоре, скудно освещенном и пропахшем пылью; и сердце у Лили трепетало, готовое выпрыгнуть из груди, а в сердце трепетала уверенность, что надо все как-то исправить, хоть она и не представляла, что делать и как найти слова...

— Пожалуйста, не уходи, — взмолилась она, вкладывая в эти слова все сразу — и сиюминутное "не уходи отсюда", и более глобальное "не уходи из школы", но прежде всего, конечно, всеобъемлющее "не уходи из моей жизни". Ибо если Лили и была в чем уверена, так это в том, что если позволит Северусу исчезнуть сейчас, то больше никогда его не увидит.

За дверью что-то взорвалось, но монолитная створка не поддалась, только в воздухе едко запахло гарью. Лили даже не стала смотреть, что там случилось.

Северус стоял к ней спиной — помедлил еще мгновение, а потом все-таки повернулся. У Лили екнуло сердце — она и сама не знала, от облегчения или прилива адреналина...

...а потом он прошел мимо нее и распахнул дверь настежь.

В коридор хлынул факельный свет, и все вокруг снова стало цветным — но Лили не могла отделаться от чувства, что она что-то потеряла.

На щербатой двери снаружи появилась крупная подпалина. Северус взглянул на нее:

— Уничтожаем школьную собственность, Поттер? И на редкость бездарно, к тому же. Ай-яй-яй.

— Ты!.. — Джеймс был вне себя. Его лицо, всегда такое жизнерадостное, стало бледным как мел и исказилось, будто от страха. Это настораживало, пожалуй что даже пугало.

Лили подошла ближе, заглянула в коридор, встав за плечом у Северуса, но, как и он, порог так и не переступила.

— Что случилось? — спросила она, наполовину опасаясь, что Джеймс попал под какое-то темное заклятье; от этой школы всего можно ожидать...

— Эванс! — выдохнул Джеймс и бросился вперед...

Ослепительная вспышка — и его сбило с ног и отшвырнуло назад; он по инерции отлетел на несколько шагов и шлепнулся на пол.

— Сохатый, я же предупреждал, что тут чары! — недовольно произнес Питер, в то время как Ремус наклонился, чтобы помочь Джеймсу — но с тем же успехом мог и не утруждаться, потому что уже через мгновение тот вскочил сам, растрепанный и взъерошенный.

— Может, мне кто-нибудь объяснит, что стряслось? — спросила Лили ошарашенно. — Ремус?..

— Ну, помимо всего прочего, — скороговоркой выпалил тот — будто пытался сказать как можно больше, пока его не перебили, но не хотел накалять атмосферу, — Фелисити Медоуз.

Лили застонала.

— Вот же корова — в каждой бочке затычка...

— Сейчас же отдай Эванс, — Джеймс почти задыхался, — мы знаем, что ты держишь ее под темным заклятьем, Снейп, мы знаем...

— Лили свободная личность, — Северус говорил без нажима, но нотки скучного отвращения в голосе превращали его слова в изысканное оскорбление. — Захочет — пойдет с тобой, захочет — останется здесь, захочет — отправится на пикник в Швейцарские Альпы.

— В январе? Ни за что, — откликнулась Лили, пытаясь подавить раздражение — на Джеймса и на этот его крестовый поход, призванный спасти ее от несуществующей опасности. — Ты о чем вообще говоришь? Сев держит меня под темным заклятьем? Я же тебе говорила, что это не он, и кроме того, оно все равно уже развеялось...

— Да, одно он с тебя снял, — яростно возразил Джеймс, — но тут же наложил другое! Мы точно это знаем!

— Ты точно это знаешь, Сохатый, — перебил Сириус. Лили дернулась — до сих пор она его не замечала, хотя тот стоял на самом виду, потому что была полностью поглощена Джеймсом — настолько у него перекосилось лицо — и Северусом, чье невесомое присутствие рядом заставляло заподозрить, что он умел не только будто бы утраиваться в размерах, но и становиться легче перышка.

— Это у Сохатого теория такая бредовая: что Сопливус-де присушил тебя какой-то темной ворожбой, чтобы это ты бегала за ним хвостиком, а не наоборот, — сказал Сириус — в его интонациях тоже слышались скука и отвращение, и Лили моргнула. — Не хочется ему признавать, что весь последний год сдуру считал тебя стоящим человеком.

На мгновение Лили обомлела: она не питала к Сириусу особой симпатии и подозревала, что и он к ней тоже, но до сих пор никогда не слышала от него ничего... столь откровенно враждебного. Стоило только изобразить дружелюбие — и он всегда подыгрывал.

— Бродяга! — воскликнул Джеймс, разворачиваясь к нему. — Не говори так с ней, она же не в своем уме...

— Может, и так — она по жизни не в своем уме, — с безжалостной твердостью продолжил Сириус, — но это точно никакое не проклятие.

— По-моему, нам всем сейчас стоит разойтись, а утром снова все обсудить, — вмешался Ремус. Он пытался казаться спокойным, но смотрел на них четверых — на нее, Сириуса, Джеймса, даже на Северуса — выжидательно и настороженно.

Взгляд Лили нечаянно упал на Питера. Какое у него было лицо — он жадно следил за этой сценой...

— Нет, — с жаром возразил Джеймс, снова приковывая ее внимание к себе. (У Ремуса еле заметно обмякли плечи — Лили угадала неслышный вздох). — Лунатик, я забираю Эванс, и немедленно. Бродяга, я не понимаю, в чем проблема...

— В том, что ты сходишь с ума по девчонке, которой больше по душе этот дерьмовый Пожиратель!

— А знаете, — Лили вспыхнула — к щекам прилила кровь, — мне уже давно интересно — вы не могли бы для меня кое-что прояснить?..

— Да? Что именно? — быстро откликнулся Ремус; его взгляд перебегал то на нее и Северуса, то на Джеймса с Сириусом, которые, в свою очередь, тоже обменивались более или менее сердитыми взорами. Лицо Сириуса... сейчас оно казалось почти уродливым.

— Ваша карта, — прищурившись, сказала Лили, — та, которая показывает школу. Вы когда-нибудь пользовались ею, чтобы подкарауливать Северуса?

Северус, который до этого стоял неподвижно и молча, вдруг ни с того ни с сего наступил ей на ногу.

— Ай! Да что такого-то? — прошипела она.

— Я думал, ты усвоила, — прошипел он в ответ так тихо, что никто из стоявшей в коридоре четверки не смог бы ничего разобрать, — что я, черт побери, и сам способен за себя постоять.

— Вечно ты... со своей мужской крутостью, — у Лили по-прежнему горели щеки.

— А что, если да? — спросил Сириус небрежно; вся его поза излучала скуку и безразличие.

Такое вопиющее бездушие ее просто потрясло.

— А то, что это подлость! — воскликнула она — лицо пылало от чего-то, весьма похожего на стыд. — Как же вы могли?..

— Не заставляй меня применять Силенцио, — негромко сказал Северус, одарив ее таким убийственным взором, который наверняка вселил бы благоговейный трепет в любого, кроме его матери, и, возможно, Волдеморта.

— Но... — начала Лили, но ее слова заглушил возглас Сириуса:

— Ебать, Сохатый! Ну, теперь-то ты видишь? Она совсем рехнулась...

— Это все из-за проклятия!

— А что если нет, бля? — прокричал Сириус. — Если это никакое на хуй не проклятие, и она этого правда хочет? Тогда до тебя наконец дойдет?

— Тс-с, — неожиданно зашипел Ремус; Лили не поняла, почему, пока...

...пока на залитый светом факелов пол не легла черная тень — из-за угла появилась...

...профессор Макгонагалл.

— Двадцать пять баллов с Гриффиндора, мистер Блэк, — сказала она резко, — за такие выражения. Все остальные, — Макгонагалл остановилась неподалеку от выясняющей отношения четверки и окинула их внимательным, почти осуждающим взором, — вы должны явиться к директору.

— Но мы ничего не делали! — запротестовал Питер. — Пожалуйста, профессор, это все Снейп...

— Ничего подобного! — возмутилась Лили. Северус рядом вздохнул — тихонько, почти неразличимо.

— Мистер Петтигрю, мисс Эванс, — произнесла Макгонагалл таким металлическим тоном, что это уже смахивало на лязганье, — об этих бесконечных драках мы поговорим потом. Сейчас речь пойдет о другом. Вас четверых, — она взглянула на Мародеров поверх очков, — как и мистера Снейпа, хотел видеть директор. Прямо сейчас. Будьте так добры, следуйте за мной.

На Ремусе, как заметила Лили, просто лица не было. Остальные излучали смесь надежды, раздражения, отвращения и беспокойства — в разных пропорциях... но Ремус выглядел так, словно только что увидел, как для него возводят эшафот. Неужели он знал, чего от них хочет директор? Но тогда при чем тут Сев?

— Мисс Эванс, — сказала Макгонагалл, — возвращайтесь в башню Гриффиндора.

— Что? Но я тоже хочу с ними, — брякнула Лили.

— Чего вы хотите, не имеет значения, — казалось, ее задело уже одно предположение, что Лили может думать иначе. — Происходящее вас не касается. Вы пятеро — за мной. И чтоб никаких мне выяснений отношений — ни оскорблений, ни заклинаний, ни драк по дороге.

Ощутив прикосновение к локтю, Лили вздрогнула. Еле заметное, легкое как пушинка, но все-таки она его почувствовала. Вряд ли Сев задел ее случайно; нет, он нарочно до нее дотронулся, когда переступал порог.

Забавная мелочь, пустяк — но сердце тут же встрепенулось и взмыло к небесам, как птица, у которой наконец-то срослось крыло. Лили смотрела им вслед — Северус шел последним, бесшумной, скользящей походкой — и на душе становилось необычайно легко, в ней просыпалась надежда...

А потом он бросил взгляд через плечо, когда сворачивал за угол, и на какой-то миг их глаза встретились. Радость полыхнула внутри, как петарда, у которой подожгли фитиль; Северус мгновение помедлил...

...а потом вся процессия скрылась за поворотом.

"Все будет хорошо, — подумала Лили; от облегчения на нее накатила слабость. — Северус изворотливый — он как-нибудь выкрутится".

Но она не собиралась на этом успокаиваться и просто сидеть и ждать в гриффиндорской башне, как пай-девочка. Похоже, на пай-девочку она вообще больше не тянула.

К счастью, в Директорскую башню можно было попасть по потайному ходу. О нем мало кто знал; Дамблдор сам показал его Лили во время войны.

Она затворила за собой дверь в тот заброшенный коридор и побежала; нужно было поторапливаться, чтобы не пропустить ничего важного.