Приключения пацанки в Хогвартсе (джен)

После пережитой смерти с Гарри спали все ограничители, и ее магия стала сильнее. Почему я думаю, что они были? Том был в курсе. Их ставят всем маггловоспитанным после первого магического выброса. А учитывая, что спонтанные выбросы магии в обязательном порядке бывают у всех детей, это означало, что родителям магглорожденных хоть раз да стирали память, и преступлением это не считалось. Так что когда деканы письма магглорожденным приносят, это всегда не первый визит магов в эту семью.

Гарри происходящих с ней изменений не почувствовала, ведь я поглощала все излишки. Наоборот, проявления ее магии стали даже слабее, а потом и вовсе сошли на нет. Крестраж Лорда спал, а потому тянул энергию только на свое жизнеобеспечение, в то время как мне нужно было много энергии не только на свои нужды, но и на бурную деятельность, и на работу «компа». Но для девчонки так было даже лучше, по крайней мере, жить у Дурслей ей стало намного спокойнее.

Дурсли монстрами не были, как и не были жестоки физически, но вот морально… Гарри всегда попадало «за дело» — за странности и ненормальность, и вот тогда она огребала по полной. Ее закрывали в чулан, сажали на хлеб и воду, а то и вовсе оставляли без ужина, попутно «давая ремня». Вернон зверем не был, потому «ремень» носил скорее профилактический характер — да, было больно, но без фанатизма (поверьте профессионалу, я полтора года стегала богатых извращенцев). В спокойное время Гарри никто пальцем не трогал, ее, скорее, игнорировали, а вот унижали постоянно. Каждый кусок хлеба сопровождался нудным припевом о дармоедстве, обузе и бесполезности. Сравнениям с никчемными родителями не было конца. Предсказания девчонке такой же судьбы, если она не прекратит свои фокусы, и чтение нотаций, стоило ей попасть в поле зрения дяди, были его любимым коньком. Но если Вернон как-то пытался, как он думал, исправить ребенка и искоренить в нем зло, то тетка совсем не обращала на Гарри внимания, словно даже смотреть на нее было ей противно, а уж заговорить — тем более. На все вопросы она отвечала одинаково: «Не спрашивай, иди в чулан, и вот список работы на сегодня».

Работала Гарри действительно много, ей не давали сидеть без дела. «Вот ведь уроды, — сперва возмущенно думалось мне, — сделали из ребенка рабыню». Прижившись-приглядевшись, поняла, что не все так просто, когда увидела, как тетка Гарри втихаря перемывает и переделывает все сама после племянницы. Да, все-таки каждый из нас видит то, что хочет, и использует информацию так, как ему нравится. Ведь я смотрела на реальный мир глазами Гарри, но видели мы разные вещи и по-разному к ним относились. Дурсли боялись магии, потому не оставляли Гарри одну дома и старались, чтобы она не сидела без дела, потому девочка, по сути, возвращалась в дом только есть и спать: так родственники старались обезопасить себя и снизить риски разрушения жилища. И, надо признаться, их поведение было оправдано.

На досуге покопалась в памяти девочки, и скажу, что Дурслям приходилось несколько раз ремонтировать дом после ее магических выбросов. Причем это были не отросшие волосы и склеенная ваза, а летающие предметы, впоследствии падающие с высоты и приходящие в негодность, пожар от вспыхивающих самих по себе вещей и выходящая из строя рядом с Гарри техника. Так что родственников можно понять: сколько денег они потеряли за все годы опеки над подкинутой племянницей — не сосчитать. Потому они и переселили ее в чулан: он запирался (местонахождение девочки можно контролировать), находился далеко от гостиной и кухни, а значит, и от дорогостоящей техники, да и если чулан загорится — ремонта меньше. Кстати, от магических выбросов полноценного пожара не бывает, самовозгорается только сам предмет, один или несколько, вот они сгорают; а все остальное просто покрывается копотью и сажей, ну и дымом воняет, поэтому все равно вещи выбрасывать приходится и ремонт в копеечку выливается.

Тяжелые травмы и переломы у Гарри были, но не от жестокого обращения, а скорее по неосторожности. В основном ей от кузена прилетало, тот реально ее гонял, не пинал, конечно, и не бил, девчонка все же, но крови попортил. То пихнет, то толкнет, то подножку поставит или вон, с лестницы неудачно толкнет. Пацан крупный, силу рассчитать не может, вроде бы не сильно ткнет, а Гарри с ног падает и ломает себе что, но чаще синяки и шишки набивает. Вернон, опять же, один раз из себя вышел, когда у него навороченный, только недавно купленный телек рванул, схватил Гарри за руку и в чулан зашвырнул; руку, как оказалось, сломал в запястье, а сам и не заметил даже. Она, правда, за ночь зажила, но болела потом с неделю. Петунья тоже разок вспылила — ухо девчонке надорвала, пока в чулан ее тащила: та празднование дня рождения мужа на нет свела. Тетка весь день суетилась, готовила, а когда стол накрыла, он вспыхнул и обуглился. Так что вместо застолья семейке пришлось в магазин за новой мебелью ехать и частичный ремонт делать. Короче, относились они к племяннице, как к навязанной обузе и бомбе замедленного действия в одном лице, хотя я их не оправдываю.

Меня саму Гарри бесила по другой причине — наши судьбы были похожи, потому я и не хотела идти с ней на контакт. Хотя общение, советы и поддержка от друга, пусть и воображаемого, пошли бы ей на пользу, но я не могла себя пересилить.

Меня звали Алиса. Я и моя сестра-близнец Полина родились в Москве, но в возрасте двух лет были увезены родителями в Англию. Мой отец и его друг и партнер, Михаил Егорович, были богатыми бизнесменами и занимались драгоценными камнями. Это все, что мне известно. Отец продвигал бизнес в Англии, а его друг — в России, хотя не реже раза в месяц дядя Миша, как мы с сестрой его звали, приезжал нас навестить. Мне он нравился. Они с отцом были очень похожи, — не внешне, нет, но было в них что-то сродное, хотя мне по малолетству трудно было это осознать, я все воспринимала на эмоциях и интуиции, как и то, что они оба опасны, но для меня не страшны. Пронесла это чувство через годы, потому все встреченные мужчины казались мне какими-то пресными, им всем не хватало остроты и той первобытной силы мощного хищника, какую ощущала от отца и его друга; без этого не могла чувствовать себя в безопасности и доверить свою жизнь конкретному мужчине.

Но я отвлеклась. Наше детство было безоблачным и счастливым. Все, что мы пожелали, исполнялось незамедлительно, но вели мы себя ответственно, не позволяя надуманных истерик и прося луну с неба, хотя у нас и так все было. К нам относились, как ко взрослым, без заигрывания и сюсюканья, позволяя нести ответственность за свои действия и поступки. Мы такое уважительное и взрослое отношение ценили и вседозволенностью не злоупотребляли.

Хоть мы с сестрой и были близнецами, но спутать нас было невозможно. Полина была нежным и добрым ангелом, как и мама, в то время как для меня существовал только отец, мой бог и кумир. Я тоже была его любимицей, ведь характером и складом ума пошла в него, потому несмотря на то, что он просто обожал и нежил меня, маму и сестру, но именно ко мне он относился по особому, скорее, как к сыну — ведь я была его отражением. Это не относилось к внешности и манере поведения, а скорее к восприятию.

Он знал и доверял мне вещи, которые не поняли бы мама и сестра. Также он знал, что я не стану ждать помощи, а буду защищать свою семью с ним и даже без него. Он показывал мне свои слабости и разделял со мной привязанности. Например, он всегда брал меня с собой на охоту и рыбалку, научил стрелять и драться, от чего мама пришла бы в ужас, если бы узнала. В семь лет я могла спокойно свернуть шею неудачно подстреленной мной птице, в то время как моя сестренка настояла бы на поездке к ветеринару с последующим торжественным выпуском на волю выздоровевшей пернатой.

Мне нравилось побеждать. Ни одна модная тряпка не приносила мне такого удовольствия, как хорошая схватка и заслуженная победа. Драться меня научил Степан — наш телохранитель, приехавший с нами из России. Раньше он служил в спец. войсках, и по части знаний ведения боя ему равных не было. Он не учил чему-то особенному или долго и вдумчиво, а просто показал, как складывать кулак при ударе и придавать ему ускорение, вкладывая в него силу; точки на теле, куда надо бить, чтобы быстро и без особой мощи вырубить противника, превосходящего тебя по силе, а также точки, надавив на которые, можно причинить серьезный вред, хоть и временный — паралич, затрудненное дыхание, учащенное или замедленное сердцебиение, и тому подобное; точки, воздействие на которые ведет к смерти; ну и вены, перерезав которые в определенном месте, можно гарантировать, что человек истечет кровью и умрет, или сухожилия, повреждение которых делает его калекой.

Многие скажут, что эту информацию не стоило рассказывать ребенку, но так не считаю — ведь он сделал это, чтобы я знала, что следует оберегать на моем теле, а не для того, чтобы увечить других. Знания не принесли мне особой пользы, ведь я не была кровожадна и калечить и убивать желания не было, но я рада была их услышать, ведь кое-что из этого не раз спасало меня в будущем.

Наша семейная идиллия резко оборвалась, когда нам только исполнилось девять лет. Девятого июля, в наш день рождения, оказалось, что я немного простудилась, ничего серьезного — небольшая, но мерзкая температура и насморк. На этот день у нас были планы съездить в Торп-парк, по дороге забрав сюрприз для нас с сестрой. Не поехала, но настояла, чтобы остальные не отказывали себе в удовольствии. Проводив семью, уснула, а когда проснулась, моя жизнь навсегда изменилась.

Произошла авария, Степан и родители погибли на месте, а сестра отделалась легким испугом, но через три недели ее внезапно парализовало ниже пояса. Через четыре месяца реабилитации нас вернули в Россию, ведь гражданами Англии мы не были. Нас взяла к себе дальняя родственница отца. Жить нам предстояло даже не в Москве, и хотя город не намного уступал ей в размерах, после Англии он показался мне настоящим гетто. Здесь пили спиртное на улицах, плевались на асфальт зелеными соплями, по которым противно было ходить, громко матерились, причем просто так, без смысла. От людей несло застарелым потом, а местные фрики, которых и в Англии полно, были больше похожи на гопников. Это была ужасная страна и ужасный город; если бы не сестра, думаю, я бы свихнулась.

Новая семья показалась мне поначалу вполне приличной. У них было двое детей, мальчик постарше нас и девочка чуть помладше. Они не горели желанием с нами общаться, а мне не до того было.

Отдали меня в местную школу, где мне тут же дали кличку «Иностранка». Дело в том, что мы с сестрой привыкли общаться на английском, русский тоже хорошо знали, но все же говорили на нем с заметным акцентом. Отношения с одноклассниками не заладилось, они меня не трогали, но, видя нежелание общаться, списали все на гордость и зазнайство, хотя у меня просто тупо не было на них времени.

За год многое изменилось. С удивлением обнаружила, что все наши вещи и одежда, привезенные с собой, странным образом испарились. Даже вместо двух ноутбуков последней модели оказался один и довольно старый. В итоге у нас с сестрой не осталось ничего ценного и памятного. Также тетка со временем уволила сиделку, потому забота о сестре полностью легла на мои плечи. Помыть, подмыть, сменить памперс, накормить, одеть, раздеть, посадить, положить…

Эта канитель длилась четыре года. За это время я познала все круги ада. Кормить нас толком не кормили, вернее, разносолов мы не видели. Тетка покупала нам две куриные тушки на месяц, готовила я нам сама. Картошки, круп, макарон и лука с морковью было много, потому официально мы не голодали, но сладости, фрукты и предметы личной гигиены нам не покупали, вернее, те совдеповские трусы и толстые, в руку толщиной прокладки меня не устраивали. У Поли почему-то месячных не было, но хорошие памперсы и пеленки были необходимы. Вы спросите, почему я не возмущалась? У меня не было выбора. Тетка быстро нашла рычаг давления: мою сестру. Потому, когда приходили проверки, я говорила, что всем довольна. Если бы начала качать права, меня, безусловно, изъяли бы из семьи и поместили бы в детский дом, а мою сестру — в дом инвалидов, а это, поверьте мне на слово, ад на земле.

Чтобы как-то выкрутиться, научилась воровать. Помогли мне в этом пацаны из местного детдома: они попытались отжать у меня плеер, но у них ничего не получилось, я им знатно накостыляла и мы, как ни странно, подружились. Тот плеер я, кстати, им сама потом подарила. Промышляли мы в основном на вокзалах, рынках, туда же потом и сбрасывали ворованные вещи. Поймали меня только один раз, да и то отпустили, посчитав, что ошиблись, — уж больно вид у меня был приличный. Не наглела особо, промышляя один-два раза в месяц, а то и реже, в зависимости от добычи: так, сестре на фрукты и себе на мелочи, ну, а то, что очередной пьяный мужик зарплату домой не донесет — так сам виноват, меньше пить надо.

Когда мне исполнилось пятнадцать, многое изменилось. Во-первых, меня перестали звать иностранкой, а переименовали в Бешеную, хотя часто добавляли Бешеная сука. На это были причины. Я устала… устала от всего.

Устала сдерживать себя, и моя агрессия выливалась в уличных драках. Постоянно носила с собой под одеждой железный прут и не стеснялась пустить его в дело. Моя психика под гнетом обстоятельств не выдержала. Сознание словно бы раздвоилось, а сестра, которая раньше была моим якорем от сумасшествия, теперь стала его причиной. Я чувствовала себя в клетке, всей душой жаждала избавления и часто ловила себя на мысли, что было бы правильно, если бы она умерла. Ведь тогда бы я отомстила родственникам за их «доброту» и наконец свалила бы из этого ненавистного дома. Но при этом, я все так же ее любила, заботилась, читала ее любимые фанфики про Гарри Поттера, когда она стала резко терять зрение. Я также понимала, что она единственная, кто стоит на моем пути к бездне…

Болезнь ее совсем не изменила — она так и осталась доброй и нежной, и очень переживала за мой вспыльчивый характер, особенно когда я поливала помоями ее Поттера, доказывая, что, живя в чулане, нельзя вырасти добрым и всепрощающим; мне ли не знать, я сама так живу.

В тот год судьба свела меня с Маратом. В принципе, я просто шла мимо, в то время как неизвестный мне парень сцепился с пьяной или обдолбанной компанией. Обычно местные гопники меня не трогали и домой с подработки я шла спокойно, а эти привязались. На парне к тому времени не было живого места, да и противников своих он хорошо потрепал. Мне до него дела не было — на улице каждый сам за себя, но тут вмешаться пришлось, уж больно намерения у парней на мой счет недвусмысленные были. Так мы вдвоем с незнакомцем всех и раскидали. Он на прощание номер телефона своего оставил. Ну, поначалу он мне без надобности, а через два года пригодился.

Сестре моей хуже стало, таяла, как свечка, зрение совсем потеряла, легкая, как перышко, словно у нее не кости внутри, а пух. Болезнь какая-то, когда кости сохнут. Полтора года маялась, хорошо хоть, боли не было. Почему-то сразу поняла, что ей недолго осталось, и старалась побольше времени с ней проводить, даже успокоилась, и агрессия моя делась куда-то. Это были лучшие и спокойные полтора года, вот только чувство вины меня мучило, что смерти ее хотела.

Умерла она осенью, тихо и спокойно, как жила. Я как раз школу окончила. Потому обратно в ненавистный дом после похорон не вернулась, ушла в чем была, без вещей. На память о прошлом у меня только двойной кулон на цепочке остался: именно он и был тем сюрпризом на день рождения. Две маленькие феи из золота держатся за цветок из мелких сапфиров, а крылья у них — одно из крупного рубина, а второе — из изумруда. Нас так папа звал. Маму — сапфиром, Полю —рубином, а меня — изумрудом. Мы были самым ценным его сокровищем…

О Марате у нас в городе все слышали. Его отец в Москве был даже не депутатом был, а кем повыше, и хоть на матери Марата женат не был (так, ошибки молодости), но сына признал, все дела его покрывал и косяки подчищал. Короче, власть у парня была реальная. Позвонила ему, потом в офис к нему приехала. Ребята серьезные, не чета тем, с кем я раньше дружбу водила — не тот уровень. Спросил, чем заниматься хочу. Ответила, что на все согласна, кроме интима. Подумал и устроил меня в публичный дом, администратором, не тем, которые гостей встречают, а который расписание, дела и финансы в компьютер заносят. Да и про публичный дом это я так, погорячилась — вполне себе элитное заведение, только для богатых. Клуб по интересам, кому нравится боль, плети, кожа и высокие каблуки. Я там два года проработала, попутно Марат документы подкидывал на проверку, те, что на английском были, короче, не бедствовала. Потом у меня еще один талант открылся — девчонка одна заболела, а тут постоянный клиент, большая шишка, вот меня вместо нее и обрядили. Мужик безобидный, да и старый — под семьдесят. Интима не требует, себе тоже вставлять ничего не просит, просто любит боль и унижения.

Мой дебют в новой роли прошел удачно. Я высокая и худая, так что подходящего костюма на меня не нашлось: это только кажется, что в таких заведениях только кожаные купальники и ботфорты. Девчонки у нас фигуристые, костюмы им на заказ шьют, чтоб тело облегало, так что я просто напялила свой кожаный черный плащ и фуражку, дополнив их высокими сапогами и колготками в сеточку. Дальше все просто, зашла и заговорила с ним на немецком, что при моем грудном голосе с хрипотцой и властном произношении прошло на ура. Ничего развратного у него не требовала, так, сапоги облизал, плетью пару раз огрела (от души, надо сказать, я тогда не знала, что бить тоже по-разному можно и с умом). К стулу привязала, тоже не фигурно, в глаза посветила, — короче, сука из СС пытала разведчика. Отпахала свою программу и забыла. Да только его так вштырило, что он вернулся. Марат прочухал и это дело на поток поставил. Правда, не все такими безобидными оказались, как мой первый клиент, но на мое тело никто не претендовал, я в паре работала, вот Роксана основную работу и делала, а я только в пытки играла. Потом мы разведчиков и фашистов заменили на полицейский арест. Программа та же. Сколько я всего за эти полтора года насмотрелось, не передать, хотя грязью и извращениями это тоже по-настоящему назвать не могу. Наверное, если подобное существует, значит, нужно кому-то, даже если я это уродством считаю.

Через полтора года клуб закрыли. Хорошо еще, меня со всеми не загребли, я тогда в Питер в отпуск моталась. Приехала назад, а вместо клуба пепелище, видать, хозяин кому-то дорогу перешел. Ну, вещички собрала, да и рванула в Златоглавую, телефон только свой Роксане оставила. В Москве меня дядя Миша и нашел. Его, как оказалось, посадили на одиннадцать лет, и он только недавно вышел. Короче, он меня к себе забрал.