Цунами (гет)

Дыхание облачками пара выходило изо рта Гермионы, а ноги горели от напряжения. Лесная полоса осталась далеко позади, и впереди поджидали лишь унылые безжизненные склоны. На севере возле горных пиков сгрудились тучи. От одного взгляда на их бугристые плечи холод пробирал до костей. В ущелье, где между высокими естественными стенами пролегала дорога в самую таинственную тюрьму волшебного мира, всё гудело. Ветер нёс порции мелкого снега в лицо, но чем ближе Гермиона подбиралась к своей цели, тем тише становилось вокруг, пока она не осталась наедине со скрипом снега под ногами и гулом крови в ушах. Она потёрла нос, начавший неметь от холода. Вышло неуклюже — мешали варежки.

Она забралась на возвышение, пробившись через сугробы, остановилась и на мгновение зажмурилась. Ветер хотел столкнуть её с обрыва и похоронить в ледяной глуши. Она оглянулась назад и увидела, что вьюга уничтожила следы. От этого стало не по себе.

Впереди, теряясь в бело-серой пелене, виднелась крепость Гриндевальда, которая, казалось, была высечена из скалы. Огромный, едва обтёсанный монолит — Нурменгард — строили так, чтобы внушать страх любому, кто осмелится добраться до него, и полученный эффект был ошеломляющим.

Гермиона понятия не имела, кто и каким образом охранял тюрьму. Порт-ключ перенёс её в горный массив, оставил между соснами, и за полчаса пути сюда она не встретила ни единого намёка на присутствие в этом краю людей. Однако рисковать было нельзя, поэтому Гермиона накинула мантию-невидимку, надёжно скрепив её под горлом. Странно, но метель поутихла. Тучи по-прежнему висели над головой, давили, угрожающе выставляя могучие бока, но ветер сдался и перестал бить Гермиону в грудь.

Обледенелую узкую дорожку припорошило свежим снегом — коварство природы во всей красе. Гермиона осторожно приблизилась ко входу в крепость. Ремус не хотел её отпускать сюда одну, но так и не придумал, где раздобыть вторую мантию-невидимку, чтобы составить ей компанию.

«Für das Größere Wohl»

Большая, выжженная на камне надпись чернела над входом — выкованными из железа и покрытыми снегом величественными воротами. Они были приоткрыты. Хвала мирозданию, стражи не было, тюрьму никто не охранял. Гермиона прошла внутрь, опасливо глядя на зубья сосулек.

Её встретил пустынный зал. Она вызвала огонёк света, который мягко поплыл по воздуху. В зал вели десятки дверей, и лишь одна была распахнута. Стоило приблизиться, как над проёмом вспыхнул хорошо знакомый знак Даров Смерти. Гермиона вздрогнула, ощущая себя маленькой рыбкой перед жадным ртом морского удильщика. Внезапная мысль заставила её покрыться холодным потом: вдруг Гриндевальд уже мёртв или спятил. Сколько ему лет? Дамблдор был стар, а Гриндевальд ещё старше его.

Гермиона стиснула волшебную палочку покрепче и произнесла:

— Гоменум Ревелио!

Золотая нить зигзагом пронеслась по полу и нырнула в темноту, оставляя за собой едва различимый след. Гермиона приободрилась и шагнула в каменный коридор. Затхлый воздух принял её в свои объятия, забрался в ноздри. Слежавшаяся тьма неохотно заворочалась, скорчилась, когда резвый волшебный огонёк, взявший хозяйку под опеку, набросился на тени. Иной раз коридор раздваивался, но развилки не беспокоили Гермиону, упрямо идущую по светящемуся следу. Всё в этом месте отдавало отчаянием. Здесь Гриндевальд собирался держать своих пленников.

Гермиона заметила, что, чем выше она поднималась, тем чаще в нишах вдоль стен встречались каменные изваяния — все поголовно уродцы, похожие на гаргулий с католических соборов.

Толстый слой пыли покрывал их сложенные за спинами крылья и острые клювы на мордах. Каждый раз, проходя мимо подобной статуи, Гермиона ощущала покалывание в затылке. Затем появились окна — узкие вытянутые бойницы, и дышать стало легче. Стены коридора начали расступаться. Серые колонны сменили каменную кладку, потолок стремительно ушёл вверх. Под аркой находилась камера, а в её центре стоял человек. Золотой след обрывался у его ног.

Узник был стар и страшно худ. Одежда висела на нём как на вешалке. Он мог бы протиснуться между широко расставленными прутьями камеры и покинуть её в любой момент, но почему-то этого не делал. Он, человек, когда-то командовавший армией волшебников, улыбнулся.

— Покажитесь же. У меня давно не было гостей.

Гермиона поёжилась от звука его голоса, шуршащего галькой. Ладно. Ей бояться нечего — если уж так выглядит само зло во плоти. Она сняла капюшон. Затем посчитала, что смотрится глупо, и сняла мантию совсем.

— Я видел… Я знал, что вы придёте, — произнёс Гриндевальд голосом человека, который давно не разминал связки. — Вы или Том, но не был уверен, кто раньше. Какая интересная вещица только что покрывала ваши плечи. Откуда у вас эта мантия-невидимка? Как ваше имя?

— Меня зовут Гермиона Грейнджер. Вы предвидите будущее?

— Варианты. Может, это иные миры? Параллельные реальности? Кто знает? В одной из них вас опередили. В другой вы и вовсе не заглянули ко мне, но сейчас именно Гермиона Грейнджер стоит передо мной. Что вас привело? Не думаю, что автограф. Хотите найти оружие из детской сказки? Все хотят.

Сердце Гермионы учащённо забилось.

— Палочка. Вам известно, где она?

— Бузинная палочка никогда не будет принадлежать вам, — флегматично сказал Гриндевальд. — Хватит с вас мантии.

— Но она нужна мне! Очень нужна! — воскликнула Гермиона. — Я проделала такой путь…

— Вы проделали его зря, моя дорогая, и сами прекрасно это понимали. Палочка у победителя. Догадаться, кто её хозяин, довольно просто! — Гриндевальд оценивающе склонил голову на бок, словно из них двоих за решётками в качестве экспоната стояла она. — Ну же! Попробуйте. Напрягите мозги.

— Дамблдор, — выдохнула Гермиона. — Она похоронена вместе с ним.

Сама мысль о том, чтобы осквернить гробницу бывшего директора, была глубоко омерзительна! Даже думать об этом невозможно. Но остановит ли это Волдеморта? Конечно нет!

Гриндевальд поцокал языком, читая её мысли. Почему-то он коротко рассмеялся.

Гермиона очень долго не могла вымолвить ни слова, затем вскинула голову.

— У нас есть шансы? У Ордена?

— Хотите услышать правду? Уверены?

Она кивнула.

— Тогда слушайте: тот, кого называют Тёмным Лордом, установит свою власть на долгие-долгие годы вперёд. Его нельзя убить, его некому остановить. Любое сопротивление сейчас будет сломлено. Все ваши друзья погибнут, если не сдадутся добровольно.

— Дамблдор был человеком, способным бросить ему вызов, — пробормотала Гермиона и стиснула кулаки. — Но…

— Но он этого не сделал! — Гриндевальд зловеще улыбнулся, и его губы потрескались сильнее. — Он предвидел, что Том вернётся, но ничего не предпринимал. Ждал. Альбус всё время чего-то ждал. Всегда. Крестражи, верно? Древняя тёмная магия. Скучно и непрактично.

— Прошу прощения? — опешила Гермиона.

— Совсем не берегут от старости. А в случае гибели тела, которое непременно рано или поздно истлеет, ты становишься бесплотным духом в поисках нового вместилища. Не уверен, что Тому понравилась бы жизнь в тушке крысы или мелкого лесного гада… Впрочем, это его дело. Даже имея в запасе годы, Альбус не заполучил все крестражи. Не то чтобы он уделял их поискам достаточно времени. Альбус занимался другими вещами. Он придавал слишком много значения мелочам и верил в лучшее в людях.

— Он ошибся.

Гриндевальд умолк, кашляя в кулак, и Гермиона продолжила, осмелев:

— Он бездействовал, позволив Риддлу набираться сил, пока лицемерный Фадж до последнего отрицал его возвращение! В итоге Азкабан разрушен, а дементоры перешли на сторону тех, кого раньше сторожили. Переговоры Хагрида с великанами ни к чему не привели. С Бузинной палочкой, с огромным влиянием в Визенгамоте директор дал газетчикам сделать из себя посмешище! Да, да! Профессор Дамблдор ошибся, ситуация вышла из-под контроля. Он должен был взять власть в свои руки, возглавить министерство, сделать хоть что-нибудь! Он знал, что планировал Малфой, но позволил Драко действовать, подвергнув опасности Кэти и Рона, так же, как и позволил его отцу год назад обхаживать Корнелиуса Фаджа и его коррумпированных помощников! Развращать их, отравлять министерство изнутри! Сейчас эти люди старательно трудятся под руководством Яксли и Амбридж, забыв о том, что те заняли посты, перешагнув через труп Скримджера…

— Это неважно.

Гермиона моргнула от неожиданности. У неё сбилось дыхание. Столько слов, столько чувств, столько боли. Как это может быть неважно? Как?!

— Что?

— Разве нет? Вы здесь не из-за каких-то Фаджа и Скримджера. Они волнуют вас ровно столько же, сколько они занимали Тома. Будьте честны хотя бы с собой.

— Верно, — прошептала Гермиона, опустив голову. — Не поэтому. Мои друзья мертвы. Дамблдор рассчитывал на то, что семнадцатилетний парень справится с бессмертным волшебником, что маги восстанут против Риддла, что добро одолеет зло, как в сказках Бидля. Но так не бывает. Жизнь — не сказка. Люди не стали бороться с Пожирателями смерти, они смирились, испугались. Но не я. Мне не нужна такая Англия! Вы должны понять. Вы владели Бузинной палочкой. Если она так всемогуща…

— Думаете, обретя палочку, мгновенно найдёте частицы души Тома и отправите его на тот свет?

Издёвка в его речах, тоне, глазах причиняла Гермионе муку. С Бузинной палочкой или без неё, она недостаточно сильна, чтобы тягаться с убийцей её лучшего друга.

— Бедняжка, — с ложной жалостью протянул Гриндевальд. — Время не на вашей стороне. Столько возможностей упущено.

— Почему же вы упускаете свою возможность выбраться отсюда? — ощетинилась Гермиона. — Расстояние между прутьями невелико. Вас отделяют три шага от свободы, и фигура у вас подходящая. Стражи нет, а ворота открыты.

Гриндевальд смежил веки. Ледяной, как морские пучины, тон окатил Гермиону с головы до пят:

— Самая сильная магия — та, что незрима. Необязательно видеть что-либо, чтобы знать, что оно есть. Замок — моё детище. В Нурменгарде нет запертых дверей, но я не могу отсюда выйти, — он резко открыл глаза и вытянул руку вперёд, одновременно шагнув к решётке.

Гермиона коротко вскрикнула и отшатнулась, однако Гриндевальд наткнулся на невидимый барьер. Воздух пошёл рябью, точно между ними висел прозрачный театральный занавес. Прутья заходили ходуном, словно и не были выкованы из металла.

— Любой желающий может войти в мою крепость, — с безумными глазами зашептал Гриндевальд. — Любой может подняться на самую высокую башню и увидеть меня, поверженного и жалкого. Все только смотрят, ведь подарить мне смерть означает проявить великодушие. Они ждут, когда меня доконают холод, грязь и скудная пища. Тюремщики присылают мне еду и воду, но сами здесь почти не показываются. Они все трусы, они знают, что мне не нужно покидать эти стены, чтобы причинять им боль. Достаточно сказать, что ожидает их в дальнейшем. Многие люди желают знать свою судьбу, но страшатся того, что услышанное им не понравится. Вы, например, мисс, хотите порцию правды, хотите заглянуть в будущее?

Было в нём что-то неземное, жуткое. Он будто бы… ничего не боялся. Вообще. Ледяная кровь. Мурена в мутной воде. Гермиона сглотнула ком в горле и, несмотря на то что этот человек пугал её сильнее Волдеморта в Малфой-мэноре, твёрдо сказала:

— Я готова!

— Я вижу вашего возлюбленного — мертвеца, вижу родителей, которые не знают о вашем существовании…

— Это не будущее, а прошлое. Не нужно быть провидцем, чтобы делать подобные предсказания.

— Как посмотреть…

— А свой конец вы видите столь же ясно? — дрожа от гнева, спросила Гермиона.

— Обладающему даром свою судьбу знать не дано.

Она молчала, стояла и молчала, хотя с огромным удовольствием бежала бы отсюда за тридевять земель. Ей некуда возвращаться. Податься в тот домик с кроличьей норой на заднем дворе? И что потом? Самой сидеть и не высовываться?

— Однако выход есть, — хрипло сказал Гриндевальд, привлекая её внимание. Он оскалился, показав жёлтые зубы. — Было бы время.

— О чём вы?

— Я стар и немощен. Годы в тюремной камере превратили меня в никчёмную рухлядь. Мне с трудом удаётся ворочать языком и поддерживать с вами светскую беседу. О чём-то большем не может идти и речи. Будь я моложе…

Гермиона устала от шарад, устала следить за хитросплетением мыслей и фраз.

— К чему вы клоните?

— Освободите меня, и я сыграю с вами на одной стороне поля.

Гермиона поморщилась.

— Минуту назад вы сказали, что слишком слабы, чтобы противостоять Вол… Сами-Знаете-Кому. Зачем вы мне?

Гриндевальд стал мрачен и серьёзен.

— Хотите, чтобы ваши друзья снова жили?

— Это невозможно, — с горечью ответила Гермиона.

— Ошибаетесь. Нет ничего невозможного. Так что? Хотите?

— Больше всего на свете!

Она вспомнила отца Луны. Ксенофилиус, если не бредил, бормотал нечто похожее: вероятно всё, если никто не доказал обратное. Кажется, у узника Нурменгарда и чудаковатого издателя «Придиры» нашлось что-то общее. Оба тронулись умом, и она в одном шаге от помешательства.

— Раз так… отправляйтесь в Трагос и найдите волшебника по имени Хуго Хаппель. Мы учились с ним в Дурмстранге. Скажите ему, что фрау Перхта⁽¹⁾ положила монетку не в тот башмачок, и тогда он вручит вам шкатулку, которую я отдал ему на хранение больше полувека назад.

— Что в ней?

— Прибор, созданный старым знакомым. Нечто, способное изменять и переворачивать судьбы людей. Zeitumkehrer.

Причудливое слово царапнуло слух.

— С его помощью можно переместиться в прошлое.

Гермиона не сразу вспомнила, что умеет дышать.

— Вы говорите о… вы имеете в виду хроноворот?! Я считала, что все они разбились во время битвы в Отделе тайн два года назад!

Гриндевальд взглянул на неё так, как смотрят на несмышлёного ребёнка.

— И всё-таки все вы, англичане, мните себя правителями мира, а клочок суши, который зовёте Соединённым Королевством, пупом земли. Может быть, мисс, и волшебники за пределами Британии не водятся?

Она ощутила себя несусветно глупой! Глупой маленькой девочкой, чей мир ограничивался игрушечным замком.

— У вас загорелись глаза, — сказал Гриндевальд и пошатнулся на ровном месте. Всё же годы брали своё. Разум тёмного гения хранило чуть живое тело. — Но не спешите праздновать победу. Шкатулку, не уничтожив содержимое, смогу открыть только я. Я один! И не раньше, чем вы дадите слово, что вытащите меня из этой чёртовой камеры.

Гермиона едва его слышала, вовсю представляя, как крутит песочные часики, как под мантией-невидимкой пробирается в поместье Малфоев, находит Гарри и с лёгкостью раскидывает Пожирателей смерти… Нет! Она отправится в прошлое ещё чуть дальше и спасёт Рона. Никакого Лавгуда! Никаких Даров! Но тогда… Палочка достанется Волдеморту, и он станет ещё сильнее, а крестражи… Где их искать? Ничего, она разберётся. Главное, что её друзья будут жить! Но… (очередное и далеко не последнее) получается, что Гарри так и будет носить в себе осколок чужой души? Гарри — крестраж. Тогда его спасение бесполезно. О Мерлин!

Гермиона тихонько застонала, прижав пальцы к вискам. Она не имела права выпускать Гриндевальда из тюрьмы. Никто не имел. Да и каким образом? Взгляд упал на прутья, уходящие в пол, затем на тщедушного узника.

— Даже если мне удастся вас вызволить, вряд ли сюда приедет «Ночной рыцарь», чтобы доставить самого жуткого колдуна в Европе в «Дом Святого Освальда для престарелых волшебников». Далеко вы не уйдёте.

— Самого жуткого? Льстица. Сейчас мне не уйти, нет, конечно, — мягко согласился Гриндевальд и в подтверждение слов страшно закашлялся. — Для начала хроноворот перенесёт вас на сорок лет назад…

Гермиона ясно осознала, какой поворот приобрело дело.

— Безумие!

— В любви всегда есть немного безумия. Но и в безумии всегда есть немного разума. Чудесные слова. Жаль, не мои… А вы любите своих друзей?

— Вы хотите, чтобы я отправилась в прошлое и освободила вас там? Этого не будет! Вы злодей и военный преступник!

— Вероятно, я слишком дорого оценил жизни ваших близких, — скучающе бросил узник.

Она промолчала.

— Тридцать, — предложил Гриндевальд.

Он ещё смел торговаться! Гермиона встряхнула мантию, давая понять, что уходит.

— Вы быстро сдались. Почему бы мне не устроить аукцион неслыханной щедрости? Двадцать пять.

— Прощайте! — Она развернулась, встретившись взором со статуей какого-то хтонического зверя, засевшего под потолком. — О боже!

— Это гаргульи, юная леди. Невиновных они не тронут, не переживайте.

— А я и не переживаю! У вас приятная компания, господин Гриндевальд. Я ухожу.

Хриплый хохот заставил Гермиону резко оглянуться.

— На каком факультете вы учились? — спросил Гриндевальд, посмеиваясь. Он сел и тяжело привалился спиной к стене. — Подошёл бы Слизерин. Мы оба знаем, что идти вам некуда. Двадцать, и покончим с этим фарсом.

Гермиона замялась. Двадцать лет. Ей предлагали перенестись в семьдесят восьмой. Чета Грейнджеров только переехала в Лондон. Рона не было на свете, и Гарри ещё не родился. Зато его родители были живы. Волдеморт пока не появлялся в Годриковой Впадине. Он придёт к дому Поттеров вечером тридцать первого октября тысяча девятьсот восемьдесят первого года и осквернит Гарри своей поганой душонкой.

— Решайте быстрее. Я утомился.

— Восемнадцать, — отрезала Гермиона и вновь приблизилась к решётке. — Я должна быть уверена, что мои друзья появятся на свет, а для этого временное полотно не должно изменяться под влиянием внешних факторов.

Гриндевальд с одобрением улыбнулся.

— Жадная девушка. Хотите всё и сразу.

— Всё и сразу? — переспросила она, неосознанно повысив голос от охватившего её гнева. — Мне придётся наблюдать со стороны за самыми дорогими людьми без права показаться им на глаза, подойти, заговорить с ними… Когда они поедут в Хогвартс, мне, застрявшей в прошлом, будет под сорок. Нет никаких гарантий, что нам удастся найти крестражи и одолеть Сами-Знаете-Кого, помешать ему убить Поттеров.

Слова слетали с губ — не удержать. Когда она закончила, Гриндевальд вздохнул и отвернулся.

— Как много болтовни. Тик-так, тик-так, — он поднял руку и задвигал пальцем, изображая маятник. — Вы много говорите. Том появится здесь, чтобы подтвердить свои догадки о судьбе Бузинной палочки. Поторопитесь. Мёртвым я вам точно помочь не смогу.

1) По народным верованиям, распространённым в некоторых землях Австрии, Перхта бродит по ночам на Святки, заглядывая в дома. Молодые девушки и служанки, которые усердно работали в течение года и успели напрясть достаточно пряжи, поутру найдут в башмачке серебряную монетку. Нерадивых же Перхта может страшно наказать.‌

Вернуться к тексту