Мой домашний ягуар. Игра в танец (гет)

В задачу морд-сит то и дело входит кого-то находить, доставать, догонять. Часто работа проходит без сучка и задоринки, но нередки случаи, когда за нужной личностью приходится побегать. Так что я вовсе не удивляюсь, что, прочесав всю деревню, девчонки мы не обнаруживаем. Мы находим людей, которые под страхом пытки указывают нужный дом, вот только внутри её нет. Есть хозяева, семейная чета с дочкой, есть стынущий обед, приготовленный на четверых, но ни шкатулки, ни Первозданной Неодаренной — будто в воду канула.

— Прочесать окрестности, — отдаёт приказ Далия, с раздражением выуживая из сумки какую-то бутыль. — Идём.

Она бросает это мне, и я не спорю. Не знаю, что у неё на уме, но она действует так уверенно, что я предоставляю ей все бразды правления.

— Что это? — я киваю на бутыль в её руках, в то время как сестра по эйджилу твёрдым шагом идёт по пыльной улочке, не оглядываясь по сторонам. Она, определенно, имеет цель, но эта цель пока ещё ускользает от моего понимания.

— Чума, — отвечает она и шутливо протягивает бутыль мне. — Хочешь понести? Не бойся, у меня есть противоядие.

Не боюсь, даже если бы его и не было. Тем не менее, бутыль не беру. Мне не обязательно что-то доказывать, самоутверждаться мне тоже не нужно. Я не маленькая девочка, которую заботит чужое мнение, я морд-сит, и для меня дела государства важнее глупых игр.

— Нашлешь проклятье на деревню?

Мы минуем ещё одну улочку и выходим к площади. Сейчас здесь пусто, селяне отсиживаются по домам, таятся.

— Именно, — Далия, довольно улыбаясь, подходит к городскому колодцу, с выражением триумфа откупоривает бутыль и бросает её в воду. Прямо так, не теряя время на выливание содержимого в колодец.

— И для чего всё это?

Нет, я конечно понимаю, по какой причине может понадобиться столь радикальная мера, как медленное и мучительное уничтожение целой деревни, но всё же не слишком ли это сложно для обычного наказания мятежников?

— Для того, — губы сестры по эйджилу трогает лёгкая улыбка, — что напуганные возможной смертью крестьяне, сами принесут нам голову Искателя, и трикстер никакой не понадобится.

В другой раз я бы углядела в этом шанс на освобождение Локи, но правда в том, что после того сна я не верю в успех. Он сказал, что мы больше не встретимся, я склонна считать это правдой, а значит, у Далии ничего не получится.

— Ты же не думаешь, что, пусть и отчаявшиеся, они предадут своего идола?

В окне мелькает рыжая голова мальчишки, но в тот же миг женские руки оттаскивают его прочь. Мальчишкам бояться нечего, а вот девочку-другую морд-сит часто забирают в свои ряды. Но лично я пока не делала этого ни разу. Насколько я знаю, Далия тоже.

С сестрой по эйджилу мы выросли в одной деревне, в Стоукрофте, вместе ходили в маленькую деревенскую школу, где нас учили считать по пальцам и рисовать крестики. Мы не были особо дружны детьми, но потом нас обеих забрали. Это и объединило двух девочек. Год мы не видели друг друга, ровно столько длилось наше одиночное заключение. Затем, когда мы прозрели, ощутив всю благость нашего нового существования, нам позволили общаться между собой. У нас с Далией были общие воспоминания, потому мы и решили держаться вместе. К счастью, позорные воспоминания нашей крестьянской жизни быстро стёрлись из памяти, заменённые более достойными знаниями — чтением, письмом, культурой этикета. Из нас сделали не просто элитных воинов — каждая из нас ощущала себя совершенно особенной, идеальной. Это также стало причиной, по которой Далия все ещё моя самая близкая подруга — мы становились идеальными вместе. Каждая из нас ещё помнит, какими неотесанными мы были и какими утонченными мы стали. И пусть мы не танцуем, не слагаем стихов, не играем на музыкальных инструментах — мы по-своему леди, и это больше, чем каждая из нас заслужила иметь.

В ответ на моё замечание Далия цокает языком, слегка склонив голову на бок.

— Когда их дети начнут умирать, они нам принесут не только голову Искателя, но и головы волшебника с исповедницей. Вот увидишь.

Она говорит это так буднично, словно обсуждает со мной погоду, а я слышу в её словах лишь одно — очередная куча бессмысленных жертв может к чему-то и приведёт, но скорее всего останется просто кучей бессмысленных жертв. Я не люблю убивать, я уже упоминала это, но убивать зря я не люблю тем более.

— Ты действительно считаешь, что они знают, где Искатель? — спрашиваю я сестру по эйджилу, Далия пожимает плечами.

— Может и не знают, но среди них скрывалась его сестра. Найдём девчонку, а там, авось, и братец подоспеет.

— Слишком многое в твоём плане зависит от случая, мне не нравится это, — честно признаюсь я. Честность между нами установилась ещё тогда, в детстве, и даже не совсем приятные вещи мы обсуждаем откровенно, пусть не всегда мило. Вот и сейчас моими словами Далия явно не довольна.

— Есть план получше — приступай, — она делает широкий взмах рукой в сторону. — А мы с лордом Ралом доверимся случаю.

Должно быть, мне чудится. Она ведь не сказала в действительности, что…

— С лордом Ралом? Постой, ты хочешь сказать, что это он дал тебе бутыль?

Далия заходится смехом.

— Нет, я сама сварила зелье. Ну конечно, лорд Рал дал его мне!

Я отказываюсь верить. Лорд Рал мудрый и добрый правитель, и конечно эта деревня заслуживает того, чтобы понести наказание. Они укрывали врага Империи, да и сами они не верны лорду Ралу, и я готова убить их сейчас, всех до единого, но быстрой чистой смертью. Жестоко допускать, чтобы они страдали неделями от невозможности выдать того, о ком ничего и не знают. Я отказываюсь верить, что это была идея господина. Должно быть, Джиллер заморочил ему голову, просто желая проверить на подопытной деревне зелье очередного своего проклятья. Волшебник — тот ещё скользкий тип, ему я не доверяю.

— Ты чем-то удивлена? — Далия толкает меня локтем в жесте, призванном меня расслабить, но не расслабляет, неприятное чувство неправильности заседает глубоко в горле.

Если это идея лорда Рала, то я подчинюсь ей, сколь бы неправильной она мне не казалась, но я ощущаю, что господин и сам введён в заблуждение, и меня одолевают сомнения, неприятные и не приставшие мне.

— Ладно, — я отхожу от колодца, надеясь, что на расстоянии я прекращу терзаться сомнениями. — Как считаешь, как далеко уже может быть девчонка?

— Далеко не сбежит, — спокойно отвечает сестра по эйджилу, подходя к одному из домов. — Как думаешь, может прихватить заодно пару милых девочек? Мне кажется, я готова обучить новую сестру.

Она готова. Я вижу это по твёрдому решительному взгляду, и я знаю, что Далия хорошая воспитательница. Она вправе взять девочку сейчас, и это придаст ей чести, но я напоминаю ей, что у нас есть важное задание, в котором лишние участники действа могут только помешать.

— Ты права, — голос Далии звучит немного разочарованно. Нам отсюда до дома не одна неделя пути, и если мы не найдём колдуна, а мы скорее всего его не найдём, нам придётся тащиться через горы и леса, нытьё ребёнка я слушать не хочу. Возьмём шкатулки, и дело с концом.

Мне стоит что-то на это ответить, но я не успеваю, со стороны леса показывается один из наших солдат, и ещё издалека начинает звать нас.

— Госпожа Кара, госпожа Далия! Мы вышли… на след… беглянки, — он тяжело дышит, говорит с перерывами, но при этом характерно жестикулирует, подзывая нас следовать за ним.

Уж если на чистоту, морд-сит не приходят на зов д’харианцев, это они приходят к нам, но в столь важном задании, как поиск шкатулок, нет времени соблюдать условности.

Мы бежим в лес, туда, куда увлекает нас солдат, перепрыгивая корни и огибая ветки. Путь не близкий, девчонка успела далеко уйти. Лишь минут десять спустя мы оказываемся на берегу озера, где на земле, придавленная сапогом одного из д’харианцев, лежит рыжеволосая крестьянка. Она не пытается отбиваться, благоразумная девочка. Её охраняют трое, и они не упустят её, как бы она не старалась сбежать. А попробует, станет только хуже — её изобьют и изнасилуют, она понимает это.

— Почему девчонка все ещё жива?! — напускается Далия на солдат. — Был приказ убить её.

Д’харианцы переглядываются, и тот, который привёл нас, докладывает:

— У Первозданной Неодаренной не оказалось шкатулок Одена. Мы взяли на себя смелость предположить, что в связи с этим она вам потребуется живой.

— Правильно решили, — я подхожу ближе и присаживаюсь над девушкой, солдат убирает с её спины сапог.

Я приподнимаю заляпанное илом и песком лицо, отряхиваю всю грязь. Девчонка дрожит, но молчит.

— Милая Дженнсен, — ласково обращаюсь к ней я, — ты же будешь хорошей девочкой и скажешь нам, где спрятала шкатулки? Ты взяла их у лорда Рала, а чужое брать нехорошо.

Зелёные глаза девицы вспыхивают решительностью и гневом.

— Я знаю, насколько сильна и страшна власть шкатулок, — говорит она смело. — И я не допущу, чтобы твой лорд Рал получил их!

Мне не хочется её бить, но это необходимая мера. Боль развязывает языки, она творит чудеса. Нужно просто найти укромное местечко и поговорить с ней по душам.

У Далии, впрочем, другие планы.

— Мы вызовем лорда, — говорит она, выуживая книгу пути. — Когда шкатулки будут у нас, неплохо бы сразу передать их ему.

Джиллер, скорее всего, достаточно восстановился после открытия прошлого портала, он доставит лорда Рала без проблем, вот только если шкатулок здесь не окажется…

— Вы никогда не найдёте шкатулки Одена! — уверенно заявляет пленница. Не успеваю я никак на это отреагировать, как сапог Далии ударяет девушку в голову, отбрасывая её на некоторое расстояние.

— Хранитель, — ругается сестра по эйджилу, замечая, что та перестаёт двигаться. Нагибается проверить пульс, выдыхает. Не то, что бы нам сложно было дать девчонке дыхание жизни в случае чего, но лишние сложности ни к чему.

— Ты поаккуратнее с ней, — я нагибаюсь к девчонке и обмакиваю перо в кровь на её лбу.

— Да знаю, — бурчит сестра по эйджилу, глядя, как я царапаю в книгу пути сообщение для лорда. — Но без сознания она мне нравится больше.

— Определённо, — отзываюсь я. — Тишина мне по нраву.

Через два часа ожидания лорд Рал появляется из портала в сопровождении Констанции и Трианы. Если появление второй ожидаемо, то первую я увидеть никак не ожидала.

Мы приветствуем лорда молитвой, после чего я ввожу его в курс дела. Девчонка всё ещё без сознания, но это и к лучшему, обсудить всё без лишних ушей — лучший вариант.

Господин выслушивает донесение, недовольно нахмурившись. Всё должно было быть не так, шкатулки уже давно должны были оказаться в наших руках, а вместо этого мы топчемся по берегу, вытаптывая песок.

— Эти земли не доброжелательны к нам, — говорит лорд Рал наконец. — Мы должны уйти отсюда, переберемся за холмы, замок маркграфа Роттенбергского может стать для нас временным убежищем. Кара, вы с Констанцией останетесь здесь, прочешите весь лес и всё озеро, шкатулки нужно найти в кратчайшие сроки. А мы пока разговорим девчонку. — Магистр оборачивается к Далии. — А вы с Трианой сопроводите нас к маркграфу, в его замке действует антимагический барьер, но с Первозданной Неодаренной магия в любом случае не работает, так что это не станет нам помехой.

Один из д’харианцев взваливает девчонку на коня, наших с Далией лошадей подводят ко мне, но второго теперь забирает не подруга, а соперница. Констанция глядит волком, не скрывая своей неприязни, и я, безусловно, ценю этот жест лорда Рала — свести нас на одной территории, чтобы мы наконец высказали друг другу все недовольства. Вот только она молчит, и лишь продолжает сверлить меня взглядом, пока господин не отбывает в замок Роттенберг. В той стороне мелькает в небесах тень длиннохвостого гара, но лорду Ралу ничего не угрожает — это отличительная особенность Роттенберга — у них содержат гаров, как домашних питомцев. Как сторожей, гончих псов и иногда, вот не знаю, насколько это правда, как средство передвижения.

— Ты чем-то не угодила во Дворце, что тебя отстранили от обучения?

Мой вопрос Констанция игнорирует, уходит вверх по песчаной полосе, в ту часть леса, где шкатулки ещё не искали.

Конь рядом со мной фыркает и нервно бьёт копытами, я успокаиваю его тихими хлопками по блестящей черной шее.

— Как считаешь, что произошло между ней и Локи, и кто сейчас занимается ним? — спрашиваю я животное.

Лошадь мне, естественно, не отвечает, но я этого и не жду. Ведь все мои мысли о другом: какая причина могла заставить Констанцию покинуть питомца? Обучение окончилось, и он отбыл по делу; обучение провалилось, и задание поручили другой сестре или… Или Локи мёртв. Этот вариант сбрасывать со счетов также нельзя. Если он окажется невосприимчивым к обучению, лорду Ралу ничего не останется, как устранить угрозу. Я понимаю целесообразность этого. Будь я ответственна за весь народ, я бы тоже ставила его нужды превыше собственных желаний. Но я не правительница, поэтому я могу позволить себе эгоистичные желания. Подарить пленнику свободу — вот, чего я хочу. Но моё «хочу» не имеет никакого значения, а потому я прячу его глубоко внутрь себя, где ему и место.

* * *

Дженнсен проснулась с ощущением, что по её голове только что проехала телега. Зрение её было расфокусированно, а в ушах стоял шум, словно морские волны одна за одной накатывали ей на голову, окружая со всех сторон громкими всплесками. Трудно было понять, где она находится, а ещё тяжелее было вспомнить, кто она такая. Даже её имя, которое она вроде как смутно помнила, вполне могло оказаться каким-то подслушанным когда-то словом. Дженнсен шевельнулась и вскрикнула от прострела в районе виска.

Откуда-то, как из-за толщи воды, раздался заботливый женский голос:

— Очнулась, милая? Лежи, не вставай. Вот водичка, попей.

Рука женщины легла на затылок, немного приподняла голову над подушкой, потресканных губ коснулась холодная чаша, и капля сладковатой жидкости стекла по губе к языку.

— Ещё, — попросила Дженнсен, и сама испугалась своего голоса — хриплого, надломленного.

— Много сразу нельзя, — предупредила женщина. — Один глоточек.

В этот раз язык ощутил большее облегчение, и саднящее горло немного успокоилось.

— Спасибо, — Дженнсен прикрыла глаза. Больших усилий стоило держать их открытыми, они жгли огнём и слезились, а пелена, хоть спала в достаточной мере, но все ещё мельтешела перед взором.

— Тебя что-то беспокоит, дитя? — ласковый голос женщины протек в создание, заботливые руки опустили голову обратно на подушку.

— Где я? — Дженнсен снова открыла глаза, но поняла, что долго держать открытыми не сможет, поэтому не стала и пытаться.

— Ты в безопасном месте, милая. Это замок Роттенберг, вокруг друзья, здесь никто тебя не тронет.

Дженнсен вздохнула почти счастливо.

— Хорошо… А правда, что меня зовут Дженнсен?

Она взглянула на женщину, в глазах которой вспыхнуло беспокойство.

— Правда, дитя. А ты что — не помнишь?

Дженнсен рада была бы сказать, что она помнит всё прекрасно, но правды в этом не было.

— Только имя, — призналась она. — Вы можете мне сказать, кто я?

Женщина открыла рот, да так и закрыла, ничего не сказав.

— Я приведу к тебе того, кто все расскажет, — подумав, приговорила она. — Я-то что — просто прислуга своего господина, а вы — гостья, и вас я вижу впервые.

— Жаль… — приуныла Дженнсен. — Но я буду очень благодарна, если вы приведете того, кто объяснит мне, кто я и что со мной произошло.

— Я приведу, — пообещала женщина. — Но пока тебе следует немного поспать.

Дженнсен не стала спорить, тяжёлые веки закрылись сами собой, и девушка погрузилась в водоворот бесконечно повторяющегося кошмара, в котором она бежала, бежала, бежала…

«Дженнсен».

Голос ворвался вглубь её сознания.

«Дженнсен».

Так громко и так рядом, хоть, судя по свистящему звуку, произнесено это шёпотом.

Бесконечный бег оборвался чёрным ничем, а потом начали проступать очертания комнаты. В этот раз всё выглядело чётче и объёмнее, словно художник добавил полотну её окружения красок. Скромная комнатка была не такой большой, как показалось в прошлый раз. Дженнсен лежала на спине, и по правую руку от нее помещался лишь табурет с выставленными на нём настройками, сразу после него начиналась стена, слева же места было больше, но не немного. Опять же табурет, с большой медной миской на нём, затем пара метров свободного пространства до небольшого камина, врезанного в стену. От камина шло мягкое тепло, и также он был единственным источником света в помещении. Подняв глаза, Дженнсен увидела за своей головой отражающее пламя стекло, обрамленное тяжёлыми шторами — окно, но за ним сейчас было темно, очевидно — ночь.

— Дженнсен.

Голос, тот самый, который пробудил её, повторился откуда-то из темноты. Там, насколько девушка помнила, находилась дверь, и с той стороны прилетело неясное движение. Дженнсен ощутила панический страх и дёрнулась, прикрываясь одеялом, которое было сомнительным спасением в случае чего.

От тени отделилась фигура, мужская, гибкая. Блеснула позолотой красная ткань жилетки, прошуршали чёрные шаровары. Всё, что Дженнсен смогла разглядеть — выдающийся нос мужчины, тёмные волосы, доходящие до подбородка, и губы, растянутые в улыбку. Мужчина показался ей незнакомым. Конечно, сейчас любой человек был для неё незнакомцем, но отчего-то сохранялось навязчиво сильное ощущение, что перед ней не просто кто-то чужой, но ещё и враждебный.

— Не подходите! — Дженнсен ещё сильнее закуталась в одеяло, подобрав ноги к груди.

— Не бойся, — голос лился подобно реке. — Тебе ничего не грозит. Больше не грозит. Твой монстр-брат теперь не достанет тебя.

Брат? Дженнсен попробовала вспомнить, о каком брате речь, но в голове было пусто, не осталось совсем ничего. Только боль.

— О чём вы?

Она спросила, и сама испугалась возможного ответа. Хотелось ли ей вспоминать о мучителе и о том, что он делал?

— Как — разве ты не помнишь? — мужчина подобрал с табуретки зеркальце, которого Дженнсен прежде не замечала, и протянул ей.

Даже в руки не пришлось его брать, чтобы увидеть рассеченную кожу лба, вымазанную какой-то мазью, огромный почти чёрный синяк вокруг глаза, ссадины на щеках и подбородке. Не было ничего удивительного в том, что она ничего не помнила. Очеревидно, над ней поработал какой-то жестокий садист. Брат.

— Это сделал мой брат?

Мужчина отнял зеркальце и присел на край кровати. Его ладонь легла на девичье колено, но в этот раз Дженнсен не ощутила тревоги. Незнакомец больше не казался ей враждебным, скорее — другом, рядом с которым кошмары её прошлого подошли к концу.

— Да, — ответил мужчина на её вопрос. — Это был твой брат, Ричард Сайфер. Искатель.

А затем Дженнсен услышала историю о том, как ее брат вероломно похитил шкатулки у истинного владельца и соединил их для обретения могущества. Мужчина, назвавшийся Даркеном Ралом, говорил с грустью, опустив глаза в пол, и Дженнсен было жаль его, приятного и доброго, так подло обманутого тем, кто звал себя героем.

— Обретя власть, он заставил Мать-исповедницу бить бедную, беззащитную, невооруженную женщину, — продолжил рассказ новый знакомый, и Дженнсен ощутила щекочущее чувство в носу, означавшее, что скоро она заплачет. Плакать над судьбой невинной женщины, пострадавшей от рук ее брата, не казалось чем-то зазорным, и вот девушка уже тихо всхлипывала, обнимая колени.

Перед мысленным взором восстала далекая страница ее прошлого: очень явно представился молодой человек, бросающий холодно и равнодушно: «Убей её». Да, Дженнсен помнила это, и пусть остальное всё еще ускользало, эти слова по нарастающей повторялись вновь и вновь, с каждым разом всё громче и чётче. Образ затравленной блондинки, глядящей с покорностью и страхом, пришел в тот момент, когда в голове прозвучали новое указание Ричарда, произнесенное с насмешкой. «Медленно». А потом увиделась черноволосая девушка в белом, которая ударила блондинку, без удовольствия, против своей воли. Это было ужасно.

Дженнсен вздрогнула, и заботливая рука погладила ее по колену в попытке успокоить.

— Ты помнишь что-нибудь?

Вопрос прозвучал обеспокоенно, искренне, Даркен Рал казался Дженнсен всё более близким и приятным, лгать ему и в мыслях не было.

— Немного, — ответила она чуть смущенно, даже виновато. Ведь если она помнила эти картины, значит была там, не вмешалась, не защитила. От этого было горше всего. — Разве надо говорить об этом? Это так гадко…

Ладонь Даркена Рала снова нежно коснулась ее колена, а после накрыла ладонь.

— Я знаю, тебе нужен отдых, милая. Обещаю не утомлять тебя, но ты обязана знать правду.

Дженнсен кивнула. Как ей ни хотелось забыться, но эту часть своего прошлого нужно было принять.

Даркен Рал, получив ее позволение, продолжил.

— Немногие выжившие, вернувшись, рассказали мне, что Искатель заставил их поднять оружие и драться друг с другом насмерть.

Да, это Дженнсен тоже помнила. Смутно, как во сне, но видения битвы вернулись к ней, а голова заполнилась лязгом мечей и боевым кличем, перемешанным со стоном умирающих. Ужасно настолько, что девушка снова заплакала. Ей вспомнилось лицо Ричарда, беспристрастно наблюдавшего за исполнением своего бесчеловечного приказа, и это лицо вселило в ее сердце страх. Ее брат был жутким человеком.

— Последствия были ужасны, — поведал Даркен Рал, вставая. Дженнсен проследила за ним взглядом. За тем, как он отошел к двери, опустив голову на упершийся в стену кулак. Он выглядел действительно подавленным, Дженнсен захотелось подняться с постели, обнять его, утешить. Остановило ее лишь то, что ноги, скорее всего, не удержали бы ее.

— Расскажите, — попросила она тихо, мужчина кивнул ей и, оторвавшись от стены, вновь обратил к ней свои тёмные, но ласковые глаза. Дженнсен устыдилась того, что еще совсем недавно ощущала к этому милейшему человеку недоверие.

— Все эти смерти лишили многих отца, сына, брата.

Дженнсен прикусила губу, чтобы не разрыдаться, Даркен Рал нежным жестом погладил ее по голове.

— Но было кое-что… — он запнулся. — Кое-кто, кого Искатель не мог подчинить своей магии. Ты. Ты —

Первозданная Неодаренная, только тобой он не мог управлять.

Резким движением мужчина приблизил к Дженнсен лицо, и она испуганно отпрянула, но тотчас взяла себя в руки и вернулась в исходное положение. Даркен Рал вовсе не хотел напугать ее, он не виноват, что она такая трусиха, он ее друг.

— Убедившись, что твой брат чудовище, ты решилась и храбро разбросала шкатулки в стороны.

Голос Ричарда в голове зло скомандовал: «Не трогай шкатулки». Она помнила, как дала ему отпор. Как сорвалась с места, а он помчался следом, сбивая ее с ног. Это было, действительно было, Даркен Рал не ошибся.

— Затем ты убежала, забрав две из них с собой, — продолжил рассказ добрый друг. — Ты должна была где-то их спрятать, ведь за тобой гнался Искатель. К сожалению, он нашел тебя раньше, чем я.

Новый образ всплыл в голове — она бежит по лесу, но ее нагоняют, бросают на землю и бьют, повторяя лишь одно: «Где шкатулки». Она вспомнила и свой ответ, она сказала, что шкатулок у нее нет. А потом чей-то сапог полетел ей в голову.

Дженнсен сжалась в комок, и Даркен рал поспешил обнять ее, зашептав слова утешения. В этих объятьях она чувствовала себя в абсолютной безопасности, поэтому позволила себе расслабиться. Она опустила голову мужчине на плечо и закрыла глаза. Образы никуда не ушли, но в надежных руках она их не боялась.

— Меня не Искатель избил, — прошептала она, вспоминая.

Рука погладила ее по волосам.

— У него много подручных. Он объявил на тебя охоту.

— Неужели мой брат способен на это? — она все еще не хотела верить, хоть понимала, что все, что говорит Даркен Рал — правда.

Он поцеловал ее в израненный лоб и сильнее прижал к груди.

— Ты помнишь, где спрятала шкатулки?

Вспоминать не хотелось, и без того было слишком страшно, слишком больно.

— Пожалуйста, хватит.

Дженнсен жалась к мужчине так сильно, будто хотела раствориться в нем, укрыться от всех бед глубоко внутри его бестрашного, сильного, крепкого тела.

— Я больше думать об этом не могу…

— Не надо, — уступил он. — Теперь ты в безопасности. Обещаю, что Искатель больше не тронет тебя.

Уложив ее в постель и заботливо подоткнув ей одеяло, Даркен Рал ушел, позволяя Дженнсен прийти в себя. Она не спала, потому что боялась кошмаров. Просто лежала, изучая трещины на потолке. Если долго смотреть на них, думать о них, то все прочие мысли и воспоминания становятся менее яркими — это Дженнсен внушила себе, и это хоть немного да действовало.

По ощущениям прошло больше часа, хотя может лишь пара долгих минут, как Даркен Рал вернулся вновь. На этот раз он был не один — рыжий котенок с белым ухом с любопытством осматривался, лежа в бережных объятьях мужчины. Увидев котенка, Дженнсен забыла обо всех тревогах, села на постели и подалась чуть вперед, чтобы разглядеть животное.

— Его подобрал один из моих людей, — Даркен Рал поднес котенка ближе, не переставая чесать его за ухом. — Думаю, ему нужен друг.

Когда мужчина протянул котенка ей, Дженнсен ощутила детскую радость. Она перетащила малыша себе на колени, не переставая умиляться, какой он славный. Повинуясь порыву, она даже поцеловала Даркена Рала в щеку, но, смутившись своим поведением, тотчас опустила глаза на котенка, и старалась более их не поднимать.

Пока она ласкала котёнка, ее друг стоял в стороне, но через время заботливо уточнил:

— К тебе хоть какие-то воспоминания не вернулись?

— Она все так ужасны, — Дженнсен легла, уложив котёнка себе на грудь. — По-моему, лучше не вспоминать.

Даркен Рал принял ее ответ кивком, и она возобновила игру с рыжим малышом. Котёнок осмелел и принялся тереться об ее подбородок, громко мурлыча. Дженнсен не думала, что способна сейчас на добрые эмоции, но сумела искренне улыбнуться.

Мужчина снова вышел, чтобы не мешать, и новый час у Дженнсен прошел в играх с котенком, за которыми она совершенно забыла обо всех горестях.

Но потом она услышала звук. Громкий, пробирающий до дрожи. Женские рыдания, такие мучительные, что сердце непроизвольно сжалось от чужой боли. Дженнсен отложила котенка в сторону и села. Она не была уверена, что уже может как следует держаться на ногах, но ей было до того любопытно, что она решила рискнуть. Опираясь о стены, девушка дошла до двери, а после вышла в продуваемый ветрами коридор. На ней была лишь нижняя сорочка, и тело тотчас покрылось мурашками, а босые ступни холод и вовсе кусал, как живой зверек, но Дженнсен отринула все неудобства и пошла на звук.

Уже знакомую ей женщину она увидела, стоило повернуть за угол. Женщину, которая заботилась о ней в период беспамятства. Сейчас эта женщина утешала ту, которая издавала все эти жуткие вопли. Крстьянка плакала, уронив лицо в ладони, а Даркен Рал сидел на коридорной тахте, спрятав лицо в ладони. К тому моменту, как Дженнсен приблизилась, женщины удалились, остался только Рал, и он был так печален, что девушка присела рядом и опустила руку ему на плечо.

— Вы чем-то расстроены?

Он поднял голову, но на нее не взглянул, уставился на напольный подсвечник прямо перед собой.

— Ричард Сайфер и Исповедница напали на мой гарнизон, — сказал он таким болезненным голосом, что Дженнсен даже вздрогнула от беспокойства за него. — Мне сейчас пришлось сказать еще одной матери, что ее сын пал от руки Искателя.

— Мне очень жаль, — проговорила Дженнсен, хоть понимала, что ее сожаления ничего не исправят. — Как мой брат может быть таким жестоким…

— Я знаю, что ты чувствуешь, — Даркен Рал повернул лицо в ее сторону, в его глазах стояли слезы. — Он и мой брат тоже.

Глаза Дженнсен широко распахнулись. Она, казалось, была готова к совершенно любым поворотам, но, как оказалось, оставались на свете вещи, способные ее удивить.

— Я должен сказать тебе, Дженнсен, — мужчина взял ее за руку, — у тебя, Ричарда и у меня отец был один. Его звали Паниз Рал.

Убедившись, что она внимательно слушает, брат начал рассказ.

— В то время в Д’Харе царили мир и свобода… — Эти первые слова казались чем-то нереальным, сказочным. За последние пару часов Дженнсен увидела столько боли и страданий, чужих и своих собственных, что мысли о свободе вызвали лишь еще большую грусть.

 — Но наш отец начал завоевывать королевство за королевством, заглатывая их по одиночке.

Это уже было ближе к тому представлению о мире, которое у Дженнсен успело сложиться. Было неприятно осознавать, что за всеми бедами стоит ее отец, но выслушать рассказ брата она была обязана.

— Мир не знал более кровожадного тирана, — голос Даркена Рала надломился, а губы задрожали. — Он делал чудовищные вещи с людьми.

Кривая усмешка, призванная скрыть душевные страдания, заставила Дженнсен и саму заплакать.

— Жесток был и с близкими… Я никому этого не говорил… — в этот раз слезы нашли выход, но брат попытался скрыть их, опустив лицо. — Отец как-то похвастался мне, когда я был ростом с его меч, тем, что ему напророчили: однажды у него родится побочный сын, это будет новый Искатель, и этот Искатель убьет меня. Но даже зная об этом пророчестве, он не отказался от других женщин, которых было множество.

— А моя мать? — только и нашла, что спросить Дженнсен, вытирая слезы тыльной стороной ладони.

Брат встретился с ней глазами.

— Всё, что я знаю о твоей матери — то, что она была хорошей и доброй, и берегла тебя от нашего отца.

Дженнсен сделала несколько глубоких вдохов, чтобы унять слёзы, потому что они потекли из глаз с новой силой. Не хотелось перед братом выглядеть вот так, ничтожно и сломлено.

— Мне повезло меньше… — он снова отвернулся, и Дженнсен не решилась дотронуться до него. Даркен Рал снова глядел на пламя перед собой, и зубы его были крепко сцеплены, будто от страха.

— Когда я стал старше и сильнее, — смог продолжить он через время, — я выступил против отца. Я убил его. Затем обратился к Ричарду, надеясь, что братская любовь отвратит пророчество, но только тогда я понял, что он унаследовал жестокость отца. Теперь, как и многие злодеи, он видит себя героем.

Брат снова опустил голову, и Дженнсен увидела, как на каменный пол упало несколько капель.

— Если Ричард соберет все шкатулки, он сделает с миром ужасные вещи, куда более кровавые, чем те, что мог сделать наш отец.

С каждым словом тон его становился все жестче и выше, последние же слова и вовсе были произнесены на выкрике.

— Мы должны остановить его! — решительно заявила Дженнсен, не в силах смотреть, как ее брат страдает.

Он вскинул на нее глаза, в них читалась слабая надежда.

— Как?

Дженнсен тряхнула головой, заставляя собственные страхи уйти подальше. Не было времени пугаться и жалеть себя, нужно было защитить брата от… брата…

— Если бы я вспомнила, где шкатулки, ты бы забрал их первым.

На лице Даркена Рала отразилось понимание, но оно все еще было приправлено тревогой.

— Я не хочу заставлять тебя вспоминать весь пережитый кошмар, — он запнулся от ее уверенного взгляда.

— Я уже решила. Я не боюсь прожитых кошмаров, но я могу остановить ужасы грядущие!

Брат все еще сомневался, хмурясь и вздыхая, но наконец он тряхнул головой и тихо прошептал:

— Да будет так.

* * *

Бессмысленный день подходит к концу. Нами изрыты все заросли от озёра и до самой деревни. Часть людей я отправила следить за крестьянами, чтобы те не проводили поиски шкатулок со своей стороны, но, судя по донесению, они больше заняты расхлёбыванием последствий, принесённых бутылью в их колодец, чем святой миссией помощи Искателю.

Тщетность всех наших поисков раздражает меня, но куда больше раздражает молчаливое присутствие Констанции. Всегда не умолкающая, острая на слово, она не проронила ни слова за многие часы. Я не пытаюсь её разговорить, но наши перебранки хоть немного развлекли бы в столь монотонных и однообразных поисках.

Когда ночь опускается на берег, я велю прекращать любые действия. В темноте найти что-либо не представится возможным, в то время как риск затоптать шкатулки увеличится. Ранним утром мы возобновим работу, а пока нам не остаётся ничего, кроме как развести костёр и устроиться на ночлег.

Констанция и теперь держится особняком, лишь бросает в мою сторону недружелюбные взгляды. Её отношение ко мне меня вовсе не волнует, куда важнее мне понимать, что же привело её сюда, оторвало от пленника. Пока она молчит, я этого не узнаю, но как только мы найдём шкатулки, я вернусь в Народный Дворец и получу ответ.

Устраиваясь на ночлег, я надеюсь снова увидеть сон об Асгарде. Ещё хоть раз поговорить с Локи. Но добрые духи иного мнения — Асгард ко мне не приходит.