Мой домашний ягуар. Игра в танец (гет)

Я не люблю стоять на месте. Неподвижность, долгий период ожидания, рождают ненужные мысли. Я хотела бы бежать от них, скрываться за какими-то действиями, каким-то движением. Но если ты находишься на маленьком кораблике, где самый твой адекватный спутник любит говорить только о юных невинных мальчиках, единственным развлечением становится созерцание водной глади. Этим я и занимаюсь все двадцать семь часов, пока д’харианцы вокруг то и дело блюют за борт, не приученные к качке, а Деммин Насс мечтает о новом мальчике.

Вот правда, «славная армия», которая призвана якобы меня защищать, приносит лишь раздражение. Мы с Локи целое селение вырезали вдвоём, так неужели с четырьмя исповедницами и одним исповеданным ими солдатом я не справлюсь?

Локи… Сейчас, когда мне нечем себя занять, я то и дело возвращаюсь мыслями к нему. Слышу его раздражающий смех в криках альбатросов, вижу насмешливый магический блеск его глаз в переливах солнца на водной глади, а в зелёных сетях, сброшенные в углу, я вдруг вижу его пафосное кожаное одеяние.

Наши дороги разошлись, и в Тамаранге меня ожидает тот, кому я безоговорочно верна, но отогнать навязчивые образы никак не получается. Я все еще зла на Локи за его упрямство, за его глупые шутки и за то, что эти три недели он пытался делать из меня другого человека. Убеждал, что я не такая, как кажется. Да много он знает! Я ненавижу мысли о нём, как и его самого. И очень скоро я забуду о нём навсегда.

Закат передо мной кроваво красный, подернутый оранжевой дымкой. Это цвет нашего дня, нашей победы над злобными колдуньями. Больше никогда, ни одна из них не причинит вреда. Ни крестьянам, которые в глупости своей так добродушны к этим мерзким созданиям; ни солдатам, которым просто не повезло встать на их пути. Исповедниц не останавливает ничто, и они оставляют жён вдовами, а детей сиротами при живых же отцах. Исповеданные никогда не возвращаются домой. Те три или четыре исповедницы, что укрылись на Валерии, уничтожили множество судеб, разрушили множество надежд. Я не люблю убивать, тем более без причины, но жизни этих женщин я оборву с удовольствием.

Слева от меня мелькает тень очередного д’харианца, и вот оранжевая в закатном блеске вода покрывается следами нашего обеда.

Я покидаю палубу. С меня хватит этих переливов вечернего солнца, хватит этих громких птичьих криков и тем более хватит моих людей с их морской болезнью.

Деммин Насс в кубрике глушит уже второй кувшин вина, и это было бы неразумно перед боем, но я уже не раз убеждалась, что на хмельную голову у него все реакции более острые, точные.

— Погоди ещё четыре часа, госпожа Кара, — говорит он, вытирая рот рукавом. — В полночь этот остров захлебнется в крови.

Кровь Деммин Насс любит не меньше, чем невинных мальчиков. В деле, когда нужно много убивать, он лучший из лучших.

— Главное, чтобы через четыре часа ты все ещё мог стоять на ногах, — говорю я и ухожу в каюту.

В дрожащем свете трёх свечей я пишу господину послание: «Очень скоро на Валерии не останется исповедниц».

Только одна. Кэлен Амнелл. Единственная исповедница в мире. Последняя в своём роде. Я надеюсь, это заставит её страдать.

* * *

Удивление Ричарда быстро прошло, потому что Зедд умел объяснять. Он рассказал, что двадцать лет назад получил письмо от дочери, в котором она рассказала о рождении особенного дитя, и хоть он не знал имени отца, но знал, что тот не остался с ними. По настоянию волшебника Торалин укрылась с девочкой в захолустной деревеньке на краю леса. Связь с дочерью Зедд не мог поддерживать, это было опасно, да и наличие границы между Вестландией, где они укрылись с Ричардом, и Срединными Землями значительно усложняло всякие сообщения. Старик никогда не видел внучки и двадцать четыре года не видел дочери, и он надеялся, что это уединение защитит их. Не защитило.

Все сошлись на том, что Торалин надо спасать вопреки всему. Пока совещались, прибыл посланник от Денны — она ждала Дженнсен со шкатулкой в пещере Скорби на закате, времени на раздумья было мало. Дженнсен все время держала брата за руку, боясь, что он пропадет, улыбалась ему сквозь слезы, а он думал о том, что не может так просто все потерять. Нет, он найдет выход, который защитит их обеих. Он даже, кажется, уже видел его.

Денна приятно удивилась, когда на закате вместе с последними лучами солнца пришла не девчонка, а Ричард. Его видеть она была рада.

— Где шкатулка? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Мать Ричарда была здесь же, в руках Денны, а эйджил был направлен ей на горло.

Ричард впервые видел мать. Он понимал, что она знает, кто он, и очень надеялся, что она довольна тем, каким он стал. Очень хотелось обнять ее, но сейчас он должен был вести переговоры, отринув всякие эмоции.

— Со мной ее нет, — ответил юноша на вопрос морд-сит.

— Мы что — в игры играем? — Денна понемногу начинала злиться. — Принеси шкатулку или я убью ее.

Сердце Ричарда пропустило удар, но губы сказали: — Давай. А потом вернись к Ралу и объясни, почему ты его подвела.

Ричард выдавил из себя усмешку, а Денна побледнела от его слов. Подвести лорда во второй раз она не могла, больше шансов он бы ей не дал.

— Ты ведь не дашь умереть невинной женщине, — неуверенно сказала она.

— Я уже не такой чувствительный, как прежде, — Ричард пожал плечами. В свете умирающего солнца его усмешка казалась особенно зловещей. — Ты меня изменила, помнишь? Так что я позволю тебе ее убить, только бы Ралу не досталась шкатулка.

Капля пота проползла по пояснице морд-сит, а рука занеслась для последнего удара. Сейчас она убьет эту крестьянку, и поделом.

Голос Ричарда остановил ее руку за миллиметр от горла Торалин.

— Но мы оба можем получить то, чего хотим, — сказал он, сделав шаг вперед, сокращая разделяющее их расстояние до метра.

— Объясни, — процедила Денна сквозь зубы, не ожидая однако никакой выгоды для себя. В равноценную сделку она не верила.

— Прежде мы сложим оружие.

Дженнсен сжала кулачки, наблюдая за всем из укрытия. Она увидела, как Денна убрала от лица ее мамы эйджил и отшвырнула ту в руки д’харианцев. Она увидела также, как оба участника переговоров медленно опустили оружие на землю, и вздрогнула, но рука деда с одной стороны, а Кэлен с другой немного успокоили её.

— Я соглашусь только на такую сделку, — Денна сложила руки на груди, — в результате которой смогу отдать третью шкатулку Одена Даркену Ралу.

— И я отдам ее тебе, — пообещал Ричард, вызвав у морд-сит новую волну недоверия. Она ожидала подвоха. И он был. — Когда поможешь нам украсть две другие.

Большего бреда Денна не слышала, она не собиралась рисковать своей шкурой, воруя шкатулки у своего лорда. Однако Ричард заверил ее, что ей самой не придется ничего делать.

— Ты знаешь Дворец не хуже Рала, — напомнил он. — Тебе должны быть известны магические барьеры, которые он использует.

Брови Денны взметнулись вверх, она начинала понимать суть сделки.

— Ты думаешь, что Первозданная Неодаренная сможет обойти магические барьеры…

Именно об этом и думал Зедд, рассказывая Ричарду про сестру. Только тогда все казалось почти что невыполнимым, а с помощью Денны все могло получиться относительно легко и просто.

Однако Торалин явно была другого мнения.

— Нет! — вскричала она, пытаясь вырваться из рук д’харианцев. Ричард бросил на мать скорбный взгляд, полный нежности, тепла и сострадания. Этот взгляд Денна заметила.

— Эта женщина почему-то очень важна для тебя, — морд-сит усмехнулась своему открытию.

— Как ты сказала, я не дам умереть невинной женщине, — ответил Ричард, хоть и застигнутый врасплох ее словами, но не растерявшийся. — Ты говоришь, как достать две шкатулки, и после того, как Дженнсен приносит их, я отдаю тебе третью, а ты возвращаешь ее мать. Договорились?

Морд-сит кивнула.

Ричард, убежденный, что сделка состоялась, опустился, чтобы подобрать меч с земли, Денна проделала то же, ощутив жалящий поцелуй эйджила в ладони. В следующий миг, когда никто этого не ожидал, она резко развернулась и практически всадила оружие в грудную клетку пленницы, заставляя ее сердце прекратить биться.

На холме вскрикнула Дженнсен, а Ричард же лишь дернулся в сторону мертвой матери, обнажая меч, Денна остановила его выставленной ладонью.

— Убьешь меня, и никто не возродит ее.

Ричард с неохотой, но опустил меч. Хотелось плакать, но он должен был быть сильным. У Денны была способность воскрешать, оставалось лишь договориться о цене. Ее морд-сит и озвучила.

— Я дам ей дыхание жизни, если ты принесешь мне третью шкатулку до того, как солнце взойдет на горизонте.

Ричарду ничего не оставалось, кроме как согласиться. Это мало чем отличалось от их плана, но теперь Денна была защищена от возможного обмана. Цена этой защиты Ричарду не нравилась, но он хотя бы мог порадоваться, что все обратимо.

По возвращении к друзьям, он передал условия уговора, но Зедд, скрепя сердце, заявил, что поддаваться на условия Денны нельзя. Верить ей себе дороже, и кто знает, что ожидает их на том пути, который она для них проложила. Он сказал, что все, что им остается — скорбеть о Торалин, а Дженнсен и шкатулку спрятать в надежное место. Он готов был смириться со смертью дочери, только бы не посылать внучку в логово зверя. Волшебник был почти наверняка уверен, что Денна солгала им, и ожидал западни. Говорить это все ему было сложно, но он боялся лишиться всего, и иного пути не видел.

Дженнсен, как и Ричард все же предпочли рискнуть ради спасения мамы, и под общим напором Зеддикус сдался.

Тайный вход во Дворец Рала, как рассказала морд-сит, был сокрыт магией и внешне казался лишь обычной кирпичной стеной, но Дженнсен, подведенная к ней с нужной стороны, смогла разглядеть узкий проход, в который и вошла, став для Ричарда, вызвавшегося сопровождать ее, невидимой.

Девушка бежала по туннелю, по многочисленным лестницам, и лишь стук собственного сердца сопровождал ее. Дворец был тих — так как лорд был в отъезде, гостей тоже разогнали. Денна предупредила обо всем — где и когда проходят стражники, с каким промежутком времени они появляются, где есть гобелены, за которыми можно скрыться. Ричард набросал план на бумаге, и теперь Дженнсен сверялась с ним на каждом метре. Так как Рал не желал доверять настолько ценные предметы своим людям, сам зал со шкатулками охранялся лишь магией, позволяющей войти в него исключительно ему самому. Для Дженнсен этих преград не существовало. Она прошмыгнула туда и тотчас заметила блестящие коробочки на каменном постаменте.

Увидев шкатулки, Дженнсен растерялась. А еще она очень разозлилась на них, ведь именно из-за этих коробочек их мать подверглась настолько серьезной опасности.

Так как в зал не мог проникнуть никто, а со входа разглядеть шкатулки было невозможно, то здесь Дженнсен немного передохнула, готовясь для обратного забега. Она уже не так боялась обратного пути, ведь поняла, что Денна не солгала. Девушка быстро сгребла шкатулки в подол платья и по той же схеме рванула назад. К Денне они вернулись, как и договаривались, с первыми лучами солнца. Дженнсен все еще трясло от пережитого волнения, а еще от предвкушения маминого оживления.

Денна приняла их в своей манере лжи и коварства. Четверых товарищей взяли в кольцо несколько дюжин солдат с арбалетами, а сама морд-сит, хищно скалясь, вышла вперед и протянула руку.

— Я передумала, — пропела она. — Мне вдруг захотелось получить все три шкатулки.

— Всех трех у нас нет, — ответил Ричард спокойно, так как предполагал нечто подобное и подготовился заранее. — Мы зарыли третью.

Денна пришла в ярость и пригрозила, что убьет всех его друзей, если он не откроет местонахождение третьей шкатулки. В ее взгляде читалось превосходство и триумф.

— Для тебя будет лучше, если я, а не Рал, стану хозяйкой магии Одена, — морд-сит подошла ближе, защищенная со всех сторон острыми наконечниками арбалетных болтов. Она улыбалась почти ласково, и эта улыбка была предназначена Ричарду. — Я буду хорошо с тобой обращаться, дам тебе все, что захочешь, — пообещала она. — Или… — глаза ее зло сверкнули, — лишу тебя того, чем ты больше всего дорожишь. Убить исповедницу первой!

Голос ее привел в действие сразу дюжину арбалетов, нацеливая их на Кэлен.

— Стойте! — Ричард поднял обе руки, капитулируя. Медленно снял с плеч свой походный рюкзак, вытащил из него такую желанную для Денны шкатулку, выложил ее на траву. Аккуратно, неспешно.

— Хотя бы пожалуй мне земли к западу от реки Драмы, где я с друзьями смогу жить спокойно.

Морд-сит встретила его слова довольным кивком.

— О лучшем наместнике я и не мечтала, Искатель, — хищный взгляд пожирал шкатулку у ног Ричарда.

Он как раз выкладывал вторую рядом, состыковывая узор.

Денна следила за ним с предвкушением. Оставалось откопать третью шкатулку, и весь этот мир станет принадлежать ей одной. И в этот миг Ричард выложил третью…

Крик Денны застрял где-то в горле, в то время как объединенный узор засиял и вспыхнул в глазах Ричарда яркими огнями.

«Все кончено», — успела подумать Денна перед тем, как сказать: — Приказывай, повелитель.

Ричард ощущал себя иначе. Более наполненным, скорее даже переполненным. Он велел солдатам сложить оружие, и они подчинились. Это нравилось. Нравилось чувство превосходства. Хотелось большего. В тот миг он понял, о чем ему всегда втолковывал Зедд — власть шкатулок губительна, она развращает. Захотелось немедленно разъединить их, пока дух позволяет, пока внутри живо человеческое сердце, способное любить и сострадать. Ричард не хотел никого подчинять, и он, пожалуй, понял, что чувствует Кэлен, когда приходится прибегать к исповеди. Понял, почему так часто она грустит. Он не хотел отдавать в своей жизни более ни одного приказа. Кроме одного.

— Оживи нашу мать.

Денна испуганно вздрогнула, и слеза стекла по ее щеке. Она хотела подчиниться своему господину, но не могла, отчего и страдала.

— Я лгала тебе, — виновато прошептала она каким-то булькающим голосом. — Я знала, что ее не оживить. Прости, мой господин, я подвела тебя. Ее тело давно остыло, она уже у Хранителя. Безвозвратно.

Дженнсен упала на землю, как подкошенная, тихо заскулив, подобно раненому зверю. Ричард лишь молча глотал ртом воздух. Скорбь в нем боролась с желанием отмщения. Приказать бы Денне убить себя — он мог это. Но не стал. Он ненавидел ее, он страдал, но он хотел сохранить себя. Для бедной сестры, для безутешного деда, для любимой. Себя настоящего. Ричард Сайфер, Искатель Истины, всегда боролся за честность, верность, справедливость и добро.

Пока Дженнсен с Зеддом успокаивали друг друга в скорбных объятьях, Ричард вынес тело матери из пещеры и положил у ног ее отца и дочери.

— Ричард, мне очень жаль, — Кэлен вдруг представила, как чувствовала бы себя, если бы потеряла Дэни, единственного родного человека на всем белом свете. Она знала, что ощущает Ричард, она страдала вместе с ним.

Денна в страхе ожидала вердикта. Она заслужила смерти, и во славу господина готова была ее принять, хоть умирать и не хотела.

Теперь, когда тело матери на земле являлось подтверждением страшного злодеяния, Ричард не чувствовал себя способным простить. В нем продолжали бороться гнев и добро, но гнев победил. Ричард поднял на Денну глаза, жаль ее ему больше не было.

— Убей, — приказал он Кэлен холодно. — Медленно.

Исповедница хотела возмутиться, но поняла, что не может — сила Одена объяла ее, высосав возможность сопротивляться.

— Как пожелаете, мой господин, — проговорила она безвольно и двинулась в сторону Денны.

На лице Зедда отразилась вся гамма боли, которую ощущало его сердце. Он терял внука. Доброго честного Ричарда поглотила злоба и всесилие.

Денна не могла сопротивляться. Пока Кэлен один за другим наносила ей размашистые удары, она стояла неподвижно, не шелохнувшись.

— Сильнее, — велел Ричард, гордо вскидывая голову.

Кэлен опрокинула морд-сит на землю, теперь нанося ей удары носком сапога, Денна кашлянула кровью.

Ричард упивался картиной. Кровью, запятнавшей белоснежное платье исповедницы, тихим стоном морд-сит, новыми и новыми ударами.

— Путь Искателя — это не мщение, — попытался докричаться волшебник.

— Не мщение, — согласился Ричард с какой-то дикой улыбкой, — Правосудие.

— Ты точно отличаешь одно от другого? — Зедд нахмурился.

— Ты мне шкатулку сам дал, — напомнил Ричард.

— Чтобы Денна не убила всех нас!

Ричард сделал несколько шагов в сторону деда.

— Что тебе не нравится? Ты еще не осознал, что происходит? Я иду в Народный Дворец. Я заставлю Рала упасть на мой меч, казню виновных, освобожу Срединные Земли. Войне конец. Я победил.

Зедд видел перед собой безумца, а не внука. Не героя, которого привел для великой битвы в этот край.

— Но не так! — волшебник бросился к Ричарду, закрывая собой Дженнсен. — Ты сам превратишься в тирана, которого убьешь!

Пальцы за спиной успели дать девушке знак.

— Молчать, старик! — приказал новый властелин, и Зедд ощутил, как неведомая сила сковывает рот, прилепляя язык к нёбу.

Ричард, освобожденный от нотаций, смог вернуться к делу. Он оглядел д’харианцев вокруг себя.

— Вы убивали невинных людей, — его голос был громким и так и сочился властью. — Теперь вы убьете друг друга. Поднимайте свое оружие и умрите с честью.

Пока воины с предсмертными криками бросались друг на друга, Ричард стоял, глядя на мир перед собой. Холодно. Отстраненно. Он не чувствовал жалости.

А затем он дал Зедду приказ обратить выживших в пепел.

— Да, мой господин, — сдавленно протянул волшебник, и Дженнсен поняла, что времени мало.

Денна едва дышала под ударами Кэлен, из воинов осталось не больше пятерых выживших, и тех сейчас их дед должен был сжечь заживо. Она оглянулась на шкатулки, сложенные в отдалении. Она поняла жест деда, и теперь собиралась положить всему конец.

Ричард предугадал ее стремление.

— Дженнсен, нет, — велел он.

— Я только познакомилась с тобой, брат, — Дженнсен отважно встретилась с ним взглядом, — но понимаю, что это не ты.

Она двинулась в сторону шкатулок, но голос Ричарда догнал ее.

— Не трогай шкатулки.

Дженнсен обернулась. Гордо вскинула голову, тряхнув рыжими кудрями.

— Магия на меня не действует. Даже магия Одена.

Кэлен, услышав ее слова, с надеждой оглянулась. Она не хотела бить Денну, и надеялась, что сейчас все закончится.

Ричард побежал, Дженнсен тоже. До шкатулки оставалось не больше пары метров, как юноша навалился на сестру и сбил ее с ног. Но он опоздал, выставленной вперед ладонью Дженнсен сбила одну из шкатулок, обрывая власть Ричарда над всем, а власть шкатулок над Ричардом.

На миг воцарилась смертельная тишина. Прекратился звон мечей о мечи, Кэлен бросила бить Денну, а Ричард, обхватив голову руками, сжался на земле в беззвучном плаче. К нему только теперь пришло осознание того, что он натворил, и показалось, что теперь ничем и никогда он не сможет это исправить.

— Что я сделал? Что я сделал? — беспрестанно повторял он.

Кэлен бросилась к нему и крепко обняла.

— Это был не ты, — она взяла его лицо в ладони, заставляя посмотреть на себя. — Это магия Одена.

У большого камня шевельнулась Денна.

— Ричард, — простонала она. — Прикончи меня. Пока Рал не пришел за мной…

Ричард поднялся на ноги, подошел к избитой женщине и заглянул в ее глаза. Он понимал ее желание. Но он не мог исполнить ее просьбу.

— Нет, хватит смертей, — отрезал он.

Денна всхлипнула.

— Пожалуйста.

То, что сделает с ней лорд за ее поражение, было в тысячу раз страшнее смерти.

— Оставить меня Даркену Ралу — хуже, чем убить.

И тогда лишь Ричард понял. Понял, на чем основывается хваленая гордость морд-сит — на страхе, который они сами пытаются представить, как верность. Он видел перед собой сломленную женщину, которая боялась мучений. Взгляд уперся в бездыханное тело матери. Матери, которую он так и не успел узнать.

Нет, он не хотел убивать Денну даже в отместку. Даже из жалости.

— Тогда тебе лучше бежать, — сказал он, вызывая у морд-сит очередной всхлип.

И она ушла.

Они провели похоронный обряд. Красивый: с цветами, факелами, симметрично расставленными по периметру. Они проводили Торалин в последний путь — сын и дочь. Рука в руке. Каждый из них поцеловал ее в лоб, и оба одновременно подожгли солому. И пока огонь горел, дед крепко обнимал их обоих. Торалин ушла, но ее семья впервые за двадцать четыре года была вместе.

Пойти с Ричардом Дженнсен не могла, как сильно ей ни хотелось этого. Шкатулки Одена нельзя было держать вместе, а так как у Дженнсен в руках их обнаружить было нельзя никакой магией, две из них отдали ей, а третью взял Ричард. Дженнсен провели до ближайшего пункта сопротивления, где брат, трижды поцеловав ее в обе щеки, пообещал, что однажды придет за ней, чтобы снова стать одной семьей.

Дженнсен не смогла сдержать слез, но никто ее за это не винил.

Они знали, что теперь Рал будет охотиться на них еще более тщательно и жестоко, и они были готовы. Они шли по едва различимой тропе, и теперь у них была одна только цель — найти способ убить Рала.

Ричард впервые за долгое время смог спокойно обдумать случившееся, и теперь, воспользовавшись тем, что Кэлен прошла немного вперед, заговорил с Зеддом.

— Ты помнишь, когда мне было шесть — я влез в твой огород воровать яблоки, а ты вышел из дома, и я решил, что этот сумасшедший старик с тернового холма точно меня съест.

Зедд кивнул и улыбнулся своим воспоминаниям. Да, он помнил тот день. Как сейчас.

— А ты просто стоял и смотрел, — Ричард встретился с дедом глазами, тот остановился.

— Я не мог наглядеться на своего прекрасного внука.

Зедд ощутил, как в уголках глаз скапливается влага, глаза Ричарда тоже блестели. Поэтому волшебник налепил на лицо веселую улыбку и добавил: — Но ты быстро перелез через стену и убежал с холма.

Но боль была сильнее шуток, так что его лицо вскоре снова стало серьезным, и влага в уголках глаз наконец нашла свой выход.

— Столько потеряно времени, Ричард. Столького мы не сказали…

Ричард похлопал Зедда по плечу, а рука деда в ответ опустилась на его спину.

— Я ведь даже не поговорил с мамой, — горькая улыбка тронула лицо.

— Тогда я расскажу тебе о ней, — волшебник глубоко втянул носом теплый воздух первого летнего дня и, расправив плечи, подтолкнул внука вперед.

* * *

Мы прибываем на Валерию под покровом ночи. При вечернем свете мы держались в отдалении, но теперь, когда лишь свет звёзд освещает мир вокруг, подводим лодки к берегу. Маленький островок тих и спокоен, лишь амулеты колышутся на деревьях с тихим перезвоном. Эти колдуньи верят в добрых духов сверх меры, очень самонадеянно. Вот только ни один амулет не защитит сегодня, ни от меча, ни от эйджила.

Поселение исповедниц стоит особняком, до единственной деревни минут десять пути, и защищено оно только древней магией и рвом с водой. Это ли все сложности? Щепотка волшебного порошка, что дал мне лорд, и границы рассыпаются, как пепел; один меткий выстрел, и верёвка, удерживающая мост, рвётся, и тот с грохотом падает к нашим ногам. Вот и все, мы в бою. Но боем это назвать сложно — две исповедницы бросаются из своей цитадели, на деле представляющей собой небольшое деревянное строение. Его и спалить-то нетрудно, но так как мальчик, который нам нужен, внутри — будем пробиваться. Одна исповедница умирает сразу, даже не успев коснуться рукой никого из моих людей, другая же, более проворная, успевает исповедать одного солдата, и он, размахивая мечом, бросается на своих сослуживцев. У него нет шансов — его убьют прежде, чем ее. Такое бывает, в бою с исповедницей подобные потери неизбежны. Он умирает быстро, и та, которая была его госпожой, остаётся без защитника. Свою исповедь она уже растратила, более она вреда причинить не может, к тому же после использования сил она слишком слаба, чтобы противостоять нам. Для солдат она будет чем-то вроде приза, в этом я им отказывать не стану. А пока её связывают и оставляют на двоих д’харианцев, в то время как все мы движемся дальше.

Шум во дворе, несомненно, привлёк и остальных жильцов этого домишки, но встречает нас лишь д’харианский солдат. Взгляд его горит праведным пламенем, он всерьёз уверен, что поступает согласно своим желаниям. Это не так. Однажды у него была семья и, возможно, даже дети. Сейчас он муж исповедницы, которой глубоко наплевать на то, что она у него отняла. Лишь она и её отродье — вот все, что теперь имеет значение для человека, который ещё совсем недавно жил полной жизнью. Убить его — милость, и я дарю её почти ласково. Несколько вибраций эйджила по сердцу, и оно перестаёт стучать. Путь вперёд свободен.

За перекошенной дверью темный коридор, и четверо моих солдат входят в него первыми. Деммин Насс идет рядом. Ему сегодня еще не удалось обагрить свой меч, и он явно недоволен.

— Чисто, — докладывают д’харианцы с двух сторон коридора. Что ж, теперь только один путь — наверх.

Деммин Насс делает шаг на ступеньки, но я осаживаю его эйджилом. Я сама могу контролировать муки, которые мое оружие причиняет в тот или иной момент, так что сейчас эйджил лишь слегка жалит его. У этого оружия есть и оборотная сила — чем большую боль я причиняю жертве, тем больнее мне. Но я-то к боли привыкла, они — нет.

Я поднимаюсь первая, и знаю, что это, возможно, самонадеянно, но за долгую службу я научилась безошибочно оценивать свои шансы — исповедниц двое, а мои люди всего в нескольких шагах от меня. Что бы ни задумали эти колдуньи, мы в большинстве.

На втором этаже брезжит неясный свет, но я иду не туда — в противоположное направление, в кромешную тьму. Не обязательно видеть, чтобы слышать, чтобы чувствовать. Я иду целенаправленно, и ловко отражаю удар двух кинжалов, блеснувших рядом с моим лицом. Черные волосы, черное одеяние — исповедница сама ночь, но я — жизнь, смерть, я кровь, и я сильнее. Мой эйджил режет до кости, хоть он вовсе не острый. Он прожигает насквозь, опаливая заодно и кожу моей перчатки. Колдунья кричит, когда мое оружие рассекает ей плечо, упирается в ключицу. Ее агония — наша победа. Мы — спасение для мира. Я — карающая длань моего лорда. Теперь никто и никогда не заставит людей страдать. Сотни исповеданных по всем Срединным Землям получат избавление со смертью этой ведьмы. Они смогут снова вдохнуть полной грудью, вернуться к своим семьям.

— Она там, — докладывает Деммин Насс, когда тело исповедницы оседает у моих ног.

Я киваю. Я знаю. Последняя из них и ее дитя, бежать ей некуда.

Я подхожу к двери, из-под которой пробивается луч света, и медленно отворяю ее.

Исповедницы считают себя высшими девами Срединных Земель, а стало быть, у них самые длинные волосы. Длиннее, чем у морд-сит. Женщина же передо мной коротко стрижена, этот позор она заслужила, когда помогла сестре пробраться через границу и отыскать врага государства, Искателя Истины. Я лично обрезала ей волосы, и теперь я вижу ее вновь. Ту, которую стоило бы убить в свое время, да лорд не позволил. Что ж, теперь я пришла закончить начатое.

— Здравствуй, Дэни.

Она сидит на постели, прижимая к груди дитя. Крошечное, не больше месяца отроду. Я даже не знала, что она беременна, когда доставила ее в башню морд-сит. Впрочем, у меня не было времени выяснить этого, сразу после прибытия меня отозвали в Народный Дворец. Мои глупые сестры умудрились ее упустить, но теперь все встанет на круги своя.

Исповедница молчит, вздрагивая всем телом не то от страха, не то от слез. Ее губы то и дело целуют лобик младенца.

— Отдай его мне, Дэни, и я убью тебя быстро.

Я подхожу ближе, Деммин Насс делает шаг за мной, но я закрываю перед его носом дверь.

С одной исповедницей я и сама справлюсь.

— Отдай мне ребенка, — повторяю я, но женщина даже не поднимает на меня глаз. Если она ждет момента напасть, я начеку.

Но я подхожу еще ближе, а она не нападает. Лишь раскачивается вперед-назад и целует младенца.

Я понимаю, что что-то не так, когда вижу кровавое пятно на ее платье. Оно все разрастается, и первая моя мысль, что эта дура пыталась себя убить, но вдруг головка ребенка откидывается. Меня, бывалую морд-сит, тошнит. Изо рта младенца течет кровавая струйка вперемешку с пеной, и крохотное тельце вдруг начинает биться в конвульсиях.

Исповедница глотает слезы, глядя на свое дитя, которое только что сама же, по всей видимости, отравила.

— Дура! Какая же ты идиотка! — Я приближаюсь к обезумевшей ведьме и со всей возможной мощью обрушиваю на нее эйджил. Разбиваю ей череп одним мощным ударом. Она заслужила мучения, но мой гнев настолько силен, что она затихает мгновенно. Ребенок выпадает из ее рук, но я ловлю его.

Живой. Возможно, еще не все потеряно? Снова булькающий звук, и мои руки покрываются сгустками крови.

Не просто яд, какая-то кислота. Он горит изнутри, мучается. Как можно было подвергнуть свое собственное дитя подобным мукам? Ни один зверь не проявляет к потомству подобной жестокости. Ну что же за дура такая, хоть бы придушила его напоследок!

Я кладу ребенка на кровать и накрываю подушкой. Держу, пока он дергается. В горле ком не то сожаления, не то скорби. И да, выясняется, что даже мне, такой сильной и несгибаемой, не чужды слезы. Я подвела моего лорда, как здесь не заплакать? Он ждал от меня дитя, а я не могу привезти его, не могу дать ему дыхание жизни, потому что внутри он весь уничтожен, а вместо этого еще и убиваю его сама. Вдох. Еще вдох.

Когда все кончено, я приглашаю Деммина Насса войти.

— Мальчишка-исповедник мертв, — говорю я беспристрастно. — Дура-мать убила его. Но кровь исповедниц даже в мертвых телах имеет большую пользу для лорда Рала. Осушите женщин.

Деммин Насс протягивает руки в сторону ребенка.

— Разрешите я возьму этого мальчика. Его кровь, наверняка, окажется не менее полезна.

Я забираю младенца прямо у него из-под носа.

— Не знаю, какие истинные мотивы твоей просьбы, но ребенок осквернен ядом, он непригоден для лорда Рала.

Я прижимаю тельце к груди и выношу его из комнаты.

— Я избавлюсь от него, а вы пока соберите кровь. И, — встречаюсь с ним взглядом, — узнаю, что кто-то из вас осквернял трупы, оскоплю.

Я ухожу, оставляя солдат заниматься своим делом. Медленно выхожу из дома, сворачиваю к лесу и бегу. Я бегу так быстро и так долго, как могу, и наконец, первые огни селения мелькают вдали. Стучу в ближайшие двери.

Это первый визит морд-сит в эту деревню, и я не знаю, как здесь встретят меня, но я ощущаю, что это мой долг — быть сейчас здесь.

Дверь долго не открывается. Еще бы, звуки боя наверняка достигли этого места. Меня боятся.

— Я пришла с миром, — говорю я, и только потом дверь нехотя отворяется. За ней оказывается старик, из-за спины которого выглядывают двое детей лет пяти-семи.

— Его нужно похоронить, — я протягиваю ребенка старику. Тот медлит.

— Ой, отец, отойди, — молодая крестьянка подходит к дверям и без промедления забирает у меня ребенка. В глазах её я вижу шок, но рука тверда.

— Мы похороним, — обещает она. — Как своего.

Я бросаю ей под ноги три монеты и ухожу. Нет, мне нисколько не стало лучше, но теперь мне меньше хочется кого-нибудь убить.

Этой ночью я покончила с родом исповедниц, оставив Кэлен Амнелл единственной исповедницей на всем белом свете. Вот только радости я не ощущаю. И дело даже не в невыполненном приказе. Просто мне гадко.