Мой домашний ягуар. Игра в танец (гет)

В мо­ей боль­шой семье есть толь­ко два пра­вила — слу­жить лор­ду и угож­дать сёс­трам. Да­же ес­ли од­на из них уж силь­но до­пека­ет ме­ня, я не мо­гу прос­то раз­бить ей нос уда­ром эй­джи­ла. Увы и ах.

За­то су­щес­тву­ет в мо­ей семье и доз­во­ление: я мо­гу за­водить до­маш­них жи­вот­ных. Ка­ких за­хочу и в ка­ком ко­личес­тве за­хочу.

Я поль­зу­юсь этим доз­во­лени­ем сверх ме­ры. Моё тре­бова­ние к зве­руш­ке — ми­ловид­ность. Си­ла, кра­сота, оба­яние. Боль­ше все­го мне нра­вят­ся те, ко­торые не тре­бу­ют к се­бе вни­мания, не до­нима­ют раз­го­вора­ми, не ле­зут в ду­шу, не шу­тят. О, тер­петь не мо­гу шут­ни­ков. Я все же боль­ше люб­лю ти­шину и по­кой, так что сре­ди мо­их пи­том­цев шут­ни­ки на­дол­го не за­дер­жи­ва­ют­ся. Сес­тра Кон­стан­ция, вот она лю­бит по­гово­рить. Она с удо­воль­стви­ем за­бира­ет тех, кто мне не приг­ля­нул­ся. Се­год­няшний эк­зем­пляр то­же дол­жен пе­рей­ти к ней, так как моя цель — ни мно­го ни ма­ло — бог ил­лю­зий и об­ма­на, трик­стер. Шут­ник.

Ког­да лорд Рал ука­зал мне его сво­ей целью, я ис­пы­тала ог­ромное не­жела­ние брать­ся за это де­ло. Вплоть до то­го, что хо­тела сде­лать­ся боль­ной и пе­редать это­го эк­зем­пля­ра ко­му-то дру­гому. И вов­се не по­тому, что бо­юсь не сов­ла­дать с ним, а по­тому, что, по всей ви­димос­ти, ме­ня ожи­да­ют мно­гие ча­сы бол­товни, преж­де чем я смо­гу пе­редать его сес­тре Кон­стан­ции. И за это вре­мя я ещё и дол­жна бу­ду хоть нем­но­го при­ручить его.

Приз­на­юсь, не люб­лю за­нимать­ся дрес­су­рой не сво­их пи­том­цев, так как, вкла­дывая в них все си­лы, я уже чувс­твую их сво­ими, а от­дать их — зна­чит приз­нать, что это вре­мя бы­ло про­веде­но зря.

— Гос­по­жа Ка­ра, вы уве­рены, что ста че­ловек нам хва­тит?

О, эти д’ха­ри­ан­цы та­кие тще­душ­ные, трус­ли­вые, а глав­ное — скуч­ные. Лю­бая труд­ность для ме­ня — азарт. Для них же это по­вод лиш­ний раз пос­ку­лить.

— Хва­тит и де­сяти, — я поп­равляю эй­джил на по­ясе, ощу­щая жгу­чую боль в паль­цах.

Суть морд-сит — мы уме­ем тер­петь боль. Мы лю­бим её. Это го­ды дол­гих тре­ниро­вок, не дар от рож­де­ния, по­тому-то ме­ня и раз­дра­жа­ют сла­бые лю­диш­ки, па­да­ющие в об­мо­рок от пер­во­го же при­кос­но­вения к это­му ору­жию. Они мо­гут тер­петь боль, это и де­сяти­лет­ним де­воч­кам под си­лу. Но они да­же не пы­та­ют­ся сде­лать это. Лю­ди по­доб­ны опос­су­мам, в слу­чае опас­ности им про­ще при­кинуть­ся мёр­твы­ми, в на­деж­де, что враг прос­то прой­дёт ми­мо. Жал­кие соз­да­ния.

Морд-сит же за­кале­ны в бою, и да­же с дю­жиной стрел в сер­дце мы бу­дем про­дол­жать бой, по­ка мо­жем, по­ка оно сту­чит. Я ува­жаю это. Ува­жаю на­шу храб­рость, си­лу, на­шу от­ва­гу и са­мо­от­вержен­ность. Морд-сит нич­то и ни­ког­да не зас­та­вит пре­дать сво­его лор­да. Я ни­ког­да не пре­дам сво­его лор­да.

Наш путь зай­мёт нес­коль­ко не­дель, и это в луч­шем слу­чае. Ес­ли трик­стер ока­жет­ся там, где его за­сек во­рон. Но я не воз­ла­гаю на это боль­ших на­дежд, ведь ес­ли он ум­ный, а мне ка­жет­ся, что он ум­ный, то не ста­нет за­дер­жи­вать­ся на од­ном мес­те бо­лее дня-двух.

К со­жале­нию, я ока­залась бли­жай­шей морд-сит, и по­мощи от дру­гих сес­тёр ждать не при­ходит­ся.

— Гос­по­жа Ка­ра, при­каже­те наг­ру­зить те­легу про­ви­ан­том?

Вот же иди­оты!

— Мы со­бира­ем­ся не в пус­ты­ню, а в дру­гие го­рода и де­рев­ни, где, я уве­рена, най­дёт­ся ку­сок хле­ба для каж­до­го из де­сяти тво­их во­инов, — я елей­но улы­ба­юсь ко­ман­ди­ру д’ха­ри­ан­ской груп­пы, из пос­ледних сил бо­рясь с же­лани­ем съ­ез­дить ему по ро­же са­погом. Для это­го, кста­ти, как раз удоб­ная по­зиция — я в сед­ле, а он топ­чется у ног мо­его ко­ня.

— Нас сот­ня, гос­по­жа Ка­ра.

Как он мне на­до­ел.

— Я пом­ню, что го­вори­ла — мне дос­та­точ­но де­сяте­рых.

До не­го, вро­де бы, до­ходит. Вы­тира­ет ли­цо ла­донью и ки­ва­ет.

— Де­сять, гос­по­жа, я по­нял.

По­ка он да­ёт пос­ледние рас­по­ряже­ния сво­им лю­дям, я объ­ез­жаю наш от­ряд, вы­бираю тех бой­цов, ко­торые ка­жут­ся мне са­мыми креп­ки­ми и на­дёж­ны­ми.

Убий­цы, на­силь­ни­ки — все они. Впро­чем, мне до это­го де­ла нет, лишь бы в до­роге не за­дер­жи­вали. А кто за­дер­жит, ос­та­новит­ся нав­сегда, они это зна­ют.

Пос­лушные ре­бята, боль­ше­го мне и не нуж­но.

— Я го­това вы­ез­жать, — я ма­шу эй­джи­лом в сто­рону де­сято­го выб­ранно­го мною во­ина и ска­чу прочь.

Ни се­кун­ды я не ста­ну те­рять ра­ди них. Морд-сит не ждут д’ха­ри­ан­цев, д’ха­ри­ан­цы ждут морд-сит.

Мы луч­шая ар­мия гос­по­дина, мы его внут­ренняя бо­евая еди­ница, и мы поч­ти что бо­ги. Нам под­чи­ня­ют­ся, нам угож­да­ют, нас бо­ят­ся. Ни­ког­да морд-сит не зна­ет от­ка­за ни в чем. Ес­ли мне в пу­ти ста­нет скуч­но, я мо­гу прос­то ука­зать на ко­го-то из сол­дат, и этот кто-то без про­мед­ле­ния сде­ла­ет для ме­ня все. Я мо­гу да­же от­ре­зать ему уши, я не ус­лы­шу жа­лоб.

За мо­ей спи­ной под­ни­ма­ет­ся в не­бо об­ла­ко пы­ли. Со­рок ло­шади­ных ко­пыт од­новре­мен­но уда­ря­ет по зем­ле, ко­ман­дир ска­чет ря­дом.

Он не го­ворит со мной, и не за­гово­рит до тех пор, по­ка я са­ма не об­ра­щусь к не­му. Ме­ня ждут две спо­кой­ные не­дели. А вот по­том… Не уве­рена, что но­вый пи­томец даст мне спо­кой­но вер­нуть­ся в На­род­ный Дво­рец.

Но, в кон­це кон­цов, имен­но та­кие за­дания и обес­пе­чива­ют ме­ня той рос­кошью, в ко­торой я жи­ву в на­шем хра­ме.

* * *

Зеддикус З'ул Зорандер, волшебник Первого Ранга, под­бро­сил по­лень­ев в огонь, и жёл­тое пла­мя мет­ну­ло в не­бо сноп искр. Зедд изог­нул гу­бы в улыб­ке, об­на­жая дю­жину глу­боких мор­щин.

Над кос­тром в ма­лень­ком чёр­ном ко­тел­ке с ши­пени­ем ту­шилось мя­со, раз­но­ся аро­мат на мно­гие ми­ли вок­руг.

Ри­чард, его ученик и по совместительству Искатель Истины, встре­вожен­но ог­ля­дел­ся. Ему наверняка по­дума­лось, что на за­пах мо­гут сой­тись ди­кие зве­ри или сле­теть­ся га­ры.* Не то, что­бы они не спра­вились с лю­бой опас­ностью, но ис­ку­шать судь­бу даже такому отчаянному юноше, лиш­ний раз явно не хо­телось. Ур­ча­ние в его жи­воте, впро­чем, ука­зало на то, что Ри­чард в прин­ци­пе не про­тив вкус­но­го ужи­на.

В чем, а в го­тов­ке Зед­ду рав­ных не бы­ло, этот урок он преподал Ри­чарду ещё во вре­мена жиз­ни в Вес­тлан­дии.

— Это прос­то прес­тупле­ние — го­товить так вкус­но, — Ричард при­сел у кос­тра, по­ложив Меч Исти­ны ря­дом с со­бой.

— Не ду­маю, что ты про­тив, маль­чик мой, — Зедд кив­нул на жи­вот Ри­чар­да, ко­торый в этот миг сно­ва из­дал гром­кий стон.

— Точ­но, — зас­ме­ял­ся тот, заг­ля­дывая в ко­тёл, что­бы при­кинуть, как ско­ро они смо­гут прис­ту­пить к тра­пезе.

— Третье пра­вило вол­шебни­ка гла­сит, — нас­тавни­чес­ким го­лосом про­из­нёс Зедд, вып­рямляя спи­ну, — страсть пра­вит ра­зумом. А в дан­ный мо­мент го­тов пе­реф­ра­зиро­вать: твой же­лудок пра­вит тво­им те­лом. И… — он со­щурил гла­за: — Ес­ли хо­чешь до­казать мне об­ратное, пой­ди сей­час и пот­ре­нируй­ся ча­сочек.

— Но… — Ри­чард пе­ревёл взгляд на ко­телок. — Ужин…

Кэ­лен, их друг и исповедница, гром­ко рас­сме­ялась.

— Мы обе­ща­ем ос­та­вить те­бе нем­но­го мя­са, — ска­зала она, вы­зывая у Зеддикуса улыб­ку, а у Ис­ка­теля — рас­те­рян­ность и смя­тение.

Ужин ис­то­чал та­кой чу­дес­ный за­пах, к то­му же был поч­ти что го­тов, а же­лудок — дав­но как пуст, но Ри­чард, сде­лав глу­бокий вдох, по­доб­рал с зем­ли меч и нап­ра­вил­ся к бе­регу озё­ра, от­ра­баты­вать уда­ры. Он, как и ожидалось, на­мере­вал­ся до­казать всем, что он хо­зя­ин сво­его же­луд­ка и сво­их страс­тей.

Кэ­лен про­води­ла его взгля­дом, не пе­рес­та­вая улы­бать­ся.

— А не жёс­тко мы с ним? — спро­сила она, ощу­тив жа­лость к го­лод­но­му Ри­чар­ду.

— Ис­ка­тель дол­жен быть вы­ше лю­бых че­лове­чес­ких сла­бос­тей и по­роков, — мно­гоз­на­читель­но про­из­нёс Зедд.

— Кста­ти, — вспом­ни­ла Кэлен, — за те­ми де­ревь­ями я ви­дела соз­ревшую хур­му.

— Где?! — Зедд бро­сил­ся в ука­зан­ном нап­равле­нии.

Она рас­сме­ялась.

— Быть вы­ше лю­бых сла­бос­тей, ты ска­зал?

Зеддикус обер­нулся.

— Но ведь я же не Ис­ка­тель.

С эти­ми сло­вами он скрыл­ся за де­ревь­ями, а Кэ­лен пе­реме­шала мя­со де­ревян­ной лож­кой.

* * *

Уже две не­дели мне при­ходит­ся пе­реби­вать­ся та­вер­на­ми с их бло­шины­ми ком­на­тами и со­бачь­ей едой.

Я морд-сит, мне пре­дос­тавля­ют луч­шую еду и луч­шее жильё, как толь­ко я вхо­жу в две­ри, но у этих не­мытых кресть­ян все рав­но нет ни­чего хоть сколь-ни­будь при­лич­но­го. Чес­тно, от­дых на све­жем воз­ду­хе и вкус све­жепой­ман­ной ди­чи мне бо­лее по ду­ше, вот толь­ко вес­ной в ле­су пол­но мош­ка­ры, да и го­рячей пен­ной ван­ны в ле­су нет.

Я от­мо­каю в де­ревян­ной ка­душ­ке уже со­рок ми­нут, а д’ха­ри­анец, чь­его име­ни я не знаю и уз­на­вать не со­бира­юсь, под­ли­ва­ет мне го­рячей во­ды, а в пе­реры­вах мас­си­ру­ет шею и пле­чи.

Он смаз­ли­вый, и я выб­ра­ла его для ны­неш­ней но­чи. Ему по­вез­ло. Те­перь он смо­жет пох­вастать, что поз­нал на се­бе страсть морд-сит. Нас с сес­тра­ми обу­ча­ют это­му на­рав­не с ис­кусс­твом пыт­ки. Ис­кусс­тво пыт­ки и ис­кусс­тво люб­ви не так да­леко друг от дру­га уш­ли, как мо­жет по­казать­ся на пер­вый взгляд. Ни­ког­да од­но не воз­можно без дру­гого, в этом вся сла­дость, вол­ни­тель­ность. Кто это­го не по­нима­ет, мно­гое те­ря­ет.

— Гос­по­жа Ка­ра! — ко­ман­дир вры­ва­ет­ся без сту­ка, но об­на­ружив ме­ня в ван­не, пос­пешно от­во­рачи­ва­ет­ся. Уны­лый че­лове­чиш­ка.

— Что та­кого сроч­но­го? — я под­ни­ма­юсь из во­ды, и д’ха­ри­ан­ский во­ин пок­ры­ва­ет мои пле­чи шёл­ко­вой тканью.

Лишь тог­да ко­ман­дир воз­вра­ща­ет свои гла­за ко мне.

— Гос­по­жа Ка­ра, мы по­лучи­ли из­вестие в кни­гу пу­ти. Во­рон за­сек трик­сте­ра. Он здесь, в этой де­рев­не. Вер­нее, он на пу­ти сю­да, в эту са­мую та­вер­ну.

Все же, этот трик­стер — ду­рак.

— Сво­боден, — бро­саю я д’ха­ри­ан­цу. О страс­ти морд-сит он, к его со­жале­нию, так и не уз­на­ет. По край­ней ме­ре, се­год­ня.

— По­моги мне одеть­ся, — ве­лю я ко­ман­ди­ру. Я на­роч­но его драз­ню, он та­кой сжа­тый, не­уве­рен­ный.

Ког­да я сбра­сываю с се­бя шёлк ха­лата, он пок­ры­ва­ет­ся пят­на­ми. И все же ему при­ходит­ся смот­реть на ме­ня, ка­сать­ся ме­ня. Его паль­цы дро­жат, ког­да он справ­ля­ет­ся со шну­ров­кой, а на лбу выс­ту­па­ют круп­ные кап­ли по­та. Он зна­ет, что я ни­ког­да не вы­беру его для но­чи, и он зна­ет, ес­ли мне не пон­ра­вит­ся его взгляд, я вы­порю его без про­мед­ле­ния. Но прав­да, это очень скуч­но. Иметь де­ло с людь­ми по­доб­но­го ти­па, все рав­но, что всю жизнь есть ис­клю­читель­но ов­ся­ную ка­шу. Прес­но и нев­кусно.

Ког­да шей­ные рем­ни ока­зыва­ют­ся заш­ну­рова­ны, я от­пускаю на­конец это­го стра­даль­ца и вы­хожу за дверь. Ме­ня ожи­да­ет встре­ча с шут­ни­ком, и к ней я го­това.

 

*Гары — летающие монстры в виде крупных летучих мышей

Морд-сит вер­ны сво­ему лор­ду. Всег­да и во всем. Да­же ес­ли не сог­ласны с ним. Это на­ша суть. Но быть вер­ной на­шему лор­ду, Дар­ке­ну Ра­лу — не слож­но. Он спра­вед­ли­вый и ми­лос­ти­вый, он сме­лый и от­важный, он силь­ный и кра­сивый, и он по­хож на боль­шо­го ко­та: ль­ва или ле­опар­да. Он гра­ци­оз­ный, его взгляд про­жига­ет нас­квозь, и он слов­но чи­та­ет мыс­ли. Мне ка­жет­ся, так оно и есть, и это ско­рее вол­ни­тель­но, чем тре­вож­но. Мне от мо­его лор­да скры­вать не­чего.

Взгляд си­них глаз, с ко­торы­ми я встре­ча­юсь, как толь­ко спус­ка­юсь по лес­тни­це, вры­ва­ет­ся вглубь ме­ня, ос­тавляя ощу­щение то­го, что ме­ня толь­ко что про­чита­ли. В слу­чае с этим че­лове­ком это неп­ри­ят­но, пос­коль­ку я ощу­щаю се­бя бес­по­мощ­ной, а я не люб­лю се­бя та­ковой ощу­щать.

Трик­стер яв­но не удив­лён мо­им при­сутс­тви­ем. Он си­дит за сто­лом с круж­кой эля и кри­вит гу­бы в улыб­ке. На­халь­ная улыб­ка, хо­чет­ся пе­рес­чи­тать ему зу­бы, что­бы не вел се­бя так са­мо­уве­рен­но.

Пред­по­лага­емый пи­томец не нра­вит­ся мне. Слиш­ком наг­лый и че­рес­чур прив­ле­катель­ный, та­кие обыч­но пря­мо-та­ки пы­шут чувс­твом собс­твен­ной не­от­ра­зимос­ти. Та­ких ин­те­рес­но ло­мать, но са­ма их наг­лость из­рядно вы­водит из се­бя.

Чёр­ные во­лосы трик­сте­ра дав­но не ви­дели греб­ня, но ле­жат ак­ку­рат­но, нас­коль­ко воз­можно. Ос­трый нос и то­ченые ску­лы до­пол­ня­ют­ся боль­шим ртом, ко­торый я уже не­нави­жу за эту ух­мылку, про­яв­ля­ющую ямоч­ки на ще­ках. Одеж­да — в кон­траст с мо­ей — зе­лёная с чёр­ным и зо­лотым, слиш­ком вы­чур­но, слиш­ком… че­рес­чур. Лорд Рал, нес­мотря на своё по­ложе­ние в Д’Ха­ре, оде­ва­ет­ся скром­нее.

Улыб­ка трик­сте­ра за­мира­ет на ли­це, а пыт­ли­вые гла­за сколь­зят вдоль мо­ей бу­рой уни­фор­мы.

— Ка­ра Мей­сон, — на­конец тя­нет он сво­им бар­хатным го­лос­ком, ко­торый я уже то­же не­нави­жу.

Он зна­ет мое имя, хоть ви­дит ме­ня впер­вые, и это ещё боль­ше злит, на­поми­ная, что не­дав­но он по­бывал в мо­ей го­лове. Я не по­казы­ваю удив­ле­ния, под­хо­жу к сто­лу и са­жусь нап­ро­тив.

— Ло­ки Ла­фей­сон…

Он улы­ба­ет­ся ещё ши­ре сво­ей глу­пой улыб­кой, ко­торая слов­но пы­та­ет­ся убе­дить ме­ня, что он зна­ет обо мне все. Нет, не зна­ет. Пусть толь­ко поп­ро­бу­ет при­менить про­тив ме­ня ма­гию, пусть по­пыта­ет­ся вос­поль­зо­вать­ся сво­им да­ром, а не толь­ко при­род­ной про­зор­ли­востью. Я зав­ла­дею его си­лой, и тог­да сло­мить его не ста­нет проб­ле­мой.

Слов­но бы чи­тая мои мыс­ли, трикстер сме­ёт­ся.

— Ты ведь не ду­ма­ешь, что я бу­ду нас­толь­ко глуп, что об­ра­щу про­тив те­бя си­лу?

Я скла­дываю ру­ки на гру­ди и вы­тяги­ваю но­ги под сто­лом.

— За­чем ты здесь? — спра­шиваю без про­мед­ле­ния. Пус­тые раз­го­воры не по мне.

Сно­ва этот смех, от ко­торо­го я креп­че стис­ки­ваю зу­бы и сжи­маю ку­лаки.

— Со­бирал­ся по­ужи­нать, — он рав­но­душ­но по­жима­ет пле­чами.

Я го­вори­ла, что тер­петь не мо­гу лю­дей не­уве­рен­ных и вя­лых. Так вот, слиш­ком са­мо­уве­рен­ных я то­же не­нави­жу.

Трик­стер ве­дёт се­бя так, слов­но в сос­то­янии про­тивос­то­ять мне. Вот толь­ко кро­ме его ма­гии ору­жия у не­го нет, а с кри­вым кин­жа­лом у не­го за по­ясом я впол­не мо­гу спра­вить­ся.

Толь­ко те­перь за­мечаю ро­гатый шлем на со­сед­нем с ним сту­ле, и не­воль­но ус­ме­ха­юсь. Шут го­рохо­вый!

— По­ужи­на­ешь у лор­да Ра­ла, не­дели че­рез три, — от­зы­ва­юсь я ску­ча­ющим го­лосом.

— Я так не ду­маю, — он де­ла­ет жест офи­ци­ан­тке, и ему при­носят ры­бу.

— Бу­дешь, Мей­сон? — с из­девкой в го­лосе спра­шива­ет он.

— Я ужи­нала.

— Су­дя по те­бе, за ры­бой лич­но в озе­ро ны­ряла, — он ки­ва­ет на мою ко­су, с ко­торой на пол ка­па­ет во­да.

Вот же на­до­ед­ли­вый тип.

— При­нима­ла ван­ну, — от­ве­чаю я, сколь­зя по не­му взгля­дом. — Но су­дя по те­бе, зна­чение это­го сло­ва те­бе не­из­вес­тно.

— Один-один.

— Мы во что-то иг­ра­ем?

Мой воп­рос ос­та­ёт­ся без от­ве­та. Трик­стер нес­пе­ша ест ры­бу, вы­нимая кос­точки на та­рел­ку, а я си­жу, опус­тив ру­ку на эй­джил, и ду­маю — съ­ез­дить по его на­халь­но­му ли­цу сей­час, ли­бо же дать ему за­вер­шить его пос­леднюю тра­пезу?

Д’ха­ри­ан­цы за мо­ей спи­ной уже на­чина­ют те­рять тер­пе­ние. Они прог­на­ли всех по­сети­телей и те­перь ждут, ког­да же нач­нётся дра­ка.

— Ты по­едешь со мной.

Трик­стер под­ни­ма­ет гла­за от сво­ей ры­бы и скло­ня­ет го­лову на­бок.

— И за­чем же я ва­шему лор­ду? Мне ка­жет­ся, ма­гии при­раще­ния* в тан­де­ме с ма­ги­ей ущер­ба впол­не хва­тит, что­бы раз­до­быть шка­тул­ки Оде­на. На что ему я — скром­ный бог ил­лю­зий и об­ма­на?

— Ты ему и не ну­жен, — от­ве­чаю я от­кро­вен­но. К че­му мне лгать, ког­да очень ско­ро этот че­ловек ста­нет не бо­лее, чем мо­ей но­вой зве­руш­кой, ко­торая ни­кому не вы­даст мо­их слов. — Нам ку­да важ­нее, что­бы ты не всту­пил в со­юз с Ис­ка­телем.

Оче­ред­ной ос­кал, зо­вущий­ся улыб­кой.

— И кто вам ска­зал, что ме­ня за­ин­те­ресу­ет со­юз с этим маль­чи­ком? Ви­дишь ли, я сам по се­бе.

Трик­стер об­ли­зыва­ет паль­цы и отод­ви­га­ет та­рел­ку.

— Ве­рить те­бе на сло­во бу­дет кто-то на­подо­бие Ри­чар­да Сай­фе­ра. Лорд Дар­кен Рал — че­ловек де­ла, а не слов. И ты от­пра­вишь­ся со мной к не­му, хо­чешь ты то­го или нет.

— Не то что? — трик­стер опус­ка­ет паль­цы на кин­жал.

— Не то из те­бя по­лучит­ся неп­ло­хое ре­шето.

В под­твержде­ние мо­их слов во­ины за мо­ей спи­ной вы­нима­ют из но­жен ме­чи.

— Не хо­чет­ся те­бя ра­зоча­ровы­вать, но ско­рее уж ты по­лучишь один­надцать мёр­твых муж­чин. Те­бя, так и быть, ос­тавлю в жи­вых.

Он под­ни­ма­ет­ся, дос­та­вая кин­жал, я вто­рю ему, в мо­ей ру­ке эй­джил.

— По­тан­цу­ем? — спра­шива­ет трик­стер, хищ­но ска­лясь.

Его дви­жения плав­ные и уве­рен­ные, и ес­ли лорд Рал — лев, то сей­час пе­редо мной ягу­ар, и я пе­реш­ла ему до­рогу.

* * *

Ри­чард тро­нул све­жий след и ос­мотрел­ся.

— Что там? — Кэ­лен скло­нилась с ко­ня, что­бы луч­ше раз­гля­деть на­ход­ку.

— След све­жий, — Ри­чард смял в паль­цах нем­но­го гли­ны. — Ес­ли это он, то очень ско­ро мы до­гоним его.

Зедд лишь до­воль­но хмык­нул. По­лучить в со­юз­ни­ки бо­га ил­лю­зий — не са­мая пло­хая за­тея. Они шли за ним бо­лее двух не­дель, но он всег­да ос­та­вал­ся на шаг впе­реди. Слов­но бе­гал от них. Слов­но не же­лал этой встре­чи.

Ко­неч­но, Зедд пред­по­лагал, что Ло­ки Ла­фей­сон мо­жет быть прос­то не за­ин­те­ресо­ван в этом со­юзе, как и Шо­та, но вол­шебник все же на­де­ял­ся, что по­доб­но ведь­ме, трик­стер мо­жет нес­коль­ко раз по­мочь им с тем или иным де­лом. Нап­ри­мер, про­ник­нуть в за­мок ко­роле­вы Ми­лены и вык­расть шка­тул­ку. Ра­зуме­ет­ся, с бо­гом ил­лю­зий ни­ког­да нель­зя га­ран­ти­ровать, что эту шка­тул­ку он по­том им от­даст, но это вся­ко луч­ше, чем ждать, что Рал за­берёт её.

— Как счи­та­ешь, в этот раз до­гоним? — Ри­чард с на­деж­дой пос­мотрел на него, Зедд по­жал пле­чами.

— Пя­тое пра­вило вол­шебни­ка гла­сит: ес­ли до­рога лег­ка, зна­чит ты идёшь не тем пу­тём. Не ожи­дай, что трик­стер прос­то при­дёт к те­бе в ру­ки.

— Но ты го­ворил, что пя­тое пра­вило: учи­тывай, что лю­ди де­ла­ют, а не го­ворят… — Ри­чард обер­нулся к Кэ­лен. — Я же го­ворил, он их на хо­ду со­чиня­ет!

Кэ­лен мяг­ко улыб­ну­лась.

— Все же, Ри­чард, Зедд прав — будь го­тов к то­му, что и в этот раз Ло­ки уй­дёт от нас.

Ри­чард кив­нул, тя­жело вздох­нув, и сно­ва взоб­рался на ко­ня. Он чувс­тво­вал, что в этот раз трик­стер сов­сем близ­ко, и ве­рил, что смо­жет его дог­нать.

* * *

Трик­стер сто­ит не­под­вижно, да­вая мне пер­вой на­чать бой. Са­мой взять на се­бя от­ветс­твен­ность за ги­бель груп­пы. Ожи­вить их всех ды­хани­ем жиз­ни? Ко­неч­но, я мог­ла бы сде­лать это, вот толь­ко тра­тить цен­ные ре­сур­сы на двор­цо­вую шваль мне очень бы не хо­телось.

— Я не тан­цую при сви­дете­лях, — я ки­ваю сво­им лю­дям, что­бы они по­кину­ли нас. Ка­питан хму­рит­ся, но, к счастью для не­го, вы­пол­ня­ет при­каз.

Мы ос­та­ем­ся толь­ко вдво­ем, и это, оче­вид­но, при­ходит­ся трик­сте­ру по ду­ше.

— Так ин­тимно, не на­ходишь? — он дви­га­ет­ся в мою сто­рону со сво­ей ко­шачь­ей гра­ци­ей, под­бра­сывая нож на нес­коль­ко сан­ти­мет­ров.

— Мой ку­лак об твой нос бу­дет весь­ма ин­тимно, — бур­чу я, не же­лая иг­рать по его пра­вилам.

— Фу, как гру­бо, — трик­стер мор­щится, пос­ле че­го гром­ко сме­ет­ся. — Мне бы со­вер­шенно не хо­телось пор­тить твое ли­чико.

Зве­нящая ти­шина нак­ры­ва­ет та­вер­ну. Ка­жет­ся, ра­бот­ни­ки то­же по­кину­ли ее на вся­кий слу­чай.

— Буд­то бы ты смог, — я ус­ме­ха­юсь. — Сда­вай­ся по-ти­хому, и твоя смаз­ли­вая мор­дашка не пос­тра­да­ет.

Трик­стер при­под­ни­ма­ет бровь, ода­ривая ме­ня нас­мешли­вым взгля­дом.

— Счи­та­ешь ме­ня прив­ле­катель­ным?

— Счи­таю, что без­моз­глые ду­роч­ки ви­дят те­бя та­ким.

Мне до ужа­са на­до­ело прос­то сто­ять, и тем бо­лее на­до­ело его слу­шать, так что я на­падаю, за­нося эй­джил над его го­ловой.

Та­кой быс­трый и лов­кий, трик­стер прос­то ны­ря­ет в сто­рону, от­че­го я про­летаю на нес­коль­ко ша­гов даль­ше на­мерен­но­го.

Од­на­ко и я ро­дилась не се­год­ня, так что его кин­жал не дос­та­ет ме­ня.

— Я люб­лю дол­гие тан­цы, — хмы­ка­ет трик­стер. — Но бо­юсь, у те­бя нет вре­мени на них. Ви­дишь ли, Ис­ка­тель нап­равля­ет­ся сю­да, и очень ско­ро те­бе при­дет­ся иметь де­ло и со мной, и с ним.

Ис­ка­тель. Хра­нитель бы его поб­рал! Я мог­ла бы по­пытать­ся зах­ва­тить его, но толь­ко ес­ли бы ря­дом бы­ли сес­тры. Один на один, имея в за­пасе лишь де­сяток ду­раков, я по­тер­плю по­раже­ние, как ни прис­кор­бно это осоз­на­вать.

— И ты, ра­зуме­ет­ся, под­держишь их сто­рону? А ведь сов­сем не­дав­но ут­вер­ждал, что те­бе это не­ин­те­рес­но.

— Мне все еще это не­ин­те­рес­но, — трик­стер по­жима­ет пле­чами. — Рал, Сай­фер, ме­ня не вол­ну­ет ис­ход их бит­вы, и со­вер­шенно нап­ле­вать, кто, ко­го и ког­да раз­не­сет в клочья.

— И все же, ты еще здесь. Ес­ли бы ты не был за­ин­те­ресо­ван, впол­не смог бы рас­тво­рить­ся в клу­бах ды­ма.

Зе­леный дым уда­ря­ет мне в гла­за. Трик­сте­ра нет. Вот черт, до­гово­рилась. Не ус­пе­ваю я ра­зоз­лить­ся на аб­сур­дность си­ту­ации, как чья-то ру­ка хло­па­ет ме­ня по пле­чу.

— Так на чем мы ос­та­нови­лись?

Не ушел. Из­де­ва­ет­ся. Этот че­ловек раз­дра­жа­ет ме­ня все боль­ше, хо­тя, ка­залось бы, боль­ше прос­то не­куда.

— Ты пой­дешь со мной? — за­даю воп­рос в лоб, нап­равляя на трикстера эй­джил. Он мяг­ко отод­ви­га­ет его ла­донью, да­же не по­мор­щившись.

— Воз­можно, — он ос­матри­ва­ет свои ног­ти, слов­но вы­ис­ки­вая под ни­ми грязь. — И раз уж на то пош­ло — не­уже­ли ты ду­мала, что твоя иг­рушка спо­соб­на нав­ре­дить мне? Ма­гия Хра­ните­ля и ма­гия Ра­ла не мо­гут при­чинить вре­да то­му, кто яв­ля­ет­ся ро­дона­чаль­ни­ком бо­жес­твен­ной си­лы.

Что ж, ка­жет­ся, мои мыс­ли про обу­чение нак­ры­ва­ют­ся мед­ным та­зом.

— И все же, ты пой­дешь со мной? — про­бую я.

— Я это­го не го­ворил.

Го­лос спо­кой­ный и нас­мешли­вый, ру­ка че­шет­ся вре­зать, но я воз­держи­ва­юсь, так как его, ка­жет­ся, лег­че уго­ворить, чем за­пугать.

— Но ты пред­по­ложил та­кую воз­можность.

— Вро­де то­го.

Его спо­кой­ный тон вы­водит боль­ше, чем улыб­ка.

— Ты че­го-то хо­чешь, так? Уве­рена, Рал даст те­бе все, что ты поп­ро­сишь.

Ос­трые ску­лы очер­чи­ва­ют­ся осо­бен­но чет­ко, ли­цо вплот­ную прид­ви­га­ет­ся к мо­ему.

— Идет, — мяг­ко вып­ле­выва­ет он. — А те­перь я бы пос­пе­шил, Ис­ка­тель бу­дет здесь с ми­нуты на ми­нуту.

Я ки­ваю, и зе­леное об­ла­ко пе­рено­сит ме­ня и все мое соп­ро­вож­де­ние бли­же к го­рам. Трик­стер не бо­ит­ся ис­поль­зо­вать свою ма­гию на мне, ведь я со­вер­шенно точ­но не мо­гу об­ра­тить ее про­тив не­го, я толь­ко что по­пыта­лась.

Нет, моя зве­руш­ка — ди­кая, и при­ручать ее мож­но толь­ко пря­ником. Что ж, с этим морд-сит то­же справ­ля­ют­ся пре­вос­ходно.

 

*магия приращения — светлая магия, дарованная Создателем (Богом)

магия ущерба — тёмная магия, дарованная Хранителем (Дьяволом)

Ри­чард Сай­фер, Ис­ка­тель Ис­ти­ны, прав­до­люб, иде­алист, меч­та­тель. Он как кость в гор­ле для мо­его гос­по­дина, а зна­чит и для ме­ня. Во­зом­нив се­бя ге­ро­ем, из­ба­вите­лем, счи­та­ет се­бя в пра­ве ру­шить ус­то­яв­ший­ся мир, по­рядок и по­кой. То, что его жал­кой куч­ке ге­ро­ичес­ких дру­зей ра­но или поз­дно по­надо­бил­ся бы трик­стер, мой лорд и не сом­не­вал­ся. Что ж, сло­ва Ло­ки Ла­фей­со­на лишь под­твер­ди­ли это.

Вез­де­сущий Ри­чард Сай­фер в по­ис­ке трик­сте­ра не па­сет зад­них, до­ходит до ко­неч­ной точ­ки пу­ти в тот же день, что и я. Хва­ла Соз­да­телю, трик­стер вы­бира­ет со­юз­ни­ком мо­его лор­да. У иных лю­дей пос­ле встре­чи с эй­джи­лом прос­то не ос­та­лось бы вы­бора, но бог ил­лю­зий ока­зыва­ет­ся вы­ше мо­их сил и воз­можнос­тей. То, что он сле­ду­ет за мной, чу­до.

Его хищ­ные го­лубые гла­за нас­мешкой соп­ро­вож­да­ют каж­дое моё дей­ствие. И хоть я тер­петь не мо­гу са­мо­уве­рен­ных лю­дей, вы­нуж­де­на приз­нать, что Ло­ки Ла­фей­сон име­ет пра­во вес­ти се­бя са­мо­уве­рен­но.

— Что? — не вы­дер­жи­ваю я, ког­да в оче­ред­ной раз за­мечаю его прис­таль­ный взгляд. — Прек­ра­ти чи­тать мои мыс­ли.

Трик­стер щу­рит­ся.

— Чи­тать мыс­ли? Я бог ил­лю­зий, а не Слу­ша­ющий, гос­по­жа Ка­ра.

Моё зва­ние он про­из­но­сит с нас­мешкой, и я яв­но ощу­щаю пол­ное от­сутс­твие хоть не­кото­рой поч­ти­тель­нос­ти.

— А мое имя, хо­чешь ска­зать, на­писа­но у ме­ня на лбу…

Он под­во­дит сво­его ко­ня бли­же к мо­ему и прис­матри­ва­ет­ся к мо­ему ли­цу.

— Нет, на лбу ни­чего нет, — он под­жи­ма­ет гу­бы. — Я ин­те­ресен те­бе, вер­но?

Наг­лый и ха­мови­тый.

— Я лишь хо­чу знать, че­го мне от те­бя ожи­дать, — не­охот­но от­зы­ва­юсь я.

— Все го­раз­до про­ще, чем ты се­бе на­дума­ла, — от­ве­ча­ет он, из­ги­бая гу­бы в улыб­ке. — Вот толь­ко я те­бе ни­чего не ска­жу.

Он пус­ка­ет сво­его ко­ня впе­рёд, ос­тавляя ме­ня да­вить­ся стол­бом пы­ли, щед­ро вы­дан­ным мне ло­шадью.

Вот же на­зой­ли­вая му­ха! Этот че­ловек уме­ет дер­жать­ся хо­лод­но и отс­тра­нён­но, и при этом при­ковы­вать к сво­ей пер­со­не все мыс­ли.

Но я не ста­ну иг­рать по его пра­вилам. Мне го­раз­до лег­че ос­ту­дить своё лю­бопытс­тво, чем приз­нать, что его тай­ны ин­те­ресу­ют ме­ня. В лю­бом слу­чае, лорд Рал уз­на­ёт их все, и лишь это дол­жно ме­ня за­ботить.

Мыс­ля­ми я воз­вра­ща­юсь в храм морд-сит к при­выч­ной для ме­ня об­ста­нов­ке, ок­ру­жению, раз­вле­чени­ям. Я пы­та­юсь пред­ста­вить всех пи­том­цев, ко­торые до­жида­ют­ся ме­ня до­ма, пы­та­юсь по­нять, по ко­му из них ску­чаю боль­ше. Но ли­цо трик­сте­ра вы­тес­ня­ет все про­чие, ос­тавляя их лишь лёг­ки­ми эфе­мер­ны­ми об­ра­зами где-то глу­боко в под­созна­нии.

Да что и го­ворить, этот трик­стер яв­но обе­ща­ет стать луч­шей из мо­их зве­рушек. Хо­тя бы по­тому, что он проб­лемный, а я люб­лю пре­одо­левать пре­пятс­твия, до­казы­вая лор­ду Ра­лу, сес­трам и се­бе, что я луч­шая из луч­ших.

Све­та­ет. Мы ска­кали всю ночь, и ко­ни ус­та­ли. За­гонять их до смер­ти — не са­мая здра­вая идея, по­это­му я даю сиг­нал ко­ман­ди­ру, при­зывая его ос­та­новить­ся. Так как он всю до­рогу едет, ло­вя каж­дое моё дви­жение, то на сиг­нал ре­аги­ру­ет мгно­вен­но, вык­ри­кивая ко­ман­ды. Трик­стер едет даль­ше.

— Был при­каз ос­та­новить­ся! — ко­ман­дным то­ном об­ра­ща­юсь я к не­му.

Трикстер ог­ля­дыва­ет­ся.

— Это при­каз для тво­их лю­дей. А я не твой че­ловек, я прос­то сог­ла­сил­ся сле­довать за ва­ми. И не те­бе мне при­казы­вать, что де­лать во вре­мя при­вала. Те­бе дол­жно быть дос­та­точ­но мо­его обе­щания вер­нуть­ся че­рез пол­ча­са.

Он что, дей­стви­тель­но счи­та­ет, что пос­ле двух не­дель пу­ти я так прос­то вы­пущу его из ви­ду? Да, ко­неч­но, ему ни­чего не сто­ит рас­тво­рить­ся в об­ла­ке ды­ма, ос­та­вив ме­ня в ду­раках, но я дол­жна хо­тя бы знать, что сде­лала все от ме­ня за­вися­щее для его за­дер­жа­ния.

— Ку­да бы ты ни нап­равлял­ся, я пой­ду с то­бой.

Я даю ука­зания ко­ман­ди­ру, пос­ле че­го пус­каю ко­ня за трик­сте­ром, ко­торый и не ду­ма­ет ме­ня ждать. Ох, лорд Рал пос­ту­пил вер­но, что выб­рал для это­го де­ла ме­ня, ни од­на из мо­их сес­тёр не вы­дер­жа­ла бы по­доб­но­го к се­бе от­но­шения.

* * *

Поч­ти рас­све­ло, ког­да след при­вел Ри­чар­да к де­ревен­ской та­вер­не. Ни­чего не ска­зав спут­ни­кам, он спрыг­нул с ко­ня и по­дошел к пе­реко­сив­шей­ся две­ри. Че­ловек, за ко­торым он шел, во­шел в зда­ние, но труд­но бы­ло по­нять, вы­шел ли он из не­го, по­тому что бо­лее све­жие сле­ды скры­ли от­вет. Ис­ка­телю хо­телось ве­рить, что они в этот раз не опоз­да­ли, что бог ил­лю­зий ожи­да­ет их внут­ри.

— Ри­чард?

Тот не ус­лы­шал ок­ри­ка ис­по­вед­ни­цы, по­тому как его ра­зум це­ликом был за­нят пред­сто­ящим раз­го­вором.

То, что раз­го­вор не сос­то­ит­ся, Ри­чард по­нял, сто­ило ему толь­ко вой­ти в та­вер­ну. Ос­то­рож­ные взгля­ды по­сети­телей впи­лись в не­го со всех сто­рон, слов­но лю­ди ожи­дали неп­ри­ят­ности.

«Здесь что-то про­изош­ло не­дав­но, — до­гадал­ся Ри­чард. — Лю­ди ждут под­во­ха».

— Его здесь нет, вер­но? — обес­по­ко­ен­ный го­лос Кэ­лен раз­дался воз­ле са­мого уха.

Ри­чард от­ри­цатель­но по­качал го­ловой.

— Шес­тое пра­вило вол­шебни­ка гла­сит: не уны­вай, при­нимая по­раже­ние, под­ни­май­ся с ко­лен и иди по­беж­дать, — Зедд гром­ко хрус­тнул соч­ным яб­ло­ком. — Смот­ри на си­ту­ацию с дру­гой сто­роны — се­год­ня мы бу­дем но­чевать не на зем­ле. О, а еще у них есть кол­баски!

Вол­шебник ри­нул­ся к стой­ке, а Кэ­лен раз­верну­лась к Ри­чар­ду.

— Мо­жет, мы бро­сим это? Пос­лу­шай, мо­жет этот трик­стер нам не так уж и ну­жен?

Ри­чард вгля­дел­ся в ее ли­цо, в зе­леные лас­ко­вые гла­за, в неж­ную улыб­ку. Ес­ли он хо­тел стро­ить счастье с этой жен­щи­ной, то дол­жен был одер­жать по­беду над Ра­лом лю­бой це­ной. Им нуж­ны бы­ли шка­тул­ки, и по­ка не бы­ло ино­го спо­соба их раз­до­быть, им нуж­но бы­ло ис­кать трик­сте­ра.

— Кэ­лен… — он про­тянул ру­ку и мяг­ко пог­ла­дил ее по ще­ке. — Я знаю, как ты ус­та­ла бе­гать, но мы дол­жны по­пытать­ся най­ти его, по­нима­ешь?

Она кив­ну­ла.

— Эй, а у ме­ня но­вос­ти, — Зедд вер­нулся к ним со связ­кой жир­ных кол­ба­сок. Мас­ло тек­ло по его ру­ке ку­да-то в ши­рокий ру­кав, но вол­шебник слов­но и не за­мечал это­го. — Наш бо­жок был здесь око­ло ча­са на­зад. Сце­пил­ся с од­ной морд-сит, а пос­ле это­го прос­то ис­па­рил­ся в об­ла­ке вол­шебно­го ды­ма. Вмес­те с ней и ее вой­ском.

Он об­вел взгля­дом спут­ни­ков, чьи рты бы­ли ши­роко рас­кры­ты, а бро­ви при­под­ня­ты.

— Что? — не по­нял Зедд. — Да, я не толь­ко о еде ду­маю, меж­ду про­чим.

— Да нет, — Ри­чард по­качал го­ловой. — Прос­то это зна­чит…

Кэ­лен за­кон­чи­ла за не­го:

— Это зна­чит, что трик­стер уже при­нял сто­рону. И она не на­ша.

— Ког­да кон­ча­ет­ся один путь, от­кры­ва­ют­ся два но­вых, — Зедд по­жал пле­чами и по­шел на­верх, от­ды­хать. Ри­чард наг­нал его.

— Эй, ты сей­час о чем?

— О том, маль­чик мой, что ес­ли не выш­ло с бо­гом ил­лю­зий, до­ведет­ся ста­рому Зед­ду нем­но­го по­иг­рать с ма­ги­ей. Я сам раз­до­буду вам шка­тул­ку ко­роле­вы Ми­лены.

— Как? — ре­шила вы­яс­нить дог­навшая их Кэ­лен. — Это бу­дет опас­но?

— Очень опас­но, ди­тя мое, — вол­шебник су­нул кол­баску в рот и, не до­жевав, до­бавил: — А по­тому ва­шему вол­шебни­ку нуж­но вкус­но по­есть и слад­ко пос­пать.

* * *

Морд-сит не цеп­ные со­бач­ки. Да, мы вер­ные и чес­тные, мы приз­на­ем од­но­го гос­по­дина и пре­дан­но слу­жим ему, сле­ду­ем за ним, ку­да бы он ни ве­лел. Вот толь­ко на ка­ких-то сом­ни­тель­ных плу­тов на­ша вер­ность яв­но не рас­простра­ня­ет­ся. То, что я вы­нуж­де­на плес­тись за трик­сте­ром че­рез за­рос­ли и на­сыпи, со­вер­шенно мне не по нра­ву. И все же, я де­лаю это, по­тому что да­ла се­бе обе­щание не вы­пус­кать его из ви­ду. И ес­ли трик­стер и зна­ет о мо­ем при­сутс­твии, он это­го ни­чем не вы­ража­ет. Едет, не ог­ля­дыва­ясь. Наг­лый. Мы ми­ну­ем ро­щицу из ста­рых ду­бов и мож­же­вело­вых кус­тов. Я сры­ваю нес­коль­ко го­лубых ши­шек по пу­ти и рас­ти­раю их меж­ду паль­ца­ми. Неж­ные, они лег­ко ус­ту­па­ют на­жатию и раз­ла­мыва­ют­ся, ис­торгая силь­ный хвой­ный за­пах.

Трик­стер, на­конец, вспо­мина­ет о мо­ем при­сутс­твии.

— Нра­вит­ся за­пах? — он обо­рачи­ва­ет­ся ко мне с ехид­ной улыб­кой на гу­бах. За­пус­каю в не­го сор­ванны­ми шиш­ка­ми.

— Ку­да ты ве­дешь ме­ня?

— Те­бя? — его бро­ви удив­ленно взме­та­ют­ся вверх. — Ты — вы­нуж­денное до­пол­не­ние. И, будь уве­рена, я вов­се это­му не рад.

Что ж, по край­ней ме­ре он все еще здесь, и что бы он ни го­ворил, это не бу­дет иметь зна­чения, по­ка он при­нима­ет сто­рону лор­да. Да­же ес­ли весь ос­та­ток пу­ти он бу­дет крыть ме­ня бранью. Толь­ко не бу­дет. Он ягу­ар, а не шав­ка, та­кие не сып­лются ни бран­ны­ми сло­вами, ни пус­ты­ми уг­ро­зами.

Трик­стер идёт це­ленап­равлен­но, а мне лишь ос­та­ёт­ся га­дать, ку­да ме­ня это при­ведёт, и ду­мать, что мне сле­ду­ет де­лать.

Сде­лать я мо­гу нем­но­го, это и раз­дра­жа­ет боль­ше все­го. Ка­кие бы га­дос­ти ни тво­рил трик­стер, я вы­нуж­де­на их тер­петь с ос­ка­лом, зо­вущим­ся улыб­кой, на ли­це.

Вот толь­ко фаль­ши­во улы­бать­ся я ус­таю уже ми­нут че­рез пять, а мы меж­ду тем все идём и идём.

Впе­реди слы­шит­ся плеск во­ды, и не­хоро­шее пред­чувс­твие прон­за­ет ме­ня.

Мы вы­ходим к озе­ру, в ко­тором в эту са­мую ми­нуту пла­ва­ет мед­ведь. Не знаю, то ли та­ким об­ра­зом он ло­вит ры­бу, то ли прос­то рас­слаб­ля­ет­ся, но на на­ше при­сутс­твие он, в лю­бом слу­чае, ре­аги­ру­ет нас­то­рожен­но. Я реф­лектор­но тя­нусь за сво­им лу­ком, но трик­стер лишь де­ла­ет взмах ру­кой, и мед­ведь, не­доволь­но ур­ча, вы­бира­ет­ся на про­тиво­полож­ный бе­рег и ухо­дит.

Маг спры­гива­ет с ко­ня и мед­ленно, пу­гов­ка за пу­гов­кой, на­чина­ет рас­сте­гивать кам­зол.

— Что ты де­ла­ешь? — под­во­жу сво­его ко­ня бли­же и спры­гиваю на тра­ву.

— Раз­ве не ви­дишь — раз­де­ва­юсь, — трик­стер буд­нично по­жима­ет пле­чами и сбра­сыва­ет кам­зол, пос­ле че­го при­нима­ет­ся за ре­мень на брю­ках.

— И за­чем?

— Ты са­ма ведь не­дав­но ска­зала, что я про­из­во­жу не­ухо­жен­ное впе­чат­ле­ние. Я ре­шил ис­ку­пать­ся, раз­ве это пло­хо?

— Ты ска­зал, что че­рез пол­ча­са вер­нёшь­ся. Мы до­бира­лись сю­да де­сять ми­нут. Ещё столь­ко же пот­ре­бу­ет­ся для воз­вра­щения. Не­уже­ли ты ду­ма­ешь, что де­сять ми­нут в во­де ис­пра­вят твой не­ухо­жен­ный вид?

Я са­жусь на зем­лю и прос­то наб­лю­даю, как трик­стер из­бавля­ет се­бя от одеж­ды. Он на­мерен раз­деть­ся пол­ностью, но я не со­бира­юсь от­во­рачи­вать­ся.

— Ну, — он стя­гива­ет са­поги, — вер­нуть­ся я мо­гу и ма­ги­ей, за се­кун­ду. К то­му же — ты ря­дом, а это зна­чит, что мне те­перь не­куда спе­шить. Твои лю­ди бу­дут ждать те­бя столь­ко, сколь­ко пот­ре­бу­ет­ся.

Я ки­ваю, по­тому что это дей­стви­тель­но так, и за­даю воп­рос:

— По­чему же тог­да ты прос­то не пе­рене­сешь нас всех ма­ги­ей в На­род­ный Дво­рец?

Ру­баш­ка ле­тит к чер­тям, а сле­дом за ней и брю­ки, от­кры­вая мне вид на уп­ру­гие яго­дицы. Трик­стер вхо­дит в во­ду, в ту же се­кун­ду пог­ру­жа­ясь с го­ловой. Он вы­ныри­ва­ет че­рез се­кунд трид­цать в том мес­те, где си­жу я, и за­дор­но улы­ба­ет­ся.

— Все же, мои спо­соб­ности ин­те­рес­ны те­бе.

Это не воп­рос, это наг­лое ут­вер­жде­ние.

— Прос­то я пред­по­читаю не те­рять да­ром вре­мени, ес­ли есть воз­можность ско­рее вер­нуть­ся до­мой.

— Ра­зоча­рую, но нет, — трик­стер трет уши. — Слу­шай, у те­бя нет мы­ла?

Он не до­жида­ет­ся мо­его от­ве­та, по­жима­ет пле­чами.

— Нет, так нет. — Ку­сок мы­ла ока­зыва­ет­ся у не­го в ру­ке, и трик­стер при­нима­ет­ся ярос­тно те­реть им го­лову. — Ви­дишь ли, — го­ворит он в пе­реры­вах, — я мо­гу пе­рено­сить лишь ту­да, где сам был сов­сем не­дав­но. Я смо­гу пе­ренес­ти нас об­ратно к та­вер­не, но в На­род­ный Дво­рец, увы…

Он сно­ва пог­ру­жа­ет­ся под во­ду. Мыль­ные кру­ги рас­хо­дят­ся по по­вер­хнос­ти озё­ра, ли­шая его преж­ней девс­твен­ной чис­то­ты.

Я встаю. Я не нянь­ка, и этот боль­шой маль­чик впол­не мо­жет ис­ку­пать­ся без мо­его при­сутс­твия. Бе­ру ко­ня под уз­дцы и ве­ду его на­зад, к до­роге, где ос­та­вила свое соп­ро­вож­де­ние. Лес тих и свеж, но я сра­зу по­нимаю, что что-то не так. Слиш­ком ти­хо. Слиш­ком.

— Кто у нас здесь?

Вид сол­дат соп­ро­тив­ле­ния тот­час про­яс­ня­ет моё ощу­щение тре­воги. Их де­сять или око­ло то­го, и будь ря­дом сёс­тры, я бы не сом­не­валась в по­беде. Но я од­на. Трик­стер да­леко, д’ха­ри­ан­цы то­же.

— Прочь с до­роги, — рез­ко ве­лю я, но мои сло­ва вы­зыва­ют лишь смех.

— Пар­ни, да­вай­те про­верим, так ли хо­роша эта ба­бен­ка в пос­те­ли, как о них тол­ку­ют?

— Я мо­гу хо­рошо пе­рес­чи­тать вам зу­бы, — ог­ры­за­юсь я.

Их смех ог­лу­ша­ет. Ме­чи с гул­ким зво­ном вы­рыва­ют­ся из но­жен, мо­его ко­ня от­тесня­ют по­даль­ше, что­бы я не смог­ла сбе­жать. Все, что мне ос­та­ёт­ся — при­нять бой. И я дос­таю эй­джи­лы.

Морд-сит с юных лет учат уби­вать, по­беж­дать. Спо­соб­ность вы­живать у нас в кро­ви. Бла­года­ря этой спо­соб­ности я, по­жалуй, да­же смо­гу убить се­мерых, преж­де чем ос­тавши­еся трое ос­та­новят ме­ня.

Морд-сит учат и уми­рать. В лю­бой миг и лю­бой час я го­това при­нять смерть во имя сво­его лор­да. Но не се­год­ня. Мне нуж­но вы­жить, по­тому что я не уве­рена, что ту­пого­ловым д’ха­ри­ан­цам хва­тит пры­ти и моз­гов, что­бы удер­жать трик­сте­ра воз­ле се­бя.

Я дол­жна вы­жить.

Я на­падаю пер­вая, так хо­рошо, как умею. Как ме­ня учи­ли всю мою жизнь, прев­ра­щая мою ко­жу в мя­со. Прон­зая ме­чами, уда­ряя ду­бина­ми, ис­тя­зая эй­джи­лом. Тот, кто од­нажды про­шел все это, ни­ког­да не ста­нет бо­ять­ся куч­ки де­ревен­ских обор­ванцев с ме­чами. Да­же ес­ли я па­ду се­год­ня, стра­ха не бу­дет. Я бу­ду по­беди­телем до кон­ца. По­ка ды­шу.

Мои эй­джи­лы с жуж­жа­ни­ем впи­ва­ют­ся в шею од­но­го из муж­чин, в то вре­мя как но­гой я бью дру­гого. Они на­пада­ют все ра­зом. Наб­ра­сыва­ют­ся, пред­вку­шая ве­ликую сла­ву. Вот толь­ко они ве­ликие глуп­цы, а не ве­ликие во­ины. Их сла­ва бу­дет лишь в том, что им пос­час­тли­вилось ока­зать­ся здесь с чис­ленным пе­реве­сом. Я ус­пе­ваю увер­нуть­ся, и трое из них вре­за­ют­ся друг в дру­га. Один, ка­жет­ся, да­же по­ранил­ся об меч то­вари­ща. Иди­оты. По­жалуй, я ус­пею убить де­вяте­рых.

Бой ста­новит­ся жес­тче, ког­да сра­зу двое бь­ют с двух сто­рон. По­ка я от­би­ваю меч од­но­го сво­им эй­джи­лом, дру­гой ус­пе­ва­ет уда­рить ме­ня ру­ко­ятью по ли­цу. Я чувс­твую, как ло­па­ет­ся гу­ба, и ощу­щаю вкус собс­твен­ной кро­ви во рту. У «ге­роя» вы­рыва­ет­ся по­бедо­нос­ный рык, но мой эй­джил у его вис­ка ми­гом прек­ра­ща­ет его ли­кова­ние. Муж­чи­на па­да­ет к мо­им но­гам, а я мыс­ленно вы­читаю од­но­го. Ос­та­лось де­вять, один ра­нен, а один все еще не­уве­рен­но сто­ит на но­гах пос­ле мо­ей ата­ки. Я не даю ему шан­сов, за­кан­чи­вая то, что не ус­пе­ла сра­зу.

Во­семь. Да­же во­семь — это очень мно­го, при том, что кровь во рту ме­ша­ет ды­шать.

Я сно­ва уво­рачи­ва­юсь и сно­ва уда­ряю и, ка­жет­ся, я да­же уби­ваю еще од­но­го, ког­да ка­кой-то под­лец бро­са­ет мне пыль в гла­за. На миг при­ходит­ся заж­му­рить­ся, да­вая слез­ным про­токам де­лать свое де­ло, но это­го ми­га хва­та­ет мо­им ве­ролом­ным про­тив­ни­кам, что­бы прис­та­вить меч к мо­ей спи­не. Еще се­кун­да, и де­шевая сталь, мес­та­ми ржа­вая, пе­ребь­ет мой поз­во­ноч­ник, окан­чи­вая мой путь бес­слав­но и глу­по.

Я не го­това к по­доб­но­му по­воро­ту судь­бы, по­тому как дол­жна как ми­нимум убить еще шес­те­рых. Я по­да­юсь впе­ред, ус­коль­зая от ста­ли, ко­торая все же на­ходит мою спи­ну, но пра­вее, глу­боко про­резая бок, но ми­нуя поз­во­ноч­ник. Сол­дат, ко­торый уже мыс­ленно ви­дел мою смерть, ру­га­ет­ся.

Я от­ра­жаю удар еще дво­их, ста­ра­ясь не ду­мать о том, что мои внут­реннос­ти вот-вот вы­валят­ся че­рез от­кры­тую ра­ну. Приз­на­юсь, в пе­ри­од обу­чения и не та­кое бы­вало, так что я лишь сцеп­ляю зу­бы силь­нее и пре­под­но­шу в дар хра­ните­лю еще од­но­го прос­то­филю.

— Раз­вле­ка­ешь­ся?

Спо­кой­ный го­лос на миг при­водит в за­меша­тель­ство мо­их про­тив­ни­ков, и я при­кан­чи­ваю еще од­но­го его же ме­чом.

— Вро­де то­го, — рав­но­душ­но от­зы­ва­юсь я, ста­ра­ясь спря­тать боль да­леко вглубь се­бя.

Трик­стер де­ла­ет взмах ру­кой, и все сол­да­ты соп­ро­тив­ле­ния ис­че­за­ют, пе­рене­сен­ные ку­да-то по­даль­ше его ма­гичес­ким трю­ком. Ес­ли он ре­шил пе­ренес­ти их к мес­ту дис­ло­кации мо­его от­ря­да, то мои лю­ди здо­рово по­весе­лят­ся.

— Ты так не лю­бишь оди­ночес­тво? — трик­стер нес­пешно под­хо­дит ко мне и кла­дет ла­донь мне на по­яс­ни­цу. Ни­чего лич­но­го, он лишь за­жив­ля­ет мою ра­ну. Лорд Рал та­кое то­же де­лал. — Не ус­пе­ла ос­тать­ся од­на, уже наш­ла се­бе ком­па­нию.

— Да, ко­неч­но. Как же я без тво­его об­щес­тва… — мой го­лос так и со­чит­ся ядом. — Мне сра­зу за­хоте­лось чем-то скра­сить до­суг.

Трик­стер улы­ба­ет­ся и про­водит паль­цем по мо­ей ра­неной гу­бе. Боль­но, и я бью его лок­тем в жи­вот.

— Это ты во­об­ще ви­новат!

— Я? — он хму­рит­ся. — То есть, «спа­сибо» не бу­дет?

Вот еще, я не со­бира­юсь его бла­года­рить!

— Ра­зуме­ет­ся, не бу­дет! Из-за те­бя я по­тащи­лась в та­кую глушь од­на! — Я от­талки­ваю его ру­ку, не да­вая за­лечить мою гу­бу, са­жусь на ко­ня и бью его пят­ка­ми по бо­кам.

— Хоть кто-то в этом ми­ре ког­да-то бу­дет мной до­волен? — слы­шу я ком­мента­рий за спи­ной, и он вы­зыва­ет у ме­ня улыб­ку. Не знаю, о чем он го­ворит, и кто еще по­мимо ме­ня не­дово­лен им. Рис­кну пред­по­ложить, что весь оду­рачен­ный мир. Хо­тя, воз­можно от­вет кро­ет­ся глуб­же. По край­ней ме­ре, го­лос его дей­стви­тель­но раз­до­садо­ван­ный и ос­кор­блен­ный. Я же… я у­ез­жаю, не обер­нувшись.

* * *

Лорд Дар­кен Рал, ма­гистр Д’Ха­ры, сто­ял, ус­тре­мив свой взгляд в се­рые пе­рели­вы но­вого дня, наб­лю­дая, как звез­ды окон­ча­тель­но ка­питу­лиру­ют пе­ред све­том, тая, слов­но снег на теп­лой ла­дони. Он на­ходил­ся, как и обыч­но, в сво­ей баш­не, где ча­сами мог изу­чать древ­ние фо­ли­ан­ты, лис­тать кни­гу пу­ти или прак­ти­ковать­ся в ма­гии. Иног­да он пы­тал здесь лю­дей, но край­не ред­ко, по­тому что ма­рать лю­бимое прис­та­нище кровью вов­се не лю­бил. Пы­тать лю­дей ему так­же не нра­вилось, но он ви­дел в этом не­об­хо­димость, так как на­род, ве­ками на­ходя­щий­ся в заб­лужде­ни­ях ка­сатель­но доб­ра и спра­вед­ли­вос­ти, нуж­дался в не­кото­рой встряс­ке. Дар­кен Рал воз­ло­жил эту тя­желую и гряз­ную мис­сию на са­мого се­бя, за­щищая тем са­мым не­ок­репшие умы сво­их пос­ле­дова­телей, ог­раждая их от лиш­ней кро­ви и са­диз­ма. Он му­жес­твен­но при­нял свою до­лю, от­давшись ей без ос­татка. О, сколь­ких лю­дей он воз­вра­тил на путь ис­тинный, сколь­ким он дал по­нять, что глав­ное в ми­ре — гар­мо­ния и по­рядок. Он выт­ра­вил из них сму­ту ог­нем и кровью, и был со­бой до­волен.

Он час­то был со­бой до­волен, но так же час­то он уны­вал, что су­щес­тву­ет еще так мно­го неп­ри­ка­ян­ных душ, ко­торые сби­лись с пу­ти. Он ис­крен­не со­жалел, что Ис­ка­тель, гром­ко наз­вавший се­бя из­ба­вите­лем, не­сет сму­ту в сер­дца его на­рода. Унич­то­жа­ет все то, че­го он го­дами до­бивал­ся с та­ким усер­ди­ем и са­мо­от­да­чей.

Вол­шебник во­шел ти­хо, как мышь, при­со­еди­нив­шись к мол­ча­ливой фи­гуре сво­его гос­по­дина, гля­дяще­го в боль­шое ароч­ное ок­но, за­нима­ющее поч­ти всю сте­ну. Зи­мой это ок­но бы­ло скры­то стек­лом, но сей­час оно бы­ло от­кры­то для ми­ра, и от­ве­чало теп­лым ве­тер­ком, неж­но лас­ка­ющим ко­жу, и ше­лес­том лис­твы где-то да­леко вни­зу.

Баш­ня бы­ла очень вы­сокая, и Джил­лер не раз ви­дел, как плен­ные, чей ум без­воз­врат­но был уте­рян, ис­че­зали в бес­ко­неч­ности ми­ра за ок­ном. Вы­сота бы­ла та­кая, что в том, что ос­та­валось от них на зем­ле, уже не­воз­можно бы­ло уз­нать че­лове­ка.

— Мой лорд, — вол­шебник пе­рес­ту­пил с од­ной но­ги на дру­гую. — Есть вес­ти от во­рона. Трик­стер об­на­ружен и уже нап­равля­ет­ся к нам.

— Сле­дящее об­ла­ко, ко­торое я зак­ре­пил за Ка­рой, уже дав­но со­об­щи­ло мне об этом, — су­хо отоз­вался Рал, да­же не взгля­нув на вол­шебни­ка. — Да и в кни­ге пу­ти, ка­жет­ся, по­яви­лась но­вая за­пись. Не бы­ло вре­мени пос­мотреть.

Джил­лер кив­нул и про­шар­кал к пос­та­мен­ту, на ко­тором вы­силась кни­га.

— Ка­ра Мей­сон со­об­ща­ет, что взя­ла трик­сте­ра, — за­читал он.

— Вот ви­дишь, — Рал ед­ва за­мет­но улыб­нулся. — Ско­ро на на­шей сто­роне бу­дет из­гнан­ник Ас­гарда, и Сре­дин­ные Зем­ли па­дут под на­шим на­жимом. То есть, — быс­тро ис­пра­вил­ся он, — мои вер­но­под­данные на­конец осоз­на­ют, что за­кон и по­рядок — есть ос­но­ва все­го, и тог­да мир во­царит­ся на на­ших зем­лях.

— Ра­зуме­ет­ся, мой лорд, вы со­вер­шенно пра­вы, — про­лепе­тал Джил­лер сбив­шимся го­лосом. — Вы очень муд­ры и спра­вед­ли­вы.

Рал до­воль­но кив­нул, про­водив взгля­дом еще од­ну звез­ду, ко­торая ка­питу­лиро­вала пе­ред ата­кой сол­нца.

— Ес­ли те­бе боль­ше не­чего ска­зать, то я хо­тел бы нас­ла­дить­ся на­чалом но­вого дня в оди­ночес­тве…

Ма­гис­тру не нуж­но бы­ло пов­то­рять дваж­ды. Вол­шебник пос­пешно от­кла­нял­ся и уб­рался по­доб­ру-поз­до­рову. Гос­по­дин лю­бил по­рядок, это зна­ли все, и этот по­рядок ник­то не рис­ко­вал на­рушить.

* * *

— Ког­да ты приз­на­ешь, что я спас те­бе жизнь? — спра­шива­ет трик­стер пос­ле ча­са ез­ды в аб­со­лют­ном мол­ча­нии. Мои лю­ди, хоть и уди­вились кро­ви на мо­ей гу­бе, но пред­почли ни о чем не спра­шивать. Пра­виль­но сде­лали, по­лучи­ли бы эй­джи­лом не сла­бо.

— С мо­мен­та на­шего рас­ста­вания прош­ло не бо­лее пя­ти ми­нут, — пе­рево­жу я те­му, по­тому что вов­се не хо­чу ни­чего приз­на­вать. — Ког­да ты ус­пел вы­мыть­ся, одеть­ся и об­сохнуть?

Трик­стер под­во­дит ко­ня бли­же.

— Я же го­ворил, что ты за­ин­те­ресо­вана мо­ей пер­со­ной, — в его го­лосе столь­ко са­модо­воль­ства, что хо­чет­ся ему вре­зать. Но я не мо­гу, так как он здесь по сво­ей во­ле, и его во­ля дол­жна ос­та­вать­ся не­из­менной.

— Мо­жешь не от­ве­чать, — бур­чу я, пе­рехо­дя на рысь.

— Я бог ил­лю­зии, пом­нишь? Мне так же лег­ко одеть­ся и вы­сушить­ся, как и заш­то­пать твой бок без иг­лы и нит­ки.

— Бог ил­лю­зий, — я про­бую сло­ва на вкус. — То есть, то, что ты со­вер­ша­ешь — ил­лю­зия? На са­мом де­ле ты все еще мок­рый и го­лый, а я все еще ис­те­каю кровью? Так, что ли? Еще ска­жи, что мы все еще си­дим в та­вер­не.

Трик­стер сме­ет­ся. Он ста­ра­ет­ся не от­ста­вать от ме­ня, но я и са­ма, не за­метив то­го, сба­вила темп.

— Нет, это ра­бота­ет не сов­сем так. Я вла­дею ил­лю­зи­ей, и это мое пре­иму­щес­тво над обыч­ным вол­шебни­ком ва­шего ми­ра. Но при этом ма­гия при­раще­ния мне так­же из­вес­тна, и уме­ло со­четая оба этих уме­ния, я тво­рю чу­деса. Или ша­лос­ти.

Он щел­ка­ет паль­цем, и я вдруг по­нимаю, что си­жу не в сво­ем сед­ле, а пря­мо пе­ред ним. Ру­ка трик­сте­ра на мо­ей та­лии.

— Жи­во вер­ни ме­ня на мо­его ко­ня, не то я сбро­шу те­бя на­земь.

— Прос­то ска­жи «спа­сибо» за то, что спас те­бя.

Го­лос его ро­кочет по­доб­но ко­шачь­ему мур­лы­канью. Как же он ме­ня раз­дра­жа­ет! Сно­ва.

— Лад­но, трик­стер, мо­жем ехать на од­ной ло­шади.

Он фыр­ка­ет.

— Гос­по­жа Ка­ра, что за гру­бое об­ра­щение! Мы ведь с то­бой поч­ти что со­юз­ни­ки, ты ви­дела ме­ня го­лым, но про­дол­жа­ешь об­ра­щать­ся ко мне, как к ка­кому-то бро­дяге из под­во­рот­ни, ко­торый имел наг­лость про­сить у те­бя ми­лос­ты­ню. Да­вай так: я вер­ну те­бя в сед­ло, но впредь ты бу­дешь об­ра­щать­ся ко мне по име­ни. И не зас­та­вишь ме­ня звать те­бя гос­по­жой.

Что угод­но, лишь бы ока­зать­ся по­даль­ше от не­го и его на­пыщен­но­го са­модо­воль­ства. Я ки­ваю.

— Лад­но, Ла­фей­сон, ес­ли те­бе так бу­дет лег­че, то мо­жешь звать ме­ня прос­то Ка­рой.

Я сно­ва об­на­ружи­ваю се­бя вер­хом на сво­ем ко­не.

— До­гово­рились, Мей­сон, — ус­ме­ха­ет­ся он. — И все же, я знаю — од­нажды я дож­дусь от те­бя слов бла­годар­ности.

— И не меч­тай. — Я уда­ряю ко­ня по бо­кам и ос­тавляю трик­сте­ра в клу­бах пы­ли. Нет, не трик­сте­ра — Ла­фей­со­на. Нуж­но при­выкать. В прин­ци­пе, мне со­вер­шенно все рав­но, как об­ра­щать­ся к сво­ей зве­руш­ке, лишь бы та бы­ла пос­лушной. А с пос­лу­шани­ем у Ло­ки Ла­фей­со­на по­ка что проб­ле­мы.

Однажды у меня была зверушка. Послушная, но оттого и унылая. Это был сын плотника, который приносил смуту в свою деревню, выкрикивая глупые речевки про лорда Рала. Он мог показаться смельчаком, вот только когда мы с сёстрами прибыли по его душу, он упал на землю и начал молить о пощаде. Жалкий трус, он даже обделался с перепугу.

Я не хотела брать его на обучение, но лорду нужна была именно покорность юноши, а не его смерть, а если бы он попал к Констанции, то не дожил бы и до утра.

Поэтому жалкий трус достался мне. Обучение я начала без радости и задора, потому что знала, что это будет жалкая картина. Так и вышло. Он стенал и плакал, терял сознание и снова плакал. Обделывался, плакал, умолял и… плакал.

Я устала от него за три дня. Он был сломлен с первого же жаркого прикосновения эйджила, но мне следовало довести его покорность до интуитивного следования. Он должен был желать служить лорду, видеть это смыслом бытия. Пришлось повозиться с ним около месяца. И хоть лорд Рал в итоге остался доволен, я ощущала полнейшую неудовлетворённость. Приручать таких — не победа. В этом нет азарта и радости.

С Локи Лафейсоном картина обстоит иначе. Он дикий зверь, на которого не действует мой кнут. Я не могу приручать его силой, но могу вступать с ним в словесные перепалки. Мне кажется, это сохраняет его интерес. На его послушность я не могу рассчитывать, и он укусит, стоит зазеваться. Впрочем, задача первой важности — доставить Лафейсона к лорду Ралу. Мой лорд непременно найдёт к волшебнику подход.

— Я проголодался.

Голос за моей спиной спокойный и мягкий, но я чувствую, что он никогда не потерпит возражений. Если уж я не могу пользоваться кнутом, то хотя бы должна обеспечивать питомца сытным обедом.

— Привал, — командую и я отсылаю троих на охоту.

Несколько минут назад я видела следы оленя, хотя не совсем уверена, что именно его. Следопыт из меня так себе, морд-сит нет нужды охотиться. Лафейсон, впрочем, на этот счет молчать не собирается.

— Ну и каково это, когда за тебя все делают другие?

Его вопрос оскорбителен. Никто не работает так усердно, как морд-сит. Никто не сможет пережить то, что можем мы, и никто не сможет достичь таких успехов, как мы. Для этого нас и создавали. Не для охоты на оленей. Нас делали лучшими из лучших, и если у меня есть привилегия не гоняться по всему лесу за оленем, я ею воспользуюсь. Впрочем, слишком много чести объяснять это тому, кто заведомо меня дразнит. Вместо этого я указываю на него кивком головы.

— А тебе? Каково, когда все за тебя делает магия?

Лафейсон смеется.

— Вполне комфортно, спасибо.

Он делает неопределенный взмах пальцами и рядом с ним появляется золоченое кресло, а у ног загорается костер. Без веток, просто столб огня прямиком из земли. Лафейсон садится на кресло с видом короля, очень наглый и напыщенный тип.

— Хорош выделываться, — ворчу я. — Чем на троне сидеть, лучше бы помог сумки разобрать.

Лафейсон отрицательно качает головой и прикрывает глаза.

— У тебя осталась ещё кучка дураков для этого, — мурлычет он.

И то верно.

— Ну тогда сделай кресло и для меня. — Я складываю руки на груди, показывая тем самым, что не шучу. Но все это зря, потому что Лафейсон глаз не открывает.

— Я не стану расходовать свой хан зазря, — отзывается он. — А то вдруг снова придётся спасать твою шкуру.

Ну и ладно. Этому шутнику кажется, что он способен задеть меня? Боюсь разочаровать его, но такие вещи на меня не действуют. Пусть мелет что хочет, я в долгу не останусь.

Обхожу кресло со стороны и, уперев ногу в подлокотник, сильным толчком переворачиваю его на бок. Лафейсон катится на траву, яростно припоминая Всеотца.

— На равных условиях, Лафейсон, — я сажусь в его кресло и протягиваю ноги к огню.

Волшебник поднимается с травы, отряхивает камзол.

— Договорились, Мейсон. На равных условиях, — соглашается он, и не успеваю я опомниться, как кресло подо мной исчезает, и я больно ударяюсь копчиком о землю.

Инстинктивно выхватываю эйджил, и лишь затем вспоминаю, что эйджил Лафейсону как мертвому припадки. Даже согнать злость как следует нельзя!

Уверена, что в Народном Дворце я получу шанс отыграться. Я буду особенно усердна в этом.

Ко мне протягивается рука, а широкая улыбка прожигает насквозь. Когда имеешь дело с трикстером, будь готов к тому, что тебя не раз ещё уронят, переместят или окатят водой. Мне не стоит забывать об этом.

Встаю, не приняв помощи. Я не какая-то кисейная барышня, которая падает в обморок при виде крысы. Эти твари были моими постоянными спутниками несколько лет. Я научилась не бояться их уже в двенадцать лет. Я научилась убивать их. И, скажу по секрету, на вкус они тоже вовсе не ужасны.

Так что пусть Лафейсон не строит иллюзий по поводу своей значимости, я взрослая девочка, которая давно привыкла все делать сама.

— Госпожа Кара, мы поставили для вас шатер. На случай, если вы вдруг захотите немного отдохнуть.

Капитан мнется рядом, избегая смотреть мне в глаза. Ещё одно напоминание мне, насколько Локи Лафейсон не похож на всех этих подхалимов. Но их подхалимство, хоть и выводит из себя, все же достаточно полезно. Пока мужчины выследят оленя, пока они разделают его, пока изготовят, пройдёт по меньшей мере часа два. Я могу позволить себе немного поспать, потому что прошлой ночью я была лишена такой возможности. Вот только не решит ли Лафейсон смыться за это время?

— Эй, — я смеряю его оценивающим взглядом. — Пока я буду отдыхать, ты не вздумаешь сбежать?

Вместо ответа передо мной снова вырастает облако зелёного дыма, но в этот раз я предвижу дальнейшее развитие событий, резко разворачиваюсь в полоборота, хватаю Лафейсона за протянутую в мою сторону руку и перекидываю его через плечо.

Нахальная улыбка сбивает с толку. Сейчас-то что?

— Тебе нравится доминировать, Мейсон?

Его лишённая оригинальности шутка вызывает у меня лишь вздох.

— Серьёзно, Лафейсон, ты способен на большее.

Он поднимается с земли и приближает ко мне лицо.

— Насчёт твоего вопроса. Ты не сможешь не спать три недели. Придётся тебе научиться мне доверять.

Морд-сит не верят на слово, они доверяют лишь делу. Если трикстер решит сбежать, то чем быстрее его побег обнаружится, тем быстрее я смогу вернуть его. Тем более он сам сказал, что перемещаться может только туда, где недавно был. Я знаю, как его искать. Но он всегда должен быть у меня на глазах.

— Сделаем иначе, — решаю я. — Ты просто войдёшь в шатёр со мной.

Лафейсон играет бровями. Знаю я, о чем он подумал.

— Можешь и не надеяться, — бурчу я.

Трикстер пожимает плечами.

— Наверняка ваше искусство любви слишком преувеличено. Так что, уверен, не много теряю.

Он снова дразнит меня. Но на провокацию я не поведусь.

— Ну вот и не узнаешь. По крайней мере, со мной.

Я ухожу в сторону шатра, и Лафейсон идёт следом. Пусть он и заноза в заднице, но его общество я обязана терпеть. Одно хорошо, во сне я не буду слушать его треп.

* * *

Солнечные лучи играли на молодых листьях поздней розы, скользили по хрупкой ножке, покрытой острыми шипами, терялись в лепестках бутона.

— Разве она не прелестна?

Даркен Рал перевёл взгляд с нежного цветка на красивую морд-сит слева от себя. Её длинные светлые волосы, почти что белые, были собраны в тугую косу и доходили до бедер женщины. В Срединных Землях длина волос женщины говорила о её статусе. У морд-сит Денны коса была длиннее, чем у большинства сестёр. Эта женщина была не только опытным воином, но и одной из любимиц лорда.

— У вас чудесный сад, — ответила Денна сдержанно. — Но с вашего позволения, я бы хотела перейти сразу к делу.

Магистр изогнул губы в улыбке.

— Ты так нетерпелива, Денна. Так горяча. Это все молодость, в ней и сила, и слабость.

— У морд-сит нет слабостей, — отозвалась Денна.

Рал кивнул.

— Хорошо. Я рад, что на тебя можно положиться. Уверен, ты не разочаруешь меня.

Морд-сит подошла ближе, склонив голову в поклоне.

— Я оправдаю ваше доверие, мой лорд.

Повисло напряжённое молчание. Лорд неторопливо скользил взглядом по собеседнице, пытаясь предугадать все возможные варианты событий. Денна упрямая и целеустремленная, поручить ей подобную миссию было лучшей идеей. Такой же хорошей, как и отправить Кару за трикстером. Его способные девочки сделают все в лучшем виде.

Рал вновь повернул голову к розовому кусту и коснулся ладонью одного из бутонов.

— Столько нежности и беззащитности с виду…

Он опустил пальцы к шипам и надавил. На указательном пальце выступила капля крови.

— И такие коварные при ближайшем рассмотрении…

Магистр подошёл к Денне и коснулся пальцем её раскрытых губ, оставляя на них свою кровь.

— У Ричарда Сайфера оказались шипы, моя милая. Он всерьёз заинтересовался асгардским трикстером.

Денна открыла рот, чтобы что-то сказать, но Рал прикрыл ей губы ладонью.

— Кара уже занимается этим вопросом. Трикстер будет наш. А Ричард Сайфер… Его я поручаю тебе. Обучишь его?

По лицу морд-сит расплылась улыбка.

— С радостью, мой лорд.

Её бархатный голос прозвучал у самого уха лорда, обжигая его кожу горячим дыханием.

— Я буду скучать по тебе, — хрипло прошептал лорд и, приподняв её подбородок, впился в её губы жадным поцелуем. Он ощутил вкус своей же крови на её губах, и это ещё более разожгло его голод.

— Ты свободна, — лорд отстранил Денну излишне грубо, желая, чтобы она поскорее оставила его одного. Как только это случилось, он подозвал слугу и приказал: — Позови ко мне Далию. И пусть захватит эйджилы.

Он собирался утолить свой голод, и это обещало быть слаще, чем обычно. Теперь, когда он знал, что очень скоро Ричард Сайфер преклонит перед ним колено. В силах Денны магистр не сомневался. Но, если вдруг что-то пойдёт не так, то… незаменимых нет.

Рал в последний раз погладил розовый бутон и, довольно улыбнувшись, вернулся во Дворец.

* * *

Морд-сит часто приходится проводить время в дороге, и наличие шатра, несомненно, хоть немного скрашивает неудобство. Но шатёр-шатром, а спальник везде спальник. Холодный, тонкий и твёрдый.

Я ворочаюсь уже в сотый раз, и Лафейсон, который наколдовал себе деревянную кровать с пуховым одеялом, приподнимается на локте.

— Может перестанешь ломать комедию и ляжешь в кровать? — он отодвигается, освобождая место.

— Обойдусь. — Я сильнее накрываюсь пледом. Я не хочу ни слушать его провокаций, ни участвовать в них.

— Боишься, что не устоишь перед моей неотразимостью? — смех разносится по шатру. Лафейсон упивается собой.

— Тебе не кажется, что у тебя проблемы? Ты так сильно пытаешься доказать свою значимость, словно ты всегда был один.

Я оглядываюсь на него и встречаюсь с ним глазами. В свете единственной свечи они кажутся оранжевыми, а сам взгляд пронзает насквозь, словно он снова пытается меня прочитать. Только кажется, что именно я прочитала его. Совершенно случайно. Я понимаю это по искривленному рту, по ярко очерченным скулам. Я задела его, и он зол. Каждая из моих сестёр в начале обучения выглядела примерно так же, пока мы не научились отрешаться от пустых грез и глупых воспоминаний.

— Можешь спать на земле, если такая гордая, — цедит Лафейсон сквозь плотно сжатые зубы и отворачивается.

Собственно, почему я должна пренебрегать предложением комфорта?

Я отрываюсь от неудобного спальника и перехожу в кровать.

— Одиночество — не слабость, — говорю я, заняв место рядом с Лафейсоном.

— Спи, Мейсон, у нас мало времени на отдых.

Он не поворачивается ко мне, и засыпаю я, так ничего больше ему и не сказав.

Когда мне дают задание, я принимаюсь за него со всей ответственностью. Если я что-то делаю, я выкладываюсь по полной. Даже когда я сплю, я слышу каждый шорох и замечаю любое движение. И все же, просыпаясь ближе к полудню, я понимаю две вещи. Первое: моя разбитая губа не болит. Касаясь её, я не ощущаю рваных краёв раны. И я знаю, что это означает — Лафейсон приложил ко мне свою руку, пока я спала. Что же до второго открытия, которое намного менее приятное, — самого трикстера и след простыл.

— О, Создатель, где его носит?

Даже пряный запах жареного мяса не может побеспокоить меня сейчас. Я потеряла свою цель. Каким-то глупым необъяснимым образом я…

Снаружи раздается громкий смех как минимум пяти мужчин и, клянусь, я различаю смех Лафейсона среди всех прочих.

Быстро затягиваю все ремни на костюме, вкладываю в петли эйджилы и выхожу из шатра.

— Ты не должен был делать этого! — я вся просто горю от гнева. Кулаки приставлены к бёдрам, но скорее для того, чтобы не пускать их в ход, хотя очень хочется.

— Выспалась? — Лафейсон смеряет меня равнодушным взглядом и снова возвращается к разговору с д’харианцами.

Они сидят у костра, на котором шипит мясо. Кабан. Что ж, тоже сойдёт.

Я обхожу Лафейсона, отрезая ему обзор костра и новых товарищей.

— Ты не должен был покидать шатер!

Д’харианцы, вовремя сообразив, что им здесь не место, спешат убраться. Мудрое решение.

У Лафейсона даже мускул на лице не двигается. Он невозмутимо ворошит угли длинным прутом и переворачивает кабанью тушу на вертеле одним взмахом ладони.

— Нужду справлять тоже прикажешь в шатре, — спрашивает он, и я замечаю едва уловимый проблеск улыбки в уголках его губ.

— Ты должен был разбудить меня.

Я сажусь на освободившееся место — ворох одежды, и бросаю в костёр пару новых хворостин.

— Помнится, ты вызвалась следить за мной, — напоминает он не без резона. — Слушай, я ведь здесь. Поверь — мне есть, что требовать с твоего лорда, так что я не меньше твоего заинтересован в этом знакомстве.

Мне совершенно все равно, что такого ему может понадобиться от лорда. А чтобы в этом совсем не оставалось никаких сомнений, я меняю тему.

— Ты сказал, что не читал мои мысли, — вспоминаю я. — Так откуда же ты знал, как меня зовут?

Лафейсон впервые за время нашего разговора поворачивает ко мне лицо. Да, сейчас запоет свою песню про то, что я интересуюсь им.

— Никакой магии, — он пожимает плечами.

То есть, говорить ничего из того, что я от него ожидала, он не собирается?

— Видел твой отряд прошлой весной. У берегов Валерии. Слышал, как одна из сестёр зовёт тебя по имени, только и всего.

Валерия. Ну да, было дело. Утихомиривала смутьянок-исповедниц. Ничего особенного: пара трупов, полчаса дела. Лорд остался доволен.

Этот остров слабо защищён, и я не знаю, что толкает исповедниц снова и снова выбирать его местом укрытия. Вероятно — глупость. В любом случае, я уверена, что ещё не раз лорд Рал направит меня туда. Очищать мир от дураков — что может быть лучше?

— Действительно, никакой магии, — соглашаюсь я, вбирая носом сладкий аромат.

— Голодна? — Лафейсон берёт с покрывала миску и нож и отрезает кусок свинины.

Ловлю голодные взгляды д’харианцев, но поесть они смогут не раньше, чем мы закончим, они знают это.

Лафейсон протягивает мне миску и наполняет свою. Мясо жирное, мягкое, легко насаживается на вилку. Сок сочится из проколов, и от одного этого вида рот наполняется слюной.

— Приятного, Мейсон.

— Ага. И тебе.

Мы едим молча, ещё дважды подрезаем себе добавки. Ещё у нас остались лепёшки из деревни, так что наедаемся мы сытно.

— Пройдемся? — предлагает Лафейсон, кивая на солдат. — Они скоро слюной захлебнутся.

Вид у д’харианцев жалобный. Я лишь усмехаюсь.

— Давай.

Я даю своим людям пятнадцать минут, после чего мы с трикстером вскакиваем на своих коней и уезжаем прочь. Я уже уяснила для себя, что один на один с Лафейсоном в лесу не совсем безопасно, но уж не так скучно, как в лагере.

Лес спокоен и тих, и мала вероятность, что мы встретим ещё кого-то из сопротивления, так что я могу позволить себе расслабиться.

— То, что ты хочешь получить взамен на свою преданность — лорд Рал это тебе даст?

Лафейсон поворачивает в мою сторону голову.

— Я не предлагаю свою преданность. Я лишь согласен на лояльность. Все, что я собираюсь пообещать — не вставать на сторону Искателя. Только и всего.

Что ж, я бы удивилась другому ответу. Локи Лафейсон не из тех, кто позволит собой командовать.

— А насчет предмета, который я планирую получить взамен… — Лафейсон пожимает плечами. — Если твой лорд обладает хоть каплей ума, он даст мне его.

Предмет. Что-то неодушевлённое. Это уже что-то.

О большем я не спрашиваю.

— Слышала, ты изгнанник своего мира.

— Слышал, ты любишь совать нос не в свои дела.

Его голос груб, и я должна оскорбиться. Никто не смеет говорить таким тоном с морд-сит. Но я молчу. Может потому, что понимаю — я задела за живое. А может мне просто лень спорить.

* * *

Золотые шпили Асгарда отражали свет двух солнц, рассеивая его по всему королевству. Радужный мост Биврёст подобно медленному течению реки убегал переливами к шароподобному строению, выложенному полностью из золота. Каждая деталь этого места блестела новизной, хоть и стояла так уже тысячи лет. Под арочным сводом этой конструкции стоял, нахмурившись, царь. Его уставшее изможденное лицо словно потеряло краски. Зелёные глаза выцвели, а длинные светлые волосы потускнели. Он был одет богато, в золото и драгоценные камни, но тем сильнее ощущался контраст между всем этим великолепием и тусклостью самого великого из Асов.

— Обрати свой взор на Мидгард, мой верный Хеймдалл, — пробасил он таким же бесцветным голосом, как и он сам. Беспокойство за брата было так же велико, как и гнев на него.

Чернокожий Ас нахмурил брови.

— Я вижу через время и расстояние, через звезды и миры, но твой брат сокрыт. Над ним грозовое облако, и через него не проходит мой взор. Сожалею, мой царь.

Он отошёл от края радужного моста и сложил руки на огромном мече.

Царь не ответил. Плохое предчувствие острыми когтями впилось в его сердце подобно кошке. Зелёные глаза обратились к бесконечности звёзд перед ним. Локи был где-то там, среди этих звёзд. Один. Он сам изгнал его. Сам обрёк на это. Но…

Нет, ничего.

Царь отошёл от арочного свода. И все же что-то непреодолимо влекло его назад, заставляя вновь взглянуть на мириады звёзд перед собой, на сплетения галактик, вихри звёздной пыли. На вечность, за которой скрывался от его взгляда один человек, что был всех дороже. Человек, который был несравненно мал по сравнению со всей вселенной.

— Хеймдалл, — позвал тихий голос, и ноги сделали два несмелых шага.

Мог ли он сделать это? Мог ли царь оставить свой народ?

— Да, мой царь?

Голос стража отразился эхом от золотых сводов.

— Открой радужный мост. Я должен знать, что с братом все в порядке.

Хеймдалл кивнул. Он знал о болезненной привязанности царя к нерадивому родственнику. Тяжёлый меч со звоном вошёл в выемку по центру круглой конструкции.

Золотые стены принялись вращаться с низким гулом, казалось, набирая на себя все ближайшие звезды, чтобы потом выстрелить широким радужным лучом.

Царь кивком поблагодарил служителя и шагнул на образовавшуюся дорогу, которая с громким хлопком поглотила его, оставив стража одного.

Хеймдалл обратил свой взгляд на Мидгард, но теперь и царь был скрыт от него.

Он вытащил меч из выемки и привычным движением оперся от него. Теперь ему лишь оставалось ждать, когда царю снова понадобится мост, и гадать, вернётся он один или с богом лжи и обмана. Хеймдалл надеялся на первый вариант.

* * *

Я не мастер вести беседы. Морд-сит должны уметь пытать, а не песни слагать, так что звенящая тишина наступает уже через пять минут нашего пути.

Мы просто едем под мерный топот наших лошадей. Лафейсон о чем-то тихо спорит с собственным конем. Вот не знаю, правда ли он понимает язык зверей, либо же комедию ломает. В любом случае, выглядит это странно.

Пытаюсь уйти в свои мысли, чтобы меньше думать о его глупостях, но внезапно тишину разрывает громкий свист, и в ту же секунду Лафейсон спрыгивает с коня с полными ужаса глазами. Есть что-то, чего бог обмана боится? Прежде он вёл себя насколько самоуверенно, что можно было подумать, что он не боится никого и ничего. Все же это не так?

К свисту примешивается сильный ветер, вздымающий листья с земли и обламывающий ветки с ближайших деревьев. Мой конь встаёт на дыбы, и я второй раз за день падаю на копчик. Столб яркого света, переливающий всеми цветами радуги, крадёт краски из прочего мира. Зелень кажется не такой зелёной, небо не таким голубым, а сам свет тусклым, предвечерним. И все же я ведь помню, что времени-то едва перевалило за полдень.

Лошади скрываются, напуганные странным явлением, а я лишь успеваю подняться с земли, когда все стихает.

Воронка из дорожной пыли оседает на землю, открывая мне грозную фигуру плечистого воина.

Лафейсон все ещё находится в лёгком недоумении, но на лицо его наползает фальшивая улыбка, такая, которую он часто использует в разговоре со мной.

— Локи! — басит пришедший, и волосы на лбу трикстера буквально встают дыбом.

— То-о-ор, — растекается Лафейсон в приветствии.

Тор, верховный бог Асгарда. Я слышала, как лорд Рал говорил о нём. Всегда с почтением, с уважением. Тор Одинсон и его мьёльнир превосходят по силе всю древнюю магию. Иметь этого Аса врагом — сродни самоубийству. Ну, нам с ним делить нечего. Разве что, его брата.

— Ты решил, что бегать от меня — хорошая идея? — голос Одинсона сопровождается громом.

— Я просто прогуливаюсь по лесу с красивой женщиной, — Лафейсон выглядит невозмутимо, но я ведь видела его взгляд минуту назад.

Царь Асов выглядит растерянным. Он вроде бы только замечает мое присутствие.

— Здрасьте, — приветствие сопровождается кивком, я киваю в ответ.

Все, правила приличия соблюдены, и обо мне снова забывают.

Бог грома снова набрасывается на брата.

— Ты хоть понимаешь, о чем я подумал, когда Хеймдалл сообщил, что не видит тебя? Как глупо и как на тебя похоже! Прицепил к себе дурацкую тучу, очень по-взрослому!

Одинсон выбрасывает вверх руку с зажатым в ней молотом и указывает на следящее облако моего лорда.

Трикстер не поднимал этот вопрос, но я уверена, что он с первой минуты знает, что лорд Рал следит за ним. Но, как бы то ни было, реагирует он в своём духе.

— Ты прав, это на меня похоже. Я не люблю быть объектом слежки твоего стража. Если я с дамой, то присутствие посторонних глаз мне вовсе ни к чему.

Одинсон, кажется, смущается.

— Ну нет, это… э… не дело. Тучу долой. — Громовержец выбрасывает вверх руку, и молния, ударившая из мьёлнира, рассеивает следящее облако.

— Мы не будем наблюдать за тобой сутки напролёт, — заверяет брата Тор. — Но я должен знать, что ты жив и что ты не пытаешься захватить мир.

Лафейсон отвечает ему широкой улыбкой.

— Обещать не могу, братец. Ты же знаешь.

Он невинно пожимает плечами, Одинсон сводит брови на переносице.

— Знаю.

Он хмур, но кажется, на брата не зол.

Хлопает его по плечу, отчего Лафейсон заметно напрягается, а потом выкрикивает в небо имя, которое я не успеваю разобрать.

Все повторяется. Свист, ураган, но в этот раз я уже знаю, что ожидает нас дальше.

Братья прощаются на фоне яркого столба, после чего Одинсон переводит взгляд на меня.

— Я рад, что у Локи появилась та, которая может терпеть его скверный характер.

— Ой, у неё не лучше, — вставляет Лафейсон с ехидной улыбкой, его брат игнорирует замечание.

— Рад знакомству, до свидания.

Я снова лишь киваю, потому что не хочу ненароком оскорбить его, мало ли. Мой лорд явно будет не рад такому повороту событий.

Царь Асов исчезает в радужном столбе, ветер стихает. На земле, куда дважды ударял столб, остаётся лишь узорчатый круг.

Лафейсон заметно расслабляется.

— Сложные отношения с братом? — я сворачиваю на поиски лошади, трикстер идёт следом.

— Он изгнал меня. Так что да, полагаю — не самые дружеские.

Он поравнивается со мной и кладёт ладонь мне на поясницу. Прежде, чем я успеваю возмутиться, боль в копчике проходит, а его рука ускользает.

— Ты не обязан все время лечить меня. Морд-сит привычна боль, — бурчу я.

— Не сомневаюсь. Но «спасибо» было бы достаточно.

Спасибо? Он издевается?

— Это из-за твоего брата кони понесли, так что никакого «спасибо». Когда ты рядом, со мной все время случаются неприятности.

Лафейсон снова смеётся своей гадкой улыбкой.

— Ты не изменяешь себе. Ответь ты иначе, я бы подумал, что ты заболела.

Строю ему рожицу, чтобы ничем не проявить, что его слова задели меня. Мы знакомы менее двенадцати часов, и то, как хорошо он уже знает меня, а я — его, меня сильно напрягает.

— Теперь примени эти свои супер-пупер великие способности говорить с животными и заставь коней вернуться, или, клянусь Создателем, я заставлю тебя превратиться в коня и до самого Народного Дворца буду скакать верхом.

— Я же говорил, что тебе нравится доминировать, — тонкие губы расплываются в улыбке, и в этот раз я не сдерживаюсь, быстрым движением выхватываю эйджил и подбиваю трикстера под колени. Он падает, и я наступаю на его грудь сапогом.

— Ну как — удобно?

Я ощущаю, как раздражение постепенно уходит. Пожалуй, это стоило сделать ещё давно.

— Вполне. Мне открывается вид на твои красивые ножки.

Его слова вызывают обреченный вздох. Нет, это, определенно, будут самые длинные три недели в моей жизни.

Когда ты морд-сит, тебе открываются двери в любой дом и доступ к любым запасам, но когда с тобой бог иллюзий, наделённый мощным ханом, тебе отдадут даже последнюю рубаху.

Это не жест уважения, не проявление страха — скорее попытка подластиться настолько, чтобы можно было урвать выгодный кусок от этого знакомства.

— Подхалимы, — выплевывает Лафейсон брезгливо, когда в очередной деревне староста отдаёт нам в пользование целый дом, выгоняя жену и трёх дочерей ночевать в сарае.

Уверена, что если бы кто-то из нас пожелал немного развлечься с его родственничками, он бы не только не был против, но и принёс бы лучшие простыни в придачу.

Я понимаю Лафейсона — такие люди раздражают. В них нет ни капли истинной преданности никому, включая своих близких.

Естественно, старосте не светит ожидаемая награда. То, что мои воины не изнасилуют его дочерей и жену, уже должно быть для него наградой.

— А домишко-то ничего, — я трогаю деревянные балки, отполированные до блеска.

На полу медвежья шкура, которая так и манит растянуться на ней. Что ж, ничто не мешает мне сделать это. Я сажусь на стул и расшнуровываю сапоги. Лафейсон наблюдает за мной из мягкого кресла рядом с очагом. Его глаза прищурены, как у кота, пригревающего шерстку на солнце.

В доме мы одни, д’харианцы разбили лагерь на поле. Тихий вечер, наполненный лишь треском дров и неясным светом свечей.

Я складываю части амуниции на столик у двери. Наручи, перевязи, нагрудник. На мне остаётся только бурая кожа, затянутая до подбородка, но я даю себе некоторую свободу, опуская змейку чуть ниже ключиц.

Лафейсон все ещё ничего не говорит, только следует за мной взглядом, когда я опускаюсь на шкуру и, опершись о согнутую руку, начинаю изучать огненные искры, вздымающиеся к потолку.

— Огонь — первая магия, которую я открыл для себя, — подаёт голос трикстер.

Его тембр низкий, рокочущий. Насколько я успела уяснить, таким становится его голос, когда он говорит о чем-то, что действительно важно для него.

— Но вся ирония в том, что по рождению я лорд льда и мороза. Но я не люблю холод, в нём так одиноко. Даже если рядом с тобой тысячи братьев по оружию, друзей и близких, холод обнажает тебя, заставляет вспомнить, что ты на самом деле один.

— Холод заставляет любовников крепче прижиматься друг к другу, — замечаю я, все ещё глядя на огонь. — И хоть я согласна, что в объятьях мягкого тепла ты ощущаешь себя намного менее одиноким, но также не могу не напомнить, что чрезмерное тепло губит не меньше. Оно разлучает, разгоняет пары на разные стороны кровати, в то время, как холод напоминает им, как важна их близость.

— Ты веришь в это?

— А? — оглядываюсь на собеседника, желая понять, о чем он.

— Веришь? В близость.

Морд-сит неведома та близость, о которой он спрашивает. Мы редко остаёмся на ночь, не греемся в чужих объятиях холодными ночами, а даже если греемся, то только телами. Наши сердца не созданы для нежности и любви. Когда-то давно, помнится, я умела чувствовать это. Каждая из нас умела. Вот только это лишние, отвлекающие факторы, у морд-сит нет времени на подобные глупости.

— В близость? — я пожимаю плечами. — Нет. В страсть, в желание, в потребность, но не в близость, не в любовь.

Лафейсон удовлетворённо кивает.

— Это хорошо. Приятно знать, что говорю с разумным человеком, а не с глупой мечтательницей. Сработаемся.

Хм. Сработаемся. Двадцать дней в компании друг друга — не так-то долго и ехать, так что не уверена, что нам нужно срабатываться.

Идиллию мирного вечера портит красная рожа старосты. Он входит без стука, громко хлопнув дверью, ноздри его раздуваются от ярости.

— Моя дочь! Анхелика! Какой-то из ваших д’харианцев увёл мою девочку. Я проявил к вам гостеприимство, и я требую, чтобы вы немедленно нашли её и вернули мне.

Что за наглость! Мало ли кто, кого и куда увёл. Я-то уж точно не при чем. Я не нянька ни его дочери, ни д’харианцам.

И да: то, что я говорила про лучшие простыни — забудьте. Есть такой вид людей — «дурак» называется, на него стандартные законы не действуют.

Лицо старосты становится фиолетовым, когда он видит, что ни один из нас даже не делает попытки исполнить его требование.

— Моя дочь!

— Вернётся утром. А утешением вам станет, если она понесет. Бастард д’харианского воина намного почетнее, чем сын пастуха.

— Проклятая сука, — цедит староста, прожигая меня взглядом.

Достаю из петли эйджил, намереваясь преподать дураку урок хорошего тона, но Лафейсон осаждает меня.

— Отдыхай, я разберусь.

Он плавно встает и медленным шагом подходит к наглецу. Бьёт наотмашь, настолько неожиданно, что староста падает.

— Следи за языком, грязное животное, не то я укорочу его, Создатель свидетель, — голос трикстера тихий, но ощутимо опасный, староста покрывается пятнами.

Он ошалело смотрит сперва на трикстера, потом на меня. Я не могу скрыть довольной улыбки. Люблю, когда дураков ставят на место. Порядок — основа этого мира. Меньше дураков — спокойнее в стране.

— А насчет твоей дочери, то стоило попросить вежливо, — Лафейсон делает взмах рукой, после чего рыжая полуобнаженная девица переносится в дом вместе с голым д’харианцем, на котором она устроила скачки. Ее театральные стоны режут слух, а подпрыгивания на любовнике и вовсе смешны.

Они настолько увлечены своей пляской, что не сразу замечают нас.

Староста застывает с раскрытым ртом, совершенно забыв, что планировал подняться на ноги. Однако визг девицы, которая вдруг замечает, что находится отнюдь не в тесной палатке, и вовсе дорогого стоит. Она пытается прикрыться, но одежды на ней всего ничего — тонкая сорочка, развязанная до пупка и ночной чепец. Извращение. Как может привлекать женщина, которая выглядит вот так вот?

Начинается перебранка. Девица кричит, староста все больше синеет, а д’харианец вообще старается под весь этот гвалт смыться куда подальше. Это начинает напрягать, и, по всей видимости, не одну меня. Лафейсон одним жестом отправляет их куда-подальше, остаётся лишь чепец, свалившийся с головы девицы во время ссоры. Его трикстер пинком сапога отправляет под стол.

— Забавно вышло, — он усмехается и возвращается в кресло.

— Ты когда её переносил — знал, что так будет? — я впервые за все время не могу сдержать ответную улыбку.

— Я надеялся на нечто подобное. Пора бы отцу узнать, что его ангелочек давно уже не ребёнок, и перестать искать в этом виноватых на стороне.

Я киваю и возвращаю взгляд к огню. События этого дня вымотали меня, и сейчас больше всего я хочу спать. Но не наверху в трижды мягкой, но холодной постели, а прямо здесь, у огня.

Опускаю голову на жёсткий мех и прикрываю глаза. Слышу, как Лафейсон закрывает входную дверь на щеколду. Затем он уходит наверх, не сказав ни слова, и я погружаюсь в дрему. Не успеваю я окончательно уплыть в мир грёз, как вновь слышу шаги, и мягкое одеяло опускается на мои плечи, а рука с длинными тонкими пальцами подкладывает мне под голову подушку.

— Доброй ночи, Мейсон.

Его голос у самого моего уха. Я киваю, не открывая глаз.

— Не вздумай сбегать.

Ощущаю, как Лафейсон ложится рядом, проскальзывая под другую половину одеяла.

— Не сбегу, — обещает он. — С тобой весело.

Да, и с ним. Пожалуй, мы даже можем превратить свой путь в забавное приключение, если, как он сказал, сработаемся. Что ж, у нас есть на это все шансы.

* * *

Три красных свечи, обвитых позолотой, медленно умирали, растекаясь по резному канделябру восковыми слезами. Ветерок, проникающий через окно, грозился вот-вот потушить робкое пламя, но крохотные язычки пламени до сих пор противостояли ему.

Магистр не спал. Он сидел в своём широком кресле, сложив ладони домиком и глядел поверх них на борьбу огня и ветра. Он был раздражен тем, что громовержец уничтожил его следящее облако, отдалив его тем самым от наблюдения за исполнением миссии. Он не любил чего-то не знать, и ему было мало сухих докладов Кары в книге пути. Этим вечером морд-сит не вышла на связь, а ворон был напуган радужным мостом и отлетел на время, так и не найдя дорогу назад. Пока птица рыскала по ближайшим деревням в поисках пропажи, лорд находился в крайней степени своего раздражения, потеряв и аппетит, и сон. В таких случаях ему обычно помогала игра с питомцами, но он и так заиграл до смерти двоих из них несколько часов назад, так и не получив ни капли облегчения. Заполучить трикстера — этого он желал более всего на свете, так как знал, что только бог лжи может остановить его. Ричард Сайфер, которого уже завтра утром планировала заполучить Денна, был по сравнению с этим противником лишь мальчишкой с деревянным мечом. Локи Лафейсона Даркен Рал боялся.

Одна из свечей проиграла свой бой, превратившись на миг в облачко дыма и замерев. Она оказалась хитрее двух своих сестёр, чьи спины продолжали плавиться, неминуемо приближая их к бесславному концу, где от них не останется ничего, кроме осыпавшейся позолоты.

Даркен Рал не хотел вот так же сгореть, не хотел остаться лишь пеплом в земле. Но и обрекать себя на бесславную жизнь, погасив при этом свой фитиль, он также не видел возможным. Он не должен отдавать свою власть в чужие руки, но в погоне за победой он не должен воспламеняться более необходимого, чтобы не сгореть в один миг. Он не должен застревать подобно свече между ветром и огнём, не имея никаких вариантов, кроме как умереть, так или иначе. Он должен найти третий путь. Он знал — это тяжёлая задача. И пока он видел лишь один возможный вариант — перебросить эту войну на чужие плечи. Возложить все последствия этой войны на кого-то другого. Для этого-то ему и нужен был трикстер. И то, что тот сейчас находится где-то там без возможности проследить за ним, бесконечно злило.

Лорд встал, несколькими тяжёлыми шагами пересёк всю комнату, затем снова, но уже в другом направлении. Гнев никуда не испарялся. Нужно было выместить его.

Рал оглянулся на канделябр, в котором теперь горела лишь одна свеча — вторая погасла от его резких движений. Пламя так хрупко. Его страна нуждается в нём. Нуждается в порядке, который он им даёт. Нельзя допустить, чтобы что-то пошло не так. Нельзя ставить мир в стране под угрозу.

— Джиллер, — позвал Рал тихо.

В комнате он был один, а двери оставались плотно закрыты, и все же через пару минут худая фигура волшебника показалась на пороге.

— Мой лорд… — Джиллер склонил голову и замер, ожидая приказаний.

— Мой друг, — мягко обратился к нему Рал, — я бы хотел, чтобы ты узнал, какой предмет желает заполучить Локи Лафейсон. Я должен быть уверен, что смогу дать ему желаемое.

Зрачки волшебника расширились, словно от великого страха, Рал заметил это.

— Говори, — голос его резал до костей, Джиллер нервно откашлялся.

Третья свеча погасла, погружая комнату в абсолютную тьму. Лишь свет луны очерчивал контур властной фигуры лорда. Фигуры человека, который, если ему не понравится ответ, способен на многое.

— Касательно этого вопроса… мой лорд… у меня есть некоторые… предположения. — Волшебник сглотнул, но ком, возникший в горле, никуда не делся.

За окном вспыхнула молния, а вслед за ней гулкий грохот прозвучал совсем рядом. В этом грохоте утонул ответ Джиллера, но Рал услышал его. Он услышал то, что разозлило его ещё больше. С трикстером все не будет так легко, как он надеялся. Тщеславный бог обмана обещал превратить их предполагаемый союз в ещё более жесткое противостояние, чем с Искателем. Впрочем, даже хитрого бога лжи можно перехитрить, и Даркен Рал знал, как это сделать.

* * *

Для успешной дрессировки питомца всегда очень важно знать его страхи. Пока я видела лишь один — страх встречи с братом. Сейчас, когда за окном громыхает гром, я лишь ещё больше убеждаюсь в этом страхе. Лафейсон боится грома. Он вскакивает со своего места, дыхание сбилось. Он напоминает маленького ребёнка, разбуженного кошмаром. И пусть он сотню раз будет отрицать это, я знаю — Локи боится встречи с Тором. И я могу это понять. Однажды у меня была сестра. Не сестра по эйджилу — единокровная. Но когда ты становишься тем, кого все считают позором семьи, ты не особо жаждешь туда возвращаться. Так было со мной однажды. Так случилось и с ним.

Мне даже не хочется насмехаться над этим, все слишком болезненно для меня. Было болезненно, пока лорд Рал не дал мне семью. Ту семью, которая принимает.

— Это лишь гром, спи, — бросаю я, снова прикрывая глаза.

— Доставай эйджилы.

Голос Лафейсона хриплый и напряжённый. Он резким движением отбрасывает в сторону одеяло и вскакивает на ноги, я вторю ему.

Теперь и я слышу — топот десятков ног, шаркающих по земле. Они совсем рядом, и гулкие удары кулаком по двери ясно свидетельствуют об этом.

— Готова? — Лафейсон извлекает из рукава кинжал и надевает свой рогатый шлем, я застегиваю ремень.

— К чему бы то ни было, да.

Он встречается со мной взглядом и коротко кивает.

Я не знаю, что ждёт нас за дверью, но я морд-сит, и я готова. Говорить, сражаться или умирать. Славная смерть — достойная смерть. И хоть я надеюсь избежать её, но и принять её я тоже рада. Вот только у меня есть козырь в рукаве, а у этого козыря — два кинжала и сильный хан. Так что, Хранитель, возможно свидание с тобой я и отложу на время.

Жизнь морд-сит быстротечна. Мало кто из нас доживает до тридцати, каждая из нас живёт по принципу — не теряй ни минуты, не оттягивай момент. Вот и я не собираюсь оттягивать неизбежное. В кратчайшие мгновения натягиваю сапоги и откидываю дверную щеколду.

Ну что ещё? Серьёзно? Все снова из-за какой-то распутной девицы?

Все тот же краснолицый староста стоит с факелом и вилами на самом пороге, а сразу за ним собралась, очевидно, вся деревня. Мужчины и женщины всех возрастов, вооружённые чем попало, встречают меня недружелюбными взглядами.

— Вы ответите нам за все! — грозный голос старосты вызывает лишь смех, и не только у меня. — Раловы прихвостни! Приходят, берут, что хотят, и думают, что можно уйти, не заплатив?

Так вот в чем дело — в деньгах?

Лафейсон бросает под ноги старосты мешочек с золотом.

— Теперь вы уберетесь? — спрашивает он со скукой в голосе.

Но «дурак» — это диагноз, потому как староста краснеет ещё сильнее и плюет под ноги, на нашу плату.

— Содеянное вами искупается только кровью! — грозно рычит он. Не впечатляет.

— Ты можешь просто «пффф», и чтоб они все исчезли в неизвестном направлении? — спрашиваю я Лафейсона.

Я могу убить большую их часть в два счёта, да вот не хочется тратить ни время, ни силы.

— Проклятые отродья! — разносится со всех сторон.

— Убить их!

Смешно. Людям давно пора уяснить — встреча с морд-сит всегда стоит дуракам жизни.

— Мой хан не бесконечный, Мейсон, — трикстер скрещивает кинжалы, готовясь к бою. — Перенесу часть — их меньше не станет.

— Тогда перенеси сюда моих людей, они живо тут управятся, — я выставляю вперёд эйджил, чтобы никто даже не подумал приближаться. — Или нас к ним. Пусть идиотами занимаются они.

— Не думаю, что это хорошая идея, — Лафейсон указывает кинжалом в сторону поля, где обосновались мои люди.

В свете молнии я вижу стройный ряд из как минимум двадцати человек, которые стоят, обнажив мечи, и смотрят по направлению деревни. Ждут чего-то.

— Твои люди мертвы, Мейсон. Здесь солдаты сопротивления.

Вот как? Один на один, значит. Мы против целой деревни и двух десятков солдат? Конечно, мы могли бы сбежать, вот только морд-сит не ведут себя подобно крысам. Мне не приходится долго принимать решение, все уже предрешено.

— Убери тех, кого будет не интересно убивать, и потанцуем, — говорю я, Лафейсон широко улыбается своей фирменной улыбкой, похожей на оскал.

— Всегда рад потанцевать с тобой, милая, — взмахом руки он убирает часть женщин и стариков. Конечно, убивать их проще, но в таком убийстве чести нет. Стиль лорда Рала — не бессмысленная резня, а погашение мятежа. Я, выступая карающей дланью, не должна забывать об этом.

— Так что, кто ведёт? — с задором спрашивает Лафейсон.

Вместо ответа я прижимаю оба эйджила к животу старосты, который явно такого не ожидал, потому как даже вилы на меня не направил. Он что — всерьёз думал, что я просто дам им меня убить?

Стоны умирающего предводителя действуют на прочих по-разному. Одни пугаются и глазами ищут пути отступления, другие же, которых больше (видимо, «дурак» — это заразное) с криками набрасываются на нас.

Слева от меня блестят кинжалы Лафейсона, а небо снова озаряется разрядом. Интересно, где-то там наверху наблюдает ли Тор Одинсон за тем, что происходит с его братом? Не потому ли небо неспокойно? Вот только к чему эта молния? Это попытка защитить близкого человека, либо гнев на него?

Ну, лично я не вижу причин злиться на трикстера. Орудует кинжалами он превосходно. Деревенщины падают перед ним, как пшеница под ударом серпа. На моей половине дело идёт не хуже. Топоры и рогатины, которыми вооружились эти дурни, каким-то образом все время проходят мимо цели, хоть не особо я и уворачиваюсь. У этих людей нет шансов.

Какой-то болван падает перед Лафейсоном со сломанной шеей, а на меня в этот момент догадываются направить вилы. Но мне не приходится даже уклоняться — один из кинжалов трикстера пробивает моему противнику глаз.

— В яблочко, — хвалю я и в эту секунду ударяю эйджилом того, кто попытался обойти моего союзника со спины.

Гром гремит прямо над нашими головами и, наконец, начинается дождь. Он льёт внезапно и со всей своей силой. Это мешает крестьянам, но не нам. Не мне, я привыкла к любым условиям. Все слишком просто. Улица вокруг уже усеяна трупами, а я даже не вспотела. Кто-то молит о помощи, как будто это что-то изменит. Я ненавижу подобное двуличие — если бы преимущество было за ними, никто и не подумал бы оставлять мне жизнь. Милосердие граничит с глупостью, а я не глупа, поэтому я бью, отнимая очередное дыхание. Это так просто.

На лице Лафейсона брызги крови, и это идёт ему. Кровь, определенно, ему к лицу. Победа ему к лицу. Кинжалы взметаются подобно молниями, я успеваю разглядеть лишь короткую вспышку перед тем, как сталь вонзается в очередного противника. Трикстер отдаётся битве до остатка, он сосредоточен, но явно не напряжен. Он убивает играючи. Мне нравится его стиль. Впрочем, против деревенщины особые усилия и не требуются.

— У нас гости, — Лафейсон, как в масло, вонзает свой нож в очередного недотепу и тычет окровавленным лезвием в сторону поля.

Солдаты сопротивления спешат на выручку местным, но спасать уже некого. За те пять минут, что они пересекали поле, мы разобрались со всеми. Двадцать, тридцать, не знаю. Много. Мир стал чище на тридцать дураков, лорд Рал может мной гордиться.

— Готова сменить музыку нашего танца? — Лафейсон усмехается, и этот смех тонет в очередном раскате грома.

— Удиви меня.

Кучка мятежников все ближе, и я, кажется, узнаю некоторых из них. Они напали на меня на рассвете. Что ж, теперь я сведу счёты. Теперь начнётся по-настоящему интересный бой, который обнажит все наши возможности. Я жду этого с предвкушением.

Музыка и правда меняется. Грация трикстера, разящего противников легко и поэтично, меняется огнём, вызывающим крики и агонию. Очевидно, свой хан Лафейсон берег именно для этого. Для этих противников, для этой магии. Волшебный огонь сильнее грозы, сильнее дождя. Он не гаснет, он проникает всюду. Запах горелого мяса ударяет в нос.

Большая часть мятежников сгорает ещё до того, как они приближаются к нам. Осталось семеро, и несмотря на их полную амуницию и крепкие мечи взамен лохмотьев и серпов, я знаю — у них шансов нет.

* * *

Затхлое серое помещение встретило Денну криками боли. На большом чёрном столе, прикованная по рукам и ногам, билась в агонии молодая женщина. Её хрупкое измождённое тело было во многих местах вспорото кинжалом, оголяя плоть и кости. Она давно должна была умереть, но крупный жёлтый камень у неё на груди не позволял ей получить избавление.

Денна скривила губы, подойдя ближе.

— Неужели это так необходимо, колдун? — спросила она, проводя по телу девушки рукой в перчатке.

Старик с длинными пепельными волосами вышел из-за высокой стойки с химикатами, держа в руках инструмент для бальзамирования.

— Что именно, госпожа Денна? — спросил он, подходя ближе.

Морд-сит склонила голову, разглядывая пленницу.

— Заливать пол кровью. Неужели у тебя нет более чистых методов? — она бросила косой взгляд на инструмент в его руке и протянула ладонь. — Дай мне.

Колдун вложил нож ей в руку без промедления, и Денна с наслаждением провела острым лезвием по коже незнакомки. Девушка вскрикнула, изогнувшись дугой.

— Можно и иначе, — согласился старик. — Но так ведь интереснее, верно?

На лице морд-сит заиграла удовлетворенная улыбка. Все эти крики, вся эта боль и эта кровь были музыкой для её ушей и глаз. Морд-сит с детских лет обучали тому, что боль — это оборотная сторона наслаждения, помогая им найти одно в другом. Боль этой молодой женщины была для Денны наслаждением.

— Ты прав. Впрочем, у меня, к сожалению, нет времени на эти игры. Мне нужен портал. Дело срочное, скакать туда я не могу.

Колдун испуганно зыркнул на морд-сит. Порталы всегда требовали не только всех ресурсов колдуна, но и помощи извне. Помощи настолько опасной, что прибегать к ней редкий колдун соглашался.

— Беспокоить Хранителя… Вы же понимаете, госпожа Денна, что для этого нужен веский повод…

Старику было по-настоящему страшно, и он не мог скрыть этого. К счастью, морд-сит была в хорошем расположении духа. Она лишь кивнула и снова сделала надрез на теле девушки.

— Я собираюсь за новым питомцем. Ричард Сайфер, Искатель — это веский повод?

Колдун закивал быстро и взволнованно. В таком вопросе он отказать не мог, потому что как сильно он не боялся гнева Хранителя, гнева Даркена Рала он боялся намного больше.

— Сию минуту, госпожа Денна. Я сделаю все в кратчайшие сроки.

Старик снова скрылся за стойкой, зазвенели склянки.

— Сделай все лучшим образом. Я могу подождать, — морд-сит нагнулась к лицу пленницы. — Мы ведь найдём, чем заняться, любовь моя? — спросила она, поигрывая ножом, девушка прикрыла глаза.

Приготовления заняли около часа, ещё час ушёл на настройку портала, Денна порядком заскучала.

— Какая это скука — твои опыты, — протянула она, поглаживая жёлтый камень на груди подопытной. — У меня уже руки болят и спину ломит.

— Я закончил, госпожа Денна, — отозвался колдун. — Хранитель согласен дать вам портал к тому месту, где очень скоро пройдёт Искатель.

Старик вышел из-за стойки медленно, каждый шаг доставлял боль. Из рассеченных запястий на пол капала густая кровь — плата за разговор с владыкой подземного мира. Голова кружилась, и колдун едва переставлял ноги. Но на лице его читался триумф, потому что не каждый колдун за всю свою жизнь удостаивается чести открыть портал. И далеко не каждая морд-сит удостаивается чести пройти через него.

— Я не знаю, что вы ощутите при этом, госпожа, и не встречал того, кто мог бы мне об этом рассказать.

Денна отложила инструмент для бальзамирования и подошла к колдуну. В её глазах горел огонь нетерпения, и колдун понимал — нет того, что может напугать её. На пути к своей цели морд-сит забывают о боли. Они — инструмент, а инструмент не имеет право чувствовать.

— Приступим, — только и сказала она.

Переход был, не сказать, что болезненным, но у морд-сит появилось ощущение, что нутро ее вывернули наизнанку. Во рту собралась кислая слюна, Денна выплюнула её на траву. Трава. Дождь. Ещё секунду назад она находилась в душной лаборатории, а теперь… Морд-сит осмотрелась. Тёмные валуны окружали её, зловещие и мрачные. Их было много, целое поле, и сперва Денне показалось, что это трупы коров или больших собак. Но вспышка молнии все пояснила — это были люди. Д’харианцы. Чуть дальше от этого места морд-сит разглядела кучу тряпья, подойдя к которой она узнала палатки с гербом Д’Хары.

— Так-так, что у нас здесь? — Денна опустилась на колени и откинула край ткани.

Мертвец под ней явно был из сопротивления, другой мертвец рядом с ним был абсолютно голым, но Денна узнала его — д’харианец. Однажды она делила с ним ложе. Сожаления не было, она лишь констатировала его смерть и пошла дальше. Здесь было настоящее побоище. Солдаты сопротивления лежали то тут, то там, д’харианский командир был найден с зажатой в руке отрубленной головой врага, ему самому проткнули спину в двух местах. Сомнений не оставалось — Сопротивление напало с численным перевесом. Неожиданно. Подло. Большинство из д’харианцев, вероятно, спали в этот момент.

Денна убрала с лица налипшую прядь волос и оглянулась по направлению деревни. Огни не горели нигде, и это было подозрительно. Морд-сит быстрым шагом направилась туда, держа эйджил наготове. Она прибыла туда, где должен был быть Искатель. Неужели это он зачинил всю заварушку? Да и был ли здесь вообще Искатель? Денна знала ответ — она уже видела его. И она шла за ним.

— Ричард, они все мертвы… — Кэлен ошарашенно вглядывалась в лица крестьян. Тронула полуголую рыжую девушку, но лишь для того, чтобы убедиться — она не дышит. На глаза Исповедницы навернулись слёзы. — Их всех убили. Мирных крестьян…

— Что за чудовище способно на это? — Ричард подошёл к Кэлен и встал рядом. Перед ними были горы трупов, не сосчитать.

— Морд-сит, — Зедд отодвинул воротник одного из крестьян, обнажая круглую отметину, как от ожога. — Вот, след от эйджила.

— А вон те, похоже, сгорели заживо, — Ричард махнул мечом Истины на обгоревшие тела. Зедд кивнул.

— Да, огонь волшебника.

Кэлен поспешно отерла лицо ладонями и оглянулась на волшебника.

— То есть, ты хочешь сказать, что здесь был волшебник? Нам ведь сказали, что Локи увела морд-сит. Как вы думаете — это могут быть они?

Зедд направил взгляд куда-то вдаль.

— Даже если и так, он выбрал сторону.

Кэлен снова оглядела побоище.

— Ты прав.

В окне ближайшего дома мелькнула детская голова, следом за ней показалась женская, но лишь для того, чтобы задернуть занавеску.

— Есть выжившие, — заметил Ричард. — Нужно их опросить. Может расскажут нам про случившееся.

Внезапно Зедд напрягся, и Ричард ощутил холодок. Ветра не было, дождь был тёплый, и все же стало так холодно, как бывает только на кладбищах. И все трупы вокруг них не были тому виной. Что-то живое и опасное приближалось. Что-то. Кто-то…

Денна растянула губы в улыбке, когда Искатель встретился с ней глазами. Ей было плевать на его спутников, на тела вокруг них. Она знала, что может заполучить этого человека сейчас, Хранитель наделил её достаточной силой, чтобы справиться и с волшебником первого ранга, и с исповедницей, и с мечом Истины.

* * *

Морд-сит всегда готовы к трудностям, они всегда готовы к тому, что план может провалиться, и всегда имеют новый план в запасе.

То, что несколько часов назад я лишилась своих людей, не выбивает меня из графика. Наоборот, сложившаяся ситуация заметно упрощает наш путь. Разобравшись со всеми мятежниками, мы не стали задерживаться: сгребли всю провизию с опустевшей таверны, нагрузили ее на коней моих погибших подчинённых и пустились в путь. Лафейсон даже медвежью шкуру прихватил, и она обещает согревать нас в холодной ночи.

Со всеми этими запасами у нас больше нет необходимости останавливаться по деревням, мы можем скакать и днём, и ночью, даже спать в седле. Вот только выкладываться сверх меры нужды нет. Сразившись на одной стороне со мной, трикстер уже доказал свою преданность лорду Ралу. Теперь осталось лишь скрепить их союз, а это успеется.

— Не мог бы твой брат остановить дождь? — спрашиваю я, когда над землёй поднимается солнце, а ливень меньше не становится.

— Очень сомневаюсь, что это он, — отзывается Лафейсон. — Если уж он изгнал меня, то вряд ли сопровождает меня на пути. Может, разве что, взглянуть, не порабощаю ли я Срединные Земли.

Он усмехается, и я улыбаюсь в ответ.

— А есть в планах?

Он качает головой.

— Срединные Земли — нет. Ты ведь сама видела, насколько здесь глупый слабый народ. Становиться правителем всего этого — лишняя головная боль. Пусть лучше твой лорд этим занимается, если ему по нраву.

— А ты? — я подвожу коня ближе. — Знаешь место, где народ не такой глупый и слабый?

— Возможно, — уклончиво отвечает Лафейсон. Естественно, кто я такая, чтобы раскрывать мне все планы?!

— Пожелала бы тебе удачи, но нет. Я придерживаюсь той точки зрения, что только лорд Рал должен быть правителем над всем живым.

Его смех, как и всегда, вызывает одно только раздражение. Что смешного я сказала на этот раз?

— Разумеется, ты так считаешь. В тебя десяток лет вбивали подобные мысли, как ещё тебе думать?

Это оскорбительно.

— Хочешь сказать, что я бездумная машина для убийств? Думаешь — своего мнения у меня нет?

— Тише, я вовсе не хотел тебя обидеть, — Лафейсон примирительно выставляет ладонь. — Я знаю, что у тебя есть своё мнение, вот только ты смотришь на мир через искаженную призму восприятия. Сейчас тобой движет слепая верность, но однажды настанет момент, когда в твоей жизни появится что-то более важное, и ты прозреешь.

— Нет в жизни ничего важнее, чем лорд Рал, — отрезаю я и отвожу коня.

Что бы он ни говорил — служу я по своей воле. Лорд Рал — единственный человек, который заслуживает моей преданности, и я не позволю никому убеждать себя в обратном.

Я не люблю дураков. Не люблю наглецов. С одной стороны, их всегда можно обучить, вот только дурак всегда останется дураком, послушный или нет. С наглецом проще — сломаешь его, и он твой. Но что делать с тем, кто не подчиняется законам эйджила? Чью наглость так просто не выбьешь. Терпеть? Ну, уже два часа я это делаю. С тех пор, как Лафейсон заявил, что он, видите ли, лучше знает дорогу, я только и делаю, что слушаю нравоучения, как мне стоит выбирать тропы и все прочее. Будто я никогда не выезжала за пределы Народного Дворца. И ведь заткнуть его невозможно.

— Ты видишь — здесь глина, а значит — тропу размыло, — вещает он, сворачивая в подлесок.

— Думаешь, в лесу грязи меньше?

Я строю гримасу, призванную показать, что его нравоучения меня вовсе не впечатляют.

— Не меньше, — соглашается он. — Но земля устлана сосновыми иголками, по ним кони будут не так скользить.

Я не верю ему ни на миг.

— Или за нами кто-то следует, а на иголках следы затеряются? — я бросаю взгляд назад, но вижу лишь спины одиннадцати лошадей, привязанных цепочкой одна к другой. Дорога пуста, утро тихое, даже ветер затих. Да и дождь закончился, что хорошо. Правда одежда промокла до нитки, но солнце быстро просушит её. Вот только в подлеске солнца нет, зато есть тень и прохлада, а это — первый шаг к простуде.

— Теперь, когда мы без сопровождения, не думаешь ли ты, что лучше держаться подальше от людных мест?

Его вопрос подтверждает мои предположения — он пытается скрыться. От преследований ли, либо от случайного глаза, но факт остаётся фактом — Лафейсон перестраховывается. Настолько, что даже готов подхватить насморк.

Одно мне непонятно — кто больше внимания привлечёт со стороны — он или я? Или может наши кони, которые представляют немалую ценность в хозяйстве, на войне, да и просто — как пища для голодных ртов?

Нет, он прав — нам лучше сторониться дорог. И как меня ни раздражает эта его попытка доминировать, но я вынуждена признать — он умён.

Если мы хотим добраться до Народного Дворца без приключений, нам нужно сопровождение. Вот только никаких больше недотеп из д’харианской армии, которые так просто позволили перебить себя. Мне нужны те, один вид которых отпугнет желающих поживиться. Мне нужен квод*. Но не просто квод — мне нужен Корпус Дракона. И, к счастью для нас, я знаю, где нам его найти.

Мне очень повезло, что трикстер все время двигался по направлению к Д’Харе, и что большую часть пути я провела в погоне за ним, а не рядом с ним. Три недели с ним — не цветочки, и я рада, что это всего три недели. Он докучает. Сильно. На мои слова о Корпусе Дракона он реагирует с сомнением, будто я спрашиваю совета, а не отдаю приказ. Он смотрит на меня сверху вниз, и даже не из-за своего роста (хоть он и выше меня на полголовы), но скорее потому, что он принц, лорд, бог, а я всего лишь морд-сит, которая не заслуживает ничего, кроме снисхождения. Вот только он забывает одно — он моя зверушка, очередной трофей, который я добыла для лорда Рала. Болью или уговорами. Суть одна — я доставлю его в Народный Дворец, так или иначе.

И все же его всезнайство выводит из себя настолько, что я едва сдерживаюсь, чтобы не заехать ему эйджилом по его аристократической физиономии. В конце концов, пусть он даже не ощущает боли от прикосновения моего оружия, ему все ещё можно пустить кровь кинжалом, либо пересчитать зубы кулаком.

— Корпус Дракона — самые смелые и отважные воины Даркена Рала, — объясняю я свой выбор, хоть совершенно не обязана этого делать. — Если и выбирать между всеми, кто мог бы нас сопровождать, я предпочту четверых солдат Корпуса Дракона сотне д’харианских воинов.

— То есть — бога иллюзий тебе мало? — взгляд Лафейсона насмешливый, но внимательный.

— Бога иллюзий, который избегает прямых дорог, потому что «потому»? — рычу я, более не в силах оставаться милой.

Лафейсон молчит, да и что он может мне сказать — я-то права.

Наконец он находит слова, и усмешка трогает его губы.

— Я лучше пойду в обход, чем буду терпеть общество твоих прославленных солдат. Нет хуже дурака, чем тот, который чувствует свою значимость. Серьёзно, Мейсон, лучше избавиться от лишних лошадей и поскакать налегке, чем загрузить на себя такой довесок. Ты сама видела, что вышло из-за того, что один дурак выпрыгнул из штанов перед первой же девицей.

Вообще-то, он прав. Глупость моего воина стоила мне целого отряда. Разумеется, повторения инцидента я никогда не допущу, и все же даже рыцарь Корпуса Дракона может выбросить какой-нибудь неожиданный фортель. Хотя, если держишь путь на пару с трикстером, фортеля и так, и так ожидаются.

— Это все неважно, — отрезаю я. — Несмотря на события прошлой ночи, у меня все ещё есть миссия, и мне нужны люди. Хотя бы для того, чтобы ты перестал таскать меня по всяким злачным местам, потому что враги-врагами, а умирать от простуды я не собираюсь.

Лафейсон останавливает коня. Он осматривается и словно впервые замечает, что вокруг темно и сыро. Затем смотрит на меня, на косу, с которой на круп лошади все ещё капает вода, хмурится.

— Да, без сопровождения мне будет скучновато, — рассуждает он вслух, затем, словно что-то придумав, хмыкает, широко улыбается и щелкает пальцами.

Такой ленивый с виду жест содержит в себе магию. Меня обдает волной тёплого воздуха, и когда он отступает, я обнаруживаю, что просохли не только волосы, но и одежда.

— Теперь, надеюсь, ты будешь меньше ворчать, — Лафейсон подмигивает, на что я лишь закатываю глаза.

— С трюками или без, но нам нужен квод, — говорю я через время. — Все равно ведь мы получим подобный приказ от лорда Рала, когда я опишу ситуацию.

— Он твой лорд, не мой, — ворчит Лафейсон. — Мы ещё даже официально не союзники. Я могу сам выбирать, как мне путешествовать и с кем.

— Разумеется, — я елейно улыбаюсь ему в ответ. — У тебя есть выбор — ехать молча или с кляпом во рту.

Трикстер смеётся.

— Я же говорил, и уже не раз — ты любишь доминировать.

Я не позволю ему потешаться надо мной, пусть даже в его словах есть правда. Поэтому в этот раз я не сдерживаюсь, не хочу. Неожиданно для него подаюсь в его сторону и, прихватив за стремя, перекидываю его через спину лошади. Лафейсон падает на землю, и я слышу такой приятный сердцу стон.

— Я уже понял, что ты любишь быть сверху, но я чуть голову не свернул! — доносится из-за лошади.

— Голову? Прости, но ты уверен, что она у тебя была? — я пожимаю плечами и пускаю лошадей вперёд. Пусть впредь аккуратнее подбирает слова, я ему не шут, которому нравится потешать других. Отныне будет только так — он смеётся надо мной, я ломаю ему нос, и теперь уже смеюсь я.

— Ты все ещё помнишь, что тебе нужно доставить меня? Меня! — трикстер поднимается с земли и указывает обеими ладонями на себя. — Живым, я так полагаю.

Наивный.

— Я могу пару раз убить тебя по пути и вернуть дыханием жизни, — напоминаю я равнодушно. — Мне будет весело это делать. А тебе?

Он хмурится, некоторое время переваривает мои слова. Кажется, теперь он начнёт воспринимать меня всерьёз.

— Это и есть ваша знаменитая «любовь через боль»? — выдает он наконец. Нет, до него не дошло.

Лафейсон отряхивает камзол от листьев, взбирается на коня и подводит его к моему. Он весь в грязи: одежда, волосы, лицо, но он все ещё выглядит слишком самоуверенным. Нужно поставить его на место.

Я подпускаю своего коня ближе, приближаю своё лицо к его лицу и выдыхаю ему в губы:

— Подобное тебе не светит.

И уезжаю.

Нужно поскорее добраться до Корпуса Дракона, потому что даже минута с трикстером наедине — схватка на ратном поле. Поддаваться провокациям я, конечно, не стану, но буду рада, если весь этот треп переключится на кого-то другого. Ох, Констанция моя должница.

* * *

Первые лучи солнца ворвались в спальню Даркена Рала вместе со свежестью нового дня. Магистр приоткрыл глаза. Рядом, растянувшись на подушках, сопела Далия, с другой стороны уже принялась одеваться Гарен. Лорд довольно хмыкнул, вспомнив вчерашнюю ночь.

После полуночи Джиллер принёс ему доклад — Денна справилась с поставленной задачей, захватив Искателя, и теперь направлялась с ним в ближайшую башню морд-сит. Доклад от Кары не приходил, ворон все ещё искал её следы, но магистр знал — на Мейсон можно положиться. Так что сейчас, вполне удовлетворённый происходящим, магистр наслаждался каждым мигом нового дня.

Далия зашевелилась и искривила губы в улыбке.

— Мой лорд, — она потянулась, чтобы поцеловать Рала, но тот отвернул лицо, и её губы мазнули по его щеке.

— Я бы хотел остаться один.

Его тон был настолько резкий и холодный, что обе женщины поспешили скрыться в кратчайшие сроки.

Когда морд-сит ушли, лорд поднялся с постели и, накинув халат на голое тело, подошёл к окну. На широком каменном подоконнике в первых утренних лучах переливалось серебро кувшина с вином. Рал наполнил бокал и поднес к губам. Терпкий винный запах ударил в нос, мужчина блаженно вобрал его, прикрыв глаза. Лицо ласкал мягкий ветерок, и настроение все больше улучшалось.

На стук в дверь магистр ответил бесцветным «да», и Джиллер подобно змее прошмыгнул внутрь.

— Новости от госпожи Кары, — взволнованно доложил он, маленькие серые глазки забегали, не находя предмета, на котором можно сфокусироваться. Смотреть на лорда волшебник не решался.

— Дай сюда, — Рал протянул руку, и Джиллер вложил в неё книгу пути.

Пока Рал читал, волшебник все ниже и ниже опускал взгляд, опасаясь, что он станет предметом, на котором магистр выместит своё раздражение.

Но Рал читал спокойно. Ни один мускул на его лице не дрогнул, взгляд оставался по прежнему мягким, а вид довольным. Джиллер нахмурился. Он не мог понять, как можно реагировать на весть о гибели целого отряда так спокойно.

— Напиши, что её идея взять квод мне нравится, — сказал, наконец, лорд, передавая книгу пути обратно в руки волшебника. — Я полностью доверяю её решениям. А насчет вдов и матерей… — он пригладил бородку, раздумывая. Наконец, лицо его озарилось. — А матерям прикажи всыпать по двадцать плетей за то, что плохо воспитали сыновей. Да, и узнай, как продвигаются дела у Денны.

Волшебник кивнул, поражаясь выдержке, уму и справедливости своего лорда. Он отправился исполнять приказ, воодушевлённый до предела, что же до Рала… он продолжил пить вино, любуясь рассветными лучами.

* * *

Добраться до Корпуса Дракона получается не так-то просто, даже зная его точное место расположения. Я получаю от лорда Рала полномочия поступать по своему усмотрению, поэтому Лафейсон, хочет того или нет, вынужден следовать за мной, если надеется получить тот предмет, о котором говорит.

Дорога занимает два дня, и все это время мы говорим мало, воздух между нами накален от взаимной неприязни и раздражения, и я ощущаю облегчение, когда мы наконец достигаем лагеря.

Меня встречают крепкие рослые мужчины. На них тяжёлые кольчуги с прочными щитками, на поясах полуторные мечи, а кони под ними крупнее и сильнее наших. Трикстер, хоть рядом с большинством мужчин и кажется высоким, рядом с солдатами Корпуса Дракона просто теряется. На их фоне отчётливо бросается в глаза его худоба и бледность. Если он ягуар, то они — тигры. Мощная стая. И четверо из них отправятся со мной.

— Госпожа Кара, лорд Рал объяснил нам нашу миссию в книге пути, и мы уже отобрали четверых лучших для вас, — докладывает мне генерал, когда я отмываюсь в чане с горячей водой. Девушка, которая призвана спасать здешних мужчин от скуки, трет мне спину мягкой губкой.

— Я должна лично увидеть возможности этих четверых, — обрываю его я, чтобы он и не думал начать их восхвалять. — А ещё мне нужны гарантии, что квод выдержит три недели без женщин.

Генерал заверяет, что его солдаты в состоянии выдержать все, что угодно.

— Хорошо, тогда я взгляну на них после ужина, — я делаю ему знак оставить меня.

Девушка подливает ещё воды, и все же ванна быстро остывает.

Да, полевые условия уступают в этом гостинице, но здесь, хотя бы, не будет идиотов, которые решат, что можно торговаться с морд-сит.

— Так что — тебе теперь спокойнее? — полог шатра отодвигается и худая фигура трикстера проскальзывает внутрь.

Он ведёт себя не так, как все прочие. Он не отводит смущенный взгляд при виде моей наготы, но и не пялится, как делают некоторые глупцы. Просто садится на стул, откидываясь на спинку, и складывает руки на груди. Смотрит прямым взглядом, глаза в глаза.

— Это ты мне скажи — теперь перестанешь ходить потайными тропами, лишь бы подальше от людей?

Он неопределённо пожимает плечами.

— Зависит от того, как эти твои дикари будут себя вести, — отвечает он ленивым голосом. — Не придётся ли их прятать от крестьян?

— С каких это пор тебя волнует судьба крестьян? — я велю служанке подать халат и поднимаюсь. Шёлковая ткань ложится мне на плечи.

Трикстер все ещё смотрит на меня. Не пялится, скорее — изучает. Каждый изгиб моего тела.

— Снова один-один, — тянет он, вставая. Подходит и выбирает мои волосы из-под воротника. Его пальцы ловко завязывают шёлковый пояс, а глаза, лукаво суженные, улыбаются. — Теперь я понимаю, в чем главное оружие морд-сит.

Он подаёт мне руку, чтобы я переступила через край ванны, и жестом убирает из шатра и чан, и служанку.

— Ты чего-то хотел, или пришёл поглазеть? — я встречаюсь с ним прямым взглядом. В глубине его сапфировых глаз горят изумрудные искры магии.

— Да, — выдыхает он медленно. — Хотел сказать, что вернусь к рассвету.

— Вот как? Куда-то собрался?

Он делает шаг назад, но я удерживаю его за воротник. От разговора со мной не убегают.

 — Что же тебя так интересует мой досуг, Мейсон? — его рот искривляется в усмешке. — Меня просто раздражают эти люди и это место, так что если госпожа Кара соблаговолит отпустить меня до утра, клянусь с рассветом прибежать с поводком в зубах.

Я смеюсь, а он напряженно всматривается в моё лицо. Он что — действительно ждёт разрешения? А если я не разрешу?

— Иди, — говорю я сухо. — Можешь даже взять с собой компанию. Девушку, что мне прислуживала, например. Как же её зовут? В общем, у неё имя точно есть.

Лафейсон смеётся.

— В этом вся ты, великая госпожа Кара. Каково это — жить среди тех, кого считаешь недостойным?

— Лорд Рал достойный, — отвечаю я, отходя к столику. Наливаю вина, но не пью.

Тоже мне, решил, что во всем разбирается. Что видит меня насквозь. Как бы не так!

— И что — только Рал?

И почему бы ему просто не отстать от меня?

— В Корпусе Дракона служат достойные люди, — говорю я, оборачиваясь к нему. Трикстер стоит в метре от меня, сведя брови на переносице.

— Достойные? И как зовут генерала?

— Я… это неважно…

Ну хорошо, я действительно не слушала, когда он представлялся, но это ещё ни о чем не говорит.

— Куда важнее для меня помнить имена врагов.

— Вроде Ричарда Сайфера? — подсказывает трикстер.

— Вроде него, — соглашаюсь я.

— И вроде Локи Лафейсона?

Вопрос задан без тени злости или раздражения. Тон трикстера ровный.

— Да, — отвечаю я так же бесцветно.

Он кивает.

— Хорошо. Плевать, кем я буду для тебя. Главное, что ты помнишь моё имя.

Он подходит ближе и берёт меня за предплечье.

— Ты не марионетка лорда Рала, помни об этом.

Его лицо совсем близко к моему.

— Не называй человека врагом только потому, что твой господин ждёт этого от тебя.

— Если ты о себе, то ты не враг, а питомец, — отвечаю я, выдирая руку. — Ты — мой домашний ягуар.

Лафейсон сощуривает глаза, ещё больше становясь похожим на этого зверя.

— Питомец, значит? — его губы трогает лёгкая улыбка. — И как ты планируешь меня приручать? Эйджил на меня не действует.

Его самоуверенность снова бьёт по нервам. Я замахиваюсь, чтобы отвесить ему оплеуху, но сильная рука перехватывает моё запястье.

— Да ты сама — дикая кошка, — мурлычет он, наклоняясь к моим губам. А затем его губы касаются моих.

Это нахально, неожиданно и непозволительно. И вопреки всему этому, я отвечаю.

 

*элитный отряд из четверых человек. Такие отряды обычно посылают, когда нужно убить исповедницу, чтобы даже если она одного исповедует, трое других могли ее захватить.

Морд-сит не отличаются целомудренностью. Уже в четырнадцать лет каждая из нас знает такие техники, которые и старым клушам не снились. И это, разумеется, не первый мой поцелуй. Но такой — впервые.

Это не поцелуй — это шутка. Дурацкая шутка трикстера. Как только мой язык касается его губ, вкус которых ничем не отличается от любых других, к слову, Лафейсон начинает смеяться. Он отстраняется и щелкает меня по носу.

— Это кто ещё чья зверушка, Мейсон? — спрашивает он с насмешкой. — Ты считаешь себя хозяйкой, но только что выполнила мое желание. Так что, — равнодушно пожимает плечами, — тебе не стоит задирать нос. Я не твой питомец. Я дикий зверь, Мейсон. И хозяина у меня никогда не будет.

Он выходит, всколыхнув полог шатра, а я остаюсь одна со своей злостью.

Да что он о себе возомнил? Никто и никогда не смеет вести себя с морд-сит так, как этот жалкий божок. Сломить его — теперь особо желанная цель. Я докажу ему, что он не больше, чем просто очередной трофей в моем зверинце. Как только лорд Рал позволит мне его пытать, я приструню его. Нет, Констанция, извини, но когда дело становится личным, я не останавливаюсь на полпути.

Эту ночь я провожу с генералом, и мой эйджил помогает мне согнать всю накопившуюся злость.

Утром, как только первые птицы начинают свои дурацкие перепевы, Лафейсон возвращается в лагерь. Уходил он один, и я ума не приложу, чем он занимался всю ночь. Впрочем — он здесь, а остальное не важно.

Мы оставляем всех д’харианских лошадей в лагере, вместо этого вскакиваем на скакунов Корпуса Дракона. Лошадиная голова покрыта стальным шлемом, что непривычно, но конь послушный и матерый, несмотря на весь вес своей сбруи.

Припасы мы также оставляем в лагере, но берём достаточно еды, чтобы дней пять не мотаться по тавернам.

— Доброго пути, — желает генерал, закрепляя мою ступню в стремени.

Он проводит ладонью по моей лодыжке и это, вероятно, означает, что прошлая ночь удалась, но для меня этот жест не значит ничего. Человек передо мной, чьего имени я все ещё не знаю и знать не хочу, исчезает из моей жизни навсегда. Такие, как он, такие, как я — наш век короток. Вероятно, никогда больше судьба не сведет нас вновь. А если и сведет, я не стану ностальгировать.

Мы выступаем к восьми часам, идём вдоль ручья, через лес. Очень скоро зелёные дороги сменятся острыми каменными пиками, мы пойдём по местам, богатым на шадринов, мрисвизов и гаров. Даже кводы и морд-сит не защищены от нападения этих глупых созданий, так что смотреть придётся в оба. Но пока, перемещаясь от деревни до деревни, большее, что мы можем повстречать — какие-нибудь малообразованные племена да волки.

Говорить с трикстером я избегаю. Я ещё слишком зла на него, чтобы говорить спокойно, а до Народного Дворца, где я могла бы приступить к его обучению, ещё слишком далеко.

Дважды нам встречаются странствующие торговцы, других людей на дороге нет. И вот, массивные серые громады возникают по обе стороны от нас. Каменные шпили теряются где-то в облаках, а узкий проход, который не раз будет петлять подобно лабиринту, подернут туманом. Туда мы должны войти. В узкое, холодное и мрачное место. Обходным путём мы потеряем пять дней, так что этот путь — единственный возможный. И мы направляем туда лошадей.

* * *

Закатное солнце окрасило загорелую мужскую фигуру в янтарный цвет, очертив осунувшиеся щёки и потрескавшиеся губы особенно чётко. Ричард поднял голову навстречу свету, но тут же снова уронил её на грудь. Сил не было. Плечи, казалось, вывернулись в суставах, на запястьях запеклась кровь от жёстких верёвок. Глотать он не мог, горло давно превратилось в наждачную бумагу. Слюны тоже не было, рот, казалось, высох и съежился.

Искатель попробовал выровняться, но ноги не доставали до земли. Правую лодыжку свело судорогой ещё час назад и, казалось, Ричард уже к этому привык.

Он привык к синякам на спине и животе, к глубоким порезам в районе рёбер, к следам от эйджила на внутренней стороне бедер. Привык к бесконечной агонии, принял её.

Левый глаз заплыл, а правый все время слезился, и все же юноша отчётливо видел свою госпожу, которая, склонив голову на бок, изучала его с полуулыбкой.

Они находились в одной из Башен морд-сит, заброшенной до этих пор. Ричард решил, что это даже к лучшему, что здесь никого больше нет. Он был рад, что не слышит криков других заключённых, но ещё более радовался тому, что никто не слышит его собственных криков. Ну да все равно голос сел на пятый день, так что теперь он мог только мычать. Это нравилось его госпоже, и Ричард старался мычать как можно громче. Ему хотелось радовать госпожу. Прекрасную светловолосую госпожу. Он хотел угождать ей каждый миг своей жизни. Единственной женщине на свете, которая волновала его. Которую он любил.

Где-то очень глубоко в его сознании всплывали небесно-голубые глаза исповедницы, Ричард цеплялся за этот образ, но он ускользал снова и снова, словно сон, который ещё помнишь по пробуждении, но который теряет свои краски с каждым мигом нового дня.

И если попервой мысли об этих глазах и немного усталой, но ласковой улыбке защищали, спасали от боли и мук, то теперь от них лишь гудела голова, сдавливало виски, а желудок сжимали спазмы. Мысли вытеснялись, отступали перед внешними факторами. Ричард чувствовал, что предаёт девушку из своих грёз, но уже не верил в её реальность.

Госпожа Денна же перед ним была реальной, тёплой и живой. И он был рад, что она с ним, что он не один. Рад, что она не обделяет его вниманием. И пускай было больно, боль можно было перетерпеть или принять. Боль была лучше одиночества.

— Ты ведь мой, — заключила красивая блондинка, проводя своей мягкой ладонью по его лицу.

— Да, — простонал Ричард, но вместо этого вышел лишь тихий скрежет.

— Такой послушный. Такой прилежный… — алые губы коснулись его подбородка, встретившись с жёсткой щетиной.

Ричард попытался сфокусироваться, но перед глазом все ещё плыло, а второй глаз открыть не получилось. И все же он точно знал, что госпожа довольна. Знал это по тому, что сейчас ему не было больно.

Он слабо помнил, что за эти пять дней у него была возможность сбежать, и что он, вроде как, освободил какую-то девочку, которую госпожа захватила из деревни одновременно с ним. Лишь далёким сном теперь было селенье, переполненное убитыми; старик и девушка, остановленные магией его госпожи; его попытки сопротивляться… О, как же он был глуп, выступая против неё. Против самой умной и самой прекрасной женщины на свете! Она была так добра к нему все это время. Она не убила его, хоть он и заслуживал этого бесконечно много раз. Она была снисходительна, пытаясь научить, открыть ему глаза. Теперь, когда все плыло перед взором, он по иронии видел все намного яснее, чем прежде. Каждый мускул его тела, горящий от боли, кричал о его прежних ошибках, а Ричард мог лишь радоваться, что теперь эти ошибки позади, а впереди — счастье быть слугой своей госпожи.

Ее мягкие губы коснулись его собственных, и Ричарду захотелось плакать. Он настолько расчувствовался добротой своей госпожи, что ему стало больно. Он не был достоин ее, но теперь намеревался сделать все, чтобы она была счастлива. Чтобы улыбалась.

Денна не могла сдержать довольной улыбки. Она видела, как Ричард смотрит на неё — как на святыню. Она понимала, что обрела над ним полное безоговорочное господство. Она уже представляла себе, как лорд Рал будет доволен, и как она превознесется перед сёстрами по эйджилу. Искатель у её ног — что может быть авторитетнее? Стать госпожой над прочими морд-сит. Той, в правах которой никто не сомневается. Которой никогда не отказывают ни в чем. Она могла бы стать кем-то сродни богини, божества. Осталось лишь закрепить преданность Искателя, представить его Ралу и получать почести. Ещё неделя или две обучения, и Ричард Сайфер сломается, как тонкий прутик под нажимом её нежных рук.

— Хочешь, мы прогуляемся немного? — предложила она и, увидев оживление со стороны питомца, усмехнулась. — Ты ведь хочешь прогуляться, мой милый?

Ричард слабо кивнул, все ещё до конца не веря в происходящее. Госпожа решила поощрить его. Выгулять. О, как он был рад, когда она снимала цепи с его рук, когда надевала на шею железный ошейник. Это было что-то сродни плотскому наслаждению, когда госпожа взялась за поводок и повела его по пустынным залам.

Он даже мог увидеть мир за окнами. И пусть один глаз все ещё был закрыт, а перед другим стояла пелена, он видел свет, ощущал прикосновение ветра к коже. Это был лучший подарок от госпожи, и он не заслужил его, конечно. Но его ноги снова касались земли, и хоть с непривычки он чуть не падал при каждом движении, но это было самое прекрасное чувство.

Денна наслаждалась прогулкой не меньше. Она видела, какую радость принесла своему питомцу и знала, что теперь он станет служить ей ещё преданнее.

— Пойдём, мой милый.

Морд-сит подвела мужчину к балкончику, где позволила перевести дух. Ричард упал на землю, все ещё плохо справляясь с координацией. Он мог немного осмотреться, насколько позволяла пелена перед глазами. Он увидел что-то серое и бескрайнее.

«Небо», — понял Ричард.

Он понимал, что оно скорее всего вовсе не серое, а бесконечно голубое. Как глаза. Чьи? Смутный образ появился и пропал, и Ричард не успел ухватиться за него.

Он взглянул на госпожу, различив её стройный силуэт, обтянутый бурой кожей. Интересно, какого цвета глаза у его госпожи? Он не помнил. А сейчас не мог различить. От этого стало бесконечно тоскливо, что Ричард даже застонал.

— Что такое, любовь моя? — участливо поинтересовалась Денна.

Мужчина лишь мотнул головой, шире распахивая здоровый глаз, словно от этого он мог начать все лучше видеть. Не мог. Пять дней без сна делали своё дело — его веко опускалось против его воли, а слёзы стали постоянными спутниками.

— Ну ничего, сегодня ночью ты отдохнешь, — пообещала Денна, на что Ричард расплакался — из благодарности и от великой нежности.

Морд-сит и её пленник были так поглощены друг другом, что и не заметили, как две фигуры приблизились к башне и застыли у терновых кустов.

— Ты точно готова сделать это, дитя? — старик свёл свои кустистые брови на переносице, девушка кивнула.

— Мы и так ждали слишком долго, — сказала она твёрдым голосом. — Он мучается. Каждую секунду, пока мы обдумываем стратегию, он страдает. И я страдаю вместе с ним.

Волшебник ответил кивком, не сводя глаз со сгорбившейся фигуры сломленного Искателя. Кэлен была права — медлить нельзя.

— Что ж, — он по-отечески обнял исповедницу, — да хранят тебя добрые духи.

— Они сохранят, — Кэлен улыбнулась. — Я знаю, что смогу сделать это. Не спрашивай, откуда — просто знаю.

Она сбросила с плеча сумку и твёрдым шагом направилась к главным воротам. Исповедница шла за своим Искателем.

* * *

Холод. Голод. Снег. Зной. Все круги подземного мира… Морд-сит готова пережить все это. Нас обучают этому. Именно в этом наше превосходство — мы не скулим подобно битым собакам, если вдруг что-то оказывается не так радужно, как мы ожидали.

От непроходимых скал я не ожидала ничего хорошего изначально. Три дня и три ночи мы идём бесконечными узкими коридорами, перебиваясь остатками наших припасов. Вода кончается на второй день, но трикстер, к счастью, умеет добывать её из скал. Он просто раскидывает руки, и из камня начинает бить источник. Это спасает нас от обезвоживания, но нисколько не смягчает моего отношения.

Сейчас, когда мы укладываемся спать, как и всегда, двое в одном шатре, я старательно делаю вид, что его не существует.

Лафейсон создаёт для себя кровать с мягкими перинами, я растягиваюсь на шкуре.

Ночью в ущелье холод нечеловеческий, так что до отбоя Лафейсон разжег три костра своей магией, которые должны согреть не только нас, но и квод, и лошадей. Сейчас, лёжа на холодной земле, я ощущаю тепло этих костров и мысленно радуюсь, что в моей команде есть маг, способный сотворить подобные штучки. Ему я, естественно, дифирамбы петь не собираюсь.

Я уже намереваюсь лечь спать, как трикстер свешивает ноги с кровати и кивает на меня. Мы за три дня друг другу и пары слов не сказали, так что его неожиданное внимание меня настораживает.

— Чего? — недружелюбно интересуюсь я.

— Ты сегодня ничего не писала в свою книжонку, — говорит он. — Потому ли это, что над нами с утра кружит ворон?

Заметил все же. Нет, я и не рассчитывала что-то от него скрыть. Один волшебник всегда заметит трюки другого. Так что отпираться я не стану — нет ни смысла, ни желания.

— В докладе нет нужды, — говорю я. — Лорд Рал все видит глазами ворона.

Трикстер кивает и снова опускается на подушки.

— Ладно. Тогда пусть его ворон разведает путь. Не хочу тебя пугать, но я видел по дороге следы мрисвизов. Вероятно, ближе к утру от твоего квода останутся только потухшие угли в кострах.

Мрисвизы. Невидимые твари, которые умеют делать других таких же тварей, превращая своих жертв в себе подобных. Опасны тем, что их так просто не обнаружить. Легко от них не отбиться.

— Если ты так спокойно лежишь здесь, полагаю, ты знаешь, что квод справится с ними.

Наглая ухмылка трогает тонкие губы.

— Я уверен, что я справлюсь с ними. А до твоих людей мне дела нет.

Как и мне, велико открытие.

— А что насчёт лошадей? Эти твари ведь могут съесть их.

— Тут идти-то два дня, и без лошадей справимся, — отвечает он, лениво ворочая языком. — Впрочем, полагаю, что твои люди не настолько безнадёжны.

Очень на это надеюсь. Топать два дня на своих двоих — не очень заманчивая перспектива. Топать два дня на своих двоих вместе с Лафейсоном — перспектива ещё хуже. Что ж, хочется верить, что Корпус Дракона более умелый, чем д’харианская армия, и мрисзизов они успокоят быстро. А если нет? Ну, значит таким воинам в моем отряде не место. Все просто.

По крайней мере, пока я засыпаю, чувство вины меня не беспокоит.

Морд-сит больше всего известны тем, что они умеют ломать людей, умеют подавлять их волю, вправлять мозги, открывать глаза. Называйте, как хотите. Но правда в том, что морд-сит — это больше, чем мастера пыток. Мы — правая рука хозяина, мы — его мощный тыл. Мы всегда начеку, всегда готовы служить, защищать, оберегать. И, как и у любой другой морд-сит, мой сон очень чуткий и поверхностный. А сейчас, когда я предупреждена о возможном нападении мрисвизов, я и вовсе сплю вполглаза. Всю ночь я прислушиваюсь к мерному сопению лошадей, к почти беззвучным шагам часового, к треску волшебного огня, вздымающегося из земли без дров. Над этим я даже успеваю задуматься — откуда взяться треску, если жаркое пламя не атакует сухие ветки? Впрочем, спрашивать об этом Лафейсона я все равно не стану.

Ночь тиха и спокойна, и байка о мрисвизах кажется мне просто байкой.

Утром, когда я просыпаюсь, в лагере все так же тихо. Воины переговариваются полушепотом, поджаривая на огне остатки наших запасов.

Переворачиваюсь на другой бок и обнаруживаю Лафейсона, читающим при свете свечи. Он отрывает глаза от книги, чтобы кивнуть мне, а после снова возвращается к чтению.

— Откуда этот хлам? — спрашиваю я, начиная зашнуровывать ботинки.

Лафейсон поворачивает ко мне голову. В его взгляде ничего — ни возмущения, ни гнева, ни насмешки. Пустота.

— Этот хлам зовётся книгой, неразумное создание. Знаешь, такие существуют, — он щурится. — Ты вообще читать умеешь?

— Разумеется, я умею читать. И ты прекрасно это знаешь, ведь сам вчера заметил, что я не писала ничего в своей книге, как обычно делаю.

Он пожимает плечами, снова равнодушно, снова никак.

— Я подумал, может ты изъясняешься на языке символов, как делают крестьяне.

Он снова намеренно раздражает меня, а это его отсутствующее выражение лица призвано лишь усилить эффект. Сравнивать меня с этим нищебродом… тоже мне, гений науки.

— А в твоей книге хоть буквы есть? — вместо ответа спрашиваю я. — Либо ты умничаешь, разглядывая картинки?

Все так же равнодушно он разворачивает ко мне текст. Картинок нет. Издалека плохо видно, но это явно не общий язык. Какие-то непонятные завитки.

— И ты в этом разбираешься? Правда владеешь другим языком?

В ответ я слышу какую-то тарабарщину, призванную убедить меня в его познаниях.

— Это ничего не доказывает, — отмахиваюсь я. — Ты мог только что эти слова придумать.

— В любом случае, я не обязан тебе ничего доказывать, — трикстер переводит взгляд на непонятный текст, немного прищуриваясь, чтобы сфокусироваться.

Я надеваю наручи, но не затягиваю тесемки. Надеть броню без посторонней помощи я не смогу, но мои люди с радостью мне в этом помогут.

Я выхожу на свет, оставляя Лафейсона упиваться своим единением с бумагой. Ночь едва только отступила перед серостью утра, но мне все равно приходится некоторое время привыкать к свету. Мои люди при моём появлении вскакивают со своих мест и выравниваются по стойке смирно. Мне лишь стоит протянуть руку, как ближайший солдат принимается зашнуровывать мой наруч.

— Еды недостаточно, госпожа Кара, — докладывает другой, нервно перетаптываясь. — Если мы не найдём какого-то дикого зверя сегодня, завтра у нас не будет сил сражаться.

Я выслушиваю его спокойно, не обнажив ни одной своей эмоции, а когда он заканчивает говорить, выхватываю эйджил и с силой бью его по лицу. Воин отшатывается, но я хватаю его за горло.

— Маленькая девочка в тёмной-темной камере, среди хлада и крыс не знала ни крошки хлеба, ни глотка воды. Ей не давали спать по ночам, а крысы кусали её за ноги. — Я снова бью его эйджилом, но в этот раз он не смеет отступить. Смотрит на меня взглядом виноватой собаки, а я между тем продолжаю: — Три, четыре дня. Без крошки во рту. Без сна, без покоя, без капли солнечного света и крохи надежды. Девочка десяти лет выдержала это. Она стала сильнее. Она убила всех крыс, у неё появилась еда и вода. Их кровь согрела ее, а плоть наполнила энергией. И тогда девочке дали свободу. Она смогла. В свои десять лет. Вы в свои тридцать — обязаны.

Воины потупляют взгляд, кивают.

— Впредь не говорите мне, что у нас чего-то нет, либо мы чего-то не можем, — говорю я, подходя к костру.

Я сгребаю последние крохи еды в миску и сую это все в мешок. Оставим на крайний случай, а пока можем терпеть — потерпим.

Я снова возвращаюсь в шатёр, где завязываю правый наруч и воротник.

— Устраивать разнос ты мастер, — отзывается Лафейсон, перелистывая страницу своей книжонки. — Ты ведь о себе говорила? Та девочка в темноте…

Это… это совершенно его не касается, и я ему об этом говорю.

— Не касается, так не касается, — трикстер пожимает плечами. — По степени сложного детства ты победила.

— Плевать мне на твоё мнение, — отзываюсь я грубо, сворачивая шкуру и затягивая её ремнем. — Давай, поднимай свою божественную задницу и пойдём, нечего время тратить.

Трикстер скалится своей мерзкой улыбкой.

— Не хочу. Все равно ведь не заставишь.

— Думаешь? — я подхожу к его кровати с намерением стащить за ногу на землю, вот только мои руки проходят через ничто. Пустая картинка. Иллюзия.

— Что за шутки? — рычу я, снова проводя рукой там, где мои пальцы, по идее, должны встретиться с его кожей. Ничего. — Где ты подевался, сукин сын?

Лафейсон громко смеётся, изображение мелькает. Видимо, хан слабеет. Поддерживать иллюзию ведь тоже силы нужны.

— Мрисвизы не убьют вас, — вдруг говорит он серьёзно. — Ни одного не осталось.

У Лафейсона изо рта брызгает кровь, и первый мой порыв — коснуться его, но мои руки снова пролетают через пустоту. Он не здесь. Он где-то там. И он умирает.

— Где ты? — спрашиваю я, снова едва не потянувшись, чтобы встряхнуть его за плечи.

— У тебя сладкие губы, — говорит он вместо ответа, и образ тает вместе с кроватью. Судя по наступившей тишине, гаснут и костры.

Проклятье! Где-то там умирает тот, кого я во что бы то ни стало должна доставить к лорду Ралу, а я даже не знаю, где это «где-то». И все же я вырываюсь из шатра и бегу. Вперёд, туда, где мы ещё не были, и очень надеюсь, что трикстер ушёл именно в этом направлении.

* * *

Лорд Рал был зол. Следящее облако, прикреплённое к Денне, показало нападение Исповедницы, и магистр решил не рисковать — он призвал Джиллера и велел тому открывать портал. Времени было мало, Рал с ценой не поскупился, позволил Хранителю забрать почти всю кровь волшебника, а чтобы Джиллер не умер, магистру пришлось исцелять того после обряда, что стоило ему значительной части хана. И все для того, чтобы найти морд-сит выпотрошенной в луже крови. Искатель сбежал. Тот, про кого Денна писала тем утром, как про «послушного пса, ждущего приказаний». Триана, которая прибыла через портал вместе с лордом, оживила непутевую сестру по эйджилу дыханием жизни, но лишь для того, чтобы узнать то, что было и так понятно — Ричард Сайфер сорвал с себя пелену покорности, всадив нож госпоже в грудь. А все из-за девчонки в белом, которая что-то наплела ему о любви между ними.

Все это Денна говорила, глядя на лорда сверху вниз с высоты цепей, которыми были скованы её руки. Выслушал её Рал спокойно. Он любил всех своих морд-сит и, конечно же, не желал им зла. То, что потом он сделал с Денной, было необходимой мерой, чтобы иметь силы простить ей её оплошность.

Денна сносила все стойко, не проронив ни звука. Ни тогда, когда эйджил прожигал её кожу до мяса, ни тогда, когда тонкий кинжал рисовал на коже кровавые узоры. Не дрогнула она и от поцелуев шипастой плети, отрывающей куски от её нежной кожи. Денна стерпела все, потому что знала, что виновата. Она знала, что подвела своего лорда, и когда он закончил все нежным поцелуем, она поняла, что прощена, и ощутила радость.

— Могу я быть уверен, что ты больше не подведешь меня, Денна? — лорд Рал сделал шаг назад, чтобы кровь, стекающая с ног женщины на мраморный пол, не запачкала его туфли.

Морд-сит приоткрыла веки, налитые свинцовой тяжестью. Лорд проявил к ней такую доброту, давая новый шанс, на который она не заслуживала, что обещать верность — было меньшим из того, что она могла сделать в ответ на эту милость.

— Я больше не подведу вас, мой лорд.

Она старалась придать голосу бодрость, но хрип, с которым слова сорвались с губ, выдал её боль и усталость. Тело превратилось в сплошную рану, и более это невозможно было игнорировать. На глаза навернулась влага, которую Денна попыталась прогнать, шире распахнув веки. Не помогло, слеза все же сорвалась с уголка глаза и капнула на ключицу. Рал заметил это, и лицо его нахмурилось.

— Ох, брось это, милая. Вся эта вода тебе не к лицу, — он коснулся пальцем ключицы и грубо стер с неё слезу, причинив новую боль израненному телу.

— Прошу меня простить, мой лорд, — пролепетала Денна, опуская глаза.

Магистр заложил руки за спину и некоторое время смотрел на женщину, не мигая. Скользил взглядом по её ранам, остановился на тонкой талии, испещренной свежими порезами, хмыкнул.

— Сними её с цепей и пусть смоет с себя все это безобразие, — приказал он Триане, которая молчаливой статуей наблюдала за всем от окна. На слова магистра женщина кивнула и поспешила исполнять приказание.

Ноги Денну не держали, и она даже несколько посочувствовала Ричарду, проходящему через все это пять дней. Она искренне поразилась его выдержке и даже ощутила некоторую любовь к бывшему питомцу. Денна никогда не призналась бы в этом, но Искателем она восхищалась. Именно то, что ей довелось побывать в его шкуре, усилило её привязанность к этому человеку. К человеку, который убил её. Человеку, который не сломился, не потерял себя среди всей этой боли.

Пока Триана заботливо обрабатывала её раны целительной мазью, белокурая морд-сит думала о мужчине, который затмил собой даже лорда Рала. Это была измена? Возможно. Но не любить и не восхищаться Денна не могла, хоть старательно приказывала себе это.

* * *

Все знают, что морд-сит лучшие мастера боли и пыток, забывая при этом одно — правило волшебства гласит: «Если не умеешь создавать, не смей и разрушать». Поэтому каждая морд-сит помимо всего прочего обладает одним крохотным волшебным преимуществом — мы умеем возвращать людей из мёртвых. Это часто помогает, когда нужно обучить питомца — мы его убиваем, чтобы показать серьёзность своих намерений, а после оживляем, чтобы показать свою милость.

В наших возможностях есть некоторые ограничения — мы не способны оживить тело, которое претерпело сильных изменений — сильно обгоревшее, с отсеченной головой или кишками наружу. В последнем случае некоторый шанс все же есть, но не часто. Также мы не можем вернуть того, чья кровь уже остыла, так как за это время Хранитель успевает поставить на душу свою печать.

Сейчас, преодолевая бесконечные расстояния между скал, я надеюсь лишь на одно — что тело трикстера ещё не остыло. Пусть эти твари отгрызли ему руки и ноги, я оживлю его, потому как лорду Ралу Лафейсон нужен живым. Про его состояние речи не шло. Я бесконечно злюсь на него-дурака, что отправился геройствовать. Наверняка, хотел что-то доказать. Клянусь, после того, как я его оживлю, я убью его снова, чтоб знал, что его «геройства» чреваты.

То, что я бегу по верному пути, я понимаю, когда замечаю на земле следы крови, а затем и вовсе нахожу обезглавленную тварь с оскалом гнилых зубов, застывшем на морде. Мрисвизы — бывшие люди, которые претерпевают изменения в склизких коконах. От человека там остаётся мало, разве что возможность ходить прямо.

Позади мёртвого мрисвиза я замечаю ещё одного, его брюхо рассечено от горла до паха, а внутренности разбросаны вокруг, словно перед смертью он некоторое время метался из стороны в сторону, роняя свои потроха.

Лафейсона все ещё нигде нет, поэтому я спешу вперёд, огибаю очередную скалу.

Он там, посреди хаоса из тел. Его зелёный костюм стал чёрным от крови, своей или чужой. Рогатый шлем валяется поблизости, его цвет из золотого стал бурым. Твари вокруг мертвы все до единой, но мне плевать, даже если несколько из них невидимы и сейчас попытаются убить меня. Я должна вернуть трикстера к жизни даже ценой своей собственной.

Я бросаюсь к нему и тотчас замечаю два глубоких пореза у него на груди. Из одного просвечивают ребра. Кровь в уголках губ и глаз, губы приоткрыты.

— Чертов ублюдок, — ругаюсь я, трогая его за руку. Все ещё тёплый, а повреждения не такие уж и ужасные.

Наклоняюсь, чтобы влить в губы трикстера дыхание жизни, но вдруг его глаза широко распахиваются. Живой. Волна облегчения накрывает меня с головой, но это быстро проходит, стоит Лафейсону открыть свой рот.

— Так соскучилась по мне, что спешишь целовать? — его треклятые губы растягиваются в улыбке.

Не только жив, но и в состоянии шутить.

Мой кулак об его челюсть делает сразу два дела — снимает мое напряжение и убирает его дурацкую улыбку.

Трикстер трет челюсть, хмурясь.

— Я расчистил нам путь, а ты так меня благодаришь? — тон его оскорблённый. — Вы с Тором — одного поля ягоды.

— Ты — ценный груз, — напоминаю я, садясь рядом и подбирая шлем с земли. — И эта твоя любовь к красованию — посмотрите, я храбрый маг, способный победить стаю мрисвизов — не что иное, как глупость.

Лафейсон проводит ладонью по своей груди, проверяя повреждения.

— Я не красуюсь, — отвечает он. — Я — бог, если ты не забыла. Меня не так легко убить. Кучке мрисвизов не сделать этого.

— Ну конечно, всего лишь десяток невидимых монстров, что может быть легче? — мой голос так и сочится ядом.

— Семнадцать, — ворчит Лафейсон, приподнимаясь на локтях. Раны на его груди уже практически затянулись. — Не принижай мой подвиг.

— Ты хотел сказать — твою глупость, — я все ещё злюсь. — И что это за глупые фокусы с твоим клоном? Ты вообще знаешь, что он говорит и что делает, когда не рядом?

— Я вижу картинку в голове и руковожу всеми его действиями, если ты об этом. Я помню, что ты говорила кводу, девочка с крысами.

Он смотрит на меня так, словно разгадал меня. Словно ему жаль меня. Как будто это мне нужно. Жалкая жизнь закончилась, когда девочка стала сильнее. Жалеть не о чем. Разве жалеет птица, что научилась летать?

— Ты ничего не знаешь и никогда не поймёшь, — отрезаю я и поднимаюсь на ноги. — Надеюсь, мои дурни сообразят свернуть лагерь и догнать нас, потому как я вовсе не собираюсь никуда возвращаться.

— Пусть соображают подольше, — Лафейсон трет уголки губ, счищая запекшуюся кровь. — Хотелось бы ещё немного отдохнуть.

— Валяй, — я пинаю ближайшего мрисвиза носком ботинка. — Как думаешь, их ведь можно есть?

Трикстер усмехается.

— Думаю, они ничем не хуже крыс.

За свою разнообразную жизнь морд-сит успевают перепробовать массу различных вещей, многие из которых лишь с натяжкой можно назвать съедобными. Это и черви, и жабы, и муравьи, и древесная кора, и корни растений. И это далеко не худшее, на что бросает нас жизнь в голодные дни. Так вот, мрисвизы — весьма съедобны. Они питательные, хоть и жёсткие, а кожа их, хоть и воняет гнилью и разложением, быстро прожаривается даже на слабом огне. Рыцари Корпуса Дракона едят медленно, осторожно, с явным отвращением, Лафейсон не выказывает ничего подобного. Кажется, он даже смакует. Извращение, конечно, но я могу его понять — это лучшая еда за несколько дней.

Солнце давно уже поднялось над горизонтом, но между скал все ещё полумрак и сырость. Здесь все время так, и неизвестно, как скоро ущелье расширится настолько, чтобы впустить хоть луч света. Впрочем, никого из нас это не беспокоит, потому что каждый из нас в той или иной степени привык ко мраку.

И все же есть один вопрос, который стоит остро — под скалами слишком мало травы, лошади голодают. Мясо мрисвизов они есть отказываются наотрез, а те краюхи хлеба, что у нас остались, насыщают их чуть больше, чем никак. Если так пойдёт и дальше, кони не смогут идти. Нет, конечно мы всегда можем пустить их на мясо, но идти пешком — не самая лучшая идея. До ближайшей деревни по ту сторону скал — дней пять, и они превратятся в восемь, если нам доведется передвигаться на своих двоих.

— А ты не можешь сотворить здесь траву, как ты сделал в случае с ручьём из скал? — спрашиваю я Лафейсона, который в этот момент пытается разгрызть особенно жилистый кусок.

— Я мог бы немного усилить рост той травы, что здесь есть, — отвечает трикстер, дожевав мясо. — Но остатки моего хана ушли на заживление и, как видишь, и их не хватило, — он касается пальцем груди, через которую все ещё проходит порез от острых когтей.

То, что в ране не произошло заражения, уже чудо, так что нет смысла наседать на него и требовать невозможного.

Ворон спускается, чтобы поживиться мертвечиной и не сводит с меня пристального взгляда, даже когда его клюв принимается разрывать плоть. Я знаю, что это не птица, а сам лорд Рал — следит, анализирует. Открываю книгу пути, чтобы накропать ему короткий доклад, и встречаю запись, сделанную придворным волшебником, Джиллером.

— Что там? — Лафейсон пытается засунуть нос в мои записи, я убираю книгу подальше.

— Лорд Рал прибыл в башню морд-сит, которая в шести днях пути от этого места, но в обратном направлении.

Рыцари напрягаются, представляя себе, что дурацкое ущелье придётся пересекать вновь.

Я продолжаю.

— Нам дан приказ продолжить путь до первой деревни, что встретится на пути, и ожидать там лорда Рала и его сопровождение.

Мои трусливые спутники, боящиеся любых трудностей, облегчённо выдыхают, за что хочется им врезать. Я не делаю этого по одной простой причине — меня сейчас больше беспокоит перспектива торчать среди деревенского сброда целую неделю. Если одна ночь в деревне обернулась побоищем, то пять-семь дней могут стать настоящим адом.

Лафейсон, очевидно, того же мнения.

— Мы остановимся где-то в лесу, — говорит он. — Недалеко от деревни, но подальше от посторонних глаз.

— Разумеется, мы остановимся в лесу, — сухо подтверждаю я. Пусть не думает, что я подчинюсь его идее. Это, в первую очередь, моё решение, вот только озвучил он его раньше меня.

Мы выступаем немедленно, ворон летит не слишком высоко, не таясь. Он сопровождает нас ещё два дня, до тех пор, пока ущелье не сменяется лесом.

Изможденные кони, которые последние сутки едва волочили ноги, с дрожанием губ принимаются за траву. Мы даем им достаточно времени. Теперь, когда лорд Рал не впереди нас, а позади, мы не слишком торопимся.

Трикстер, чей хан восстановился полностью, наконец залечивает свои раны, а вместе с этим одним щелчком пальцев меняет своё зелёное облачение на новое и чистое. Его настроение заметно улучшается, и я снова становлюсь объектом его шуток.

— Так что, Мейсон, ты действительно лишь спасала меня для лорда Рала или успела привязаться ко мне?

Его усмешка нахальная, глаза сияют магическим огнём.

— Ты ждал два дня, чтобы спросить это? Боялся, что дам в зубы?

Лафейсон заходится смехом.

— Ты всегда прикрываешь свои чувства грубостью? — интересуется он, выгнув бровь.

— А ты всегда прикрываешь свою неуверенность смехом? — парирую я.

Рыцари стараются ненавязчиво покинуть поле нашей битвы, чтобы ненароком не попасть под горячую руку.

Напрасно — они меня сейчас в принципе не интересуют.

— Таков наш танец, — подмечает Лафейсон, — шаг вперёд, два — назад.

— Брось свои романтические штучки, — ворчу я. — Жизнь — не танец. То, что в ней происходит — не пируэты и не плие.

— Ты много знаешь о танцах, — хмыкает трикстер, щурясь. — Я думал, ты знаешь лишь танец эйджила.

— Так и есть. Все прочее — пустое и ненужное. А на пустое и ненужное у морд-сит времени нет.

Лафейсон кивает, опуская взгляд на свои руки.

— Девочка с крысами может говорить, что угодно, но я уверен на все сто — до подземелья и до крыс эта девочка любила танцевать.

Его слова вызывают образы в голове. Мы с сестрой, держась за руки, кружим по кухне, а наша мать улыбается, хлопоча у плиты. Глупые воспоминания о глупой жизни. Только неотесанные крестьяне могут радоваться жизни без смысла, простому существованию без пользы. Я излечилась от этой глупости очень давно, к счастью.

— Девочка, которая танцевала, давно умерла, — я устремляю взгляд в бесконечность леса перед собой.

Пусть думает, что хочет, его слова ничуть не задевают. Такие мелочи не могут волновать, когда узнаешь жизнь более важную и более значимую. Мнение чужака остаётся лишь мнением, а сердце знает правильный путь, и в обратном его не убедить.

* * *

Деревянная дверь с громким хлопком открылась, занеся в конюшню вихрь снежинок, но тотчас снова закрылась, сдавшись под натиском северного ветра. Далеко внизу, в других мирах, время текло иначе, в свете других звёзд и в свете других ветров стояло и жаркое лето, и свежая весна, но в Асгарде, на вершине миров, бушевала самая сильная буря за многие столетия. Зимы накрывали это место крайне редко, и то, что происходило сейчас, казалось просто насмешкой богов.

Кобыла жалобно заржала, тревожно вскинув голову, но Тор успокаивающе похлопал её по покрытой пеной шее, возвращая ей ощущение безопасности.

Несмотря на вьюгу снаружи, в конюшне было тепло, даже душно. Тор был слишком озабочен происходящим, что даже не обращал внимания на то, что рубаха давно стала мокрой от пота, а волосы налипли на лоб и шею. Все, о чем думал царь — чёрная гнедая перед ним, чьё дыхание становилось с каждым мигом все тяжелее и беспокойнее.

Остальных лошадей конюх увёл к дальним стойлам, но даже оттуда они проявляли волнение и любопытство, тихо фыркая и беспокойно перебирая копытами. Да уж, событие этого вечера взбудоражило всех.

— Все проходит как нужно? — спросил Тор с тревогой, боясь услышать неутешительные прогнозы, но лекарь заверил, что все идёт именно так, как должно идти.

Дверь снова скрипнула, впуская девушку, закутанную в плащ. Её тёмные волосы казались белыми от налипших снежинок, а щёки горели лёгким румянцем. Сняв меховую шапку и стряхнув с нее снег себе под ноги, вошедшая сбросила с плеч плащ, перекинула его через ближайшую опору и подошла ближе, принеся с собой аромат мороза и свежести. Карие глаза изучающе взглянули на кобылу.

— Скоро? — спросила она, садясь перед животным на корточки. Тор чуть отодвинулся, давая ей больше места.

— Час или около того, — ответил лекарь, протирая круп лошади влажной тканью. — Но может быть и быстрее, если вы уйдете.

Девушка кивнула.

— Она молодец. Умница.

Изящная ладонь легла на лошадиную морду.

— Скаалле, ты умница, слышишь?

Брюнетка поднялась на ноги и потянула громовержца за рукав.

— Идём. Ты слышал — мы ей мешаем.

Царь медлил. Он понимал, что от него ничего не зависит, он знал также, что ничем не сможет помочь в случае чего, но все равно не желал уходить. Ему казалось, что одно лишь его присутствие гарантирует хороший исход этого события.

— Давай же, — чуть настойчивее позвала девушка. Тор встал.

— Мы подождем там, — буркнул он и кивнул в сторону других лошадей. — Идём, леди Сиф, мы ведь «ей мешаем».

Сиф улыбнулась одними глазами, глядя на резкие движения царя, с которыми он пересекал конюшню. Она понимала, что меньше всего на свете он сейчас хочет куда-то уходить. И все же, хоть и с явной неохотой, Тор сделал то, что должен, он всегда поступал именно так.

— Пойдёмте, госпожа, — лекарь подтолкнул девушку к дальним стойлам, кобыла осталась в абсолютном одиночестве.

— А вы не должны быть там? — напряженно спросил громовержец, когда лекарь присел на тюк соломы рядом с ним.

— Нет, — в уголках глаз мужчины собрались морщинки. — Природой назначено таким вещам случаться без чьей-либо помощи. Я здесь лишь на крайний случай, которого, уверяю, не предвидится.

Тор кивнул, не совсем убеждённый. Его взгляд блуждал по конюшне, проверяя, нет ли где сквозняков и не прохудилась ли крыша. Зима в этом году наступила рано и неожиданно, набросив на Асгард в один миг всю свою мощь и беспощадность. Не самое лучшее время для рождения жеребят, но удивляться нечему — все живое было обмануто циклоном. Ещё вчера светило мягкое осеннее солнце, а ветерок скорее согревал, чем холодил, да только за ночь все изменилось: пришла вьюга — зубастая кусачая, ветер из ласкового стал яростным, а солнцу не хватало тепла, чтобы все растопить. Ещё два светила больше сияли, чем грели, так что Асгард вмиг оказался растерзан непогодой без любой возможности противостоять ей. Казалось, что сами ледяные великаны из Йотунхейма пожаловали в обитель царей, принеся кусочек своего мира в этот дивный край. Все это было бесконечно не вовремя, и Скаалле была тому подтверждением.

Кобыла встала, тряхнув гривой. Копыта держали её нетвердо, но все равно достаточно хорошо, чтобы она смогла напиться. Она снова легла, а Тор сжал кулаки до побеления костяшек.

— Я уже вижу тебя в момент, когда твоей царице придёт срок подарить тебе наследника, — Сиф мягко улыбнулась, потрепав Тора по волосам. — Это всего лишь лошадь, — добавила она. — Будь проще.

— Это не просто лошадь, — пробубнил царь. — Это лошадь Локи, и я за неё в ответе.

Тор умолчал. Не сказал то, что волновало его больше всего — его брат должен был находиться здесь в этот час. Он знал, что Локи был бы очень рад жеребенку. Младшему брату всегда очень нравились эти гордые свободолюбивые животные, а жеребят Локи и вовсе обожал.

Одинсон ощутил вину. Он чувствовал себя самым гадким образом, потому что это именно он обрёк брата на изгнание. О, Всеотец, Тор уже давно пожалел о своём решении! Он бесконечно скучал по Локи, по их братским перепалкам, по выходкам бога иллюзий, по разговорам у огня. Сейчас эта тоска ощутилась ещё сильнее, ещё острее, выбивая почву из-под ног, лишая остатков самообладания. Локи был его личной зависимостью. С ним просто невозможно, а без него пусто и одиноко. Да, Сиф рядом. Да, она старается. Но сколько бы усилий не прикладывала подруга, она никогда не сможет заменить ему брата. Не сможет даже отдалённо приблизить их общение к тому бесконечному доверию, которое Тор испытывал к Локи, даже несмотря на все предательства.

Кобыла заржала особенно громко, и Тор моментально отозвался на это, вскочив на ноги, но Сиф в ту же секунду усадила его обратно, положив ладонь ему на плечо.

— Все нормально, успокойся, — убеждающим тоном сказала она. — Процесс рождения детей ли, жеребят, не сильно отличается, и если женщины кричат, позволь и кобыле немного повысить голос.

Все мускулы Тора, напряжённые настолько, что готовы вот-вот прорвать рубашку, говорили о его волнении, а также о том, что Сиф ни на йоту не удалось его успокоить.

Что-то стукнуло в стойле, и мужчина снова вскочил на ноги.

— Она просто ударила копытом по стене, — Сиф взяла друга за руку. — Все нормально, правда.

Тор рассеянно кивнул, сжимая её пальцы в своих. Её ладонь была хрупкая, но мозолистая, что напоминало о том, что меч леди Сиф берёт в руки чаще, чем иная женщина гребень. Они прошли и огонь, и воду. Вместе сражались на снежных равнинах Йотунхейма. Одни против сотен врагов. Вместе противостояли Локи, решившему прибрать власть к рукам, пока отец спал сном Одина. Сиф сопровождала его везде и всюду, и он мог верить ей. Если бы девушка хоть на секунду предполагала плохой исход этого дня, она бы так и сказала. Громовержец постарался успокоиться, сосредоточиться на чем-нибудь другом. Он выбрал предметом своих мыслей невероятно голубые глаза подруги, их блеск, их глубину. Пожалуй, это могло бы отвлечь его, если бы кобыла не стукнула копытом снова.

— Ей точно не нужна помощь? — спросил Тор, оглянувшись на лекаря.

— Ради вашего успокоения я могу посмотреть, — мужчина поднялся, опершись ладонями о колени и тихо прошёл к стойлу, за которым Скаалле и её нерожденный жеребёнок проходили путь борьбы и боли.

Тор напрягся ещё сильнее, хотя, по мнению Сиф, сильнее было просто некуда.

— Что там? — нетерпеливо окликнул он лекаря, тот поспешил вернуться в их часть конюшни.

— Передние копытца показались, — доложил он. — Теперь уже совсем недолго.

— Вот видишь, все в порядке, — девушка снова усадила боевого товарища на тюк с сеном.

Две минуты Тор сидел послушно, но когда ветер снова выбросил дверь, запустив мороз и снег, царь рванул к стойлам. Туда снег совершенно точно не проник, но это был повод проверить ситуацию самолично. Мужчина оторопел, увидев, что Скаалле теперь не одна. У её живота, между задних и передних копыт примостилось мокрое чёрное чудо, чьё тельце все ещё было обтянуто белой плёнкой. Лошадь беспокойного взметнула голову, но, увидев хозяина, расслабилась. Не обращая на Тора никакого внимания, она тянулась мордой в жеребёнка и, немного помедлив, принялась счищать с него плёнку.

Тор откинулся на косяк и сложил руки на груди. Волнение прошлого часа сменилось на полное удовлетворение.

— Он прелестный, — раздался голос Сиф из-за его плеча.

Тор кивнул. Жеребёнок действительно был прелестным, но радость была неполной. Рядом должен быть Локи. Это он должен радоваться пополнению в асгардском табуне. Сожаление с примесью бессилия отдало горечью где-то на кончике языка. Брат должен быть здесь. Но не будет.

* * *

Морд-сит чужды привязанности. Это не только не поощряется, но скорее даже запрещается. Нам привита верность. Лорду, сестрам, но если в бою какая-то из сестёр вдруг падет со стрелой в сердце, мы должны быть в состоянии здраво оценивать ситуацию и продолжать борьбу, не зацикливаясь на утрате. Поэтому большую часть жизни мы беспрестанно перемещаемся из одной башни в другую, нигде не задерживаясь надолго, чтобы не прикипеть к сёстрам болезненной привязанностью.

То же касается и питомцев. Если кто-либо из них начинает вызывать сострадание, понимание — мы спешим избавиться от этого питомца так или иначе.

С животными дело обстоит примерно так же. У нас нет «своих» лошадей, дабы мы не занимались глупостями, не давали им клички, не гнушались в случае чего бросить животное или убить. Это нормально и правильно.

То, что делает Лафейсон — не нормально. Мало того, что он постоянно о чем-то «спорит» с лошадьми, так он ещё и имена им пораздавал. Он бы ещё сказал, что лошади сами назвали ему свои клички, бред полнейший. Но нет, ему этого мало, потому что я, видимо, ещё не достаточно разъярена. Он придумывает кое-что поизощреннее: находит меж поваленных деревьев ползучую гадину, длиной со свою руку, тут же наплетает что-то о том, что змея ранена, дерево привалило ей хвост, и что ему непременно нужно её вылечить. Ну да, как костёр лишний раз разжечь, так у него хан не безразмерный, а как зелёную тварь исцелить, тут уж с ханом все в порядке.

Манипуляции он проводит долго и, естественно, мы за это время не продвигаемся на своём пути ни на метр, хотя, конечно же, он прекрасно мог бы геройствовать и на ходу, прямо из седла.

Когда же хвост гадины обретает первозданное состояние, Лафейсон «радует» меня новой причудой — он берёт змею с собой. Мол, она такая милая, да и Тор змей любит. Так что этот «подарочек брату» отправляется путешествовать с нами. Пока я скачу рядом, змея не перестаёт смотреть на меня со слегка раскрытой пастью, обнажающей ядовитые клыки. Меня-то она готова ужалить в любой миг, мы же с ней «не представлены друг другу».

— И как же её зовут? — спрашиваю я с явным сарказмом.

Лафейсон либо не замечает моего тона, либо не хочет замечать.

— Йормунганд, — отвечает он спокойно. — Мировой змей.

— Скажи ему, что меня зовут Кара.

Трикстер снова не замечает сарказма.

— Ему твоё имя совершенно не интересно, — говорит он, усмехнувшись. — Ты думаешь — у змей есть время на глупых смертных?

Я закатываю глаза, потому что это так в его духе — оценивать окружающих по их смертности. Впрочем, я могу понять его избирательность, я и сама отношусь к прочим так, как они того заслужили, не больше и не меньше. Но змей… откуда избирательность у него?

— Твой змей пусть не зазнается, он тоже смертный, — бросаю я, не глядя на зеленых созданий слева от меня.

— Да, но он отнюдь не глупый, — Лафейсон почти любовно проводит по брюху рептилии ладонью, змея нетерпеливо дёргает языком.

— Дай угадаю — я ей не нравлюсь. — Я одариваю зелёную тварь презрительным взглядом, который должен показать ей, что и я не питаю к ней чувств хоть сколь-нибудь нежных.

— Ещё раз повторяю — ему до тебя дела нет. Эти его движения языком — способность себя остудить.

— Змеи скользкие и холодные, — я свожу лошадь с едва приметной тропы, потому что через лес будет раза в два быстрее. Рыцари как один поворачивают за мной.

— Ты так беспокоишься о моем друге, что решила свернуть в прохладу? — в глазах трикстер пляшут весёлые огоньки, что заставляет меня снова закатить глаза.

— Цель моей жизни — остужать холодных змей, — ворчу я, трикстер бьёт коня пятками, чтобы поравняться со мной.

— Он не холодный. Солнце его слишком перегрело, — он аккуратно берёт змею под голову и протягивает в мою сторону на вытянутой руке. — Хочешь — проверь.

— Не хочу я трогать твою зверушку, — я упрямо отворачиваюсь. Мне совсем нет дела до его змеи, холодной или тёплой.

— Трусишь? — нахальный голос поддевает меня.

— Змеи? — я фыркаю, дабы показать глупость сказанного.

— Боишься. — Это не вопрос — утверждение.

Глупая попытка заставить меня что-либо доказывать вовсе не приводит к ожидаемому Лафейсоном эффекту.

Я не боюсь. Я знаю это, а доказывать кому-то что-то вовсе не собираюсь. Играть по правилам подстрекателя слишком много чести, тем более, что совать пальцы навстречу морде, начиненной острыми ядовитыми клыками, просто глупо. Морд-сит не глупые.

— Когда-нибудь ты коснёшься его, — трикстер убирает змею от меня, позволяет ей обвить свою шею, где, обернувшись подобно шарфу, она опускает голову на покрытое жёсткой кожей оплечье и замирает, прикрыв глаза.

— Сдался он мне. — Я увожу лошадь вперёд, более не желая слушать, от какой «чести» я отказываюсь. Проживу спокойно и без его Йор-как-то-там. Привязываться — удел дураков. Или шутников. Я уже говорила, что ненавижу и тех, и других?

У униформы морд-сит есть три цвета: бурый, алый и белый. Бурую кожу мы носим постоянно на протяжении всей жизни, она скрывает грязь и несколько маскирует потертости, это нейтральный цвет, он не режет глаз и в случае чего служит маскировкой. Бурый не столь приметен, как алый или белый, он универсальный и, если можно так сказать, удобный.

Алый костюм морд-сит надевает, когда собирается пытать пленника. На алом не столь заметна кровь, это практично.

В белом цвете есть свой романтизм, своя поэзия. Белый — цвет чистых намерений. Символ того, что морд-сит выбрала себе мужа, чью кровь она не будет проливать. Мужей мы выбираем из питомцев, из д’харианцев, не важно. Муж для морд-сит — отец её детей, не более. Никогда такая, как я не станет подносить мужу обед или штопать сорочки. Наши мужья — наши мужчины — просто инструмент для продолжения рода, больше ни для чего. И я однажды надену белый, чтобы дать миру очередную морд-сит или очередного солдата. Это мой гражданский долг перед моим лордом. Если начистоту, то однажды у меня уже был сын, но таких, как его отец, в мужья морд-сит не берут, мы недостаточно хороши для этого. Однажды лорд Рал возьмёт себе жену из знатных, а побочные дети — так, пустое. У меня нет никаких привилегий перед другими морд-сит по этому поводу. Мой сын — сын морд-сит, а стало быть просто ребёнок, бастард. Его судьба мне неизвестна, потому что морд-сит никогда не воспитывают своих детей. Мальчиков и девочек отбирают сразу после рождения, чтобы отдать либо в башню морд-сит, либо в армию. Никаких привязанностей, я же говорила.

Мысли о сыне вспыхивают в моей голове в тот миг, как кинжал Лафейсон застывает у горла ребёнка, слегка нажимая на кожу.

Моя бурая униформа вся в пятнах крови, рукав порван, а на ключице из тонкого пореза проступает кровь.

Все не должно было быть так. Но, в общем, все как всегда. Глупые крестьяне. Мы едва лишь вошли в перекосившееся здание, именуемое таверной, как эта деревенщина принялась вопить, что наша змея намерена сожрать их детей и все в этом духе. Естественно, на пороге тут же появились умельцы, которые думают не головой, а местом, на котором сидят, не иначе. Вместо того, чтобы урезонить своих баб, они принялись играть роль судей и нагонять на нас скуку своими занудствами. То, что я врезала одному эйджилом, ещё не было поводом начинать драку.

Ещё полгода назад крестьянский сброд был послушным и безропотным, но теперь, когда чума под названием «Искатель» тронула их умы, они вдруг решили, что могут противостоять представителям власти. Их жажда доброй жизни — всего лишь жалкие потуги глупцов, не приносящие им ничего, кроме смерти.

То, что эти недоумки разожгли битву на ровном месте, целиком и полностью их вина. Мы просто хотели поесть и напоить лошадей, и мы не собирались никого умерщвлять или порабощать. Что ж, теперь у моих ног кучка трупов. Снова. Мечтатели. О, они всегда умирают первыми. Мир, в котором они могут не подчиняться морд-сит, существует лишь в их воображении. В реальности же их удел — ползать на коленях, подобно этой змее, чьё имя я так и не запомнила.

Я вовсе не хотела их убивать. Я делаю это редко и с неохотой, потому что в смерти нет вкуса, только в боли, граничащей со страстью и только в страсти, граничащей с болью. Смерть безлика, безэмоциональна, суха. Смерть мужчины, женщины, ребёнка — все одно. Я убивала, защищаясь. Убивала потому, что для этих людей я была врагом уже из-за своей сути. Я — слуга лорда Рала, доброго справедливого лорда, а Ричард Сайфер, этот бунтарь, смутил умы и настроил всех против единственного, кто по-настоящему готов заботиться о них. Это Ричард Сайфер виноват, что эти люди мертвы, я вам так скажу. Их кровь на его руках. Мне жаль этих людей. Жаль, что они были такими глупыми. Но бунтовщиков всегда приходится карать, чтобы они не смущали умы соплеменников, так что выбора у меня не было. У меня никогда его нет — я делаю только то, что должна.

— Оставь его, — говорю я Лафейсону, кивая на мальчишку. — Я возьму его с собой, обучу. Лорду нужны верные люди.

Трикстер колеблется.

— Мальчишка может однажды решить отомстить за отца и мать, — с сомнением говорит он, я качаю головой.

— Не станет. После моих уроков он будет думать только о том, чтобы угодить лорду.

Маг толкает ребёнка ко мне, пока не передумал.

— Со мной у тебя такие же планы? Сделаешь из меня цепную собачку лорда?

Он нарочно дразнит меня, потому что я-то помню, что он идёт по своей воле, с обменом, так что едва ли окажется однажды на цепях в пыточной.

— Надеюсь, твоя змея стоила того, чтобы вырезать пятнадцать человек, — меняю я тему, кивая на зелёную тварь, скрутившуюся у ног трикстера.

Я крепко держу ребёнка за предплечье, но тот и не думает вырываться, на лице полосы от слёз, губы дрожат. Я не хотела убивать его мать, но эта дура бросилась на меня с ножом.

Локи не отвечает на вопрос, но бережно поднимает змею с земли и пускает себе на плечо. Оба покрыты зелёной кожей, они как две половинки одного целого, в то время как я и плачущий мальчик такие разные, как огонь и вода. Я не хочу этого бремени. Не хочу слышать его слёзы несколько недель, пока мы будем следовать до ближайшей башни морд-сит. Я не хочу ломать его, раз за разом вспоминая, как его идиотка-мать сама налетела на мои эйджилы. Я не убийца, я лишь оружие. Я не виновата в том, что смерть приходит к тем или иным. Разве нож виноват, что пронзает плоть? Или все же рука, его держащая? Моя рука — это обстоятельства. Не всегда такие, к которым я готовилась, но… Морд-сит принимают решения в связи с этими обстоятельствами, не больше и не меньше. Я не хочу, чтобы мальчишка напоминал мне об этом.

— Ладно, — я толкаю мальчика обратно к Лафейсону, при этом змея приподнимает голову и угрожающе шевелит языком. — Я передумала, ты можешь убить его.

Я встречаюсь с мальчишкой взглядом, снова вспоминая, что где-то там у меня есть сын примерно его лет. Но эмоции — это глупости. Жалость — самая большая глупость, и я ухожу, оставляя трикстера выполнять свою работу. Ухожу, не обернувшись.

* * *

Сумерки тянули свои чёрные лапы к одинокой приют-сосне, окружённой лишь тоненькими осинками, которые словно бы боялись подойти ближе, изо всех сил тянули свои ветви прочь от хмурой колючей соседки. Она выделялась на их фоне уродливой громадиной, но для мужчины и женщины она была самой милой на свете. Приют-сосны, самые могучие из всех сосновых, настолько колючие, настолько пушистые, а их ветви настолько низко клонятся к земле, что делает их самыми лучшими друзьям путников, которые нуждаются в надёжном укрытии от постороннего глаза и защите от непогоды.

Этим вечером приют-сосна скрывала Искателя и Исповедницу, и делала это настолько хорошо, что даже не выдала огонёк их костра, закрыв его со всех сторон мощными колючими лапами.

Не пропускала она и злобный северный ветер, который даже в это время года был беспощаден к тем, кто рискнул провести ночь вне крепких стен и надёжной крыши.

Но исповедница все равно дрожала так, что Ричард слышал стук её зубов. Он хоть и накинул на плечи девушки свой плащ, но прекрасно понимал, что это не поможет. Кэлен была на нервах, и от этого плащ не мог бы её защитить. Травяной чай, состоящий из смеси ромашки, мяты и валерианы, помогал мало, либо вообще не помогал. По крайней мере, трёх чашек этого отвара не хватило для того, чтобы Кэлен хоть немного расслабилась.

Ричард и сам ощущал почти что физическое напряжение, будто бы небеса обрушились ему на плечи, лишая возможности дышать. Меч истины, лежащий рядом на земле, накалился до красна, впитав в себя весь гнев владельца. Искатель и правда злился. На Даркена Рала, творящего беспредел и тиранящего народ, на Денну, мысли о которой были ещё так свежи, заставляя ощущать болезненную нехватку её присутствия, хоть он и был рад, что исцелился от её влияния, на Зедда, который, не найдя поддержки у бога лжи, решил отправиться на опасное предприятие сам, и на самого себя за то, что это ему позволил.

Волшебника не было уже два дня, как и хоть каких-либо вестей о нём, поэтому его товарищам не оставалось ничего, кроме как ждать, сцепив зубы от напряжения. Ричард знал, что Зеддикус З’ул Зорандер — сильный маг, но также он знал другое — то, на что волшебник решился, было под силу явно не каждому. Впрочем, как у волшебника Первого Ранга, у старика все же был шанс выйти сухим из воды.

Дельце, которое решил провернуть Зедд, было больше похоже на безумие. Тамаранг, небольшое королевство, граничащее с Дикими Дебрями, был примечателен лишь тем, что его королева, Милена, будучи еще принцессой, напала с армией своего отца на дружественное королевство, где тысячи людей были вырезаны лишь потому, что ей приглянулся розовый сапфир размером с орех. Став королевой, она не умерила аппетиты, и разумнее всего было бы держаться от нее и ее дворца подальше, кабы не одно «но» — в наследство от отца Милена получила одну из шкатулок Одена, и Зедд, расслышав, что Даркен Рал намеревается заключить с королевой договор о передаче шкатулки ему, решил действовать незамедлительно. Да и случай подвернулся подходящий, так как из Тамаранга во все концы света были отправлены гонцы с объявлением: «Всем, всем! Десять золотых артисту, который докажет, что достоин выступления на приеме по случаю дня рождения Ее Высочества, Принцессы Виолетты». Волшебник тотчас ухватился за предоставленную самим Создателем возможность, заявив, что он самый артистичный из всех. Ричард не стал уточнять — из всех них, либо из прочих артистов, потому что знал, что Зедд легко даст фору любому.

И теперь, пока Искатель с исповедницей напряженно вслушивались в каждый шорох, ожидая его возвращения, Зеддикус З’ул Зорандер, а ныне — Рубен Рыбник, выслушивал очередные капризы взбалмошной принцессы, которая по обыкновению сгоняла все раздражение на своей живой игрушке — десятилетней девочке-сироте Рэчел. Собственно говоря, сиротой Рэчел стала относительно недавно — королевские солдаты убили ее бабушку за то, что та недостаточно быстро упала на колени, когда карета королевы Милены проезжала мимо. Они также убили отца, мать и старшего брата девочки, а малышку королева взяла в усладу своей дочурке. За два дня Зедд повидал достаточно, чтобы проникнуться светлыми чувствами к бедняжке Рэчел и возненавидеть эгоистичную Виолетту. Цели волшебника претерпели некоторые изменения: теперь он намеревался не только стянуть шкатулку из сокровищницы, но и освободить несчастную Рэчел от ее «хозяйки».

Виолетте не нравился никто и ничто, она кривила тонкие губки, подперев голову рукой. Трон, на котором она сидела, был почти что настоящий, лишь немного уступая в убранстве трону ее матери. Рэчел же по обыкновению примостилась у ног принцессы, и если Виолетта была недовольна, что случалось по три раза на минуту, не реже, она с силой дергала свою живую куклу за волосы. Рэчел терпела молча, и волшебник видел, что девочка спасается лишь, погружаясь в мир своих грез. Взгляд ее был направлен куда-то вглубь, и Зедд ощущал болезненное желание вырвать ее из этого мира как можно скорее. Торопиться, однако, было нельзя, потому что одно неверное движение могло поставить под удар все их предприятие.

Единственное, что он мог сделать для Рэчел сейчас — немного поддержать. В одном из темных коридоров он изловил девочку, когда она шла выполнять очередное глупое приказание принцессы, и подарил ей маленькую зачарованную куколку, через которую он собирался поговорить с ней. Рэчел куколку спрятала, чтобы Виолетта не бросила ее в огонь, и сейчас, стоя в бесконечной очереди из других артистов, волшебник видел, как Рэчел сжимает куколку в руке через карман своего платья.

Очередной артист оказался для Виолетты слишком пресным и скучным, и Рэчел скривилась от новой вспышки гнева принцессы. Подходила очередь Зедда показать свои умения, Виолетта была уже слишком раздражена, что, казалось, даже самое величайшее чудо мира не сможет вызвать ее одобрение, а волшебник был уже переполнен собственным раздражением и вовсе не хотел радовать мерзкое создание на троне.

И все же он расшаркался перед ней по всем правилам приличия — нижайше поклонился, нараспев поприветствовал «милейшее высочество» и… стащил с необутой ноги старый грязный чулок. Брови принцессы удивленно взметнулись вверх, а тонкая ручка застыла на затылке Рэчел, готовая в любую секунду рвануть волосы живой игрушки.

Зедд, словно бы не замечая ее взглядов, невозмутимо натянул чулок на руку и подвигал пальцами, изображая рот.

— Здравствуй, принцесса Виолетта, — прошамкал рот. — Я — мистер Чулок. С Днем Рождения!

От такой вопиющей наглости Виолетта широко раскрыла рот и даже забыла дернуть за волосы свою «куклу».

— Стража, — завопила она, — вышвырните этого идиота, пока я не разрубила его голову!

Стража отреагировала моментально: старика схватили под руки, чулок оказался брошен на землю.

Зедд подавил внутренний гнев. За два дня пребывания в замке он успел уяснить, что рубила эта девчонка головы совсем по-настоящему. Поскольку ее мать во всем угождала милой деточке, то стоило Виолетте только попросить зрелищ, как головы летели даже у тех, кто просто задолжал пару медных монет. Голова волшебника вовсе не хотела расставаться с телом, но Зеддикус знал наверняка, что этого не случится, так как его зачарованный чулок знал свое дело.

— Эй, куда ты отправился без меня? — вскрикнул чулок, поднимая с земли свою «голову».

Принцесса даже подскочила, Рэчел же испуганно шарахнулась от трона, ожидая не то удара, не то чего похлеще. Однако все внимание Виолетты было направлено на грязную тряпицу перед ней. Живую тряпицу.

— Что значит «куда»? — Зедд свел кустистые брови на переносице. — Из-за тебя я потерял работу, вонючая грязная тряпка! — напомнил он чулку.

Чулок приподнял голову еще выше.

— Сначала ты ругаешь меня, что потерял работу, затем, что от меня воняет! — он оглянулся на Виолетту, ища подтверждения своим словам. Принцесса так и продолжала стоять с раскрытым от удивления ртом. — Чем-то тут и впрямь попахивает, — продолжал чулок, — но это не я!

Волшебник изобразил крайнее возмущение, в то время как напряженные черты принцессы разгладились и она кивнула. — Ты нанят.

С этой минуты Рубен Рыбник, Великий Кукловод, получил намного больше возможностей при дворе, и он не был намерен терять ни минуты.

Первым положительным моментом стало то, что артист мог теперь сопровождать принцессу по всему дворцу, что сделало его ближе к бедняжке Рэчел, которую в его присутствии Виолетта хоть и продолжала бить, но несколько меньше. И хоть теперь Зедду приходилось петь дифирамбы принцессе на каждом шагу и повороте, он готов был на такое ради высшей цели.

Прощупывать почву он начал сразу же: когда принцесса похвасталась новым платьем, Рубен предположил, что утонченности образу придал бы тот самый розовый сапфир размером с орех, «но, разумеется, мать не допускает дочь к своим сокровищам».

Виолетта ответила, что очень даже допускает, показав ключ от сокровищницы, висящий на шее. Тогда волшебник понял, что шкатулка Одена даже ближе, чем он думал.

План был прост, и помочь в его исполнении волшебнику могла та самая бедная Рэчел, которой (Зедд искренне жалел о том, что заставляет девочку брать всю самую трудную работу на себя) предстояло украсть ключ у спящей принцессы и принести ему шкатулку.

Но перед тем, как поручить Рэчел такое ответственное задание, Зедд решил прогуляться по дворцу и узнать, кто еще в замке может помочь его делу. Найти возможных помощников оказалось не так уж сложно — стоило кухарке посетовать на тяжелую жизнь, как королева, в тот момент пришедшая, чтобы отдать последние указания к празднику, приказала запереть женщину в подземелье. То, что потом бедняжке намеревались отрубить голову, Зедд и не сомневался, поэтому, включив все свое обаяние, Рубен Рыбник посоветовал отложить наказание на несколько дней, чтобы талантливая кухарка смогла приготовить для принцессы ее любимый десерт к празднику. Королева Милена сочла это предложение разумным, кухарке дали два дня, а Зедд мысленно поставил галочку в списке тех людей, которые могут ему помочь. И поскольку кухарка Марта и сиротка Рэчел находили друг в друге утешение в этом ужасном месте, волшебнику не оставалось ничего, кроме как включить в список спасаемых им еще одного персонажа.

Тем вечером, когда принцесса Виолетта в очередной раз разозлилась на свою «куклу» и отправила ее спать в саду, волшебная куколка заговорила с девочкой.

— Не печалься, Рэчел, — сказала куколка, чем вызвала у девочки удивление и радостное волнение. — Рубен заберет тебя с собой. Но сначала ты должна помочь ему. Он должен получить шкатулку Одена, и тогда королева Милена больше никому не сможет навредить.

Зедд, стоя у открытого окна, нашептывал правильные слова. Он знал, что час настал, и надеялся, что все его планы сработают как положено.

— Ты должна быть очень-очень смелой, — добавила куколка, Рэчел теснее прижала ее к груди и закивала.

Она готова была сделать что угодно, лишь бы сбежать из этого места; лишь бы спасти бедную Марту, у которой дома трое голодных сыновей; спасти старого пекаря, который часто давал ей теплого хлеба, пока принцесса не видела; спасти крестьянина, который пришел просить отсрочки своему долгу, а вместо этого угодил в темницу. Ради всех этих людей, Рэчел готова была войти в логово к Дракону. И пусть этим драконом была всего лишь двенадцатилетняя девочка, это было не менее опасно.

* * *

Огонь с треском пожирает дрова, взметая в небо снопы искр. Это единственный источник света этой ночью — луна и та скрылась за облаками, а деревня перед нами погружена во мрак. Старый трактир еще тлеет вдали, но света от него теперь нет, лишь алые переливы время от времени вспыхивают во мраке.

Люди в этой деревне умнее, чем в первой. Они не ищут помощи у солдат сопротивления, они не пытаются убить меня или моих людей. Затаились. Словно вымерли. Самая разумная тактика. Не начни они этот сыр-бор, то и трактир бы еще стоял на месте, а мать укладывала бы сына спать, пожелав ему чего-то там, чего обычно желают матери своим сыновьям. Она бы даже, наверное, поцеловала его в лоб, а вместо этого их тела, обуглившиеся, истлевшие, разносит ветер.

Зеленая гадина, из-за которой все и произошло, мирно спит у ног трикстера. Она так близко к огню, что я лишь с трудом подавляю в себе желание схватить ее за хвост и бросить в пламя. Но «это же подарок Тору», а гневить ни бога грома, ни его брата мне вовсе не хочется. Нет, я их гнева не боюсь, но знаю, что лорд Рал этого бы не одобрил. Поэтому я оставляю змею лежать там, где она лежит, и устремляю взгляд к темному небу, находя глазами ворона, летающего кругами над нашими головами.

Этим вечером я получила послание в книгу пути — лорд Рал сделает остановку в Тамаранге, чтобы забрать у королевы Милены третью шкатулку Одена, так как вторую уже везут ему из Келабры. Когда мой господин соединит все три шкатулки вместе, никто: ни боги, ни люди, ни Искатель с его компанией дураков, не сможет остановить его. Лафейсон — лишь запасной вариант, и если шкатулки соединятся, трикстер перестанет быть нужен моему лорду, а я, наконец, избавлюсь от его навязчивого общества. Так что пока лорд Рал ведет переговоры с этой ряженой клушей из Тамаранга, мне остается лишь присматривать за временным питомцем и развлекать его разговорами, если его душеньке это будет угодно. Вот только, к счастью, ему это не угодно.

Мы сидим молча, погруженные каждый в свои мысли, и перед моими глазами снова и снова восстает лицо той женщины и слезы того мальчика. Они просто дураки, каких много, но что-то заставляет меня возвращаться к этим образам. В горле застревает не то сожаление, не то усталость. Нет, говорить с трикстером ни о чем было бы лучше этой ужасной пытки, которую мне устроило мое подсознание.

Я встаю, всполошив змею, прохожу к шатру и киваю ближайшему рыцарю.

— Идем.

Мне вовсе не нравится он, но мне нужно чем-то себя занять. Крупица удовольствия наверняка поспособствует улучшению моего настроения.

В шатре тепло, а свет всего от одной свечи мягко скользит по стенам, вздрагивая в тот момент, когда я отодвигаю полог. Мы проходим молча, я и он. Имени я не знаю, да оно и не важно. Рыцарь мнется на пороге, хотя наверняка уже имел дело с морд-сит. Интересно, какой он и какие пределы его возможностей?

Я вытаскиваю из петли эйджил и маню им мужчину на шкуру. Его руки дрожат, когда он пытается освободить себя от одежды, а в глазах загорается уже давно привычный мне огонек похоти. Мужчины никогда не смотрят на морд-сит иначе, ведь молва о нас правдива — мы лучшие любовницы.

Он такой медлительный, такой неловкий, что я теряю терпение уже тогда, когда он избавляется всего лишь от камзола. Я хочу забыться, черт возьми, мне не нужны улитки!

Я тащу мужчину на шкуру, завладевая его ртом. Его губы соленые и влажные, но я игнорирую все эти моменты, так как слезы мальчика все еще у меня перед глазами. Я не хотела, чтобы он умирал, и я бы оживила его мать дыханием жизни, если бы не должна была преподать дуракам урок. Теперь поздно о чем-либо сожалеть, остается только впиваться в нежеланные губы в попытке забыть.

Не успеваю я хоть немного войти во вкус, как мужчину с силой отрывает от меня, отбрасывая к выходу. Лафейсон. Стоит, сжимая челюсти, в глазах играет магическое пламя.

— Пошел вон! — орет он на рыцаря, и тот, даже не подобрав с земли камзол, спешит убраться прочь.

— Что ты себе позволяешь?! — я вскакиваю на ноги, тычу в сторону трикстера эйджилом. — Ты не можешь распоряжаться моим досугом!

Лафейсон все стоит, раздувая ноздри, смотрит то на эйджил, то на меня, затем резким движением выбивает оружие из моих рук и пылко целует меня. Он что-то говорит мне, не разобрать, но смысл я понимаю — если я и хочу разрядки, то пока он рядом, она возможна только с ним. Ой, да пожалуйста. Д’харианцев у меня было много, а вот бог — первый.

Всех мужчин в моей жизни можно разделить на три типа. Первый и самый безобидный из них — скромники. Рыцарь Корпуса Дракона, с которым я должна была провести эту ночь, кажется, относится именно к этому типу. Подобные мужчины до приторного неуверенные, бездеятельные и предсказуемые создания. Такие экземпляры каждый свой шаг совершают, дрожа как осиновый лист. В любви они то же, что и сухая корка хлеба — есть можно, но безвкусно и давко. Каждый их шаг приходится выбивать чуть ли не с силой, задаваясь вопросом о целесообразности происходящего по пять раз на минуту.

Второй тип — счастливчики. Они похожи на радостных псов, которым хозяин решил бросить кость. Они торопятся воспользоваться моментом и утолить голод до того, пока я успею передумать. Какие там поцелуи — счастливчиков интересует только набор фрикций, ведущий к их самоудовлетворению. Эгоистичный тип, с которым удовольствия получишь не больше, чем от рваного башмака, поданного на блюде. Вроде и на красивой тарелочке, вот только после такого остаешься голодной.

Третий тип — хуже прочих — властелины. В моём выборе их персоны они находят подтверждение своей неотразимости и превосходства, доходя до того кретинизма, что начинают вести себя так, словно у них есть превосходство передо мной. Подобные экземпляры очень разнообразны в своих фантазиях, которые призваны тем или иным путём унизить меня. С такими партнёрами я быстро пускаю эйджилы в ход, чтобы умерить их извращенный пыл. Что и говорить, с «властелинами» я вроде как и получаю сладкий пирог, вот только в нём попадается много костей, застревающих в горле то и дело.

Ещё есть лорд Рал, единственный мужчина, который никуда не спешит и с которым получаешь ровно такую порцию перца в гарнир, сколько нужно, чтобы признать его вкусным. Его ласки эйджилом всегда балансируют на грани наслаждения и боли. До искусанных губ, до первой крови. Всегда яростно, всегда как впервые.

Локи Лафейсон явно не «скромник». Он обращается со мной уверенно, властно, но не как «властелин», так как он не раздаёт мне команд и не пытается меня склонять к чему-то, чего хочется исключительно ему. Его руки, его губы направлены на то, чтобы исполнять мои желания, повышать градус моего напряжения. Но он и не «счастливчик», потому как проходит десять, пятнадцать минут, а он все ещё не делает попыток взять своё. Он изучает. Медленно, беззастенчиво. Касается, пробует. Он такой… другой…

В какой-то момент тяну руку к эйджилу, но удостоверяюсь в ещё одном — он не лорд Рал.

— Молить о пощаде я тебя заставлю и без этой игрушки, — мурлычет Лафейсон мне на ухо, отодвигая эйджил подальше.

Я не успеваю подловить его на излишней самоуверенности, потому как его прикосновения вскоре исполняют его угрозу. Моё тело непривычно непослушное под его касаниями. Доходит до того, что стон срывается с моих губ вопреки моей воле, трикстер довольно ухмыляется, обрушивая на меня новую порцию поцелуев и ласк. Он словно знает моё тело лучше меня, и это странно — обычно моё удовольствие пробуждается только на границе с болью, а сейчас боль одна — боль неутоленного желания. Она нарастает, срывая моё дыхание и заставляя сильнее сводить ноги. Лафейсону эта картина явно приходится по вкусу. Он жмурится, подобно коту на солнце, и повторяет свою пытку. Ещё слаще, ещё больнее.

На мои попытки раздеть себя он лишь молча убирает мои руки, гипнотизируя меня своим взглядом с бушующим внутри радужки магическим пламенем.

— Не довольствуйся малым, — жарко шепчет он, когда моё тело выгибается дугой навстречу его ладони, а затем он делает то, чего я не понимаю — просто целует меня в нос и пожелав «доброй ночи», укладывается рядом со мной на шкуру и прикрывает глаза. Вот так просто и так сложно одновременно.

— Ты чем-то болен? — спрашиваю его я, не в силах поверить в то, что все может быть так односторонне и безвозмездно. — Ты просто не можешь, да?

— Могу, — шелестит он, не открывая глаз. — Но сегодня у меня нет такого желания.

Ответ не удовлетворяет меня. Кажется, он все же скрывает какие-то свои проблемы. Провожу ладонью вдоль его бедра и понимаю — проблем нет. Он готов. Но он… Не хочет? Тогда что это было сейчас? Никто в здравом уме не отклонит предложение морд-сит. Никто из смертных, а мужчина передо мной на много веков старше обычного смертного. Это так странно, только теперь я понимаю, что в нём, вероятно, живёт не только выдержка, но и многовековая мудрость. Он — старик в молодом теле. Он — неразгаданная тайна. Но я не стану выдавать своего интереса. Он — мой питомец, в первую очередь. Вот только кто кого приручает? Его уверенность напрягает, но ведь очень скоро я передам его лорду Ралу, так что остаётся лишь потерпеть денёк-другой. Два разных чувства терзают меня в равной мере. Я хочу приручить его, это дело принципа, но также сильно я хочу, чтобы он исчез из моей жизни. Я не знаю, какому из вариантов буду рада больше, поэтому предпочту довериться решению лорда Рала.

— Ты сегодня без своей кровати? — спрашиваю я, чтобы оторвать от себя навязчивые мысли.

Рука обвивается вокруг моей талии и собственническим движением притягивает меня ближе.

— Сегодня на этой шкуре гораздо удобнее, — сонно проговаривает Лафейсон, накрывая нас пледом. Моя голая кожа касается заклепок на его костюме, пропуская ток в моё тело в местах прикосновения, горячая ладонь накрывает мой живот.

— Доброй ночи, Мейсон, — повторяет он, слегка изогнув губы в улыбке.

Я не понимаю смысл того, что происходит, но все же желаю ему доброй ночи в ответ, и свеча гаснет.

* * *

Большие настенные часы с кукушкой отзвонили двенадцать раз. Рэчел зябко поежилась и крепче прижала куколку к груди. Она назвала её Сарой, и глядя на неё, она вспоминала, что Сара попросила её кое о чем. О чем-то очень опасном.

Дверь в комнату принцессы со скрипом отворилась и Рэчел тенью прошмыгнула внутрь. В ярком лунном свете она отчётливо различила силуэт своей «хозяйки». Тонкие чёрные косички змейками лежали поверх одеяла, а нос, усыпанный веснушками, смешно подрагивал. Снились принцессе кошмары или что-то приятное, Рэчел не знала, но она была уверена в одном — Виолетта спит крепко.

Продолжая обнимать Сару одной рукой, девочка подкралась к кровати, аккуратно присела на край и оттянула край одеяла. Заветный ключик она увидела сразу, тот был зажат в руке принцессы. Рэчел вдохнула побольше воздуха, чтобы придать себе сил и твёрдости. Самым главным для неё сейчас было сделать так, чтобы руки перестали дрожать.

Виолетта не шевелилась, но пальцы словно бы крепче вцепились в ключ. Рэчел потянула его за серебряную головку ключа, мысленно обратившись к Создателю. Добрые духи, вероятно, были благосклонны к девочке в этот раз, потому как пальцы Виолетты расслабились и ключ мягко выскользнул из её ладони.

Рэчел замерла, ожидая, что принцесса сейчас откроет глаза и поднимет крик, и, разумеется, велит отрубить ей голову, но нет — Виолетта все так же спала, а нос её все так же подрагивал.

Рэчел открыла замочек на цепочке и медленно стянула с неё ключ. То, что принцесса не проснулась сейчас, ещё не означало, что она не проснётся вообще. И даже тогда, когда освобождённый ключ оказался крепко зажатым в её ладони, девочка не ощутила радости.

Пока она бежала по коридорам замка, она думала лишь о том, что принцесса Виолетта вот-вот проснётся и обнаружит пропажу. Ей было страшно, как никогда до этого, но слова похвалы от старого кукловода подействовали успокаивающе. Он велел ей сидеть тихо, а сам направился в сокровищницу. Рэчел даже испугалась, что он не вернётся за ней, не спасет Марту, но Сара вдруг снова заговорила, пообещав, что очень скоро все они уйдут из этого места, ей Рэчел поверила.

Виолетта проснулась от того, что лунный свет лизнул ей нос. Так, что захотелось чихнуть. Она перевернулась на бок и потянулась за ключом, который любила сжимать во сне вместо игрушки.

Вопль принцессы разнесся по всему крылу, когда она обнаружила, что ключа на месте нет. Не заботясь даже о том, чтобы обуться, принцесса стремглав понеслась к сокровищнице, где волшебник в этот час как раз заменял шкатулку Одена подделкой.

— Что ты делаешь в сокровищнице?! — спросила принцесса визгливо, как только приметила его долговязую фигуру у стойки с маминой глупой коробкой, единственной ценностью, которую Виолетте не разрешалось брать.

Принцесса стояла, уперев руки в боки, тем самым напоминая жалкому кукольнику, что она здесь главная. Старик медленно развернулся и принялся лопотать какие-то лживые объяснения.

— Ты что, меня за дурочку принимаешь? — оборвала его речи Виолетта. — Даю тебе две секунды, объяснить, что происходит, пока я не завопила и не разбудила весь замок!

А затем этот ужасный человек сделал что-то с её лицом, от чего оно покрылось множеством бородавок.

— Моё лицо, мое прекрасное лицо! — принцессу охватила паника. — Что ты со мной сделал? Скорее, верни все обратно, или я отрублю тебе голову!

Старик же спокойно заметил, что в случае, если она отрубит ему голову, бородавки останутся с ней навсегда. Он назвал их «проклятьем ябеды» и заверил, что вне зависимости от того, где он сам будет находиться, эти бородавки покроют её лицо, стоит ей только на кого-то нажаловаться. Затем, к счастью Виолетты, он убрал отвратительные наросты с её лица, а Виолетта решила, что не так уж ей и нужно совать свой нос в дела этого кукловода с её матерью. Она ушла спать, пообещав себе, что никому и никогда не расскажет ничего, что случилось с ней этой ночью. Все же, красота её личика была для неё важнее.

Волшебник был бы последним глупцом, если бы решил, что теперь все пройдёт легко и гладко. Слежку он заметил сразу, хоть люди королевы и были подобны теням. Но уж если Зеддикус З’ул Зорандер сходился в бою с настоящими ожившими тенями, справиться с тенями немагического происхождения он точно уж мог. Самое главное сейчас было продержаться до утра, дождаться возможности снова встретиться с Рэчел и передать шкатулку ей. В день рождения принцессы обещала стоять такая оживлённая атмосфера, что скрыться со шкатулкой маленькой девочке не составило бы труда.

Однако утро принесло новые трудности — сам лорд Рал в сопровождении двух своих морд-сит прибыл на празднество. Даркен Рал не подгадывал момент, но то, что он добрался до Тамаранга в день праздника, играло ему на руку. Королева Милена увидела в этом исключительно выражение его уважения её семье, и переговоры начались в самом добром ключе. Королева была готова расстаться с семейной реликвией взамен на новые земли и большую власть. Магистр пообещал ей все это, не уточнив, что когда все три шкатулки окажутся у него, власть целиком и полностью перейдёт к нему. Естественно, брать на себя такую ношу он собирался исключительно ради своего народа, так как прочие властители показали себя не слишком грамотными управителями, и это срочно нужно было исправлять.

Денну и Триану отправили в казармы, чтобы они не пугали гостей своим грозным видом, и это сыграло на руку Рубену Рыбнику, в котором лишь Денна могла признать волшебника первого ранга. Так, пользуясь тем, что лорд Рал не знает его в лицо, Зедд несколько часов морочил лорду голову, показывая свои кукольные представления. Нужно было выиграть время, пока маленькая Рэчел со шкатулкой Одена в кармане бежала через лес к старой приют-сосне.

Рала представления раздражали, он уже скорее хотел перейти к делу, но так как принцесса настаивала на том, чтобы гость насладился выступлением кукольника вместе с ней, ему приходилось следить за движениями кукол на деревянной сцене. Все, лишь бы королева Милена в итоге отдала ему желанную вещицу. Однако всему, даже ангельскому терпению лорда, рано или поздно приходит конец, так что Рал отверг сто пятую сценку, вежливо напомнив, что у них с королевой дела. Никакие ухищрения Зедда не могли задержать его внимание, поэтому Рубену пришлось балансировать на грани дозволенного.

— Мой лорд, — обратился волшебник к магистру, — у меня есть совершенно особенное представление для вас!

На кукольной сценке появились две фигурки, в которых Рал тотчас узнал себя самого и Искателя.

— Это и правда занятно, — кивнул магистр и удобнее устроился в кресле.

Королева Милена в соседнем кресле нервно поерзала. От настроения лорда зависели дальнейшие переговоры, и королева очень боялась, что кукольник разозлит или расстроит лорда. Однако магистр лишь рассмеялся, потому как Искатель на сцене потерпел поражение. Королева облегчённо выдохнула.

Наконец было принято решение оставить Виолетту досматривать сценку, и Милена с магистром удалились.

В этот раз Рубен Рыбник не стал их задерживать, потому как знал, что маленькая сиротка уже далеко от замка. Он спокойно закончил представление и, так как в его услугах более не нуждались, отправился вызволять Марту.

В сокровищнице же в этот час королева Милена жалась к стенке под яростными нападками лорда, который обнаружил, что шкатулка фальшивая. Она лепетала слова извинения и оправдания, но лорд и слышать ничего не желал. Он уже успел сложить два и два и догадался, кто и каким образом унёс шкатулку Одена из сокровищницы. Рубена Рыбника было велено немедленно отыскать и доставить к нему.

Зедд даже не успел добраться до кухни, как люди королевы во главе с двумя морд-сит окружили его. Старик получил несколько поцелуев от эйджила Денны, которая решила отыграться на нём не только за кражу шкатулки, но и за провал с обучением Ричарда.

Волшебник в ответ лишь кривил губы в улыбке. Он улыбался тогда, когда эйджилы впивались в кожу; тогда, когда лорд Рал угрожал ему, впервые увидев врага в лицо; тогда, когда острый меч коснулся шеи и даже тогда, когда голова отделилась от тела и покатилась по мраморному полу. Смех волшебника продолжал отражаться от стен, хотя его обезглавленное тело и лежало у ног магистра.

Триана недоверчиво проверила его, к своему удивлению вместо плоти и крови встретив лишь куски дерева и материи.

— Мой лорд, это кукла! — она хмуро сдвинула брови.

Голова перестала хохотать и довольно оскалилась.

— Я самый великий кукловод, лорд Рал, — сказала она и потеряла свой человеческий облик, открыв магистру свою истинную природу — обычное полено с вырезанным на нём лицом.

Лорд Рал закричал. Так отчаянно и неистово, что его морд-сит попятились. Магистр осознал, что его обвели вокруг пальца, он осознал, что шкатулка Одена вдруг стала для него такой невозможно далёкой, и он хотел хоть какого-нибудь отмщения.

И пока под приют-сосной Рэчел обнимала Марту, а Ричард и Кэлен — Зедда, пока они рассматривали резную поверхность шкатулки, во дворце Тамаранга королева Милена принимала наказание за свою глупость. Снова и снова, пока сердце не перестало биться. А принцесса Виолетта, доедая свой праздничный торт, даже не догадывалась, что завтрашний рассвет уже проведёт в кандалах в глубинах старого рудника.

* * *

Я просыпаюсь с змеёй под боком. Буквально. Зелёная тварь примостилась возле меня на шкуре, её склизкое тело касается моей обнажённой кожи. Она действительно тёплая, как Лафейсон и говорил.

Его самого, кстати, нет. Что ж — главное, чтобы не смылся с концами, а совместный завтрак в постели я и так бы не допустила.

Встаю, потревожив покой змеи, но она лишь вяло приподнимает голову, после чего сворачивается клубком и, кажется, снова засыпает.

Я принимаюсь одеваться. Вчерашняя окровавленная и порванная одежда сегодня снова чистая и целая. Ненавижу Лафейсона — он вечно лезет со своей магией, куда его не просят.

Надеваю костюм и туго переплетаю косу. Судя по запаху — квод жарит кабанину. Должно быть вкусно, но вместо этого я ощущаю лишь тошноту. Вчера, когда мы сжигали трактир, запах стоял такой же. Люди пахнут как свиньи, я и прежде это знала, но образ мальчика снова назойливо маячит передо мной. Все же, вчера Лафейсон оторвал меня от этих мыслей, но вот оно утро, а слова, которые я внушаю себе — слова, что это было необходимой мерой — не помогают.

Возможно завтрак изменит ситуацию?

Когда я выхожу из шатра, то понимаю одну вещь, которая заставляет меня напрячься — трикстера нет. И одной из лошадей — тоже.

— Где мой питомец? — задаю я вопрос сурово, рыцари вскакивают со своих мест, в глазах их ужас. Они знают, что если мне что не понравится, отвечать будут они.

— Часа три, как уехал, — не слишком уверенно отвечает один из них, глаза его виновато опущены. — Сказал — по вашему приказу.

Мой эйджил вылетает из петли, я приближаюсь к воину и наотмашь бью его по лицу.

— Вы упустили пленника! Вы хоть соображаете, что вы натворили?!

Наступает звенящая тишина, даже кони умолкают. Среди всей этой тишины я слышу лишь, как скользит мускулистое тело по траве. Змея проползает мимо меня и набрасывается на мясо, лежащее на блюде. Что ж, если эта тварь так дорога Лафейсону, он вернётся за ней. Если его привязанность — не обычный трюк.

— Бестолочи! — я снова заношу эйджил, но ни на кого его не обрушиваю. Хоть убей я их, трикстер от этого не вернётся.

Ворон над моей головой громко каркает, привлекая внимание. Лорд Рал, вероятно, хочет мне что-то сказать, и я даже догадываюсь, что. Слова в книге пути лишь подтверждают мои предположения: «Я крайне недоволен тобой, Кара. То, что ты допустила прошлой ночью, говорит не в пользу твоего профессионализма. Из всего случившегося я могу сделать лишь один вывод: для этой работы ты не годишься. Посему, навстречу тебе выслана сестра Констанция. Передашь своего питомца ей. За свою глупость расплачивайся сама. Найди его».

Разумеется, ворон проследил за трикстером и, естественно, знает, где он находится. Но лорд Рал прав, что не раскрывает мне деталей — свою ошибку я должна исправлять сама. Я согласна со всем, что он сказал — я поступила крайне непрофессионально, была невнимательна. Вот только отдавать его Констанции я не намерена. Я не стану принижать свои возможности, я докажу, что трикстер мне по зубам. Вот только найду его для начала.

Отправьте меня найти мужчину: в девяти из десяти случаев я найду его в борделе. Ну правда, мужчины настолько предсказуемы, что даже тошно. Они похожи на маленьких зверьков, у которых работает только один инстинкт — спаривания. Иногда кажется, что этот инстинкт затмевает всю прочую умственную деятельность, позволяя руководить мужчиной по своему усмотрению, как послушным псом, питомцем. То, что Локи Лафейсон имеет несколько большую выдержку, я поняла совсем недавно, и все же рискнула начать именно с ближайшего дома удовольствий.

Лошадь, закованная в броню, которую я нахожу привязанной возле общественной бани, лишь подтверждает мои предположения. Я уже мысленно рисую в голове яркую картинку, не уверенная лишь в том, сколько именно голых девиц окажется рядом с трикстером в парилке.

— Сюда, — ведёт меня полуголая работница заведения, не задавая лишних вопросов.

От жара вокруг тело моментально покрывается каплями пота, костюм противно липнет к коже, а волосы на висках завиваются. Это я не говорю о той нестерпимой нехватке воздуха, от которой горло моментально начинает саднить. Как здесь можно работать постоянно, ума не приложу.

Мы минуем ряд одинаковых кабинок, после чего девушка открывает для меня самую дальнюю дверь. Вхожу, готовясь узреть вакханалию, а вижу лишь Лафейсона, растянувшегося на лежаке. Один. Спит.

Меня прямо-таки прожигает злость на эту его невозмутимость, так что церемониться с ним я не собираюсь.

В два шага я подлетаю к нему и, схватив за ногу, стаскиваю на дощатый пол. Пробуждение у него так себе, но я не чувствую ни грамма сочувствия, наоборот, мой кулак добавляет ему удар в челюсть.

— Сукин сын! — я замахиваюсь, чтобы снова ударить его, но Лафейсон перехватывает мою руку. Он ещё сонный, но уже достаточно очухался.

— И тебе добрый день, — говорит он с улыбкой и словно бы даже не замечает, что я только что проехалась по его скуле. Щека-то у него горит, но сам он будто бы не ощущает этого.

Ненавижу его за это. Вот как я могу обучать его, когда он не только к эйджилу невосприимчив, но и к боли?!

— Семь часов! Я провела в седле семь часов в попытках разыскать твою наглую физиономию!

Я срываюсь на крик, а в ответ — лишь невозмутимое движение плечами.

— Виноват, не рассчитал. Хотел было грязь смыть и вернуться, но, видимо, сон сморил.

Ах, его сон сморил!

— А может тебя просто замучили бедного? — с сарказмом спрашиваю я. — Тяжело, поди, угодить всем блудницам этого заведения.

Бровь Лафейсона взлетает вверх.

— Никак ревнуешь? Не бойся, никто сегодня не был ко мне так близок, как ты.

Он лежит на полу, я коленом стою на его груди. Вот уж правда — ближе некуда. Поднимаюсь и сажусь на лежанку. Жара невыносимая, дышать все труднее и больнее. Как в таких условиях ещё можно спать?

— У тебя две минуты, чтобы собраться, иначе, клянусь, я выволоку тебя за дверь как есть, в полотенце, и волоком потащу до самого Народного Дворца.

— Не выйдет, — Лафейсон наконец поднимается, поправляет полотенце на бёдрах. — Твой лорд велел тебе ждать в деревне, а не ехать в Народный Дворец. И это если притвориться, что ты можешь меня вообще выволочь за дверь. Я, если помнишь, могу переместиться куда захочу.

Он может. Но он не станет этого делать, потому что у лорда Рала есть что-то, что ему нужно, и ради этого «чего-то» он пойдёт за мной, куда бы я ни сказала.

— Можешь тешить себя иллюзиями, — снисходительно отзываюсь я. — Только начни одеваться.

Трикстер садится рядом, откидываясь головой о стену.

— За кабинку уплачено до заката, а ты вся в дорожной пыли, — он проводить пальцем по моей щеке и показывает грязный след. Да уж, от пара я стала «чище некуда». — Давай, Мейсон, расслабься, отдохни.

— Меня расслабляют крики боли, — отвечаю я, кладя ладонь на эйджил. — Хочешь мне с этим помочь?

— Скучная ты.

Лафейсона охватывают клубы зелёного дыма, который возвращает ему его походный костюм.

— Кстати, как там Йормунганд? — вспоминает он.

— Никак, — бурчу я. — Я отрубила ему голову.

Вопреки моим ожиданиям, эти слова ни на секунду не трогают Лафейсона, он с невозмутимым видом затягивает ремни на груди, поправляет сапоги.

— Ну, — встаёт, — идём, покажешь, где он меня ждёт.

Разумеется, мои слова об отрубленной голове он не воспринял всерьёз. Заставляет задуматься — может я действительно теряю хватку?

То, что Лафейсон просто издевается надо мной, понятно и без слов, в то время, как его игра в танец заставляет меня недоумевать. Он то холодный, то пылкий, то весёлый, то раздражённый. То он жалеет раненую змею, то без промедлений перерезает горло ребёнку. Эта неопределённость меня раздражает. Раздражает то, что я семь часов провела в седле, разыскивая его по всем дорогам, а его — сон сморил. То он сбегает под покровом ночи, хотя я прекрасно знаю, что убегать он не намерен, то бросается в смертельную схватку с мрисвизами, только бы покрасоваться. Лафейсон — непредсказуем. Его невозможно понять, так как каждый новый его шаг — противоречие предыдущему. Его постоянная опека граничит с явным пренебрежением, и даже в самые мрачные моменты на его лице можно угадать улыбку.

Собирается он нарочито долго, перепроверяет каждый закуток кабинки, хотя мы оба прекрасно знаем, что из личных вещей у него лишь книга да пара кинжалов.

Пар затуманивает рассудок, заставляя голову идти кругом, и даже самые глубокие вдохи вместо облегчения приносят лишь бóльший жар, бóльшую одышку. И ведь трикстер знает, что мне здесь нехорошо, но упорно издевается, проверяя градус моего терпения.

— Шевелись, — я на пределе.

Наконец его светлейшее величество, бог лжи и обмана, благоволит жалкой смертной мне и делает шаг прочь из этой душегубки.

О, свежему воздуху я едва ли когда-либо так радовалась. И пусть ветер достаточно холодный, а я в промокшей до нитки униформе, подобные мелочи сейчас меня не заботят.

— Ну что, Мейсон, — трикстер кивает на лошадей. — Верхом или тебя перенести до половины пути?

Вот, он снова вроде как проявляет заботу, но у меня нет времени, чтобы оценить его благородный посыл, так как я помню, что лорд Рал находится на важнейших переговорах, и их исход волнует меня более всего прочего.

Когда три шкатулки Одена сольются в одну в руках моего господина, этот мир наконец обретёт свою правильность, стабильность, безопасность. Это будет славное время для всех нас.

Достаю из рюкзака книгу пути и обнаруживаю, что всепроникающий пар на самом деле проник везде — страницы влажные, уязвимые. Бумага так и грозит порваться от одного только прикосновения. Сама книга вроде бы даже тяжелее стала.

Очень медленно и крайне бережно я дохожу до нужной страницы, где меня уже ждёт информация от Джиллера. Так как лишь две книги пути связаны между собой своеобразным тоннелем, то о всех своих решениях лорд Рал сейчас пишет в главную книгу, из которой есть выход ко всем прочим, а Джиллер после этого распределяет информацию по адресатам.

— Наскальная живопись? — Лафейсон хмыкает, сунув нос в мои записи, я отодвигаю книгу от него.

— Просто буквы поплыли, — огрызаюсь я. — Ты случайно не знаешь, почему?

Не дожидаясь ответа на свой сарказм, я приступаю к чтению послания, и оно беспокоит меня с первых слов. Переговоры провалились. Треклятый старый волшебник умыкнул шкатулку для своего ненаглядного Искателя, лорд Рал потерпел неудачу, Тамаранг лишился королевы, и магистру придётся задержаться там на некоторое время. И коль трикстер снова становится нашим главным козырем, мне приказано увезти его в ближайшую башню морд-сит и приступить к обучению. Я должна пробыть рядом с ним до самого появления Констанции.

Этот приказ вызывает во мне массу противоречий, и я спешу доложить о них лорду. Так как в книге пути можно писать лишь кровью, я без раздумий разрезаю ладонь ножом, который сразу после этого прячу в сапог. В своём послании напоминаю лорду, что Лафейсон следует за нами по своей воле, и предполагаю, что нам все же не стоит портить отношения с его братом-богом.

Трикстер наблюдает за мной с некоторого расстояния, и я надеюсь, что он все же не умеет читать мысли. Знать предмет нашего обсуждения с лордом Ралом ему вовсе не обязательно.

Ответ приходит незамедлительно, он лаконично прост: «Я бы решил, что ты пытаешься прикрыть свою некомпетентность, милая Кара, если бы в твоих словах не было смысла. Обучать его раньше времени не стоит, сперва нам с ним стоит обсудить цену. В таком разе — велю тебе не дать ему скучать до прибытия Констанции, чтобы у него не было времени передумать. В твоих возможностях я не сомневаюсь».

Итак, мне велено развлекать Лафейсона до приезда сёстры по эйджилу. Что ж, это я вполне в состоянии сделать.

Я прячу книгу пути в сумку и подхожу к трикстеру. Он — свободолюбивый зверь. Я вижу это в его взгляде, насмешливом и ленивом. Он ждет, чтобы с ним играли исключительно по его правилам. Если я хочу удержать его интерес, я должна показать, что его правила мне не указ. А стало быть, я должна делать то, чего он меньше всего от меня ожидает. А меньше всего сейчас он ожидает, что моя ладонь скользнет по его груди вниз, что мои пальцы подцепят ремень его брюк, а губы прошепчут: «ты говорил, что за кабинку уплачено до заката?»

* * *

Исповедница сделала шаг к краю обрыва. Так близко к бездне, так близко к пустоте и бесконечному ничему. Ричард дернулся, готовясь в случае чего удержать её, не дать упасть, но рука волшебника легла на его плечо.

— Поверь мне, мальчик, она не собирается прыгать.

Искатель кивнул. Естественно, он знал это. Он знал, что Кэлен лишь хочет увидеть сестру ещё хоть раз. Исповедницы покидали Срединные Земли. Теперь, когда, лишившись шкатулки Одена, Даркен Рал стал ещё раздраженнее и яростнее, исповедницы не хотели рисковать жизнями и отправились на Валерию. Четыре исповедницы — это все, что осталось от могущественного рода Сирус. Они покидали родной дом, чтобы однажды вернуться. Сестра Кэлен, Дэни, была среди числа прочих. Она надеялась построить на Валерии новую жизнь, с мужем и сыном. Вообще-то, сыновей исповедницы не оставляют в живых. Издревле известно, что мальчик-исповедник свою силу контролировать не может, поэтому детей мужеского пола убивают при рождении. Но Дэни… Кэлен не могла требовать от сестры такого, хоть сестра и была готова исполнить свой долг.

«Нет, — сказала Кэлен, — исповедниц и так осталось слишком мало. Мы не можем позволить, чтобы это дитя погибло».

Прочие исповедницы были другого мнения, но Кэлен настояла. Все же, оставаясь единственной исповедницей в Срединных Землях, она по умолчанию становилась главной из них, матерью-исповедницей.

Сама Кэлен вовсе не хотела этого и тем более не собиралась кичиться своим новым положением. Она была все той же девушкой, которую Ричард знал. Девушкой, которая провожала взглядом корабль, стоя на цыпочках на самом краю обрыва.

Хотелось утешить её, пообещать, что все непременно будет хорошо, но Искатель знал, что возможно это последний раз, когда Кэлен видит своих подруг, сестру, племянника. Он понимал, что никакие слова не смогут утешить её сейчас.

Находясь под пристальным взглядом волшебника, Ричард подошёл к девушке и осторожно взял её за руку. Она лишь крепче сжала его пальцы, не сводя глаз с горизонта.

Корабль ещё был виден между рядами скал, но уже потерял свои очертания.

— Я никогда не смогу так, — неожиданно сказала Кэлен, Ричард обратил к ней внимательный взгляд, предлагая продолжить.

Мать-исповедница молчала, она словно бы передумала что-либо говорить.

— Не сможешь как? — попытался подтолкнуть её юноша.

— Вот так, — Кэлен кивнула в сторону корабля. — Уплыть от забот, с любимым мужем, с ребёнком. Этого всего никогда не будет у меня. Ведь я никогда не посмею сделать такого с тобой, а другого мне не нужно…

Ричард знал. Дар исповедниц — это одновременно и их проклятье. То, что они подчиняют себе других людей — не проявление их силы. Правда в том, что эта сила в них постоянно, и большую часть времени исповедница как раз-таки подавляет её, что не всегда легко. Например, на пике удовольствия сдержать силу исповедница не может, её дар обрушивается на её возлюбленного, лишая его воли. Это необратимо, и это оставляет от человека лишь послушную оболочку. Поэтому исповедница никогда не вступает в связь с тем, кого любит. Кэлен никогда не позволит ему стать лишь её рабом, Ричард знал это. Но он также знал, что когда исполнит свою миссию Искателя, освободит мир от тирана, то попросит девушку об этом. Лучше быть рабом, но с ней, чем свободным без неё.

«Потерпи немного», — хотелось сказать ему, но Ричард воздержался. Он не станет говорить Кэлен раньше времени ничего из того, о чем думает, чтобы она все это время не провела, пытаясь его переубедить.

«Все равно у неё это не выйдет», — Искатель мягко улыбнулся и крепче сжал ладонь любимой. Что бы она ни говорила, но он не отступится от своих чувств. Пока знает, что они взаимны, никакие исповеди его не страшат.

Шкатулка Одена у Ричарда в сумке пока что казалась бессмысленным атрибутом. Искатель вовсе не хотел подчинить себе весь мир. Все, чего он добивался — сделать так, чтобы лорд Рал не одержал губительную власть. Со шкатулкой в кармане он ощущал себя немного ближе к победе над тираном, но понимал, что этого бесконечно мало. Ему не терпелось поскорее лично познакомиться с магистром Д’Хары, убить его или погибнуть самому. Цена была не важна; ради счастья Кэлен, ради мира в Срединных Землях, он готов был пожертвовать собой.

— Они уплыли навсегда, — прошептала исповедница, отходя от края. Она обняла себя руками будто в попытке согреться. Ричард подавил в себе желание коснуться ее. Каждое новое прикосновение — лишняя боль от невозможности быть вместе.

— Не навсегда, — вместо этого твердо пообещал он. — Рал не будет править вечно. Не мне ли напророчено остановить его?

Кэлен кивнула, но на него не взглянула. Мыслями она была где-то далеко. Возможно, на корабле с сестрой, а возможно и дальше — во времени, когда все закончится.

— Куда мы теперь? — вклинился в разговор волшебник. — Неплохо бы раздобыть остальные две шкатулки. Займемся этим?

Мать-исповедница подняла на него испуганный взгляд.

— Две других шкатулки у Даркена Рала. И их охраняет самая мощная магия…

Зедд достал из кармана яблоко и смачно вгрызся в него, разбрызгивая сок.

— Против любой магии найдется свой трюк, — сказал он невозмутимо, небрежно пожав плечами. — В ту щель, куда не влезет даже мышь, вполне может проникнуть муравей.

— Что это значит? — Ричард нахмурился. Он знал, что все слова волшебника несут в себе большую мудрость, и ему было стыдно, что он не понимает его с первого раза. Но он правда не представлял, что или кто может миновать охранные чары, будь то мышь или муравей, у них явно не было шансов.

— Пришло время тебя кое с кем познакомить, — Зеддикус кивнул головой в такт своим мыслям и растянул рот в улыбке.

Кэлен подалась вперед, ощущая, что пришло время открыться тайне, которую старик бережно хранил двадцать четыре года. Тайне, которая была известна ей, но не Ричарду.

— С кем? — спросил Искатель, бросив встревоженный взгляд на девушку. Он понял вдруг, что она ожидает чего-то. Чего-то, о чем он не имеет ни малейшего представления. Чего-то, что давно известно ей, и отчего она так подобралась сейчас. Чего-то, что, очевидно, может перевернуть всю его жизнь.

Зедд нарочно тянул время. Собирался ли он с духом, либо просто нагнетал обстановку, Ричард не знал, но вот волшебник сделал шаг вперед и опустил руку на его плечо.

— С моей внучкой.

Ричард даже не успел удивиться тому, что у Зедда есть внучка, как старик добавил: — С твоей сестрой.

* * *

Никто и никогда не отвергает морд-сит! То, что этот наглый божок за последние сутки сделал это дважды, вводит меня в ступор, злит и раздражает одновременно. Развлечь его. Да скорее море загорится, чем Лафейсон поведется на мои попытки его соблазнить. А, между прочим, начала это не я. Не я вчера ворвалась к нему в палатку и вышвырнула возможного любовника, не я доводила его до экстаза, целуя и касаясь везде и всюду. То, что теперь он ведет себя как холодная глыба, для меня не то что непонятно — я в бешенстве.

На мое предложение вернуться в баню, он лишь равнодушно пожимает плечами.

— Да, сходи, тебе не помешает, — говорит он и едко добавляет: — Я здесь подожду.

Хочется его пнуть, но я не делаю этого. Мне нужно его удержать, а не оттолкнуть.

— Я должна сопровождать тебя на любом этапе пути, так что оставлять тебя одного не стану, — напоминаю я. — Или ты идешь со мной, или я никуда не иду, все просто.

Змеиные глаза трикстера прищуриваются. Он щелкает пальцами, перенося нас обратно в кабинку, а за следующим щелчком я понимаю, что на мне не осталось одежды. Маг же лишь откидывается на стену спиной и принимается ждать. Чего? Что я сейчас зачерпну воду из кадушки и начну отмываться? Вот так, у него на глазах?

— Верни мою одежду! — я набрасываюсь на него с кулаками, но он никак не реагирует на мои удары, даже не пытается их парировать.

— В одежде не очень-то удобно мыться, — замечает он, вскидывая бровь. — Так что — ты будешь просто стоять или уже примешься за дело?

Он кивает на бочку с водой, из которой от одного лишь движения его пальцев начинает подниматься пар.

Честно признаться, идея смыть с себя дорожную пыль выглядит очень заманчиво, так что я подхожу к бочке и, зачерпнув ковшом немного воды, обдаю ею свою спину. Горячие струи текут по плечам, стекая на поясницу. Это блаженство. Я перестаю думать о том, что Лафейсон опять попытался навязать мне свои правила, решаю воспользоваться представившейся возможностью. Снова и снова поливаю тело водой, умываю лицо, шею, счищаю грязь с рук и из-под ногтей, промываю порез. Я даже перестаю злиться на него, потому что мне действительно хорошо.

Когда же я бросаю взгляд через плечо, чтобы поймать на себе его взгляд, в котором я надеюсь все же обнаружить искру желания (приказ лорда Рала, не моя личная прихоть), то понимаю, что никаким желанием не пахнет даже близко. Лафейсон стоит, как стоял, подпирая плечом дверной косяк, вот только теперь в руках у него книга, и он, похоже, увлечен ею. Книга! Когда я во всех возможных соблазнительных позах больше часа отмывала себя, он читал! Раздражение, которое только недавно ушло, захлестывает меня с новой силой.

— Можешь вернуть мне одежду! — рявкаю я совсем не благодарно и ни капли не дружелюбно.

Трикстер, наконец, отрывается от чтива, смеряет меня взглядом и довольно улыбается.

— Очень хорошо, — тянет он, пряча книгу во внутренний карман камзола. — Свежая и обновленная, да?

— Одежду вернешь?

Он пожимает плечами.

— Снова ни слова благодарности?

Он не выглядит оскорбленно или рассерженно, скорее просто признает тот факт, что его заслуги снова никого не впечатлили. Если бы он хоть иногда делал добрые дела нормально, а не в своей извращенной манере, уверена, у него появились бы благодарные соратники.

— Не вижу необходимости, — бурчу я. — Я-то и запачкалась только потому, что таскалась за тобой в эту глушь.

— Ладно, — снова движение плечами. — Но я хочу, чтобы ты поблагодарила меня, когда я верну тебе одежду.

Вот еще. Я что теперь — должна благодарить его за то, что он вернул мне то, что отнял?

— А иначе что — не отдашь? — в этот раз плечами пожимаю я. — Хорошо.

Я подхожу к двери и берусь за ручку с твердым намерением покинуть помещение. Морд-сит чуждо смущение. Я могу пройти голой до самого лагеря, если потребуется.

Сильная ладонь перехватывает мой локоть. Лафейсон рывком притягивает меня к себе, моя кожа уже привычно касается заклепок на его лацканах.

— Настолько гордая, да? — губы угрожающе близко, кажется, я могу чувствовать яд каждого слова.

— Настолько жаждешь похвальбы? — бросаю я в ответ, нисколько не пугаясь напора. Я даже голая и без эйджилов могу навалять ему как следует. А словами биться тем более горазда.

Но битвы слов не происходит, так как тактика Лафейсона меняется — он резко разворачивается, припечатывая меня к стене и, подхватив под бедра, отрывает от земли. Шероховатые доски царапают кожу, но мне все равно, потому что я вдруг понимаю, что одержала маленькую победу. Он покрывает поцелуями мое лицо, шею, останавливаются на миг возле ключицы, и я ощущаю легкий укус. Затем его губы возвращаются к моим, и сквозь поцелуй я понимаю, что мы перемещаемся — от стены к лежанке, на теплые влажные доски, такие же неровные, как и стена, но зато достаточно удобные. Руки, которые теперь снова свободны, блуждают по моему телу, дразня и обещая, и в тот миг, когда я пробую снять с него одежду, то не встречаю сопротивления. Сегодня мне дозволено лишить его и камзола, и рубашки.

Я не знаю, что меня ожидает, и насколько это отличается от всего того, что у меня уже было, но чувствую, что сегодня и сейчас все иначе. И пусть Лафейсон ведет себя по схеме «счастливчика», но я уверена, что записывать его в этот тип еще рано.

Наконец я заканчиваю возиться с завязками его брюк и ощущаю всю мощь и жар, которые хранит его тело. Моя рука ласкает и волнует, а Лафейсон лишь рычит в ответ, кусая мои губы. Нет, он определенно не болен, он полон сил и возможностей, и когда он погружается в меня одним резким толчком, я еще сильнее убеждаюсь в этом.

Да, он совершенно точно не «счастливчик». Его движения тягучие, мучительные, он явно намеренно оттягивает развязку, издеваясь изощренно и умело. Он предлагает варианты, каждый из которых еще острее заставляет ощущать его страсть. Его гибкое тело надо мной, подо мной, мы сидим, стоим, лежим, мы целуем и кусаем, мы ласкаем и царапаем. Нет, я ошиблась — борьба продолжается, только в этой битве проигравших не будет. Я даже не сразу вспоминаю об эйджиле, а когда вспоминаю — мигом прогоняю эту мысль. Мне хорошо, действительно хорошо и без него.

Это новый опыт и, возможно, обычные женщины сталкиваются с таким время от времени или даже постоянно, вот только морд-сит это недоступно. Никто и никогда не относится к нам как просто к женщинам. Нам говорят, что мы богини наслаждения, и от нас ждут этого. То, что получаем мы взамен — заботит далеко не каждого. Сейчас же я ощущаю себя просто женщиной в руках мужчины. Женщиной, от которой не ждут каких-то особых приемов, и которой дают столько же, сколько берут. Это вводит в ступор, потому что рождает совсем нежелательное чувство привязанности. Я здесь только до прибытия Констанции, не стоит привыкать к чему бы то ни было.

— Мейсон, — голос Лафейсона вырывает меня из мыслей.

— Мм? — тяну я.

— Ты не обязана делать это. Передавать меня подруге.

О чем это он? Как он вообще знает? Подсмотрел, прочел мысли? У меня много вопросов и, тем не менее, я не спешу показывать своего смятения.

— Это, по-твоему, подходящее время для разговоров? — спрашиваю я, скривив губы.

Он сидит на лежанке, я — у него на коленях. И мы все еще не перестаем двигаться. Так чего же он вдруг решил побеседовать?

— Самое подходящее, — он накрывает ладонью мою грудь, одновременно с этим закусывая мою губу. — Я не хочу никакой Констанции. Мне и одной тебя вполне хватает.

Раз уж на то пошло…

— А как же — любовь втроем? Совсем не интересно? — я снова бросаю ему вызов, но он лишь улыбается и целует меня.

— Тебя одной достаточно.

Он опять перемещает меня на спину и покрывает мое тело дорожкой из поцелуев.

Это сумасшествие какое-то. Я, бывалая морд-сит, чувствую себя маленькой девочкой, получающей подарок ко дню рождения. Глупое чувство эйфории накрывает меня с головой, отнимает последние крохи здравого смысла. Лорд Рал велел передать трикстера Констанции. Он велел отдать его, и это должно что-то значить для меня. Но я впервые ощущаю непреодолимое желание ослушаться. И дело уже не в моих принципах — я больше не думаю о том, что сломить Лафейсона — первоочередная задача. Я думаю о другом — он мужчина, которого я хочу. Он превосходит всех, кого я прежде знала, исключая лорда, разумеется. Но я уверена, что нигде и никогда я не встречу того, кто был бы хоть наполовину так хорош, так силен, так велик. Поэтому, когда к Лафейсону приходит разрядка, я не останавливаю его. Родить ребенка от такого мужчины — честь. Рано или поздно я все равно должна была бы выбрать себе мужчину для продолжения рода, чего таить — более достойного претендента я не найду, хоть всю жизнь буду искать. Да, он раздражает, да, ему часто хочется врезать, но он лучший любовник, что у меня когда-то был, этого отрицать я не стану.

— Ты все еще хочешь отдать меня Констанции? — рука скользит вдоль моего бедра, задевая чувствительные точки, губы нежно накрывают мои.

Мы покрыты каплями влаги — пар и пот, и нам снова не помешало бы помыться, но эта игра не заканчивается, и я принимаю ее снова и снова, пока мое тело не капитулирует под его ласками, а вдох не застревает где-то в горле.

Мужчина довольно ухмыляется, притягивает меня ближе и зарывается носом в мои слипшиеся волосы.

— Так что — я твой ягуар или ты все же отдашь меня новой «хозяйке»?

— Хочешь потешить свое самолюбие?

Мой вопрос вызывает его улыбку.

— Даже если и так? Иногда хочется просто услышать, что я хорош.

— Ты хорош, — сдаюсь я. — И никакая Констанция не коснется тебя.

Он опускает голову на согнутую в локте руку, некоторое время просто рассматривает меня.

— Хорошо, — говорит он наконец. — Я рад. Еще одной такой занозы я бы не пережил.

И до того, как я успеваю как-то среагировать на эти слова, он смеется.

Смех трикстера все громче, и я не понимаю причину этого до тех пор, пока мир перед глазами не начинает кружиться, утягивая меня в воронку бесконечности. Изображение похоже на круги на воде. Многослойное, неровное. Оно вырывает меня из объятий любовника и бросает в обстоятельства столь же неожиданные, как и раздражающие.

Я стою, взявшись рукой за дверную ручку. Пальцы Лафейсона на моих висках. Я не понимаю и понимаю одновременно. Я собралась уходить. Он дразнил меня, не возвращая одежду, а я решила уйти так, голышом. А он… Он…

— Я тебя ненавижу! — я ощущаю себя шептуном*, который взорвался, готовый уничтожить все и вся на своём пути.

Маг медленно убирает пальцы с моих висков.

— Разве? — мурлычет он. — Мне показалось, что совсем недавно ты была далека от ненависти.

Он наглый, хамовитый, самоуверенный. Он проник в мою голову, принёс страстные картинки, а теперь насмехается?!

— Видимо, у тебя все же проблемы, — огрызаюсь я, — если все свои возможности ты открываешь мне лишь в видении. Сам не можешь, да?

Трикстер щелкает пальцами, наконец возвращая мне одежду.

— Могу, но так веселее, — говорит он с насмешкой. — Забавно наблюдать за тобой, слушать твоё рваное дыхание и знать, что это твоя реакция на простую картинку в голове. Пресловутая морд-сит, которую не сломают даже самые изощренные пытки, сдаётся под натиском обычного видения. Слышать твои мысли так занятно. Немного поцелуев, и ты уже готова родить мне ребёнка. А ведь совсем недавно ты говорила, цитирую: «тебе это не светит»…

Он смеётся едко и жестоко, и я, пользуясь тем, что эйджилы снова при мне, выхватываю один из них и с силой бью трикстера по его аристократической скуле. Облегчения мало, но я хоть немного ощущаю себя отомщенной.

— Аргументы закончились, да? — спокойно спрашивает Лафейсон, потирая ушибленное место. — Ты проиграла эту партию, Мейсон, признай же.

Он прав. Конечно он прав, это более всего злит меня. Повелась на его трюк, как какая-то неотесанная крестьянка! Думала защитить его от Констанции, теперь пусть разбирается сам, он мастер этого дела.

— Шевелись, нам пора уходить, — я грубо отталкиваю мужчину в сторону и выхожу, хлопнув дверью.

Мои дуралеи уже здесь, я понимаю это по четырём закованным в броню коням, привязанным у таверны. С одной стороны — это хорошо, что они уже прибыли, а с другой стороны — я на взводе, и все они рискуют сейчас получить взбучку по поводу и без. Уже сейчас меня раздражает то, что эти четверо не пошли искать меня, а поспешили набить желудки и хлебнуть хмельного. Я конечно и не ожидала от них выносливость морд-сит, но могли бы для разнообразия не вести себя, как кисейные барышни. Армия, тоже мне. Рядом с моей ногой раздается шипение и зеленая живая лента проползает мимо, скрываясь в помещении бани. Скользкой твари повезет, если ей на пути не встретится кто-то из постояльцев — рискует получить чем-то тяжелым по черепушке. Впрочем, я ее участь оплакивать не стану.

Но нет, сегодня у змеи счастливый день, хозяина она находит раньше, чем неприятности. Лафейсон появляется на пороге здания с уже привычным живым шарфом на шее. Змея мягко водит своим раздвоенным языком по его лицу, а он даже ухом не ведет. То, что она ядовита, кажется, вылетело у него из головы. Хотя, мне-то что — умрет, я оживлю. Даже хочу, чтобы он умер разок, может меньше зазнаваться будет.

— Так что — мы теперь будем здесь торчать до самого приезда твоей подруги? — трикстер расправляет плечи, вдыхая вечерний воздух, пахнущий прохладой, травой и немного виноградом.

Он ведет себя как ни в чем не бывало. Будто не потешался надо мной всего несколько минут назад. Его тактика выводит меня из себя — он чередует насмешки с вполне приличным общением, и я не знаю, каким его ожидать в следующий миг.

— Если в этой деревне никто не станет поднимать хай из-за змеи, либо из-за чьей-то дочки, то у нас есть шанс продержаться здесь до прибытия Констанции, — говорю я, Лафейсон кивает.

— Ты думаешь, мы в состоянии не найти приключений на свою голову? — спрашивает он, задорно усмехаясь.

Не вижу ничего смешного. Абсурдность прежних двух побоищ вызывает только гнев.

— Где ты предпочтешь остановиться — в доме старосты, в таверне или на лугу, в одном шатре, на общей шкуре…

Мне не нужно оглядываться на него, чтобы понимать, что он усмехается. Я явственно вижу лучики морщин вокруг его глаз и едва заметные ямочки на щеках. Потешается, в этом весь он.

— С меня хватит и таверны, — мой голос звучит равнодушно, что должно показать — его издевки меня не волнуют.

— Если я правильно понял, твоя подруга прибудет завтра, — Лафейсон подходит ближе и жестом приглашает меня пройти в таверну. — За один вечер не должно случиться ничего ужасного.

— Твоя компания — это уже ужасно, — ворчу я, в ответ получая лишь смех.

— Да я самый весёлый человек в мире! — надменно вздернутый подбородок, взгляд, в котором читается превосходство. В этом весь он.

— В этом-то и проблема, — я вхожу в здание таверны, чем сразу прекращаю все разговоры постояльцев. Кое-кто спешит убраться, кто-то просто опускает взгляд.

— Морд-сит очень любят, — насмехается трикстер. — И ты ещё говоришь мне, что я ужасен.

Правда в том, что каждый из нас ужасен по-своему. Наверное именно поэтому вопреки всему мы все ещё выдерживаем друг друга.

В помещении стоит тяжелый запах прокисшего вина и тухлого мяса, к тому же прямо-таки рой мух носится туда-сюда с противным жужжанием. Однако все эти неудобства не мешают моим рыцарям спокойно поедать какую-то баланду за дальним столом. Мои кисейные барышни забывают обо всех своих недовольствах, когда на горизонте маячит чарка эля. Они бы и девок сняли, если бы я позволила это. Но мне хватило и крестьянской дочки, которая стоила мне одиннадцати человек. Обойдутся.

Лафейсон проводит заинтересованным взглядом молодую трактирщицу. Вот этому я ничего указывать не стану. Если хочет, пусть развлекается.

Я направляюсь к своим людям и стучу по стулу ближайшего. Тот подскакивает, освобождая для меня место, а с трёх других сторон ко мне протягиваются кружки и тарелки. Подхалимы.

Я отклоняю все три предложения, подзывая прислужницу.

— Принеси мне то, что не воняет, для разнообразия, — бросаю я, девушка краснеет, но ничего не говорит, отправляется выполнять приказ.

Фигура, обтянутая в зелёное, приставляет рядом стул и скользит на него. Два сапога опускаются на столешницу. Лафейсон выглядит довольным, а то, что в этот раз против его змеи не высказали ни одного кривого слова, явно подняло ему настроение.

— Думаешь, они найдут что-то менее мерзкое, чем это? — он толкает каблуком сапога миску моего воина, тот лишь оттаскивает её подальше. Никто из них не посмеет выступить против трикстера. Скучно.

Разговоры ведутся только за нашим столом, в остальной части таверны висит звенящая тишина. Квод всегда нагоняет на людей страху. Морд-сит нагоняют на людей страху. Маг со змеей на плече наверняка нагоняет страху. А все вместе мы вообще представляем какую-то невероятную смесь, в присутствии которой даже мухи, кажется, начали летать тише.

Прислужница возвращается раньше, чем я успеваю заскучать, и хоть сама она весьма неуклюжа с её дрожащими руками, ужин обещает быть вполне приемлемый — тушеные овощи с кусками свинины. От блюда не воняет тухлым, что чудо, учитывая «милую» обстановку заведения, и это даже можно есть. Вот серьёзно, к той бурде, что намешана в мисках моих сопровождающих, я бы даже не притронулась.

Лафейсон присматривается к моей порции, очевидно находит её достаточно съедобной, так как заказывает «то же, что и ей».

Мы покупаем свободные комнаты, их две, третью нам выделяют в подарок, хозяйскую. Я была бы рада спихнуть трикстера в одну из съёмных, потому что после сегодняшнего не очень-то хочется делить с ним одну спальню, но до приезда Констанции он — моя головная боль, я отвечаю за него, и чего бы мне не хотелось в действительности, я вынуждена быть нянькой при нём, так что я располагаюсь на одной с ним кровати, положив посередине эйджилы.

Лафейсон никак не реагирует на это, но и ложиться не торопится. Открывает ставни, впуская тёплый ночной воздух. Комнатушка не самая шикарная, но свежесть, проникающая снаружи, придаёт ей некоторого уюта.

— Гляди, — Лафейсон подцепляет пальцем пыльную книжонку, лежащую на подоконнике. — Не думал, что крестьяне умеют читать.

— Может там просто картинки, — отзываюсь я равнодушно. Меня, признаться, мало интересует, кто там чего умеет. Скорее бы кончился этот день, скорее бы Констанция взяла управление в свои руки.

— Не картинки, — трикстер сдувает с книги пыль и начинает пролистывать жёлтые страницы. — Стихи.

— Как мило, — бубню я. Чего-чего, а вот смысла в стишатах я никогда не видела. Их пишут лишь от переизбытка свободного времени, а стало быть — лодыри и другие представители ограниченного ума.

Но нет, Лафейсон не был бы собой, если бы вытянувшись в полный рост, не начал декламировать их.

«Что может быть прекрасней,

Когда сбиваешь с расстояния засов

И убираешь вехи.

Одни подумают, что это зов,

Другие — эхо.

Что может быть прекрасней

Быть оправданием и тьмы, и света,

Началом слова, окончанием его.

Одни подумают, что пена это,

Другие — естество.

И нет прекраснее когда

— И нет пути иного —

Когда ты путеводная звезда

Безмолвия и слова»**

Он уж слишком доволен собой, как будто открыл великую тайну мироздания. Лично я услышала лишь набор слов, которые, очевидно, должны нести какой-то смысл, порождать в душе определённые эмоции… Не порождают. Эти глупости разве что тоску навевают да сон нагоняют.

— Ты сейчас делаешь вид, что тебе не нравится? — прищуренные глаза Лафейсона внимательно наблюдают за мной.

Чего он ждёт? Что начну хвалить автора за что-то там?

— Мило, — отвечаю я, чтобы закончить эту поэтическую пытку, которая — не приведи, Создатель — может перерасти в диспут, к которому я точно не готова.

Лафейсон не настаивает на большем, садится в деревянное кресло, куда к нему тут же переползает змея, сворачиваясь на коленях клубом, и углубляется в чтение. К моему счастью, не вслух.

К тому часу, как сон одолевает меня, он так и не приходит в постель. Сидит, шелестит страницами в мерцающем свете свечи, поглаживая плоскую зеленую голову своего питомца. Зная Констанцию, завтра этот питомец либо улетит в свободный полёт, либо этой самой головы лишится. Хотя, может и её Лафейсон заболтает, с него станется!

* * *

— Ты — кто?! — окрик Ричарда эхом разнесся по долине, всполохнув стайку птиц, которые, захлопав крыльями, поспешили скрыться в месте более уединённом и тихом.

То, что только что произнёс Зедд, было больше похоже на бред. Ричарду хватило того, что он узнал, что его отец — не его отец, и он только немного свыкся с этой мыслью, как теперь старый друг, которой жил по соседству всю его жизнь, заявил, что он вовсе не друг, а… Дед?

— Ричард, послушай, — волшебник сделал шаг вперёд, но Искатель остановил его выставленной вперёд ладонью. Меч на поясе юноши накалился до красна, и Кэлен зажала ладонью рот, испугавшись, что сейчас сила меча Истины обрушится на несчастную голову старика.

Но нет, как бы ни был зол Ричард, он никогда не подумал бы обратить оружие против друзей. В глубине души Кэлен знала это, но все равно заметно нервничала.

— Мой мальчик, — предпринял новую попытку Зедд. Яблоко выкатилось из его ладони на траву, и осталось там, никем не замеченное.

— Я знал тебя всю жизнь, — резко прервал его Искатель. — Старик с холма, немного «того», который позволял таскать из своего сада сливы. Ты был со мной всю мою жизнь. Пока я рос, когда люди Рала убили отца, когда на меня навалилась треклятая миссия, и я ощущал себя совершенно одиноким. Ты был со мной, когда я в Бреннидоне искал свою мать, и ты прекрасно знал, что её там нет, потому что все это время имел представление, где она. Ведь она твоя… кто — дочь?!

Зеддикус лишь кивнул, опасаясь произносить хоть слово.

— А теперь ты говоришь мне это так, мимоходом?! — лицо Ричарда покраснело, на лбу проступили венки, а ноздри раздувались с гулким шумом. — Теперь говоришь, что я не один? Немного поздно, не находишь?!

Кэлен хотелось вмешаться, заступиться за Зедда, но она не смела. Это был исключительно их разговор — деда и внука, и встревать было бы по меньшей мере бестактно.

— Я пытался защитить тебя, — проговорил волшебник, уже сотню раз пожалевший, что вообще начал этот разговор. — Может статься, что придётся выбирать — миссия или семья, я хотел, чтобы твой выбор был лёгок.

Юноша заскрипел зубами. Старик говорил то, что он вовсе не хотел слышать. Абсурдные вещи. Миссия или семья. Да он никогда бы не бросил друзей, никогда бы не позволил Зедду или Кэлен погибнуть ради него! Семья или нет, но он всегда выбрал бы их, хоть волшебник и ворчит ежечасно, напоминая, что жизнь одного человека ничто перед высшей целью спасения всего живого.

Все слова Зедда, призванные успокоить, ещё больше распаляли Искателя.

— А ты? — накинулся он на Кэлен, да так, что девушка аж подскочила. — Ты все знала?!

— Да, но…

— Я просил не говорить тебе, — встал на ее защиту Зедд.

— Я бы сказала… — исповедница потупила взгляд. — Прошу…

Ричард и слушать не желал, меч его тем временем из красного стал почти белым, и в воздухе пронёсся тихий звон. Над его головой даже, казалось, сгустились тучи.

— Кто я для вас?! — вскричал юноша. — Лишь марионетка, которая машет мечом по вашему приказу?! Неужели я не заслужил хоть капельку доверия?! Не заслужил хоть немного материнского тепла?

Он яростно оббивал тяжёлой поступью молодую траву, стараясь хоть немного успокоиться, хоть знал, что это почти невозможно.

— Где она? Где моя мать?! Я искал её двадцать четыре года! Я имею право знать! — он снова сорвался на крик, сотрясаясь от гнева всем телом.

— Мне кажется, Зедд именно с этой целью и начал разговор. Чтобы ты узнал больше о матери… — Кэлен закусила губу, не решаясь сказать ещё чего-либо. Таким Ричарда она никогда не видела. Ни разу за все время они не ссорились, и то, что он кричал на неё, было по меньшей мере неприятно.

— Да? И с чего вдруг такая милость?! — вспыхнул Искатель,

не зная, к кому больше обращать свой гнев. — Что — теперь я не поставлю семью превыше миссии?!

— В том-то и дело, — Зедд говорил тихо и спокойно, вынуждая тем самым Ричарда умерить свой пыл. — Сейчас семья послужит твоей миссии. Твоя совершенно особенная сестра поможет нам раз и навсегда остановить Даркена Рала.

— Рискнет жизнью, ты хотел сказать? — едко поправил его Ричард.

Волшебник громко выдохнул. Как не прискорбно, но парень подобрал верное слово.

— Рискнет. Но жизнь одного… Ты знаешь… — он замолчал, потому что и самому было страшно от этих слов. Жизнь одного… Но если это жизнь собственной внучки? Здесь можно сколько угодно говорить о том, что цена оправдана, сердце знает другое.

Ричард молчал. Он был зол. На Зедда. На Кэлен. А ещё он волновался. За сестру, которой не знал. Он очень боялся, что не успеет узнать её, и это ещё больше настраивало его против деда. Дед… Он бы прежде отдал все, чтобы у него был дед, а сейчас…

Искатель пнул яблоко, отправляя его в полёт с обрыва.

— Пошли, — только и пробурчал он, не чувствуя себя способным быть хоть немного снисходительным. Не сегодня. Не сейчас.

* * *

Просыпаюсь я от прикосновения к эйджилу. Я, конечно, к его «поцелуям» привыкла, но это не самое приятное пробуждение.

За окном ещё темно, кровать рядом со мной пуста. Тёмная фигура Лафейсона виднеется в свете луны, он так и заснул в кресле с книгой на коленях. Свеча давно догорела, ввернув комнату в кромешную тьму, но ночное светило выделило отдельные детали — расслабленное лицо трикстера, морду его зелёной спутницы, заснувшей по обыкновению на его плече. Завтра эти двое исчезнут из моей жизни навсегда. Не могу сказать, что именно я ощущаю — и облегчение, и раздражение, и я не знаю, какое из этих чувств сильнее.

Поднимаюсь с постели и, скользнув к креслу, забираю с колен мужчины книгу. Упадёт на пол — всполошит змею, этого мне явно не надо, мало ли что у неё на уме.

Книжонка затасканная, вся в жирных пятнах, корешок рваный. Раскрываю потрепанные страницы в поисках того самого глупого стишка и… Вот же прохвост! — передо мной самая обычная книга с рецептами, в картинках. Стихов нет. И что же тогда за строчки звучали здесь несколько часов назад? Какая-то возвышенная поэзия Асгарда, или же экспромт от трикстера? Снова бросает пыль в глаза своим острым божественным умом? Вот только зачем — как всегда — покрасоваться?

Я откладываю книжонку на стол и вытираю руки о приготовленное у умывальника полотенце. Спать я больше не буду, лучше подготовлюсь к прибытию сестры по эйджилу. Вооружившись листком и чернилами, я пишу некоторые указания для Констанции. С её новым питомцем все будет далеко не так гладко, как она может себе надумать. Я предупреждаю её о возможных перемещениях трикстера в пространстве, о его возможности создавать свою проекцию, даже об его умении отправлять реалистичные видения в голову. Она должна знать все это, хоть до Народного Дворца и рукой подать — при удачном стечении обстоятельств они доберутся за два дня. Но зная Лафейсона, могу предположить, что он притянет парочку неприятностей по пути, и Констанция должна быть к этому готова.

— Не забудь написать, что я чертовски обаятельный и могу доставить наслаждение одной лишь силой мысли.

Фигура в кресле разворачивается ко мне и хитро ухмыляется. Вот уж не знаю, как давно он не спит, но то, что он снова влез в мою голову — это факт.

— Брось глаза портить.

Щелчок пальцами, и свеча, которая сгорела до основания, загорается вновь без всякого фитиля.

— Лунного света мне вполне хватало, — я откладываю перо. — К тому же, я уже закончила.

— Как жаль, — Лафейсон кривит губы. — То есть, про мою неотразимость ты ничего писать не будешь?

Его самоуверенность уже даже не раздражает. Я настолько привыкла к этой его модели поведения, что ничего другого и не жду.

— Пожалуй, мне стоило добавить, что ты очень зависим от чужого мнения. — Я снова вооружаюсь пером, но оно исчезает из моих пальцев, оказываясь на ладони трикстера.

— Я не завишу от чужого мнения.

О, я кажется задела его. В глазах огонь, скулы подрагивают, и он близок к тому, чтобы сорваться на крик.

— Брось, я многое поняла за эти три недели. И в первую очередь, твои мотивы, по которым ты вообще учинил бунт в Асгарде. Мальчик, которого недолюбили.

Мои слова подводят его к грани, и я почти что ощущаю его желание испепелить меня взглядом, но Лафейсон пока что держится.

— Говорит мне та, у которой нет никого и ничего, кроме злости и одиночества?

Его слова не ранят, потому что моё одиночество — благость, которой я рада. Я не завишу ни от каких привязанностей, что может быть лучше? Да, где-то там у меня есть сестра, и я могла бы найти её, если бы захотела, вот только зачем мне это? Зачем обременять себя отношениями, которые не несут никакого смысла? Семья — это глупость. Удел тех, кто боится быть один. Как этот божок из Асгарда передо мной. То, как отчаянно он добивается расположения, утверждает меня в уверенности — семья делает из людей ограниченных созданий, которым чуждое мнение необходимо, как воздух. Я же независима, и мне легко. Все, что мне важно — воля господина. Лишь его поощрение я хочу заслужить. И все равно я никогда не стану клянчить похвалу или напоминать о своих достоинствах. Сломленный ас передо мной олицетворяет все то, чего со мной никогда не случится.

— Я не злая, — отвечаю я резко, принимаюсь собирать со стола бумаги и складывать их в книгу пути, чтобы не помялись.

— А мне не важно чужое мнение.

Губы трикстера сжаты в узкую линию, подбородок чуть выпячен. Упрямится, не хочет признавать очевидного.

— Договорились, — я захлопываю книгу пути и убираю ее обратно в сумку.

Мы больше не говорим, лишь змея тихо перебирает своим длинным языком, рассерженная бесцеремонным пробуждением. Не видеть их обоих — это обещает быть большим наслаждением за весь последний месяц. До рассвета еще часа два, а до прибытия Констанции — не больше семи. Что ж, семь часов, и я снова буду свободна. От насмешек, от самоуверенности, от широкой улыбки и от человека, ее излучающего. Семь часов, и моя жизнь вернется в прежнее русло. А ягуар… что ж, он сам выбрал свою судьбу, и теперь он поменяет хозяина. Впрочем, полагаю — ему так же все равно, как и мне.

 

* бомба, убивающая звуком на многие мили вокруг

** Адонис, Начало поэзии

Я ненавижу ждать. Это сродни тому, как купируют хвост собаке, но не одним махом, а кусочек за кусочком. Невыносимо. Мучительно. Я люблю действовать, куда-то двигаться, кого-то обучать.

То, что я отправляюсь охотиться, продиктовано не голодом, а желанием чем-то себя занять. Разумеется, Лафейсон увязывается за мной. «Увидеть охотницу в деле», как он говорит. Я люблю проводить время с лесом один на один, но меня утешает то, что очень скоро я избавлюсь от этого хвоста навсегда.

Своих людей я оставляю в деревне, давая им дозволение навестить публичный дом. Они будут сопровождать меня и на обратном пути, и нельзя допустить, чтобы их некомпетентность задерживала меня. Пусть лучше отгуляют здесь в своё удовольствие, времени ещё предостаточно.

Утренний лес свеж и тих, но птицы то тут, то там, перекрикивающиеся разнообразными голосами, наполняют его жизнью. Я ступаю аккуратно, стараясь не выдать своего присутствия, и все равно ветки время от времени хрустят под ногами. Лафейсон же рядом со мной идёт совершенно беззаботно, ступая везде и всюду, вот только от его шагов звука нет. Мне бы так, в разведке полезное дело.

— Это наш последний день, Мейсон, — голос мужчины мягкий, проникающий. Всему виной его божественная суть, видимо.

Ворон над нашими головами спускается ниже, но близко не подлетает, однако это напоминает мне о том, что шпион лорда Рала ловит каждое слово. Но и нет ничего, что я хотела бы скрыть от него. Моя задача — развлечь трикстера, с чем я вполне неплохо справляюсь.

— Не хочешь ли ты сказать, что будешь скучать? — я останавливаюсь, чтобы установить зрительный контакт, опускаю ладонь на эйджил.

Собеседник хмыкает.

— Я? Не думаю, что твоя подруга даст мне скучать. А вот ты — без моего острого словца ты быстро приуноешь.

Я усмехаюсь. Он опять пытается доказать свою значимость. Это важно для него настолько, что из себя выводит.

— Смешно.

Я снова начинаю идти, высматривая зверя, на дереве молнией вспыхивает рыжая беличья тушка, и исчезает.

— А ты можешь мне объяснить, что за стишата ты вчера плел? В книге такого нет. Что это было и зачем?

Ответ не заставляет себя ждать, Лафейсон даже не пытается отнекиваться.

— Это была высокая поэзия. Хотел усладить твой слух.

Мой слух, ну как же!

— Так и думала, что ты снова красовался передо мной.

Мы выходим к лесной поляне. Она залита розовым сиянием рассвета, и в невысокой траве отчётливо можно разглядеть следы копыт.

— Я пытался сотворить из тебя интересного собеседника.

Я поднимаю вверх кулак, заставляя его замолчать и киваю на следы. Я рада, что находится повод прекратить эти мучительные разговоры. Как это у Лафейсона ещё язык не отвалился? Столько слов, сколько я произношу с ним за день, в другое время я могу не сказать и за месяц. Он вынуждает идти на контакт, вынуждает слушать себя, приковывает внимание. Теперь терпеть его — удел Констанции, а у нас с ним впереди лишь последняя охота.

Зелёная лента плавно соскальзывает с плеча трикстера, он опускает змею на траву, и она бесшумно уползает по дорожке из следов. Кто-то берёт на охоту псов, а у нас рептилия. Мило. Пожалуй, только у Лафейсона может быть такой необычный спутник.

— Констанция — она какая?

Вопрос застаёт меня врасплох. А ещё я не понимаю, что именно хочет услышать Лафейсон.

— Она очень сильная, выносливая, любит доминировать.

— Ой, а то ты не любишь!

Его замечание я пропускаю мимо ушей.

— У неё самые послушные питомцы из всех прочих сестёр, но и живут они меньше.

— Я не питомец, я иду по своей воле, — напоминает трикстер. Мне или себе, я не знаю. Но я знаю одно — Констанции совершенно наплевать, по чьей воле он идёт. Я знаю, что она везёт с собой Рада-Хань*, и она использует его при первой возможности. А тогда уж у Лафейсона не останется никакой воли.

— Идём.

Я не знаю, что и откуда узнал трикстер, но в той стороне, куда уверенным шагом он уводит меня, обнаруживается его змея. Она нетерпеливо шевелит языком, а при нашем приближении снова срывается в кустарники. Лафейсон поддевает тетиву на моём луке.

— Скоро тебе это понадобится.

— Разберусь, — бросаю я недружелюбно. — Это не первая моя охота.

— Ну-ну, — маг пожимает плечами. — Валяй, «охотница».

Его пренебрежение раззадоривает. Хочется доказать, возможно даже удивить.

Возможность предоставляется очень скоро — между тонкими деревцами мелькает фигура молодого оленя. Я проверяю направление ветра, чтобы знать наверняка, что животное не заметит меня раньше времени. Все в порядке, мы находимся на нужной стороне. Пальцы находят оперение стрелы и древко занимает своё место у тетивы. Трикстер наблюдает, сложив руки на груди. Это немного отвлекает, но я за свою жизнь побывала и в более экстремальных условиях, чем просто чей-то цепкий взгляд. Я делаю несколько глубоких вдохов, заставляя руки быть твёрже, натягиваю тетиву, касаясь оперением губ. Я вижу у себя в голове, как полетит стрела, я уже сейчас знаю, куда она вонзится.

Ворон каркает над моей головой, всполахивая оленя. Мерзкая тварь, он надоел мне больше пареной репы. Я выпускаю стрелу. Траектория верна, и наконечник пронзает чёрную грудь, сбивая ворона на землю.

Лафейсон вскидывает бровь.

— Вот как? Убила шпиона своего господина?

Никогда бы не сделала это, оставайся в вороне какая-нибудь необходимость.

— Это не личный ворон господина, — я подхожу к тушке и выдергиваю стрелу. — Это просто ворон, чьим разумом лорд Рал завладел. Над Констанцией следящее облако, так что пернатый больше не нужен.

Беру ворона за лапы и бросаю змее, она яростно набрасывается на угощение, противно чавкая сломанными костями жертвы.

— Либо ты просто хотела остаться со мной наедине…

Довольное выражение лица Лафейсона хочется стереть, но вместо этого я иду прочь — охота ещё не окончена.

Олень не уходит далеко, и так как в этот раз никто не мешает мне, я вгоняю стрелу точно в глаз, животное дергается в последний раз и замирает, рухнув на траву.

— Неплохо, — слышу я комментарий за спиной.

Неплохо. Я убила крупного оленя одним точным ударом, а он говорит — неплохо? Ну да, если бы это он охотился, то уже ждал бы похвалы, распуская хвост подобно индюку.

— Я польщена, — отзываюсь я грубо и иду за трофеем. Оленьи рога и шкуру можно продать, а тушу я разделаю, надолго хватит.

Не успеваю я нагнуться, как треклятый олень исчезает в зелёном дыме. От подобных шуток моя ненависть с каждым часом все возрастает, и лучше бы Лафейсону не попадаться мне на глаза.

— Пока ты не направила на меня лук, предлагаю вернуться на поляну и перекусить.

В глазах трикстера насмешка, но если он не лжёт, и туша действительно ожидает нас на поляне, то я, пожалуй, даже отпущу ему эту шутку.

— Ты не мог без своих фокусов, да?

— Разумеется, — маг пожимает плечами и кивком приглашает меня вернуться обратно.

На поляне все уже подготовлено: у деревьев разложены мягкие подушки, рядом с ними на дровах жарится оленья туша, а шкура сохнет на солнце, растянутая на двух столбах. Признаюсь, возможности трикстера меня впечатляют. Хотела бы и я так, одним щелчком пальцев, жизнь сразу стала бы проще. Хотя с таким образом жизни легко атрофируются и мышцы, и мозги, и мне странно, почему и то, и другое у Лафейсона все ещё на высоте.

— Опять бросаешь пыль в глаза? — я подхожу к подушкам и присаживаюсь на одну из них, вытянув ноги. Змея проскальзывает ко мне с явным намерением улечься мне на колени. Тоже мне, домашняя зверушка. — Даже не думай, — говорю я, хоть и не уверена, что зелёная тварь понимает меня. Как бы то ни было, она проползает мимо меня, залегая в кустарниках, из её пасти все ещё торчит крыло ворона. Возможно опрометчиво я убила птицу, но сейчас жалеть уже поздно.

Лафейсон проворачивает вертел, и первые капли жира с шипением встречаются с углями. Мясо пока ещё сырое, но начинает приобретать приятный аромат.

— Куда подашься, как подруга приедет? — трикстер садится рядом и соединяет ладони под подбородком, ударяет по нему кончиками длинных пальцев, словно раздумывает о чем-то. Он смотрит на огонь, не на меня, но я знаю, что он все ещё ждёт ответа.

— Вернусь в Тамаранг, к лорду. Возможно, я ему там пригожусь.

Не вижу смысла скрывать это. Тем более не теперь, когда наши пути расходятся.

— Будешь и дальше служить под его началом?

Вопрос удивляет меня и несколько злит.

— Естественно. Это называется верность. Но ты, я полагаю, не слышал об этом? За что тебя там изгнали — пытался брата убить, довёл отца до приступа?

В глазах мужчины вспыхивает огонь ярости, а заодно и пламя в костре вздымается выше, полностью поглощая тушу на вертеле. Правда, в тот же миг оно снова опадает и теперь горит ровно.

— Ты не знаешь. Ничего не знаешь. Ни моих мотивов, ни чувств. Твои выводы ошибочны.

Голос холодный и отстранённый, и мне даже становится любопытно, что такого в Асгарде произошло на самом деле и почему. Но теперь это не имеет значения. Поздно вести беседы по душам, скоро все закончится.

— Лорд Рал — все, что есть в моей жизни. Лишь он стабильно рядом. Другой жизни нет и не будет. — Слова вырываются из моего рта, и я даже не пытаюсь удержать их. — Ты тоже ничего не знаешь. И не поймёшь.

Его пальцы касаются моих волос, стягивают шнур с косы. Трикстер наблюдает за мной вполоборота, сжав тонкие губы в узкую линию. Он все ещё будто бы не здесь, но не похоже, чтобы он злился.

— Что ты делаешь?

Он не прекращает, виток за витком расплетает косу, мягко, осторожно.

— Хочу увидеть тебя. Не воином, а обычной женщиной. Можно?

Он спрашивает, будто мой ответ правда бы что-то изменил, ведь мои волосы почти полностью распущены.

— Тебе лучше так, — говорит он, заставляя светлые пряди змеиться по моей спине.

— Это не практично, — я пытаюсь убрать волосы за плечо, но Лафейсон перехватывает мою руку.

— Оставь. Вокруг нет тех, с кем нужно биться, и тех, кого нужно обучать, так что ты можешь не думать о том, что практично хоть некоторое время.

— Ладно, — я даю ему и дальше играть со своими волосами. Мне просто не хочется спорить. Не сейчас.

Время тянется медленно, и большую его часть мы молчим, глядя куда угодно, только не друг на друга. А зачем? Этот питомец больше не мой, прикипать к нему сверх необходимого я не стану. Этот этап моей жизни подошёл к концу, и теперь нужно бы вспомнить то, что действительно имеет вес в моей жизни: лорда Рала, сестёр, одиночество. Неизменный порядок вещей, делающий меня такой, какая я есть. Сильной. С Лафейсоном я себя такой не ощущаю.

— Готова вкусить свежей оленины с травами?

В руке трикстера возникает миска, а в другую он берёт кинжал.

Я киваю и жду, пока он наполнит мясом тарелку. Мы не завтракали, и желудок завязывается в узел при одном виде мяса, сочащегося соком. На вкус оно не менее прекрасно, чем на вид. Молодой олень, мясо нежное. Под вкусную пищу и настроение как-то сразу поднимается, поэтому когда Лафейсон начинает вспоминать случаи из детства, я внимательно слушаю и даже пару раз смеюсь.

Из его рассказов я делаю один вывод — с матерью у него идеальные отношения, с братом — здоровое соперничество, а вот отец, который и не отец вовсе, всегда отдавал предпочтение другому сыну. И пусть все истории приправлены юмором, я успеваю уловить эту мысль — с отцом Лафейсону не уютно.

— Поделилась бы парой историй в ответ, но не думаю, что тебе интересно слушать, как я обучала питомцев. Хотя, и там попадались занятные экземпляры.

— Плевать на экземпляры, — Лафейсон отставляет миску и садится ближе. — Расскажи о том времени, когда у тебя ещё была семья. Настоящая.

То время… То время я долгие годы старательно искореняла из памяти, так что вовсе не хочу к нему возвращаться.

— Ничего занимательного в том времени не было. Будет лучше, если ни ты, ни я не будем об этом говорить.

— Кара…

Моё имя на его губах играет какими-то странными нотками.

— Что, Локи? — я встречаюсь с ним взглядом и замечаю невиданную доселе мягкость.

— Потребовалось оказаться на пороге расставания, чтобы назвать друг друга по имени? — губы насмешливо выгибаются, но я не чувствую в этой усмешке злого умысла, скорее желание вызвать мою улыбку.

Я вторю ему, приподнимая уголки губ, и тёплая ладонь касается моей щёки.

— Ты точно должна передавать меня в руки Констанции?

Вопрос переворачивает во мне что-то. Прежняя уверенность тает, и я готова уже поменять планы, но тут мягкие, но требовательные губы завладевают моим ртом, что напоминает мне, по какой причине я хочу поскорее от него отделаться.

— Прекрати это, — я отталкиваю Лафейсона, и он непонимающе смотрит на меня.

Я не стану ничего объяснять, он и так знает. Я — лишь объект для его шуток. Больше никогда он не получит повода поднять меня на смех.

— Что-то не так?

О, он ещё и спрашивает! Не так все, изначально не так. Вся эта затея. Знала ведь, что лучше сразу отправить за ним Констанцию.

— Если думаешь напоследок познать любовные умения морд-сит, то не надейся.

Я поднимаюсь и, вооружившись ножом, принимаюсь нарезать оставшееся мясо на куски, но туша снова исчезает, оставляя меня ни с чем.

— Любовные умения морд-сит я могу познать и с твоей подругой, если захочу, — ладонь ложится на моё плечо. — Но мне плевать на какие-то там твои умения. Просто это последний шанс…

— Для чего? — я перебиваю его грубо и бестактно, но его медовые речи слушать уж точно не планирую.

— Сблизиться, — мужчина снова склоняет ко мне лицо, и я уже готова выхватить эйджил из петли, но понимаю, что он не собирается меня целовать. Вместо этого он склоняется к моему уху и шепчет: — Весь мир падет к моим ногам, вот увидишь. От твоего лорда останется только прах. И тогда тебе повезёт больше прочих, потому что близких я не предаю.

— Близких? Отца? Тора? Хочешь сказать, что я тебе ближе, чем они? Да я же для тебя просто предмет для насмешек!

— Вовсе нет, — пальцы крепко сжимаются вокруг моего запястья. — Ты женщина, которой я хочу открыть глаза на мир.

Что бы он ни имел в виду, это явно не его дело.

— У меня открыты глаза! — я осуществляю желаемое, бью его эйджилом в грудь и впервые замечаю, что он содрогнулся. Выходит, эйджил все же действует на него, просто он… Умеет терпеть боль? Нас обучали этому годами, а он, принц из дворца… Откуда у него эта способность?

Лафейсон снова будто читает мои мысли.

— Боль, которая исходит из сердца, сильнее всех прочих своих проявлений. Девочка с крысами должна знать это, как никто другой.

— Недолюбленный мальчик тоже это знает… — понимаю я, и в этот раз, когда губы трикстера накрывают мои, я не протестую.

* * *

Фригга содрогнулась от громкого выкрика. Он прозвучал неожиданно, эхом отразившись от арочных сводов опочивальни.

«Локииии!», — был этот крик.

Царица не успела обрадоваться. С тех пор, как её супруг почил сном Одина, она не знала покоя, и день, и ночь сидела у постели и держала царя за руку. Теперь он проснулся, и она была бы рада этому, если бы первым его словом не было имя её сына, произнесённое до невозможного болезненно и горько.

— Мой супруг, — она поймала ладонь Одина, приложила к своим губам. Большие зелёные глаза были направлены на повелителя с немой мольбой. Материнское сердце тревожилось и ныло. Всевидящий Один знал и ведал все тайны и в бодрствовании, и во сне. Женщине было страшно даже предположить, что такого случилось с их сыном, что Всеотец пробудился с таким криком.

— Где Тор? — Один выглядел бодро, как будто не было годовалого сна, как будто он только утром виделся с женой.

— В тронном зале, надо полагать, — Фригга вскочила на ноги, подобрала подол своего платья и поспешила за мужем, который размашистым шагом уже направлялся по указанному ею направлению.

Тор в компании леди Сиф и троицы своих боевых товарищей, Фандрала, Вольштагга и Хогуна, обсуждал что-то с Хэймдаллем, и судя по тону, обсуждение было не из приятных. Бас молодого царя то и дело отрывал некоторые фразы от общего диалога, делая их доступными и для Одина с Фриггой, которые, пока что оставаясь незамеченными, уже могли уловить суть беседы.

— Мало ли, что он сказал! — звучал голос Тора. — Производил впечатление на смертную деву! Это какие-то глупости, он не сможет!

— Нет ничего, чего не смог бы твой брат.

Голос Одина, такой неожиданный для всех присутствующих, поставил точку в споре. Троица воинов и леди Сиф поспешили преклонить колено перед пробудившимся царём, Хеймдалл лишь почтительно склонил голову, а Тор, обескураженный происходящим, подбежал к отцу и заключил его в неуклюжие объятия. Фригга, которую в другой ситуации эта картина умилила бы, лишь сильнее нахмурилась. Она понимала, что есть что-то, о чем её мужчины знают, но не говорят ей. Что-то, что касалось её милого Локи, что тревожило их обоих, и что заставило Хеймдалла покинуть свой пост.

— Кто-нибудь объяснит мне, что здесь происходит? — спросила она тоном строгой матери, к которому, в силу доброго сердца, прибегала крайне редко.

— Ничего особенного, моя дорогая, — Один взял её за руку и заставил взглянуть на себя. Его единственный глаз смотрел со скорбью и тоской, и Фригга понимала, что Локи каким-то образом разбередил старые раны. Ей не нравилось это. Не нравилось то, какую панику это подняло по всему Асгарду, но следующие слова супруга заставили её позабыть обо всех тревогах, потому как царь произнёс нечто очень желанное: — Наш сын возвращается домой.

— Открывай Радужный мост, — велел Один, оставляя супругу на попечение старшего сына. — Возвращай Локи немедленно!

Хеймдалл открыл рот, чтобы что-то сказать, но закрыл его, не произнеся ни слова. Однако Всеотец видел больше, чем можно было представить.

— Я знаю, что он с девушкой. И если ты поспешишь, то возможно даже успеешь застать его одетым.

Щёки Сиф вспыхнули румянцем, а Фандралл понимающе ухмыльнулся.

— Да, мой царь, — страж моста поклонился и направился прочь. Ступив на сверкающий Биврёст, он припустил бегом, все же надеясь, что общение со смертной девой не успело зайти слишком далеко.

Локи появился в Асгарде в весьма красноречивом виде — камзол расстегнут, на шее малиновый след от помады, дыхание сбито, а весь вид вцелом весьма растрепанный и злой.

— Хель тебя забери, — припустился он на Хеймдалла, — ты не мог сделать это часа через полтора?

Мимо стража проскользнул крупный змей, угрожающе зашипев, и по-хозяйски направился в сторону дворца.

Локи, наконец, соизволил застегнуть камзол на несколько крючков.

— И чего хочет мой брат?

— Вас желает видеть отец, — ответил Хеймдалл невозмутимо, с удовольствием отметив, как перекосилось лицо царевича.

— Отец, — фальшивая улыбка озарила лицо. — Какая радость, что он наконец пробудился.

Страж промолчал. Уж он-то был в первых рядах, когда Локи узурпировал трон, и знал, что радости от пробуждения отца у того не больше, чем от поедания тухлого яйца.

Не без удовольствия он проводил царевича в тронный зал, где возле трона его уже ожидали трое.

Фригга сорвалась с места ещё до того, как Локи вошёл в огромные сводчатые двери. Завидев мать, он также побежал ей навстречу, нежно, но крепко обнял и поцеловал в висок.

— Мама…

В одном этом слове было столько нежности и любви, что Фригга не выдержала и дала волю слезам.

Локи целовал её солёные щёки, прижимая мать так тесно, как только мог. Лишь Создателю известно, как сильно он скучал по ней.

Но вот голос отца прервал лирику их встречи, вернув в суровую реальность. Отца Локи не видел с того самого дня, как тот осел на ступени под яростной атакой его жестоких слов.

— Подойди, Локи.

Йормунганд прямиком направился к Тору, который моментально озвучил своё восхищение «милым змеенышем».

— Кстати, братец, это тебе подарок, — бросил Лафейсон, проходя мимо, чтобы предстать перед Всеотцом.

Один начал без предисловий.

— Узрел я, что твоё самолюбие и гордыня вознамерились поставить Мидгард на колени.

Локи попытался возразить, но Всеотец жестом остановил его.

— И не надо говорить, что это лишь пустые слова в усладу смертной девы!

Царевич усмехнулся, услышав слово «дева», применимое к Каре, но смолчал.

Один, между тем, продолжал.

— Своей спесью ты едва не погубил целый народ Йотунов, и я понимаю, отчего Тор сослал тебя в ссылку, но теперь, когда я пробудился, я желаю видеть обоих сыновей подле себя.

Локи откровенно громко рассмеялся.

— Ну да, ты очень истосковался по мне, отец, — он бросил беглый взгляд на мать, но Фригга ни на секунду не изменила спокойного выражения лица. Локи решил, что может продолжить в том же духе. — Ты призываешь меня лишь тогда, когда я говорю то, чего ты не хочешь слышать. Потому что скучал? Очень сомневаюсь. Изолировать меня от общества, которое я приметил своими подданными — вот твоя истинная цель. Не знал я, что лишь пара моих слов могут совершить чудесное пробуждение, иначе бы давно уже сказал их. Давай ты не будешь ломать комедию, это мой удел, а скажешь прямо, что моё прощение продиктовано лишь желанием погрузить меня в рамки, которые только тебе самому удобны.

— Я не говорил о прощении, — заметил Один, отреагировав только на это. — Твоё заключение продлится в Асгарде, и лишь твои поступки смогут смягчить приговор.

— Поступки? — Локи выгнул бровь. — Я дал слово смертной, что достигну обители её лорда, ты хочешь, чтобы асы прослыли лгунами?

— С тебя станется, — Один нетерпеливо махнул рукой, прекращая бессмысленные разговоры. — Говорить о сдержанном слове может только тот, кто хоть раз его сдержал.

— Я хочу вернуться к ней, ясно? — в глазах Локи загорелись зелёные огоньки.

— Это ясно по твоему внешнему виду, — Всеотец сделал движение ладонью, обращающее внимание на внешний вид младшего сына — пара крючков все ещё была расстегнута, а из-под воротника проглялывал отпечаток пухлых губок Кары. — Я бы тоже желал вернуться, если бы меня оторвали в такой момент.

— Дело не в моменте, — Локи обречённо вздохнул, во взгляде промелькнула тоска. — Я люблю её.

От его слов Фригга округлила глаза, Тор раскрыл рот, и лишь один только Один покачал головой.

— Нет, не любишь. Неужели ты надеялся, что я поверю в это?

— Ладно, — Локи гордо вскинул голову. — Не люблю. Но это ничего не меняет. Я вернусь в Мидгард, что бы ты ни говорил.

Всеотец нахмурил брови.

— Я дозволяю тебе вернуться в Мидгард, — сказал он, вызывая удивление у всех собравшихся. — Иди, пока я не передумал.

Локи не знал, что ему ответить. Он не знал, что вообще делать, и лишь одно стремление ворвалось в его сознание — обнять мать, пока расстояние снова не разлучило их.

Однако стоило ему сделать шаг по направлению Фригги, голос отца напомнил: — Без промедления.

И Локи побежал. Прочь из дворца, прочь из Асгарда, пока ещё можно, пока ещё свобода.

— Отпустил его? — Тор проводил брата взглядом, не до конца понимая мотивы отца. Вернее, он их вовсе не понимал.

— Да, — ответил Один просто. — Отпустил. Там из него может выйти что-то путное.

— С чего такие выводы? Он все тот же Локи, каким я его знал всегда.

Всеотец мягко улыбнулся.

— Не такой. Слишком быстро он согласился, что не любит эту смертную.

Тор пожал плечами.

— Надоело ломать комедию.

— Э, нет, — Один поманил к себе супругу. — Ты помнишь день, когда мы встретились?

Фригга подошла ближе и опустила ладонь мужу на плечо.

— Как я могу забыть? — улыбка расцвела на её губах. Какая-то новая улыбка, которую Тор прежде никогда не видел.

— Вот и я помню, — Один пригладил бороду. — Отец спросил меня, почему я такой счастливый, и я сказал, что повстречал тебя. Он рассердился, начал говорить, что я должен думать о другом, не забивать себе голову женщинами. И тогда я сказал, что пошутил. Что ничего не чувствую к тебе. Но я чувствовал. И мои слова отцу были попыткой защитить тебя и подарить нам минуты тайных встреч. Сегодня в Локи я заметил то же самое. Пусть это не любовь во всех её пониманиях, но что-то в нашем сыне изменилось, и если рядом с этой девушкой он претерпевает таких перемен, то я хочу дать ему этот шанс — стать кем-то большим, чем бедокур, наворотивший дел.

Всеотец прикрыл глаз, размышляя.

— Мы не будем больше следить за ним, — сказал он через время.

— То есть, — Тор подался вперёд. — Как — не будем? А если он захватит Мидгард?

— Ты так сильно не веришь в своего брата? — царь поднялся с трона и спустился по золочёной лестнице на мягкий ковёр, Тор последовал за ним.

— Я… Верю, но… Ты…

— Иди, — остановил его речи Один. — Познакомься поближе со своим «подарочком».

Тор перевёл взгляд на змею, после на мать. Фригга кивнула.

— Как скажешь, отец, — пробасил громовержец и покинул тронный зал.

— Наши сыновья не перестают меня удивлять, — усмехнулся Один и, подозвав к себе жену, смачно поцеловал её в губы. Разобравшись со всеми делами, он наконец мог сказать то, что положено было сказать ещё час назад: — Здравствуй, дорогая.

* * *

То, что я поддалась на провокацию Лафейсона, уже отнюдь не самая здравая идея, но когда в момент, когда мои руки только пробираются под его рубашку, появляется Радужный мост, по которому тот сию секунду отбывает в Асгард, я понимаю, что глупее никогда не выглядела. Все убранство поляны разбросал сильный ветер, который прибыл вместе с разноцветным столбом, а мне остались только один олений рог и мятая подушка.

Он бросил меня. Все его обещания разбились на тысячу радужных осколков, и единственным моим утешением становится то, что ворона я убила, так что лорд Рал чуточку позже узнаёт о моём фиаско. Я уже мысленно представляю себе, какое наказание понесу за проваленное задание, как вдруг ураган приносит тот же мост, из которого Лафейсона выплевывает прямо мне под ноги.

Не успеваю я напуститься на него, как он захватывает мои губы, мягко врываясь в мой рот языком. Ладонь опускается мне на затылок. Другая — на поясницу.

— Что ты…

Он не даёт мне договорить. Кажется, он намерен продолжить то, на чем мы остановились, и я не знаю, как мне реагировать — использовать на нём эйджил или повалить на землю и ощутить его божественную любовь. Но нет, он не даёт мне вариантов, так как он не желает ни того, ни другого.

— Отец пробудился, — говорит он, отстраняясь. Вид у него слегка растерянный, и я не могу понять — по-хорошему растерянный или нет.

— И?

— Читал нотации о вреде завоевания мира. Думал оставить меня в Асгарде, но я ведь дал тебе слово — до Народного Дворца я доберусь.

Я киваю, хотя ещё не совсем переварила все то, что он сказал. Он хотел бы быть дома, я знаю. Тогда для чего же он вернулся? Глупо будет полагать, что ради того, чтобы просто сдержать обещание. Зная Лафейсона, тут что-то более значимое на кону.

— Что ты планируешь получить у лорда Рала?

Этот вопрос заботил меня давно, и я надеюсь, что сегодня получу ответ.

— Ключ от этого мира, — отвечает он, снова привлекая меня к себе. — Ты со мной?

— Она сама по себе! — голос Констанции звучит неожиданно близко. — Вот, значит, какими уговорами ты убедила его следовать за тобой? Ну-ну.

Рука Лафейсона сползает с моей талии, разделяя нас навсегда. Констанция здесь, мой путь подошёл к концу.

Моя прекрасная сестра по эйджилу — самое красивое создание из всех морд-сит. Она высокая, стройная, у неё шикарные русые волосы и огромные голубые глаза. Её милое личико совершенно невинное, как у маленькой принцессы, и все же это машина для убийства.

— Привет, Констанция, — здороваюсь я, она нараспев здоровается со мной.

За спиной сестры несколько десятков д’харианцев и мой квод заодно, они выплывают на поляну могучей тучей. Ещё одна туча, чёрная, грозовая, висит прямо над нашими головами. Теперь мы снова под пристальным взглядом лорда Рала, а ещё — сокрыты от Асгарда. Констанция может сейчас убить бога, а в их божественной канцелярии об этом даже не узнают.

— Лорд Рал ожидает тебя в Тамаранге, — сестра по эйджилу протягивает мне дорожную сумку. — Здесь деньги и пища. Твой квод я забираю, возьми пятерых солдат на выбор, до Тамаранга тебе их хватит.

— Ты можешь остаться со мной. Я могу сделать это своим условием сотрудничества, — Лафейсон говорит серьёзно, и если это лишь очередная шутка, то очень хорошо завуалированная.

— Меня ждёт лорд Рал, — отвечаю я, отринув всякие эмоции. Наша игра в танец заканчивается сейчас. — Прощай.

Я взваливаю сумку на плечо и махнув ближайшим солдатам, отзываю их за собой. Я не оглядываюсь, пока ко мне подводят лошадь. Не оглядываюсь, пока закрепляю ноги в стременах. Не оглядываюсь и тогда, когда подъезжаю к краю поляны. Я оставляю эту главу своей жизни, уходя в будущее, которое мне привычно и предсказуемо.

Я вывожу коня на неровную дорогу, сворачивая в сторону Тамаранга. В этот раз я поеду не через скалы, а в объезд. Так проще, хоть и дольше. Но ведь больше рядом нет того, кто отважно бросился в самое кубло мрисвизов, а сама я, даже в сопровождении пяти д’харианцев, едва ли с ними справлюсь.

Солнце уже высоко над моей головой, и лес, по которому я планирую держать путь, будет весьма кстати, потому что светило уже слегка агрессивное в это время года.

Пока конь медленно бредет по дороге, я сплетаю волосы в косу. Иллюзия обычной жизни кончилась, теперь я снова воин.

— А с распущенными тебе лучше, — голос доносится откуда-то сбоку, и, повернув голову, я обнаруживаю Лафейсона, сложившего руки на груди и припирающего спиной дерево. Я останавливаю коня и велю моим людям ехать вперёд. Я не знаю, о чем пойдёт разговор, но свидетели мне в любом случае ни к чему.

— Ты его проекция, да?

Привычная мне зелёная фигура отрывается от дерева, подходит ближе, опускает ладонь мне на лодыжку. Прикосновение я ощущаю.

— Моя проекция сейчас донимает Констанцию разговорами о погоде, — он смеётся и тянет за ногу, приглашая спешиться.

Я спрыгиваю с коня, и мы некоторое время просто стоим, глядя друг на друга.

— Уезжаешь?

Он задаёт вопрос, на который уже знает ответ.

— Да.

— Возможно, свидимся в Народном Дворце? — в голосе трикстера сквозит равнодушие, но я знаю, что ему так же не хочется уходить, как и мне. Вечно как кошка с собакой, но друг за друга горой. В моей жизни было мало людей, с которыми приятно сражаться плечом к плечу.

— Я — лучшая из морд-сит лорда Рала, — говорю я без хвастовства, лишь признавая этот факт. — Так что я всегда там же, где и он. Свидимся.

«Если ты будешь жив», — добавляю я про себя, а вслух говорю: — Остерегайся Констанции. Она может подарить тебе незабываемое наслаждение, но с таким же наслаждением она будет снимать с тебя кожу.

— Приму во внимание, — Лафейсон ухмыляется. — И первое, и второе.

Я киваю. Он не маленький, сам разберётся.

— Тогда… До встречи?

Я делаю попытку заскочить на коня, но мужчина удерживает меня.

— Постой. — Он извлекает из кармана мешочек и вываливает его мне на ладонь. — Внутри кусочки метеорита из Асгарда, они обладают заживляющим эффектом. Знаю ведь, что ты бедовая, без приключений никуда.

Я прячу мешочек в сумку.

— Спасибо.

Яркая улыбка раскрашивает лицо Лафейсона. Он неожиданно снова срывает тесьму с моих волос и зажимает в ладони.

— А это я оставлю себе. — Он подмигивает и добавляет: — И все же я добился от тебя слов благодарности. До встречи, Кара.

— До встречи, Локи, — говорю я через гул собственного сердца в ушах.

Клубы зелёного дыма поглощают Лафейсона, оставляя меня одну. Впрочем, для меня он больше не Лафейсон — Локи. Он прав — лишь у финальной черты стало просто называть его по имени. Ну что ж, расставание было неизбежно. Настало время выбросить эти три недели из головы и заняться действительно важными вещами.

Я вскакиваю на коня и пускаю его вперёд. Туда, где все вернётся на круги своя — в Тамаранг.

 

*Рада-Хань — ошейник, блокирующий магию. Снять можно только специальным ключом или сильной магией.

Большую часть своей жизни я одна. Это удобно, так спокойнее. Редко когда я окружаю себя кем-то, кто мне хоть сколь-нибудь важен. Таких людей в принципе мало, и даже когда они появляются, то не задерживаются надолго. Я привыкла к этому, как и ко всем другим основам моей жизни. Привязанность губит. С ней становишься каким-то мягкотелым существом, никак не бойцом. Привязанность не для меня. Расставание с трикстером приносит облегчение. Те давящие чувства лёгкой потребности мне вовсе не нравились. Теперь у меня появилась возможность их придушить, перечеркнуть, и я пользуюсь ею по максимуму. За шесть дней пути я ни разу не возвращаюсь мыслями к несостоявшемуся питомцу, и это хороший показатель. В Тамаранг я прибываю в добром расположении духа, и даже пощечина, которой встречает меня лорд Рал, не в силах этого изменить. Я его подвела, я ожидала чего-то более существенного, чем обычная пощечина.

— И что только нашло на тебя, Кара? — голос магистра тихий, но все равно отражается от стен тронной залы, повторяя вопрос еще несколько раз. В зале мы одни, за исключением Трианы, которая встречает меня лишь сухим кивком.

Пальцы лорда Рала опускаются на мой подбородок, властно сжимая его и слегка приподнимая.

— Погубила бедную птичку. О чем только ты думала? Где твое сострадание, где чувство жалости?

То, что господин заговорил в первую очередь о птице, дает надежду, что никаких более серьезных ошибок мне припоминать не станут. Милостивый лорд Рал всегда дает людям второй шанс, и я ощущаю, что сейчас, забыв о моих провалах в обучении Локи, он проявляет высшую благосклонность. Уж я-то его не подведу.

— Птица мешала мне охотиться, мой лорд. Мне жаль, — говорю я как есть, и ответ, кажется, удовлетворяет его. По крайней мере, он больше не поднимает этой темы.

Жестом он приглашает меня подойти к витражному окну, на котором изображена девочка с черными косичками. Принцесса Виолетта, надо полагать. Слышала, ее сослали в копи. Справедливо, ее мать предала лорда, поставив под угрозу возможное благосостояние всех Срединных Земель. Девочку вообще полагалось казнить за такое, но лорд всегда щедрый со своими подданными.

Я любуюсь тем, как на лице господина играют краски — синие, алые, желтые, я любуюсь каждой деталью его совершенного лица, а он в ответ рассматривает меня. Интерес в его глазах смешан с тревогой, и я уже порываюсь спросить его, что именно не дает ему покоя, как вдруг магистр заговаривает сам.

— Я дал Денне кое-какое задание, — говорит он. — Мои шпионы обнаружили местонахождения украденной шкатулки Одена. Наглец Зорандер оставил ее под самым нашим носом, на равнине Будущего.

Лорд Рал проводит пальцами по губам, размышляя над чем-то. Вид у него встревоженный и даже расстроенный, хоть новость, о которой он сообщил, весьма приятна. Равнина Будущего находится всего в нескольких часах езды от Народного Дворца, и Денна сможет забрать шкатулку, глазом не моргнув. Однако я понимаю тревоги магистра — он оскорблен тем, что старый волшебник бросил ему вызов, подкинув шкатулку так близко. Разумеется, это ловушка. Наверняка Искатель ожидает где-то поблизости, но ему с Денной не тягаться.

— Это прекрасная новость, мой лорд, — говорю я, становясь рядом с ним и переводя взгляд на витраж. Тонкие губы девочки недовольно сжаты. Я видела таких людей — тех, на чьем лице спесь появляется раньше, чем сходит детский пушок. Ну ничего, работа в шахте вернет ее лицу милое выражение. Лорд Рал бесконечно прав, что дал девочке шанс вырасти нормальным человеком.

Магистр качает головой, опровергая мои слова.

— Была бы прекрасная, моя милая, если бы батальон, посланный за ней, вернулся. Поле охраняют чары волшебника. Видишь ли, три тысячи лет назад на этой равнине произошла главная битва в войне волшебников. — Он берет меня под локоть и разворачивает к себе лицом. — На этой равнине всегда зеленая трава, ты замечала? В любое время года — и в мороз, и в засуху.

Я киваю, потому как эту равнину я не раз пересекала, и именно на ней всегда разбивала лагерь — там всегда тепло и зелено. О причинах этого я никогда не задумывалась, но лорд хочет объяснить мне это, и это честь.

— Она растет на костях и крови волшебников, павших в этой битве, — говорит лорд Рал. — Зеддикус наверняка использует их магию, как щит для шкатулки. По крайней мере, у меня нет причин убеждаться в обратном — куча обугленных д’харианцев, разбросанных сейчас по периметру, тому доказательство. К счастью, Денна в состоянии исправить ситуацию и перевесить чашу весов в нашу пользу.

Денна. Одна из самых опытных морд-сит, нас обучали примерно в одно время. Она и коня на скаку остановит, и в горящую избу войдет, вот только даже Денна не в состоянии пересечь магическую границу, как бы хороша она ни была.

— У нее не выйдет, мой лорд.

Я понимаю, что могу вызвать гнев господина, сказав, что он ошибается, но я не приучена скрывать мысли.

Губы магистра вопреки этому трогает легкая улыбка.

— У нее — нет. Но она добудет для нас очень особенный козырь.

Ладонь опускается мне на плечо, пальцы властные, сильные. Даже теперь, в совершенно неподобающей обстановке, они рождают образы дней и ночей, когда я ощущала эти пальцы на своем теле. Это в очередной раз напоминает мне, что здесь и сейчас я именно там, где и должна быть.

— Что же до тебя, дорогая, — губы лорда приближаются к моим, щекоча их своим дыханием, — на тебя падет миссия не менее важная. Если все сделаешь как нужно, убьешь двух зайцев одним махом.

Я внимаю словам господина, и я готова сделать все, о чем он меня попросит. Для этого я живу, и это единственное, что имеет значение.

— Ты отправишься на Валерию, где укрылись последние исповедницы, — объясняет он. — До меня дошел слух, что на острове укрывают мальчика-исповедника. Ты должна привезти его ко мне.

Мальчик-исповедник — ничего опаснее и быть не может. Такие дети бесконтрольно подчиняют всё и вся, идут на поводу у своей воли. На свободе такой ребенок уже в десять лет способен устроить абсолютный хаос. Естественно, такой силе лучше находиться в руках лорда, тогда мир будет защищен.

Второй заяц, которого я убью, очевидно, заключается в том, что мы оборвем весь род исповедниц, жутких колдуний, лишающих человека воли одним прикосновением. Большего зла, чем исповедницы, морд-сит не знают. Я сама лично видела, как одна из этих ведьм коснулась своей силой моей сестры по эйджилу. Бедняжка умирала в жутких муках — для морд-сит прикосновение исповедницы смертельно. Я слыхала, что они подчиняли себе целые деревни. Лишить человека воли — что может быть ужаснее? Навек превратить в раба, отняв возможность думать и здраво воспринимать мир. Оставить после него лишь тень — пустую оболочку, не более.

Убить их всех будет мне в радость.

— На Валерии ты найдешь одну исповедницу, ее имя Дэни Амнелл, — продолжает лорд Рал, касаясь моих губ своими мучительно сладко и до боли недолго. — Проследи, чтобы она мучилась.

Я киваю. Что ж, со вторым зайцем я немного не угадала. Мы не просто оборвем род исповедниц, но накажем смутьянку Кэлен, казнив ее сестру. Честь для меня быть отобранной для этого задания.

— Она будет страдать, — обещаю я. — А мальчика вы получите в целости и сохранности.

— Хорошо, — лорд Рал довольно притягивает меня к себе, Триана шаркает ботинком, привлекая к себе внимание, но магистр игнорирует ее.

— Возвращайся скорее, — жарко шепчет он мне в губы. — Я ужасно соскучился.

Я обещаю вернуться в кратчайшие сроки. Пусть Триана пока греет мне местечко в постели лорда, но ей не стоит забывать, что из всех морд-сит меня он выбирает чаще прочих.

На сборы мне дается около часа, за который я успеваю ополоснуться, поесть и переодеться. Я надеваю алую кожу, потому что в том месте, куда я иду, крови будет много.

* * *

Молодые пшеничные колосья зашуршали от дуновения мягкого ветра. Зима в этом году была снежная, и молодые колоски, защищенные снежным покровом, сейчас были налиты жизнью и силой. Они предвещали хороший урожай и способны были прокормить крестьянку и ее дочь до следующего года.

Дженнсен отметила это с удовлетворением и, мурлыча под нос веселую песенку, принялась доить козу. День выдался чудесным, теплым и солнечным, и на душе было радостно. Да и молока этим утром выходило больше, чем обычно, и девушка предвкушала тот момент, когда они с матерью, выручив за молоко немного денег, смогут нормально поесть.

Крик ворвался в сознание Дженнсен, разорвав все ее мечты на сотню клочков. Она узнала голос матери, а после услышала и звук разбивающейся посуды. Забыв обо всем на свете и опрокинув по пути ведро с молоком, девушка вбежала в дом, напоровшись на двоих рослых мужчин в униформе. Эмблемы у них на груди объявили ей, что они д’харианские солдаты, и она не успела даже испугаться их, как увидела нечто, отчего мурашки пробежали по пояснице — женщина в красном, морд-сит, держала свое гудящее оружие у горла ее матери, хищно улыбаясь ярко-алыми губами. Судя по длине белоснежной косы, эта морд-сит была в числе лучших. В мире, где статус определялся длиной волос, различать важных персон было не трудно. Сама Дженнсен могла похвастаться рыжими локонами длиной до плеча, и то только потому, что в этой глуши не было тех, кто мог заставить ее обрезать волосы.

— Здравствуй, Дженнсен, — заговорила женщина в красном. — Мне жаль причинять боль твоей матери, но меня привело сюда дело огромной важности. Важное для мира и счастья во всем мире, и я должна быть уверена, что ты не откажешься помочь мне.

— Пожалуйста, отпусти ее, — попросила Дженнсен растерянно и осторожно, ведь эта без сомнения опасная и влиятельная женщина готова была нанести удар своим оружием в любую секунду.

— Прежде ты должна сделать кое-что для меня и для лорда Рала, — сказала морд-сит, ударяя по ладони эйджилом.

— Дженнсен, нет, — ее мать властно поставили на колени, но она все же продолжила, несмотря на то, что солдаты могли запросто сломать ей шею одним движением. — О чем бы она ни попросила, ты не должна… — прикосновение эйджила к горлу сменило ее слова на стон.

Женщина в красном была спокойна, на ее лице не дрогнул ни мускул, пока мать Дженнсен извивалась на полу, удерживаемая с двух сторон за руки. Девушка подавила тихий всхлип, чтобы казаться сильнее, чем есть. Чтобы морд-сит, видя тщетность своей пытки, прекратила её поскорей.

— Я очень надеюсь, что ты не заставишь меня убить твою мать, Дженнсен, — алые губы изогнулись в усмешке.

И Дженнсен знала ответ.

То было пять дней назад, и теперь маленькая рыжая крестьянка стояла на поле, усеянном телами, обожженными до основания, а госпожа морд-сит, поигрывая эйджилом, следила за ней.

— На этом поле спрятана шкатулка, найди, — Денна протянула Дженнсен лопату, но та отняла руку.

— Зачем мне лопата? — глаза девушки скользнули по зеленой траве, остановившись в центре поля. Они сосредоточенно глядели в одну точку, и Денна поняла, что все будет даже проще, чем она думала.

— Ты видишь ее, — морд-сит оглядела равнину, не найдя на ней ничего, кроме черных трупов. Выходит, волшебник действительно скрыл шкатулку магией, да так самоуверенно, даже не закопав.

— Принеси ее мне, — велела она, нетерпеливо подтолкнув Дженнсен к ближайшим трупам, та испуганно попятилась.

— Эти воины — что случилось с ними?

— Их убила магия волшебника, когда они пошли за шкатулкой, — охотно ответила Денна, придав лицу скорбного выражения. От тел все еще исходил дымок, хоть пролежали они здесь добрую неделю. Это было на руку морд-сит — слишком ужасно для неискушенных девичьих глаз.

Дженнсен сглотнула.

— Но тогда как я смогу это сделать?

Она выглядела напуганной и разбитой, и контролировать ее становилось еще проще.

— Ты не говорила ей, — Денна оглянулась через плечо, где д’харианцы удерживали мать Дженнсен с обнаженными мечами наперевес. Она не могла сдержать улыбки, потому что намечалась очередная семейная драма, из числа тех, которые женщине всегда нравились больше всего.

— Что не говорила? — Дженнсен испуганно вскинула голову, встречаясь с ореховыми глазами морд-сит. Та явно не блефовала — было что-то, что мать скрывала от нее.

— Прости меня, Дженнсен, — мать виновато опустила глаза. — Я думала, что тебе об этом лучше не знать…

Больше женщина не произнесла ни слова, поэтому Денна взяла ситуацию в свои руки.

— Позволь мне, детка, — морд-сит мягко взяла девушку под локоть и отвела на пару шагов вперед, — быть той, кто покажет тебе, какой у тебя необыкновенный дар.

С этими словами она швырнула Дженнсен в гущу мертвых тел. Девушка оступилась и упала между ними, рука неосознанно оперлась о ближайшее тело, и обугленная плоть провалилась, вызвав у девушки писк отвращения и гадливости.

Дженнсен поспешила вытащить ладонь из трупа и, не думая ни о чем, рванула к блестящему предмету посреди поляны.

Денна довольно выгнула губы, увидев, что девчонка справилась с поставленной задачей.

— Примерно один раз в поколение, — громогласно пояснила морд-сит, — рождается ребенок, на которого магия, какая бы она ни была, не действует. — Голос был ровный, вкрадчивый, миролюбивый. Можно было подумать, что Денна лишь строгая учительница, которая любит своих учеников несмотря на видимую холодность. — Тебе очень повезло, Дженнсен. Принеси мне шкатулку.

Девушка с придыханием взглянула на предмет в своих руках, на переплетение узоров, на смешение оттенков. Эта шкатулка имела ценность, которой Дженнсен не знала, но она знала одно — морд-сит и Рал никогда не делают ничего доброго и по-честному. Поэтому она крепче прижала шкатулку к груди и направила на Денну смелый взгляд.

— Я сказала, принеси шкатулку мне, — более требовательно и жестко повторила Денна.

— Сначала дай маме уйти. Когда она будет далеко, я отдам шкатулку.

Денна громко рассмеялась.

— Думаешь, в твоем положении можно торговаться со мной? — эйджил вылетел из петли и коснулся груди женщины, которая от этого покачнулась и упала на колени.

— Нет! — Дженнсен молнией пересекла черту и, склонив голову, протянула шкатулку Одена морд-сит. — Возьми, пожалуйста, прости…

Денна кивнула и протянула ладонь, резная шкатулка легла на нее, поразив своим великолепием. Подобной ценности Денна никогда прежде в руках не держала, и это была великая честь для нее.

Убрав эйджил в карман, она накрыла шкатулку ладонью, желая ощутить рельеф ее стенок, магию, содержащуюся в каждом миллиметре. Тогда-то Дженнсен и разжала руки.

Как только ее способность обходить любую магию отделилась от шкатулки, из нее моментально вырвался красный столб сигнального огня, проставленный Зеддом на самый крайний случай. Недалеко в лесу старик, набирающийся сил перед долгим путешествием, вскочил на ноги с большого камня и зашептал молитву добрым духам.

Ричард все еще злился на него за секреты и за то, что прежде, чем отправляться на поиски его матери, Зедд решил спрятать шкатулку на равнине Будущего. Да, он понимал целесообразность этого, и понимал, почему волшебник выбрал именно это место, но это не отнимало того факта, что они все еще были здесь, а не там, куда Ричард стремился с тех самых пор, когда узнал, что он Искатель, а его отец не родной ему. И все же сейчас он забыл обо всех своих обидах и подбежал к старику.

— Что это?

— Магический сигнал, — ответил Зедд, нахмурившись. — Если кто-нибудь как-нибудь сможет взять шкатулку…

— Но кто способен на это? — Кэлен взглянула на волшебника, встретившись с его растерянным взглядом, тот лишь поджал губы — ответа не было.

Ричард опустил ладонь на эфес меча. Холодная сталь привычно скользнула в руку, пустив по ладони Искателя Истины колючие волны тока.

Если кто-то завладел шкатулкой, то вполне вероятно, что очень скоро тираническая власть Рала распространится по всей земле, сметая города и народ, уничтожая их жестоко и извращенно. Допустить даже одной только мысли об этом Ричард не мог. Он знал, что должен делать — перехватить шкатулку, кто бы её ни забрал.

Не сговариваясь, все трое быстрым шагом направились в сторону равнины.

Сигнальный огонь продолжал бить из шкатулки и прекратился только тогда, когда Денна впихнула ее обратно в руки Дженнсен.

— Волшебник, наверное, уже спешит сюда с Искателем и исповедницей, — презрительно проговорила она, оглядываясь по сторонам.

Дженнсен с матерью переглянулись.

— Я сделала, что ты хотела, — попробовала девушка. — Пожалуйста, дай нам уйти.

Денна надула губы.

— О, ты никуда не уйдешь, Дженнсен, — даже не верилось, что девушка не понимает своего влияния на шкатулку и на сигнальный огонь. — Нет, ты и только ты понесешь эту шкатулку в Народный Дворец, я туда с ней вряд ли без тебя доберусь.

— Дженнсен, нет, не помогай ей, — вскричала мать девушки. — Пусть убьет меня…

Прикосновение эйджила заставило ее согнуться пополам.

Дженнсен едва сдержала слезы. Денна между тем закончила свою пытку и снова развернулась к ней.

— Посмотри на них, Дженнсен, — кивком она направила взгляд девушки на погибших д’харианцев. Рука ее ласково легла Дженнсен на спину. — Разве волшебник задумывался о невинных людях, которых убил так жестоко? Об их осиротевших детях… Нет, он думал лишь, как уберечь сокровище, которое украл у Даркена Рала, а лорд хотел с ее помощью установить мир.

Каждое новое слово звучало четче и громче.

— Она лжет! — услышала Дженнсен выкрик матери.

Денна и на это имела ответ.

— Спроси себя, Дженнсен, кто из нас с ней больший лжец? Почему она скрывала от тебя правду о твоих способностях? Почему она прятала тебя, как будто ты какой-то постыдный секрет?

Дженнсен закусила губу, на миг вняв ее словам. То, что выяснилось сегодня, действительно заставляло ее сомневаться в честности матери, поэтому она кивнула, давая себя увести. Она надеялась разобраться со всем по пути в Народный Дворец.

Им связали руки, обеим, привязали к лошади и повели лесными тропами, Денна ни на миг не прекращала распевать дифирамбы своему лорду.

— Даркен Рал мечтает о вселенском мире с самого раннего детства, — убедительным тоном говорила она. — Но Искатель вернулся в Срединные Земли и неустанно старается разрушить эту мечту. Лорд знает, что Искатель всего лишь марионетка, танцующая на ниточках, за которые тянет волшебник.

Дженнсен внимала каждому ее слову, пытаясь отделить зерна истины от лжи.

— В своей мудрости и милосердии, — продолжала Денна, — лорд Рал послал меня предложить Искателю ради общего блага объединиться и объявить мир на всех территориях, и знаешь как Искатель на это предложение ответил?

Дженнсен приоткрыла рот, ожидая откровений, которые уже сейчас заставляли все тело дрожать от напряжения.

— Он напал на меня с мечом Лжи и оставил умирать.

Денна была так убедительна, а крестьянская дочь так доверчива, что у морд-сит не оставалось сомнений — девушка попала под ее влияние безвозвратно.

— Я не знаю, кому верить, — пролепетала Дженнсен, всхлипнув. — Я уже ничего не понимаю….

Она зашлась в рыданиях и сделала несколько шагов вперед, чтобы успокоиться в одиночестве. По крайней мере, Денна так думала.

Резким движением Дженнсен подбросила шкатулку, отправляя ее в кювет. Сигнальный столб снова поднялся в небо.

— За шкатулкой, быстро! — вскричала Денна, понимая, что каждая секунда, пока огонь горит, приближает к ней волшебника и его спутников. Встречи с Ричардом женщина и ждала, и боялась.

За свою вольность Дженнсен получила размашистым ударом по лицу, пальцы в алой перчатке сдавили подбородок.

— Я недооценила тебя, Дженнсен, — прошипела Денна. — Но не так трагически, как ты осмелилась недооценивать меня.

Следующий удар, теперь уже не рукой, а эйджилом, пришелся на грудь ее матери.

— Пожалуйста! — вскричала Дженнсен, разбрызгивая кровь из разбитой губы. — Хватит! Это же я шкатулку бросила! Накажи меня!

Д’харианец заломил ей руки, в то время как Денна снова ударила ее мать, на этот раз по ногам, заставляя упасть.

Свидетелем этого момента и стал подоспевший Ричард, и его сковал шок. Денна. Он сам лично убил ее. Не думал он еще хоть однажды встретить эту женщину на своем пути.

В тот самый миг рыжеволосая девушка вырвалась из хватки воина и, бросившись на морд-сит, выхватила у нее эйджил, встав с ним в оборонительную позицию.

— Она держит эйджил… — Искатель недоуменно всмотрелся в лицо девушки, на котором не увидел проявлений боли. Эту боль он хорошо помнил, многие дни он познавал ее на себе. Так просто вооружиться эйджилом обычная крестьянка не могла. — Как ей это удается?

— Потому что она Первозданная Неодаренная, — проговорил Зедд рассеянно. Он начинал понимать, кого видит перед собой, и это понимание тревожило его душу.

— Не подходи! — Дженнсен угрожающе тряхнула эйджилом, но Денна сделала шаг вперед, усмехаясь злорадно и с видом победителя. Девушка не понимала этой уверенности, ведь это у нее теперь было оружие. Она ткнула им морд-сит в живот, но та лишь громко рассмеялась — оружие не подействовало.

— Это другая сторона твоего дара, — почти радостно и нараспев произнесла Денна. — Тебе нельзя навредить с помощью магии, но и воспользоваться ею ты не можешь.

Она отобрала эйджил резким рывком и снова отдала Дженнсен принесенную солдатами шкатулку. Сигнальный огонь, наконец, погас.

— Первозданные Неодаренные не могут воспользоваться магией, — пояснил Зедд, пригибаясь к траве, чтобы Денна раньше времени не обнаружила их. — Но чаще всего они умирают в детстве. Многие поколения дом Рала разыскивал их и убивал при рождении.

— Почему? — Ричард скрипнул зубами, наблюдая за тем, как Денна подталкивает пленниц идти вперед.

Ответ дала Кэлен.

— Магия Рала не может такого сделать рабом, поэтому они опасны для него.

Тогда Ричард понял, что эта девушка жива лишь временно, и спасти ее стало даже важнее, чем вернуть шкатулку Одена.

Денна опасливо огляделась, и Ричарду показалось, что ее глаза нашли его, но потом она развернулась и медленно побрела по дороге. Он был скрыт высоким кустарником, пронесло.

Ричард напал, когда она не ожидала — спрыгнул с холма, сбив одного из д’харианцев с ног, Кэлен, размахивая кинжалами, взяла на себя еще двоих. Денна, готовая к битве всегда и везде, лишь разрывалась над тем, на кого ей нападать первым делом, но встретив взгляд Ричарда, поняла, что ответ предрешен.

Они видели друг друга впервые со дня разлуки, и каждому из них эта встреча принесла ненужные воспоминания. Ричард вдруг вспомнил, как он, безвольный и слабый, любил ее, а Денна поняла, что вовсе не хочет убивать его. Но сделает это, если потребуется — долг всегда выше чувств.

Они сошлись в поединке. Его меч никак не мог найти ее, в то время как ее эйджил успел ужалить его дважды.

Кэлен, расправившись с противниками, поспешила к юноше на выручку, а Зедд тем временем снимал последние преграды — опалял волшебным огнем двоих солдат, охраняющих Дженнсен и ее мать. Спасти этих женщин для него было важнее всего на свете.

Оставив Кэлен сражаться с Денной, Ричард бросился ему на помощь, подбежал к младшей пленнице и с силой рубанул по веревке, присоединяющей ее к лошади.

Зедд тем временем бросился к старшей, крепко сжал ее в своих руках.

Сперва женщина встрепенулась, но встретившись с волшебником взглядом, замерла. Они безмолвно смотрели друг на друга, забыв обо всем на свете. Забыв об опасности, о том, что битва продолжается. Но вдруг веревка натянулась, и женщину бросило на землю — то Денна оторвалась от Кэлен и, вскочив в седло, утащила пленницу прочь.

— Торалин… — лишь успел прошептать Зеддикус, сжимая ладони в кулаки.

Когда кобыла понесла, Дженнсен закричала. Каждый метр, который ее мать волокли по земле, отдавал болью в ее сердце. Но спаситель крепко держал ее, не давая рвануть следом, заведомо на смерть, но к единственному родному человеку.

— Отпусти! — она вырывалась, как дикий зверь, но Ричард был сильнее.

— Мы ее освободим, как только отнесем шкатулку подальше от Денны, — пообещал он, встряхивая девушку, чтобы та прекратила истерику.

— Если это спасет мою маму, я отдам ее ей, — сквозь слезы прокричала она с таким отчаяньем, что Ричарду стало больно. За свою мать он бы тоже отдал все шкатулки мира.

— Если Даркен Рал получит шкатулку, — терпеливо объяснил он, — мы все станем его рабами. Весь мир и твою маму уже никто не сможет спасти.

Зедд взволнованно подошел ближе, всматриваясь в девушку, пытаясь заметить в ней знакомые черты. Его сердце отбивало непозволительный для старика ритм, а руки дрожали.

— Я даже тебя не знаю, — вскричала Дженнсен и наконец вырвала руки, — почему я должна слушать?

— Потому что он Искатель, — Кэлен приблизилась к девушке и опустила ладонь на ее плечо. Исповедовать ее она не собиралась, но хотела немного успокоить.

Услышав слова исповедницы, Дженнсен широко распахнула свои зеленые глаза. Как она не поняла прежде? Лишь Искатель путешествует в сопровождении исповедницы и волшебника, и это значило… Дженнсен подняла глаза на Ричарда и несмело прошептала: — Если ты Искатель, то женщина, которую Денна увезла, и твоя мать тоже…

* * *

Неделя. Примерно столько занимает бесконечная скачка, она однообразна до невозможности: горы, лес, лес, горы. Деммин Насс должен встретить меня на берегу, где небольшое суденышко перенесет нас к куцему клочку земли посреди моря. Валерия. Место, где сотни исповедниц нашли свой покой, и которое все равно привлекает их, как мед — пчел. Я трижды бывала на острове, и это только я. Резня на Валерии вспыхивает из года в год, но исповедницы все равно повторяют свои ошибки. Думают ли они, что прежние поколения их сестер, что жили на острове, были глупее их? Рассчитывают ли они взять числом, либо надеются, что их жалкие укрепления в следующих раз уж точно выстоят? Как бы то ни было, а в этот раз именно у этих исповедниц просто нет другого выхода. Их трое или четверо, с ними лишь один мужчина, да несколько крестьян, обитающих на острове. Крестьян мы никогда не трогаем, они в ответ не заступаются за женщин в белом.

Дни становятся более жаркими, хотя ночи все еще холодные. Меня сопровождают двадцать д’харианцев, которых лорд Рал лично выбрал для меня. Часть из них следуют со мной от самого Тамаранга, остальные присоединяются по пути. Книга пути у меня новая, связанная напрямую с лордом. Теперь нет необходимости в том, чтобы писать через третьи руки. К тому же та книжонка окончательно истрепалась за время моего путешествия с Локи. Ее уничтожал пар, вода, грязь и кровь, и заменить ее было самой разумной идеей из всех возможных.

Утром восьмого дня над нашими головами наконец начинают летать альбатросы, предвещая, что очень скоро мы доберемся до моря. В силу службы я часто плаваю морем, а вот солдаты волнуются. Многие из них море увидят впервые, их дело полевое. Как бы хороши они ни были в бою, я знаю — море сделает большую часть из них жалкими, и уже мысленно проклинаю те сутки, которые доведется провести с ними на плывущем корабле.

В самое жаркое время дня мы добираемся до пляжа, покрытого белоснежным песком. От ярких волн рябит в глазах, зато от моря хоть веет прохладой и дышать немного легче. Морд-сит, конечно, могут выполнять приказы в абсолютно любых условиях, хоть на раскаленной сковородке, но все же никто в здравом уме не опровергнет тот факт, что в комфортных условиях работать проще. Я знаю, что на Валерии всегда тень и прохлада, и это еще одна причина, почему все будет так легко. Для нас, не для них. Все они уже мертвецы, вот только пока что не знают об этом.

Деммин Насс встречает меня у маленького, но крепкого корабля. Он хищно скалит зубы — это у него что-то вроде улыбки.

— Госпожа Кара.

Я приветствую его кивком.

С Нассом еще десяток д’харианцев, но когда мы восходим на борт, они остаются ждать на берегу. Лучшие из лучших уже со мной, а исповедницам остается жить не более суток.

Я не люблю стоять на месте. Неподвижность, долгий период ожидания, рождают ненужные мысли. Я хотела бы бежать от них, скрываться за какими-то действиями, каким-то движением. Но если ты находишься на маленьком кораблике, где самый твой адекватный спутник любит говорить только о юных невинных мальчиках, единственным развлечением становится созерцание водной глади. Этим я и занимаюсь все двадцать семь часов, пока д’харианцы вокруг то и дело блюют за борт, не приученные к качке, а Деммин Насс мечтает о новом мальчике.

Вот правда, «славная армия», которая призвана якобы меня защищать, приносит лишь раздражение. Мы с Локи целое селение вырезали вдвоём, так неужели с четырьмя исповедницами и одним исповеданным ими солдатом я не справлюсь?

Локи… Сейчас, когда мне нечем себя занять, я то и дело возвращаюсь мыслями к нему. Слышу его раздражающий смех в криках альбатросов, вижу насмешливый магический блеск его глаз в переливах солнца на водной глади, а в зелёных сетях, сброшенные в углу, я вдруг вижу его пафосное кожаное одеяние.

Наши дороги разошлись, и в Тамаранге меня ожидает тот, кому я безоговорочно верна, но отогнать навязчивые образы никак не получается. Я все еще зла на Локи за его упрямство, за его глупые шутки и за то, что эти три недели он пытался делать из меня другого человека. Убеждал, что я не такая, как кажется. Да много он знает! Я ненавижу мысли о нём, как и его самого. И очень скоро я забуду о нём навсегда.

Закат передо мной кроваво красный, подернутый оранжевой дымкой. Это цвет нашего дня, нашей победы над злобными колдуньями. Больше никогда, ни одна из них не причинит вреда. Ни крестьянам, которые в глупости своей так добродушны к этим мерзким созданиям; ни солдатам, которым просто не повезло встать на их пути. Исповедниц не останавливает ничто, и они оставляют жён вдовами, а детей сиротами при живых же отцах. Исповеданные никогда не возвращаются домой. Те три или четыре исповедницы, что укрылись на Валерии, уничтожили множество судеб, разрушили множество надежд. Я не люблю убивать, тем более без причины, но жизни этих женщин я оборву с удовольствием.

Слева от меня мелькает тень очередного д’харианца, и вот оранжевая в закатном блеске вода покрывается следами нашего обеда.

Я покидаю палубу. С меня хватит этих переливов вечернего солнца, хватит этих громких птичьих криков и тем более хватит моих людей с их морской болезнью.

Деммин Насс в кубрике глушит уже второй кувшин вина, и это было бы неразумно перед боем, но я уже не раз убеждалась, что на хмельную голову у него все реакции более острые, точные.

— Погоди ещё четыре часа, госпожа Кара, — говорит он, вытирая рот рукавом. — В полночь этот остров захлебнется в крови.

Кровь Деммин Насс любит не меньше, чем невинных мальчиков. В деле, когда нужно много убивать, он лучший из лучших.

— Главное, чтобы через четыре часа ты все ещё мог стоять на ногах, — говорю я и ухожу в каюту.

В дрожащем свете трёх свечей я пишу господину послание: «Очень скоро на Валерии не останется исповедниц».

Только одна. Кэлен Амнелл. Единственная исповедница в мире. Последняя в своём роде. Я надеюсь, это заставит её страдать.

* * *

Удивление Ричарда быстро прошло, потому что Зедд умел объяснять. Он рассказал, что двадцать лет назад получил письмо от дочери, в котором она рассказала о рождении особенного дитя, и хоть он не знал имени отца, но знал, что тот не остался с ними. По настоянию волшебника Торалин укрылась с девочкой в захолустной деревеньке на краю леса. Связь с дочерью Зедд не мог поддерживать, это было опасно, да и наличие границы между Вестландией, где они укрылись с Ричардом, и Срединными Землями значительно усложняло всякие сообщения. Старик никогда не видел внучки и двадцать четыре года не видел дочери, и он надеялся, что это уединение защитит их. Не защитило.

Все сошлись на том, что Торалин надо спасать вопреки всему. Пока совещались, прибыл посланник от Денны — она ждала Дженнсен со шкатулкой в пещере Скорби на закате, времени на раздумья было мало. Дженнсен все время держала брата за руку, боясь, что он пропадет, улыбалась ему сквозь слезы, а он думал о том, что не может так просто все потерять. Нет, он найдет выход, который защитит их обеих. Он даже, кажется, уже видел его.

Денна приятно удивилась, когда на закате вместе с последними лучами солнца пришла не девчонка, а Ричард. Его видеть она была рада.

— Где шкатулка? — спросила она, стараясь, чтобы голос звучал ровно. Мать Ричарда была здесь же, в руках Денны, а эйджил был направлен ей на горло.

Ричард впервые видел мать. Он понимал, что она знает, кто он, и очень надеялся, что она довольна тем, каким он стал. Очень хотелось обнять ее, но сейчас он должен был вести переговоры, отринув всякие эмоции.

— Со мной ее нет, — ответил юноша на вопрос морд-сит.

— Мы что — в игры играем? — Денна понемногу начинала злиться. — Принеси шкатулку или я убью ее.

Сердце Ричарда пропустило удар, но губы сказали: — Давай. А потом вернись к Ралу и объясни, почему ты его подвела.

Ричард выдавил из себя усмешку, а Денна побледнела от его слов. Подвести лорда во второй раз она не могла, больше шансов он бы ей не дал.

— Ты ведь не дашь умереть невинной женщине, — неуверенно сказала она.

— Я уже не такой чувствительный, как прежде, — Ричард пожал плечами. В свете умирающего солнца его усмешка казалась особенно зловещей. — Ты меня изменила, помнишь? Так что я позволю тебе ее убить, только бы Ралу не досталась шкатулка.

Капля пота проползла по пояснице морд-сит, а рука занеслась для последнего удара. Сейчас она убьет эту крестьянку, и поделом.

Голос Ричарда остановил ее руку за миллиметр от горла Торалин.

— Но мы оба можем получить то, чего хотим, — сказал он, сделав шаг вперед, сокращая разделяющее их расстояние до метра.

— Объясни, — процедила Денна сквозь зубы, не ожидая однако никакой выгоды для себя. В равноценную сделку она не верила.

— Прежде мы сложим оружие.

Дженнсен сжала кулачки, наблюдая за всем из укрытия. Она увидела, как Денна убрала от лица ее мамы эйджил и отшвырнула ту в руки д’харианцев. Она увидела также, как оба участника переговоров медленно опустили оружие на землю, и вздрогнула, но рука деда с одной стороны, а Кэлен с другой немного успокоили её.

— Я соглашусь только на такую сделку, — Денна сложила руки на груди, — в результате которой смогу отдать третью шкатулку Одена Даркену Ралу.

— И я отдам ее тебе, — пообещал Ричард, вызвав у морд-сит новую волну недоверия. Она ожидала подвоха. И он был. — Когда поможешь нам украсть две другие.

Большего бреда Денна не слышала, она не собиралась рисковать своей шкурой, воруя шкатулки у своего лорда. Однако Ричард заверил ее, что ей самой не придется ничего делать.

— Ты знаешь Дворец не хуже Рала, — напомнил он. — Тебе должны быть известны магические барьеры, которые он использует.

Брови Денны взметнулись вверх, она начинала понимать суть сделки.

— Ты думаешь, что Первозданная Неодаренная сможет обойти магические барьеры…

Именно об этом и думал Зедд, рассказывая Ричарду про сестру. Только тогда все казалось почти что невыполнимым, а с помощью Денны все могло получиться относительно легко и просто.

Однако Торалин явно была другого мнения.

— Нет! — вскричала она, пытаясь вырваться из рук д’харианцев. Ричард бросил на мать скорбный взгляд, полный нежности, тепла и сострадания. Этот взгляд Денна заметила.

— Эта женщина почему-то очень важна для тебя, — морд-сит усмехнулась своему открытию.

— Как ты сказала, я не дам умереть невинной женщине, — ответил Ричард, хоть и застигнутый врасплох ее словами, но не растерявшийся. — Ты говоришь, как достать две шкатулки, и после того, как Дженнсен приносит их, я отдаю тебе третью, а ты возвращаешь ее мать. Договорились?

Морд-сит кивнула.

Ричард, убежденный, что сделка состоялась, опустился, чтобы подобрать меч с земли, Денна проделала то же, ощутив жалящий поцелуй эйджила в ладони. В следующий миг, когда никто этого не ожидал, она резко развернулась и практически всадила оружие в грудную клетку пленницы, заставляя ее сердце прекратить биться.

На холме вскрикнула Дженнсен, а Ричард же лишь дернулся в сторону мертвой матери, обнажая меч, Денна остановила его выставленной ладонью.

— Убьешь меня, и никто не возродит ее.

Ричард с неохотой, но опустил меч. Хотелось плакать, но он должен был быть сильным. У Денны была способность воскрешать, оставалось лишь договориться о цене. Ее морд-сит и озвучила.

— Я дам ей дыхание жизни, если ты принесешь мне третью шкатулку до того, как солнце взойдет на горизонте.

Ричарду ничего не оставалось, кроме как согласиться. Это мало чем отличалось от их плана, но теперь Денна была защищена от возможного обмана. Цена этой защиты Ричарду не нравилась, но он хотя бы мог порадоваться, что все обратимо.

По возвращении к друзьям, он передал условия уговора, но Зедд, скрепя сердце, заявил, что поддаваться на условия Денны нельзя. Верить ей себе дороже, и кто знает, что ожидает их на том пути, который она для них проложила. Он сказал, что все, что им остается — скорбеть о Торалин, а Дженнсен и шкатулку спрятать в надежное место. Он готов был смириться со смертью дочери, только бы не посылать внучку в логово зверя. Волшебник был почти наверняка уверен, что Денна солгала им, и ожидал западни. Говорить это все ему было сложно, но он боялся лишиться всего, и иного пути не видел.

Дженнсен, как и Ричард все же предпочли рискнуть ради спасения мамы, и под общим напором Зеддикус сдался.

Тайный вход во Дворец Рала, как рассказала морд-сит, был сокрыт магией и внешне казался лишь обычной кирпичной стеной, но Дженнсен, подведенная к ней с нужной стороны, смогла разглядеть узкий проход, в который и вошла, став для Ричарда, вызвавшегося сопровождать ее, невидимой.

Девушка бежала по туннелю, по многочисленным лестницам, и лишь стук собственного сердца сопровождал ее. Дворец был тих — так как лорд был в отъезде, гостей тоже разогнали. Денна предупредила обо всем — где и когда проходят стражники, с каким промежутком времени они появляются, где есть гобелены, за которыми можно скрыться. Ричард набросал план на бумаге, и теперь Дженнсен сверялась с ним на каждом метре. Так как Рал не желал доверять настолько ценные предметы своим людям, сам зал со шкатулками охранялся лишь магией, позволяющей войти в него исключительно ему самому. Для Дженнсен этих преград не существовало. Она прошмыгнула туда и тотчас заметила блестящие коробочки на каменном постаменте.

Увидев шкатулки, Дженнсен растерялась. А еще она очень разозлилась на них, ведь именно из-за этих коробочек их мать подверглась настолько серьезной опасности.

Так как в зал не мог проникнуть никто, а со входа разглядеть шкатулки было невозможно, то здесь Дженнсен немного передохнула, готовясь для обратного забега. Она уже не так боялась обратного пути, ведь поняла, что Денна не солгала. Девушка быстро сгребла шкатулки в подол платья и по той же схеме рванула назад. К Денне они вернулись, как и договаривались, с первыми лучами солнца. Дженнсен все еще трясло от пережитого волнения, а еще от предвкушения маминого оживления.

Денна приняла их в своей манере лжи и коварства. Четверых товарищей взяли в кольцо несколько дюжин солдат с арбалетами, а сама морд-сит, хищно скалясь, вышла вперед и протянула руку.

— Я передумала, — пропела она. — Мне вдруг захотелось получить все три шкатулки.

— Всех трех у нас нет, — ответил Ричард спокойно, так как предполагал нечто подобное и подготовился заранее. — Мы зарыли третью.

Денна пришла в ярость и пригрозила, что убьет всех его друзей, если он не откроет местонахождение третьей шкатулки. В ее взгляде читалось превосходство и триумф.

— Для тебя будет лучше, если я, а не Рал, стану хозяйкой магии Одена, — морд-сит подошла ближе, защищенная со всех сторон острыми наконечниками арбалетных болтов. Она улыбалась почти ласково, и эта улыбка была предназначена Ричарду. — Я буду хорошо с тобой обращаться, дам тебе все, что захочешь, — пообещала она. — Или… — глаза ее зло сверкнули, — лишу тебя того, чем ты больше всего дорожишь. Убить исповедницу первой!

Голос ее привел в действие сразу дюжину арбалетов, нацеливая их на Кэлен.

— Стойте! — Ричард поднял обе руки, капитулируя. Медленно снял с плеч свой походный рюкзак, вытащил из него такую желанную для Денны шкатулку, выложил ее на траву. Аккуратно, неспешно.

— Хотя бы пожалуй мне земли к западу от реки Драмы, где я с друзьями смогу жить спокойно.

Морд-сит встретила его слова довольным кивком.

— О лучшем наместнике я и не мечтала, Искатель, — хищный взгляд пожирал шкатулку у ног Ричарда.

Он как раз выкладывал вторую рядом, состыковывая узор.

Денна следила за ним с предвкушением. Оставалось откопать третью шкатулку, и весь этот мир станет принадлежать ей одной. И в этот миг Ричард выложил третью…

Крик Денны застрял где-то в горле, в то время как объединенный узор засиял и вспыхнул в глазах Ричарда яркими огнями.

«Все кончено», — успела подумать Денна перед тем, как сказать: — Приказывай, повелитель.

Ричард ощущал себя иначе. Более наполненным, скорее даже переполненным. Он велел солдатам сложить оружие, и они подчинились. Это нравилось. Нравилось чувство превосходства. Хотелось большего. В тот миг он понял, о чем ему всегда втолковывал Зедд — власть шкатулок губительна, она развращает. Захотелось немедленно разъединить их, пока дух позволяет, пока внутри живо человеческое сердце, способное любить и сострадать. Ричард не хотел никого подчинять, и он, пожалуй, понял, что чувствует Кэлен, когда приходится прибегать к исповеди. Понял, почему так часто она грустит. Он не хотел отдавать в своей жизни более ни одного приказа. Кроме одного.

— Оживи нашу мать.

Денна испуганно вздрогнула, и слеза стекла по ее щеке. Она хотела подчиниться своему господину, но не могла, отчего и страдала.

— Я лгала тебе, — виновато прошептала она каким-то булькающим голосом. — Я знала, что ее не оживить. Прости, мой господин, я подвела тебя. Ее тело давно остыло, она уже у Хранителя. Безвозвратно.

Дженнсен упала на землю, как подкошенная, тихо заскулив, подобно раненому зверю. Ричард лишь молча глотал ртом воздух. Скорбь в нем боролась с желанием отмщения. Приказать бы Денне убить себя — он мог это. Но не стал. Он ненавидел ее, он страдал, но он хотел сохранить себя. Для бедной сестры, для безутешного деда, для любимой. Себя настоящего. Ричард Сайфер, Искатель Истины, всегда боролся за честность, верность, справедливость и добро.

Пока Дженнсен с Зеддом успокаивали друг друга в скорбных объятьях, Ричард вынес тело матери из пещеры и положил у ног ее отца и дочери.

— Ричард, мне очень жаль, — Кэлен вдруг представила, как чувствовала бы себя, если бы потеряла Дэни, единственного родного человека на всем белом свете. Она знала, что ощущает Ричард, она страдала вместе с ним.

Денна в страхе ожидала вердикта. Она заслужила смерти, и во славу господина готова была ее принять, хоть умирать и не хотела.

Теперь, когда тело матери на земле являлось подтверждением страшного злодеяния, Ричард не чувствовал себя способным простить. В нем продолжали бороться гнев и добро, но гнев победил. Ричард поднял на Денну глаза, жаль ее ему больше не было.

— Убей, — приказал он Кэлен холодно. — Медленно.

Исповедница хотела возмутиться, но поняла, что не может — сила Одена объяла ее, высосав возможность сопротивляться.

— Как пожелаете, мой господин, — проговорила она безвольно и двинулась в сторону Денны.

На лице Зедда отразилась вся гамма боли, которую ощущало его сердце. Он терял внука. Доброго честного Ричарда поглотила злоба и всесилие.

Денна не могла сопротивляться. Пока Кэлен один за другим наносила ей размашистые удары, она стояла неподвижно, не шелохнувшись.

— Сильнее, — велел Ричард, гордо вскидывая голову.

Кэлен опрокинула морд-сит на землю, теперь нанося ей удары носком сапога, Денна кашлянула кровью.

Ричард упивался картиной. Кровью, запятнавшей белоснежное платье исповедницы, тихим стоном морд-сит, новыми и новыми ударами.

— Путь Искателя — это не мщение, — попытался докричаться волшебник.

— Не мщение, — согласился Ричард с какой-то дикой улыбкой, — Правосудие.

— Ты точно отличаешь одно от другого? — Зедд нахмурился.

— Ты мне шкатулку сам дал, — напомнил Ричард.

— Чтобы Денна не убила всех нас!

Ричард сделал несколько шагов в сторону деда.

— Что тебе не нравится? Ты еще не осознал, что происходит? Я иду в Народный Дворец. Я заставлю Рала упасть на мой меч, казню виновных, освобожу Срединные Земли. Войне конец. Я победил.

Зедд видел перед собой безумца, а не внука. Не героя, которого привел для великой битвы в этот край.

— Но не так! — волшебник бросился к Ричарду, закрывая собой Дженнсен. — Ты сам превратишься в тирана, которого убьешь!

Пальцы за спиной успели дать девушке знак.

— Молчать, старик! — приказал новый властелин, и Зедд ощутил, как неведомая сила сковывает рот, прилепляя язык к нёбу.

Ричард, освобожденный от нотаций, смог вернуться к делу. Он оглядел д’харианцев вокруг себя.

— Вы убивали невинных людей, — его голос был громким и так и сочился властью. — Теперь вы убьете друг друга. Поднимайте свое оружие и умрите с честью.

Пока воины с предсмертными криками бросались друг на друга, Ричард стоял, глядя на мир перед собой. Холодно. Отстраненно. Он не чувствовал жалости.

А затем он дал Зедду приказ обратить выживших в пепел.

— Да, мой господин, — сдавленно протянул волшебник, и Дженнсен поняла, что времени мало.

Денна едва дышала под ударами Кэлен, из воинов осталось не больше пятерых выживших, и тех сейчас их дед должен был сжечь заживо. Она оглянулась на шкатулки, сложенные в отдалении. Она поняла жест деда, и теперь собиралась положить всему конец.

Ричард предугадал ее стремление.

— Дженнсен, нет, — велел он.

— Я только познакомилась с тобой, брат, — Дженнсен отважно встретилась с ним взглядом, — но понимаю, что это не ты.

Она двинулась в сторону шкатулок, но голос Ричарда догнал ее.

— Не трогай шкатулки.

Дженнсен обернулась. Гордо вскинула голову, тряхнув рыжими кудрями.

— Магия на меня не действует. Даже магия Одена.

Кэлен, услышав ее слова, с надеждой оглянулась. Она не хотела бить Денну, и надеялась, что сейчас все закончится.

Ричард побежал, Дженнсен тоже. До шкатулки оставалось не больше пары метров, как юноша навалился на сестру и сбил ее с ног. Но он опоздал, выставленной вперед ладонью Дженнсен сбила одну из шкатулок, обрывая власть Ричарда над всем, а власть шкатулок над Ричардом.

На миг воцарилась смертельная тишина. Прекратился звон мечей о мечи, Кэлен бросила бить Денну, а Ричард, обхватив голову руками, сжался на земле в беззвучном плаче. К нему только теперь пришло осознание того, что он натворил, и показалось, что теперь ничем и никогда он не сможет это исправить.

— Что я сделал? Что я сделал? — беспрестанно повторял он.

Кэлен бросилась к нему и крепко обняла.

— Это был не ты, — она взяла его лицо в ладони, заставляя посмотреть на себя. — Это магия Одена.

У большого камня шевельнулась Денна.

— Ричард, — простонала она. — Прикончи меня. Пока Рал не пришел за мной…

Ричард поднялся на ноги, подошел к избитой женщине и заглянул в ее глаза. Он понимал ее желание. Но он не мог исполнить ее просьбу.

— Нет, хватит смертей, — отрезал он.

Денна всхлипнула.

— Пожалуйста.

То, что сделает с ней лорд за ее поражение, было в тысячу раз страшнее смерти.

— Оставить меня Даркену Ралу — хуже, чем убить.

И тогда лишь Ричард понял. Понял, на чем основывается хваленая гордость морд-сит — на страхе, который они сами пытаются представить, как верность. Он видел перед собой сломленную женщину, которая боялась мучений. Взгляд уперся в бездыханное тело матери. Матери, которую он так и не успел узнать.

Нет, он не хотел убивать Денну даже в отместку. Даже из жалости.

— Тогда тебе лучше бежать, — сказал он, вызывая у морд-сит очередной всхлип.

И она ушла.

Они провели похоронный обряд. Красивый: с цветами, факелами, симметрично расставленными по периметру. Они проводили Торалин в последний путь — сын и дочь. Рука в руке. Каждый из них поцеловал ее в лоб, и оба одновременно подожгли солому. И пока огонь горел, дед крепко обнимал их обоих. Торалин ушла, но ее семья впервые за двадцать четыре года была вместе.

Пойти с Ричардом Дженнсен не могла, как сильно ей ни хотелось этого. Шкатулки Одена нельзя было держать вместе, а так как у Дженнсен в руках их обнаружить было нельзя никакой магией, две из них отдали ей, а третью взял Ричард. Дженнсен провели до ближайшего пункта сопротивления, где брат, трижды поцеловав ее в обе щеки, пообещал, что однажды придет за ней, чтобы снова стать одной семьей.

Дженнсен не смогла сдержать слез, но никто ее за это не винил.

Они знали, что теперь Рал будет охотиться на них еще более тщательно и жестоко, и они были готовы. Они шли по едва различимой тропе, и теперь у них была одна только цель — найти способ убить Рала.

Ричард впервые за долгое время смог спокойно обдумать случившееся, и теперь, воспользовавшись тем, что Кэлен прошла немного вперед, заговорил с Зеддом.

— Ты помнишь, когда мне было шесть — я влез в твой огород воровать яблоки, а ты вышел из дома, и я решил, что этот сумасшедший старик с тернового холма точно меня съест.

Зедд кивнул и улыбнулся своим воспоминаниям. Да, он помнил тот день. Как сейчас.

— А ты просто стоял и смотрел, — Ричард встретился с дедом глазами, тот остановился.

— Я не мог наглядеться на своего прекрасного внука.

Зедд ощутил, как в уголках глаз скапливается влага, глаза Ричарда тоже блестели. Поэтому волшебник налепил на лицо веселую улыбку и добавил: — Но ты быстро перелез через стену и убежал с холма.

Но боль была сильнее шуток, так что его лицо вскоре снова стало серьезным, и влага в уголках глаз наконец нашла свой выход.

— Столько потеряно времени, Ричард. Столького мы не сказали…

Ричард похлопал Зедда по плечу, а рука деда в ответ опустилась на его спину.

— Я ведь даже не поговорил с мамой, — горькая улыбка тронула лицо.

— Тогда я расскажу тебе о ней, — волшебник глубоко втянул носом теплый воздух первого летнего дня и, расправив плечи, подтолкнул внука вперед.

* * *

Мы прибываем на Валерию под покровом ночи. При вечернем свете мы держались в отдалении, но теперь, когда лишь свет звёзд освещает мир вокруг, подводим лодки к берегу. Маленький островок тих и спокоен, лишь амулеты колышутся на деревьях с тихим перезвоном. Эти колдуньи верят в добрых духов сверх меры, очень самонадеянно. Вот только ни один амулет не защитит сегодня, ни от меча, ни от эйджила.

Поселение исповедниц стоит особняком, до единственной деревни минут десять пути, и защищено оно только древней магией и рвом с водой. Это ли все сложности? Щепотка волшебного порошка, что дал мне лорд, и границы рассыпаются, как пепел; один меткий выстрел, и верёвка, удерживающая мост, рвётся, и тот с грохотом падает к нашим ногам. Вот и все, мы в бою. Но боем это назвать сложно — две исповедницы бросаются из своей цитадели, на деле представляющей собой небольшое деревянное строение. Его и спалить-то нетрудно, но так как мальчик, который нам нужен, внутри — будем пробиваться. Одна исповедница умирает сразу, даже не успев коснуться рукой никого из моих людей, другая же, более проворная, успевает исповедать одного солдата, и он, размахивая мечом, бросается на своих сослуживцев. У него нет шансов — его убьют прежде, чем ее. Такое бывает, в бою с исповедницей подобные потери неизбежны. Он умирает быстро, и та, которая была его госпожой, остаётся без защитника. Свою исповедь она уже растратила, более она вреда причинить не может, к тому же после использования сил она слишком слаба, чтобы противостоять нам. Для солдат она будет чем-то вроде приза, в этом я им отказывать не стану. А пока её связывают и оставляют на двоих д’харианцев, в то время как все мы движемся дальше.

Шум во дворе, несомненно, привлёк и остальных жильцов этого домишки, но встречает нас лишь д’харианский солдат. Взгляд его горит праведным пламенем, он всерьёз уверен, что поступает согласно своим желаниям. Это не так. Однажды у него была семья и, возможно, даже дети. Сейчас он муж исповедницы, которой глубоко наплевать на то, что она у него отняла. Лишь она и её отродье — вот все, что теперь имеет значение для человека, который ещё совсем недавно жил полной жизнью. Убить его — милость, и я дарю её почти ласково. Несколько вибраций эйджила по сердцу, и оно перестаёт стучать. Путь вперёд свободен.

За перекошенной дверью темный коридор, и четверо моих солдат входят в него первыми. Деммин Насс идет рядом. Ему сегодня еще не удалось обагрить свой меч, и он явно недоволен.

— Чисто, — докладывают д’харианцы с двух сторон коридора. Что ж, теперь только один путь — наверх.

Деммин Насс делает шаг на ступеньки, но я осаживаю его эйджилом. Я сама могу контролировать муки, которые мое оружие причиняет в тот или иной момент, так что сейчас эйджил лишь слегка жалит его. У этого оружия есть и оборотная сила — чем большую боль я причиняю жертве, тем больнее мне. Но я-то к боли привыкла, они — нет.

Я поднимаюсь первая, и знаю, что это, возможно, самонадеянно, но за долгую службу я научилась безошибочно оценивать свои шансы — исповедниц двое, а мои люди всего в нескольких шагах от меня. Что бы ни задумали эти колдуньи, мы в большинстве.

На втором этаже брезжит неясный свет, но я иду не туда — в противоположное направление, в кромешную тьму. Не обязательно видеть, чтобы слышать, чтобы чувствовать. Я иду целенаправленно, и ловко отражаю удар двух кинжалов, блеснувших рядом с моим лицом. Черные волосы, черное одеяние — исповедница сама ночь, но я — жизнь, смерть, я кровь, и я сильнее. Мой эйджил режет до кости, хоть он вовсе не острый. Он прожигает насквозь, опаливая заодно и кожу моей перчатки. Колдунья кричит, когда мое оружие рассекает ей плечо, упирается в ключицу. Ее агония — наша победа. Мы — спасение для мира. Я — карающая длань моего лорда. Теперь никто и никогда не заставит людей страдать. Сотни исповеданных по всем Срединным Землям получат избавление со смертью этой ведьмы. Они смогут снова вдохнуть полной грудью, вернуться к своим семьям.

— Она там, — докладывает Деммин Насс, когда тело исповедницы оседает у моих ног.

Я киваю. Я знаю. Последняя из них и ее дитя, бежать ей некуда.

Я подхожу к двери, из-под которой пробивается луч света, и медленно отворяю ее.

Исповедницы считают себя высшими девами Срединных Земель, а стало быть, у них самые длинные волосы. Длиннее, чем у морд-сит. Женщина же передо мной коротко стрижена, этот позор она заслужила, когда помогла сестре пробраться через границу и отыскать врага государства, Искателя Истины. Я лично обрезала ей волосы, и теперь я вижу ее вновь. Ту, которую стоило бы убить в свое время, да лорд не позволил. Что ж, теперь я пришла закончить начатое.

— Здравствуй, Дэни.

Она сидит на постели, прижимая к груди дитя. Крошечное, не больше месяца отроду. Я даже не знала, что она беременна, когда доставила ее в башню морд-сит. Впрочем, у меня не было времени выяснить этого, сразу после прибытия меня отозвали в Народный Дворец. Мои глупые сестры умудрились ее упустить, но теперь все встанет на круги своя.

Исповедница молчит, вздрагивая всем телом не то от страха, не то от слез. Ее губы то и дело целуют лобик младенца.

— Отдай его мне, Дэни, и я убью тебя быстро.

Я подхожу ближе, Деммин Насс делает шаг за мной, но я закрываю перед его носом дверь.

С одной исповедницей я и сама справлюсь.

— Отдай мне ребенка, — повторяю я, но женщина даже не поднимает на меня глаз. Если она ждет момента напасть, я начеку.

Но я подхожу еще ближе, а она не нападает. Лишь раскачивается вперед-назад и целует младенца.

Я понимаю, что что-то не так, когда вижу кровавое пятно на ее платье. Оно все разрастается, и первая моя мысль, что эта дура пыталась себя убить, но вдруг головка ребенка откидывается. Меня, бывалую морд-сит, тошнит. Изо рта младенца течет кровавая струйка вперемешку с пеной, и крохотное тельце вдруг начинает биться в конвульсиях.

Исповедница глотает слезы, глядя на свое дитя, которое только что сама же, по всей видимости, отравила.

— Дура! Какая же ты идиотка! — Я приближаюсь к обезумевшей ведьме и со всей возможной мощью обрушиваю на нее эйджил. Разбиваю ей череп одним мощным ударом. Она заслужила мучения, но мой гнев настолько силен, что она затихает мгновенно. Ребенок выпадает из ее рук, но я ловлю его.

Живой. Возможно, еще не все потеряно? Снова булькающий звук, и мои руки покрываются сгустками крови.

Не просто яд, какая-то кислота. Он горит изнутри, мучается. Как можно было подвергнуть свое собственное дитя подобным мукам? Ни один зверь не проявляет к потомству подобной жестокости. Ну что же за дура такая, хоть бы придушила его напоследок!

Я кладу ребенка на кровать и накрываю подушкой. Держу, пока он дергается. В горле ком не то сожаления, не то скорби. И да, выясняется, что даже мне, такой сильной и несгибаемой, не чужды слезы. Я подвела моего лорда, как здесь не заплакать? Он ждал от меня дитя, а я не могу привезти его, не могу дать ему дыхание жизни, потому что внутри он весь уничтожен, а вместо этого еще и убиваю его сама. Вдох. Еще вдох.

Когда все кончено, я приглашаю Деммина Насса войти.

— Мальчишка-исповедник мертв, — говорю я беспристрастно. — Дура-мать убила его. Но кровь исповедниц даже в мертвых телах имеет большую пользу для лорда Рала. Осушите женщин.

Деммин Насс протягивает руки в сторону ребенка.

— Разрешите я возьму этого мальчика. Его кровь, наверняка, окажется не менее полезна.

Я забираю младенца прямо у него из-под носа.

— Не знаю, какие истинные мотивы твоей просьбы, но ребенок осквернен ядом, он непригоден для лорда Рала.

Я прижимаю тельце к груди и выношу его из комнаты.

— Я избавлюсь от него, а вы пока соберите кровь. И, — встречаюсь с ним взглядом, — узнаю, что кто-то из вас осквернял трупы, оскоплю.

Я ухожу, оставляя солдат заниматься своим делом. Медленно выхожу из дома, сворачиваю к лесу и бегу. Я бегу так быстро и так долго, как могу, и наконец, первые огни селения мелькают вдали. Стучу в ближайшие двери.

Это первый визит морд-сит в эту деревню, и я не знаю, как здесь встретят меня, но я ощущаю, что это мой долг — быть сейчас здесь.

Дверь долго не открывается. Еще бы, звуки боя наверняка достигли этого места. Меня боятся.

— Я пришла с миром, — говорю я, и только потом дверь нехотя отворяется. За ней оказывается старик, из-за спины которого выглядывают двое детей лет пяти-семи.

— Его нужно похоронить, — я протягиваю ребенка старику. Тот медлит.

— Ой, отец, отойди, — молодая крестьянка подходит к дверям и без промедления забирает у меня ребенка. В глазах её я вижу шок, но рука тверда.

— Мы похороним, — обещает она. — Как своего.

Я бросаю ей под ноги три монеты и ухожу. Нет, мне нисколько не стало лучше, но теперь мне меньше хочется кого-нибудь убить.

Этой ночью я покончила с родом исповедниц, оставив Кэлен Амнелл единственной исповедницей на всем белом свете. Вот только радости я не ощущаю. И дело даже не в невыполненном приказе. Просто мне гадко.

Порой я ненавижу свою работу. У меня никогда не было повода быть недовольной лордом Ралом, но вот такие моменты, как этой ночью, мне даются нелегко. Все же, если учесть, что в морд-сит берут девочек, которые среди прочих были самыми добрыми и милыми, то можно понять, что мы далеко не бессердечны. Мы умеем сострадать, вот только не ставим эмоции вразрез своей миссии. Свою миссию я провалила не из-за сострадания. Дыхание жизни не может творить чудеса. Не может вернуть внутренние органы в тело, если их уже успел выесть сильный яд. Эта дура-исповедница чем только думала, обрекая сына на такое? Впрочем, думать о ней, о них, я вовсе не хочу. Нахожу утешение в выпивке. Домой путь долгий, отправимся морем до самого Народного Дворца, а в море — что может случиться? Если мой разум будет немного затуманен, страшного в этом ничего я не вижу.

Если в обычное время я избегаю компании Деммина Насса, то как компаньон в попойке он очень даже ничего. Резкий, грубый, похотливый, извращенный, но пить умеет. Мы приканчиваем три кувшина эля, бутыль с вином, и мысли о мальчишке уходят на задний план. Был бы здесь Локи, я бы утопила свои тревоги в нем, но на этом корабле нет того, кто был бы достоин скрасить мой досуг. И я пью. Снова и снова, пока перед глазами не плывет, а речь не становится медленной и бессвязной. Ухожу отсыпаться в надежде на пьяную голову обойтись без сновидений, но они преследуют меня вновь и вновь, двое мальчишек, одного из которых убила я, а другого прикончил Локи. Хочется проснуться, но тут мое нетрезвое тело становится моим врагом. Оно отказывается бодрствовать, а сны превращаются в навязчивые повторяющиеся видения. Меня тошнит, но далеко не от вина. Я едва успеваю склониться к приставленному к кровати ведру для нечистот. Вместе с алкоголем из меня выходит и часть видений. Они уже не такие повторяющиеся, но все равно не менее навязчивые. Выспаться не выходит, большую часть ночи я просто сижу с книгой пути на коленях и думаю о том, как бы мне хотелось сейчас поговорить об этом. С лордом Ралом, лучше всего, но у лорда и без меня забот хватает. Личное с господином не обсуждают. Так как книга пути односторонняя, я не могу связаться с Далией, подругой детства, и я даже была бы рада колкостям трикстера, но и он далек. Эти пять дней, что нам предстоят, будут худшими в моей жизни. Да, морд-сит умеют сострадать и сожалеть, но только тогда, когда никто не видит. Наедине с собой, другого нам не дано.

* * *

Констанция в отчаяньи заломила руки перед тем, как взяться за перо. Ей нужно было написать лорду, что две недели спустя Локи Лафейсон все еще не надел Рада-Хань, и объяснить, почему. В который раз. Уже двенадцатое сообщение подобного типа, и требовалось подобрать слова так тщательно, чтобы и в этот раз магистр не отстранил ее.

С ней никогда не бывало такого, чтобы питомец не сдался на ее милость. Три дня, месяц — не суть. Она брала его приступом, так или иначе. Ее эйджил, ее верный друг, всегда был хорошим помощником в этом деле. Но в этот раз все пошло не так. С самой первой минуты, когда Кара передала питомца ей, стало ясно, что он не так прост, как все до него. Его любовь исчезать в этом противном зеленом дыме кошмарно мешала даже приблизиться к нему, что уж говорить о том, чтобы надеть на него Рада-Хань или применить силу эйджила. Нет, этот божок играл с ней, как кот с мышью, не давая ей покоя все две недели. Сутки до Народного Дворца он заговаривал ей зубы так, что голова пухла, а затем, когда она доставила его в его «покои», оставшись при нем скорее не госпожой, а надсмотрщицей, он и вовсе не оставил ей ни минуты отдыха. Ее целью было надеть на него чертов антимагический ошейник, ради этого она не спала ночами, выжидала. Но и он не спал, читал книжонку, пялился на звезды за окном. Ее питье с сонным порошком он очищал своей магией, как и всю пищу, которую ему приносили. На правах царевича, он требовал только лучшее вино и лучшие кушанья, и Констанция вынуждена была распоряжаться об этом. Приказом лорда было хотя бы задержать Лафейсона до его приезда, но Констанция понимала, что если по возвращении магистр не увидит на шее трикстера Рада-Хань, то будет очень недоволен ею.

А Рада-Хань надеть все никак не получалось. Констанция чего только не предпринимала — соблазняла его (тщетно), обращалась за помощью к Сестре Тьмы*, чтобы та выкачала весь его хан своей дакрой**, но Лафейсон не подпускал к себе, а при малейшей опасности исчезал. Да так, что Констанции его потом часами приходилось искать. То, что он не покидал дворец, хотя мог, все же обнадеживало, а еще он не злился из-за ее попыток насильно лишить его сил. Скорее, потешался. В итоге Констанция пришла к выводу — пытаться не стоит. Только большая хитрость могла помочь в ее деле, но морд-сит не могла придумать ничего, что было бы действительно эффективным.

Глубоко вздохнув, она перевела взгляд на небо за окном. Этот летний жаркий день был омрачен темными тучами, и молнии пробивались через пушистые облака, сопровождаемые глухими перекатами грома. Пахло дождем, хоть вода еще не падала с небес.

«Словно гневается кто-то», — промелькнуло в голове у Констанции перед тем, как она склонилась над книгой пути и вывела: «Мой лорд, мне очень жаль, но трикстер все еще при полной силе…»

О да, Локи был при всех своих силах. Его хан был мощным, как никогда. Даже туч на небо нагнал, хоть это и прерогатива его брата. Он злился и тревожился, и не ощущал себя способным успокоиться. Перебирая в пальцах кожаный алый шнур с косы Кары, он думал о том, что только что видел в омуте этого шнура. Он видел разбитую и сломленную морд-сит, свернувшуюся калачиком на кровати в своей каюте, глотающую непролитые слезы и мучающуюся всем сердцем. Он не знал, в чем причина ее состояния, а на расстоянии не мог проникнуть в ее разум, но он видел результат — такой Кара была в день, когда велела ему убить мальчика. Этого он не сделал. Скрыл мальчишку магией, а по утру отвез в ближайшую деревню, к бабке. Убить его рука не поднялась. Однажды Один нашел его, брошенного младенца, в снегах Йотунхейма. Йотуна. Врага. Но Всеотец не оставил его умирать. Не обрушил на него и милостивую смерть. Он дал ему шанс жить. Локи не мог поступить с мальчиком иначе, ведь увидел в нем себя. Все, что он мог — стереть мальцу память, чтобы не мстил, когда вырастет, и отдать в руки родного человека. Как же Кара злилась на него, найдя в той деревне…

Локи усмехнулся своей мысли, но в тот же миг улыбка потухла, потому что шнур в руках снова напомнил ему о том, как Кара сейчас разбита. Хотелось утешить ее, но она была слишком далека, чтобы можно было донести ей послание. Отправить к ней ворона с письмом — долго. Да и что его письмо, сухие слова, смогут сказать ей?

Тучи за окном все сгущались, наконец найдя выход в сильном ливне, стеной застлавшем мир.

Возможно, хоть одна капелька этого дождя достигнет Кары?

Он снова свернул из жгута омут и, проделав некоторые манипуляции, воссоздал картинку. Она все так же лежала на постели, глаза ее были закрыты, но Локи не был уверен, что она спит.

— Кара… — прошептал он в центр омута. А вдруг?

Она шевельнулась. Услышала ли? Возможно ли такое, или совпадение?

Он попробовал вновь.

— Я с тобой, — уже громче сказал он, бросив косой взгляд на дверь — не войдет ли докучливая Констанция?

Кара шмыгнула носом, все так же не поднимая головы, крепче прижала колени к груди.

— С тобой, — повторил он, и тут губы Кары шевельнулись.

— Я одна, — проскулила она тихо. — Одна.

Был ли это ответ на его слова, либо же просто принятие одиночества, но Локи в этот раз прямо-таки выкрикнул: — Не одна! Слышишь, не одна!

Он не мог допустить, чтобы Кара ощущала себя настолько одинокой, как и он всю свою жизнь.

В этот раз она встрепенулась. Вскочила, огляделась. Услышала-таки?

Нет, просто в дверь постучали.

Локи разогнул омут, позволив шнуру выскользнуть из руки на колени. Он не знал, почему судьба смертной так заботит его. Возможно, он увидел в ней то же одинокое существо, каким был и сам, а возможно, и где-то в глубине души он это знал, она просто нравилась ему.

«Девочка с крысами, когда ты успела стать частью моей жизни?», — Локи опустил голову, прикрывая глаза. Он вспомнил слова, которые сказал отцу в Асгарде, и теперь, через две недели после этого, он вдруг осознал, что, возможно, в какой-то мере говорил Одину правду.

* * *

Остальные дни до возвращения в Д’Хару я провожу в заботах, благо двадцать душ человек на корабле способствуют тому, чтобы чем-то занять себя. Я муштрую д’харианцев под хмурые взгляды Деммина Насса. Еще бы, я ведь больше не пью с ним, а то, что я занялась делом, заставляет и его соблюдать сухой закон, ради приличия. Естественно, ему это не особо по душе, но после того, как один мальчишка-солдат входит в его каюту, Насс уже выглядит не так хмуро. Его личная жизнь меня нисколько не заботит и ни грамма не интересует.

Однако и он, и я вздыхаем более свободно, когда видим знакомые берега. День пути, и мы окажемся в Народном Дворце. Интересно, лорд Рал уже вернулся туда? А Локи? Он все еще там? Удалось Констанции сломить его? Наверняка, да, у нее богатый опыт и сильная воля. Впрочем, Локи ведь тоже не слабак. Мне интересно будет узнать, как проходило это обучение. Действительно ли это я не справилась, либо фрукт оказался всем не по зубам? Что ж, скоро я выясню это.

Однообразный путь через скалы и леса радует больше, чем плаванье. Нас встречают десятеро солдат из стражи Народного Дворца, с ними кони для меня и Деммина Насса. Мы отбываем с этим сопровождением, прихватив бутыли с кровью, прочие д’харианцы доберутся до дворца пешком.

Мы скачем без отдыха, перекусывая в седле, и к вечеру следующего дня достигаем заветного холма, на котором воздвигнут город. Солнце клонится к закату, и я представляю себе, как очень скоро окажусь дома, там, где закат особенно ярок. Башня морд-сит при дворце является самой высокой башней Д’Хары, и из ее окон открывается такой вид, словно закат не где-то там, а вокруг. Смесь всех оттенков красного особенно хороша на подвешенных к потолку телах питомцев. От этого света кожа становится такой мягкой, теплой, совершенной. Он скрывает мелкие недостатки, а крупные компенсирует своей удивительной гаммой. То, что морд-сит никогда не любуются природой, еще не значит, что мы не подмечаем красоту. У нас своя поэзия, ярче всех этих стишат из книжонки Локи. «Безмолвие и слово», — говорил он. Что ж, в поэзии закатного света на покоренном теле есть и свое безмолвие, и слово. Все мы — творцы прекрасного.

Я скучала по дому, по питомцам. Это не та тоска, с которой вспоминают возлюбленных или близких, подобной губительной привязанности морд-сит лишены. Я скучала по ощущению полезности, которая всегда чувствовалась в момент, когда очередной смутьян оказывался возвращен мною на путь истины и правды.

Хоть морд-сит и положено перебираться из башни в башню раз в несколько месяцев, башня при дворце является моим домом большую часть года. Сестры отбывают и прибывают, а мы с Далией и Трианой практически круглый год присутствуем подле лорда Рала. Иногда нас тоже отсылают, но очень ненадолго, и я надеюсь, что в этот раз смогу задержаться подольше. Впрочем, я ведь снова не исполнила приказа моего господина, так что мое отстранение вполне возможно и заслужено.

Мы прибываем без лишних почестей, нас встречают лишь трубами, возвещающими о моем возвращении, и служанка из числа моих питомиц бежит выполнять мои первые приказы. Приказов как таковых у меня нет — я хочу лишь поесть, принять ванну и поспать. Лорда Рала во Дворце еще нет, но он прибывает с утра, так что я должна быть готова встретить его, как полагается.

Я принимаю ванну в общей купальне. Далия, близкая подруга, протирает мою спину губкой, придавая ей запах лаванды и эвкалипта. Она не спрашивает ни о чем, а я ничего не рассказываю. Я рисую узоры на запотевшем мраморном полу. Завитки, кружочки. Глупости. Прислужница молча ожидает в стороне с гребнем, но я не хочу, чтобы она касалась меня. Слишком долго вокруг были только чужие. Уход за собой я хочу сейчас доверить только кому-то, кому доверяю.

Далия мила и обходительна, она проводит гребнем по моим волосам аккуратно, бережно, а когда я встречаюсь с ней взглядом в резном зеркале, мягко улыбается в ответ.

Далия нужна была мне шесть дней назад. Нужна, как никогда не была и едва ли будет когда-то еще. Но то было шесть дней назад. Я справилась сама. Я всегда справляюсь.

— Констанция сломала трикстера? — спрашиваю я, когда подруга заплетает мне косу.

Далия смеется.

— Нет, и она в бешенстве.

В бешенстве. Что ж, Констанции это будет полезно.

— Неужели так сложно надеть на человека Рада-Хань? — спрашивает подруга сама себя и пожимает плечами. — Скажи, ты бы смогла сделать это?

— Сделать что? — я оглядываюсь на нее, в ее карих глазах я замечаю некоторый вызов и насмешку. — Надеть на него ошейник? Он не питомец, он гость лорда Рала, так что я бы даже пытаться не стала. К тому же, это головная боль Констанции, не моя.

Далия кивает, хмыкнув что-то нечленораздельное. Заканчивает плести мне косу и протягивает ладонь.

— Пойдем. Я помогу тебе расслабиться.

Я знаю, к чему она клонит. Морд-сит непривередливы во всем, включая отношения, и мы с Далией греем друг друга ночами время от времени. Но сегодня я не хочу.

— Я устала с дороги, — говорю я, притворно зевая. — Давай как-нибудь потом.

— Ладно, — в равнодушном тоне я слышу обиду. Плевать, я не обязана делать что-то, чего не хочу.

— Доброй ночи.

Далия мнется в комнате еще несколько минут, но когда я укладываюсь в постель, уходит, пожелав мне хорошего сна.

Оставаясь в одиночестве, я понимаю, что сон — это вовсе не то, чего я хочу. Стоит только закрыть глаза, как я представляю лицо с широкой хитрой ухмылкой и темными, почти синими, глазами. Он здесь, во дворце. В паре поворотов от меня. Он то, чего я хочу сейчас. Завтра лорд Рал вернется, и мое внимание всецело перейдет к нему, но сегодня я вольна делать то, что пожелаю.

Я встаю, накидываю на тело лишь красный шелковый халат, проскальзываю в коридор и бегу со всех ног. Прочь из башни морд-сит, к гостевому крылу. Стража шарахается в стороны, потому что бежать морд-сит может заставить лишь острая необходимость, мешать они не смеют.

— Где гость? — спрашиваю я первого встречного д’харианца.

— Моя госпожа, я не понимаю… — принимается мямлить он.

— Трикстер, — рявкаю я раздраженно.

— В с…с…синей к…к…комнате… — заикается стражник, за что ему хочется врезать, вот только эйджилы я не прихватила с собой.

— Свободен.

Д’харианец скрывается из поля зрения, а я бегу к синей комнате, комнате для почетных гостей.

У двери оказывается двое стражников, что напоминает мне, что гость — лишь формально гость. Он пленник в дорогой обертке услужливости и роскоши.

— Пошли вон.

Стражники, замечая меня, вытягиваются по струнке, но уходить не торопятся.

— Что не ясно? Я сказала — прочь с глаз моих.

— Госпожа Кара, — обращается ко мне старший, седой и бородатый, — госпожа Констанция велела не покидать пост, и ее распоряжение…

Я прикладываю его лицом о свое колено, отчего из носа у него брызжет кровь. Ну вот, испортил дорогой шелк.

— Вон, — повторяю я тихо, стражи переглядываются и принимают самое верное решение — уходят.

— Что здесь происх… — из-за открывшейся двери на меня смотрит Констанция. — Кара.

— Привет, Констанция.

Она выходит ко мне, притворив за собой дверь.

— Ты не вовремя, — шипит она. — Он только начал раздеваться.

Раздеваться. Кажется, я повторяю слово вслух. Что ж, кто я такая, чтоб мешать их утехам?

— Я пришла напомнить, что неплохо бы надеть на него уже Рада-Хань, — говорю я холодно. — Ты подводишь лорда.

Констанция склоняет голову набок, изучая меня взглядом. Что — думает, что все обо мне знает? Долг для меня важнее всего прочего. Пусть не забывает, зачем ее приставили к трикстеру.

— У меня все под контролем, — говорит она, плотоядно улыбаясь, и тянет змейку на своем костюме немного вниз. — Ну все, не отвлекай, мне пора.

Она расправляет плечи и, гордо вскинув голову, возвращается в покои.

Внезапно я ощущаю весь холод этой ночи. Тонкий халат совсем не греет, тело покрывается мурашками, вызывая неприятные ощущения в районе спины. Обнимая себя руками, я ухожу согреваться у камина, спать, да что угодно.

Вопреки всем моим планам, вдруг обнаруживаю себя в саду у куста с белыми розами. Здесь еще холоднее, чем во дворце, и я не знаю, что потянуло меня прийти сюда.

— Они прекрасны, не так ли?

Я взрагиваю от неожиданности. Голос похож на галлюцинацию, но он такой близкий и такой реальный.

— С возращением, кстати говоря.

Плотная кожаная ткань опускается на мои плечи, я не оборачиваюсь, но это и не нужно. Я узнаю этот голос, эту зеленую кожу камзола с золотыми вставками, эти длинные пальцы, которые сейчас пробегают по моему затылку, пропуская по телу очередные мурашки.

— Почему ты здесь? — спрашиваю я равнодушным тоном, не отрывая взгляда от белых бутонов. — Я слышала, у вас с Констанцией сейчас намечается что-то грандиозное.

Глухой смех за моей спиной заставляет даже пальцы немного трястись. Я чувствую это затылком, и явственно вижу лицо Локи в этот момент.

— Грандиозное, значит? — пальцы пробегают под подбородок, и я невольно откидываю голову назад. — Видимо, поиски меня. После того, как Констанция подсунула мне очередной сонный напиток, я переместился сюда. Не люблю, когда мне навязывают правила.

О да, я знаю это.

— Сегодня у меня нет правил, — тихо говорю я.

Ладони скользят по моим плечам, переплывают на живот. Они горячие, а прикосновения — нежные, я чувствую это через тонкую ткань халата. Мое тело помнит эти руки. Помнит, на что они способны. Вот только сейчас они не делают ничего из того, что рисуют мне образы в голове.

Локи лишь прижимает меня к себе. Крепче. Как никогда прежде. Без всяких причин и умыслов. И я вовсе не собираюсь возражать.

— Как ты? — вопрос не совсем понятен мне.

Как я? А что со мной может быть не так?

— Все прекрасно. Как всегда.

Пальцы на моем животе вздрагивают, но вмиг расслабляются.

— Хорошо. Я рад.

Мне хочется развернуться, наконец увидеть его, понять, что это не выдумка, не очередная фантазия, не иллюзия и не сон. Но я не делаю этого, потому что не хочу упустить момент. Мне тепло и спокойно, и я впервые за долгое время по-настоящему отдыхаю.

— Завтра возвращается лорд Рал, — говорю я через время.

— Я знаю. Завтра великий день переговоров, — голос тихий и спокойный. Если Локи и нервничает перед важным днем, то не признает этого.

— Ты все еще без Рада-Ханя, для тебя это хороший знак.

— Волнуешься за меня? — я не вижу улыбку, но слышу ее.

— Не хочу, чтобы потом возникли проблемы с твоей божественной родней, — отрезаю я в ответ чересчур резко, пожалуй. — Лорду Ралу это ни к чему, и так Искатель продыху не дает.

— Кстати, я был в замке, когда Искатель шкатулки стащил, — Локи откровенно смеется. — Подослал девчонку. Ходила здесь, как мышь, думала, что ее никто не видит. Я запросто мог отнять у нее шкатулки.

— Не стал. — Я не спрашиваю, утверждаю.

— Не стал. Я уже говорил, Кара, что этот мелочный мир с его глупыми людьми не привлекает меня. Есть высоты более желанные.

— Лорд Рал никогда не допустит, чтобы кто-то добился высот больших, чем он. Тем более, когда шкатулок у него больше нет.

Я не вижу смысла лгать, Локи наверняка и сам понимает это, не дурак.

— Как говорится — попытаться стоит, — он разворачивает меня к себе, и впервые за три недели я вижу его. Такого привычного, насмешливого. Когда он не пытается злить меня, он вполне себе милый. Особенно без своего дурацкого рогатого шлема. Длинные черные волосы колышутся на ветру, зеленая рубашка расстегнута на пару крючков, и это напоминает мне о том моменте, когда я сама, крючок за крючком, избавляла его от преград между нами. Я хотела его, я и сейчас хочу, но что-то в его взгляде говорит мне, что это будет лишним. Я не нужна ему теперь, когда три недели рядом с ним была красавица Констанция. Тогда, в лесу, я была единственным возможным вариантом, но теперь, когда выбор не ограничивается одной мной, его интерес ко мне гаснет. И я не удивлюсь, если сейчас он уйдет.

Но он не уходит. Вместо этого он берет мое лицо в ладони и, склонив ко мне голову, шепчет: — Здравствуй.

Немного запоздалое приветствие, и, несмотря на всю абсурдность этого приветствия, я вторю ему ответным: — Привет.

И когда он целует меня, в темном саду, овеваемом холодным ночным ветром, я чувствую тот покой и безопасность, которые искала весь свой путь от Валерии. Может я и поспешила с выводами. Может я и представляю для него некоторый интерес. Как и он для меня. И когда зеленая дымка окутывает нас, я не задаю лишних вопросов. Куда угодно, в этих объятьях я не боюсь неопределенности.

 

*Сестры Тьмы — прислужницы Хранителя

**Дакра — https://pp.userapi.com/c613428/v613428264/4217/HQ_U5oz9Cd0.jpg

Действие дакры таково — если ее вонзить в кого-то, то можно перекачать его магию в себя, либо просто обездвижить.

Морд-сит чужда ласка и нежность, и никакие поцелуи и объятья не в состоянии вскружить нам голову. Тем более поцелуи от тех, кому мы не доверяем. Локи я не доверяю. Я могу желать его сколько угодно, но я не стану ему помогать, а, уверена, именно в этом причина всей его «романтики». Он переносит нас на крышу башни морд-сит, под тёплый обволакивающий свет огромной луны, под сильные дуновение ветра, где его объятия (как кстати) становятся ещё более необходимыми. Это все явно призвано усыпить мою бдительность, вот только я не дурочка. И если Локи не любит играть по чужим правилам, то и я тоже. Поэтому я игнорирую все его попытки усыпить мою бдительность и поднимаю важный для меня вопрос.

— Ты видел, как девчонка крала шкатулки Одена, и да, ты не отнял их для себя, но ты и не вернул их для лорда. Не уверена, что этот факт поможет тебе в переговорах.

Пусть не думает, что у меня в голове пусто. Я морд-сит, и я думаю всегда прежде о деле, а уж потом об удовольствии.

— Тебе хочется говорить об этом? — Локи выглядит растерянным. Он пытается меня поцеловать, но я отстраняюсь.

— Ты считаешь, что проблемы нет? Делаешь, что хочешь: то помогаешь мне, то позволяешь, чтобы лорду Ралу причинили вред, то насмехаешься, то ласкаешь. На тебя хотят надеть Рада-Хань, но и это для тебя очередная шутка. А я хочу поговорить о важных делах, уж прости. Благосостояние лорда Рала важно для меня, и твоё отношение к вашему сотрудничеству заставляет меня тревожиться.

Локи издаёт тихий вздох и выпускает меня из объятий.

— Верна своему лорду. Все как всегда.

В его голосе столько разочарования, что это оскорбляет. Ему бы хотелось, чтобы я не была верным воином? Но кем бы я тогда стала? Помощницей в его тёмных делишках? Неожиданно ко мне приходит понимание того, к чему был весь этот фарс по дороге в Народный Дворец. Нет, он вовсе не пытался сделать меня лучше или свободнее, он хотел привлечь меня на свою сторону. Чтобы помогла ему. Предала лорда. Эту подлость я ему не прощу.

— Вопреки всем твоим чаяньям, я всегда была верна лорду и всегда буду, — с вызовом отвечаю я.

— Что он сделал с тобой? — в голосе трикстера горечь. Ну конечно, он ведь так «беспокоится» за меня.

— Что он должен был сделать со мной? Уж не лгал мне, по крайней мере, миллионы раз, как это делаешь ты.

— Ты совсем не понимаешь?! — его крик сливается с ветром и уплывает в сторону гор. — Ты не видишь, когда тебя используют?

— Вижу, не сомневайся. — Я складываю руки на груди, сильнее кутаясь в его камзол. Ногам все равно холодно, и я невольно вздрагиваю.

— Слушай, — Локи снова говорит тихо. — Я обещал свою лояльность твоему лорду, не обещал быть ему верным. Лояльность моя заключалась в том, что я не помог девчонке красть шкатулки, но и бросаться их отбирать я тоже был не обязан. К тому же, мы ещё не заключили соглашения, и взамен я не получил ничего от вашего лорда, кроме бесконечной попытки лишить меня магии. И это ты меня стыдишь?

В чем-то он прав, но все равно доверять ему было бы самой большой глупостью на свете.

— Ты недоволен тем, что на тебя пытаются надеть ошейник, но не уходишь, хотя волен сделать это. Что тебя держит? Что такого особенного есть у лорда Рала, что ты готов терпеть все неудобства? Что-то для покорения мира, ты сказал. Но в то же время возможность обладать шкатулками ты отверг, а что может быть сильнее и важнее их?

Локи молчит, а скулы его особенно остры, и дело не в освещении. Он обдумывает свой ответ, сомневается, можно ли мне сказать, либо решает, как подостовернее мне солгать.

— У него есть моя вещь. Когда я попытался сместить с трона брата, отец отнял эту вещь у меня и низверг в Мидгард, — он замечает мой непонимающий взгляд и поясняет: — Сюда. И ваш лорд, не будь дураком, этой вещью тотчас завладел. Только подчинить её ему не под силу, она слушает лишь меня. Рал, естественно, не знает всего этого, но, догадываюсь — он близок к пониманию деталей.

— Зачем говоришь мне это? — обрываю его я. — Не боишься, что выложу все лорду Ралу?

Тонкие губы трогает усмешка.

— Я не рассказал тебе ничего, что стоило бы скрыть, — говорит он. — И все равно я знаю — ты не расскажешь.

Может и не расскажу, но только потому, что эта информация не особо и полезна.

Я подхожу к краю крыши, отсюда как на ладони вижу сад, в котором ещё несколько минут назад мне было так хорошо и уютно. Сейчас там чёрной тенью мечется Констанция, смешно. Пусть сестра по эйджилу побегает немного, после её вызывающего поведения у синей комнаты я даже рада её очередному провалу.

— Что будешь делать дальше? — вопрос звучит натянуто, голос уставший.

Ему стоит таких трудов говорить со мной? Ещё раз убеждаюсь, что все его действия — лишь ложь, очередная хитрость. И, кажется, играть ему надоело. Не знаю, намеренно ли Локи отталкивает меня, явно демонстрируя всякое отсутствие интереса, либо он настолько устал от своего образа, что неосознанно делает это?

— Представим на минутку, что тебе действительно есть до этого дело, — я оглядываюсь на него. Стоит на противоположном краю, хмурится. — Буду служить. Ты ожидал иной вариант? Нет, я не брошусь к твоим ногам бессловесным рабом. Я все так же буду верна своему лорду, как бы ты не пытался это изменить.

Губы Локи соединяются в одну тонкую линию, а взгляд становится ещё более хмурым и злым.

— Я знаю это, Кара, — тон холодный, почти стальной. — Я хотел узнать, останешься ли ты при дворце или отбудешь по очередному поручению?

Он протягивает руку, предлагая отойти от края. Я делаю это, но не потому, что хочу оказаться рядом, а для того, чтобы Констанция ненароком не заметила меня.

— Так все же? Есть планы?

Он подходит ближе и становится рядом, вперивая взгляд в бесконечную череду гор на западе.

— Тут уж, как лорд Рал скажет, — отвечаю я, развернувшись в том же направлении. Ночь светлая, и можно разглядеть отделено торчащие каменные пики. Грозные, опасные. Эти места богаты мрисвизами и гарами, а ещё — не знаю, правда или нет — говорили, что там обитает огромный красный дракон.

Однажды мне довелось направиться в эти горы, туда сбежал один питомец. Отчаянный и глупый, предпочёл смерть прозрению. Нашла его там, вернее части его. Растерзанный в клочья, крылатые твари знатно пировали.

Сейчас же это место кажется довольно спокойным, несмотря на то, что в свете луны я замечаю взметнувшуюся уродливую тень длиннохвостого гара.

То место кажется мне более уютным, чем эта крыша. Там бы никто не устраивал мне допросов.

— А ты? Станешь опричником лорда Рала, засядешь во дворце или направишься покорять мир?

Не то, чтобы мне было интересно, но тишина угнетает.

— Тоже как поведется. Как договоримся с твоим лордом. Зависит от того, готов ли он принять мои условия.

Я усмехаюсь. Наивный, лорд Рал не станет принимать условия тщеславного божка. Он пытается привести Срединные Земли в состояние мира, и ставить этот самый мир под сомнения из-за пустых амбиций Локи он точно не будет.

— Приготовься к отказу, — отзываюсь я.

Он кивает.

— К этому я готов, Кара. Всегда готовлюсь к худшему, это избавляет от ненужных разочарований. Вот сейчас я, например, готов к тому, что ты потребуешь вернуть тебя в твои покои, и этот вечер кончится.

Я могу приказать это, но зачем? Я намеренно искала его, и несмотря на наше натянутое общение, я признаю потребность, которую испытываю. Отказывать себе в удовольствии из-за какой-то глупой гордости я точно не собираюсь.

— Ты прав, — отвечаю я. — У меня в планах потребовать от тебя этого.

Разворачиваюсь к нему и кладу ладонь на его грудь, ощущая под пальцами биение его бессмертного сердца.

— Вот только я хочу, чтобы и ты переместился со мной.

На лице Локи вспыхивает удивление. Еще бы, такого он явно не ожидал посреди грызни. Хотя, у нас разве бывает иначе?

Он стоит, опустив руки по швам, присматривается. Словно не верит.

— Вот как? Преданная лорду, но заинтересованная мной?

— Тебя это удивляет? Ты же считаешь себя самым-самым, неужели ты думаешь, что мне

не любопытно, так ли это? — пропускаю ладони ему за шею и легонько подталкиваю его к себе навстречу.

Это приглашение Локи принимает. Союзник, враг — не все ли равно? В некоторых вещах верность роли не играет, только желание.

* * *

Локи проснулся от того, что солнечный свет лизнул его лицо. Рядом спала Кара, опустив голову ему на грудь, и Локи улыбнулся, теснее прижимая её к себе. Такая упрямая и жёсткая, сейчас она была беззащитной и уязвимой. Он любовался её ресницами, отбрасывающими длинные тени на её загорелую кожу, пухлыми губами, немного приоткрытыми. Захотелось коснуться их своими, но Локи испугался, что разбудит её, нарушит идиллию. Боялся, что все закончится, раскрошится, как стекло. Он погладил ее по обнажённой спине, скользнув пальцами по гладкой нежной коже. От неё так приятно пахло, и он врылся носом в её волосы, прикрыв глаза. Он не знал, что ощущает, что чувствует к ней, но знал, что это больше, чем интерес, больше чем желание и больше, чем симпатия. Нет, такие как он не влюбляются столь безрассудно, но то, что он не хотел терять её, было ясно как день. Это было новое, необычное чувство. Он явно заигрался, переусердствовал, вот только почему-то совсем об этом не жалел.

— Так и будешь пялиться на меня? — Кара зашевелилась и подняла на него лицо.

— А ты так и будешь язвить по поводу и без? — конечно, Локи и не ожидал от неё иного приветствия, но надеялся хотя бы на улыбку. Кара не улыбалась.

Он запустил пальцы в её распущенные локоны, придвинувшись для поцелуя, но она резко села, обрывая всю прелесть утра.

— Одевайся, скоро прибудет лорд Рал. Если ты не забыл, у вас впереди важное соглашение.

Локи недовольно изогнул губы.

— Ты когда-нибудь думаешь о чем-то, кроме своего служения?

Вопрос Кару оскорбил, и она, вскочив на ноги, принялась одеваться поспешно и резко.

— О чем должен думать разящий меч? О чем думает стрела, пронзающая плоть? Я — оружие моего лорда, — она замерла на миг и оглянулась, чтобы встретиться с ним взглядом. В зеленых глазах скользил холод.

Локи этот взгляд не понравился.

— И если на то пошло, — продолжила она, — романтические бредни не для меня. Насытившись, я уже не стану ловить крошки — мне это не интересно.

— Прекрасно, — отрезал Локи, потеряв всякое желание о чем-либо говорить. Он щелчком вернул на себя одежду и встал у окна.

— Не так уж и хороши морд-сит, как о них толкуют, — выплюнул он, наблюдая за рассветными лучами. Уродливыми лучами нового уродливого дня.

Кара его замечание проглотила, но, подумав немного, ответила: — В тебе тоже нет ничего божественного и удивительного. Просто мужчина из тысячи таких же.

Она лгала, но осадить его следовало.

— О, не сомневаюсь, ты знаешь, о чем говоришь! — Локи развернулся к ней и бросил в ее сторону гневный взгляд. — Сколько их было? Счёт за сколько сотен уже перешёл?

— Тех, кого я ломаю, у меня в жизни уж точно было больше, — прошипела она и схватила с тумбочки эйджил. Приблизившись к магу, ткнула оружием ему в живот. Со всей возможной силой, мучительной, разрывающей даже ее. Локи мог сбежать. Переместиться, либо переместить её, но он принял удар.

Прикосновение эйджила мигом прожгло дыру в камзоле, добралось до кожи, опалило живот. Локи лишь сцепил зубы, принимая все пытки, которым Кара намеревалась его подвергнуть. Сегодня жалило намного сильнее, чем в прошлые разы, и он задумался, что такими методами она бы рано или поздно смогла сломать его, попади он ей в руки. Он и сейчас был в ее руках, и это был его выбор.

Кара ощущала, как по эйджилу и пальцам стекает вязкая кровь. Видела ожог, а запах горелого мяса бил в нос. Она ненавидела Локи за то, что он вынуждает её делать с ним это. Она хотела, чтобы он сбежал, отбивался, ругался, делал хоть что-то, но он просто стоял и терпел боль, которая была обоюдно невыносимой.

Вспомнилось ущелье, где он лежал, умирающий, среди десятка мрисвизов. Кара не готова была к его боли тогда. Она не могла терпеть эту боль сейчас. Безрассудное желание, которое явно не пристало морд-сит, вывернуло ее наизнанку. Желание прекратить то, что сама и начала, отпустить всю грубость, которой Локи ее наградил. Она не могла причинять ему боль. Рука не слушалась. Кара злилась: своим терпением Локи выиграл этот бой, и она принимала это, как принимала и то, что вопреки всей его грубости, она все еще не насытилась им.

Отбросив эйджил почти с ненавистью, Кара подалась вперёд, обвивая опаленной ладонью гибкую шею, притянула к себе его лицо, его губы. Локи ответил. Ответил той, которая мучила его только что. Той, которая ни во что не ставила его бóльшую часть времени. Он отвечал ей, забыв о пытке, от которой кожа почернела и обуглилась, о крови, пропитавшей рубашку и камзол. Он не думал ни о её словах ему, ни о своих словах ей. Он просто целовал ту, которая целовала его, и это было именно тем, чем он хотел заниматься.

— Да ты издеваешься… — Констанция шире распахнула дверь и смогла более внимательно рассмотреть парочку.

На Каре был тот самый полупрозрачный халатик, что и вчера, а распущенные волосы струились по спине, заканчиваясь у поясницы. Морд-сит не подобает выглядеть «вот так», и этот вид заставил Констанцию еще сильнее нахмуриться.

Питомец же, измазанный собственной кровью, и вовсе выглядел несуразно и не на своем месте.

Морд-сит прищурилась. Она ничего не понимала. Не понимала, как возможно, что не обученный пленник уже пришел к полной покорности. Не могла понять, как после пережитой пытки он может желать поцелуев с той, что его мучила, будучи не сломленным. С таким Констанция сталкивалась впервые. Она только вошла, так что не могла сказать наверняка, проделывала ли Кара перед этим какой-то трюк, но что-то ей подсказывало, что у сестры по эйджилу никаких тайных трюков не наличествует.

Кара несколько долгих секунд смотрела на Констанцию, борясь с желанием врезать той хорошенько, но наконец взяла себя в руки и, сделав к сестре по эйджилу несколько шагов, сокращая тем самым расстояние между ними до вытянутой руки, холодно бросила: — Ты вошла без стука. Думаю, что тебе стоит выйти за дверь и дождаться приглашения.

Глаза Констанции округлились, она не ожидала, что её станут так бесцеремонно выпроваживать.

— Дождаться приглашения?! — вспыхнула она. — Я всю ночь искала его, ты в курсе?

— Твоя головная боль, не моя, — ответила Кара, складывая руки на груди.

Локи это забавляло. То, как две женщины сцепились из-за него, было похоже на увеселительную программу. Он стоял, хищно улыбаясь, и после каждой новой реплики растягивал губы все шире.

Констанция ещё немного повозмущалась, но Кара была тверда, как скала, отвечала спокойно и равнодушно. За шестнадцать лет среди морд-сит она научилась не только отвечать на выпады, но и не пропускать их через себя. Все слова сестры по эйджилу проходили мимо, не достигая цели. Констанция сдалась.

— Приведи моего питомца к воротам через четверть часа, — велела она. — Лорд Рал прибывает немного раньше.

Она хотела было уйти, но голос Локи догнал её.

— Я не твой питомец.

Констанция хмыкнула. Она понимала, что в этой борьбе Кара приблизилась к нему больше, чем она, и морд-сит, кажется, знала, как на этом сыграть.

К прибытию Даркена Рала Кара успела облачиться в бурый костюм и собрать волосы в косу, и теперь ждала появления господина у ворот рядом с Констанцией. Та бросала на неё гневные взгляды, потому что Кара пришла одна. Локи предпочёл отправиться в свои покои, так как не счёл Рала достойным какого-либо приветствия с его стороны. Кара это приняла, но вот Констанцию распирала ярость. Однако её успокаивало то, что на этих двоих у неё был заготовлен план, и его исполнение сулило ей похвалу от лорда.

Трубы возвестили о приближении кареты ещё тогда, когда она только мелькнула вдалеке. Все морд-сит, что прибыли к воротам, опустились на колени и начали чтение молитвы.

«Магистр Рал ведет нас. Магистр Рал наставляет нас. Магистр Рал защищает нас. В сиянии славы твоей — наша сила. В милосердии твоем — наше спасение. В мудрости твоей — наше смирение. Вся наша жизнь — служение тебе. Вся наша жизнь принадлежит тебе», — чуть нараспев и в один голос повторяли они. Вновь и вновь, пока карета господина не оказалась у ворот.

Даркен Рал неспешно ступил на дорожку, взгляд его пробежался по стройным рядам морд-сит, остановившись на миг сперва на Констанции, а затем на Каре. Взгляд обеих был направлен в землю, и они простояли бы здесь хоть целые сутки, прикажи он им. В верности этих женщин Даркен Рал не сомневался, и все же ни с одной из них рядом он не нашёл Локи Лафейсона. Асгардец стал его головной болью не меньше, чем Искатель, особенно теперь, когда шкатулки Одена исчезли из дворца. Он знал, что трикстер пришёл с обменом, и если со шкатулками Рал чувствовал себя увереннее, то сейчас он не ощущал себя возможным противостоять хитрости божка. О договоре не могло быть и речи. Когда речь шла о защите всей Д’Хары, магистр не мог допустить, чтобы какой-то чужак с маниакальными наклонностями обладал большими возможностями, чем он сам. Рал не смог бы защитить своих людей, пожелай трикстер поработить их. И он не хотел поступать подло, но не видел иного выхода — на того нужно надеть ошейник. То, что Лафейсона не было у ворот, говорило о том, что с поставленной задачей Констанция не справилась, и Рал был недоволен.

Он прошёл вперёд, прошелестев шелком своих одежд и, подойдя к темноволосой морд-сит, приподнял её лицо. Констанция ответила ему преданным взглядом, который говорил о том, что она готова сделать все для благополучия своего господина, даже умереть во славу его. Даркен Рал подумал, что это всегда успеется, а посему просто велел ей встать.

Констанция поднялась на ноги, встала в стойку, заложив руки за спину. Рал погладил её по щеке. Красивая и жестокая, с ней было хорошо проводить время.

— Как обстоит приручение, дорогая? — спросил он низким немного хриплым голосом.

— Питомец дик, мой господин, — нехотя призналась она. Хотелось добавить, что у неё есть планы, но при остальных сестрах по эйджилу говорить этого не стоило. Особенно при Каре. На нее-то сейчас и было обращено внимание магистра.

— Кара, — обратился к ней Даркен Рал, отталкивая Констанцию. — Ты довезла кровь?

— Да, мой господин, — Кара дерзнула поднять лицо без разрешения, и не увидела гнева в его глазах. Она встала и подошла ближе. — Кровь передана Джиллеру, он очищает её. Путь был долгим, она успела задохнуться в таре. Волшебник обещал, что вернёт ей первозданный вид очень скоро.

— Хорошо, — Рал кивнул. Кровь исповедниц была очень ценным ингредиентом при создании специального зелья. Это зелье должно было защитить его от влияния исповеди, нужно было лишь немного усовершенствовать тот эликсир, что уже был у его опричника. — Приведи ко мне Лафейсона.

Услышав, что этот приказ магистр отдал Каре, а не ей, Констанция возмутилась: — Но я…

Рал не дал ей договорить, приставил ладонь ко рту и кивнул Каре, чтобы та выполняла. Коротким жестом он поднял остальных морд-сит с колен и велел им удалиться. Это же коснулось и Трианы, которая все это время стояла за его спиной. Когда возле ворот не осталось совершенно никого, Даркен Рал, положил ладонь на поясницу Констанции и подтолкнул её к фруктовым деревьям. Двое стражников последовало за ними на почтительном расстоянии, говорить можно было без проблем.

— Неужели я плохой правитель, дорогая? — спросил Рал с лёгкой грустью. — Неужели я не заслуживаю хоть немного твоего старания?

— Мой лорд, — только и успела сказать Констанция, но Даркен Рал заговорил вновь.

— Неужели нельзя было за это время найти к трикстеру каких-либо путей? Мне очень неприятно разочаровываться.

— Я не подобрала путей, но нашла того, кто сделает все за нас.

И морд-сит поведала магистру все, что успела узнать о странных отношениях Кары со строптивым питомцем.

— Они целовали друг друга, закрыв глаза, мой лорд, — добавила она, чтобы Рал понял, о каких странностях она говорит.

Даркен Рал слушал внимательно, время от времени кивая и хмыкая. Нет, он нисколько не был удивлён, что Кара разделила ложе с трикстером, но закрытые при поцелуе глаза показались ему более, чем занятными.

— Думаешь, она наденет на него Рада-Хань? — уточнил он, цепляясь за мысль подчинённой, с каждой минутой все больше обретающую смысл и краски.

— Кто, как не она? Пока что никто другой не смог приблизиться к нему и на тридцать шагов.

— Быть посему, — согласился Рал и направился в сторону дворца. Ему предстояло встретиться с врагом лицом к лицу, эта встреча будоражила кровь и заставляла сердце учащенно биться в предвкушении.

* * *

То, что лорд Рал поручил мне привести Локи, имеет очень большое значение. И пусть на первый взгляд это лишь банальное сопровождение, я вижу в этом приказе нечто большее — позволение мне лично обучать его. Уверена, что обучение не потребуется, двое сильных мира сего на взаимовыгодных условиях наверняка придут к соглашению. Так или иначе, но их сотрудничество неизбежно. Тот предмет, который Локи жаждет получить, вполне можно обменять на шкатулки Одена. Что стоит богу лжи и иллюзий найти пропавшие шкатулки и вернуть их в Народный Дворец? Это будет лёгкий обмен.

Я подхожу к синей комнате, и вчерашние стражники, завидев меня, тут же отходят в сторону, давая мне полную свободу. Я вхожу в комнату без стука и обнаруживаю Локи читающим. Он сидит на подоконнике, свесив одну ногу наружу и лишь мельком отмечает моё присутствие. Наверняка, магический клон, снова прикрывает отсутствие оригинала. Вооружаюсь примеченным на столике яблоком и швыряю его в фантом. Голова даже не поворачивается ко мне, лишь рука выбрасывается в сторону. Пальцы ловят яблоко, сжимаясь вокруг блестящей зелёной кожуры.

— Благодарю, как раз проголодался.

Зубы с треском врезаются в шкурку, Локи откладывает книгу и, перекинув ногу через подоконник, спрыгивает на пол.

— Дай угадаю — твой лорд ожидает меня? — он подходит ко мне и приближает яблоко к моим губам, я отвожу его ладонью.

— Я пришла не в игры играть, — напоминаю я, Локи пожимает плечами и снова принимается за яблоко.

— Свои игры мы уже отыграли, — говорит он, прожевав. — Теперь на доску вступает новая фигура, и она, в отличии от тебя, ходит не на одну клетку.

Он прав, лорд Рал — наш Ферзь. Теперь, когда в игру вступает он, пешке вроде меня остаётся лишь ждать его победы.

За свою жизнь я не один раз делала это — сопровождала питомца на ковёр к лорду Ралу. Исправленного, лишённого всяких предрассудков и даже крупицы мятежа. Тот, кого я подвожу к тронному залу сейчас, смотрит с вызовом. Принц Асгарда, бессмертный бог, он не мог бы выглядеть иначе.

— Готова? — спрашивает он меня, будто это мне, а не ему предстоит сейчас долгий сложный разговор.

— Просто иди вперёд, ладно?

Локи переводит взгляд на большие двойные двери, которые сейчас закрыты. По обе стороны от них по д’харианцу, а в конце коридора Далия и Триана, не сводят с нас глаз, и если вид у первой немного обеспокоенный, то вторая явно упивается ситуацией. Питомец с собственным мнением — это ново, и никто из нас не знает, что от этого ожидать.

— Пожелаешь мне удачи? — Локи подмигивает мне.

То, как несерьёзно от относится к ситуации, меня даже не раздражает, я от этого просто устала. Очевидно, моя реакция на его слова отражается на моём лице.

— Не нужно закатывать глаза, достаточно просто одного слова.

«Удачи», — хочет услышать он, но я выдаю другое.

— Шевелись.

Что бы ни произошло между нами прошлой ночью, это не повод услаждать его слух или как-либо иначе идти у него на поводу.

Локи наконец меняет тактику и показывает своё истинное лицо.

— Я понял, в чем твоя проблема, смертная, — говорит он надменно. — Ты ещё ограниченнее исповеданной.

Он делает взмах рукой, приказывая стражникам открыть двери, и входит в зал, не полюбопытствовав, следую ли я за ним.

Меня никогда не цепляет чужое мнение, однако сейчас я несколько я

зла, хоть и стараюсь отбросить эмоции. Снова он все сводит к тому, что моя верность лорду Ралу слепая. Когда же он поймет, что я верна не потому, что мне внушили это, а потому, что вижу истину — лорд Рал самый добрый и щедрый правитель, опытный стратег и просто великий человек. Но какое дело «их величеству» принцу-богу до простых смертных.

Захожу в тронную залу, стараясь, чтобы мой взгляд не казался враждебным, двери за мной закрываются.

В зале лишь лорд Рал, Констанция, Джиллер и генерал Эгримонт. Только самые близкие приверженцы. Раньше бы здесь оказалась и Денна, но эта идиотка провалила простейшую миссию, а теперь подалась в бега. Даркен Рал найдёт её, это лишь дело времени, и тогда она сотню раз пожалеет, что осталась жива. Я и сама с удовольствием бы наказала её в назидание другим, но лорд наверняка предпочтет сделать это собственноручно.

Магистр испытывающе смотрит на трикстера, пока тот идёт по проходу. Шаги Локи намеренно медленные, но все такие же кошачьи, как и прежде — плавные и мягкие.

От стука моих каблуков по помещению проносится эхо, в то время, как асгардиец ступает совершенно бесшумно. Он совсем другой, не похож ни на кого в этом зале. Не похож во всем, начиная от его вычурного камзола, нелепых рогов, и заканчивая самой его сущностью, явно отличающей его от обычного человека. Все в нём не так, и на контрасте лорда Рала это ощущается особенно сильно. Лорд Рал земной и близкий, а Локи… Проклятье, я не могу даже злиться на него как следует! Он бог до кончиков пальцев, совершенный, величественный, и моё тело все ещё помнит его ласки — он хорош во всем.

— Приветствую, мой друг, — говорит лорд, когда Локи наконец достигает трона.

— Здравствуй, мой недруг, — отзывается тот бесцветно.

Его слова возмутительны, и первый мой порыв — приструнить его эйджилом, но тут лорд Рал растягивает губы в многозначительной улыбке.

— Уверен, очень скоро мы уладим все недоразумения, и ты назовешь меня другом, как и я тебя.

Магистр, умный и справедливый, проявляет бесконечную выдержку, в то время, как Локи явно испытывает его терпение. Каждым жестом, каждым словом.

— Очень сомнительно, — он пожимает плечами. — Впрочем, я верю, что мы сможем договориться.

Локи отходит от трона, привлечённый настенной гравюрой, разворачивается к лорду Ралу спиной. Он выглядит спокойным и даже ленивым, и ему совершенно плевать на то, какое впечатление он производит. Магистр следит за ним молча, лишь постукивает ногтем по брови.

— Ты можешь идти, Кара.

Слова лорда Рала для меня неожиданны, я-то надеялась, что смогу присутствовать при разговоре.

— Я думала…

— Иди, — повторяет лорд. — Эгримонт, отправляйся с ней, до меня дошёл слух, что слуги недобросовестно выполняют свою работу. Я хочу, чтобы вы с Карой лично проверили это.

Я склоняю голову в поклоне, ощущая на себе неодобрительный взгляд Локи и полный превосходства взгляд сестры по эйджилу. Все же, Констанция является действующим учителем над трикстером, а не я. Поэтому я ухожу, а она остаётся.

— Пойдём, госпожа Кара, со слугами и правда беда, — Эгримонт сворачивает в сторону лестницы, а я в последний раз оглядываюсь на двойные двери.

— Удачи, — желаю я тихо. Обоим участникам переговоров.

На лестнице меня перехватывает Далия, она выглядит как минимум обиженной. Она хватает меня за запястье и заставляет посмотреть на себя.

— Вчера я плела тебе другую косу, — подмечает она, в её голосе явно слышится волнение.

— Другую, — соглашаюсь я и пытаюсь уйти, но она не отпускает.

— Ты была слишком уставшей, чтобы уделить время мне, но, как я слышала, трикстеру ты уделила достаточно времени.

Она не оскорбленная, скорее, уязвленная. Впрочем, её претензии не имеют смысла — морд-сит всегда поступают, как хотят, а не так, как от них ожидают.

— Не стоит слушать сплетни, — говорю я, вижу, как морщины на лбу Далии разглаживаются, и добавляю: — Даже если они правдивы.

И, вырвав руку, ухожу.

* * *

После того, как шаги Кары смолкли за дверью, Локи оторвал взгляд от гравюры, на которой два дракона сошлись в поединке, и развернулся к трону. Он продолжал все так же стоять в стороне, и Ралу пришлось устроиться вполоборота. Такого пренебрежения магистр никогда и никому не позволял, но убедил себя ещё немного потерпеть. Скоро надменность Локи должна была смениться на полную покорность.

Асгардиец некоторое время молча наблюдал за д’харианским правителем, а когда Рал открыл рот, чтобы что-то сказать, Локи опередил его.

— Теперь, когда нежелательные тебе свидетели устранены, предлагаю не ходить вокруг да около и перейти сразу к делу. Без прикрас и пустых обещаний.

Он сделал шаг в сторону трона, на что Констанция подобралась, готовая защищать лорда, если потребуется. Впрочем, с магией трикстера любой из них мог исчезнуть по одному щелчку пальцев, так что она не слишком верила, что сможет помочь в случае чего.

— У тебя моя вещь, — продолжил Локи. — И я готов обещать тебе лояльность, если ты вернёшь мне её.

На лице Рала не дрогнул ни один мускул. Он дал оппоненту выговориться, и лишь тогда заговорил сам.

— Ещё неделю назад я принял бы твою лояльность, друг мой, — сказал он едва слышно, что Локи даже пришлось напрягать слух. — Но трудные времена требуют более решительных мер. Твой предмет у меня, и я готов расстаться с ним, если взамен ты принесешь мне голову Искателя на блюде.

Локи усмехнулся. Он ожидал, что Рал предложит нечто подобное. И он также знал, что тот не станет говорить о шкатулках. Их власти было недостаточно для Локи, но мог ли Даркен Рал знать это?

Убить Ричарда Сайфера — это было несложно, трикстер давно мог сделать это, если бы захотел. Он также мог бы убить всех в этом зале, они даже понять бы ничего не успели. Впрочем, это ему было совершенно не нужно. Но если смерть Искателя вернёт желанный предмет, почему бы не сделать этого?

Хотя, если на чистоту, Локи не верил слову Рала, что, однако, не мешало обозначить цену.

— Раз уж тебе хочется, чтобы всю грязную работу я сделал за тебя, ты должен раскошелиться, — сказал он, снова отходя от трона, на этот раз в сторону окна.

Джиллер шарахнулся в сторону, когда трикстер прошёл мимо него, и чуть не упал, запутавшись в полах своего одеяния.

Локи подставил лицо утреннему солнцу, блаженно прикрыв глаза. Ему было легко и спокойно, так как ситуация находилась в его руках, что бы этот «лорд» себе не навоображал.

Рал нахмурился, осознав, что условия, которые и без того выполнять он не собирался, сейчас обрастут ещё какими-то деталями. Он снова поерзал на троне, на этот раз выгибая шею вправо.

— Я весь внимание.

Локи хмыкнул. Естественно, Рал выслушает его и, вероятно, согласится. Бросаться словами ведь не трудно. Но вот исполнять обещание такие люди, как Даркен Рал, не торопятся никогда. Впрочем, понаблюдать за реакцией лорда все же было занятно.

Локи ухмыльнулся, встречаясь взглядом с магистром и выдал одно лишь слово: — Кара.

Это имя вызвало удивление у всех собравшихся, и, кажется, послышался скрип зубов Констанции.

— Я хочу её себе.

Даркен Рал ждал чего угодно. Желания получить золото, земли, место при дворе, но чтобы женщина… Да, Кара была хороша, но не настолько, чтобы вписывать её в условия. По крайней мере, Рал бы никогда не стал этого делать.

Он постучал соединёнными ладонями по носу, создавая видимость, что решение принять ему трудно. Это было не так. Он не собирался выполнять требования этого самоуверенного божка, но даже если бы и стал — Кара ничего для него не значила. Не было на свете незаменимых, Даркен Рал это уяснил ещё много лет назад, когда, убив отца, взошёл на трон Д’Хары. Тогда полетели головы всех генералов и советников. Найти им замену труда не составило. А уж за голову Искателя он готов был хоть самолично перебить половину своих морд-сит. Вот только вещица, которую жаждал вернуть Локи, вынуждала его прибегать к обману. Видит Создатель, Рал хотел бы поступить честно, но выхода у него не было.

— Покончи с Искателем, и Кара твоя, — елейно протянул он.

— А моя вещь? — спросил Локи. Предмет власти был для него важнее всего прочего.

— Её ты тоже получишь, — пообещал Даркен Рал, вытягивая вперёд ноги, обутые в дорогие сандалии. — После того, как Д’Харе ничто не будет угрожать.

У Локи на этот счет имелось собственное мнение.

— Сейчас. Ты отдашь мне мою вещь прежде, чем я отправлюсь по твоему поручению, иначе сделка не состоится.

Даркен Рал кивнул. Было бы глупо ожидать, что трикстер не потребует подстраховки. Но если тот получит свой предмет — огонь и смерть — вот, что принесёт на земли Д’Хары чужак.

— Завтра вечером мы встретимся с тобой в этом зале, — Рал поднялся с трона и подошел к «союзнику». — И я дам тебе все, что ты хочешь.

Его глаза прожигали Локи, как два угля, давили превосходством, властью. Однако асгардиец отвечал не менее уверенным и сильным взглядом. Даркен Рал понимал — с богом обмана ему не тягаться. Но в рукаве был козырь, хоть этот козырь пока сам не знал об этом.

* * *

Раньше, когда Народный Дворец был моим постоянным домом, я не раз занималась проблемными работниками. Пролитый суп, плохо вытертый пол, нерасторопность, грубость — мой эйджил лечил это без проблем. Однако сейчас я не ощущаю желания кого-то пороть, на кого-то орать. Всё, чем заняты мои мысли — тронный зал, где ведёт торг мой питомец. Мой, что бы Констанция ни говорила. Это я три недели везла его по непроходимым лесам. Я сражалась с ним бок о бок против тех, кто был глуп, чтобы понять тщетность своей затеи. Я искала его среди скал и по тавернам. Гоняться за ним по Народному Дворцу и в половину не так трудно. Но вот я отстранена, а Констанция «на коне». Любить сестер по эйджилу, защищать их… Да, я должна, но не хочу. Констанция была для Денны кем-то вроде Далии для меня. Неразлучные сёстры, друг друга защитят и поддержат. Денна оказалась предательницей, можно ли от её подруги ожидать иного? Во мне говорит не обида, а осторожность. В руках Констанции сейчас защита лорда Рала, и я не уверена, что она хорошо справится с этим.

— Госпожа Кара, без лорда Рала здесь творился произвол, — жалуется мне Эгримонт, спускаясь все ниже в рабочие помещения. — Морд-сит не успевали за всем уследить, слуги работали спустя рукава, вели пересуды, тво…

— Хватит, — обрываю я его. — Я поняла.

У сестер по эйджилу всегда есть много дел и при лорде Рале, а уж в его отсутствие — тем более. То, что кухонные остолопы до сих пор не наказаны как следует — меня не удивляет.

— Ты можешь идти, генерал, — дозволяю я. — Давай признаем, что свою роль няньки ты уже выполнил, и вернем тебя к твоим прямым обязанностям.

Старик клипает глазами, прикидывая, не шучу ли я, затем кланяется и уходит.

Нижние этажи я знаю как свои пять пальцев, как и весь Народный Дворец, впрочем. Здесь мне знаком каждый закоулок, каждого работника я знаю не просто в лицо — я обучала большую часть лично.

Знакомые повороты действуют на меня успокаивающе — я дома, я ощущаю это, замечаю это в каждой соринке, в каждой щербинке на стене. Мне знаком звук моих шагов, разносящийся эхом по этим коридорам, скрип половиц в том месте, где каменная кладка сменяется досками. Все запахи и звуки этих мест — мои.

— Госпожа Кара, — первые встреченные мною слуги — мои питомцы — приветствуют меня поклоном. — Вам чего-нибудь подать?

— Покажи мне слуг Денны, — бросаю я ближайшему из них.

Если госпожа гнилая, то и ее зверушки едва ли отличаются покорностью. Если кто и начал здесь отлынивать, то именно питомцы Денны.

Слуга проводит меня к каморке, и еще издалека я вижу, как человек — не Денны — Констанции — просыпает муку на пол.

— Возвращайся к работе. — Я отсылаю своего человека, потому что мне он больше не нужен — свою цель на сегодня я нашла. Взять одного и хорошо выпороть на глазах у других — это действует порой лучше, чем порка многих.

— Ты! — я зову криворукого работника, и он, застигнутый врасплох, начинает дрожать как осиновый лист уже от одного моего взгляда на него. Не удивительно, все храбрецы служат в армии.

Слуга молчит. Я не его госпожа, и права говорить со мной у него нет. Но он ответит мне, если я того захочу. Я хочу.

— Как долго ты работаешь здесь? — спрашиваю я, окидывая взглядом помещение — на нас смотрят многие, хорошо.

— Семь лет, госпожа Кара.

Семь лет. Теперь понятно, почему он такой нерасторопный — Констанция была еще слишком молода, чтобы хорошо воспитать его. Наказывать его за ошибки госпожи мне совсем не хочется. Пожалуй, ограничусь десятком плетей во внутреннем дворе — самая милостивая кара в подобном случае.

— Идем.

Я уже собираюсь покинуть это место, как Констанция, метая искры во все стороны, врывается на кухню и хватает своего питомца за грудки. Того самого, которого я собиралась научить послушанию.

— Позорить меня вздумал перед лордом Ралом?! — орет она ему в лицо. — Ты сейчас же поднимешься со мной для повторного обучения!

Она зла, и это, пожалуй, единственная причина, почему ее работник должен будет на протяжении долгих месяцев подвергаться поцелуям эйджила. Даже я, которая собиралась его наказать, вижу, что это неправильно.

— Эй, полегче, — я хватаю ее за руку и встряхиваю. — Отойдем?

Она злобно зыркает на меня, но кивает.

Мы проходим в чулан, где стройными рядами на полке лежат овощи и фрукты. Я подхватываю яблоко и вытираю об рукав.

— Может расскажешь, что случилось?

Констанция оглядывается на дверь, чтобы убедиться, что нас никто не слышит. Не слышат, никто и близко к каморке не посмеет подойти.

— Случился твой разлюбезный трикстер, — выплевывает она с ненавистью. — Возомнил себя королем над всеми нами. Свои условия гнет. Сказал, мол, если лорд Рал хочет с ним сотрудничать, пусть даст ему морд-сит.

Морд-сит? Локи так привык к присутствию женщины в красном, что теперь ищет для себя компанию? Или же…

— Он хочет меня, — рычит Констанция. — Вот уж не знаю, зачем я ему нужна. Говорит, что хочет обладать мной. Ублажать его я еще согласна, но если он захочет пытать меня, отыгрываться за те три недели, что я была его госпожой? Кто знает, что на уме у этого ненормального?!

Это что-то новенькое. Никогда прежде Локи не проявлял необоснованной жестокости, никогда особо не интересовался и плотскими утехами. Возможно ли, что Констанция лжет? Я не могу поверить ее словам, потому что сестра по эйджилу уже не раз ради своей выгоды вводила меня в заблуждение. Но я знаю, кому можно верить — лорду Ралу. Его слова расставят все на свои места.

— Успокойся и оставь работника в покое, — говорю я, всовывая ей в руки яблоко. — Послушай, я со всем разберусь, тогда и поговорим.

Она кивает. Возможно она хорошая актриса, а может быть ей действительно страшно. По крайней мере, она дрожит крупной дрожью, а глаза ее наполнены уже не злостью, а влагой. Констанция боится? Это все больше кажется мне враньем. Но я выясню правду очень скоро.

Я вывожу сестру по эйджилу на верхние этажи, где велю ей заняться привычными делами, сама же отправляюсь искать лорда Рала.

Он в саду, срезает белые бутоны с куста и складывает их в корзину. На его лице такое умиротворение, что мне даже не хочется беспокоить его, но он замечает меня прежде, чем я принимаю решение уйти.

— Милая, подойди, — он приглашает меня занять место рядом с собой, и я исполняю его просьбу.

Губы лорда тотчас завладевают моим ртом, наполняя его вкусом жизни и правды. Мой мир настолько идеален, что даже не верится. Еще у меня появилась возможность избавиться от назойливой Констанции, и я начинаю сомневаться, стоит ли вообще о чем-то спрашивать господина.

— Возьми розу, — говорит лорд Рал, отстраняясь. Он протягивает мне белый бутон и жестом предлагает понюхать его.

Мне никогда не было дела до красоты и запаха цветов, но я приближаю розу к лицу, ощущая крепкий аромат. В носу тотчас начинает щекотать, дурацкая особенность моего тела. Я спешу убрать цветок подальше.

— Как жаль, что больше они не зацветут, — с грустью говорит лорд, обнимая меня за плечи. Его губы у моего уха, а голос его тихий, осторожный.

— О чем ты? — я пытаюсь оглянуться, но руки не отпускают меня.

— Я пригрел змею на груди, — шепчет лорд Рал с горечью. — Сам же послал за своей погибелью. Тот, кого ты привезла, оказался опаснее, чем я думал. Он, а не Искатель, уничтожит эти земли, моя милая. Мне жаль, но я не в силах защитить всех вас.

Он говорит страшные слова, и по моему телу пробегают мурашки. Ничто и никогда не пугало моего господина, даже Искатель.

— Я слышала лишь, что трикстеру нужна Констанция, — говорю я с сомнением.

— Да, — слова слетают с губ тихим шелестом. — Он счел ее самой красивой и сильной. Она нужна ему в новом мире, чтобы ломать для него, чтобы дарить наслаждение. Он сказал, что предлагал тебе это, но ты отказалась.

Предлагал. Он действительно предлагал мне присоединиться к нему в новом мире. Но ведь он говорил, что Срединные Земли — для него слишком мелко…

— Тот предмет, что нужен ему — мощный камень, подчиняющий разум сильнее, чем магия Одена. Подчиняющий на уровне сознания, на уровне мысли. Никаких приказов — просто мысль — и мир у твоих ног. Это очень страшная сила, милая, и я пытался сдержать ее, — лорд Рал вздыхает, — но я знаю, что моей магии не хватит, чтобы противостоять его хану. Я вынужден буду отдать ему этот мощный страшный предмет и преклонить колени. Мы все преклоним колени, весь мир.

Мир… Мир больше Срединных Земель, больше Д’Хары, Вестландии и всего, что есть на наших картах. Больше моря и неба. Мир. Локи с первой минуты хотел этого — подмять все под себя. Он пытался отобрать для себя власть в Асгарде, а теперь перебрался сюда. Обманул, в очередной раз обманул. И предал. То, что я ничего для него не значу, я знала с самого начала. Все его поцелуи и объятья — умелая игра, чтобы приблизиться к цели. А теперь, видя, что его игру в полной мере я не принимаю, он забирает себе Констанцию.

Ненависть загорается во мне подобно пожару. Я не позволю этому божку отбирать привычную мне жизнь, мой мир, не позволю ставить моего лорда на колени.

— Позволь мне помочь тебе, мой лорд, — прошу я. — Дай мне остановить его.

Пальцы магистра сильнее сжимаются на моих плечах.

— Как? — только и спрашивает он. Он не верит, что это вообще возможно.

Но я могу.

— Дай мне Рада-Хань, и я надену на его на шею трикстера. Он не сможет ничего тебе сделать уже завтрашним утром.

— Ты уверена? — голос лорда Рала обеспокоенный. — Это очень непростая задача, и если он что-то поймет, то тебя не спасут ни добрые духи, ни Создатель.

Я понимаю это. Я уже знаю, что Локи на пути к цели не остановит ничто. Но я готова принять цену, потому что иначе я утрачу вообще все. Нет, я не буду бояться.

— Уверена, — говорю я, комкая белый бутон в ладони. Лепестки осыпаются к моим ногам. Но цветка мне не жаль, потому что я дам ему шанс еще раз зацвести.

Морд-сит всегда говорят правду. Мы выше лжи, потому что не боимся держать ответ за свои слова. Если мне что-то не нравится, я прямо скажу это, не пытаясь лебезить и услащать слух. Но иногда морд-сит лгут, очень редко и не по своей воле. Это скорее исключение из правил. Лгать мне неприятно. Это выглядит так, словно ты не ощущаешь себя правым и пытаешься защититься фальшивыми эмоциями и лживыми словами.

Но сейчас я должна играть роль. Впрочем, это будет направлено на того, кто сам лжёт чаще, чем говорит правду.

Его я нахожу в библиотеке. Сидит, обложившись книгами, так, что только макушка виднеется. Рогатый шлем покоится на подоконнике, поблескивая на солнце, туда же отправляется пара книг. Старинные, на древнем языке, которого я не знаю. Я была здесь однажды, когда мне выдавали первую книгу пути. У этих книжонок я даже слов на корешках не разобрала. Локи же изучает их сосредоточенно и внимательно, на лбу залегла глубокая складка, а губы искусаны в кровь.

Он такой безобидный с виду, но я едва сдерживаю накатившее раздражение. Очень хочется припомнить ему и захват мира, и Констанцию, но я должна перетерпеть это ещё хоть на некоторое время. Не выдать своего отношения. К счастью, в то время как морд-сит обучают принимать боль, сдерживать эмоции мы также успеваем научиться. Я не стану вести себя ни чересчур резко, ни подозрительно мило. Забуду на время о его тщеславии и коварстве.

Локи тем временем откладывает очередную книгу. Он абстрагирован от всего мира, стражников за своей спиной будто и не замечает, а когда я подхожу ближе, он даже не поднимает на меня взгляда, но протягивает мне руку.

— Свободны, — бросаю я д’харианцам. Если я хочу добиться успеха, их рядом быть не должно.

Когда они уходят, я наконец принимаю предложенную руку, и Локи усаживает меня в кресло рядом с собой.

— Ты знаешь, что род Ралов не всегда обладал магией? — спрашивает он, продолжая вчитываться в непонятные символы. — Их силы передаются не одно поколение, но конкретно Паниз Рал, отец твоего лорда, не имел способностей к магии. Для того, чтобы обучиться магии, он призвал ко двору волшебника первого ранга.

— И о чем это говорит? — я откидываюсь на спинку и складываю руки на груди.

Какая разница, кто кого обучал. Разве что, он ищет слабые стороны лорда Рала… Да это и не важно, использовать знания на практике он не успеет.

— Просто задумайся, — Локи пододвигает ко мне книгу и тычет пальцем в непонятные символы, которые, вероятно, должны мне о чем-то сказать. — Человек без магических способностей вынужден обучаться магии Приращения с нуля, в то время как его сын владеет уже не только магией Приращения, но и магией Ущерба. Ответь мне, как такое возможно? Магия Ущерба доступна только тёмным созданиям Бездны, но не живым людям. Я беспокоюсь, Кара. Даркен Рал узнал то, чего знать не должен, и его методы волнуют меня больше всего прочего.

Он стаскивает с подоконника толстый томик, покрытый рунами и зачитывает название, слов я разобрать не могу, но он переводит: — Сквозь Завесу. Практическая магия Ущерба. Автор: Даркен Рал.

— Лорд Рал — образованный человек, — отзываюсь я, не совсем понимая, к чему он клонит. — Он любознательный и трудолюбивый.

— А ещё не тот, за кого себя выдаёт.

Я ничуть не удивлена, что трикстер совершает такие дешёвые попытки очернить лорда Рала, но неужели он считает, что его слова возымеют на меня должный эффект?

— Проявляешь осторожность? — я закрываю раскрытые томики и встречаюсь с Локи глазами. — Скоро ты вернёшь свой артефакт и все это перестанет иметь значение.

Во взгляде трикстера я различаю удивление и надежду.

— Ты знаешь о деталях переговоров? — уточняет он, я киваю.

— Да, знаю.

— И одобряешь мои требования? — его ладонь накрывает мою, и он переплетает наши пальцы.

Очередное лживое движение, призванное усыпить мою бдительность. Он думает, что я проглочу все его тщеславные мечты о власти, одобрю его выбор спутницы, но при этом позволю вот так касаться себя, кружить себе голову?

Я бы высказала все, как есть, если бы не мои планы по его приручению.

— Я ещё не уверена наверняка, — говорю я уклончиво. — Давай просто прогуляемся сейчас, ладно?

От окна веет свежестью. Если по Срединным Землям уже успела пройтись жара, то в Д’Харе климат более прохладный, а благодаря большому количеству садов вокруг дворца, прогуливаться здесь сплошное удовольствие даже в самую жаркую летнюю пору.

Локи бросает взгляд наружу и, очевидно, также находит идею пройтись заманчивой.

— Да, пойдём, нужно кое-что обсудить.

Он крепче сжимает мои пальцы и некоторое время смотрит, не моргая. Такое ощущение, что он хочет прочесть мои мысли, а может снова послать в голову фальшивые образы. В любом случае, он ничего больше не говорит, и продолжает молчать до тех пор, пока мы не покидаем Народный Дворец. В саду Локи ощущает себя свободнее. Он начинает без промедления:

— Если твой лорд исполнит свою часть сделки, то очень скоро Искатель простится с головой. Д’Хара станет свободна, и ты тоже. Скажи, как ты хочешь провести эту жизнь?

Какой смысл в этих вопросах, когда под свободой он понимает рабство? Неужели он такой тщеславный и самовлюбленный, что даже не понимает, что жизнь под его игом — не райские кущи? Он действительно считает, что лорд Рал настолько глуп и доверчив, что не знает мощи артефакта? И вправду верит, что я возрадуюсь поражению своего господина?

— Я не хочу говорить о делах, — отвечаю я, заворачивая на кипарисовую аллею, от них, в отличии от большинства других растений, я хоть не чихаю.

— Давай не будем, — соглашается Локи, пожимая плечами. — Можешь просто рассказать мне об этом месте. Ты ведь провела здесь большую часть жизни, верно?

— По садам не гуляла, если ты об этом, — я очень стараюсь, чтобы мой голос не звучал враждебно, но это выходит скверно, потому что я знаю, что очень скоро это место может превратиться в пепел, и едва ли это способствует милому общению.

Если он считает, что я проведу с ним целый день просто слоняясь между вечнозелёных, то глубокого ошибается. Я не привыкла лениться и совсем не знаю, о чем можно говорить помимо дел, которых я касаться вовсе не могу и не хочу.

— А как проходил твой досуг? Ты же не все время кого-то обучала, правда? — не унимается он.

— Иногда я спала, иногда ела.

Моим ответом Локи не удовлетворён.

— А что тебя радовало? И не начинай даже про «дарить прозрение слепцам», «угождать лорду» и прочее в этом духе. Чему ты улыбалась? Как проходил, скажем, твой день рождения?

Очередные глупости из разряда его шуток. День рождения… Будто морд-сит есть дело до того, когда именно чрево какой-то захолустной крестьянки исторгло их.

— Погоди, — Локи останавливается и берёт меня за руку повыше запястья. Я вовсе не собираюсь никуда уходить и не нужно меня держать.

Пытаюсь вырвать руку, но пальцы тверды.

— Ты ведь не хочешь сказать, что никогда не праздновала день рождения?

— Я этого и не сказала, — бурчу я.

— Брось, это видно по твоему лицу. Столько пренебрежения в глазах от одного только упоминания об этом событии…

Он словно бы осуждает меня. В общем, все как всегда. Локи и его превосходство, остальные — неучи и деревенщина.

— В моей жизни есть вещи поважнее глупых праздников, — напоминаю я. — К тому же, ты ведь не празднуешь каждую годовщину с тех пор, как кузнец сковал тебе твои кинжалы.

— Ты не оружие, Кара! — повышенный голос направлен на то, чтобы произвести какой-то эффект. Зря старается, меня его тон не способен хоть сколь-нибудь задеть. Да Локи, по всей видимости, и сам понимает это, потому что быстро успокаивается и уже тише продолжает: — Ты не вещь, не бесчувственный предмет. То, что ты воспринимаешь себя так — ужасно. И я не буду мириться с этим. Сегодня и сейчас я научу тебя жить.

О да, великий спаситель собирается научить меня жить за день до полного подчинения. Его фальшь настолько нервирует, что приходится очень и очень постараться, чтобы не проявить это ударом в челюсть. Возмущение разрастается в моей груди, и я лишь чудом сохраняю невозмутимое выражение лица. Судя по тому, что Локи ничего мне не говорит, это у меня выходит достаточно хорошо.

— Не бойся пробовать что-то новое, — продолжает он, поглаживая моё запястье большим пальцем. — Я просто покажу тебе ту жизнь, которой ты была лишена, и ты скажешь мне, нравится она тебе или нет. Ты согласна?

Мне нужно завлечь его посильнее, и если это значит, что я должна позволить втянуть себя в глупости, то я сделаю это.

— Для начала, сбежим от лишних глаз, — он бросает косой взгляд на стражников, следящих за нами издали. — Ты не против немного пробежаться?

Не дожидаясь моего ответа, он тянет меня за руку в гущу кипарисов. Мягкие лапы растения скользят по моему лицу. Я прикрываю глаза, ощущая, как ветви касаются век, но вот мы оказываемся по другую сторону аллеи, и Локи продолжает тащить меня вперёд.

— Ты мог бы сделать это магией, — возмущаюсь я. Хоть в саду и не слишком жарко, но от бега на висках проступает пот.

— Магией не весело, — со смехом отвечает он, ускоряя темп. — Просто получай удовольствие.

Он так говорит об этом, будто глупость вроде бега может как-то развеселить. Не веселит. И когда мы останавливаемся у высокой каменной стены, я рада, что это «веселье» закончено.

— А теперь немного магии, — Локи щелкает пальцами и в зелёном дыму я вижу очертания луга, стена теперь не передо мной, а за моей спиной — мы покинули территорию дворца.

— И что теперь? — спрашиваю я недоверчиво. Что на этом лугу может быть такого, что покажет мне жизнь?

— Пойдём, — Локи манит меня за собой. Со стены стражник машет в нашу сторону кулаком, но трикстер лишь усмехается и уверенным шагом, не особо торопясь, идёт прочь. Я же, сделав знак д’харианцу, чтобы не вздумал следовать за нами, догоняю его, хочу того или нет.

* * *

Д’харианский солдат шел, не разбирая пути. Его ноги заплетались, грозясь вот-вот уронить его в пыль, лишить всякой возможности подняться вновь, продолжить путь и выжить. Но он шел дальше, лишь чудом оставаясь на ногах, раз споткнулся, затем еще. Частоколы крепости, которые уже виднелись впереди, придавали сил. Шаг, еще один, еще. Крепость Грейсона, временное обиталище д’харианского гарнизона, был уже совсем близко, когда солдат упал на колени, сдаваясь во власть обстоятельств. Создатель благоволила ему, его заметили, встретив по д’харианскому обычаю, весьма дружелюбно — натянутыми в его сторону луками.

— Я лучник Данн, — выкрикнул он сипло. — Мой отряд атаковали мятежники, выжил я один.

Последовали долгие несколько минут тишины, во время которых солдата продолжали держать на прицеле, но наконец послышалось «открыть ворота», и двое д’харианцев вышли, чтобы помочь солдату дойти до крепости.

Там у него несколько часов выпытывали, кто он и откуда, рассматривали д’харианское клеймо на плече, снова и снова требовали подробностей сражения, унесшего жизни его боевых товарищей. Отвечал он сухо и по существу: Карвер Алоизий Данн из Азорита, лучник третьего класса, имя командира — Джандр, имя жены — Мэрис. Направлялся в крепость Грейсона по требованию о подкреплении, был ранен в бою, товарищи погибли.

В списках такой имелся, и воином он явно был крепким, потому как, не успев даже отдохнуть, он снова начал рваться обратно, найти мятежников и отомстить.

— У тебя был шанс отомстить, но ты забыл о долге и не пал в бою, — отрезал сержант Фрай с цинизмом. — Д’харианцы всегда бьются насмерть, трусость — это предательство. По повелению лорда Рала ты, как и любой трус, будешь казнен.

— Я хочу говорить с командующим, — потребовал Карвер, когда двое солдат взяли его под руки и повели к стене, другие двое подняли арбалеты.

— Вы совершаете большую ошибку, сержант, — попробовал он снова. — У меня есть сведения о мятежниках!

— Если он что-то знает, пусть говорит, — голос командира прозвучал над ухом Фрая как раз в тот момент, когда тот собирался отдать приказ арбалетчикам. Сержант нехотя дал отбой.

Данна подвели к капитану, рослому сильному воину с густой бородой и усами. Из-под кустистых бровей на лучника смотрели мудрые внимательные глаза. Спокойным миролюбивым голосом он потребовал рассказать все, что Карвер знал о мятежниках. Проклятые смутьяны во главе с неким Герриком изводили их крепость уже не первый месяц, убивая патрульных, и даже миссии устрашения не помогали их остановить. Четырежды солдаты гарнизона закладывали «шептунов» по деревням, не оставляя в живых после себя даже мухи, но люди сопротивления не становились покорнее и покладистее. Любой шанс покончить с ними рассматривался с особой тщательностью.

— После нападения, — рассказал Карвер, — эти трусы снова ушли в лес. Я выследил их и обнаружил их логово.

Командир нахмурился. Если это так, то очень скоро с мятежом можно было покончить раз и навсегда. Впрочем, командир не был дураком, чтобы доверять незнакомцу от одного лишь его имени, значащегося в реестре.

— Капитан, он бросил свой отряд, он предатель, — снова заикнулся сержант, но командир строго остановил его.

Верить Карверу так сразу не стали. У него выпытали, где именно скрываются мятежники, а после заперли в камере вместе с буйным мятежником из сопротивления.

Дрор оказался мужчиной хмурым и опасным, и когда узнал, что Карвер выдал местонахождение его отряда, попытался наброситься на него. Данна спасло то, что тот был прикован к стене короткой цепью, длины которой не хватило даже для того, чтобы мятежник приблизился к нему на расстояние вытянутой руки. Все что Дрор смог — плюнуть в лицо молодого лучника и понести разными словами его сослуживцев.

К счастью, долго Карверу сидеть в камере не пришлось, Фрай вернулся через несколько часов и с яростью вытолкнул его прочь.

— Ты солгал нам! Указал пустую поляну! Там никого не было, и ты за это заплатишь.

Данн с некоторой насмешкой взглянул на него.

— Да вы наверное ввалились туда, как стадо диких кабанов, — предположил он, поведя плечами.

Сержанта разозлил его вызывающий тон, но еще больше его разозлила явная ложь этого чужака.

— Я лучший следопыт в отряде! — вскричал он, привлекая внимание сослуживцев. — Там не было ни кострища, ни следов, там никогда никто не жил!

Карвер оглянулся. Свидетелем их перебранки стал сам капитан, ударить в грязь лицом не хотелось.

— Я бы их нашел, — уверенно сказал Данн и подлил масла в огонь: — Знаете, что я думаю, сержант — вы не хотели найти мятежников, ведь найди вы их — пришлось бы драться.

Ответом Фрая стал мощный удар в челюсть, отчего Карвер покачнулся, едва не упав. Помимо сержанта на него бросилось еще трое, но молодой лучник не позволил им подступиться к себе. Он отражал удары ловко и проворно, то уклоняясь, то атакуя. За несколько минут он избил всех четверых так, что те уползли самым постыдным образом, кто с синяками и ссадинами, а кто и со сломанной рукой.

Командир продолжал стоять, нахмурившись, когда Карвер, сплюнув кровь, подошел к нему.

— Эти люди — трусы, — сказал Данн. — Ни искать не умеют, ни сражаться. И если вы не хотите, чтобы мятежники вас перебили, советую послушать меня.

То было два дня назад, и с той минуты Карвер Данн, лучник третьего класса, снискал в крепости особое расположение. Сперва он рвался с помощью «шептуна» перебить всех мятежников, но капитан остудил его пыл. Для особого задания ему нужен был такой человек, как Карвер, и именно потому тот и скакал теперь на гнедой кобылице рядом с командиром по тихому утреннему лесу.

К удивлению Данна, путь привел их к деревушке Грейсон, к небольшому домишке, где черноволосая женщина, сидя на скамье, наблюдала за тем, как играют ее дети.

— Готов выполнить долг, солдат? — спросил капитан.

Карвер поежился. Меньше всего ему хотелось сейчас проливать кровь невинных, и он не был уверен, что сможет исполнить приказ, хоть его отказ лишил бы его возможности добраться до «шептунов» и отомстить.

— Эта семья помогает мятежникам? — спросил он натянутым голосом, командир бросил на него беглый взгляд.

— И что, если так?

Данн мешкал. Он знал уже точно, что не станет убивать эту семью, но все же опустил ладонь на эфес меча и сказал: — Готов сделать все, что необходимо, сэр.

Капитан одобрительно кивнул.

— В тебе нет жалости. Это хорошо, — он спрыгнул с коня и взял его под уздцы. — Мы не будем их убивать. Только накормим.

Он открепил от седла большой мешок, вызвав у Карвера удивленное «сэр?».

— Это моя семья, — пояснил командир с улыбкой и, вытащив из мешка курицу, заспешил в сторону дома.

— Смотрите, что папа принес! Последняя курица в Срединных Землях!

Курица била крыльями, пытаясь вырваться, но ее конец был предрешен. Часом позже она уже красовалась во главе стола, ароматная и сочная. Трое детей, две девочки и мальчик, тянули к ней свои дрожащие ручки.

— В Грейсоне совсем не осталось еды, — пояснил капитан. — Так как эта деревушка последняя в округе, что верна дому Ралов, мятежники перекрыли все торговые пути. Приходится изымать провиант у других и везти его сюда. А так как по уставу семью навещать можно только в увольнении, я вызвался служить здесь, совсем рядом. Я ведь не в увольнении сейчас, правда?

Карвер тихо согласился, тяжело вздохнув. Он увидел вдруг жизнь такой, какой ее и не представлял. Понял вдруг, что жены мятежников и жены верноподданных мало отличаются друг от друга. Нужда стирает всякие границы.

Он увидел мальчонку, Теннера, трясущегося от каждого громкого звука, хотя отец его и является уважаемым влиятельным человеком. Данн осознал, что никто никому не враг, а все эти границы между правым и неправым условны.

Когда Таннер в очередной раз вздрогнул от простого собачьего лая, а отец принялся его утешать, хозяйка поведала Карверу, что сын ее такой с тех пор, как мятежники напали на деревню и на его глазах перебили всю семью его лучшего друга, спалив дотла и дом, и людей.

Повинуясь порыву, Данн смастерил мальчонке дудочку, наплёв что-то о том, что она волшебная и отгоняет все страхи. Теннер улыбнулся. Это была первая его улыбка за три месяца, и Карверу стало немного менее гадко на душе. За эту улыбку своего сына, жена капитана так тепло обняла его, что Данн сам едва не расчувствовался.

По возвращении в крепость он снова начал гнуть свою линию — за то, что мятежники сделали с деревней, с отрядом, они должны заплатить сполна.

— Прошу вас, дайте мне «шептун». Позвольте расправиться с ними.

— Это невозможно, — отрезал командир, ополаскивая руки с дороги. — И дело не в том, доверяю я тебе или нет, просто «шептуны» у нас кончились. Новые прибудут только завтра.

— А не слишком опасно перевозить оружие по вражеской территории? — проявил осторожность Карвер.

— Они пройдут ночью, — успокоил его капитан. — Через ущелье Рекуны, мятежникам их не увидеть.

Того, как при этих словах Данн напрягся, командир не заметил.

Поздно ночью, когда луна лишь освещала частоколы крепости, Карвер пришел к своей старой камере, где продолжал сидеть его сокамерник Дрор. Охранял его один солдат, к которому лучник обратился с дружеской просьбой.

— Пока мы сидели с ним вместе, эта скотина плюнул в меня и оскорбил моих друзей. Теперь мой черед, помочь не желаешь?

Стражник бить безоружных любил, поэтому без промедления открыл камеру. Тогда-то кинжал Карвера и вонзился в его грудь, вырывая лишь тихий хрип перед кончиной. Мятежнику в руки полетели ключи.

— Скорее, — поторопил его Данн, — тебе нужно выбираться.

Дрор времени терять не стал, ключи тотчас справились со своей задачей, от цепей пленника освободили. Но ему этого было мало. Он ждал ответов.

— Почему ты помогаешь мне? — спросил он, на всякий случай держась подальше от д’харианца.

— Потому что я на вашей стороне, — ответил тот, оглядываясь на двери. — Мое имя — Ричард Сайфер. Я — Искатель.

* * *

Я прожила в Народном Дворце большую часть жизни. Я уходила и возвращалась, но много, очень много времени провела именно здесь. Сколько раз я проезжала окрестные земли — не счесть. И все же сейчас Локи находит рощицу, о существовании которой я не знала. Она далеко от дороги, и я не знаю, как он вообще нашёл её. Набрел на неё однажды, быть может, во времена своего изгнания.

— Мой хан силен, как никогда, — говорит он, подталкивая меня к берёзам. — Я могу сделать больше, чем когда-либо с момента нашего знакомства. Закрой глаза.

— Что за глупости? — возмущаюсь я, но Локи лишь повторяет: — Закрой.

И я закрываю. Глупо, да, но легче согласиться. Он хочет немного развлечь меня за день до того, как планирует поставить на колени — я не стану лишать его этой иллюзии. Пускай делает, что хочет, это последний раз, когда он использует магию не во имя лорда.

— Открывай, — разрешает он, вставая рядом со мной.

И с закрытыми глазами я ощущаю изменения. Слышу шелест, которого не было прежде, ощущаю запах, сладкий, от которого рот наполняется слюной. Когда я открываю глаза, то просто воочию вижу все, к чему, как я думала, я готова. Но нет, к такому я готова не была совершенно точно — сотни разноцветных ленточек, натянутые от дерева к дереву вызывают рябь в глазах. Они такие торжественные, точь в точь, как у лорда Рала на празднествах. Морд-сит такое чуждо, вся эта мишура лишняя, ненужная, но если на миг забыть о своей роли, о службе — мне нравится. Нравится большой пирог на низком столике, нравится подстилка в тени деревьев, нравится то, что впервые что-то делаю не я, а для меня.

— Кара Мейсон, — Локи берёт меня за руку и ведёт к подстилке, — разреши поздравить тебя с днём рождения. Со всеми днями рождения, которых у тебя не было.

Пусть не думает, что его милые речи смогут хоть сколь-нибудь меня обмануть. Я не из тех, кто забывает обо всем на свете при виде какого-то чуда или явного подхалимства.

Он наверняка жаждал бы увидеть на моём месте Констанцию, раз уж у него такой к ней интерес, а вынужден обхаживать меня только потому, что я сама ему навязалась.

— Надеюсь, ты не против вина, — Локи берёт со столика глиняный кувшин и наполняет резные кружки.

Я не отказываюсь. Не очень разумно пить то, что предлагает враг, но мне отчего-то кажется, что замыливать мне глаза он собирается не алкоголем, а своим поведением, сладкими речами. Слишком дружелюбный. Неужели он считает, что я правда поведусь на это?

Я принимаю кружку из его рук и подношу вино к губам, вдыхаю терпкий сладкий аромат, пробую на вкус.

— И как тебе? — спрашивает Локи, как будто вкус вина — вопрос жизни и смерти.

— Лучше тех помоев, что наливают в большинстве трактиров, отличная иллюзия.

— Я уже говорил — это не иллюзия, — он садится, опирая локти о колени. — Это смесь магии Приращения и магии иллюзии, все абсолютно настоящее.

Я киваю, сажусь рядом.

— Как собираешься распорядиться ханом, помноженным на силу твоей вещицы? — спрашиваю я, вовсе не ожидая услышать правду. Так, время скоротать.

— Буду творить новое будущее, — отвечает он, делая глоток из кружки. — Тот мир, где у меня будет все, чего я хочу.

Я киваю. Знаю я, чего он хочет. Полного повиновения, власти, своего величия.

— Так ты хочешь говорить о делах, или может мы сосредоточимся на твоём дне рождения? — Локи салютует мне кружкой.

— У меня день рождения семна… — начинаю я, но он перебивает меня.

— Сегодня, Кара. Твой день рождения сегодня, согласна?

У него странная игра, но я принимаю ее, сдержанно кивнув.

— Вот и чудесно, — он подливает нам вина. — А какой день рождения без музыки, верно?

— Я не собираюсь танцевать, — предупреждаю я, и дело даже не в том, что я не умею. Танец — это трата времени, а тратить время на глупости я не люблю. Хотя, весь этот день — вопиющая глупость.

— И не нужно танцевать, просто слушай.

Локи делает круговые движения двумя пальцами, вызывая ветер. Послушный его воле поток воздуха пролетает между деревьев, пробуждая ветви берёз, их листву и ленты по периметру. Все это шуршит в одном ритме, складываясь в нестройную мелодию. Вернее, это начинается как шорох, но вот к нему добавляется стук барабанов, сперва тихий, но с каждым мигом все громче и громче, а издали приходит перезвон колокольчиков.

Вся эта показуха не вызывает никаких эмоций, по крайней мере, не те эмоции, которые Локи планировал вызвать у меня. Хочется скорее это прекратить, и даже звуки флейты, вдруг зазвучавшие сами собой, ничуть не избавляют меня от неприятного впечатления.

— Это не моё. Убери это, — я отпиваю вина из кружки, стараясь хоть за алкоголем спрятаться от этой навязчивой мелодии, из-за которой голова начинает идти кругом.

— Просто попробуй послушать, — предлагает Локи.

Мне не хочется слушать, мне не нравится.

— Убери, — повторяю я, и в рощу возвращается благодатная тишина.

Мы молчим, и эта тишина не самая уютная из всех возможных её вариантов. Локи нарушает ее первым.

— Тебе нужно расслабиться, а ты даже не хочешь постараться.

В голосе его такое осуждение, будто я виновата в том, что мне не нравится его музыка.

— Меня расслабит пирог, — обещаю я, на что Локи лишь кивает и берётся за нож. Он разрезает пирог ловко и легко, на идеально равные части, выкладывает кусок на медную тарелку. В разрезе я замечаю ягоды черники и густой белый крем. Никогда не ела ничего подобного. Надеюсь, это съедобно.

Локи с насмешкой наблюдает за тем, как я отправляю маленький кусочек в рот, но я не успеваю узреть в этом какого-либо подвоха, потому что сладкие крошки во рту действительно невероятно вкусные и нежные.

— Никогда не ела сладкого пирога, — признаюсь я. — Вполне неплохо.

— Буду считать это комплиментом моим магическим кулинарным способностям, — Локи принимается за свой кусок и некоторое время мы просто молчим, но теперь молчание не угнетает.

Ничто не длится вечно, и даже кусок пирога, вкусного или нет, рано или поздно подходит к концу, после чего у наступившей тишины кончаются всякие оправдания. Я могу взять ещё кусок пирога и ещё на пять минут отсрочить неизбежное, но лучше принять это и поскорее встретиться с судьбой.

— Теперь я вижу, что такое День Рождения, ты доволен?

Мой вопрос заставляет Локи нахмуриться, не тот эффект, которого я ожидала. Он смотрит на меня в очередной раз осуждающе, но молчит.

Я успокаиваю себя лишь тем, что этот день скоро кончится и не будет нужды и дальше строить из себя ту, кем я не являюсь.

— Нет, не доволен, — отвечает он сухо через какое-то время. — Что бы я ни делал, все бесполезно с тобой. Ты настолько привыкла к ненормальности своей жизни, что вытащить себя из этого болота даже не пытаешься. Но ничего, скоро я вырву тебя из привычного мира.

Он-то вырвет. Он скорее вырвет мир у меня из-под ног, превратит в пепел, развеет его по ветру. Не хочу об этом думать сейчас, иначе рискую выйти из себя, что совсем нежелательно при моём плане. Надеть на него Рада-Хань, освободить Д’Хару и Срединные Земли от тщеславного божка, лицемерного, расчетливого — ради такого стоит потерпеть.

— Я правда оценила твое мастерство, это был настоящий праздник. Непривычно, да, но не ужасно.

Ухмылка трогает губы Локи.

— Это уже что-то. Добиться от тебя даже такого сомнительного комплимента прежде было непросто.

Думает, что как-то способен влиять на меня, не понимая, что всё моё дружелюбие сегодня исключительно ради дела. Да, морд-сит не любят лгать, но если приходится, мы делаем это хорошо.

На поляне все так же светло и свежо, а яркие ленты все с таким же тихим шорохом развиваются на ветру. Впереди ещё длинный день, и я ума не приложу, чем его ещё можно наполнить и разнообразить.

— А ты расскажешь мне, как вы проводите время в Асгарде? Какой он?

Это первое, что приходит мне в голову. Если Локи примется ностальгировать, время может потечь немного быстрее.

— Асгард? — лицо трикстера мрачнеет. — Это… Дом… Такой, куда хочется возвращаться, — он со стуком отставляет тарелку и сцепляет зубы. — То место, где меня больше не ждут.

Лишиться дома печально, тем более того дома, который любишь. Но ведь это вышло не случайно. Он ведь сам виноват в той ситуации, в которую себя загнал. Не строй он коварных планов по захвату отцовского престола, жил бы сейчас в своём «доме» и горя не знал.

— Тебя не ждут или ты не смеешь вернуться? — уточняю я, вызывая у Локи тяжёлый вздох.

— И то, и другое, наверное, — отвечает он, опуская глаза к своим ботинкам.

Говорить не о чем, поэтому я просто подбираю с подстилки его шлем и провожу ладонью по полированным рогам.

— Нравится? — оживляется Локи. Он рад уцепиться за любую тему, лишь бы не погружаться в свои невеселые мысли.

— Нелепый и показушный, — я нахлобучиваю шлем себе на голову. — Взгляни сам, как это выглядит со стороны.

Локи молчит. Лишь смотрит на меня пристально и долго, затем протягивает руку и касается моей щёки.

— На тебе он не выглядит нелепо… Скорее…

Вместо слов он придвигается ближе и пробует меня поцеловать. Он заигрался, пожалуй даже слишком, но я принимаю эту игру, мне она только на руку.

Губы его скорее дают, чем берут, это его особенность, его отличие от прочих мужчин. Я отвечаю ему с дурацким шлемом на голове, который давит и все время норовит сползти на бок. В этом шлеме наверняка холодно зимой и жарко летом, и я не понимаю смысла этого атрибута, но здесь и сейчас он отчего-то кажется вполне уместным. То, как Локи придерживает его, стараясь убрать часть неудобств, его забота даже в такой мелочи, заставляет меня сомневаться. Да, он алчный в вопросах власти, но так ли много зла он желает причинить? А вдруг Д’Хара ему вовсе не нужна? Вдруг он оставит мой мир нетронутым? Ведь он же говорил мне, что именно эти земли его не интересуют…

Это неправильно, морд-сит всегда должна думать о благе своего лорда, даже малейшую угрозу она должна предупредить, зарубить опасность на корню. И доверять лживому трикстеру — не самая здравая затея. Просто мне хочется верить, что из ситуации есть третий выход, где ни Локи, ни лорд Рал не преклоняют друг пред другом коленей, где мне не нужно выбирать между желанием и долгом.

Только вот образ Констанции, восстающий перед глазами, напоминает мне, что я не тот человек, чьё мнение будет иметь какой-то вес. Я лишь морд-сит, с которой приятно скоротать время. А с другой стороны, я ведь и сама привыкла брать то, что хочу, совершенно не ожидая никакого продолжения и тем более глупой романтики. Сейчас — это сейчас. Друг или враг, но он мужчина, с которым приятно быть. Я не стану забывать о цели своей миссии, не стану доверять больше, чем требуется, но и не стану отвергать то, чего и сама хочу.

Новая волна поцелуя лишает меня последних мыслей, я просто отпускаю тупиковую ситуацию на самотек и отдаюсь во власть своего желания, здесь и сейчас.

* * *

Кэлен провела пальцем по лезвию кинжала и кивнула сама себе. Острый. Достаточно острый, чтобы в случае чего войти в плоть, как в масло. Кольчугу не пробьет, но у д’харианцев куда больше уязвимых мест, чем они думают.

Отойдя от точильного камня, Кэлен тотчас столкнулась с Карвером Данном, исповеданным ею лучником, единственным, кто выжил после нападения солдат сопротивления на отряд д’харианцев.

Они с Ричардом направлялись в одну деревеньку, когда стали свидетелями яростной битвы между д’харианцами и мятежниками. Не долго думая, они приняли сторону вторых и тем самым переклонили чашу весов в пользу сопротивления. Тогда и был захвачен лучник Данн, который после прикосновения исповедницы рассказал им про «шептуны» в крепости Грейсона. То, что это оружие нельзя оставлять врагу, все понимали. Ричард же понимал и другое — одним из таких «шептунов» можно уничтожить всю крепость Грейсона без единого взмаха меча. Он пообещал, что добудет «шептуна» и принесёт его в лагерь сопротивления.

Именно потому Кэлен так беспокоилась сейчас — от Ричарда не было вестей уже два дня.

— Мать-исповедница, ты хочешь поесть? — услужливый голос Карвера долетел до Кэлен будто издалека.

Не стоило Ричарду красть личность этого солдата. Не стоило отправляться туда одному. Слишком близко к врагу, да и меч истины с собой было не взять.

Если бы Зедд был сейчас рядом, он отругал бы их за глупую затею, хоть и сам уже проворачивал нечто подобное. Но волшебник отправился на переговоры с ведьмой Шотой, как только они доставили Дженнсен в безопасное место. Кэлен не хватало волшебника, не хватало ощущения защищённости, не хватало его специфической мудрости и неуемного аппетита.

Она взглянула на блюдо в руках Карвера. У неё, в отличии от вечно голодного Зедда, аппетита не было вовсе. Но все равно она взяла кусочек мяса, понимая, что для исповеданного поощрение госпожи важнее всего прочего.

— Вкусно, Карвер, спасибо.

Её слова вызвали улыбку, после чего лучник поднял блюдо выше.

— Ещё, госпожа?

— Пойди, раздай другим, — Кэлен похлопала Карвера по плечу. — Ты хороший человек, Карвер Данн.

Она не лгала, и дело было вовсе не в том, что у исповеданного просто нет других вариантов, кроме как быть послушным. Нет, то, что он хороший человек, она поняла по его рассказу. То, как он скучал по жене, как не хотел убивать, как чужды ему были приказы командира — Карвер Данн был человеком подневольным и страдал от этого. Исповедь, которая обычно забирает всю волю и личность, его освободила. Сделала тем, кем он хотел быть всегда — просто человеком, который не выбирает сторону, просто живёт.

Кэлен собиралась отпустить его, как только дело с «шептунами» будет разрешено. Планировала повелеть ему вернуться к жене в Азорит, где у него началась бы новая жизнь.

Карвер направился вглубь пещеры, раздавать оставшиеся угощения. Солдаты брали мясо с опаской и то только потому, что Мать-исповедница подала им пример. Кэлен все же видела в этом хороший знак — две противоборствующие стороны могли прийти к мирному соглашению, стоило их только подтолкнуть к этому.

— Идёт кто-то! — сообщил разведчик, ворвавшись под своды пещеры.

Тотчас десятки мечей со звоном вылетели из ножен.

— Дрор. Это Дрор!

Взволнованный выкрики мигом разлетелись по логову. Кэлен имя было незнакомо, но она заметила, как озарилось лицо Геррика, лидера сопротивления. Он выбежал из пещеры, и Кэлен последовала за ним. Издали она наблюдала за тем, как мужчины обмениваются объятиями, после чего Геррик наконец заметил её и, хлопнув новоприбывшего по плечу, представил его.

— Это Дрор, мой брат. О, добрые духи, я считал, что он мёртв. — Он перевёл взгляд на брата. — Ты откуда здесь?

Дрор хмуро зыркнул на Кэлен, словно прикидывая, можно ли ей доверять, после чего сказал: — Искатель освободил меня. Велел передать — груз «шептунов» будет направлен сегодня ночью путём Рекуны.

«Шептуны» — именно поэтому Ричард и направился в крепость Грейсона. Но если «шептуны» почти у них в руках, почему Ричард до сих пор не вернулся?

— А Искатель, — Кэлен не могла скрыть волнения, — почему не с тобой?

— Он остался на перекличку, — ответил Дрор с неохотой. — Если бы Карвера Данна не досчитались при вечерней проверке, за нами бы выслали отряд.

Кэлен кивнула. Она знала, что Ричард всегда все просчитывает до мелочей. Утром он вернётся сам, осталось лишь немного подождать.

Однако утром Ричард не вернулся. Вернулся отряд, перехвативших «шептуны», но не Ричард.

— Мы потеряли кузнеца Торбана, — зло рыкнул Дрор, проходя мимо Кэлен.

Ящик с «шептунами» выставили посреди пещеры, вскрыли ножами. Такого количества столь опасного оружия Кэлен никогда не видела прежде. Крики людей-теней, заключённые в металл. Вырвутся — убьют все на своём пути в радиусе полумили.

— Госпожа грустит, — Карвер подошёл к Кэлен и взглянул в том же направлении, что и она. Его взгляд прошёлся по Геррику и его брату. — Они потеряли человека, мне жаль. Позволь я скажу им об этом, исповедница.

Кэлен кивнула, порыв Данна был хорошим и исходил не от исповеди, а из сердца.

Д’харианец подошёл к Геррику, потупив взгляд.

— Соболезную вашей утрате, — тихо сказал он. — Мне жаль, что вы потеряли друга.

Дрор вскинул голову от «шептунов».

— Тебе жаль, да? Тебе жаль?! Ты один из них, д’харианский ублюдок!

Не успела Кэлен ничего понять, как меч Дрора вспорол живот Данна, а сапог отпихнул тело подальше.

— Карвер! — Кэлен бросилась к исповеданному, успев придержать его, мягко опустила на землю. Она все продолжала повторять его имя, в то время как он хватался за живот и стонал.

— Скорее, принесите бинты, его нужно перевязать!

— Исповедница… — д’харианец протянул руку, Кэлен переплела их пальцы.

Никто не спешил помогать, но она понимала, что это и бесполезно. Карвер кашлянул кровью.

— Спасибо, что подарила мне этот шанс…

Пальцы лучника разжались, глаза закатились.

Кэлен смотрела на Карвера, не в силах поверить в случившееся. В ней бушевала злость вперемешку со скорбью, обида за Данна и за себя.

— Он мертв, — она обернулась, встретившись с Дрором глазами, он не выглядел ни капли виноватым.

Карвера просто подняли с земли и вынесли из пещеры, бросив в овраг, как мусор. Кэлен не вмешивалась, но злость копила, так что при первой возможности отловила Геррика.

— Это было хладнокровное убийство!

На ее слова лидер сопротивления лишь хмыкнул и вытер пальцы о кусок ткани. На них еще оставалась кровь Карвера, которой он перепачкался, помогая своим людям избавиться от тела.

— Дрора нужно наказать! — продолжила гнуть свое исповедница, Геррик резко обернулся, так, что она отпрянула.

— Думаете, я позволю наказать брата за убийство д’харианца? После того, что те свиньи делали с ним? После того, как они убили стольких наших?

Горечь подступила к горлу Кэлен, она видела тщетность своих попыток, но не могла не сражаться за правду.

— Карвер не истязал твоего брата, не убивал твоих друзей.

Даже если бы она сейчас танцевала голая на барабане, Геррик не обратил бы на нее внимания. Он знал свое, ничего другого его не волновало.

— Он был солдатом армии Рала, верно? — напомнил он, желая тем самым поставить точку.

— Он был исповедан! — Кэлен не хотела кричать, это вышло само собой, просто абсурдность случившегося выплеснулась наружу.

— Он был врагом, — ответил Геррик, сплюнув на землю.

— Нет, не был! Он был очищен, стал другим человеком. И он не был вооружен. Как исповедница, я обязана предать убийцу суду. — Кэлен едва держала себя в руках, но желала — о как же она желала! — коснуться Геррика исповедью.

— Я не дам вам этого сделать, — сказал он с вызовом, приближая свое лицо так близко, что Кэлен снова отступила на шаг.

Геррик поднял руку, и она услышала щелчок десятка арбалетов, которые тотчас были направлены в ее сторону.

Кэлен сдалась. Что могла исповедница против быстрых стрел?

— Оружие у нас, — сказала она, стараясь скрыть разочарование. — Ричарду больше нет необходимости оставаться в крепости. Если он не появился сам, значит, что-то держит его. Нужно его вытаскивать.

— Пока рано, — качнул головой Геррик. — Д’харианцы все еще не знают, что их ограбили.

Он отошел в сторону и под пристальным взглядом Кэлен прошел в ту часть пещеры, где у них была обустроена кузня. Выбрав самый острый меч, он отправил его в ножны.

— Пакуйте «шептуны», нанесем визит добрым гражданам деревни Грейсон.

Кэлен показалось, что она ослышалась. Что усталость или скорбь играет с ней злую шутку. Однако то, как засобирались солдаты, убедило ее в том, что уши не подвели.

— Зачем? — спросила она аккуратно.

Геррик ответил с удовольствием, словно ждал этого вопроса.

— В Грейсоне полно верных Ралу. Посмотрим, как им понравится, когда его магия обратится против них.

— Это мирные жители, — как можно спокойнее напомнила Кэлен. — Если вы используете это оружие против них, вы ничуть не лучше Рала.

Ответом ей послужила усмешка. Все уже было решено, ее слова ничего не значили.

— Я не дам этого сделать! — Кэлен прибегла к самому крайнему методу, который старалась не использовать — протянула в сторону Геррика руку, напоминая, что может исповедать его, если захочет.

Арбалеты снова взметнулись на нее, а Геррик усмехнулся.

— Не стоит нам мешать, исповедница.

И под прицелом нескольких арбалетов она осталась беспомощно наблюдать за тем, как «шептуны» вынесли из пещеры. Она была не в силах остановить их, но знала, кто сможет. Если им плевать на Ричарда, она вызволит его сама.

* * *

Двадцать минут спустя, к моменту, когда мои губы уже чуть распухают от поцелуев, начинается дождь. Он приходит неожиданно, с совершенно чистого неба, от лёгкого ласкового ветра. Тёплый, почти приятный. Мне он не приносит хоть каких-то неприятных ощущений, но Локи шарахается.

— Не скажу наверняка, но мне кажется, моему братцу сейчас нечего делать, — он поднимает голову к небу. — Мне надоел этот контроль, веришь? Сотни лет ведут себя со мной, как с мальчишкой, следят за каждым моим шагом.

— Это просто дождь, как тебе этот вариант? — предлагаю я. — Летний, грибной.

Я умалчиваю тот момент, что контроль со стороны Асгарда оправдан и понятен. Если бы одна из сестёр по эйджилу задумала свергнуть лорда Рала, и если бы её простили и отправили служить в другую башню, я бы все равно наблюдала за ней, мало ли что? Но то, что этот дождь — просто дождь, я и не сомневаюсь. Просто Локи, задумывая захват мира, так и ждёт реакции на это Асгарда, а по сути расслабиться ему не даёт не Асгард, а понимание собственной неправоты.

— Может, это обычный дождь, — соглашается он, поднимаясь с земли. — Давай просто вернёмся во дворец.

Протянутую руку я игнорирую. Я морд-сит, а не хрупкая барышня, нуждающаяся в постоянной поддержке.

— Пирог только захвати, у меня на него планы.

Локи бросает взгляд на столик, по которому с тихим стуком барабанят крупные капли.

Один взмах руки, и столик тает, как и подстилка, и ленты. Праздник закончился.

— У меня есть планы поинтереснее пирога, — с хитрой улыбкой заявляет маг. — Ты же не против немного пошалить?

— Если это будет не во вред лорду Ралу, — машинально отвечаю я. Пожалуй, этого говорить не стоило.

Однако Локи никак на это не реагирует.

— Хорошо, — говорит он. — Тогда пойдём.

Морд-сит редко занимаются чем-то, не относящимся к делу и службе. Нам и некогда, и вообще неинтересно. Затея Локи именно по этой причине воспринимается мной достаточно холодно. Однако шутки его настолько невинные, но умелые, что я невольно начинаю принимать в них участие. Первым делом он набрасывает на нас сеть волшебника, делая нас невидимыми для постороннего глаза. Видел бы меня лорд Рал, сотворяющей шалости, он бы наверняка не одобрил моё поведение. Однако, когда Локи спрашивает, над кем я бы хотела пошутить, я называю имя, не задумываясь о последствиях.

— Деммин Насс.

Этот человек не нравится мне. Излишне грубый, чересчур жестокий и в целом весьма своеобразный. Подшутить над ним мне совесть позволяет.

— Что ж, приступим.

Насса мы обнаруживаем в казарме, где он толкает занудную речь перед группой подчинённых, зелёных юнцов в большинстве своём. Что-то о том, что они должны беспрекословно ему подчиняться. Знаю я, к чему он клонит и какого рода подчинения в первую очередь он ждёт.

— Насколько жестоко я могу подшутить над ним? — голос невидимого Локи раздаётся рядом с моим ухом. Он держит меня за руку, чтобы мы не потерялись, друг друга-то мы тоже не видим.

— Настолько, насколько ты захочешь, — разрешаю я.

— Не буду оригинальным, — тихий смешок, и вот уже с Насса падают штаны, опускаясь до колен.

Между солдатами волной проходит оживление, кто-то ещё пытается скрыть улыбку, а кто-то смеётся в голос. Кожа у Насса дряблая, морщинистая, причиндалы вызывают скорее слёзы, чем смех. Да, Локи прав, идея не оригинальна, но выражение пунцового лица Насса дорогого стоит. Мы оставляем его разбираться с последствиями, а сами тихо выходим из казармы, у нас ещё много дел.

— Куда дальше?

В этот раз вопрос я воспринимаю с бóльшим азартом, я видела магию в деле, теперь я представляю, чего и от кого хочу.

— Давай в башню к Джиллеру, — решаю я. Этот самовлюбленный волшебник второго ранга, который мнит себя чуть ли не самым великим волшебником Д’Хары и Срединных Земель, заслуживает, чтобы его немного спустили с небес на землю.

В его башне висит тяжёлый запах химикатов, окон здесь нет, и этот смрад не имеет никакого выхода. Джиллер и так уже наказан этим дальше некуда. Но дальше есть куда, я знаю это.

— Перемешай склянки, — говорю я. — В левом углу. В правом он проводит важный эксперимент для лорда Рала, там ничего не нарушай. А слева спутай все так, чтобы ещё год реактивы взрывались у него в руках.

— Ты умеешь быть гадкой девчонкой, — невидимая рука ложится мне на талию. — Воля твоя.

Совершенно одинаковые с виду склянки меняются местами, а надписи на них заменяются. Я не стану свидетелем свершившейся шалости, но могу себе представить — Джиллеру будет невесело.

— На очереди у нас… — подталкивает меня Локи.

Шутить над прислугой не интересно, потом самой же их и пороть в случае чего. Нет, я знаю цель, которую подразнить будет приятнее. Цель, на которую прежде я бы никогда не осмелилась.

— Мои сёстры.

— Слушаю и повинуюсь.

Ладонь Локи скользит вдоль моей руки, вверх, к шее, ложится на лицо, пальцы касаются губ. А после я ощущаю поцелуй. Немного неуклюжий и слегка мимо, но особенный. Такого поцелуя в моей жизни точно никогда не было и никогда не будет. Поцелуй пустоты с пустотой.

— С Днём Рождения, — его губы покидают меня, но рука продолжает держать мою руку.

Он удерживает меня, пока он в общей ванне заменяет моим сёстрам теплую воду на лёд, заставляя их верещать так, как крестьянки визжат при виде мыши; тогда, когда в постель Эгримонта он подкладывает красных муравьёв, и даже тогда, когда мы уже видимые стоим посреди моих покоев, глядя друг другу в глаза.

Его глаза вовсе не глаза жестокого мстительного бога. Он шутник, сегодня я поняла это. Он вовсе не злой, скорее просто своеобразный.

— Останешься? — я привыкла отдавать приказы, но эти слова звучат вопросительно, Локи наконец отпускает мою руку, но лишь для того, чтобы взять мое лицо в ладони.

— Смертная, неужели ты правда надеешься, что я проведу эту ночь с тобой?

Не успеваю я разозлиться или оскорбиться, как он смеётся и целует меня в нос.

— Конечно же да, я жутко эгоистичный. За все сегодняшние чудеса я непременно планирую стребовать с тебя плату.

Он продолжает строить из себя свободолюбивого бога, царя и хозяина положения, но мне кажется, что сегодня я чуть ближе коснулась его настоящего.

* * *

Ричарда с самого утра преследовали неприятности. Сперва сержант Фрай отвесил несколько грубостей, и это бы ничего, но через некоторое время Фрай, который совершенно не хотел мириться с новым положением лучника Данна, нашел солдата, который некоторое время назад служил в Азорите и встречал Карвера лично.

— Я запомнил Данна, потому что другой солдат из Азорита дезертировал, — рассказал Восс капитану. — Его друг. Офицеры подозревали, что Данн помог ему бежать, но лучники из подразделения Данна убедили их, что это невозможно.

— Почему? — лишь спросил командир, до того не вставивший ни слова.

Ричард, которого привели на допрос и который теперь стоял в углу рядом с сержантом Фраем, усмехнулся. Он старался сохранять спокойствие, чтобы не дать повода усомниться в себе.

— Данн очень робкий, — объяснил солдат. — Он боялся даже прыснуть, когда другие передразнивали офицеров за их спиной. Его называли мышью. Он был посмешищем.

Капитан окинул взглядом Ричарда, тот был невозмутим. Ничего общего с тем образом, который расписал Восс.

— Это было два года назад, — сказал он, нахмурив свои густые брови. — Может, ты путаешь?

— Нет, сэр. Я хорошо помню Данна, — солдат встретился с Ричардом глазами и, смакуя, перечислил: — Худой, волосы светлые…

Ричард решил, что пришло его время.

— Это просто смешно, — он ткнул пальцем в говорившего. — Я никогда не видел этого солдата ни в Азорите, ни где-либо еще.

— Ты называешь Восса лжецом? — вспыхнул сержант, опустив ладонь на эфес меча.

Ричард прищурился. Вспыльчивость сержанта была ему на руку.

— Сэр, — обратился он к капитану, — Фрай меня ненавидит. Я избил его у всех на глазах, унизил. Он приказал этому солдату меня оклеветать, потому что жаждет мести.

— Оправдание лжеца, — сержант взглянул на командира, ища его поддержки. — Я выполняю свой долг, проверяя подозрительных людей во имя Даркена Рала. Капитан, этот человек — самозванец. Возможно, он шпион. Давно пора всадить ему в грудь четыре стрелы!

Командир, до того смотревший волком, и вовсе помрачнел чернее тучи.

— Вы двое свободны, — наконец бросил он.

— Но капитан, — заикнулся Фрай.

— Сержант, — строгим голосом остановил его командир.

Фрай заскрипел зубами. Он больше ничего не мог сделать.

— Дорогу, — он оттолкнул Восса и вышел, хлопнув дверью, солдат заспешил за ним.

Ричард остался в кабинете один на один с начальником. Этот человек был приятным собеседником, и ни разу за два дня Ричард не углядел в нем беспричинной жестокости или предвзятости. Но теперь капитан смотрел на него иначе, и Ричард не знал, чего ему ожидать.

— Ты не покинешь крепость, пока я в этом не разберусь, — сказал командир после недолгого молчания. — Я хочу тебе верить. Я доверял тебе, познакомил с семьей. Думал, мы станем друзьями, если такое возможно в этом прóклятом месте. Так что, если ты лжешь, я не отдам тебя арбалетчикам. Я убью тебя сам.

Ричард не знал, что ответить командиру. Он мог сколько угодно клясться, что говорит правду, но здесь было слово против слова, и стоит только найти еще одного свидетеля, дни его будут сочтены.

В дверь постучали, лишая необходимости что-то сказать. Все тот же сержант Фрай с довольной ухмылкой доложил: — Капитан, здесь жена Данна.

— Его жена? — капитан удивился не меньше Ричарда.

— Да, сэр, — Фрай сделал шаг в кабинет, бросив на Ричарда взгляд победителя. — Она за воротами, очень взволнована. Утверждает, что прошла пешком от Азорита, чтобы найти мужа. Говорит, он оставил ее без гроша. Хочет его видеть.

С каждым словом триумф все больше отражался на его лице. Ричард подавил дрожь. Если жена Данна здесь, то лучшего свидетеля его лжи и не сыскать. Он уже мысленно простился с головой, и все это за ту секунду, что длилась пауза между словами Фрая.

— Сэр, я знаю — это запрещено уставом, — проговорил Ричард, едва сдерживая волнение. — Откажите ей.

Фрай усмехнулся.

— Видите, сэр — любой в нашем гарнизоне убил бы своего соседа ради одной возможности понюхать свою женщину. Если она не узнает в нем своего мужа, это докажет, что он лжет.

— Так выясним, — решил капитан, и сердце Ричарда ухнуло в пятки.

Фрай повел его к воротам, за каждым шагом подталкивая в спину. Рядом шел командир, и Ричард подумал, что самое худшее — увидеть разочарование в глазах этого человека. Он не собирался умирать, при необходимости будет биться на смерть. Сможет ли он поднять меч на капитана? Ричард очень сомневался в этом. Впрочем, он знал, что арбалетчики быстро его остановят.

Ладонь Фрая в очередной раз стукнула его по лопатке, выбрасывая Ричарда из форта, на освещенный плац. Солнце резануло глаза, и фигура в походном облачении лишь отчасти стала доступна его взору. Длинная шаль, покрывающая голову и нисходящая до пят, коричневое платье, темные волосы.

Ричард прикрыл глаза ладонью, чтобы взглянуть в лицо своей погибели. Жена Данна.

Его глаза встретились с глазами женщины, знакомо-голубыми.

— Карвер! — вскричала она в ярости, на что Фрай с капитаном переглянулись. Жена узнала мужа, больше говорить было не о чем.

— Мэрис?! — нашёлся Ричард.

«Мэрис» быстрым шагом подошла к мужу и залепила ему звонкую пощечину, вызвав дружный смех у присутствующих на плацу солдат.

«Карвер» потер скулу.

— Ты бросил меня! — так же громко, пожалуй даже слишком громко, продолжила женщина. — Ты не прислал и медяка своим детям! Как, по-твоему, мы должны жить?

Она выжидающе смотрела на него, а Ричард от растерянности и слова не мог выдавить.

— Зачем ты сюда пришла? — не самое лучшее, что можно было придумать, но Ричард был рад, что хоть эти слова пришли на язык.

В этот раз немного растерялась «Мэрис».

— Они тебе не платят? — спросила наконец она и развернулась к капитану. — Сколько он зарабатывает?

— Мадам, он на этом посту всего пару дней, — ответил капитан, немного смутившись от напора женщины, Фрай фыркал позади него, не то от досады, что Карвера не удалось прижучить, не то от смеха.

— Но он мне месяцами денег не шлет, — «Мэрис» снова обернулась к неудачливому муженьку.

— Ведьма корыстная, — выплюнул он, отчего ее лицо вытянулось от возмущения. — Кто смотрит за нашими детьми, пока ты за мной гоняешься? Капитан, извините меня за это, я ее выпровожу.

Последние слова были сказаны через крепко стиснутые зубы, а рука ухватила женщину за предплечье.

«Мэрис», подгоняемая мужем, пошла прочь.

— Вас-то он сумел отделать, сержант, — услышал Ричард за своей спиной слова командира, — но со своей женой ему точно не справиться.

«Карвер» шагал прочь, а «Мэрис» все бросала искры во встречающихся по пути солдат.

— Ведьма? — зашипела она, когда они отошли на приличное расстояние, где их не могли расслышать.

— Ты первая начала, зачем ты меня ударила?

Они отошли к стойлам, и отсюда продолжали ощущать взгляд капитана, но хотя бы могли говорить свободно.

— Ричард, — Кэлен перешла на шепот, — нам нужно уходить отсюда. Геррик захватил «шептуны» и собирается использовать их в Грейсоне.

— В деревне? — Ричард не поверил бы, скажи это кто другой, но Кэлен он доверял полностью. — Там полно невинных женщин и детей, зачем?

— Месть, — передернула плечами Кэлен. Было похоже, что она и сама не понимает истинной причины предстоящего кошмара.

— Там живет семья капитана, — Ричард бросил взгляд в сторону командира, тот не спускал с них глаз. — Я должен предупредить его.

— Нет, — возразила Кэлен, нервно оглядываясь. — Он узнает, что ты шпион.

Ричарду потребовалось несколько секунд, чтобы принять решение. Он как бы невзначай сделал пару шагов в сторону стойл, приметив двух крайних лошадок.

— Уходим.

Кэлен будто бы этого сигнала и ждала, она отвернула складки своего платья и вытащила меч Истины, который до этих пор висел у нее на поясе, скрываемый шалью. Точный бросок, и вот уже Ричард держит меч в руке, а тот привычно сияет алым.

— Он Искатель! — вскричал Фрай, бросаясь к стойлам, но Ричард и Кэлен уже были верхом, копытами пробивали себе путь к воротам, а Ричард еще и успел отразить мечом Истины две пущенные в них стрелы.

Позади что-то кричали, в них стреляли, но Искатель и исповедница уже были на свободе, впереди их ждал лес, обещающий укрыть их от погони, а времени на спасение деревни оставалось мало.

Они прискакали на холм вблизи Грейсона, когда люди Геррика уже устанавливали на земле ящик с «шептунами». Еще на миг они задержись, и десятки ничего не подозревающих жителей просто умерли бы на месте, растерзанные темной магией. Кто-то из людей Геррика тоже погиб бы, ведь «шептуны» нельзя запустить дистанционно. Однако, по всей видимости, Геррика не волновал сопутствующий ущерб.

— Стойте! — крикнул Ричард, спрыгивая с коня, лидер сопротивления подошел к нему. Медленно, с полным равнодушием на лице.

— Прочь с дороги, Искатель.

— Не делай этого, Геррик, — Ричард старался вопреки всему говорить доброжелательным спокойным тоном. — Вспомни, за что мы боремся. За конец этих страданий.

— Остановить нас может только сталь, — Геррик вынул из ножен меч и направил его на Ричарда.

Убивать его Искатель не хотел. Он не хотел проливать ни капли крови, но выхода ему просто не оставили.

Меч Истины принял приглашение, со звоном встретившись с собратом.

Пока Ричард решал проблему под названием «Геррик», Кэлен решила оборонять «шептуны». Ее клинки кусались больно, не подпуская отчаянных мятежников, готовых уничтожить весь свой отряд ради высшей цели. Арбалетный болт пропел совсем рядом, Кэлен лишь чудом уклонилась от него в последний момент. Единственная исповедница в Срединных Землях — ценнее ничего и быть не может, однако эти люди, ослепленные местью, вовсе об этом не думали.

Геррик заметно уступал Ричарду в мастерстве, но его люди понятия чести решили попрать окончательно — один из них, пользуясь тем, что и Ричард, и Кэлен заняты настолько, чтобы не заметить его, подкрался к Ричарду со спины, обнажив меч. Еще миг, и Искатель бы завершил свой великий путь на холме возле маленькой деревушки, жители которой даже не успели бы узнать о его героической попытке их спасти. Стрела д’харианского солдата, однако, была иного мнения на ситуацию, пронзив грудь мятежника и не позволив ему завершить свое подлое дело.

Дюжина лошадей остановилась в паре метров от дерущихся, капитан д’харианской армии несколько растерянно оценил обстановку. Он уж совсем не ожидал увидеть такую картину — шпион-Искатель борется со своими же союзниками, а на заднем плане исповедница отбивает «шептуны» всеми возможными силами. Более-менее вникнув в ситуацию, капитан быстро смекнул что к чему и отдал громогласный приказ: — Взять их всех!

Началось настоящее побоище. К дерущимся добавились д’харианские солдаты, и земля быстро обагрилась кровью.

— Уходите, пока вас не перебили! — крик Ричарда затерялся среди боевых кличей.

Геррик рванул прочь, и Искатель не стал его останавливать. Пусть уходят, все они. Правые ли, виноватые, Ричард не желал смерти никому из них. Но убивать приходилось.

Он сам убил двоих, и, как он успел заметить, Кэлен в количестве не отставала.

— Стойте! — крик Геррика совершил чудо — на холме воцарилась абсолютная тишина, и мятежники, и солдаты застыли с поднятыми мечами.

Лидер сопротивления стоял у ящика с «шептунами», металлический корпус одного из которых с тиканьем проворачивался вокруг своей оси у него в руке.

— Прекратите или все умрут!

Кэлен подбежала ближе, поравнявшись с Ричардом, на лице которого застыл ужас.

— Мы достаточно близко к деревне, — продолжал Геррик, — и все ее жители тоже отправятся в подземный мир!

Ричард понимал, что это так, понимал, что стоит «шептуну» сделать полный круг вокруг своей оси, как все живое в округе в один миг прекратит свое существование. Он не думал о себе, о миссии, о спасении всего мира от тирана, он мыслил куда уже — семья командира, жена, две дочери и сын умрут из-за глупой мести. Сейчас. Очень скоро.

Капитан сделал глубокий вдох, подумав ровно о том же самом. Он понимал, что жизнь его семьи сейчас в руках этого мстителя, который, сотрясая цилиндром, прокричал: — Я еще могу не дать «шептуну» высвободить магию! Так что если хотите спасти людей, отступайте. Ну же!

Никто не шелохнулся. Все прекрасно знали, что нет силы на свете, способной отговорить безумца от его задумки. Никакие переговоры не заставили бы его остановить убийственный механизм.

— Откуда нам знать, что ты не убьешь их, когда мы уйдем? — озвучил общую мысль Ричард.

— Вам придется пойти на риск, — был ответ.

Кэлен рисковать не хотела. Ни одним человеком, а уж тем более не целой деревней. Она лишь ждала решения Ричарда, и когда он взглянул на нее, то поняла — он того же мнения.

Кинжал просвистел в воздухе и вонзился в грудь Геррика, Кэлен целила метко, лезвие дошло до самого сердца, не оставив мужчине никаких шансов.

Вот только воля Геррика была сильнее смерти: падая, он замахнулся и забросил «шептун» как можно ближе к деревне. Счет пошел на секунды.

— Бежим! — скомандовал сержант Фрай, и дважды никого просить не пришлось. Все, и д’харианцы, и мятежники проявили удивительное единодушие и бросились врассыпную. Не сбежали лишь трое.

Капитан искал глазами укатившийся «шептун», в то время как Ричард, точно заметивший место его расположения, со всех ног бросился туда. Командир, не найдя ничего лучше, бросился за ним.

Рисунок на «шептуне» почти сложился, когда Ричард подхватил его и защелкнул затвор. Подоспевший в этот час командир на миг застыл, пытаясь понять, что произошло и чего ему ожидать. «Шептун» больше не тикал, это уже был добрый знак. Бросившись к Ричарду, капитан схватил его за грудки оторвал от земли.

— Ты предал меня, — он дышал тяжело, как и Ричард, забег дался обоим не самым легким образом, — но ты дрался с мятежниками. С чего?

Ричарда вопрос не удивил — разве может прожженный жизнью д’харианец поверить в добрые побуждения своего врага?

— Они хотели напасть на Грейсон.

— Искателя волнует деревня, верная Ралу?! — капитан злился, потому что не понимал, а не понимать он не любил.

— Моя миссия — остановить Рала, а не убивать невинных людей! — также на повышенном тоне ответил Ричард.

Капитан встретился с ним взглядом, более мягким, чем прежде. Кажется, он начинал что-то осознавать.

— Спасибо, что спас мою семью, — поблагодарил он, но тут же лицо его превратилось в камень. — Но мой долг служить лорду Ралу.

Зазвенела вынимаемая из ножен сталь, Ричард качнул головой.

— Не хочу сражаться с тобой.

— Тогда умри там, где стоишь, — слова капитану давались с трудом, он рад бы был отпустить мальчишку, но долг перед государем был превыше чести и привязанности.

Ричард умирать не собирался, по крайней мере, не сейчас. Он ответил на выпад противника, а Кэлен, привлеченная новым сражением, бросилась к ним.

— Не подходи! — остановил ее Ричард. Это был его бой. Их бой. Бой тех, кто мог бы быть друзьями, если бы не война.

Кэлен вынуждена была принять эти условия, как сильно ей ни хотелось вмешаться. Она смотрела, как сталь кусает сталь, слушала, как с надрывным скрипом сходятся два клинка, затем резкий удар, и меч капитана полетел в траву. Ричард всегда побеждал, и дело было даже не в мече Истины, а в том, что его отец готовил его к этому с самого детства. Он знал, что однажды Ричард станет героем из пророчества. А тот, кому под силу победить злого волшебника, едва ли проиграет солдату, пусть и со званием.

Меч Ричарда у горла капитана ждал своего приказа.

— Я гордился бы таким бойцом, — выдохнул командир д’харианцев, по-отечески улыбнувшись, затем, принимая поражение, он опустился на землю и потупил взгляд. — Делай что должен, Искатель. Добей меня.

Кэлен затаила дыхание. Что-то подобное она чувствовала, когда Дрор убил Карвера — сожаление к тому, кто должен был быть врагом. Она вовсе не хотела смерти капитану.

Ричард был того же мнения.

— Возвращайся к семье, — сказал он, отнимая меч от горла противника. Нет, капитан не был ему врагом. Находясь в шаге от его убийства, Ричард ясно осознал это.

Они сожгли всех шептунов. Набросали веток прямо поверх ящика и подожгли. И пока огонь вздымался в небеса, Ричард и Кэлен просто стояли и смотрели, как сгорает что-то настолько мощное, против чего ни друг, ни враг не устоит при встрече.

— Может, стоило сохранить хотя бы один такой цилиндр? — спросила Кэлен, прослеживая взглядом снопы искр, вырывающиеся из черного пламени. — Мы могли бы использовать его против Даркена Рала.

— Такого оружия не должно быть ни у кого, — ответил Ричард, глядя прямо перед собой. — Уже погибло слишком много людей.

— Капитан д’харианцев не был невинен. Он бы убил тебя, не моргнув глазом, если бы выпал шанс. И однажды еще может попытаться. Почему ты дал ему уйти?

Ричард перевел на Кэлен взгляд, в ее глазах читалось беспокойство за него, но совсем недавно он видел в ее глазах беспокойство иного рода.

— А почему ты пыталась защитить Карвера?

Оба знали ответ. Ответив себе самой, Кэлен получила ответ и на свой собственный вопрос — Ричард смог увидеть в противнике больше, чем врага. Он увидел в нем человека. А человек — это не латы и меч.

Ржание коня отвлекло их от костра. Долговязая фигура, улыбаясь во все тридцать два пожелтевших и чересчур крупных зуба, подвела лошадь ближе.

— Зедд! — Ричард позабыл обо всех печалях. Увидеть деда так скоро он и не надеялся. Горы Ранг-Шада, где находилась резиденция ведьмы Шоты, были явно дальше, чем на три дня пути, но, очевидно, ведьма помогла Зедду ускорить процесс возвращения.

— Надо спешить, — без промедления начал волшебник.

— Что такое? — встревожилась Кэлен.

— Шота показала мне видение, — голос Зеддикуса взволнованно вздрогнул. — Есть другая книга Сочтенных Теней. Очень давно один монах сделал копию книги.

Книга Сочтенных Теней веками хранилась у ордена исповедниц, и год назад Кэлен перенесла ее через границу в Вестландию, чтобы отдать Ричарду, но книгу пришлось уничтожить, дабы не позволить людям Рала добраться до нее. В этой книге были древние учения о магии Одена, и, обладая ею, можно было овладеть силой шкатулок без побочного вреда. Попади эта книга в руки Рала, он захватит этот мир со шкатулками или без. Но попади она к Ричарду, он сумеет остановить врага, как это и было ему предначертано.

— А в видении Шоты не было ясно, где ее стоит искать? — уточнила Кэлен. Она и не надеялась, что все будет настолько просто, но на ее вопрос Зедд кивнул.

— Там было указано больше: вскоре Рал тоже узнает о том, где может быть книга, и пошлет туда людей ее забрать. Вопрос лишь в том, сможем ли мы опередить его?

Ричард знал ответ. Они смогут. Должны.

— В путь, — решительно сказал он, вскакивая в седло своего, реквизированного у д’харианцев, коня. Три фигуры уезжали прочь, к своей судьбе, но теперь у них было нечто большее, чем просто вера. Теперь, впервые за долгое время, они смели еще и надеяться.

* * *

Глубоко ночью, когда из всего возможного света остаётся доступен только лунный блеск, меня пробуждает шёпот. Тихий голос, который я за свою жизнь узнала лучше собственного, голос лорда Рала.

— Кара…

Я открываю глаза в тот же миг, понимая, что этот голос, вероятно, мне просто почудился. Лорда Рала в комнате нет, есть Локи, обнимающий меня со спины. Его кожа тёплая, руки ласковые. Он спит, уткнувшись носом в мои волосы, шёпот не побеспокоил его.

Я закрываю глаза, нежась в этих прикосновениях, но голос лорда снова повторяет моё имя.

— Он враг… — шёпот в моей голове, теперь я ясно понимаю это. — Защити Д’Хару…

Я помню. Ничто не способно спутать мои мысли: ни жаркие объятья, ни весёлый смех. Локи здесь сейчас только потому, что я должна надеть на него Рада-Хань. Весь этот день только для того, чтобы остановить его.

Я понимаю, что должна сделать это, что завтра, получив свой артефакт, он наверняка разрушит весь мой мир. Я могу. Он здесь, со мной, беззащитный, открытый. Это будет несложно. Но это неправильно. Я так не хочу.

— Кара…

Я должна. Мой лорд ждёт от меня этого. Он доверил мне свою жизнь, и я не могу его подвести.

Просовывая руку под матрас, я нащупываю сталь ошейника. Такой тонкий, но такой сильный. Один щелчок, и Локи не сможет повторить ни одну свою шутку, ни один трюк, пока я не приручу его, пока он не станет полностью покорным.

Я не хочу ломать его. Не хочу убивать в нём задор и жизнерадостность. Но ведь он не оставил мне выбора, как не оставил его и своему брату, когда тот изгонял его.

С ошейником в руках я разворачиваюсь к Локи и вижу умиротворенную улыбку на его губах. Приближаю Рада-Хань к его шее, но картина того, как он висит, раскачиваясь на цепях, останавливает мою руку.

— Пожалуй, стоит доверить это задание Констанции. — Голос лорда Рала звучит разочарованно. Я не хочу его разочаровывать.

Рада-Хань все ближе к шее Локи, он раскрыт, осталось только накинуть его и щелкнуть замком. Тогда никто и ничто, кроме лорда Рала, не сможет его открыть.

И тут Локи открывает глаза. Он не видит ошейник, только моё лицо.

— Не спишь… — он улыбается. — Давай, иди сюда.

Он крепче прижимает меня к себе и, сам того не понимая, подталкивает мои руки к своей шее. Рада-Хань щелкает.

— Молодец, — раздаётся голос лорда Рала, и, судя по реакции Локи, слышу его не только я.