Свет в окне напротив (гет)

В библиотеке было темно. Сегодня я решил выбрать книгу для вечернего чтения наугад. Уже в коридоре я разглядел, что мне достался «Пигмалион». Жаль. Перечитывать именно это творение Бернарда Шоу желания не было. Пьеса не показалась мне ни остроумной, ни глубокой. Если оставить в покое социальный подтекст, оставалась лишь дешёвенькая история девушки, обиженной невниманием двух высоколобых джентльменов. Впрочем, у автора хватило разума хотя бы не приклеивать к этой комедии счастливый конец.[1]

Я оставил книгу на полке в коридоре и направился в лабораторию. Здесь было намного светлее. Яркая уличная иллюминация настойчиво напоминала о грядущем празднике. Как и полупустые полки моей кладовой. Все заказы выполнены и отправлены адресатам. Наступали дни вынужденного безделья. Постоянная занятость была, пожалуй, единственным плюсом работы в Хогвартсе. Зато сейчас я могу уделить время теории. Лабораторный журнал за последние три месяца превратился в многотомного монстра. Эти записи станут самым громким открытием последних лет. Но не раньше, чем Люциус исчезнет из поля зрения британского аврората.

Я подошёл к окну. К вечеру улица почти опустела. Редкие прохожие, увешанные свёртками и сумками, торопились домой, открывали свои, украшенные венками двери, зажигали свечи в окнах и включали вездесущие электрические гирлянды, от которых уже рябило в глазах.

Моя соседка из дома напротив тоже готовилась к празднику. Сквозь прозрачные занавески её гостиная выглядела весьма живописно. Но сама мисс Грейнджер не производила впечатления человека, которому предрождественская суета доставляла удовольствие. Сейчас она неподвижно сидела на полу перед ёлкой, глядя в пространство и сжимая в руках ёлочную игрушку. Спустя какое-то время мне захотелось под любым предлогом заявиться к ней на порог и хорошенько отчитать:

«Здравствуйте мисс Грейнджер! Я случайно проходил мимо вашего дома и решил напомнить, что тоска по прошлому разрушительно влияет на личность и характер. Поверьте крупному специалисту в этой сфере…»

Могу себе представить! Вероятно, Драко прав, и я действительно становлюсь сентиментальным болваном. Грейнджер прекрасно справится и без моей помощи. Она — умный и сильный человек и не позволит себе бессмысленную меланхолию. Хорошо, что Поттеры догадались пригласить её на Рождество. Вот только совершенно непонятно, зачем им понадобился я. Настойчивость, с которой миссис Поттер добивалась моего согласия, несомненно, была достойна лучшего применения. Но теперь отказываться уже поздно. Ничего. Пару часов я как-нибудь выдержу. А потом всегда можно сослаться на неотложные дела.

Мисс Грейнджер, наконец, вышла из состояния каталепсии, повесила фигурку на ёлку и потянулась за следующей…

Игрушки она брала своим фирменным пинцетным захватом: зажимая между большим и средним пальцем, лишь слегка придерживая указательным. Я потратил довольно много времени, отучая её от этого жеста, неуместного при работе с лабораторной посудой, но не слишком преуспел. Думаю, пора признать, что хорошим учителем я никогда не был. Как там высказалась обо мне мисс Лавгуд?

«Науку зельеварения он ценил гораздо больше, чем науку преподавания».

Звучит как эпитафия. Надеюсь, всё же, что для Грейнджер эти месяцы не прошли впустую. По крайней мере, меня она сумела удивить за этот срок не один раз. Чего стоит хотя бы её недавнее умозаключение о гидролате.

Соучастница открытия десятилетия тем временем посмотрела в окно, и я вздрогнул, поймав её случайный взгляд. Упрямая девчонка так и не поменяла шторы. Дамы и господа! Загляните и убедитесь, что мисс Грейнджер украсила свой дом к Рождеству по всем правилам.

До чего же странный праздник. И не столько он сам, сколько все эти условности, традиции, суеверия… Всеобщее помешательство. Мать несколько лет пыталась создать дома пресловутый «дух Рождества». Она подходила к делу со всей ответственностью и пунктуальностью. Но я быстро усвоил, что где-то между украшением гостиной и жареной индейкой всё непременно закончится крупной родительской ссорой. Потом был переезд в Паучий Тупик, где никого уже не волновало рождественское убранство фасада и окон у соседей, и мать с облегчением оставила эту утомительную обязанность. Тобиас Снейп съедал положенный кусок пудинга за праздничным обедом и уходил к себе в комнату. Мы молча сидели за столом ещё какое-то время, потом мать поднималась.

— Это тебе, — сообщала она и протягивала простой пакет, перевязанный бечёвкой.

Книги. Всегда только книги. Редкие, интересные, сложные, уникальные. Не помню, какая из них была первой, но это, определённо, были не «Сказки барда Бидля». Позже, в Хогвартсе, к подарку прилагалась короткая записка одного и того же содержания: «Северус, это тебе». И подпись: «Эйлин Принц».

Последним её подарком было прижизненное издание Баджа. Легендарная книга стоила целое состояние…

Часы в библиотеке пробили девять.

Я очнулся от своих мыслей. Вот они — последствия пренебрежения окклюменцией. Больше часа потрачено на крайне полезное и поучительное занятие — подглядывание за своей бывшей студенткой, наряжающей рождественскую ель. Впрочем, именно сейчас мисс Грейнджер сменила род деятельности. Она переместилась к камину и сосредоточенно сжигала в нём какие-то бумажки. Я не сразу понял смысл происходящего. Отличница Хогвартса и героиня войны загадывает рождественские желания?!

Нелепость. Неужели после всего, что ей пришлось пережить, можно сохранять какие-то глупые иллюзии и веру в сказку? И о чём она может мечтать? Хотя это как раз и понятно: магия, рыжий друг, её родители…

Я задернул штору и отошёл от окна.

Увы, мисс Грейнджер. Я не отец Рождество и даже не Санта. Я не смогу исполнить ваши мечты. Но готов засвидетельствовать перед всеми духами Прошлого, Настоящего и Будущего, что вы достойны исполнения даже самых невероятных из них.[2]

* * *

Дом сиял чистотой. Всё, что могло быть украшено, было украшено. Оставалась только ёлка. Точнее — ёлочка. Она стояла около камина и выглядела крохотной копией настоящей. Я отступила на пару шагов, направила на неё палочку…

— Фините Инкантатем.

…И в следующее мгновение едва устояла на ногах. Густые и колючие еловые ветви почти прижали меня к стене. Верхушка уткнулась в потолок. Выбираясь на оставшийся свободным пятачок комнаты, я подумала, что Хагрид по-прежнему верен себе. Большое — значит красивое. Впрочем, эта ель действительно была очень красивой.

Письмо и посылку от Хагрида я получила этим утром.

Счастливого Рождества, Гермиона!

Я подумал, что ёлка из Запретного леса — хороший подарок. Профессор Флитвик её уменьшил, чтобы можно было отправить с совой. Вот только куда отправить? Я сказал сове, что это для Гермионы Грейнджер. Кажется, она поняла. Гарри и Рону тоже послал по одной на площадь Гриммо и в Нору. Надеюсь, у вас всё хорошо. В этом году на зимние каникулы в школе осталось много ребятишек. Родители уже не боятся за них так, как раньше. Недавно показывал третьекурсникам Клювика. Ох, и радости у них было. Но полетать никто не вызвался. Грохх учится писать. Видишь, твоё имя внизу страницы? Это он сам сумел. В подарок тебе.

Действительно, остальную часть листа занимали корявые, но явно с большим усердием выведенные каракули: Г Е Р М И. А эта мерзкая Амбридж ещё смела утверждать, что у Хагрида нет педагогических способностей!

Я погладила пушистую ветку. Такой огромной её оставлять, конечно, нельзя. Но я вроде бы почти волшебница?

Минут через пять, методом проб и ошибок, главное украшение дома приняло оптимальные размеры и заняло почётное место в центре комнаты.

Теперь можно было и наряжать. Чёрно-серебряная коробка чудом уцелела во всех событиях последних лет. Ёлочные игрушки. Из дома. Настоящие ёлочные игрушки. Стекло. Серебряная амальгама. Ручная роспись. Папа говорил: «Для того, чтобы сделать настоящую игрушку, мастеру нужно семь дней. Столько же, сколько потребовалось, чтобы сотворить мир…»

Вот колокольчик с веточкой остролиста. Внутри фломастером подписан год покупки — 1979-й. Моё первое Рождество…

Интересно, начал ли папа собирать новую коллекцию в Австралии? И кому он теперь рассказывает о семи днях?

Цифры расплылись перед глазами, и я сморгнула, чтобы прогнать непрошенные слёзы.

«Пожиратели атаковали ваш дом в августе девяносто седьмого», — напомнил голос Снейпа в моей голове. Стало чуть легче. Что толку сожалеть о том, чего нельзя изменить? Всё-таки мама и папа остались живы. Они в безопасности. Когда-нибудь я смогу поехать в Австралию и увидеть их. А тогда я поступила так, как считала правильным. Единственно правильным.

Совсем недавно я слышала похожие слова от Джинни.

— Герой, — вздохнула она, когда Гарри закончил свой рассказ. — Это не лечится. Увольнение — ерунда. Ты сделал то, что считал единственно правильным. И Сэвидж сделает то, что считает правильным. Всё честно. И знаешь, я даже рада, что так вышло. У тебя вечный бой и всё такое, а меня не очень-то радует перспектива стать вдовой до того, как у нас появятся девять внуков.

Гарри вымученно улыбнулся:

— Именно девять? Это принципиально?

— С запасом, — невозмутимо парировала Джинни. — Я не собираюсь рожать больше двух детей, так что им придётся очень постараться, чтобы достичь этой цифры и…

— Это хороший план… — перебил её Гарри, вновь мрачнея. — Жаль, только, что я всё это устраивал не для того, чтобы с треском вылететь из аврората. Я больше ничего не смогу сделать, чтобы остановить Каркарова.

Джинни хмыкнула.

— Для успешного планирования у нас есть целая Гермиона Грейнджер! Наверняка можно что-нибудь придумать, не нарушая свод законов магической Британии. Правда, Гермиона?

Я с трудом отвела взгляд от пустого камина и выдавила единственное, что пришло тогда в голову:

— Наверное, профессор Дамблдор мог бы посоветовать что-нибудь. Но он опять ушёл.

Гарри озадаченно посмотрел на нас:

— Дамблдор?

— Кто бы мне дал возможность рассказать, — язвительно откликнулась Джинни.

Её голос, вновь повторявший то, что я уже слышала, доносился откуда-то издалека. Острое чувство нереальности происходящего мешало сосредоточиться. А слова Дамблдора о том, что всё ещё может измениться, казались в тот момент фальшивыми и бессмысленными, как пластиковые игрушки…

Как-то раз я спросила маму, почему бы нам не купить небьющиеся игрушки. Ведь они лёгкие и яркие.

На это мама ответила, что пластик передаёт дух Рождества не лучше, чем жевательная резинка — вкус рождественского пудинга.

Следующим из коробки появился миниатюрный Букингемский дворец. Когда мне было лет пять, я любила пересчитывать его окошки. И, конечно, однажды уронила. От падения в левом крыле дворца откололся маленький кусочек. Представив, как расстроится папа, я помусолила палец и попыталась приклеить осколок. Ладошке вдруг стало тепло, а дворец оказался целым. Первое проявление моей магии… Моей магии. Теперь утраченной, а может, спрятанной внутри бешеной палочки Беллатрисы…

А это — королевский гвардеец. На подошве сапога белой краской выведены цифры — 1991. После волшебных ёлочных украшений в Большом зале Хогвартса, домашние игрушки казались простыми и блёклыми. В тот год я безостановочно тараторила о том, какие удивительные вещи и события происходят в волшебной школе. А мама и папа слушали меня с грустными улыбками…

Внезапно я поняла, что уже не просто вспоминаю, а словно рассказываю историю воображаемому собеседнику. И даже знаю, кто этот собеседник. В моей фантазии он не отпускал ехидные комментарии по каждому поводу, а просто стоял у окна и слушал, спокойно и внимательно…

…Вот — лондонский красный даблдекер. Мы с папой выбрали его на ёлочном базаре в Хемлисе. На нём даже подписан маршрут — пятнадцатый, и пункт назначения — Тауэр. Очередная цитата от Снейпа всплыла в памяти почти мгновенно:

«Во-первых, мисс Грейнджер, воронам в Тауэре подрезают крылья. Во-вторых, вашему окну не помешали бы плотные шторы. А в-третьих, давно пора установить этому дому приличную защиту».

Я с сомнением посмотрела на прозрачные тюлевые занавески гостиной. После той защиты, которую Снейп навесил на моё жилище, я вполне могла держать двери и окна открытыми круглосуточно, не опасаясь злоумышленников…

Снейп. Снейп. Снейп. Любая тема в моей голове в два прыжка добиралась до Снейпа, как шоколадная лягушка до воды. Несколько дней назад меня занесло в сторону Клэпхэма, где я случайно подняла глаза и увидела название улицы: "Северус-роуд".[3] Прохожие, наверное, приняли меня за сумасшедшую, потому что я смеялась и никак не могла остановиться. Но, что бы там не говорили Джинни и Гарри, на влюблённость это не походило. Никаких фейерверков эмоций и безумных страстей. Просто при мысли о Снейпе становилось тепло, радостно и спокойно. Особенно теперь, когда так внезапно и странно завершилась история поисков Каркарова…

А в тот день никому из нас спокойно не было…

Джинни подошла к Гарри и обняла его.

— Я ужасно соскучилась по тебе за эти недели. Только, пожалуйста, вымойся и переоденься. Ты просто чудовищно грязный.

Впрочем, начать целоваться этот факт им не помешал…

— Можно, я уже пойду домой? — попросила я через минуту, чувствуя, как закипает раздражение. Неужели они не понимают, как смотрятся со стороны?

Гарри мягко отстранился от Джинни и виновато попросил:

— Не уходи. Втроём у нас больше шансов что-нибудь придумать…

Но мы ничего не придумали. Во всяком случае, в тот момент. Дамблдор так и не появился. Я предположила, что он отправился в Министерство, чтобы лично проследить за судьбой профессора Снейпа…

Гарри отправили, наконец, в ванную, А Джинни внезапно озаботилась вопросом размещения нового портрета.

Почему-то оставить его в гостиной было категорически невозможно:

— Конечно, нет, Гермиона! Здесь же проходной двор! В столовой ему наверняка будет комфортнее. Всё-таки там проходили собрания Ордена Феникса…

Никакой логики в этом утверждении я не нашла, но спорить не стала. Кричер с портретом аппарировал в столовую, а мы отправились туда же по лестнице. Джинни продолжала тараторить о какой-то ерунде, я вяло кивала, пока не услышала:

— …Поэтому мы решили вернуть Косолапа в магазин…

— Что? — я уставилась на неё во все глаза.

Джинни удовлетворённо кивнула.

— Вот теперь ты меня действительно слушаешь. Знаешь, я заметила у тебя паршивые симптомы. В гостиной ты пыталась заколдовать взглядом камин, сейчас прислушиваешься к каждому шороху наверху. Куда тебя ещё увести, чтобы заставить соображать, а не страдать?

Джинни была права. Но как обидно было чувствовать собственную никчемность. Гарри хотя бы пытался отбить мозги Каркарову. А я? Ни-че-го! Только один раз погрозила пальчиком Рите?

— Что меня больше всего злит в этой ситуации, так это то, что Рите всё сходит с рук, — сердито продолжила Джинни, будто прочитав мои мысли. — При любом режиме Рита на плаву. Почему? Потому что крепко держится своими жучьими лапами за свой кусок навоза. А он — не тонет!

Внезапно промелькнувшая мысль совершенно не помогала вытащить Снейпа из тюрьмы. Но давала возможность прекратить киснуть и начать действовать. Тоже мне, нашлась принцесса на горошине! Как там говорила моя тётушка? «Ты, милочка, больше похожа на бобра!» Вот именно. А бобрам надо действовать. Фея вместо них плотину не построит!

— Послушай, Джинни, ты не знаешь, где можно раздобыть старые подшивки «Пророка»?

Она запнулась на полуслове и с интересом посмотрела на меня.

— Надо будет — достанем. Попрошу папу.

Взгляд переместился на журнальный столик. Под ним громоздились толстые папки со старыми газетами, а на столешнице лежал свежий номер «Пророка». В основном там обсуждалась отставка Сэвиджа. Газета фонтанировала версиями. О Каркарове не было ни слова. Судьба воскресшего Пожирателя перестала волновать публику, как только стало ясно, что он не сможет подтвердить или опровергнуть содержание статьи Скитер. Зато последняя страница радовала глаз коротким сообщением о том, что сама мисс Скитер покинула дружный коллектив редакции «Пророка» и отправилась в длительный вояж по Америке. Я достала из коробки стеклянную копию черного лондонского такси и с удовольствием пожелала:

«Счастливого пути, мисс Скитер! И главное — долгого!»

Кто у нас следующий? Санта Клаус. Странно, но про него у меня нет истории. Когда я была маленькой, то свято верила, что подарок в каминный носок подбрасывает Отец Рождество. А добряк в красном тулупе ассоциировался исключительно с напитком, от которого у дочери стоматологов должны были неминуемо испортиться зубы. Кока-колу я всё же тайком попробовала, но ожидаемого восторга запретный плод не принёс. Санта Клаус же для меня так и остался героем рекламы и мультиков.

Интересно, ещё не поздно загадать Отцу Рождество своё желание?

Я приманила листок со столика и разделила его на три части. Итак, чего я жду от будущего?

«Помириться с Роном».

Как бы ни было мне страшно, и как бы я не трусила от предстоящей встречи, но наша ссора тяготила меня всё больше. Особенно после того, как Джинни раскрыла мне глаза на отношение волшебников к добрачным связям.

«Увидеть родителей».

Даже если ради этого мне придется записаться на приём в папиной клинике или «случайно» встретить их на улице. Я скучаю. Мне просто необходимо знать, что у них всё хорошо.

«Сдать ТРИТОН».

Нет.

Я зачеркнула третье пожелание. ТРИТОН Гермиона Грейнджер должна сдать сама. И Отец Рождество здесь не поможет.

Лучше напишем:

«Вернуть мою магию».

Но это, наверное, не так важно.

Вернее, важно, но… как сейчас, мне тоже нравится.

Что же тогда?

Мир во всём мире? Вряд ли Отец Рождество исполняет глобальные желания. И если уж говорить о неосуществимом… «Хотите осчастливить меня против воли?»

«Осчастливить Снейпа».

Это — да! Формулировка, конечно, ненаучная… Но, надеюсь, Отец Рождество поймёт всё правильно.

Всё!

Огонь в камине разгорелся мгновенно. Бумажки с пожеланиями вспыхнули, взлетели искрами в дымоход и исчезли.

А я вдруг подумала, что счастье в понимании Снейпа наверняка предполагает отсутствие близких контактов с настырными гриффиндорцами… и гриффиндорками. Пусть. Теперь я знаю, что ему не всё равно. И этого никто не отнимет.

— …Таким образом, вам ничто не угрожает, — отчеканил Снейп, обращаясь к Гарри.

«А вам?»

Снейп посмотрел на меня. Внимательно и удивлённо. Странно, что ни Гарри, ни Джинни не обернулись. Ведь слова прозвучали так громко, как будто я выкрикнула их изо всех сил. Лишь мгновением позже я поняла, что задала свой вопрос мысленно. И если Снейп его услышал, то понял и остальное. Почему-то эта мысль не произвела на меня должного впечатления. Его глаза улыбнулись раньше, чем я услышала ответ:

«Мне тоже, мисс Грейнджер… Мне тоже»…

На дне коробки с игрушками обнаружился подсвечник. Маяк. Корабельный маяк с маленьким фонариком наверху.

— Ин Фламмаре, — шепнула я, и в фонарике зажёгся теплый, необжигающий огонёк.

Я поставила маяк на подоконник. На улице уже стемнело. Во многих окнах тоже светились огоньки свечей.[4] Завтра — Рождество. И я его жду.

__________________________________________________

[1] — пьеса «Пигмалион» Бернарда Шоу рассказывает о лондонском профессоре фонетики Генри Хиггинсе, который заключил пари со своим приятелем, полковником Пикерингом. По условиям пари, Хиггинс должен за шесть месяцев обучить цветочницу Элизу Дулиттл произношению, принятому в высшем обществе, и на светском приёме суметь представить её как герцогиню. Несколько крупных сцен, как и романтичный счастливый финал этой пьесы, были написаны автором специально для её экранизации в 1938 году. С тех пор пьеса, как правило, переиздаётся в этом обновлённом виде. Снейп читает старое издание с открытым финалом, купленное у букиниста.

[2] — Снейп иронизирует по поводу своего отношения к Рождеству, вспоминая «Рождественскую историю» Ч. Диккенса, в которой фигурируют Дух прошлого Рождества, настоящего Рождества и Будущего Рождества.

[3] — улица Северус-роуд — реальная существующая улица в Уонсворте, районе Лондона, где купила квартиру Гермиона.

[4] — рождественский сочельник в Англии носит название «Ночь тысячи свечей». Зажженными свечами принято декорировать окна.