Бетти Снейп и Чужая Душа  (джен)

1998

— Гермиона.

Она резко распахнула глаза и увидела перед собой Северуса. Точнее не целого Северуса, а только ремень его брюк, нижнюю часть рубашки и край мантии, в которую он кутался. А еще он почему-то был перевернут на девяносто градусов.

Лишь спустя секунду Гермиона поняла в чём дело: она заснула за столом. И не просто заснула, а отрубилась в лаборатории, пуская слюни на драгоценные рукописи, надиктованные в ходе работы.

— Я уснула, — она сконфуженно потёрла лицо, на левой половине которого четко отпечатался след деревянной столешницы.

— Я заметил.

Северус был недоволен. На его щеке красовались два самодельных пластыря — результат неудачного утреннего бритья. Магия понемногу возвращалась к нему, но для осуществления их плана требовалось много сил; чтобы не расходовать их понапрасну, Северус, как бы ни чесались руки, не творил даже мелкое колдовство, и от этого становился всё угрюмее и угрюмее.

Физически ему тоже становилось хуже, и Гермиону не переставало мучить чувство вины. Его план был откровенно самоубийственным; она пыталась его отговорить, поискать иные способы, но Северус оставался непреклонен. Пьяные признания и неловкие заигрывания, которые Гермиона обрушила на него в первый же вечер, не шли ни в какое сравнение с тем, какую жертву он готов был принести. И пусть они оба упорно делали вид, что между ними ничего не происходит, что не было никаких откровенных разговоров и объятий, игнорировать огромного слона в комнате становилось всё тяжелее.

— Шарп прислал посылку.

Гермиона встрепенулась. Если бы не помощь Шарпа, они давно уже протянули бы ноги. Жители деревни стали настороженно относиться к загадочному темноволосому мужчине, который выменивал на еду слишком уж причудливые вещи, а Шарп не мог отправлять сов часто — боялся перехвата — но каждой его посылке Гермиона радовалась, как Рождественскому подарку. Он не скупился на хорошую еду, снабжал Северуса зельем, которое за ненадобностью простаивало на полках, но самое главное — присылал свежие газеты, что стало единственной ниточкой, связывавшей их с волшебным миром.

— Есть что-то новое?

Подойдя к столу, Северус с экспертным видом заглянул в котёл с тихо булькающим зельем, которое, хвала небесам, никуда не убежало, пока Гермиона предавалась сновидениям.

— Уизли дал интервью.

Его лицо оставалось непроницаемым. Гермиона была плохим профайлером и просто отвратительной гадалкой, поэтому взяла на себя смелость осторожно уточнить:

— И что там?

— О, думаю лучше тебе прочитать самой. Боюсь, мой пересказ испортит всю драматургию.

Гермиона насторожилась. Она отлично знала этот тон: тихий, вкрадчивый, не сулящий ничего хорошего. То, что Северус вычитал в этом интервью, ему явно не понравилось; погасив огонь под котлом, он покинул лабораторию молча, не без труда поднявшись по шаткой лестнице, у которой, к тому же, сломалась одна ступенька. Наскоро прибрав рабочее место, Гермиона поспешила следом.

Комната встретила её вечерним полумраком, запахом багета и вяленого мяса. Северус уже сидел за столом, срезая перочинным ножом кожуру с яблока. Кипа сложенных вдвое газет лежала прямо на полу посреди комнаты; один из выпусков был небрежно брошен поверх остальных. На колдографии, венчающей первую полосу, Северус и Рон сверлили друг друга взглядами. Заголовок, написанный уродливыми вытянутыми буквами, гласил:

«Сенсация! Откровенное интервью Рональда Уизли специально для «Колдовских Заметок»! Каковы истинные мотивы Гермионы Грейнджер, променявшей героя войны на приспешника Тёмного Лорда?»

Со вздохом взяв газету в руки, Гермиона села на край кровати и украдкой взглянула на Северуса; он не поднимал головы, бесцельно полосуя одно яблоко за другим, а его левая рука чуть заметно подрагивала. Гермиона поняла, что разговор после прочтения статьи им предстоит отнюдь не душевный, и, вдохнув поглубже, опустила глаза в текст.

«Любовная история Северуса Снейпа и Гермионы Грейнджер уже несколько недель венчает заголовки самых разных изданий. «Колдовские Заметки» не стали исключением: мы получаем огромное количество писем от наших читателей с просьбами пролить свет на эту интригующую историю. Чтобы как следует во всём разобраться, мы взяли интервью у бывшего жениха Гермионы Грейнджер — Рональда Уизли.

— Мы с ней поссорились, долго не разговаривали, — вздыхает Уизли на вопрос нашего журналиста о том, что же всё-таки произошло, — но я думал, что всё как-нибудь само собой решится. Мы любили друг друга, собирались пожениться, завести детей. Когда Снейпа выпустили, я долго убивался, думал, почему Гермиона ушла к нему? То есть, сами подумайте, это же Снейп — старый и больной, что она могла в нём найти? А потом я кое-что вспомнил, и мозаика начала понемножку складываться.

Рональд берёт короткую паузу, чтобы перевести дух и глотнуть Сливочного пива.

— Во-первых, Гермиона его спасла и сделала она это, конечно, из жалости. Он ведь весь из себя герой, пожертвовал собой ради победы. Она частенько ходила к нему в Мунго, пока он лежал в отключке, потом у неё началась учёба, а опыт работы с таким случаем, как у Снейпа, ей бы очень пригодился в будущем. Она и сама мне говорила, что он у неё вроде подопытного кролика. На тот момент мы ещё жили вместе, она много времени тратила на Снейпа и уроки, но не забывала обо мне и о друзьях. Всё было хорошо.

Он вновь прерывается, будто раздумывая, стоит ли продолжать. Но, как говорится, «тронул фигуру — ходи», поэтому, мистер Уизли продолжает:

— А потом у неё случилась беда. Она же перед войной стёрла память своим родителям, чтобы Пожиратели их не нашли, а вернуть всё на место не смогла. В результате выяснилось, что Снейп — единственный, кто может ей помочь. Поэтому она и стала днями и ночами у него пропадать, пытаясь добиться хоть какой-то помощи, а как он мог сделать что-то из-за решётки или с больничной койки? Да никак.

(Наш журналист замирает в нетерпении, ожидая развязки.)

— Она к нему каждый раз ходила, как на плаху, а какой у неё был выбор? Это я уже потом понял, что она со Снейпом от безысходности связалась: от меня в этих вопросах толку мало, Слизнорт тоже помочь не смог, а Снейп пусть и мерзавец, но мерзавец башковитый. Правда, он нас троих со школы терпеть не мог, так что ей долго пришлось к нему в доверие втираться. Не представляю, каково это — нянчиться со Снейпом дни и ночи напролёт. Как по мне, она немного перегнула, но с другой стороны, я бы ради семьи поступил точно так же.

На комплимент о своей прозорливости, мистер Уизли лишь скромно чешет в затылке:

— Да дурак я. Если бы я сразу понял, что Снейп ей к дракклу не сдался, мы бы не разругались вдрызг. Я же ей таких гадостей наговорил, что все газеты потом их на цитаты разбирали. Понятия не имею, где она сейчас: Гарри говорит, что в безопасности, но не колется, где именно. Надеюсь, что мы скоро встретимся и сможем всё обсудить. Хотелось бы, чтобы у нас всё снова было хорошо.

А нам остается лишь присоединиться к мистеру Уизли и выразить свою надежду на скорейшую встречу с мисс Грейнджер, чтобы получить подробный комментарий из первых уст, ведь вскрывшиеся факты меняют дело коренным образом».

Гермионе очень хотелось верить, что она всё еще спит и видит дурной сон, но, увы, плохо пропечатанная полоса отчётливо пахла типографской краской и слова Рона в ней были абсолютно реальными.

Все эти недели, минувшие со дня суда, она думала, что у него хватит совести — или хотя бы гордости — остаться в стороне. Но, видимо, Рон посчитал, что недостаточно опозорил её на виду у половины магической Британии — теперь он решил разболтать её самый главный секрет, попутно выдав своё абсурдное видение ситуации за истину.

— Занимательное чтиво, правда?

Гермиона подняла взгляд. Северус пристально смотрел на неё, слегка сощурившись, как на насекомое под микроскопом.

— Не вижу ничего занимательного в том, что у Рона разыгралась фантазия.

— В самом деле? — брови Северуса удивлённо поползли вверх. — Лично мне понравилась часть про «безысходность» и «подопытного кролика». Очень освежает и многое объясняет.

Гермиона надеялась, что сказанное было иронией. Северус говорил тихо и мягко; глядя на её расширившиеся от шока глаза, он лишь усмехнулся и отправил в рот дольку яблока.

— Скажи только, как скоро ты планировала вернуться к своему визави: сразу после того, как воссоединишься с семьей, или чуть погодя? Может, для начала нарожаете горстку-другую рыжих идиотов, чтобы было, что показать?

— Северус, ты это сейчас серьёзно…?

Вопрос повис в воздухе. В стремлении выставить Северуса драконом, похитившим прекрасную принцессу, пресса достигла небывалых высот. Он всегда относился к этому с подчеркнутой прохладцей и призывал её не реагировать на выдумки журналистов, но сейчас всё было иначе.

— Значит, тебя не смущали ни якобы подробности моих отношений с Крамом, ни статья о «десяти волшебниках, которые стали бы лучшей партией для Гермионы Грейнджер», а в эту чушь ты поверил? — Гермиона тряхнула газету так, что несколько желтоватых листов с хрустом надорвались. — Да Рон понятия не имеет, как я живу, о чём думаю — Мерлин, да мы с ним почти полгода даже не разговаривали!

— Причем здесь Уизли? — холодно спросил Северус, отложив нож. — Это ты строила из себя спасительницу, пока Шарп с твоей помощью ставил надо мной свои чёртовы опыты. Держали меня на коротком поводке — и продолжаете это делать.

— Я — не Шарп, — резко возразила Гермиона. — Я всегда была на твоей стороне.

Северус её будто не слышал. Он сардонически усмехнулся и поднялся с места, накинув на голову капюшон.

— Ты просто вцепилась в меня, как утопающий в соломинку. Лила крокодиловы слёзы возле больничной койки, била себя кулаком в грудь, обещала, что не оставишь меня — больного и убогого — умирать в муках, а сама спала и видела, как воссоединишься с мамочкой и папочкой, вернёшься к своему рыжему недоноску и выбросишь меня, как отработанный материал.

Старые окна гудели от порывов разбушевавшегося вихря. Гермиона видела Северуса всяким: спокойным и раздражённым, снисходительным и взбешённым, но никогда не слышала, чтобы его голос дрожал. Хрупкое доверие, которое они так старательно выстраивали, сыпалось на глазах.

— Жаль, что ты не оставила меня умирать, — голосом, полным полынной горечи, бросил он напоследок и рванул дверь, впуская в комнату леденящий ветер.

— Значит, ты просто убежишь, да?

Северус замер, не сделав и шага. Чувствуя дрожь в коленях, Гермиона вскочила на ноги; тёмный деревянный пол между ними казался невосполнимой пропастью, но Гермиона никогда бы себя не простила, если бы отпустила Северуса просто так.

— Не хочешь мне помогать — пусть! — протиснувшись мимо него, она в чём была шагнула навстречу бушующей стихии и резко развернулась, преграждая Снейпу путь. — Хочешь уйти — уходи, но не смей обвинять меня в том, что мне на тебя наплевать!

Её голос, почти крик, тонул в завываниях ветра, но Гермиону было не остановить. Единственное, в чём она пыталась себя хоть как-то сдерживать — это в том, чтобы не броситься на Северуса с кулаками.

— Да я наизнанку вывернулась, чтобы доказать, что ты мне небезразличен, а ты даже Рону готов поверить, лишь бы носа не казать из своего кокона! Жалеешь о том, что я не бросила тебя в Визжащей Хижине? Конечно, это же ведь так легко — наложить на себя руки, так за всю жизнь и не осмелившись хоть кому-то довериться! Почему ты так боишься этого, Северус?

— Боюсь?

Сняв капюшон, он медленно шагнул за порог. В вечерних сумерках его бледная кожа казалась ещё бледнее обычного, а отросшие до небывалой длины волосы вмиг намокли, прилипая к лицу.

— Я — пропащий человек, Гермиона. Сорняк, который давно надо было вытоптать. Любовь никогда не была для меня светлым чувством. С самого рождения, начиная с родной матери, я отравляю людям жизнь. Все, кто был мне близок, рано или поздно от меня отворачивались.

Гермиона чувствовала, как тяжело он дышит через нос, будто каждое слово стоило ему титанических трудов. Совершенно несвойственно для себя, он прятал глаза, глядя в рыхлую землю под ногами.

— Хочешь знать, чего я боюсь? Я боюсь проснуться утром и понять, что ты ушла.

Он низко опустил голову, будто сказал что-то постыдное, дал слабину, рискуя снова остаться в одиночестве. Гермиона аккуратно поправила отклеившийся пластырь на его щеке.

— Знаешь, почему я решила защищать тебя, Северус? Потому что знаю, что ты — хороший человек с нелёгкой судьбой, и чем больше я тебя узнаю, тем больше в этом убеждаюсь.

— Нет, — он зажмурился, будто её тёплые, искренние слова причиняли ему физическую боль. — Ты не можешь так говорить. Ты ничего обо мне не знаешь.

— Я знаю достаточно, — Гермиона грустно улыбнулась. — Ты до сих пор почти не спишь ночами, а если спишь, то постоянно ворочаешься и просишь у кого-то прощения. У тебя много шрамов, особенно тут, — протянув руку, она прижала ладонь к его груди, — и я очень хочу помочь тебе их залечить. Ты заслуживаешь любви не меньше, чем другие, Северус.

Он стыдливо вытер лицо запястьем, как плачущий ребёнок и, наконец, поднял взгляд.

— Я без тебя пропаду.

Гермиона хотела, чтобы он открылся ей, но вместо этого он разорвал перед ней грудь и вручил ей своё больное, израненное сердце. Под громкий стук её собственного, Гермиона сделала шаг.

Она представляла всё совсем не так. В её робких мечтах об их первом поцелуе Северус был здоров, их окружало тепло домашнего уюта, мурчащий в углу Крукшанкс и непременно мягкое кресло с подголовником, а диалоги были наполненными напыщенными признаниями в вечной любви. И уж точно там не было промозглого лесного вечера, дрожащих от холода рук, солёных обветренных губ, но Гермиона, видит Мерлин, не жаловалась. Единственное, о чём о чём она действительно сожалела — так это о том, что не нашла в себе силы расстаться с Роном раньше, чтобы не впутывать Северуса во всю эту скверную историю.

2014

На разодранном колене коркой подсыхала кровь. Воздух после дождя удушливо пах мокрым асфальтом; Бетти сидела на крыльце и пристально разглядывала свои руки. Узкие запястья с просвечивающими сквозь бледную кожу венами, по пять пальцев на каждой — всё как у людей, только вот ей они казались безобразными щупальцами безжалостного чудовища.

Слёзы прошли; вместо этого Бетти ужасно клонило в сон. Чем дольше она думала о страшном видении, тем более реалистичную форму оно приобретало. Раскачиваясь взад-вперёд, она негромко напевала детскую песенку, стараясь оставаться в сознании.

Крик Джона Аустерлица по-прежнему звучал у неё в голове, но самым страшным было другое: чем дольше Бетти думала об этом, тем сильнее её переполняло чувство полноценности. Будто эти воспоминания возвращали ей какой-то утерянный кусок собственного «я», который был безжалостно затолкан на периферию сознания.

И от этого ей было по-настоящему страшно.

— Бетти?

Она перевела замутнённый взгляд на сырую гравиевую дорожку. Мама, в вымокшем до нитки платье и растрепавшимися от воды волосами, быстро шагала к ней через двор.

— Что случилось? Почему ты не в доме?

— Ты забрала ключи, — едва не заваливаясь на бок, просипела Бетти. — Я вылезла через окно.

Опустившись перед ней на корточки, Гермиона тихонько потрясла её за плечо.

— Но зачем? Где ты была?

— На свалке.

— Но что ты…

— Эй, у вас там всё в порядке?

Бетти не любила незнакомцев. Она была из тех, кому в новых людях не нравилось абсолютно всё: внешность и голос, манера общения, и изменить своё мнение она могла только, узнав человека получше. Поэтому, когда за маминой спиной показался незнакомый плечистый мужчина в берете и дутой куртке, она тут же ощетинилась.

— Это кто, твой друг? — переводя взгляд с него на маму, спросила Бетти. — Что он тут делает?

— Уже уходит.

— А что, обещанного чая не будет?

Гермиона бросила на Рона недовольный взгляд и многозначительно кивнула в сторону улицы. Бетти, вцепившись в мамину руку, поднялась на ноги.

— У нас нет чая, мистер, — без оттенка дружелюбия произнесла она. — И мы не принимаем гостей, правда, мама?

— Бетти, иди внутрь, пожалуйста, — продолжая сверлить Рона взглядом, произнесла Гермиона и легонько подтолкнула дочь к двери. — Я сейчас подойду.

Хромая, Бетти попятилась в дом. Она испытывала к незнакомцу жуткую неприязнь, хотя знала его ровно две минуты. Мама никогда и ни с кем не знакомилась и не водила дружбу. Тем более, со странным рыжим верзилой, который даже в подмётки отцу не годился. Бетти не была наивной и прекрасно понимала, что чужие мужчины в доме просто так не появляются. У неё накопилось к маме много вопросов, но претензий было ещё больше.

Спать хотелось кошмарно.

* * *

— Да уж, — присвистнул Рон. — Даже если бы ты мне не сказала, что она дочь Снейпа, я бы и так понял. В ней от тебя вообще ничего нет.

— Неправда, — ёжась от холода, Гермиона посмотрела на дверь, за которой пару секунд назад скрылась Бетти. — Мы с ней очень похожи.

— Не-а. Она — стопроцентный Снейп.

Гермиона спорить не стала. Она знала, что у них с дочерью было много общего: проявляющиеся на солнце веснушки, ямочки на щеках, привычка задумчиво морщить нос — всё это досталось Бетти явно не от отца. И Гермиона не хотела признавать, что черты отца с каждым днём проявлялись в ней всё больше — настолько, что это было видно даже постороннему.

— Кстати, насчёт Снейпа, — заискивающе начал Рон, — ты точно не можешь с ним поговорить?

— Нет, Рон, прости. Мне пора. Удачи тебе.

Рон кивнул и вышел за калитку. У Гермионы возникло острое желание окликнуть его, рассказать, что Северус их бросил и она совершенно не знает, что теперь делать, но она вмиг отринула эту мысль. Мама учила её никогда не выносить сор из избы.

— Но мы ведь увидимся ещё? — с надеждой спросил Рон. — Я был очень рад тебя видеть, Гермиона.

Гермиона рассеянно кивнула от двери, не найдя ответа. Всё, что она испытывала — это тревогу и страх неизвестности, потому как единственная ниточка надежды на помощь с треском оборвалась.

В доме было темно, лишь на кухне горел свет. Шагая в полной темноте, Гермиона едва не наступила на что-то острое; присмотревшись, она обнаружила под ногами осколок бутылки, который не заметила при уборке. Казалось, что с ухода Северуса прошла уже целая вечность.

— Бетти, ты на кухне? — окликнула Гермиона, глядя на блики света, играющие на тёмном стекле.

— Да.

Она сидела за столом, опустив голову на сложенные руки. Гермиона ужаснулась: при свете дочь выглядела ещё хуже, чем ей показалось на улице.

— Боже, милая, что случилось? — Гермиона села напротив неё, но Бетти даже не отняла головы.

— Сначала я задам тебе два вопроса. Дай мне слово, что скажешь правду, — глухо проговорила она.

Гермиона взволнованно шарила глазами по фигуре дочери; грязная и промокшая, с ссадинами на руках и со спутанными кудрями, она напоминала нищую беспризорницу, прикорнувшую за столиком в кафе.

— О чём?

— Слово, мам, — Бетти повернула голову, и упёрлась подбородком в предплечья.

— Хорошо. Даю слово. Бетти, ты уверена, что хорошо себя чувствуешь?

Бетти выпрямилась. Гермиона нервно сглотнула: у дочери были пустые, потухшие глаза.

— Я чувствую себя отлично. Кто этот мужчина?

— Это Рональд, мой одноклассник, — без промедления ответила Гермиона. — Я попросила его помочь нам, потому что папа ушел.

Бетти медленно перевела взгляд за её спину, будто Рональд всё ещё стоял там.

— Мне он не нравится. Тебе лучше перестать с ним общаться, мама.

У Гермионы стыли руки и ноги. Девочка напротив ни капли не напоминала ей любимую и единственную дочь — её добрую, ласковую Бетти. А, может, Гермиона обманывала сама себя, потому что когда-то давно, дочь была именно такой. Просто она предпочла об этом забыть, как о самом страшном сне.

— Вопрос номер два. — Бетти медленно, даже заторможенно, моргнула. — Это я убила Джона Аустерлица?