Бетти Снейп и Чужая Душа  (джен)

❖

Бетельгейзе стоит на лестнице, ведущей со второго этажа в гостиную, вслушиваясь в приглушенные голоса родителей. Они обсуждают что-то: очень тихо, на грани слышимости, но Бетти понимает буквально каждое слово.

«Нет, Северус, — раздается голос мамы: гулко, будто бы из-под воды.— Так нельзя. Это опасно».

«Если ты видишь какой-то другой выход — просвети меня», — голос отца звучит отчётливей и громче, но он и вполовину не так взволнован, как мама.

«Мы не можем так с ней поступить!»

«Можем, и я не желаю больше выслушивать твои сентиментальные стенания», — отец раздражен, даже зол, и Бетти понимает, что надо бы поскорее вернуться к себе в кровать, пока родители не заметили её присутствия, но любопытство берёт верх. Она пытается встать на цыпочки и заглянуть за угол, но пятка предательски соскальзывает со ступеньки, и Бетти с громким писком летит вниз. Спохватившись, закрывает рот ладошкой и замирает: первые несколько секунд ожидания сопровождаются мёртвой тишиной, а потом в голове буквально взрывается громовое:

«Бетельгейзе, отправляйся в свою комнату немедленно!»

Голос отца звучит настолько громко, что Бетти взвизгивает, закрывает уши ладонями и, сдирая коленки, карабкается вверх по покрытым жёстким ковролином ступенькам — в спасительную темноту комнаты.

2014

Бетти распахнула глаза. Сердце колотилось, как бешеное, а к горлу подкатывал тугой комок. Пулей выскочив из-под одеяла, она в несколько широких прыжков преодолела комнату, крошечный коридор и лестницу на первый этаж, закрылась в ванной и подставила голову под ледяные струи, молясь, чтобы ничего не полезло наружу.

В последнее время внезапные приступы дурноты заметно участились. Чаще всего они происходили ночью: мама говорила, что это может быть побочным действием лекарства, но Бетти понятия не имела, что это за лекарство, хоть и принимала его всю жизнь, сколько себя помнила.

Когда тошнота отпустила, оставив за собой только ощущение холода и ужасную сухость во рту, Бетти выпрямилась и взглянула в зеркало. Вид у неё, ожидаемо, был так себе. Ночнушка прилипла ко взмокшей спине: стянув её через голову и отшвырнув в корзину с грязным бельём, Бетти откопала в куче вещей мятую рубашку, накинула её на плечи и вышла в тёмный коридор.

В гостиной горел свет. Учитывая поздний час, мама наверняка уже спала наверху, и Бетти, придя к неутешительному выводу, смиренно шагнула в комнату: пройти к лестнице незамеченной было невозможно, учитывая, что пятью минутами ранее она далеко не бесшумно пронеслась мимо, не замечая ничего вокруг.

Отец сидел в кресле и читал какую-то замызганную толстенную книгу в старом переплёте. Бетти видела её впервые: видимо, это была одна из тех страшно-запрещенных-книг, которые отец хранил в спальне и ревностно охранял от любых посягательств.

— Привет, пап. С возвращением.

— Почему ты не в постели? — вместо приветствия поинтересовался он, не отрываясь от книги.

Бетти помедлила: в разговоре с отцом каждое слово требовалось обдумывать как следует.

— Всё хорошо, я уже иду.

Северус, наконец, поднял взгляд и флегматично окинул взглядом дочь, кутавшуюся, почему-то, в его собственную рубашку.

— Давай попробуем ещё раз, — растягивая слова произнёс он, возвращаясь к чтиву: — Почему ты не в постели?

Увиливать дальше не было ни смысла, ни возможности. Бросив быстрый взгляд через плечо, будто сзади стоял кто-то способный помочь с ответом, Бетти сделала один неуверенный шажок вперёд.

— Мне стало плохо, — она махнула свисающим рукавом рубашки в сторону ванной. — Затошнило. Но сейчас уже прошло.

— Ты пила вчера лекарство? — Северус вновь посмотрел на дочь, но уже внимательнее. Под таким его взглядом Бетти всегда становилось не по себе и она активно закивала головой:

— Конечно.

— Кроме тошноты — ничего?

— Ничего.

Отец замолчал, размышляя. Вечно уставший, в тусклом вечернем свете, он казался прямо-таки измождённым. Бетти вообще не помнила, чтобы он брал отпуск или больничный и хоть когда-то нормально отдыхал, если не считать за отдых неизменный пузатый стакан на подлокотнике, наполовину наполненный жидкостью цвета янтаря.

— Шкаф с лекарствами, вторая полка, чёрный флакон, — произнёс, наконец, он. — Выпей и немедленно спать. Об остальном поговорим завтра.

Бетти почувствовала, как по спине пробежали колючие мурашки. Быстро опустошив означенный пузырёк, она юркнула к себе в комнату и залезла в постель, натянув одеяло до подбородка. Простыня была холодной и влажной; скинув с кровати подушку, Бетти переместилась на пол и уставилась взглядом в потолок. Можно было лишь предполагать, что имел в виду отец своей последней фразой, но то, что он буквально мог читать её мысли, пугало до чёртиков.

И что-то подсказывало ей, что время до утра она проведет без сна.

1998

— Мне нужна ваша помощь.

— Да неужели? — Снейп насмешливо изогнул бровь. — И с чего вы вдруг решили, что я стану вам помогать?

Гермиона почувствовала, как в животе стягивается тугой комок, а к щекам приливает кровь. В мирное время она бы даже думать не смела просить Северуса Снейпа об услуге, но сейчас он был буквально единственным, кто мог бы ей помочь.

— Я ведь спасла вам жизнь, — Гермиона старалась произнести это спокойно, без вызова, но Снейп в ответ лишь презрительно фыркнул.

— Это я заметил, — рефлекторно коснувшись пальцами горла, произнёс он. — Но разве есть в этом что-то, за что я должен быть благодарен?

Выражение его лица, несмотря на бедственность положения, было донельзя надменным.

— Вы, наверное, считаете, что на меня давненько никто не вешал долг жизни? — продолжил он. — Я не просил вас о помощи, а вы, со свойственной вам наглостью, в очередной раз влезли туда, куда вас не звали. Вы не задумывались, что вместо этого могли спасти кого-то из ваших друзей, к примеру, сына несчастной Молли Уизли?

— Я сделала то, что посчитала правильным, — Гермиона постаралась прогнать из головы несущиеся перед внутренним взором картинки ужасов войны, которые не потеряли ни капли красок в её памяти. — И я пришла не за тем, чтобы предъявлять вам долг жизни, сэр. Мне правда больше не к кому обратиться.

— Вы поэтому снизошли до моей компании? — Снейп, казалось, прямо-таки упивается её смятением. — Я тронут.

Гермиона промолчала. Снейп закусил впалую щёку изнутри, размышляя.

— Вы меня удивляете, мисс Грейнджер. Я-то думал, что за моим триумфальным спасением стояло ваше непоколебимое гриффиндорское благородство. Но теперь выясняется, что сделали вы это ради собственный выгоды. Очень по-слизерински.

Гермиона по-прежнему молчала, не сумев придумать вменяемого ответа. И как ей доказать Снейпу, что личная выгода была последней вещью, о которой она думала, когда вернулась в Визжащую Хижину?

— Вы до вечера планируете молчать, Грейнджер? — тихий голос снова вырывал Гермиону из собственных мыслей.

— Я просто хотела, чтобы вы жили.

— Я это уже слышал.

Снейп смотрел на неё без эмоций на лице, без выражения в чёрных глазах. Еще минута промедления — и он выставит её за дверь. Продолжать тянуть и церемониться и дальше не было никакого смысла.

— Перед началом войны я наложила на своих родителей Обливиэйт.

Прибор над головой Снейпа начал тикать, крутясь и повизгивая.

— Вот как, — тихо произнес Снейп. — Я не ошибусь, если предположу, что ваш практический опыт работы с такой тонкой материей, как человеческая память, на тот момент был равен нулю?

Он уже не выглядел забавляющимся. Гермиона лишь тихо всхлипнула в ответ.

— А теперь вы хотите, чтобы я помог вам вернуть им воспоминания. Осмелюсь предположить, что вы уже пытались сделать это самостоятельно и потерпели фиаско. Я прав?

Гермиона кивнула, спешно утирая ладонями покатившиеся по щекам слёзы.

— Вы — мой последний шанс, сэр.

Снейп поёрзал головой на подушке и закрыл глаза.

— Я отказываюсь. И, хотя я уже не ваш преподаватель, дам бесплатный совет: научитесь брать на себя ответственность за свои действия, Грейнджер. А теперь выметайтесь — и чтобы больше я вас в моей палате не видел.