Тёмная сторона луны (джен)

Оставив Скабиора в доме Мальсиберов под присмотром эльфа, Поттер заскочил домой — обедать. Всё равно поесть ведь где-то было нужно — вечер ему предстоял длинный, возможно даже переходящий в ночь, и кто знает, когда он ещё раз сможет выбрать время для того, чтобы перекусить. Так почему не дома? Хоть детей увидеть… если они там, конечно.

Детей «там» не оказалось, впрочем, как и Джинни. Только Кричер… и разгуливающая по ковру в гостиной сова.

— Ты давно здесь? — спросил Гарри, подходя к ней. Птица оглядела его и громко ухнула — и Поттер разглядел на её перьях мелкие капельки воды. Значит, прилетела она совсем недавно, и часть пути проделала под дождём. — Давай письмо, — он присел на корточки и, едва увидел почерк на аккуратно сложенной и запечатанной каплей сургуча записки, едва не подпрыгнул. Неужели же портрет готов? Или, может…

Додумывать Гарри не стал, просто развернув письмо — и рассмеялся. Как, однако, верно он выбрал объект! Может быть, они теперь сумеют отыскать беглянку. Как бы это было кстати! Однако… Мерлин, ему бы хотя бы лабораторный хроноворот! Хоть на час — но лучше на три! Он же застрянет с портретом — а ему бы сейчас вызвать Бирна и продолжить разговор. Раздвоиться бы ему… эх, мечты.

Всё, что он мог сделать — уложить обед вместо получаса в пять минут. В конце концов, холодное рагу и большой бутерброд с сыром превосходно насыщают, а едятся быстро. Наскоро запив всё это горячим, к счастью, чаем, Гарри виновато поглядел на ворчащего что-то осуждающее Кричера и камином отправился в Лестрейндж-холл.

Его ждали. Портрет стоял, прикрытый тканью, в главном зале у окна, и Рабастан, вышедший навстречу Гарри, поприветствовал его горделивым:

— Я успел! Хотя потом его нужно будет завершить — я не сделал фон, и ей некуда уйти оттуда. Но ведь это ничего?

— Это даже лучше, — заверил его Гарри. — Так и надо было — только я не сообразил об этом попросить.

— Руди мне сказал, что ты будешь её допрашивать, — сказал Рабастан, покосившись на портрет. — Она смелая и злая… тебе, наверно, будет трудно, — сказал он сочувственно.

— Ты поможешь мне? — спросил Гарри без особенной надежды.

— Я не знаю, чем, — вздохнул Рабастан. — Но я попробую…

— Чего она боится? — как можно мягче спросил Гарри.

— Я не думаю, что это тебе поможет, — Рабастан опять вздохнул. — Она боится позора — особенно перед знакомыми. Но у неё их сейчас почти нет… И ещё немного — смерти.

— Что же, это не так плохо, — улыбнулся Гарри. — Я поговорю с ней — но, наверное, без тебя.

— С ней… с портретом же ничего не будет? — неуверенно спросил Рабастан.

Гарри оглянулся на картину и, наложив на них с Рабастаном заглушающие чары, пообещал:

— Ничего непоправимого. Я, по крайней мере, очень постараюсь.

— Асти, ты иди к себе, — сказал Родольфус, тут же подошедший к ним. Гарри убрал чары, и Родольфус, мягко взяв брата за плечу, слегка подтолкнул его к лестнице и повторил: — Иди, пожалуйста. Дай нам поработать.

— Ты придёшь потом? — спросил Рабастан, делая шаг к лестнице.

— Приду, — пообещал Родольфус и попросил: — Отдохни пока. Хочешь, скажи эльфам что-то приготовить.

Когда Рабастан ушёл, Поттер, чувствуя себя несколько неловко, спросил:

— Я могу забрать портрет?

— Вы ведь обещали, что Асти сможет его доработать, — сказал с упрёком Родольфус.

— Я потом верну, — пообещал Поттер. — Я не собираюсь наносить вред холсту.

— Иногда это приходится делать, — сказал Лестрейндж. — Я вам обещал помощь, если она вам понадобится.

— Да, я помню — и признателен, — кивнул Поттер. — Вы сказали, что вам доводилось уже делать это. Есть какие-то секреты?

— Любой портрет боится своего уничтожения, — сказал Лестрейндж. — Ну, практически любой. Допускаю, что портрет Альбуса Дамблдора не поддастся на такой шантаж, — добавил он с усмешкой. — Но не думаю, что этой даме подобное под силу. Очень неплохой эффект оказывает даже лёгкая порча холста — и я не имею в виду порез, это — мера крайняя. Достаточно, к примеру, стереть растворителем край одежды — я в подобных случаях использовал какие-то предметы, но Асти не успел сделать фон, так что остаётся только это.

— Благодарю вас за совет, — Гарри вежливо улыбнулся и пошёл к портрету. Ткань он сбрасывать не стал — напротив, прикрыл его получше и, забрав, камином вернулся на Гриммо.

Потому что нести в аврорат он портрет не собирался. Он вообще не намеревался рассказывать кому-нибудь о нём — слишком уж опасные открывались перспективы. Гарри вовсе не хотел оказаться тем человеком, кто введёт в авроратский обиход практику подобной слежки. Он прекрасно понимал, к чему она могла бы привести в руках кого-то вроде Крауча — никакой выигрыш ни в каком процессе этого не стоил. Если у него получится, никто не станет требовать у него отчёта в источнике информации, и они просто возьмут эту Хадрат. Правда, что потом делать с этим портретом, Гарри не придумал — нет, конечно, для начала он вернёт его Рабастану, чтобы он его закончил, но куда девать его потом? Отдать оригиналу? Гарри представил себе это и невольно рассмеялся. Да уж, сцена будет та ещё… однако кроме шуток, делать этого, конечно же, нельзя, потому что это снова может вытащить на свет его идею с допросами портретов: вряд ли эта Хадрат сохранит всё в тайне. А даже если сохранит, то портрет-то точно кому-нибудь покажет — а поскольку она не напоминала человека, способного позволить себе такую дорогую вещь, этот кто-нибудь задаст вопросы… нет. Определённо, нет.

И что с ним делать?

Нет, определённо, ему пора в отпуск. Тоже мне, нашёл проблему. Как что делать — отдать автору. Рабастан же ведь наверняка хранит какие-то свои картины — вот пускай портрет там и останется. И вообще, сейчас это не та проблема, над которой следует серьёзно размышлять.

Портрет Гарри установил в одной из пустующих комнат пятого этажа. Тщательно зачаровав дверь и, на всякий случай, окна, он снял с холста ткань и некоторое время молча смотрел на хмуро глядевшую на него плотную ширококостную женщину лет тридцати или, может, сорока, уставившуюся на него исподлобья, скрестив руки на груди.

…Это оказался один из самых непростых допросов, что доводилось вести Поттеру. Хадрат, судя по всему, ненавидела авроров даже больше, чем боялась умереть, и это отношение вполне передалось портрету. Говорить она с ним не желала, хотя хамила исправно, и даже предложенный Родольфусом способ её не напугал — она только выругалась грязно, а потом и вовсе замолчала, набычившись и отвернувшись. Нет, так не пойдёт — он так не узнает ничего.

— Что ж, я понимаю ваше нежелание быть использованной аврором, — сказал Поттер. — Если выбирать между мной и этими ирландцами, они, пожалуй, симпатичнее.

— Я сказала, что не буду говорить, — упрямо пробурчала Хадрат. — Хоть сожгите!

— Дело обстоит следующим образом, — Поттер наколдовал себе табурет и сел совсем рядом с портретом. — Вас сейчас ищут обе стороны — мы и те ирландцы. Как вы думаете, что с вами будет в случае нашего успеха?

— Азкабан мне будет, — усмехнулась Хадрат. — И я там сдохну.

— Почему же? — удивился Поттер. — Вовсе нет. Даже если вас осудят — что меня бы лично удивило, потому что осуждать вас не за что — это будет не такой уж большой срок. За что вас сажать? Что вы сделали такого? Рассказали то, что знали о мистере Винде? Ну так это же не преступление. Но даже если вдруг суд докажет ваше намерение навредить ему, то за это вас наказывать нельзя: вы никого не нанимали и не ворожили. А желать кому-то смерти — не преступление. Однако даже если вас приговорят к паре годам заключения, теперь это отнюдь не приговор: в Азкабане оборотням выдают аконитовое зелье.

— Сдохнуть можно, какая щедрость и забота, — хмыкнула Хадрат. — Сами и садитесь, раз вам так нравится. А я обойдусь.

— А что будет, если вас найдут ирландцы? — спросил Поттер. — Как вы думаете, они вас в подвале просто прятали от нас? Защищали?

— Так вы их арестовали, — фыркнула она. — Кому искать-то?

— Мне бы вашу уверенность, — усмехнулся Поттер — и увидел, как на её лице мелькнул страх. Впрочем, Хадрат не преминула тут же укусить:

— Упустили? — она неприятно рассмеялась. — Вы их тоже упустили? Да вы дерьмо, а не авроры!

— Рад, если вам от этой мысли будет легче, когда вас найдут, — раздражённо бросил Поттер, — и сдадут нам. Как организатора. Или уничтожат как ненужного свидетеля.

— Вы мне врёте! — зло сказала Хадрат, но за этой злостью слышалась некоторая растерянность.

— Я задаю вопросы, — сказал с упрёком Поттер. — Где тут ложь?

— Я не знаю, где. Но врёте, — сказала она упрямо. — И я всё равно вам не скажу, где я. Меня там всё равно нельзя найти, — добавила она уверенно.

— Найти можно где угодно, — возразил ей Поттер. — Вопрос в скорости и в том, кто из нас найдёт вас первым.

— Ну вот и ищите, — сказала она.

А потом обхватила себя руками и повернулась к нему спиной, уткнувшись носом в пустой холст.

Больше Поттер так и не сумел вытащить из неё ни слова. Он вполне представлял, как допрашивать таких упёртых личностей вживую, но, как оказалось, с портретом эти методы не работали. Если бы ещё у него было время! Хотя, может, он просто теряет форму? Когда он в последний раз допрашивал кого-то? Вроде бы не так давно, но… Причарду её отдать бы — но вот уж кому-кому, а ему точно не стоит подавать идею про допрос портретов. Да, конечно, писать их по воспоминаниям умеет, вроде бы, только Рабастан, но жизнь длинная, а мир большой — кто знает, не появится ли кто-нибудь ещё, владеющий подобной техникой.

Оставался вариант с Родольфусом. Некоторое время Поттер обдумывал его, и недостатков не увидел: в конце концов, что бы тот ни сделал, Лестрейндж будет иметь дело не с живым человеком, а с его изображением. Да и использовать полученные сведения во вред кому-то вряд ли сможет: Хадрат ему явно не нужна. И рассказывать об этом ему некому — кроме, может, Андромеды, но она и так, наверно, знает.

— Докатился, — сказал он сам себе со вздохом. Потом подошёл к портрету, постучал по холсту и, хотя Хадрат никак не среагировала, сказал: — Что ж, как скажете. Не хотите говорить со мной — пообщаетесь с бывшими соратниками вашего бывшего руководителя. Я надеюсь, мистер Лестрейндж окажется удачливей, — он накрыл портрет тканью и, сняв с подставки, понёс вниз — к камину.