Мой домашний ягуар. Игра в танец (гет)

Морд-сит не отличаются целомудренностью. Уже в четырнадцать лет каждая из нас знает такие техники, которые и старым клушам не снились. И это, разумеется, не первый мой поцелуй. Но такой — впервые.

Это не поцелуй — это шутка. Дурацкая шутка трикстера. Как только мой язык касается его губ, вкус которых ничем не отличается от любых других, к слову, Лафейсон начинает смеяться. Он отстраняется и щелкает меня по носу.

— Это кто ещё чья зверушка, Мейсон? — спрашивает он с насмешкой. — Ты считаешь себя хозяйкой, но только что выполнила мое желание. Так что, — равнодушно пожимает плечами, — тебе не стоит задирать нос. Я не твой питомец. Я дикий зверь, Мейсон. И хозяина у меня никогда не будет.

Он выходит, всколыхнув полог шатра, а я остаюсь одна со своей злостью.

Да что он о себе возомнил? Никто и никогда не смеет вести себя с морд-сит так, как этот жалкий божок. Сломить его — теперь особо желанная цель. Я докажу ему, что он не больше, чем просто очередной трофей в моем зверинце. Как только лорд Рал позволит мне его пытать, я приструню его. Нет, Констанция, извини, но когда дело становится личным, я не останавливаюсь на полпути.

Эту ночь я провожу с генералом, и мой эйджил помогает мне согнать всю накопившуюся злость.

Утром, как только первые птицы начинают свои дурацкие перепевы, Лафейсон возвращается в лагерь. Уходил он один, и я ума не приложу, чем он занимался всю ночь. Впрочем — он здесь, а остальное не важно.

Мы оставляем всех д’харианских лошадей в лагере, вместо этого вскакиваем на скакунов Корпуса Дракона. Лошадиная голова покрыта стальным шлемом, что непривычно, но конь послушный и матерый, несмотря на весь вес своей сбруи.

Припасы мы также оставляем в лагере, но берём достаточно еды, чтобы дней пять не мотаться по тавернам.

— Доброго пути, — желает генерал, закрепляя мою ступню в стремени.

Он проводит ладонью по моей лодыжке и это, вероятно, означает, что прошлая ночь удалась, но для меня этот жест не значит ничего. Человек передо мной, чьего имени я все ещё не знаю и знать не хочу, исчезает из моей жизни навсегда. Такие, как он, такие, как я — наш век короток. Вероятно, никогда больше судьба не сведет нас вновь. А если и сведет, я не стану ностальгировать.

Мы выступаем к восьми часам, идём вдоль ручья, через лес. Очень скоро зелёные дороги сменятся острыми каменными пиками, мы пойдём по местам, богатым на шадринов, мрисвизов и гаров. Даже кводы и морд-сит не защищены от нападения этих глупых созданий, так что смотреть придётся в оба. Но пока, перемещаясь от деревни до деревни, большее, что мы можем повстречать — какие-нибудь малообразованные племена да волки.

Говорить с трикстером я избегаю. Я ещё слишком зла на него, чтобы говорить спокойно, а до Народного Дворца, где я могла бы приступить к его обучению, ещё слишком далеко.

Дважды нам встречаются странствующие торговцы, других людей на дороге нет. И вот, массивные серые громады возникают по обе стороны от нас. Каменные шпили теряются где-то в облаках, а узкий проход, который не раз будет петлять подобно лабиринту, подернут туманом. Туда мы должны войти. В узкое, холодное и мрачное место. Обходным путём мы потеряем пять дней, так что этот путь — единственный возможный. И мы направляем туда лошадей.

* * *

Закатное солнце окрасило загорелую мужскую фигуру в янтарный цвет, очертив осунувшиеся щёки и потрескавшиеся губы особенно чётко. Ричард поднял голову навстречу свету, но тут же снова уронил её на грудь. Сил не было. Плечи, казалось, вывернулись в суставах, на запястьях запеклась кровь от жёстких верёвок. Глотать он не мог, горло давно превратилось в наждачную бумагу. Слюны тоже не было, рот, казалось, высох и съежился.

Искатель попробовал выровняться, но ноги не доставали до земли. Правую лодыжку свело судорогой ещё час назад и, казалось, Ричард уже к этому привык.

Он привык к синякам на спине и животе, к глубоким порезам в районе рёбер, к следам от эйджила на внутренней стороне бедер. Привык к бесконечной агонии, принял её.

Левый глаз заплыл, а правый все время слезился, и все же юноша отчётливо видел свою госпожу, которая, склонив голову на бок, изучала его с полуулыбкой.

Они находились в одной из Башен морд-сит, заброшенной до этих пор. Ричард решил, что это даже к лучшему, что здесь никого больше нет. Он был рад, что не слышит криков других заключённых, но ещё более радовался тому, что никто не слышит его собственных криков. Ну да все равно голос сел на пятый день, так что теперь он мог только мычать. Это нравилось его госпоже, и Ричард старался мычать как можно громче. Ему хотелось радовать госпожу. Прекрасную светловолосую госпожу. Он хотел угождать ей каждый миг своей жизни. Единственной женщине на свете, которая волновала его. Которую он любил.

Где-то очень глубоко в его сознании всплывали небесно-голубые глаза исповедницы, Ричард цеплялся за этот образ, но он ускользал снова и снова, словно сон, который ещё помнишь по пробуждении, но который теряет свои краски с каждым мигом нового дня.

И если попервой мысли об этих глазах и немного усталой, но ласковой улыбке защищали, спасали от боли и мук, то теперь от них лишь гудела голова, сдавливало виски, а желудок сжимали спазмы. Мысли вытеснялись, отступали перед внешними факторами. Ричард чувствовал, что предаёт девушку из своих грёз, но уже не верил в её реальность.

Госпожа Денна же перед ним была реальной, тёплой и живой. И он был рад, что она с ним, что он не один. Рад, что она не обделяет его вниманием. И пускай было больно, боль можно было перетерпеть или принять. Боль была лучше одиночества.

— Ты ведь мой, — заключила красивая блондинка, проводя своей мягкой ладонью по его лицу.

— Да, — простонал Ричард, но вместо этого вышел лишь тихий скрежет.

— Такой послушный. Такой прилежный… — алые губы коснулись его подбородка, встретившись с жёсткой щетиной.

Ричард попытался сфокусироваться, но перед глазом все ещё плыло, а второй глаз открыть не получилось. И все же он точно знал, что госпожа довольна. Знал это по тому, что сейчас ему не было больно.

Он слабо помнил, что за эти пять дней у него была возможность сбежать, и что он, вроде как, освободил какую-то девочку, которую госпожа захватила из деревни одновременно с ним. Лишь далёким сном теперь было селенье, переполненное убитыми; старик и девушка, остановленные магией его госпожи; его попытки сопротивляться… О, как же он был глуп, выступая против неё. Против самой умной и самой прекрасной женщины на свете! Она была так добра к нему все это время. Она не убила его, хоть он и заслуживал этого бесконечно много раз. Она была снисходительна, пытаясь научить, открыть ему глаза. Теперь, когда все плыло перед взором, он по иронии видел все намного яснее, чем прежде. Каждый мускул его тела, горящий от боли, кричал о его прежних ошибках, а Ричард мог лишь радоваться, что теперь эти ошибки позади, а впереди — счастье быть слугой своей госпожи.

Ее мягкие губы коснулись его собственных, и Ричарду захотелось плакать. Он настолько расчувствовался добротой своей госпожи, что ему стало больно. Он не был достоин ее, но теперь намеревался сделать все, чтобы она была счастлива. Чтобы улыбалась.

Денна не могла сдержать довольной улыбки. Она видела, как Ричард смотрит на неё — как на святыню. Она понимала, что обрела над ним полное безоговорочное господство. Она уже представляла себе, как лорд Рал будет доволен, и как она превознесется перед сёстрами по эйджилу. Искатель у её ног — что может быть авторитетнее? Стать госпожой над прочими морд-сит. Той, в правах которой никто не сомневается. Которой никогда не отказывают ни в чем. Она могла бы стать кем-то сродни богини, божества. Осталось лишь закрепить преданность Искателя, представить его Ралу и получать почести. Ещё неделя или две обучения, и Ричард Сайфер сломается, как тонкий прутик под нажимом её нежных рук.

— Хочешь, мы прогуляемся немного? — предложила она и, увидев оживление со стороны питомца, усмехнулась. — Ты ведь хочешь прогуляться, мой милый?

Ричард слабо кивнул, все ещё до конца не веря в происходящее. Госпожа решила поощрить его. Выгулять. О, как он был рад, когда она снимала цепи с его рук, когда надевала на шею железный ошейник. Это было что-то сродни плотскому наслаждению, когда госпожа взялась за поводок и повела его по пустынным залам.

Он даже мог увидеть мир за окнами. И пусть один глаз все ещё был закрыт, а перед другим стояла пелена, он видел свет, ощущал прикосновение ветра к коже. Это был лучший подарок от госпожи, и он не заслужил его, конечно. Но его ноги снова касались земли, и хоть с непривычки он чуть не падал при каждом движении, но это было самое прекрасное чувство.

Денна наслаждалась прогулкой не меньше. Она видела, какую радость принесла своему питомцу и знала, что теперь он станет служить ей ещё преданнее.

— Пойдём, мой милый.

Морд-сит подвела мужчину к балкончику, где позволила перевести дух. Ричард упал на землю, все ещё плохо справляясь с координацией. Он мог немного осмотреться, насколько позволяла пелена перед глазами. Он увидел что-то серое и бескрайнее.

«Небо», — понял Ричард.

Он понимал, что оно скорее всего вовсе не серое, а бесконечно голубое. Как глаза. Чьи? Смутный образ появился и пропал, и Ричард не успел ухватиться за него.

Он взглянул на госпожу, различив её стройный силуэт, обтянутый бурой кожей. Интересно, какого цвета глаза у его госпожи? Он не помнил. А сейчас не мог различить. От этого стало бесконечно тоскливо, что Ричард даже застонал.

— Что такое, любовь моя? — участливо поинтересовалась Денна.

Мужчина лишь мотнул головой, шире распахивая здоровый глаз, словно от этого он мог начать все лучше видеть. Не мог. Пять дней без сна делали своё дело — его веко опускалось против его воли, а слёзы стали постоянными спутниками.

— Ну ничего, сегодня ночью ты отдохнешь, — пообещала Денна, на что Ричард расплакался — из благодарности и от великой нежности.

Морд-сит и её пленник были так поглощены друг другом, что и не заметили, как две фигуры приблизились к башне и застыли у терновых кустов.

— Ты точно готова сделать это, дитя? — старик свёл свои кустистые брови на переносице, девушка кивнула.

— Мы и так ждали слишком долго, — сказала она твёрдым голосом. — Он мучается. Каждую секунду, пока мы обдумываем стратегию, он страдает. И я страдаю вместе с ним.

Волшебник ответил кивком, не сводя глаз со сгорбившейся фигуры сломленного Искателя. Кэлен была права — медлить нельзя.

— Что ж, — он по-отечески обнял исповедницу, — да хранят тебя добрые духи.

— Они сохранят, — Кэлен улыбнулась. — Я знаю, что смогу сделать это. Не спрашивай, откуда — просто знаю.

Она сбросила с плеча сумку и твёрдым шагом направилась к главным воротам. Исповедница шла за своим Искателем.

* * *

Холод. Голод. Снег. Зной. Все круги подземного мира… Морд-сит готова пережить все это. Нас обучают этому. Именно в этом наше превосходство — мы не скулим подобно битым собакам, если вдруг что-то оказывается не так радужно, как мы ожидали.

От непроходимых скал я не ожидала ничего хорошего изначально. Три дня и три ночи мы идём бесконечными узкими коридорами, перебиваясь остатками наших припасов. Вода кончается на второй день, но трикстер, к счастью, умеет добывать её из скал. Он просто раскидывает руки, и из камня начинает бить источник. Это спасает нас от обезвоживания, но нисколько не смягчает моего отношения.

Сейчас, когда мы укладываемся спать, как и всегда, двое в одном шатре, я старательно делаю вид, что его не существует.

Лафейсон создаёт для себя кровать с мягкими перинами, я растягиваюсь на шкуре.

Ночью в ущелье холод нечеловеческий, так что до отбоя Лафейсон разжег три костра своей магией, которые должны согреть не только нас, но и квод, и лошадей. Сейчас, лёжа на холодной земле, я ощущаю тепло этих костров и мысленно радуюсь, что в моей команде есть маг, способный сотворить подобные штучки. Ему я, естественно, дифирамбы петь не собираюсь.

Я уже намереваюсь лечь спать, как трикстер свешивает ноги с кровати и кивает на меня. Мы за три дня друг другу и пары слов не сказали, так что его неожиданное внимание меня настораживает.

— Чего? — недружелюбно интересуюсь я.

— Ты сегодня ничего не писала в свою книжонку, — говорит он. — Потому ли это, что над нами с утра кружит ворон?

Заметил все же. Нет, я и не рассчитывала что-то от него скрыть. Один волшебник всегда заметит трюки другого. Так что отпираться я не стану — нет ни смысла, ни желания.

— В докладе нет нужды, — говорю я. — Лорд Рал все видит глазами ворона.

Трикстер кивает и снова опускается на подушки.

— Ладно. Тогда пусть его ворон разведает путь. Не хочу тебя пугать, но я видел по дороге следы мрисвизов. Вероятно, ближе к утру от твоего квода останутся только потухшие угли в кострах.

Мрисвизы. Невидимые твари, которые умеют делать других таких же тварей, превращая своих жертв в себе подобных. Опасны тем, что их так просто не обнаружить. Легко от них не отбиться.

— Если ты так спокойно лежишь здесь, полагаю, ты знаешь, что квод справится с ними.

Наглая ухмылка трогает тонкие губы.

— Я уверен, что я справлюсь с ними. А до твоих людей мне дела нет.

Как и мне, велико открытие.

— А что насчёт лошадей? Эти твари ведь могут съесть их.

— Тут идти-то два дня, и без лошадей справимся, — отвечает он, лениво ворочая языком. — Впрочем, полагаю, что твои люди не настолько безнадёжны.

Очень на это надеюсь. Топать два дня на своих двоих — не очень заманчивая перспектива. Топать два дня на своих двоих вместе с Лафейсоном — перспектива ещё хуже. Что ж, хочется верить, что Корпус Дракона более умелый, чем д’харианская армия, и мрисзизов они успокоят быстро. А если нет? Ну, значит таким воинам в моем отряде не место. Все просто.

По крайней мере, пока я засыпаю, чувство вины меня не беспокоит.